Бесплатный фрагмент - Фридрих Великий. Неизвестный король

Об авторе

Бельский Максим Александрович родился в 1970 году в Минске, с 1991 года проживает в Иерусалиме. Закончил с отличием Открытый университет Израиля по специальности «история и социология».

Фридрих Великий. Неизвестный король

Эта книга — ревизия старых догм; тщательное и бескомпромиссное в исторической правде исследование истинной, без прикрас исторической действительности на основании документов и свидетельств очевидцев о неизвестном для большинства современных людей, выдающемся короле Пруссии Фридрихе Великом, монархе, пользовавшимся невероятным авторитетом у современников, от простого народа, людей науки, учёных, до правящих династий европейских стран и даже отцов американской демократии — Франклина, Адамса, Джефферсона; о несчастном в личной жизни человеке; прославленном полководце, чьи сражения вошли в анналы военного искусства, делившем с солдатами все превратности войны и превратившем свою страну в цветущий сад, а Берлин в «Афины на Шпрее»; выдающемся политике и государственном деятеле, великом и веротерпимом реформаторе, во многом опередившим своё время, решительно искоренявшим сутяжество и религиозный фанатизм. Великий монарх — прекрасный музыкант, поэт и композитор, высоко ценил и поощрял развитие наук и искусств, философии и культуры, архитектуры и музыки. «В своем образовании он достиг такого уровня, что мог на равных общаться с самыми выдающимися учеными, философами и людьми искусства». В книгу включены выдержки из писем и трудов Фридриха Великого, исторические параллели и справки, повествующие об истинной сущности известных и великих людей и событий XVIII века, главы о белых пятнах истории, с неохотой разглашаемых до настоящего времени; свежий взгляд на эпоху Просвещения, на резкий контраст личности Фридриха II с прожигающими жизнь королями сопредельных с Пруссией стран и их алчными фаворитами, на колоссальную разницу между отсталыми европейскими странами XVIII века и Пруссией; на результаты дальновидной просветительской деятельности короля, НЕ принятой в прочих государствах, что привело Европу к трагедии французской революции и наполеоновским войнам; развенчивание мифов о падении Бастилии, подробное освещение событий французской революции 1789 года, когда ради для воплощения «великих идей» философов — просветителей в жизнь кровь гильотинируемых текла бурным потоком и были заложены основы террористической практики всех революций; в книге содержится широкомасштабный взгляд на переплетение судеб и правителей европейских держав XVIII века; детали и подробности основных сражений Семилетней войны; сравнительный анализ английской, французской, американской революций, жизней Фридриха II и его жестокого отца — Фридриха Вильгельма I — тирана и деспота, главы о парке Сан-Суси в Потсдаме, который «словно ожидает возвращения своего венценосного властелина в поношенном сюртуке с флейтой в руке».

Содержание

Предисловие

Глава I. Фридрих II и нацисты

Глава II. Фридрих II — фальшивомонетчик

Глава III. Отец и сын

Глава IV. «Ultima ratio Regis»

Глава V. Информация к размышлению

Глава VI. Франция, Россия, Австрия и Пруссия перед Семилетней войной

Глава VII. Семилетняя война

Глава VIII. Второе чудо Бранденбургского дома

Глава IX. Мир

Глава X. Потсдам

Глава XI. Просветители?

Глава XII. Эпоха Разума

Глава XIII. Как это могло произойти?

Глава XIV. Является ли Фридрих лишь фигурой для лучшего маркетинга прусских музеев?

Заключение.

Бонус — Приложения

Друзья Фридриха

Противники Фридриха

Музыканты на службе у короля

Европа в XVIII веке

Читая мемуары маркграфини Байройтской

Эпизод из посещения Берлина Петром Великим

Женщины, которые пользовались уважением Фридриха

Аксель фон Мардефельд. Записка о важнейших персонах при дворе русском

О ссоре Фридриха с Вольтером

Из записок камергер фон Пёльница о визите Петра Великого в Берлин

Реляция С. Ф. Апраксина императрице Елизавете Петровне о сражении при Гросс-Егерсдорфе

Вместо предисловия

Несколько лет тому назад я закончил работу над книгой о Фридрихе Великом, удовлетворённо полагая о том, что сумел в доступной форме изложить все свои идеи и больше добавить к этому нечего. Я не знаю, как мыслят другие авторы, но у меня лично основным критерием для оценки того или иного произведения является то, насколько интересно либо неинтересно читать. То, что я написал, лично мне кажется интересным и увлекательным. Отзывы от читателей были в основном положительными, а тех, кто написал отрицательные рецензии, я сумел убедить в том, что они просто неверно поняли суть дела.

Однако время не стоит на месте. Вскоре после публикации я с удивлением обнаружил, что высказанные мной идеи оказали нулевое воздействие на восприятие выдающейся личности короля Фридриха Великого, по крайней мере со стороны авторов, пишущих на историческую тему. Все как писали про него, словно насмотревшись пропагандистских фильмов гитлеровского рейха, так и продолжают в том же духе.

Из всех прочих наиболее неприятно меня поразил Григорий Шалвович Чхартишвили, который под псевдонимом Борис Акунин после интереснейших приключенческих романов он вдруг взял и написал целую серию книг под громким названием «История Российского государства». Мне печально это заявить, но этот замечательный писатель написал не историю, а подогнал всю российскую историю под один им придуманный тезис, в который он слепо уверовал и который проповедует с почти религиозным рвением. Выглядит этот тезис примерно так: российское государство до сих пор сохраняет ордынскую структуру и управляется также, как это было в Золотой Орде, то есть из юрты Великого Хана. По его мнению, эта структура предполагает собой несколько компонентов, которые являются константами российской государственности: жесткая вертикаль власти, в свое время созданная Чингисханом, когда вся страна управляется по одному принципу: начальник, начальник тумена — десятитысячник, начальник сотни, начальник десятка. Никаких других источников власти не предполагается.

Что тут сказать… Добровольная эмиграция Акунина из РФ и его жесткая критика власти вызывает уважение четко высказанной гражданской позицией. Но это неприятие режима Путина вольно или невольно подтолкнуло писателя доказать свою правоту путём искажения исторических фактов. Сколько стрел было пущено в сторону экс-министра культуры РФ Владимира Ростиславовича Мединского за его откровенную пропаганду и манипулирование историческими фактами (сам Акунин в своё время про него говорил: «мифы пусть Мединский сочиняет»! ). А сегодня Акунин стал заниматься примерно тем же, что и Мединский, только с другого полюса.

Я не буду приводить конкретных примеров некомпетентного подхода писателя в описании тех или иных исторических событий, поскольку и так уже вышло немало критических статей по этому поводу. Выскажу лишь своё мнение по поводу предмета моего исследования, подвергнув анализу лишь те отрывки из его книги, в которых речь идёт о короле Пруссии Фридрихе Великом.

Собственно, никаких новых мыслей Акунин не высказывает, а лишь повторяет невероятное нагромождение взаимоисключающих утверждений, которые в своё время выдвинул другой популярный автор — В. Пикуль. Его труды печатались в СССР невообразимыми в наше время массовыми тиражами, десятками миллионов экземпляров. В своём творчестве Пикуль не обошел стороной и личность Фридриха Великого. Зловещий образ короля-агрессора предстает перед нами в романах «Пером и шпагой» и «Фаворит». Если в «Фаворите» королю отведена лишь эпизодическая роль, этакого битого русским оружием злого гения в отставке с отравленным кинжалом за пазухой, то в романе «Пером и шпагой» Фридрих Великий является одним из главных героев. Точнее антигероев, поскольку он и его приближенные представляют собой настоящее сборище тёмных сил, которые только и мечтают, как нарушить мирное существование европейцев и ввергнуть их в ад кровопролитной войны. Пикуль прямо пишет о том, что Россия для Фридриха является врагом номер один и если бы государыня Елизавета не опередила злодея, то он со своей армией непременно вторгся бы в мирные русские земли. И тогда Отечественная война произошла бы не в 1812 году, а уже в 1756! Ну и так далее, он развивает эту тему, высасывая из пальца всё новые и новые курьёзные измышления, чтобы убедить читателя в том, что король Фридрих Великий был так назвал, поскольку являлся великим злодеем и агрессором.

Только вот Пикуль вовсе не претендовал на роль серьёзного историка, он был автором многочисленных художественных произведений. Этот жанр оставлял автору широчайший простор для реализации собственной фантазии. Сам Акунин написал, например, «Шпионский роман», где красочно изложил свою версию того, отчего СССР оказался абсолютно не готов к нападению гитлеровской Германии. Сам жанр этого произведения не предполагает никаких претензий к автору, поскольку очевидно, что это увлекательный приключенческий роман, полёт фантазии.

«История Российского государства» — иное дело. Это, на мой взгляд, замах на «Историю Государства Российского» Николая Карамзина, задуманный, как самый массовый проект автора. И вот что из этого вышло, судите сами.

Цитата:

«…среди множества мелких княжеств существовали три довольно больших государства: самое близкое к Вене — Бавария, самое зажиточное — Саксония и самое военизированное — Пруссия. Баварский и саксонский курфюрсты оба возжелали занять освободившийся императорский престол и для начала объединились, но первую роль в германском альянсе взяла на себя Пруссия, где только что воцарился Фридрих II, энергичный, изворотливый, воинственный и склонный к авантюрам. В последующие десятилетия он будет главным возмутителем европейского спокойствия».

Право же, с первым утверждением не поспоришь, от Вены до Мюнхена чуть ближе, чем до Дрездена или Берлина. Хорошо бы ещё понять, что именно это доказывает, к чему это было сказано? У Соловьева, например, всё сказано с предельной точностью: это были сильнейшие из германских государств. Не совсем ясно также, куда из списка противников Австрии выпали другие противники Австрии — Испания, которая также не осталась в стороне от конфликта? А также король Сардинский Карл Эммануил III?

Первым против Марии Терезии, действительно, весьма решительно выступил правитель Баварии, но вовсе не потому, что его владения были расположены недалеко от австрийской столицы, а просто он уже давно конкурировал по своему влиянию с императором. Именно он — Карл VII Альбрехт (1697 — 1745), курфюст Баварии, сын Максимилиана II Эммануила из династии Виттельсбах, курфюрста баварского и Терезы Кунегунды Собеской (1676—1730), дочери польского короля Яна III (спасителя Вены и победителя турок в битве на Каленберге) и оказался самым недовольным, силой оружия пытаясь добиться своего. Его отец был наместником Испанских Нидерландов. В 1704 году Бавария была завоёвана австрийским императором Иосифом I, юный наследник баварского престола был отправлен в плен, где вырос и получил воспитание, достойное своего высокого титула. Свободу он получил лишь по Раштаттскому миру в 1714 году. А уже в 1717 году молодой Карл Альбрехт командовал баварской дивизией на войне с турками, отличился при взятии Белграда и в 1722 году женился на Марии Амалии, младшей дочери императора Иосифа I!

В 1726 году принц Карл Альбрехт взошёл на трон и под именем Карл VII Альбрехта получил титул курфюрста Священной Римской империи и герцога Баварии.

В 1731 году Карл Альбрехт решительно отказался признавать Прагматическую санкцию 1713 года. Не возражая в теории против изменения престолонаследия по женской линии, на практике он резко выступил против, поскольку резонно полагал, что его жена имеет больше намного больше прав на австрийский престол, чем Мария Терезия.

Совершенно неуместное в данном контексте библейское слово «возжелали» и обсуждать не будем, а сосредоточимся на смысле: баварский и саксонский правители захотели стать императорами. Это разумное желание, которое имело вполне логичное обоснование, учитывая тот момент, что согласно давно установившейся традиции женщина не могла стать императором Священной империи. Но как в этой связи быть с утверждением о том, что первую роль в этом антиавстрийском альянсе взяла на себя Пруссия? Кто назначил главным двадцативосьмилетнего короля Фридриха? И почему он характеризуется Акуниным как «энергичный (допустим, но если бы он был пассивным, это сделало бы его лучше?), изворотливый, воинственный и склонный к авантюрам»? Почему именно он будет главным возмутителем европейского спокойствия? Всё это не более чем голословные утверждения, вероятно Акунин просто не знает, что, ещё будучи наследным принцем, в 1739 году Фридрих написал книгу «Антимакиавелли, или Испытание принца», которая содержала опровержение постулатов Н. Макиавелли (1469—1527) в его книге «Государь». Главной мыслью книги было то, что монарх должен вести ясную политику, полезную своей стране, а не быть просто коварным интриганом. И дело здесь не столько в морали, сколько в том, что государь, позволяющий себе быть мошенником, — это неподходящий руководитель для своего государства. Принц Фридрих на страницах своей книги утверждает о том, с XVI века прошло много времени, и идеи Макиавелли устарели, сейчас, и сейчас, по его мнению, наиболее важен гуманизм, а главная задача государя — это защита законности и правопорядка в своей стране. Многим идеям, изложенным в «Антимакиавелли», король оставался верен до конца своей жизни. В 1777 году Фридрих записал в своем «Опыте о формах правления и обязанностях государей»: «Король вовсе не самовластен, он только первый слуга (le premier cerviteur) государства. Государь обязан поступать добросовестно, мудро и бескорыстно, — вести себя так, как если бы был обязан в любую минуту дать отчет согражданам о своем управлении». И это не были только красивые слова, за ними стояли вполне конкретные дела! Обычно король просыпался в пять часов утра и немедленно принимался за работу: разбирал государственные бумаги и писал резолюции. Повсюду он старался сохранять строгий порядок, чтобы у народа было скорое и неподкупное правосудие; регулярно объезжал провинции своего королевства и лично наблюдал за исполнением постановлений. Как только Фридрих II взошел на престол, он сразу же стал заботиться о том, чтобы поставить народ в известность обо всех своих поступках, сделать общеизвестной государственную деятельность. В свою очередь и сам монарх хотел знать, что народ думает о нем. Король отчетливо осознавал важность грамотной работы с общественностью. Например, староста деревни, через которую проезжала карета короля, обязан был встречать его верхом при въезде в селение и сопровождать всю дорогу, по пути подробно рассказывая Фридриху о положении дел во вверенном ему хозяйстве. Одним из первых указов Фридриха Великого стал закон о сельских школах, в котором он писал, что «невежество деревенских жителей есть величайшее зло». И сделал вывод: обучение детей — дело обязательное, за это отвечают родители, опекуны и помещики. Все иностранцы, побывавшие в Пруссии, были весьма высокого мнения о королевском дворе. «Можно по справедливости назвать прусский двор школой вежливости, — писал один путешественник. — Там господствует такая простота в обращении, что совершенно забываешь о различии рангов и сословий». Что можно сказать про автора, который даёт такому человеку характеристику «…изворотливый, воинственный и склонный к авантюрам»?

Цитата: «Молодому королю досталась от отца Фридриха-Вильгельма (1713–1740) большая и сильная армия, на содержание которой тратилась львиная доля бюджета. Искушение воспользоваться этим оружием для обогащения за счет ослабевшей Австрии было слишком велико».

Это портрет главаря бандитской шайки, а не короля. Только сел на трон и сразу же сколотил вокруг себя банду из таких же коронованных авантюристов? Но, если его коллеги по разбою ставили перед собой цель ещё более возвысится, то он наоборот, чтобы уронить королевское достоинство, устроив войну исключительно ради обогащения за счет якобы ослабевшей Австрии. Не совсем понятно и то, когда именно Австрия, сильнейшее государство тех лет, имевшая под ружьем около 150 000 солдат и обладавшая огромными резервами, успела ослабеть?! Великая Австрия включала в себя, кроме территории собственно Австрии, Чехию, Венгрию, Трансильванию, часть Италии, испанские Нидерланды! Настоящий король Фридрих (а не комический вымышленный злодей Фридрих из произведений Пикуля и Акунина) был истинным рыцарем, к тому же весьма родовитым, его королевское происхождение и позволяло ему по праву отпрыска древнейшей королевской династии Европы считать Силезию своей территорией, которая должна принадлежать ему по праву рождения. В те времена древность рода имела огромное значение, вот он и потребовал удовлетворить древние права своего королевского дома на силезские герцогства. Документы двухсотлетней давности свидетельствовали о том, что хозяин княжеств Лигниц, Бриг и Волау, герцог Фридрих II, завещал в 1537 году свои владения курфюрсту бранденбургскому Иоахиму II «Гектору», причем этот договор был скреплен брачными узами их детей. Герцог, передавая эти земли Иоахиму II, ссылался на моравского короля Владислава, который документом от 1498 года дал согласие завещать свои владения кому угодно. А в 1546 году император Фердинанд I Габсбург — это завещание отменил, поскольку был сильнее и не желал делиться землей ни с кем. Его сын, император Фердинанд II, окончательно отобрал в 1621 году права на княжество Егерндорф у герцога Иоганна Георга Гогенцоллерна, наказав его, таким образом, за поддержку протестантов. Вот про эти документы и вспомнил Фридрих II. Он предложил военный и политический союз Марии Терезии, владетельнице огромных территорий в обмен на уже упомянутые силезские провинции Егерсдорф, Лигниц, Бриг и Волау. Это была не слишком высокая цена, поскольку если бы Мария Терезия согласилась с этим предложением, то никаких войн не было бы, объединённая австро-прусская армия могла бы легко одолеть любого противника. Муж Марии Терезии без проблем стал бы императором, а она без всяких усилий утвердилась бы на троне. Но Мария Терезия даже и не стала это обсуждать, поскольку считала Фридриха не более, чем своим зарвавшимся вассалом и выскочкой, а главное, ничтожным человеком, которого ещё совсем недавно король-отец подвергал беспрецедентным унижениям и даже побоям. В результате такого подхода она ввергла Европу в бесконечную череду кровопролитных войн. Если уж быть до конца объективным, то нельзя не отметить, что это именно Мария Терезия явилась главной возмутительницей европейского спокойствия, никак не король Фридрих. Правда, воевал он хорошо, лично командуя войсками и неоднократно разбивая в сражениях многочисленные армии своих противников. А Австрия в результате «мудрого» правления своей королевы навсегда утратила всю территорию Силезии.

Цитата: «К сложившемуся антиавстрийскому союзу, разумеется, присоединилась и Франция».

Почему это — разумеется? Какие к этому были предпосылки?

Вероятно, нужно было написать: Франция жаждала реванша за неудачную войну за Испанское наследство, в результате которой к Австрии были присоединены Испанские Нидерланды, Неаполь, Милан, Президии в Тоскане и Сардиния.

Цитата: «Пока другие готовились к войне, прусский король ударил первым (так он будет всегда действовать и в дальнейшем)».

Когда это — «всегда»? Всего и было две войны, за Австрийское наследство (точнее, в двух эпизодах той войны, получивших название Первой и Второй Силезских войн) и Семилетняя, и в обоих случаях у короля просто не оставалось выбора, кроме как упредить неизбежное нападение противника. Что же касается тактики, то это верно, прусские войска прославились именно своей ошеломляющей стремительностью.

Цитата: «В октябре 1740 года скончался император Карл VI, а уже в декабре пруссаки оккупировали австрийскую Силезию».

Это звучит прекрасно, мол, предтеча нацистов Фридрих оккупировал несчастную Силезию, поправ прусским солдатским сапогом свободу её несчастных жителей. Но при рассмотрении можно заметить, что претензии Пруссии на часть силезских земель имели место задолго до конфликта, которого легко можно было избежать путём относительно небольших уступок.

