Бесплатный фрагмент - Hannibal ad Portas — 9 — Пока еще любовницы

Оглавление в цитатах

Поэтому и нужен холст, чтобы успеть сохранить радость в печали. Но не в том смысле, что Холст записывает приходящую радость, — он ее и:

— Создает как раз.

Мир захвачен невидимыми существами, живущими, видимо, именно в людях.

Действовать, следовательно, только можно с помощью бога.

— Будущее — это не более того, как деформированное прошлое.

— Поэтому ты всегда поешь эту песню:

— Горят мартеновские печи

И день и ночь горят они.

— Мы и есть те двое инопланетян, которых все ищут.

— Прости, но у меня на всех зла не хватает.

Ибо все хотят, но не все — как ты, например, готовы встать в общую очередь.

— Ты не Тарзан, чтобы к тебе стояли целыми очередями.

И вот как когда-то дорога от клуба до дома — полчаса — стала тем путем, который вывел меня в очень непростые люди — так и:

— Ты что-то сказал, или просто на-просто попросил меня раздеться? — вот именно, что буквально, неизвестно как, влез в ее мысли и действия без их специального разделения.

И удивительно:

— Всё решается по одному и тому же открытию А. С. Пушкина, записанному, — как:

— Воображаемый Разговор с Александром 1 и Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана.

Расшифровка Пушкина поконкретней, чем Код Войнича, — что:

— Истина находится под микроскопом, — ибо выделено главное:

— Только и именно Человек может ее узнать — как в кино:

— Прямо в лицо!

Печальный вывод:

— Пока существует враньё — жизнь будет продолжаться.

Хотя, конечно, я и так знал, что во мне приличное количество собачек и некоторое кошечек.

Надумал, что она — это всё-таки На-Ви — первая красавица факультета, волею судьбы оказавшаяся никому не нужной. Ужас.

— Тигровые доги такие ласковые, такие маленькие до трех лет, что боятся даже овчарок.

Спал со мной почти всю его жизнь, дорогой мой, ребеночек, бывший выше меня — стоя — почти на голову. Положит лапки на плечи и кусает тихонько мне уши.

Думали — это счастье. Но уже и знал — что стоит оно на обмане. Решил:

— Пусть обманывают — я:

— Возьму.

— Продолжать заблуждаться, считать всех поголовно людьми?

— Нет, нет, этого уже не надо.

— Так и запишу: считать себя человеком уже не обязательно.

— Так и напомни всем, что Былое всё еще есть, но без Дум.

— Мы смотрели на тебя, мечтая, как ты учил нас, мил херц, что тебе всегда всё лучше видно, так как незаметно — даже для самого себя — можешь подниматься вверх для осмотра ближайших кустов и окрестностей.

Так получается, что не стесняться танцевать на столе голой — это Дар, как у Набокова:

— Найти секс там, где он почти невозможен, как до Пушкина у русских считалось невозможным любить себя в роли своей не только жены, но и, как Татьяна Ларина:

— Пока еще любовницы.

Первое отличие, которое я обнаружил здесь, если не считать, что — кажется — иногда получается летать. С другой стороны, я и на воле — так сказать — мог летать, если только видел неподалеку:

— Художественное произведение.

Бог — следовательно — это:

— Художественное Произведение, — считающиеся в Ра-Ши, — тока маленькой аномалией самого сознания.

— Искала, но не нашла. Ты мне поможешь, найти ее?

— Только за трахтенберг в полную силу.

— Ну-у, опять начинается!

— Я не проститутка.

Абсурдность происходящего в Ши-Ра настолько абсурдна, что — получается — уже не похожа на правду, — но ей является буквально:

— По определению.

В пространстве и времени существует искра, могущая соединять уже отделившиеся друг от друга части. Что и значит:

— Дубровский мог прикрыться второй своей половиной:

— Князь Верейский, — а это не одно и то же — вот в чем суть.

В конкретной ситуации всё логично просто:

— Тибальт убил Меркуцио — случайно — у Шекспира так и остается до самого конца без пояснения, — что Тибальт лишь выполнил заказ:

— Под видом случайной ссоры убить Меркуцио.

В Голливудских фильмах происходит то же самое, но в самом конце кино всё же разъясняется — как в детективе:

— Реальная причина.

Если она — эта причина — не разъясняется как в данном случае у Вильяма Шекспира, то и игра эта уже идет:

— Всерьёз, — зритель и читатель сами должны увидеть Скрытую — так сказать — Угрозу, — в:

— Себе, однако.

Еще не легче решить Древнюю Загадку немецких домохозяек:

— Не брать в магазине больше того, чем надо.

Просто так — не получится! Нужно найти в себе Это:

— Деление одного предложения на два, которое выполнил А. С. Пушкин в запрещенном в 1948 году в легендарном тексте:

— Воображаемый Разговор с Александром 1.

Ибо расшифровка этого события — воистину:

— Разгадке Жизни — равносилен, — насколько высок порог этой прелести.

Ибо происходит деление:

— Неделимого.

— Прости, но я не могу отказаться от работы на остальных. И дело не в том, что мне деньги опять будет некуда девать, но люди.

— Да?

— Уже ко мне настолько привыкли, что без трахтенберга делать вообще ничего не будут.

— Простите, дорогие боги, но все настолько хотят отвалить отсюда, что остается только узнать, — как?!

Ибо раньше думали, что для сего мероприятие надо сначала умереть.

— Я допустил где-то ошибку.

— Нет, сэр, ибо перед тем вы предупредили, что обманывать можно только тех, кого еще не трахнули, а вы — извините — уже трахнули всех.

Так как строить космические корабли уже не из чего, следовательно, приходится заскакивать на пролетающий мимо астероид, с координатами того же примерно направления.

— Там?

— Там, да, по ходу дела можно сделать пересадку на другое облако.

— На Земле счастье заражено странным вирусом, — сказала она, а здесь хорошо.

Ужаснулся:

— Она — Дэ-Вэ-Пэ — деревенская принцесса не заражена этим вирусом всех прилетевших со мной одним кораблем: помнит прошлое!

— Я уже начал считать, что его не было.

— Никогда?

— Не входит вообще в мой лексикон.

— Они это делают! — со знаком восклицания, но без особого торжества очень быстро выпалила свою речь На-Ви, — которая:

— Ждала меня всегда и на любой дороге, ведущей к счастью.

— Революция 17-го года — это именно Любовь за деньги.

Трахнуть Россию так, чтобы было всем ясно:

— Только за ее большое богатство.

— Люди ко мне тянутся, — пояснила, но все они попадаются такие безденежные, что хотят трахаться, но только за бесплатно.

— Местные мужики, да, — согласилась, особенно такие, которые нашлись у тебя в баре.

Вот почему мы покидаем Землю, что запрещено то, что — собственно — нам только и нужно, — как и:

— Констатировал Ширик-офф, проведя серию наблюдений за профессором Преображенским:

— Говорит, что посещает теа-теры, а сам — практически и денем и ночью только и делает, что трахает одну из Даш во всех частях её:

— Хождений по мукам.

Получилось так, что не только не осталось в запасе никаких идей, но и:

— Будут ли — вот что страшно, ибо, что мне делать без них — непонятно же ж абсолютно!

Неужели, — решил, — нельзя раздавать людям деньги за бесплатно, а уже тем более дарить бессмертие?

По Шекспиру:

— Нет сладостей восточнее на свете,

— Чем скрип кровати при Джульетте.

Человек, следовательно, — это есть тот Самый Хомо Сапиенс, — который только тем и занимается, что исполняет.

— Ась?

— Да, май диэ-диэ чайльд, исполняет только отрицательные роли.

Иначе Богу — ему:

— Предложить нечего.

Скорее всего, женщин и вообще-то никогда не было на свете, как производных от бога, а сам Адам и сделал это открытие:

— Почему обязательно надо трахать самого себя, если можно другого, — без знака вопроса уже, как мысль радостно-риторическая.

Что он отдал от себя:

— За Это? — надо тоже додуматься.

Иду, как Авиценна в Палестину — в Силиконовую Долину, где лечить уже мало, ибо и мечта моя не мосты переставлять с места на место, — а:

— Открытие Жизни Вечной.

Думаю, надо скрыть, что я пришел сюда — в Сили-Доли — сделать открытие о вечной жизни — некоторых:

— Натюрлих.

Или пообедать сразу всем? Но, как, если об Этом нельзя говорить вслух? Ибо самый высший уровень легко сглазить.

— Всё равно дали только Волгу, — ну и, щетку импортную к ней, чтобы чистил свои туфля, которые привез далеко не намедни из Владивостока, где делал пересадку до чемпиона мира в Мельбурне.

Вся истина не видна с фронта, поэтому не только надо, но и придется заглянуть за угол.

Объяснила так, что пришлось спросить, какова у нее есть имя и фамилия?

— Дак, эти мы, — как их?

— Естественно, милая, я тоже не знаю.

— Спасибо на добром слове, сэр

— Ибо мы и есть здесь инопланетяне?

Я это знал до Этого. И к тому же: как, то бишь тя?

— Да, Малышка мы на Мильён.

— Доллар-офф?!

— Счет идет таперь, мил херц, тока принесенными жертвами.

Вот думаю даже, что Ван Гог для того только хотел продать при жизни хоть одну картину, — чтобы таким образом сохранить ее, — именно:

— Навсегда.

И понял, что все части информации распределены между всеми прохиндиадами — я думал — моей подручности, — но, получается уже так, что они на эти полшага впереди.

Скорее всего, никто не ведет их — система работает автоматически:

— На, — а, точнее, за нас.

И мысль, что существует ли до си пор трахтенберг, прошла мимо, но как-то так:

— Не только не очень заметно, но и тень Отца Гамлета — сам Гамлет в прошлом.

— Мне тоже так хочется, — сказала она.

И.

Даже я понял, что эта возможность — значит — еще есть, чтобы мои прохиндиады так навсегда и остались со мной.

И так и решили мы ночью — она, как обычно, а я поплыву с ней рядом, но немого наверху, но как тень прошлого, — в роли самого же:

— Себя.

Я горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

ПЕРЕВОД — понимают все, — без:

— АКЦЕНТА

Глава 1

Почему Сороконожкой называют ту, у которой довольно скоро отнимут даже эти:

— Последние ноги.

Как вот этот знак вопроса, который затерялся в дороге.

На вид — именно за то, что пока что бегает и за то время, которое будет уже без ног.

Неужели я вернулся, но на свои ли точно кружева? Ибо помню, очень хорошо помню, что родился в Сили Доли.

Доказать? Не только не могу, но непросто это будет сделать даже, как подарок для самого себя.

И вот, как сказал Чарли Шин:

— Один плюс один ровняется — одному.

И вопрос:

— Что стоит за чертой — что пропущено?

И ясно понял, что почти тут же получу двадцать пять тысяч долларов. Хотя и абсолютно неясно, каким образом они будут выглядеть.

Хотелось понять заранее, как будет выглядеть ее дочь, чтобы не испугать больше, чем она сможет, не смущаясь, выдержать.

Она предложила для начала:

— Просто попробовать.

— Через стенку? — нет, не ужаснулся, а удивился.

Она спросила после всего, но не совсем:

— Почему ты захотел именно меня?

— Не знаю. Скорее всего, эксперимент, что.

— Да?

— Могу. Нет, не в том смысле, что через силу трахал тебя даже через стенку, — а.

— А?! — она уже напряглась в ожидании оскорбления.

— Не хочу тебя уверять, что очень хотел, — но.

— Но?

— Это было именно так. И не спонтанно — я знал, что ты хороший — может быть, даже человек, но не достаток уверенности, что ты не обезьяна и не бегемот.

— Ни в коей мере не могли остановить тебя.

— Ты поставила знак вопроса?

— Думаю, он на последнем этапе потерялся.

Два дня она думала, что я Жан Маре, как, если не король Франции, то его антипод:

— Почти он же сам.

— Скорей всего, именно поэтому я полюбил — едва выйдя из тьмы безвременья — того, ту, которая хочет больше других.

— Спасибо, я уже ласково глажу твою лапку. Я думаю полюбила тебя, как только что родившуюся малютку.

Спасибо, что вспомнил, что кроме бывших, у меня есть и виртуальная собака по имени Пират, мой любимый:

— Пир.

Неужели, как Иннокентий Смоктуновский я только сказал:

— Привет, привет, и вам, Мадам, тоже два-три привета приберег, — что — можно подумать — они хоть когда-то кончаются.

И не мог не ужаснуться, когда мне передали список:

— Это только уже вставшие на очередь к вам.

— Почему только девушки в этом полу-джазе?

— Да, сэр, побывавший за Границей, мы на большее, чем секс безрассудный ни на что не можем надеяться.

— Мне снилось, что многие из вас командовали ротами.

— При Штурме Зимнего?

— Не только.

— А именно?

— Брали Рейх-Стяг.

Поискал — нет, не глазами, а так, только в уме, ту, которая даже не снясь, — не раз:

— Побывала у меня на Передовой.

Какой, именно, надеюсь увидеть Потом.

Ее не было. Кого спросить:

— Как так, почему нет? — стесняюсь, и не того, что все и так всё знают, а наоборот:

— Не хочется, чтобы удивлялись.

Нашел ее — чуть позже — в мясном холодильнике, в виде разделанной на две полутуши.

Не думаю, что могу восстановить ее, — ибо:

— Не через чур ли это даже для Ван Гога?

Сомнение, да, есть, но достаточно ли его уже для провала, — нет, не во времени, а в:

— Оживлении ее, как Галатеи художником Пигмалионом.

Решил попробовать эту роль — если приживется — вернуться к Ненаглядной Итер.

Пока не могу сказать с полной уверенностью, но очень похоже, что вернулся в прежнюю реальностью, — но вот, как это объяснить:

— Какая она была, но сейчас быть не может, а чтобы сохраниться:

— Перешла в диспозицию своих запчастей, — кто их сможет опять объединить — тот — значит:

— Действительно, — вернулся.

Но вот та Тома-Дома, которую уже использовал не однажды, осталась прежней, но — естественно — только на вид, — а:

— Контакт с ней, очевидно, изменился в приличную приемлемость.

И, скорее всего, она стала лучше на основе прошлой полной неприемлемости.

Ибо в посылке:

— Каждый человек настолько хорош, что — в принципе — может когда-нибудь не только съеден, как добрый Кук, но трахнут:

— За милую душу.

Как и сказал Ван Гог:

— Не то правильно, что я вижу, а то, что рождается в результате этого миро-воззрения.

Видеть будут — следовательно — как сказал его дру-жище Гоген — не то, что было, а именно то, что есть:

— Твои картины.

Зашел ночью в холодильник, украв-взяв напрокат ключ у производственницы, — и:

— Уже этого поступка хватило, чтобы застать ее не на полке в виде колбасных обрезков, — она только не очень сильно прижимала дверь, которую я уже считал своей союзницей, — и:

— Она открылась, так как вторая Она:

— Ослабила прижим своих мощных грудей к ее подспудной притолоке.

Она не обхватила меня за шею, как я — значит — ожидал, а просто отошла под душ, не сказав ни слова. Окатил себя теплой водой, чтобы не приняла, как уже за — покойника — и приблизился, побоявшись спереди:

— Только сзади, — рвалась, как пойманная птица, — но только изнутри, оставаясь, как обычно, в виде каменной статуи.

Было так, что держала она меня, как за кол — не стал пока проверять:

— Осиновый ли на самом деле.

Облегчение было такое, что забрала себе — нет, не все, около половины моих внутренностей.

Решил:

— Ладно, ибо сейчас ее черепки на полках пусты не только от мяса, но главное, в них не было духа жизни достаточного, для соприкосновения с людьми, по крайней мере:

— Со мной.

Решил посмотреть кино Ван Гога, — говорить Про:

— Него, — менее точно.

Он сказал про Иисуса Христа, что Его узнали только через сорок-пятьдесят лет после Распятия. Но:

— Могло ли так быть, что знали Немногие, а потом это знание за полвека распространилось, что знали:

— Больше?

Сомнительно, потому что через чур логично очевидно. Ибо, кто знает, кто знал, а кто намного меньше?

Ван Гог — тем не менее — ровняется на Иисуса Христа, на Его видение Жизни.

Всё-таки, видимо, существует степень этого Видения, не зря Иисус Христос сказал Апостолам, что и:

— Вы будете делать, — как Я:

— Что значит на приличное количество процентов, — еще не делали, хотя можно думать:

— Уже делали, но не сознавали, — что:

— Именно.

— Печаль сильнее, чем радость, — говорится про Ван Гога, — ибо:

— Как думал он сам — это еще:

— Милый мой хороший, — догадайся сам.

Проблема радости в печали в том, что она:

— Трудно уловима, — только будет осознана, как уже это только печаль, — без:

— Радости, — а значит, на холст, как истина не ляжет.

Поэтому и нужен холст, чтобы успеть сохранить радость в печали. Но не в том смысле, что Холст записывает приходящую радость, — он ее и:

— Создает как раз.

Следовательно, без Холста — им является сама Жизнь.

Говорится интересная мысль: на поле пшеницы с черными птицами у него не было пистолета. Скорее всего — значит — обрадовался взять чью-то вину на себя.

Число 1890 равно 18, т.е. — Девятке. У Шекспира — 5, у Пушкина!0:

— 1837 равно 19 — в сумме: десять.

Про Шекспира можно сомневаться, ибо мистификация не только в художествах, но и в жизни у него:

— Была, была.

У Лермонтова — как у Шекспира — пять. И — удивительно — то же самое при рождении — 1814 — это 14 — это 5.

Жизнь — это мистика, — или:

— Мистика — это жизнь? — есть ли какая-то разница?

Милла Йовович говорит, что не различает лиц в толпе, — но и:

— Все так, — если предположить, что не сравнивают эти лица со своими.

Имеется в виду, хорошими знакомицами.

Остается только задать завершающе решающий вопрос:

— Знаю ли я здесь хоть кого-нибудь, или это уже загробное царство, только придуманное мной для профилактической чистки пространства, — как — так-то — только обиталища злых дух-офф, — что значит:

— Без души априори.

Я вошел в душ, когда она была уже близко от двери — с другой стороны, разумеется — шла мне навстречу, уже зная, но только интуитивно, что я:

— Уже близко.

И не вскрикнула от ужаса, а точнее, от испуга только, что я вошел, — как:

— Гость званый, — но не такого же бледного вида, на самом деле!

Я тоже открыл дверь, хотя смог закрыть рот от радостного удивления, — испуг — значит — остался снаружи.

И посоветовала после почти неизъяснимого наслаждения:

— Не бойся меня.

Она мылась под душем, как за его стенкой почти в детстве — я:

— Только подсматривал, второй раз не в силах сделать даже одного шага.

Но не до такой степени, разумеется, как никогда не заходите в магазин Посыл-Торгами — очень опасно, ибо:

— Если сегодня вас выпустили из него в качестве Приманки — второго не будет — увидите злого, но не думаю, что Быка Древнеегипетского, — а:

— Неужели еще хуже?!

Я танцевал с ней на расстоянии почти полностью вытянутой руки, но всё равно сомневался, что это не груди ее мешают, а она сама уперлась в меня лапами, как медведь студебеккерный — ни поднять, ни сдвинуть — можно и не пытаться. С другой стороны, именно с этого, уже на танцах в кабаке то ли Клайпеды, то ли Паланги — начинал, нет, не свой, и даже не ее, а именно:

— Наш общий трахтенберг.

Она только на вид радовалась, а изнутри:

— Очень уже сильно, — что у меня тряслись руки до такой степени:

— Ни покараулить, ни подержать.

Как в детстве Мопассана — точнее:

— Меня, как Мопассана, — пришел к ней на дом, проверить, так сказать, уже заученную эрудицию, и не удержался положил на стол фотографию:

— Ее лично голой, и мало того — еще улыбающейся, как счастью, — и:

— Теперь думаю не только в ней, но и шофера автобуса — или даже грузовика — который привез наш класс на ту лесную экскурсию — перед ней, хотя его и не было видно на фото.

Одну я назвал по имени — или пусть будет попроще пока:

— Математичкой, — которой она и была, вторую Технологичкой, — богини, которые к счастью немного не дотягивали до слишком буйной фантазии Рубенса.

Рубенс — скорее всего — их и не трахал, ибо и вряд ли, и вообще возможно. А если, да, то я тоже не против узнать этот тайный маневр, проникающий, да, ниже пояса, но — вот именно:

— Только через душу.

Когда увидел О-Клю то ли среди гостей ресторана, то ли она пришла работать в Технологический или Нормировщицей, как обычно, — удивился и даже очень, что царство моей молодости смогло настолько приблизиться, — что, точнее, чтобы:

— Быть здесь.

Хотя, как сказал Хемингуэй, — это царство:

— Всегда со мной.

Сила противостояния этому царству местной Прохиндиады такова, что допускает возможность присутствия Хемингуэя, — но только, как:

— Пленника.

В Апокалипсисе Мела Гибсона было хуже:

— Сразу отрубали голову на Пирамиде Жертвоприношений, — но теперь понятно:

— Только для того, чтобы люди меньше мучились.

Хемингуэй, следовательно, только вводит людей в заблужденье ложной надеждой на счастье, как не только право имеющих на него, но и могущих его осуществить, как Пушкин.

— Это всё? — спросил, оглядывая тех, кто мне его передал.

Но ответили скромно, боясь взять на себя даже часть ответственности:

— Его передала Нормировщица.

И вопрос, заданный — однако — Чон-Ки-Ным:

— Почему я не уехал в Германию, — как, например, друг ситный Лайзы Миннелли.

Пусть даже с той же мыслью, что и она.

— Отвалить оттуда в Америку, благословенную для тех, кто запас для этого переезда деньги, — как обычно, — в:

— Валюте.

Осталось только узнать:

— Есть ли она у нас, на самом деле?

