Бесплатный фрагмент - Город Бабра

Радуга по-итальянски

Мелко нарежьте облака, перемешайте ветры, обжарьте молнии до грома, добавьте щепотку звезд, полученную смесь растворите в сиянии солнца и залейте все это теплым дождем.

Рецепт от автора

She comes in colors everywhere;

She combs her hair

She’s like a rainbow

Coming, colors in the air

Oh, everywhere

She comes in colors.

The Rolling Stones — She’s A Rainbow

Боковым зрением я заметил яркий разноцветный шар, пролетевший над крышей автомобиля. В этот момент ворота закрывались, пропуская во двор института одного из профессоров. Кажется, моментально повернул голову, а все равно не успел разглядеть. Что же это было?

Завороженно глядя на ворота, я ощутил в голове странную пустоту. Пока тупо пялился на загадочное явление, совсем упустил нить разговора с коллегами. Очнувшись, повернулся к ним и прислушался. Верка говорила:

— А я бы стала ведьмой из «Благих знамений»! Ведьмой быть круто, особенно когда у тебя в руках книга с точными предсказаниями. Очень удобно: не нужно ничего решать, тебя заранее предупредили обо всех ошибках, да и с финансами никаких проблем… — И добавила, слегка опустив голову: — К тому же у нее была такая прекрасная дружная семья, не то что у меня…

Максим — высокий рыжеволосый парень, вечно растрепанный на вид, как будто после бурной ночи, — возмущенно замотал головой.

— Серьезно, из всех возможностей ты бы выбрала бытовуху и материальные блага? Как банально! Вот я хотел бы в мир Толкиена, например, стал бы там крутым воином! Рубил бы орков направо и налево, — на этих словах Макс вытащил из ножен воображаемый меч, провел рукой по лезвию и сделал выпад в мою сторону.

— Ага, и тебя прибили бы в первом же сражении! — фыркнула Верка.

Максим жалобно глянул на меня, ища поддержки. А я все никак не мог включиться в беседу, перед глазами маячил тот странный радужный шар. Или не шар?

Верка тоже смотрела на меня. Ее светлые зеленые глаза откровенно намекали, что мне стоит встать на ее сторону в дискуссии. Я собрался с мыслями и все-таки попробовал высказать свое мнение:

— Из всех фантастических миров я бы выбрал те, в которых есть нормальные санузлы. То есть аналоги средневековья, типа «Игры престолов», сразу отпадают. В мире Роулинг довольно опасно: там даже в школе обитают жуткие существа, которые могут сожрать тебя в любой момент. Какие-нибудь «Звездные войны» не лучше: вечная война, бандиты, рабство… Да, я бы, если честно, вообще дома остался!

Верка вздохнула:

— Какой-то ты скучный. Это же просто мысленный эксперимент, мог бы выбрать хоть что-то!

Макс воскликнул:

— Да оба вы скучные, два сапога пара! — и вскинул руки к небу, как будто говорил: «Ну, вы только посмотрите на этих идиотов! Вот как им еще объяснить?» А потом отвернулся, махнул рукой, смешно почесал ухо — резко, как собака лапой, — и пошел в сторону лаборатории.

Я задумался. Я скучный? Разве я скучный, если я провожу важные исследования, которые в перспективе спасут мир от экологической катастрофы!

Впрочем, кажется, Верка сказала это без негатива. Она с нежностью смотрела на меня, допивая свой утренний кофе с соленой карамелью. На губах оставалось немного пены, и девушка облизнулась. Я улыбался в ответ. Верка симпатичная, стройная блондинка. Иногда мне кажется, что мы могли бы… Или я слишком скучный для нее?

Задумавшись, я слишком сильно сдавил свой стаканчик с кофе, и коричневая жижа пролилась мне на пальцы. Хорошо, хоть халат не запачкал. Я выбросил уже бесполезный стаканчик в мусорное ведро. Мы отправились вслед за Максом.

Институт располагался в центре города, недалеко от набережной. Здание его было построено еще в дореволюционное время. Колонны на фасаде, башенки на крыше, широкие лестницы, ступени которых стерты более чем за сотню лет миллионами шагов разных людей. Я слышал от прошлого сторожа, что в военное время здесь производили патроны, и в перекрытиях здания навсегда остались заготовки оболочек для пуль. В теории их можно найти, если кое-где расковырять штукатурку.

В теплое время года мы выходили пить кофе из автомата на задний двор института. С этой стороны здание не ремонтировали много лет. Зато его фасад со стороны проезжей части сверкал новизной и чистым цветом бледно-оранжевых и желтых оттенков. Не удивительно, ведь недавно к нам приезжал сам президент. Иркутск, как обычно, приукрасили, но только с той стороны, которую видно из окон бронированной машины в кортеже.

Я шел по узкому коридору, отражаясь в новых блестящих пластиковых дверях лабораторий. Еще в этом году поставили внизу автомат с кофе, который стал местом притяжения всех работников института. На этом новизна в нашем институте фактически заканчивалась. Открывая дверь нашей лабы, я видел древние, давно не крашенные деревянные столы, потертый линолеум, покосившиеся от старости шкафы с расставленными в них разнокалиберными банками и склянками. Студенты в белых халатах сидели кучкой возле старого компа, ждали, пока загрузится страница в браузере. Еще несколько человек проводили опыт на столе возле стерильного бокса.

А мой опыт стоял на дальнем столе в чашке Петри. За пару дней бактерии разрослись, и стал виден узор. Я нарисовал новогоднюю елочку из зеленоватых и красноватых бактерий с помощью микробиологической петли. Колонии теперь видны, и хоть выросли они отрывисто и неравномерно, елочку можно было различить. Я улыбнулся. Верка заглянула мне через плечо и поинтересовалась:

— Это к опыту со сточными водами?

— Нет, это елочка. Смотри, — я протянул ей чашку.

Верка подняла одну бровь, вглядываясь в мое творение. Потом посмотрела на меня, удивленно приподняв и вторую бровь, спросила:

— А зачем?

— Ну, это красиво, — мне захотелось смущенно отвернуться.

Пожала плечами, отдала чашку. Заметила коротко:

— Миленько, — и пошла к своему рабочему месту.

Она явно не поняла, к чему это вообще. Жаль. Все-таки не в моем духе девушка, если не способна увидеть красоту в повседневности. «Ну, или все-таки в моем?» — Подумал я, глядя на фигуру Веры, идеальные изгибы которой не мог скрыть даже лабораторный халат. Я вздохнул и постарался отвлечься.

Поднял чашку, посмотрел сквозь нее на свет из окна. Агар пропускал солнце, светился золотом. Как же здорово просто ни с того ни с сего создать кусочек новогоднего настроения в знойный день посреди лета! Жаль, никто кроме меня этого не понимает.

И тут в окне, прямо перед моим взором, под чашкой промелькнул разноцветный шар. Второй раз! Видимо, он обогнул здание за то время, пока я шел со двора в лабораторию. Сунув чашку Петри в карман халата, я кинулся к окну, распахнул его, высунулся, глядя в ту сторону, куда улетел загадочный объект. Шар плыл вдоль тротуара, и его наполовину загораживала невысокая женщина. Воздушный шар? А почему лохматый?

Мной овладел самый настоящий научный интерес — захотелось рвануть следом и посмотреть, но пока я пройду все коридоры, дойду до парадного выхода из здания, я точно упущу его.

«Скучный я, значит, да? Вот сейчас увидишь, какой я скучный!» — злорадно подумал я и влез на подоконник.

Лаборатории в нашем институте расположились на первом этаже, окна находились довольно высоко от тротуара, но я точно мог спрыгнуть без последствий.

Верка вскрикнула:

— Куда? Зачем? Осторожно!

Студенты восторженно захихикали, а я свесил ноги с подоконника и прыгнул вниз. Приземлился почти удачно, как кошка, на четыре конечности — сначала ноги, потом руки, — спружинил на них и побежал за шаром.

Это оказались волосы! Волосы, выкрашенные во все цвета радуги. Лохматая голова принадлежала девушке, невысокой и стройной, в джинсах и синей футболке. Я шел за ней, не решаясь обогнать.

До меня дошло, почему мне казалось, что шар летит. Сначала девушку загораживал заезжающий автомобиль, а потом, за окном, я видел над подоконником только голову, потому что окна у нас находятся высоко. И походка у нее была такая легкая, даже почти летящая, так что радужная шевелюра практически не двигалась вверх-вниз при ходьбе.

Мы приблизились к светофору. Девушка направлялась в сквер Кирова. Теперь, пока горел красный, я смог подойти и встать рядом. Мельком взглянул на ее лицо. Симпатичная! Полные губы, курносый нос и большие глаза, частично закрытые челкой. Она смотрела в сторону сквера серьезно и сосредоточенно.

Когда загорелся зеленый, мы пошли рядом. Было совершенно непонятно, что мне делать дальше. Разворачиваться и бежать обратно сейчас было бы странно. Заговорить с ней, напротив, было бы интересно. Но что сказать? Похвалить прическу? Подумал, что это тупо, ей наверняка по сто раз в день говорят, какая она оригинальная. Хотя, с другой стороны, есть люди, которые специально стараются выделиться, и им приятно, когда их усилия замечают. Хоть по сто раз в день.

Меня вот нисколько не раздражали подобные вопросы. Голубые глаза в сочетании с густыми черными волосами на типичном лице азиатского вида многих приводили в смущение. Так что я привык уже миролюбиво объяснять, что я — метис, наполовину бурят. На большую половину, пожалуй. Только глаза и острые скулы от отца достались.

Пока думал о том, стоит ли начать диалог, девушка остановилась и развернулась ко мне. Осмотрела меня с ног до головы и спросила:

— Ты собрался меня лечить или изучать?

Я впал в ступор на пару секунд. Вот чего угодно ожидал, но точно не такого вопроса. Скорее был готов начать оправдываться на замечания в стиле: «Молодой человек, вы что, преследуете меня?». И тут до меня дошло, что я выпрыгнул из окна лаборатории не переодеваясь, то есть в белом халате. Я усмехнулся и ответил:

— Скорее изучать.

— О, это будет непросто!

— Почему?

Она кивнула, сказав:

— Идем, — и полетела дальше.

На самом деле, растерянность при знакомстве давно уже перестала быть для меня проблемой. Все же 26 лет как никак. Аспирантура, пишу кандидатскую. Надеюсь изменить мир, обнаружив волшебную бактерию, способную очистить океан, не хрен собачий. Что ж меня эта радужная незнакомка так выбила из колеи?

Решил все-таки взять себя в руки, и заодно обрести контроль над нашим странным знакомством. Спросил:

— Как тебя зовут?

— Аркабалена, — гордо, почти надменно, ответила девушка.

Сначала я подумал, что мне послышалось. Это была фамилия, а потом имя Лена? Или как? Переспросил. Девушка ответила, что нет, никакая не Лена. И повторила, развернувшись ко мне, громко и четко:

— Мое имя Аркабалена.

Нет, она определенно решила вывести меня из себя. Во-первых, что за имя такое, нахрен. Никогда подобных не слышал. Во-вторых, и что мне дальше говорить? По законам жанра она должна была спросить, как зовут меня. Я разозлился:

— А мое имя тебе не интересно?

— Интересно, — ответила девушка равнодушным тоном, — но не прямо сейчас!

Дальше шли молча. Меня начали раздражать ее манеры. Нет, это конечно весело и интригующе: оригинальный внешний вид, необычный вопрос в начале беседы. Но продолжать игру в том же духе дальше — уже перебор получается. Сейчас, по-хорошему, пора переходить к ничего не значащей болтовне о погоде, ну, или расспрашивать о занятиях, учебе или работе. А может просто обсудить наконец, куда мы все-таки идем.

А мы уже минули «серый дом» — администрацию — и быстро двигались в сторону Московских ворот вдоль набережной Ангары. И чего она раскомандовалась? Мало того, что шла впереди, контролируя движение, так еще и в разговоре заняла не просто ведущую, но и какую-то издевательскую, тиранскую позицию. Захотелось сказать ей сердито: «Дура!» — развернуться и двинуться обратно, в сторону института.

Вспомнил институт — и он тут же вспомнил обо мне. В кармане завибрировал телефон. К счастью, я взял его с собой, когда мы выходили на задний двор. Достал айфон из кармана халата и глянул на экран. Верка, конечно. Потеряла. Говорить с ней не хотелось. Вот что ответить, если она спросит: «Где ты шляешься? Почему выпрыгнул из окна?». Я вряд ли готов ответить на эти вопросы. Нажал кнопку «убрать звук» и отправил телефон обратно в карман. Ну да, я еще и в белом халате, очень уместно гулять в таком виде по набережной. Сверх романтично.

Я злобно глянул в сторону Аркабалены. Ар-кабылены. Развернуться и уйти?

Нет, так тоже не пойдет! Мне уже откровенно любопытно, что еще выкинет эта странная Кабылена. И что это за имечко? Ну, допустим, «Арка» — слово относительно международное. Арка — она арка и есть. А что за «балена»? Балерина? Может, все-таки просто Лена? Самая обычная наша Ленка прячется за разноцветными прядями волос загадочной Аркабалены. Наверняка!

Когда дошли до Московских ворот — высокого, в три этажа, сооружения — «Кабылена» остановилась. Посмотрела вверх, на изящный фронтон здания. Я догнал ее, встал рядом.

Как приезжему, мне на первом курсе проводили экскурсию за счет университета. Мы с группой студентов проезжали на автобусе по городу и останавливались у популярных достопримечательностей. Я знаю, что ворота эти — не оригинал, первая их версия была построена не слишком прочно и развалилась за пару десятков лет. Меня впечатлило, что копию строили с нуля, при этом полностью повторяя каждый завиток лепнины.

Воссозданная триумфальная арка буквально связывает прошлое и настоящее. Через нее проходили все прибывающие в Иркутск, в том числе и ссыльные декабристы. И вот она, в точности такая же, как в былые времена, возвышается над нами, как машина времени.

Впрочем, на ворота я уже много раз любовался, так что сейчас меня больше интересовало выражение лица Аркабалены. А было это выражение уже совсем другим, чем в начале нашего знакомства. Девушка восторженно пялилась на древнее сооружение, глаза ее сияли, полные губы растянулись в мечтательной улыбке. Приезжая, что ли? Она перевела взгляд на меня, не меняя этого выражения, восхищенного и сияющего. Огромные голубые глаза с разноцветными бликами заворожили меня, мысли успокоились, и я улыбнулся в ответ. У меня тоже голубые глаза. Интересно, радужноволосая в линзах, или вот это все сияние и свет — настоящие?