А вот как осуществлялась «оккупация»: 7 ноября 1741 года Фридрих Великий принял торжественную присягу от жителей Силезии, взойдя на её престол. По традиции жители Силезии подарили своему новому правителю бочку золота, но Фридрих решительно отказался от этого подарка: «Эта страна слишком пострадала от войны, чтоб я мог принять от нее такую жертву. Напротив, я сам помогу народу в его нуждах, чтобы он не имел причины роптать на перемену правительства». Об этом написал не какой-нибудь придворный лизоблюд бранденбургского двора, а Фёдор Алексеевич Кони, мемуарист и прославленный автор монографии «История Фридриха Великого».

Своим указом прусский король разрешил крестьянам Силезии не платить податные налоги и приказал им выдать хлеб на посев. А также распорядился выдать беднейшим семействам деньги. Многим силезским дворянам он пожаловал новые чины и звания. Здесь в полной мере проявилась его толерантность: католикам была дарована полная свобода в богослужении по римскому обряду. Ничего подобного в сопредельных католических государствах не было, даже никакого подобия веротерпимости. Напротив, протестантов жестоко преследовали, они десятками тысяч бежали в Пруссию, ища убежища. Целые кварталы Берлина были заселены французскими гугенотами.

Цитата: «В следующем 1741 году удары посыпались на Австрию со всех сторон».

Вовсе нет, с главным противником — Турцией — сохранялся прочный мир. Ведь всего несколько лет тому назад закончилась очередная австро-турецкая война 1737–39 гг., когда Австрия поначалу заняла ряд районов Боснии, Сербии, Валахии, но затем -в июле 1739 года — потерпела серьёзное поражение под Белградом и вернула Османской империи все территории, занятые ею в 1737, а также Банат, Северную Сербию с Белградом. Но после этого наступил продолжительного мира, очередная война вспыхнула лишь в 1788 году!

Цитата: «Сначала их разбил в сражении Фридрих II, оказавшийся ещё и выдающимся полководцем; затем начали наступление французы и баварцы; саксонцы вошли в Богемию; осенью к альянсу присоединилась Испания, зарившаяся на итальянские владения Габсбургов. Баварский курфюрст был избран императором под именем Карла VII. Казалось, Австрия обречена, ничто не спасет ее от сокрушительного разгрома.

Но тут обнаружилось, что 24-летняя Мария-Терезия, которую никто всерьез не воспринимал, — правительница умная и сильная. Она заключила с пруссаками тайное перемирие и направила все свои силы против французов, баварцев и саксонцев, повсюду их тесня. Тогда Фридрих Прусский разорвал перемирие, снова перешел в наступление, опять разбил австрийцев и подобрался к самой Вене».

В этом отрывке вновь утрачена причинно-следственная связь, поскольку совершенно не ясно, зачем Фридрих после блистательных побед сначала заключил перемирие с австрийцами, а затем это перемирие нарушил. Если ничего не знать о настоящих исторических событиях, то согласно увлекательным писаниям Акунина, у читателя может сложиться неверное впечатление, что Фридрих был не только воинственным авантюристом, но и законченным маразматиком, вся политика которого определялась запущенной душевной болезнью. Стилистика у автора тоже страдает изъянами, например, он информирует читателей о том, что прусский король «подобрался». Незадолго до этого он получил от Акунина дополнительную характеристику «изворотливый». Как подколодный змей, вероятно.

Цитата: «Австрия во второй раз очутилась на пороге краха — и Мария-Терезия вновь вывернулась».

Согласно стилистике Акунина выходит, что и австрийская императрица тоже была из семейства земноводных?

Цитата: «Она заключила с Пруссией сепаратный мир, пожертвовав Силезией, но освободив себе руки для дальнейшей борьбы».

Возникает неизбежный вопрос: что мешало этой правительнице пожертвовать намного меньшими территориями и избежать войны несколько раньше?

Цитата: «Видя, что Австрия чрезвычайно усилилась и побеждает, прусский король забеспокоился, не отберут ли у него Силезию обратно». До этого Акунин пишет, что Австрия находилась на грани падения, а теперь оказалась, что она не только выстояла, но и «чрезвычайно усилилась и побеждает»!

Как такое возможно в столь ничтожный срок?! Между тем было бы справедливым отметить, что Австрия в те годы была одной из сверхдержав, которая располагала огромными ресурсами и резервами.

И опять у читателя может создаться впечатление, что Фридрих был психопатом. «Забеспокоился», словно припадочный — и снова отправил свои полки в атаку!

Цитата: «Он сызнова сыграл на опережение: без объявления войны напал на австрийцев и нанес им несколько поражений подряд. Марии-Терезии пришлось подписать мир, уже окончательно закрепивший Силезию за прусским королевством. Взамен Фридрих признал Франца императором».

Что произошло с великолепным стилистом? Он словно издевается над самим собой, употребляя такие просторечия, как «сызнова». По теме: быть может для всех этих хаотично изложенных событий существует хоть какое-то разумное объяснение? Ведь невольно создаётся впечатление, что речь идёт не о сложной европейской политике XVIII века, а о пожаре в дурдоме. Это не изложение исторических событий, а спутанный рассказ плохо прочитавшего домашнее задание школьника.

Блистательные победы Пруссии на поле брани вынудили Австрию пойти на переговоры, закончившиеся заключением мира. Австрия вторично уступила Фридриху II Силезию в потомственное владение. До момента воцарения Фридриха II в Вене относились к прусским королям, как к своим вассалам, в табеле о рангах империи числящимися обер-камергерами Священной Римской империи, не более того. Теперь же, когда Австрия подписала тяжелый и унизительный для себя мир, все изменилось. Собственно, было бы правильным сказать, что это была война за независимость Пруссии от Австрии. Пруссия после этого вышла из войны и вступила в мирный период, продолжавшийся с 1745 по 1756 год, который был нарушен противниками Фридриха Великого, втянувших его в изнурительную оборонительную войну.

Но Акунин не успокаивается, для него тот факт, что Пруссия вышла из войны несущественен. Между тем после выхода из войны Пруссии Война за Австрийское наследство не закончилась, а напротив, продолжалась с новой силой! 29–31 декабря 1745 года английский флот атаковал Дюнкерк и тем самым сорвал подготовку высадки французского десанта на Британские острова. Это привело к тому, что сын Якова III претендента на английский престол, поднявший Якобинское восстание в Шотландии. Не получив обещанной помощи от французов, принц Чарльз Эдвард Стюарт (Bonnie Prince Charlie) был разбит английской армией 27 апреля 1746 года при Куллодене. Австро-савойские войска нанесли 16 июня поражение объединённой франко-испанской армии при Пьяченце и очистили от неприятеля всю Северную Италию. В это время в Австрийских Нидерландах Мориц Саксонский 20 февраля 1746 года взял штурмом Брюссель и продолжил одерживать победы — 11 октября 1746 года при Року и 2 июля 1747 при Лауфельде. За пределами Европы также продолжалась война, Индии войска французского генерал-губернатора Дюплекса захватили 25 сентября 1746 года принадлежавший англичанам Мадрас. Постепенно положение Франции, оставшейся без поддержки победоносных прусских армий, всё время ухудшалось. Австро-савойские войска нависли над французским Провансом, а английский флот практически парализовал торговлю Испании и Франции с их колониями в Америке. 2 июня 1746 Австрия заключила союзный договор с Россией и уже в январе 1748 русская армия двинулась к Рейну. Это явилось той соломинкой, которая сломала шею верблюду — Франция была вынуждена 18 октября 1748 года подписать Аахенский мир. Таким образом совершенно очевидно, что вовсе не Пруссия была нарушителем европейского спокойствия. Но зато это совершенно не понятно Акунину.

Цитата: «Но в конце концов имперская целесообразность все же возобладала. Одолев Шетарди и Лестока, французских агентов влияния, Бестужев выстроил свою „систему“ сдерживания Фридриха Прусского, который всех очень пугал непредсказуемостью и напористостью. В 1746 году Петербург и Вена подписали оборонительный договор, направленный прежде всего против Пруссии. Хоть Пруссия в это время уже не воевала…»

Странно, что он не упомянул курфюршества Баварию и Саксонию, которые, как он утверждал, угрожали самому существованию Австрии. Между тем эти государства фактически были разгромлены и постепенно превратились во второстепенные. Но вернёмся к анализу прочитанного у Акунина. Налицо непонимание причинно-следственной связи и откровенная логическая нестыковка. Прежде всего, что такое «имперская целесообразность»? Несколько раньше Акунин поясняет: «с точки зрения национального благоденствия, мирная политика была прекрасна; с точки зрения имперских интересов — не очень. Россия теряла международное влияние и вес». Другими словами, с его точки зрения «имперская целесообразность» — это бесконечная экспансия, война без видимых причин и захват чужих территорий. Елизавета Петровна не желала воевать, но потом, очевидно, взялась за ум, поскольку имперская целесообразность возобладала! Напугал, мол, её Фридрих своей «непредсказуемостью и напористостью». Неплохо было бы после подобного утверждения привести пример того, в чем именно выражались эти «непредсказуемость и напористость»? У кого именно она наблюдалась, у Пруссии или у России с её «имперской целесообразностью»?

И, словно в насмешку над самим собой Акунин пишет: «Пруссия в это время уже не воевала, но в 1746 году Австрия и Россия подписали договор, направленный прежде всего против Пруссии».

Можно понять резон Австрии, но неплохо было бы написать и про интерес России в подобном союзе. Ни единым словом Акунин не обмолвился и о том, что до этого Пруссия и Россия были союзниками благодаря дипломатическим усилиям М. И. Воронцова (граф Воронцов — бывший паж императрицы Елизаветы, один из активнейших участников переворота 25 ноября 1741 года был женат на двоюродной сестре Елизаветы, графине Анне Карловне Скавронской). Между Россией и Пруссией был подписан союзный договор в марте 1743 года! В этом договоре прямо указывалось, что Фридрих II — правитель Силезии, Глаца, Юлиха и Берга. Кроме признания за прусским королем прав на эти владения, заключался также и военный союз. В случае войны государства обязались помогать друг другу войсками! «Посылаемое вспоможение войском» согласно договору, составляло 3 тысячи человек пехоты и 2 тысячи человек конницы. Страны провозгласили о проведении единой политике в Курляндии и Польше. Это уже потом политика России резко изменилась. Но Акунин не пишет почему это произошло. Скорее всего он думает, что причина столь резкого поворота лишь одна — «имперская целесообразность». Разумеется, он ошибается, но какая разница?

Цитата: «„Бестужевская система“ была обоснована в главном своем тезисе: опасливом отношении к Пруссии. Король Фридрих действительно вынашивал планы превращения своего королевства в империю, которая соберет вокруг себя всю Германию и станет первой державой Европы. (Этот проект осуществится век спустя, а в ХХ столетии приведет к двум мировым войнам.)»

В этом месте после подобного утверждения неплохо было бы привести неопровержимые доказательства того, как именно непредсказуемый, напористый и воинственный король Фридрих Второй вынашивал свои зловещие планы превращения Пруссию в новую Македонию, а себя — во властителя необъятной империи. Иначе всё написанное превратится в трудночитаемую бездоказательную демагогию. Какие именно документы существуют, что можно предъявить читателю в качестве убедительного аргумента относительно того, как именно Фридрих Великий вынашивал планы превращения своего королевства в Рейх? Мне такие документы неизвестны, но, быть может, у Акунина есть копии тайных планов этого изворотливого и воинственного змея, которому мерещились лавры Александра Великого?

Я лишь скромно замечу, что ещё в 1752 году в «Первом политическом завещании» Фридрих II писал:

«…Что касается России, то глубинных причин, способных породить вражду между этой империей и Пруссией, не было, но Пруссия должна постоянно следить за ситуацией на своих восточных границах. Потенциально Россия будет представлять большую угрозу. Войны с нею следует избегать — она располагает войсками, состоящими из беспощадных татар и калмыков, которые жгут и разоряют все на своем пути. Для сдерживания России Пруссия нуждается в защищенной восточной границе, достаточном влиянии в Польше, чтобы иметь реальный оборонительный рубеж по Висле…»

И опять, словно задаваясь целью осмеять самого себя, Акунин неожиданно меняет на 180 градусов направление своих мыслей и справедливо пишет об основных (но далеко не всех) причинах Семилетней войны:

Цитата: «Истоки конфликта находились очень далеко от России — в Северной Америке, где французские интересы столкнулись с британскими. Стычки между колонистами обеих держав и их индейскими союзниками до того обострились, что в мае 1756 года Англия объявила Франции войну».

Далее, к сожалению, опять следуют ничем не подкреплённые инсинуации, мол, Фридрих желал захватить владения Англии на континенте — Ганновер:

Цитата: «Для того чтобы решиться на такой шаг, Англии требовалось прикрыть свои немецкие владения от французского вторжения, и британские дипломаты разыграли смелую комбинацию. Чем платить большие деньги русским за защиту от Фридриха, не дешевле ли и надежнее договориться с самим Фридрихом? Предложение было сделано и с удовольствием принято. Пруссия объявила себя гарантом безопасности Ганновера.

Единственное, в чем сходились обе придворные партии — во враждебном отношении к королю Фридриху. И с этого момента Россия резко меняет свою дипломатическую стратегию: раз мирное сдерживание не сработало, нужно готовиться к войне. Империя на то и империя, чтобы отстаивать свои интересы при помощи оружия».

Какие интересы? В чём конкретно они заключались? Ну, пожалуйста, назовите хотя бы один пример, чтобы можно было понять — в чём тут дело?

Вовсе не в мае, а ещё 16 января 1756 года Великобритания подписала с Пруссией так называемую Вестминстерскую конвенцию. Второй пункт этой конвенции гласил: «Если же вопреки всем ожиданиям и в нарушение мира… любая иностранная держава предпримет вторжение в Германию, две договаривающиеся стороны объединят свои усилия для наказания этих нарушителей и сохранения спокойствия в Германии согласно договору». Ганновер, так называемое «девятое курфюршество» Священной империи, находившееся на западе Германии, был связан с Англией династической унией, после того как ганноверский курфюрст Георг в 1714 году вступил на английский престол под именем Георга I. Ганновер англичане действительно хотели защитить — от враждебной Франции. А Акунин пишет о том, что «…чем платить большие деньги русским за защиту от Фридриха, не дешевле ли и надежнее договориться с самим Фридрихом?», о какой здесь вообще защите идёт речь?! Любопытно, что Акунин сам до этого пишет о том, что отношения между Англией и Францией накалились до предела, но при этом заявляет о том, что это от Пруссии надо защищать Ганновер! Если бы дела обстояли так, как это описывает Акунин, то что же мешало Фридриху уже давным-давно захватить Ганновер? Собирался напасть и захватить (никаких доказательств этому нет и быть не может), но потом Англия ему предложила союз, и он вот так запросто согласился? Ради чего?

И вот, наконец, Акунин доходит до полного разоблачения… самого себя.

Цитата: «Из сочинений некоторых отечественных историков может сложиться впечатление, что в 1756 году „скоропостижный“ Фридрих („великим“ его тогда еще не называли) (и это тоже неверно, Фридриха уже давно именовали именно так, ещё со времён войны за Австрийское наследство — М.Б.) ни с того ни с сего развязал агрессивную войну против своих соседей. С одной стороны, так и было — он ударил первым. С другой стороны, прусский король прав, когда пишет в своих мемуарах, что ему не оставили иного выхода. Фридрих пока не стремился к дальнейшей экспансии, он желал лишь удержать захваченную Силезию, благодаря которой его королевство стало в полтора раза больше и в два с половиной раза населеннее. С трех сторон окруженный враждебными странами — Австрией, Россией, Саксонией, а теперь еще и Францией, — он остро чувствовал уязвимость своего положения. Прусская армия была хороша, но по размеру втрое уступала объединенным силам противника, да и сражаться ей пришлось бы сразу на нескольких театрах. На английскую поддержку надеяться не приходилось — островная держава была сильна флотом, но не сухопутными войсками».

Итак, Фридрих уже одиннадцать лет не воевал, и не стремился воевать («пока не стремился к дальнейшей экспансии»). Как это понять — пока? Ему уже было сорок шесть лет, сколько ещё он должен был ждать, чтобы наконец воплотить свои зловещие замыслы и создать империю а ля Александр Македонский?

Цитата: «Все эти небыстрые, но зловещие приготовления, конечно, отслеживались Фридрихом, который называл зарождающийся антипрусский альянс „Союзом трех шлюх“ (Metzen), имея в виду Елизавету, Марию Терезию и маркизу де Помпадур, фаворитку Людовика XV, которая в значительной степени определяла французскую политику».

Даже этот момент Акунин умудрился исказить. Скандально известный австрийский писатель Леопольд фон Захер-Мазох (Leopold Ritter von Sacher-Masoch 1836 — 1895) в своём романе про Елизавету Петровну пишет, что король окрестил новоиспеченный альянс трех держав «союзом трех котильонов» (то есть трех нижних юбок «Les troix Cotillons»). Марию Терезию он отныне величал не иначе как «Котильоном первым», Елизавету — вторым, а «Помпадуршу» (то есть маркизу де Помпадур), соответственно, третьим. Было ли так на самом деле, неизвестно, но после Семилетней войны Фридрих в Сан-Суси построил Новый дворец, посвященный победе страны в Семилетней войне, причем со свойственным ему непередаваемым сарказмом назвал его «Фанфарон». На куполе дворца стоят три грации, несущие корону. Очевидно, что это символизирует его победу над тремя ненавистницами: Марией Терезией, Елизаветой Петровной и маркизой де Помпадур.

Маркизу де Помпадур Фридрих Великий действительно глубоко презирал. Елизавету Петровну был не в состоянии понять, он мыслил логически, а она правила, руководствуясь лишь эмоциями и своей подозрительностью, своими страхами. Что же касается Марии Терезии, то у Фридриха II не было ни малейшего повода для того, чтобы насмехаться над ней, поскольку он уже имел великолепную возможность оценить её железную волю и холодный государственный ум во время войны за австрийское наследство. Да и в течение одиннадцати лет мира с Пруссией она не только рожала детей своему мужу, но и не выпускала из рук поводьев управления государством. Она много и упорно работала, энергично проводила реформы в стране, удвоила свою и без того огромную армию.

Мария Терезия так и не смогла снести усиления Пруссии, которая стала проводить независимую от Вены политику, поэтому при выборе кандидатуры канцлера она сделала выбор в пользу Венцеля-Антонина Кауница. Именно благодаря его стараниям тайно была образована антипрусская коалиция — «коалиция Кауница», в которую первоначально вошли Австрия, Франция и Россия, а затем к ним присоединились Саксония и Швеция. Вскоре к коалиции примкнули почти все немецкие княжества, входившие в управляемую Габсбургами Священную Римскую империю. В 1755 году в Вене был заключен тайный пакт, по которому страны-участницы обязались напасть на Фридриха.

Цитата: «Однако шутки шутками, но перспектива войны на всех направлениях сильно тревожила короля, и он решил опередить неприятелей, чтобы, по крайней мере, сократить число потенциальных фронтов.

Сначала он все же попробовал избежать столкновения, задав через своего посла прямой вопрос императрице австрийской: зачем она перемещает войска к границе и не собирается ли напасть на Пруссию? Когда же австрийцы ответили, что слухи об антипрусском союзе ошибочны, Фридрих, зная, что это ложь, перешел к действиям.

