Граф — М

Посвящается моему белому коту, которого не удалось спасти

Чтобы ввести Вас сразу в курс приведу одну сцену из романа и один куплет из известнейшей песни:

Есть в саду ресторанчик приличны-й

Лёльке скучно и грустно одной-й.

Вдруг подходит к ней парень приличны-й,

Парень в кепке и зуб золото-й.

Ансамбль Аринушка

ГРАФ — М

Жека хотел опять встать, но тут в аллею, как бы нехотя повернули сержанты.

— Милиция! — негромко рявкнул Миша.

— Нам это по барабану, — сказал Юра, — у меня жена — дочь директора завода, — и кстати обнял Галю, которая ради справедливости его поправила:

— Не директора, а главного инженера.

Более того, — мягко добавила она, — я обречена заниматься проституцией.

— Почему? — успел ошарашенно спросить Юра, пока еще сержанты не дошли до Заведения, ибо двигались весьма вальяжно, как будто были не местными милиционерами, а такой сладкой парочкой, как Камилла Палья и Грэм Грин. Или Мария Каллас со своим уже Онассисом.

— Иначе я просто на просто равнодушна к этому делу. Я имею в виду к сексу, да и вообще к любому траханью.

— То вы тут ошиваетесь без конца, то вас не дозовешься! — приветливо рявкнула барменша.

Милиционеры устало брякнулись на последний из оставшихся здесь столов.

— Вина и женщин, — весело сказал один из них. А другой добавил:

— Но сначала к делу.

— Вижу вам не до дел, — сказала барменша. — Устали. Шли, шли из ментовки, аки евреи из плена египетского через моря и окияны. А ведь здесь всего пятьсот метров!

— Тихо! — поднял руку Вася и положил на стол пустой планшет.

— На кого будем писать заяву, хозяйка? — спросил второй, Валера. — На всех?

— Да, как обычно: пиши на всех.

— О чём? — спросил Вася.

— Организация мордобоя напополам с публичным домом.

Сержанты обернулись в разные стороны.

А, впрочем, эта книга о красивых и симпатичных девушках.

Эпиграф

Ты меня любишь?

А как ты меня любишь?

Глава 1

— Кто? Что? Какой, еще Граф? Нет, вы меня разыгрываете, или правду говоришь?

— А ты как думаешь? — спросил я.

— Я как думаю?! Я сейчас ничего не думаю. И знаешь почему? Голова шумит с похмелья. Или ты хочешь принести выпить? Ты кто такой вообще?

— Граф М.

— И что это значит? Граф Монте Кристо, что ли? Я тебя спрашиваю, ты кто такой? — она помолчала, и сказала, что если есть деньги, то: — Мы можем встретиться в парке.

— Я хотел приехать к тебе, но забыл…

— Забыл, где я живу? Я так и знала.

— Почему?

— По кочану. Все забывают. Не поверишь, кому ни дашь — больше никто не приходит. Хотя я беру недорого. Ты даже представить себе не можешь до чего дело дошло.

— А именно?

— Иногда приходится давать за пачку сосисок, ну и плюс оплата такси. Редко кто дает еще полтинник на завтрашний завтрак.

— Может…

— Не в этом дело, — перебила она меня, — просто ты представить не можешь ситуацию. Ни у кого нет денег.

— Неужели так бывает?

— Только так и бывает почти всегда. Думаю, госбанк печатает недостаточно денег. Так нельзя делать. Обрекают народ почти на сплошное безденежье. Ну, ты все сказать? Сказал. А то мне некогда. Тем более, еще возможно убраться придется.

— Может произойти что-то неожиданное? — спросил я, так как не понял, почему убраться будет можно, а почему нельзя.

— Прости, я не поняла, ты кто? Я это спрашиваю в том смысле, что в тебе есть что-то знакомое. Ты не этот, как его? Впрочем, по барабану, пригласи меня в парк.

— Днем?

— Ночью туда уже никто не ходит.

— А днем ходят?

— Разумеется.

— Я не понимаю, что делать в парке днем?

— Ну, а что я могу тебе сказать? Удивительно, вот и все. Я щас трахаюсь только днем. Впрочем, может быть, тебе это неизвестно. Ты кто вообще?

— А ты? — спросил я для смеха. — Я думал, это телефонная станция. — Она бросила трубку.

Я сел за столик, но меня попросили уйти, так как я ничего не заказываю.

— Холодное пиво есть?

— И так жара, — сказала барменша, — зачем тебе еще холодное пиво.

— Фантастика. Кстати, — добавил я, — это какой город?

— Там все написано, — сказала барменша.

— Где? — не понял я и машинально взглянул на вывеску.

— В Африке, — сказал один из парней за столом.

— А это Африка?

— А что же это еще?

— Нет, я думал, это какая-то деревня.

Я отошел на двадцать метров и сел на скамейку. Уже хотел подняться и уйти совсем, как появилась она.

— О, привет! — сказала она, когда уже прошла мимо и обернулась.

— Я тебе не звонил, — сказал я. А она ответила:

— Ах, это ты звонил! — и села рядом.

— Зайдем в шашлычную?

— Это шашлычная? — я показал на кусты, за которыми скрывался навес с деревянной косой решеткой и стенами.

— Оттуда идет дымок, — ответила она, — а я хочу есть. — И добавила:

— Ты там уже был? Картофельное пюре с котлетой там есть?

— Возможно, они там всегда есть.

— Вот и я думаю, возможно. А вдруг нет? Я ведь уже настроилась.

— Ты так хочешь есть?

— Я пила три дня. Ты представляешь, меня три дня трахали, а есть не давали.

— Почему?

