Бесплатный фрагмент - Гильдия Алхимиков

Часть первая

В истории всей Италии, то есть — в истории итальянских коммун, тираний и итальянских мелкопоместных монархий, еще не было упоминаний о городе поголовно населенном сумасшедшими. Поэтому генуэзские корабелы Джузеппе Напителли и Сальваго Кастро не падали духом. Надежда на благополучный исход их миссии еще сохранялась.

Сидя в трактире «У Толстого», с кружками в руках, они разглядывали пиво, которое не лезло в горло, изо всех сил крепились и надеялись на лучшее.

Прибыли они в славный город Шаффурт, по приглашению городского совета, который действовал от имени бургграфа Конрада фон Шаффурта. Так в письме было сказано. Официальном. В том же письме, подписанном артманами города, говорилось, что бургграф заинтересован в строительстве своего флота и, прослышав о мастерстве семейств Напителли и Кастро в строительстве всевозможных судов, приглашает их посетить его владения и оценить перспективы. В то же время, городской совет принимает на себя все расходы на дорогу в обоих направлениях. Это, если мастера сочтут условия, предложенные им, неприемлемыми.

На совместном заседании двух семейств, было решено — ехать. Несмотря на то, что никто не представлял какой морской флот можно строить в Баварии. От этого германского княжества, в какую сторону не кинь, до ближайшего моря — тысячи миль сухопутного пространства. Самый мудрый из всех участников семейного совета, восьмидесятилетний Джеронимо Кастро, по этому поводу высказался так:

— У немецких правителей, после того, как они все там стали суверенами, крыша поехала. Чего только не вытворяют. И дворцы строят, и реки вспять поворачивают и горы срывают. Может этот бургграф, у себя в пруду, решил корабль на воду спустить. Нам до этого дела нет. Лишь бы деньги платил. А, куда он там, у себя плавать будет, никому из собравшихся, не интересно. Но самое главное — послание нам передали через иудея. А, это племя, сами знаете, в безнадежных предприятиях, участия не принимает.

Речь мудрого дедушки приняли к сведению, и единогласно было решено, что Джузеппе и Сальваго, которые знали по немецки — собираться в путь. Тем более, в делах кораблестроения, в это время, в Генуе был полный застой, и деваться особо было некуда. Разве только бросать родную гавань и перебираться плотниками в венецианский Арсенал.

В сопроводительном письме, говорилось, что по прибытии в Шаффурт, мастерам, следует обратиться к городскому секретарю Юргену Войтеховскому. Поэтому, оказавшись в городе, аккурат на Святого Прова, они так и поступили — отправились в ратушу. Где же быть городскому секретарю, как не там?

На втором этаже ратуши, построенной по образцу донжона, корабелы застали двух советников: бургомистра Рикерта Австрийского и городского судью Карстена Рябого. Те о запросе в Геную знали и встретили итальянских мастеров приветливо. Предложили вина с корицей и свежего винограда. Это в Германии-то, в середине зимы! За приятным разговором выяснилось, что секретарь гильдии Войтеховский, который был инициатором их приглашения, пока в отъезде, когда будет — неизвестно, но они пошлют за профессором Кантом, и тот им все разъяснит, в деталях. Пока — суть да дело разговор зашел о том, по каким водным просторам собираются плавать жители Шаффурта, что собираются бороздить? Ответ был прост и незатейлив.

— Моря и океаны, понятное дело. — Ответил судья.

— Прямо напасть, какая-то с этими морскими просторами. — Добавил Рикерт Австрийский. — Просторы необъятные, а ни одной завалящей караки в наличии, ни у городского совета, ни у бургграфа нет.

Генуэзцы переглянулись, помянули в уме Святого Лаврентия и осторожно перевели разговор на местные достопримечательности. Приятную беседу, прервало появление научного светила.

Местный профессор, ничем не отличался от профессоров итальянских. Он был пьян и источал многомудрие. Прежде всего, этот Кант обнял и расцеловал обоих итальянцев. По очереди. Два раза. Потом он снова полез обниматься и оросил плечо каждого слезами, рассказывая, как они тут заждались корабельных мастеров и, что все ужасно рады их приезду. Затем, как и было обещано ранее, последовали разъяснения. Детали, которые поведал им ученый муж, поставили итальянцев в тупик. Они узнали, что бургграфу, в первую очередь, потребуются суда средиземноморского типа. Во вторую очередь — суда способные бороздить океанские просторы. Ну, а в третью — мелкие посудины, для прибрежного промысла в тропических и северных морях.

— А, то треску приходится ловить на речных плоскодонках. — Сокрушался профессор. — Как только появиться секретарь гильдии, он вас свозит на места закладки верфей и все покажет. Не волнуйтесь, далеко переться не придется. У нас, тут — все рядом. Средиземное море — налево. Тихий океан — направо! Да! Вы наверно на дорогу потратились? Сколько? Ого! Но гильдия мелочиться не будет.

Профессор поднял мантию. Кошелька у него на поясе не было. Была какая-то прореха в штанах. Он достал оттуда горсть золотых цехинов и серебряных талеров, высыпав на стол, отсчитал запрошенную сумму и придвинул к корабелам.

Именно, из-за легкости в расчетах, Напителли и Кастро, до сих пор не подались в бега. Тем более Сигизмунд Самуилович сообщил, что до прибытия советника, расходы по питанию и проживанию Гильдия Алхимиков берет на себя.

Когда итальянцы, вдобавок, узнали, что у них тут за гильдия, окончательно стало ясно, что вляпались они основательно. Только золото было настоящее и нужно было проверить, действительно ли их будут кормить в городских харчевнях бесплатно.

Оказавшись на площади, корабелы решили прицениться к товарам, оценить их качество и, чем черт не шутит, закупить партию чего-нибудь, для коммерческого оборота. Но прежде, чем идти по лавкам, они завернули в продовольственные ряды. Вернее проезды. Так, как пищевыми продуктами тут торговали с колес.

— Не проходим мимо! Лучок, салатик, мандарины!

— Покупаем, фрукты-овощи! Бананы, ананасы, плоды хлебного дерева!

— Господа, берите рыбу. Не пожалеете. Смотрите сами — глазки блестят, жабры красные.

— Раки! Большие и маленькие, длинные и круглые. Живьем! Вчерашний улов.

Напителли и Кастро двигались, между рядами телег, словно сонные. Лук, в Шаффурте, в январе месяце, продавали зеленый, салат — свежий, только с грядки. Рыба была такая, о которой в приморской Генуе, можно было только мечтать. Омары, лангусты и крабы щелкали клешнями и шевелили усами, словно, не вчерашние, а только что выловленные. Что касается остального, то многое итальянцы видели впервые в жизни, и черт его знает, что это было такое…

Выбравшись из этого, прямо-таки, восточного изобилия, корабелы измождено притулились у крайнего воза, торговавшего фруктами. Толстомордая торговка, с жалостью поглядывала на них с воза, но вопросов не задавала. Дико озираясь по сторонам, итальянцы заприметили группу ребятишек собирающих подаяние. Наверно это было официально, потому что выглядели бедолаги одинаково. Все четверо были одеты в серое. Две девочки в серые платьица и накидки, а двое пацанов в широкие моряцкие штаны и запашные камизельки, перетянутые желтыми поясами. Побирушки подошли и к ним. Итальянцы бросили в кружку, которую им протянула кудрявая девочка, по крейцеру. Торговка дала каждому по яблоку.

— Никак — приютские? — Обратился Напителли к торговке.

Та охотно вступила в разговор.

— Все верно. Сиротинушки. Воспитанники приюта, при обители братьев цесторианцев. Где брат Шаолинь наставником.

— Я смотрю, городские сорванцы хорошо к ним относятся. Не обижают несчастных. — Заметил Кастро, кивнув на стайку местной детворы, которая хоть и наблюдала за побирушками, но держалась на почтительном расстоянии.

— Не, не обижают. Бояться. — Закивала торговка.

— Радостно видеть, как страх божий теплиться в столь юных душах. — Перекрестился Кастро.

— Тут и страх божий, и страх натуральный. — Сказала баба. — В первый раз, как эти несчастные в город пришли, городские разбойники к ним так и пристали. Отступные требовали и обзывали, по-всякому. Окружили, со всех сторон, пихаться начали. А, сиротки, спаси господи, кружечку на землю поставили и, как начали подпрыгивать, как начали ручками махать и ножками дрыгать, так всем вымогателям враз носы расквасили. Главное — никто еще ничего не понял, а все охальники уже кровушкой умылись. Ну, бедняжки еще поскакали маленько, ножки поподкидывали и на этом все. Разбежались нечестивцы малолетние. С тех пор, никто к сироткам не лезет. Помнят, как на выпасах, две недели хромали. Берите яблочки, господа хорошие. Или груши.

Итальянцы еще раз взглянули на четырех херувимов, кротких, как агнцы, покрутили недоверчиво головами, но купили у торговки шесть яблок. После этого отправились осматривать городские лавки. Итогами осмотра они остались довольны. В Шаффурте было все. Причем товары были качественные, а цены настолько умеренные, что прямо — оптовые, при розничной торговле. Обойдя лавки, Кастро и Напителли осели в трактире у Фритца Толстого и теперь перешептываясь, думали думу и прислушивались к разговорам.

До посещения трактира, взволнованные итальянцы не подозревали, что жители славного города Шаффурта сами находятся в страшном волнении. Теперь, обрывками разговоров, до них дошло, что жители Шаффурта, тоже живые люди, что и им свойственны колебания и страхи. А, причиной к последним, стал выход каких-то толи упырей, то ли вурдалаков на свет божий. Мол, в Гильдии Алхимиков произошла утечка информации, что те появятся со стороны Вурзельстокена. Еще говорили о том, что неугомонные детишки, несмотря на холод и дождь, с утра дежурят за воротами, за полмили от Северного бастиона, в ожидании знаменательного события. Когда плотная пелена облаков над городом посветлела настолько, что зимний мрак отступил в самые неприступные закоулки, стайка юных глашатаев промчалась по улицам с пронзительными криками:

— Идут! Низвергнутые в ад, идут! Уже к городу подходят! Адские арестанты! Батраки Вельзевула!

Итальянцы залпом осушили кружки и попросили еще пива.

— У вас, что — пришествие Антихриста? — Спросил Кастро.

— Успеем выпить, до Конца Света? — Поинтересовался Напителли.

В это время, жена Фритца Толстого перехватила у двери в трактир расхристанного сорванца и потрясла его за шкирку.

— Изуверы, чего говорят?

— Ничего не говорят. Плачут! Просто слезами заходятся! Прошлогоднюю траву щиплют. Синичкам радуются.

— Спаси и помилуй, Отец Небесный, от их слез. Не иначе — какое злодеяние замыслили! — Запричитала женщина.

Кастро и Напителли стали потихоньку духом падать.

— Что посидела два месяца по легкой статье, так думаешь — в пророки выбилась? — Прикрикнул на жену трактирщик. — В Шаффурте нелицензированные пророки под виселицей гниют! Подай вина господам корабелам. Испанского!

Пока Бертильда ходила за вином, итальянцы узнали, что полтора года назад, женщина отсидела три недели в башне, из-за произвола явившейся сегодня в город братии. Все они, в бытность разгула инквизиции, подались в приставы к комиссару и сильно перегнули палку, в своем рвении извести колдовскую ересь в городе. Проще говоря, дорвавшись до власти, все, завербованные в приставы, оборванцы, испытали головокружение от своих властных полномочий. Когда комиссара, брата Ульриха, стараниями господина бакалавра, Юргена Войтеховского, из города выставили, они оказались не у дел, в окружении враждебно настроенных соотечественников. Причем враждебность была такая, что всех предлагалось изощренно пытать и сжечь на костре, в назидание потомкам. Тем более у господина бакалавра были на руках расписки приставов, об их участии в черной мессе и отречении от святой католической церкви. Его светлость бургграф Конрад фон Шаффурт, даже уговорил супругу, прекрасную госпожу Женевьеву, на аутодафе. Хотя она на дух не переносила дыма костров и запаха жареной человеческой плоти.

Только благодаря заступничеству кузины господина Войтеховского, смертная казнь была заменена пожизненными исправительными работами. Правда, не всем. Одного пристава, самого зловредного, Ганса Одноглазого, все-таки казнили. Но чтобы дым не шел на замок, беспокоя супругу бургграфа, его колесовали и закопали еще свежего, под виселицей.

Подавая вино, Бертильда рассказала, что во время отсидки лишилась пальца на ноге. До пытки дело не дошло. Нет. Просто крысы трошки погрызли, когда сидела в колодках. Остальные пальцы — ничего, только ногти слезли, а один загноился. Палач этот вонючий палец отрезал. Только не в виде наказания. Ни-ни! Просто палач по совместительству работает и лекарем. Еще бы! Каждую косточку, каждое сухожилие в теле человека знает досконально. Величайшим специалистом является по суставам.

Никто из завсегдатаев, к причитаниям Бертильды, не прислушивался. Все, кто мог, побежали поглядеть на событие. Да и сама она, подобрав юбки, кинулась в сторону Соборной площади.

А, итальянцам, от хозяина, стало известно, что, в свое время, все бывшие приставы инквизиции, были взяты на откуп у города и трудились черт знает где. В прямом смысле слова. Алхимики говорили, что в другом измерении. Но горожане сходились во мнении, что в аду. Все знали, что у господина городского советника, секретаря Гильдии Алхимиков, бакалавра искусств, Юргена Войтеховского в пределах ада есть хорошие связи. С самим Вельзевулом он — на короткой ноге. А, про всякую мелкую нечисть и говорить не приходится. Вся нечисть, которая обитает в ближних пределах, у советника Войтеховского в услужении. Ему только глазом моргнуть и всякий, от черта до эльфа, ему служить готов. Гномы вон до сих пор, никуда не ушли. На гильдию работают. И бургграфу, заодно, замок перестраивают. Черти, ведьмы, русалки сгинули, а гномы остались. День и ночь, в три смены не покладая рук, трудятся.

Но по этому поводу никто в Шаффурте, теперь, не заморачивается. С тех пор как господин секретарь гильдии напустил на брата Ульриха настоящих ведьм и созданий дьявольского отродья, удивляться тут нечему. Одно слово — алхимия! Она всякие чудеса творить способна.

Сейчас, через полтора года, прошедших после отъезда из Шаффурта комиссара Зальцбургского инквизитора, город вновь обрел прежнюю солидность и бюргерскую непоколебимость. Первые полгода жителей еще лихорадило от вездесущих деловитых гномов и проводимых гильдией алхимиков строительных работ. Но постепенно к новшествам привыкли, а когда заработал первый канализационный коллектор, даже прониклись к бородатым строителям дружеским расположением. Теперь если по улице идет гном, то с ним приветливо здороваются и раскланиваются. Как с достойным членом общества.

О кострах с ведьмами, полыхавших у Северных ворот, в течение почти трех месяцев стараются не вспоминать. А если и вспоминают, то с простодушной растерянностью. Ну, сожгли три дюжины баб, по ошибке. С кем не бывает? Так ведь одумались, спасибо господину бакалавру. Храни его бог, за то, что прогнал из умов затмение, заставил задуматься и взглянуть на колдовство, под другим углом зрения. Теперь ясно, что если бог дал попущение, для сословия ведьм и колдунов, то тому были причины. Жечь их, это как пускать деньги на ветер. А, использовать в хозяйстве не каждый додумается. Как гильдия алхимиков в городе образовалась, оказалось, что всякое колдовство можно поставить на службу общества. Вот, скажем — электричество. Вещь непонятная разумению богобоязненного христианина. А, алхимики разобрались, и производительность труда в каменоломнях увеличилась прямо не передать словами. Площадь перед собором, за полгода замостили!

А, лампы колдовские?! Без огня светят. Две ночи светить могут без передыху. А, когда уже тускло горят, идешь с лампой в Угловую Башню, платишь два крейцера и вечером снова забираешь. Со светом. Профессор алхимии Кант, который в Серебряной Башне обосновался, тот вообще говорит, что такие лампы — временное явление. Господин Сигизмунд Самуилович говорит, что скоро в каждый двор провода под землей протянут, и по ним столько света идти будет, что хоть десять ламп дома имей. Все ждут — не дождутся, когда гномы с обустройством замка, его светлости, закончат и землю под провода копать начнут.

В Шаффурте все раньше думали, что сказки про гномов — сказки и есть. А, оказалось не так. Оказалось правду предки рассказывали. Потомки не верили, но оказалось, что действительно — гномы искусны во всяком строительном деле. Они, что стены возводить, что паркет мастерить, что лепнину делать, во всем — умельцы. Городские мастера, даже в оппозицию гильдии Алхимиков стали, было. Но господин бакалавр на Совете им растолковал, что на обиженных воду возят. Чем критиковать и ходить с хмурым видом — учитесь лучше. Раз бог вам дал такую возможность. Перенимайте навыки и умения, пока гномы за это дело денег не берут. И еще много чего сказал такого, чего не перескажешь. Не знали таких слов в Шаффурте, до этого. Тогда городские мастера крепко призадумались, почесались и провели три сходки, до упаду, в городских трактирах. Проспались и пошли перенимать трудовые навыки. Франц Плющенный, старшина цеха, так и сказал:

— Цены нам в империи не будет. Если мы хоть половину умений, у гномов, позаимствуем, королевские дворцы строить сможем. Познаем премудрости барокко и хоть самому Людовику Французскому палаты отгрохаем. Он, кстати говорят, какой-то замок в Версале думает перестраивать.

Однако исполненные подобными рассуждениями и надеждами горожане твердо помнили наказ бакалавра искусств Войтеховского. Болтать о подобных вещах можно в городе, между собой. А, за пределами бургграфства — ни-ни! В инквизиции не так поймут.

Тут ясно все и всем. С одного слова. Жители Шаффурта только-только избавились от неистового брата Ульриха, который накопал три сотни подозреваемых на ровном месте, а тут — электричество! Тут дело крестовым походом пахнет. К тому же в бургграфстве затерянный серебреный рудник отыскали, и алхимики что-то насчет золотых россыпей намекают. Если прознают алчные соседи, жди вторжения. Триста суверенных германских государей, за десять лет, после Мюнстерских договоренностей, основательно поиздержались, на строительство резиденций и фавориток. Теперь сидят в своих дворцах голодные и холодные и по сторонам зыркают, где бы урвать сотню талеров. Налоги и барщины, у них, уже запредельные, крестьяне от ветра шатаются. Эти волки позорные, если пронюхают — жди какой-нибудь коалиции или унии, себе на голову.

— Но нам-то вы рассказываете?!

— Это не страшно. На вас, ежели не сговоритесь, заклятие наложат. Вы ничего такого помнить не будете. Наши некоторые, которые, по пьяни, языком треплют, из заграничных командировок возвращаются не в себе. Смотрят вокруг, словно первый раз прогрессивные тенденции видят. Удивляются преобразованиям. Почти неделю терзаются смутными сомнениями, пока не оклемаются.

Поэтому за пределами бургграфства, до сих пор — тихо и мирно. Трезвые шаффуртские купцы и крестьяне, выезжая за границу, по личным делам или для международной торговли, на вопросы: «Как у вас — там? Чего слышно?», разводят руками и сокрушенно вздыхают:

— Как у всех. Кому сейчас легко?

И, ни словечка, что бургграф Конрад фон Шаффурт не поддался сословной уравниловке, а наоборот налоги снизил и новых барщин не вводил.

Главное — его светлость, отец народа, от этого не только не проиграл, а даже выиграл. Деньги, от подданных, в казну просто рекой текут. К тому же, монетный двор работает без передыху. Штампуют рейхсталлеры на гидравлическом прессе — только звон стоит. Бургграф бывает день и ночь думает, куда бы потратиться. Не придумает ничего, запечалится и уедет на охоту. Или за саблезубыми тиграми, или на слонов охотиться.

Попивая «испанское», итальянцы снова стали крепнуть духом. Стало понятно, что даже если они откажутся работать на бургграфа, их отправят домой. Хоть и с пробитыми головами, но живыми.

Прибытие каторжников в Шаффурт, интересовало не только ребятню, но и взрослых. Весь город уже неделю лихорадило, а сегодня народ был, прямо, в панике. Паниковать, конечно, паниковали, но когда разнесся слух, что «идут», всем городом душегубов встречать вышли. Понятно, народ пребывал в смятении. А, что если у них там рога и копыта отросли? Не сидит ли у каждого черт за пазухой? Очень всем было интересно. Наконец каторжане миновали Северные ворота.

Вот — они! Шагают злодеи. У всех морды черные, будто от загара. Только какой там — загар, в январе месяце?! Дождь как зарядил с Крещения, так тучи и не расходились, с того дня, ни разу. Ясно, что морды у них почернели от адского пламени.

Первым делом, узники направились в собор и помолились от души. Эбнер Потрава, так тот даже целовал пол, а Хельмут Веселый пока все молились, лежал крестом. Зимой, на каменных плитах!

После церкви узники совести, всей гурьбой перешли в трактир Зашкварного. Их тут уже ждали и поднесли по кружке пива, за счет заведения. Пиво проходимцы выпили залпом. После этого у всех на глаза навернулись слезы. Однако, ненадолго.

На центр помещения выступил хозяин заведения, городской советник, Матиус Зашкварный.

— Хотелось бы узнать, братцы — вы, как расплачиваться будете? Имеете денежные средства? Или у вас кредит от гильдии?

Все четырнадцать мордоворотов разом ухмыльнулись. Навстречу Зашкварному вышел Филло Колотушник и сказал:

— Золотом будем расплачиваться!

Народ ахнул. Это — те, кто был внутри. Среди тех, кто был снаружи пошел гул. Волной, от ближних к дальним.

Колотушник подошел к столу, достал кисет из кармана. Из кисета достал что-то завернутое в тряпицу. Когда ткань развернули, никто сразу толком не понял что это такое — желтенькое. Камушки какие-то. Но Рикерт Австрийский уверенно сказал:

— Как есть золото. Самородки.

— Унция. — Гордо сказал каторжник. — Отпускные, на неделю.

— Это на каждого приходится… — Начал чесать голову Зашкварный.

— На каждого — унция. — Сказал Филло.

— Отец Небесный! — Воззвал к Всевышнему, высокопреподобный отец Аманд, настоятель городского собора.

Все каторжники, по очереди подошли к столу и ссыпали свои заначки в общую кучу.

— Тут дело большим оборотом пахнет. Тут с вашими унциями, как бы на неприятности не нарваться, с графской канцелярией. — Почесался Зашкварный.

— Да, тут надо еврея звать. — Согласился Рикерт Австрийский. — Обмен золота на серебро — в его компетенции.

Пока бегали за городским евреем, затворникам ада поднесли еще по кружке. Проход в трактир расчистили, и народ пошел чередой, разглядывая самородки.

Городские патриции завязали разговор с каторжниками. Едва закончили общие вступительные темы, по поводу здоровья и погоды в Шаффурте, примчался взмыленный Соломон Барух, с весами и котомкой серебра.

Пока золото взвешивалось и переводилось в талеры, в трактире стояла тишина. Дыхание у всех было затаенное. На каждого заключенного пришлось почти по две марки — шестнадцать талеров.

Высокопреподобный отец Аманд не растерялся, не испугался наваждения Момоны, и тут же, не сходя с места, собрал церковную десятину.

После того, как избыток народа, в лице особ низкого звания, из трактира выставили, завязалась беседа.

— Ну как там — оно, в аду? — Ерзая на лавке, спросил один из бургомистров, Йохан Черный.

— Тепло. — Сказал Филло Колотушник.

— Так — понятно! — Хохотнул префект Генрих Босяк. — Адское пламя, небось, день и ночь пылает!

— Насчет пламени, ничего сказать не можно. — Сказал Менно Тумак. — Там, где мы работаем, пламени нет. Только солнце жарит.

— Зимы нет. Только лето. Круглый год босиком ходить можно. — Добавил Кунно Размазанный.

— Вода теплая. В море постоянно купаться ходим. — Покивал головой Харт Загонный.

— Как-то это все со словами отцов церкви не вяжется. — Стали чесаться патриции Шаффурта.

— Это писаниям отцов церкви не противоречит. — Заступился за церковь настоятель. — В аду разные пределы имеются. Где жарко, где холодно, а где солнце печет.

— Все правильно. — Поддержал, отца Аманда, Размазанный. — Только теперь в аду пределы упразднили. Теперь там все — по эонам, эрам и периодам. Мы в девонском периоде, палеозойской эры, срок мотаем.

Слушатели глубокомысленно закивали головами.

— Делаете чего?

— Чего, чего?! Золото собираем.

— Боже, спаси и сохрани!

— Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix…

— Непыльная работенка. — Заметил Зашкварный.

— Не скажи! — Возразил ему Колотушник. — Это только кажется. Походи день, под солнцем — мало не покажется. И походить и нагнуться, за каждым самородком, надо. Бывают дни, что на человека по двадцать унций выходит, а некоторые и по тридцать поднимают.

— Самое главное — хитрость сатанинская в этом заложена. — Вздохнул Размазанный. — Там ведь — как?

— Как? — Разом спросили присутствующие.

— Никто тебя в шею не гонит. Восьмичасовой рабочий день. Шевелись потихоньку. Потом — лежи на боку. Так ведь не полежишь.

— Это почему? — Удивились все.

— Кусок золота, как подобрал с утра, под ногами, так и пошло. В груди все разгорается. Смотришь, где еще есть. И подпирает душу, и подпирает! До вечера не остановишься. Гребешь и гребешь.

— Азарт! — Сказал кто-то, из задних рядов.

— Если золото под ногами валяется, скрученный нагнется. — Добавил еще кто-то из задних.

— Что прямо так наверху и лежит? — Спросил Генрих Мухолов, смотритель арсеналов.

— Есть наверху, но больше в земле. То, что в земле тоже добываем. Чтобы не копать, где ни попадя там палки поисковые есть. Такие дубинки с набалдашниками. Этой штукой по земле водишь и, как она знак подаст, значит — золото — тут. Копай.

— А, знак — какой?

— Пищит, словно корзина вьюнов. Или словно собачка больная воет.

— Кормят?

— Кормят хорошо. Только все ровно не хватает. Приходится промышлять, для дополнительного пропитания. — Сказал Колотушник.

— Это — как?! — Удивились все разом.

— Так море там под боком. На земле ничего нет, но море — под боком. А, в море — изобилие; и раки, и рыба. Только рыба, на нашу, не похожая. Вся в панцире, как черепаха. Есть и обычная, но эта шустрая. Не возьмешь руками.

— Раки там — огромадные. — Покачал головой Клосс Дешевка. — Есть величиной с кабанчика. А есть совсем мелкие. Только мелкие — с шипами. В воду зайдешь, в оба смотреть надо. Они по дну ползают и сливаются. Проколоть ногу можно.

— А на берегу, значит, ничего не водится?

— Бывает, по ночам раки на земле ползают. Старица есть неподалеку. Там жабы хвостатые, величиной со свинью на берегу сидят.

— Вы все, на свинский манер, меряете.

— Так истосковались по свинине. От рыбы и раков уже мутит. Ты хозяин вот — что! Режь кабана. Мы скинемся, оплатим. Только не томи. Поторапливайся. Душа устала от адской пищи. Душа сала и колбас просит.

— Вы, вот, что скажите. Это значит заработки, там, у вас — немыслимые?!

— Платят хорошо. — Рассудительно сказал Вернер Крутадух. — Только, половина на алименты уходит. Это значит на пенсии сиротам, которые после ведьм остались. Но господин бакалавр обещал поощрить. Сказал, что за ударный труд, будем теперь в отпуск четыре раза в год ходить.

— Да, неужто?!

— Да, так и сказал. Явился лично. Собрал общее собрание. Сказал, что мы хот и душегубы, но в целом коллективом он доволен. Вы, говорит — ударники труда. Будет вам поощрение.

— Вот оно — как!

Народ за стенами трактира гудел, пересказывая соседям, сказанное внутри. Глухих, среди этой публики, было немного, но они были самые разговорчивые. После их пересказов, зрители задних рядов узнали, что осужденные на вечные муки, собирают в день по сто фунтов золота, а сапфиров и аметистов собирать не велено и эти самоцветы просто отгребают в стороны.

На завтра, на Святого Илария, мнение по поводу батраков Вельзевула, было — обошлось. Опять же — трактирщикам прибыль. Детишки тоже рады. Изуверы ракушек заморских, с собой наволокли — пропасть. Раздали ребятне диковинки и денег не взяли.

Еще, кроме обсуждения самих сатанинских арестантов, много обсуждали тему ударников и ударного труда. Горожане гадали, на все лады, чтобы это значило? В конце концов, пришлось обратиться к мудрым старцами шлифующим старческие зады на скамеечках у ворот. Один, то ли самый старый, то ли самый мудрый, растолковал этот лингвистический термин так:

— Оно бывает, когда человека ударят, он не валится, а наоборот еще сильнее входит в раж. Начинает все крушить, вокруг себя, и ничем его не проймешь. Так и с работой. Ударная она называется оттого, что работает человек, как дурак, не щадя себя. Как ломовая лошадь.

После таких разъяснений, все стало на свои места. А, к жене Игнаца Мясника, которая славилась тем, что целый день сама трудилась по хозяйству, не покладая рук, и не давала спать другим, с этого дня прочно приклеилось прозвище — Бенедикта Ударница.

Короче, все бы ничего, только господин бакалавр, Юрген Войтеховский, пропал куда-то. Господин секретарь гильдии, как уехал по делам еще до Рождества Христова, так до сих пор от него ни слуху ни духу. А, не успеешь оглянуться — март на дворе. А, там — яровые сеять. Уж не случилось ли чего с кормильцем. Может в преисподней задержали? Может падший ангел недоволен его земными делами остался? Может, не дай бог, кладезь мудрости к какому другому делу приставлен?

В этот же день, римский всадник, Юрген Войтех Гиперборейский, в плаще с подбоем из соболиного меха, стоял, в раздумье, на морском берегу. Его лицо обдувал, устойчивый морской ветер, спину ласкало скупое январское итальянское солнце. В руках у него была цера, однако в раскрытом виде, она являла наблюдателю не темную восковую начинку, а экран обычного планшета, текст на котором и навеял, на отца основателя Гильдии Алхимиков, рассеянную задумчивость.

Сообщение касалось дел, относящихся к другому измерению. Поступило от второго основателя Гильдии, профессора Канта. В нем, тот пространно и долго писал о возникших затруднениях с «СКН», (Системой комплексного наблюдения за политикой невмешательства в дела параллельных миров). Многочисленные философские отступления в сочинении Канта, настораживали. Однако если отбросить шелуху, время Апокалипсиса еще не настало. Поэтому, спустя некоторое время, Войтеховский, помотав головой, отринул от себя все горести и печали и обратил взор на недавно приобретенную недвижимость. Старинная вилла, принадлежавшая во времена «хороших императоров» целой плеяде сенаторов, перешла во владение гильдии, от разбогатевшего вольноотпущенника Библика. Последний, в этом году, впал в немилость императора и распродавал собственность. Возможно, собираясь отплыть в Азию. А, может, даже, в Крым.

Здание располагалось на высокой прибрежной террасе и, каскадом ступеней и площадок с бассейнами, выходило к морю. Все это великолепие было заключено в оболочку из чередующихся коллонад и портиков. Издали, оно смотрелось хорошо, но вблизи было ясно видно, что разруха уже пустила здесь глубокие корни. Колонны поехали, статуи облупились, ступени потрескались. Тут требовалась основательная реставрация, а местами и полная перестройка.

Полюбовавшись на архитектурный памятник, Юрген отправился домой, на вершину холма. Наверно от того, что он пришел в движение, кровь в его теле начала циркулировать и прилила к мозгу. Это было видно по тому, что в атрий, он вошел, мурлыкая под нос песенку и в хорошем настроении.

Решение было принято, способы решения проблемы найдены. Нужно было срочно возвращаться в Шаффурт. Предварительно дав наставления управляющему.

Давать прощальные наставления виллику было чрезвычайно трудно. Вся челядь вышла провожать нового хозяина. Рабыни рыдали. Рабы ползали под ногами, заклиная не оставлять их, на произвол судьбы. Тем более как можно отправляться в дорогу одному, без вооруженной свиты и припасов. Да еще пешком! Килликиец рвал тунику на груди требуя убить его, потому что они не переживет разлуки. Хамараник лег на пороге вестибюля и стонал, что не встанет, пока хозяин не возьмет его с собой. Дамаска, Апомея и Лаодика, распустив волосы, причитали, что не допустят того, чтобы хозяин отправился куда-то на погибель.

— Значит так, Хатт. Я отлучусь ненадолго. Ребята мои останутся. Пособят в решении вопросов связанных с трудовой дисциплиной. Уйди, гад!

Войтеховский лягнул левой ногой, отпихивая Памфилийца, который пытался облизать ему сандалии.

— Где-то через неделю начнут прибывать мастера. Геометры. Строить пока ничего не будут только обследуют, что тут готово в первую очередь рухнуть… Отвянь, мерзавец!

На этот раз Юрген лягнулся правой ногой, отбиваясь от Коринфянина, который пытался поплевав на тунику протереть ему ступню.

— Еще, от меня прибудут доверенные люди, с деньгами. Свозишь их в Кумы, в Сперлонгу, пусть примеряться к ценам.

— Доверенные, кто такие будут? Рабы? Вольноотпущенники? — Деловито спросил Хатт.

— Свободные люди, прибудут. Германцы, как и ты. У них при себе письмо будет. Да ты и без письма поймешь, что они от меня. Отвяжитесь, я сказал!

Войтеховский дрыгнул ногой в Косого Лузитанца.

— Пошли, проводишь меня. Я тебе кое-что по секрету сказать должен.

Уже за воротами, новый владелец виллы сказал управляющему:

— Скажу прямо. Такой я человек, прямой. Без камня за пазухой. Этот состав рабов мне не подходит. Дармоеды и лентяи. Всех нужно продать. За ценой не стой. Главное — от этого сброда избавиться. Оставишь только того мальчишку который не жопой крутит, а за конями ухаживает. Его мать. Как — ее? Олимпию. Двух девочек сестер, из Африки. Тех — смугленьких. Садовника и его семью. Остальных выставляй на продажу.

— И, кухарку, господин?

— Ладно. Кухарку пока оставь. Но! Но предупреди, что если она срачь на кухне не приберет, пойдет выгребные ямы чистить. Ну, вроде и все. Пошел я.

— Господин, как же все-таки — вы? Может, слуг своих возьмете? По округе и вольные шайки бродят и рабы на разбойном промысле. Как бы не наскочить.

