18+
Формула счастья

Бесплатный фрагмент - Формула счастья

Сборник рассказов

Объем: 82 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

КРАСНОЕ ПЛАТЬЕ

Она бегала по торговому центру, звонко цокая каблучками. Будто и не было за плечами четырёх десятков лет, двух браков и двух разводов, разных нервных работ и переездов, похожих на пожары, и еще всякой всячины, сложившейся в тяжёлый багаж, который приходится таскать в своей голове.

В её сумочке антидепрессанты, настроение на нуле, и шопинг не в радость. А так хочется праздника. Она купила красное платье с оборками. Глупая покупка. В школе, где она работает, такое носить нельзя. А больше ей некуда надеть это платье. Стилисты и психологи говорят, что была бы вещь, а повод надеть её всегда найдётся. Специалистам надо доверять. А значит, следует покупать то, что нравится, невзирая на необходимость и расходы, и жизнь сама подарит случай, счастливый случай.

Она зашла в кафе, присела на мягкий диванчик у окна.

— Вы одна? Или ждёте кого-то? — спросил официант, милый юноша с фирменной улыбкой.

— Нет, никого не жду. Просто что-нибудь выпью.

Ей хотелось облепиховой водки. Неприлично пить водку белым днём, да ещё и в одиночестве. Но что же теперь делать, если хочется красное платье с оборками и облепиховую водку? Покупать платье и пить водку.

Кафе было почти пустым. Две мамочки с детьми шумно трещали и ели мороженое, несколько школьников сидели, уткнувшись в телефоны. За дальним столиком у окна толстый мужчина пил кофе и жевал пиццу.

— У вас есть облепиховая водка? — спросила она.

— Есть. Пятьдесят граммов?

— Сто пятьдесят.

— Салат, пиццу, горячее?

— Сырную тарелку.

Водка, конечно, не вино, чтобы закусывать её сыром, но она не знала меню и не хотела смотреть. Надо было доставать из сумки очки, выискивать что-то, чего совсем не хотелось.

— Водку и сыр, — повторила она.

— Хорошо, — официант кивнул и удалился.

Она внимательно посмотрела на толстого мужчину, жующего пиццу. Он ей кого-то напоминал. Всё-таки не всё она таскала за собой в голове. Были тёмные и светлые пятна в памяти. Много лиц прошло мимо, теперь трудно сопоставить их с именами. Где-то она пересекалась с этим мужчиной. Он, словно почувствовав взгляд, посмотрел в её сторону. Глаза у него были большие, круглые, припухшие, как будто уставшие или больные. Она продолжала смотреть на него в упор, пытаясь вспомнить. Он сделал жест официанту. Потом встал и пошёл к её столику.

— Марина Эдуардовна?

— Да. Простите, не могу вспомнить.

— Я ваш бывший студент. Степан Игнатов. Вспомнили? Я учился на заочном юридическом.

— Степан. Да, помню.

Она вспомнила его. Не то чтобы отчётливо, но он перестал быть тёмным пятном в памяти, обычным мужчиной за столиком в кафе. Теперь она знала, кто это. Она вспомнила, что он был старше других в группе, был женат или уже разведён и вроде бы жил у мамы, робок, небогат, работал где-то не по специальности.

— Могу я к вам присоединиться?

— Пожалуйста.

Официант подал её заказ. Принёс Степану чашку кофе.

— Я окончил университет в прошлом году. Уже давно вас не видел.

— А я уволилась пару лет назад.

— Почему?

Ей не хотелось рассказывать грустную историю о сокращении. О том, как жертвовала семьёй ради работы, но кандидатскую защитить не успела. И работа выплюнула её вслед за семьёй.

— Ушла в школу, там проще.

Степан улыбнулся пухлыми губами. Она выпила глоток водки. Говорить было не о чем. Зачем он пересел к ней, зачем заказал ещё кофе, как будто собирался остаться надолго? Что ему надо?

— Что вам надо, Степан? — спросила она.

Он опять улыбнулся.

— Ничего.