— У них ничего не было.

— Зачем тогда было с ними ходить? — удивился я.

— Обещали, что деньги будут.

— Сколько они тебе должны?

— С каждого по тысяче.

— Итого три тысячи?

— Да. Хотя, если честно, я обещала им сделать скидку.

Мы сели за столик у другой стены. Потому что у той, у левой от входа так и сидели трое парней, а по середине уже находились две девушки. Молодые и, можно сказать, красивые. Но курили. Одна, правда уже не курила, но дымящаяся сигарета лежала наготове. Правда, на той же тарелке, что картофельное пюре.

— Котлеты, наверное, не очень вкусные, — сказал я.

— Почему? Ты на нее не смотри, — Наташа кивнула на соседний столик.

— Думаешь, без пива она не привыкла завтракать?

— Дело не совсем в этом. Ей тоже вчера не заплатили. Все малолетки хотят без денег. Но она не потому много не ест, что денег мало, а потому что расстроена.

— Опять не заплатили? — удивился я. И добавил: — Не люди, а какие-то… какая-то…

— Скотобаза. Конечно.

— Зачем тогда надеяться, что заплатят?

— Иногда у них бывают деньги. Здесь во всех деревнях делают двери, зарплата большая.

— Сколько?

— Не знаю точно, я сбилась со счета. Доллар меняется, а мои мозги за ним не успевают. Но где-то тысяч пять, или десять, я думаю.

— Сколько это будет в долларах?

— Надо разделить на шесть.

— Рядом с тобой я что-то тоже потерял способность делить и умножать.

— В каком смысле? Если хочешь, мы можем прямо сейчас отойти за эти кусты, и ты меня трахнешь. Пойдем? Нет, подожди, я сначала доем котлету с картофелем пюре. А то как знать, когда опять подадут. Между прочим, у меня уже есть ребенок. Где взять деньги на прокорм — неизвестно. Вроде бы придумали выход вместе со Светкой заняться основательно проституцией — никакого толку.

— Почему?

— Народ не привык платить за удовольствие. Нет, за котлеты с картошкой они платят, а за это не хотят. Не приучены, мать их. Все бы просто так, по любви. Скоты. Одно слово:

— Скотобаза.

— Кстати:

— А ты где был? В Москве? А Светка дура хочет замуж выходить. Ты же ее любил больше меня.

— Ей сколько лет-то уже? — спросил я.

— Больше двадцати.

— Это не ответ.

— Двадцать пять. Но лучше никому об этом не говорить. Знаешь почему? Здесь считается, что в этом возрасте не трахаются уже. Нет, точно тебе говорю, они считают нас за покойников.

— Кто?

— Малолетки. А какие мы были! Помнишь, как бросали всех и ходили вдвоем с тобой одним? Соревновались, кому ты кончишь ей ли мне. Почему ты кончал ей, а не мне?

— Ты хочешь, чтобы я подарил тебе сапоги?

— Да. Ей ты тогда подарил. Я тебя держала, держала за жопу, а ты все равно на нее полез. Зачем ты это сделал?

А задумался, но всё же сказал:

— Ты пошла с другим.

— Да. Ты не хотел трахаться каждый день. А я не могла отказаться, если предлагают. Я конечно поняла, что поэтому ты отдал ей модные двойные сапоги. Но все равно ты бы должен мне что-нибудь подарить. И знаешь почему?

— Почему?

— Я переводила к тебе всю нашу группу. Помнишь, ты все просил привести тебе Пастушку. Помнишь, дочь пастуха? Жопа у нее была:

— Во! — Намного больше нормы.

— Она собралась замуж, а ты очень уж хотел ее трахнуть. Хочешь спросить, где она сейчас? Не знаю. По-моему, тогда ты перетрахал всех Пэтэушниц в городе.

Кстати, эти твари не из нашего города. — Она показала на двух девушек, ожидающих за картошкой с котлетами, что трое парней догадаются за них заплатить.

— Вполне возможно, у них вообще нет денег, — сказала Наташа. — Хотя нет, по полтиннику за ночь, наверное, им дали.

— Сидят так, как будто ночи им было мало.

— Просто это обычная посадка тех, кто всегда готов заработать.

— Наверное, на электричку в свою деревню не хватает.

— Молодые сучки, — сказала Наташа, — эти трое их снимут.

— Что-то не видно, чтобы они обращали на этих дам внимание.

— Сейчас нажрутся, напьются барматухи и полезут. Проблема в другом: мало заплатят. Впрочем, — добавила она, — я могу заставить их заплатить. Вот даже за меня, не очень накрашенную заплатят. Хочешь?

— Что? Посмотреть? Лучше не надо. Скандалу будет много.

— Купи мне стакан вина.

— Может пятьдесят коньяку?

— С коньяка меня развезет.

— С пятидесяти грамм?

— Я по пятьдесят не пью. Лучше шампанского. На шампанское у тебя деньги есть?

— Конечно.

— Давай тогда. И закажи шашлыки на углях. Не бойся, за шашлыки тебе платить не придется. Они заплатят.

Глава 2

— Э, послушайте, — обратилась она — как она их назвала: дровосекам, хотя они и были предположительно обработчиками древесины под двери — скока будет?

— Чё скока? — спросил один высокий в белом с черными змеями свитере. И выпил кстати. — Впрочем, извольте, я отвечу: — Скока сможешь — столько и будет. Плюс скидка на пенсионный возраст.

— Ты сказал плюс? — спросил второй, — а имел, наверное, в виду минус.

— Почему? Ибо: кому-то всегда плюс. И знаете почему? Потому что кому-то всегда минус. — И все трое многозначительно улыбнулись, как люди имеющие свой не только целый лес деревьев, но и достаточно профессиональных проституток.