— За меня не переживай. За себя переживай. Мои слуги тебе понадобятся. Когда эта шайка узнает, что их продают, как бы тебя не прирезали. Но не волнуйся, наши самураи с центурией могут справиться.

Юрген махнул Хатту рукой, развернулся и зашагал в сторону ближайшей дубовой рощи. Когда он скрылся между деревьями, виллик долго стоял мучаясь сомнениями. Однако природный здравый смысл победил. Он удержался от соблазна проследить за своим новым господином. Правда, когда он развернулся в сторону виллы, ноги поначалу совсем не шли, так их тянуло в обратную сторону. Однако, превозмогая себя, Хатт доплелся до мощеной дорожки и там его уже немного отпустило.

Новый хозяин не первый раз уходил вот так, один, неизвестно куда. И возвращался неизвестно откуда. Но всегда возвращался. Причем не просто возвращался, а с деньгами. Один раз привез воз серебряных слитков, другой раз тележку золота, в сопровождении группы наемников. Правда, что это наемники, на вилле разобрались не сразу. Сразу все подумали, что это мальчики-акробаты, для приятного времяпровождения. Только потом разглядели, что у всех — мечи на поясе и усы с бородками на лице. Усы и бородки, правда — жиденькие. Но это дело понятное, поскольку наемники не какие-то косматые галлы или германцы, а азиаты. Похожи на сарматов, только еще мельче и не такие кривоногие.

Все привезенные сокровища до сих пор грудой лежали во флигеле левой алы. Без охраны. Наемники хозяина, особо не следили, кто туда ходит. Однако каждый раз замечали недостачу. Пятеро рабов покусившихся на хозяйское добро, отправились к праотцам. Двое, сговорившись нагрузились золотом и довольные отправились искать лучшей жизни. Хозяин переговорил, с охранниками и отправил их вдогонку. Те ощерили кривые зубы в радостной ухмылке и рванули, словно гончие, по следу. Вернулись утром и принесли головы. Причем не две головы а восемь. Две головы принадлежали беглым Утику и Александрийцу, а шесть были незнакомые. Юрген Гиперборейский, разумеется поинтересовался, мол — откуда лишние? Оказалось, что беглецов, по дороге перехватила шайка разбойников и пришлось резать головы всем, кто попался, под руку. Еще четыре попытки кражи были совершены в одиночку. Криворукий Неаполитанец прихватив мешок монет рванул в бега, поутру. Вместо того, чтобы идти на виноградник. Только охранники сразу узнали, что его нет на рабочем месте. Этого, в назидание другим похитителям убивали медленно. Ломали кости и рубили на маленькие кусочки, начиная со ступней. Третий случай произошел с Тирийцем. Не удержавшись от соблазна, тот бежал в темную ночь с дождем и снегом. Не помогло. Шустрые коротышки очень скоро приволокли его обратно и сварили. Заживо. Погрузив ногами в котел, на медленном огне. Собрали рабов со всего поместья и заставили смотреть, на то, как вареная плоть сходит с костей. Попутно объясняли, что парень замерз в дороге и ему надо согреться.

Последний эпизод произошел не так давно. Нубиец напихал в зад ауреусов и квинариев и стал выжидать подходящего случая, чтобы унести ноги. Не дождался. Косоглазые выдрали золото у него из зада крючьями. А, чтобы не кровоточило, посадили на кол. Хозяин оказался большим специалистом в этом деле. С большим знанием, руководил процессом казни. Нубиец умирал от рассвета до заката. Даже когда острие кола вышло наружу, аккурат под подбородком, он еще хрипел и вращал белками глаз.

Теперь к казне никто не подходит близко. Хотя если ничего не присваивать, было сказано, ходить можно смело. Даже брать в руки и играться. Но потом ложить на место. Хатт один раз попробовал спьяну. Зашел, постоял, ничего не в руки не брал, правда, просто посмотрел и вышел. И, никто ему ни словечка, после этого. Ни-ни.

Шагая по чуть приметной тропинке, Юрген подошел к двум небольшим известняковым глыбам. Вздохнул, потрогал перстень, с красным камнем, на пальце и прошел между камнями. Ничего вроде не случилось. Только тучка как бы набежала, на мгновение. Потом прояснилось и оказалось, что он шагает по совершенно другому лесу. Не по средиземноморскому дубовому редколесью, а по густому смешанному лесу средней полосы, с елями, осинами и березами. Все вокруг было голое и влажное. Местами на земле виднелись проплешины снега.

Дорога, по которой он шел, была теперь широкая. Впереди виднелся валун. На валуне сидел мальчишка. Юрген сразу узнал юного Вертера, ученика Гильдии Алхимиков города Шаффурта.

Парнишка соскочил с камня и широко улыбаясь двинулся навстречу Войтеховскому. В руках у него была овечья шуба.

— Мое почтение, ваша милость. Наконец пожаловали.

— А, ты заждался?! — Подмигнул Войтеховский, накидывая тулуп.

— Дел — невпроворот, господин бакалавр. А, вы все — в командировке и в командировке. — Солидно сказал Вертер.

Потом он все-таки не удержался и заинтересовано спросил:

— Ну, как там — оно? В древнем Риме?!

— Книжки читал, которые прочесть было велено?

— А, как же!

— Сто девяносто девятый год, от рождества Христова. Что в Риме было?

— Скажу прямо, ваша милость, ничего хорошего не было.

— А, конкретно?

— Ну, как сказать. Это надо вспомнить, кто там правил.

— Вспоминай.

— Ну, Нерона точно уже зарезали. Думаю и Иерусалим разрушили. Так?!

— Правильно.

— Как-то я по годам — плоховато, еще. По императорам могу.

— Давай, по императорам.

— Может — Комод?

— Мимо. Нет уже Комода.

— Задушили, уже значит, гада. Тогда… Пертинакса не берем в расчет. Значит — Септимий Север, ваша милость.

— Молодец.

— А, то! Ваша кузина говорит, что подаю большие надежды. А императора видели?

— Не видел. Лучше расскажи, что тут слышно.

— Тут полный порядок. Через месяц, второй коллектор открывать будем. В замке, было сказано: «Идут отделочные работы». Стекла уже вставили.

Парнишка прыснул от смеха.

— Ты, чего?

— Беда с этими стеклами, господин бакалавр. В Шаффурте таких стекол никто раньше не видел. Чтобы во все окно, одно полотно зеркальное, ровное. А, с другой стороны все видно. И главное видно так, словно сквозь пустое место смотришь. Народ потянулся любопытствовать. Гвардейцы с горожан по крейцеру брали, за просмотр. Бабам тоже стало интересно. А, с бабы что возьмешь? С бабы пфеннига не вырвешь. Сразу проститутки набежали. Они же там рядом. В лепрозории. Или, как оно там — по новому? Пансионарии, что ли? Неважно. Эти известно, как расплачиваются. Потом горожанки подлого сословия пошли. Эти тоже… Лейб-гвардия чуть богу душу не отдала, дорвавшись до дармовщины. Хорошо полковник Герарт вовремя заметил, что все в полку чуть ноги тянут. Приказал баб свободно пускать.

— Понятно.

— Еще женское сословие бесплатно на выставку пускают.

— Так! Рассказывай.

— А, чего рассказывать. Картины, что Бениамин Цвайгешефт в Италии закупил, для бургграфа — привезли, а вешать еще негде. Поэтому их пока в ратуше выставили. Выставка и получилась. Для широкой публики. С мужиков берут крейцер. Но те не ропщут. Там картин с голыми бабами навалом. Некоторые по десять раз уже сходили. Городской казне прибыток. Крестьяне приезжают целыми семьями. Пока зима не кончилась у них свободного времени, на соприкосновение с прекрасным, хватает. Только грустно от темноты и невежества, ваша милость. Пейзажи всем — побоку. Все только на голых баб пялятся. И на мужиков с козлиными ногами.

— Ну, а общая обстановка как?

— Процветаем, ваша милость. Да не волнуйтесь вы! Все идет как заведенное. Только профессор Кант четвертый день пьет.

— Сильно пьет?

— Не то чтобы сильно, но без остановки. Как позвонят к заутрене, он — в поход по трактирам. Всякие никчемные люди к нему липнут. Он их поит и истории всякие рассказывает.

— Какие?

— Непонятные. У нас ведь как? Госпожа Старжицкая, ваша кузина, приказала с профессора глаз не спускать. Поэтому, каждый день при нем дежурный, от гильдии. Я, когда дежурил, он в основном то ли про ткачей, то ли про красильщиков рассказывал. Весь день — темная материя да темная материя. Я ничего не понял, а уж его собутыльники и подавно. Просто пили и дивились великой учености Казимира Самуиловича.

Вертер вопросительно взглянул на Войтеховского, но тот промолчал.

— А, вон и Карачун Младший с конями. — Сказал Вертер. — Я его до пространственного перехода не пустил. Мало ли чего надумает. Он же не из нашей гильдии.

Несмотря на то, что трактир в Новом Дворе был закрыт, вокруг него и внутри ограды обреталась тьма народу. Весь город непостижимым образом знал, что господин бакалавр, секретарь гильдии Алхимиков возвращается из командировки. Всем было даже известно, что он коротким путем, ездил в Италию.

Двор, по привилегии данной бургграфом, еще прежнему хозяину, стоял за городскими воротами, но пользовался всеми преимуществами городского строения. Прежний хозяин, Ганс Тугоухий, сгинул бесследно во времена разгула инквизиции. Его семья, жена и три дочери, закончили свой жизненный путь на костре. Но поскольку, за прежним хозяином, числилась недоимка в двести рейхсталлеров, в пользу Малой Гильдии, объединяющей трактирщиков и производителей продуктов питания, усадьба была взята в доход корпорации и продана господину городскому советнику, секретарю Гильдии Алхимиков, Юргену Войтеховскому. А, Тугоухий, по сей день, пребывал вне закона и преследовался.

Новый хозяин усадьбу перестроил. Вернее отстроил заново. Старые фейверховые постройки были снесены, а на их месте возведены новые, из камня. Только, чтобы новострой не бросался в глаза, подрядчики-гномы облицевали каменные стены деревянными панелями под местный антураж. Так что снаружи дом ничем в глаза не бросался. Зато внутри все было, как положено у алхимиков: электричество, водопровод, канализация. На кухне предпочитали готовить по старинке — на открытом огне, но на всякий случай тут присутствовали и электроплитка, и микроволновка. Правда, пользоваться наемным работникам этими приспособлениями запрещалось. Холодильником можно было, а тумблерами щелкать — боже сохрани!

Прежде чем попасть в дом, господин Войтеховский был перехвачен профессором Кантом, отведен к хлеву и заключен в пьяные дружеские объятья. Возле хлева они стояли долго. Беседовали. О чем непонятно, но профессор, время от времени, плакал на плече у бакалавра. Когда Казимир Самуилович полез к Войтеховскому целоваться, тот без сожаления расстался с ним и вернулся к городским патрициям. Постоял и с ними. Очень рассудительно побеседовал со всеми главами цехов и гильдий. Ничего конкретного со стороны бакалавра сказано не было, но артманы получили заверения, что все — слава богу, что дела в городе могут поправиться еще больше, но загадывать пока рано.

— Завтра на совете все обсудим. После визита к его светлости. — Сказал на прощание господин бакалавр и, откланявшись, вошел в дом.

— Да, дела. — Задумчиво сказал бургомистр Рикерт Австрийский. — И, так кажется дела лучше некуда. Куда еще поправлять?! Как бы, какая новая алхимия, на нашу голову, не свалилась.

— Переживем. — Бодро сказал второй бургомистр, Йохан Черный. — С электричеством, у меня ткачи две нормы в день делают. Даст бог и от новой напасти прибыль будет.

В большом зале дома, который в обычные дни работал, как трактир, собрался весь цвет гильдии Алхимиков. Те, которых Войтеховский, то ли в шутку, то ли в серьез, называл — «ложа». На переднем плане, за одним столом, присутствовали: дремлющий профессор Кант, Зигмунд Самуилович, отвечающий за стабильную работу пространственных переходов, его заместитель Карл Карлович, отвечающий за исправную работу оборудования в «периодах», главный энергетик Гильдии — Томас Бакстон и инженер-строитель, Карл Бюлер, молодой парень, по которому страдали все девки в Шаффурте.

На заднем плане, присутствовали четыре инженера, с докторскими степенями, из состава проходческого щита и вспомогательный персонал, в лице четырех очаровательных дам сокрушительной наружности.

Дамам еще не было тридцати, но было уже за двадцать. Поэтому, по средневековым меркам, к девицам их причислить было нельзя. Так, как по имперским законам, роль женщины, как субъекта хозяйствования, в те времена, была ничтожной, никаких официальных должностей они занимать не могли. Они не могли даже проживать в городе, без наличия покровителя или опекуна. Поэтому, все они числились родней присутствующих мужчин. За Войтеховским числилась «кузина», у Канта была «племянница», у Карла Карловича — «дочь», а у Бюлера — «сестра». Хозяйка трактира, Иоанна, в этой средневековой иерархии стояла выше всех. Она хоть и числилась компаньонкой Жанны Старжицкой, но по факту состояла в фаворитках у самого господина бакалавра. Соответственно находилась под его личным покровительством и имела неоспоримые преимущества, не только перед дамами ложи, но и перед всеми матронами Шаффурта.

Четыре инженера были уполномоченными представителями мощной прослойки технического персонала, из состава бывшего проходческого щита. В прежние времена они долбили проходы в иные измерения, а теперь, под покровом Гильдии, занимались привязкой на местности естественных пространственных переходов, которых в бургграфстве было, как дырок в решете.

Появление первопроходца было встречено тихим одобрительным гулом. В ладоши не хлопали. Все знали, что профессора Войтеховского радостные аплодисменты раздражали до зубовного скрежета.

— Фалернского, почему не принес? — Поднял голову Кант.

— Вот я, представитель всаднического сословия, латифундист, бурдюки с вином таскать на себе буду. — Сказал Юрген, оглядывая согильдийцев и делая им «ручкой». — На днях, транспорт отправим на виллу. Привезем сразу воз. Не будем размениваться по мелочевке.

После коротких теплых слов приветствия, все замолчали и выжидательно уставились на секретаря Гильдии.

Первым слово взял профессор Кант. Почувствовав напряжение, он оторвал голову от стола, встал и доложил:

— Значит, у меня — все в процессе. В смысле — процесс завершен. Система стабилизировалась. Войтеховскому я все рассказал, поэтому — прощайте.

Голова профессора снова упала на стол.

— Сколько Кант — в загуле? — Спросил секретарь гильдии, отодвигая стул к центру помещения.

— Не помню. — Сказал профессор, не поднимая головы.

— Четвертый день подходит к концу. — Сказала Иоанна. — Четыре дня просыпаюсь не от будильника, а от рвотного вяканья, из его комнаты.

— Как я понял, никаких поставок за этот период времени не было?

— Не было. — Подтвердила Старжицкая. — Перед тем, как уйти в запой, Кант все остановил. Сказал: «Ни шагу назад, ни шагу вперед». Три колонны с товарами застряли в лесах. Остальные, с оборудованием — на Самоа.

— Но мы, те, что здесь застряли, замаскировали, на всякий случай. — Сказал Карлович. — Тягачи отогнали в заросли и раскрасили прицепы под крестьянские домики. Очень натурально получилось.

— Точно! Издали, никогда не скажешь, что это прицепы. — Усмехнулся Бюлер, сверкнув белозубой улыбкой. — Так — три новые деревеньки посреди леса.

— Значит, все — слава богу. — Сказал Войтеховский и даже перекрестился, глядя на седую голову профессора.

— Не поверю, что все хорошо, пока не скажете, что это ваше «Все — слава богу» значит. — Гадюкой прошипела Жанна Старжицкая, нареченная «кузина» старшины гильдии.

— Дело в том, господа, что мы уже четвертый день мы живем в новой реальности. «Система» четыре дня назад вынесла решение по Шаффурту и огласила приговор.

В зале трактира стало очень-очень тихо.

— Как, многие из вас знают, до сих пор мы витали в облаках. Защитная система Вселенского Надзора никак не могла определиться со статусом этой серой зоны, под названием бургграфство Шаффурт.

— Тут все посвящены в детали, Войтеховский. Давай — ближе к делу. — Сурово сказал главный энергетик Бакстон.

— Эпоха физики отступила на задний план. Пришло время лирики. Так, что терпите, Томас. Короче, мы получили не то, что хотели. Мы с Сигизмундом Самуиловичем, пытались сохранить статус-кво. То есть или остаться серой зоной в череде мирозданий, или получить статус отдельной вселенной. В обоих случаях мы оставались островом Свободы, неподконтрольным ни Вселенскому Надзору, ни Лиге Наций. Кант почти год работал с этим электронным колоссом, направляя его на верный путь. Не вышло. Там, что-то щелкнуло в квантовых мозгах и — все! Теперь Шаффурт тоже исходная вселенная. Нулевая. С десятого числа января месяца. Со Святого Агафона.

— Как это может быть? — Разинули рты физики.

— У, Канта спросите, когда проспится. Хотя он сам еще до конца не разобрался.

— Почему — нулевая вселенная, почему не «39—1658»? — Прозвучал вопрос от дам-гуманитариев.

— У нее спросите. У «Системы».

— У нее спрашивать не хочу. — Фыркнула София Карлович, «дочь» Карла Карловича. — У вас хочу.

— Как я понял, все произошло то ли из-за арифметических упражнений, которые Кант стал подбрасывать «Системе», то ли от того, что мы проходческий щит в Шаффурт перетащили. Как я сказал, когда профессор проспится, сами у него спросите. Не это сейчас — главное. Главное — мы, со временем, так или иначе, окажемся в поле зрения мирового сообщества. И, в первую очередь в поле зрения социально ориентированных политических деятелей.

— Значит теперь все? — Грустно спросил физик Эжен Линь, бывший наладчик контура. — Грядет приобщение этого прекрасного места к общечеловеческим ценностям социал-либерализма?

— Да, теперь — все. И, все — очень плохо. Можно сказать, даже — очень нехорошо. Представьте себе, что случится, если прогрессивное человечество, борцы за привилегии для паразитирующих слоев населения и климатические лидеры доберутся до Шаффурта? Современную неолиберальную доктрину все помнят?

— Политическая целесообразность превыше всех законов! — Провозгласил основной постулат современного неолиберализма профессор Кант, на мгновение очнувшись от дремы.

Вслед за этим последовало долгое тягостное молчание. Видимо присутствующие медленно осознавали, какая судьба ждет Шаффурт, когда до него доберутся борцы за всевозможные равенства и оправданное беззаконие. Собравшиеся в таверне представители гильдии красочно рисовали в воображении, чего могут наворотить функционеры из «нулевой», направляя местных жителей по пути этической гармонии.

— Короче, если власть здесь захватят политические импотенты и демагоги, это будет катастрофа даже не вселенского, а галактического масштаба. — Сказал Войтеховский.

— Ты не преувеличиваешь, случайно? — Спросила Сюзанна Сакс, дама с тропическим загаром. — Система, в конце концов, поддерживает и внутреннее равновесие.

— Все так. Но тут есть один нюанс. Конечно, «Система» определившись со статусом бургграфства встала на защиту его внешних и внутренних границ. Даже больше. Она хоть и подложила нам свинью, но в то же время зафиксировала нас со всеми имеющимися законами и привилегиями. Имперскими. Подчеркиваю — никаких исходно-нулевых исключений. Новообращенный Шаффурт не попадает ни под какие конвенции, соглашения, совместные декларации, принятые Лигой Наций, Советом Безопасности и Союзом Мусульманских государств и прочими пристанищами для дармоедов. Все феодальные законы, которые действуют на его территории сейчас остаются в силе и не подлежат ни изменению, ни даже обсуждению. Без доброй воли бургграфа и городского совета, разумеется. Ситуация парадоксальная, скажу я вам. Парадокс в том, что став частью исходной вселенной, Шаффурт, в то же время остается суверенным государством, в составе Священной Римской Империи Германской нации, принадлежащей ко вселенной «39—1658».

— Значит, все не так плохо. — Сказал Бакстон.

— Это, как сказать. По законам Империи, все, что в внутри границ государства принадлежит правителю. Вплоть до выбора веры, как вы знаете.

— Что-то я не очень догоняю, к чему вы клоните? — Спросил Филлмор.

— А, ты подумай, Шервуд. Что мы имеем в пределах границ Конрада фон Шаффурта?

— Ну, замок…

— Город. — Добавил Бюлер.

— Деревни, промыслы. — Подсказал Карл Карлович.

— Так, а еще — что?

— Охотничьи угодья. — Радостно сказал Томас Бакстон, радуясь, что нашел еще один пазл мозаики.

— Так. Хорошо. А, что входит в охотничьи угодья бургграфа? Давайте, вращайте мозгами. Или шевелите.

— Твою же мать! — Удивился Эжен Линь.

Барбара Кант запустила в швейцарца апельсиновой коркой и сказала:

— Вот он масштаб катастрофы! Получается, «Система» оставила владения бургграфа в его личной собственности, со всеми пространственными порталами, уже открытыми и теми, которые будут открыты в будущем. Я правильно говорю, дядя?

«Племянница» ткнула Канта локтем в бок.

— Совершенно верно. — Сказал профессор, не поднимая головы.

— Но, получается, что все принадлежащие Шаффурту миры остаются, исключительно, под нашим контролем? — Задумчиво выпрямился Бюлер. — Я имею в виду гильдию. И, где здесь крах?

— Все это верно. — Подтвердил Войтеховский. — Все — так. Но разве непонятно, что прогрессивное человечество, не оставит в покое государство, со своими законами, с разделением населения, на мужчин и женщин, с узаконенными сексуальными домогательствами и прочими прелестями патриархата. Мы будем, у всех направлений либерального сообщества, как бельмо на глазу. Ясно, что они постараются нас прихлопнуть. Не мытьем, так катаньем. Когда узнают о нашем существовании.

— А, что — пока не знают? — Удивилась Старжицкая.

— Пока не знают. «Система», ведь, никому не обязана докладывать. Она зафиксировала положение вещей, переформатировалась и стала в охранный режим. Она, ведь, со времени запуска — сама по себе. Работает в автономном режиме и никакие оправданные юридические казусы не признает.

Войтеховский стал раскуривать потухшую трубку. Остальные ждали.

— Самое плохое, что если эти распределители общественных благ узнают, какие неимоверные богатства скрываются за стенами этого города. А, узнав, они сделают все, чтобы до них добраться. Что случится, когда неолиберальная общественность получит доступ к неисчерпаемым ресурсам параллельных миров, открытых в обход «Системы»?

Гробовое молчание было ему ответом.

— Не посмеют! — Вскочила с места Барбара Кант.

Все с жалостью взглянули на нее. Даже «дядя» поднял голову. Барбара села и стала угрюмо расправлять складки на платье.

— Даже «Система не поможет. — Сказал Войтеховский. — Мы уже не серая зона, ни отдельная вселенная, ни вселенная «39—1658». Система не обязана соблюдать здесь неприкосновенность исторического развития. Грядет включение Шаффурта, в систему социал-либеральных ценностей. Пусть не сразу. Но через пару лет социальной агитации, революция в Шаффурте — неизбежна. Да и бесплатного сыра, на всех в Шаффурте, у этих паразитов хватит. Угнетаемые трудящиеся, ткачи и поденщики, за сытый социальный кусок, воспрянут, как один. Местные жители, они же, как дети. Они о наших Пол-Потах понятия не имеют. О том, что Гитлер был социалистом, им рассказывать не будут. О реальных деяниях строителя коммунизма Сталина будут умалчивать. Когда социал-либералы доведут до местных свинопасов идеи этих упырей, под маркой равенства и братства — жди полноценную еретическую секту, с идеями раскулачивания. Так сказать, движение приверженцев Святого Иосифа и Блаженного Адольфа. Средние классы, ремесленники и крестьяне, купятся на перераспределение богатств. Бургграфа тактично отстранят. Под видом спасения от народного гнева, вывезут в нулевую и посадят в кресло председателя какого-нибудь фонда или корпорации. А, для Системы воля народа — священна. Она вмешиваться во внутренние дела не будет. Дальше объяснять не надо. Последует принятие новых законов, а вслед за этим — политические лидеры начнут черпать из неисчерпаемых запасов. А, там — крах мироздания.

— Ну, прямо-таки — мироздания! — Усмехнулась Старжицкая. — Зная вашу непримиримое отрицание идей либерализма, можно уменьшить вероятность Апокалипсиса, до сорока процентов.

— Так, либерализм, только одна сторона проблемы, дорогая кузина. Добавьте к борцам за марксистские ценности, мусульманский мир, Китай, Африку. Представьте себе, куда перенаправятся потоки беженцев, когда на голодающих территориях узнают о бескрайних просторах сопредельных миров. Если мы здесь не удержимся, эти ребята колоннами пойдут заселять изобильные ландшафты. Что будет, когда эта саранча попадет в девственную природную обстановку? Они маршируя по цивилизованным странам, оставляют после себя только срачь и разруху. В какие сроки Китай сможет удвоить или утроить население, чтобы начать организованное переселение? Правильно в кратчайшие.

Тут молчание в таверне стало просто гробовым. Было слышно как из крана, в чашку капает пиво. Войтеховский продолжил, очень спокойно:

— Да и не только в этом дело… Может мироздание, каким-то непостижимым образом и выстоит. А, вот жители Шаффурта точно нет. Помните летучее выражение, что мы в ответе за тех, кого приручили? Так, вот ставлю всех в известность, что мы с Кантом, как отцы-основатели Гильдии приняли решение. Мы с ним открыли Шаффурт, для широкой публики, но на растерзание стратегам освободительного действия его не отдадим. Так, что мы с Сигизмундом Самуиловичем будем стоять, за бургграфство, до конца.

Войтеховский обвел всех широким взглядом.

— Короче, кто — с нами?

— Куда? — Конкретно спросила Старжицкая.

— К непримиримой борьбе за суверенитет и независимость Шаффурта. За незыблемость феодальных ценностей. За частную собственность, как основу мироустройства. И, как следствие — за свободу тысяч вселенных, которые даже не подозревают о смертельной угрозе, которая над ними нависла. Остальные вольны идти, куда захотят. Мы, в конце концов несем ответственность и перед теми, кого завербовали. Перед вами тысячи открытых путей.

— Браво! — Сказал Карл Карлович. — Что речь, в самом деле, идет о тысячах параллельных миров?

— Это я образно выразился. Возможно, речь идет о миллионах вселенных. Так, Кант?

Самуил Сигизмундович выразил согласие, постучав лбом по столу.

— От лица сотрудников проходческого щита, я уполномочен заявить. — Встал с места бывший специалист глубинного бурения материи, Шервуд Филлмор. — Физики-практики — за Шаффурт! Грудью станем за гендерное и социальное неравенство. За неполиткорректность. За всех отцов и матерей города! За беспредельную любовную страсть. За угнетение низших классов и аморальные принципы.

— Точно? Можете поручиться за всех?! — Прищурился Войтеховский.

— Мы, за эти четыре дня тысячу раз все уже обговорили. Всем инженерным корпусом. Ребята были готовы к любому развитию событий. Даже к самому худшему. Все сказали, что лучше в кроманьонцы эмигрируют, но обратно в нулевую не вернутся. Все две дюжины, участников собрания, постановили это единогласно.

— Тут, все ясно. Что скажут дамы?

Барбара Кант встала и сурово сказала:

— Дамы скажут, что ваши патриархальные воззрения мы отрицаем начисто. Но деваться некуда. Не рушить же мироздание. Мы присоединяемся. Так девочки?!

— Так, так… — Закивали «девочки».

— Но учтите — спокойно жить мы вам не дадим! — Добавила Барбара Кант. — Намотайте на ус — весь этот феодальный гнет — временное явление. Оставаясь суверенным, Шаффурт должен идти по пути культурного и общественного развития!

— Что — остальные? — Спросил секретарь Гильдии.

Карл Бюлер, только выразительно хмыкнул, а Карл Карлович, переглянувшись с Томасом Бакстоном и Уоли Неленбургом, махнул рукой:

— Не дури голову, Юрген. Я только через полгода жизни здесь, от баб перестал шарахаться. И возвращаться обратно, к постоянной тревоге за свои яйца, не хочу. Лучше скажи, какие у нас шансы, в этой борьбе? Или просто погибнем героями и останемся в сказаниях. По сути — против нас вся нулевая вселенная. Миллиарды особей. Союзников у нас там не будет. А, нас сколько? Три десятка?

— На сегодняшний день, полноправных членов гильдии, включая присутствующих — тридцать восемь человек. — Сказал Войтеховский. — В связи с этим, напоминаю — против нас страшная сила. Поэтому, культура и общественное развитие, это — хорошо. Но борьба предстоит не на жизнь, а насмерть. Так, что — забудьте о пацифизме, корректности и даже о некоторых библейских заповедях.

Женская составляющая ложи фыркала, кривила губы, но молчала.

— Так сколько мы сможем продержаться? — Настаивал Карл Карлович. — Скажешь, когда придет время заказывать себе скальдов, для сложения посмертных эпических песнопений?

— Для ответа, на этот вопрос, перейдем к хорошему. — Потер ладони Войтеховский. — Кант оперативно среагировал на чрезвычайную ситуацию. Мы ведь гнали габаритные грузы через Самоа. «Система» на это не реагировала, до этого. Потому, что по ее мнению, все это уходило в никуда. А вот, когда она определилась, получилось бы, что это — контрабанда. И донесла бы она не во Вселенский Надзор, а в налоговые инстанции. Тут бы нам и — елбасы! Никакой форы и неолибералы на шее. Но, Кант — красава!

Все почтительно уставились на поникшего профессора.

— Да, здорово! — Пыхнул трубкой Бюлер.

— Здорово, то — здорово, только расслабляться нельзя. Если мы сейчас оперативно подсуетимся, то можем увеличить фору… Года на два, на три. Барбара, как у тебя идут дела с подбором узких специалистов, для культурного развития? Все — более менее? Тогда ускорь этот процесс.

Войтеховский устало потер переносицу.

— София. — Обратился он к кузине Карла Карловича. — Вот, что ты должна сделать буквально завтра. Перебирайся в «нулевую». Там отправишься в Неолиберальную Ассоциацию историков. Думаю тебя там, еще помнят. Попробуй пробиться наверх. Сообщишь, там, что у тебя имеются подозрения о том, что профессор Войтеховский снова взялся за старое. Занимается темными делишками.

— Зачем вам, вернее — нам, это? — Спросил Филлмор.

— Чтобы они настучали во Вселенский Надзор.

— Погодите Войтеховский. Вы же сами говорите, что нам нужно выиграть время? Что нам нужна фора?

— Все правильно.

— И хотите, чтобы за нас взялся Надзор?

— Совершенно верно. Не суетитесь Шервуд. Все будет, как надо. Сейчас я вам, всем, подробно все объясню.

Объяснения Войтеховского были представлены в виде коротких тезисов. Емких и исчерпывающих. Их приняли к сведению и решили — будь, что будет. До этого секретарь гильдии удачно выкручивался изо всех передряг. Может и на этот раз повезет.

Когда физики-практики разошлись, а теоретика Канта увели под капельницу, Войтеховский обратился к закрытому комитету гильдейских феминисток:

— Давайте, сначала расскажите, что, тут, у вас, произошло без меня. Чтобы сложилась общая картина.

Жанна Старжицкая коротко изложила главную новость. О поездке бургграфа с супругой в Регенсбург.

— При обсуждении созыва рейхстага, оказалось, что бургграф Конрад, помимо титула имеет голос во второй курии рейхстага. Он сам очень удивился, когда ему напомнили, потому, что никогда не придавал этому никакого значения. Бюрократы в Регенсбурге порылись в архивах, и подтвердилось, что подобная привилегия была дарована предку графа, Филиппу Толстошеему, при императоре Сигизмунде, в нагрузку к титулу имперского бургграфа. Это вызвало многочисленные вопросы, в сообществе имперских князей, поскольку Шаффурт как-то выпал из международной и имперской политики, в последнее время. Две сотни лет о нем не вспоминали на рейхстагах. Но, как только представители Шаффурта приехали, юристы стали разбираться, кто они и откуда. Тут-то и всплыли эти околичности. Конечно, шуму было много. Мол, все это шито белыми нитками и нужно проводить специальное расследование. Но благодаря поддержке герцога Баварского и императора Леопольда его права были подтверждены и утверждены, по новой. Это основная новость. Не знаю — плохая или хорошая. Вторая новость внутреннего порядка. Бургграф и бургграфиня вернулись из Регенсбурга в расстроенных чувствах. Несмотря на крупную дипломатическую победу в масштабах Империи. Вроде, там, несмотря на неожиданно обретенный статус, они остались в разряде мелких государей. Сословие имперских князей бургграфа в свой круг не приняло. Положение, в разряде имперских графов, у него стало неопределенным. Среднее сословие его как-бы отторгло. Все ему откровенно завидуют. Вдобавок, никто всерьез не принимает утверждение фон Шаффурта, что у него двадцать деревень, город и замок.

— Это же просто замечательно. — Сказал Войтеховский.

— Женевьева, когда я ей делала маникюр, была в ярости. Говорит, все называли Шаффурт не иначе, как селение. А, жена одного фрейхера вслух заметила, что платье бургграфини стоит всего ее бургграфства и нечего пыль в глаза пускать. Ее светлость говорит, что все, так, с издевкой, спрашивали, мол не изволите ли пригласить в свои пенаты. А, когда она отвечала, что добро пожаловать, но после ремонта, ей почти открытым текстом намекали, что все ее наряды и украшения всего лишь понты и видимо замок, если он и был, продан ради одного выезда. Короче — издевались как могли.

— Что касается внешней обстановки, в более широких масштабах, то там тоже — все в порядке. — Взяла слово Барбара Кант. — В Энергетической корпорации никто ничего не подозревает. Только на Самоа все как-то напряглись, в связи с остановкой грузопотоков.

— Городские сплетни рассказывать? — Лукаво, спросила хозяйка трактира Иоанна.

— Потом. — Важно сказал Войтеховский.

— Сигизмунд Самуилович, что у нас, теперь — с защитными рубежами?

Профессор ответил на вопрос тяжелым продолжительным вздохом. Светило науки страдало. Старшина Гильдии Алхимиков находился в постели и отходил после творческого запоя. То есть после многодневной пьянки, вызванной не химическими реакциями организма, а моральными метаниями интеллигентного человека.

— Итак! — Переспросил Войтеховский подтягивая стул к кровати и присаживаясь у посеревшего лика шаффуртского физиократа.