Утром мог вспомнить только одна, поняв, наконец. Что спал сегодня всё-таки один, — так как:

— Неужели не только с ней — удачей — но и победой хоть второй раз в жизни:

— Рассчитался до такой степени, что и они — не растерялись:

— Отвалили, — куда — уверен, искать не только не буду, но и не хочу.

Пришлось принять на веру, хотя, может, и не самое печальное:

— Вернулся я на Родину

Шумят березки стройные,

Здесь много лет без отпуска

— Что делал — теперь уже не пойму, — но:

— Вспомнить, надеюсь, удастся.

Что делал, собственно, герой моей молодости Эрнест Хемингуэй, когда уже — увы:

— Вернулся на Родину?

Ответ здесь всегда один и тот же:

— Щипал траву. — В переводе даже не древне-руз-ский:

— Ходил по кабакам и барам.

Но вот, что важно:

— Только, как в Островах в Океане, — где:

— Где проводил всё своё остальное время, — громя, нет, конечно, нет, не недобитых и не недорезанных буржуев, — ибо все ими были и так уже, — а:

— Немцев настолько славившихся своей воинственностью, — что и:

— Воевали только для того, чтобы воевать, хоть с лучшим другом даже Эс-Тэ, — тоже мечтающем быть, как — далеко не во сне:

— Завоевателем, — а — вопрос:

— На хрена это надо, — непонятно же ж не только никому, но и ему в том числе, — ибо:

— Больше народу — кислороду уже на всех не хватит, — или — по крайней мере:

— Может не хватить уже в недалеком будущем.

Решил доказать, что я все-таки граф, но советскую власть здесь, — как:

— Рабовладельческий строй, предсказанный Пушкиным в Истории Села Горюхино, — не организовывал, — хотя и не исключено, что:

— Предсказал, — но:

— Когда это было-о!

— Давно, наверное, дорогой? — услышала одна мой ответ, как вопрос, обращенный — значит — не только к самому себе.

— Разрешите? — спросила.

— Садитесь, — почти что промямлил, ибо чего-то, но, кажется, испугался.

Присмотрелся, передвигая к ней стакан коктейля, но и ее рука автоматически сделала то же самое, — поэтому:

— Повторите, пожалуйста, еще раз, так как этот стакан перевернулся.

— Вы, напрасно решили, что он был отравлен! — усомнился бармен, — впрочем, — не повышая голоса.

И добавил в тон нашему предыдущему разговору:

— Не думайте только, что я бывший царь, и буду конкурировать с вами за это звание в новом времени.

— Время всегда одно, — наконец вымолвил я, не особо соображая, что это надо было сделать.

Оглянулся назад, время было еще мало, так как народ только еще собирался на свою обычную пир.

— Ушку? — спросила она из-за колонны, и:

— Неужели только половиной слова?! — знаки и вопроса, и восклицания в данном случае имеют смысл не только последующего похмелья, но и режут содержание, которое только:

— Потом! — клеится в другое — еще неизвестное нам — содержание.

Советская власть рассматривает — если иметь в виду инопланетян — как проверка нас на вшивость:

— Ну, вы хоть понимаете чуть-чуть, что это именно так, — или уже бесполезно, и вы здесь уже все поголовно.

— А?

— Имеется в виду, окуклились?

— Нет, мил херц, я еще соображаю.

— Люди так и продолжают думать, что это произошло только в прошлом 17-м году?

— Дак, естественно.

— Но вы-то лично поняли?

— Что намного позже? — да, думаю, что именно так.

— Вы не оговорились, что наоборот?

— Еще раньше? Может быть, но когда-тогда — извините — до сих пор никакой новой информацией не располагаю.

— Почему нам всегда предлагается одно и то же, — а именно:

— Игра в рабство? — других развлечений, как и не бывает в принципе.

Трахнул одну ненаглядную на куче белья — пришла одна без прикрытия подруги, — но уже с чемоданом для — не совсем ясно — дальнейшего вместе, — или:

— На всю жизнь? — хотел спросить, но воздержался, — ибо:

— Иначе, чем на всю — и даже оставшуюся — жизнь:

— Неужели не бывает?

Меня вызвали в кабинет директора, но я его не нашел, хотя и работал здесь уже:

— Некоторое время.

В конце концов оказался:

— Под лестницей. — Хотя и в привычном дорожечно-ковровом стиле.

Смущал только телефон, ибо и ясно, что нужен только для того, чтобы вызывать свою службу ремонта — в количестве двух человек — по всем вопросам, от ремонта льдогенератора до спусковых бачков унитаз-офф.

Тем не менее, воспринималось, как льгота:

— Работа с десяти до пяти, и выходными в субботу и воскресенье, — плюс уже не просто так, — а:

— Право трахать главную технологичку треста. — На кого она похожа? Думаю, из Жюстины Маркиза де Сада:

— Его сестру, — с которой и проводил эти эксперименты жизни:

— Подобия.

Хотел на одной сразу жениться, пока не отняли — уж очень красива, хотя и не как Моника Левински, полнотой не только своей души прославившаяся, но тушеподобием здоровенной куропатки:

— Тоже.

Но и не Лайза Миннелли — тоже, так как:

— Танцевать умеет только, — нет, не в кровати, а в углу, как боксер в глухой защите, уже на всё согласный, но не для того, чтобы совсем не грохнули, — а наоборот — как у Хемингуэя:

— Платят всегда проигравшему боксеру, а не наоборот, — ибо он и:

— Поставил именно на самого себя.

Как на проигравшего.

Я испугался ставить на нее, как со мной связанную капитально, несмотря на то, что пришла с чемоданом белья, чтобы жениться, — так я понял, а мог принять только обратную сторону этой медали:

— Получается, хочет замуж — лучше.

Жениться на Мерилин Монро? Не мог — как не все сразу — но, что трахали уже все, кроме меня — несмотря на то, что по очереди, — заставило ошибиться и не жениться, — а вот даже — нет, не Одиссей многоумный, но Парис, силой бог-офф славный, — заступился до такой степени за эту жрицу храма любви и Аполлона, — и даже:

— Любви к Аполлону, — из меня — выходит — не весь вышел, — так как:

— Захотел вернуться и опять отбить ее — уже у московской толпы, — хотя и не для того, чтобы жениться, но зачислить на довольствие в моем Белом Дом-Ике, — да.

Она с ужасом — почти неподдельным отпрянула к стене, как — решил — решила:

— Ее подставляют под полк солдат, готовых, если не на всё, то на очень многое, чтобы дать, только, чтобы ее взять, как следует.

И всё же не понял, почему она так ужаснулась, когда я предложил им прокатиться вместе Дранк нах Остен.

В город, который лежал в пыли восточнее. Хотя уже не исключено, что реально расположен:

— Западней.

Взял их в штат поварихами, чтобы другие не завидовали, — а:

— Готовить они обе — не только не знаю, как, но и вообще, — как и родились безрукими.

Ибо и мечтали всегда только об одном:

— Рот есть — все остальные междометия — тоже, играть умеют такую музыку, — как сам только и просил об Этом всю оставшуюся жизнь.

Получалось так, что даже заподозрил всех остальных, но вот только непонятно:

— В чем, — ибо стали ко мне хладнокровней.

Решил пока что думать:

— Не знает никто, что я и есть теперь директор ресторана.

— Ковры и красные дорожки убрать! — повесить картины.

— Пабло Пикассо? — одна простолюдинка.

— Ваг Гога.

— Гогена, — она носом в записной журнал.

— Немного, немного.

— Тулуза Лотрека?

— В достаточном количестве. И этого.

— Кого Его?

— Не обязательно так возвышенно. Но только, чтобы было без Клары Цеткин и Розы Люксембург.

— Вы считаете, их не надо, потому что не пили сухое и полусухое вино вместе с Чеховым?

— Да, тех, кто пил водку, здесь не ставить даже одиночных бюстов.

— Так только напоминание, как запись в журнале дорогих гостей: такому-то и сопровождающим его лицам здесь понравилось не только кушать, но жрали всю неделю:

— Каждый день с таким удовольствием, что по две порции — норма.

***

— Вы, — обратился я к делающему защиту кандидатской диссертации бывшему стажеру, который хотел когда-то заставить меня не сдать экзамен по физике работы каких-то электрических схем.

— Да? — хотел он чё-то крякнуть. Но его попросили пока что воздержаться от ответа, на еще не поставленный вопрос.

Дело в том, что вся его — а, скорее всего, придуманная его руководителем система была настолько проста, что:

— Буквально-таки списана из учебника, — но!

Там, в учебнике — практически — это только пример принципа, — механизм которого, — закончил:

— Так и остался никому неизвестен.

— Вы его знаете? — спросил председатель этого предприятия защиты диссертаций.

— Думаю, да.

— Но вы не уверены, что он есть?

— Есть точно, но пройти по его тропинке еще.

— Не пробовали, — а, — закончил:

— Когда-то надо и начинать.

— Вы правы лучше сам не скажу.

Они хотели, видимо, посмеяться, но я показал, что радикалы, да, появляются в процессе реакции, но для ее продолжения используются уже до того, как будут нужны на завершающем этапе.

Они посовещались и все — друг с другом, забыв про меня, — согласись. Как:

— Замечание принято к сведению, и одобрено соискателем, — как:

— Да, не хватало одной лишней запятой, но теперь ее все-таки поставили.

Я пошел к О. и объяснил:

— Это так плохо? — не понял он, только что занятый разговором с министерством.

— Когда поймут важноcть этой реакции, на ее основе запустят в работу такие огромные не только потенциалы, но очень дорогие материалы ДНК и РНК, закупленные в Японии, — а.

— Ничего не получится?

— Да, — даже добавил, — сэр, ибо реакция, которую они с моей подсказки используют, как заводную.

— Неправильна?

— Не совсем так, сэр, — а.

— А?

— Еще не закончена.

— Дальше этой реакции идти некуда, — возразил он.

— Это верно, но они слили осадок, как отработанный материал, — а:

— А? — сам же добавил: — Значит, в нем остался тот изомер, который и нужен для дальнейшей работы.

И сел на стул, который покачнувший упал. Но сам О. — к счастью — успел удержаться на ногах, вцепившись, как когтистый попугай в стол, предварительно обитый малиновым бархатом, — как было:

— У Василия Чапаева, — чтобы и по пьянке было легко отличить себя от наступающих почти постоянно:

— Белых? — ибо мы думали они всегда отступают.

— Так-то, да, но не в мою смену командования этой злополучной дивизией.

— При таком проникновении одного в другого этому провинциальному Дол-Бику надо уже через год давать докторскую.

— Я не против, сэр, но только в детском саду.

— Его уже не возьмут по возрасту.

— Можно не обязательно зачислять его в саму группу — пусть работает.

— Сестрой хозяйкой?

— Нет, лучше вместо бабы Нюры сидит на вахте.

— Зачем?

— Чтобы каждый раз напоминал маленьким детям.

— Вытирать ноги перед едой?

— Не перед едой, ты спутал, батя! При выходе из детского сада на улицы города.

— Тогда — выходит — в детском саду грязней, чем даже на наших дорогах.

— Вы слишком упрощаете ситуэйшэн, сэр, — ибо:

— Ибо?

— Тогда мы будет работать уже не здесь — на селе — а в.

— Теперь, наконец, понял: ты хочешь получить стажировку в Сили Доли?

— Нет.

— Тогда больше ничего не понимаю.

— Хочу, да, в Сили-Доли, — но:

— Неужели хочешь уехать навсегда?!

— Как все?

— Как все! — повторил он тихо, потому что поверил: так и будет-т.

***

— Ты проиграл.

— Нет, у меня есть еще две попытки.

И расстегнул ее купальник сзади за веревочку. Хотел спросить:

— Он специально так быстро снимается?

— Ну-у, если тебе удалось — значит, ты знал его кодировку.

И мне даже не пришлось держать ее рот, чтобы не так громко кричала — сама засунула в него свою маленькую руку, — но:

— Именно, что пришлось целиком.

— Иначе я постараюсь ее вынуть и будет так больно, что все нас услышат.

— Ты?

— Да, я хочу, чтобы было инкогнито.

— Почему?

— Будут думать, что ты это начал и потом успешно закончил.

— Да.

— Нет, не да, а я тебя взяла, как Трою.

Если есть чем — поперхнись.

— Нет, проглотил, и удивительно, что не провалился.

— Назад мы пойдем разными путями? — спросила.

— Ты хочешь, чтобы нас прямо сейчас обвенчали?

— Да, а то я уже боюсь, больше никто и не трахнет.

— Хорошо, тогда разреши опять развяжу тебе купальник.

— Ну, давай, я уже не против.

— Почему?

— Мне уже больше не хочется сопротивляться.

— Спасибо на добром слове. — Но посоветовал:

— Когда опять захочешь — всегда опять сопротивляйся.

Глава 2

— Сейчас уже можно? — задала наводящий вопрос, а мы уже были на горе.

— Если только ты не против спуститься вниз.

И даже не спросила:

— Опять? — что, можно подумать, эти дополнительные, — спуск и подъем зачисляла себе, как плату за ее:

— У меня хорошее поведение? — даже спросила, но это было, когда мы поднимались в гору уже четвертый раз.

Неплохо, неплохо, думаю, лет на сорок совместной жизни хватит. Хотя:

— Сейчас посчитаю, — да:

— Это происходит в 74-м, — двадцать одно, — как говорят победители.

И уже перед самой дверью общежития попросила:

— Перекусим.

Я решил, что надо остановиться и вдвоем сесть в кружок, чтобы покушать прилично, но:

— Не подходило, ибо, — чем? — собственно.

Решил прокрутить, как повторную запись магнитофона, прежде, чем открыть дверь.

Одна из — практически — девственниц по имени Ка-Рада попросила сделать ей что-нибудь хорошее.

— А именно, Ми-Лая?

— Перекусим.

— Так бывает?

— Нет, но ты скажи.

— Хорошо, обернулся не только назад, но и по сторонам не забыл кинуть пару бросков взглядами.

— Перекуси меня, — добавил одно слово и ужаснулся!

Она разинула такую пасть, что перестало быть даже страшно.

И сделал вывод, когда сзади закрылась — уверен сама — дверь в этот диверсионник лабораторных работ, ибо никто в них ничего не понимал, кроме меня, — а я делал только:

— Наугад и по аналогии:

— Посадили в тюрьму, где нет даже космополитического кабинета, — и вот думаю:

— Нужно ли с кем-то соавторство, чтобы до этого додуматься? — пока не уверен, что знаю.

***

О. разрешил мне провести одну лекцию по новой химии, которую я придумал, но мало, — почти никто, кроме тех, кто о ней ничего не знал — верили, что может быть даже более-менее:

— Правдой.

Но и понять ее, если не трудно, то очень не сразу, так как состоит она не из целых формул, а только их:

— Частей. — Что значит, в посылке:

— Мы и в зацикленных бензольных кольцах — да, друзья мои — видим не всё.

Все предлагали обратное:

— Мы не можем видеть ничего, если перед нами нет Целого.

Возражение великолепное по своей фундаментальной неправильности.

Части мы видим, а остальной мир — всегда в:

— Посылке.

Но никто не понимал, что же всё-таки в посылке? Ибо, действительно:

— Мир Видимый — это не Она.

— Слишком велик? — спросил О.

— Наоборот, мал, Директор.

— Посылка — выходит — больше самого мира?!

— Деление мира на две части почти все понимают, кто в этом заинтересован, но вот, — что:

— Не в одной плоскости они находятся — никто не мог сделать Этого:

— Полу-разделения мир-ка.

ОБРАЗ — выходит и заменяет все личные мнения Человека, — ошибочно — значит — пишущего себя с Большученной буковки.

Хочется знать ВЕСЬ образ, чтобы мыслить его обрывками, — а:

— Эт-то-то как раз невозможно.

Поэтому и возникает вопрос:

— Как сохранить два этажа здания, — если по — хотя и приближенной — но всё равно:

— Логике, — они вообще не имеют друг с другом прямого соприкосновения?

Только один ответ:

— Надо принять во внимание Третьего, кто их соединяет.

— Я?! — да ты, что, ибо это как раз наоборот:

— Только последняя буковка в строительстве огромного Ноев-а Ковчега.

***

— Хорошо, чего вы просите?

— Ненамного больше, чем все остальные великие люди.

— А именно?

— Ну, Шерлок Холмс, — как его Конан Дойл, ну, Агата Кристи, как ее двухэтажный дом на реке, как на озере.

— Третий, кто? — произнеси-те, пожалуйста.

— Зворыкин-Муромец.

— Ясненько.

***

И, хотя на зверей охотиться не люблю и не любил — принял этот подарок, как достойную плату за работу, которую еще выполню, как шпион Альфы Центавра на Земле.

Меньше? Быть не может.

И уверен — дом мой будет виден:

— Неужели только частично, сэр?

— Да, ибо простой пример, раньше я проверял только сборы урожая пшеницы.

— По пятницам?

— Пятница здесь не причем, несмотря на то, что водила моего лимузина-джипа на высоких колесах.

— Теперь?

— Никто не заставляет? — добавила-спросила вторая прохиндиада в виде репортера со вспышкой.

— Могу даже Монику.

— Неужели имеете право пригласить даже в пар-не-ломит.

— Да, что в Ра-Ши парная — то здесь уже — это депутат, по крайней мере, от фракции колдунов Апокалипсиса Мела Гибсона.

— Как на наш А-БАМ?

— Да, стройка века, но не как в Ра-Ши почти за бесплатно, — а:

— За большие деньги?

— Деньги не так важны, как бесплатный билет до Альфы Центавра в момент последнего здесь землетрясения.

И выдали, как нагрудный пропускной знак — почти:

— Полицейского.

Решил пройти Туды-Твою через посредничество Зворыкина-Муромца, — и:

— Ты записался к нему на очередь? — На-Ви.

Решил, если жена, то не поедет вместе, но попросит взять, как наводчицу на уток, которых Муромец любил и есть, и стрелять.

Приезжаю, уже пьет с ним пиво — не стал даже интересоваться чешское или уже и американское тоже — ибо так и думал:

— Пьют английский Портер прямо на пеньке, а рядом не пару уток на вертеле, — а:

— Целый кабан.

Не стал даже спрашивать, как он здесь оказался, — про нее:

— Тоже, лучше уже не спрашивать.

На глаз? Не смог пока определить, событие идет после трахтенберга, или до него, — после:

— Об этом думать еще рано, — ибо навсегда расставаться с ней пока не хочется.

***

Приезжий — доктор — у них все ученые доктора — проводил эксперимент на нашей кафедре:

— То ли на проверку качества или просто правильность настройки Их-Него оборудования, — и задумался над неопределенностью результ-офф:

— Их показатели не были удовлетворительно положительными.

Я предложил ему считать:

— Дело не в неадекватности присланных материалов ДНК и РНК? — повторил он мой великолепный ответ, — но маленький процент, что это может быть не только моей наивной ошибкой, — у него:

— Я заметил — оставался еще.

Именно:

— Не остался, а оставался, — что значит:

— Он предполагал существование сего события еще там, в Америке! — но вот никому даже там, у себя дома:

— Не рассказал.

Боялся не поверят?

— Точно!

***

Дело — следовательно — не только в Слове, но должен быть еще его:

— Читатель! — знак восклицания всё ещё приходится ставить.

И вопрос:

— Как всё-таки заметить участие экспериментатора в эксперименте?

Со старта Жизни — если рождение человека — это уже:

— Старт, — предполагается, что есть это не только разрешение, но и как старт на:

— Стометровку! — становись.

Приглашение именно не на казнь, а просто и только:

— Принять участие в соревнованиях, — и даже не намекает-ся, — что:

— Всех жизней. — Так:

— Игра ума и не более того, так как это Более, — далеко не:

— Менее, — считается невозможно.

А, что:

— Запрещено, — да ви чито, у наз усё моно, — и вот даже с ударением обязательно на втором:

— О!

И, так как у нас официальное крепостное право, то и нельзя смываться от него за:

— Границу его существования.

Когда говорят, — нет:

— Кто захочет отказаться от этого НЕТ автоматически, а тем более добровольно.

Крепостное Право оправдывается:

— Да так же всем лучше!

Ибо, да, право крепостное, но все пункты иерархии в нем отличные, — так как:

— Её и нет!

И:

— Если радоваться — значит верить.

— Этому? — сэр, мэр, герр?

— Пожалуйста, не надо так много вопросов сразу!

— У вас будет один.

— Ась?

— Пэр.

— Смогу играть в футбол за сборную Франции?

— Ду ю?

— Ась?

— Спик инглиш?

— Ноу.

— Почему?

— Я знаю Код Войнича, Ми-Лая, — поэтому понимаю даже больше — и намного — чем все языки просто так взятые.

— Вы имеете в виду напрокат, — или наоборот:

— Только своих и — понимаете ли — достаточно вполне.

Ужас, страх, — так как:

— Они, похоже — разные, — от:

— Того, я когда-нибудь умру и от того, — что:

— Конец Света обязательно наступит! — Невероятно, но Это — оказывается — можно знать.

Печально до слез. И я это знал в пять лет. Может чуть позже, или чуть раньше, — иначе:

— Слишком трудно этот ужас около своей самодельной кроват-ки — в нескольких метрах от иконы наверху в углу на кухне — выдержать, а также, — и:

— Запомнить, — навсегда.

Так не только трудно человеку, но и вообще не хочется расставаться, — с:

— Жизнью. — Вот именно, что, оказывается, навсегда!

Вывод:

— В детстве не видна их связь, — этой жизни и вечной.

И об этой именно связи писал все свои произведения А. С. Пушкин. Она настолько фундаментальна, что легко отрицать ее существование, — насколько она — о! мама мия:

— Очевидна. — Ибо:

— Ну, разве бывают такие обнаженные секреты, — что и знак вопроса постеснялся здесь устоять.

Нельзя обыграть шулера Пушкина, — но!

— Можно заставить отказаться от своего выигрыша! — вот в чем было нанесено ему оскорбление.

Именно поэтому он продолжил путь к месту дуэли, несмотря на отрицательное указание, падающих с воза снарядов правды.