Она выпила шампанского, к которому я раньше приучал всех, и встала.

— Нет, я еще не пьяная, — сказала Наташа, — налей еще. Можно?

— Да, без сомнения.

Но они подошли все-таки к молодым, с дымящимися на картофельном пюре окурками. Точнее, подошел пока один, и увел одну, которая первой положила окурок на тарелку. Хотя партнеры по лесопильному делу советовали ему начать с другой.

— Почему? — не понял он.

— Она красивая, — сказал один.

— А что это значит? — сказал второй.

— Я не знаю, — сказал Миша, который первым решился подойди к девушкам. Не то, что бы другие очень уж стеснялись от недопития, а просто боялись заразиться. Как сказал один из них:

— Прошлой ночью вполне могло не хватить презервативов.

Тем не менее, этот Миша в бело-черно-змеином свитере не мог удержаться.

— Она мне напоминает какую-то старую актрису.

— Что это значит? — спросил Юра. — Ломаться, что ли, будет сначала?

— Точно! — обрадовался Миша, что нашелся человек, который его понимает.

— Я Станиславский — я не верю, — сказал Женя, он не был, кстати говоря, дровосеком, а просто был бывшим капитаном, уволенным в запас досрочно за взятки, которые он называл бизнесом по освобождению некоторых просящих отпустить их пожалуйста на все четыре стороны без необходимой службы в армии. И он им обычно отвечал:

— Собственно, я только этим здесь и занимаюсь. — Тем не менее выгнали, ибо мало давал начальству, так как считал, что:

— Этим баранам, хватит и полштуки в месяц. — Впрочем, это его личное дело, каждый по-своему с ума сходит, как любили говорить в этом городе.

— В общем, я пошел, — сказал свитерный Миша, и потопал.

— Чё, идти, что ли? — спросила вторая маленькая светловолосая подруга.

— Не с тобой, — крякнул Миша. И девушка, похожая в молодости на исполнительницу роли:

— Жить на земле без любви невозможно-о-о! Это я точно тебе говорю-ю-ю, — пошла за ним, как будто была немая.

И даже в процессе продолжительного секса за кустами, она не проронила ни слова. Миша тоже удивился, что очень хотел спросить ее:

— Ты немая? — Но так и не спросил. Решил:

— В следующий раз. — Их чего следует, Актриса ему понравилась. А насчет непредвиденных заболеваний — у него всегда была с собой пачка, резервная пачка презервативов, о которой он никому не говорил.

Дама получила два стольника, и так же молча и грациозно двинулась назад к своей, правда уже погасшей на картофельном пюре сигарете.

А Миша сначала зашел в туалет. А когда из него возвращался понял:

— Дал слишком много. — Ибо:

— Если трахнуть всех троих, не считая барменшу, и они так же ему понравятся — уйдет шесть сотен, а это много, ибо представляет собой в результате неизбежной конвертации:

— Сто баксов!

— Да за такое бабло я могу и Заграницей кого-нибудь оприходовать, — рявкнул он вслух. — Да и вообще, поднимать цены до такой степени не стоило. Полтинник — красная цела любой — слово на букву б — в этом городе! — крикнул он так громко, что все повернулись в его сторону, но никто — что замечательно — не разобрал сути его безапелляционного предложения.

Пока они молча шуршали за кустами, Наташа обратилась к лесникам — как она мне объяснила — с речью:

— Следующий будешь ты! — показала она пальцем на рыжего Юру. И добавила: — Со мной. — А между прочим выпила уже почти всё шампанское. Правда, оно было холодное, хотя и без льда. Но первую бутылку можно пить и без льда, если оно только что из холодильника.

— Заткнись, ты, кобыла! — рявкнул Женя.

— Нет, нет, не кобыла, — заторопился Юра, так как испугался:

— Сейчас ведь обломают весь уже начавшийся кайф.

— Он оговорился.

— Пусть извинится, — сказала Наташа.

— Не буду, — сказал капитан, который никак не мог стать майором: его уже выгнали из военкомата, а за одно и из всей остальной армии.

— Ну, ты чё, — обратился к нему миролюбиво Юра, — хочешь, чтобы я опять уехал на свою лесопилку, никого не трахнув предварительно?

— Ладно, извини, — крякнул Женя, — я больше так делать не буду.

— А как ты будешь? — спросила Наташа.

Он поставил перед собой руки в боксерскую стойку. Правда, пока в сидячую.

— Пусть извинится, — повторила Наташа.

— Хорошо, хорошо, — сказал Женя, видя разочарованное лицо Юры, что, мол, трахаться уже больше ни с кем не придется. А мысленно, он ведь трахнул здесь уже многих.

— Не так, — сказала Наташа.

— А как?

— Поцелуй меня сюда, — она подняла юбку.

— Лучше ты у меня отсоси, — выдал Женя-боксер. Не боксер, а просто пока что кандидат в мастера спорта. Правда, не пока, а уже навсегда, так как капитаны, не ставшие майорами в дальнейших спортивных достижениях не нуждаются.

— Ты сам это сказал, — сказала Наташа, — я тебя за язык не тянула. — И добавила: — Пойдем.

Они уже хотели юркнуть в кусты, в сторону противоположную той, откуда еще не вернулся Миша, когда Наташа вдруг хлопнула себя по лбу:

— Чуть не забыла!

— Что? — удивился Женя-боксер.

— Отдай ему тысячу-то, чтобы я уже знала:

— Бабло-то у меня есть! — Наташа сладко улыбнулась.

— Тысячу? — переспросил Жека. — А не много?