— Войтеховский, отстань. Видишь — мне плохо.

Бойкая девица, поправляющая профессору подушки, недовольно надула губы: «Вот, ведь, пристают к человеку! Неужели сами не видят?!»

— А, ну — брысь! — Скомандовал деве милосердия секретарь гильдии, и девица моментально исчезла.

— Давай, Кант! Давай. Сосредоточься. Обстановка — военного времени. Превозмогай себя.

— Чего тебе надобно, чудовище?

— Расскажи, как теперь «Система» будет реагировать на круговорот вещей в Империи. Что мы получим на границах государства?

— Интересный вопрос. — Оживился Кант. — С этим нет никакой ясности. Но только потому, что нет ясности у меня в мозгу. Как только извилины начнут работать, сделаю подробный анализ.

— А, предварительно не можешь?

— Предварительно могу, только в общих чертах.

— Давай, хоть, в общих.

— По идее, Система будет работать аналогично тому временному варианту, который мы сварганили сами, с помощью «буровой установки». То есть будет отсевать ненужные воспоминания и товары. Будет выветривать из мозга посетителей высокотехнологические новшества и тормозить товары, созданные по технологиям нулевой вселенной. Это при экспорте в Империю. На границах бургграфства. Ну а внутри себя, мы можем делать все, что захотим.

— А, она потянет границы? Границы бургграфства — не дыра в поверхностном натяжении. Не узкий пространственный переход.

— Она и не такое потянет. Мощность у нее запредельная. Не сомневайся.

— А, в основном, все останется, как мы устроили? Можем перебрасывать любые технологии, во вновь открытые миры?

— По идее — да. Но для окончательного ответа, потребуется провести ряд экспериментов. А, эксперименты начнем проводить, как только шипы в голове рассосутся и желудок размягчится. Наберем добровольцев или приговоренных к смерти, запасемся образцами, выедем на порталы и тогда все проверим.

— Ага! Интересненько. Ну, поправляйся, дружище.

— Иди, Войтеховский. Иди… И если там, есть кто из служанок в коридоре, то пусть заходят. Мне подушки надо поправить.

— Испытываете сексуальную озабоченность, профессор?

— Это — нет. Пока, нет. Просто, здешние бабы здорово похмельный синдром оттягивают. Наполовину оживаешь, когда они рядом.

Внутренние покои замка бургграфа Конрада фон Шаффурта отсвечивали тусклой бронзой электрических светильников, ясным светом из многочисленных зеркал и блеском паркета из красного и черного дерева. Повсюду на нижнем уровне были дубовые панели, повыше янтарные, с затейливой резьбой, и еще не расписанные медальоны.

Хозяина замка, Войтеховский нашел в парадном зале. Тот стоял посреди помещения под огромной хрустальной люстрой и мрачно пялился на окружающее его великолепие. Секретарь алхимиков тактично откашлялся.

— Мое почтение, ваша светлость.

— А, господин бакалавр! Это вы — очень кстати. Надо посоветоваться.

— Весь во внимании, ваша светлость.

— Моя милая Женевьева вернулась из путешествия в Регенсбург в весьма расстроенных чувствах.

— Наслышан.

— Значит и вы уже в курсе?! Значит все еще печальнее, чем я думал. Знаете, господин бакалавр, когда моя супруга сердится, это — одно. А, когда она в расстроенных чувствах, это совершенно другое. Расстроенные чувства это вещь очень неприятная для всего двора. И для проведения умеренной политики, в частности. Вот, что вы думаете, глядя на этот кабинет?

— Думаю — великолепно.

— И я так думаю. А, знаете, что подумает Женевьева?

— Только догадываюсь.

— Я не догадываюсь, я точно знаю. Словами я передать этого не могу, но, на эмоциональном восприятии, предчувствую катастрофу.

— Как я понимаю, ваша светлость, суть проблемы в том, что имея подобные апартаменты, ваша супруга испытывает чувство неудовлетворенности, оттого, что не может заявить об этом открыто? Продемонстрировать великолепие своего двора?

— Вот вы всегда находите очень правильные слова, Войтеховский.

— Хочу заверить вашу светлость, что Гильдия Алхимиков постоянно работала над этой проблемой и дело движется к завершению. Можете передать ее светлости, что весьма скоро границы бургграфства откроются нараспашку. Для всех желающих. Она может прямо сейчас начинать готовить приглашения.

— Не могу поверить господин бакалавр.

— Гильдия Алхимиков денно и нощно стоит на страже интересов вашей светлости.

— А, как же то, о чем вы рассуждали? Мне, конечно, все абсолютно непонятно, насчет этих самых потусторонних сфер, но точно помню, вы говорили, что демонические пределы будут весьма недовольны, что мы заимствуем их достижения? У них, там вроде, какой-то трибунал, который должен препятствовать прогрессу, в христианском мире?

— У них, там — Вселенский Надзор, ваша светлость.

— Ага! Точно.

— Хочу уведомить, вашу светлость, что Гильдии Алхимиков, в скором времени, вступит в переговоры с правящей верхушкой Надзора и договориться по всем вопросам. Вернее, мы намерены поставили их в известность, что если они и дальше будут препятствовать процветанию вашего государства, мы можем принять ответные меры. Подбросить в их сферу парочку заклинаний, которые придутся не по нраву их обитателям.

— Знаете, господин секретарь, я не хочу вдаваться в подробности. Вся эта нечистая сила, загробные миры и иные сферы — дело церкви и гильдии.

— Тут дело в том, ваша светлость, что тут надо действовать кнутом и пряником. Кнутом, по ним пройдется гильдия. А, вот десерт, это исключительно ваша прерогатива.

— Не очень понятно, но в суть я проник. А, точно, удастся склонить цензоров на нашу сторону?

— Я не испытываю по этому поводу никаких сомнений. Сама сущность демонических сфер, ваша светлость, состоит в том, что имея законы сходные с человеческими, они существуют по принципу, что эти законы не обязательны к исполнению.

— То есть законы у них, там, есть?

— Есть.

— А, исполнять их необязательно?

— Совершенно верно.

Бургграф задумался.

— Странная конструкция власти. Не находишь?

— Бесы, ваша милость. Что с них взять. Там, само собой разумеется, что каждый обязан обходить закон. А, для облеченных властью демонов, так прямо предусмотрено подзаконными актами, что они обязаны нечестно обогащаться и самодурствовать. Судьям прямо предписано, судить вопреки закона, а казначеям воровать из казны.

— Ужасные вещи ты рассказываешь.

— Это я к тому, что склонить демонов из Надзора, на нашу сторону, будет нетрудно.

— Хорошо. От меня, что требуется?

— Для того, чтобы цензоры, не испытывали мук совести и имели пути к отступлению, в случае какой заварухи, им нужно предложить перейти в ваше подданство. Пока — тайно. Каждому — небольшой лен и участок под строительство, где-нибудь на морском побережье.

— Не слишком ли мы разбрасываемся этими ленами? Как тебе кажется?

— Ни в коей мере, ваша светлость. Если, для примера, брать Новый Свет, за образец, то у нас в бургграфстве, таких неосвоенных территорий с залежами полезных ископаемых — тысячи. Вдобавок, они, там — в своей сфере, возьмут на себя контроль за слухами. Нам, по этому поводу, беспокоиться больше не потребуется. Четыре земельных участка и рента в три тысячи серебром, для каждого и у нас больше не будет никаких трений с Надзором. Причем рента пожизненная, без перехода по наследству.

— О заклинании хотелось бы узнать поподробнее. Поскольку я как государь должен стоять на страже Святой католической церкви, требуются разъяснения. Это не какое-то «solo scriptura»?

— Боже нас упаси, от лютеранства! Это будет легкая белая магия. Применять ее будут ко всем въезжающим, ваша светлость. Все посетители, после того, как покинут бургграфство, будут помнить о великолепии вашего двора, о мудрости вашего правления, о достатке ваших подданных, но напрочь забудут о вещах, которые им помнить не положено. Они забудут о гномах, электричестве и других приспособлениях, которые могут травмировать разум людей, не посвященных в тонкости алхимии. Мы это заклинание уже испытали на ваших подданных, теперь осталось разобраться, как оно будет действовать на ваших гостей.

— Значит о том, что мы тут живем, в свое удовольствие, они запомнят?

— Совершенно верно.

— А, о том, что у нас света достаточно забудут?

— Здесь все очень тонко, ваша светлость. Про свет помнить будут, но как будто он от свечей происходит. Вот про отхожие места забудут, напрочь.

— Жаль. Унитазы, в апартаментах, это сильная фишка, в смысле моего благосостояния.

— Тут ничего поделать нельзя. Не сможем мы пока отвратить заклятие от унитазов.

— Ну, и бог с ними. Думаю, это — не главное. Главное, что Женевьева, наконец-то сможет явиться, в кругу нашего сословия, во всем блеске. Когда, ты говоришь, можно звать гостей?

— Вот так сразу, ведь не позовешь?! Ремонт еще не закончен. Картины из Италии прибыли, а из Голландии запаздывают. Думаю, в мае можно открывать сезон. Все ровно раньше не получиться. Кто потащится в дорогу, по весенней распутице? А, в мае дороги просохнут, и гномы работы закончат. Тем более, за зиму, большинство недоброжелателей основательно поиздержатся и рады будут отправиться погостить, на дармовщину.

— Вот, про недоброжелателей, ты очень замечательно подметил. Женевьева вернулась просто в ярости. Рвала и метала. У нее даже кажется есть список, всех, кто отнесся к ней с… Не очень хорошо. Скажем так. Сестра, встала на дыбы. Требует, требует от меня, начать военные действия, против государств, осмелившихся нанести Шаффурту оскорбление. Хорошо, что Женевьева, не сторонница кровопролития. Пока. Но возможно, со временем, перейдет на сторону Кристины. А, это уже будет сильная оппозиционная коалиция, при дворе.

— Как я понимаю, ее светлость все же желает мести? Но дипломатическим путем?

— Очень тонкое наблюдение. Прямо, как будто ты не отлучался на два месяца.

— Можете заверить госпожу Женевьеву, что гильдия сделает, все, что в ее силах. Вскоре она сможет принимать гостей. А, это значит, что все приглашенные будут испытывать восхищение и раскаиваться в своих заблуждениях. После окончания ремонта, все гости, при вашем дворе, будут терзаться чувством неудовлетворенности и ощущать собственное ничтожество. Осталось потерпеть совсем немного.

— Вы прямо возродили меня господин секретарь. Просите чего хотите!

— Нужно строить синагогу, ваша светлость.

— Что-то на меня снова уныние накатило. Может в предчувствии войны? Вы случайно не еврей?

— Я литовский потомственный шляхтич, ваша светлость. Тут не в вере дело, а в финансовой стабильности государства.

— Так, так. Отпустило немного. Говорите.

— У нас, со дня на день, сильно вырастет поток денежных средств, проходящий через Шаффурт. Складывать деньги в сундуки, дело неблагодарное. Деньги должны делать деньги.

— Очень остроумное замечание. Только синагога тут причем?

— Для регулирования зарубежных финансовых потоков, городу срочно требуются евреи, ваша светлость. Причем в большом количестве.

Городской совет города Шаффурта, собрался в расширенном составе. В повестке собрания значились два пункта. Первый — доклад секретаря Гильдии Алхимиков, по итогам международной деятельности, второй — замена устаревших скамей патрициев, на стулья.

Кроме записных городских советников которых насчитывалось тридцать шесть, в ратуше собрались все члены гильдий и мастера цехов, в количестве большой сотни.

После дружеских приветствий и пожеланий долголетия, на службе города, секретарь Гильдии Алхимиков сделал доклад по итогам недавней командировки. Присутствующие узнали, что стараниями профессора Канта, открыта новая дорожка, ведущая прямиком в Италию.

Заметив, как откровенно пригорюнился бургомистр Рикерт Австрийский, который монопольно торговал, с итальянскими государствами, Войтеховский поспешил успокоить его.

— Только это не та Италия, которую все хорошо знают. Новооткрытая Италия, отстает от нынешней, больше чем на тысячу лет. Там еще Римская Империя. Двухсотый год, от рождества Христова.

Посыпались вопросы. В связи с тем, что профессор Кант, за время своей работы в Шаффурте, умудрился проложить тропы в степи с саблезубыми тиграми и драконами о двух ногах никто особо не удивился новому открытию. Просто все не могли взять в толк, какая выгода может быть от старой империи.

Генрих Мухолов, советник из Малой Гильдии, так и спросил, с места:

— Нам, с этого — какой прок?

— Люди там живут. — Вкрадчиво сказал Юрген Войтеховский.

Эта интонация насторожила всех и больше, с неуместными замечаниями, никто не полез. Все в городском совете знали, что подобный тон, в устах господина бакалавра означал — больше предупреждений не будет. А, уж если он переходил на интимные вариации, наступало время бросаться на колени, каяться и молить о сострадании.

— А, поскольку люди там обитают, то значит — они пьют, едят, одеваются и торгуют. — Сообщил секретарь гильдии насторожившемуся собранию.

Упоминание о торговле, заставило всех прислушиваться еще внимательнее. Войтеховский продолжил:

— Конечно, насчет сукон и металлов там слабовато, но оливкового масла, фруктов и говядины навалом. Причем по ценам производителя. Четвертого века после Рождества Христова.

— Мать честная! — Ахнул старшина Малой Гильдии, Матиус Зашкварный. — Это что же нам теперь всякими лимонами торговать можно будет!

— А, с Грецией, что делать? — Спросил Карл Дунайский. — Туда ведь тоже дорога есть? А, оливки там дешевле обойдутся.

— Есть. Только тамошняя тропа на остров выходит. Перпесинф называется. Ничего там нет. Даже воды не хватает. Опреснитель ставить придется. С островов и материка все по морю возить придется. Корабли надо строить. Так, что по оливкам то на то и получится. Там выгоднее будет керамикой торговать. Вазами, скульптурами и антиквариатом. Рядом — остров Парос, с уникальным мрамором. Оливки пойдут балластом.

— Италия, так Италия! — Рявкнул Хенрик Безденежный, старшина Цеха Мастеров. — Суть в чем?! Вот я вижу господин бакалавр, вы к чему-то клоните?

— Дело в том, что в Шаффурте придется строить синагогу. — Прямо ответил, на прямо поставленный вопрос, Войтеховский.

Гул неодобрения поплыл по залу ратуши. Можно было разобрать отдельные замечания:

— Только этого нам не хватало. Это ни в какие ворота не лезет… Теперь придется ставить стражу при гости… Нашто нам эти хвостатые… Опять младенцев стеречь придется… Боже спаси и сохрани от вражеского племени… Как будто одного еврея нам мало.

Последнее замечание советник от алхимиков уловил и мановением руки остановил протестные возгласы.

— В связи с расширением торговых операций в сферических Италии и Греции и здесь в мире, познавшем Спасителя, евреев нам понадобится столько, что на пальцах сосчитать нельзя.

— Это как?! — Не удержался рыночный надзиратель Уго Скотный.

— Четверо евреев у нас уже прибыло. Бениамин Цвайгешефт и Авраам Драйшут, с сыновьями. Одни в Италии, другие — в Голландии, для графа, картины покупают. Идем дальше. Кто знает греческий или итальянский, чтобы сойти за своего? Причем не современные языки, не церковную латынь, а ту латынь, на которой говорили римляне?

— А, евреи, что знают? — Снова не удержался Скотный и победоносно осмотрел присутствующих

— Евреи еврейский знают. Это племя и в Риме и в Греции повсеместно присутствует. Половина первых христиан была евреями, а вторая половина по еврейским рукописям с деятельностью Иисуса Христа знакомились. Не говоря о том, что в самом начале Иисус был чисто иудейским мессией. Это, потом о нем узнали другие народы. Опять же от еврейских апостолов. Святого Павла, до крещения, Савлом звали.

— Это вы загнули господин бакалавр. При всей своей учености. — Насупился Дунайский.

— Может, ты считаешь, что дева Мария немкой была?

— А, как — иначе?

— В те времена, господин советник, ваши предки, разбойными ватагами, по здешним лесам бродили и римлянам бошки топорами раскалывали. В ту пору немецкие пращуры об Иерусалиме слыхом не слыхивали. В год рождения Христа, в Палестине только иудеи жили. Значит — Мария кем была? Ну, думай. Напряги мышление.

— Господи помилуй! Неужто?!

— Как человек, досконально изучавший теологию, могу всех заверить, что Дева Мария и Мария Магдалена были еврейками и большая половина апостолов тоже. Так! Даже не пререкаться. Это достоверно признано авторитетами церкви. Так, что тема закрыта. Вернемся к торговле.

По лицам советников и рядовых цеховиков было видно, что вернуться к торговле им чрезвычайно сложно, поскольку мысль о том, что святые, которым они поклоняются, принадлежали к иудейской расе, бороздила головы.

Но постепенно упоминание о торговых операциях и денежных оборотах вернула всех на землю.

— … и Римская и Греческая денежная системы полностью совместимы с нынешней немецкой. Можно сказать — выросли на этой основе. — Говорил Войтеховский. — Поэтому трудностей с перемещением денежных средств я не вижу. Тем более серебро и золото в те времена стоили дороже, так что выиграть можно даже на разнице курса. Вернемся к еврейскому вопросу. Делегатов в Риме и Греции понадобится много. Там и тут, надо наладить торговые отношение и с Галлией и с Египтом и с Сирией. У кого-то надежные партнеры в Испании, во Франции, в Турции есть? Дунайский, я имею в виду не куплю продажу, одной партии товара, а солидные обороты. С векселями и кредитными документами, от всех торговых домов. А, еврейская диаспора, в любой точке мира присутствует. Значит, через них, можно будет свободно перемещать деньги куда угодно и сколько угодно. Представляете масштаб прибылей? Вижу — представляете. Короче его светлость бургграф Конрад фон Шаффурт, с этой идеей согласен. Но требует, чтобы инициатива исходила от Городского совета. Прошение о строительстве гетто, к его светлости, я составил. В нем говорится, что город готов отвести необходимое количество земли, под застройку. Под еврейское кладбище, Совет Шаффурта просит бургграфа выделить лен, из собственного владения. Сейчас все подходим и расписываемся под обращением о неотложном строительстве синагоги. Город в ней остро нуждается.

И, к вопросу о стульях, господа! Поступило предложение и не одно, заменить скамьи советников стульями. Как секретарь гильдии и секретарь городского совета, заявляю — стульев не будет. Останутся скамьи. Отныне, присно и во веки веков, седалищем для городского советника Шаффурта, будет скамья. Скамья городского советника, это не просто место, где покоится его зад. Это символ, господа. Символ демократии и плюрализма. Основа основ и символ городских свобод и дарованных сословиям привилегий. Давайте — дружные аплодисменты, расписывайтесь и пора расходиться. Дел — невпроворот. Да и устал я с дороги.

После того, как глобальное потепление, в нулевой вселенной, сделало резкий разворот к глобальному похолоданию, цены на участки под строительство, в тропиках и субтропиках взлетели до небес. Строительные компании и риэлторы, со всего мира, устремились в Латинскую Америку, Индонезию, Папуа-Новую Гвинею и даже в Африку, чтобы осчастливить туземцев инвестициями. Поначалу дела у них шли неплохо. Однако время шло, ледники увеличивались в размерах, Нью-Йорк с ноября по март заметало двухметровыми сугробами. В Чикаго небоскребы рушились от тяжести гигантских сосулек. Поток мигрантов из бывшего умеренного климатического пояса рос не по дням, а по часам. Нужно было искать новые территории, для проживания обеспеченных классов неолиберального сообщества. И, если сытые буржуа, готовы были переехать хоть в мусульманскую Малайзию, то Бразилия, Африка и Мадагаскар не очень привлекали элиту неолиберального сообщества. Попытки обосноваться там, конечно, были. Но особняки социалистов, в этих регионах, смотрелись как осажденные замки. Что-то наподобие островков бесплотного феминизма, посреди бескрайнего моря гендерного бесправия, где человеческие особи безудержно спариваются самыми примитивными способами, на основе разделения полов. Поэтому американская политическая богема и евроатлантическая климатическая тусовка предпочитали Полинезию и Микронезию всем другим регионам. Здесь было тихо. Здесь можно было закрывать глаза на невежество немногочисленных туземцев. На островах, не бросалось в глаза гендерное неравноправие и патриархальные предрассудки. Туземцы копошились где-то там, в прачечных и ремонтных мастерских, и не лезли на глаза.

Однако время шло, ледники росли, поток переселенцев из США и Евросоюза не уменьшался. Атоллы прогибались под тяжестью бетона и армированной стали. Побережье всех островов было застроено настолько плотно, что с моря смотрелось, как отвесная скала.

Побережье Таити перестраивалось по второму разу, побережье Американского Самоа было уже настолько плотно застроено отелями, мотелями и частными фазендами, что начали исчезать кораллы, и даже токсичные медузы не подплывали к его берегам. Тогда, взгляды застройщиков вновь обратились на Независимое Государство Самоа.

В свое время, строительные компании ринулись туда и испытали глубокое разочарование. Картина там была просто удручающая. Туземцы, на Независимом Самоа, и без многомиллиардных вложений в их промышленность были счастливы. Кроме того, там не было частной собственности на землю. Вся земля находилась в собственности общин, а местные вожди были или очень консервативно настроены или алчны без меры. Причем алчность всех этих «матаи» была настолько неуемной, что на деньги, которые они вымогали, можно было купить не только их «итумало», но и один из островов государства, на выбор.

Попытка подкупить депутатов и правительство, тоже не удалась. Международный Валютный Фонд выделил щедрое пожертвование на строительство моста между двумя основными островами. Самоанцы мост построили, правящая верхушка разложила откаты по карманам, но на вопрос о приватизации общинных земель ответила референдумом. А, на референдуме, самоанцы сказали твердое «нет» приватизации.

Поэтому, вторая попытка налетом колонизировать два девственных острова тоже провалилась. Причем, с треском.

Столкнувшись с трудностями, застройщики пошли обходными путями.

Неожиданно, для самого себя, все прогрессивное человечество озаботилось правами человека на Самоа. До этого мало, кто слышал об этом Самоа. Полинезия и Полинезия. Атоллы, кораллы и таитянки на пляжах пляшут. А, тут, оказывается, там какое-то Самоа есть. Независимое. Независимое — от чего, стали задавать вопросы известные блогеры и аналитики, грозя с экранов пальцами. От общечеловеческих ценностей и гендерного равенства? От борьбы с климатическими изменениями? Там у них, оказывается аристократия есть с несоразмерными привилегиями. И реальный патриархат. Ненадуманный.

Когда весть об угнетаемых своими вождями самоанцах достигла ушей граждан цивилизованных стран, их население сильно озаботилось судьбами несчастных островитян. Везде стали создаваться комитеты по поддержке трудового самоанского народа и фонды по поддержке самоанской оппозиции. В Европе нашли несчастную девочку-самоанку, убедили ее и ее семью, что они глубоко несчастны, и воздвигли девочку на пьедестал. Маленькая Грета Таавили рассказывала в средствах массовой информации о зверствах творящихся у нее на родине и требовала начать крестовый поход против вождей-угнетателей.

В ответ на призыв, афроамериканские общины США признали самоанцев своими братьями, в качестве жеста солидарности устроили масштабные погромы и грабежи в американских мегаполисах. Лесбиянки объявили самоанок своими сестрами и провели несколько показательных кастраций в прямом эфире. Геи взяли под свое крыло «третий пол» самоанцев — фаафифине.

С незапамятных, домагеллановых времен, на островах Полинезии существовала практика, при переизбытке мужчин и недостатке женщин, воспитывать мальчиков, как девочек. При этом воспитуемые воспринимали это как само собой разумеющееся. Они на полном серьезе считали себя женщинами. Только с небольшими отличиями. Они шили, пряли, выполняли женскую работу по дому и даже выходили замуж. Только жениться друг на друге им до этого не приходило в голову. Но, тут, мирные люди всей Земли стали рьяно бороться чтобы те смогли получить право заключать браки между собой. При этом все без исключения борцы, за различные преобразования, требовали проведения земельной реформы. То есть передачи общинной собственности в частные руки. Это был общий пункт, в сонме требований, которые выдвигали самоанскому правительству мировые лидеры, мировая общественность и независимые политические деятели.

Вначале парламент, правительство и Вождь Вождей островов в растерянности метались по подвластной территории в поисках мест массовых захоронений репрессированных. Потом растерянность сменилось недоумением. Когда против Независимого Самоа начали вводить санкции, недоумение сменилось озлобленностью, и острова отгородились от внешнего мира, законодательно запретив строительство всего, что связано с туризмом.

Именно в эти сложные времена на острова снизошел спаситель. Он явился первому заместителю премьер-министра Кейми Йесене, в образе Юргена Войтеховского и вначале поставил перед ним сложную проблему.

— Моя фирма, намерена заняться поставками на острова рыбы и морепродуктов. — Заявил посетитель. — Хотелось бы оценить перспективы. Не будут ли на этом пути возводиться бюрократические барьеры?

Господин Кейми был несколько обескуражен, этим заявлением. Дело в том, что обширные водные просторы Исходной Вселенной, давно превратились в почти стерильное пространство. Если, что этих просторах и плавало, то оно не годилось в пищу. Даже наоборот — было смертельно опасно для пищеварения.

Редкие промысловые суда, которые, получив лицензию, входили в заповедные секторы, всегда сопровождала целая флотилия, от международных и правительственных организаций, которые зорко следили за количеством выловленной рыбы и правилами рыболовства. В связи с «истощением» морских ресурсов, были разработаны строгие правила по методам вылова и гуманного умерщвления сардин и бычков, и за этим строго следили международники. Правительственные суда несли на своем борту многочисленные счетные комиссии, которые наблюдали за количеством выловленной рыбы. Причем счет шел не на массу, а производился по головам, что делало каждый заброс невода, игрой в рулетку. Вдобавок, цена на конечный продукт становилась просто немыслимой, и вся эта чешуя была доступна лишь избранным.

Так, что вопрос о морепродуктах, даже не обескуражил, а насторожил помощника премьера.

— О каких морепродуктах идет речь? — Спросил господин Йесене.

— Да бог мой, о разных! — Воскликнул посетитель. — Какие морепродукты бывают? Треска, тунец, селедка. Ну, еще — раки и устрицы разные.

Тут Кейме Йесене сильно пожалел, что полиция дежурит только у входа в здание.

— Давайте, сходим — посмотрим. — Настаивал рыбопромышленник. — Я привез образцы товара.

Понимая, что так просто от сумасшедшего не отцепиться, чиновник последовал за ним. На выходе из здания, он сделал знак двум дюжим стражам правопорядка: «Давай за мной, ребята! Кажется дело плохо».

Большой грузовик-рефрижератор стоял у самого входа и далеко идти по жаре не пришлось. Таинственный субъект, открыл заднюю дверь прицепа, откинул лесенку, забрался в прохладное нутро сам и пригласил Йесене следовать за ним. Тот подмигнул полицейским, мол, не теряйте бдительности, и рискнул подняться в рефрижератор.

А, там, мать честная, святая богиня Хина — ящики! С рыбой!

— Тут, как видите у меня — тунец, тут — селедка, тут — луцианы. Все не мороженное, охлажденное, по доступным ценам. Разумеется, товару нужно пройти экспертизу. Поэтому крайние ящики, для этих целей и предназначены. Этот Вождю Вождей, этот спикеру парламента, этот премьеру. Себе, можете взять этот ящичек. Точно такие же будут вручены всем парламентариям.

Полицейские стояли у края прицепа и таращили глаза на это диво.

Дары моря испокон веков были основным продуктом питания самоанцев. Душа полинезийца, на генетическом уровне, требовала рыбы или хотя бы водорослей. Но уже лет сто в зону промышленного рыболовства, принадлежащую Независимому Самоа, ничего не заплывало. Или заплывало очень редко. А, тут…

Через пару часов состоялось экстренное закрытое совместное заседание правительства и парламента. На нем присутствовал сам Вождь Вождей и вожди большинства итумало.

Дискуссия по поводу свалившегося на головы островитян изобилия была горячей, но непродолжительной. Черту под ней подвел премьер Иакопа Енеле. В частности, он сказал:

— Поскольку этот Войтеховский заправляет фирмой, связанной с исследованиями в параллельных вселенных, ни для кого не секрет — откуда эти поставки. Однако он дает твердые гарантии, что «Система» ничего не заметит. Да, да, министр Нанумеа — раньше такого не бывало. Но, как видите — груз доставлен, а Вселенского Надзора все нет. Разумеется это — контрабанда, депутат Фаафои. Если хотите пойти на принцип и отказаться… Ваше право. Так, что предлагаю закрыть глаза и разрешить этому Войтеховскому свободно торговать, без всяких бюрократических процедур. Тем более, что известие о рыбных поставках уже разлетелось по островам и остановить это нельзя. Если остановим — получим революцию. Кто — за? Единогласно. Теперь, господа, разбирайте ящики. Они подписаны.

Так, с закрытыми глазами, не только правящая верхушка, но и все самоанское общество жили полгода. Поставки шли без остановки. Ежедневно, на заброшенной лесной дороге острова Савайи появлялся рефрижератор, и в торговую сеть поступало пять-шесть тонн рыбы и моллюсков. За это время, через острова, кроме морепродуктов, той же заброшенной тропой, прошли еще многочисленные партии мехов, полудрагоценных камней, жемчуга, слоновой кости и ценных пород древесины. Несмотря на все санкции и международную изоляцию патриархальное Самоа, зажило еще лучше прежнего. На зависть прогрессивной общественности. Партийные лидеры и местные власти островов на собраниях общин, проходящих в закрытом режиме, доносили до граждан, что все это изобилие — результат последовательного следования старинным традициям и верности рядовых общинников правящей верхушке. Сохранив традиции, мы сохранили милость древних богов, говорилось на сходках. В результате этой пропагандистской компании, значительная часть населения порвала с христианскими церквями и вновь начала покланяться Моане и Тонгароа. И, по непроверенным слухам, в итумало Ваисигано, даже кого-то съели, в ритуальных целях. Вроде какого-то туриста или бродячего торговца столовыми приборами. Шесть месяцев, народ радовался, а правительство с удовольствием следило за рейтингами. Только мудрый Вождь Вождей, Малиетоа Танумафили Кеко, тревожно крутил головой, приговаривая:

— Так хорошо, не может долго продолжаться.

И, он, как в воду глядел.

Пятнадцатого января, следующего года, Независимое Самоа стояло на пороге правительственного кризиса. Виной всему были застрявшие, на Рыбном Пути, грузовики с товарами. Которые, до этого, по документам оставались на Самоа, а на деле уходили неизвестно куда. Было ясно, что что-то происходит, если уже не произошло. Грузы все прибывали, но переход оставался закрытым. И рыбные поставки прекратились! Транспортный коллапс продолжался день, два, три, четыре. На пятый, в правящих структурах началась паника. В кулуарах даже поговаривали о грядущей миротворческой операции, со стороны неолиберальных держав. Не появись Войтеховский вовремя, весь этот бедлам мог кончится массовой сдачей какому-нибудь международному трибуналу. Некоторые депутаты уже даже писали покаянные речи, которые будут произносить на ассамблеях и форумах. И, тут…

— Что за шум, а драки нет? — Спросил Юрген Войтеховский, без стука, заваливаясь в кабинет премьер-министра.

У премьера, при виде этого межвселенского контрабандиста сразу пошли судороги, а потом сильно отпустило. Отпустило в душе и полегчало на сердце. Недаром, на Самоа шептались, что этот Войтеховский — потомок богов. Наверно не зря шептались. Иакопа Енеле нутром чувствовал, какая сильная мана исходит от этого человека.

— Стоим на пороге политического кризиса.

— В связи с чем?

— В связи с остановкой грузопотоков.

— Скажите секретарю, пусть обзванивает руководящих работников. Все в порядке. Это временное явление, технического характера. Дело в том, господин премьер-министр, что с контрабандой теперь покончено.

— …?

— Мы стоим на пороге новых свершений. Будем заключать полноценное торговое соглашение. Рыбы у вас, теперь, будет — завались. Сможете даже реэкспортировать. Причем на законных основаниях. Не делайте удивленное лицо. Лучше созывайте заседание кабинета. Нужно срочно готовить договор о дружбе и сотрудничестве, между Независимым Самоа и бургграфством Шаффурт.

Станислава Курцевич, тридцатипятилетний дипломированный специалист, по косметическим процедурам, стоя на тротуаре, под мелкой россыпью дождя, гадала: повезло ей в жизни или та сыграла с ней очередную злую шутку. До сегодняшнего утра, она была безработной. С восьми часов, она уже числилась трудоустроенной, но состояние было очень подвешенное.

Всю жизнь, Стасе патологически не везло. В первую очередь потому, что она была женщина яркая. Не худая, не толстая, с талией. Брюнетка с темными глазами, длинной шеей и старомодной прической — волосы до плеч. Специалистом она была выше среднего уровня, не только практиком, но и теоретиком, с университетским дипломом. Однако, на одном месте Стася долго не задерживалась. В основном в связи с современными тенденциями, что красота должна быть у женщины внутри. Разумеется, она прекрасно понимала, что — безальтернативна и никогда не пыталась строить карьеру. Но само присутствие в офисе, такого типажа, как Стася, лишало управленческих, политически правильных фигурой и лицом, персон покоя. Сидя в своих высоких кабинетах, альтернативные мымры прекрасно понимали, что на Курцевич заглядываются, причем исподтишка и с чувствами далекими от политкорректного мышления. Сидеть и терпеть, пока эта сука, расхаживает там, в неустойчивой среде мелкого менеджмента, управленцы долго не могли. Поэтому, вскоре, начинались придирки, тотальный контроль и моральное давление, замаскированные под проявление доброты и наставничества. Приходилось уходить. Причем в нижние эшелоны. Туда, где надо было работать руками, а не языком.

В косметических салонах Стася проходила тот же путь, что и в офисном болоте. Там повторялась та же история, только на новый лад. Среди стриженых, лысых и густо татуированных девиц салона, она всегда смотрелась асоциально. Ярким пятном. Дамы среднего и почтенного возраста, всегда выделяли ее из толпы мастериц, с разводами в стиле «маори» на плешах, и шли на этот свет. А это был самый доходный контингент посетителей. Поэтому, стоило только Анне начать обрастать постоянной клиентурой, как коллектив становился на дыбы, начинал ее бойкотировать и мелко гадить. Приходилось собирать инструмент и идти, куда глаза глядят. Только бы подальше из этого ада. В перерывах между постоянными местами, женщина перебивалась преданными клиентками, но это требовало большой суеты, переездов и непостоянства жизни. Стасю это утомляло, и она снова шла в кабалу.