Как обычно, он не озаботился объявлением войны. «При обычном течении дел не надобно удаляться от этих формальностей, — напишет он впоследствии, оправдывая свою нерыцарственность, — однако нельзя подчиняться им в случаях чрезвычайных, где нерешительность и медленность могут все погубить и где можно спастись только быстротою и силой».

Победа досталась англо-прусской коалиции, причем в первую очередь Англии, потому что Фридрих всего только — ценой огромных потерь и полного разорения — сумел сохранить за собой Силезию, Британия же присоединила обширнейшие колонии в Америке и Индии. Собственно говоря, именно Семилетняя война превратила островное государство в настоящую мировую империю.

Россия, потеряв сто тридцать восемь тысяч солдат, никаких территорий не обрела, но все же, как ни странно, главная цель войны была ею достигнута: истощенная Пруссия временно оставила имперские амбиции и уже не представляла опасности для больших соседей (только для маленьких).

Места для новой империи в Европе пока не хватило. Эти времена настанут позже».

Неужели??

Однако по попробуем разобраться в этом нагромождении слов.

Для начала нужно отметить, что Австрия после заключения тайного союза с Францией и Россией начала лихорадочно вооружаться. Фридрих дважды сделал дипломатический запрос в Вену: сначала для выяснения целей столь стремительного вооружения (может быть Турция опять готовит нападение?), а затем более прямолинейно — по поводу того, гарантирован ли он в текущем и будущем году от нападения Австрии. Оба раза он получал уклончивые и даже язвительные ответы. Кроме того, король высоко ценил и развивал службу разведки: «Зная всегда и заблаговременно намерения противника, можно заручиться превосходством сил даже при численно слабейшей армии». Поэтому рано или поздно, но достоверная информация к нему поступала. Из этой информации стало совершенно ясно, что союзники вскоре нападут на него и разгромят объединенными усилиями. Уже после войны король, глубоко сожалея о погибших, тем не менее, написал такие строки: «Закон мудрости велит предпочитать меньшее зло большему, браться за верное и оставлять неизвестное. Благоразумно поступает государь, когда предпринимает наступательную войну, пока выбор между оливой и лавровым венком еще в его власти. Все войны, прямая цель которых отразить несправедливых завоевателей, сохранить святость прав народных, обеспечить общую свободу и спастись от притязаний и насилия властолюбцев; все эти войны, говорю я, вполне согласны с чувством справедливости. Государи, которые их ведут, неповинны в пролитой крови; они действуют по необходимости, и в этих случаях война меньшее зло, чем мир». Осознав, что потерпел поражение на дипломатическом поприще и его враги при любом развитии событий нападут на него (доказательства были абсолютны), Фридрих II начал действовать решительно и быстро, пытаясь исправить то, что ещё можно исправить. «Нет другого спасения, как предупредить врага; если моё нападение будет удачно, то этот страшный заговор исчезнет как дым; как скоро главная участница (то есть Австрия — М. Б.) так будет снесена, что не будет в состоянии вести войну в будущем году, то вся тяжесть падет на союзников, которые, конечно, не согласятся нести её». Фридрих II решил не дожидаться выступления союзных армий, а атаковать самому. Подготовка к войне его армии происходила скрытно и в бешеном темпе. В 1756 году прусские войска с ошеломляющей скоростью и внезапностью обрушились на Саксонию. Прусская армия была больше числом и сильнее, поэтому саксонцы не решались вступить с ней в открытое сражение и, дожидаясь подкрепления со стороны Австрии и других союзников, встали лагерем в долине между Пирной и Кенигштейном, естественное положение которой (долины) делало её почти неприступной. Фридрих тем временем стремительным штурмом занял столицу Дрезден и объявил, что Саксония временно поступает под его управление. Король конфисковал все денежные средства в государстве и все запасы оружия и снаряжения в государственных арсеналах. В странах антипрусской коалиции поднялся страшный шум, Фридриха объявили разбойником и агрессором, который нуждается в примерном наказании. Однако недаром Фридрих действовал столь быстро и решительно: в его руки попал государственный архив дрезденского двора, который не успели вывезти и спрятать. На его основе прусский министр Герцберг составил знаменитый Memoire raisonne, меморандум, который содержал тексты подлинных документов, разоблачающих вероломные и агрессивные планы России, Австрии, Швеции, Саксонии и Франции в отношении Пруссии. Это вызвало некоторое замешательство в Европе, чем Фридрих II снова воспользовался. Блокированная саксонская армия вскоре сдалась на милость победителя, Фридрих овладел всей Саксонией и тут же обложил её налогами в свою пользу, а свою армию пополнил пленными саксонскими солдатами. Однако ожидаемого мира опубликование разоблачительных документов не принесло, напротив, разъяренные противники Фридриха II с возросшей яростью набросились на него со всех сторон. Война разгорелась в полную силу.

Действительно, настоящую победу в Семилетней войне одержала Великобритания, поскольку французские войска были разгромлены в Европе, Квебеке, Индии, французский флот потоплен у берегов Испании. Великобритания завоевала у Франции Канаду и прочие территории в Северной Америке, будущую жемчужину Британской империи Индию, а также захватила Австралию. Однако английская экономика также дышала на ладан: к 1763 году государственный долг Англии составлял 40 миллионов фунтов, никогда прежде расходы на войну не достигали столь огромной цифры!

Относительно великих побед русского оружия в Семилетней войне. Я бы хотел привести отрывок из барона Архенгольца, где он описывает состояние русских солдат из корпуса Чернышева, которые после воцарения на троне Петра III в самый разгар войны внезапно стали союзниками пруссаков: «Голодные солдаты, завидя прусских офицеров, указывали на рот, пожимая плечами, а многие из них тайком бегали в прусский лагерь просить хлеба, и если им давал кто-нибудь из состраданья, то они бросались в ноги своим благодетелям, чтобы показать им свою благодарность, и скорее уходили со своей добычей». Странное поведение для победителей…

Относительно того, насколько Пруссия вышла из войны ослабевшей… Слава, добытая на полях сражений, превратила Пруссию в страну равную по мощи Австрии. В 1772 году он, фактически, принудил Россию разделить Польшу на три части, что вошло в историю, как Первый раздел Речи Посполитой. Важно отметить, что ВСЯ Польша и так фактически принадлежала России, но она была ослаблена войной с Турцией, голодом и неумелым руководством Екатерины Великой (свой титул она получила за многочисленные захваты сопредельных земель) и не могла противиться воле Фридриха. Австрия также получила свою долю пирога. Польшу разделили, энциклопедия доводит до нашего сведения, что прусские приобретения составили 36 тыс. км² и 580 тыс. жителей. Фридрих после присоединения проявил большую заботу о благосостоянии своих новых польских подданных. Прежде всего он озаботился их образованием: пригласил школьных учителей католического вероисповедания. Согласно его указанию прусские кронпринцы были обязаны изучать польский язык. Но всё это детали.

Резюме. Очень не хотелось подвергать критике прекрасного человека и замечательного писателя, хотя он и заслужил. Надеюсь, что он пересмотрит и заново отредактирует свою «Историю Российского государства». Подобные проекты требуют терпения и аккуратности.

Хотите узнать больше? Желаете разбираться в европейской истории середины XVIII века? Читайте эту книгу!

Писатель Людвиг Райнер попытался дать свой ответ на вопрос: почему короля Фридриха Второго Прусского стали называть Великим?

«In den langen Jahrtausenden der Geschichte finden wir nur drei Herrscher, welche von den Völkern der Erde mit diesem Titel ausgezeichnet werden. Zwei von ihnen ragen durch den Umfang ihrer Reiche und ihrer Eroberungen weit über alle Staatslenker hinaus: Alexander und Karl. Der Dritte aber war Regent eines winzigen Staates <…> ein Mann, der jenen Ehrentitel nur dem unerhörten Einsatz seiner eigenen Person verdankt…»

«На протяжении тысячелетий истории мы находим только трёх властителей, которых народы земли наградили этим титулом. Двое из них выделялись размерами своих империй и захватами территорий сравнительно с другими государственными деятелями: Александр и Карл. Третьим правителем был правитель крохотного государства <…> человек, который обязан своему почётному титулу только лишь благодаря невероятному умению использовать свой собственный потенциал…»

Такая характеристика кажется мне великолепной, но явно недостаточной, поэтому цель этой книги — дать расширенный ответ на тот же вопрос.

Глава I

Фридрих II и нацисты

Heute spielt er in den Lehrplänen keine große Rolle mehr.

Peter Lautzas, Vorsitzender des Verbandes der Geschichtslehrer Deutschlands

Сегодня он (Фридрих Великий) больше не играет в учебных программах большой роли.

Петер Лауцас, председатель союза учителей истории Германии. Из интервью журналисту Хансу-Герману Котте (Hans-Hermann Kotte)

1.

Выдающаяся личность прусского короля Фридриха Великого вызывала восхищение у многих знаменитых людей, однако в числе его почитателей, к величайшему сожалению, оказался и Адольф Гитлер, из-за чего в ГДР Фридриха II объявили тираном, предтечей милитаризма и реакционером, который не принес своему народу ничего, кроме горя и несчастья. Карл Маркс, чьи труды, как известно, заменили коммунистам Священное Писание, также не мог не дать характеристику Фридриху Великому. В своей статье «Подвиги Гогенцоллернов» он написал о Фридрихе II так: «Творец патриархального деспотизма, друг просвещения с помощью розги». Поэтому неудивительно, что в ГДР, где свято чтили заветы классиков коммунистической идеологии, он был посмертно «репрессирован»: коммунисты запрещали даже упоминать имя и великие свершения этого короля. Кроме того, руководители ГДР задним числом назначили Старого Фрица виновным и за поражение в двух мировых войнах, поскольку якобы именно он создал агрессивную и ориентированную на завоевания Пруссию. Что, следовательно, по их мнению, в конце концов и привело к краху Германии. Дело, порой, доходило до нелепых курьёзов. Например, бронзовую статую короля, один из самых знаменитых памятников Берлина, гордо красовавшуюся с 13 мая 1851 года на бульваре Унтер-ден-Линден (на Opernplatz, сегодня — Bebelplatz, площадь Бебеля), отправили в «изгнание» — перевезли в Потсдам, в парк Сан-Суси, где она и простояла до 1980 года, поскольку не годилась в качестве образца для подражания в «первом рабоче-крестьянском государстве на немецкой земле».

И это еще был счастливый исход, ибо шеф СЕПГ Берлина Пауль Фернер санкционировал уничтожение памятника, лишь вмешательство в последнюю минуту тогдашнего министра культуры ГДР Ханса Бенцина спасло это произведение искусства от переплавки.

Официальной резиденции прусских королей — поврежденному во время войны Берлинскому замку — повезло значительно меньше. Этот дворец был объявлен символом прусского абсолютизма и милитаризма, поэтому после войны его не стали реставрировать, а вместо этого допустили туда советских кинематографистов для проведения в 1949 году весьма реалистичных съемок первого цветного советского фильма «Падение Берлина». После окончания масштабных съёмок этого прославляющего государственный и полководческий «гений» Сталина фильма, в основание замка заложили тринадцать тонн взрывчатки, взорвали и окончательно разрушили.

Впрочем, такова была общепринятая практика в странах коммунистического блока: убирать с глаз долой либо вообще разрушать памятники людям, деяния которых казались вредными коммунистическим лидерам, и на их месте водружать своих идолов. В знаменитом романе-антиутопии «1984» Джорджа Оруэлла его главный герой, Уинстон Смит, работает в «Министерстве Правды», в отделе документации, где занимается тем, что вносит изменения в документы, которые содержат факты, противоречащие партийной пропаганде на текущий момент. Фантазия Оруэлла материализовалась в ГДР: историческая правда без колебаний была принесена в жертву идеологии. «Старого короля» стали изображать чуть ли не предтечей фюрера, тираном и душителем свободы, а созданное им государство — мрачным царством-казармой, символом бездушного милитаризма и махрового шовинизма, антиподом всего либерального. То есть произошел своеобразный откат назад, в недавнее нацистское прошлое, когда Старого Фрица изображали точно так же, но только со знаком плюс, а не минус. Впрочем, под конец существования ГДР произошел ещё один смехотворный поворот на 180 градусов в отношении коммунистов ГДР к Фридриху II: в 1987 году, к юбилею Берлина, лидер СЕПГ Эрих Хонеккер поведал ошеломленной публике, что, оказывается, Фридрих Великий был первым социалистом Германии!

2

Гитлеровский Третий рейх в ещё большей степени, чем ГДР, грешил тем, что подменял правду идеологическими мифами. Историк Христофер Кларк пишет: «Die nationalsozialistische Sicht der preußischen Vergangenheit war interessengeleitet, verzerrt und selektiv. Der gesamte Verlauf der preußischen Geschichte wurde dem Paradigma der deutschen Nationalgeschichte unter rassistischen Vorzeichen unterworfen» («Национал-социалистская точка зрения на прусское прошлое порождалась идеологическими интересами, искажёнными и избирательными. Весь ход прусской истории был подчинён парадигме немецкой национальной истории под знаком расизма»). Широко известно, например, что ещё в 1740 году во время церемонии похорон отца Фридриха Великого, короля Пруссии Фридриха Вильгельма I, Рыцарский зал королевского дворца с телом усопшего был задрапирован чёрными полотнищами с вышитыми на них серебряной нитью черепом без нижней части и скрещёнными костями. Именно в память об усопшем «короле-солдате», создателе первоклассной армии в Пруссии, были сформированы первый и второй полк королевских лейб-гусар (то есть состоящих при монархе). Нацистам это понравилось до такой степени, что они добавили данную символику к своим эмблемам. В действительности же на гусарском головном уборе помещалось белое изображение лежащего скелета с песочными часами в руках и девиз на латыни: «Vincere aut mori» («Победить или умереть»).

И лишь позднее эту эмблему заменило изображение черепа со скрещенными костями. А смысл эмблемы был прост: она знаменовала готовность гусар отдать жизнь во имя отечества и короля. В нацистской же геральдике «Мёртвая голова» стала символом устрашения, разрушения, язычества и смерти. В результате прусский дух стал напрямую ассоциироваться с СС. Пропагандистские клише времен Второй мировой войны сохранялись в своем первозданно искаженном виде на протяжении пятидесяти лет, причем не только на коммунистическом востоке Германии, но и в ФРГ! Уже упомянутый мной писатель Людвиг Райнер писал в 1952 году: «Der wirkliche Friedrich war eine verwickelte, durchaus dämonische Natur, vom ersten Tag an verhaßt und vergöttert, einer der verschlagensten und zähesten Staatsmänner, einer der standhaftesten und erfindungsreichsten Feldherrn aller Zeiten» («Настоящий Фридрих был запутанной исторической личностью, с чрезвычайно ярко выраженной демонической природой, с первого же дня правления он был ненавидим и обожествляем, являлся одним из хитрейших и наиболее жестких государственных деятелей и самым изобретательным полководцем всех времен»).

В Западной Германии в 1958 году был опубликован, а затем и экранизирован роман Фрица Вёсса «Hunde, wollt ihr ewig leben?» («Собаки, хотите жить вечно?»), в котором речь идёт о немецких солдатах, отправленных воевать в Сталинград, где они проходят все круги ада — кровавые бои внутри города, массовую гибель товарищей по оружию, холод и голод. Для названия романа автор использовал известное выражение Фридриха Великого, храбреца, никогда не кланявшегося под пулями, который устыдил солдат своей гвардии, дрогнувших в бою. То есть Фриц Вёсс провел прямую параллель между Фридрихом II, отцом своего народа, и нацистскими бонзами, считавшими солдат «пушечным мясом»!

Да и сейчас положение дел ненамного лучше, причём повсеместно, не только в Германии, но и в мировом масштабе. В ФРГ издано множество статей по одной и той же матрице: «Friedrich der Große: Vom Flöte spielenden Schöngeist zum preußischen Tyrannen» («Фридрих Великий: от прекрасного флейтиста к тирану Пруссии»). Зловещий образ Фридриха II занял солидное место даже и в компьютерных играх, где он предстает как злобный и беспощадный завоеватель. Голливуд также внёс свою лепту, в фильме С. Спилберга «Indiana Jones and the Last Crusade» («Индиана Джонс и последний крестовый поход») нацисты устраивают факельные шествия и сжигают книги под музыку «Прусская слава» композитора Иоганна Пифке (Johann Gottfried Piefke, 1815—1884), как будто это нацистский марш! Конечно, на самом деле всё было совсем не так…

3

Действительно, в своих речах Гитлер любил упоминать Фридриха II и распространяться о «деятельности этого светлого гения, которого некогда называли великим, но которого мы ныне должны скорей называть «единственным». Тем не менее избитый стереотип про якобы преклонение Гитлера перед Фридрихом разбивается на части тем фактом, что, начиная с 1934 года и до конца своей жизни Гитлер ни разу не посетил ни одного места, связанного с именем Фридриха Великого!

Лишь однажды, в самом начале своей диктатуры — 1934 году, в «Tag von Potsdam» («день Потсдама»), который они назвали «Tag der nationalen Erneuerung» («днем национального обновления»), Гитлер и нацистские депутаты рейхстага побывали в гарнизонной церкви Потсдама, где покоились останки прусских королей, создавая впечатление преемственности своей власти по отношению к ним, — и всё!

Нацисты со свойственным им цинизмом и пренебрежением к исторической справедливости изображали свое движение как квинтэссенцию прусских традиций, национальное наследие, а Гитлера — как реинкарнацию былого прусского величия, истинно народного лидера. Так, на одной из открыток, выпущенных в марте 1933 года, можно было наблюдать Фридриха II, Бисмарка, Гинденбурга и Гитлера в сопровождении следующей надписи: «Was der König eroberte, der Fürst formte, der Feldmarschall verteidigte, rettete und einigte der Soldat» («Что покорил король, воедино собрал граф и защитил фельдмаршал, то спас и соединил солдат»).

По меткому замечанию русского писателя Юлиана Семёнова, этот младший чин, выкравший генеральские сапоги, благодаря усилиям своей пропагандистской машины стал в один ряд с этими действительно выдающимися личностями. Можно ли придумать более издевательскую насмешку над здравым смыслом? Афоризмы Фридриха, адаптированные под нацистскую идеологию, огромными тиражами печатали в пресловутых «Wochensprüche der NSDAP», недельных чтениях НСДАП (то есть нацистской партии). Его имя использовали для рекламы организации зимней помощи «WHW» (Winterhilfswerk), ведь Фридрих Великий прославился своим милосердием и оказанием широкой помощи неимущим. В сознание простого обывателя вдалбливалась мысль, будто бы Третий рейх и есть воплощение мечты великого короля об идеальном германском государстве. В 1932 году в статье «Пруссия должна снова стать прусской» Геббельс написал, что нацистская партия преследует в обновленном виде те же идеалы, к осуществлению которых стремились Фридрих Вильгельм I, Фридрих II и граф Бисмарк. С 1933 года в Германии стали печатать многочисленные и совершенно искаженные нацистской пропагандой биографии Фридриха II: кроме восхвалений короля, в них постоянно выделялась актуальность его наследия, а также проводилась прямая параллель с нацистским режимом. Причем акцент делался вовсе не на философские и литературные сочинения короля, а на его военные подвиги, боевой опыт и вырванные из контекста цитаты, которые якобы оправдывали агрессивную войну на полное уничтожение, войну тотальную. А ведь это не более чем повторение навета, лживого ярлыка, который навесили на Фридриха Великого его разгромленные враги, который подхватили и стали повторять его мнимые друзья — нацисты: мол, между Фридрихом II и истребительной агрессивной войной нужно поставить знак равенства.