Ибо:

— Вот оно совмещение двух времен. — Ибо:

— Именно поэтому, — и:

— Я горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Ибо:

— Слезы мои, а строки бога.

Решил попробовать доказать Великую теорему Ферма на стене-ах, — скорее всего, — банкетного зала, ибо:

— А слышь, ты, Люд-к, а Люд-к.

— Ты знак вопроса не поставил?

— Поставь ты — если захочешь — восклицательный.

— Я эту теорему никогда не пойму.

— Но ее и понимать не надо.

— Ибо?

— Она может сделать это только Са-Ма.

— Именно поэтому один из них — Шимура или Танияма.

— Ты думаешь — застрелился? Или Эта Теорема подошла к нему настолько вплотную.

— Думаете, пошла на удушающий?

— Скорее всего, так и было: она.

— Теорема?

— Да, загадала, если он ее уже понял, то поймет и, что Жизнь Бессмертна.

И она продержалась на шторах, как Летучая Мышь — долго:

— Три часа поселял в ней добрых дух-офф моего правосознания.

Она?

— Пока не уверен, что поняла всё.

Попросил двоих — Маркизу и Малину — принять участие в следующем эксперименте.

— Двести, — Маркиза.

— Сто пятьдесят, — Малина, — ибо ты мне и так нравишься, а она — ткнула пальцем, невидимым из-за колонны Маркизе, — в нее, — не разрешает снижать цены.

— Тогда может быть, — сто?

— Ты теоретик физики, химии и — главное — литературы, — а.

— А торгуюсь, как турок на базаре?

— Думаю, еще неправдоподобней.

И когда почти всё кончилось попросил ее заплатить.

— Еще до полного окончания сеанса?! — очень удивилась она.

Почесал затылок, — имеется в виду, — только мысленно, ибо уже немного боялся, — но как обычно:

— Это не слишком много?

— Я ничего тако-ва не делала.

— Ты перебирала лапами.

— Это от счастья.

— От него обычно визжат, а ты только — хотя и тайно от меня — плакала.

— Это от счастья.

— Ты узнала, что мы расстаемся навсегда?

— Нет, я никогда не обращаю внимания на погрешности в схемах нелогичных разработок.

— Я так и знал, что ты шпионка Сили Доли.

— Ошибся.

— Знаю, но нарочно, чтобы выведать от тебя правду.

— Я ничего не скажу.

— Уже сказала, эх ты, мартышка.

— Я хочу быть слоном! — закричала, но — уверен — притворяется, чтобы мне было уж совсем, — нет, конечно, не тошно, — но:

— Загребай на финише, лучше ко мне не притрагиваясь.

Сначала не понял, — как? — и даже чуть не остановился, но она так взбрыкнула, что:

— Понял, понял, понял, — пока меня не было всё-таки научили, — а она закончила:

— Всему.

Ответил пристойно:

— Му-му, — я тебя вообще перестал чувствовать.

Она обиделась:

— Ты должен понять!

— Как, Ми-Лая?

— Как ты только и можешь, с помощью Великой теоремы Ферма.

Почему-то задумался, хотя не скрою:

— Домашнее задание на эту тему было, было, и даже всё ещё есть:

— Прямо Ту-Та.

— Ну, ты чё?

— Занавеска сейчас порвется.

— Не порвется, а это я ее порву, как твоя собака.

— Она не играет с грелками.

— Я так думаю?

— Проверь, увидишь, что, да.

— Ну, хорошо, попробуй назвать меня:

— Тузик? — ты спросил или ответил.

— Мои мысли настолько вездесущи, что смешиваются с вашими, мэм.

Прошу прощенья, леди.

— Ты уже назначил меня любимой женой.

— У меня уже нет такого права. Если только ты сама не соизволишь меня выбрать.

— Перед всеми?

— Нет, перед пирамидой Хеопса.

— Значит, я буду править в Африке, как Клеопатра!

— Как царица Савская.

— Вы имеете в виду, сэр, что она настолько незаконная царица, что и никому, кроме своего слуги-господина:

— Да, невидна.

— Я должна хорошенько подумать, насколько уже к Этому взаимодействию способна. Ибо:

— Да, я буду знать, что настоящая царица, — а:

— Еще-то кто?

— Я.

— Ты — Я?

— Ну, не буквально до такой степени, но, — задумался:

— Не исключено, что ты даже права целиком и полностью.

И только тогда она поползла с занавески вниз, что и не увидел, куда делась, — как — получается — сползла прямо на меня, — и:

— Даже не заходя сзади, — послышалось.

— Ась? — ибо я не понял, — а.

— Попросить стесняешься?

— Разумеется.

— Это не очень хорошо, если ты привык только командовать.

Вернулся в бар, чтобы спросить бармена, кто здесь был до меня, — и:

— Он ответил, как Стивен Кинг с помощью Джека Николсона, — правда, в кино или на самом деле:

— Уже не могу определить точно:

— Вы и были, сэр.

— Всегда?

— Именно, именно, — подтвердило видение Маркизы, что даже подумал:

— Неужели решила дать за бесплатно, — имеется в виду:

— Почти?

— Да, как тот индеец Апокалипсиса Мела Гибсона, что и переехал жить на постоянное место жительства именно, — как Мел-Пел.

— На постоянной основе?!

— Вы испугались?

— Да, ибо боюсь там встретиться с той, которую — нет, до сих пор еще и уже не делаю так, но раньше, да:

— Почти каждый день пропускал мимо себя.

— Разошлись?

— Да, как только увидел ее папу, выступающего на театере, но не как Кевин Костнер:

— С конем?

— А он — вот именно — в белых тапочках.

— Это плохо?

— Ибо так и до гроба можно плясать, не замечая, что уже мертвый.

— Трахал ли я ее когда-нибудь? — уже не узнавая до и после этого?

Скорее всего, ибо.

— Ибо?

— Умею.

Хотя иногда ждать приходится долго.

— Но это еще не обман с открытым забралом?

— Простите: вас не понял — прошу повторить.

И решил — правда, не сейчас, а уже, пожалуй, намного раньше:

— Счастье хорошо, а правда лучше?

— Нет, ибо это уже априорная посылка, а для ее достижения, увы, или наоборот:

— Нужны, оказывается, еще остановки.

— Это то же самое, мэм, — сказал одной прелестнице, которая пришла сюда подзаработать, но, чтобы думать так, — надо принять именно:

— Невероятное за очевидное.

— Наоборот?

— Думаю, и то, и другое для меня — пока:

— Слишком? Пожалуй, ты прав, мартышка, запредельные вещи тебе знать пока немного рановато.

— Как Высоцкому, справа в челюсть?

— Да, мне будет неудобно трахать вас.

— Снизу до верху?

— Нет, этот-то я могу, но вот одновременно, боюсь еще.

— Может не получиться?

— Согласен.

И она решила, что я смогу, а не наоборот: когда-нибудь потом решу:

— Можно ли?

Пришли к ней, чуть ли не на чертов угол, — и:

— Трахаю ее, как почти весь почти публичный дом, — а, как посмотрю на стол, где мы пили шампанское:

— Сидит за ним, и даже не усмехается, что я почти уже ломаю ее кровать от возбуждения и восхищения.

Колдунья? Ерунда! Ибо:

— Да, вы правы, сэр, они все помешанные.

— Ай ду.

Очень не хочется встречаться с врагами, а с одним, — тем более.

Но, видимо, придется. Их уничтожать.

— Как Стивен Кинг? — но всегда ли у него получалось, если сам не смог обратить внимания на своё же предвидение, что сзади идет опасная машина.

Ибо не выполняется простой завет Иисуса Христа при даче лепты:

— МЫ не должны ее давать, но правильно дать, — под видом, чтобы:

— Не приставали понапрасну из-за такой мелочи.

Сложность приличная. Но она и значит, как очень надо подставить вторую щеку, ибо отомстить, — как:

— Они делают, — у нас:

— Не получится.

Вот Стивен Кинг сейчас попробовал в Иногда Они Возвращаются, — и только смог:

— Превратить видимый — более-менее человеческий вид этих существ — в их настоящее ушастое:

— Подобие мерзости. — Удар, ибо наносится не по ним прямо, а по тому месту пятиконечной звезды, — где они и реализуются, как на вид:

— Люди, — но ими — трудно понять человеку — не являющиеся.

В Ра-Ши предложили облегчение, — считать это только образом воображения.

Здесь не выдерживают такой встречи с этим далеко не прекрасным, — и только:

— Смеются, — как над Лео Илем и Ником Сэром Хру. — Несмотря на то, что они визжат или шепчутся на трибуне, — очень, очень, очень:

— Нечеловеческими голосами.

Предложили шулерский выход:

— Смейтесь над ними, — как над дурачками, ибо они не такие уж большие монстры, — как:

— Может показаться с первого взгляда.

— Проблема в том, — сказал один умный парень, садящийся всегда на одно место дальше слева от колонны, платя обычно не больше, чем за один или два коктейля, — что не делают сразу следующего хода.

А потом, действительно, становится уже поздно:

— Забывается над чем нельзя было смеяться, — а так как плакать не всегда хочется, то и логично, да, выпить, но только немного, чтобы разум сам — если его человек пьяный:

— До нее достучался.

Ибо дуркование — это оружие, а мы думаем, что это люди такие:

— Сами и свихнулись.

Мир захвачен невидимыми существами, живущими, видимо, именно в людях.

Действовать, следовательно, только можно с помощью бога.

И так как боги бывают разные, — то именно, — фa, — хотя и отделенного от нас непреодолимой для нас чертой, — тем не менее:

— Доступного Разуму.

— Высшему? — они же, — как на лекции, но уже не о международном положении своего хвоста.

Было выдвинуто смелое предположение, что Ра-Ши и тем более Мос-Кау правят не отсюда, а из:

— Амера, — но вот не все еще пока определились:

— Из самой ЮЭСЭЙ, — или.

— Или?

— Из мексиканского Миделинового Картеля.

Некоторые печально отшатнулись:

— Здесь надо понимать Разницу-у.

— А?

— Привыкли считать, что ее нет.

И вот Пушкин ехал отомстить, но пули, падающие с воза, показывали:

— Ты не сможешь, — или все-таки, несмотря на смерть Пушкин победил в этой дуэли?

Как Невольник. Однако:

— Чести.

Выходит, он всё-таки выиграл эту дуэль. Но, — как?!

— Надо понять.

Ибо главное достижение цивилизации — это Разумность.

Собственно, дело не в том, где правда, а очевидно, — что:

— Психический визг, — это уже само по себе:

— Большая ложь.

И:

— Неужели люди способны визжать и крякать, — за:

— Неправду?!

Решил всё же пойти на Вы, — но:

— Всё равно без понимания видимости возможной победы, — как просто, но без на-просто, — а именно:

— Прусь-ь! — хотя и без этого знака восклицания для посторонней видимости, а только для себя.

Под видом, чтобы не ужаснуться в невидимой перспективе, взял и еще одну в эти наложницы, ибо, да, она боялась, что ее застукают со мной, а потом всё расскажут мужу — большому начальнику:

— Не должна ничего знать, пока сама не захочет решиться на это дело:

— Большого секса.

Ибо не думаю, что ничего об этом не знает, — а:

— Только боится узнать больше именно со мной. — Хотя и есть тайное подозрение, что знает если не больше, то всё равно:

— Побольше, чем многие надеются даже научиться мечтать.

И шагнул за этот перелом с замиранием сердца, — она:

— С радостью отступила назад, но не более полутора шагов, — а могла и вообще закрыть дверь, приметив всю мощь своего великолепного большегрудого тела.

Контакт произошел, я трахнул ее Бальзак-овским способом, — как Пушкин свою:

— Спящую — почти мертвым сном — красавицу.

— Получилось?

— Да, проснулась через некоторое время.

Танцевал с ней вечером, практически, как Герасим с Барыней, которым только совместными усилиями удалось спасти это Му-Му, — своей:

— Счастливой наследственности.

— Контакт на расстоянии, — сказала Маркиза, когда я закончил, и добавила: — Я пробовала.

— Не получается?

— Только один раз.

— Когда было?

— Только еще будет.

— С маршалом?

— Да, почти.

— Со мной?

Она:

— Только фыркнула.

Тем не менее, попросил объявить кого-то, но не Малышку на Миллион:

— Твоей последней женой?

— Нет, нет, ни каких полиглот-офф больше не будет.

— Почему?

— Я не хочу и всё.

— Как вы не понимаете, досточтимый член, что этого мало?

— Это такое ваше утверждение?

— Я понимаю, что в виде вопроса оно не бывает, но — боюсь — ты не захочешь проверить его.

— На месте вашего мужа, мэм?

— Нет, нет, ибо он уже слаб здоровьем, потерянным на почти профессиональном воровстве продуктов питания из нашего общего с главным начальником общепита, так как.

— Да, понимаю:

— Несмотря на это — продолжает кушать всеми своими двумя-тремя семьями.

Такому размаху удивился, — ибо:

— Очень, очень многие — но только не замдиректора — кушают не только здесь, но и дома всё за те же всегда отсутствующие деньги, — но и — главное:

— Себе остается много.

— Насколько, — вы думаете, сэр?

— Настолько, что скрывать приходится.

Глава 3

Поэтому.

Не решился предложить именно ей разработку плана, как мне трахнуть плановую начальницу.

Ясно уже, что наглости хватит не только сорвать мой дефицитный план, но и вообще перейти в стан моих официальных врагов, которых еще не видели, несмотря на предположение, — что:

— Должны, должны быть.

Ибо?

— Ибо, да, если я уже набираю команду для дальнего плаванья на изобретенном мной, но не пропущенном местной почти Академией Наук, но именно потому:

— Почти, — что в этом деле реальных перемещений в большом пространстве, — здесь вообще нет, не только никаких сведений, но и отрицается само понятие, — как в Библии:

— Уже завтрева там, вместе со Мной — будете.

Поэтому, да, воровать в Амере можно, но только, чтобы никто больше не знал не только, — об:

— Этом, — да, сэр, понимаю:

— Ни о чем больше вообще.

Воруют — воровать им можно — только те, кто, — аб:

— Солютно не понимает, — зачем?

Что вот даже такие вещи, как Луна и Солнце — это только видимость, что они есть.

— А так-то?

— Разумеется, ничего подобного не бывает, и вот не только над Ра-Ши, — как само собой разумеющееся, — но и над Амерой.

— Тоже?

— Ну, разумеется, конечно!

— Простите, не могу додуматься, как можно быть такой дурой.

— Простите, но Амером пока еще правит мужик, — ибо бабой он будет называться.

— Кондо-Лиза Райс?

— Не обязательно она — есть и другие умные люди.

— Дуры? — вы сказали.

— Исправьте мой текст на просто:

— Сапиенсы?

— Не думаю, что они еще здесь остались, — так только, если:

— Скрываются в древних пещерах вместе со своими генетическими свитками?

— К сожалению, вообще пока неизвестно, где они скрываются. — И вот интересный моментум морэ:

— Кто это сказал: я или она — не только мало ясно, — но и:

— Вообще определить более трудно, чем это кажется.

— Я запишу — практически — невозможно.

— Даже без — практически.

— Абсолютно?

— Тоже уточнять не надо.

Пока сомневался, что надо сообщать не только о цели нашего движения в то ли очень близкие, то ли:

— Куда подальше Дали, — но и вообще, главное — не знаю:

— Куда-куда — не удалилась наша весна на Заречной улице, — но и главное:

— Куда, куда? — меня пошлют.

— А именно?

Сообщил только ей одной на уши — на оба, но сразу прошипел:

— Мы пойдем.

— Отменять татаро-монгольское Иго-го? — что и понял, — так умна может быть только О-Клю.

Но.

— Надо еще умней?

— Да, ибо идти придется еще.

— Дальше?

— Вот именно, что настолько ближе, — вплоть.

— До невидимости, — угадала, но кто — определитель лиц — не сработал даже, — след-но:

— Придется вам освободить на некоторое время банкетный зал — я иё.

— Да, и так уже все поняли, что трахать — так или — наоборот — иначе, но будете, будете всех.

— Пусть вы правы — завещал — но всё равно.

— Никаких зайце-фф?

— Да, друзья, только согласно проданным билетам, — И предложил тут же разыграть третьего лишнего.

Резюме:

— Никто не захотел не только оставаться на Этой Земле, — но и сдаваться — в случае неочевидного проигрыша:

— Тоже и даже — без компромисс-офф.

— Я не пойду против Петра Пей-Вого, — выставила одна настолько вперед свою жопу, что уже начал опасаться:

— Неужели май диэ, диэ чайльд Бух-Галтер — большой, большой бюстгальтер, что даже на дни рождения и остальные праздники по календарю, — собирать деньги:

— Да, мэр, и, да, сэр, еще помучаешься.

— Что значит:

— Ся?

Вы китаянка?

— Нет.

— Из Японы-Мамы?

— Тоже не совсем.

Хотел послать ее, но не решился, — чувствовалась прошлогодняя зависимость, как от Маркизы, — если больше нет никого, — а:

— Она всегда готова продастся, — не понимаю только, почему так дорого за пять-семь, максимум ее можно выдержать даже не пятнадцать — десять минут, а цена сто со скидкой:

— Восемьдесят.

— Повар пятого разряда у нас получает столько же, но за целый месяц — такого:

— Набегаешься, — что вечером не выпить за просто так — просто грех.

Ибо бог может подумать, что человеку всё мало, как его трахают, — значит:

— Надо добавить.

— Так вы, куда, девушки, не доливаете коньячишко, — неужели в Котлеты по-Киевски? — а:

— Не знаете, дуры, что без вина они вредные из-за своей чрезмерной жирности.

Часто, — по крайней мере, — всё время пытаюсь разобраться, какие открытия — великолепные по своей великолепности — я мог сделать в молекулярной биологии, — а теперь:

— Вынужден применять только в недоказуемой реальности, — ибо:

— Что только здесь ни делается, — то и заключают:

— Значит, так это и должно быть, — а даже:

— Было.

Хорошо, что вокруг мало философов, которые могли опечалить меня еще два лишни раза:

— Было, было.

Что и значит, — без:

— Меня! — а это — если иметь возможность думать, — ни более и ни менее, — как:

— Ужасно.

— Что вы сказали, — э-э, — мистер, сэр, — или, что у вас есть еще в портфеле, — докторская диссертация?

— Моя.

— Ась?

— В него не уместится.

Тем не менее.

— Я сделал торт и решил вас.

— Им обрадовать, — понимаю.

— Как?

— Да, сэр, именно, как оскорбление, ибо пришла, как все, именно на трахтенберг.

— Простите, на Него у меня запись.

— Зачем?

— Ибо я не он, — а.

— Поняла, только Его представляете.

— Вы очень умны, ибо именно так, хотя, да, иногда Его Величеству некогда, — и.

— Успешно заменяете, хорошо, я согласна дать вам и мои верительные грамоты.

— Ми-Нэт в парке КЗЧ?

— Вы пропустили букв Э.

— Я вам намекаю, что это будет не совсем то место, которого даже вы ожидаете, несмотря на иво проницательность.

— Вы думаете, я работаю еще на кого-то?

— Без сомнения.

— Почему?

— Вы настолько умны, и тем не менее красивы, что иначе не можете согласиться подняться, как один Синий Индеец на пирамиду жертвоприношений.

— Я — богат, — почти сразу после дневного сна, неизвестно откуда взявшегося:

— Но пришло — как положено почему-то — это даже не решение, — а просто:

— Правда.

И если так, то значит, так и бывает, если не часто, то обычно, — но, думаю, всё-таки во сне.

И на вопрос:

— Кто против? — смело ответил, — что:

— Я, я, я.

Ответили не сразу, ибо — ясно — побоялись тавтологии про Я, как далеко не первую букву, — и:

— Простите, но я не говорю по-русски так же хорошо, как по-английски, — а там-м!

— Ми найдем вам работу по душе.

Честно?

Испугался, — уж очень оказалось похоже на правду и даже воображаемую, как уже и ничем до сих пор.

— Вот из ит?

— Правду никто не оспаривает, — только и успел связать два слова, — остальные — честно:

— Так и не понял, что к чему.

Вывод:

— Значит, это, действительно, была правда.

Повторения не последовало — значит — правда, — как сказал Ка-Вэ:

— Мы будем жить в будущем.

Пройти туда — значит — можно только с помощью правды.

Но не очевидной же, на самом деле! Разумеется. Вывод, который последовал, не очень удивил:

— Значит, все правители, которых мы до сих пор видели, — ими:

— Не являются, ими не являются однозначно.

Только театр.

Невидимые правители, где располагают свои видимые тела, — следовательно? Неужели, людям, таки и доверено это почетное право, — но зачем?

Если только не для того, чтобы все посмеялись.

Чтобы не было сомнения, что всё правда, решил пообещать — нет, не некоторым:

— Всем, — раздам и вам, друзья мои абсолютно за бесплатно сокровища, найденные Куком на островах еще более восточного архипелага.

— Чем наш? — был задан — скорее всего — уместный вопрос.

Оглядел свою армию — здесь таких не было. И сказал:

— Значит, среди нас есть чужой, попрошу всех его поискать.

— Что будет за находку? — и решил не спрашивать вслух, кто среди этой огромной толпы мои слова процитировал.

Ибо все только и ждали, что я тут же подтвержу свою проницательность принятием его исповеди.

Посмотрел на поваров, на официантов, на подсобный персонал, — одна и та же, далеко не лицемерная рожа:

— Мы рабы, — следовательно, — зачем ты нас спрашиваешь о несбыточном, — господин? — по-моему, не прозвучало.

Да это и по барабану в общем-то, так как подчиняться они будут всё равно не мне, а Тому Невидимке, — но нет смысла, думаю, его Куком называть, чтобы не запутаться и приписать ему все открытия, которые будут сделаны мной в этой, — да, думаю, да:

— Бесконечной экспедиции.

И тут же молвил, как почти русским языком:

— За нами — поверьте мне на слово — нич-чего не останется.

— Значит, нам можно спеть песню? — вышла вперед одна прохиндиада.