— Дак с таких скотов, как ты, я меньше не беру, — на этот раз серьезно сказала девушка.

Жека сделал обиженную рожу, и… и согласился.

Они ушли, а Миша, наоборот, вернулся. Но вернулся с такой расстроенной рожей, что не только Юра, но и барменша рассмеялись.

— Не хватило, что ли? — удивленно спросил Юра.

— А что, заметно?

— Очень. Такое впечатление, что тебе не только она не дала, — Юра кивнул на Актрису, пытавшуюся разжечь размокший уже в картошке окурок, но и вообще:

— Никто не дает.

— За деньги-то дураку дашь, — ответил Миша, не пытаясь пока объяснить другу, почему он заплатил Артистке двести Рэ, так как и сам этого понять не мог.

— Короче, как говорили древние турки, я пошел, — сказал Юра, и предложил маленькой девчушке, но между прочим, блондинке, нет, не руку и сердце, а сразу сто пятьдесят рублей. Он сначала хотел дать сто, но подумал, что очень хочет счастья. А как достигнуть счастья без счастья другого человека? И решил, что пятьдесят рублей сверх того, что он задумал для собственного счастья, сделают его обоюдоострым.

Он ждал ответной улыбки, но девушка — Галя — спокойно, как удав, пошла впереди него, но, видимо, хорошо не подумала:

— Двинулась туда, где уже были Жека с Нат.

К счастью, они не столкнулись. Хотя с другой стороны, когда каждый думает о своем, можно пройти рядом и не заметить тех, кто уже кончил дело и гуляет смело. Тут можно даже попытаться разобраться, кто чувствует себя более свободно и независимо:

— Тот, кто с поля, или тот, кто только еще едет в поле. — Но мы, разумеется, делать этого не будем.

Наташа села за стол, подняла бутылку, вздохнула:

— Пусто, — и уставилась на меня вопросительными глазами.

— Что? — спросил я. — Не заплатил?

— Ты догадался? Нет, я в том смысле, что:

— Или знал заранее?

— Я ему скажу, чтобы заплатил.

— Хорошо. А то мне обидно.

— Эх, ты, чума, — сказал я, — заплати, пожалуйста, даме.

— Я?! — даже дернулся, как загнанный конь Миша в своем белом с черными узорами свитере.

— И ты тоже, — неожиданно вставила Нат. — Прошлый раз, помнишь, обещал двести пятьдесят, а дал и итоге только сто.

— Зря ты это сделала, — сказал я.

— Почему? — спросила Нат. — Надо ковать железный, пока горячий. Ты сам всегда так говорил.

— Так-то так, но я могу с двоими не справиться.

— Ты не один, — ответила Наташа, — я с тобой.

— Все равно, пока сиди, не встревай.

— Дай мне денег на бутылку шампанского, я пока куплю, хорошо?

— Хорошо, конечно, — я дал полтинник.

— Две взять? — спросила она негромко.

— Возьми, но пусть пока вторая стоит в холодильнике.

— Не-е, надо брать сюда. И знаешь почему? Вдруг придется драться? Шампанским хорошо бить по балде — сразу наповал.

— Хорошо бери обе.

— Заодно я оплачу свой ужин.

— Конечно. И мой не забудь.

— Что у тебя было?

— А ты не помнишь?

— Я вообще никогда ничего не запоминаю.

— Яичница с ветчиной и свежим огурцом.

— Точно, теперь вспомнила. Но это больше похоже на завтрак.

— Да? Хорошо, заплати, как за завтрак.

— А разница?

— Думаю, что ужин можно повторить, а завтрак — никогда.

Она пошла к прилавку, а я уже должен был лицезреть перед собой Жеку-боксера.

Но тут вернулся радостно-измученный Юра с Галей и сказал, чтобы мы не портили ему:

— Обедню.

— Нет, нет, я хоть и насладился вполне, но и хочу еще не меньше. Честно! Более того, это, скорее всего, моя будущая жена.

Народ начал безмолвствовать. Но этот Женя решил все-таки один раз меня ударить. Он вытянул вперед руку, которую я давно ждал. Поэтому схватил ее, как подарок, и используя ее, как спортивного коня, взлетел вверх ногами, одной из которых зацепил этого боксера за подбородок. Можно сказать, что ударил по шее, но с другой стороны. А значит, по горлу, и таким образом, заставил потерять равновесие.

Боксер изумился, что оказался на полу, а лапа его у меня на болевом. Он вроде уже начал стучать по полу, что, мол, сдается, но я решил:

— Слишком рано, — и сломал ему руку.

Зря, конечно, но теперь уж думать поздно.

Далее, вместо того, чтобы угомониться, Жека просит купить ему шампанского. Тогда он всё забудет, и не будет заявлять в милицию о сломанной руке. Галя — дочь главного инженера. Барменша просит трахнуть и ее. Иначе она напишет заявление подошедшим сержантам, что мы здесь устроили драку напополам с публичным домом.

Глава 3

— Купи и мне шампанского, — сказал Жека. Я повернулся кругом.

— Ты к кому обращаешься? — спросил я.

— К тебе. И знаешь почему? Я заплатил тысячу до того, как сделать миньетори.

— Почему ты так решил?

— Просто вспомнил.

— Он, видимо, еще не понял, что рука-то у него сломана, — сказала Нат, ставя на стол холодные бутылки.

— Налейте, конечно, — попросил Миша, — ибо мы шампанское не пьем, и налить ему на рану не можем. Всё-таки рука у него болтается, как будто на самом деле сломана.

— Налить, что ли?

— А он заплатил?

— Нет.

— Тогда пусть сосет лапу.