Последнее собеседование о приеме на работу, выглядело странно. Обычно достаточно было, в присутствии менеджера, доказать на паре клиентов свою профпригодность и дело было в шляпе. Но в этот раз все было не так.

Заявившись, по адресу нанимателя, Стася обнаружила, что это — не салон, не рекламное агентство, а однокомнатный съемный офис, правда, в не очень дешевом районе города. На двери застекленной каморки висела табличка с загадочной надписью: «Бюро культурологических исследований «Гильдия Алхимиков». Внутри, за одиноким столом сидел мужчина, примерно одного с ней возраста, в довольно помятом прикиде. И сам он выглядел довольно помято. На лице явно присутствовали знаки и отметины свойственные людям злоупотребляющими алкоголем. Она хотела сразу же вежливо распрощаться, но что-то ее остановило, в последний момент. Она присмотрелась и поняла, что сидящий за столом, совершенно не скрывает свой зависимости. Обычно, офисные алкоголики тщательно следят за собой, ежедневно бреются и носят очки с туманом. Хотя любой наметанный глаз сразу замечает у них тусклые оттенки кожного покрова, суетливость в движениях и ускользающий взгляд.

А, этот мужчина — ничего. Ничего не прятал, не суетился. Судя по запаху в кабинете, уже выпил коньяка и радовался жизни.

— Присядете? Вы — Станислава Курцевич?! Очень приятно. А, я — Юрген. Давайте сразу перейдем к делу. Как вы относитесь к работе в условиях относительной изоляции?

— В лечебном учреждении закрытого типа? — Вопросительно наклонила голову женщина.

На этот простой вопрос, наниматель почему-то сразу не дал ответа. Он серьезно задумался. Причем не наигранно, а по настоящему. Стася видела по глазам, что своим вопросом поставила, перед человеком серьезную проблему.

— Интересный вопрос, знаете ли. Можно сказать, что лечебные и оздоровительные моменты, у нас присутствуют. Но больше в психологическом плане. А, так, вольному — воля!

— Я ногти психам стричь, без присутствия двух санитаров, не намерена.

— Это правильно. Только речь идет не о психах. Расстройства, у нас, конечно, встречаются, но не у всех. В основном, это здоровые люди.

— Ага! — Подскочил на стуле наниматель.

Анна подскочила практически одновременно с ним.

— Это закрытый клуб. Сообщество людей объединенных общими интересами.

— Точно не психушка? Вы уверены?

— Уверен.

— Как-то вы сильно смахиваете на чокнутого профессора.

— Да?! Точно? Очень интересно. Интересно потому, что я и в самом деле профессор. Доктор наук. Войтеховский моя фамилия. Посмотрите потом в «Интернете». Но давайте — ближе к делу.

— Давайте.

— Как я уже сформулировал, это закрытый клуб. Не в смысле кусок земли за электрическим забором, а типа масонской ложи. Люди объединены общим интересом, живут в своем мире и хотят сохранять это в тайне. Хотя изрядный кусок земли за электрическим забором тоже имеется. Вот вы согласитесь поработать в таких условиях? В относительной изоляции.

— Долго?

— Сколько захотите. Мы никого не держим.

— Ага! А, когда я захочу уйти, от этих сексуальных извращенцев, меня кокнут, под видом несчастного случая.

— Не кокнут. Подкорректируем память и все. И, даю слово — никаких сексуальных извращений. Все — только по согласию сторон. В смысле во внерабочее время. Если у вас есть какие-то предпочтения…

Мановением руки отвела подозрения в извращенных пристрастиях, и рубанула в другую сторону:

— Всякая корректировка мозгов, это противозаконно.

— Предпочитаете, стать жертвой природного газа? Погибнуть от бытовухи? Как хотите. Это опять же — дело личных предпочтений. Кофейку не желаете. Правда у меня только черный.

— Давайте!

— Хочу сказать, что от нас не уходят. Круг общения у вас будет широчайший. Множество ярких впечатлений. Оплачиваемый отпуск. Высокая зарплата.

— Сколько?

Юрген назвал сумму и спросил:

— Коньяка не хотите?

Анна с трудом выдохнула и хрипло сказала:

— Давайте. Нет не надо.

— Так — давайте или — не надо? — Переспросил наниматель, наливая себе.

— Не надо. Прошло. Я дома дерябну. Вы в цифрах не ошиблись?

— Абсолютно верные цифры. Так что подписываем контракт?

— Подписываем. Только скажите, почему — я?

— Вы ведь — католичка? Правильно?! Может, вы удивитесь, но у нас все, и подопечные, и персонал — католики. И по возрасту вы подходите идеально. И многое другое… Давайте не будем вдаваться в подробности. Подходите и — ладно!

Согласно договоренностям, в восемь утра, к ее дому должны были прислали машину. Домохозяйку, Стася заранее уведомила, что уедет ненадолго и расплатится, по приезду. Уедет она — не уедет, приедет она — не приедет, а последними сбережениями лучше не рисковать. Тем более, что домохозяйка была баба алчная и беззастенчиво пользовалась ее услугами, на дармовщину. Особенно во время частых задержек с квартплатой. Так, что особых угрызений совести, по поводу возможного кидалова, Стася не испытывала. Тетя Соня попила ее кровушки предостаточно. Только…

Было очень удивительно, но машина все-таки пришла. Водитель был неразговорчив и скоро доставил ее в аэропорт. Но не в обычный, а ведомственный. Поскольку везде красовались транспаранты «Юго-Восток», женщина начала подозревать, что под видом «культорологии», угодила в тиски энергетического концерна.

Очень серьезный офисный юноша поджидал ее у входа. Рефлексивно улыбаясь, он провел Стасю через холл в комнату ожидания, где уже находилось около двух десятков людей. Все они, как и Стася резко не гармонировали с окружающей обстановкой и окружающим персоналом. Прежде всего все были одеты кто во что горазд. Во вторых — все были эмоционально не подтянуты. Было видно, что никто из них не намерен шагать вверх по карьерной лестнице, переступая через трупы. Когда она вошла, ранее прибывшие оторвались от планшетов и телефонов, оценивающе взглянули, молчаливо кивнули и снова уткнулись в гаджеты.

Стася присела с краю и беззастенчиво оглядела присутствующих. Оглядев, профессионально определила, что все тут — гуманитарии. Большинство, похоже — с медицинским уклоном. Откровенных специалистов по компьютерам и механизмам нет. Только один старичок, лет пятидесяти вызывал сомнения. Определить его профессиональный уклон было достаточно трудно из-за синих разводов на пальцах. Разводы были не декоративно-прикладные, а социально-ответственные, свидетельствующие о принадлежности вышеупомянутого субъекта к криминальному сообществу.

— На убийцу он не смахивает. — Подумала Стася, перекидывая ноги с места на место. — Слишком хлипкий. Хотя, кто знает, может он своих жертв ядом травил?!

Потом она уже совершенно точно пересчитала присутствующих. Всего в зале ожидания собралось двадцать человек, и она — двадцать первая.

— Кофе-автомат и сок здесь бесплатные. — Сказал, сидящий рядом, могучий мужчина, похожий на военного, не поднимая головы.

— Спасибо. — Кивнула Стася, но к аппаратам выдающим напитки не пошла и достала свой телефон.

Впрочем, долго праздно рассиживаться, за счет работодателя им не дали. В зал вошла девушка и, окинув новичков оценивающим взглядом, сказала:

— Меня зовут Жанна. Я ваша сопровождающая. Идите за мной. Экипаж подан.

Самолет был дорогой, комфортабельный. Внутри были не только кресла, но и диваны, и мини-бар с кухонным отсеком.

Когда взлетели и набрали высоту, тот мужчина, что просветил ее насчет напитков, в зале ожидания, выглянув в иллюминатор, сказал:

— На север летим.

Жанна, сопровождающая, которая, скинув туфли, забралась на диванчик с ногами, сказала:

— Никакой конспирологии. Летим на север. Точка посадки — Катманду.

— Мне обещали умеренный климат. — Вспыхнул тот, который — с криминальными татуировками.

— Все будет. — Рассеянно сказала девушка, постукивая пальчиками, по экрану планшета.

В аэропорту Катманду, было все, кроме умеренного климата. Там был ледяной ветер, снежные заносы и плохо работающие торговые автоматы. Однако Жанна не дала им вдоволь вкусить этой прелести и погнала в автобус.

— Ну, что вы — как туристы, в самом деле. В автобусе есть термосы и бутерброды.

Конечный пункт их путешествия, напоминал остров в ледяной пустыне. Еще издалека стало заметно многоэтажное отсвечивающее изнутри тусклым голубым светом здание. Оно торчало словно клык мифического чудовища, на небольшом заснеженном плато. Позади него, громоздились снежные вершины.

Совершив короткую перебежку, группа наемников оказалась сначала в просторном теплом холле, а через какое-то время на пятом этаже здания. Здесь, от вестибюля, отходили два коридора с многочисленными дверями.

— Ключи на столе. — Сказала сопровождающая, кивнув на столик с россыпью электронных ключей. — Весь этаж свободен. Занимайте комнаты, какие хотите. Столовая на третьем этаже. Работает круглосуточно. Горячие блюда — четыре раза в день. В номерах есть график. Сегодня, у вас — выходной. Завтра — примерка униформы и отбытие на службу. Отдыхайте.

Жанна помахала ручкой, вошла в лифт и уехала. Судя по табло, на второй этаж.

— Я из Детройта. Мне обещали умеренный климат. — В очередной раз заявил «синий».

Голос его при этом звучал обреченно. Взяв со столика ключ, он взглянул на номер, сверился с указателями на стенах и понуро пошел по коридору, таща за собой тяжелый громыхающий чемодан.

Стася постаралась не играть в рулетку, а, порывшись на столе, выбрала ключ с наименьшим значением математического знака, поближе к лифту.

Номер был просто шикарный. Прямо президентские апартаменты. Просторная ванная, отдельная спальня и окно во всю ширину комнаты. А, за окном темно-синяя ночь, мерцающие звезды Северного полушария и снеговые пики.

Красота, конечно, завораживала, но в животе что-то ворчало и булькало. Это отвлекало от пейзажа и напоминало о столовой на третьем этаже.

Столовая была как столовая. Просторное помещение со столиками и раздачей. И, как ни странно — с метрдотелем и официантом. Так можно было воспринять, двух типов в общепитовской униформе, подобострастно суетящихся перед посетителем. Они обслуживали столик за которым сидела женщина, вернее — дама. Одинокая клиентка представляла собой особу в бутафорском платье старинного образца. Платье было пошито из синего и красного бархата. Юбка была распахнута спереди и из-под нее выглядывала еще одна золотистая.

Стася подошла к стойке раздачи и, взяв поднос, прислушалась.

— Могу предложить оленину, хорошую отбивную из кабана, ваша милость. — Бил, перед клиенткой, поклоны, тот который смахивал на метрдотеля.

— Ты, вот, что, сударь. Пока тут все под боком. Пока за горшком нагибаться не надо, подай мне больших раков. И улиток этих, с лимонами.

— Устриц, ваша милость? Или гребешков?

— Давай устриц! Была не была. Вина бутылочку. Мягкого сыра. И, бог меня простит в постный день — отбивную!

Прислушиваясь, Стася не заметила, как за стойкой возник молодой человек услужливого вида.

— Чего желаете? — Спросил он, строя глазки.

— Весело тут — у вас. — Сказала она, повременив с заказом.

— Терезия Камила фон Гансграбен. — Многозначительно поджал губы парень. — Обер-гофмейстрина, ее светлости, госпожи Женевьевы. Свалилась можно сказать, как снег на голову. В прямом и переносном смысле.

— Это, как?

— Свалилась во время охоты с лошади, на всем скаку. Кости целы, а два зуба расшатались. Приезжала чиниться, к стоматологу. Но как я слышал с вами врач приехал, который будет на месте работать. Так, что хоть в этом плане будем от ее визитов избавлены. Мы ведь не должны, в принципе ее обхаживать подобным образом. Но — очень решительная дама. Умеет заставить себя уважать.

Стася поняла все это очень смутно, но разобралась, что это точно не психиатрическая лечебница. Психи на лошадях не скачут. Скорее всего это какая-то игра для взрослых.

— Так, чего вам, мадам?

— А, чего у вас — тут?

— А, всего хватает. Отбивная из кабана. Оленина холодная. Грудинка зубра. Голуби под соусом…

— Может и рыба есть? — Ошеломленно спросила женщина.

— Я вам посоветую запеченную панцирную рыбу. Пальчики оближите.

— Фантазер, у вас — шеф-повар.

— Какие тут — фантазии?! Извините…

— Станислава.

— А, меня — Марек. Извините, Стася — никаких фантазий.

Раздатчик метнулся к задним столам, побренчал крышками и вернулся с большой тарелкой, на которой лежала рыба.

— Вот!

— Знаете, какая-то она страшная. Это я навряд ли… А, другая рыба есть?

Марек обиженно отставил тарелку.

— Есть и обычная. Осетрина, в разных видах. Угорь копченый. Щука фаршированная. Икры возьмите.

— Икры? Какой икры?

— А, какой хотите. Всякая есть: белужья, осетровая.

— У вас, тут, точно — бесплатно? Или меня, таким образом, вгоняют в рабство?

— Все — за счет фирмы. Даром. Безгвоздмездно.

— Знаете, я про черную икру только в книжках читала. Даже, видеть, никогда не видела. А, вы не шутите?

— Какие могут быть шутки? Я на рабочем месте. И дорожу им, между прочим!

— Тогда икры я бы взяла.

— Вы тут первый раз. Поэтому посоветую взять порцию белужьей икры, суп из моллюсков, охотничьи колбаски. К ним можно вино. Его возьмете сами. Вон, видите — стойка. А, можно пиво. Есть и баночное и в бутылках. Но я бы посоветовал разливное. Только сегодня бочонок мюнхенского открыли. Аккурат, к вашему приезду.

После того, как она покончила с супом из моллюсков, в столовую стали подтягиваться остальные члены их группы. Стасе было любопытно наблюдать, как вновь прибывшие реагируют на предложения Марека. У кого-то вытягивались лица. Кто-то пытался острить в ответ, принимая сказанное раздатчиком за шутку. Все без исключения скользили взглядами по занятым столикам, пытаясь разглядеть сервировку. Некоторые решались сразу и брали предложенное, некоторые — подходили потом, за добавкой в виде отвергнутых ранее деликатесов.

Проявляя индивидуализм, народ рассаживался поодиночке. Благо мест хватало. Только молодые женщины и девицы сгруппировались вместе; за двумя столиками. Это были те самые, которые по наблюдению Анны имели медицинское образование. Видимо по неуловимым, для посторонних признакам, они сразу распознали друг друга в толпе. Ужиная они весело переговаривались и посматривали по сторонам, с чувством некоторого превосходства.

Еще одна парочка примостилась через столик от Стаси. Это был тот здоровяк, который сидел рядом с ней в аэропорту и еще один мужик, почему-то незнакомый. Нет, Стася глядя на него, помнила, что он летел с ними. Помнила, что она его считала. Но общий образ этого мужчины, все время ускользал от восприятия. Теперь она, сосредоточившись, могла хорошенько разглядеть его. «Ускользающий» чем-то напоминал молодого крепкого бычка с умными глазами. Он был невелик, но чувствовалось, что каждая пропорция телосложения, рассчитана на применение грубой физической силы. Он был опасен до ужаса, хотя глядел на окружающих доброжелательно. Разумеется, его, как и всех, особенно, занимала тетка в театральном реквизите. Но это продолжалось только до той поры, пока в столовой не появилась их сопровождающая. Жанна вошла в таком платье, что все разом перестали жевать и оторвались от бокалов. На ней было платье того же фасона, что и на загадочной даме. Только все было в золотистых оттенках.

Приветливо покивав своим подопечным, девушка направилась к столику эксцентричной дамы и присев в условном книксене, по кивку головы опустилась на стул, напротив нее.

— Ну как дела, милочка? — Спросила дама. — Когда уже гильдия соизволит нанять дантиста, для города? Устала я мотаться. Каждый раз ощущение такое, словно на шабаш лечу. После этих полетов приходится грехи замаливать. Жертвовать, свечки ставить. Это — накладно.

— Уже пригласили. Наверно через месяц начнет практиковать.

— Из этих? — Кивнула дама за спину.

— Совершенно верно.

— Почему раньше нельзя?

— Прежде ему надо зарекомендовать себя. Нужно все распечатать, настроить, привести в рабочее состояние. Ну, и опробовать, предварительно. Набить руку, на подлых сословиях, на горожанах.

— Не иначе господин бакалавр, эдакое придумал?

— Он.

— Молодец! Светлая голова. Передай брату, что у меня для тебя есть хорошая партия. Имперский рыцарь. С двумя замками. Там все запущено, конечно, но с твоей хваткой и капиталами господина секретаря, ты там быстро порядок наведешь.

Покончив с бутылкой вина, дама в бордовом, закурила сигару, распрощалась с Жанной, и шагая словно гренадер покинула помещение.

Сопровождающая, подошла к столикам, где сидели дамы.

— Уже познакомились? — спросила она.

— Рыбак рыбака видит издалека. А, что это у вас за платье?

— Материя какая приятная.

— Похоже на настоящие кружева.

— Так они и есть самые настоящие. — Вертелась, помахивая юбками, Жанна. — Из Голландии. А это атлас. Тут парча… Завтра вам тоже похожее выдадут.

— Нет, что — правда?

— Из натуральной парчи?

— Все будет самое натуральное. Никакой синтетики.

Сестра загадочного бакалавра похлопала в ладоши.

— Так, внимание! Все присутствуют? Завтра, прошу позавтракать пораньше. До восьми часов. В восемь тридцать начнется примерка…

В ночь, со Святой Присцилы на Герману Африканскую, город Шаффурт прирос на двадцать одного жителя. Вновь прибывающих, по воздуху, граждан селили в загородном трактире, у Венгерских ворот. Руководила расселением, прибывающих, милая девушка в старинном платье. Ей помогали служанки, одетые попроще. Похоже во что-то национальное. Точно — немецкое. Но конкретно регион Германии никто из новичков определить не мог, в связи с пробелами в образовании. Трактир в эту ночь оказался набит под завязку. Отдельных номеров на всех не хватило и селили по двое.

Стасе досталась в пару, невысокая круглолицая женщина, со схожей фигурой. Она оказалась модельером одежды. Звали ее на венгерский манер — Аннаска Сапари. Оказавшись в номере, куда их сопроводила не служанка, а миниатюрная заспанная брюнетка, в старомодной ночной рубашке и длиннющем халате, полы которого волочились по полу. В ней, Стася неожиданно узнала одну свою клиентку… Черт, забыла, как ее зовут. Она к ней приходила делать маникюр, в течение месяца. Они даже подружились. Прямо, из головы вылетело, как ее зовут. Спросить, что ли — она это или не она?

— Завтра, все завтра. — Отмахиваясь и зевая, сказала брюнетка, отметая все попытки заговорить с ней.

Когда дверь за сонной барышней закрылась, Стася и Аннаска, переглянувшись, рассмеялись.

— Сумасшедший дом — какой-то. — Сказала модельерша.

— Скорее — цирк. — Поправила ее Стася.

То, что происходило до этого и в самом деле напоминало какой-то балаган. Утро в горном офисе началось с примерки. Костюмерш было всего трое и дело двигалось медленно. Две сотрудницы выдавали реквизит женщинам, одна мужчинам. Каждой женщине было выдано: по два платья, «на первое время», дюжина сорочек, полдюжины нижних юбок, полдюжины шелковых панталон, две пары обуви, три дюжины носовых платков, два чепца, два плаща, один с капюшоном, другой — без и еще кое-какая всячина. Чемоданы у них отобрали и выдали холщевые мешки с лямками. Туда нужно было складывать рабочую одежду.

Экипировка женской половины происходила до вечера. Во первых — все тщательно рассматривалось, ощупывалось и прикидывалось на всех без исключения. Во вторых — кое-что нужно было подшить, что-то укоротить, что-то наоборот отложить. На все вопросы, типа почему у нее — так, а у меня — этак, следовал стандартный ответ:

— Так положено.

В придачу к костюмам и платьям, всем — женщинам и мужчинам, выдавалась брошюра, в которой кратко излагалась история Европы в семнадцатом веке.

За обедом мужчины пришли к единому мнению, насчет происходящего и донесли это да дам.

— Это реконструкция, такая. Богатые идиоты собираются, наряжаются в костюмы и выпендриваются друг перед другом. Нам придется им подыгрывать. Поэтому и гонорары такие.

Одевая мужчин, тоже возились до вечера. Каждому нужно было объяснить назначение каждой застежки на камзоле и штанах, а крючков и завязок там были сотни. В промежутках между тренировками по одеванию-раздеванию, все и мужчины и женщины тщательно изучали брошюру, знакомясь с политической обстановкой в Европе и странах Азии, эпоху после окончания Тридцатилетней войны.

Теперь стоя в номере трактира, Стася и Аннаска еще раз внимательно оглядели друг друга и прыснули от смеха.

— Это же все снимать надо, а завтра опять одевать. — Сокрушенно сказала Стася.

— Холодно, тут.

— И в самом деле. Давай поищем обогреватель.

Обогревателя в комнате не нашлось. В наличии имелся только небольшой камин, где едва тлели угли. Женщины накидали на них дров, которые имелись в наличии и все окончательно угасло.

— Ты как хочешь, а я так лягу. — Заявила Сапари. — До утра мало осталось. Неизвестно во сколько здесь встают. Думаю если не ворочаться, все не сильно помнется.

Стася согласилась с ней. Забираясь в ледяную постель, обе стонали и охали. Накрывшись одеялом, долго лежали неподвижно, боясь пошевелиться в этом леднике и кляли работодателей, которые подходят к своим увлечениям слишком натуралистично. Потом они обсудили прошедший день. Потом постель немного нагрелась. И потом они уснули.

Проснулись обе, разом, от мычания коров. Коровы мычали где-то под окном. Там же слышались шаги людей и женские голоса. В комнате попахивало дымом. Вылезать из под одеяла не хотелось, но чувство долга победило.

Тут оказалось, что дрова в камине, за ночь прогорели, и еще даже осталось много углей. Аннаска подкинула дров в камин, Стася прикинула постель. Надо было решать, что делать дальше. Они открыли дверь и прислушались. Внизу в большом зале кто-то ходил, и пахло табачным дымом.

— Идем? — Спросила пани Курцевич.

— Идем. — Ответила Сапари.

В общем зале горело всего несколько ламп и было сумрачно. Зато камин полыхал вовсю и было тепло. За одним столом сидели двое. Двое мужчин представительной наружности. Камзолы на них были бархатные, темного оттенка. Штаны были знакомого по вчерашнему маскараду фасона. Только у одного, ниже штанов, были чулки с башмаками, а у другого отвернутые ботфорты.

При виде дам оба вскочили и поклонились.

— Наше почтение сударыни. Позвольте представиться — доктор Кант.

— Карл Бюлер. — Представился второй, молодой красавец, пронзительный брюнет, с аккуратно подстриженной бородкой.

Женщины представились, в ответ. Мужчины неполиткорректно подождали пока они сядут, после этого сели сами и стали раскуривать потухшие трубки. В других условиях, на обоих можно было смело подавать в суд, за курение в неположенном месте и вред, полученный в результате пассивного табакокурения. Однако обе дамы, не сговариваясь, решили отложить этот вопрос. Вместо этого Стася спросила:

— А вы тут работаете или участники реконструкции?

— Вопрос, по своему — правильный. — Усмехнулся Кант. — Но трудно найти, на него, правильный ответ.

— Вы кажется философ? — Спросила Аннаска.

— Увы, я — физик. Самуил Сигизмундович. Философ Кант был Эммануилом. Он здесь еще не родился. Сейчас тысяча шестьсот шестидесятый год от рождества Христова. А он родится только в тысяча семьсот двадцать четвертом.

— Понятно. — Сказала Аннаска.

— Хотя ничего непонятно. — Добавила Стася.

— Понятно, что хотя бы двое, здесь не сумасшедшие. — Усмехнулась Аннаска.

— Интересно, где Войтеховский, находит таких замечательных женщин? — Восторженно сказал Бюлер.

Возможность выяснить это появилась довольно скоро. Не успели дамы угоститься кофе, как дверь трактира, от сильного удара снаружи распахнулась и в зал влетел тот самый мужик. Юрген Войтеховский, наниматель.

Одет он был странно. Снизу все было какое-то то ли греческое, то ли — римское, до колен. А сверху была меховая накидка, мехом наружу, сшитая мешком.

От Войтеховского шел пар.

— Слушай, Кант почему никто не дежурит в башне? — С порога грозно спросил Войтеховский.

— А, что?

— Много чего. Пришлось от Прохода Цезарей пешком переться. Тревожную кнопку жал, жал. Жал, жал — никакой реакции! Хорошо по дороге, лесоруба раздел. А, так в тунике, по морозу…

— Так, что стряслось?

— Восстание рабов у меня.

— За лейб-гвардией явился?

— Самураи всех Спартаков уже порубили. Там моего преданного виллика ранили. Не тяжело, но опасно. В живот. А, тут у нас хирург прибыл. Давайте его сюда. Везти раненого к нам я не решился. Еще растрясем, по дороге. Поэтому надо врача туда перекинуть пусть посмотрит на месте.

В первый день своего пребывания в Шаффурте, осмотреть новое место работы никому не удалось. Новых работников весь день инструктировали и приучали к местному экологическому питанию. В результате выяснилось, что город настоящий, не новострой со средневековым антуражем. Просто это место, в незапамятные времена, затерялось в реестре нулевой вселенной, а недавно неожиданно нашлось. Во времена забвения, Шаффурт сильно отстал в историческом развитии, поэтому здесь сейчас — натуральный переходный период от феодализма, к Новому Времени. Как это случилось, никому знать не обязательно. Остается только смириться с существующим положением вещей. За сумасшедшую зарплату, разумеется.

— А, все-таки? — Стали настаивать отдельные личности.

Тогда, на смену Жанне, выступил профессор Кант и рассказал о том, что здесь — аномальное явление, которое является уникальным в череде пространственных формаций. Из-за переплетения полей и масштабного выброса энергий. Он подробно рассказал о волновых функциях, множествах полевых гармонических осцилляторов и вещественном безмассовом векторном поле.

После его продолжительного выступления, все сразу успокоились, по поводу пространственных координат нового места работы. А, военный инструктор, Збигнев Хмелевский, даже сказал, что если кто-то еще раз спросит про физику, он его лично прикончит. При этом он так выразительно взглянул на Стасю, что она даже подумала: за что — ее? Только, когда Аннаска толкнула ее в бок, в голову пришли другие мысли. Типа того, что этот убийственный взгляд означает, что-то другое.

Ладно, сказали наемные работники, делать чего надо? Вживаться, было сказано им. И потихоньку приступать к своим обязанностям. Прикидываясь современниками здешнего общества.

Назавтра всех разбили на группы и сводили в город. Как ни странно, Шаффурт Стасе понравился. Конечно все тут было ужасно средневековое, вплоть до милых детишек, ерзающих у ворот, голым задом по мерзлой земле, с соплями до почвенного покрова. Тем не менее все было до того настоящее, что прямо — мурашки по коже! Все жители были одеты по старинному. Во дворах мычали коровы и хрюкали свиньи. Над крышами стоял смог от печного дыма. Но это было, по своему экологично. Дым был от сгоревшей древесины, никакой химии. После короткой прогулки, всех снова собрали вместе. На этот раз в соборе. Здесь все новоприбывшие, при небывалом наплыве прихожан, приняли участие в мессе. Судя по тому, как по окончании литургии, просветлели взгляды горожан, стало ясно, что испытание они прошли.

На третий день, как было сказано — на Святого Потрокла, состоялся развод специалистов по рабочим местам. Иоанна сводила Стасю в дом советника Хильдберта Подгорного, где для нее была арендован весь первый этаж. Под косметическую лавку и маникюрный салон. Здесь, сказала девушка, Стася сможет торговать и предоставлять горожанкам косметические услуги. На вопрос — как, она это устроит, последовал ответ:

— На кредит, от Гильдии.

Словом все шло просто замечательно. После экскурсии, все снова дружно сходили на мессу, а потом занялись бумажной волокитой. Хотя, даже эта бюрократическая процедура проходила в Шаффурте особенно. Все документы: жалованные грамоты, от бургграфа, разрешительные статуты от городского совета и прочие документы, были написаны на плотной бумаге с гербами, от руки, красивым почерком. С завитушками. Печати на документах были сургучные, величиной с кулак. Читать эти манускрипты было сущее удовольствие. Не раздражал даже вычурный и заковыристый стиль документов.

«Мы советники Гильдии Алхимиков, извещаем публично настоящим документом, что мы взяли под защиту Станиславу Курцевич, польскую шляхтянку, ныне проживающую в славном городе Шаффурте, то есть, что мы советники гильдии будем защищать и держать Станиславу Курцевич под нашим покровительством, пока она жива, как и других учеников и подмастерьев гильдии, за что названная Станислава Курцевич обязуется давать в казну гильдии гульденгульден, в качестве личной подати и подчиняться юстициарию бургграфа Конрада, а так же его наследников, статутам и обычаю Гильдии, законам города Шаффурта…»

Вечером в Новом Дворе, все рассказывали о своих впечатлениях. Особенно впечатлил всех Грегор Ягич. Тот самый мужчина, который оказался соседом Стаси в аэропорту. По профессии он был врачом-хирургом. Очень талантливым, но лишенным права практиковать в нулевой вселенной. За то, что залатал своего дружка-бандита. Однако сегодня, он получил лицензию, от городского совета Шаффурта, и моментально, снова, стал хирургом практикующим. Именно он, в первый же день, отправился с Юргеном Войтеховским лечить загадочного управляющего, который пострадал, при восстании рабов.

Как, теперь, оказалось, отправились они в Италию, времен императора Севера. Управляющий, Хатт, как выяснилось, в схватке не участвовал, а получил предательский удар от кухарки. Вертелом в живот. В иных условиях, его шансы на выздоровление были бы пятьдесят на пятьдесят, но доктор Ягич, примитивным антибиотиком предотвратил перитонит и два дня просто наблюдал за состоянием пациента, наслаждаясь средиземноморским климатом. После него слово брали другие, и вскоре стало известно, что хирургу выделили целый госпиталь в Угловой башне, стоматологу клинику в Серебряной, врачу общей практики в Бенедиктинской.

Женщине-гинекологу башни не досталось. Для нее гильдия построила дом, на арендованном у Витфрита Пришлого участке. Но, вроде, дом был со всеми удобствами: канализацией, горячей водой и смотровым кабинетом, замаскированным под вторую кухню.

Еще, в городе готовили к открытию аптеку и модный салон. Это все должно было отойти под контроль фармацевта Кристиана Линдена и модельера Аннаски Сапари.

Когда все уже расходились по номерам, дверь трактира распахнулась, и на пороге показался незнакомец. И, хотя он был одет по местному, было видно, что это антураж. До того все криво на нем сидело.

— Здравствуйте. — Сказал гость, стряхивая снег со шляпы. — Я — профессор Лебединский из «Юго-Востока».

Профессор Лебединский, в Шаффурте долго не задержался. Утром, нежданного гостя, обнаружил в холле таверны Войтеховский. Заместитель директора энергетического концерна «Юго-Восток», нервно ерзал задом по скамейке, и брови у него торчали словно у жука короеда.

После ритуальных «Как поживаете?» и «Как идут дела?», Лебединский сразу перешел к делу. Не ходил полчаса вокруг да около, как обычно.

— Вселенский Надзор нами заинтересовался. — Сообщил зам по науке, стараясь казаться спокойным.

— Ну и что? — Пожал плечами Войтеховский. — Они нас постоянно мониторят. Мы круглосуточно под неусыпным контролем.

— Тут — такое дело. Они хотят провести инспекторскую проверку, на месте.

— Флаг им в руки.

— Они Шаффурт хотят посетить.

— Милости просим.

— Вы эти свои штучки бросьте! — Не выдержав напряжения, взвился Лебединский. — Ситуация — самая серьезная. В свете происходящих процессов.

— В свете происходящих процессов, пусть едут. Когда?

— Со дня на день.

— Не переживайте так, профессор. Все будет чин-чинарем.

— А, как быть с электричеством, сантехникой? Как быть с ремонтом в замке, наконец? И, с лабораториями, в городе?

— Все сделаем. Лампочки выкрутим, воткнем свечи. Лаборатории в башнях, закроем на замок и скажем, что ключи у смотрителей. А, самих смотрителей не найти. Они, мол — в запое. В замок инспекторов не пустят. К бургграфу, без доклада — нельзя.

— А, трактир этот?! — Лебединский сделал размашистый жест рукой.

— Трактир закроем. Расселим постояльцев, по городским квартирам. Бросим во дворе парочку разлагающихся трупов. Скажем — чума. Карантин скажем в трактире.

— А, как быть с поставками оборудования? Может прекратить их на время?

— Поставки нельзя останавливать. Да и ни к чему. Все, чрез окрестности, идет транзитом. Сразу в параллельные миры. Даже думаю нужно поставки нарастить. Вдруг после их визита придется затаиться. Многие проекты окажутся под угрозой. Поэтому я подготовлю вам новый запрос, с учетом новых обстоятельств.

— Думаете, надо?

— Никаких сомнений. Сделаем запасец и будем починать на этих лаврах. Сколько влезет. Пересидим, все трудные жизненные обстоятельства, не останавливая производственные процессы.

— Вы меня прямо успокоили.

— Все очень просто, господин Лебединский. Здесь в тиши, где нет никакой сумятицы, все выглядит гораздо проще, чем это кажется извне. Там у вас — проблемы галактического масштаба. А, мы тут… Кто мы такие?! Скромные горожане. Обыватели.

Несмотря на убедительные печати на жалованных грамотах, благорасположение местного населения и оптимизм старослужащих гильдии, призывники пришли в волнение. Визит заместителя председателя «Юго-Востока», слухи о трениях с Надзором, смутные намеки доктора Ягича, о том, что из Шаффурта можно шастать в соседние измерения нагнетали легкую панику.

Новоприбывшие, сразу в уме, а потом вслух стали задавать вопросы. Сначала по одиночке, а затем — многоголосо. Чтобы остановить эту многоголосицу, секретарь Гильдии собрал вечером, в общем зале, конференцию. Явился он на нее не один, с профессором Кантом.