— Да, но я не настаиваю на марше.

— Тем не хуже, сэр. И запела. Испугался, ибо, да, песню мог слышать когда-то, но вот эту Малышку, — чуть поменьше всё-таки, думаю, чем на миллион даже в рублях, — видел:

— В не таком уж запутанном для меня прошлом.

И даже задумался, как правильно писать это слово:

— Прошлое, — ибо не будут ли смеяться, что оно всё ещё здесь кукарекает? — всё же осмелился поставить здесь знак вопроса.

— Боишься меня трахнуть? — ахнула вопросом.

Впопыхах чуть не отказался, но в конце успел спохватиться:

— В случае чего.

— Да, сэр?

— Я могу.

— Вы на этом настаиваете, или спросили меня только для того, чтобы отказаться?

— Нет, нет, мэм, я привязан к вам довольно-таки надолго.

— Здесь при всех, — спросила она меня, как сама же и ответила, — или в парке Пушкина.

— Как обычно? — спросила она опять, или мне это только:

— Послышалось? — знак вопроса для мебели, а так-то, конечно, нет — ясно:

— Будет.

— Скоро?

— Сегодня ночью.

— Ночью я могу заснуть.

— До восхода Луны.

— Я люблю при Луне, — ответил, как вспомнил свою молодость.

И:

— Неужели я так быстро старюсь, — а не наоборот:

— Только выдумываю, — на этот раз обошелся без знака вопроса, — ибо:

— Хватит, — так как бог, да, конечно, отвечает на вопросы, но — нечасто, нечасто — думаю:

— Я лично их замечаю.

Оглянулся, — подумал, пришло сообщение:

— С Неба, или из Прошлого, — тоже значимое такими большими буквами, что и думать не стал:

— Большая ли разница между ними? — знак вопроса только для мебели, — но, возможно, дорогой.

— Дорогой!

— Ась?

— Здесь отличное место, — ответил.

Она ничего не спросила, но я всё равно пояснил:

— Мы уже летим, или только собираемся?

Одна, но из-за спины, ответила правильно:

— Если только Земля летит, как космический корабль. И, значит, в окружении звезд, как заведено:

— Априори, — ответил уже я, оглянувшись, впрочем, только вполоборота.

Для нее хватило, чтобы образумиться и замолчать. Но заметила:

— Мне непонятно, почему у вас здесь такие одиозные правители, чтобы или напугать местных своим имением, — так сказать:

— В виду, — или играют Шут-офф, чтобы местная прохиндиада хоть чему-то, но, наконец, научилась смеяться.

Ответил вопросом:

— Вы имеете в виду театр на Большой Сцене?

— Да, пай-тию и иё пьявитейство.

— Как в анекдоте про проститутку, свинью и попугая?

— Да, кого из них нельзя пытать?

— Да, одного нельзя пытать, другую насиловать, третьего:

— Убивать?

— Вы не гадали?

— Да, потому что один бессмертный — его нельзя вообще убить, другая Этим делом зарабатывает, — а:

— Значит, никогда не может быть изнасилована, так как даже, если дала за бесплатно — завтра вас всё равно где-то обсчитают.

— Третий?

— Нельзя пытать заведомого киллера, ибо он имеет такую программу защиты свидетелей.

— Раньше этого еще заставят обосраться?

— Да, но не от страха, чтобы вы настучали на штатного осведомителя.

— Почему?

— Нельзя пытать того, кто постоянно смеецца.

— Да? Я думал, что именно их только и пытают!

— Логично, логично, конечно, но есть пару-тройку Но, которые не согласны, поэтому всегда голосуют против.

— Этого?

— Чего, — вы думаете?

— Они именно и пишут с утра до ночи сценарии смехуёчк-офф для всех остальных членов, которых вот-вот отправят на гильотину, — если.

— Если не засмеются при оглашении приговора, — о.

— Ясно, о сразу двух пожизненных подряд.

— И гула ужаса, — как.

— Идущего из подземелья, но издаваемого — именно — человеческими существами.

И чтобы его для начала не принимали всерьез — запретили верить в бога.

— С маленькой буковки?

— Да, ибо с Большой, — никому не подвластно.

— Что вы предлагаете делать, мэм, если при удачном сопротивлении удастся проскочить между иво зуб-офф?

— Мне.

— Да?

— Не надо.

— Значит, вы пришли сообщить, что это взаимодействие надо мне? — поставил, а потом и не успел зачеркнуть этот знак вопроса.

Хотел уже отвернуться от нее, как от возможности провокации, но она сама предложила мне заказать ей сразу три по пятьдесят Мартеля.

— Я его люблю, — сказал.

Она:

— Даже не предложила, — имеется в виду — не только мне, но и всем остальным тоже.

Подумал:

— Хочет спиться, чтобы не завидовали, — оказалось только:

— Почти.

Ибо смог расшифровать, разделила на троих, чтобы — именно — их почти тут же идентифицировать, — как:

— Вышли — нет, не из тумана в виде Хи и его штурмбаннфюрера От-Тика Скори-Ка, а сама она, как Зара Леандер по переписке с Хэби, — руководившим, или всё-таки так и руководящим культ:

— Массовыми мероприятиями, — уже:

— Неужели и здесь — одновременно? — ужаснулась уже она сама, хотя и без особого для этого дела восклицания.

К сожалению, или к счастью, сразу не смог определить остальных двоих, в ней содержащихся, — и даже при постановке этого вопроса:

— Засомневался, — она ли это была на самом деле, — если при посылке самой этой возможности, как уже начавшей существовать и здесь, — несмотря на то, что в других местах, — как-то:

— Гомер практиковал и в третьем и даже в седьмом веке до нашей — разумеется — эры.

Боялся задать себе этот вопрос:

— Вошел ли я в этот список, — но на что, — если не на:

— Жертвоприношение?

— На место Хи? — это уже не первый раз мне предлагается:

— Не пойду.

— На место Трумэна?

— Тоже.

— Кого Его?

— Да там очередь изо всех почти председателей колхоз-офф!

— Может встанешь в нее для проформы?

— Я среди них? — спросил, но только самого себя, — ли?

И подумал:

— Не лучше ли всё-таки попробовать опять сбежать отсюда на Кэй Вест, — как Эрнест Хемингуэй, через посредство Островов в Океане, или, как Роберт Рэдфорд:

— Из-под его же редких пальм у бесконечного моря.

— Представляете?

— Что, сэр?

— И там есть жизнь!

— Еще где, — поинтересовалась.

— Это вопрос?

— Сама пока не могу точно определиться: то ли всё уже знаю, то ли всему уже научили.

— Авось еще и школу не закончила?

— Ну, что вы! На вашем ресторане висит невидимый детектор лжи:

— Только с высшим образованием?

— Если за бесплатно?

— За бесплатно в ресторане даже пятьдесят Хеннесси не соизволят предложить.

— Вы?

— Да, я работаю, как швейная машинка.

— Здесь таких!

— Мало?

— Почему же мало, очередь даже постоянно встречаются.

И решил, что приезжая, чтобы лишний раз, как обычно, ошибиться.

Но она сообщила, что привезла:

— В этот город известие не менее важное, чем имел Ревизор Гоголя.

— А именно?

— Могу принять участие и в игре Инкогнито.

— В чем и в чем?

— Я представитель компании.

— По производству?

— Денег.

— Ась? Любой ценой, — вы имеете такую возможность их производить.

— Спасибо за то, что вы во мне абсолютно уверены, что в знак вопроса превратиться даже, — как и:

— Да, не умею.

Подозреваю, что среди них есть хоть одна, но шпионка. Шпион — пока не хочется верить, ибо придется убить, — а:

— Не запрещено ли мне Это?

Ибо:

— Так-то знаю, что нельзя, — нет, не иногда можно, но Ангела послать — скорее всего –разрешается.

— С предложением сдаться? Или:

— Повернуть назад?

Решил уничтожить, как и Хемингуэй, на одном из островов южного архипелага, — ибо:

— В бою можно и проиграть, как удалось Роберту Джордану ценой своей жизни.

Уже сели на Рейнджер–ский катер, — как сказала одна сексодромша:

— Чуть больших размеров, чем у нее, — а, спрашивается, что у нее есть еще так-о-ва, чем можно бегать наперегонки даже:

— По воде — тоже?

Зря поставил знак вопроса, — видение острова то ли ушло, а, возможно, просто исчезло.

Спросил, практически, кого-попало.

— Что?

И было пояснено, что мы договаривались всю важную информацию повторять два раза:

Она:

— Чтобы приняли за одно из двух?

— А именно?

— Мы или призрак, или просто мираж.

— Не думаю, что они эти дела настолько сильно различают, чтобы не сознаться, по крайней мере, самим себе:

— Это не один из нас, но не больше.

И автоматная очередь прошла — одна вдоль борта — другая:

— За ним — вот что удивительно.

— Мы окружены? — спросила, но кто не осознал.

— Это даже лучше, — пояснил двум другим тут же появившимся.

— Почему? — кажется, — но — решил:

— Лучше не ошибаться лишний раз.

Ужас, который посещал меня перед сном — в детстве — сейчас подсказал:

— Своим почти близким присутствием, — что Враг у Ворот:

— Уже настолько давненько, что Его — даже с большой буквы — перестали замечать, как:

— Персонализированное, — ибо я сколько уже раз был Ником Сэром и Лео Илем, — а:

— Так ничего хорошего и не сделал, — для — однако:

— Спасения их человеческих душ.

А так-то некоторые не только не умерли раньше назначенного им времени, но и вообще:

— Умрут ли — неизвестно? — подползла незаметно одна прохиндиада, не совсем знакомой наружности. И добавила:

— Я знаю, в каких водах курсирует тот корабль, в котором.

— Ась?

— Без ась, без ась, пожалуйста, разговаривайте со мной.

— Ась?

— Как Одиссей с.

— Афиной Палладой, — понял, понял, понял.

Но:

— Думаю, вы хотите, чтобы я отменил свой очередной прорыв в Сили Доли.

— Чтобы завершить свою идентификацию, как человека?

— Да, — чуть, но всё же больше, чем только разумного.

— Я могу научить тебя летать.

Не стал даже приурочиваться приба-утками по этому поводу подходящими.

— Ты умеешь? — спросила немного с удивлением.

— Раньше умел, — не стал скрывать своего разочарования своим сегодняшним почти беспомощным положением, — ибо был уверен, что — в случае чего:

— Опять смогу.

И даже открыл ей секрет этого полета:

— Всего-то и надо, что заменить себя на автора.

— Наоборот?

— Да, чтобы это было одно и то же.

Нет люди не могут при всем не только желании, но и вообще, даже случайно, найти место этого контакта.

— Хоть днем с огнем?

— Даже так.

Тем не менее, понял, что не только не могу ее идентифицировать до сих пор, но не могу ответить точно, что и знал раньше. Скорее всего, нет, но не исключено, что навела на меня такой:

— Тень не Плетень, — что не могу пройти этот мало-мало видимый барьер.

Она:

— Я не прошла твою идентификацию?

— Хочешь обвинить меня в пустопорожности этой переброски мяча слов с моей стороны на твою пустую?

— Думаю, всё же наоборот, ты не можешь принять подачу, которую я тебе.

— Посылаешь?

— Сейчас уже нет, но несколько раз посылала.

Удивительно, но не было — как обычно — во время иво — трахтенберга — всё не всё, но ее всё равно узнал.

Здесь вышло, — как статуя Командора:

— Всё можно, но до человечности очень далеко.

Решил:

— Неужели другие инопланетяне — не мы — заслали к нам такую дурочку, которая по прибытии сюда сильно задумалась:

— Не знаю, что и делать они умеют, а что им категорически запрещено.

Разведку боем проводить не решилась, авось кто-нибудь не тот за просто так окочурится.

Принял решение считать деревенских жителей, которых в 17-м году обобществили — за:

— Далеко не местную прохиндиаду, — а:

— Думаю, просто не удалось переделать инопланетян, захваченных в плен на другой планете, в людей:

— Полностью, — так и так оставались полу-мерками:

— То ли — нет, люди, то ли, да:

— Смешаны с быком.

Почему дружок Шарапова по захвату тюремного магазина с подвалом и специальным отделением в нем для выброски с парашютом прямо на волю — хотя и только для самого Шарапова, — так долго:

— Мучил его исполнением Мурки, — ибо, да, люди:

— Могут, — остальные только подражают ему, Хомо Сапиенсу.

И сделал правильный вывод:

— Не деревенский! — а это значит, уговорить можно идти даже на захват магазина вооруженным путем.

Пригляделся:

— Кто хотел последний раз меня отоварить, — ибо — как сейчас идет кино Мастер и Маргарита в постановке Ивана Бровкина:

— Жить можно и здесь, — на Целине! — однако.

— Их характерная черта? — даже не полностью обернулся, чтобы посмотреть, кто спросил, — ответил:

— Думают, что это они люди.

— Да, сэр, вы правы, это не смешно.

Среди Этих — таких не было.

— Если только Светка, — сказал кто-то рядом. — Моя подруга. Если хочешь, можешь трахнуть нас обеих за милую душу.

— Сапоги?

— Зимние?

— Да, но только одни на двоих, у меня больше пока нет.

— Отдай Светке, ты ее больше любишь.

А сама потом повторяет почти всю оставшуюся жизнь, что Светке достались сапоги!

— Мама Мия! — обещаю подарить и тебе.

— Только не после смерти, мил херц.

— Ты не знаешь — авось Там будут нужны больше.

— Чем надо?

— Не меньше точно.

— Но ты возьмешь нас в ресторан Седьмое Небо, не как Гюго Виктор, который не захотел совмещать приятное с еще большим удовольствием, — чем:

— Только сочинение книг под трехсотлетнее Виски.

— Неужели и на минет у него время в это время не оставалось? — очень удивилась Нат.

Глава 4

Удивляет даже не результат возможности объяснения в любви Сильвии и Валентина, — находящихся:

— В совсем разных весовых категориях, — и:

— Главное, — номерах гостиницы Жемчужина не Нила, — а:

— Что этот контакт не только возможен, но он только и является истинным.

По Бальзаку смирился только тот, кто, — простите.

— Вы мне не дали договорить.

— Вы мне тоже, но я просто думаю, как перейти на другая сторона Стикса, — без помощи.

— Кого?

— Вот и я не совсем понимаю, что это должен быть, чтобы всё хорошо кончилось.

— Американцы — прости, что перебиваю — думают местные даже менты:

— Слишком простодушно, — а вот даже:

— Галстук по-человечески — без философских раздумий — завязать — ну — просто не в состоянии.

— И знаете, почему?

— Нет.

— Отвечают не собеседнику, а самим себе, как своему первому и главному компьютеру.

— А эти?

— Подслушивающие? Аннигилируются при Этом.

***

Пришел к Алику в печали. Но почти сразу одумался:

— Показалось-послышалось даже, — что здесь, в толпе почти человек на двадцать стажирующихся и другой прохиндиады, — я:

— Как один, да еще Алик, который и так-то неизвестно какой национальности, но то, что она у него есть в этой неизвестности упрощает дело — практически до:

— Личного кабинета.

Выходит, зря я печалился, что отказался от работы на кафедре, — по так и не нажитой глупости ума, — на это:

— Так и неспособного.

— Вот так же надо увидеть и проходящую реакцию, — заключил, — но:

— После того — как обычно — как ее увидел.

***

Спросил в соседнем — если считать с севера на юг — ресторане, — то:

— Ближнем к нему, — где мне искать своё продолжение?

— Ась? — бабушка в синем халат-ике с красной повязкой.

И ответила, чтобы я закрыл рот, который после ее слов невольно приоткрылся намного больше, чем обычно:

— Ваш восток и запад здесь меняюцца.

— Вы ничего не перепутали, мэм?

Она только махнула рукой, но предложила:

— За трешку изложу письменно.

— Зачем?

— Это очень важная информация, вы ее можете забыть.

И после надлежащей оплаты передала мне записку величиной с целое письмо.

Вышел взад и сразу попытался прочесть это письмецо, хотя и без конверта, — не:

— Получилось, — ибо и удивился очень, как:

— Она его поняла?!

Хотел вернуться и спросить:

— Неужели, мэм, вы читали не только Пушкина, как его Предисловие:

— От Издателя, — к Повестям Белкина?

— Разумеется, сразу я ничего не поняла, но пробурчав всю свою жизнь над Этим.

— Да?

— Стало очень ясно.

— Что не просто так?

— Вижу вы тоже в курсе

— Вы надеетесь, что мы оба инопланетяне?

— Нет, ибо здесь почти все приезжие.

— А именно?

Но она только улыбнулась:

— Вы это знаете лучше меня.

И даже подумал:

— Как она могла меня узнать, если никогда не трахал даже в уме?

И принял решение думать, — значит:

— В будущем. — А:

— В будущем? — это сколько, — если вот даже знак вопроса, а всё равно можно там забыть.

Много знаний прикрыты очевидной дезинформацией.

— Именно прикрыты, сэр?

— Возможно, вы правы, знания эти среднего рода, а множественный им идет для прикрытия своей дальнейшей жизнедеятельности.

— Мы врем в поисках истины.

— Это кто сказал?

— Не Андрей Гаврилов — небось, как Савельич, когда А. С. Пушкин его чуть не повесил, — как, однако, сам:

— Емельян Пугачев.

— Он переводил с английского?

— На этот раз с помощью Романа Карцева, — в виде:

— Бесшумного Спуска. — Впрочем, и это может быть ошибкой.

С другой стороны, только слова разные, а их сюжет — один.

— А именно:

— Надо только вспомнить, кого, собственно, мы ищем.

И понял, что опять можно не выйти в предыдущее пространство, — мяукнуть:

— Не поможет.

Как легко всё-таки заблудиться.

Хочется вспомнить, как это было, — но:

— Именно это уже бесполезно. — Того Было — скорей всего — уже нет.

Прошел еще немного, — и понял, как Екклесиаст, что уже — о! мама мия — никогда туда не вернуться.

Впрочем, как и Данте с Вергилием, — только на обратная сторона той Луны, откуда они явились, — очень, очень:

— Запыленные, — этим, нет, не совсем Ат-тиком, — но на:

— А-Де, — было похоже, похоже, как и Хемингуэй распознал, упав сильно раненый на последней перебежке к Ингрид Бергман, — или, что у них есть еще там, но не Мэрилин Монро — точно.

— Лайза Миннелли?

— Да, пусть иногда приходит.

— Она и так приходит, — но вот трахал ли хоть раз — сомневаюсь, а без Этого:

— Ну, какая это жизнь, если она, — бес:

— Полая.

— Бат Вэй.

— Ась?

— Мы уже пришли.

— Спасибо, что напомнили, дорогая, — э-э — но не мартышка точно.

— Ерундистика, переведенная языком советской пропаганды.

Хемингуэй смог достойно отразить все эти попытки.

Ибо:

— Мне вы не помешаете и не поможете, так как и сами не умрете, — ибо:

— Вы уже давно мертвые.

Да, друзья мои, мы ведем этот неравный бой с покойниками.

Ибо, да, а что толку, если мы увидим истину, и начнем боятся, — нет!

— Почему?

— Нам не поможет программа защиты свидетелей.

— Гордость?

— Нет, сэр, больше похоже на глупость, — а ее.

— Да, дезинтегрировать намного труднее.

Как вот один мешал Брюсу Виллису настроить пулемет для оригинальной попытки убийства президента, — чтобы умер от безысходности после смертельного покушения на жену.

И знаете, почему так происходит? Не вся информация обо мне находится у меня.

Поэтому:

— Долго думать бессмысленно?

— Не совсем, ибо и они спят иногда.

— Неужели спят?!

— Нет, дремлют.

***

Я сказал Сергею Владимировичу, что мы — скорее всего — не тот эксперимент ставим.

— Другого нет, — ответил его напарник по этой лаборатории, но занимающийся другим, — своим делом.

В курсе этого эксперимента были все.

— Определять надо не имеющиеся компоненты реакции, как они превращаются в новые, — а.

— А?

И я ужаснулся, что сам тут же забыл — не могу вспомнить — что, конкретно, хотел сказать.

И только ответил на молчаливый вопрос Сергея Владимировича:

— Значит, я только что был прав.

***

Увидел — как Анискин Фантомаса — пейзаж вопиет ужасом. Что ни за хочу — не то, то не получается:

— Сам не могу научиться, чтобы заставить себя смотреть!

Предложили — в перебой всему остальному происшествию:

— Пой-играй пока третью роль Эстэлина Завоевателя!

— Так громко почему? — только и очухался спросить. И с другой стороны, — тоже:

— Не хачу.

— Никаких нэ хачу здесь, как верительные грамоты не принимают.

И решил уточнить:

— Я буду За-место иво, кукарекать, как Черчилль, — что ли?

— Без, — что ли, — поторопитесь.

— В футбол мне тогда играть не надо, — без, — что ли?

— Да ты что!

— А что, только в преферанс в Гремлине кукуют?

— Вопросов у тебя вообще не должно быть — посмотрел, — почти, но всё равно мимо глаза:

— Делай всё, что душе угодно, — а:

— А?

— Не подойдешь.

— Расстреляют?

— Поедешь на Марс только с двумя прохиндиадами.

— Не больше?

— Не меньше.

И понял, хотят обвинить в двоеженстве.

Оказалось, нет, мяукнули, так как обвинили, нет, не в двоеженстве, а в:

— Сокрытии своего!

— Гражданства?

— Более того, мэм, граф-ского титул-ища.

— Такой огромный?!

— От Рюрика.

— Теоретически?

— Да, практически, он сам и есть.

— Еть?

— Простите? А! Без ограничений срока давности.

— Какие мои обязанности? — обознался, — пока не успел войти в должность?

— Так гуляй.

— Рванина? — вы поимели меня в виду.

— Не от рубля и выше, а вообще.

— Что это значит?

— Без прецедент-офф.

— Открытый счет в любом кабаке Москвы, — решил себе именно об этом еще раз напомнить.