Он смотрел на неё своими уставшими глазами. В её русых волосах играло солнце, льющееся из окна. Она была хороша собой.

— Мне ничего не надо, — повторил он зачем-то.

Они продолжали изучать друг друга. Она пожала плечами.

— Вы думали, что я преподаю в университете и помогу вам с работой?

— Я юрист в агентстве недвижимости.

— Ну что ж, неплохо.

Она выпила ещё водки. Взяла с тарелки ломтик сыра. Степан молчал.

— Хорошая погода.

— Действительно. Весна.

— А я купила красное платье.

— Замечательно.

— Мне некуда его надеть. Оно с глубоким вырезом на спине и с оборкой спереди.

— Интересное платье. Может быть, вам сходить в театр?

— Да, так я и сделаю, а то скоро закончится сезон.

— У вас ещё есть в запасе пара месяцев.

Водка была почти выпита, сыр почти цел.

— У меня впереди целая жизнь, Степан.

— Я не спорю. Хотите, я приглашу вас в театр?

Она хмыкнула.

— Что, я так жалко выгляжу?

— А я?

Он не думал, что его приглашение станет для неё оскорблением.

Она, не смущаясь, продолжала:

— Вы? Я вас не знаю совсем. Даже вспомнила с трудом. Кто вы, Степан?

— Мужчина.

— Не мой мужчина. Вы наверняка моложе меня. И у вас есть жена или любовница. Или и та, и другая. Есть работа, вы сами сказали. И дети, возможно, есть. Вы уже устали от всего этого, это видно по вашим глазам, Степан. Уж я вам совсем ни к чему.

— Откуда вы знаете?

— Несложно догадаться. В моей жизни тоже много что есть или было.

— Так есть или было?

— Что-то есть, что-то было, какая вам разница?

— Вы не угадали про меня. Я живу один. У меня никого нет.

— Какой вы…

Она растерялась. А что, собственно, удивительного? И она такая…

— Никого нет? Что это значит?

— Я не знаю, как объяснить. Никого нет, и всё. Мама умерла, жена ушла, детей не было, любовницу не нашёл пока.

— Так вы ищите любовницу?

— Ну что вы, Марина Эдуардовна. Это я неправильно выразился.

— А я подумала, вы делаете первый шаг.

— Извините меня, пожалуйста.

— Идите, Степан. Моё красное платье не повод для романа.

— Как скажете.

Степан оставил на столе деньги и визитку. Наверное, у неё получилось его обидеть.

— Я надеюсь, что вы позвоните. До встречи, Марина Эдуардовна.

Он встал и, тяжело ступая, направился к выходу.

Она смотрела ему вслед. Он был совсем не в её вкусе. Лишний вес, редкие волосы, плохая одежда. Ах, Степан… Красное платье, облепиховая водка, хорошая погода… Она повертела в руках визитку и тут же достала телефон. Официант подошел, взял деньги.

— Счет или повторить?

— Ещё пятьдесят граммов.

Она прищурила глаза, номер телефона на визитке виден отчётливо. Она набрала номер.

— Слушаю вас. Алло, кто это?

Она сбросила вызов. Положила телефон на стол. Возможно, Степан догадается и перезвонит. Или решит, что это в выходной достают клиенты агентства недвижимости. Она выпила ещё водки. Телефон молчал. Она взяла сумку и пошла в дамскую комнату. Оттуда она вышла через несколько минут в красном платье с открытой спиной и оборкой спереди.

— Повторить? — спросил официант.

— Повторить.

ТОЛЬКО НЕ БУДЕТ БАБУШКИ

Мы стояли у храма. Я держала в руке четырнадцать гвоздик. Было тепло, но хмуро, казалось, что вот-вот пойдет дождь. Я не плакала. Но войти в храм, где стоял гроб, боялась. Мне было уже тридцать шесть, но я ещё никого не хоронила. Это была моя первая смерть. Хоронили бабушку. Я чуть-чуть умерла вместе с бабушкой. Я стояла, сжав губы, напрягшись всем телом, рука онемела от тяжелых цветов. Мне хотелось, чтобы кто-то взял меня за другую руку и повел под распевные молитвы по высоким ступеням к бабушкиному гробу. Но вместо этого я услышала за спиной:

— Я тебя никогда не любил.