Жека встал, и сделал несколько ударов по воздуху левой рукой.

— Опять тренируется.

— Мало получил.

— Я заплатил, налейте мне шампанского.

— Опять начал свою песню, — сказала Наташа. И добавила: — Он заплатил?

— Честно?

— Да, лучше всегда говорить больше правды.

— Если честно, я не помню.

— Ну-у! Тогда точно не давал. Из него вытащить деньги, все равно что у голодной собаки отнять кость. Не отдаст ни за что.

— Да, теперь я вспомнил: не давал, однозначно.

— Если бы я не давал, как бы ты пошла со мной? — занялся логикой капитан.

— Честно? Сама не знаю. Чё-то завидно, наверное, стало, что всех трахают, а меня даже с триппером всё равно никто не хочет.

— Если это правда, я оторву тебе голову, как креветке, — сказал Жека, но было видно, что теперь он немного действительно испугался. Жена у него была завсклад и обещала ему не сегодня завтра припереть кроссовки Адидас, а он, соответственно, обещал ее трахнуть именно сегодня — как следует. Что означало:

— Довести ее до такого экстаза, чтобы она сама попросила:

— Миньету! — А не так, чтобы как обычно пришлось ее долго об этом умолять.

— Не боись, — сказала Наташа, — это было намедни.

— А теперь?

— А теперь прошло. Теперь только этот, как его? остался.

Жека хотел опять встать, но тут в аллею, как бы нехотя повернули сержанты.

— Милиция! — негромко рявкнул Миша.

— Нам это по барабану, — сказал Юра, — у меня жена — дочь директора завода, — и кстати обнял Галю, которая ради справедливости его поправила:

— Не директора, а главного инженера.

Более того, — мягко добавила она, — я обречена заниматься проституцией.

— Почему? — успел ошарашенно спросить Юра, пока еще сержанты не дошли до Заведения, ибо двигались весьма вальяжно, как будто были не местными милиционерами, а такой сладкой парочкой, как Камилла Палья и Грэм Грин. Или Мария Каллас со своим уже Онассисом.

— Иначе я просто на просто равнодушна к этому делу. Я имею в виду к сексу, да и вообще к любому траханью.

— То вы тут ошиваетесь без конца, то вас не дозовешься! — приветливо рявкнула барменша.

Милиционеры устало брякнулись на последний из оставшихся здесь столов.

— Вина и женщин, — весело сказал один из них. А другой добавил:

— Но сначала к делу.

— Вижу вам не до дел, — сказала барменша. — Устали. Шли, шли из ментовки, аки евреи из плена египетского через моря и окияны. А ведь здесь всего пятьсот метров!

— Тихо! — поднял руку Вася, и положил на стол пустой планшет.

— На кого будем писать заяву, хозяйка? — спросил второй, Валера. — На всех?

— Да, как обычно: пиши на всех.

— О чем? — спросил Вася.

— Организация мордобоя напополам с публичным домом.

Сержанты обернулись в разные стороны.

— Здесь некого трахать, — сказал один. — Ты как, Валера, стал бы кого-нибудь, или кого-либа трахать из присутствующих? Я — нет.

— Я буду.

— Кого?

— Вот эту… — сказал он, но пока что водил пальцем туда-сюда. — Ни по эту, ни то ту, — и неожиданно показал пальцем на саму барменшу.

— Да ну, брось ты, врешь ведь, наверное. А впрочем, слово не воробей — пошли.

— Куда? — испугался Валера.

— За занавеску. Давай, давай, а то, действительно, я не хочу больше ждать.

Валера обвел подозрительным взглядом окружающий его партер, и резюмировал:

— Она шутит.

И все поняли, что, как минимум, придется заплатить.

— Сколько? — спросил я.

— Мы сами будем решать, — сказал Вася, — не надо спрашивать дополнительно.

— Отдай им мою тысячу, — сказал Жека.

— Ты кому это сказал? — спросил милиционер.

— Не тебе, надеюсь.

— Смотри не надейся, а то сам сейчас заплатишь, — сказал второй, Вася.

— Давайте не будем обострять отношения, — сказала барменша, — пусть кто-нибудь трахнет и меня, и разойдемся полюбовно.

— Не, не, не! — замахал авторучкой Валера, — теперь обязательно кто-то должен заплатить. Иначе всё не будет иметь никакого смысла.

— Отдай им мою тысячу, — опять сказал Жека-боксер.

— Ты мне ее давал?

— Прекратите посторонние разговоры, — сказал Вася. И добавил: — Ты, иди сюда.

— Я? — удивилась Наташа. — Меня трахают практически бесплатно, и я еще отвечать должна, по-вашему?

— Никто тебя не съест, садись за стол, — сказал Вася.

— При таком отношении никто не будет сюда ходить, — сказал я.

— Да ей-то все равно, — сказал долго молчавший Миша, — это не ее кафе.

— Она только барменша, которую никто не трахает, — добавил Юра, и заодно пощекотал Галю за коленку.

— Я должна дать сначала всем остальным, чтобы опять захотеть тебя, — прошептала она ему на ухо, что заставило Юру задуматься:

— Способен ли он это понять когда-нибудь? Или нет. Скорее всего это можно сделать, если очень захотеть. Но с другой стороны и вероятности для этого тоже немного. Как быть? А ведь очень хочется.

— Ты, — показал пальцем на Юру милиционер, — тоже сядь сюда.

— Это обязательно?

— Да, желательно.

Когда сержанты исписали штук шесть каких-то заявлений и объяснений, и вздохнули облегченно со словами:

— Сейчас бы пива! — Наташа наблевала им на стол. Да так, что с него полилось на все четыре стороны.