Проверил — денег не взяли в первом же кабаке. Оказалось, просто потому, что официант был новый, но несмотря на это — далеко уже не чрезвычайное обстоятельство — голубой, — догадаться я:

— Не мог, — несмотря на то, что земли еще в Гремлине не выделили, что гулял свободно, но в то же время, никому не мешая заниматься государственными делами.

Наконец, когда номера телефонов:

— Полезли через верх карманов, хотя и одного — ближе к сердцу — понял:

— Надо сходить на работу, — узнать:

— Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Мос-Кау.

Но кто мой друг, если не только я сам? — не только вопрос, но и ответ — оба:

— Риторические.

И да:

— Я никогда не трачу больше, чем у меня есть.

— Сколько у вас сейчас?

— Не больше, чем надо.

Чтобы пройти на территорию Гремлина инкогнито устроился работать на микроавтобус, карачащий туда туристов, — но:

— Что смотреть? — пока так и не удалось понять.

Попробовал измерить — пока кого его ждал — можно ли:

— Хотел вообще залезть в царь Пушку, — ибо так и неясно до конца, что из них пишется больше, а что не так важно.

— Царь? — вряд ли.

Не исключено, что только для маскировки.

Уже хотел уйти, прикинувшись испуганным, как одна нога провалилась, а другая пожаловалась:

— Я так долго не продержусь!

Послушавшись первую — провалился еще дальше. И, пожалуй, что однозначно:

— Вниз.

Пока разворачивал походный лагерь пришел пакет о назначении меня, — прошу прощенья, я почти ничего не понял, ибо уже и говорить правду — скорее всего — полностью не только нельзя:

— Невозможно априори:

— Я должен, нет, наоборот, ничего не буду, но за это должен покинуть Ра-Ши, как купленный заранее американцами:

— Перебез-чик.

Что-то не то, но — загадаю, так как уверен — если опять приснится, что президентом:

— Заранее откажусь.

— Неужели до сих пор не веришь?

Американцы — уверен — пропустят меня, — но:

— Вот именно через все возможные у них проверки, — а:

— С другой стороны, — должны знать точно, кого к ним засылают уже заведомыми шпионами.

И заявил:

— Да, я поезду в Америку, но только не на самолете и не на корабле.

— Поездом?

— Да.

— А знаешь ли ты, хрен моржовый, что:

— Да, сэр?

— Прошу прощенья, я забыл, что хотел назло вам придумать.

И действительно, сел, потер лоб, чтобы удостовериться, что не забыл ничего, но ночью вышел на палубу, — и:

— Тоже испугался? — подкралась ко мне незаметно одна прохиндиада.

— Ты хотела меня напугать и тебе это удалось, — ответил. Ибо.

— Ибо? — она.

— Иди, я тебя боюсь.

— Этого не может быть, так как не может быть никогда.

— Почему?

— Я в маске.

— Незаметно.

— Попробуй снять.

— Зачем? — если предположить, что лучше ты всё равно не будешь.

Хотела дать мне пощечину, но я ее просветил:

— Я тебя боюсь, поэтому отойди.

— Я думала — ты думаешь — все тебя боятся.

— А, так ты эта, как ие?

— Да, но, пока ты на самом деле не догадаешься — не скажу.

— Хорошо, будем жить, как индейцы Майя. И значит, ты!

— Не скажу.

— Вот именно — Не Скажу.

Если брать это через русский бутерброд:

— Ин-Ка. — Не сказка.

Ибо в Сказке всё правда, а ты думаешь, что только выдумка, чтобы не было ни на что не похоже.

— А так?

— Всё сходится, — и тут же сбросил ее за борт, после чего корабль пошел ко дну.

— Небось, небось, — продолжил свою речь, как подручный Емельяна Пугачева, хотя и думаю, что только мало-мало учусь.

Оказалось:

— Хуже, чем я думал.

— А именно?

— Пока ничего не понимаю!

— Почему?

— Поэтому поставил знак восклицания:

— Если ты не знаешь, то и знать это вообще невозможно?

— Да, ты права. Кстати, ты где сейчас?

— Лечу наперегонки с Землей пока, — куда ты.

— Я тебя не посылал.

— Больше некому было выбросить меня с самолета.

— Ах это! Прости, я думал, здесь есть еще один пилот.

— Нет, только я.

— Была?

— Могу и дальше быть, если спасешь за милую душу.

— Понимаешь, в чем дело, я делаю предположение — тебе первой, если имеешь еще возможность.

— Записать для нашего с тобой потом?

— Что значит: с котом?

— Не в том смысле, что ты баран безрогий, милый, но всё равно, я и так, без твоих почти безнадежных теорий Относительности, знала.

— Что?

— Всё! А именно, записывай, если успеешь, пока я не дотяну до Земли, как сбитый бомбардировщик.

— Я запомню.

— Нет, милый, даже ты ни — слово на букву х — не поймешь.

— Уверена?

— Да, хотя и не проверено.

— Тем лучше. Ми проверим-с.

И прыгнул за ней, решив для этого раскрыть парашют:

— Чуть позже, чем принято даже для затяжного прыжка.

— Считай внимательно до семнадцати, иначе — если пролетишь мимо — назад взлететь.

— У меня получится.

— Не в этот раз надо экспериментировать.

Подхватил ее чуть раньше, чем самолет затянул свою петлю Гейзера, и потащил нас на последней скорости, которую я ему установил, — дальше, дальше:

— Еще дальше на самый Запад, — ибо:

— Курс на Белый Дом был ему задан практически с детства.

Так как и был обучен летать только туда, — а:

— Чтобы реципиент не сдался — назад:

— Ни гу-гу.

Она решила немного задуматься и поэтому не сдаваться, поэтому отстегнулась от моих пристяжных и полетела одна к Земле, хотя и чуть медленнее.

— Ладно, ты пока не разбивайся совсем, а я немного еще подумаю.

Она решила, что я пошутил неуместно и — нет, не полетела в обратную сторону, разумеется, а решила — по настоянию удаляющегося и удаляющегося самолета — вертеться вокруг него на километровом — примерно — расстояньице, — кое я ей и определил:

— Пристегнув к нему без парашюта.

Наконец, самолет не выдержал, плюнул и решил взорваться, но недостаточно хорошо рассчитал свои силы:

— Только заглох его мотор.

Это настолько неплохо — решил я, что шанс на спасение нас всех троих еще остается, но он только очень уж:

— Призрачный.

— Уходить будем по одному, милый?

— Откуда и куда?

— Спасибо, что не спросил, — зачем?

— Ибо?

— Я твой научный руководитель.

— Чё-то ты стара уже для этого дела кандидатов мочить.

— Как огурцов?

— Помидоров — тоже.

— И опять начала гасить мой пламень страсти, — еще сильнее?

— Да, конечно, но потерпи немного, пока заправлюсь еще Хеннесси.

— Можешь.

— Думаешь, я уже заработала на этот сервис?

— Ты всегда это умела.

— Припомни хоть один наглядный пример!

— Нас могут услышать, если ты так часто будешь применять свой мало-мало порочный визг.

— Небось, небось я могу испортиться.

— Когда ты стояла в очереди за барматухой, не видела случайно, кто карачится за тобой.

— Как обычно.

— Венедикт Ерофеев?

— Кажется.

— Перекрестись.

— Нельзя попусту — можно, как Симон Волшебник немедленно свалиться с небес прямо целиком и полностью.

— На Землю?

— Естественно.

— Вряд ли там это было естественно.

— Не хочется возвращаться так и не похлебав американских гамбургеров.

— Да, милая, почти забесплатно дают.

— Давно, наверно, это дело не пробовали.

— Нет, пробуют сиськи-миськи, но хочется разнообразия.

— Да, пожалуй, с медведем, как в фильме Край все очень надеялись трахнуться, а он — сердешный.

— Знаю, знаю — выбрал паровоз-а.

И пока летели до Земли ужасная мысль, сверкнув, как метеорит, пересекла дорогу и уже начала быстро удаляться, как я всё-таки успел ее запомнить, — кое-что, — но:

— Что именно — записалось ли?

— Думаешь, на самом деле мы ангелы?

Ответить хотелось, но пока решил поберечь энергию своих батарей, — так как и:

— Предположение было: мы не люди, а только части, как заменяющие людей, например, во время полета.

Спросил ее без надежды на успех:

— Ты не моя деталь для полной комплектации?

— Была еще одна.

И даже воскликнул:

— Я так и знал, что придется размножаться, как обычные атомно-молекулярные образы, — потом, правда:

— Да, — ответила-согласилась и она, — кто-то должен собрать эту мозаику, но кто –точно — никто не получал пока еще ни повестки, ни донесения.

— Спросил ее — еще до подлета к Земле, как следует — твоё тело синтетическое, в отличие от ума и сердца?

— Я об этом еще не думала.

— Ошарашила меня ответом.

Решил расколоть своим признанием:

— У меня сердце обычное, а его тело из поли.

— Меров? — не очень-то удивилась и она.

И в конце концов у самой земли так запутала, что и упали мы прямо — к сожалению — не в море, а на одной пальме уместились.

Предложил на время, пока я буду придумывать другую тему дискуссии:

— Хочешь начать прямо сейчас, когда мы еще, как следует не встали на ноги? — и не похоже, что удивилась.

Ну и я в ответ предложил ей продолжить еще раз.

— Скажи мне ключевое слово этой дискуссии, я не знаю, с чего начать.

Посоветовал:

— Я сейчас подумаю.

Следовательно — продолжил — нужна убедительная версия устройства мира, чтобы мы могли двигаться дальше.

— Предложи, пожалуйста, более простую вводную.

— Как тебя зовут — чуть не забыл?

— Нинка.

— Этого не может быть, так как не может быть никогда.

— Почему?

— Вот именно потому, что я предлагаю тебе решить вопрос на ответ:

— Почему бог непогрешим?

— Ты подсмотрела мой сон?

Был уверен, что всё равно не ответит, ибо этот вопрос настолько прост, — а:

— Никто его еще никогда не слышал?

— Верно, — не успел даже спросить ее, кто задал этот вопрос — я или она?

Ответил сам, чтобы по ее реакции понять:

— Подсказал ей ответ, или сама чуть не догадалась?

Ибо:

— Бог — это Посылка, которая и определяется именно, — как:

— Непогрешимость по отношению к Содержанию, — которым — вот именно.

— Да?

— И владеют только наши противники в Гремлине!

— Какая-то Посылка должна быть и у Них, — ответила разумно, но без последующей конкретизации.

По моему настоянию продолжила:

— Мы и должны ее найти, чтобы и найти, наконец, врага, против которого мы воюем.

Предложил записать более конкретно:

— Посылка, против которой мы собираемся на войну — это Враньё Нарочитое.

— Сознательное? — решила удостовериться и она, глядя на меня.

— Именно, мэм.

И сошлись на том, что перед нами всегда ложная мишень.

Цель которой:

— Создать иллюзию, против которой человек будет или за — как Ра-Ши, или автоматически против, как очевидной лжи, хотя и сознательно почти, его провоцирующей пойти против нее в открытый бой.

Решил — уж очень просилась — или так давно мечтал, что согласился уступить — наоборот:

— Самому себе, — и вышел на связь, как Роберт Джордан с Ингрид Бергман — при отступлении на перевале после взрыва моста через какую-то Темзу.

Предварительно попросили, — и:

— Хотел уже отказаться, но когда прочитал, что в этом эксперименте будет участвовать и На-Ви, — согласился в надежде, что ее вполне можно и выбрать!

— Кем или чем? — спросила какая-то резенерша.

И многие — к моему удивлению — настаивали только:

— Не больше костюмерши.

Ибо костюмерша — считалось — должна сначала мерить все костюмы на себя, прежде чем предлагать себя другому, — так как думали:

— Давать по-хорошему — это и есть ее профессия.

В принципе, да, так как как-то и рассказала мне по задушевности:

— Что именно на Это и надеялась, как на соответствие профессии по самому ее существу.

Ибо, действительно, все мечтают, но никто не спрашивает:

— Когда трахаться продолжим? — не говоря уже о том, чтобы хоть раз начать по-человечески:

— Надолго-надолго, — как:

— Счастье у пчелки:

— Всегда только в жопке.

Когда меня спросили, за что я буду — только что намедни — отдавать свою жизнь:

— Посоветовал и еще некоторым:

— За свободу жить только там, где это больше хочется.

Поинтересовались:

— Какую премию вы запросили?

— Вот именно эту — как Хемингуэй — жить там, где это хочется.

— Невзирая на логику, что это место, где живет Кинг-Конг да его извечный противник Ящур, — а:

— Больше никого? — задал сам себе наводящий вопрос.

И добавил для своего полного счастья:

— Только, чтобы лед был не в кубиках, а колотый, как любит Джек Николсон в то время, когда его хотел съесть белый тигр.

Вышло невероятное, так как все меня очень любили:

— На-Ви не хотела отдавать меня Че-Ну настолько:

— Ни за что! — что согласилась на бой с ней — практически, как Николь Кидман замуж за Тома Круза:

— Хоть заказывай участки на Диком Западе для лошадиных скачек.

— Зачем?

— Участки на Диком Западе стоят — дорого-о! — как чуть один раз не улыбнулся Александр Баширов в фильме Край, — но до конца так никогда и не смог, ибо, да:

— Ужо всем вам будет, но — простите, дорогие мои, хорошие — уже за очень дорого-о!

— Кого выбрать? — поставила вопрос На-Ви, а Че-Ну ее поддержала, — одна предложила вместо Роберта Джордана и его благословенной Немезиды в виде Ингрид Бергман, — нет, разумеется, не Клару Цеткин и не Розу Люксембург, — хоть вместе, или даже в порядке общей очереди, — а:

— Или — одна — Анку отбить у Василь Иваныча, — в битве на тачанках, или хоть на табунах лошадей, — или — другая, — Кувырка Антоши Чехонте, или — его же — Матросскую Тишину в виде:

— Алексашки Коллонтай, — отказался от всех этих табунов — допустим даже:

— Породистых лошадей.

— Че-Ну и На-Ви- лично — предупредили почти сразу:

— Нельзя пока.

Выбрал — не очень долго думая — Аву.

— Ахнули, но всё равно согласились, — так как между собой резюмировали:

— Всё равно не справится!

Пока делали ставки — решил:

— Отдышаться, чтобы — нет, не обязательно ее победить, но:

— Не опозориться — по крайней мере.

Ибо баба она не только здоровенная, но и таких южных кровей, что останавливаться на полдороге не то, что ли — не могут:

— Не умеют даже и всего лишь.

— Затрахает! — начались поздравительные возгласы то ли в мою честь, то ли — наоборот:

— Чтобы она хоть в эти трое суток — тоже победила, — а я:

— Как умерший, — оказался только:

— Почти, — как тот Австралийский индеец Мела Гибсона, который — и тот, и другой — скорее всего:

— Трахнули всех лучших бойцов Пирамиды Их Жертвоприношений.

Что двое последних изумились этому не меньше, а наоборот, еще больше, чем появлению в их родной гавани кораблей Кортеса, — к цивилизации, но вот выходит, и только:

— Очень привычного.

Глава 5

И всё же с утра так уж очень захотелось не только трахнууть Ольгу Чер-Ка, что решил придумать этот ход конем, чтобы пришлось взять ее с собой в виде, — оговорился уже на репетиции во время утренней зарядки:

— Клары Цеткин и Розы Люксембург — как — не меньше — и взятых мной, как Антошей Чехонте:

— Одновременно, — практически.

Так как, да:

— Время разное, но кровать одна — диванная.

Согласились, но с условием, что трахать ее могу только вне стен Гремлина. И так получается — значит:

— Уже знали:

— Ганнибал не только у ворот, — а, да, у ворот, но как Одиссеей, даже деревянный конем управляющий:

— Уже с этой стороны Сфинкса, так как смог даже для этого Сфинкса незаметно:

— Перебежать за его спинную часть, — нет, пока еще не кушать его, как карбонад свиной, уставом Пай-Тии пока еще не запрещенный, — а:

— Вот так получается — испугались некоторые, что могу ненароком, даже без угадывания:

— Стать управляющим этого-этой Ра-Ши, — ибо:

— Кто реально здесь держит всех в Ежовы Рукависы — не поверите:

— Не знает никто? — спросила она, обнимая меня за плечи сзади, как на море:

— Совсем Белом, но совсем не горячем, как кто-то, возможно, ожидал.

И за два с половиной часа смогли договориться и купить эту роль для О-Чер-Ка.

Ибо:

— Там, где есть Перевал на Америку — недалеко уже и до самого Белого Горячего Тру-Мэн-ом — хорошо, пусть будет:

— Избушки на курьих ножках Пушкина.

И не забыл только о На-Ви:

— Пусть едет с нами, тем более, что находится сейчас почти уже на самом перевале.

— Только посудомойкой, — был почти категорический ответ.

И только подумал вслух:

— Неужели она так давно меня любит?! — настрадалась — придется выполнить пару-тройку ее предисловий без куража, а только буквально:

— Я буду поступать с вами обе-оими — разнообразно.

Она только чуть-чуть улыбнулась, но ясно: не только мало чего поняла, но и — как обычно — понимать ничего нового и не собирается.

Мысли, которые у нее появляются — скорее всего — только одни:

— Как избежать трахтенберга до поры — до времени, — если избежать его невозможно априори?

Пообещал На-Ви:

— Я буду любить только тебя.

— Ее трахать до безумия.

— Почему ты не поставила знак вопроса?

— По твоей теории, милый, что всё уже было.

— И не раз, — ты не закончила предложение.

Обиделись, ибо попросил одну лечь, но не просто за пулемет, а, чтобы как Анка Пулеметчица прикрывала наш отход, а другую — наоборот:

— Ждать неожиданного наступления психической атаки Белых.

За Белых они посчитали американцев, а за остальных за португальскую хунту.

Когда обозвал обезьянами:

— Обругали и меня тоже, что надеялись, если не на Райский Сад, то — как минимум — на счастливые Острова в Океане.

— Ты — практически — предлагаешь нам погибнуть всем вместе.

— Хорошо, — пробормотал только от смущения своей правдоподобностью, — идите пока занимайте места в ресторане, — а я.

— Зря остаешься, — одна.

Другая:

— Ты еще не знаешь самого главного.

Разъяснил:

— Да, хотел, как Робинзон, иметь если не семь пятниц на неделе, то двоих-троих — не скрою.

— Две-три, — вы имеете в виду?

— Нет, не обязательно, ибо можно и.

— Да вы — то бишь — ты что сам-то тоже — что ли — со средней родословной перемещаетесь по миру.

— Да вы, что?!

— А что?

— Не знаете, что теперь ничего вообще нельзя делать, находясь в состоянии не абсолютного покоя.

— Что это значит, всегда надо двигаться?

— Нет, наоборот, заткнуться — если не навсегда, то на довольно продолжительное время.

— Обязательно?

— Иначе спугнешь соловья.

— В себе

— Нет, наоборот, он в вас.

Просыпаюсь, смотрю на время — рано — если я правильно запомнил — выдвигаться, чтобы минировать тот мост, по которому пройдут немецкие танки в фильме Спасти Рядового Райана, а также и тот, где Роберт Джордан чуть не отличился, да вот — незадача:

— Живым так и не удалось уползти.

Но — вспомнил — идти всё равно надо, ибо так и договорился с обе-о-ими:

— Когда будет одна — другой даже на горизонте — будет:

— Не предвидеться.

— Ты куда, мил херц?

— Так на переделку.

— Ась?

— На другую переправу, — если немного сбить эту точность на еще большую.

— Ты не думаешь, что я не должна знать о ней ничего похожего?

— Так это, дорогая, твоя работа, притворяться, чтобы я ничего не заметил.

— Вот я и разбудила тебя чуть раньше времени.

— Перевела часы?

— Да, чтобы ты подумал, я всё знаю, что у тебя есть и эта начальница нашего будущего отдела из пяти лабораторий в Сили Доли, — как два здания, но один — практически — институт Анализов — я больше никому это не говорила:

— Будущего?

— Нет, как ты, милый, наказывал, — Далёкого Прошлого.

— Я с тобой согласен, но — извини — ни хрена почти ничего не успел сообразить!

— Пожалуйста, не кричи на меня.

— Извини, но я шептал тебе почти на ухо.

— В этом всё и дело, что почти, а я хочу большего.

— А именно?

— Чтобы ишшо немножечко меня трахнул.

— Извини, на продолжение такого разговора у меня не только сил уже мало, но и идти теперь никуда не хочется.

— Вот и не ходи.

— Так и знал, что ты хочешь сорвать защиту моей Кандидатской, как реальной Докторской.

Неожиданно предложили сменить тему, — на:

— Ась?

— Более целеустремленную к менее дальним полетам, чем только соседние Галактики.

— Создается лаборатория по поиску ушедшей от нас в Далека цивилизации.

— На Луне или на Марсе?

— Здесь.

— Здесь? — повторил, но только про себя — разумеется. — Ибо, да, раньше мечтал почти наяву, что прямо здесь, на Земле, есть цивилизация — как минимум:

— Бывшая, — но и сейчас еще продолжающая дышать, однако, на ладан.

— Сколько у нас времени? — чуть-чуть удивился, что спросил это.

— Чуть больше месяца, может быть, полтора.

— За такое время узнать не только ничего нельзя, но и даже теоретически невозможно.

Хотел ответить, но смог — язык не повернулся.

Следовательно, это моя работа — искать его там, где уже кончилось.

— Всё равно! — изумился прямо в глаза этому директору, где шли измерения моего вознаграждения, — пока что:

— Только в пределах местной галактики.

— Я хотел — как минимум — как Ромео для Джульетты:

— Пусть будет даже соседняя улица, — но!

— Но?

— Еще лучше, даже не заезжать в Падую, а стразу согласиться жить только в Милан-чике.

— Туда проходной бал высокий.

— Сколько и сколько?

— Нужно трахнуть одну Му-Мию,

— Сколько ей лет?

— Пока не удалось измерить.