Фридрих II защищал родину и при этом всегда был рядом со своими солдатами. Посылая их на смерть, он и сам мог в любой момент погибнуть, как любой из них. При этом никогда не бахвалился смелостью, а просто скромно считал личную храбрость само собой разумеющимся, прямой обязанностью командующего. Король на войне часто свободно расхаживал вообще один, без свиты и телохранителей, смеясь над опасностью. А Гитлер, совершавший неслыханные по своей жестокости военные преступления и навлекший на свой народ позор, вызвавший гнев и негодование всего мира, именовал себя солдатом, но при этом ни разу не был на фронте. Он практически не вылезал из своего бункера до самого конца войны. Охрана его была огромна, она именовалась «Reichssicherheitsdienst, RSD» («Имперская служба безопасности»). Даже когда исход битвы за Берлин в 1945 году стал очевиден, гибели в бою он предпочёл самоубийство. Более подробно остановимся на этом чуть позднее.

4

Любимец фюрера рейхсминистр А. Шпеер в своих «Воспоминаниях» («Erinnerungen») дал исчерпывающую характеристику своему шефу: «Дилетантство было у Гитлера доминирующим качеством. Он никогда не учился профессионально и всегда оказывался посторонним человеком во всех областях. Как и большинство самоучек, он просто не имел представления о том, что такое специальные знания, профессионализм. Без всякой озабоченности перед любой задачей он смело пробовал то один способ, то другой…»

Напомню, это написал человек, о котором личная секретарша Гитлера Траудль Юнге (Traudl Junge) сказала: «Шпеер, пожалуй, был единственным человеком, к которому Гитлер испытывал какие-то чувства, кого слушал и с кем иногда даже беседовал». Можно лишь поражаться тому, что люди безропотно принимали и терпели абсолютную власть над собой в стране со стороны такой жалкой личности и его банды. Особенно заметно дилетантство диктатора проявлялось в военной области.

Вот что писал о Гитлере генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн (Erich von Manstein, 1887—1973), которого часто именовали неформальным лидером немецкого генералитета времен Второй мировой войны, в своих мемуарах «Verlorene Siege» («Утерянные победы»): «Он хотел походить на Наполеона, который терпел только помощников и исполнителей своей воли; но у него не было ни военных знаний, ни военного гения, какими обладал Наполеон… Остаётся ещё рассказать, как протекали споры между Гитлером и крупными военачальниками, неизбежные при тех взглядах, которых придерживался Гитлер по вопросам военного руководства. В отдельных описаниях подобных дискуссий перед нами предстает беснующийся Гитлер с пеной на губах, а при случае и впивающийся зубами в ковёр. То, что у него были взрывы бешенства, когда он терял всякое самообладание, безусловно, верно… Какая-либо внутренняя связь, тесный контакт между диктатором, фанатиком, думавшим только о своих политических целях и жившим верой в свою „миссию“, и военными руководителями, естественно, не могли установиться. Личное, по-видимому, не интересовало Гитлера вообще. В людях он видел всего-навсего инструменты, призванные служить его политическим целям. Никакие узы дружбы не связывали Гитлера с немецкими солдатами».

Йозеф Геббельс писал о том, что его кумир во время войны открыто восхищался своим врагом, советским диктатором: «Фюрер уже неоднократно говорил мне, что испытывает отвращение к нашему генералитету… Сталину в этом смысле проще — он своих генералов вовремя велел расстрелять, и они ему теперь не могут помешать». Можно ли представить себе, чтобы во время войны Фридрих Великий неоднократно восхищался бы жестоким варварством своих противников и мечтал бы казнить всех своих генералов? Впрочем, разве фюрер только мечтал? Расправа над офицерами, участвовавшими в попытке устранения Гитлера 20 июля 1944 года, была достойна демона из ада, а не человека. «По Германии, в тылу и на фронтах, прокатилась волна арестов, за которой последовали ужасающие пытки, военно-полевые суды и громкие процессы. Приговоры приводились в исполнение по большей части путем медленного удушения жертв рояльными струнами, перекинутыми через крюки для подвески мясных туш. Крюки же брали напрокат в мясных лавках и на скотобойнях. Родственников и друзей обвиняемых тысячами отправляли в концлагеря, где многие из них погибли. С теми немногими, кто приютил у себя скрывавшихся, расправились таким же образом». Всего же до полного разгрома рейха нацисты успели убить около пяти тысяч офицеров и генералов!

И кто после этого посмеет сказать, что у Гитлера было нечто общее с великим королём? С одной стороны — беснующийся фанатик, грызущий ковер, уверовавший в свою исключительность и при этом абсолютно равнодушный к гибели своих солдат и страданиям народа, открыто ненавидящий и при первой возможности с яростью дикаря уничтожающий своих генералов и сожалеющий лишь о том, что не успел их всех перестрелять. А с другой — действительно великий человек, который всю жизнь посвятил своим подданным и трогательно заботился о своих старых офицерах до самой их смерти, справедливо считая их своими боевыми друзьями. Фёдор Алексеевич Кони (1809—1879) писал о последних годах жизни Фридриха Великого: «При короле остался только Джордж Кейт, брат погибшего фельдмаршала, и генерал Фуке. Фридрих, этот мизантроп и язвительный циник, не задумываясь выплескивавший всю желчь характера на любого, кто подворачивался под горячую руку, ужасно носился с этими двумя стариками. Когда у Фуке стал притупляться слух, король выписал ему из Парижа слуховые рожки, а когда его старый приятель начал даже говорить с трудом, изобрел особенную машину, посредством которой, составляя буквы, можно было объясняться, и по несколько часов в день проводил с ним в таком немом разговоре». Старый генерал Фуке (француз-гугенот, получивший убежище в Пруссии) был на 14 лет старше короля, поэтому Фридрих относился к нему с особым почтением и дружбой. Фуке до самой смерти оставался почётным директором военной школы для дворян — рыцарской академии.

Фельдмаршал Манштейн вольно или невольно в нескольких словах вынес приговор вообще всему нацистскому режиму: никакие узы дружбы не связывали партийных НСДАП бонз с немецкими солдатами!

Я бы от себя добавил: и с немецким народом, который стал первой жертвой нацизма, хотя на партайтаге (съезде нацистской партии) заместитель Гитлера Рудольф Гесс (Rudolf Walter Richard Heß, 1894 — 1987) и кричал с пеной у рта, мол: «Партия — это Гитлер; Германия — это Гитлер; а Гитлер — это Германия» («Die Partei ist Hitler; Deutschland ist Hitler; Hitler ist Deutschland»). Ведь этот преступный режим уничтожил не только всех немецких евреев в огне Холокоста, но и около двух миллионов коренных немцев: антифашистов, представителей левых партий, участников движения Сопротивления, христиан, пацифистов, отказывающихся присягать на верность фюреру и… больных немецких детей! А сколько всего немцев было отправлено в концлагеря на «перевоспитание» и там подвергнуто средневековым пыткам и издевательствам? Любое сопротивление режиму немедленно каралось обезглавливанием. В нацистской Германии настоящий «ренессанс» пережила гильотина: за годы диктатуры таким способом, этим топором, было обезглавлено около сорока тысяч человек!

Многим немцам пришлось покинуть родину по политическим причинам. Десятки тысяч немцев нацисты обобрали до нитки и изгнали. 25 августа 1933 года в газете «Deutscher Reichsanzeiger» был напечатан первый список людей, которых лишали немецкого подданства. Всего же таких списков было 359!

За время нацистской диктатуры 39 006 человек были лишены гражданства. Их имущество было конфисковано, а сами они не могли чувствовать себя в безопасности даже за границей. С целью устрашения нацисты вывесили в «Немецком клубе» в Лондоне портреты 33 фигурантов списка с подписью: «Если вы встретитесь с ними — забейте до смерти!». Рудольф Брейтшейд (Rudolf Breitscheid, 1874—1944) — немецкий политик, левый либерал, впоследствии социал-демократ, погибший в концлагере Бухенвальд. Писатели Пауль Томас Манн и его брат Генрих Манн, социал-демократ Отто Вельс (Otto Wels) … адвокаты, журналисты, пацифисты, кинематографисты, театральные критики — все они стали персонами нон-грата в Германии.

Более 250 немецких писателей уехало от «коричневой чумы» со своей родины. Однажды на одном банкете министр образования Третьего рейха Бернхард Руст спросил у великого математика, лауреата премии имени Лобачевского, признанного мирового лидера математиков Давида Гильберта: «Как теперь математика в Гёттингене, после того как она освободилась от еврейского влияния?» Гильберт уныло ответил: «Математика в Гёттингене? Её больше нет» (…das gibt es doch gar nicht mehr).

Великая немецкая актриса Марлен Дитрих (Marie Magdalene Dietrich, 1901—1992), например, не только эмигрировала из Германии, но и публично отклонила все заманчивые и более чем щедрые предложения нацистов о съёмках фильма под эгидой Министерства пропаганды в Третьем рейхе. А в марте 1943 года она прервала актерскую карьеру и в течение трёх лет выступала с концертами перед солдатами союзников в Северной Африке, Италии и Франции, чтобы доказать, что далеко не все немцы — нацисты. Всего за годы войны Дитрих выступила более чем в пятистах представлениях. В 1947—1950 годах её наградили высшим орденом американского военного министерства для гражданских лиц — медалью Свободы, а также двумя французскими орденами Почётного легиона.

5

Кроме того, далеко не всем удалось вовремя бежать из нацистского государства. Известнейший немецкий публицист-антифашист, пацифист и лауреат Нобелевской премии мира 1936 года Карл фон Осецкий (Ossietzky Carl von, 1889–1938), не принадлежавший ни к одной из политических партий, ещё до прихода нацистов к власти писал: «Гитлер — это война, это страшная беда и несчастье для немцев». Он смело разоблачал идеологию нацистов, издевался над их лживой пропагандой, убедительно доказывая, что в основе её лежит лишь демагогия. Карл фон Осецкий был одним из немногих немцев, публично раскритиковаший книгу Гитлера «Майн кампф», как расистскую. В своих статьях он доказывал, что антисемитизм гитлеровцев опасен не только евреям, но и немцам, поскольку необузданная ненависть к евреям толкает Германию на гибельный путь. Особенно яростно он критиковал нацистскую прессу вообще и статьи Геббельса в частности, как рассадник расизма и милитаризма. Немедленно после установления гитлеровской диктатуры он стал жертвой нацистов. Его арестовали и бросили в тюрьму Берлина, после этапировали в концлагерь Зоннебург, а чуть позже — в лагерь Эстервеген-Папенбург. Рабский труд и постоянные издевательства быстро свели его в могилу, несмотря на протесты всего мира. «Лиге борьбы за права человека» совместно с международной организацией писателей «Пен-Клуб» удалось собрать более пятидесяти тысяч подписей с требованием немедленно освободить журналиста, но всё было тщетно. Каторжные работы и нечеловеческие условия содержания осужденных подорвали его здоровье Карл Осецкий скончался от туберкулеза 4 мая 1938 года, вечная ему память.

Можно сказать, с абсолютной уверенностью, что нацистские бонзы никогда не брали в руки даже самые известные книги Фридриха Великого, посвященные военному делу. В своем базисном труде «Главные принципы войны» Фридрих II писал:

«Если война ведется в нейтральной стране, то главное заключается в том, какая из обеих сторон заслужит дружбу и доверие населения. Необходимо сохранять строгую дисциплину…» (Здесь и далее подобным образом мной выделены цитаты самого короля Фридриха Великого — М. Б.)

Далее он пишет о том, что необходимо проявлять веротерпимость на занятых территориях, чтобы мирное население почувствовало разницу между дисциплинированным, проявляющим милосердие прусским войском и армиями союзной коалиции: Австрии, России, Швеции и Франции.

А нацисты проводили в жизнь политику, полностью противоположную этим принципам: войска СС и вермахт запятнали свою честь карательными операциями, а также тем, что творили военные преступления против мирного населения в невиданных масштабах. Всю войну они осуществляли массовые репрессии: казнили евреев, цыган, пленных советских солдат, американских лётчиков, собственных граждан — противников режима и т. д. В Пруссии времен Фридриха Великого вообще не существовало тайной полиции, в то время как при нацистах в полную мощь орудовало всемогущее гестапо! Где же тут общее?

Представляется совершенно невероятным, что нацисты, чья идеология базировалась на заведомо ложных предпосылках, вдруг могли бы изменить самим себе и здраво оценить деятельность Фридриха Великого. Так что они остались верны своим догмам и привычно сфальсифицировали историю, подогнав её под текущие политические задачи. Ведь незадолго до нападения на Польшу Гитлер прямо сказал своим генералам «Всё зависит от меня, от моего существования, от моих талантов как политика. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь будет пользоваться доверием всего немецкого народа в такой же степени, как я, — это факт. Вряд ли когда-либо появится человек, обладающий большей властью, чем я. Значит, сам факт моего существования необычайно важен». На совещании высших офицеров вермахта 23 ноября 1939 года Гитлер заявил: «Я должен сделать выбор между победой и гибелью. Я выбираю победу. Это величайшее историческое решение, которое можно сравнить лишь с решением Фридриха Великого перед первой силезской войной. Пруссия обязана своим возвышением героизму одного человека». Очевидно, офицеры вермахта должны были сделать правильный вывод о том, что грядущим возвышением Великой Германии они обязаны героизму второго великого человека, который сейчас держит перед ними речь. Думаю, что читателю любопытно будет сравнить это жалкое бахвальство человека, больного манией величия, со словами ещё одного именитого фальсификатора истории, правда, не коричневого, а красного цвета. Так вот, Ф. Энгельс писал: «Со времен Фридриха II Пруссия видела в Германии, как и в Польше, территорию для завоеваний, от которой урывают, что возможно, но которой, само собой разумеется, приходится делиться с другими. Раздел Германии при участии иностранных государств и в первую очередь Франции — такова была „германская миссия“ Пруссии, начиная с 1740 года». Интересно, понимал ли Гитлер, что вольно или невольно он не высказал ничего нового, а лишь в очередной раз воспроизвел смехотворный марксистский бред? В XVI — XVIII веках, когда во многих европейских странах уже давным-давно сложилась централизованная власть, в Германии не существовало целого и единого государства, вместо этого на ее территории располагались княжества, курфюршества, герцогства, королевства и маркграфства, которые чисто формально входили в состав «Священной Римской империи германской нации». Ведь Пруссия после Семилетней войны выступала в роли защитника хрупкого имперского порядка и стремилась взять на себя роль гаранта сохранения суверенных прав малых субъектов империи. В 1785 году под руководством Фридриха II был создан немецкий Союз Князей («Fürstenbund») как альтернатива имперским институтам, контролируемым Габсбургской династией. О какой же экспансии может идти речь?

6

И всё же не совсем ясно, зачем нацисты постоянно сравнивали Гитлера с Фридрихом II, какую цель они преследовали кроме создания культа личности своего фюрера? Разгадка, на мой взгляд, чрезвычайно проста. Дело в том, что прусские короли, а затем и императоры Германии доверяли руководство армией своим генералам и Генеральному штабу. А известно, что Фридрих Великий лично руководил своей армией. Вот что привлекло фюрера, который возомнил себя великим полководцем и провозгласил Верховным главнокомандующим, задвинув в тень Генеральный штаб! Бывший ефрейтор Гитлер корчил из себя прямого преемника Фридриха-полководца и приказал изготовить на фарфоровой фабрике близ Мюнхена, специально купленной для этой цели нацистской партией, сто конных статуэток прусского короля, которые он презентовал фельдмаршалам и другим высокопоставленным деятелям Третьего рейха, чтобы воодушевить их на дальнейшие завоевательные походы. Я только могу догадываться, о чём думали эти генералы, получив такой подарок, но вряд ли это добавило баллов в их оценке умственных способностей фюрера. Впрочем, это было лишь одним эпизодом из целого каскада унижений, которым нацистский лидер подверг офицеров. Когда же непродолжительное военное счастье изменило нацистам, то наследие Фридриха они стали использовать в несколько иной плоскости — ради оправдания своих авантюр и неудач, трагедий и катастроф. Генерал-полковник Г. Гудериан вспоминал об одном совещании у Гитлера зимой 1944/45 года: «Гитлер указал на картину фон Графа, на которой был изображен прусский король, после чего произнес: „Этот портрет всегда вселяет в меня новые силы, когда тревожные сводки с фронтов начинают угнетать меня. Посмотрите на властный взор его голубых глаз, на этот огромный лоб. Вот это голова!“ Затем мы начали беседу о государственном и полководческом таланте великого короля, которого Гитлер ставил выше всех и на которого он хотел бы походить. Но, к сожалению, его способности не соответствовали его желанию». К слову, портрет Фридриха был единственной картиной в бункере Гитлера. Как тут не вспомнить знаменитый исторический фильм тех лет «Der große König» («Великий король»), вышедший на широкий экран в 1942 году, когда нацистский рейх всё ещё находился в зените своих побед и завоеваний. Это был фильм с претензией на историческую достоверность, а по своей сути злой карикатурой на настоящие события. Он лишь пропагандировал идеи национал-социализма, чего министр пропаганды Третьего рейха Геббельс и не скрывал. Вот что он записал в своем дневнике: «Мы живём во время, когда нам как никогда необходим дух Фридриха Великого. Напряжением последних сил мы должны справиться с трудностями, которые обрушились на нас. Если мы окажемся сильнее их, то они укрепят наше национальное единство. Ещё раз подтверждаются слова Ницше: то, что не убивает нас, делает нас сильнее».

В том же самом году в радиообращении, которое было приурочено ко дню рождения Гитлера, он произнес следующие слова: «В этом фильме была предпринята попытка показать неповторимый облик великого прусского короля. Этот фильм не пытается ниспровергнуть его с постамента истории, не пытается показать монарха как героя анекдотов. В ленте он показан как реальный исторический персонаж, как человек, который жил и действовал в своё время. Здесь придается значение не традиционному историческому описанию, а изображению человеческой сущности политического и военного гения, который ценен для нас сегодня, так как он смог преодолеть свои поражения, что стало для него очередной победой. Великий прусский король предстаёт перед нами как сражающийся титан, обреченный на семь лет страданий». Основная идея фильма такова: король был столь же одинок среди изменников из знати и генералов, как и фюрер, он также воевал против всего мира и смог получить поддержку лишь со стороны простого народа. Фридрих II в одной из сцен фильма говорит: «Тот, кто сомневается в победе, является государственным изменником». Причем говорит это на классическом немецком языке, поскольку нацистская цензура заставила полностью переозвучить все те сцены, в которых Фридрих говорил либо на французском языке, либо на берлинском диалекте, хотя всем очевидно, что это абсолютно неверно с исторической точки зрения. Мало того, что его бабушка, Доротея Брауншвейг-Люнебург-Целльская (Sophie Dorothea von Braunschweig-Lüneburg-Celle), принцесса Альденская была француженка, но ведь он говорил про самого себя так: «Ich mache Ihnen streitig, ein besserer Franzose zu sein als derzeit ich» («Я держу пари, что я француз лучше любого француза»).