— Мать твою-ю! — воскликнул Вася, — как ты могла?

— Это все из-за него, — Наташа показала на Женю-боксера. — Он мне кончил в рот.

— Так это когда было-то! — нагло ответил Жека.

— Да, было давно, но вспомнила я об этом только сейчас, — сказала Наташа, и опять наклонилась над столом.

Все разбежались в стороны.

Как будто кто-то бросил гранату в центр этой забегаловки.

Глава 4

— Мы бежали, бежали опасаясь погони, чтобы нас не догнал — пистолета заряд! — крикнула увязавшаяся за нами Галя. И добавила:

— Вы хоть заплатили за обед-то?

— Нет, — ответил я.

— Почему?

— Мы его вернули, — ответила Наташа. — И знаешь, на душе стало намного легче.

— Так-то и я могла бы заплатить, — сказала Галя. — Для этого надо сунуть два пальца в рот, да?

— Два хорошо, — ответила Нат, — но лучше засунь сразу три.

— Я не поняла, вы хотите меня обидеть?

— Нет, конечно, — сказал я, и добавил: — Ты пойдешь с нами?

Наташа успела сказать раньше:

— Вот повезло! Опять мне сапоги не достанутся!

— Нет, не беспокойся, — сказал я, — ты первая в очереди на сапоги. И не только.

— Зато у меня нет триппера, — вставила Галя.

— Прекратите, прекратите эти дурацкие разговоры о болезнях! — воскликнул я, — лучше говорите, о чем-нибудь другом.

— О чем, например? — спросила Наташа, — о затычках тебе разговоры нравятся?

— Нет, действительно, есть и другие темы, — сказала Галя, — давайте обсудим позу Гиены, недавно введенную в русской Камасутре.

— Есть такая поза? — удивился я. — Не знал. Это как? Кусаются?

— И царапаются, — сказала Наташа.

— Правильно, — сказала Галя, — вы уже знаете?

— Мне не нравится, когда меня царапают, — сказал я.

— Я не буду тебя кусать, а ты меня будешь, — сказала Галя.

— Так-то и я согласна, — сказала Наташа.

— Не будем ласкаться, — сказала Галя, — а будем кусаться!

— Мысль интересная, но трудно реализуемая в реальности, — сказал я.

— За день так накусаешься, что ночью бы лучше от этого отдохнуть, — сказала Наташа. — Хочется заняться чем-нибудь другим.

Мы зашли к ней домой. Ребенок был у прабабушки, в холодильнике не было ничего.

— Ты где-нибудь работаешь? — спросила Галя.

— Сейчас? Нет.

— Я тоже. Целый день сидеть в универмаге, или в универсаме — тоска.

— В конце смены подвалит какой-нибудь дебил, пригласит, и пойдешь, куда-угодно, хоть сразу в баню.

Пришла мать от соседки, и сразу спросила:

— Деньги есть?

— Ну, откуда у меня деньги! — воскликнула Наташа, — что ты спрашиваешь.

— Деньги есть, — ответил я, — вот возьмите три тысячи.

— Зачем? Мне нечем отдавать, — сказала Наташа.

— Я тебе должен, — сказал я.

— На сапоги? Лучше купи мне сапоги, а то ходить не в чем.

— Ну, что кому? — спросила мать. — Давайте лучше мне, я куплю еды ребенку.

— Вы пьете?

— Я — нет, а она, — мать указала на Нат, — почти, как лошадь.

— Да хватит врать!

— Нет, правда, она обещала бросить, когда устроится на работу.

Деньги остались у матери, и мы вышли.

— Куда теперь? — спросила Галя. — Я домой не пойду.

— Может, опять в парк?

— В этот лучше не ходить.

— В другом нет кафе.

— Есть, как же,

— А это, Гребешок. Оно в закрытом помещении.

— Так сейчас есть веранда. К тому же у Дома Культуры шашлыки жарят. Я пробовала — вкусные-е.

— Ты, наверное, тогда была голодная, как дикий кролик.

— Я не кролик — я гиена.

— Гиена огненная? — вступил я в разговор.

— Все Гали огненные.

Мы взяли шампуры с шашлыками, и только тут я вспомнил, что отдал все деньги Наташиной матери. Признаваться не хотелось, что:

— С собой у меня не было.

Подумают, что вообще больше нет. Хотя вряд ли. Меня помнят здесь всегда с деньгами.

— Вы, это… заказывайте пока, а я… а я сейчас подойду. Хорошо?

— Хорошо да, или хорошо нет? — помнишь, как ты говорил раньше?

— Закажи лучше сам, а мы тебя подождем, хорошо? — сказала Галя.

— Да, так было бы… так было бы, я думаю, лучше, — сказала Нат.

— Или еще лучше: мы пойдем с тобой.

— Мы можем опоздать. Шашлыки могут кончиться.

— Да? Тогда нам лучше остаться.

— Ты дура, что ли?

— Впрочем, ты права, я же блондинка. Если шашлыки закончатся — нам нужно будет платить, а ты будешь находиться в опоздании. Я права?

— Ты всегда права! — рявкнула Нат.

— По-другому быть не может, потому что я блондинка. В принципе, у меня есть пять тысяч, но это Н — З. Вы знаете, что такое Н — З?

— Неприкосновенный запас, — сказал я.

— Ненужный запас, — сказала Нат.

— Это ближе к истине, — сказала Галя. — Поэтому, иди, конечно.

Я взял сто долларов и, когда вернулся на поляну у Дома Культуры, обнаружил, что Нат сидит одна, а Галю трахают в кустах четверо.

— Что?