— Точно?

— Нет, пока вообще исчислению не поддается.

— Так редко бывает?

— Пока не встречали — вот именно — такой удивительнейший артефакт.

— Думаю, что мне уже и так — без трахтенберга — известен ответ.

— А именно?

— Вы меряете ее, как мертвую, а она еще — в принципе — живая.

Просто никто не знает, как это доказать.

— Да, именно, для этого Знать — вас, дорогой доктор — уже и позвали.

— Позвольте, я подпишу дарственную на свою докторскую.

— Вы ее уже закончили?

— Да, давным-давно.

— Хорошо, пишите, но сразу с упреждением на двести лет.

— Назад?

— Если можете вперед, то второй экземпляр можно направить туды-твою.

— В будущее?

— Не совсем.

— А именно?

— Пока будущее определено, как существующее только.

— На пару-тройку Хомо Сапиенсов?

— Скажем так:

— Не больше? — удивился, но не очень его молчаливому ответу.

Так-то уже на лавочке в скверике, но всё ещё, кажется, не города Кой Кого, а всё той же Мос-Кау, — осознал, что понял, если не всё, то многое, — а именно, что:

— Будущее здесь уже кончилось — почти, и надо — чтобы жить неплохо и дальше:

— Только и найти его Это продолжение.

— В виде Ноева Ковчега? — кто тявкнул, подсел почти незаметно.

— Выходит и Ной искал именно это продолжение Жизни, — а.

— То, что на Земле именно, — и доказать надо.

— Да, но скорее всего, только от противного, — мяукнул челове-чи-шко.

Ибо был похож на На-Ви — миниатюрную без сапог на каблуках, как две дождевые струйки, — просочившиеся — по Бродскому — сквозь Иво даже плотно сомкнутые — уже который день:

— Облака?

— Не совсем.

— Если не считать того, что они невидимы?

— Тогда, очень похоже.

— В пустыне не бывает дождя, — зачем-то подумал я.

Ибо по моей не только морфологии, но и анатомии — Ковчег пропал в пустыне не только для того, чтобы только спать, но — вот именно:

— Чтобы развиваться дальше! — что:

— Без сиски-миськи идущего дождя — сомнительно почти на все имеющиеся в мире проценты, — даже, включая сюда еврейские, не исключая и этого самого Красного Щита.

— Неужели вы уверены, профессор, что Ковчег не везет землю предк-офф в будущее, а наоборот, ищет то место, где они не успели побывать?

Решил не отвечать, чтобы не вызывать у этой реципиент-ки надежды на существование:

— Возврата Прошлого.

Ибо:

— Будущее — это не более того, как деформированное прошлое.

Поставил условие:

— К моему появлению в пустыне.

— Ась?

— Должны зацвести такие яблони, яблоки которых можно есть не просто так, а вот именно.

— Да-с?

— С большим удовольствием.

— Отправляясь в такое путешествие ты должен — теперь:

— Вы должны, сэр.

— Да, я знаю, оставить завещание.

— Хорошо, вы его уже написали?

— Запишите его в моё дело.

— Такого дела еще нет.

— Начните его с четырех слов.

— А именно?

— За меня отомстит Бог.

— Слово Бог — как записать — с маленькой буквы или с большой?

Ибо с большой — Это обстоятельства, а с маленькой:

— Не поверите — забыл!

— Вы имеете в виду, обстоятельства, то — и имейте заодно в виду, что они необычные.

— Как горящий куст?

— Примерно. Ибо понять правду можно только на месте, в прямом эфире.

И присутствующие содрогнулись от правды в Себе.

Полетели на самолете, но только не я, ибо — уверен — траектория передвижения должна идти по Земле, так как, да, кто-то, как Симон Волшебник, — могли:

— Летать, — но шел он не один — а именно летели другие.

— Они, значит, вы считаете, не могли ничего нарушить.

Очень хотелось отменить решение топать пешком, ибо тогда в Посылке должна появиться невероятная вещь:

— Москва — это умерший город, поэтому уходить из него будет не только легко, но и приятно.

Неужели реальность ушла в Пустыню, а мы видим Москву не в последний раз, а именно:

— Реальность уже ушла отсюда, — когда?

— Вот только сейчас заметил, — что:

— Нет даже картона от той Кос-Халвы, которая нас встретила здесь раньше.

— Скорее всего, это не просто так, — ответила На-Ви, — а всё живое провалилось, и не исключено, что в эту самум пустыню Сахара.

— Прости, что не догадался раньше взять в мой штат ведущим научным сотрудником.

— Ты еще имеешь этот шанс исправиться.

— Зачислена под номером.

— Один?

— Лучше не спрашивай.

— Не соглашусь даже на первый-второй на двоих.

— Спасибо и на этом.

— А именно? В публичном доме я работать не буду всё равно.

Внесли, как я посчитал, Дэзу, нет, пока еще не докатились, что мы — это и есть Пришельцы, — но:

— Что они правят, по крайней мере, Америкой, — высказались однозначно:

— Есс!

Нашелся только на то, чтобы ответить достойно:

— Скорее всего, здесь!

— Вы видели, сэр, хоть одного?

Хотел высказаться, как в фильме:

— Да, одного знаю, — но решил, что банальным образом намекаю именно на себя, чтобы именно меня и назначили руководителем экспедиции по поиску в пустыне Сахара еще двух инопланетян.

— Ибо?

— Ибо, да, тех двоих, уже кукующих в Белом Доме в виде то ли Кондолизы Райс, а, возможно, и самой Хеннесси, — дали.

— Им, — согласны.

— Нам, хоть пару древних ящуров — положено.

Несмотря на то, что считалось:

— Мы и так все ящуры.

Предложили начать на эту тему все-штатную дискуссию.

Отказался.

— Я не умею стрелять по-Македонски.

— А?

— Да, последняя дискуссия на эту, авось уже и не следующую тему, была именно на них.

— На кольтах 45-го калибра?

— Вы знали?

— Нет, ответил, — то ли я, то ли прохиндиада, меня допрашивающая на этот раз в виде Мишель Пфайффер, — я, следовательно, был принят — может быть — и не однозначно — за:

— Джека Николсона.

Отказался принять этот титул из-за повсеместного непопадания в десятку сильнейших по трахтенбергу, проводившимися ежемесячно в штате Виргиния.

Решили, что вполне достоин идти в пустыню Сахара, но не:

— Как доктор наук каких-либо, а только, как Пятница, которого Робинзон попрет на себе в это пекло.

Перед самым отлетом не прошел тест:

— Мотор самолета в моем присутствии не заводится.

Вышел — они улетели.

Без меня, — а вопрос:

— Зачем это надо? — пока так и не понял.

И всё же мы — еще одна прохиндиада, имя которой почему-то часто вспоминаю, но еще более часто:

— Забываец-ца-а.

Решил, что при входе в зону влияния этих двух Ино — пустынно-сахарных — всё и забывается. А зачем, — решил:

— Для того, чтобы не помнил долго.

— Выходит, они где-то рядом, — проинтонировала она без знака вопроса.

— Ты больше меня не вспоминаешь?

— Так-то, да, но пока забыл.

— Это хорошо, по крайней мере, неплохо.

— Да?

— Ибо, уже начинаю сомневаться даже в том, что мы с вами где-то встречались.

Предложил запомнить пароль:

— Мы с вами где-то встречались? — она.

Ответил:

— Зря перебила — теперь я его тоже забыл.

— Плохо то, — сказал, — что мы не можем определить, что это, возможно, уже Пустыня Сахара.

— Пустыня у тебя тоже с большой буквы?

— Если нас слушают — на некоторое время задумаются.

— А именно?

— Так бывает? — и пока они думают, мы будем в их недосягаемости.

И вышло то, что можно было ожидать, но я почему-то не додумался:

— Пришло оповещение, что мы — это и есть инопланетяне, — она сообщила, а я:

— Только поверил.

Вывод:

— Значит, это правда, хотя и только то, что она — к счастью — была в курсе, хотя и только априори, что и сама не думала-не гадала, что хоть когда-нибудь доберется до докторской — до кандидатской:

— Только, если женится на ком-нибудь из Мос-Кау.

— С другой стороны, за инопланетянина — мне нравится даже больше.

— Думаешь, я смогу тебя обрабатывать почти одновременно с двух сторон?

— Это само собой, но не думаю, что на этом и закончится.

И не закончилось, ибо она оказалась такой Ино, что могла трахаться не только почти беспрерывно, но и:

— В любом месте по заказу.

Я — значит — как Ино, — оказался под вопросом.

Махнул лапой, как медведь в фильме Край, когда попал под колеса Паровоза:

— Пусть его починят, потому что я-то и так буду жить вечно.

Она засомневалась:

— Как человек, — это еще только доказать надо, что тоже может, как петух гамбургский — вечный:

— Кукарекать, — а так-то каждый может ляпнуть:

— Я тоже хочу жить вечно, а — спрашивается — зачем, милок? — не претендуя — значит уже на самого:

— Мил Херц-а.

Тем не менее, нас нашли раньше, чем мы не только одумались, но трахнуться, как следует:

— Не получилось! — Обнял ее на газоне, но:

— Только, как зеленую траву, — притворилась — грит — ей, чтобы поиграть с тобой в мячик.

— В пустыне? — хотел удивиться, но не успел.

Нет, не война началась — как давно ждем-с с Альфой Центавра, а трава — если не была тут — значит:

— Выросла!

Несмотря на то, что играл, как Джек Лондон с Агатой Кристи, — нас всё-таки заметили, но не как людей — к счастью — и не змей, — хорошо, что, а как двух оленят неизвестной породы, почему и не убили сразу на вечерний суп-чик, а только:

— Посадили в клетку, как подарок местному зоопарку, который с нас — следовательно — и начнется.

Вместо того, чтобы попросить — как минимум — холодный ужин нам уже подали орехи, и то:

— Не грецкие, как для чохохбили полагается, а только лесные, — чтобы:

— Натурально видели, а не только мечтали:

— Мы не в простой пустыне, а в своем личном лесопарке, который я — значится — и подарил на свадьбу своей Агате, — как вот именно тот праздник:

— Который и будет всегда с тобой, — как:

— Одним целым из двоих сделанным.

Зажили счастливо, но только до утра. А там-м!

Без вопросов:

— Инопланетяне и всё!

Повезли назад в Америку, чтобы, как Кинг-Конга бросить сразу на Францию, как на ее Эйфелеву Башню.

И пока мы шептались:

— Зачем? — успели перевести в подвал этого Собора их Парижской Мамы настолько современно оборудованный, что больше оказался похож на кабак, — хотя и, как обычно:

— Не для всех открыто-закрытый.

— Хорошо, что не опять в пивбар на Рязанке, — сказал.

— Впихнули? — вопросом согласилась она.

— Да, потому что помойка, пиво всегда настолько разбавленное, что перестать понимать сие удается только после шестой кружки.

— А это?

— Да, милая, это значит, надо уметь пить так, чтобы обожраться только двадцатью кружками.

Хотел одну ту же трахнуть, так как На-Ви — в таком месте:

— Стеснялся.

Но и эта пропедалировала:

— Только с вашего разрешения? — спросил раньше, чем она ответила.

Оказалось:

— Спросила совсем наоборот:

— Да, я тоже не прочь, но только на Киевской.

— Эт-то, этого-о далеко-о!

— Ничего особливого, ты пока подумай, чем будешь платить за пиво, если предварительно я попрошу еще и водки.

— Водку не пьем! — заявил категорически.

— Хорошо, заменим на две Золотых Песков и — тоже две — Золотого Берега.

Сошлись, напились, прямо во дворе на Земле трахнулись.

Спросила — хорошо, что только после этого дела:

— Ты думал, мы на Марсе.

— Не-ет-т, на Марсе домов меньше, а телок больше.

— Я тебе не вере, — засмеялась она.

— Уверена?

— Ты не был на Марсе.

— Какие ваша доказательства?

— Я — Марс! Прошу прощенья, оговорилась, мы сейчас на Марсе.

— Не понимаю, как он может быть.

— Ась?

— Похож на Землю.

— Ты не знал?

— Про Марс?

— Всё равно, что про Землю в будущем?

— В прошлом.

— Почему?

— Путешествовать в будущее нельзя — в прошлое пока еще некоторые попадают.

— Что это за люди?

— Склонные к заблуждению.

Выходит — решил ужаснуться про себя — эта старая вешалка и есть На-Ви, но вот именно в том виде, как и удосужили сейчас.

Не разочаровался, ибо, да, да, дорогой мой, в этом что-то есть! Как грится:

— Будет что вспомнить в молодости!

— Как трахались в старости?

— Да, ибо на Марсе, как я знаю, а ты еще нет:

— Всё наоборот?

— Точно!

— Ты только не плачь, я запишу это открытие на нас обе-оих поровну.

— Но я совершенно не помню, как мы прибыли на Марс!

— Не волнуйся — это так и должно быть.

— Это, как в песне?

— Ась?

— Не поверю я, нет, никому.

— Ты красивая.

— Почему же за пять лет ты трахнул меня всего один раз?

— Хотел проверить своё прежнее открытие, что возместить этот ущерб вполне можно задним числом.

— Неужели ты и в этом уверен?

— Если не буду уверен, появится другой смысл.

— Проверить?

— Ты вполне можешь работать моей подсобницей.

— На строительстве коровника?

— Нет, дорогая, Это пожирание живых даже почти только людей, как именно:

— Коров?

— Естественно!

— Что значит, естественно?

— Закончено.

— Будем обедать и ужинать с ними за одним столом.

— Так бывает на Марсе?

— Ну-у, если мы сейчас трахаемся на Марсе — значит, так и будет: по-твоему.

— Я ничего даже не мямлила про Марс.

— Разница небольшая, если я уже сказал за тебя.

— Я подумала, что первой раскрепостила тебя.

— Жаль, что не я, но согласен поблагодарить.

— За это?

— Да, милая, за то, что ты не оказалась полной дурой.

Привезли в Сили Доли, но не за его колючую очень строгим пропускным режимом — почти под током — проволоку, — а:

— Пока сразу в Лас Вегас.

Все обрадовались, что будем играть в этом казино против его директора Роберта Де Ниро, — оказалось:

— Можно, — но только, если не хватает совсем чуть-чуть до полной уверенности в победе.

Ибо и цель:

— Найти эту разницу между ними? — спросил я, хотя и уже догадался, что можно и не спрашивать.

— Зачем спросил?

— Вот именно для этого.

И всё же понял, что придется сыграть, если меня никто не остановит. И она остановила, но свою Львицу:

— Не узнал в ней.

— Я не отпущу моего Куанга! Я не отпущу моего Куанга! Я не отпущу своего Куанга!

Я люблю моего Куи.

— Это самка.

— К счастью, я не ошибся.

И еще больше обрадовался, что среди этого захолустья меня нашла На-Ви. Оказалось:

— Не узнает.

— Это я, — еще уже пятый раз прокричал ей на ухо, но не:

— Средь шумного бала, — а она уже была заряжающей на батарее.

— Решил почти любой ценой доказать, — что:

— Только не опять с Хи-Мер-Ой.

Все считали и даже думали, что именно, да, но:

— Как-то меньше, ибо буква Ка, — кстати:

— Опять нашлась в этом загадочном алфавите.

Спросил ее:

— Ты в футбол играть умеешь?

— Опять с немцами? — ознакомилась она с моим донесением. — И не дожидаясь моего изумления ее понятливостью, объяснил:

— С японцами будет не лучше.

— Я думаю, мы можем обойтись друг другом.

— Поздно печь пирожки с яблоками, когда сюда уже приближается кораблик с пленными, которых будут приносить в жертву.

— Немцев?

— Как ты догадалась?

— Ты давно об этом мечтал — вот и сбылась мечта.

— Небось, небось я не Леонардо Ди Каприо, чтобы искать идиотов на почти необитаемых островах.

— Разумеется, смысла нет, если уже и так приближаются.

— Скорее всего, это немцы.

— Хотят сбросить нас с перевала? Здесь нет гор.

— Сейчас нет, а утром это может быть, как в Апокалипсисе Мела Гибсона:

— Вчера охота, а сегодня самим пришлось выступить в роли дичи.

— В том-то и дело, что им нужна духовная пища, — ибо:

— Да.

— Не для того Каин убил Авеля, чтобы только более плотно, чем обычно пообедать.

— Вчера ты говорил, что это был ужин.

— Обед в темноте — это уже и есть ужин. Потому что при огнях.

— Поэтому ты всегда поешь эту песню:

— Горят мартеновские печи

И день и ночь горят они.

Глава 6

— Неужели они пришли включить их?

— Уверен, пока не запалят — не угомонятся.

— У нас есть катер, я думаю, нам лучше уплыть заранее.

— Иди проверь.

— Ты не хочешь разве пойти тоже.

— Нет смысла. Уверен, что его уже нет.

— Угнали индейцы?

— Это не индейцы, а Кук возвращается и возвращается на этот мало-мало обитаемый остров-ок, чтобы.

— Ась?

— Ты можешь угадать, зачем?

— Чтобы излечиться от цинги, в очередной раз его навестившей?

— Цинга — это только маневры, ибо Кук здесь остался, чтобы излечиться от смерти.

— Навсегда?

— Но вот с периодическими жертвоприношениями на этом нашем остров-ке в океане человеческих бедствий.

К восходу Луны решили, что они именно не просто так кого-то или кого-либо ищут, чтобы принести в жертву, а именно:

— Нас?

— Как инопланетян, которые по завещанию Нострадамуса упали-таки на Землю, где в то время была пустыня Сахара, а теперь живем мы, как Робинзон Крузо и его Барышня-Крестьянка.

— Ты думаешь, что я дура, но с таким прибабахом, как воспоминание, когда была Барышней?

— Уверен.

— Почему?

— У тебя нос не картошкой.

— Это не доказательство.

— Послушай, милый, вернулась она через полчаса, я уверена, пока мы будем трахаться, они не смогут причалить к берегу в такой темноте.

— Дождутся утра.

— Пока мы будем Этим заниматься.

— Утро уже не наступит никогда? Вполне возможно, ибо я об этом не думал, но погадать стоит.

И начали.

— Пока?

— Так и не кончили.

Она разбудила меня под утро вопросом на засыпку, ибо, думаю, что знал на него ответ:

— А теперь?

— Не помню.

— Не знаю, что лучше: после нашего бегства здесь всё будет хорошо, и надо.

— Остаться? Но зачем, если априори плывут сюда, чтобы принести нас в жертву.

— Что-то не то, — ответил. И добавил: — Мэй би они хотят узнать у нас путь?

— Куды-твою?

— Так только одно всех интересует: отвалить отсюда куда угодно.

— Сомнительно, ибо есть и отчетливый обратный ответ.

— А именно?

— Мы уже и прибыли в это Самое Другое Местечко!

— Ну, не знаю, ибо сколько мы уже здесь тремся, как палочки о мех, о шелк и потому подобные сладости, — а:

— Да, хорошего, как Жизни Вечной всё еще пока найти не удается.

— Мне страшно, я боюсь их причала, давай уйдем, пока еще есть возможность.

— Если они уже точно близко — уйти не получится.

— Я не уверена. Я оставлю тебе моторную лодку, и одна уйду в открытый океан.

— Зачем?

— И знаешь, зачем? Чтобы меня тут же не съели! Ибо не верю в их бого-офф настолько, что — уверена — как причалят.

— Сразу на нас набросятся?

— Не сразу набросятся, а сразу начнут искать, чтобы наброситься и сожрать, — потом — разумеется — будут ругать себя, что поторопись, могли от нас узнать кое-что о других местах пребывания людских масс, — ибо — да и я так думаю:

— Мы и есть те двое инопланетян, которых все ищут.

— Ты уже это говорила.

— Нет, это ты говорил, а я, наконец, поверила в сие, как в правду.

— Это ничего не решает, ибо я с детства, проходившего там, где я жил, знал точно, что умею летать, так как и делал сие.

— Сиськи-миськи?

— Вот, даже ты знаешь, что это было, было, было.

Уплыть не успели — они уже причалили.

Встретили ответом:

— Мы долго думали, что нам только кажется.

Однако утром один из них сказал, что:

— Предлагаю сыграть с нами в игру.

— Чтобы определить, что мы не местные тоже, как они, а инопланетяне.

— Я не верю, что мы смогли попасть не на Землю, не покидая ее.

Ответил:

— Мы могли забыть.

— Не исключено, но мала вероятность.

И.

Понял, что отвечает мне не На-Ви, логикой не очень славная, а О-Клю — выходит не как вторая, а ей же и прикинувшаяся.

Пришла, однако, Ава, принял ее, как покойники своего дорого гостя Адрияна Прохорова:

— Сразу все встали в очередь на трахтенберг.

Она — после некоторого времени:

— Я всё равно недостаточно верю, что все уже проснулись.

— Нет, Ава-я — отношение к ней вместо слова:

— Ми-Лая, — ты скоро отойдешь, а только после Этого уже и подремлем.

***

О. включил меня в свою группу, что даже я немного испугался, что не смогу так быстро оправдать его доверие, — однако, чтобы и мне чуть-чуть досталось:

— Поздравлением Бога с его победой над разумом человека, если не в России точно, — то:

— То всем мире — обязательно.

Ибо, да, доказать нельзя, увидеть просто так тоже — но разумом человека:

— Можно, — что, вот из слова простого просто-напросто академика, — и:

— На-те вам, может вырасти не всем понятная, но всеми видимая Истина.

***

Ава — одна из Тех, кого, да, трахнуть можно, и даже не только потому, что каждый человеч-ишко этого достоин, но и вообще из-за большой подходящности ее фигуры:

— Можно сказать, только для этого предназначенной, — и даже предложил ей для проверки душевной ее лояльности к моей настолько:

— Пойду ли я с тобой в разведку? — почти догадалась она.

— Да, но не совсем, ибо пойду я с Чу-Ну или с На-Ви.

— На худой конец?

— Не обязательно, она и так достойна.