А в финале фильма король не принимает ликование знати и презрительно бросает им прямо в лицо нелепое обвинение: «Вы так часто меня предавали, мои генералы!» Позвольте, но это же слова не Фридриха II, а Гитлера! Фридрих Великий не особенно жаловал своих министров, это правда, но никогда в жизни он не упрекал их в предательстве. А что же касается генералов, то к ним он до конца жизни относился как к своим боевым товарищам и высоко их ценил. Приведу несколько примеров, иллюстрирующих отношение фюрера к своим военным. Адъютант плененного в Сталинграде фельдмаршала Паулюса полковник Адам писал: «Необузданное властолюбие и вечный страх диктатора оказаться оттеснённым на второй план или быть как-либо ущемлённым, бесспорно, способствовали тому, что он относился к генералам старой школы подозрительно». Если себя он ставил на один уровень с самыми великими полководцами прошлого, то по отношению к генералам вермахта снисходителен не был: «Кругозор моих фельдмаршалов — размером с унитазную крышку». Личный фотограф фюрера Хайнц Гофман вспоминал, что однажды за ужином в FHQ «Wolfsschanze» (главной ставке фюрера «Волчье логово») он дико кричал: «Мои офицеры — кучка мятежников и трусов. Я больше не допущу их в свой ближний круг…» При прощании со своим личным пилотом Хансом Бауром фюрер с горечью сказал: «На моем могильном камне нужно было бы высечь: «Он стал жертвой собственных генералов». И подобных воспоминаний великое множество!

К сожалению, в создании искаженного имиджа короля Фридриха II принимали участие и некоторые представители вермахта. Так, в 1941 году, накануне дня рождения Гитлера, газета «Völkischer Beobachter» («Народный обозреватель») напечатала статью генерал-фельдмаршала Рейхенау (Walter von Reichenau, 1884—1942) под названием «Полководец», в которой он в худших традициях лизоблюдства приводил высосанные из пальца исторические параллели между своим бесноватым кумиром и Фридрихом II, который был и королем, и полководцем. И чем хуже становилось положение зарвавшегося авантюриста и кровавого палача Гитлера на фронтах, тем всё активнее пропаганда Третьего рейха сравнивала его с великим королем, выражая уверенность в том, что немцы — так же как это было в Семилетнюю войну — после самых страшных поражений выйдут победителями из войны с русскими. Граф Шверин фон Крозиг записал в своем дневнике рассказ Геббельса о том, как он пытался поднять настроение фюреру, приводя ему выдержку из «Истории Фридриха Великого» Карлейля: «Во время Семилетней войны бывали такие „чёрные периоды“, когда одна плохая весть едва не обгоняла другую». Великий король, — говорил Геббельс, — как и Гитлер, носил с собой ампулу с ядом, который можно было принять в любой момент. Его русский противник доставлял ему ужасные неприятности, но король среди всех невзгод не забывал обмениваться письмами с маркизом д'Аргенсоном, содержавшими образцы высокого красноречия и благородного мужества. Гитлера явно вдохновляли цитаты из этих писем, которые с благоговением в голосе читал ему его министр пропаганды. Так, в августе 1944 года Гитлер заявил: «При всех обстоятельствах мы будем вести эту борьбу до тех пор, пока, как сказал Фридрих Великий, кто-либо из наших проклятых врагов устанет бороться долее». Словом, он требовал от людей сражаться до последнего, принуждая расплачиваться жизнью и кровью за свои ошибки и чудовищные преступления в надежде на чудесное избавление. Ю. Семёнов в своем романе «Семнадцать мгновений весны» назвал это «алогизмом логики»: «Введение карточной системы? В этом виноваты Кремль, Черчилль и евреи. Отступили под Москвой? В этом виновата русская зима. Разбиты по Сталинградом? В этом повинны изменники генералы. Разрушены Эссен, Гамбург и Киль? В этом виноват вандал Рузвельт, идущий на поводу у американской плутократии». Нацисты являлись временщиками, которые дорвались до власти и упивались ей, а великий король действительно жил ради своей страны.

Гитлер любил разглядывать ладони других людей. У него была огромная книга в роскошном переплете, где были собраны рисунки ладоней всех великих людей прошлого. Гитлер любил показывать эту книгу своим гостям и особо гордился тем, что рисунок его ладоней очень похож на рисунок ладоней Фридриха Великого — так что и ему, быть может, повезёт с блеском выйти из войны, несмотря на отчаянное положение, как и великому королю! Не повезло…

7

В своем воспаленном воображении Гитлер, вероятно, рассматривал отца Фридриха Великого — Фридриха Вильгельма I (Friedrich Wilhelm I, 1688—1740) на фоне собственной «борьбы» против жестокого отца Алоиза Шикльгрубера. Очевидно, именно это и стало основной причиной того, что Фридриха Великого, а вовсе не его отца Гитлер вывел на передний план в национал-социалистской пропаганде. Ведь если попытаться рассуждать так, как это делали нацистские бонзы, то именно отец Старого Фрица в гораздо большей степени подходил на роль предтечи национал-социалистов.

Он был невероятно жесток, вероятно, садистские наклонности развились у него с детства. Когда он ещё был подростком, то его родная мать (!!!), королева Софья Шарлотта, так написала о нём: «Молодой человек, казавшийся мне лишь непоседливым и вспыльчивым, сегодня проявил признаки жестокости, причиной которой может быть только очень злое сердце». Фридрих Вильгельм I был чистокровным пруссаком с характером, который в Третьем рейхе именовали бы нордическим. Он был хорошим семьянином: всю свою жизнь был верен жене, у них родилось 14 детей! Правда, при этом он был настоящим деспотом по отношению к своей супруге, Софии Доротее, единственной законнорожденной дочери английского короля Георга I, поскольку, по его мнению, «женщин надо держать в повиновении, иначе они начинают вить веревки из своих мужей». Король-отец был весьма прост в общении, причем предпочитал рубленый армейский лексикон и не стеснялся ненормативной лексики. Именно он являлся создателем первоклассной армии, был весьма экономен и умерен в расходах, вошел в историю под прозвищем «король-солдат» и «фельдфебель Европы».

А ещё он чисто по-плебейски презирал гуманитарную учёность и уважал исключительно практические знания. Досуг его тоже не отличался большим разнообразием, всё больше он забавлялся дворцовой потехой — медвежьими боями, игрой в нарды, выступлениями канатных плясунов, пил пиво, курил трубку и устраивал бесконечные парады войск. Как-то раз от нечего делать он приказал задержать нескольких проходивших по улице дам, затем всучил им в руки веники и заставил мести плац. Не были защищены от его произвола и женщины высокого происхождения. Если король замечал их праздно прогуливающимися по улицам города, то в ход шла палка, не знающая пощады и снисхождения к слабому полу: «Честная женщина сидит дома и занимается хозяйством, а не шляется по улицам!» Такая строгость, граничащая с безумием, наводила страх на горожан: когда его величество выходил на прогулку, все разбегались от него в разные стороны, словно от тигра, вырвавшегося из клетки. Однажды на берлинской улице какой-то прохожий, завидев короля, пустился бежать от него что было сил. Фридрих Вильгельм I велел немедленно поймать его и доставить к нему. «Зачем ты бежал от меня, бездельник?» — грозно спросил он у схваченного беглеца. «Я испугался, ваше величество», — отвечал тот. Король принялся бить его палкой, приговаривая: «Ты должен любить меня, любить, любить, а не пугаться, бездельник!» Любимыми его выражениями были: «Я не терплю возражений!» и «Не рассуждать!». Телесные наказания он применял по отношению к собственной семье, к придворным, в канцеляриях, в штабах. Известен случай, когда он избил даже священника, который имел несчастье засмотреться на парад: король, не помня себя от гнева, гнал его палкой до самых ворот церкви! Но и дома горожане не могли чувствовать себя в безопасности: если до короля доносились крики мужа и жены, ругавшихся у себя дома, он немедленно вторгался в их квартиру и мирил их при помощи палки. Он уменьшил жалованье служащим в пять раз и во столько же увеличил налоги, которые теперь распространялись в равной мере на всех жителей страны, не минуя никого, даже обнищавших крестьян. Впрочем, дело не всегда заканчивалось одной лишь поркой. Во всю мощь применялась и смертная казнь, причем у аристократов шанс попасть на плаху был не меньше, чем у простолюдинов: например, в 1731 году за растрату государственных денег повешен один из высших государственных чиновников по имени фон Шлюбхут. Солдат, крепостных крестьян, мануфактурных рабочих, канцелярских служащих, школьников при нем пороли жестоко и систематически. При этом короле телесное наказание почиталось единственной и наиболее надежной мерой общественного воспитания и исправления, порка гарантировала в его глазах процветание страны. Дисциплина в армии поддерживалась тем же способом — солдат порой забивали насмерть палками за ничтожные проступки. Читая воспоминания об этом короле, просто невозможно вообразить его без окровавленной палки, которой он регулярно избивал и калечил своих подданных.

В 1731 году ему вдруг пришло в голову, что в столице слишком много старых зданий. Недолго думая, он распорядился, чтобы его солдаты немедленно снесли все старые здания в городе, чтобы на их месте возвести новые. При этом судьба людей, лишённых крова, его совершенно не волновала.

Был у него при дворе и свой своеобразный шут по имени Гундлинг. Он сильно отличался от остроумных шутов при других дворах, скорее напоминая не Шико при дворе Генриха III, столь живописно изображённого мальчика для битья из «Принца и нищего» Марка Твена. Поначалу он действительно был учёным человеком и пытался читать королю научные статьи. Но делал это настолько потешно, что король умирал со смеху, для продолжения потехи заставлял Гундлинга пить вино в больших количествах. Когда же он пьянел, то становился настолько потешным, что король и его министры оглушительно смеялись до коликов. Специально для Гундлинга король даже придумал особый мундир, а также снабдил его огромным деревянным камергерским ключом. Этот мундир был увешан орденами с изображениями быков, ослов и обезьян — это веселило короля.

Вот что доставляло невыразимое удовольствие королю: однажды королевская компания положила в постель к несчастному шуту медведя и закрыла обоих в комнате, откуда всю ночь доносились рычание и душераздирающие крики Гундлинга. (Очевидно, что А. С. Пушкин при написании «Дубровского» использовал этот сюжет из настоящей хроники прусского двора.) Как-то зимой в Вустерхаузене Фридрих Вильгельм I повелел вытащить шута на один из трех мостиков надо рвом и спускать его через перила на канате до тех пор, пока тот не пробил телом лед и не ушел по шею в воду. Король при этом чуть не падал со смеху, велел изобразить эту сцену на картинах и затем развесить их во дворцах Берлина и Потсдама. Коллегой шута был некто Давид Фасман, получивший от короля звание профессора. Гундлинг же был пожалован баронским титулом. И они забавляли короля тем, что напивались до полусмерти, начинали лупить друг дружку, а потом более сильный профессор сдирал с барона штаны и ставил горячую сковородку ему на задницу. За эти выдающиеся заслуги 18 марта 1711 года Прусская академия наук избрала Гундлинга своим действительным членом. А 5 марта 1718 года король назначил Гундлинга на пост президента Академии наук, сделав его, таким образом, преемником великого Лейбница (легко можно представить себе, в какой цирк превратилась тогда эта «академия»). Также он был назначен королевским историографом и полномочным министром «шелкопрядства всей страны». Незадолго до смерти король назначил его также членом Верховного суда по уголовным делам, Верховного апелляционного суда, Генерального управлениям финансами! Когда же шут Гундлинг скончался, то Фридрих Вильгельм I похоронил беднягу возле церкви в деревне Борнштедт близ Потсдама в винной бочке! Эти похороны также стали очередной потехой для короля: в его присутствии надгробную речь над могилой Гундлинга произнес «профессор» Фасман:

«Здесь закопана свинья с головою человека.

В юности он был мудрец, в старости — безумец.

По утрам всех веселил, к вечеру с ума сходил.

Вакх у бочки сам не свой:

«Здравствуй, Гундлинг дорогой!»

Самый знаменитый королевский афоризм звучит так: «Крупица природного ума весит больше центнера университетской премудрости!» Сразу после коронации Фридрих Вильгельм I разогнал великолепную капеллу своего покойного отца, оставив лишь капельмейстера Пепуша, который быстро сообразил, что может остаться без заработка, и собрал из полковых музыкантов новый, войсковой оркестр, исполнявший бравурные марши. Такая музыка была королю по нраву, он оставил Пепуша при дворе. Фридрих Вильгельм I обычно по вечерам любил сидеть в компании нескольких своих генералов при зажжённых фонарях во дворе, курил табак, безудержно пил пиво, ругал профессоров и «чернильные души», проклятых французов и провозглашал здравицы в честь «Германской империи германской нации». На одном таком «табачном коллегиуме» Фридрих Вильгельм I заявил: «Зачем нужен такой ученый, который не способен даже стоять на часах?»

А затем, как я уже писал, выгнал со службы самого Готфрида Вильгельма Лейбница (Gottfried Wilhelm von Leibniz, 1646 — 1716), основателя и президента Бранденбургского научного общества. Лейбниц был одним из создателей немецкого философского и научного лексикона, а также талантливым изобретателем: он проектировал оптические приборы и гидравлические машины, работал над созданием «пневматического двигателя», изобрел первый интегрирующий механизм и уникальную для того времени счетную машину. Лейбниц писал: «Науки не могут быть абстрактными — они должны приносить пользу телу и духу гражданского общества. Академия призвана объединить теорию и практику, повысить уровень не только искусств и наук, но также страны и человека, земледелия, мануфактур и торговли — словом, всеобщего благосостояния». Реализуя свои идеи на деле, ученый разделил Берлинскую академию на четыре отделения: 1) физики, химии и медицины; 2) математики и астрономии; 3) немецкого языка и истории; 4) литературы и восточных языков. Он прославил немецкую науку на весь мир. Такой «идиот» королю был не нужен.

Кроме того, Фридрих Вильгельм I обожал охоту. Летописи доводят до нашего сведения информацию о том, что порой он убивал до двухсот куропаток за день, повергая этим в ужас кронпринца Фридриха! Словом, это был типичный коронованный плебей. Он ненавидел все французское до такой степени, что даже узников, приговоренных к смерти, он приказал одевать во французскую одежду. И в этом нет ничего удивительного, ведь его настольной книгой был памфлет его первого учителя, Фридриха Крамера, под заголовком «Немецко-французская модная душа». Вот, в частности, что было там написано: «С тех пор как у нас, немцев, завелись французские черти, мы, к сожалению, полностью изменились в своей жизни, своих обычаях и привычках… Древние немецкие обычаи и храбрость потеряны! И все это из-за рабского подражания чужому народу! Надменная, фальшивая, развратная французская душа, усыпившая нас сладкими словами, речами и посулами, хочет избавить нас от собственной немецкой свободы… Парень, желающий стать придворной бабой, должен уметь присоединяться к болтовне, должен быть одетым в шляпку, жилет, изящные чулочки и т. д. Не важно, что у него кривой нос, выпученные глаза, горб, клыки, кривые ноги и так далее, — лишь бы он был одет a la mode frans (по французской моде)…»

Вольфганг Фенор пишет, что король больше всех остальных правителей Европы ценил Петра I, поскольку с ним он мог «…по-мужски откровенно говорить о солдатах и ружьях, о лошадях и скоте, о строительстве домов и кораблей — короче, беседовать о практических вещах, а не вести бесполезные разговоры на вычурном французском». Кроме того, у них было ещё кое-что общее: «Уже мальчиком он избивал тех, кто не разделял его желаний. И чем старше он становился, тем чаще давал волю порывам ярости. Он бил кулаком, бил и палкой. Не то чтобы на него находило дурное настроение, и он бил кого-то в сердцах. Нет, бил он от души, страстно, до онемения рук и остановки дыхания. Лицо при этом становилось багровым, а глаза вылезали из орбит. Казалось, он попросту рехнулся». Также и «русский царь Петр, этот „гений силы“, восхищавший весь мир, бил людей ежедневно…».

Фридрих II был немецким патриотом в гораздо большей степени, чем его отец, и это не мешало ему восторгаться французским языком и культурой, брать оттуда всё самое лучшее и воплощать на своей земле. А вот в политике он был прагматиком и руководствовался совсем иным принципом, который сформулировал в письме к Подевильсу следующим образом: «Раз должно произойти надувательство, то шельмами будем мы». Например, однажды французский посол, герцог Нивернуа, предложил Фридриху II союз, направленный против Англии. За это Пруссия получила бы от Франции под своё управление остров Тобаго. Фридрих ответил на это: «Остров Тобаго? Может быть, вы еще предложите остров Баратарию, но ради него я не стану разыгрывать роль Санчо Панса». И действительно, до конца своей жизни великий король в политике действовал лишь ради достижения реальных, а не мнимых результатов: когда того потребовала ситуация, он не задумываясь вступил в войну с Францией. А старому солдафону, не видевшему ничего дальше своего носа, всё французское было словно кость в горле, зато в политике он проявил себя как послушная марионетка габсбургского двора. Единственным его достижением было объявление войны Швеции, которая в то время и так терпела поражение от России, так что это выглядело ударом ножа в спину. Впрочем, эта война велась преимущественно на бумаге, дело закончилось заключением в 1720 году мира, за что он получил в свое владение часть Померании, но не бесплатно, а заплатив за эту территорию два миллиона талеров!

Фридрих Вильгельм I «прославился» и тем, что всерьез рассчитывал вывести новую, «идеальную» человеческую породу, что, несомненно, также делает его предтечей нацистов, которые были помешаны на евгенике. Главное хобби его жизни состояло в том, чтобы сформировать целую бригаду из людей громадного роста. Ради этой цели его агенты рыскали в разных странах в поисках наемников выше среднего роста. Эти поиски не были ограничены лишь одной Европой, наемников вербовали даже в Каире! Известен случай, когда агенты короля сумели найти в Лондоне одного ирландца высотой более чем семь футов! Прусский посол лично предложил ему службу в прусской гвардии с жалованьем в тысячу триста фунтов стерлингов! Это было намного больше, чем зарплата самого посла…

Даже будущий профессор М.В.Ломоносов, рослый молодой человек, проживавший и учившийся в это время в Германии, очень понравился вербовщику прусской армии. В мае 1740-го года русский студент немного перебрал с употреблением алкоголя (напился до чёртиков) и спьяну согласился служить. Проснулся он уже в военной крепости Везель в мундире солдата прусского короля. Впрочем, он проявил незаурядную сноровку в преодолении препятствий и вскоре оттуда благополучно бежал.

В конце концов из гигантов была сформирована внушительная часть: Королевский гвардейский полк — Leib-Regiment или Konigsregiment, больше известный под именем Riesengarde — Потсдамские великаны. Это был полнокровный полк в 1200 человек, всего два батальона по 600 солдат в каждом: Первый (или Красный — Roten Leib-Bataillon Grenadiers) — там служили солдаты ростом почти семи футов, и Второй — не ниже шести футов. Форма отличалась особым изяществом: синие камзолы с золотой отделкой и алыми отворотами, алые штаны, белые чулки, черные туфли и высокие красные шляпы. Фридрих Вильгельм I обожал своих гвардейцев огромного роста, не скупился на оплату их службы и приказывал им брать в жены рослых девушек, поскольку был убежден: такие родители будут иметь сильных, хорошо сложенных детей. Когда жена одного «верзилы» в гарнизоне города Клеве родила необычно крупного ребенка, король пришел в чрезвычайное волнение и тут же повелел немедленно доставить мать и дитя во дворец в Потсдам. Ликуя, он начертал на полях приказа: «Да поскорее, пока хорошая погода!»