— Она все деньги отдала мужикам. Нам нечем платить за шашлыки, а мы съели не два даже, а шесть. Представляешь, она заказала шесть шашлыков и две бутылки водки. Водка здесь с бешеной наценкой. Я бы лучше в магазин сходила. Но…

— Что но? — не понял я.

— Подвалили четыре лба, и все — представляешь все! — понравились ей.

— Это для них она заказала шашлыки?

— Нет, она сначала заказала, а потом они подвалили.

— Мистика.

— Да, как в сказке: жили были три богатыря, даже четыре, и поняли, что где-то вот-вот начнут жарить четыре лишних шашлыка. Решили: катим? Есс!

А шашлыки заказывали не для них. Просто мы сразу взяли по два каждому. Ты в курсе, что всегда хорошо съесть сначала по одному горячему шашлыку, а потом иметь в запасе еще один холодный и медленно доедать его с пивом?

— Это ты сама придумала?

— У меня есть опыт. Раньше меня часто таскали на шашлыки.

— Зачем?

— Странный вопрос. Трахать же ж надо кого-то. Не между берез же ж совать. Что будем теперь делать? Ты принес деньги?

— Разумеется.

— Разумеется, это хорошо. И да, ты представляешь, эти пацаны, как будто знали, что с нее можно взять деньги за траханье.

— Да, обычно бывает наоборот.

— Здесь что-то необычное.

— Может быть они за ней следят.

— Она не дочь премьер-министра, чтобы за ней следить.

— Как раз это может быть. Если правда, что у нее отец — Главный инженер завода. Там, как я слышал, сейчас выдают всем акции. Люди радуются. Если обычные люди зарабатывают на этом по пять-десять тысяч долларов, то легко можно предположить, сколько будут иметь директор, главный инженер, главный бухгалтер, парторг.

— Во сколько, ты думаешь? Раз в десять?

— Сейчас посчитаю. Так, семь ю восемь… Щас. Есть!

— Сколько?

— Больше, чем в три тысячи раз.

— Это много?

— Это очень много. Например, ты сколько платишь за обед?

— Рубль.

— Это когда было. Сейчас рублей пять, я думаю.

— А он платит?

— Он? Не меньше тысячи.

— Это много.

— Ну, не меньше пятисот. А скоро будет платить по две с половиной.

— За обед?

— Да. Из этого можно сделать только один вывод.

— Да. Какой?

— Деньги девать просто некуда. Можно потратить на обед две с половиной тысячи. Не выбрасывать же их на самом деле.

— С вас триста пятьдесят рублей, — сказал приблизившись шашлычник. И добавил: — Нашли деньги-то, наконец.

— Спасибо, да, — поспешно ответил я, видя, что Наташа настроилась на грубый ответ ему. Вроде того, что, мол, иди воруй дальше, или просто:

— Не твое дело. — И про себя: — Тварь. — Хотя здесь, я как понял, все было по-честному. Как обычно сто сорок граммов заменяли на сто двадцать, но не на восемьдесят, как делают бывает некоторые.

— Хочешь торговать шашлыками? — спросил я ее.

— Я? Кто меня возьмет.

— Я куплю тебе это место. Деньги будут.

— Я не люблю контролеров. Начнут приставать, что недовесила, обругаю матом, все равно попросят уйти. Нет, я бы не против, но не получится. Мне легче тарелки собирать, но за это мало платят.

— Вообще, я думаю, если не воровать, то ничего не заработаешь, — послышался голос за нашей спиной.

— Явилась — не запылилась, — брякнула Наташа. — Натрахалась? Деньги все засадила.

— Это вопрос?

— Нет, это ответ.

— Где ты теперь денег возьмешь. К отцу попрешься?

— Я никогда об этом не думаю. Ко мне деньги сами приходят.

— Мне бы так, — сказала Наташа. И добавила: — Давай обменяемся.

— У тебя что? — сказала Галя.

— Термос.

— Как термос, немецкий? Или американский? — спросила Галя.

— Немецкий, но сделан в Китае.

— Вряд ли меня это заинтересует.

— Но он необычный. Он разбит. Представляете? Купила отличный китайский термос с цветами. Цвет — темная вишня, как я люблю. Сам открывается. Крышка быстро отворачивается, и термос автоматически открывается. Надеваю вишневую крышку, и доступ к воде автоматически перекрывается. Как автоматическая коробка передач в Тойоте.

Глава 5

— А ты ездила на Тойоте?

— Почему бы нет? Сейчас во Владивостоке делают беспошлинный импорт. Бросают в Японии новые запчасти в море, а здесь их собирают, как металлолом восьмидесятых. Машина новая, а брать с нее нечего. Поэтому. Поэтому здесь полно японских тачек с коробками автомат. Я сначала не понимала:

— Зачем тачке коробка автомат? Для тех, кто не научился ездить? Нет, оказывается. Я поняла в этом есть большой кайф, мозг радуется, как будто нашел счастье. Так же был сделан и этот термос.

— Был? — спросила Галя.

— Нет, он есть, но без колбы.

— А где она?

— Ее сглазили. Вы знаете, что такое сглазить вещь? Вы в детстве одевали прохладным вечером новые ботинки, только сегодня или вчера купленные? Одевали? Тогда возможно вы знаете, как происходит сглаз:

— Вам просто наступают на новую кожу, чтобы лучше носились. Делают это со словами:

— Надо обновить.

— Да, я это знаю, — сказал я.

— Но это можно сделать еще проще. Надо только спросить:

— Ты купила новый термос? Всё — считай, что термоса у вас уже нет. Этим вопросом его сглазили. И он разбился. — На глазах у Наташи выступили слезы.