Аркабалена спросила:

— Ну, и как тебя зовут?

Вопрос прозвучал так естественно, словно не было той долгой паузы и предыдущих непонятных и колких фраз. Голос ее стал приятным, мягким. И я поддался этому настроению. Ответил:

— Майдар.

Она кивнула, сказала, как положено:

— Приятно познакомиться, Майдар.

Все это напоминало какие-то книжки по пикапу. «Раскачка эмоций» — так, кажется, назывался этот финт. То холодная, непонятная, то милая и теплая. Очаровывает меня, получается? На моем лице невольно появилась довольная усмешка. Что ж, я, может быть, даже не против.

Аркабалена тем временем стала расшнуровывать свои грубые ботинки на толстой подошве, сняла их, потом носки и встала босиком на тротуарную плитку. Я мысленно сделал жест «рука-лицо». Опять она ведет себя странно. Ну, да ладно. Посмотрим, что будет дальше. Все же решил уточнить:

— Аркабалена — это твое настоящее имя? Или никнейм?

— Это мое новое имя. Я сама придумала. Красиво, правда?

Я чуть не заржал в голос, так серьезно и надменно она произнесла этот пассаж. Да она реально поехавшая. «Детский садик Малышок, через жопу тормозок», — вспомнилась детская присказка.

Тем временем девушка аккуратно поставила ботинки на землю, вложила в них носки, потом выпрямилась, раскинула руки и закрыла глаза. Постояв так пару секунд, двинулась в арку ворот. Она шла медленно, но уверенно, гордо подняв подбородок. Я пошел следом за ней, чуть поодаль.

Мы проследовали под воротами и подошли к ступеням. Я испугался, что она свалится, дернулся, чтобы придержать, но нет. Аркабалена остановилась у самого края лестницы лишь на пару секунд, потом уверенно спустилась вниз до самой последней ступеньки.

Когда волосы девушки взметнулись разноцветным вихрем, и послышалось отчетливое: «Ой!». Я понял, что она все-таки не подглядывала. «Вот же дурная голова», — бормотал я сердито, помогая Аркабалене подняться.

Девушка шипела, сидя на земле, сжимая руками голую кровоточащую ступню. Я попросил:

— Покажи рану.

Аркабалена пожала плечами и вытянула ногу. В этот момент меня настигло осознание, что толку от моего осмотра не будет, ведь рюкзак остался в лаборатории. А значит, там же остались и вода, и пластыри, которые я всегда носил с собой. Видимо, все-таки, не всегда.

Я держал в своей руке маленькую изящную ножку Аркабалены, разглядывал глубокую рваную рану. Вот же.. Эпишура беспозвоночная! Ну, куда босиком? Здесь же народ бухает, мусорит, опасно же! Я предложил:

— Давай сбегаю до аптеки, промоем «Хлоргексидином»?

Аркабалена отрицательно помотала головой, забрала у меня ногу и пошла к лестнице, ведущей вниз, к реке. Открыла дверцу в ограде. Там она присела на край и засунула обе ноги в воду. Я поморщился. Очень логично: зачем ей нужен какой-то там «Хлоргексидин», если есть грязная речка? И почему бы не занести новую инфекцию в рану, вместо того чтобы убить старую?

Я снова начинал злиться на нее. Сумасшедшая босая девчонка, промывающая порез в грязной воде, — мечта микробиолога. Я не выдержал, спросил:

— Ты вообще нормальная?

Я задал этот вопрос спокойным голосом, так, как будто погодой поинтересовался. Кажется, уже устал от этой самой «эмоциональной раскачки».

Аркабалена поболтала ногами в Ангаре, тяжело вздохнула, как будто приходится объяснять в сотый раз ребенку одно и то же, и проговорила:

— Все хорошо, мне ничего не будет. Смотри, — она встала, а потом подняла и развернула ногу ступней вверх.

Я присмотрелся и глазам своим не поверил. Рана выглядела не то чтобы зажившей. Скорее так, как будто она изначально не была настолько глубокой, чтобы из нее могла течь какая-то там кровь. У меня слегка помутнело в глазах.

Нет, я хоть и ученый, но всяческие эзотерически-метафизические штучки меня интересовали. Ну, с научной точки зрения, конечно. Изучение с целью развеивать мифы, развенчивать сказки. Но точно не с целью в эти сказки верить.

Я не знал, что ей сказать. Кровь залила рану так, что я не смог разглядеть истинный масштаб трагедии? А может, само обилие крови сбило меня с толку, и мой мозг преувеличил серьезность повреждений? В таком случае я уже и сам буду выглядеть идиотом, если начну уверять ее, что она должна была бежать в аптеку, а не к реке. Лучше уж промолчать.

Аркабалена пошла наверх, под ворота, видимо, за ботинками. Я шел за ней, пытаясь привести мысли в порядок, вспоминая, как именно выглядела ее травма. В голове была отчетливая картинка с разошедшейся кожей, я точно помню. Странно, как странно…

Надевая ботинки, девушка на секунду задумалась, потом подняла глаза на меня и спросила:

— Так, а про нормальность: может, ты имел в виду не ногу? Тебя смутила прогулка под воротами?

Я усмехнулся:

— Ну, и это тоже. Что это было?

— Это был такой ритуал для загадывания желаний. Понимаешь, города очень любят, когда по их дорогам ходят босиком. Это такой акт доверия, все равно, что спиной назад падать и ждать, что тебя поймают. Просто идешь и веришь, что не наступишь на что-то острое. И город, в благодарность за твое доверие, обязательно поможет осуществить твою мечту.

Я с удивлением смотрел на Аркабалену. Неужели она правда в это верит? И где вообще она услышала о таком странном ритуале? Имея привычку высмеивать подобные глупости, я задал провокационный вопрос:

— А если все-таки наступишь на что-то острое? Значит, не сбудется твое желание?

— Нет, ну что ты! Так еще лучше. Это значит, город на тебя за что-то сердился. И вот так выдал тебе то, что причитается. А если до крови порезался — вообще прекрасно, ты, получается, городу еще и принес свою кровь в жертву. И теперь точно все будет хорошо.

Я тяжело вздохнул. Вот же хитрый ум, красиво выкрутилась. Но у меня еще один вопрос назрел:

— А как насчет места? Ты специально выбрала Московские ворота? Это какое-нибудь «место силы», да? — Я вложил в свой вопрос немного сарказма, но ее это нисколько не проняло. Аркабалена спокойно ответила:

— Не то чтобы место силы. Для этого ритуала неважно, где ты его проводишь. А ворота я выбрала просто потому, что это красиво. Знаешь, иногда нужно делать какие-то вещи просто потому, что это красиво.

И улыбнулась, загадочно глядя в даль.

Я хотел опять было закатить глаза и подумать что-нибудь уничижительное насчет странной девчонки, но в какой-то момент осекся, и мыслемешалка в голове затихла. Засунул руку в карман халата и вытащил чашку Петри с елочкой. Протянул ей. И проговорил тихо:

— Да. Знаю.

Аркабалена взяла чашку в руку, посмотрела на елочку, улыбнулась. И ответила также тихо:

— На самом деле меня зовут Алтан. Мне просто очень захотелось стать на время радугой, вот и имя себе выбрала соответственное. «Arcobaleno» с итальянского — радуга. Зови меня так, ладно? Можно просто Арка.

Тихо шифером шурша…

У каждой крыши есть свой стиль перемещения. Все зависит от таракана за рулем.

Народная мудрость

Я вернулся в лабораторию только через два часа. Рабочий день уже подходил к концу, меня все потеряли, и на телефоне было полно пропущенных звонков и неотвеченных сообщений. Появление мое произвело фурор. Со всех сторон сыпались вопросы, на которые я отвечал загадочно: «Так было нужно…», «Так получилось…».

Мысленно я все еще гулял с Алтан-баленой по набережной, продолжая наш диалог в своем воображении. Удивительная все-таки девушка, хоть и помешанная слегка на всяческой эзотерике. Она искренне воспринимала города как живые организмы, считала, что с ними можно общаться, что они могут любить или не любить определенного жителя.

Ох, я же забыл спросить: может, она захотела провести свой ритуал под воротами, потому что они построены в форме арки, а у нее в имени тоже «арка»? Ой, нет, меня точно заносит. Кажется, во мне включилась та загадочная логика чокнутых ребят в шлемах из фольги, для которых любое совпадение — признак тайного заговора. Надо с этим завязывать. А еще надо снять данные с опыта и собираться уже домой.

Верка ходила, дулась на меня. Обиделась, что я ничего ей не объяснил. Нет, ну а что я должен был ей сказать? «Я хотел порисоваться перед тобой, но в процессе переключился на другую девушку». Лучше уж промолчать…

Вера — всегда такая красивая, словно сошла с обложки глянцевого журнала. И очень умная, несмотря на стереотипы о блондинках. Тьфу, какие еще стереотипы? Я же ученый. Даже думать о такой ерунде — позорно.

Прекрасная, милая девочка, близкий мне по духу человечек. Она понимает меня как никто другой, ведь она тоже не видела материнской любви в детстве. Дочь актрисы, уехавшей делать карьеру в Москву — это почти сирота. Мы оба до боли нуждались в любви, вот только я предпочел замкнуться в себе и притупить эмоции, а она осталась открытой и чувствительной, и от этого еще более привлекательной.

Правда немного обидно, что не могу поговорить с ней о том, что действительно важно. Страшно опозориться, сделать или сказать что-то неправильно при человеке, к которому неравнодушен. Перед потенциальным партнером все ходят на цыпочках, распушают павлиньи хвосты, выпрямляют спины и расправляют плечи, стараясь выглядеть лучше, выше. Это часть ритуала размножения вида Homo sapiens, ничего не поделаешь.

Я прислушался к внутренним ощущениям: а могу ли я поговорить с Аркабаленой о чем угодно? Судя по всему, да.

Когда шел домой, продолжал прокручивать в голове наши странные разговоры. Сидя в автобусе, держал телефон в руках, размышляя, стоит ли написать ей сообщение. Мы обменялись номерами и теоретически я мог продолжить диалог. Но сомневался, стоит ли? И что именно написать?

Может, спросить все-таки о воротах, что за желание она там загадала? Или, наоборот, рассказать что-то интересное о себе и своих взглядах на жизнь. Например, о каком-нибудь научном открытии, сравнимым по крутизне с магией. Или прислать ссылку на страницу учебника матстатистики, где доступно разъясняется, почему не каждое совпадение означает закономерность. Впрочем, таким, как она, не объяснишь, ей не хватит образования, чтобы это понять. Живет в своем мирке, в своем коконе из убеждений. И ничего кроме не воспринимает. Как и моя мама когда-то.

Вышел из автобуса в Университетском микрорайоне, где располагалась родимая общага номер десять. От остановки до дома я ходил через небольшой лесок, а не через новенький торговый центр, выросший здесь за время моего проживания.

Идя по тропинке между редкими березами и соснами, я так увлекся своими размышлениями, что не заметил, как мне под ноги молнией метнулась из кустов пятнистая кошка. Пытаясь не врезаться в нее, я сделал шаг в сторону, споткнулся и стал неуклюже падать боком на землю. В полете развернулся, сгруппировался, чтобы упасть мягко и без серьезных повреждений.

Но вот только я так и не упал, земли подо мной не было! Я продолжал падать куда-то в темноту. Дыхание перехватило, к горлу подступил комок, живот скрутило спазмом. Показалось, что падаю в воду с обрыва.

Мама… Вот я и повторил твою судьбу, связался с помешанным на магии человеком и теперь так же, как ты, лишусь жизни. «Повторил родительские паттерны», как сейчас принято говорить в популярной психологии.

Я падал и падал, лицо обдували потоки воздуха, одежда трепыхалась, рюкзак завис над моей спиной на лямках. Полет прекратился мгновенно, но мягко. Как будто я не летел эти бесконечные секунды, а просто рухнул на мягкую перину кровати из положения стоя.

Я приподнялся, опираясь на руки, и огляделся. Вокруг была кромешная темнота. И вдруг по спине пробежал холодок. В книгах порой пишут о том, что главный герой спиной почувствовал чей-то взгляд. Было смешно, когда я натыкался на этот антинаучный миф в литературе, но вот прямо сейчас… На меня явно кто-то смотрел сзади.

Я медленно сел и обернулся. В темноте светились кошачьи глаза. А позади кошачьих — человеческие. Или не совсем человеческие. Я почувствовал отвратительный запах. Дух разложения, гниющего мяса достиг рецепторов в носу, и меня затошнило. А затем вырвало прямо в мягкую податливую дрянь, в которой я лежал.

Освобождение желудка как будто освободило и мое сознание: мысли перестали носиться бешеным спутанным шаром перекати-поле, успокоились, глаза начали различать окружающий мир, а уши словно прочистились после заложенности, какая бывает в самолетах при наборе высоты. Я снова посмотрел в сторону глаз. Они не моргали и не двигались. Теперь различимы были фигуры: огромная пятнистая кошка, а за ней сгорбленная фигура, напоминающая очень старого человека. Я прочистил горло и попробовал заговорить, но голос оставался сиплым:

— Что происходит? Кто вы?

Вместо ответа фигура подошла ближе, так, что я смог разглядеть детали. Это была старуха. Она улыбалась. Вряд ли человеческий разум способен представить себе более отвратительный оскал. На старушечьем лице, изборожденном морщинами и изуродованном шрамами, искривлялся в мерзкой ухмылке почти беззубый рот. Левый желтый глаз был хитро прищурен. Взгляд второго — черного глаза — казался серьезным, сосредоточенным.

Старуха заговорила. Голос ее был с хрипотцой, как у только что проснувшегося человека, и имел интонацию, с которой бабули заставляют своих внуков идти на уколы в поликлинику или есть ненавистную манную кашу. При этом на фоне отсутствия зубов речь старухи казалась удивительно чистой, она говорила разборчиво и почти не шепелявила:

— Сейчас посмо-о-отрим, кто ты такой, мальчик. Сиди, сиди смирно. Больно не будет! Эрен мангатхай, взять его.