Мастеров Гильдии, среди участников конференции практически не было. Если, кто и присутствовал в трактире, то по своим делам. В рядах озабоченных слушателей были только новички.

Встала череда вопросов. Первый — о Вселенском Надзоре. Мол, какие отношения у Шаффурта с этим учреждением? Потом, что означает визит Лебединского, причем здесь «Юго-Восток»? И самый главный — ходят слухи, что наниматели, члены гильдии, могут свободно перемещаться между мирами. Причем без всяких ограничений. Вот Ягич кого-то антибиотиком там лечил? Это законно? Еще было слышно, что какое-то оборудование, через пространственные переходы перемещают. И, что в параллельных мирах, на благо города ветряные электростанции работают. Бургграф, говорят, на саблезубых кошек охотится? Как такое можно?

— Кого хотите послушать? — Спросил Войтеховский. — Меня или профессора Канта.

Все заинтересованные лица покосились на Хмелевского, новоиспеченного капитан-лейтенанта лейб-гвардии, и дружно сказали, что с научной точки зрения им все ясно. Хотелось бы в общих чертах. Хочется взглянуть на проблему с философской точки зрения.

Тогда от Войтеховского, новички узнали, что Шаффурт хоть и нулевая вселенная, но отстает от изначального измерения в историческом развитии и представляет собой средневековый анклав с особыми координатами. Это, оказывается недавно открытая аномалия, которая живет по своим законам и этическим принципам. Она только недавно была принята «Системой комплексного наблюдения за политикой невмешательства в дела параллельных миров» в число нулевых государств, на правах особой автономии.

— Что это — за история, со Вселенским Надзором? Не соизволите ли объясниться?! — Взяла слово Станислава Курцевич.

— А, что — такое? — Округлил глаза тайный советник и по совместительству — глава «Бюро Гуманитарных Исследований» из Сиднея. — Ну, приедет Надзор. Ну, проинспектирует и уедет.

— Вы, что, с доктором Кантом, нас за дурачков считаете? — Вспылила операционная сестра Витория Эпиро. — Думаете, мы не видим, какие странности здесь творятся? Не заметить их просто нельзя. Они приедут, свой пейджер включат, и он все покажет. Или не так?!

— Ничего. Отобьемся.

— От Вселенского Надзора? Да они нас, сами знаете, с каким соусом съедят?

— Меня сколько раз ели, столько раз — чуть не подавались.

— Нет, вы все-таки просветите нас. — Сказал дантист Богуслав Келлер.

— Тут такое дело. Пока вы просто наемные работники, вам ничего не грозит в юридической плоскости. К вашим контрактам и страховкам — комар носа не подточит. Все оформлено в законном порядке. — Все, что я скажу далее, будет предназначено для тех, кто останется и вместе со мной, Кантом и ложей Гильдии, и не разорвет контракт. Это — вариант первый. Вариант второй — те, кто не захочет остаться, после моего выступления — скатертью дорога. Чемодан — Портал — Самоа. Легенды для всех заготовлены. Там уехавшие, даже солидную неустойку получат, как компенсацию за стирание памяти.

— Вы, что, в самом деле, можете пойти на это? — Искрение удивился фармацевт Кристиан Линден. — Я считал, что это — шутка.

— Никаких шуток. Никаких воспоминаний о Шаффурте, у разорвавших контракт не останется. После того, как вы будете посвящены в суть происходящих здесь процессов, у вас два выхода — уехать или включиться полностью, в эти самые процессы. Тем, кто хочет просто остаться, не вникая в мелкие подробности, предлагаю, прямо сейчас, отправиться в город, посетить храмы или трактиры. Те, кто пойдет путем познания — ставят себя перед выбором.

— Хочется прояснить несколько моментов. — Подняла руку медсестра Ольга Аоста.

— Давайте.

— Как я поняла, это нулевая вселенная.

— Так.

— Но раз мы в нулевой вселенной, то имеем право выбора.

— Так!

— Мы можем уволиться и отмежеваться от политики проводимой гильдией. Начать вести дела самостоятельно. Учтите, это я — гипотетически.

— Давайте, милая Ольга, я расставлю все точки над «i». Тоже — гипотетически. Мы с вами находимся в бургграфстве Шаффурт. Владениях бургграфа Конрада фон Шаффурта. Здесь эпоха позднего феодализма. Законы, соответственно, тоже феодальные. Ни о какой свободе личности, вне установленных законами институтов, здесь даже не подозревают. По сути, все вы, без Гильдии — ничто. И имя вам — никто. Пока вы работаете на шаффуртских алхимиков, вы находитесь под покровительством официальной корпорации. Соответствующие привилегии закреплены в ваших жалованных грамотах. Как только вы увольняетесь или изгоняетесь из наших рядов, вы выпадаете из местной системы сдержек и противовесов. Ваш социальный статус падает ниже уровня наемного работника. Выйдя из корпорации, вы превращаетесь в бродягу, которого можно казнить без суда и следствия.

— Как — так?! — Прозвучало несколько голосов.

— Феодальное общество, господа, это не общество кулачного права. Это глубоко корпоративное общество. Где каждое сословие имеет свою нишу, свои права, свои обязанности. Без принадлежности к какой-нибудь системе ценностей, в виде объединения граждан, вы становитесь индивидуумом опасным для общества. Подозрительной личностью, которая не сможет найти поручителя в суде. Это в лучшем случае. В худшем — превращаетесь в неподконтрольную особь, подлежащую уничтожению. Это — в общих чертах.

— А, как же потребности населения в медицинском обслуживании? Или новых технологиях. — Поинтересовался стоматолог, Фелиппе Трастамара. — Неужели наши знания и умения не будут востребованы?

— В какой университетской корпорации вы состояли, в период обучения, Фелиппе? В каком цеху или гильдии обучались мастерству? Есть у вас дипломы имперских университетов или городов? Нет? Значит, в глазах современников тысяча шестьсот шестидесятого года, вы — колдун или еретик. Или, вообще, продали душу дьяволу. Это я опять — в общих чертах.

— Хоть и в общих, но все более менее ясно. — Сказал Трастамара. — Объясняйте, тогда, что тут за чехарда с этими параллельными вселенными?

— Давайте вначале определимся. Кто хочет, при заданных условиях, проникнуть в суть вещей — поднять руки. Кант, посчитай. Ты силен в математике.

Кант насчитал двадцать одну поднятую руку.

— Значит единогласно. Приступим. Два года назад, была открыта вселенная, которая соответствовала 1658 году новой эры. Она так и пронумерована — 1658 год, тридцать девятый порядок. Но дело в том, что Шаффурт, расположенный в этой координате — уникальное явление. Это такой узел, где переплетаются тысячи, а может и миллионы струн. А, каждая струна — отдельное мироздание. Отсюда и самобытность этого бургграфства. Объехать его кругом можно за день, а пересечь и за неделю не удастся. Но это все свойства физики, а мы заострим внимание на повседневности. Профессор Кант полгода тренировал «Систему». Цель у него была — чтобы она признала Шаффурт или переходной зоной или самостоятельной вселенной. Тем более, она, «Система», до поры, блуждала, как в тумане, в этом Шаффуртском калейдоскопе постоянно меняющихся значений. Не могла определиться с этим выпадающим измерением. Но, как Самуил Сигизмундович не старался, направляя ее по пути наименьшего сопротивления — все пошло наперекосяк. Видимо из-за установленного здесь современного оборудования, она, «Система комплексного наблюдения» приняла оригинальное решение — признать Шаффурт анклавом «исходной». Со своими особенностями — бытовыми и правовыми.

— Получается во всей Европе — социал-либерализм, а в Шаффурте — феодализм? — С удивленным восторгом, спросил художник-реставратор Леон Фрегозо.

— Совершенно верно.

— Ну, это ненадолго. — Отметил терапевт Станислав Ростовский. — Через полгода — жди маршей местных феминисток.

— Вот, в этом-то и заключена проблема с вашей осведомленностью. Дело в том, что Гильдия намерена отстаивать суверенное феодальное мироустройство Шаффурта до конца. Не взирая ни на что. Если в Шаффурте произойдет либеральный переворот или переворот марксистско-конфуцианский, или утвердится ислам, то беда будет. Глобальная. Для всего мироздания. Внутри этого княжества, сосредоточены ресурсы миллиона вселенных. По какому пути развития они пойдут, если нулевые земляне получат сюда доступ? Независимо, кто это будет — исламисты, марксисты или либералы? Так, что обстановка очень напряженная. Так, что, насчет стирания памяти — не обессудьте. В нулевой об уникальности этой зоны отчуждения еще не знают, а нам нужно выиграть время, чтобы накопить ресурсы, для грядущего вселенского противостояния.

— Одного не пойму. — Сказал доктор Ягич. — Неужели местные жители никогда не замечали никаких проявлений этого… Хм, магнетизма? Как они относились к тому, что их земли можно обогнуть за день, а пересечь нельзя за неделю? Вы кажется так сказали?

— Это очень просто. Это особенности феодализма. На заре феодальных отношений, никто вообще дальше своего участка ничего не видел. Позже кругозор местных жителей ограничивался пространством, которое охватывала судебная власть бургграфа. Они тут веками жили и считали, что все остальные живут так же. Позже, когда стали замечать региональные особенности, подданные Шаффурта психологически замкнулись и стали считать, что раз оно — так, значит на то — божья воля. Знаете тут в Шаффурте, еще до нас сложилась забавная ситуация. Местные рыбаки, сами того не ведая, ловили рыбу в водоемах голоцена. Углежоги здешние леса не вырубали, а заготавливали лес, кажется, в незаселенной современности. Бургграфы, испокон веков, охотились временами в плейстоцене, временами в плиоцене. Серебро добывали в мезозое. И все думали, что это обычное дело. Теперь все жители Шаффурта узнали, что у них тут оказывается есть тропки в иные сферы. И — ничего. Восприняли это спокойно. Без всякого удивления и ажиотажа. Вы наверно уже слышали, что дороги здесь очень запутанные? Так вот — они не то, что запутанные, они каждый день в другую сторону силовыми полями наперекосяк закручиваются. А местные эволюционировали до того, что им и пространственные искажения — нипочем. Они на генетическом уровне приспособились попадать туда, куда им надо. Как бы пространство не переплеталось.

Войтеховский потер руки.

— Вот такие дела! Теперь путей выхода у вас — два. Первый — вы, остаетесь в корпорации и вступаете в борьбу с внедрением в здешнее общество чуждой идеологии. Или остаетесь твердыми приверженцами социал-либерализма, очищаете разум и вновь сливаетесь в жарких объятьях с прогрессивной общественностью.

— Бонусы для героев будут? — Спросил доктор Ягич.

— Членство в Гильдии Алхимиков. Путем получения статуса ученика Гильдии.

— Только ученика?!

— Статус ученика Гильдии Алхимиков, дает жителю Шаффурта неоспоримые преимущества. Это не просто покровительство гильдии, которым вы сейчас пользуетесь. Это — полноценный доступ к финансовым операциям, право беспрепятственно посещать иные миры. Правда, без сопровождения мастера — только в незаселенные. Иметь там лен, в смысле — собственность, в конце концов. Не только виллу, на побережье, но и собственное производство. Если будут на то даны привилегии. И самое главное! Статус ученика гильдии, дает вам привилегию на сбор милостыни во всех странах христианского мира! Подобно пилигримам, монахам, школярам и возвращающимся из турецкого плена.

Последний довод все оценили, отреагировав кривыми улыбками.

— Значит с экскурсиями в иные миры, здесь — полный порядок? — Спросил художник Эвард Питт, он же — Барон Риверс.

Когда всех заверили, что с экскурсионной деятельностью, тут полный порядок, вопросов больше не последовало. Но профессор Кант, без всяких вопросов ввел новоприбывших в курс дела. Он сообщил, что на данный момент имеются доступные для познавательного посещения сорок одна вселенная. Есть шесть антропогенных, в разных стадиях исторического развития. От неандертальцев до Великобритании тридцатых годов, двадцатого века. Есть кайнозой, мезозой, меловой периоды.

— Юрский период есть? — Живо спросил стоматолог.

— Дался вам этот Юрский период. — Пыхнул трубкой Кант. — Я, тоже — хорош. Попался на модный антураж. Рванул туда, когда узнал, что возле перехода стадо диплодоков заметили. Натуральное действо, это вам — не кино. Во первых они чуть тащатся. Шаг сделают, полчаса стоят. Пока всю растительность возле себя словно бензокосой не выкосят. Шеи у них длинные, поэтому бегать от дерева к дереву нет нужды. Там без беготни, просека шириной в километр остается. Во вторых вонь там страшная. Испражняются они постоянно. Чаще, чем коровы. А кучи навоза создают — сами представляете. Под ногами у них мелкие диплодочки шныряют, травку щиплют. Эти тоже какают. На навоз насекомые слетаются. Насекомоядные динозавры разного калибра насекомых этих потребляют и тоже… Вдобавок вокруг толпа тираннозавров. Эти идут и ждут своего часа. Они этих монстров кусают потихоньку — слюна в раны попадает. Диплодок получает заражение и гниет постепенно. Это еще один источник вони. Ну со временем этот ходячий труп останавливается и тут его уже грызут по настоящему. И тираннозавры и всякие прочие. Птеродактили слетаются, опарышей поклевать. Тут уже без противогаза не подойдешь. Я бы посоветовал вам не увлекаться экзотикой. Вот мы в Греции на остров Перпесинф вышли. Будем там базу отдыха строить, со спа-центром. Гавайские острова имеются. Еще без канаков. Незаселенные. Они пригодны для экологического туризма. В Италии тоже имеем недвижимость. Господин Войтеховский прикупил там парочку вилл, на берегу моря и латифундию. Уже начали обустраиваться. Когда все наладится, хоть каждые выходные можно отправляться на море.

— А, там климат, как здесь — умеренный? — Спросил Голлагер Макмэхон, тот, что с тюремными наколками.

Он, к радости Анны, оказался не убийцей, а проштрафившимся гравером, мотавшим срок за подделку, чего — непонятно.

— Умеренный, субтропический и тропический. — Подтвердил Кант.

— Здорово. Как мне и обещали.

— Вы сами, случайно, не закладываете мину замедленного действия под существующее мироздание! — Подала голос с места гинеколог Рената Нольке.

— Ой, только не надо — про это. — Отмахнулся Войтеховский. — Основываясь на чистой науке и неукоснительном соблюдении законов, мироздание стояло и стоять будет. Может еще крепче станет, в результате проводимых мероприятий.

— Учеными доказано, что всякое вмешательство в исторические процессы в сопредельных мирах, ведет к катастрофе! — Патетически воскликнула медсестра Ребекка Вилькен. — Это может привести приведет к необратимым последствиям, в исторических процессах!

— Ну и где это доказано? — Развел руками Войтеховский.

— Ведущие ученые всего мира…

— А, так же — писатели-фантасты, политологи, коммунисты и прочие твердят об этом постоянно. — Усмехнулся Войтеховский. — Только никто не доказал, что это пойдет во вред. Ход истории изменит. Возможно. Только в какую сторону?! Вот скажите, на милость, кому, там, пойдет во вред если, в параллельных мирах, древние греки и римляне будут воспринимать как аксиому, что земля круглая? А, если в евангелиях будет записано, что земля вертится, какого мракобесия можно избежать, на пути строительства христианского общества? Причем это достоверные научные знания, которые невозможно опровергнуть. Никакой идеологии Гильдия в сопредельные миры не несет. Не идеологии, ни религии. Только крупицы научных знаний.

— Все ровно! Неолибералы нас растерзают. — Обреченно сказал доктор Трастамара. — Я, это — к тому, что придется нам не сладко.

— Они нас растерзают, при любых обстоятельствах. Мы тут уже такого наворотили, что мама не горюй. Еще один грех мук наших не превысит. Вот Кант в этих вещах разбирается. Скажи Самуил Сигизмундович, ведь не все так плохо.

— По мне, так все просто замечательно. — Щурился профессор.

— Профессор, вы физик! Вы не понимаете хода эволюционных процессов! — Бросила в сторону Канта, хмурый взгляд медсестра Вилькен.

— По части физики мы тут два мира открыли, в состоянии ядерной зимы. — Сказал Кант. — Два Апокалипсиса — налицо. По вине физики. Чего тут — непонятного? Причем без всякого вмешательства извне. Они, там, сами себя похерили. Теперь мутируют в развалинах. Если по вашему это закономерный процесс развития, то ну его на хрен такие процессы. Самая физическая тема, чтобы вовремя вмешаться. А, вы говорите — физика, чего-то не понимаю! Тем более мы собираемся не ядерное оружие распространять, а торговать и взаимодействовать в рамках допустимого.

— В рамках допустимого, это — как? — Спросила доктор Нольке.

— Ну, вот я по приезду, на «Кубу — 77» заглянул. — Взял слово Войтеховский. — Туда недавно экспедицию Ганона прибило. Проявил там некоторое мессианство и согласовал со сторонами, что они там некоторое время будут придерживаться политики апартеида.

— Вы расист, фашист и инквизитор. Мерзкий тип, короче. — Всплеснула руками Нольке.

Войтеховский подмигнул ей и продолжил:

— Посоветовал приехавшим пока пожить раздельно. Чтобы они ненароком оспу на остров не занесли. Пока случаев не было, но пока всем прививки не сделаем, пусть поживут на карантине. Нехорошо, если этот блин комом получится. Заодно посев зерновых произведут, местное население к домашним животным привыкнет. С Кубой будем торговать так: они нам табак сахар и кукурузу, мы им металлы. Ну и крупный рогатый скот подкинем. А то до места доехали только козы да бараны. Про лошадей надо подумать. Ладно давайте подводить итог.

— Господи с кем я связалась! — Схватилась за голову Вилькен. — Но захребетники либерализма еще хуже. Что скажете фрау доктор? По мне так надо оставаться.

— Остаемся, конечно. Только, господин Войтеховский, вы еще тот жук! Ведь знали, что не уедем никуда? Правда?

— Я никуда не поеду. Остаюсь. — Без недолгих раздумий, заявил Хмелевский.

— Я не то, что остаюсь, а готов, если надо, взять в руки оружие, отстаивая феодальные ценности. — Нахмурился доктор Ягич.

— Слушаю дальше. — Весело сказал секретарь гильдии, подмигивая доктору Нольке.

Стать героями и учениками Гильдии решили все. Стася испытывая терпение Хмелевского, согласилась последней. Только после этого, капитан-лейтенант лейб-гвардии перестал, заглядывая вдаль, мужественно хмуриться.

— Вот это другой коленкор, товарищи. — Потер ладони Войтеховский. — Значит, раскрываю карты окончательно. Борьба, как я сказал, будет неравной. Все преимущества — на нашей стороне. У Вселенского Надзора нет никаких шансов победить бургграфа Конрада фон Шаффурта, пока Гильдия Алхимиков стоит на страже его интересов. У социал-либерального сообщества, только агитационные возможности. Ни один вооруженный человек, через пространственный переход «Система» не пропустит. К тому же — у нас есть время построить в Шаффурте самодостаточное устойчивое сообщество. Так, что — вперед господа! К новым горизонтам, к новым свершениям.

На пятый день Стасю представили двору. На Святого Аквила Кесарийского, в замок отправилась целая делегация Гильдии. В ее состав вошли: кузина бакалавра искусств Жанна Старжицкая, ее компаньонка Иоанна, сама Станислава Курцевич и ученик гильдии Вертер, который тащил чемодан Стаси, с ингредиентами и маникюрным оборудованием.

За ними не просто прислали карету, а лично прибыл сам камер-канцлер Александр Кельнский. Впрочем, Стася не приписывала столь высокий уровень визита собственной особе. Она с одного мимолетного взгляда, определила степень накала в отношениях Кельнского и Старжицкой. Накал этот был столь велик, что всем присутствующим в первое время было страшно неудобно, в их обществе.

После того, как Старжицкая немного отошла она, стала давать последние наставления по поводу придворного этикета:

— Вставать, только при появлении бургграфа и госпожи Женевьевы. Остальных, пока не представятся — игнорировать. Но графа сегодня нет, так что — остается только хозяйка. К бургграфине обращаться — ваша светлость, госпожа бургграфиня.

— Я помню.

— До нас, тут пытались жить на современный манер, а в современном этикете столько тонкостей и несуразицы, что помереть можно. Тут и притопы и прихлопы и еще всякие закавыки. Приходилось танцевать целую балетную партию, пока скажешь: «Здрасте, ваша светлость». Но после того, как Войтеховский представил бургграфа в английском обществе, начала двадцатого века, после того, как Конрад фон Шаффурт стал членом многих английских клубов, все это было оставлено. Теперь, у нас, никаких венских церемоний и англосаксонских поз. Теперь при здешнем дворе стараются жить на английский манер, эпохи модерна.

— Это — как?

— Величаво и сдержано, без вычурных эмоций. Образ английского джентльмена, очень пришелся по душе, бургграфу Конраду. При дворе, даже потихоньку переходят на английский стиль в одежде.

— Ясно.

— Вообще-то, тут до нашего появления, была деревня деревней. Дичь полная. Колдуний жгли по десятку зараз. Не было никаких перспектив для развития. Высокооплачиваемых рабочих мест не хватало. Только вакансии ткачей имелись. Войтеховскому, вначале, даже пришлось в инквизицию устраиваться, на работу.

— Да ты — что?!

— Ага, работал там секретарем комиссара инквизитора, под прикрытием. Неолиберальные историки, с перепугу, от него избавиться решили. Продали его со всеми потрохами энергетической компании. Потом в компании тоже испугались, из-за его методики проведения исследований и вывели нас за штат. Теперь наше бюро, вроде, как ни от кого не зависит. Теперь все беды исключительно на нашу голову.

За увлекательным разговором не заметили, как подъехали к замку. Замок Анне понравился. Он был настоящий, не диснеевский. Основательное такое сооружение, с мощными приземистыми башнями, построенными не для красоты.

А, вот внутри было красиво. Все сияло свежей желтой штукатуркой и красной черепицей. Первый двор был замощен обтесанным булыжником, второй — идеально ровной гранитной брусчаткой. Домики, стоящие по периметру двора, сияли современными стеклянными панелями. Причем зеркальные стекла были внедрены в элементы средневековой архитектуры очень удачно, и смотрелось все очень естественно.

Внутри все тоже поражало великолепием. Шествуя по залам второго этажа, Стася любовалась стильными шелковыми обоями, паркетом и картинами средневековых художников. На большинстве полотен, толстые бабы, с целлюлитом, изображали из себя нимф и сирен. Встречались и пейзажи. Картина были перемежены головами убиенных животных, или просто рогами. Было много зеркал и совсем немного лепнины. Изящно выполненные настенные медальоны сверкали белизной. Их еще наверно предстояло разрисовать красками.

В большом зале, вероятно главном, делегацию алхимиков встречали представители местной правящей элиты. В центре композиции, в отсутствие бургграфа, находилась ее светлость, бургграфиня Мария Женевьева фон Шаффурт. На ней было распашное платье-капот сверху выдержанное в оливковых, а снизу — в золотистых тонах. Нижняя юбка была голубая, расшитая серебром. По бокам расположились фрейлины и уже знакомая Анне обер-гофмейстрина Терезия Камила фон Гансграбен.

— Ваша светлость! — Изящно поклонился Кельнский.

— Ваша светлость! — Чуть присела Жанна.

Иоанна, подруга Войтеховского, компаньонка Жанны, дернула Стасю за рукав. Она опомнилась, закрыла рот, и присела также низко, как и Иоанна.

— Господин камер-канцлер. Жанна! Безмерно рада вас видеть. А, это я так понимаю наше сокровище! Специалист. Как тебя зовут милочка?

— Станислава Курцевич, ваша милость.

— К какому сословию ты принадлежишь.

— Происхожу из славного шляхетского рода, ведущего свою родословную от Пястов.

— Ну, что же давайте не будем откладывать. С чего начнем? Знаешь, Станислава, тут у меня в будуаре есть раскладное кресло. Господин Войтеховский привез из чистилища. И лампа на гнутой ножке, для лица. А, где ваши чудесные снадобья?

Из-за спин Стаси и Иоанны, сопя, вышел Вертер с чемоданом.

— Сакс, возьми у парня сундук. Господа, вынуждена покинуть вас, в связи с неотложными государственными делами. Господин камер-канцлер! Александр, не давайте нашим гостям скучать. Мы вас оставим. Жанна, Иоанна, прошу вас — ко мне. Мужчины пусть развлекаются, а мы женщины будем нести тяжкое бремя власти.

Юрген Войтеховский, секретарь Гильдии Алхимиков и бургграф Конрад фон Шаффурт, стоя на вершине холма, обозревали окрестности. Под ногами у них была земля, но со всех сторон их окружало море.

— Небольшой островок. — Заметил бургграф.

— Зато не густо населенный. — ответил Войтеховский. — В других местах пришлось бы маскировать переход, а тут обойдемся. Вышел и пошел.

Бургграф посмотрел под ноги. У подножья холма, на котором они стояли, виднелись десятков пять местных жителей, собравшихся поглазеть на чудесное явление, По всей видимости присутствовало все население острова, в полном составе. Матери принесли даже грудничков, чтобы те приобщились к олимпийской благодать.

— Дикие они какие-то. — Пожал плечами его светлость. — В моем представлении древние греки, это люди высокого интеллекта и моральных устоев. Софоклы и Сократы. А, это — что?!

Действительно особо смотреть тут было не на что. Община острова Перпесинф выглядела жалко и явно ничего не слыхала ни о Гомере, ни о риторике. Все были одеты в козьи шкуры. Парочка была в туниках, однако поскольку время было зимнее, поверх туник тоже были шкуры. Все, кроме лысых и младенцев, были косматые и закопченные.

— К тому же они все — без штанов. — Продолжал сокрушаться бургграф. — Куда это годится?! Смотрите сверху у них или шкура или дерюга, а снизу — ничего. Все напоказ. Про дам ничего такого не скажу. Снизу они прикрыты, а сверху наверно, у греков, так положено. Чтобы, вот так… Хотя если Женевьева узнает про эти декольте, до пупа, то боюсь, она меня одного на этот ваш курорт не отпустит. И ее сюда нельзя. Эти греки с голыми причиндалами, хорошо на вазах смотрятся. А вживую, я не желаю, чтобы мою жену окружали подобные типы.

— Что-то, ваша светлость вы сегодня не в духе.

— Не в духе?! Почему?

— Видно. К мелочам цепляетесь.

— Видно, тебе! Да, я не в духе. Может у меня есть причина, цепляться к мелочам.

— Может быть гильдия…

— Да, да. Я знаю, что гильдия стоит на страже моих интересов. Беда в том, что проблема находится за пределами Шаффурта. Возникла не очень внезапно, потому, что назревала постепенно. Но уж назрела, так — назрела!

— Не зная сути проблемы, не могу помочь ни советом, ни делом.

— Это — личное, господин бакалавр.

— Значит, вы можете посоветоваться со мной, как с частным лицом. В неофициальном порядке. Тайно. Мы оба дворяне, как-никак.

— Как с частным лицом?! Неофициально… Тайно, так сказать. А, это — идея.

Конрад фон Шаффурт, посмотрел на диких греков Перпесинфа внизу, провел взглядом по горизонту и сказал:

— Проблемы у меня с сестрой. Не с той, что в Энтенбойлене и не с той что — в Левенторме, а с той, что в Хундевайде. Муж ее, граф фон Хундевайд, довел государство до нищеты и полного краха. Рената страдает. Я несколько раз высылал ей деньги, но все это без толку. Все как в неопознанный черный переход уходит.

— Как в черную дыру.

— Вот, вот! Прямо туда. Я не знаю что делать. Она открыто, конечно, не пишет, но между строк просматривается, что родня мужа ее третирует. Я, вот опять деньги ей послал. А, они требуют еще.

— А, она может к вам приехать?

— Муж ее одну не отпустит. В смысле с доверенным лицом. Сам припрется.

— Это — неважно.

— С деньгами, чувствую — допустил ошибку. Теперь за ней не только муж, но и вся родня потянется.

— Это ваша светлость, не имеет никакого значения. Это даже лучше. Если мы Комиссара Инквизиции сумели поставить на место, неужели мы с каким-то разорившимся графом не справимся?

— У тебя есть идея, господин Войтеховский?

— Ничего конкретного пока нет, но пишите сестре — пусть едет. Пока соберется, пока приедет, что-нибудь придумаем.

— Значит писать?

— Пишите. Не сомневайтесь. Тонко намекните, что денег у вас хватает, и вы можете решить ее денежные проблемы.

— Не очень тонкий намек.

— Зато понятный для семейства Хундевайдов. Нужно, чтобы они без страха и сомнения вступили на нашу тропу войны.

— Чего-то я про это слышал. Это из Нового Света пришло? Про тропу?

— Совершенно верно.

— Там вроде, на этой тропе, скальпы снимают?

— Совершенно верно.

Бургграф чему-то затаенно улыбнулся и сказал:

— А, как быть с демонами и их Надзором? К тому же, все эти ваши нововведения… Может окончиться инспекцией имперских визитаторов. А, там и до крестового похода недалеко. С целью моего свержения.

— Родственников можете приглашать смело. Как я уже говорил, мы на них, по отъезду, заклятие наложим. Используем алхимическую белую магию. Они ничего про электричество и гномов помнить не будут. Память у них останется. О великолепии вашего двора они помнить будут, а об отдельных моментах позабудут напрочь.

— Женевьева будет очень рада. Она, знаете ли, все еще раздражена тем обстоятельством, что не может блеснуть перед зазнавшимися дворянчиками. Это сказывается и на мне, некоторым образом. Ваши советы, всегда к месту и ко времени. Короче я намерен официально зачислить вас в свои официальные советники. Будете у меня разрешать проблемы тет-а-тет.

— Это значит тайно?

— Да, так между делом.

— Значит, меня нужно назначить тайным советником.

— Да… Все правильно. Как я сам не сообразил?! Будешь тайным советником. Поможешь там камер-канцлеру составить указ по всем правилам. Причем — сразу, по возвращении. Теперь показывай, куда тут идти. Где, тут — твои генуэзцы.

Генуэзцы обосновались на северной стороне острова, где, по легенде, морские волны вбросили на берег останки морского судна. На самом деле, эти останки обнаружили на прибрежных скалах Икарии и отбуксировали сюда с помощью высоких технологий изначальной вселенной. К обломкам были приставлены два героя, для их круглосуточной охраны. Два андроида в двадцать человеческих сил, постоянно прохаживались у линии прибоя, ни на секунду не теряя бдительности. Подзаряжались стражи по очереди. Войтеховский лишь пенял Канту, по поводу облика охранников. Оба были здоровые, почти одинаковых с лица, с дубинами, в руках, и львиными шкурами на плечах.

— У тебя пара Гераклов вышла. — Упрекал секретарь гильдии старшину. — Не мог хотя бы второму леопардовую шкуру накинуть.

— Некогда было возиться. Время поджимало. Без охраны, местное население разобрало бы остов до нулевого цикла. — Оправдывался Кант. — Хрен с ним. Будут в местном эпосе Гераклы-близнецы. Тема близнецов, знаешь, весьма распространенное явление в народном фольклоре.

Итальянцы встретили бургграфа и его нового тайного советника подобострастно, но с достоинством. Подобострастие выражалось во взглядах, говоривших, что они понимают, что могущество и величие бургграфа безгранично и превосходит всех государей мира. Но и они не лыком шиты, специалисты в своем деле. И готовы служить на выгодных условиях. Учитывая неопределенность ситуации с церковными догмами.

— Ваша светлость! — Прижали руки к сердцу Джузепе Напители и Сальваго Кастро.

— Слушаю. — Сказал бургграф, искоса поглядывая на толпу островитян, которая, переместилась вслед за ними, к берегу.

— Преисполненные…

— По приказу его милости, господина Войтеховского…

— Тайного советника Войтеховского. — Заметил бургграф.

— По приказу тайного советника Войтеховского мы обследовали останки выброшенного на берег судна и пришли к выводу, что оно весьма ненадежно, ввиду несовершенства постройки и материалов.

— Так. Это мне известно.

— Строилось оно, ваша светлость древним способом, при котором на первом этапе набирается корпус, а потом внутрь заводятся шпангоуты…

Фон Шаффурт оборвал сладкоголосый итальянский дуэт взмахом руки и спросил:

— Задача была, какая перед вами поставлена?

— Изучить возможность построить похожий корабль, только надежный и способный поднимать большой груз, ваша светлость.

— Вот, теперь слушаю.

— Мы пришли к выводу, что задача выполнимая.

— Это просто замечательно!

— В глаза местным бросаться не будет? — Спросил тайный советник.

— Отличия будут, ваша милость, но только при ближайшем рассмотрении и ввиду наличия не одной, а двух мачт. А, так — длинна будет одинаковая. Если смотреть сбоку, то — корабль и корабль.

— Понятно.

— Мы решили, при постройке взять за образец небольшую каракку, прорезать, у нее, в бортах отверстия для весел, как у военного когта, убрать носовую надстройку, сделать пониже кормовую и будет, то, что надо.

— Учтите, что возить придется мрамор.

— Шпангоуты будут дубовые, обшивка из дуба и бука. Его милость обер-егерьмейстер показал нам лес на корню…

Генуэзцы в восторге воздели руки к небу и закатили глаза.

— Это бесподобно! А, какой — рангоут! — Воскликнул Кастро.

— Только пора начинать заготовку. — Сказал Напители.

— И понадобятся дополнительные люди. — Вопросительно взглянул на работодателей его товарищ. — Понадобится пара канатчиков, два пильщика и четыре плотника.

— Пильщиков в Шаффурте хватает. — Нахмурился бургграф. — Мне паркет пилили. В городе днями пилят и пилят…

— Распил обшивки, ваша светлость — дело тонкое!

— Эдак, вас скоро на целую гильдию набежит! — Заметил бургграф.

— Прекрасная мысль, ваша светлость! — Наклонившись к плечу бургграфа негромко сказал, новоявленный, тайный советник.

— Ты думаешь?

— Вы, считали, ваша светлость, сколько у вас морей?

— Я не считал. — Удивился Конрад фон Шаффурт. — Я думал, что это дело гильдии.

— В гильдии, конечно, все подсчитано. Я — о том, ваша светлость, что морей у нас бесчисленное множество. Поэтому кораблей потребуется большое количество. Даже там, где мореплавание уже развито, желательно перевозить грузы на судах собственной постройки, а не на местных утлых ладьях.

— То есть ты намекаешь…

— Городу нужна корабельная гильдия, ваша светлость.