Я обернулась. Это был он, мой бывший муж Максим. Мы развелись два года назад, у нас был шестилетний сын Матвей и много ещё чего, что не позволяло расстаться до конца.

— Ты о чём? — спросила я, глядя куда-то в сторону, через голые ветки дерева в хмурое небо. Мне не хотелось, чтобы он видел мои сухие воспаленные глаза. И я не хотела видеть его глаз, прозрачных и пустых, как всегда.

— Я о любви, — ответил он.

— Сейчас? Зачем?

Он ничего не ответил. И я не стала крутить в голове его фразу, как это делала обычно. Он иногда специально говорил что-то, выводящее из равновесия. Делал он это по разным причинам. Сейчас для того, чтобы я очнулась. А может быть он на самом деле меня никогда не любил.

— Пойдем, — сказал он, подталкивая меня к ступеням храма.

Я сделала несколько шагов. Все уже были внутри. Я видела их, свечи в их руках. Я слышала звуки молитвы и всхлипывания. Кто мог плакать? Некому было плакать. У бабушки было два сына. Один жил далеко, в Африке. Другой близко, в той же квартире, что и она. Это мой папа. И всё.

Мои родители развелись давным-давно. Мама жила своей жизнью. Она не стала бы плакать о бабушке. Кто бабушка ей? Бывшая свекровь, сто лет назад забытая, вместе со страшным сном супружеской жизни. Мама приехала, потому что хотела поддержать меня, или чтобы показать тем, кто ещё остался от нашей разбитой на куски семьи, как хорошо она выглядит. Папа не умел плакать. У гроба стояли соседки, папины друзья и сын моего африканского дяди, мой двоюродный брат Гоша. Он случайно оказался в России. Или не случайно… Бабушка давно болела, не писала завещаний и всех любила. У неё был маленький домик у реки, в котором я проводила почти каждое школьное лето, и куда я миллион раз приезжала потом. Ещё квартира, в которую вернулся папа, когда они развелись с мамой.

— Где Матюша? — спросил Максим, когда мы уже вошли, и я закрыла рот свободной рукой, за которую меня так никто и не взял.

— Ты же видишь, его здесь нет. Он у моей подруги, — сказала я сквозь пальцы, закрывающие рот.

— У какой?

— У Ленки.

Он специально спрашивал, чтобы я не могла глубоко нырнуть в этот кошмар у гроба. Я должна была выныривать и глотать воздух, чтобы ответить.

Я положила гвоздики к её ногам. Я смотрела в её лицо, такое тонкое, спокойное, родное, любимое.

— Я всю жизнь её любила больше всех на свете, — сказала я тихо.

Этого нельзя было говорить, потому что бабушка ничего не слышала, а мама слышала всё. Она стояла рядом. Я сказала это, потому что бывший муж заговорил о любви, или потому что это было то, что меня сейчас переполняло. Надо было просто заплакать. А я бормотала:

— Она тоже любила меня больше всех на свете. Она умела любить.

Бабушка прожила долгую жизнь. Ей было восемьдесят шесть лет. Мы были близкими подружками. В её жизни было мало девчонок, и в моей жизни было мало девчонок. Мы хорошо с ней ладили. Она пекла мне тонкие блинчики, водила на реку смотреть уток, собирала со мной малину в саду и делала ещё что-то совсем не особенное, но такое необходимое. Иногда мы с ней просто болтали, смеялись, дурачились, как это делают девочки. А иногда рассказывали секретики. У неё был свой секретик. Она всю жизнь любила своего мужа, который ушёл от неё к другой. В нашей семье ни у кого не склеилась семья. Но бабушка умела любить, а больше никто не умел. И сейчас у гроба всхлипывали только пожилые соседки. Все остальные стояли спокойно. Папа немного ссутулился и переминался с ноги на ногу. Он хотел выпить. Я это знала. Он иногда много пил и кричал на бабушку. Это тоже был её секретик.