Кошка, которая стала намного крупнее, чем мне показалось до падения, тоже проявилась более отчетливо. Облезлая, пятнистая, уродливая зверюга разинула свой рот.

Фигуры эти были в десяти шагах от меня, но я отчетливо чувствовал зловоние, исходившее из жуткой пасти. Сверкнули желтые клыки, и я инстинктивно стал отползать в сторону, не отводя взгляда от ужасных фигур. И тут кошка начала втягивать в себя воздух, при этом увеличиваясь и надуваясь, словно воздушный шарик. Одежда на мне заходила ходуном, меня потащило в сторону твари. Я закричал, стал хвататься за мягкую дрянь, на которой сидел, попытался ползти в противоположную сторону на четвереньках, но бесполезно! Отвратительное существо притягивало меня, затягивало в пасть, словно пылесос всасывал пылинку.

И тут я понял, что вообще-то никуда меня не тянет, я продолжаю ползти вперед на четвереньках, отдаляясь от зловещей парочки. Но одновременно с этим все-таки лечу в пасть чудовищу. Мое сознание раздвоилось. Я одномоментно видел себя, изо всех сил цепляющегося за нетвердую не-землю руками и ногами, уползающего в сторону, и второго меня, которого как магнитом притягивало к монстру. Тот я, что приблизился к клыкастой разинутой пасти, стал растворяться, рассыпаться, как будто был сделан из бумаги, а сейчас эта бумага размокала, отрывалась, и по кусочкам исчезала в жуткой вонючей пасти с кривыми зубами.

Это было просто ужасно невыносимо, смотреть, как твоя точная копия распадается на куски. Не было ни крови, ни органов, никаких мерзких анатомических подробностей, но все равно зрелище было настолько отвратительным, что меня снова стало тошнить.

Кошка была омерзительна, и с ее увеличением я смог разглядеть больше кошмарных деталей: шерсть висела клочьями, а там, где не было шерсти, тело покрывали гноящиеся язвы, морда была кривая, словно проломленная в нескольких местах, одно ухо висело надорванное на тонкой полосочке кожи. Картину дополняли куски моего собственного тела, пропадающие навсегда в вонючей бездонной пасти.

Я почти физически чувствовал, как меня жрут. Когда нижняя половина моего тела уже полностью распалась, а верхняя с ужасом смотрела мне в глаза, перебирая руками и пытаясь отползти, сопротивляясь из последних сил, когда от лица стали отрываться и улетать кусочки щеки, обнажая челюсть, я заорал.

В голове промелькнуло паническое: «Они меня жрут! Жрут заживо! Ну, уж нет. Так нельзя! Если я и погибну, то точно не так, не таким способом, не в грязной вонючей пасти ободранной кошки, как угодно, но только не так! Я не согласен!»

Громко зарычав, я забормотал вслух самые крепкие матерные выражения, какие только знал, разжигая в себе ярость, встал и, оскальзываясь на черной гадости, пошел навстречу кошке — спасать второго себя. Схватив своего двойника за остатки руки, я оттащил его от твари, которая в холке уже превзошла размером мой собственный рост, обнял его и рухнул, утопая в кромешной темноте.

Очнулся лежащим на траве на тропинке к общежитию.

Ничего себе меня накрыло. Бред с галлюцинациями — прекрасное завершение интересного дня. Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша. Интересно, это мир сошел с ума, или только я?

Похоже, при падении мне повезло удариться головой и потерять сознание. Я лежал в грязи, руки мои были в какой-то черной липкой гадости. Если это были глюки, то что за субстанция на моих руках? Неужели в дерьмо упал? Ядреный кедр, как отвратительно. А нехрен так поздно домой возвращаться. И это что на одежде… Следы моей блевотины? Какой кошмар! Позорно, отвратительно. Я поднялся на ноги.

По тропинке, как назло, шли мои соседки. Зашибись, только их не хватало сейчас! Ненавижу уродок. Всегда появляются не вовремя, что бы я ни делал. Стоит начать переодеваться — тут же постучат. То соли им надо, то зарядник какой-нибудь. И, конечно, почему бы им не появиться здесь и сейчас, это действие на сто процентов в их духе. Я сорвал листья с ближайшего дерева и судорожно вытирал с одежды следы моего позора, когда они подошли.

— О, Майдарчик, это ты что ли? — спросила Машка.

«Нет, блин, это Дед Мороз! Тупая сука…», — подумал, а вслух сказал:

— О, привет! Вот это встреча, — постарался вложить в приветствие как можно больше ненависти, чтобы до идиотки сразу дошло, что ей не стоит останавливаться. Но тупая — она тупая и есть. Машка продолжила:

— Майдарчик, что с тобой? У тебя все хорошо?

Я процедил сквозь зубы:

— Нормально.

Яна, вторая соседка, чуть менее тупая, сообразила наконец, что я не в настроении разговаривать. Она взяла подругу за рукав, сказав:

— Пошли. Я думаю, Майдар не рад нас видеть.

Маша возмущенно вывернулась, но потом наконец начала шевелить мозгами. И губищами своими при этом шевелила беззвучно, как рыба. Видимо, без движения губ ее две извилины не могли работать. Какая же тупорылая, губы, как вареники, студентка, еще двадцати нет, а выглядит из-за всех этих наращенных и накаченных частей тела, как старая, сотни раз перешитая на хирургическом столе резиновая кукла.

Я только и мог тогда думать о том, какие они обе отвратительные. Строят из себя подружек, но они же ни за что не общались бы, если бы не жили в одной комнате, только по распоряжению коменды они все еще терпят друг друга.

Яна снова взяла Машку за рукав и потащила подальше от меня. Видимо, моя злоба была физически ощутима. Похоже, я все-таки смог невербально сообщить той, которая чуть поумнее, что хочу остаться один.

До меня наконец дошло, что у меня есть рюкзак. М-да, похоже, я и сам отупел. Хорошо, видимо, головой приложился. Мысли огромным роем злющих ос вертелись в моем сознании. Я злился на соседок, на чудовищный обморок с галлюцинациями, на тупую кошку, на себя. Прежде всего на себя. Как же я сейчас отвратителен. Извалян в грязи, в какой-то черной вязкой жиже, в рвоте. Меня одолевала беспомощность и тупая, нестерпимая слабость.

Я достал из рюкзака салфетки и стал оттирать одежду. Тропинка была слабо освещена фонарями, стоявшими вдоль дороги по ту сторону редких деревьев. Вряд ли я смог убрать все с одежды. Но выбора, похоже, нет, придется идти домой в таком виде. А там будут люди. Там будет хренова туча людей на проходной, будет охрана и вахтерша, люди в лифте, а потом еще в секции могу снова встретить этих двух уродок.

Но что мне еще оставалось делать? Пришлось идти, позориться.

Я сделал каменное лицо и заставил себя сдвинуться с места. Возле общаги стояли студентки, болтали и, конечно, таращились на меня — грязного, страшного. Замолкнув, пялились на меня и на проходной, и в лифте. Только в секции повезло: я прошмыгнул в свою комнату, не встретив соседок, схватил полотенце и проскользнул в душевую. Там сорвал с себя одежду, кинул на поддон, засыпал порошком, встал ногами сверху и включил воду. И кто бы, черт возьми, сомневался! В это время все моются. До нашего этажа и так горячая вода еле доходит, а вот именно сейчас лилась тонюсенькая струйка. Кое-как отрегулировал воду, чтобы получить сносную температуру.

Хотелось завыть, кинуть душевой шланг со всей дури в стену или вырвать его к чертям собачьим! Едва сдержался, кое-как заставил себя залезть под холодную воду и помыться. Во мне клокотали злость и разочарование. До чего же мерзкая общага! Пока мылся, рассматривал нашу убогую душевую. Стены почти до потолка покрыты отвратительной серой плиткой, растрескавшейся, кое-как заляпанной замазкой на местах сколов. Серая от времени побелка на потолке и такая же серая грязная побелка в верхней части стены — вся в трещинах. В углах скопилась пыль, похожая на давно заброшенную скомканную паутину. Сантехника еле живая, грязная, в бело-желтом налете. Поддон с коричневыми потеками, которые уже никогда не отмоются.

Зубы стучали, я замерз, как собака.

Думая о трещинах в стенах, я почти физически видел, как они расползаются, увеличиваются. Представлял себе, как рушится эта стена, как рушится это чертово здание и как рушится моя жизнь.

Что я, нахрен, вообще здесь делаю? Гадость невероятная. Я хотел изменить мир. Хотел сделать этот отвратительный, наполненный тупыми людишками мир хоть немного лучше. Для этого получал образование, мечтал стать великим ученым. И к чему это привело? К тому, что я ставлю очередную серию абсолютно бесполезных опытов, которые, как и миллион раз до этого, при матанализе покажут свою несостоятельность? А мы всей сраной лабораторией будем улыбаться и махать, как пингвины в мультике, делая вид, что все в порядке? И в очередной раз научный руководитель аккуратно намекнет, что анализ нужно немного повернуть в нужную сторону, чтобы результат сошелся с обозначенными целями в заявке на грант. Ведь если не сойдется, то грант могут и не дать в следующий раз.

Отвратительно. Я похоронил свои мечты, подстроился, адаптировался под взрослую жизнь, в которой никто не работает ради идеи, ради развития, ради того, чтобы реально что-то изменить и сделать лучше. Только ради бабла, которое осядет в кармане руководства на девяносто процентов. И я сам уже не первый год играю в эту игру. Поддерживаю эту гадость, мерзость и ложь. Потому что я еще и трус.

В жизни каждого человека однажды наступает момент, когда он осознает, что он не герой книги или фильма и что у него будет самая обычная скучная судьба. Никаких свершений, никаких приключений. И вот, я наконец осознал, что я не из тех, кто заработал миллионы и стал успешным в двадцать лет, и даже не в двадцать пять. И скорее всего тоже самое будет и в тридцать, и вообще — всегда.

Когда долго работаешь на одном месте, начинаешь думать, что это центр мира. Психика оправдывает совершенный выбор, и ты убеждаешь себя, что выполняешь важное дело. Этакий защитный механизм от чувства бесполезности и безысходности. Люди, которые давно работают в институте, грызутся насмерть за какие-то мелкие подвижки в должности и уверены, что это суперважно. Хотя институт дохлый, никому не нужный аппендикс, оставшийся от советского прошлого, живой лишь благодаря Байкалу по соседству.

Смешно смотреть на стариков, которые ни черта не соображают в современной науке, не знают английского, не читают новых исследований, но при этом ведут себя, как царьки. Страшно стать таким же.

А ведь стану, стану же. Рано или поздно сдамся, прогнусь под систему, променяю правду и развитие на сомнительные привилегии местечкового начальника, начну подделывать данные, чтобы отчет по гранту сошелся с заявкой, и финансирование на будущий год не отрезали.

И еще эта противная Кабылена, тупая сука. Помешанная! Это из-за нее я задержался и встретился с дурацкой кошкой.

Опять чертовы фанатики портят мне жизнь. Я потерял когда-то маму из-за ее веры в магию: она ввязалась в какую-то религиозную секту, и сумасшедшие веруны буквально принесли ее в жертву. И теперь я чуть не попался на ту же удочку. Какой позор!

С такими мыслями я прошел в свою комнату, стуча зубами, дрожа всем телом от холода, злобы и бессилия, держа в руках мокрые, холодные, кое-как отстиранные вещи.

В комнате нажал на выключатель, чтобы зажечь свет.

Лампочка взорвалась.

Я не выдержал и закричал.

Чашечка утреннего депрессо

Я не против иронии, но словосочетание «Доброе утро» — это уже перебор.

Л. Красильщиков

Утром я раз за разом откладывал будильник на пять минут, потому что физически не был способен оторвать себя от постели.

Нет, я вовсе не досматривал приятный сон. Мне снилась та еще гадость: образы моего исчезающего тела и отвратительной кошки, картины того, как я бесконечно стираю свои заблеванные вещи, а они не отстирываются, как убиваю своего научного руководителя, а он оживает и заставляет меня ставить новый опыт, как разбиваю комп с недописанной диссертацией, а он снова включается… И так снова, снова и снова по кругу, мерзкие, тягучие кошмары.

Но наяву меня ждало кое-что похуже. Примерно те же кошмары, но я уже точно знал, что они — не сны, а самая настоящая реальность. Моя гребаная тупая жизнь. А еще я чувствовал, как на меня наваливается, давит на грудь тягостное чувство стыда.

Вчера на мой крик, конечно, прибежали соседки.

Я не знаю, как мне удалось никого не ударить в своем неудержимом гневе. Кажется, разум отключился окончательно, и я довольно бессвязно выкрикивал в их адрес какие-то гадости. Среди прочего обозначил и перекаченные губы Машки, и ее редкостную тупость, — как она до третьего курса доучилась, непонятно — и природные недостатки Яны, точнее ее неидеальную, подростковую еще, кожу, и неровные зубы, и манеру одеваться в старушечью одежду.

«И правильно! — говорил я. — Ведь кое-кому не помешало бы похудеть! Все верно, такое надо скрывать под широкой бесформенной одеждой».

Возможно, я говорил то, что думал о них иногда, но я не понимаю, почему я говорил это вслух. Ведь им же наверняка было больно это слышать. Всегда считал, что все эти детали — просто мелочи, ерунда. Какая разница, кто как выглядит? Главное, что девочки они действительно хорошие. Я же… Я хорошо к ним относился раньше! Принимал такими, какие они есть.

Я не хотел окончательно прерывать свой полусон, ведь все это вместе, все эти мысли сейчас готовы были обрушиться на меня одной огромной волной, как цунами на прибрежный город. Они уже вертелись где-то на границе сознания, но я отворачивался от них, как мог.

Я совершенно точно уже опаздывал на работу. Еще полчаса — и начнет названивать научрук. А что если я и ему скажу то, что думаю? Будут последствия, однозначно. Надо предотвратить этот разговор, прервать его еще до того, как он начнется. Я взял в руки телефон. Не вставая с постели, открыл один глаз и написал Верке смс: «Привет! Не смогу прийти, заболел». И добавил уже для старого пердуна: «Чтобы А. Д. не злился, скажи, что беру отгул за свой счет». А то он мне весь мозг вынесет за то, что придется платить эти лишние сраные пятьсот рублей за день, в который я не работал.