— Кто тебя спросил о нем? — сказала Галя, — мужик?

— Мать конечно. Мужик не может навредить словами, только если на вас наступит.

— Я согласна, — сказала Галя. — Только если слово мать заменить на слово отец.

— А если мужик близкий? — спросил я.

— Таких не бывает, — сказали обе почти хором. И добавили:

— Если не считать тебя, конечно, — и обняли меня беззаветно.

— Вы платить будете? — опять подошел шашлычник.

— Тебе уже заплатили! — рявкнула Наташа. — И вообще, ты нам мешаешь.

— Вы не платили, — сказал он и угрюмо отошел, но недалеко. По крайней мере, до своего мангала он не дошел.

— Вы заметили, что у него паук? — прошептала Галя.

— Да? Я не заметил.

— Вот здесь, на шее, ползет из-под рубашки. Огромный! Как настоящий.

— И что это значит? — спросила Наташа.

— Если попросит, придется давать обязательно, — ответила Галя.

— Хреновина.

— Нет, это точно. Как схватит клещами, не оторвется, пока…

— Пока всю кровь не высосет?

— Пока не натрахается до отвала.

— Кому чего, — вздохнула Нат. И добавила: — Ну, ты меняешься?

— Что на что?

— Ты слышала, что я предлагаю.

— Сломанный термос мне, кажется, не нужен.

— Но я же верю, что тебе везет на деньги. Ты тоже в натуре не можешь ничего предложить. Нет ведь ничего видимого!

— По крайней мере, от моего дара тебе не будет никакой обузы.

— Это верно. Термос надо носить с собой. Впрочем, не обязательно. Можно отомстить и завтра.

— Он может мстить?

— В этом его сила.

— Разбитого китайского термоса?

— Ты меня правильно поняла.

Далее, Галя требует от парней, которые ее трахали 3800 сдачи. Говорит:

— Я просто обсчиталась, думала курс доллара уже один к двадцати пяти, а он все еще только один к шести. Все смеются, она берет у Наташи термос и применяет его, прослушав предварительно инструкцию от Наташи. У парней ломаются руки и ноги, но не сразу. Это происходит вечером на танцах, где они начинают собирать деньги, чтобы отдать Гале, как сдачу.

Вернулись из туалета, вероятно, четверо парней, которые трахали Галю в кустах. А она вдруг схватилась за голову и крикнула:

— Вот, пожалуйста, я опять нашла бабло! — Некоторые даже остановились после этого ее возгласа.

— Они мне должны! Честно, я неправильно посчитала курс доллара. Я думала, что он один к двадцати пяти, и он еще один к шести. Эх, вы, отдайте сдачу 3800!

— Так что, нам всего по пятьдесят долларов, достанется? — спросил один из них, заказывая шашлыки. — Это мало.

— Мало ли, много ли, — заступилась за подругу Нат, — но если договаривались по пятьдесят — значит по пятьдесят. По триста рублей вам хватит во как! — она приложила ладонь к горлу и чиркнула.

— Мы не отдадим, — сказал другой.

— Надо было раньше думать, — сказал третий. Четвертый молча рассчитывался с шашлычником. С нас почему-то он сразу не взял.

— Вот, пожалуйста, — сказала Нат деньги к тебе пришли, а взять ты их не можешь. Ну?

— Что?

— Ты мне будешь отдавать деньги.

— А ты мне термос? Я не буду его с собой таскать. Меня и так-то некоторые за дуру считают, а так будут…

— Считать за дуру с термосом, — засмеялась Нат.

— Может вам объединиться? — сказал я. — Каждый остается при своих способностях, а делить будете все пополам.

— Как мы назовем нашу новую фирму? — сказала Галя.

— Ты согласна? Хорошо. Я тоже согласна. Тогда я сейчас выставлю термос, и деньги у нас будут.

— Он точно у тебя с собой? — спросила Галя. — Никогда бы не подумала, что ты так педантична.

— Мать грозилась выбросить, если не будет денег. Я взяла его с собой, — Наташа погладила сначала вишневую крышку, потом цветы на металле.

— Ты ему не будешь ничего говорить? — спросила Галя. — Ну, чтобы выполнил твое желание.

— Он и так все понимает. Не собака, ему не надо говорить — фас!

Но ничего так и не произошло. Пришлось заплатить мне. Зато вечером на танцплощадке было целое побоище.

— Вы не взяли с собой термос? — спросил я, когда пришел на танцы. Девушки стояли у кассы.

— Я думаю, в этом нет смысла, — сказала Нат. — Он уже сработал днем.

— Бессмысленно. Я в это абсолютно не верю, — сказала Галя.

— Нет, ты действительно не взяла его с собой? — удивился я. — Тогда, конечно, кина не будет. Ибо: и так-то это было очень сомнительно, а теперь — просто невыполнимо.

— Посмотрим. Так уже было, — сказала Наташа.

Мы танцевали втроем. Танцы были в самом разгаре. Неожиданно через забор перелезли четыре человека в черных масках.

— Началось, — выдохнула Наташа.

— Невероятно, — сказал я. И Галя меня поддержала:

— Не пойму, чё они будут делать?

Но они вынули дубинки, и начали избивать. Кого? Нет, не этих четверых пацанов, которые не отдали днем Гале сдачу, а музыкантов. Залезли на балкон, где играл оркестр, использовав для этой процедуры плечи друг друга.

— Не понимаю, что происходит, — сказала Нат. — Они должны были избить этих пацанов.

— Ты их наняла? — спросил я.

— Да ты что?! нет, конечно. И знаешь почему? В этом не было бы никакого смысла.