Хочу, чтобы ты была со мной, когда будем уходить, отстреливаясь.

— На худой конец я согласна, но только, чтобы не было, как с Василь Иванычем Чапаевым:

— Чуть что, а у него патронов в пулеметной ленте опять не хватает.

— Ми-Лая, я столько не донесу, сколько тебе надо, чтобы сначала научиться стрелять, как Анке Пулеметчице.

— Возьмем с собой мула.

— Да ты что!

— И он столько не донесет, ты имеешь в виду?

— Ну, я возьму полкило, ты сорок, а кто еще, остальную телегу нашего с тобой добра повезет?

— Дак эта, как иё?

— Ава!

— Я и есть Ава, дубина ты сие зарапортовавшаяся.

— Я предполагал, что каждый из нас будет работать.

— За двоих?

— За троих.

— Кто третий?

— Ну, ты — меня не считаем — ну, Че-Ну — твоя Мартышка, — а: еще-то кто?!

— На-Ви.

— Да ты что. Более того, обращусь к вам сразу на Вы:

— Ты взял ее разве с собой?

— Я ее не брал, потому что и так трахаю.

— Как- Так?

— Автоматически.

— Это значит, ты уже доигрался! — ответила она зло.

— Прости, но у меня на всех зла не хватает.

Ибо все хотят, но не все — как ты, например, готовы встать в общую очередь.

— Ты не Тарзан, чтобы к тебе стояли целыми очередями.

Вы тоже не обезьяны, любопытством признательные.

— Прости, но меня погонять никогда не надо.

— Это, да, ты можешь, как львица, так разрядиться, что заряд этот я чувствую целую неделю.

— Раньше могла месяц не останавливаться.

— Что-то случилось?

— Ты и случился, мил херц, ибо заряда у меня хватит на сто лет, чтобы всё брать себе безвозмездно, но вы же ж, мой дорогой, объявили, что:

— Таперь мы премся в вечность.

Я плюнул три раза.

— Зачем?

— Так можно, иначе, сглазить нашу победу на этом перевале не только тех гор, но и того же времени.

— Я не совсем понимаю, — ответил, — где нам занять наиболее жизнеутверждающую позицию для отражения их предполагаемой атаки.

— Она уже готова — зачем ее подготавливать? — ответила она, не забыв напомнить — не лишний раз — о существовании знака вопроса.

— Вот это спасибо, — ответил, — большущее тебе спасибо!

— Не меня благодари, а ее, твою разлюбезную Че-Ну.

— За то, что она всё сделала на этот раз по-хорошему?

— Нет, наоборот, как обычно, устроила не только мне, но и тебе, дорогой, подлость. Да, это именно:

— Подлость устроить нам с тобой лежку, но еще в пяти километрах отсюда.

— В пяти не может быть, — ответил настолько спокойно, что вышло, почти наоборот:

— Категорически?

— Да, я туда уже не дойду.

— Я тебя дотащу, но уже не вижу смысла это делать.

— Патроны вместе с пулеметными лентами упали в пропасть?

— Почти, мы забыли их.

— На предыдущем привале?

— Остались на базе.

— Почему?

— Ты не взял, я подумала — значит, и не надо это никому.

— Зачем тогда врала всю дорогу?

— Наоборот, я говорила про себя правду, ибо поняла это противодействие, как твой очередной маскировочный прием. Немцы подумают, у нас настолько много этих пулеметных лент, что даже нечаянно забыли лишние.

— И?

— Испугаются.

— Бесполезно.

— Почему?

— У них везде заградотряды.

— Как у нас?

— Другие. Уже в башке запаяно, что, мол, да, вернуться не солоно хлебавши можете, но — смысл?

— Не захотели жить по правилам Миделинового Картеля в Мексике, — или что у них есть еще там?

— Да, привыкли чинно и благородно, чтобы на каждом газоне их улицы росли розы, как было во времена, когда там давала свои гастроли.

— Марлен Дитрих?

— Нет, она пропала вместе с Евгением Евтушенко намного раньше.

— Увез в кордебалет?

— Если только он у нас разрешен, как и оставшийся навсегда у меня портрет, твой портрет работы Пабло Пикассо.

— Я люблю Ван Гога.

— Эт-то понятно.

— Чем?

— Я видела твои картины у него на стене.

— Ты не оговорилась?

— Я не сплю, когда трахаюсь.

— Это хорошо, значит, я не зря взял тебя с собой — атаку альпийских стрелков на наш перевал — не проспим.

— Ошибаешься, милый, я и во сне трахаюсь.

Хотел ответить:

— Я думал, только во сне у тебя так хорошо получается.

Тем не менее, вспомнили, что всей этой прохиндиадой ширпотреба в виде секса танцев на плацу и роз на всех газонах Хер-Мании, — заправляла неутомимо-неугомонная:

— Лайза Миннелли.

— Надо было брать не меня и Чу-Ну с На-Ви и О-Клю, а ее.

— Немцы тогда забудут не только лишние патроны к автоматам, но сами автоматы — тоже?

Как не обосрался Брэд Питт со своими Бесславными — наганы, хорошо стреляющие у них всегда — даже в кафе-мороженое — с собой.

— Были или не были?

— Главное, не то, у кого этот браунинг быстрее стреляет, — а:

— А?

— Важнее, кто из стреляющих после всего жив остаётся.

— Чтобы потом сдаться в плен нам, американцам?

— Нам, американцам, — повторила она, как — не согласилась уезжать вместе со всеми в американскую Сили Доли, а так и осталась навсегда в Ши-Ра.

— Да, милый, ты спас меня без БУ.

— Ась?

— Без БЫ, — чуть не оговорилась.

И до того, чуть не прослезились, что опять начали трахаться без оглядки, что немцы уже совсем-совсем недалеко.

— У нас какой пулемет? — спросил ее, чтобы как-то переменить наш общий образ мыслей.

— Не ответила.

Не знаю, что хуже: трахал уже отошедшую в другие миры без меня, или вообще не даст даже шанса — имеется в виду — мне:

— Отразить это нашествие немецких лазутчиков по горам в виде их не только альпийских стрелков, но не исключено, что На-Ши:

— Ни в коем случае не примут за Своих.

И даже без — В случае чего.

— Нас взяли в клещи? — наконец осознала и она весь этот ужас, — как уже и:

— Происшедший.

С соседней горы нам помахала На-Ви и О-Клю, — тоже:

— Подпрыгнула?

— Наши люди — следовательно — уже взяли предыдущую гор-ку-ку.

— Ты думаешь, теперь немцы растеряются?

— Это такие твари, поэтому не думаю, что надолго.

— Как?

— Как евреи, например, если не придумали всю Хер-Манию, то построили — да, а — спрашивается:

— Почему, кроме только имен в виде Рот-Шильд-офф — ничего больше не заплатили?

— Это тоже вопрос?

— Да, и знаешь, почему?

— Ясно: у тя все ответы кончились, а большинство вопросов так и остались не решены.

Многие мечтают:

— Тяжело остаться одному, — а.

— Да, некоторые думают однозначно:

— Многих, скорее всего, точно убьют — меня — сам-а не знаю, почему? — нет.

— Скорее всего потому, что тебе удалось так спрятать этот ответ в виде вопроса, — что некоторые невидимые Тени растерялись.

— Ты думаешь, здесь командуют Тени, а немцы — это так только?

— Да, простая видимость.

— Что им надо в наших горах?

— Сожрать всех, если так-то, как обычно. Но, скорее всего, в этот раз нам больше повезло, чем остальным.

— Есть будут не живыми, а только мертвыми?

— Большей частью, а — возможно — и.

— На выбор?

— Да, нас спросят: как у вас выбирают хорошее?

— Я не знаю, если честно, как закрывать.

— Ты имела в виду отвечать.

— Да лучше так, как сказала, ибо скажу, что хочу работать на Их-Ней планете кондукторшей, так как всю свою детскую жизнь только и мечтала повторять без устали:

— Можно уже ничего не бояться, так как сейчас двери.

— Ась?

— Закрываются!

— Все, кто обрадуются На-Ши, а остальные — значит — и есть Пришельцы?

— Да, ибо они просто не понимают, что такое вопрос На Засыпку.

— А именно?

— Ну, вы сёдня, действительно, подмылись?

— Ответ?

— Как обычно.

— Хороший ответ: не все догадаются о его тятеро-ш-ной правильности.

Выдвинул почти решающее предположение, что меня может никто не бояться, так как я к вечеру следующего дня.

— Всё забываете напрочь, сэр?

— Не совсем, остаются некоторые тени, и по ним.

— Может вспомнить, что было намедни?

— В этом нет смысла, поэтому по теням прошлого дня я могу увидеть более, чем даже отдаленное будущее.

Немцы, как обычно, почему-то превышали нас в большинстве.

— Надо ставить на меньшинство! — подсказали.

Спросить:

— Как? — пока не стал даже догадываться.

Ибо подсказывали только один путь:

— Мы бежим — они:

— Только догоняют.

Вот даже в фильме:

— Спасти рядового Райана — а на-те вам — отступающие из последних сил немцы:

— Нападают на отряд героев Райана и Тома Хэнкса — практически даже:

— Вместе взятых, — а.

— Да?

— Всё равно не боятся.

— У них была эта — как иё? — пропедалировала На-Ви.

— Энигма.

— Да, кажется.

— Ты ошиблась, детка, это могла быть только их эмблема древнего царства.

— Как иё?

— Наследие предк-офф

Эн-Эн-Эр-Бэ.

— Мы должны контратаковать, — констатировала Че-Ну, прикуривая одну — то ли папиросу, то ли сигарету с фильтром, почти, как обычно:

— Одну от другой. — Всё нормально, так-то, но сегодня заметил одну странность:

— Прикуривает, каждый раз сигарету от папиросы.

— И наоборот?

— Точно! Ты знал?

— Нет, но в курсе, что ты у меня не только одна, но именно:

— Одна такая умная?

— Беспрецедентно точно.

— Когда они установят эМ и Жё — нам уже не удастся уйти, — сказала подходя, как во сне с мороженым А-Ва.

— Нам?

— Чуть не забыла.

— Спасибо!

— Чуть не забыла — на всех не хватило, ибо все лишние я уже съела.

— До Этого?!

— Предполагалось что-то более интересное, чем отступление без конца?

— Ты умеешь обращаться? — спросил.

— С подзорной трубой?

— Точно!

— Будешь мне наводить, — чуть не поперхнулась На-Ви, а Че-Ну добавила:

— Я не привыкла только руководить, поэтому хочу участвовать, как — ну-у, — не рядовая сосем, а на младшего лейтенанта — согласна-я.

На-Ви и А-Ва только называли ей координаты из моей Подсказки, а она лупила точно по всем их — и не только сейчас активным — огневым точкам.

— Кстати, тихонько, но всё равно ущипнула меня за хвост — прошу прощения за нескромность, ибо имеется в виду, даже не наличность этого дела, до сих пор в любом положении и даже в такой, как сейчас враждебной ситуэйшэн отлично присутствующая:

— На-Ви, — имеется в виду, ревнивая, скорее всего, как Дездемона.

Но вот кого она ревновала Отелло или Яго, — также мне не очень известно, как то, что, чего, собственно, сейчас хочет На-Ви, — но:

— На расстаться совсем пока не похоже.

Второго пулемета не было — отдал ей автомат.

— Ты зачем это сделал, мил херц, она никогда не стреляла.

— Раньше?

— И позже тоже.

— Она, как обычно, влезет в середину, — защитил любимую, но вот что удивительно:

— Сразу после этого начал сомневаться, трахал ли ее вообще хоть раз, — имеется в виду:

— В уме смог или тоже не получилось? — ибо:

— Что больше: наяву или в уме? — и ответил, как раз Исав Иакову, сделав его определившимся, а себя только вольноопределяющимся, но стрелком — в принципе — по тем же мишеням.

Но такого мелкого калибра, что многие — если не почти все — так до сих пор и не видят.

Немцев сначала не было, и все обрадовались, что, — как сказала А-Ва:

— Можно еще раз покушать до завтра.

И уже вытащила свою персональную, никогда не кончающуюся и всегда даже запаянную банку тушенки и сгущенки заодно, когда я понял, что я:

— Например, и — о! мама мия, — есть не хочу. — Как только тень, бродящая в этом мире — на вид:

— Почти полным неудачником, а на деле, — я и есть:

— Тот Ино, которого — одного из двоих — многие уже очень давно ищут, но так и не могут найти!

И вот именно, не почему-то, но теперь мне — еще раз — ясно, что не все люди здесь:

— Тоже люди? — услышал кто-то то ли мои мысли, то ли я, действительно:

— Едва не проговорился.

Не Чужой я, следовательно, только теням меня окружающим! И хороший вопрос:

— Видели ли хоть одну лично?

Ответ:

— Ну, я, ну, Бенедикт Спиноза, ну, Исав — так и не ставший Иаковом — ну, этот — как иво:

— Ферма?

— Уже до меня — хотя и не совсем достоверно — был в списке, Гегель, Кант, Зенон и еще некоторые другие официальные лица неофициальности своих достижений, — да:

— Были, были у меня в гостях, как Кого Иво далеко не на поминках Канта.

Как отличить Инопланетян от людей обычных, на Земле только и произрастающих?

— Неважно, кто спросил, но я всё равно отвечу:

— Это люди, как из Ада Данте, Илиады и Одиссеи Гомера, Повестей Белкина Пушкина:

— Они могут сами на себя посмотреть, — в отличие от простых просто-напросто Читателей, — которые не видят, кроме себя — всегда вне конкурса не только вообще, но и:

— Вообще считают невозможным пролезть в этот самый проходной балл, — ибо плоски, как грудь у плавательной доски, — однако.

И вот как когда-то дорога от клуба до дома — полчаса — стала тем путем, который вывел меня в очень непростые люди — так и:

— Ты что-то сказал, или просто на-просто попросил меня раздеться? — вот именно, что буквально, неизвестно как, влез в ее мысли и действия без их специального разделения.

И понял, в отличие от остальных, что это я:

— Человек, — а вы, кто — следовательно — такие будете?!

По Данте и Пушкину:

— Люди, не могущие спуститься в А-Де.

Залег, как Хемингуэй, один с пулеметом, несмотря на то, что ранен еще не был — допустили на эту роль. Решил:

— Скорее всего, придется попасть в плен.

Думаю, моя роль, как обычно:

— Грохнуть Оттика Скори, — а:

— Как его найти без посторонней помощи? — не знаю.

Теперь, наверное, помогу, возьмут в плен, он приедет набирать стукачей-шпионов для своей разведовательно -диверсионной деятельности, — я его тут и:

— Хлопну.

Ну, не сразу, но готовым надо быть уже загодя. Ибо, тоже — говорят — ушлая сволочина. Притворюсь, что немцы лучче русских трепачей, но поэтому-то именно Хер-Манию и захватили еврейские балаболы, гораздые, однако, на такой обман, что нам и не:

— Снилось.

Если только мне, когда в качестве ихнего — нет, пока что, нет, не Тома Круза в роли своей подставной Фирмы, но всё равно чем-то похож на Доктора Зорге, — так как ему долго верили, а пытать начали только потом. Следовательно, время — до нашей победы — может хватить, — как сказано в Библии:

— Даже на Потоп, и последующее довольно длительное путешествие Ноя.

Откуда только время берется — уму непостижимо.

Лег за Максим, который взяли с собой, несмотря на тяжесть, которую нести нелегко даже с подсобницей А-В-ой, — несмотря ни на какие уговоры о будущем большом вознаграждении в виде:

— Ох немалого трахтенбегра, — согласившейся нести только пулемет — ленты в невыносимом, практически, количестве:

— Так остались на мне даже тогда, когда их уже пустил в ход, — видел собственными глазами эту тяжесть, как тут осевшую на мне на всё лето, — если, конечно, к зиме — нет, не:

— Не убьют, конечно, но и закончится само — теперь уже полностью уверен — не скоро, не скоро.

— Ты стреляешь мимо! — сбила она весь мой эффект, без особого — надо сказать — раздражения.

Ибо и всегда слала так мягко, что потом — дома уже с Че-Ну — абсолютно не в состоянии был отозваться на ее весьма неусыпные и очень продолжительные ласки. И — уверен — знала, что работал над и под А-Вой, как бар, — точнее раб на той галере, которая везла Елену Премудрую, а ее Парис в это время горевал, — что:

— Зря, зря я с этой — прости господи — Туткой связался так надолго.

Утром, пока немцы еще не пошли в атаку, — вспомнил, что уже умер, а вот только пятнадцать-двадцать лет назад — не больше:

— Неужели родился еще раз?! — ибо:

— Удивительно как ни как, — а, значит, не только было, но и было, было:

— Было.

Сказал уже прилично устрашенной На-Ви:

— В случае чего прикинемся инопланетянами.

Она хладнокровно:

— Теми твоими двумя, которых американцы намедни нашли в пустыне Сахара?

— Ну, а чё, нам других искать, что ли?

— Тогда я согласна. И спасибо, что заранее предупредил.

— А то?

— Могла проговорится А-Ве или Че-Ну.

— Зачем?

— У них московская прописка.

— Думаешь, в случае неудачи одна из них женится на тебе?

— Не исключено, ибо предлагали обе.

— Уже?!

— Что здесь удивительного?

— Предлагали и мне — тоже.

— Дак, то, что обманут — не ходи к гадалке, — но:

— Ты права обстоятельства могут помешать им не выполнить — и так-то — невыполнимые обязательства.

— Следовательно, — предложил, — забудь, как тебя звали, а будь.

— Анкой Пулеметчицей, которую пуля не берет?

— Да.

— Ты не боишься, что таким образом время пойдет чуть-чуть назад, и мы вернемся в 17-й год?

— Ты спросила — значит — я могу ответить.

— И?

— Пока не только ума, но и сердца не могу приложить, чтобы как Ною появилось видение:

— Иди туда — не знаю, куда, — ибо главное, милок — это движение.

— Назад, май диэ-диэ чайльд, и не думай возвращаться, ибо там уже ничего не будет.

Ужаснулся чуть-чуть:

— Неужели, чтобы сбросить немцев с этого перевала придется вернуться в 17-й год?! — и.

— И биться за одну из сторон при Штурме Зимнего? — осведомилась она тоном, почти не терпящим возражений, что так это уже теперь:

— Обязательно и будет.

— У нас есть хоть какие-нибудь драгоценности? — спросила одна из моих ближайших прохиндиад, ибо в темноте — почему-то сегодня — не распознал точно:

— Ты кто, Ми-Лая? — ибо думаю, что даже по интонации смогут определить, что назвал не ту, о которой только что так хорошо думал.

— Соврать?

Не удастся. И знаете почему? Поймут по позе, которую закажу для трахтенберга:

— Не для нее приготовлена.

Немцы, оказывается, прямо ночью внесли предложение, как мирно завладеть тем перевалом, в районе которого остался последний мост с одного хребта на другой.

— Сыграть в футбол?

Я угадал?

— Тут гадать бесполезно, — ответила бывшая на переговорах с ними А-Ва. — ибо они обнаглели от предчувствия своего поражения, так сдаваться.

— Неужели не могут?

— Да, им обещали.

— Таблетки от быстрой смерти, — что ли?

— Нет, убитых будут сразу — в полу-замороженном состоянии отправлять на Альфу.

— Центавра?

— Скорее всего, если еще не открыли какую-нибудь.

Глава 7

Неужели там лучше? — подумал с сомнением, ибо, да, велись эксперименты по переносу части жизни людей в более благоприятные для Этого условные ситуации, но, что на ближайшей Альфе уже готов один такой участок, — не то, что не верил — не знал, скорее всего, будет сказать:

— Лучше всего.

— Выходит, нас будут как пешки и другие, более крупные фигуры, снимать с доски земной жизни, с дарственной:

— Завтрева опять проснетесь, — сказала, а скорее всего, спросила О-Клю, как человек умный понимавшая:

— Не для всех эта цена окажется доступной.

Что это значит, даже я не понял, ибо:

— Где деньги, Зин, — пока так и неясно.

— Точнее, кому они уже положены, а кто так никогда и не достучится в эти двери счастья вечной жизни.

Решили, что деньги, бывшие на Земли До Этого уже поделили между всеми, но не поровну, а по лотерейному жребию:

— Тебе, тебе, а вам? — пока что подождите.

— А чего? — спрашивается, — ждать непонятно.

— Следующего светопреставления, — решился ответить я.

Ответ оказался другим:

— Те, кто будет в этом бою с немецким передовым отрядом погибать первыми — они и получат все сладости будущего.

Ибо априори ясно:

— Люди, даже поверившие в Это более-менее — всё равно не смогут пересилить этот страх не только более-менее, но более того — еще более вероятно.

И удивительнее всего то, что никто даже не задумался, что это может быть дезинформация — не более того.

Ибо:

— Несмотря на то, что жить хочется еще и еще не только Рядовому Райану, но многим другим тоже:

— Не меньше?

— В принципе, да, а так-то еще больше.

Давно понял, но опять вспомнил, что делать вводные о любом не совсем адекватном участии человека в изменении устройства не только мира, но и окружающего его пространства, — да:

— Иногда можно, — но как успеть заменить происшедшие изменения, пока они еще действуют?

Надо вспомнить, кто мне в последнее время не давал, если получится — значит надо действовать именно сегодня.

Решил проверить готовность немцев к неожиданному бою короткими перебежками от нашей передовой до начала моста на их стороне:

— То ли не заметили, — ответила на мой невнятно немой вопрос Че-Ну, — то ли еще спят, — дополнила ее моя правая сторона в виде На-Ви, уже не могущая никому уступить своего еще неплохого первенства, — ибо так говорила мне всегда после ответа на вопрос:

— Гот-офф ли я еще к женитьбе на ней, или порох в моих закромах, — и так:

— Давно кончился?

И как обычно ей шел уже не восемнадцатый годок, как тому, кого намедни грохнули, — а всегда один и тот же:

— Двадцать один.