— Что же, я не против. Еще одна гильдия, это даже здорово. Только не вижу смысла.

— Почему? — Опешил Войтеховский.

— Ну, посуди сам. Гильдия должна платить в мою казну и казну города налоги. А, что они мне заплатят, если я им сам плачу за работу?

— Это только на начальном этапе, ваша светлость. Вслед за созданием вашего флота, многие купцы захотят создать свои мореходные компании. Как начнут строить свои флоты — деньги потекут рекой. Морей, как я уже говорил, у нас — не сосчитать. Не волнуйтесь — все подсчитано. Это такое образное выражение.

— Ага! Понял. Так в принципе, я не против. Гильдия, так — гильдия! Будем строить флоты.

Окончив беседу с итальянцами, бургграф обратился к толпе островитян. Те просто сомлели от счастья, а некоторые даже пали на колени, когда божество обратило в их сторону свой взор.

— Ты уверен, что идея о заключении союзного договора — удачная? — Оглядывая простертых ниц древних греков, спросил бургграф.

— Самое лучшее решение, в сложившейся ситуации. Конечно, их можно было бы просто аннексировать…

— Выражайтесь немецким языком, советник.

— Можно было бы захватить в результате военного вторжения, но по имперским законам, ваша светлость имеет на это неопределенные полномочия. Очень расплывчато все было прописано в Пфальце? К тому же в потусторонних пределах к этому отнесутся отрицательно. И, в третьих — Шаффурт, несмотря на всю свою военную мощь, предпочитает миролюбивую политику.

— Это — да. Конечно…

— А, союзный договор это такая вещь, знаете. Очень расплывчатая. Они будут полностью зависимы от нас и политически и в плане благосостояния. Только на бумаге будет равноправие. А, практически будем распоряжаться тут, как у себя дома.

— Убедил. Только с кем тут этот договор будем заключать. Не просматриваются в этой толпе лица наделенные полномочиями.

— Вон того с посохом в руке — видите, ваша светлость?

— Плешивого? С седой бородой?

— Совершенно верно. Думаю, это их царь.

— Царь?!

— Не меньше, чем царь. В Греции, в данный момент, ваша светлость, на каждом шагу царь. Темная эпоха — как-никак. Их тут, греческих царей, больше, чем сейчас в Империи независимых правителей. И каждый второй царь, как этот — без штанов и голодный.

Профессор Лебединский встретился с шефом, председателем правления концерна «Юго-Восток», господином Рудольфом Шниперманом, интимно. На рыбалке. В утлой яхте, посреди океана.

Рыбы в земных океанах давно не было, но традиция рыбачить осталась. Ходили непроверенные слухи, что кому-то удавалось даже подцепить что-то на крючок.

— Значит Войтеховский особо не переживает, по поводу инспекции? — Спросил Шниперман.

— Даже не поморщился. Говорит: нам это все — побоку.

— Я, тут, три дня перебирал свои связи во Вселенском Надзоре. Пытался выяснить, откуда ветер дует. Оказалось это нам историки-неолибералы свинью подсунули. Некая Ипполита Тауберг, настучала в ведомство, что Войтеховский, который работает в Шаффурте, под прикрытием, без должного контроля, способен на необдуманные действия. Мол может псевдонаучные сочинения запустить в оборот вселенной «39—1658». Там, в Надзоре нашего Войтеховского хорошо знают. Он уже отличился на поприще псевдоисторического сочинительства. Вроде одно время сразу в нескольких мирах евангелистом заделался. Писал сочинения на научную и религиозную тему. Поэтому там так заволновались. Если бы кто другой… Если бы не Войтеховский — никто бы не суетился. Положились бы на контроль электронной системы и все. А, тут, у всех в Надзоре — зуд от этой фамилии. Поэтому выслали наблюдателей. Сам он что-то конкретное сказал?

— Сказал: «Лампочки выкрутим, свечи вставим». Поводим надзорных по темным закоулкам и отправим обратно. Поставки оборудования просил ускорить. Чтобы до инспекторской проверки успеть сделать запас, на всякий случай…

Шниперман долго молчал, глядя на лесу уходящую в пустынную толщу воды.

— Это нехорошо. — Наконец сказал он. — Это мне не нравится.

— Почему?

— Это, как перед пустым концом.

— Значит контракты заморозить?

Председатель снова долго молчал. По лицу было видно, что он думает о чем-то нехорошем.

— Нет. Давайте ему все, что он попросит. Ни в чем не отказывайте. Я, на днях, сам слетаю на эту горную базу, побеседую с ним. По результатам этой беседы примем окончательное решение. Что нам делать и как поступать.

Известие о том, что Шаффурт теперь полноправный член нулевой вселенной Рудольф Шниперман воспринял спокойно. Даже не пошатнулся. Как шел по тропинке, так и шел. Но это пока они с Войтеховским не вышли на берег моря.

— Что, за черт?! Где это мы оказались? — Нервно спросил директор энергетического концерна.

— Берег водоема, как вы видите. Песчаный пляж.

— Это все из-за ваших аппетитов. — Продолжил прерванный разговор Шниперман. — Навезли сюда гору оборудования, вот «СКН» и заглючило. Когда я брал вас под свое крыло, то рассчитывал только на экологический туризм и контрабанду деликатесов. Хотя чувствовал, что все это пахнет чем-то нехорошим.

— Да, эта эра сильно пахнет.

— Развернули здесь, понимаешь, промышленную добычу полезных ископаемых. До меня доходили слухи о том, что кто-то занимается организацией контрабандной торговли в невиданных масштабах. В невиданных, даже, по земным меркам. Не думай, что до высоких кабинетов ваши шалости не доходят. И хотя в этих слухах больше тумана, чем достоверных фактов, я сразу понял, откуда ветер дует.

— А, что тут — такого?! Ведь само идет в руки? Грех не воспользоваться. К тому же, того, что попадает в Китай или Индию, вроде, как не существует в природе. Все шло из ниоткуда в никуда. Проблема возникла не из-за этого.

— А, из-за чего?

— Это уже неважно. Важно, что она возникла. И важно то, что все — под контролем.

— Да, вижу — нагрешил, так нагрешил. — Поднял глаза к небу Шниперман.

— Дело в том, что мы тут еще один переход открыли. Незарегистрированный. Выводит прямиком на Независимое Самоа.

— Каким образом — открыли?

— Случайно. Так вот. Раньше, мы через самоанцев контрабанду гнали, а теперь заключим торговое соглашение. Как равноценные субъекты. Самоанцы после этого, смогут вполне законно реэкспортировать, что хочешь.

— Да. Все правильно. — Согласился директор «Юго-Востока». — Это же внутри границ нулевой получается. «СКН» это пропустит.

— В то же время, Шаффурт может вполне свободно торговать с Империей. То есть, с «39—1658».

— А, чем наружу торговать можно?

— Почему — только наружу? Не только мы — к ним, но и они — к нам. Мы, еще до конца не выяснили, но предполагаем, что сможем обмениваться продукцией земледелия, лесом, рыбой, шкурами, вином, пивом, сукнами, слоновой костью, полотнами современных мастеров…

— Хватит. Я понял. Если хоть что-то, из перечисленного, можно транзитом — к нам… То интересная комбинация получается!

Шниперман стал рассеянно поглядывать по сторонам.

— Это, что у вас — тут? Удочки?

— Да. Можете побросать, если хотите.

— А, с империей граница четкая? Нет ли и в ней каких-то брешей, на манер самоанской?

— Нет, тут — нет. Через рубежи «СКН», синтетическая пылинка не пролетит.

— Не понимаю, как тут можно провести четкие границы. Вы же утверждали, что здесь неустойчивая зона, все постоянно меняется — направление, расстояния?

— Все правильно. Внутри, все очень расплывчато, зато снаружи — четко. И физически и юридически. Все дело в особенностях феодального права.

— Просветите технократа.

— Дело в том, что в эти времена сеньоры измеряли свои владения не площадями, а количеством подданных. То есть количеством сервов, вилланов и вассалов. А, каждый подданный, по устоявшимся обычаям и законам четко знал, границы своих и общинных владений. Межевой камень не пограничный столб, его без большого кровопролития не передвинешь. Межевой камень, он освящен вековыми традициями и старинным правом. Короче. «Система» посчитала подданных бургграфа и провела четкую разделительную линию по их межам. Более четкого разграничения, чем по крестьянским полям быть не может. Теперь, все что внутри границ этого контура — бургграфство, а все, что снаружи — империя и вселенная «39—1658».

— И, как надзор собирается эту границу контролировать?

— Не знаю. Еще ни с кем не разговаривал, но думаю — легко. Территория у бургграфа, хоть и большая, но граница — непротяженная. Очень удобно следить, чтобы никакие посторонние технологии в империю не попадали.

— Отойдите. Я заброшу. — Замахнулся удилищем Шниперман.

— Лебединскому, почему ничего не сказали? — Вращая катушку, спросил директор.

— Чтобы он носился по головному офису сломя голову, вызывая нездоровый интерес? Или, чтобы побежал в инстанции, нас закладывать?

— Да, тут вы правы. Что за черт! Клюнуло! Войтеховский, клюет!

— Ну, так тащите, раз клюет!

Через десять минут на песке, билась здоровенная рыбина.

— Это, что — такое?

— Песчаная акула, если не ошибаюсь. Carcharias taurus.

— Откуда? Ах, да. Мы же в Шаффурте.

— Ну, в данный момент, мы не совсем в Шаффурте. Это — вселенная, не помню, какой номер. Но точно знаю, что плиоцен, пьяченцский ярус.

— А, как мы тут оказались? — Округлил глаза Шниперман.

— Пришли. У бургграфа, знаете этих вселенных — как собак нерезаных. Кант математически зафиксировал и оцифровал штук пятьдесят. А, неоцифрованных, еще не менее тысячи.

— По-подробнее, если можно.

— Так получилось, что тут, в Шаффурте, нам с Кантом, пуп мироздания открылся. Типа кольца, куда нитки продеты. Только, в данном случае — не нитки, а струны. Про теорию струн, слышали? Так, по космосу, они — вразнобой. А, здесь сходятся. Целый пук получился. Разумеется струны соприкасаются между собой и открываются естественные пространственные переходы. И все они в пределах бургграфства. Отсюда можно попасть куда угодно. И «Система» это не контролирует.

После этих слов, Войтеховский не менее получаса наблюдал театр одного актера. Рудольф Шниперман то трагически молчал, сидя на песке, то рвал на себе волосы. Он стонал, бегал взад-вперед вдоль линии прибоя и выл на набегающую волну. Все это было очень убедительно и достоверно. Войтеховский забрасывал удочку, в просторы Тихого океана и ждал.

Когда горячка у директора стала проходить, «сука Войтеховский» раскопал в песке бутылку виски. Выпил сам и предложил руководителю концерна.

— Самое удивительное во всей этой истории, Войтеховский, что ты выкрутишься, а я сяду пожизненно. Я еще думаю — откуда море в Баварии? Потом, думаю — озеро соленое. Теперь вижу — пиздец!

— Устал я это повторять, но скажу: не все так плохо, как кажется.

— Просвети.

— Дело в том, что пока о казусе Шаффурта, знают только члены гильдии и вы.

— А, Вселенский Надзор?

— Даже не подозревает никто. Они же там начинают шевелиться, только если сработает сигнал тревоги. А, «Система» тревогу не поднимала. Зафиксировала положение вещей, успокоилась и существует дальше сама по себе.

— Но Надзор собирается провести инспекцию на месте.

— Они увидят, только то, что мы им покажем. Пускай смотрят. Это не страшно.

— Я, уже представляю. Ты понимаешь, что в свете происходящего, мне никакие адвокаты не помогут. Ты понимаешь, что я кончу жизнь в железной клетке, в которой меня будут пожизненно таскать по разным телешоу, заставляя каяться перед либеральной общественностью?

— А, зачем вам — это? Чем вам здесь плохо?

— В каком смысле?

— Не думали выйти на пенсию, заняться рыбалкой, охотой путешествиями?

— Как-то не думал об этом, до сегодняшнего дня.

— Могу со всей ответственностью заявить, что Гильдия своих не бросает. А, за ваши заслуги, перед бургграфом и Гильдией, могу гарантировать хороший лен. Скажем островок, размером с Лонг-Айленд.

— И, что я там буду делать? Пятницу можно будет взять?

— Построите там коттедж или особняк. Или замок, если захотите.

— А, что так можно?

— А почему нельзя? Я, вам об этом битый час толкую. Это же все будет находится в рамках нулевой вселенной. Извините за тавтологию, но все вселенные бургграфства, с десятого января находятся в пределах нулевой. Что туда, что — оттуда, со Святого Агафона, можно перемещать что угодно и сколько угодно. Правда, только в рамках законодательства бургграфства.

— И яхту можно будет на острове заиметь?

— Можно будет заиметь все, что угодно, в рамках привилегий данных Конрадом фон Шаффуртом. И яхту, и замок, и гарем.

— Так, юридически до меня дошло. — Немного помолчав, оживился Шниперман. — Теперь просветите меня финансово.

— До второй мировой войны, здесь в «39—1658» будет существовать золотой стандарт.

— Значит надо менять мои капиталы на золото и переправлять сюда!

— Это будет очень заметно. Гораздо выгоднее будет для вас заняться поставками нужного оборудования оттуда, а мы тут будем ваш золотой запас откладывать.

— Согласен.

— В первую очередь Гильдию интересуют автономные предприятия любого назначения. Ну, помните — те, что без людей работают? «Трудовой Фронт», тогда еще, полстолетия бился за право человека на труд, и эту технологию, в конце концов, объявили вне закона. Я узнавал. Горы этого оборудования пылятся на складах. Целые отрасли производства. Никто не знает, что с ними делать. Вот вы потихоньку и займитесь скупкой этого оборудования. В первую очередь, нас интересуют универсальные линии. Которые сами себя и специализированные предприятия производят. Но пока сильно не светитесь. Как только я закончу разборки с цензорами, начнем переправку. Если все пойдет успешно, то тут, для вас, не только Лонг-Айлендом пахнет, а потянет на целый Крит или Сицилию!

— Войтеховский вы как ушедший в отставку агент-маниакальный убийца. Очень похожи на киногероя, который накрошит толпу плохих парней и, стоя по колено в крови, успокаивает жену и детей, что все не просто хорошо, а замечательно. Только, мол, надо с этим до конца разобраться. Надо еще покромсать на куски, в гостиной, сотню террористов, потом поменять обои и жить долго и счастливо.

Еврейская делегация, прибывшая с ходатайством о покровительстве, состояла не только из баварских представителей, но и из делегатов из Австрии, Италии и Голландии. Возглавлял это собрание представитель Франции Даниил Ротшильд. Позади него толпились многочисленные Ойстрахты, Штерны, Штраусы и Адлеры.

Господин Конрад фон Шаффурт, сначала с большим удивлением ознакомился с длиннющим списком желающих отдаться под его покровительство, а затем с великим удовольствием принял подношение в две тысячи цехинов.

Пока камер-канцлер зачитывал привилегий дарованный бургграфом, фон Шаффурт внимательно разглядывал своих новых подданных. Непонятно было, что он хотел в них разглядеть: то ли спрятанные под одеждой хвосты, то ли еще какие тайные отметины. Тем временем, Александр Кельнский торжественно оглашал декрет:

— «Именем святой и неделимой Троицы. Я, Конрад фон Шаффурт, желая сделать город Шаффурт великим, решил, что тысячекратно увеличу славу нашего города, если приглашу поселиться в нем и евреев».

Бургграф обратился к Войтеховскому, который словно тень маячил у него за креслом:

— Послушай, а нашего городского еврея, теперь выселять придется? В гетто?

— Дарованный ему статус и все права остаются в силе, ваша светлость. Пока все наладится, нужно чтобы он был под рукой.

— Это хорошо.

— «Приглашенным сюда евреев следует поселиться отдельно от всех остальных жителей города и, чтобы они не стали легкой жертвой бесчинств толпы. Место их поселения, совместно с Советом города было определено на участке земли, именуемым в обиходе и статусных документах — Гнилой овраг, который по милости бургграфов Шаффурта, до этого находился в лене у городского совета».

— Знаешь, Войтеховский, как-то они все-таки подозрительно выглядят. Не находишь?

— Это от векового испуга, ваша светлость, у них такие манеры. Обживутся — заматереют.

— «…я дал им разрешение и право заниматься обменом золота и серебра, а также покупать и продавать то, что им покажется нужным, как среди жителей их поселения, так и на территории, которая находится вне города, до границ бургграфства. Это разрешение распространяется, также и на весь город…»

— «А, кроме того, я выделил им из собственных земель в вечное пользование место для кладбища.

И к этому добавил вот что: если приедет к ним погостить еврей из других мест, то он не должен платить налогов.

И будет глава еврейской синагоги как правитель города: он обязан решить каждый спор и каждую тяжбу, которые возникнут между ними или с ними. Однако, если он не сможет вершить суд, то дело будет передано бургграфу или его наместнику.

Ночная охрана, защита и укрепление [стены] возлагаются на них только в пределах их поселения, если в последующем такая будет воздвигнута, и в охране могут участвовать слуги.

Им разрешается нанимать кормилиц и наемных работников из нашей среды.

Им разрешается продавать мясо животных, зарезанных не по правилам их религии, и христианам разрешается это мясо покупать.

В итоге, дабы выказать им мою милость, я дал им законы, лучше которых для евреев не было еще ни в одном тевтонском городе…»

После продолжительной церемонии целования руки государя и верноподданнических речей, по поводу того что государь не разочаруется в своих новых подданных, делегаты были отправлены восвояси.

Бургграф поинтересовался у Войтеховского:

— Послушайте, тайный советник, вот город им участки под строительство выделил прямо под стенами замка. А, как это в плане обороны. Это же помеха артиллерийскому огню, с бастиона?

— Никакой помехи не будет, ваша светлость.

— Ты думаешь?

— В случае нападения неприятеля, мы эту слободу сразу спалим. В большом выигрыше окажемся. Пока она гореть будет, противник вплотную не подступится. Будет время мобилизовать все резервы.

Инспектора Вселенского Надзора — Трейвон Блейком Фреди Грей прибыли на объект «39—1658», после обеда. Вначале, они прибыли в аэропорт Катманду, а уже затем их забрала, на внедорожнике, безальтернативная девушка Жанна, ассистентка профессора Войтеховского.

Инспектора держались сдержанно и холодно. В конторе их предупредили, что Войтеховский неуравновешенный тип и поэтому от него можно ожидать чего угодно. Даже провокации. В свое время, он засветился при подделке древних рукописей и манускриптов, которые выдавал за утерянные евангелия. В них он в весьма прогрессивной форме распространял идеи гендерного равенства и феминизма, которые якобы бытовали во времена Иисуса Христа. Профессор ввел в обиход десяток апостолов-геев и полдесятка апостолов-женщин, которые якобы прикрываясь мужской одеждой следовали за Спасителем. От их имени, он писал проникновенные сочинения, которые пользовались большим спросом на рынке. От тюрьмы его тогда уберегло только громкое имя и то, что он распространял свои опусы исключительно в нулевой вселенной, не покушаясь на иные миры.

Теперь же от Неолиберальной Ассоциации Историков поступил тревожный сигнал, что Войтеховский находясь во вселенной «39—1658» не только взялся за старое, но продвигает свои идеи во вновь открытой реальности. Инспекторам было велено во всем разобраться досконально. Нужно было выяснить — пишет подозреваемый или не пишет. Если пишет, то — что? Если это философские сочинения, то следовало выяснить не попадают ли они в руки граждан вселенной «39—1658». Если такие деяния со стороны первопроходца присутствуют, то надлежало самого его нейтрализовать, а сочинения уничтожить. Благо времена в новой вселенной еще смутные, подозрительные книги жгут не мудрствуя лукаво, не считаясь со стоимостью бумаги и пергамента, так что все должно пройти гладко.

Ассистент профессора без заигрываний и кокетства доставила их на базу, где Трейвон и Фреди незамедлительно приступили к подготовке выхода в чужеродное пространство. Оба бывали в подобных ситуациях не раз. Правда выходы их были непродолжительными и редко имели место в антропогенной среде.

По заранее согласованной легенде, оба должны были представиться в Шаффурте, странствующими философами, прибывшими для консультации со старым знакомым, по Парижскому университету, бакалавром искусств Юргеном Войтеховским. Одежду им подобрали поношенную но крепкую. От ботфортов решили отказаться и обуть философов в башмаки. Люди ученого сословия по утверждению людей побывавших в средневековой Германии и показаниям «Системы», предпочитали гражданскую обувь, военной.

Первый тревожный звонок прозвенел для инспекторов в столовой Энергетического концерна. Когда им на ужин подали осетрину, оленину и зубрятину на гриле.

На все вопросы, по поводу происхождения продуктов, парень за стойкой делал круглые глаза и прикидывался дурачком.

— Ничего не знаю, ничего не ведаю. — Твердил парень, на карточке которого значилось, что он — Марек. — Спрашивайте у шеф-повара. Это в его праве. Мое дело разложить и подать. Позвать шеф-повара?! Так нет его. Уехал разбираться с поставками. Куда уехал не знаю. Вы его на обратной дороге сами спросите, куда он ездит и где все это берет.

Ассистент профессора Войтеховского, Жанна, которая присутствовала, при этих гастрономических разборках, на все вопросы отвечала, что они не по адресу. Она, мол, не кухарка, а выпускник неолиберальной академии. Вдобавок, она — сотрудник бюро, которое возглавляет господин Войтеховский и работает в Шаффурте под прикрытием. В качестве ассистента первопроходца.

В параллельную вселенную, инспектора вступили в очень напряженном состоянии. Однако морозная тишина и яркое сияние звезд частично сняли с них напряжение.

— До Шаффурта далеко? — Спросил инспектор Трейвон.

— Совсем рядом. — Ответила Жанна, которая выглядела настоящей принцессой в своем средневековом наряде. — Так, что, когда прилетим — погода там будет точно такая.

— Это хорошо. — Сказал инспектор Фреди.

— Это хорошо, что морозец, а не дождь со снегом. — Строго сказала Жанна. — Ветра, тут — не приведи господи.

Инспектора, сделав серьезные лица, понимающе кивнули и полезли в транспортное средство.

Полет длился минут восемь. Во время него работники Надзора, словно малые дети пялились через стекло на ночную землю, пытаясь разглядеть хоть что-то. Разглядеть ничего не удавалось, но оба, опять же по детски, радовались, когда внизу что-то мелькало.

На подлете к Шаффурту, в головах у сотрудников Надзора снова звякнуло. Причем это был не звонок, а удар колокола. Сверху город походил на населенный пункт исходной вселенной. Потому что был освещен. То тут, то там виднелись яркие огни. Это был разумеется не ночной Вегас, но все же… Интересно что в средние века может так ярко светить? Чем люди той эпохи освещали улицы?

Об этом Фреди спросил у Трейвона. Трейвон пытаясь сохранять спокойствие ответил, что по его данным города в имеющеюся эпоху, вообще не освещали.

— Помои и ночные горшки лили на головы прохожих, это точно было и повсеместно. А, об освещении в ночное время никаких данных нет. Не поднимается эта тема в записках очевидцев.

Тут летательный аппарат пошел на посадку и диалог прервался.

— Мы, где сели? Это, что — за место? — Спросили оба, разом.

— За городом сели. У постоялого двора. Новый Двор называется. Принадлежит господину Войтеховскому. — Дала исчерпывающий ответ девушка и первой ступила на землю.

Нервно оглядываясь по сторонам, Трейвон и Фреди вылезли из летательного аппарата. Постоялый двор был окружен высокой стеной, но ворота были приоткрыты и ярко освещены.

— Нам, куда?

— Нам — туда. — Кивнула на ворота Жанна и подбирая юбки пошла на свет.

Инспектора, спотыкаясь от дурных предчувствий, двинулись следом. Остановившись у ворот, они подняв головы кверху долго смотрели на электрическую лампочку, подвешенную к перекладине. Молчание прервал Фреди.

— Блядь! — Сказал он.

— Нет вы думайте прежде чем выражаться! — Возмутилась Жанна. — Тем более в присутствии камер-дамы ее светлости!

Работники надзора тревожно подняли головы к ночному небу. Лица у обоих были испуганные. Испуг был вызван разумеется, не тем, что известие об употреблении нецензурной лексики дойдет до госпожи бургграфини. Оба ожидали, что «Система» вот-вот среагирует на несоответствие электричества данной эпохе и примет меры. Однако «Система» ничем не разразилась. Молния не полыхнула. Даже никакое насекомое не прилетело на свет, чтобы ввести присутствующим парализующую инъекцию. К тому же была зима. А, чем колдобило нарушителей зимой, они не представляли. Было тихо, сосульки не падали. Мир как стоял, до этого, так и остался стоять на месте.

— Ну, что идем, что ли? — Спросила ассистентка профессора Войтеховского. — Январь месяц — как-никак.

В холле постоялого двора было многолюдно. Там присутствовали различные средневековые типы граждан, мужчин и женщин. В камине пылал огонь. Ярко светили электрические светильники. Пахло спиртными напитками. Мужчины и некоторые женщины курили трубки. Только у женщин трубки были изящной выделки, с длинными мундштуками, а мужчин декора не было, а головки трубок были величиной с чайную чашку.

— А, вот и Вселенский Надзор пожаловал! — Раздался чей-то радостный возглас.

Инспектора повернули головы в сторону звука и увидели щегольски одетого мужчину, в котором опознали профессора Войтеховского. Правда на изображениях хранящихся в архивах Надзора, он был без бороды и усов. Рядом с Войтеховским, на стуле, сидела дивной красоты женщина, всем своим обликом затмевая сексапильную ассистентку Жанну. Стол, у которого сидел профессор был не занят и тот сделал приглашающий жест, предлагая располагаться.

Инспектора на призыв откликнулись, но шли к посадочным местам осторожно, постоянно оглядываясь, словно опасаясь внезапного нападения. Садиться они тоже не стали, а стоя наклонились над первопроходцем, словно ангелы возмездия, и призвали его к ответу.

— Господин Войтеховский потрудитесь объясниться!

— Ребята, вы чего? В чем, собственно говоря — дело?

— Как все это назвать? — Сделал балетный жест рукой Трейвон.

— Да, да! Как это называется? — Поддержал коллегу Фреди. — Почему электричество. Почему курят в общем зале?

— Так позднее средневековье, господа. Кури, где хочешь! Главное в данный период материализма — посещать мессу и причащаться хотя бы два раза в год.

— А, электричество — откуда? Его, что изобрели? Или, в самом деле, изобрели? — Нервно воскликнул инспектор Фреди, растерянно оглядываясь по сторонам.

— Ну что вы так волнуетесь? Ведь нигде ничего не мигает. «Система» работает исправно. Нарушений не выявлено. Присаживайтесь. В ногах истины нет. Хотите вина? Может — пива. Вы ужинали? Есть мясо, раки, рыба, икра. Все местного производства. Экологическое по всем параметрам. Вам надо набраться сил перед завтрашним днем. Ведь надо будет все осмотреть. Правильно? Завтра прогуляемся по городу. Посетим окрестности. Силы вам понадобятся. Такси здесь нет. Или вы верхом ездить умеете? Не умеете?! Зря. При вашей специфической работе, надо быть готовым к любым неожиданностям.

К чему, к чему, а к неожиданностям чиновники вселенского Надзора готовы не были. Какие могут быть неожиданности в столь ответственном деле, как контроль за невмешательством в дела параллельных вселенных? Все открытые миры — наперечет. Каждый мир, будь то — империя инков или планета в процессе остывания, занесены в соответствующий прейскурант. Доступ лиц в эти миры ограничен. Охранная система работает, как часы. Сиди себе — надзирай за перемещениями исследователей и исправностью аппаратуры. Ну, еще, конечно — контроль за артефактами. Нужно следить, чтобы образцы материальной культуры попадали исключительно в Кунсткамеру. Там все учитывается и, только потом, распределяется между научными учреждениями, для проведения опытов и всестороннего изучения.

Так что никаких неожиданностей в делах Надзора быть не может.

— Тогда как назвать то, что с ними происходит? — Думали, лежа в постелях Блейком и Грей. — Икра и дичь, в станционном буфете, были довольно неожиданным блюдом. Или электричество — в средневековом городе, в семнадцатом веке? Каким термином обозначить это явление? А, как объяснить наличие робота-андроида, в их апартаментах?

Когда подозреваемый Войтеховский завел их в номер с камином и сообщил, что огонь будет гореть все ночь, Трейвон Блейком поинтересовался, мол не опасно ли это, в смысле техники безопасности. Войтеховский их успокоил, что это совершенно не опасно, что все под контролем и щелкнув пальцами оживил стоящего сбоку от очага гномика.

— Это каминный гном. — Сказал профессор. — Не только наблюдает за тепловым режимом в помещении, но и может работать как огнетушитель.

На данном этапе размышлений в ночной тиши стало слышно, как зашуршал кочегар у камина. Блейком и Грей, приподнявшись на локтях, понаблюдали как «огнетушитель» ворошит угли и подбрасывает дрова. Полностью опустошенные этим зрелищем, они снова рухнули на пуховые перины и моментально забылись беспробудным сном.

Пробуждение инспекторов было ужасным. Поскольку вчера они не употребляли спиртные напитки, поэтому все помнили. И эти воспоминания были далеко не безоблачными. Обоим было понятно, что ситуация — внештатная. Как действовать во внештатных ситуациях, они не знали. Точнее не помнили. В служебных инструкциях такой раздел был. Только три сотни лет внештатных ситуаций не было, и этот свод служебного кодекса никогда не бывал в употреблении. На государственных экзаменах его спрашивали лишь в общих чертах и поэтому он основательно подзабылся.

Нужно было что-то делать, а что оба не знали. Поэтому, Блейком и Грей успокаивали себя, что возможно все еще образуется. Возможно, всему еще найдется разумное объяснение. Подбадривая друг друга энергичными взглядами и плоскими офисными шутками Фреди и Трейвон совершили утренний моцион и вышли из номера.

В холле трактира все было по средневековому. Только свет был электрический. Человек пять мужчин и три женщины в приличествующих позднему средневековью костюмах пили горячие напитки, курили и закусывали, сидя за столами. Две девочки, с африканским следом в генетике, под руководством высокомерной красавицы, прислуживали им.

Когда инспектора спустились вниз, распорядительница холодно улыбнулась им и предложила присесть за свободный столик.

— Сейчас подадут завтрак. — Сказала она.

— Мы не голодны.

— Все ровно садитесь. Вам подадут кофе, чай или что захотите. Господин Войтеховский срочно отбыл в ратушу. По вызову городских артманов. Вернется — начнете инспекцию.

Господин тайный советник, секретарь гильдии алхимиков, Юрген Войтеховский, выглядел весьма озабочено. Последнее время, он постоянно курсировал между Шаффуртом и древней Грецией, наблюдая за монтажом опреснителя на острове Перпесинф, поэтому был не в курсе последних настроений в обществах. Повестка дня была подготовлена столь тайно, что даже компаньонка его кузины, Иоанна, и ученик гильдии, вездесущий Вертер, ничего не знали.

Слово взял один из бургомистров Рикерт Австрийский.

— Сословия города Шаффурта пришли в большое волнение. — Прочитал он с листа. — Как нам стало известно весной, после сева, намечается открытие города, для посещения всеми желающими. Цеха и гильдии выражают по этому поводу обеспокоенность и считают, что наоборот государству нужно укреплять границы и не допускать в Шаффурт посторонних потому, что посторонние могут неверно истолковать достижения и новые умения, которыми овладели жители города Шаффурта. Так же сословия Шаффурта считают, что в связи с этим на границе нужно установить заградительные сборы и пошлины, чтобы всякие бродяги не ходили понапрасну и не тревожили подданных его светлости, бургграфа Конрада фон Шаффурта. Поскольку в городе всего в избытке нужно установить посты на всех дорогах и спрашивать, кто и куда идет, а если кто идет без дела, то таких заворачивать и под угрозой пожизненного заключения или смертной казни и предупреждать, чтобы они впредь, на территорию суверенного бургграфства не являлись…»

Когда обращение к собранию было зачитано, до конца, господин Войтеховский взял слово и, покачав головой сказал:

— Напугали.

У артманов вытянулись лица.

— Я уже ненароком подумал, что случилось что-то.

— Так, как не случилось! — Воскликнул Хенрик Безденежный. — Ведь понаедут!

— Только не надо суетиться. Гильдия Алхимиков твердо стоит на охране интересов города и его светлости, бургграфа. Обеспокоенность сословий мне понятна. Поэтому хочу всех успокоить. Никакого урона жители города от приезжих не потерпят. Только выгадают. Спокойно! Спешу довести до членов городского совета, что в преддверии открытия границ, профессором Кантом, на город было наложено заклинание. Не ахать! Все было сделано посредством белой магии, которая жителям города никакого вреда не принесет. Тем более заклятие уже действует и многие болтуны об этом знают. Те, кто выезжая по делам, спьяну несут небывальщину. Новое заклинание, по сути будет только усилено и распространяться на широкий круг приезжих. Суть этого опыта — в том, что всякий приезжий, даже не начав распространять ненужные слухи, покинув город, напрочь забудет о всех достижениях алхимической науки, поставленных на службу жителей Шаффурта. В голове у посетителей останутся только общие воспоминания. На тему, что у нас все хорошо и подданные бургграфа, под его чутким руководством процветают. Про электричество, гномов, торговлю с Грецией и Римом, никто не вспомнит. Как только чужак пересечет границу государства, у него на эти темы отшибет память. Будет помнить только, что город у нас хороший и пожить тут можно в свое удовольствие.

— Может на всякий случай, Самуил Сигизмундович, более сильное заклинание сообразит? Чтоб все напрочь отшибло?! — Поинтересовался Зашкварный.

— Это можно, но не нужно. Что нам тут, только между собой торговать? Нужны иностранные инвестиции.

— Чего ето?

— Приток денежных средств от посторонних лиц. Если у них всю память стереть начисто, то никто сюда опять не приедет. А, если оставить благоприятные воспоминания, то многие захотят вернуться. Память о честности и порядочности шаффуртского купеческого сословия останется. Многие захотят вести с нами денежные обороты.

Советники одобрительно загудели. После недолгого обсуждения, все единогласно сошлись во мнении, что туристы — дар божий.

— Теперь, когда мы выяснили, что волноваться по поводу посетителей не стоит, раз мы уже тут собрались, предлагаю обсудить связанные с будущим туристическим сезоном неотложные мероприятия.