И ещё одно: он слыл зоологическим антисемитом. Для него было очевидным фактом, что евреи «убили Христа», а потому должны были исправно платить в казну деньги, да ещё и радоваться, что их мерзкое присутствие терпят в Пруссии. Король последовательно ограничивал права евреев: на торговлю подержанной мебелью и одеждой, а также издал декрет, запрещавший им взимать более двенадцати процентов при выдаче денег в рост. В 1728 году Фридрих Вильгельм постановил: еврейская община ежегодно будет платить 20 тысяч талеров берлинскому филиалу по набору рекрутов. Разоряя евреев, он ещё и при этом выражал своё явное неудовольствие. Так, король чрезвычайно разгневался, узнав, что еврейский меняла по имени Файт после своей смерти оставил долг в 100 тысяч талеров и взыскать их теперь не с кого. Он повелел собрать всех берлинских евреев в синагогу, где главный раввин Яблонски должен был торжественно наложить на покойного Файта проклятие (нечто похожее на церковную анафему). Любил он и просто поиздеваться над евреями. Например, величайшее удовольствие Фридрих Вильгельм I испытывал, когда убитых им на охоте кабанов согласно его особому указу заставляли покупать евреев. Те, вполне естественно, громко протестовали, ссылались на религиозный завет, категорически запрещавший им употреблять в пищу не кошерное мясо, пытались отказаться. Но ничто не помогало, и им приходилось скупать кабанов, которых король истреблял в количествах ненамного меньших, чем куропаток. А потом он хохотал и потирал руки, когда узнавал, как евреи дюжинами дарят купленные у него кабаньи туши госпиталям и полковым кухням… Более или менее сносно жить евреям в Пруссии стало именно при Фридрихе Великом, а при его отце не могло быть и речи ни о каких послаблениях, речь шла о выживании!

8

Если же говорить об участии выходцев из Пруссии в нацистском движении, то здесь статистика наглядно показывает, что ни о какой массовой поддержке НСДАП с их стороны не было и речи. Все было как раз наоборот: «Среди нацистских старых борцов насчитывалось всего 3,4% пруссаков, а среди командиров многочисленных дивизий „партийного воинства“ нацистов — Ваффен-СС не было ни одной старой прусской фамилии». Но все эти факты не интересовали нацистов, ведь Геббельс писал, что «ложь, сказанная сто раз, становится правдой», поэтому они искренне верили в то, что являются преемниками прусских традиций. Никого не интересуют эти факты и сегодня.

Хотелось бы в этой связи отметить, что в России лишь в 1997 году была переиздана книга Ф. А. Кони «Фридрих Великий», которая представляет собой несколько измененный перевод «Истории Фридриха II» Ф. Куглера. Это издание сопровождает статья А. А. Егорова, в которой он справедливо сетует на то, что русский читатель практически ничего не знает о прусском короле. И тут же заявляет: «Фридрих Великий остается символом пруссачества в самом худшем смысле слова». Это свидетельствует лишь об одном: в современной России до сих пор оперируют в своих оценках давно устаревшими категориями и клише времен Второй мировой войны, которые мало отличаются от стряпни Министерства пропаганды Третьего рейха.

При этом имеет смысл говорить об обратной тенденции, ведь прусская военная каста и аристократия относились к наци весьма и весьма сдержанно. Да и могло ли быть по-другому, ведь нацисты пусть и в несколько измененной форме, но называли себя революционерами и социалистами. А лучший представитель пруссачества, уроженец Магдебурга, генерал-майор Хенниг фон Тресков (Henning Hermann Robert Karl von Tresckow, 1901—1944) был одним из лидеров Движения сопротивления и последовательным антифашистом.

Вот что он написал, когда стал очевидным провал «Операции Валькирия» (то есть покушения на Гитлера и попытки государственного переворота 20 июля 1944 года, предпринятого немецкими офицерами, героями антинацистского сопротивления): «Я, как и прежде, твердо убежден, что мы действовали правильно. Я считаю Гитлера заклятым врагом не только Германии, но и всего мира. Когда через несколько часов я предстану перед судом Всевышнего, чтобы отчитаться в своих действиях и упущениях, то, полагаю, смогу с чистой совестью поведать о том, что сделал в борьбе против Гитлера. Господь однажды пообещал Аврааму, что не погубит Содом, если в городе найдутся хотя бы десять праведников, и я надеюсь, что Он ради нас не уничтожит Германию. Никто из нас не имеет права сетовать, что пришлось умереть. Тот, кто вступил в наш круг, надел отравленный хитон кентавра Несса. Нравственная ценность человека начинается только с готовности отдать жизнь за свои убеждения».

Глава II

Фридрих II — фальшивомонетчик

Мы с моим народом пришли к соглашению: они будут говорить, что пожелают, а я буду делать, что пожелаю.

Фридрих Великий

1

Если продолжить сравнение Фридриха II с нацистами, которые якобы восхищались им, нельзя не отметить их диаметрально противоположного отношения к евреям. С нацистами все вполне ясно: евреи для них являлись врагами номер один. Ими был разработан и осуществлен с беспримерной жестокостью план «окончательного решения еврейского вопроса» — целенаправленного, тщательно спланированного геноцида и уничтожения евреев в Европе. Со Старым Фрицем все сложнее. С одной стороны, широко известно высказывание деятеля Французской революции Оноре Габриеля Рикети Мирабо (Honorе Gabriel Riqueti, comte de Mirabeau, 1749—1791), после посещения Берлина в 1786 году, что законы короля в отношении евреев «достойны каннибала».

Это, безусловно, преувеличение. Фридрих действительно стремился извлечь из евреев максимальную пользу, но так он относился абсолютно ко всем! Жизнь прусских евреев была организована согласно постановлениям регламента от 1756 года (General-Privilegium und Reglement vor die Judenschaft in Preussen etc.). Согласно этому регламенту и позднейшим поправкам евреи разделялись на два разряда: «терпимых евреев» («Geduldete Juden») и «покровительствуемых евреев» («Schutzjuden»). Историк и писатель Джонатан Стейнберг в книге «Бисмарк: Биография» обрушивается на короля с резкой критикой его политики по отношению к евреям. При этом он рисует исчерпывающую картину жизни евреев в Европе, не понимая, что опровергает сам себя — ведь в других странах положение евреев было просто невыносимым! Воспользуюсь его информацией, поскольку он весьма точно конкретизирует General-Privilegium und Reglement vor die Judenschaft in Preussen etc. «Покровительствуемые, в свою очередь, делились на три группы, по степени предоставленных им личных прав:

1) «Общепривилегированные» (Generalprivilegierte) пользовались правами жительства и промыслов на основании королевской привилегии, распространявшейся на всех членов их семьи и на все места, где евреям жительство дозволялось. 2) «Ординарные» (ordentliche Schutzjuden) жили на основании охранной грамоты (Schutzbrief), где точно указывалось, в каком месте им разрешается проживать, какими промыслами заниматься, на каких членов семьи распространяется это разрешение; «ординарные» могли передавать свои права только одному из своих детей, а по особому ходатайству двум, при условии обладания солидным капиталом; прочим детям право торговли не давалось. 3) «Экстраординарные» (ausserordentliche Schutzjuden) пользовались лично пожизненным правом жить в определенном месте и заниматься определенной профессией, но это право не передавалось их детям; к этой группе причислялись врачи, живописцы и прочие лица свободных профессий. К разряду «терпимых евреев» причислялись: лица, состоящие на общинной службе (раввины, канторы, шохеты и пр.), дети «ординарных» сверх старших двух, все дети «экстраординарных» евреев, домашние слуги и др.; им запрещалось в различных степенях заниматься торговлей и ремеслами и заключать браки между собой (они могли только путем брака вступать в семьи «привилегированных» евреев)».

В Силезии и Западной Пруссии евреям, например, было запрещено жить в деревнях и заниматься сельским хозяйством. С другой стороны, широко поощрялись и даже вменялись в обязанность чулочное и шляпное производство, шелковая промышленность. Особые привилегии жаловались евреям, открывавшим шелковые мануфактуры. Зато жестоко преследовалась ссудная деятельность евреев. Существовало много налогов: помимо «Schutzgeld’а», вносимого ежегодно в размере 24 тысяч талеров, евреи платили рекрутскую подать, «серебряную подать», «брачный налог», фарфоровый налог… Во время Семилетней войны король неоднократно делал займы у евреев.

Понятно, что ни о каком равноправии евреев с немцами Пруссии говорить не приходится, но если сравнить их положение с положением евреев в прочих странах, то Пруссия предстает прямо-таки лучом света в темном царстве. Ведь даже императрица Мария Терезия, инициировавшая множество реформ в Австрии, указом от 18 декабря 1744 года приказала всем евреям до конца января 1745 года покинуть Прагу, а в шестимесячный срок — всю Богемию. Эта королева, которую почитают как великую, не постеснялась запятнать свое имя ничем не оправданной жестокостью, она вошла в историю как последняя в Европе гонительница евреев. Впрочем, она лишь копировала императрицу Елизавету Петровну, которая уже в 1743 году изгнала евреев из России, издав такой указ: «…Из всей нашей империи, из городов, сел и деревень всех мужеского и женского пола жидов, какого бы кто звания и достоинства ни был, со всем их имением, немедленно выслать за границу и впредь их ни под каким видом в нашу Империю ни для чего не впускать, разве кто из них захочет быть в христианской вере греческого исповедания».

Позволю себе процитировать все того же критика Фридриха Великого Джонатана Стейнберга: «Эдикт о евреях» (Editto sopra gli Ebrei), обнародованный папой Пием VI в 1775 году, принадлежит к числу самых бесчеловечных актов в истории человечества».

О положении и статусе евреев в прочих странах и говорить не приходится: они веками продолжали влачить жалкое существование в стенах еврейских гетто.

Еще великий курфюрст Бранденбурга и Пруссии Фридрих Вильгельм (Friedrich Wilhelm von Brandenburg, 1620—1688) широко открыл ворота страны для гонимых у себя на родине кальвинистов-французов, а также голландцев и евреев. Это спасло множество человеческих жизней после того, как король Людовик XIV 2 апреля 1666 года издал декларацию, в которой уничтожался принцип свободы вероисповедания, признанный Нантским эдиктом, а 18 октября 1685 года полностью отменил этот документ, защищавший права протестантов, после чего начались гонения на несчастных. Сотни тысяч людей были вынуждены бежать, их имущество конфисковалось, храмы и школы безжалостно разрушались. (Надо сказать, что и при Фридрихе Вильгельме I Пруссия продолжила принимать протестантов, в одном только в 1732 году в Пруссию прибыло около 15 тысяч переселенцев из Зальцбурга! Их поселили основной массой в Гумбиннене, до сих пор словно памятник там стоит церковь под названием «Зальцбургская кирха». )

В Берлине образовалась еврейская община, которая впоследствии сделалась одной из крупнейших в Германии.

2

Нацистский режим в полном соответствии с указаниями своего фюрера последовательно проводил политику полного искоренения христианства. Гиммлер, Розенберг и Борман стремились заменить церковь смесью дохристианской религии германских племен в сочетании с неоязычеством нацистского образца. Уполномоченный фюрера по контролю за общим духовным и мировоззренческим воспитанием НСДАП (Beauftragen des Führers für die Überwachung der gesamten geistigen und weltanschaulichen Schulung und Erziehung der NSDAP) Альфред Эрнст Розенберг был откровенным идеологом язычества, он составил программу из тридцати пунктов для своего уродливого детища — «национальной церкви рейха».

Позволю себе привести в качестве примера лишь два пункта из этой «замечательной» программы:

§13. «Национальная церковь требует немедленно прекратить издание и распространение в стране Библии».

§14. «Национальная церковь заявляет… немецкой нации, что „Майн кампф“ есть величайший документ. Эта книга… олицетворяет самую чистую и самую истинную этику жизни нашей нации в настоящее время и в будущем…»

Согласно планам коричневых неоязычников, со всех церквей должны были снять кресты и заменить их свастикой. Что ожидало всех недовольных, понятно.

Религиозная политика Фридриха II была проста и прагматична: «Все религии равны и хороши, если их приверженцы являются честными людьми. И если бы турки и язычники прибыли и захотели жить в нашей стране, мы бы и им построили мечети и молельни…» и «У меня пусть всяк спасается на свой манер» (имеется в виду спасение души).

Фридрих Великий не был ни атеистом, ни религиозным фанатиком, он позволял себе быть агностиком, а иногда и относился ко всему этому с юмором. «Es heißt, dass wir Könige auf Erden die Ebenbilder Gottes seien. Ich habe mich daraufhin im Spiegel betrachtet. Sehr schmeichelhaft für den lieben Gott ist das nicht» («Говорят, что земные короли созданы по подобию Божию. Когда же я рассматриваю себя в зеркало, то это не очень льстит Всевышнему»).

Он весьма критично относился к религии. «Daß unsere heutigen Religionen der Religion Christi so wenig gleichen wie der der Irokesen. Jesus war ein Jude, und wir verbrennen Juden. Jesus predigte Duldung, und wir verfolgen. Jesus predigte eine gute Sittenlehre, und wir üben sie nicht aus. Jesus hat keine Dogmen aufgestellt, die Konzile aber haben reichlich dafür gesorgt. Kurz, ein Christ des 3. Jahrhunderts ist einem Christen des 1. gar nicht mehr ähnlich».

(«Наша нынешняя религия равняется религии Христа в столь же малой степени, как мало мы походим на ирокезов. Иисус был евреем, а мы сжигаем евреев. Иисус проповедовал терпимость, а мы преследуем. Иисус проповедовал этику добра, а мы не следуем ей. Иисус не устанавливал догм, однако церковные соборы достаточно позаботились об этом. Словом, христианин третьего столетия ничуть не похож на христианина первого»).

Ярким примером веротерпимости короля являлся его указ построить в самом центре протестантского Берлина католический собор святой Ядвиги (покровительницы Силезии и Бранденбурга) в 1747 году. Архитектор Георг фон Кнобельсдорф спроектировал его по подобию римского Пантеона. Храм сооружали 30 лет, начиная с 1747 по 1773 год.

Он писал кардиналу Зинцендорфу: «Die erste Tugend jedes ehrenwerten Menschen und, wie ich glaube, auch jedes Christen, muß die Humanität sein. Die Stimme der Natur, die die Grundlage der Humanität ist, will, daß wir uns alle lieben und wechselseitig unser Wohlergehen fördern. Das ist meine Religion».

(«Первой добродетелью каждого достойного уважения человека и, как я верю, также каждого христианина должна быть гуманность. Голос природы, который является основой гуманности, хочет, чтобы мы все любили друг друга и взаимно содействовали нашему благополучию. Это моя религия»).

3

Не стоит забывать и того, что благодаря либеральной политике короля в Пруссии обосновалось немало по-настоящему талантливых людей, чей потенциал не был по достоинству оценен на родине. Например, в Берлин переселился Моше Мендельсон (Mendelssohn Moses, 1729—1786), потомок знаменитого раввина Моше Иссерлеса, самый известный немецкий философ еврейского происхождения тех лет и идейный лидер движения Просвещения среди европейских евреев.

Он был первым германским евреем, овладевшим немецким языком до такого совершенства, что сумел стать настоящим мастером популярной философской прозы, рассматривая сложнейшие вопросы существования Бога и бессмертия души, а также и эстетики. Гордый человек, он не позволял антисемитам бездоказательно клеветать на евреев. «Нас не только ненавидят и презирают, — писал Мендельсон, — но возводят еще на нас ложные обвинения и клевету, чтобы этим оправдать жестокие преследования… Но не посягайте на то, в чем мы неустанно черпали силы и утешение в наших тяжелых испытаниях — моральную нашу чистоту и духовную мощь…»

Он был выдающимся литератором и критиком. Он понимал необходимость реформирования патриархального уклада жизни среди евреев, но при этом строго придерживался всех канонов иудаизма. Постоянное давление на евреев с целью заставить их принять христианство вызывало у Мендельсона грусть. В христианстве Мендельсона отталкивали догмы Церкви о Божественной природе Иисуса, утверждение о том, что люди, не принявшие христианство, не имеют надежды на спасение в Грядущем мире, а также вера в существование восставшего против Бога Люцифера.

Мендельсон писал, что преимущество иудаизма в том, что он не гоняется за прозелитами и не задается миссионерскими целями, «…и, если бы среди моих современников жил Конфуций или Солон, я согласно основам своей религии мог бы любить и уважать этого великого человека, не задаваясь глупой затеей обратить его в свою веру».

Его другом был Готтольд Эфраим Лессинг (Gotthold Ephraim Lessing, 1729—1781), знаменитый немецкий писатель и драматург, автор комедии «Минна фон Барнгельм, или Солдатское счастье».

С 1759 года они вместе издавали в Берлине журнал «Briefe, die neuest Litteratur betreffend» («Письма о новейшей литературе»), а также написали памфлет «Поуп-метафизик», направленный против английского поэта Поупа и в защиту философских воззрений Лейбница.

Настоящее потрясение в обществе вызвала написанная в 1760 году статья Мендельсона, опубликованная в их с Лессингом журнале, в которой он подвергнул критике стихи Фридриха Великого. Интересно, что если Вольтер критиковал стихи короля за плохой французский язык, то Мендельсон возмущался тем, что они вообще в принципе были написаны по-французски. Мол, немецкая литература несравненно лучше французской. Все были уверены, что это вызовет гнев короля, однако никакой реакции не последовало. Вероятно, Фридрих справедливо рассудил, что будет глупым вступать в дискуссию с человеком, который не владеет французским языком в достаточной степени, но при этом пытается критиковать французскую литературу. Более того, спустя три года король наделил Мендельсона привилегией «Schutzjude», что наделило его особыми правами и возможностью на законных основаниях проживать в Берлине. А в 1763 году он получил от Берлинской академии первую премию за сочинение «Ueber die Evidenz in metaphysischen Wissenschaften», причем вторым в списке лауреатов был Иммануил Кант!

Особо важную роль в деле приобщения евреев к немецкому языку и германской культуре сыграл сделанный Мендельсоном перевод Пятикнижия (Торы) на немецкий язык. В 1783 году Мендельсон выпустил книгу «Иерусалим, или о религиозности и еврействе», в которой решительно высказался в пользу разграничения сфер влияния государства и религии: государство не должно вмешиваться в религиозные взгляды своих граждан, а религиозным деятелям незачем стремиться к власти. Государство требует от людей определенных действий, религия же — дело внутреннего убеждения, и смешивать эти две сферы нет необходимости.