Просто отстаньте все.

Верка, видимо, все еще обиженная на меня за вчерашнее молчание, даже не поинтересовалась, что случилось. Просто ответила: «Ок».

И как же я умудрился за один вечер испортить отношения со всеми, кто был мне хоть немного дорог в этом сраном городишке?

Сквозь дверь послышалось шебаршение в секции. Соседки уходили на пары. Что ж, одной проблемой меньше.

Я лежал на кровати и тупо пялился на трещины в потолке. Я тоже чувствовал себя каким-то разбитым, разорванным на куски. Вспомнились вчерашние галлюцинации. Я поморщился.

Когда стук Машкиных каблуков по вымощенному растрескавшейся плиткой коридору стих, я наконец открыл второй глаз и пошевелился. С невероятным усилием оторвал себя от кровати, чтобы пойти в туалет. Там сразу же умылся холодной водой, почистил зубы. Кажется, после привычных действий стало чуть легче.

Стоило подумать об этом, как я тут же больно ударился локтем о дверной косяк. Корчась от боли, осознал, что болит не только локоть. Все тело ломило так, как будто начиналась мерзкая простуда. Возможно, смс о болезни было пророческим, и я действительно слягу теперь. Гадость, какая гадость.

Я поставил чайник, насыпал в кружку растворимый кофе. Ужасно захотелось курить, хотя курю я редко, в основном только за компанию или на пьянках. И меня всегда легко угощают, ведь я же на гитаре играю. Наверное, если бы не играл, меня бы и не звали никогда и никуда. Куда такого урода неразговорчивого, скучного, мерзкого позовут. Никому я на самом деле здесь не нужен, в этом городе. В родной деревне тем более — никому.

Сидя на кровати, выпил полкружки растворимой гадости. Невыносимо. Горькая пережженная дрянь. Кто вообще осмелился написать на пачке, что это — кофе? Руки пообрубать уродам. Вскочил, чтобы вылить остатки коричневой жижи в раковину, но не успел: мерзкий напиток дезертировал раньше. Кружка выскользнула из рук, будто почуяв мою к ней ненависть, и рухнула на незастеленную кровать, прямо на свежую белую простыню.

Я даже убирать ничего не стал. И даже материться сил не было.

Может, на улице полегчает? Надо пойти прогуляться. И сигарет купить заодно. Вроде бросил эту отвратительную привычку, но вот сейчас, когда и так все плохо, предупреждения на пачках не выглядят такими уж страшными.

Натянул быстро джинсы и рубашку, накинул куртку, с отвращением посмотрел на вчерашние, все еще не отмытые ботинки, достал из шкафа чистые кеды и надел их.

Рюкзак! Чуть не забыл.

На удивление, он остался невредимым после вчерашнего приключения. На него не попало ничего такого, за что мне сегодня было бы стыдно.

Я вышел в коридор, запер дверь и быстрым шагом направился в сторону лифта. Под ногами хрустели наполовину вывалившиеся из своих гнезд плитки кафеля, лампочки в коридоре мигали, слабо освещая бесконечный ряд одинаковых тонких, дешевых дверей.

А-а-а, как же все бесит! Еще и очередь у лифта.

Вот если я сейчас развернусь, уйду от лифтов, начну спускаться по лестнице, ведь навернусь же с нее. По любому, да?

***

Было пасмурно. Моросил отвратительный мелкий дождик. Недостаточно сильный, чтобы где-нибудь укрыться и переждать его, но в то же время достаточно мокрый, чтобы пропитать одежду насквозь.

Общага наша снаружи выглядела еще хуже, чем внутри. Обшарпанная, побитая какая-то. Такое чувство, что покосилась, как пизанская башня, хотя вряд ли это так на самом деле. Я отвернулся и пошел куда глаза глядят. Ноги автоматически несли меня по привычной тропинке. Шесть лет ходил в этот корпус учиться, прежде чем стал работать в центре.

На одном из домов значилась огромная надпись: «Доходный дом». Звучит как-то по-древнему. Что вообще за мода на старые термины? Нельзя было написать нормально «Аренда квартир». Какие же все вокруг тупые, тупые, тупые уроды. Думают, что старинное название добавит им солидности, но на самом деле звучит смешно и глупо.

Вокруг гомонили и весело щебетали птицы. Конечно, они поют по утрам, ведь им не надо на работу. Мне, впрочем, сегодня тоже уже не надо. Щас как спою!

Решил поехать в центр. Мне всегда нравилось гулять по центру, может, там меня отпустит это отвратительное настроение?

Все, ладно. Дойду до остановки возле универа и там сяду на какой-нибудь отвратительный убитый автобус, один из этих, восьмидесятых, которые вечно то горят, то ломаются, как еще не взрываются через один.

На переходе встало древнее советское корыто на колесах, тонированное, закатанное в дешевые обвесы, из его окон орала тупейшая песенка: «Это не шутки, мы встретились в маршрутке». Каким надо быть гадом, чтобы купить сабвуфер в ведро с гайками. Лучше бы приличную тачку купил!

Я стоял на остановке в ожидании автобуса с только что купленной пачкой сигарет. Как всегда, когда тебе нужен этот чертов восьмидесятый — его нет, а если ждешь другой маршрут — так их с десяток мимо проедет за пять минут.

Я закурил и тут же всем своим существованием подтвердил «Великий Закон Подлости Общественного Транспорта». Стоишь, ждешь три часа свой автобус, и ничего. А стоит только закурить, он моментально объявляется, заставляя тебя выбрасывать большую часть сигареты недокуренной.

Пока я судорожно пытался затушить почти целую сигарету о мусорный бак, подбирал ее с земли из-за того, что второпях выпустил из рук, пока наконец закинул ее в эту сраную мусорку, восьмидесятый встал возле остановки и открыл двери для пассажиров. О, этот автобус оказался еще уродливее, чем я ожидал. Помимо того, что он был старый, дребезжащий, так еще и оказался увешан дурацкими флажками и гирляндами. И это в середине лета? Новогодние огоньки? Какой же бред. Меня буквально уже трясло от злости, но выбора не было: надо же как-то добраться до центра. Вместе с толпой вонючих людишек я вошел внутрь и огляделся в поисках пустого места.

Взгляд зацепился за что-то знакомое. По телу пробежал озноб. Среди голов пассажиров на одном из задних рядов сидений маячила знакомая радужная голова.

Я разозлился еще больше. Она это специально? Она меня преследует? На глаза упала красная пелена. Я сейчас выскажу и ей все, что думаю, расскажу, что надо быть совсем тупой, чтобы верить в такую ересь, как живые города! Объясню, как по-идиотски выглядел ее вчерашний поступок, когда она босиком прошлась по грязной плитке!

Шатаясь, я пошел к сиденью, сел рядом с этой гадиной. Аркабалена смотрела в окно. Я сказал, вложив в свой голос максимум отвращения:

— Ну, привет.

Она повернулась ко мне и приветливо, с каким-то совершенно неуместным здесь и сейчас воодушевлением, произнесла:

— О, класс! Ты тоже любишь этот автобус?

Я растерялся. Девушка смотрела на меня прямо, спокойно. Было полное ощущение, что она действительно рада меня видеть. Я почувствовал легкий укол стыда за свои мысли и за тон, которым я к ней обратился. Ответил все еще раздраженно:

— Что за бред? В смысле любишь? Это же просто автобус.

Аркабалена ахнула от изумления, ее брови поползли вверх. Она стала объяснять:

— Просто? Ничего себе просто! Ты видел водителя? Это же настоящий хан, посланник неба, спустившийся на землю, чтобы созидать! Он просто гениален, мы все в полном восторге. Представляешь, он придумал быть водителем автобуса, потому что посчитал, что именно так сможет взаимодействовать с максимальным количеством людей, раздавая им жизненную энергию. А они еще и платят за это, формально, мелочью, но все-таки платят, так что свой заряд силы они точно получают, хотя бы просто по закону… — Арка резко замолчала, не закончив фразу, очень серьезно на меня посмотрела и спросила: — Да что с тобой?

Я не ответил. Я снова начинал злиться. Опять эта дура несет свой эзотерический бред. Попытался отвернуться, но не успел. Аркабалена схватила руками мою голову, повернула лицом к себе так, как будто собралась поцеловать. Я сперва попробовал оказать сопротивление, но… Посмотрел ей в глаза.

Уже не голубые, как в прошлый раз… Глаза-хамелеоны, так бывает. Теперь они были светло-серыми, и в них мелькали искры разного цвета, словно радуга прорывалась сквозь пелену дождя. Я потерялся там, в этих глазах, потерял все мысли и чувства. Она, не мигая, смотрела в ответ. Стало немного не по себе. Кошка и старуха из моей загадочной галлюцинации смотрели так же пристально, глубоко, как будто сквозь меня. Их образы всплыли в сознании, и я судорожно вздохнул.

Лицо Аркабалены исказилось в ужасе. Она прошептала:

— Ох, не повезло тебе…

И отпустила меня наконец. Отвернулась и сказала, глядя в окно:

— Знаешь, водитель этого автобуса тебе здесь не поможет, ну, может, если совсем чуть-чуть.

Я сморщился. Пробурчал в ответ:

— Чем поможет? Да о чем ты вообще? Хватит говорить загадками!

Аркабалена погладила меня по голове, сочувственно посмотрела и сказала:

— Майдар, Майдар. Подумай хорошенько. Разве это нормально для тебя — вот так себя чувствовать? Вот так думать, как ты сейчас думаешь?

Да я и так знал, что нет, не нормально. Мои соседки были хорошими девчонками, а исследования мои не так уж и ужасны. Ну, может, и ужасны, но у меня есть конкретные планы, я знаю, что с этим делать, как исправить ситуацию. И вообще. Но блин, при чем здесь водитель автобуса?

Я собрал остатки своих душевных сил и попросил настолько мягко, насколько это было возможно в данный момент:

— Аркабалена, или как там тебя зовут на самом деле, прекрати, пожалуйста, морочить мне голову. Если ты видишь в каком я состоянии, то ты должна понять, почему сейчас стоит быть предельно откровенной и понятной.

Та кивнула, ее голос стал мягче:

— Да, я обязательно тебе все объясню. Только, пожалуйста, пойдем сначала выпьем хорошего вкусного чая. А за чаем я все тебе расскажу, честно. Нам уже скоро выходить.

Мы каким-то чудом оказались уже на правом берегу Ангары. Как раз проезжали мимо корпуса, в котором я прозябал последние несколько лет на «любимой» работе. М-да, а ведь краска и на фасаде уже порядком облезла… Видимо, косметический полуремонт делали с расчетом на неделю службы. А потом — хоть потоп, как обычно у нас.

Аркабалена засобиралась к выходу. Когда подошла очередь платить за проезд, водитель поприветствовал девушку, как старую знакомую, и спросил, как у нее дела. Арка ответила, что все прекрасно, протянула ему несколько монет и пожелала хорошего дня.

Меня чуть не стошнило от этой наигранной вежливости. Цирк, да и только.

Когда я протянул деньги, водитель, приятного вида мужчина лет пятидесяти, в чистой светлой рубашке и наглаженных брюках, улыбнулся и мне. Сказал:

— У вас все будет хорошо.

Я буркнул в ответ:

— Спасибо.

И вышел из автобуса.

Капля волшебства

Рододендрон Адамаса применяется в качестве тонизирующего, адаптогенного средства. В кружку добавить 3—5 листочков, залить водой 80—90°, настоять 20 минут.

Из инструкции на пачке чая

Небо прояснилось, а может, просто немного улучшилось мое настроение, но центр города мне показался вполне терпимым на вид.

Мы пошли в сторону улицы Карла Маркса. По дороге Аркабалена свернула в неприметную подворотню, и мы оказались возле входа в заведение с вывеской «Капля волшебства». Под названием был написан целый ряд вещей, которыми, по-видимому, занимались за этой дверью. Здесь были и гадания, и эзотерические товары, и книги, и кофейня, и свежая выпечка. Полный набор для фанатов Макса Фрая.

Я усмехнулся про себя: ну да, с ее вкусами и взглядами на жизнь — вполне ожидаемо!

При входе звякнули висюльки, которые везде продаются обычно под названием «музыка ветра». Удивительно, но висели они, как и положено, снаружи, а не как обычно, сразу за дверью в качестве звонка-уведомления о приходе покупателя. Так что звуки они издавали действительно от ветра. Серебристые металлические трубочки выпевали очаровательную, наверное, мелодию, но меня от нее аж передернуло. Звук болезненно ударил по барабанным перепонкам, и каждая нота отзывалась во мне зубовным скрежетом.

Аркабалена с порога заорала, нанеся еще один сокрушительный удар по моим бедным ушам:

— Дядя Саган, у нас гость! Точнее пациент. Ему срочно нужно выпить твоего волшебного чая!

Названный дядя помахал мне рукой из-за барной стойки, я поднял руку в ответ. И стоило так кричать?

Мужчина этот был высоким, статным, на вид лет семидесяти, или даже больше. Его лицо избороздила целая сеть глубоких морщин. Когда он улыбался, азиатского типа глаза, которые сияли живым и молодым блеском, на время превращались в узкие щелочки. Длинные седые волосы были собраны в низкий хвост. На лице добрая и загадочная улыбка, речь плавная, голос мягкий и приятный. Он разговаривал с Аркабаленой и параллельно заваривал чай в небольшом белом чайнике, понемногу досыпая туда какие-то травы, которые доставал из-под барной стойки.

Я присел за ближайший столик, осмотрелся. В полу-тьме небольшого помещения сначала показалось, что интерьер кафе не представляет из себя ничего интересного. У стены стоял книжный шкаф, два круглых стола расположились в центре, почти перегораживая проход, третий — у большого, во всю стену, окна слева от входа. Справа вдоль стены потянулась витрина с товарами, а чуть дальше — барная стойка. За стеклом обитали всевозможные амулеты, камни, коллекции карт Таро, свечи и прочее в таком роде. За спиной дяди-бармена к стене были криво прикручены шкафчики, в которых стояли кружки, упаковки чая и кофе и всевозможные приправы.