Артманы согласно загудели, зашаркали ногами и стали раскуривать трубки.

— Первое — следует организовать группу проводников. Нужно, чтобы, после Троицы, на каждой заставе, постоянно дежурило не менее трех человек, которые без проблем сопроводят приезжающих в город. А, то не дай бог, они по нашим дорогам разбредутся и впадут в панику. Лови их потом. Одичают, не доведи господи, в руки не дадутся. Второе. Нужен срочный ремонт и реорганизация в публичном доме. Стены нужно покрасить, мебель заменить, девиц одеть в новые платья, за счет городской казны. Третье. Надо нанять дополнительных помощников палача. Не менее двух человек. Причем вопрос с ними нужно решать в первоочередном порядке. Дороги мы замостили, канализацию прокладываем, а бабы, как лили помои на улицу, так и льют. За это нужно вводить штрафы и телесные наказания. Причем без лишней волокиты. Прямо на месте сечь нерях. Второе! Срать под заборами надо прекратить в кратчайшие сроки. Гильдия берет на себя обязательство снабдить город необходимым количеством отхожих мест, дабы очистить город от смрада. За сранье в неположенном месте, тоже — телесные наказания и принудительные работы. Третье! Палача города нужно повысить в должности.

Артманы загудели любопытным гулом.

— Предлагаю вместо городского палача ввести должность Главного Санитарного Врача Шаффурта. С предоставлением ему, кроме палаческих обязанностей, права надзора за соблюдением чистоты и порядка. Таскать в суд, каждого засранца или помойную неряху будет слишком хлопотно. Нужно предоставить санитарному врачу право решать вопросы с застигнутыми на месте преступления, незамедлительно. Без лишней волокиты. Тем более головы рубить не будем за это дело. Но ставить к позорному столбу и сечь розгами будем без пощады. Приступаем к прениям. Какое наказание предлагаете, господа, за кучу говна под окнами лавки.

— Тут не жопу сечь, тут — голову рубить надо! — Вскочил со своей скамьи рыночный надзиратель Уго Скотный.

В ожидании профессора Войтеховского, инспектора Вселенского надзора выпили кофе. Потом, помаявшись от безделья, позавтракали натуральной яичницей со средневековой ветчиной. Ожидание затянулось. Трейвон Блейком и Фреди Грей прогулялись по двору, полюбовались на местных девок, занятых трудовыми буднями. Девки приветливо поглядывали на незнакомцев и интимно хихикали на ухо друг дружке. После этого инспектора вышли за ворота и полюбовались пейзажами. Направо были поля и лес, затянутые туманом, налево — городские ворота. Движение через них было не очень интенсивным. Пока они стояли, в город въехали воз дров и воз сена. Наружу вышли три пешехода и шагая по дороге, скрылись в тумане.

Четвертым человеком, вышедшим из города, был Юрген Войтеховский. Подозреваемый. Он шел довольный и безмятежный. В красном сюртуке, подбитом мехом плаще без рукавов, и при шпаге. На голове шляпа, без перьев.

— Ну, что — заждались? Прошу меня извинить. Был срочно вызван на заседание городского совета.

— Что-то произошло? — Вытянули шеи инспектора Надзора.

— Экологические проблемы, господа, остро стоят и в Позднем Средневековье.

Блейком и Грей поджали губы. Видимо, выражая, таким образом, свое сочувствие и понимание.

— Пойдемте в дом. Там побеседуем. Или желаете предварительно осмотреть территорию?

Инспектора с опаской посмотрели на городские ворота и выразили желание побеседовать в Новом Дворе.

— Итак, приступим. — Сказал профессор, вытягивая руки в сторону камина. — Что вас привело в наши палестины?

— Поступила информация.

— Это понятно.

— Информация по поводу того, что вы незаконно сочиняете здесь научные трактаты.

— Это есть. Трактаты сочиняю. Только почему незаконно? От городского совета Шаффурта поступила просьба помочь в составлении городской хроники. Работа ведется с соблюдением всех норм правописания и стилистики средних веков. Можете посмотреть в «Системе». Там это есть. Все в рамках соблюдения приличий и эпохальной этики.

— Мы не смотрели. Не было такой информации…

— Пойдемте в ратушу. На месте ознакомимся. Или могу дать вам отснятый материал. Заберете с собой, поработаете с ним в Надзоре.

— А, больше вы ничего не писали.

— Протоколы и сопроводительные документы для инквизиции.

— Для инквизиции?!

— Да в Шаффурте инквизиция работала. Мне предложили там должность. Отказываться было нельзя. Пришлось трудоустраиваться.

— А, что инквизиция тут делала? В смысле, какие происходили процессы?

— Процессы были громкие. Выявляли и преследовали ведьм. Но все в рамках имперского права. По закону. «Система» нарушений не выявила.

— Это все?

— Не совсем. Камер-канцлер пишет хронику дома фон Шаффуртов. Но там я только консультирую. Это семейное предание Александр своей рукой пишет. Собственным слогом. Там вообще, ко мне никаких претензий быть не может. Но на всякий случай у меня этот материал отснят. Можете тоже прихватить. Поработать над ошибками.

— Это точно — все?

— Точнее не бывает. Если что я тут еще и писал, то только докладные в Неолиберальную Ассоциацию и сводки в правление концерна. Это все у них имеется. Это все можно проверить.

— Хорошо мы проверим.

— Ну, если на этом — все. Может — пройдемся по городу. Посетим местные достопримечательности. Осмотрим собор. Посидим в трактире.

— Это безопасно? — Осторожно спросил Грей.

— Полностью безопасно. Тем более «Система не только бдит, но и охраняет. Впрочем, и без «Системы» всякие эксцессы исключены. В сопровождении секретаря гильдии, личного тайного советника бургграфа, это — я, как вы поняли, можете расслабиться и получать максимальное удовольствие.

Старший инспектор Вселенского Надзора Христофор Христов внимательно выслушал устную версию доклада инспекторов Трейвона Блейкома и Фреди Грея. Они бодро рапортовали что в ходе беседы с господином Войтеховским выяснилось, что написанием работ исторического порядка, во вселенной «39—1658», он занимался всего один раз, в рамках предусмотренных конвенцией «Об охране исторических памятников рукописного искусства». Работа была выполнена по заказу городского совета города Шаффурта и соответствует всем требованиям безопасности.

— Мы на месте ознакомились с рукописью. — Сказал Блейком.

— А, вернувшись проверили через «Систему». — Добавил Грей.

— Там, все — в рамках норм правописания и стилистики соответствующей эпохи. Написанная хроника, предназначена исключительно для местного потребления и не несет в себе угрозы влияния на историческое наследие.

— Не понимаю, только, почему на месте, сразу, не прогнали через «Систему»?

— Так приборы не работали. — Сказал Грей.

— Вернее — работали, но глючили постоянно. — Уточнил Блейком.

Тут старший инспектор насторожился. О таком факте, чтобы контрольные приборы Вселенского надзора не работали или глючили, он еще не слышал. Никогда. Аппаратура Надзора разрабатывалась для работы в полевых условиях и выдерживала любые экстремальные ситуации. Был случай, когда один молодой инспектор ошибся пространственным проходом и вывалился на Землю, в периоде формообразования. Сам он, разумеется, испарился, а прибор выдержал две минуты жесткого космического излучения и сейсмической активности. Когда аппарат выгребли обратно, он работал и показывал достоверные данные. А, тут…

— Вы в техническое бюро обращались?

— Обращались.

— Ну?!

— Сказали все исправно.

— Так. Хорошо. — Христов задумался.

Немного подумав, он спросил:

— Ну, а как там вообще обстановка? Если взять, в общем.

— Некоторые странности наблюдаются.

— Так-так!

— Электричество к примеру.

— Какое — электричество?

— Электрическое освещение. Город, конечно еще полностью не электрифицирован, но на треть — точно.

— Вы откуда упали? С какого дуба?! То есть, вы куда ездили?

— Вот — командировочное предписание. Там все указано. Империя Германской Нации, герцогство Бавария, город Шаффурт, тысяча шестьсот шестидесятый год.

— Так, какая, нахрен, там может быть электрификация?! — Взорвался Христофор.

От бурного взрыва последовал быстрый переход к деловому спокойствию.

— Значит вы там были? И Войтеховского видели? И разговаривали с ним?

Старший инспектор хлопнул ладонью по столу:

— Кого еще видели?

— Профессора Канта. Еще — Жанну Старжицкую и Сюзанну Сакс, из наблюдательной комиссии.

— Так все правильно. — Сказал Христов заглянув в планшет.

Минуту он глядел прямо перед собой, ничего не видя. Потом спросил:

— Про электричество вы ничего в своем рапорте не писали?

— Ничего. — Удивленно пожали плечами Блейком и Грей. — Мы же по поводу рукописей ездили!

Христов нажал кнопку под столом. Подчиненные этот жест отметили и насторожились. Старший инспектор тоже настороженно молчал, ожидая чего-то.

Через минуту в комнату ворвались двое охранников. Лица у обоих прямо лопались от любопытства. Руки лежали на рукоятках электрошокеров. Сигнал тревоги в офисе подавали редко Один-два раза в год и не по особо важным случаям. То чей-то неосторожный взгляд задержится на коллеге женщине больше отведенного, по регламенту, времени. Это значит — сексуальные домогательства. Беднягу волокут на выход, чтобы отстранить от работы, до начала судебного разбирательства. Или, скажем — сотрудник сойдет сума. Начнет кидаться на всех. Тут надо действовать исходя из обстоятельств. Если это человек с приставкой «афро», то тут только газом и бережно под руки. Ну а если белый, то можно сразу электрошокером.

В данном конкретном случае, ситуация была неясная. Вызов поступил от старшего инспектора. Двое напротив него, стоят смирно, на руководство не кидаются, головой о стены не бьются.

— Может сексуальное домогательство? — Мелькнуло у сотрудников службы безопасности.

— Вызовите начальника. — Сказал старший инспектор Христов. — С этих двоих, глаз не сводить. Если попытаются что-то сказать — сразу стреляйте. Если даже просто попытаются открыть рот, стреляйте на поражение. Прямо в голову.

Четверо цензоров Вселенского Надзора, собирались вместе редко. Не чаще чем раз в квартал. И то только для того, чтобы перекинуться парой слов по поводу приятного времяпровождения, на тропических курортах, ведомственных заповедниках и светских раутах.

В этот день собрались вместе все четверо, по просьбе Хильды Браун, которая в данный момент выполняла обязанности Координатора, что означало на простом языке — службу внутренней безопасности Надзора.

Четверка слетелась на остров Нгау и, уединившись в обособленном бунгало, включили средства подавления на полную катушку.

— Ну и что у нас — такого срочного? — Спросил Яков Фридман, цензор ответственный за финансы. — Ради чего я должен бросать семью и мчаться на край земли?

— Да, ради чего, мы собрались, Хильда? — Поддержал его Джон Димас, источая бодрость и дружеское расположение к коллегам.

Он отвечал за связи с общественностью и отбывал свою повинность на всевозможных ассамблеях, академических слетах и исторических раутах. Димас мог со своей внешностью стать кем угодно. Хоть президентом США. Настолько его внешность соответствовала современным параметрам. Он был красавчиком в восточном стиле. Не мужественный тип, для рекламы крема для бритья, а — утонченно-сахаристый, со всеми признаками бисексуальности в чертах.

— Могу всех заверить, что на горизонте все спокойно. Никаких порочащих нас слухов в среду мировой общественности не просочилось. — Радостно вещал Димас. — И, вообще авторитет Надзора, благодаря моим усилиям, является непререкаемым, во всех институтах обладающих реальной властью.

Глория Гаррисон промолчала, всем своим видом показывая, что ее все устраивает. Гаррисон несла на себе бремя технической оснащенности Надзора и считала, что она единственная работает не покладая рук.

— Тут у нас случилась маленькая внеплановая проверка. — Сказала Браун.

— Когда?

— На днях. — Уклончиво ответила Браун. — Поступил донос, что якобы один из первопроходцев нарушает режим.

— Химичит с артефактами? Превышает норму узаконенной контрабанды?

— Нет. Жалоба была по поводу того, что он там чего-то пишет. Вроде как исторические летописи. Мы бы вообще на это не обратили внимания, но недавно «Систему» на уровне позднего средневековья слегка лихорадило. Так, Глория?

— Да были сбои, но незначительные. — Подтвердила Гаррисон. — Мы так и не определили, чем они вызваны. Система, вроде, как перенастраивалась. Только никто так и не понял, чего там было.

— Я это запомнила. — Сказала Браун. — Поэтому, решили провести инспекторскую проверку, для подстраховки.

— Ну и что?

— Не подтвердилось. Все написано — в рамках дозволенного.

— Вот и хорошо. — Сказала Гаррисон. — А суть тревоги — в чем?

— Семнадцатый век. Германия. Город Шаффурт. Побывавшие там инспектора утверждают, что в городе — электрическое освещение.

— Мы что-то проморгали! — Всполошился Димас. — Теперь нас достанут. Начнут задавать неудобные вопросы. Посыплются обвинения. Меня год будут топтать ногами. Мне нужны подробные инструкции и аналитические данные по этой проблеме. А, так же пошаговые инструкции, для работы с общественностью.

— Так этих первопроходцев эвакуировали? Странно, что массовая информация еще молчит. — Сказала Гаррисон.

— А, никого не эвакуировали — Сказала Браун. — Они как работали там, так и работают.

— А, «Система»? — Удивленно спросила Гаррисон.

— А, «Система» — ничего, дорогая. Работает в штатном режиме и на все это не реагирует.

— Не поняла…

— Так и я не поняла. И никто не понимает. Электричество в городе Шаффурт, семнадцатого века есть, а «Система» — безмолвствует. Я аккуратно, не привлекая внимания, просмотрела все данные, по вселенной «39—1658». Выяснилось, что бургграфство Шаффурт, входит в состав Священной Римской империи. Мало того, бургграф Конрад фон Шаффурт, входит, ни много ни мало, в число имперских князей, с правом голоса. А, потом началось непонятное. Никаких данных по внутреннему состоянию этого бургграфства нет. Как я не пыталась, хоть что-то открыть — тишина. Вернее — никаких достоверных данных. Только слухи. Копать глубоко я не решилась. И так, ради прикрытия, пришлось просмотреть кучу посторонней информации.

— Что это значит? — Вскинул голову Димас. — В каком плане, мы будем все это объяснять гражданскому обществу?

— В любом плане, мы — в глубокой заднице. — Задумчиво сказал Фридман. — Из этой глубины, дорогой Джон, широкой общественности ничего не объяснишь. Когда источник — там, где мы предположительно — теперь, никто тебя слушать не будет. Будут просто заталкивать в самые глубины.

— Послушайте, может все не так ужасно. Электрические лампы в Шаффурте видели только эти двое. Так? Может у них от местной пищи галлюцинации были? Или перебрали тамошних напитков? — Упиралась Гаррисон.

— Тут еще — вот, что. — Сказала Браун. — Проверяющие говорят, что в столовой концерна, там, где у них экспериментальная лаборатория, в Гималаях, подают черную икру, осетрину и барбекю из зубрятины.

— И я думаю, что это — чушь. Напились, и с похмелья доложили. — Упирался Димас.

— Кто в курсе этой неразберихи, Хильда? — Спросил Фридман.

— Мы с вами, эти двое докладчиков и старший инспектор Христов. Послушай, Глория, хватит лезть в «Систему». Не стоит оставлять там следы своей заинтересованности этим Шаффуртом.

— Что ты предлагаешь? — Прищурил глаз Фридман.

— Давайте сделаем так. Этих двоих и Христова направим для повторной проверки. Пусть они еще раз поработают на земле. А, потом будет видно.

— Как мы это преподнесем концерну «Юго-Восток»? — Спросила Гаррисон.

— Никак, отправим и все. В крайнем случае, заявим, что данные были случайно утеряны. А, по их второму докладу будем уже думать конкретно.

— Да, чепуха! — Придя в себя, оптимистично расточал на коллег положительные эмоции Димас. — Говорю вам — привиделось этим олухам. Там наверно обычные лампы, масляные, ярко светили. А они, спьяну, подумали — электричество!

Путешествие семейства графа фон Хундевайда из родных пенатов в Шаффурт заняло шесть дней. Зимние дороги герцогства оставляли желать лучшего. Это — мягко говоря. Осенние колдобины, частично застыли и превратились в каменные брустверы, ровные места ослизли и превратились в каток. Однако, как в недалеком прошлом, пасшие свиней испанские идальго бросали все и отправлялись, по бурному морю, в Новый Свет за золотом и рабами, так и Хенрик фон Хундевайд, несмотря на зимнюю распутицу, двинулся на Шаффурт, который по его меркам представлял собой настоящее Эльдорадо.

Торжественный выезд, графа Хенрика, насчитывал семь единиц транспортных средств, в составе трех карет, одной брички, одной повозки с благородным кожаным верхом и двух возов с верхом полотняным, плебейским.

Поводом для поездки стало приглашение графине Беатриссе Ренате фон Хундевайд, урожденной фон Шаффурт, посетить земли брата бургграфа Конрада фон Шаффурт, для сердечного общения и восстановления прерванных родственных отношений. Для себя граф Хенрик фон Хундевайд сформулировал цель поездки, как возможность убедить родственника оказать посильную финансовую помощь зятю. Для придания его двору надлежащего блеска, положенного по высокому общественному статусу. Он намеревался вытрясти из братца Ренаты все, что можно. Вдобавок граф намеревался всучить родственнику свои долговые расписки и закладные, перенаправив поток кредиторов в направлении Шаффурта.

По его мнению, обвести эту деревенщину не составит большого труда. Бургграф не выезжал из своего бургграфства, для вращения в высшем обществе Империи. Он сидел как сыч в своей деревне и был не в курсе новейших тенденций. А они были таковы, что фон Хундевайду больше никто не давал в долг. Хуже — кредиторы уже несколько раз пытались взять под контроль заложенные деревни, но графу удалось отбиться, вооружив собственную дворню и дворню многочисленной родни.

Захватчики получив военный отпор пошли по судам. Иски были отправлены в Камеральный суд Империи и Надворный Совет Императора. Это значило, что у графа Хенрика оставалось в распоряжении года четыре. Потом должен был наступить неминуемый финансовый крах и потеря родовых владений. Бургграфа Конрада фон Шаффурта нужно было убедить, что сохранение суверенитета графства в его кровных интересах. В прямом смысле слова. Оказав Хундевайду поддержку, он спасет сестру от неминуемого позора и изгнания из рядов высшего общества Баварии.

Таким размышлениям фон Хундевайд предавался всю дорогу. В перерывах между увеселительными остановками и душевными разговорами с матерью.

Карета графа возглавляла колонну, следуя за четверкой конных мушкетеров, которые ехали верхами, впереди, расчищая дорогу.

В передней карете помещался сам граф, его мать вдовствующая графиня Эльза Терезия, фаворитка графа Вильда фон Гросскорв и его сестра София фон Кольбург, обедневшая вдова, состоящая в приживалках. При дворе она имела высокий чин свитской дамы, но все знали, что ее деревня находилась в полнейшем упадке и наполовину обезлюдела. Поэтому Софию Маргариту можно было описать, словами Библии, в том смысле, что она украшена не нарядами и золотыми кольцами, а «красотою кроткого и молчаливого духа».

Во второй карете следовала, виновница события — супруга графа Беатрисса Рената, с фрейлинами. В третьей — высокие сановники. В дорогу взяли троих.

Все трое путешествовали в сопровождении исключительно фавориток, поскольку жены в связи с малолетством отпрысков не могли составить им компанию. У камер-канцлера Альбрехта фон Хундевайда сыну исполнился только год, а дочери гофмейстера Дитмара фон Офрод — полтора. Третьим в их компании был капитан мушкетеров Стефан фон Энебюрг, семнадцатилетний юноша, получивший высокий чин по протекции. Он был не женат и тоже путешествовал с фавориткой. Только в отличие от своих женатых спутников, которых тянуло на молоденьких, его фаворитке Ханне Кудрявой, было уже под тридцать. Она имела рубенсовские формы и ярко выраженные материнские инстинкты, по отношению к своему любовнику. В этой карете было веселее всего и занавески были постоянно задернуты. Карета сотрясалась не только на остановках, но даже на ходу. Оттуда регулярно слышались выкрики: «Меняемся!» и бурные споры, по условиям обмена.

За каретой сановников следовала повозка с кожаным верхом битком набитая придворными дамами. За ними — бричка с придворными низкого ранга. В арьергарде тащились две фуры с продовольствием, фуражом и подковами.

При остановках на заезжих дворах комнаты занимали исключительно члены правящей фамилии. Остальные ночевали по походному. В дорогу был взят изрядный запас вина, пива и соленой свинины. Несмотря на это на каждом постоялом дворе граф требовал говядины, гуся и хорошего вина. Видимо звон последних талеров был непереносим для его слуха.

Для графини путешествие было изнурительной пыткой. Путешествовать ей пришлось в карете своей свитской дамы Вильхельмины фон Энебюрг. Благородная госпожа Вильхельмина Стефания всю дорогу подчеркивала этот факт. Впрочем и без подчеркиваний все знали, что ее муж не был сторонником светских развлечений, а поэтому крепко держал в руках вожжи управления своими землями. Поговаривали, что многие закладные, на земли графа, через подставных лиц, принадлежат ему.

По мере отдаления от Хундевайда, известий о Шаффурте становилось все больше. Точно никто ничего сказать не мог, но все утверждали, что такое место есть и кортеж графа движется в правильном направлении. Через пять дней, появились более четкие сведения. Встречные, в один голос утверждали, что надо добраться до двора Ганса Захлевного, а там будет поворот на Шаффурт.

Еще через два дня на дороге нашелся постоялый двор Ганса Захлевного. Хозяин подобострастно кланяясь был рад сообщить его светлости Хенрику фон Хундевайду, что поворот — рядом и завтра граф окажется в искомом месте.

— Главное не пропустить поворот. — Утверждал Захлевный. — Есть у меня человек, который знает, куда надо поворачивать.

Представленный человек, вызывал некоторые сомнения у графа и его приближенных. Вид у знатока был потрепанный, нос синий с красными прожилками, глаза слезились. Однако, когда человеку поднесли, тот клятвенно заверил, что доведет до самого Шаффурта, куда знает дорогу, как тропинку в трактир, в собственной деревне.

Нельзя сказать, что странники засыпали в беспокойстве, по поводу завтрашнего дня. Скорее все испытывали некоторые сомнения. Однако утро принесло всем облегчение.

Камергер графа Клаус Шустрый ворвался в обеденный зал постоялого двора, где пассажиры завтракали, чем бог послал. Кто уминал гуся, кто свинину, кто довольствовался простой похлебкой. Наклонившись к уху графа, Шустрый принялся шептать. Все челюсти враз замерли и в наступившей тишине прозвучало:

— Бургграф прислал за сестрой карету. С эскортом.

Граф вытер руки о камзол и поспешил к окну. Камер-юнкеры не спрашивая разрешения хозяина, выбежали во двор и подняли ставню. Взору фон Хундевайда предстала незнакомая карета и пятеро военных всадников в голубых плащах. Карета была без всяких выкрутасов в стиле барокко. Просто кузов обтянутый кожей. Но кузов был изящный, добротно покрыт лаком и висел не на ремнях. Словом производил странное впечатление. У графа отчего-то забурчало в желудке.

Возле кареты уже столпились маршалы и шталь-юнкеры графа. Они осторожно трогали обивку, сгибались и рассматривали подвеску.

— На железных пружинах приспособлено. — Сказал Карл Чистый.

— И рама железная. Ловко сделана. С такой рамой, до Берлина доедешь без ремонта. А то и до Бонна. — Добавил Клаус Рябой.

— Что карета?! Вы поглядите — какие кони! — Воскликнул Магнус Лысый.

Все это, сделанная по последним технологиям карета и четверка великолепных лошадей, лишило графа аппетита. А после того, как наглый молодой человек, представившись капитаном Ансельмом фон Штеерхофом, заявил, что желает видеть графиню, ему срочно захотелось в уборную.

Сборы в дорогу, проходили в нервозной обстановке. Графиня, прохаживаясь возле кареты, в сопровождении капитана, расцветала прямо на глазах. Ее щеки порозовели, глаза улыбались. В присланную карету, графиня взяла только одну фрейлину, Урсулу фон Ротфель. Вторая фрейлина, Хейльвидис Бенедикта фон Бутблюмен, не удостоилась подобной чести, поскольку являлась осведомителем графини-матери и, пользуясь этим постоянно откровенно хамила государыне.

В дорогу тронулись в новом порядке. Теперь во главе каравана шла кавалерия Шаффурта, потом карета графини. А, уже за ними все остальные. Мушкетеры Хундевайда из-за своего непрезентабельного вида замыкали поезд. Поворот на Шаффурт был совсем неприметной проселочной дорогой. Вот граф бы на эту дорогу никогда не свернул. Но шаффуртские военные уверенно завернули колонну на этот проселок, и через четверть лиги впереди образовался шлагбаум. Шлагбаум и доска с надписью по латыни и на немецком: «Бургграфство Шаффурт».

Таможенников на разделительном рубеже не было, и череда экипажей свободно вступила в пределы государства. По мере продвижения вперед, не только маршалы правящие лошадьми, но и пассажиры стали ощущать, что дорога стала лучше. Кареты стало меньше трясти, и они не заваливались на колдобинах. А, когда переезжали каменный мостик, через небольшой ручей, все, кто мог, высунулись наружу, чтобы полюбоваться на это диво.

Когда перелесок кончился, показалась деревня. Графа разбирало любопытство. Ему не терпелось увидеть, в каком состоянии находилось хозяйство у бургграфа. Увиденное его обрадовало, но слегка насторожило. Деревня была добротная. Судя по количеству навоза на улице, скот у населения имелся. Оставляло неприятный осадок, только то, что морды у крестьян вышедших на дорогу были сытые и наглые. И кланялись они исключительно передней карете, в которой следовала графиня. На остальных проезжающих землепашцы смотрели просто с любопытством, как на диковинку, не выказывая никаких восторженных проявлений.

Вторая деревня, через которую проезжали, была точь в точь похожа на первую. По уровню благосостояния. Только была побольше и народу поглазеть на проезжих собралось соответственно. Потом колонна въехала в лес и ехала так, до самого Вурзельстокена. А, Вурзельстокен, как поговаривали в эскорте, считай — Шаффурт. Граф, графиня-мать, фаворитка графа и сестра-приживалка оживленно обсуждали, что им предстанет на месте, обозначенном как город: еще одна деревня, монастырь с пригородами или что-то иное.

В деревне Вурзельстокен была первая остановка. Дорогу экспедиции перегородила толпа крестьян. Пока все остальные туристы пребывали в недоумении, а многие даже дрейфили, Беатрисса Рената фон Хундевайд, в сопровождении лейтенанта Ансельма фон Штеерхофа, с детьми, вышла из кареты и была удостоена приветственного слова, которое от лица крестьян бургграфства произнес староста Вайберхугеля, Ладвиг Набожный. Все в колонне очень обрадовались, что это не народный бунт, а торжественная встреча.

Кроме приветственного слова, ее светлость графиня удостоилась подношения в виде тяжелого сундучка, обитого зеленой кожей.

Граф барабанил в стенку кареты и громко спрашивал у кучера:

— Чего — там?

Кучер, место которого, в связи с ответственностью момента, занял сам гофмаршал Дитфрид Верхний, отвечал:

— Серебро, ваша светлость. Талеры. Как есть — полный сундук серебра!

После вручения подношений, деревенские девки одели на головы графини, ее деток и башку лейтенанта, Хранителя Арсеналов, венки из полевых цветов, и на этом мероприятие было окончено.

Когда впереди показались городские башни, все разом замолчали. Только граф раздраженно сказал:

— Смотри и вправду — город.

— Нужно хорошенько поспрашивать, что это за город. — Язвительно сказала ему мать. — Может нас, куда в Мюнхен привезли. А жителей подкупили, чтобы они врали тебе, что это какой-то Шаффурт.

Кортеж еще не доехал до ворот, как последовала вторая остановка. Граф не стерпел и, самостоятельно открыв дверь кареты, высунулся наружу.

На этот раз дорогу перекрыла еврейская диаспора Шаффурта. Раввин, Елизар Шварцшильд, от лица всех евреев выразил радость по поводу приезда госпожи Ренаты. Было сказано, что подданные графа, исповедующие иудаизм, бесконечно рады лицезреть еще одного представителя славного дома Шаффуртов и в знак этого преподносят свои скромные дары.

Дары включали в себя: маленький ларец с золотыми дукатами, сундучок с монетами серебряными, шпагу, ножны которой были отделаны серебром, для маленького Ансельма и футляр с каким-то украшением для крошки Анны Бенедикты.

У графа Хенрика закружилась голова. Причем настолько, что он чуть не рухнул с подножки кареты в придорожную пыль. Хорошо фаворитка заметила, что любовник поплыл и втащила его внутрь.

— Там — две тысячи не меньше. — Шептал граф посиневшими губами и, отталкивая фаворитку и мать, пытался снова выглянуть наружу.

Хорошо в это время кортеж снова тронулся, и графу не пришлось ударить в грязь лицом.

Первое что увидели приезжие попав в город, была церковь Святой Катерины и Сенная площадь, полная народу.

Площадь миновали без остановки, ведомые каретой графини. И вскоре достигли площади Соборной.

Здесь, перед ратушей, графине была подготовлена третья торжественная встреча. На крыльце ратуши и перед ней плотными рядами стояли сословия города, под знаменами. Все были одеты очень торжественно, в гильдейские и цеховые костюмы. С балкона ратуши свисали дополнительные флаги. Гремели фанфары.

Навстречу карете вышли городские патриции. Все как один — с золотыми бляхами на груди. Ее светлость Беатрисса Рената фон Хундевайд вышла из кареты. И не абы как. Расторопные подмастерья успели раскатать под ноги дорогой гостье ковер.

На остальных приехавших внимания никто не обращал. Граф к карете которого не подошли, сидел и раздувался от негодования. При этом он заявлял присутствующим, что не выйдет наружу, если его торжественно не выведут. Все происходящее задевало его графскую честь. Лучшим выходом, из этой ситуации было немедленно развернуться отправиться домой и объявить бургграфу войну. Проблема была в том, что война требовала денег. Один мушкетер обходился в талер, ежедневно. А, денег не было. Приходилось сидеть и страдать. Другие его спутники были не столь щепетильны. Сановники просто вышли наружу, а служилый люд пониже рангом — камеристки, фрейлины и юнкера кинулись к карете графини, чтобы не пропустить торжества момента.

Приветственное Торжественное Слово произнесли, вступая по очереди, оба бургомистра. Когда Иохан Черный и Рикерт Австрийский сказали все положенные речи и заверили ее светлость во всем, что полагалось по протоколу, наступил очередной сюрпризный момент. В карету графини поволокли дары. Они включали в себя: отрезы материи, шелковые ткани, турецкий ковер, и два сундучка с таинственным содержимым. Судя по тому, что каждый сундучок, сгибаясь, в три погибели, волокли дюжие парни, весили они немало. Не менее ста пятидесяти марок каждый, на глаз. Граф рухнул на сидение кареты и застонал, как от зубной боли.

Учитывая то нетерпение, с которым ждут госпожу графиню в замке, церемонию поднесения даров не затягивали и вскоре кортеж двинулся дальше.

Вдоль всей улицы, ведущей от площади к Замковым воротам, стояли горожане, горожанки и их отпрыски. Все в едином порыве приветствовали проезжающих подбрасыванием головных уборов и криками: «Виват!», что указывало на то, что Шаффурт — город, продвинутый в культурном плане, и тут знают, как нужно проводить массовые мероприятия.

За Замковыми воротами города, лежал мост, а за мостом стояли Малые ворота замка. За Малыми воротами — Нижний двор.

— И в самом деле — замок. — Возмущался граф, откинув окошко кареты и высовываясь наружу.

— Не понимаю! Ничего не понимаю. Этот Шаффурт не меньше Нюрнберга, а все считают, что его не существует. Совершенно ничего не понимаю.

— Граф, не высовывайтесь. — Дергала мать сына за сюртук. — Не хватало, чтобы вы еще ненароком расшиблись, в конце пути.

Как только кортеж графа Хенрика, миновал вторые ворота и оказался в главном дворе, возникла небольшая заминка. Все путешественники, как один, покинули экипажи и стали метаться по углам, в поисках мест, где можно было справить нужду. Причем в силу устоявшихся в средневековом обществе традиций, мочились где попало. Мужчинам было проще — была бы стенка. Дамы расправляли юбки и приседали в более укромных местах. Напрасно дворня бургграфа призывала гостей к порядку и указывала пути к отхожим местам. Гости на это не реагировали никак.

Все служащие бургграфа, даже военные пришли к единодушному мнению, что живут в графстве неважно и по части цивилизации, там — полная отсталость.

Когда порядок восстановился, представители графства Хундевайд, выстроились для церемонии торжественной встречи. Граф стал об руку с графиней. За ними встала родня графа. За родней — сановники не принадлежащие к дому Хундевайдов. За ними столпились должностные лица, фрейлины, камеристки и юнкера. Служащие гофмаршала остались при лошадях и поклаже, зорко наблюдая за местной публикой и багажом хозяев.

Со стороны бургграфа дальнюю родню приветствовали камер-канцлер с сановниками двора, несколько знатных дам и лейб-гвардия в торжественном построении.

Камер-канцлер, от лица бургграфа Конрада фон Шаффурта, тепло приветствовал гостей и пригласил их следовать за ним в покои, где бургграф и бургграфиня Женевьева с нетерпением ожидают их. При этом он заметил:

— Ваш багаж, ваша светлость, госпожа Рената, перенесут в ваши покои.

— Пусть багаж графини перенесут в мои покои. — Бесцеремонно приказал Граф Хенрик.

Повисла неуловимая пауза. Но тут вперед выступила дама в платье для верховой езды, с хлыстом в руках и безапелляционно заявила:

— Багаж графини отправится в ее покои. Багаж графа — к нему. Или в Хундевайде мужья заведуют женским гардеробом?

Граф в этой ситуации открыл рот, но нашелся, что сказать. Вернее сказать было чего. Хотелось сказать, что не в гардеробе графини дело. Дело в тех сокровищах, которые она подобрала по дороге. Однако озвучивать это при всех не хотелось. Тем более — вот так, сразу. Тем более это может окончиться склокой с семейством Шаффурт. И, эта…

Похлопывая хлыстом по руке, амазонка решительно подступила к чете фон Хундевайдов.