Судьба Мендельсона в чем-то похожа на судьбу короля. Свои идеи он изложил на бумаге, живя при просвещенном короле, в созданном им государстве толерантности. Он стремился к тому, чтобы евреи стали интегральной частью прусского общества, оставаясь при этом в рамках иудаизма. По его убеждению, девизом государства должна быть веротерпимость, свобода совести и мысли, а различие веры не должно служить препятствием к использованию гражданских прав. Он холодно встретил «Toleranzedikt» австрийского императора Иосифа II и распоряжение об учреждении еврейских школ (Normalschulen). Он писал Гомбергу: «Благодарю покорно за такую толерантность „wenn man dabei noch immer an Glaubensvereinigung arbeitet“. О терпимости… я вовсе не такого лестного мнения, как вы. Пока из-за кулис выглядывают замаскированные ассимиляционные цели (Vereinigungssystem im Hinterhalte lauert), я считаю подобную лицемерную игру в толерантность гораздо более опасной, чем открытое преследование…» В исторической перспективе он оказался безусловно прав: тотальная ассимиляция немецких евреев привела лишь к озлоблению, появлению человеконенавистнических расовых доктрин и в конечном итоге — к Холокосту…

Положение кардинально изменилось сразу после его смерти — революция, бесконечные войны, наполеоновская экспансия, индустриальная революция и новые радикальные доктрины о социальных переменах. Все это привело к тому, что евреи Европы неверно интерпретировали его идеи. Например, из всех его внуков один только Александр остался евреем, соблюдающим еврейские традиции. Все остальные перешли в христианство. Самый знаменитый его потомок, немецкий композитор, автор «Свадебного марша» Феликс Мендельсон, стал лютеранином и сменил фамилию на Бартольди.

Моше Мендельсона стали именовать отцом реформизма и могильщиком традиционного иудаизма. Он хотел положить конец предрассудкам и антагонизму, а получилось, что он лишь подлил масла в огонь, его идеи вызвали раскол в еврейской среде и породили еще больший антагонизм по отношению к евреям со стороны немцев. Великий немецкий композитор Рихард Вагнер, например, видел опасность для Германии именно в том, что евреи ставили

своей целью влиться в немецкую культуру! Позднее он окончательно скатился на позиции животного антисемитизма, утверждая, что евреи загрязняют и засоряют немецкую нацию. То есть, чем сильнее они старались быть немцами, тем больше Вагнер видел в них опасность для своей родины. Случилось именно то, чего опасался Мендельсон. Как это могло произойти? Очень просто. Мендельсон жил и работал в стране, властитель которой писал (Вольтеру): «Der menschliche Geist ist schwach. Mehr als drei Viertel der Menschen sind für die Sklaverei des absurdesten Fanatismus geboren. Die Furcht vor dem Teufel und vor der Hölle macht sie blind, und sie verwünschen den Weisen, der sie aufklären will. Der große Haufe unseres Geschlechts ist dumm und boshaft. Vergebens suche ich in ihm jenes Ebenbild Gottes, von dem es nach der Versicherung der Theologen den Abdruck in sich tragen soll».

(«Человеческий дух слаб. Более чем три четверти людей рождены быть рабами самого абсурдного фанатизма. Страх перед чертом и перед адом делает их слепыми, и они проклинают способом, который хочет выяснять их. Большая куча нашего рода глупа и злобна. Напрасно я ищу в нём (в роде человеческом) ту копию Бога, чей отпечаток он должен нести в себе, как утверждают теологи»).

Со смертью короля-философа, который намного опередил свое время, Пруссия стала уже совсем иным государством и идеи еврейского философа, также опередившего свое время, сразу утратили свою актуальность. Французская революция, наполеоновские войны и реакция поставили на мечтах еврейского философа жирную точку.

4

В отношении евреев прагматик Фридрих II пошел гораздо дальше своих предшественников на троне: он не просто милостиво позволил им жить и работать в своем веротерпимом государстве, но и активно использовал их таланты в борьбе против своих противников. Во время Семилетней войны именно евреи были главными поставщиками прусской армии. Король также поощрял евреев открывать новые фабрики и заводы и предоставлял им за это различные льготы. Самым известным из прусских евреев, которые пользовались полным доверием короля, был некто Эфраим, торговец и банкир, который ссужал Фридриха II деньгами еще в те времена, когда тот был только наследным принцем. Еще до начала Семилетней войны король заключил контракт с тремя еврейскими чеканщиками монет: Гумперцем, Моисеем Исааком и Итцигом о выпуске мелкой разменной монеты. Однако война стала затяжной, что привело к чрезвычайному напряжению экономики страны. Тогда король вспомнил о своем верном Эфраиме, который получил монополию на чеканку прусской и саксонской монеты и одновременно сделался помощником короля в тайной войне: мошеннической манипуляции с чеканкой низкопробных монет, которую он, по всей видимости, считал вполне легитимной. Королева Мария Терезия говорила, что готова продать последнюю юбку, лишь бы вернуть обратно Силезию. А императрица Елизавета Петровна платьями пожертвовать не была готова, поэтому провозгласила, что готова продать последнюю горсть бриллиантов, лишь бы уничтожить Фридриха II. При таком положении вещей Фридрих II с чистой совестью приступил к борьбе со своими противниками и в сфере чеканки монет.

A la guerre comme à la guerre! Прусский король развил фальшивомонетничество на уровне государства до огромных размеров и придал ему международный размах. Семилетняя война стала временем расцвета незаконной чеканки так называемых «военных денег» Фридриха II. С этой целью монетные дворы сдавались им в аренду, или же государство в союзе с немецкими князьями само занималось переплавкой высокопробных денег и чеканкой низкопробных монет. Наиболее известной фальшивой золотой монетой прусского короля стал средний августодор, который во время Семилетней войны чеканился саксонскими штемпелями с датами 1755 и 1756 годов; чистый вес содержащегося в нем золота был снижен с 6 до 4,2 грамма. Ориентируясь на предвоенную дату изготовления августодоров, купцы, снабжавшие прусскую армию, брали их без колебаний. Современные исследователи предполагают, что этих монет было отчеканено на многие миллионы.

Только за период Семилетней войны Фридрихом II на монетных дворах, находящихся в Пруссии и за ее пределами, было изготовлено огромное количество разнообразных фальшивых монет. В обращение стран Европы поступило более 200 миллионов поддельных рейхсталеров, причем прямые военные издержки самого прусского короля составили всего около 125 миллионов. Бесконтрольная эмиссия и массовая порча монеты Фридрихом II вызвала почти полное разрушение финансовой системы на севере Европы, что позволило Пруссии выдержать Семилетнюю войну и разорить многих соседей. Сын Эфраима, Бенджамин Фейтель Эфраим, стал тайным советником Прусского королевства. Касаясь вопроса чеканки низкопробных монет, он писал: «Привязанность большого человека (то есть короля — М. Б.) чеканить в уменьшенном виде чужие монеты восходит еще к Семилетней войне. Эта страсть не покидала его, так как тем самым король находил не только необходимые для ведения войн средства, но и скрытым образом взимал контрибуцию со своих соседей».

Но одной вещи сын Эфраима знать не мог: страхуя себя, король никогда не ограничивался чем-то одним. В своей тайной войне он пользовался не только услугами Эфраима и прочих евреев, чеканящих монеты. Вот отрывок из его предписания от 11 ноября 1760 года тайному военному советнику Фридриху Готтхольду Коппену касательно золота, полученного от союзной Англии: «Я располагаю информацией, что существует способ рафинирования меди, при котором обработанная рафинированная медь может идти вместе с золотом для чеканки монет, внутренняя ценность которых значительно выше, чем стоимость монет, сделанных из обычной меди. Если сейчас дополненные плохой медью отчеканенные деньги с монет с изображением Фридриха (они должны быть золотыми) по своей ценности примерно соответствуют 2 талерам 12 грошам, то использование рафинированной меди повышает стоимость до 4 талеров… Так как это может дать значительную прибыль и увеличить доходы от чеканки монет, я пришел к решению, что все золото, субсидированное англичанами и пока не превращенное в монеты, должно быть использовано в соответствии с этим способом на монетном дворе в Берлине. Все должно оставаться в моей собственности, чтобы никакие евреи-монетчики не имели с этим ничего общего и не могли отчеканить ни одной монеты из оставшегося английского золота».

Ущерб, нанесенный противникам таким оригинальным способом, был колоссальным. Немецкий писатель и историк барон Архенгольц (Johann Wilhelm von Archenholz, 1743—1812) писал: «Вся Северная Германия была наводнена ими; величайшие торговые города владели миллионами этих чудесных денег, которые, нисколько не изменяя своей величины, формы и чеканки, становились все хуже по стоимости и обманывали кажущимся богатством владетеля больших сумм. Даже голландцы были снабжены ими в избытке и воображали, что после окончания войны им удастся очень дешево покупать прусское дерево и зерно. Все сырые и обработанные продукты и вообще все предметы в торговле повысились по цене в Париже соразмерно этой плохой монете. Одни лишь продукты первой необходимости не очень вздорожали, так как иначе простой солдат не в состоянии был бы прокормить себя. В память этого прусского монетного духа, являвшегося в стольких местах и менявшего свою внешность подобно призраку, голландцы отчеканили особую сатирическую медаль, изображавшую Фридриха, занятого беседой с Эфраимом, которого король треплет по щеке. Надпись на ней гласила: „Это мой милый сын, которого я облюбовал себе“».

Особенно жестоко пострадала Россия: годовой дефицит достигал 7 миллионов рублей, не было уплачено 13 миллионов рублей за военные поставки, а из обращавшихся в стране 60 миллионов рублей были двенадцати разных весов — серебряные от 82-й пробы (довоенные) до 63-й и медные от 40 рублей до 32 в пуде. Но это произошло не столько по вине Фридриха, сколько в силу привычки русских вельмож решать финансовые проблемы за счет ограбления собственного народа. Уже в 1757 году русское правительство обнаружило полное истощение своих наличных средств. Выход из кризиса предложил фаворит Шувалов: он велел начеканить множество мелкой медной монеты весом вдвое легче имеющей хождение в стране. Естественно, что в стране рабов никто не посмел выразить свое возмущение этим решением, так что на этой афере казна выиграла три с половиной миллиона рублей. Обокраденным российским подданным при этом цинично заявили, что новую монету возить будет вдвое легче!

После войны чеканка монеты с низким содержанием серебра продолжилась, при этом соблюдалась абсолютная секретность. Вступая в должность на монетном дворе, работники должны были принести специальную клятву.

«Я, Даниель Фридрих Лоос клянусь Богу Всемогущему телесной Клятвой, на основании Указа Его Всемилостейшего Королевского Величества в Пруссии, на здешнем старом монетном дворе чеканить монету с чужих штемпелей, однако при условии, таковую чеканку держать под чрезвычайным секретом, да так, что как тот, таковую присягу выболтает или предаст, арестован и навечно принадлежит крепостному заключению, я эту мне доверенную большую тайну никому, кто бы то ни был не доверю, даже если он этого хотел, а напротив с собой заберу в могилу, поэтому я применю и при изготовлении для этого предназначенных штемпелей всевозможную осторожность, так что никто кроме только строго монетчика, который должен будет забрать их у меня никто не увидит. Так поможет мне при том Бог через сына его Иисуса Христа.

Берлин, … Октябрь 1771

Что я представленную присягу сегодня принял, аттестирую собственноручной именной подписью.

Берлин, 24 октября 1771 Даниель Фридрих Лоос».

Монеты времен Семилетней войны получили название «эфраимиты», о них даже слагали стихи: «Прекрасны снаружи, ужасны внутри, — Фридрих снаружи, Эфраим внутри». До наших времен дошел дворец Эфраима, выполненный в стиле немецкого рококо, расположенный рядом со знаменитым кварталом Николая в берлинском районе Митте (MITTE) на Постштрассе и по праву считающийся красивейшим историческим сооружением. Властители Европы нередко пользовались услугами евреев в сомнительных целях, для того чтобы в случае чего можно было переложить на них всю ответственность. Фридрих II считал себя выше народного недовольства. Потому он не только не наказал Эфраима, а, напротив, щедро его наградил, с легкостью приняв всю ответственность на себя.

Глава III

Отец и сын

Старый Фриц, слезай с коня и правь снова Пруссией.

Слова песни, сложенной в год

возведения памятника Фридриху Великому в Берлине

1

Пожалуй, в мировой истории можно сосчитать по пальцам фигуры такого масштаба, которые так поражали бы не только своими великими деяниями, но и загадочностью для потомков. Истоки этой загадочности, на мой взгляд, берут свое начало в ужасном отношении к нему со стороны отца в юности. Отец принца Фридрих Вильгельм I был болен порфирией, это заболевание доставляло ему не только физические страдания, но и вызывало вспышки безудержного гнева. О себе он говорил так: «Я злой человек. Я очень вспыльчивый. Огонь разгорается во мне за один миг. Раньше, чем я это почувствую. Но мне сразу становится жаль…», «я старый человеческий мучитель…» Отдыхал от приступов ярости он в кругу своих генералов и ближайших сановников, устраивая попойки. Собрания эти назывались «табачный коллегиум», поскольку на них каждый из собравшихся выкуривал по 20—30 трубок за вечер! Самую яркую характеристику его деятельности дал Вольтер: «…в сравнении с деспотизмом, проявляемым Фридрихом Вильгельмом I, Турция могла сойти за республику». Из-за его невероятной скупости голодала даже королевская семья! Этот «солдатский король» (Soldatenkoenig) хотел, чтобы и его наследник во всём походил на него.

«Подъем в 7 утра. Молитва на коленях у кровати громко, чтобы было слышно по всей комнате, следующими словами: „Господи Боже, благодарю Тебя от всей души за то, что дал мне невредимым пережить эту ночь. Направь меня так, как пожелает Твоя святая воля, и обереги меня в этот день и во все дни моей жизни от того, что может удалить меня от Тебя. Аминь“. После этой молитвы читать „Отче наш“. Затем живо и с усердием вымыться, одеться, напудриться, причесаться, позавтракать. Молитву, мытье, завтрак и прочее завершить строго к 7.15 утра» (первые пятнадцать минут «воскресного легкого дня» из расписания, составленного Фридрихом Вильгельмом I для сына).

При этом его первой гувернанткой была француженка, мадемуазель де Рокуль, которая вообще не говорила по-немецки, затем ее сменил учитель Жак-Дюан де Жанден — француз протестантского вероисповедания!

Очевидно, даже Оливер Твист был более счастлив по сравнению с этим наследником престола! Уже состарившись, Фридрих II рассказывал такие истории о своем детстве: король Фридрих Вильгельм I врывается в комнату, где он с учителем занят латинским уроком, и начинает избивать учителя, затем вытаскивает ребенка из-под стола, где тот спрятался, дрожа от страха, и принимается за него. Вся их вина заключается в изучении латыни: король запретил преподавание латыни наследнику, считая это бесполезной тратой времени. Логика простая: умение пользоваться мушкетом — это полезное и практичное занятие, а изучение латыни нет. С раннего детства отец жестоко избивал принца, внушая свою правду: монарху важно «иметь хорошее войско и много денег, ибо в них и слава, и безопасность государя».

«Регулярные побои начались, когда Фридриху было 12, и осуществлялись в назначенные дни, а также спонтанно. Он был бит за перчатки, надетые в холодный день, за то, что за обедом выбрал серебряную, а не стальную вилку, за то, что читал, спрятавшись в кустах во время охоты. Отец бил его ногами в присутствии слуг, офицеров и дипломатов. Однажды во время парада он швырнул Фридриха на землю и проволок за волосы перед строем солдат. Закончив избиение, король сплюнул и сказал: «Если бы мой отец проделал такое со мной, я бы вышиб ему мозги. А этот… ни ума, ни чести».

Представим: принц достиг двенадцатилетнего возраста, по существу к этому времени он уже начал формироваться как личность, более того, вступил в трудный переходный возраст. И как раз в это время король-отец решает наконец научить его, наследника прусского престола, уму-разуму посредством неслыханных унижений и побоев ногами и руками, причем делает это публично! Юный принц не выносит массового уничтожения куропаток? Проучить его за это палкой! Несомненно, тем самым Фридрих Вильгельм I лишь искалечил психику юного принца.

Альфред Адлер, знаменитый австрийский психолог, считал, что изначально большинству детей присуще ощущение собственной неполноценности по сравнению с «всемогущими взрослыми», что зачастую ведет к формированию у них комплекса неполноценности. Но это у обычных детей, а что же в таком случае можно сказать о ребенке, которому с самого рождения внушалась мысль об его избранности и исключительности, наследнике королевского престола, который при этом подвергался постоянным унижениям и побоям со стороны своего венценосного отца? Вспомним, что такое абсолютная монархия. Это такая форма правления, при которой монарх не ограничен конституцией и единодержавно осуществляет исполнительную и судебную власть, нередко сочетая это с высшим рангом в религиозной иерархии страны. И вот этого Божьего избранника жестоко истязает собственный отец. Агностиком Фридрих стал позднее, а в то время он должен был невероятно страдать. Думаю, именно в этом заключается суть проблемы.

Молодой принц «…любил играть на флейте — занятие, вызывавшее в его отце наибольшее презрение. Поздними вечерами Фридрих с сестрой тайно собирались у матери, надевали французское платье, взбивали и закручивали волосы на французский манер и играли дуэтом… Однажды их обнаружил отец. Больше чем флейту, отец-король ненавидел все французское… приказывал одевать смертников перед эшафотом по французской моде…»

Тирания отца не оставляла его даже во сне! «Он продолжал устраивать вечерние концерты, но все больше времени посвящал работе. Отец часто приходил к нему во сне вместе с Вильгельминой. Каждый раз он брал Фридриха под арест и связывал его руки за спиной. „За что?“ — спрашивал Фридрих Вильгельмину. „За то, что ты недостаточно любил папочку“, — отвечала сестра. И Фридрих работал всё больше и больше, вставал в четыре утра, ложился за полночь…»

Убежище от тирана-отца принц находил в книгах, изучении языков, философии и в искусстве. Но это вызывало только еще большее негодование отца.

Неудивительно, что в скором времени Фридрих сломался. Выдержка из одного его письма матери: «Я доведен до самого отчаянного положения, король совершенно позабыл, что я его сын; он обращается со мной как с человеком самого низкого звания. Когда я сегодня вошел в его комнату, он бросился на меня и бил меня палкой, пока сам не выбился из сил. Чувство личного достоинства не позволяет мне далее выносить такое обхождение; я доведен до крайности и поэтому решился так или иначе положить этому конец».

В 1725 году, в четырнадцать лет, он, согласно желанию отца, получил первое офицерское звание. С тех пор требования к нему со стороны помешанного на всём, что было связано с военным делом отца стали совершенно невероятными, он должен был всё время проводить в войсках. А с 1728 года, то есть после поездки в Дрезден, началась настоящая травля сына со стороны отца. Почему? Дело в том, что накануне поездки король присвоил Фридриху звание подполковника и поставил командовать полком. Вместо ожидаемого от него королем воинского рвения и интереса к военной организации Саксонии молодой принц в Дрездене был поражен блеском двора короля Августа II. В Дрездене Фридриха чествовали согласно его высокому положению. Там у него произошло свидание не с саксонскими генералами, а с графиней Анной Оржельской, побочной дочерью Августа II, ставшей его первой и неудачной любовью. Кроме того, дворцы короля Августа были полны картин и произведений искусства, музыканты играли прекрасную музыку, а не бравурные марши, как в Берлине. Все время в Дрездене был праздник — балеты, костюмированные балы, словно в Венеции. Пораженный принц Фридрих впервые увидел оперу и услышал виртуозную игру И. Кванца (позднее музыкант станет его учителем игры на флейте и придворным композитором на целых 32 года)!