Весь интерьер «Капли волшебства» был выполнен в приятных бежевых и белых тонах: стены цвета топленого молока, резные шкафы, деревянные столики с аккуратно свернутыми в трубочку салфетками, белоснежными настолько, что, кажется, светились бы в темноте. На единственном огромном окне висела приоткрытая, подвернутая в сторону штора: светлая, с нежным узором из сверкающих, золотистых нитей. С потолка на длинных проводах низко свисали люстры-шары из светло-оранжевого плотного материала, похожего на бумагу, который делал свет очень мягким и домашним. Слегка пахло какими-то сухими травами, кофе и приправами, особенно четко выделялся аромат корицы, которую я, кажется, когда-то давно, еще вчера, любил. Но властвовал в помещении яркий, приятный древесный хвойный аромат, исходивший, видимо от мебели.

Я подумал: «Какая отвратительная милота, просто кошмар. Покажите, куда блевать». Еле сдержался, чтобы не озвучить это вслух.

Неожиданно прямо над моей головой раздался скрипучий мужской голос:

— Пр-р-ривет! Ало! А-а-ар-р?

Подскочив на месте, я уставился на потолок. На ветвях сидел огромный иссиня-черный ворон, разевая свой грозный клюв с заостренным кончиком.

— П-п-привет, — пробормотал я в ответ. Ворон каркнул и перелетел на соседнюю ветку. Только тут я осознал, что смотрю не на потолок, а на самое настоящее небо, прикрытое плотным переплетением ветвей хвойного дерева. Судя по типичному для этого вида расположению иголок, это была лиственница.

«Интересный эффект» — подумал я, разглядывая имитацию солнечного дня над головой. Конечно, я решил, что это хитрая технология, ведь иначе не может быть: в доме, в который мы зашли, было несколько этажей…

Взглядом проследил откуда ветви растут, и выяснил интересный факт. Как говорится: «А слона-то и не приметил!». В углу помещения прямо из пола выпирали корни-ходули лиственницы, очень похожей на те, что растут в Песчаной бухте на Байкале.

Надо же… Как это вообще возможно? Дерево не просто могло прорасти сквозь бетонный пол, скромно встать в углу, так еще и невероятным образом оплело своими ветвями почти весь потолок «Капли волшебства».

Ворон тем временем ловко забрался в широкое дупло, расположенное в стволе лиственницы и выглядывал оттуда, поворачивая голову то одним, то другим глазом в мою сторону.

Наконец, до меня дошло, что дерево это — искусственное! Ну конечно! Все так просто объясняется. Пожалуй, из-за аромата хвои какой-нибудь впечатлительный посетитель поверил бы… Но не я.

Аркабалена болтала о чем-то со своим дядей, я не мог расслышать, в ушах отдавалось биение собственного сердца, слегка потерявшего правильный ритм из-за неожиданного диалога с птицей. И чего я так распереживался? Общеизвестный факт: ворона можно научить повторять слова, они говорят не хуже попугаев. Я отчетливо слышал, с каким мощным громким звуком, похожим на шуршание волн, накатывающихся на берег, двигалась кровь по сосудам с каждым сжатием сердечной мышцы.

Чтобы отвлечься от странных ощущений в ушах, постарался сосредоточить внимание на визуальной информации и стал разглядывать книжный шкаф. Беглый осмотр показал наличие всевозможной антинаучной литературы, какую только можно было найти в нашем мире. то-то об ангелах и демонах, книги о гаданиях на картах, пара произведений Паоло Коэльо, рядом несколько томов Кастанеды, философские трактаты Платона, «Заратустра», «Этика» и «Поэтика» Аристотеля, «Искусство войны» и прочее, прочее. Так, стоп. Почему «Поэтика» в двух томах? Второй, «О комедии», кажется, был утерян в средние века, а здесь стоит просто очень старая книга… Ерунда, кто-то просто прикалывается.

Мой взгляд остановился на полке с сувенирами. Ожерелья и браслеты из всевозможных минералов, дерева, металла смотрелись словно выставка товаров ручной работы на рынке для туристов в Листвянке. Деревянные прутья, вполне годные для роли волшебных палочек в Гарри Поттере, каждая на своей подушечке или подставке. Таким экспонатам место скорее в детской песочнице, чем среди экспозиции эзотерических товаров. Впрочем, если спрошу, то эти странные люди мне наверняка станут затирать какую-нибудь очередную дичь о древней магии, заключенной в бренном дереве. И в потертой веревке, ага.

Как же долго заваривался их идиотский чай, я бы успел прочитать все «Диалоги Платона», пока сидел и ждал, тупо пялясь на полки. Дурацкая цветастая голова Кабылены тряслась и конвульсивно дергалась от смеха, они, кажется, обо мне вообще забыли. Раздражение нарастало во мне словно магма, поднимающаяся в жерле вулкана, вот-вот готовая вырваться наружу и поглотить всех вокруг, сжечь к чертям эту убогую кафешку и всех ее обитателей. Я уже собрался подняться и уйти из этого рассадника бредятины всех видов. Но не успел, Арка подошла и принесла мне чашку с ароматным напитком. Села за столик напротив меня и сказала:

— Пей, станет легче.

Я взял в руку чашку и, борясь с желанием выплеснуть напиток в лицо этой наглой девице, которая раскомандовалась тут, поднес напиток ко рту. Чай был не слишком горячим, и запах его не слишком раздражал, так что я все-таки сделал глоток.

От напитка исходил довольно приятный аромат, я узнавал запах смородиновых листьев, мяты и чего-то еще, смутно знакомого, но нестандартного. И послевкусие на языке — приятная пряная горчинка. Кажется, я знаю эту траву, мы собирали ее во времена полевой практики, когда ходили по окрестным горам, изучая растительность Прибайкалья. Я сделал еще глоток, чтобы точно понять, что это.

Аркабалена смотрела на меня сочувственно, и это раздражало, но уже заметно меньше, так как мое сознание было увлечено поиском названия загадочной травы. Девушка попросила:

— Дядя Саган, а налей мне тоже, а?

И тут я вспомнил! Саган, точнее «Саган-дайля», рододендрон Адамса, шаманский чай, содержащий тонизирующие вещества, а при передозировке способный вызывать галлюцинации. Привет шаманам, которые видят всяческих духов! Если они тут дружно хлещут этот напиток целыми днями, увлечение эзотерикой вполне оправдано. Я усмехнулся и даже немного повеселел. По крайней мере, желание выплеснуть напиток в лицо спутнице прошло, и то счастье.

В чае чувствовались оттенки и других трав, еле заметные, которые я не смог различить. Оставалось только надеяться, что у остальных компонентов нет никаких наркотических свойств.

Аркабалена с удовольствием отхлебнула свой чай, потом посмотрела на меня внимательно и спросила:

— Ну, как ты себя чувствуешь? Желания поубивать всех вокруг поубавилось?

Я пожал плечами, ответил тихо:

— Ну, не то чтобы поубивать. Просто как-то все через жопу.

Аркабалена улыбнулась:

— Это только кажется. Я обещала тебе все объяснить. Не знаю, насколько ты уже готов воспринимать такую информацию, но раз обещала… Хорошо. В общем, как я поняла по твоему состоянию, ты вчера столкнулся с мангатхаями.

Меня передернуло. Я вспомнил вчерашний обморочный сон, силуэт старухи и ужасную кошку. И в этом сне, кажется, старуха называла кошку мангатхаем. Я не задумывался об этом, но сейчас понял, что это слово мне знакомо. В детстве я часто бывал в деревне у бабушки, в глухой провинции Забайкалья. И она мне на ночь иногда рассказывала сказки, довольно странные и страшные. И там фигурировали эти самые мангатхаи, слуги тьмы. Вот оно как: во взрослых кошмарах вылезли старые детские страхи, о которых я и думать уже забыл. Объяснимо с психологической точки зрения, но не совсем понятно, откуда Аркабалена могла узнать о моих детских страхах.

Тем временем она продолжила рассказ:

— Мангатхаи имеют удивительную способность портить людям жизнь, прогоняя из нее радость. Ну, то есть у человека остается в жизни все то же самое, но оно просто перестает радовать.

Аркабалена замолчала, посмотрела на меня, видимо, пытаясь понять, откликаются ли во мне ее слова, верю ли я.

А я и сам не знал, верю или нет. Она опять несла какой-то бред о духах, о демонах, но… Мои ощущения определенно совпадали с ее описанием. Если трезво оценивать ситуацию, то ведь и правда в моей жизни ничего не изменилось со вчерашнего дня. И на работу эту я давно уже устроился, и соседок своих всегда считал хорошими девчонками, дружно жил с ними в секции. И лампочки взрывались уже не раз, в общаге перепады напряжения — дело вполне обычное, но не припомню, чтобы я когда-то впадал в истерику по этому поводу. А вчерашнее падение? Да, давно не падал, не спорю. Но это событие явно не из разряда катастроф вселенского масштаба. Но при этом паршиво мне так, как будто душу вынули. Перед глазами снова возник устрашающий образ кошки, поедающей мою точную копию. Меня стало подташнивать.

Однако секундная слабость быстро ушла: чай, видимо, уже оказал на меня свое успокаивающее действие. Я кивнул Аркабалене, давая понять, что я ее понимаю. Верю или не верю — не знаю. Но, кажется, понимаю, о чем она говорит.

— Ну, а почему эти твои… мангатхаи напали именно на меня?

— Скорее всего, просто под руку подвернулся. Такое может случиться с любым человеком. Живет себе обычный человек, а потом вдруг резко ему становится плохо, хоть вешайся. Все, что радовало, становится противным, кажется, что весь мир настроился против тебя.

— И что можно с этим сделать?

— Можно убить мангатхая, который к тебе присосался, тогда его воздействие сразу прекратится. А если это невозможно, то… От этой напасти нет лекарств, извини. Чай дядюшки Сагана, конечно, хорош, но он только слегка восстановит твое душевное равновесие на время. Но отращивать радость жизни тебе придется теперь заново, самостоятельно. Часть людей, попавших под влияние мангатхаев, уже не восстанавливаются, так и видят жизнь в черном свете до конца своих дней. Кто посильнее, справляется как-то. Сейчас много способов: и книжки всякие по саморазвитию, и курсы йоги или медитации. Кому-то помогает религия, а кому-то творчество и рукоделие. Все это работает, каждому помогает что-то свое. А тебе вот вообще повезло, у тебя есть я!

И Аркабалена улыбнулась мне радостно, так, будто сообщила мне какую-то великолепную новость, и развела руки ладонями вверх, как ребенок, который выскочил из-за угла с криком: «А вот и я!» — после удачной игры в прятки, когда его так и не сумели найти. Я же из ее болтовни усвоил только «нет лекарства» и «до конца своих дней». Мне вновь стало паршиво. Мое лицо невольно скривилось в гримасе отвращения, и я спросил со злобой:

— А ты-то чем можешь помочь?

Аркабалена полностью проигнорировала мой недовольный тон и ответила:

— Так совпало, что я — неплохой специалист по радости жизни. Пусть не настолько крутой, как водитель восьмидесятого автобуса, но тоже ничего. Несколько прогулок со мной по городу, несколько чашек чая в «Капле Волшебства» — и будешь как новенький! Впрочем, тебе тоже придется потрудиться.

Я вопросительно посмотрел на Арку. Она заговорщически подмигнула и продолжила:

— Ты сам должен очень хотеть, чтобы твоя радость снова отросла, и подпитывать ее всеми способами. Например, исполнять свои мимолетные желания. Ну, конечно, кроме таких, которые могут кому-то навредить. Нет, это тоже сработает, тебе моментально станет легче, но очень ненадолго. А потом все вернется, и к твоим нынешним переживаниям прибавится еще и чувство вины. Делать хорошее — сложнее, но эффективнее в долгосрочной перспективе.

Я задумался. В этой уютной кафешке, обдолбавшись сагандайля, а может, чего-то еще покруче, что я не смог разгадать, глядя в яркие, большие, блестящие глаза Аркабалены, я уже и так чувствовал себя намного лучше, чем час назад. Да, злость и раздражение еще бурлили во мне, но они уже не были всепоглощающими. Появилось новое чувство, как будто мир потихоньку излечивается, все встает на свои места.

Да, бесит ее бесконечная вера в дурацкие чудеса. Но, если судить объективно, о моем состоянии она говорит, скорее, как обычный человеческий психолог, а не как гадалка со стеклянным шаром. Так что, если отбросить некоторые странные моменты, остается вполне разумный план: радоваться жизни и тем самым восстанавливать свое душевное равновесие. Ничего нового. И ничего невыполнимого.

Я художник — я так предвижу

Чтобы рисовать, ты должен закрыть глаза и петь.

Пабло Пикассо

Мы допили чай и отправились на прогулку. На прощанье дядя Саган подарил мне маленький пакетик молотого кофе, что определенно подняло настроение. Я вообще-то люблю хороший кофе, но покупать его в комнату в общежитии мне кажется немного неуместным. Хотя кого я обманываю: я просто не могу себе позволить это удовольствие, вот и все объяснение. Впрочем, я обещал постараться не думать о плохом.

Отогнав мысли о собственной бедности, я пошагал вслед за Аркабаленой в сторону улицы Карла Маркса. Там, возле багетной мастерской, выстроились в ряд художники, торгующие своими картинами. Чуть в стороне от них стоял дядечка с мольбертом, небольшого роста, в смешной кепке, из-под которой выбивалась прядь седых волос. Он рисовал для всех желающих быстрые портреты, а свое портфолио расположил прямо на земле, прислонив к стене ближайшего здания. Я хотел было привычно пройти мимо — живопись меня никогда не интересовала, — но Аркабалена схватила меня за рукав и остановила, сказав:

— Обрати внимание на этого мужчину и на его работы.

Я остановился и присмотрелся. Картины как картины. Мое внимание привлекла одна из работ, прекрасно проработанный акварельный пейзаж с изображением места, в двух шагах от того, где мы сейчас находились. Художники часто его пишут: пересечение улиц Карла Маркса и Ленина, сквер со статуей одноименного вождя народов, роскошное здание Русско-Азиатского банка, ныне занятое второй поликлиникой. Я смотрел на картину: мокрая техника, влажные от дождя улицы, люди под зонтами. А небо при этом светлое, и сквозь редкие облака пробивается солнце, блестит, отражаясь в лужах. Я любил такой «слепой дождик», когда солнечно, светло, но при этом летят как будто из ниоткуда легкие блестящие капли, сверкая в солнечных лучах. Я улыбнулся, сказал:

— Да, красиво. Невероятная работа.