Мой секретик я заедала мороженым и мандаринами на маленькой бабушкиной кухне, запивала коньяком, который бабушка тайком наливала из папиной бутылки, заглушала звуками доброго певучего голоса:

— Ты самая лучшая, внученька моя золотая, ты самая лучшая.

— Почему же он спит с другими? Почему он уходит?

Она пожимала плечами и, подсовывая мне что-нибудь вкусненькое, говорила:

— Все они такие.

Она всё дела неправильно. Нельзя заедать проблему, нельзя мириться с изменами, нельзя пить коньяк, когда у тебя грудной ребёнок. Но мне это было нужно. И только она смогла мне это дать.

— Прощай, Варвара Филипповна, — сказал Максим, укладывая в гроб огромный букет жёлтых роз, перевязанных чёрной лентой.

— Бабуля… — прошептала я.

Я не знала, что ещё сказать. Гоша молчал, папа молчал, мама молчала. Бабушкины соседки крестились, по очереди подходя к гробу. Свечи догорали.

— Пойдём в машину, — сказал мне Максим. — Ещё кладбище. Потом поминки. Береги силы.

Я заплакала. Беззвучно и некрасиво. Рот скривился в гримасе, глаза опухли. Потом были венки, комья земли, кутья и водка… Мне было плохо. Я чуть-чуть умерла. Я ощущала это физически. Мне было трудно дышать, говорить, думать.

Максим привёл меня домой.

— Поспишь? — спросил он. — Я заберу Матюшу.

— Почему ты сказал мне, что никогда меня не любил?

— Чтобы ты почувствовала, как сильно тебя любила бабушка, и как сильно ты любила её. Ты должна была успеть попрощаться с этой любовью там, в храме.

— Какой ты умный, — сказала я с ухмылкой.

— Я очень хорошо тебя знаю, — напомнил он.

— Ты счастлив?

— Это неважно.

— Ну-ну…

Я свернулась клубком на кровати, прямо в чёрной одежде и траурном шифоновом платке. Мои светлые волосы торчали из-под него во все стороны, заплаканные опухшие глаза закрывались, мне не просто хотелось спать, мне хотелось исчезнуть. Как исчезла бабушка под слоем свежей земли, как солнце исчезает, уходя за горизонт.

— Завтра будет новый день, — сказал Максим, будто читая мои мысли.

— Иди, спасибо, что побыл со мной.

Где-то в прихожей зазвонил телефон, оставленный в сумке или в кармане плаща.

— Принести?

— Ответь сам.

Я закрыла глаза. Обхватила руками подушку. Сквозь навалившийся сон слышала встревоженный голос Максима. Ещё что-то случилось? Нет, на сегодня хватит.

— Придется вставать, Ириша.

— Что?

— Тебе ещё есть, кого любить. Матвей плачет. Он заболел. Просит, чтобы мама приехала. Ленка не знает, что делать.

— Что-то серьезное?

— Температура, рвота.

— Бедный милый мальчик.

Я очень любила Матвея. Но я не умела любить, как умела бабушка. Если бы у меня была температура, она бы прижала меня к себе и гладила бы по голове. А я вызову Матвею врача и в ожидании буду нервничать и возмущаться, что врач долго не едет, что температура не снижается от таблеток.

— Съезди ты. Сможешь?

— Конечно. Привезти его сюда?

— По обстоятельствам. Если совсем плохо вызывай скорую, звони мне.

Он ушел. Мне показалось, что сильно хлопнул дверью, наверное, чтобы защелкнулся английский замок. Или чтобы я услышала и вынырнула, как там в храме. Но я не могла. Хотя бы час, хотя бы полчаса.

Опять зазвонил телефон. Максим оставил его на кровати рядом со мной. Я протянула руку. Это мама.

— Ты где?

— Дома.

— Что так убежала? Ни слова, ни полслова.

— Матвей заболел.