Поездка в Дрезден раскрыла перед молодым принцем новые горизонты, и он с юношеским максимализмом принялся искать способы изменить свою жизнь и выйти из-под гнетущего контроля короля-отца. Самым простым выходом из положения ему показалось предложение матери: женится и уехать из страны. Дело в том, что королева София Доротея хотела, чтобы ее старшая дочь Вильгельмина сочеталась узами брака с английским королевским домом — обручилась с племянником королевы и наследником английского престола Фридрихом (сыном принца Уэльского, будущего короля Георга II). Этот ее план получил название сначала «английский марьяж». Но затем он превратился в «двойной марьяж», поскольку наметилась возможность помолвки Фридриха с английской принцессой Амелией (второй дочерью будущего Георга II).

В 1727 году сложились предпосылки для реализации этого плана, поскольку умер король Англии Георг I. София Доротея тут же (с согласия супруга, естественно) вступила в активную переписку с новой королевой Англии, женой своего брата Вильгельминой Шарлоттой Каролиной Бранденбург-Ансбахской. Дело шло медленно, в Лондоне слишком рассматривали все плюсы и минусы. София Доротея же была полна энтузиазма. А вот ее муж, который поначалу поддерживал этот план, вдруг осознал, что в Австрии от такого сближения Пруссии с Англией будут не в восторге. Интересы у Фридриха Вильгельма I были небольшие — он хотел присоединить к Пруссии земли Берг и Юлих, а для этого ему нужна была поддержка Священной Римской империи (то есть Австрии). Если поначалу он не видел в «двойном марьяже» ничего для себя дурного, то все изменилось после вмешательства графа Грумбкова, его самого доверенного министра.

Грумбков прямо высказал ему, что австрийский посол в Пруссии с 1726 года генерал барон фон Секендорф получил указания довести до сведения короля неудовольствие императора Священной Римской империи Карла VI. Секендорф был боевым генералом и за доблесть получил даже от коронованного скряги Фридриха Вильгельма I в подарок шпагу, усыпанную бриллиантами, его слово имело огромный вес. Фридрих Вильгельм I понял: если такой человек передает ему через доверенного министра мнение императора Карла VI, то тогда действительно нужно все отменить. Прусский король всю жизнь пресмыкался перед венским двором, поэтому даже после небольшого намека сразу же струсил и сдался. Хотя все было вовсе не так уж однозначно: Грумбков, как и Секендорф, получал деньги от императора, поэтому его личные интересы зачастую шли вразрез с интересами короля и Пруссии. Однако всем своим домочадцам Фридрих Вильгельм I устроил спектакль, чтобы показать свою мнимую силу и проявить грозный характер, — потребовал, чтобы София Доротея написала письмо брату Георгу II и потребовала дать четкий ответ относительно «двойного марьяжа», чтобы можно было свалить свой отказ на него. София Доротея подчинилась мужу и осенью 1728 года отправила послание брату. В конце декабря пришел ответ из Лондона, который Фридрих Вильгельм I назвал уклончивым, долгие месяцы ворчал и орал на всех домашних, а затем сделал вид, что потерял терпение, и приказал жене отправить в Британию ультиматум и поставить вопрос ребром — да или нет? На этот раз в Англии заволновались из-за повышенного тона послания и немедленно направили в Пруссию посланника, сэра Чарльза Хотэма, имевшего все необходимые полномочия и которому было указано способствовать «двойному марьяжу», а заодно попытаться уговорить Фридриха Вильгельма I вернуться в Ганноверскую лигу. Во время аудиенции Хотэма Фридрих Вильгельм I вдруг выпалил, что принц Фридрих слишком молод для того, чтобы женится. Хотэму лишь оставалось повторить полученные от своего короля указания: два брака, а не один. Фридрих Вильгельм I оставил посланника в неведении. Хотэм попытался все же добиться согласия короля и после нескольких неудачных аудиенций заявил — хорошо, пусть принц Фридрих сейчас еще слишком молод. Но ведь можно уладить дело таким образом — обручить уже сейчас принца Уэльского и Вильгельмину, а в отношении принцессы Амелии и принца Фридриха установить отсроченную на несколько лет дату женитьбы! Это было в высшей степени разумно, но Фридрих Вильгельм I устроил отвратительную сцену и громогласно заявил, что к нему, мол, проявляют неуважение! Он, дескать, не проситель, а король! Раньше, когда он якобы на все был согласен, то из Лондона шли лишь уклончивые ответы. А теперь на него смеют оказывать давление! Не бывать же тому!

Хотэм вынул козырь, припасенный на крайний случай: предъявил королю во время последней аудиенции выкраденное письмо, в котором вскрывались интриги Грумбкова как платного австрийского агента. Это не принесло никакой пользы. Напротив, Фридрих Вильгельм I грубо выставил английского посланника из дворца, посылая ему вослед язвительные замечания. 12 июля 1730 года Хотэм, потерпев полное фиаско в своей миссии, уехал из Пруссии.

Ирония судьбы заключается в том, что спустя несколько лет в Вене изменили свое мнение и решили, что Фридриху неплохо было бы жениться на Амелии Английской. Но когда Секендорф высказал это мнение королю, тот в это, по-видимому, не поверил!

Фридрих между тем воспринимал грубую и нелепую игру своего отца за чистую монету. Когда ему показали портрет принцессы Амелии, то она ему понравилась, между ними даже завязалась переписка. Долгое время он пребывал в надежде на перемены в своей жизни, но потом все рухнуло в одночасье. Но даже тогда он продолжал цепляться за иллюзии — страстно просил покидающего Берлин посланника Хотэма рассказать дядюшке, королю Георгу Второму о его желании переехать в Англию. Когда Хотэма при прусском дворе сменил новый посол, сэр Гай Диккенс, то Фридрих уже прямо поведал ему о своем намерении бежать в Англию. Проконсультировавшись с начальством, Диккенс мягко отверг такой план, однако передал Фридриху некоторую сумму денег от Георга II. Отчаявшийся кронпринц деньги принял, расплатился со своими долгами и стал вынашивать новый план бегства. Теперь уже не в Англию, из которой последовал отказ в убежище, а во Францию, которую он так любил и восхищался. Вероятно, последней каплей, переполнившей чашу терпения кронпринца, был парад в честь короля Саксонии, который состоялся в июне 1730 года. На этом параде король-отец перешел в своей жестокости по отношению к наследнику престола все мыслимые границы: жестоко избил Фридриха на глазах не только офицеров и придворных, уже привыкших к этому, но на виду огромной толпы зевак из простого народа.

Попытка побега являлась актом отчаяния Фридриха, поскольку он понимал, зная характер отца, что после побега можно было не рассчитывать на прощение. В план побега Фридрих посвятил трех своих наиболее преданных друзей. Вот их имена: поручик из Везеля Петер Карл Христоф Кейт (Peter Karl Christoph von Keith; 24 мая 1711 — 27 декабря 1756) — лейб-паж (впоследствии заочно приговоренный к повешению взбешенным королем, Кейт бежал в Англию и вернулся после вступления Фридриха на престол, получил чин подполковника и назначен на пост попечителя Академии наук);

его младший брат, также лейб-паж короля, который после допроса с пристрастием не выдержал и выдал королю замыслы кронпринца о побеге, чем сохранил свою жизнь;

наконец, поручик Ганс Герман фон Катте, сын генерала (после восшествия на престол Фридриха произвел его несчастного отца в фельдмаршалы и сделал графом) и внук фельдмаршала.

Королевский кортеж двигался через Гейдельберг, Маихейм, Дармштадт, Франкфурт, направляясь в прусский город Везель-на-Рейне. 10 августа они добрались до Бонна, побег планировалось осуществить на следующем отрезке пути. Но этого не произошло, поскольку план был раскрыт.

Ф. Кони так описывает этот момент: «Едва выглянуло солнце, как услужливый паж пробрался в сарай принца, но в темноте вместо Фридриха разбудил его камердинера. Тот имел довольно присутствия духа притвориться, будто не находит тут ничего подозрительного, и преспокойно завернулся опять в одеяло, высматривая, что из всего этого в конце концов получится.

Он увидел, как принц торопливо вскочил и оделся, но не в мундир, а во французское платье и в красный сюртук сверху. Потом на цыпочках прокрался к двери, осторожно отворил ее, робко озираясь на товарищей, и вышел.

Едва он ушел, камердинер тотчас же известил полковника Рохова обо всем случившемся. Испуганный полковник разбудил еще трех офицеров из королевской свиты, и все четверо, подозревая недобрый умысел, пустились отыскивать принца.

Вскоре они нашли его на конном рынке. Принц стоял, прислонясь к повозке, и со всех сторон высматривал пажа, которого ждал с лошадьми. Появление нежданных гостей привело принца в бешенство и отчаяние, кажется, он был бы в состоянии драться с ними насмерть, если бы имел при себе оружие. Офицеры подошли к нему и с должным почтением спросили, что заставило его высочество так рано подняться с постели и нарядиться в такое странное платье? Он отвечал им коротко и грубо. Рохов между тем ему заметил, что король изволил уже проснуться и через полчаса намерен продолжать свой путь; почему покорнейше просил принца возвратиться и поскорей надеть мундир, чтобы его величество не увидел его в этом костюме. Принц не соглашался. Он отвечал, что хочет прогуляться, подышать утренним воздухом; пусть они не беспокоятся — в назначенный час к отъезду он обязательно явится в приличном, соответствующем его положению платье.

Между тем прискакал паж с двумя лошадьми. Принц хотел проворно вскочить на одну из них, но офицеры не допустили этого. Он боролся с ними, как отчаянный, но сопротивление было напрасно; сила и большинство одолели. Его заставили возвратиться в сарай, лошадей отослали, пажа взяли под арест».

Поручик Кейт, как я уже писал, проявил расторопность и бежал в Англию, где Георг II не только дал ему убежище (в Ирландии), но и назначил ему жалованье.

Схватив сына за волосы, король таскал принца за волосы и бил палкой до тех пор, пока у того не пошла кровь из носа. «Никогда еще лицо бранденбургского принца не покрывалось такими знаками бесчестья!» — отчаянно кричал Фридрих. Если бы не вмешательство генерал-майора фон Мозеля, то отец в ярости нанизал бы сына на шпагу, словно куропатку.

Фридрих был схвачен и перевезен в Кюстринскую крепость, где был допрошен. Ему предъявили обвинение в государственной измене, а также в дезертирстве из армии. Король был полон решимости казнить сына, лишь вмешательство фрейлины королевы, графини Кама, спасло принца. Она бесстрашно спросила у короля, неужели он тоже хочет войти в историю, как детоубийца, подобно своему другу царю Петру Первому? Это несколько отрезвило короля. Но все равно наказание было жестоким.

«…Фридрих был брошен в темницу… Однажды утром в камеру вошли гренадеры, взяли его под руки и, крепко держа, подвели к окну. В тюремном дворе он увидел плаху, горку песка и двух пасторов, между которыми стоял Катте в расстегнутой на груди рубашке… Фридрих бился и кричал, умоляя отменить приговор. Он обещал отказаться от трона, принять пожизненное заключение, отдать свою жизнь — все, что захочет король, только пощадите Катте!.. Как обычно, король-отец поминутно расписал этот день: как должна проходить экзекуция, сколько труп должен оставаться перед окном Фридриха („семь часов“), кто должен унести труп („почтенные бюргеры“). Согласно сценарию, место экзекуции Катте было выбрано так, чтобы его было хорошо видно из любой точки окна. Удара палача Фридрих не видел: за секунду до этого он упал в обморок. Весь следующий день он провел, рыдая у маленького окна, уставившись на тело, все еще лежавшее во дворе, на которое, вопреки приказанию короля, кто-то набросил черный плащ, запекшийся от крови…»

Фридрих Вильгельм I, отправляя на смерть друга своего сына, был абсолютно убежден, что творит добро: «Когда военный трибунал зачитает Катте приговор, ему следует сообщить, что Его Королевское Величество весьма опечален. Однако будет лучше, если умрет он, чем если бы из мира ушло правосудие». Как все тираны похожи, оправдывая свою кровожадность высшими интересами!

Накануне казни поручика доставили к королю. В своей обычной манере Фридрих Вильгельм I зверски избил несчастного офицера: ногами, руками, палкой. Но и этого ему показалось мало, он еще заставил признать отца поручика Катте в правильности и необходимости казни его сына ради блага государства. Несчастный отец так и сделал, заявив, что он теперь будет всем говорить, что его сын пал за свою страну. Коронованный душегуб выразил свое удовлетворение.

«Полк принца, экипажи и обстановка были у Фридриха отобраны, штат распущен, а частью наказан, любимые книги до четырех тысяч томов распроданы; молоденькая дочка Потсдамского ректора, склонность к которой Фридрих выразил в некоторых подарках, была публично наказана и заключена на три года в работный дом, а камердинер принца попал в Шпандау» (то есть был заключен в тюрьму. — М. Б.).

Своего несчастного друга, умерщвленного по приказу бессердечного отца, Фридрих II не забудет никогда. Маркиз де Лафайет после посещения Фридриха Великого писал генералу Джорджу Вашингтону, что однажды за обедом Лафайет с горячностью заговорил о выборном правительстве, правах человека и конституции. Фридрих резко оборвал его: «Я знавал одного молодого человека, который… однажды решил защитить эти принципы. Знаете, что с ним стало? — Нет, сэр. — Ему отрубили голову».

Понятно, о ком шла речь. Юношеские мечты и чистые помыслы о свободе навсегда отрубил топор палача вместе с головой поручика Катте…

Эта трагедия резко изменила Фридриха II: с этого дня он перестал чувствовать себя в безопасности. Еще бы! Ведь поначалу «любящий» отец чуть не убил его и лишь потом «смилостивился» и бросил в тюрьму! Так у него выкристаллизовался еще один жизненный принцип: «Величайшее искусство дипломатии — уметь скрыть свои планы». Но до восхождения на престол оставалось еще долгих десять лет и надо было продолжать жить!

2

В мае 1731 года Фридрих Вильгельм I, все еще пребывая в ярости, отправил приказ своему маршалу фон Вольдену: «…он должен только выполнять мою волю, выбросить из головы все французское и английское, сохранив в себе лишь прусское, быть верным своему господину и отцу, иметь немецкое сердце, выбросить из него все франтовство, проклятую французскую политическую фальшивость и усердно просить у Бога милости…»

Поэтому Фридрих, понимая, что над ним по-прежнему висит угроза позорной казни, счел для себя необходимым наладить отношения с отцом. Посредником выступил, как это ни странно, министр Грумбков. Тот самый, который явился причиной расстройства «двойного марьяжа». Это был настоящий лукавый царедворец, который понял, что стоит наладить добрые отношения с наследником, раз уж он уцелел. Он сам посетил Фридриха уже на другой день после казни несчастного фон Катте и выразил желание примирить принца с королем. Кронпринц не отверг его инициативы, министр оказался очень полезным, и их деловые отношения продолжались вплоть до самой смерти Грумбкова.

Кронпринц научился маскировать свои истинные мысли. Постепенно ярость угасла, и он снял опалу и задумал женить Фридриха, рассчитывая на то, что он после этого образумится. Король написал кронпринцу письмо, в котором лаконично проинформировал его, что нашел для него подходящую невесту, принцессу Елизавету Кристину Брауншвейгскую: «Принцесса не красавица, но и не уродлива. Она кроткого благочестивого нрава, и этого достаточно для брака».

Нельзя сказать, что этот замысел вызвал у Фридриха энтузиазм. Он боялся отца и не смел обратиться к нему напрямую, опасаясь очередной вспышки ярости. Но до нас дошли его полные отчаяния письма советнику отца, генералу Грумбкову:

«Если меня заставят вступить с ней в брак, то я буду плохим супругом. Сама мысль о браке претит мне и заставляет меня содрогаться. Я, как послушный сын, исполню волю моего отца, но никогда не смогу вести семейную жизнь, и как только я сам стану королем, я отвергну свою жену. Я не хочу жениться на этой глупой принцессе!»

«Самая последняя берлинская шлюха мне была бы куда предпочтительнее, чем эта святая…»

«Заклинаю всем святым, поговорите с его величеством, чтобы он позволил мне повременить с женитьбой…»

Вильгельмина (Friederike Sophie Wilhelmine von Preußen, 1709—1758, любимая сестра Фридриха Великого) так описывала избранницу Фридриха: «Она высока ростом, но дурно сложена и дурно держится. Белизна ее ослепительна, зато румянец слишком яркий, глаза ее бледно-голубые, без всякого выражения и не обещают особенного ума. Рот ее мал; черты миловидны, хотя неправильны; все лицо так невинно-простодушно, что можно подумать с первого взгляда, что головка ее принадлежит двенадцатилетнему ребенку. Белокурые волосы вьются от природы, но вся красота ее обезображивается нескладными, почернелыми зубами. Движения ее неловки, разговор вял, она затрудняется в выражениях и часто употребляет обороты, по которым надо угадывать, что она хочет сказать».

Фридрих внутренне, несомненно, негодовал, но, получив хороший урок, понимал, что не стоит испытывать судьбу дважды. Ведь если бы он выразил неповиновение, то на этот раз можно было лишиться не только свободы, но и самой жизни. Поэтому он с видимой покорностью принял это решение отца, к его большому удовлетворению. И одновременно пишет то, что думает на самом деле: «Мне хотят вколотить любовь палками, к несчастью, я не обладаю ослиной природой и потому боюсь, что это не удастся. Но я буду галантен и позволю женить себя, а потом пускай madam делает, что хочет, я же со своей стороны также сохраню за собой свободу действий».

12 июня 1733 года Фридрих II и Елизавета Кристина (Elisabeth Christine von Braunschweig-Bevern) поженились, но ни о какой любви и речи быть не могло. Принцесса была знатного рода (старшая дочь сестры императрицы Антуанетты!), но малообразованна и дурно воспитана. С мужем у нее практически не было никаких общих интересов. Она была типичной пуританкой: застенчивой и весьма религиозной, сочетала в себе почти детскую наивность и полное отсутствие женского шарма, а главное — её интеллектуальный уровень был невысок.

Так что брак этот, как и следовало ожидать, изначально был неудачным, и до конца своих дней король и королева оставались чужими людьми.

В первую же брачную ночь он заявил, что Елизавета Кристина глупа, как курица, и не стоит того, чтобы он уделял ей время. Поэтому он подговорил друзей поднять тревогу и кричать во все горло: «Пожар!» Когда началась суматоха, Фридрих бежал от новобрачной. Со своей женой он жил врозь. При этом, сохраняя все приличия королевского сана, они едва переносили друг друга. Многие в качестве причины прохладных отношений между супругами называли бездетность их союза. Быть может, Елизавета Кристина намеревалась со временем завоевать любовь Фридриха своей скромностью, религиозностью и умеренностью желаний. Но в таком случае она избрала из всех вариантов наихудший, поскольку она была совершенством в глазах отца Фридриха, а сам принц был его полной противоположностью. И в своей жене, вероятно, видел не человека, а еще одно слепое орудие в руках деспота-отца, посланное уязвить и унизить его! Ведь в присутствии жены сына Фридрих Вильгельм I вдруг забывал свои казарменные выходки и становился галантным и учтивым, этаким добрым батюшкой. Впрочем, не только Фридрих терпеть не мог свою жену: мать и все братья и сестры также откровенно презирали и не любили Елизавету Кристину, нещадно критиковали — мол, от Елизаветы Кристины дурно пахнет, она глупа и неотесанна, словно деревенщина.