— Смотри внимательнее, — сказала Аркабалена, — люди на улицах. Отражения в лужах. Силуэты в окнах.

Я присмотрелся. И почувствовал, как холодок проходит сверху вниз по моему позвоночнику. Вся эта милая картинка, на первый взгляд светлая и приятная, оказалась наполнена лишними, неуместными элементами, ужасными в своем противоречии общему фону.

В окне поликлиники можно было различить решетку, которой на самом деле там не было и быть не могло. А за ней темный женский силуэт, схватившийся за прутья, повисший на них, как будто обессиленный, потерявший надежду выбраться.

Половина людей на улицах не оставляла отражений в лужах или теней на дороге, а тени и отражения разбежались по полотну и появлялись где попало. Вот на асфальте тень, а человека, который ее отбрасывает, — нет. А вот отражение в луже, и снова — нет человека, который мог бы там отражаться. У другого персонажа целых две тени, и если одна ведет себя нормально, соответствует освещению, то другая расползлась на пол улицы и тянется, пытаясь влезть в окно больницы.

Автомобиль, который едет по дороге навстречу зрителю, пуст. За рулем — никого. И таких деталей много, слишком много на один небольшой пейзаж. Я стал рассматривать другие пейзажи. На всех была та же свистопляска с тенями и силуэтами. И при этом они так гармонично были вписаны, что сходу невозможно было понять, что что-то не так.

Картина с красивейшими горами, окружающими Байкал, на первый взгляд представляла собой мирный пейзаж. А на второй… Одна из вершин не была покрыта снегом, как остальные. Лес на этой горе был выжжен пожаром, и по склонам стекали темные, местами красноватые потоки полузастывшей лавы. И если присмотреться, эта гора была чуть более размыта и как будто дрожала.

Портреты обладали тем же свойством. Они были вроде бы красивыми и правильными. Но то тут, то там проглядывали странные детали. У девушки в широко открытых, на первый взгляд удивленных, глазах было видно отражение неприятного силуэта человека, поднявшего руки с неестественно длинными пальцами. Когтями? И эта деталь тут же преобразовала для меня выражение лица девушки из удивленного в испуганное, глаза ее стали широкими от ужаса, а не от радости.

Милая седая старушка на другой картине сидела в кресле и вязала крючком. У ее ног белая кошка играла с клубком алой шерсти. И все выглядело приятно и безобидно ровно до тех пор, пока, присмотревшись, я не обнаружил на картине чашку чая, из которой стекала на столик бордовая густая жидкость. Клубок шерсти с торчащими нитками напоминал по форме сердце, из которого исходят артерии, а мордочка кошки, перепачканная красным, с удовольствием вгрызалась в него, кося хищный взгляд на зрителя. В руках старухи из алой пряжи появлялся узорчатый шарф. Или, может, это были чьи-то окровавленные кишки, которые она протыкала спицами? А лицо старухи улыбалось вовсе не мило, а зловеще, исподлобья она глядела над своими узкими очками на зрителя, и в глазах ее читалось: «Ты разгадал мою загадку. Теперь ты — следующий…»

Мне стало не по себе, и я отвел взгляд. Искоса посмотрел на художника. Седой мужчина в смешной кепочке стоял возле холста, установленного на треножнике. Руки его были вымазаны в темно-красной краске. Краске? Кисть, так же вся перепачканная, на секунду показалась мне каким-то странным пыточным инструментом. Мне не хотелось знать, кого он пытает на своем новом холсте. Я боялся пошевелиться, привлечь его внимание. Казалось, если он меня заметит, если посмотрит, то тут же нарисует, и на этой картине я буду наполовину съеденным, таким, как вчера, когда мангатхай жрал меня в моем обморочном сне.

И, конечно, он посмотрел. Мы оба замерли, встретившись взглядами. По выражению лица мужчины было невозможно понять, что он думает обо мне, по поводу того, что я разгадал его работы. Он стоял неподвижно, как статуя, как будто тоже был нарисованным.

Аркабалена тронула меня за рукав, позвала:

— Все, хватит, пошли.

Какое-то время мы молча шли в сторону небольшого сквера, который местные называли Банькой. Здесь когда-то был магазин с соответствующим названием, оно и закрепилось. «Вечером идем на Баньку», — обычная фразочка из моего детства.

Я никак не мог сформулировать вопрос. В голове крутились жуткие образы с картин странного художника, так что я и думать забыл о своих проблемах. Но радости жизни точно не прибавилось. Я задал вслух единственный вопрос, который крутился в моем расстроенном сознании:

— Арка, что это было?

Она сразу поняла, что я хочу услышать:

— Это необычный художник. Мы называем таких людей индикаторы. Ой, да тебе это понравится, ты же ученый!

Я огрызнулся:

— Ну, точно, если я занимаюсь наукой, то слово «индикатор» должно привести меня в восторг. А художники, видимо должны впадать в экстаз от терминов «акварель» или «полутень».

Девушка покачала головой:

— Ох, Майдар, наверное, зря я тебе именно сейчас его показала. Иногда мне сложно понять людей, — она тяжело вздохнула и продолжила, — в общем, имей в виду, эти картины не относятся напрямую к тебе. Они показывают не то, что видят глаза, а то, что видят души. По его картинам можно определить общее настроение города. То есть, как сейчас чувствует себя Иркутск. И да, сейчас Иркутск не в лучшем состоянии, что правда, то правда.

Я не выдержал:

— Серьезно? Иркутск? Да у этого художника просто кукушечка поехала, он долбаный маньяк, который сублимирует свои психологические проблемы и желание убивать, рисуя подобную гадость.

Аркабалена грустно вздохнула:

— Нет, правда. Еще год назад он рисовал совсем другие картины. И он такой не один. Индикаторов, вообще-то, много, они имеют тесную связь с духом города, чувствуют его, читают знаки и создают соответствующие вещи. И когда городу хорошо, из-под кисти этого художника выходят невероятно радужные картины!

Я покосился на ее радужноволосую голову. Спорить больше не хотелось. Меня снова одолевала хандра. Было сложно слушать ее бредни.

Аркабалена сказала:

— Извини, я не хотела. Я не вовремя тебя с ним познакомила, теперь я это точно вижу. Позволь мне исправить ситуацию?

Арка обворожительно улыбнулась, и я попробовал успокоиться. Девушка просит. Да еще и извиняется. Надо быть распоследней свиньей, чтобы продолжать дуться в подобной ситуации. Тем более: а что произошло-то вообще? Ну, показала она мне криповые картинки сумасшедшего художника, и что с того? Тоже мне повод злиться. Я стал дышать, медленно вдыхая и выдыхая, представлял, как вместе с каждым выдохом из меня выходит в виде черного густого дыма лишняя, неуместная злость. Мы шли в сторону набережной, Аркабалена молча смотрела себе под ноги, а я дышал в такт шагам. Один, два, три, злость уходи.

Наконец, совладав с чувствами, я смог улыбнуться свой спутнице. Сказал:

— Ты точно странная. Извиняться за то, что показала страшные картинки — это сильно. Веди меня, куда хочешь, я всегда готов, как пионер на Первомай. Или как дети в сериале про Спанч Боба. Вы готовы, дети? — я вопросительно посмотрел на девушку.

Арка удивленно подняла брови. Я аж остановился. Спросил:

— Ты что, не смотрела «Спанч Боба»?

Она в ответ лишь развела руками.

— Нет. Я многое упустила, да?

Я ответил с жаром:

— Еще как! Даже если ты не смотрела «Спанч Боба», пока просто запомни, когда тебя спрашивают: «Вы готовы, дети?», отвечай: «Да, капитан!»

Аркабалена согласно закивала головой:

— Хорошо, запомню. Ой, то есть: «Да, капитан!» А, мы, кстати, почти дошли. Она должна быть где-то здесь.

Я удивился:

— Ты что, сама не знаешь, куда меня ведешь?

— Я веду тебя не куда, а к кому. Сейчас сам увидишь.

Золотая собака

Человек собаке друг,

Это знают все вокруг.

Понятно всем как дважды-два,

Нет добрее существа.

Песня из м/ф

«Бобик в гостях у Барбоса»

Походка Аркабалены смущала и раздражала меня: при каждом шаге она слегка подпрыгивала, как маленький ребенок, и глупо размахивала руками в такт шагам. Я слегка отстал, чтобы не позориться.

Мы дошли до Иркутского областного краеведческого музея, в котором я был уже раз пять, не меньше. Через дорогу располагался главный корпус нашего универа, в котором я бывал не сосчитать сколько раз. Ничего особенного здесь увидеть я не мог. Разве что она присвоит магические свойства очередному памятнику культуры-архитектуры.

На светофоре возле перехода через улицу Гагарина, отделяющую нас от самой набережной, пришлось поравняться с моей проводницей. Я покосился на Арку — она смотрела в сторону памятника Александру III. Точнее, на большую группу людей посреди сквера.

Когда мы пришли туда, Аркабалена схватила меня за руку и потащила вглубь толпы. Я и моргнуть не успел, как оказался в первом ряду, среди свистящих и гудящих взрослых и детей, среди хохота и аплодисментов.

Весь восторженный гвалт предназначался герою, выступающему посреди импровизированной сцены — небольшого помоста из деревянных досок. Там прыгала, кружилась на месте, звонко лаяла пушистая, светло-рыжая, дворовой породы собака со смешным черным пятном вокруг глаза, делающим ее похожей на пирата с повязкой. В зубах она держала обруч, украшенный огненно-красными платками, имитирующими пламя. Собака подбросила его высоко в воздух, примерилась, перебирая лапами, и прыгнула прямо в кольцо, пока оно еще было в воздухе, затем в мгновение ока развернулась и снова поймала обруч зубами.

Толпа ахнула. Дети завизжали и покатились со смеху, их родители полезли за кошельками в сумки, а я удивленно приоткрыл рот и внимательно разглядывал сцену, пытаясь разгадать секрет отличного фокуса.

Тем временем собака аккуратно поставила обруч ребром на землю и прыгнула на него, как на колесо, и, неизвестным для меня способом удерживая равновесие, поехала, перебирая лапами взад и вперед по тонкому ободу.

Проехав так пару кругов, собака спрыгнула с обруча на задние лапы, как человек, и, стоя таким образом, нырнула в него носом. Затем пушистая артистка, продолжая стоять на задних лапах, вращая головой, стала крутить обруч вокруг своей шеи, что я еще мог как-то себе представить и даже как-то объяснить, если очень постараться. Но потом обруч скользнул вниз, на собачью талию, и она продолжила вращать его, двигая бедрами. И вот тут я окончательно ошалел. Мои познания в собачьей анатомии, мягко говоря, никак не увязывались с тем, что наблюдали мои глаза. Я не удержался и сделал несколько фотографий, надеясь потом, после выступления, рассмотреть их внимательно на наличие веревок или механизмов, помогающих собаке выполнять такие невероятные трюки.

Толпа взорвалась восторженными криками, а я искал глазами дрессировщика — организатора этого великолепного шоу. Очень хотелось расспросить, как он это сделал, как вообще можно так здорово обмануть человеческое восприятие. Поймал себя на том, что смотрю на собаку и ее теоретического дрессировщика с неприкрытым восхищением, как и все окружающие меня люди, и по лицу моему расползлась самая настоящая искренняя улыбка. Я сделал еще пару фотографий артистки, позирующей сейчас на сцене.

Собака сделала реверанс, подогнув под себя заднюю лапу, при этом передней указывая на край сцены. Там лежала мятая коричневая шляпа, в которой кроме монет были и бумажные купюры.

Я тут же полез в кошелек, у меня не возникло ни единого сомнения в том, что за такое представление нужно платить, и чем больше, тем лучше. Единственное, о чем я переживал, так это о том, чтобы хозяин не пожалел денег на любимые лакомства для своего артиста, а не заграбастал все до копейки себе в карман.

Я остался ждать дрессировщика, чтобы самостоятельно в этом убедиться. Я наблюдал за собакой: куда же она побежит? Где же ее невидимый дрессировщик?

Рыжая собака подобрала шляпу, заполненную деньгами, и, виляя хвостом, побежала в сторону Аркабалены. Я истерично заржал.

Нет, ну а кто еще? Ну, ведь ожидаемо же, разве нет?

Я хохотал сильно, с надрывом, возможно со стороны мой смех казался искусственным, но я не мог остановиться. Я чувствовал, как с каждым спазмом диафрагмы из меня выплескивается злоба и ощущение безысходности.

Аркабалена, не обращая на мой приступ истерики никакого внимания, забрала у собаки головной убор, переложила деньги из него себе в карман, а затем водрузила шляпу на рыжую собачью голову. Это было так мило, что я достал телефон и снова сфотографировал артистку.

Девушка присела рядом с собакой, стала гладить ее и чесать, а собака, виляя хвостом и вывесив язык, с удовольствием подставляла бока.

Мне стало неловко за свой продолжительный и странный смех и, чтобы как-то разрядить обстановку, я задал вопрос, ответ на который был и так очевиден:

— Это твоя собака?

— Ну, что ты, нет. Она мне не принадлежит. Ее зовут Шара. Мы когда-то с ней подружились при очень странных обстоятельствах. Если расскажу — не поверишь!

Я снова рассмеялся:

— После такого выступления во что угодно поверю! Это ты ее научила этим трюкам?

— Нет, она сама придумала. Шара очень талантливая собака. Просто невероятно, сколько радости она дарит жителям города своими выступлениями.

Нашу беседу прервала смешная рыжая девочка с веснушками. Она тихонько потянула Аркабалену за рукав:

— Извините, а можно сфотографироваться с собачкой?

— Конечно, можно!

Шара безо всяких дополнительных команд, виляя хвостом, подошла к девчонке и села рядом в позу зайчика, скрестив лапы на груди. Арка пару раз сфотографировала их вместе. Собака гавкнула и приняла новую позу: встала на задние лапы и обняла девочку.

Аркабалена покачала головой:

— Шара, ну ты и зазвездилась! Еще немного — и начнешь автографы раздавать! — Аркабалена еще пару раз щелкнула камерой и скомандовала: — Давай, пошли. Я хочу тебя познакомить с моим новым другом.

Меня официально представили собаке:

— Шара, это Майдар. Майдар, это Шара.