В принципе — это много, ибо трудно для такой старухи придумать хоть что-нибудь новенькое, — мысль:

— Всё уже перепробовала, дура, до меня, — не покидает до тех пор, пока не уедет в стройотряд то ли поварихой, то ли только для трахтенберга с начальником этого оперотряда.

И вот так — под видом того-сего платят бабло местным не только потенциальным — как мечтал я сначала, что они и здесь бывает залетают, — но плодят их специально, — ибо:

— Да, сэр?

— Так делать всё равно больше нечего.

И более того:

— Вообще всем!

Почему мы и думаем обычно, что проституции у нас нет, ибо и ходят они не по одиночке, не парочками, как на Бродвее, и даже не толпами, — а:

— Почти батальонами, которые только и просят:

— Огня, огня, — забыв о своей бумажности, ибо сколько можно кобениться, если уже двадцать один год.

Как Че-Ну уже в семнадцать-восемнадцать поняла, позвав меня быть ее руководителем в этом деле трахтенберга:

— Ты можешь.

Впопыхах растерялся, говорю:

— Не то, что не могу совсем, но боюсь еще больше прежнего.

— Небось, небось, а-на тебя не съест, как бабушка Красную Шапочку, — посоветовала А-Ва, надеясь — уверен — не всегда, может быть, не иногда, конечно, но более-менее часто:

— К ней присоединяться.

Поэтому всегда и надо думать, глядя на ее вагон:

— Какова, леди, ваша маленькая тележка?

И вот эта А-Ва весила не только в килограммах, но и в пудах — немало. Уверен, в будущем придется придумать ей такую маленькую тележку, чтобы по одному мановению моей палочки подъезжала прямо:

— Сразу на этой тележке, — а уж лицом к лесу, или передом к заду, — думаю, зависит только от настроения, как у Райана:

— Умирать не буду, так как Том Хэнкс уже согласился.

Спрашивать:

— На что? — бесполезно, но то, что дети теперь у него будут и от другой тоже — только успевайте в блокнот военно-полевой сумки заносить их — вот именно навсегда:

— Без отчества, — не потому что бездомные, — а:

— Это уже и есть американцы, только сами себе подобные, — как, действительно, кто-то трахал, а по Стивену Кингу только, как волк Кого Его, чтобы так — тоже — кусался, что и Мишель Пфайффер согласилась:

— Перед такой проституткой и ей не грешно сдаться.

Ничего не поделать: волки — знаете ли — любят не только кусаться, не только есть бабушек, но и всё человеческое им уже давно не в негативном цвете доставляется.

— Ей тоже? — На-Ви, как всегда не уже готовая раздеться, а уже снизу и почти до самого верха и так:

— Безо всего?

— Разумеется.

— Как успевает! — вот что удивительно.

— Да, я тоже удивляюсь, как она удосуживается играть роль председателя той сан-комиссии, которая непонятно мне, чьи поступки разбирает на своих комиссиях.

— Человек без комиссии — уже настолько выпадает не только из контекста, но и из текста — до Библии нам далеко — из текста учебного процесса, пожалуй, в самый раз.

— И ты решил тут же написать письмо Мишель Прайффер, что, мол, так и так — я есмь герой одной из союзных армий — выходи замуж, пока не поздно.

К счастью, оказалась неподалеку с концертами, в которых участвовал и ими же руководил Джеки Ники, как глава одного из издательств иё папы, — тоже, разумеется с титулом не ниже графа, хотя и не как многие мои герои, — всегда:

— Монте-Кристо.

— Женился?

— Нет.

— Почему?

— Только завтра намечена эта далеко не традиционная свадьба.

— А?

— Она любит секс напополам с поркой, а я их всегда разделяю, — как быть, не знаешь?

— Я тоже ума не приложу.

И решил, как обычно.

— Соединить огонь и пламень — На-Ви с Че-Ну?

— Есс!

— О-Клю?

— Будет водить меня в баню по средам.

— В пятницу?

— А-Ва.

— Одна-одинешенька?

— Она одна, как две-три с половиной На-Ви.

— И так — следовательно — намахаешься?

— Не князья и графы, — ибо:

— И так и эдак всё равно ни хрена не поймем?

— Вы не согласны.

На следующий день решили не стрелять — немцы:

— Тоже, — а:

— Почему? — пока не понял.

Бросил им через пропасть бутыль браги — успели опомниться:

— Поймали?! — ухнула некоторым ужасом На-Ви, добавив:

— Тебя могут принять за их резидента.

— Могут, но некому, — ответил смело, — ибо, — пояснил:

— Здесь пока что командую только я.

— Вот ты сам нечаянно мяукнул — пролай-ала она, — а это значит, что ты можешь даже сам не знать точно.

— Работаю ли на немцев?

— Ну, не на местных же леших?

— Почему?

— Ты их видел?

— Пока не уверен.

— Немцев видел однозначно, так как это слышали все.

— Я мог принять правду за сон, а его — в его без-очередности — наоборот.

Тем не менее, постепенно понял, что — они думают — командую здесь не я, так как ни разу не видели меня в форме генерал-полковника, о коем своем звании пару-тройку раз орал в местном пивбаре:

— Их бин переплюну Канариса!

— В разведке или контрразведке? — одна их прохиндиад.

— Да, — ответил, — я не такой мастер, как он искать шпионов, но их диспозицию уже понял.

— Ась?

— Понял, понял, понял, — поправился.

И тогда поверили. Поэтому:

— Чего вам еще надо, хороняки?

Тем не менее утром все начали думать, что в случае нашей неудачи винить больше некого, кроме меня.

Решил:

— Плюнуть, и потом вместе с одной чистильщицей картошки сходить:

— И взять языка? — кажется совсем не испугалась она.

Можно сказать:

— Дура дурой, меня обожает, но — видимо и скорее всего — ни хрена вообще не понимает, кроме пения на столе в пивном баре на Рязанке, и — вот теперь придется вертеться:

— Научиться ее трахать, как минимум, не как-нибудь, — а:

— Более-менее, похоже? — Чу-Ну была тут, так как разрешала мне всё, кроме трахтенберга без ее всегда первой очереди.

С другой стороны, москвичка должна по логике иметь хоть какое-то преимущество перед остальными.

— Нави, — нарочно сказал, — хочет отстоять у тебя это право, — преувеличил, ибо На-Ви требовала не более, чем:

— Приоритета своей миловидной красоте, а Че-Ну — наоборот — возражала:

— Такого, как у меня сочетания узкой талии и очень — по сравнению даже не с ней, а вообще со всеми остальными — высокопосаженной жопой — не имеется.

И специально сразу не добавляла, — если не считать:

— Елены Прекрасной, которую трахал не только Парис, не только Менелай, но и все остальные греки только по этой причине пошли на войну:

— Ваш день ее трахнуть обязательно когда-нибудь наступит, — тоже?

— Без тоже, — а просто, это надо иметь в виду.

Потряс головой:

— Неужели я работаю на одного из этих тварей Канариса или Бормана? — почти ужаснулся, ибо до конца так и не поверил.

Следовательно, обманывать немцев — не так уж рентабельно, они могут узнать во мне своего, но желание понимать, что:

— Уже перешедшего на Эту сторону моста полу-сапиенса, — очень охладит их пыл к мирным переговорам.

Поставил на конкурс именно эту задачу:

— Кто даст больше за право грохнуть хоть одного из них?! — и рявкнул это именно по громче, с восклицательным знаком.

Вы — нет, не многие, — но некоторые засветились. Премию же — не успел придумать, поэтому заткнулся.

— Мы сами решим, что нам надо, — просветились-прослезились даже зачем-то.

***

Невероятно, но удалось решить одно из фундаментальных противоречий биологи, что оно даже было в учебнике, как пример именно:

— Не решаемости.

Удивительно легко удалось выйти на само решение, на объяснение его — имеется в виду — на фундаментальном уровне, но причина:

— Зачем это делается, — пока так и осталась неясна.

Зачем нужна такая, — а:

— Логичность устройства мира?

Объяснить самому себе? Могу, — остальным?

Только, как самому себе.

И удивительно:

— Всё решается по одному и тому же открытию А. С. Пушкина, записанному, — как:

— Воображаемый Разговор с Александром 1 и Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана.

Расшифровка Пушкина поконкретней, чем Код Войнича, — что:

— Истина находится под микроскопом, — ибо выделено главное:

— Только и именно Человек может ее узнать — как в кино:

— Прямо в лицо!

Здесь продолжают подчеркивать добавкой слова:

— Только, — а то, что ничего больше и нет — никто даже не вспомнил.

И вопрос:

— Можно ли увековечить мою теорию, если эксперимент ничего не покажет?

Нужна такая же удача и в теории, — хотя:

— Ниже уровня Евангелия вряд ли она может быть.

Никто — скорее всего — не поверит, как Иисусу Христу, — что, да, но:

— Не поэтому же, на самом деле.

Похоже, Некоторым даже эксперимент не указка.

— Вышло, — скажут, но всё равно не потому, что вы поверили в бога.

Рассказал Об Этом, — нет, не Каю Маю и не Фидю Эю, — а всё равно мало кто согласился.

***

— Сколько За? — спросил Малышку на Миллион, которую на этой неделе выбирал всегда заново.

Следовательно, это должна быть, как вчера и позавчера Алла Два.

Она и ляпнула:

— Никого нет.

— Почему?

— Ибо все ушли.

— Куда?

— Валить Хи и — если попадутся на пути — его подручных элементов.

Мне кажется, они могут перейти на другую сторону.

— На его?

— Он один не бывает.

— Значит, только Их.

— Их Бин.

— Ну-у, это-то мне понятно более-менее.

И почему-то заснул днем, но всё равно с мыслью, что все уехали именно в:

— Далека, — что воспроизводилось, как в Хер-Манию.

Она — вечером за шашлыком пыталась объяснить, что:

— Ближе? — что это значит — я не понимаю!

А то, что не Хи приперся сюда, на горный перевал — почему-то не очень сходилось, пока она в сотый раз не объяснила:

— Мы приблизились.

Решил, что это:

— Как раз возможно.

— Скажу только тебе — как то бишь вас?

— Вы меня загипнотизировали, сэр, я забыла, — почти нагло, но — главное — искренне удивилась она.

— Ты сказала сэр или гэрр?

— Тоже забыла.

— Окей, но учти, больше трех раз нельзя.

— Что будет потом?

— Шлепну.

— Что значит, шлёпну? Прямо здесь на перевале трахнешь?

— Не думаю, что это перевал.

— Я не думаю, — но здесь она почему-то решила заткнуться.

Подали горячее, и я решил, что это немецкий бегемот. Так и спросил на пару процентов усомнившись, — это:

— Кто?

— Что-с?

— Я грю.

— Прощу прощенья, сэр, вы не едите зверей.

— Вот как!

Не знал, не знал, не знал. Но, что ем людей, спросить постеснялся, хотя и намек почти понял:

— Эта дура принимает меня за Хи.

— Ты, вы, Манька Аблигация из кино?

— Да, мил херц, называется:

— В Тылу Врага.

— Откуда сведения, если они — априори — секретные?

— Это вопрос или ответ?

— Понимайте за благоразумно.

— Ваше благоразумно — для меня — почти уже безумно.

— Дак, и я — май диэ, диэ чайльд, не немкой родилась.

— Знаю, знаю я всю твою под и над спинную.

— Вам не кажется, что я привыкла.

— Раком? Понимаю, но, мэм, стоять на коленях быстро устаю.

— Я тоже лежать просто так не намерена.

— Хорошо, завтра с утра начинай гнать волну.

— Ты Брэд Питт, а я Рус-Алка на твоём носу?

— Твой папа, — с ударением на втором слоге, — глава сталелитейной каменоломни?

— Это намёк, что его туда сошлют, если я не одумаюсь, и — наконец — начну давать чаще, чем это у всех принято?

Вздохнул тяжело, но с другой стороны и очень жалко, что она — даже на самом деле — не Ева Браун.

Ибо, ибо, ибо:

— Не мог Хи уже и еще до своей покидаловки Земли узнать тайну тех пяти-шести скворцов Конан Дойла, которые и сожрали тайну его смерти, — как и само имя Шерлока Холмса от конца до начала:

— Неужели поддельное, мой дорогой мил херц?

— Спасибо, что, наконец, узнала и очень обрадовалась.

— И вам не хворать, несмотря на дезинфекцию, рассчитанную на сто ближайших лет.

Опешил:

— Ты, что, дура, думаешь, я только облако, Эма-эманация, витающая над твоей башкой, а как человек:

— Нас-Таящий, — уже на Земле не лепетую?

— Мы не на Земле.

— Выйди вон, и начни всё сначала.

— Ничего другого не будет — я заведена только на эту дезинформацию.

— Чтобы я подумал наоборот?

— Да, правда.

— Правда, повторенная два раза — это уже заведомая ложь.

— И да, у меня рожа не наглостью хищная?

— Это кто сказал?

И понял, зачем это сделано, что я, идущий грохнуть Хи — пусть и не раз и завсегда, но:

— Надолго, как минимум, — им и:

— Заделался.

— Ты его переваришь, как устрицу, дорогой.

— Для того, чтобы так говорить, ми-лая, надо было создать свой публишэн дом-ик.

— Я понимаю, чуть раньше времени, но готова — почти с самого детства — стать, быть, готовить и прибираться в твоем дворике-дворце, как:

— Зара Леандер.

— Хорошо, можно я спою, тебе понравится.

— Спой мне эту — как иё?

— Кого его?

— Если будешь дурковать — выгоню.

— Хорошо, хорошо, я сейчас, только наряжусь пастушкой.

— Не надо, ибо на этой неделе Катькой Два, — хочу начать русскую историю.

— Как обычно?

— Да, с немки. Хотя, извини, я не могу просто так трахать людей.

— Разумеется, я просто так и не дам, — поэтому.

— Да?

— Бэ. Давай сразу договоримся, сколько бутылок коньяка не меньше пяти звезд ты будешь закупать для меня.

— На месяц?

— Начнем с недели.

— Пять.

— Двенадцать.

— Почему?

— Один день в неделю я не пью.

— Это мало.

— Но и трахаюсь так же — великолепно.

— Хорошо, начнем с позы: вверх ногами.

— Я сегодня уже пила — меня вырвет.

— Не на меня — будем надеяться.

И началось.

А именно?

— Ресторан подошел и остановился, банкетный зал при ём, — не всегда бутылками кока-колы, фанты, спрайта, некоторых соков и вином разных сортов, вплоть до армянского коньяка, — заваленный.

Хеннесси? Пришлось не применять, сам не пью, но стоит только отлучиться в какую-нибудь неотложно примененную сан-комиссию — специально и:

— Как нарочно, — воруют.

Неожиданно прорвалась ко мне на прием одна проце-дура очень малореального формата, но права — даже за моей личной подписью — имеющая. Когда подписал:

— Лучше и не вспоминать, чтобы плохое не вернулось, а хорошее я попытаюсь и так:

— Хочешь взять меня живьем?

Или — как раньше мечтал — трахнуть меня на потолке.

— Этого не может быть, — ответил.

— Ты так говорил.

— Наверное, я только мечтал.

— Было очень похоже на реальность.

— Реальность — не есть наша цель, ибо не так говорила, как всем рассказывает.

Проснулся только после тихого часа — как в пионерлагере — и пока не могу понять:

— Неужели это была наша то ли воспитательница, то ли вожатая, то ли глава кружка — нет, не про лобзик, к счастью и не про художества теней кубика Пабло Пикассо, на котором вполне можно сидеть такому увальню, каким был Аякс, Гомером в виде Гектора побежденный.

Ушла или уже нет?

Интересно уже то, что — перестала тарахтеть уже:

— Не помню: ну, кто это мог быть? — если я его не знаю?

Неужели это была Алла Два, — а так как смогла пропереться сюда, — значит:

— Она и есть та Барышня, — у которой в головке зарыт такой клад! — о котором она и сама не знает.

Оглянулся:

— Так — в принципе и можно — значит — жениться на принцессе:

— Сама этого не знает, потому согласится?

Кто спросил, — я или она уже тут рядом, как любое моё междометие проясняющая. — значит, разница не такая уж великая.

Следовательно, сказал я — значит:

— Бог уже добрил.

Так-то, да если:

— Он был рядом, а так? — хорошо пусть будет только посланец.

Попытался определить, могла ли Алла Два быть включена в тот состав девиц неоднозначно легкого поведения, которые:

— Раньше, — участвовали в боксерских боях на той Зоне, возвращаясь с которой с ними в машине я пел песню:

— Нет, не на пыльных тропинках далеких планет

Останутся наши следы, — а:

И снег, и ветер,

И звезд ночной полет

Меня моё сердце

В тревожную даль зовет, — тоже сомнительно, — но:

— Птицы поют в лесу придорожном,

В звездное небо подолгу смотрю,

Жить на Земле без любви невозможно

Это я точно тебе говорю.

— Как пароль входа в том время, сэр.

— Ты кто?

— Дак, эта, как иё?

— На столе танцуешь?

— Если только не постесняешься пойти со мной в пивбар.

— Зайди с черного хода.

— Нарядиться сразу пастушкой?

— Пока уборщицей.

— Мне нужны коньяк и водка.

— Зачем, если у тебя предварительно на лбу не написано, что тебя все хотят.

— Нарасхват?

— Ну-у, более-менее.

— Хорошо, но и мне тоже надо сто пятьдесят с колбаской.

— Рублей в месяц?

— Да, и трахтенберг — минимум три раза в неделю.

— Спасибо за доблесть — можешь встать в строй.

— Я поставлю тя на первый бой прямо так, — сказал.

— Скажи только пару подробностей.

— Куда бить ты и так знаешь, а вот сколько раз — сейчас подумаю.

— Надо было раньше думать. Мне уже не терпится.

— Вон идет стукачка из первого отряда — поучи ее.

— Чему? Ибо:

— Если стучит — значит — чем-то об этом думает?

— Ну, не за это же дело, на самом деле, трудится.

— Ты думаешь, она почти через день пробует ночное мясо на вкус, готово ли?

— Однозначно.

— Хорошо, будем решать.

Но всё равно не выпустил ее на ринг — только махать полотенцем, которое она и выбросила на ринг во втором же матче.

— Зачем ты так тя, Нинка?!

— Не женился, когда просила — теперь сам думай, чем платить отступные при следующем проигрыше.

Предложили, но настолько неожиданно, что отказался.

— Ась?

— Пожалуй, даже без Ась не получится.

— Почему?

— Их всех, как Колчака расстреляли еще в Сиби-и.

— Ты не выговариваешь букву эР?

— Бывает.

— Вот из ё нэйм?

— Я забыла.

— Ну, это не так плохо, ибо хуже, если:

— Забыл?

— Ты нарочно прикинулась мужиком.

— Нет, я на Колчака, Деникина, этого — как его — тоже мало похожа.

— На Чапаева?

— А при чем тут это, ибо он до сих пор не найден даже в последних, самых глубоких подвала Грем-Лина.

— Думаете, давно бежал в Америку.

— Да, это уже почти однозначно известно, но только не в северную, где ЮЭСЭЙ и Канада, а туда, где тепло.

— Где яблоки?

— Туда, где правит Миделиновый Картель.

— Коктейль?

— Не надо прикидываться глупее Кого Его.

— Кстати, здесь можно купить Разум?

— Больше, или так только, чтобы потом всю жизнь мечтать о Нобелевской Премии и так никогда и не умереть.

— Вообще?

— Я уже могу.

— Врешь?!

И предложил Василию Ивановичу продлить его жизнь до бесконечности — пока, правда, только:

— Практически?

— Естественно.

— И совсем за небольшое вознаграждение.

— Сколько?

— Ну-у, немного, немного, опишешь пару-тройку недоступных не только моему правовому сознанию, и самым последним современным методам моих леди-машин.

Василь Иваныч:

— Я так и не понял Кого Его? Где прячется Эстэ?

— Не только.

— Ле?

— Думаю, не к спеху, так как — уверен — он госпитализирован в летаргию.

— Ты вообще в курсе, что все, как Данте с Вергилием, сумевшие перебраться на другая сторона Земли.

— Под ней?

— Прямо Под ней, но внутри.

— Автоматом и приобретают это бессмертие, — думаю, — да.

Уже за двадцатой — обычно моей последней — кружкой уже Портера, темного пива, как контроллера, определяющего:

— Лишние в доме есть? — вырывает их из меня — думаю, и из него тоже:

— Без остатка?

— Да, практически ничего нового уже не остается, если не считать тех, кто уже утряс свои модификации с уже бывшими.

Выпили поровну.

— Где учился?

— В подвалах Гремлина.

— Шутишь?

— Еще на Гражданке, пред первой войной с немцами, всегда цеплял к своему бронепоезду, кроме нефти, как кого-его горючего.

— Две цистерны пива.

— Одну пива и одну Хеннесси.

— Уже тогда любил?! Я только Камю и Мартелем не брезговал.

Глава 8

— Да, хорошая была война, — несколько раз пытался вернуться туда, но разрешали только с условием.

— Навсегда?

— Тебе тоже предлагали?

— Думаю, нет. Хотя уже чего только не предлагали, авось и это было, но осознавал такие предложения, как.

— Малозначительные?

— Скорее всего, не понимал, что сие реально.

Расстался с ним при недостаточно выясненных обстоятельствах.

— Как успел? — только и спросил у На-Ви.

— Как ты сказал, мил херц, я ему ничего не дала, а он до такой степени обиделся, что.

— Из-за этого ушел?

— Я так поняла, что поразила его в самое не могу.

— Сердце.

— Мэй би и сердце, авось и болтающееся без дела иногда.

Да-а, вот так выходит в море без кампаса, как Хемингуэй на поиски очевидно имеющихся врагов, но абсолютно без:

— Ориентировки, — не всякий, не всякий может.

На что надеялся, но не в том смысле, что может проиграть при встрече с врагами, а именно:

— Заранее не побоялся этой встречи.

Он знал, что враги его найдут! Почему? Именно потому, сэр, что его они и выманивали в это:

— Темно-синее в море.