— Никаких возражений, граф. Позвольте представиться. Кристина Мария фон Хандфурт, урожденная фон Шаффурт. Родная сестра вашей драгоценной супруги. Ну как, ты, Рената? Хорошо добралась? Граф, сейчас вас проводят. Александр, не стой столбом. (Это к детине с золотой цепью камер-канцлера на груди). А, Ренату я пока забираю. Не может же она в таком виде, после долгой разлуки предстать перед братом.

Все это было крайне оскорбительно, но в предчувствии поживы приходилось терпеть. Тем более местные камер-юнкера уже тащили ковры и сундуки, куда-то вглубь замка.

После отбытия кортежа графа Хундевайда в конечную точку назначения — замок, Юрген Войтеховский выбрался из толпы встречающих. Перекрестившись, на башни собора, он вздохнул и потихоньку двинулся в сторону Нового двора, где его ожидали трое инспекторов Вселенского Надзора.

В воротах он столкнулся с Соломоном Барухом, который задержал его для серьезного разговора. Задержавшись, Юрген окликнул стоящую на крыльце Иоанну:

— Яночка, эти демоны из надзора — где?

— Туточки. Кофе пьют.

— Пусть еще минутку подождут. Я — мигом.

Миг затянулся надолго, так, как чеканка золотых цехинов — дело ответственное. Поэтому когда Войтеховский оказался в помещении, инспектора выглядели очень решительно и брызгали по сторонам ядом, от свирепости.

— Долго вы будете нас мариновать? — Спросил старший инспектор Христов. — Не надейтесь, что затяжка времени позволит вам уйти от ответственности.

— Видит бог, в моих действиях нет никакого злого умысла. — Приложил руку к сердцу Войтеховский. — Должность секретаря гильдии обязывает к участию в торжественных мероприятиях. Это своего рода обязательный ритуал. Так сказать, ритуальный обряд, в светском обличье.

— Оставьте, Войтеховский. Не надо оправдываться. Учтите, без вас мы отсюда не уедем. Не далее как завтра предстанете перед трибуналом.

— По какому обвинению, позвольте спросить?

— Сами знаете.

— Ей богу не знаю. Просветите.

— Вы в средневековом городе провели электричество.

— Не отпираюсь. Провел электричество в Шаффурте. И сантехнику внедряю потихоньку. «Система», что показывает?

— У «Системы» параметры неясные. — Махнул рукой Христов. — Она, то показывает, что тут исходная вселенная, то ничего не показывает, то показывает Германию конца семнадцатого века, то нулевую вселенную, то вообще — пограничное состояние.

— Это, я так понимаю — на уровне мониторинга?

— Ну, да.

— Вы конкретный запрос «Системе», по поводу своего местонахождения посылали?

— Нет. Зачем?

— А, вы спросите.

— Ладно. Спрошу, если вам так хочется.

— Ну, чего показывает?

— Хрень — какая-то. Подождите. Так. Опять та же хрень.

— Так, чего, там — у вас?

— Нулевая вселенная. Ничего не понимаю.

— «Система» может ошибаться?

— Нет.

— В таком случае — будьте здоровы.

— В каком смысле?!

— В смысле — не кашляйте. В смысле — отстаньте от меня и займитесь своими делами.

Христов потыкал пальцами в планшет, ознакомился с поступившей информацией и серьезно задумался. Глядя на него задумались и подчиненные. О чем следует, в данный момент думать, Блейком и Грей не знали. Поэтому они просто морщили лбы и терли виски пальцами.

Христов минуту глядел куда-то сквозь профессора, потом сказал:

— Это вам не поможет. Как я вижу — исходная вселенная, здесь, только с января. А, судя по размаху, вы тут уже достаточное время беспредельничаете. Ведь этот трактир не за неделю построен. — Предупреждаю, все что вы скажете, может быть использовано против вас в суде.

— Ага. А, то я не знаю. А, то я полицейских сериалов не смотрел. Вы там, гляньте, что здесь было до января. Да, можете и не смотреть. Я вам сам скажу. Здесь до нулевой вселенной была абсолютная пустота. Точка пространства не имеющая никакого юридического статуса. Теперь скажите — меня обвинят в том, что я провел водопровод в исходной вселенной или, вообще, непонятно где? Или по факту — вообще его не проводил? Давайте, давайте — выдвигайте обвинение. Формулируйте его юридически.

— Теперь — насчет перемещения. — Войтеховский кивнул хозяйке заведения. — Дай пива, Яночка. От этой болтовни в горле пересохло. Так вот, насчет моего перемещения, под трибунал. Вы откуда и куда меня перемещать собрались? Надзор имеет право ареста в параллельной вселенной. После этого он перемещает подозреваемого в исходную вселенную и сдаёт на руки правоохранительным органам. А, вы получается, по всем официальным параметрам собираетесь меня на матушке Земле арестовать? Это незаконно.

— Мы можем выехать за пределы Шаффурта, в пределы вселенной «39—1658», и мы там вас законно арестуем. Проявите сознательность профессор. Вы же понимаете — на кону целостность мироздания!

— Опять — не в точку. Арестуете вы меня в границах Священной Римской империи, во вселенной «39—1658». Привезете в Шаффурт. Тут, все так расположено, что объехать его нельзя. А, тут уже исходная вселенная. Придется меня сдавать городскому префекту, или канцлеру-юстициарию бургграфа. Как вы им детям средневековья свои обвинения сформулируете? Они в тонкостях политкорректной этики не сильны. Им подавай конкретное обвинение, со следами побоев или с наличием трупа. Тем более у меня с бургграфом все по закону. Вызвать полицию с земли тоже не получится. Как я уже сказал, здесь своя правоохранительная система. Она в «Интерпол» не входит.

Христов снова набычился в раздумьях.

Тем временем Яночка обняла Войтеховского сзади за шею и обворожительно улыбаясь стала разглядывать «демонов».

— Вот вы, уважаемая. Яна. Вижу вы наша. — Обратился к девушке Христов. — Вы, что на это скажете? Как вы к этому относитесь?

— Юрген, он — о чем? — Погладила профессора по голове красавица.

— Госпожа Иоанна — уроженка Германии, вселенной «39—1658». Состоит со мной в гражданском браке. Вы решили, что она «наша» по улыбке? Так у нас тут дантист работает. Причем не один. В Шаффурт скоро даже из заграницы будут приезжать зубы лечить.

— Дантист в Шаффурте?! Из заграницы приедут лечиться?! — Схватился за голову старший инспектор.

— Вот вы тут сидите — штаны просиживаете. Нет, чтобы пройтись по городу осмотреться. Взглянуть на новшества, которые «Гильдия Алхимиков» внедрила в здешнее общество. Перекусите. Выпейте кофе. Кольшицкий еще не открыл в Вене свою знаменитую кофейню, а в Шаффурте их уже — четыре штуки.

Через пару часов в «Новом Дворе», состоялась заключительная беседа, между Христовом и Войтеховским. Двух младших инспекторов не было. По словам секретаря гильдии, у них была обширная культурная программа.

— «Гильдия Алхимиков», это ваше бюро так называется, в Сиднее? — Мрачно спросил Христов.

— Совершенно верно.

— Мы его завтра же прихлопнем.

— По суду?

— По суду, или без суда. В связи с высокой опасностью для общества.

— Если по суду, то я готов к процессу. Интересный процесс получится. Захватывающий. Общественность будет в восторге.

— Не пугайте меня общественностью! Не надо.

— Про общественность, я упомянул, на тот случай, если кому-то взбредет в голову мое бюро без суда закрыть. У меня на это случай все готово. Минимум на полгода, стану звездой «Интернета».

— Черт знает что. — Теребя прическу сказал Христов.

— Не поминайте черта. Не надо. Здесь за такое спалят, на костре. Причем на сырых дровах, чтобы жертва подольше мучилась. Поминайте бога. Или святых. Сегодня, кстати, день поминовения Святого Цельса. Или вообще… Желаете тут работать выучите парочку молитв и полистайте «Катахезис». Да не ломайте вы себе голову, старший инспектор. По сути это не ваша проблема. Можете смело отправляться обратно и докладывать о проведенных мероприятиях. Я ведь никуда не денусь. Пусть те, кто — наверху решают как поступить в данной ситуации. Как примут решение — возвращайтесь.

Тем же вечером, во всех трактирах Шаффурта, темой для обсуждения стало прибытие демонов из Демонического периода, для переговоров с господином бакалавром.

— Точно говорю вам, алхимики их сатанинское гнездо разворошили, и теперь бесы в панике. Прибыли проситься, чтобы хуже не стало. — Заявил Мориц Колесник, чей сын, Хейно, этой осенью был принят учеником в гильдию Алхимиков. Родственные связи с этой могущественной корпорацией придавали его словам существенный вес, поэтому слушатели согласно кивали.

Граф Хундевайд находился в очень скверном настроении. Если бы он жил во времена капитализма, психоаналитики сказали бы, что он — на грани нервного срыва. Даже торжественный ужин в его честь не мог развеять его тоску и печаль. Он с болью в сердце вспоминал, как третировал свою супругу, называя Шаффурт деревней. Но ведь представить себе было невозможно, что ее семья настолько богата. У ворот замка, он вначале немного оттаял, отметив, что живет бургграф в здании устаревшего образца. Его новый дворец, хоть и недостроенный соответствовал последним модным тенденциям и в разговоре можно было это подчеркнуть. Однако, оказавшись внутри, фон Хундевайд понял, что по поводу дворца, с незастеленными полами лучше помолчать. Простенький снаружи, изнутри замок поражал зеркальным блеском огромных оконных проемов и великолепной отделкой внутренних покоев. Паркет из красного и черного дерева, зеркальные стекла в окнах, внутри, тоже — зеркала до пола и картины в дорогих золоченых рамах. Сопровождающий их камер-канцлер небрежно кивая на полотна сообщал:

— Это Рубенс, это Ван-Дейк. Это Ян Бот. Во кабинете бургграфа и покоях ее светлости, бургграфини, есть работы Рафаэля, Микеланджело, Филиппо Лаури и Леманса. Вот эти вазы, что вы видите — из Микен. В новом зале у его светлости будет даже фреска из дворца Минотавра. Очень редкая вещь.

Свита фон Хундевайда шла по второму этажу тараща глаза и разинув рты. На стенах вперемешку с картинами и зеркалами висели охотничьи трофеи бургграфа. Это были традиционные кабаньи и оленьи головы. Но кроме этого местами попадались головы невиданных зверей: носорогов с раздвоенным рогом, львов с клыками длинной в локоть. В одном месте стояло чучело птицы высотой до потолка. Когти у птицы были страшные, клюв — чудовищный. Ее светлость Эльза Терезия фон Хундевайд едва не сомлела, при виде этого страшилища, и в зал приемов вошла бледная, крестясь и читая молитвы.

Впрочем, птица была не самое страшное что ей предстояло увидеть в этот день.

Когда граф Хенрик вступил в парадный зал, во всем своем великолепии, даже солнце заглядывающее в окна, устыдившись, своего ничтожества, спряталось за тучку. Он и его свита щеголяли ворохом кружева, рюшами, бантиками и шитыми золотом рангравами, которые тяжело били по коленям своими жесткими краями.

Парадный зал бургграфа, встречно поражал своим великолепием. Вроде бы ничего особенного в нем не было. Триста пятьдесят суверенных государей имелось в настоящее время в Германии, и у каждого был тронный зал рассчитанный на демонстрацию великолепия двора и состоятельности хозяина. Только зал Шаффурта превосходил все, что Хенрик фон Хундевайд до этого видел. Правда, непонятно отчего такое чувство вдруг возникло. Видал граф и более помпезные помещения, сверкающие позолотой и угрожающие гостям обилием лепнины готовой обрушиться с потолка, на головы. Зал бургграфа был другим. Розеток медальонов и вензелей, по стенам и потолку было немного, центральное место наверху занимала огромная хрустальная люстра, неимоверной цены. И опять же — зеркальный потолок. Подобной роскоши Хундевайды еще нигде не наблюдали. Чтобы придти в себя двору графа Хенрика пришлось широко открыть ротовые отверстия и жадно вдыхать некоторое время. Стены были украшены панелями из заморского дерева и янтаря, мебель была обита бархатом и атласом. Не было позолоты. Резьба, медальоны с фривольными интерпретациями на мифологические темы были, но без всяких излишеств. В то же время было видно, что то, что есть — добротно и дорого.

Граф Хенрик медленно двинулся к группе встречающих, а бургграф Конрад сделал несколько шагов ему навстречу.

— Дорогой зять, как я рад вас видеть!

Потом последовал поклон в адрес графини-матери.

— Ваша светлость графиня, мое почтение.

Бургграф был одет не по моде. Кюлоты на нем были черные, чересчур свободные, без завязок, заправленные в сапоги. Рубашка темно-синяя, без кружева, кафтан темно серый, почти до колен, расшитый серебром, сверху донизу. Камзола под ним не было. При этом нити серебра, в кафтане, были настолько толстые, что его можно было смело хранить в казначейской камере, как национальное достояние. Сапоги на бургграфе были охотничьего кроя, черные, высокие, начищенные до зеркального блеска.

Тут же присутствовала и бургграфиня, окруженная цветником придворных дам. Причем цветником в полном смысле слова. Цвета платьев фрейлин сияли так ярко, что слепили глаза. Но не только фрейлины, а даже камеристки, на заднем плане, были одеты роскошно. Роскошно, но как-то не по французской моде. Платья на всех были прямые, без всякой буффонады. Ткань струилась по телу свободными складками, без всякой помпезности.

После обоюдного разглядывания и оценочных прикидок, состоялся светский разговор на приличные темы. После этого, гостям было предложено занять отведенные им апартаменты, где они могут хорошенько отдохнуть, с дороги и подготовиться к торжественному ужину, который бургграф намерен дать в честь своих родственников и сановников графского двора.

В итоге, после всех положенных речей и церемоний, гости были отданы в руки обер-церемонимейстера Бернарда Сакса. Тот лично проводил графа и вдовствующую графиню в отведенные им апартаменты. Прочих высокородных гостей взял под свою опеку обер-квартирмейстер Ойген Лихой, камер-юнкеры и камеристки двора. Этих разместили в левом крыле замка, где были оборудованы многочисленные комнаты для гостей.

Отведенные покои графу понравились. Однако, для детального осмотра времени не было, поскольку графу срочно требовался ночной горшок. Камергер графа Клаус Шустрый нырнув под кровать, быстро вынырнул обратно и злобно глядя на Сакса сообщил что предмет первой необходимости там отсутствует. Граф хотел выразить свое негодование взглядом, но получилось это плохо, поскольку в лице преобладало крайнее нетерпение.

— Для этих целей в замке не пользуются подобными сосудами. — Невозмутимо заявил обер-церемонимейстер. — Для удовлетворения подобных потребностей, в замке его светлости имеется санузел.

Сакс невозмутимо пересек комнату, открыл дверь в какой-то чулан и там неожиданно вспыхнул яркий свет.

— Милости прошу, ваша светлость! — Торжественно сказал церемонимейстер. — Совмещенный санузел. Имеется в наличии ванна и унитаз. Последняя емкость предназначена для оправления естественных надобностей. Представьте что это ночной горшок, только высокий. Ну и соответственно располагайтесь.

Сакс вышел из загадочного чулана и сделал приглашающий жест рукой. Впрочем, фон Хундевайд уже никуда не спешил. Судя по промокшим чулкам и башмакам, откуда переливалось, теперь он мог подождать. К тому же загадочный свет сковал его способность к передвижению. Ноги, связанные теплом жидкости из мочевого пузыря и страхом, стояли на месте. Телом граф покачивался из стороны в сторону, а ноги — ну, никак не хотели двигаться.

Камердинер Шустрый, вообще побелел и покрылся пупырышками. Причем не гусиной кожей, а вроде как лягушачьей. Лужа под ним была побольше, что было вполне естественно. Шустрый был выходцем из бюргерского сословия и такими благородными качествами, как мужество и доблесть не отличался.

— Если ваша светлость захочет умыться почистить зубы или принять ванну, достаточно дернуть колокольчик у двери. — Невозмутимо продолжил обер-церемонимейстер. — Камер-юнкер все сделает и покажет. Кроме того, хочу обратить ваше внимание, что на столе имеются напитки и закуски, на тот случай если ваше сиятельство захочет перекусить. Ваш багаж сию минуту будет доставлен. Имеются ли еще какие-то пожелания?

Пожеланий у графа не было. Он мотнул головой как взнузданный конь и хрипло спросил:

— А, что там за свет? Откуда?

Сакс был сама невозмутимость.

— Электричество, ваша светлость. Его светлость бургграф Конрад фон Шаффурт, перевел замок на электрическое освещение. Свечи его светлость тоже использует. Но лишь для создания атмосферы философской отстраненности. Может, вы испытываете потребность в меланхолическом времяпровождении? Принести свечи для создания поэтической обстановки?

— Пока не надо… — Выдавил из себя граф, не испытывая ни меланхолии, ни поэтического вдохновения, В мокрых штанах, он не испытывал тяги, вообще, ни к какому творчеству. — Иди…

— Дьявольское наваждение… Все вокруг сатанинское. — Приговаривал Шустрый, помогая графу переодевать брюки. — Город, этот, откуда взялся? О Шаффурте, в Империи слыхали конечно. Тут ничего не скажешь. Только город ведь какой! Собор, две базилики, ратуша, как в ганзейском городе. Бюргеры от денег лопаются.

Пока Шустрый возился с застежками и завязками на кюлотах, граф стоя у стола выпил два бокала вина и съел перепела. Вытерев руки о скатерть он сказал:

— Немедленно зови сюда брата Хаймерика.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Духовник Хенрика фон Хундевайда, преподобный брат Хаймерик принадлежал к ордену Святого Франциска и был неистов в вопросах соблюдения канонического режима дня, постов и исповеди. Он был моралистом во всех житейских ситуациях и несокрушим на бытовом уровне. Однако в вопросах высоких материй разбирался слабо. В проблемах космического порядка он твердо знал одно — Святая католическая церковь это благо, лютеране и кальвинисты — зло. Причем зло еще большее, чем магометане и язычники.

По приезде в замок, брат Хаймерик сразу был взят под опеку отцом Виллегардом, местным капелланом и духовным наставником обитателей замка. Благословив друг друга, каноники совместно прошествовали в замковую часовню.

Судя по убранству базилики Святой Троицы, жилось отцу Виллегарду неплохо. В капелле стоял густой запах ладана. Несмотря на то, что молящихся не было, было достаточно светло. Причем свет шел не только от светильников на колоннах, но и с двух хрустальных, свисающих с потолка. Вдобавок свидетельством того, что денежки у отца Виллегарда водились, было то, что колоны были украшены свежей лепниной в виде позолоченных рам. Внутренне пространство этих украшений белело свежей грунтовкой, а в некоторых местах даже были видны эскизы будущей живописи.

Каноники, преклонив колени, с чувством помолились. После этого отец Виллегард провел небольшую экскурсию, для коллеги-францисканца и ознакомил с последними приобретениями:

Чтобы брату Хаймерику было лучше видно, капеллан добавил в храме света. Он подошел к ближайшей колоне и стал шарить рукой по ее поверхности там, где из нее выступали какие-то клювики. Как будто птичек замуровали.

Свет, льющийся с потолка, стал ярче, причем добавлялся прямо на глазах. Словно чья-то невидимая рука зажигала на люстре новые свечи. И не по одной, а десятками.

Брат Хаймерик поднял взор к светильнику и оторопел.

— Lava quod est sordidum,. — Произнес он задыхаясь. Омывай нечистое.

Теперь ему стало ясно видно, что свечи на нем заключены в странные стеклянные сосуды и горят так ярко, словно руку к ним приложил сам Сатана.

— Это как — это? Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dominus Deus Sabaoth… Что за непотребное свечение? Откуда? Свят, свят, свят Господь Бог Саваоф.

— Электричество. — Просто сказал отец Виллегард, пожимая плечами. — Во всем замке такое. Я долго думал — проводить это новшество или нет. Терзался сомнениями. Потом художник, который росписью занимается, сказал, что от свечей и масла копоть. Она на изображения оседать будет. Все быстро потускнеет. А, свет мне день и ночь нужен. Раньше когда капелла стояла отдельно, днем через витражи свет доходил. Теперь, когда бургграф расстроился, я как бы внутри стен замка оказался. Поэтому решился. Провел и не жалею. Гораздо способнее стало.

— Откуда это? По чему наущению?

— Это Гильдия Алхимиков, для бургграфа и города расстаралась.

— Алхимики в городе? Колдуны и еретики?

— Ну, что вы брат такое говорите?! — Обиделся отец Виллегард. — Все по закону. Гильдия создана по повелению бургграфа, после глубокого обсуждения всеми клириками и канониками государства. При участии господина Войтеховского, бывшего секретаря инквизиции все каноническое право исследовали вдоль и поперек. Ни одной высочайшей буллы против алхимиков нет. Даже наоборот. Благочестивый Император Леопольд по три мессы в день выстаивает, а к алхимии относится положительно. Даже сам ставит опыты. Многие наместники Святого Петра неоднократно прибегали к услугам этой корпорации.

Брат Хаймерик растерянно огляделся по сторонам. Словно хотел увериться, что действительно в храме божьем. Стоящие поодаль служки смотрели на него скептически. По их ухмылкам было видно, что оба считают, что францисканец — малость того, с придурью. Простых вещей не понимает.

— Я, брат Хаймерик, сам долго пребывал в сомнении. — Как ни в чем ни бывало, продолжил отец Виллегард. — Однако потом занялся собственными исследованиями и убедился, что никакого колдовства тут нет. Все происходит естественным путем.

— Алхимики… Закоренелые грешники. — Выдавил из себя приезжий.

— Все члены гильдии — истовые католики. Исправно посещают мессу. От причастия не отлучены. Щедро жертвуют на церковь. Не один член гильдии не был замечен в гностическом отступничестве от церкви. Перед работой не молятся перед печью. Тем более в этом случае нужно держать супругу за руку, а никто из них не женат.

Францисканец открыл рот и не нашелся, что сказать.

— Да идемте — сами увидите. Я вам сейчас все покажу.

Брат Хаймерик растерялся настолько, что позволил завести себя в ризницу, примыкающую к Храму. Здесь было светло, слава богу, и свет шел из окна, хвала тебе господи. Однако в помещении присутствовал стол, уставленный стеклянными алхимическими сосудами и непонятными приспособлениями.

Отец Виллегард подвел его к краю стола, где стал сатанинского вида предмет. Это был большой круг, к нему был приделан круг маленький с ручкой, наподобие точила. И еще торчали два штыря с круглыми шарами на конце. На рога Вельзевула они были не похожи. Но все-таки…

— Сейчас, брат, все сами увидите. — Воодушевленно сказал брат Виллегард и принялся вертеть ручку устройства.

Францисканец нервно оглядывался по сторонам. Бенедиктинец крутил. Дьявольское свечение нигде не вспыхивало.

— Сейчас, сейчас! — Приговаривал брат Виллегард.

Наконец, замедлив вращение, он сказал:

— Теперь возьмитесь за эти шары, брат.

— Как?

— Да просто потрогайте. Только сразу. Двумя руками.

Брат Хаймерик простер руки и коснулся пальцами блестящих шаров. И, тут наконец вспыхнуло. Только не в келье, а в голове у каноника. Внутри черепа у него полыхнуло светом так, что вслед за этим окружающий мир погрузился в беспросветную мглу. Только в глазах плыли какие-то звездочки. Мало того, что пальцы заболели словно по ним ударили молотом, так еще и все тело пронзило неисчислимыми иглами.

— Ну, как — чувствуете?! Чувствуете? — Радовался брат Виллегард. — Это и есть электричество. Такое оно на ощупь. Теперь посмотрим, какое оно — на видимость.

Брата Хаймерика, после соприкосновения с шарами, трясло мелкой дрожью, а после слов коллеги прямо заколотило. Так, что голова задергалась.

Брат Виллегард согнул палки на механизме. Блестящие шары-убийцы оказались в дюйме друг от друга. Он снова стал крутить ручку, а францисканец ждал какие дьявольские козни обрушаться на него в этот раз. Однако, на этот раз его личное участие не потребовалось.

— Смотрите, смотрите!

— Per Te sciamus da Patrem noscamus atque Filium. Veni Creator Spiritus — Veni Creator Spiritus. Через тебя можем мы, Отец, знать, через Тебя сына вечного.- Бормотал францисканец.

— Видите?! — Вопрошал брат Виллегард, тыкая пальцем в шары. Монах собрал волю в кулак и сфокусировался. И тут он заметил, как между шарами проскакивают искры.

— Это электрические разряды! Наподобие маленьких молний. Субстанция та же, которой Отец Небесный поражает грешников! — Радостно просвещал собрата отец Виллегард.

Неизвестно, в каком направлении потекли бы мысли брата Хаймерика, после столь богохульного заявления, если бы за ним не прислали. Однако в тот самый момент, когда он пытался воскресить в пораженном мозге богословские доктрины, в дверях возник камер-юнкер и заявил, что граф фон Хундевайд требует духовника к себе.

Шагая через двор, брат Хаймерик спотыкался и шатался из стороны в сторону. Волосы на его теле стояли дыбом. На ходу он пытался осмыслить увиденное и сформулировать свое отношение к этому. Однако в голове было пусто, словно оттуда все выдуло. Причем — напрочь. Под кипой не было не теологии, ни светских установок.

Перед дверью в покои графа толпились встревоженные сановники.

В покоях, отведенных графу, царила суета. Камергер графа и две камеристки хлопотали над графиней-матерью, растирая ей виски и приводя в чувство нюхательными солями.

Выяснилось, что в состояние нервной депрессии ее светлость Эльзу Терезию фон Хундевайд повергло таинственное свечение в отхожем месте и рык Сатаны из мраморного кубика, откуда в ночной горшок лилась вода.

После короткой прогулки, колотун у брата Хаймерика немного прошел, появились кое какие мысли, поэтому он авторитетно заявил, что свет это явление электрическое и, по всей видимости, рукотворное. К какой категории божественного его следует отнести пока неизвестно. Неясно — то ли это богоугодное, то ли — дьявольское, поэтому лучше всего помолиться, чтобы Святая Троица подала знак. Все пали на колени перед дверью санузла и брат Хаймерик стал читать «VENI, Sancte Spiritus…». Остальные ему вторили.

После молитвы, у Эльзы Терезии появился аппетит, и она присела к столу с закусками, а мужчины, оккупировав санузел, стали обсуждать невиданное явление.

В разгаре дискуссии по поводу того, отчего стеклянные сосуды не чернеют от пламени, взгляд святого брата уперся в стену. В то место, где на гладкой поверхности выступало что-то непонятное. Вроде как квадратная гемма из дорогого камня. Тут монаху вспомнилось, как отец Виллегард, трогая похожие штуки в часовне, добавлял свет. Не мудрствую лукаво, он непроизвольно протянул руку и провел ладонью по выступу. Свет в отхожем месте разом погас и все, кто там был, ломанулись наружу. Вернее ломанулись двое — граф и камергер. Но сделано это было с таким порывом, что брата Хаймерика спиной вперед тоже вынесло в покой.

Последовало обсуждение, почему погасло? Мнения были самые разные, но наиболее популярным оказалось предположение, что погасло оттого, что свет кончился.

— Benedicite, lux et Tenebrae, Domino. Надо вознести молитву господу и попросить послать подсказку. — Сказал францисканец.

Граф согласился, но предварительно, досадуя на свое малодушие, дал Шустрому в зубы. Потому молились они вдвоем, а камергер мирно почивал на полу, воспринимая божественную благодать, отстраненно.

Когда Шустрый очнулся, его послали посмотреть «что — там». Откровенно труся, но не решаясь ослушаться, придворный отправился в «санузел» и постояв там, в темноте, сообщил, что все в порядке.

— Повернись налево, сын мой. — Сказал брат Хаймерик. — Да не туда. В обратную сторону. Проведи рукой по стене. Проведи не бойся. Там должен быть выступ. Нашел?! Теперь сделай что-нибудь.

— Что, высокопреподобный? — Замогильным голосом отозвался Шустрый из полумрака.

— Ну, пошевели его как-нибудь. Подвигай.

Когда в отхожем чулане вспыхнул свет. Все подскочили. Только Эльза Терезия осталась сидеть на месте. Она подавилась куском телятины. Две камер-дамы, кинулись спасать кормилицу. Когда мать-графиню откачали, граф и брат Хаймерик снова занялись электрическими экспериментами.

Клаус Шустрый показал, что и как он двигал. В процессе свет снова погас. На этот раз паники не было. Все только немного подергались, но остались стоять на месте. В ходе последовавших далее опытов, выяснилось, что штука щелкает. Подается под пальцами, щелкает и свет гаснет. Потом опять на нее надавишь — щелкнет и свет загорается.

Францисканец снова помолился и сказал:

— Там кто-то сидит?

— Кто?! — Вытаращил глаза фон Хундевайд.

— Тот, кто крутит ручку.

Глаза графа и его камергера стали еще круглее.

— Он там крутит ручку и получается электричество. Мне брат Виллегард показывал, на примере. Только он сам крутил. А там не иначе бес сидит и крутит.

— А, как он туда залез? И, где помещается? — Задал вытекающий вопрос Клаус Шустрый.

Брат Хаймерик, назидательно указывая пальцем в небо, прочитал короткую лекцию о нечистой силе. Из сказанного вытекало, что бесы могут, как угодно, изменять свое обличье. Могут прикидываться, кем угодно, могут увеличиваться и могут уменьшаться, до размеров желудя.

Шустрый подергал выступ на стене.

— Тут кругом — щели! — Радостно сказал он. — Эта штука неплотно сидит. Если ее подковырнуть, можно посмотреть, чего — там.

Пока камергер ворошил вещи графа, в поисках кинжала, «который сам ложил», монах прочитал: «Per signum crucis de inimicis nostris libera nos, Deus noster. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen», против бесов.

Подступив с кинжалом к выступу, Шустрый осторожничая сказал:

— Только если там, кто сидит, вы ваше высокопреподобие сами его хватайте. У вас — сан.

— Ты не рассуждай. Давай подковыривай. — Прикрикнул на него граф. — Святой брат разберется, что — к чему.

Шустрый подковырнул и выступ с треском отлетел и упал на пол. В стене образовалась дырка. Все трое по очереди заглянули туда.

— Никого нет. — Констатировали в один голос граф и прислужник.

— Только веревочки какие-то. — Добавил Шустрый, заглянув в дырку, еще раз.

— Должен кто-то быть. — Настаивал брат Хаймерик. — Кто-то ведь крутит ручку! Просто маскируется нечистый.

Для лучшего обзора, он залез на ночной горшок, намертво прикрепленный к полу, самолично заглянул в дырку и начал дергать за веревочки.

Из дырки полыхнуло таким адским пламенем, что монаха отбросило к противоположной стене. Он приземлился между рукомойником и бадьей и лежал тихо, словно мертвый. Свет же погас не только в чулане, но и в светильниках комнаты.

По замку прокатился гул недовольных голосов, в коридоре забегали люди. В дверь покоев графа беспардонно затарабанили.

— Войдите! — Хрипло выкрикнул оторопелый фон Хундевайд

Вошедший камер-юнкер полным достоинства взглядом оглядел помещение. У столика камеристки, в очередной раз, приводили в чувство Эльзу Терезию. Граф был похож на Арлекина. Одна половина лица у него была белая как дорогое полотно, другая — почернела от копоти.

Юнкер потянул носом, довольно ухмыльнулся, сволочь такая, и спросил:

— Может вашему сиятельству, что-нибудь требуется? Не прислать ли еще вина? А, может — лекаря?

Последующие события явились верхом пренебрежения к высокородному семейству Хундевайдов и напоминали плохой сон.

Сначала в его апартаменты сбежались сановники. Все наперебой спрашивали: не пострадал ли государь. После, последовали визиты многочисленных придворных бургграфа. Первым заявился обер-церемонимейстер с лекарем. Они принесли свечи, и озарив чулан божественным светом вынесли оттуда брата Хаймерика. Лейб-медик графа, судя по роже — бывший палач, констатировал, что монах жив и скоро отойдет.

— Может, все-таки — в город? К доктору? — Спросил обер-церемонимейстер.

Приезжие удивились. Оказывается в городе не один лекарь, а целых два!

— Отойдет. — Сказал лейб-медик и занялся графиней-матерью, вид которой свидетельствовал о тяжелых душевных травмах.

Соли и притирания Гуго Суходольный отменил, а вместо этого прописал Эльзе Терезии настойку валерианы, и порошки. По порошку, три раза, в день. За снадобьями тут же послали и после настойки целебного корня на щеках вдовствующей графини появился румянец.

Вообще апартаменты графа превратились в заезжий двор. Туда-сюда сновала челядь, толпились сановники. Придворные бургграфа Конрада обязательно заглядывали в дырку. При этом они снисходительно хмыкали и весело переглядывались. Всем своим видом принимающая сторона демонстрировала: «С дураков, какой спрос?»

Продолжалось это, пока граф, вскипев, не попросил оставить его в покое и не выставил всех вон.

Но на этом череда унижений не закончилась. Маршал графа Карл Чистый, наложил кучу в закоулочке двора, был пойман на месте преступления обер-егерьмейстером бургграфа Францем Плотным и вступил с ним в перепалку. Перепалка переросла в рукоприкладство. В завязавшейся схватке победу одержал подданный бургграфа. У Чистого мало того что расшатались два зуба, так вдобавок ко всему он был припечатан лицом в фекалии. Подоспевшая к месту драки дворня бургграфа, не удовлетворенная исходом инцидента, в придачу нагрузила фекалиями шапку Чистого и водрузила ему на голову. Вслед за этим последовали переговоры между высокими представителями враждующих сторон. Канцлер-юстицинарий бургграфа, на все претензии выдвинутые в адрес Франца Плотного, заявил, что тот действовал в рамках закона и последних распоряжений его светлости Конрада фон Шаффурта. Клос фон Гансграбен прямо заявил гофмаршалу графа, что Карл Чистый, можно сказать, отделался легким испугом. Бургграф дал четко и ясно понять, что всякого, кто будет гадить у него во дворе, будет вешать на бастионе, перед окнами замка. Поэтому канцлер-юстицинарий просит четко и ясно донести до свиты графа простейшую мысль: кто насрет у бургграфа под окнами будет висеть у него перед воротами. В качестве жеста доброй воли, он, канцлер-юстицинарий приставит на время к подданным графа двух камер-пажей, которые проведут подробный инструктаж о правилах пользования бытовыми удобствами в замке.