Шара кивнула. Да, да. Собака самым натуральным образом кивнула. Просто невероятно. Аркабалена явно скромничает, ее таланты дрессировщика превосходят все мои представления о человеческих возможностях.

Я протянул руку, чтобы погладить Шару по рыжей, почти желтой спинке. Она внимательно посмотрела на меня своими карими глазами. Шерсть собаки была какой-то очень теплой, почти горячей. Видимо, перегрелась на солнце.

— Пойдем в тень? — предложил я.

Аркабалена согласилась, и мы отправились к скамейкам в тени аллеи.

— Как ты научила ее всем этим трюкам?

— Я же говорила, я не обучала Шару. Она сама решила выступать, сама разработала программу и, как видишь, прекрасно справляется! Такая молодец, — девушка почесала собаку за ухом, — и не скажешь, что когда-то люди собирались толпами с вилами и факелами, чтобы изгнать этого ужасного злого духа из своего селения.

Я лишь покачал головой в ответ. Ну не хочет радужная девушка раскрывать свои профессиональные секреты, что поделаешь. Имеет право.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Аркабалена, когда мы уселись на скамейку в тени.

Я прислушался к своим ощущениям. Кажется, мне становилось лучше. Я настолько увлекся представлением, что совсем забыл про свои переживания. Но фоном я все еще чувствовал беспокойство. И погода была по-прежнему отвратительной. Теперь раздражающий мелкий утренний дождик сменился жарким невыносимым солнцем. И это при том, что я в норме вообще-то люблю жару. Да и дождь тоже… Обычно. Да, какой бы бред Аркабалена не несла о загадочных монстрах-мангатхаях, но со мной действительно было что-то не так. Не такие реакции, как обычно. Раздражает и бесит то, что всегда воспринималось нормально. И зрение странно себя ведет. Из всего многообразия ситуаций оно отфильтровывает и доносит до мозга только гадости или сигналы опасности. Как будто отключили мое восприятие прекрасного, и работает только глубинная часть мозга — миндалевидное тело, которое отвечает за основные животные реакции «бей или убегай». Тут опасно, тут страшно, а это — гадко, а значит, тоже опасно. А все остальное — по боку.

Я ответил ей:

— Не знаю, честно. Сложно сказать, потому что сложно отделить нормальное от ненормального.

Аркабалена восхитилась:

— Невероятно! А ведь ты и правда уже почти в порядке. То, что ты в принципе способен анализировать свое состояние, это уже просто нереально круто! Да, похоже, такими темпами до конца этого дня ты уже восстановишься. Ты крут! С мангатхаями мало кто справляется так легко. Да что там, многие и со своими внутренними мангатхаями не справляются, так и ходят все время буками, и видят вокруг только плохое. Какой же ты молодец!

Мне показалось, что она сильно перегибает палку. Это я-то молодец? Мой идеал — это контроль эмоций, а лучше вообще их отсутствие. А тут — полный набор переживаний среднестатистического подростка в пубертате. Расклеился конкретно. И ладно бы, хорошие одолевали, так нет. Гадость всякая в голову лезет. Я грустно усмехнулся. Аркабалена правильно поняла мою реакцию.

— Ты, наверное, думаешь, что я специально тебя нахваливаю, чтобы поддержать. И да, ты прав. Специально. Специально говорю вслух то, что думаю, а не просто прокручиваю в своей голове. А думаю я на самом деле именно то, что говорю. Есть у меня такой недостаток, знаешь. Должен же быть у меня хоть один недостаток, а?

Я невольно расплылся в улыбке. Так мило и наивно это прозвучало. С самооценкой у барышни все в порядке. А вот у меня — нет. Хоть плачь. Чувствую себя уродом и морально, и физически.

Аркабалена спросила:

— Расскажи о своей встрече с мангатхаями. Ты ведь уже можешь говорить об этом, правда?

— Да какая встреча. Просто я упал и ударился головой, еще и испачкался. И настроение теперь ни к черту, вот и все.

Аркабалена нахмурилась, разочарованно вздохнула:

— Как же сложно с тобой, ничего тебе невозможно объяснить, тебе не хватает широты мышления, чтобы это понять. Живешь в своем мирке, в своем коконе из убеждений. И ничего кроме не воспринимаешь.

Я подскочил со скамейки. Какого черта она себе позволяет? Это она здесь узколобая дура! Мне так много всего одновременно хотелось высказать, что я не нашел слов и молча стоял, как идиот, злобно пялясь и пытаясь прожечь наглую девчонку взглядом.

Потом все-таки подобрал слова, они мне показались достаточно остроумными на тот момент:

— Судя по твоим высказываниям, нас разделяет пропасть в образовании. Так же, как я не могу объяснить обезьяне теорию вероятностей, тебе не смогу объяснить, что никаких научных оснований верить в демонов — нет.

Аркабалена спокойно ответила:

— Извини, я думала, что ты уже готов поговорить об этом. Пожалуйста, не сердись. Я не хотела тебя обидеть. Просто, кажется, я растеряла навык коммуникации с людьми за то время, пока… Но все-таки расскажи про свой… ладно, удар по голове. Что ты видел?

Я уселся обратно на скамейку и стал рассказывать. Все-таки есть какая-то магия в девушках, способных вот так просто и искренне сказать: «Извини».

У Аркабалены округлились глаза, когда я заговорил о странной старухе. Она воскликнула:

— Это же сама Маяс Хара! Она что-нибудь говорила? И как ты от нее ушел вообще?

— Ну, я схватил свою копию за руку, стал оттаскивать в сторону и при этом громко матерился.

— Матерился? — Расхохоталась Аркабалена. — Ну ты даешь! Русский мат — оружие против темных сил!

Я угрюмо покосился на девушку. Она, отсмеявшись, продолжила:

— Вообще, конечно, странно. Мат против вредных домовиков — это еще куда ни шло, но чтобы он помог уйти от бабушки Маяс… Она точно ничего больше не говорила?

Я отрицательно покачал головой. Аркабалена вздохнула:

— Старая ведьма давно имеет на меня зуб за то, что я изолировала некоторых ее детей, а кое-кого так вообще ненароком перетянула на свою сторону. Но навредить мне лично она не может. А вот людям, которые меня окружают… Я так давно воздерживалась от контактов с людьми, чтобы не подвергать их опасности, но на тебе система сломалась. Я расслабилась, перестала воспринимать всерьез эту угрозу, да и твой белый халат меня заинтриговал. Прости меня…

Какие же все-таки странные фантазии у этой барышни! И как ее до сих пор не забрали на Гагарина? Я нервно сжал кулаки и отвернулся.

Рыжая собака подошла, положила голову мне на колени. Тоже, значит, поддерживает. Специально. Ну, ладно. Я стал чесать ее за ухом, перебирать теплую мягкую рыжую шерсть. Вспомнил, что на ее голове была шляпа, когда мы шли сюда. И когда она ложилась под ноги Аркабалены, кажется, тоже. Я посмотрел вниз, под скамейку.

— Что ты ищешь?

— Шляпу. На Шаре была шляпа, разве нет?

Девушка задумалась. Сказала:

— Да, кажется, была. Наверное, Шара убрала ее.

Я опешил:

— Куда?

Аркабалена пожала плечами:

— У нее так всегда. Вещи то появляются, то исчезают. Это же Шара.

Как же она меня бесит, как же бесит. Я изо всех сил пытался не сорваться и не наговорить опять гадостей. Снова стал очень медленно дышать, считая каждый раз до пяти, представляя себе, как с каждым выдохом из меня выходит злость.

Аркабалена восхищенно смотрела на меня, как будто я прямо сейчас совершал какой-то невероятный подвиг, спасал не меньше десятка котят одновременно, как минимум.

И это еще больше меня разозлило. Нашлась мать Тереза! Эпишура ракообразная!

Я вскочил, подскочил к ближайшей урне и со всей дури пнул ее ногой. Урна закачалась на подвесной установке, явно предназначенной для удобного вытряхивания мусора. И антивандальной заодно, чтобы урну не утащили. В нашем сраном городишке все время тащат все, что надо и не надо. Я стиснул зубы и снова пнул урну, и еще раз, и еще. Урна раскачивалась, и последний удар получился взаимным. Я взвыл от боли и запрыгал на одной ноге. Меня-то за что?! Я же не вандал!

Аркабалена и собака с интересом наблюдали за этой сценой, обе слегка наклонили головы вбок, в одну и ту же сторону.

Боль отрезвила меня, и злость наконец-то улетучилась. Теперь я думал лишь о том, какой я идиот, и как по-идиотски сейчас выглядел. Стыд — не идеальное состояние, но это все же лучше, чем гнев.

Арка вовсю улыбалась, да и собака, кажется, тоже. С материнской гордостью в голосе она произнесла:

— Ты и правда чертовски хорошо справляешься. Еще немного радости, и будешь в порядке. Знаешь, ты мог бы поехать на Байкал, чтобы быстрее восстановить силы и отрастить защиту на случай, если Маяс снова захочет добраться до тебя!

— Действительно, почему бы не потолкаться в толпе туристов. Это же так весело, — буркнул я в ответ.

— Причем тут туристы? Какое тебе дело до других людей? Байкал — огромный, он, по сравнению с человеком, почти безграничный. Сила его практически неисчерпаема.

Я хохотнул:

— Ну да, в сравнении с человеком и правда огромный. Ты знала, что, если все человечество утопить в Байкале, его уровень поднимется всего на пару сантиметров?

Аркабалена в ужасе замотала радужной головой:

— Зачем топить всех людей, ты что? Я говорю о том, что энергия озера безгранична, и сколько угодно человек могут одновременно ее брать, с него не убудет. Разве что не всем ее дают, эту энергию. Байкал — могущественный и строгий хозяин и неуважительного отношения к себе не терпит. Но ты же, как я поняла, как раз его изучаешь, а такое внимание ему наверняка приятно. Так что давай, езжай.

И любви, и радости

Славное море, священный Байкал,

Славный корабль, омулевая бочка,

Эй, баргузин, пошевеливай вал, —

Молодцу плыть недалечко.

Русская народная песня

Люди, люди, кругом люди. Много, много людей, человеков, мерзких, потных, вонючих, фу.

До центрального рынка я добрался перебежками по дворам, избегая больших улиц, но здесь, на остановке возле Торгового Комплекса, прятаться от толпы стало совсем нереально. Возле того места, где теоретически должна была остановиться маршрутка до Листвянки, уже собралась небольшая очередь. Я встал позади блондинки с маленьким ребенком.

И чего это, интересно, я так упорно прислушиваюсь к мнению психованной радужной девчонки с ее странными идеями? Она не является профессиональным психологом, мелет какую-то чушь об энергии, упорно витализирует то, что мертво по своей природе, ведет себя в целом довольно неадекватно, а я, словно та прикольная рыжая дворняга, встаю перед ней на задние лапки, пляшу и послушно исполняю ее команды.

Влюбился, что ли?

Я про себя усмехнулся этой мысли. Вот уж в этой области своего сознания я точно способен контролировать эмоции. Любовь — это всего лишь химия, гормональный фон — и никакой магии.

Как только двери маршрутки открылись, все ломанулись туда, забыв об очереди. Меня смело человеческим потоком и потащило в салон. Один из пассажиров, мужчина восточной внешности с сильным акцентом, кричал на весь автобус:

— Здесь занято! И здесь занято! — и тыкал пальцем в сиденья первого и второго ряда, рассаживая по ним свое многочисленное потомство.

Я протиснулся сквозь их шумную семью в конец маршрутки и сел у окна. Рядом со мной на сиденье тут же плюхнулся полный мужчина, прижав меня своим огромным телом к стенке. Я злобно покосился на толстяка. И почему таким людям вообще разрешают ездить в маршрутках? Он же занимает своей огромной задницей полтора сиденья, почему бы ему не выкупить под себя сразу два места и не мешать другим? Я зашевелился, пытаясь удобно устроиться на оставшейся мне половинке кресла. При этом постарался, будто случайно, как можно больнее сунуть свой острый локоть в бочину мерзкого толстяка. Тот виновато посмотрел на меня и немного отодвинулся.

Беспокойное семейство наконец расположилось в салоне: двое мужчин, женщина, трое разновозрастных детей и орущий во всю глотку младенец в коляске, перегородившей вход. Поездка обещала быть веселой, такие прекрасные соседи в жаре, духоте и вони общественного транспорта — просто бонус на миллион.

Я достал из рюкзака наушники и постарался отвлечься на музыку. Включил случайную мелодию — в ушах заиграла одна из моих любимых песен группы «Грот» «Обитатели рая». Мой внутренний монолог был таким громким и яростным, что я не сразу расслышал слова песни:

«С рождения слепой мечтает о зрении,

Ниже по лестнице мечтам сбивается счет.

Вдруг я понял, как я зажирел на своей ступени:

Чаще, чем благодарен, я обижен и возмущен».

Я перемотал на начало и снова вслушался, заткнув наконец раздраженного внутреннего болтуна.

«Чей мы заняли рай? Кто блуждает под ним?»

Да какой там рай? Разве это рай: ужасная работа с маленькой зарплатой, комната в общаге, в маршрутке воняет, жирдяй прижал к стеночке, и вообще.

«Нам хотя бы приснись, день в небесном саду,

Но глаза, что подняты ввысь, рая вокруг не найдут…»

Ни в какую «ввысь» я не смотрю! Перед моими глазами пролетают мимо деревья, растущие вдоль дороги, и они вовсе не похожи на райские кущи. Самые обычные сосны, березы, ели.

На месте, которое освободилось от злобного болтуна, в голове постепенно возрождался из пепла тот приятный чувак, которому всегда очень нравилась эта песня. Этот новый-старый жилец нудно проговаривал в такт музыке: «Многие бы действительно мечтали жить, как я. Иметь почти бесплатное, уютное жилье в хорошем районе. Получать одновременно стипендию и зарплату. Проводить важные и интересные исследования. Иметь классных соседок и коллег по работе. И жить рядом с таким чудом природы, как Байкал».

«Из темноты лица людей заглянут в окно,

Где-то посреди богатств ты раздавлен недовольством —

Каждый из них расписал бы целый блокнот,

О том, как он мечтает жить, если бы тобой стал» — вторила ему музыка.

Я попытался настроиться на позитивный лад, но взгляд зацепился за одну из пассажирок. Женщина стояла в проходе с туалетным ведром с крышкой, держала его в руках, как настоящее сокровище. Я усмехнулся. Да, в Листвянке нет нормальной канализации. Деревня деревней, даром что туристический центр.

Когда маршрутка приблизилась к устью Ангары, девочки, по всей видимости туристки, сидящие впереди нас, чуть ли не вылезли в окно, чтобы посмотреть на Шаман-камень.

Я хохотнул. Девчонок ждало разочарование. После того, как в 1956 году достроили плотину, вода в озере поднялась почти на метр, так что знаменитая «скала» торчит из воды совсем чуть-чуть, и отсюда, с трассы, видно лишь небольшое темное пятнышко.

Сама легенда вполне обычная и скучная, ничего особенного. Байкал — отец имеет всего одну дочь — Ангару, что по сути своей правда, ведь из него вытекает всего одна река. Так вот, дочь однажды влюбилась в богатыря по имени Енисей, в другую реку, соответственно, и побежала к жениху. А разгневанный Байкал кинул ей вслед огромную скалу. Дочь все равно сбежала, а скала теперь слегка возвышается над водой в устье реки Ангары и привлекает внимание местных шаманов, искренне уверенных в священности этого куска камня. Поэтому его и называют Шаман-камень.

Маршрутка уже доехала до конечной остановки. Я вышел из нее и оглянулся. Листвянка не слишком сильно изменилась с тех пор, как я увидел ее в первый раз. Стихийный рынок на пристани превратился в ряды аккуратных бревенчатых палаток и ларьков, да и все на этом. Тот же неуместно огромный розовый отель «Маяк», те же кафешки и магазины с поистине туристическими ценами.

Я пошел вдоль набережной, вдыхая аромат воды. Нигде, ни у какой воды больше нет такого запаха. Гнилая рыба или водоросли — это не про Байкал. Здесь запах чистый, невероятно свежий. Ультра-олиготрофное озеро, не хухры-мухры.

Чуть дальше вдоль берега есть поселок Большие ко́ты. Ударение правильно ставить на «О», кОты. Это старинное название обуви каторжан, которые работали на золотых приисках. Там располагается «Пелагическая стационарная станция №1», или «Точка №1». С 1945 года наш институт непрерывно ведет наблюдения в этом месте, отмечая любые изменения в состоянии озера. Такого длительного ряда измерений нет больше нигде в мире. Действительно, «номер один».

Правда в последнее время у меня создалось ощущение, что этот невероятный период наблюдений скоро прервется. К сожалению, государство не слишком заинтересовано в исследовании природы и дальнейшее финансирование проекта под большим вопросом. Очень жаль…

Я шел вдоль берега, любовался спокойной озерной гладью и понимал, что не зря взялся за изучение этого чуда природы. Из 1200 видов его обитателей целых 800 являются эндемиками, то есть не встречаются вообще нигде больше в этом мире, и весь механизм работы озера делает его воду невероятно чистой. Многие считают, что все дело в эпишуре — маленьком рачке, который фильтрует воду. Но это не совсем так, все намного, намного сложнее!

Даст ли мне изучение Байкала ответ на мой вопрос? Смогу ли я перенести механизмы очистки воды в этом озере на другие водоемы?

Мы учимся у животных. Кошачий глаз помог нам изобрести фотоаппарат с диафрагмой и светоотражающие дорожные знаки. Перья совы помогли придумать шумоизоляцию. Идею гидролокации мы подсмотрели у китов и дельфинов, а птицы подарили самолетам закрылки.

Даже застежка-липучка — это не наше изобретение! Натуралист и инженер по фамилии Мистраль однажды чистил от репейника свою собаку после прогулки в горах и задумался: отчего так трудно отлеплять эти растения от шерсти? И стал автором отличной застежки для одежды и обуви.

Смогу ли я так же научиться у Байкала очищать воду? Было бы здорово, конечно. Наша фантазия ограничена природой. Счастье, что фантазия самой природы безгранична.

Я спустился по лестнице с асфальтированной набережной на прибрежную гальку и пошел вдоль берега, у которого были пришвартованы большие стальные катера — «Ярославцы». Глашатай высоким мелодичным голосом, усиленным микрофоном и звучащий из колонок, зазывал на экскурсию:

— Прогулка по Байкалу на комфортабельном катере, выходим через десять минут, успевайте занять места!

Я прикинул свои финансы и уточнил:

— Куда идти, куда платить?

Мужчина указал на бело-синий стальной моторный катер типа «Ярославец» с надписью «Гроза» на боку. Подумалось: а не страшно ли им ходить на катере с таким названием? Не боятся привлечь реальную грозу? И тут же себя одернул: что за мистическое мышление! Фу, брысь из моей головы!

Вообще, я ходил уже на таких катерах раньше: институт время от времени устраивал экскурсии для иностранных профессоров и студентов, и я с удовольствием катался вместе с ними. Первое время мне было страшно, меня охватывал ужас перед глубиной озера, воспоминания о гибели мамы вызывали панику, и я держался за перила, сжимая руки до спазма в запястьях. Потом, со временем, привык, расслабился. Нырять с пристани или плавать на глубине по-прежнему было сложно, но привычная железная махина катера стала для меня островком безопасности.

Так может поэтому мне туда так хочется? Наверное, это ужасно глупо — платить за то, что мне всегда доставалось бесплатно, но Аркабалена сказала, что исполнение мимолетных желаний поправит мое настроение, так что…

Гулять так гулять!

Я смело направился к берегу. Похоже, что близость Байкала действительно дает мне силы. Нос катера врезался в береговую линию, и с него был спущен трап — лестница с узкими металлическими перекладинами. Под перекладинами были приколочены листы ДСП, чтобы пассажиры могли безопаснее подниматься или спускаться. Правда, толку от них было мало: сохранять равновесие на этой лесенке оставалось непростой задачей, особенно учитывая, что вместо перил там был только довольно тонкий металлический трос, больно врезавшийся в руку.

Я взобрался на борт катера и с удовольствием огляделся. Все катера этого типа были очень похожи друг на друга, так что я почувствовал себя почти как дома. Нам выдали спасательные жилеты. Формальность, учитывая, что «Ярославцы» идут очень ровно, и нужно сильно постараться, чтобы свалиться за борт. Я не стал проходить дальше, так и остался стоять на носу корабля. Глухо заурчал мотор, и мы стали отходить от берега.

Другие люди на катере обсуждали виды, делали селфи, в общем, вели себя, как порядочные туристы, а я самым непорядочным образом уселся прямо на сложенный трап и стал любоваться горами. Хребет Хамар-Дабан был отлично виден, казалось, что он совсем близко. Сложно было поверить, что нас разделяет целых сорок километров водной глади огромного озера, а вершины достигают высоты более двух тысяч метров. Я протянул руку и погладил горы.

Я играл так иногда: гладил мир. Проводил рукой по воздуху, мысленно приближая далекие объекты, делая их своими, маленькими, ручными. Прирученными.

Меня отвлек крик ребенка позади:

— Мам, смотри! Там нерпа!

Я встрепенулся и оглянулся. И правда, над водной гладью промелькнула серая в пятнышках спинка. Все пассажиры кинулись к перилам, а мне с моей высокой точки было и так видно. Из воды показалась смешная мордочка с огромными черными глазами. Нерпа фыркала, раздувая ноздри, набирая воздух в свои огромные легкие, чтобы на целых полчаса уйти под воду.

Уникальный представитель тюленевых, для ученых до сих пор загадка, как этот вид вообще попал в озеро посреди материка. Мне безумно нравятся эти умные и красивые зверьки. А вот местные рыбаки их недолюбливают: нерпа вполне может увязаться за судном, опустошить рыбацкие сети, оставляя в них только дыры и недоеденные рыбьи головы.

Нерпы в свою очередь рыбаков тоже не жалуют: их пугает плеск воды, похожий на удар весла. И даже этот устрашающий звук некоторые особо одаренные особи научились использовать в своих целях: они бьют хвостом по воде, чтобы испугать своих сородичей, греющихся на камнях, и занять их место.

Я видел такую картину издалека, когда наш университетский корабль проходил мимо Ушканьих островов, так полюбившихся этим милым созданиям.

Забавно, что острова эти и были названы в честь нерпы, хотя, казалось бы, откуда уши у байкальского тюленя? А дело вовсе не в ушах, а в том, что раньше байкальские рыбаки сравнивали нерп за их быстроту и ловкость с ушканами, то есть зайцами, как их называли в старину в Сибири.

Нерпа скрылась под водой, а наш катер стал разворачиваться к берегу. Я удивленно оглядывался. Так быстро? Время пролетело совсем незаметно. А я, когда покупал билет, был настолько занят своими внутренними переживаниями, что даже не поинтересовался, до какой точки ходит катер. Мне казалось логичным дойти хотя бы до Больших Котов. Но, очевидно, я ошибся.

Капитан вел корабль к маленькой бухточке, которая слегка вдавалась в береговую линию. И бухтой-то не назвать, так, небольшой изгиб. Совсем тоненькая полоска каменистого пляжа и нависающий над ней обрыв.

Сквозь толщу воды было прекрасно видно разноцветные камни на дне озера. Краем уха я услышал, как переговариваются пассажиры. Ребенок заявил:

— О, камни видно. Совсем мелко здесь.

Я усмехнулся. Стоит ли сказать мальчишке, что дно кажется близким лишь из-за прозрачности местной воды? Вполне возможно, что под нами спокойно может разместиться десятиэтажный дом. Уже открыл было рот, чтобы сумничать, но мой взгляд зацепился за приближающиеся скалы, и я в изумлении так и оставил рот открытым, не издав ни звука. Над тонкой полоской берега возвышалась невероятной красоты отвесная скала — слоистое нагромождение древних горных пород.

Вот где отлично видно, что Байкал — это огромная трещина в литосфере, место, где прямо сейчас происходит разрыв материковой плиты. Раскол этот постепенно увеличивается, медленно, по паре сантиметров в год, озеро становится все больше и больше и когда-нибудь, через миллионы лет, станет новым океаном, разделит, разрубит Евразию пополам.

Катер с шумом врезался носом в камни на дне, и капитан спустил трап. Я пропустил вперед туристов. Молодая женщина уточнила у капитана:

— Это же бухта Любви, да?

Кто-то из пассажиров ответил:

— Нет, это бухта Радости!

Капитан засмеялся:

— И Любви, и Радости! И вообще всего, чего пожелаете!

По моему лицу расплылась улыбка. Да, я не против такой формулировки. Бухта любви и радости. Они взаимосвязаны, эти два чувства. Откуда у человека, у которого нет радости, возьмется достаточно сил на любовь? Хватит разве что на страдания от неразделенных чувств. Жаль, что Аркабалена со мной не поехала. Она бы наверняка с удовольствием поддержала разговор о чувствах и их взаимосвязях.

Я спустился по трапу, мысленно подал руку своей странной новой знакомой. Как же здорово было бы оказаться вместе с ней здесь, в этой бухте и загадать свои желания на радость. И на любовь.

Разделся, оставил вещи на большом камне и пошел в воду. Байкал принял меня в свои ледяные объятия. Я заходил быстро, чтобы не успеть замерзнуть или передумать. Ноги скользили по камням. Странно, что здесь есть какие-то водоросли: корабли ходят сюда постоянно, перекапывают берег своими килями. После Байкала невозможно нормально купаться больше нигде. В сравнении с ним вся другая вода, даже та, что в бассейне, покажется сомнительного качества.

Я нырнул с головой и открыл под водой глаза. Серый, неприступный, строгий пейзаж. Здесь все в черно-белых тонах. Никакого многообразия тропических рыб и актиний. Под водой все с холодным серебристым оттенком, даже водоросли. Зато камни на дне выглядят ярко. Черные, белые, рыжие, красные, полосатые, пятнистые — любые, какие захочешь.

Я двигался вдоль берега, избегая глубины. Во время очередного гребка сделал глоток воды. Теперь Байкал был не только вокруг меня, но и во мне. Поплыл по поверхности его вод, постепенно разворачиваясь к берегу, пока не почувствовал руками дно. Геройствовать точно не стоило. Вода не такая уж теплая, до бархатного сезона еще жить и жить.

Выбрался на берег, унося с собой в желудке глоток Байкала, сел на горячий от солнца камень на берегу, чтобы просохнуть. Полотенца-то с собой не взял. Надо бы закинуть в рюкзак, когда буду дома.

Дети бегали и бросали плоские камешки-блинчики по воде. Странно, дети кидают их постоянно, а они все не заканчиваются. Мне кажется, Байкал их возвращает на берег, потому что ему нравится играть с детьми! Получается этакий круговорот камней в литоральной зоне озера. Усмехнулся про себя: звучит, как тема для диссертации!

На берегу валялся огромный осколок стекла от бутылки. Я покосился на двух мальчишек, которые плескались возле берега, поморщился.

Оделся, взял стекло в руку и поднялся на катер. Подошел к капитану, спросил:

— Где тут мусорка?

Тот протянул мне руку, и я вложил в нее осколок. Мне почему-то стало неудобно, испугался, что капитан подумает, что это мой мусор, и сбивчиво прокомментировал:

— Просто там дети, а этот осколок на берегу… Мало ли.

Мужчина улыбнулся, при этом его обветренное загорелое лицо покрылось сетью добрых морщинок, кивнул. Спросил:

— Ну, как вода?

— Хорошо. А вы не купаетесь?

— Да не особо. Все это быстро надоедает, — мужчина неопределенно махнул рукой в сторону берега.

Я аж подскочил.

— Байкал надоедает? Да у вас лучшая работа на свете! Капитан корабля, который ходит целыми днями по Байкалу!

Он в ответ лишь фыркнул:

— Ну да, все так говорят. Но я же не по всему Байкалу. Так, туда-сюда. Как маршрутка какая-то.

Я удивленно помотал головой:

— Капитан корабля, который чувствует себя маршрутчиком…

Почему-то вспомнился водитель восьмидесятого, который явно находил удовольствие в своей работе. Надо же, как интересно получается! Человек, который управляет кораблем и регулярно посещает бухту Счастья — не счастлив. А реальный маршрутчик — явно доволен своей работой.

Я вернулся на палубу, уже вовсю улыбаясь этому миру. Удивительному миру, который дает мне такие потрясающие уроки.