— Ну, час от часу не легче.

— Максим за ним поехал.

— Гоша остается до девяти дней.

— Зачем ты это сказала?

— Ладно, потом. Отец напился. Разве так можно?

— Можно.

Я положила трубку. Можно напиться, если умер самый родной человек, можно валяться в кровати и хотеть спать, если самый родной человек заболел. Всё можно. И хлопать дверью, и хотеть наследства, и звонить не вовремя, и говорить не о том.

Я проспала несколько часов. Проснулась, вздрогнув, непроизвольно взмахнув руками, хватая то подушку, то телефон. Мне надо было за что-то ухватиться, зацепиться. Видимо, сон унес меня куда-то, откуда следовало вернуться.

— Прости меня, бабушка, — сказала я в подушку. — Прости меня, сынуля.

Все меня простите.

Я потёрла глаза. Ну что? Вставать и жить.

Набрала номер.

— Максим, что там у вас?

— Порядок. Отдыхай. Матвей останется у меня до завтра. Ему лучше. Врач был, лекарства дали.

— Вы с Олесей?

Это новая жена Максима. Они живут уже год. Я предполагала, что она беременна, но если он повез домой больного Матвея, значит, нет.

— Конечно. Всё хорошо.

— А я одна. Привези Матвея.

— Он не игрушка, он болеет. Ему надо отдыхать, лечиться.

— Ты жестокий.

— Не говори ничего. Поспи.

— Дай телефон Матвею.

Матюша задышал в трубку, сквозь забитый нос.

— Мама…

— Я тебя люблю.

Он промолчал. Он тоже не умел выражать свою любовь. Когда мы были рядом, он мог обхватить меня за шею. А сейчас он ничего не мог. Это у нас наследственное. Бабушка любила всех и за всех. А теперь всё закончилось. Вообще закончилось. Сегодня и навсегда.

— Приезжай. Попроси папу, чтобы привез тебя на машине.

— Папа сказал, что завтра.

— Хорошо, милый, выздоравливай. Тебя ещё тошнит?

— Нет. Я хочу жареной картошки.

Я встала. Голова болела и кружилась. Я сняла черный платок, завязала вместо него красный шарф и пошла жарить картошку.

Запахло по-домашнему, как у бабушки. Я научусь любить, если этому можно научиться, и научу любить, если этому можно научить. Всё будет хорошо. Только не будет бабушки.

СМЫСЛ ЖИЗНИ

Семь человек расположились в прямоугольной комнате без всякого порядка, словно горошины, случайно рассыпанные по столу. Мужчины и женщины сидели на жестких стульях, расставленных там и сям. Эти люди не были знакомы между собой и находились в состоянии ожидания. Кто-то, потупившись, смотрел в пол, кто-то с любопытством разглядывал соседа, кто-то блуждал задумчивым взором, пересекая комнату вдоль и поперек.

Итак, их было семеро. В углу, противоположном от двери, скрестив ноги, пристроилась на кончике стула задумчивая девушка с большими наивными глазами и волнистыми волосами цвета ржи. Недалеко от нее застыл в вальяжной позе молодой человек в светлом костюме и модных туфлях с тонкими шнурками. В центре зала восседала полная круглолицая дама с неаккуратной стрижкой. По обе стороны от нее заняли места две женщины среднего возраста. Слева — худенькая, с убранными в пучок каштановыми волосами, справа — пышная блондинка в кофточке с глубоким вырезом и в мини-юбке. У стены в шаге друг от друга расположились мужчины: один постарше — поджарый, остроносый, а тот, что моложе — рыхлый, усталого вида, в недорогом мятом пиджаке.

Комната, где они собрались, не отличалась изысканностью меблировки. Большое офисное кресло непонятного цвета, двустворчатый шкаф без зеркала да написанный маслом натюрморт в бронзовой рамке призваны были создать здесь подобие уюта. Большие окна прикрывали кое-как закрепленные светло-желтые жалюзи. У стены стояла крючковатая вешалка, на которую кто-то уже успел закинуть клетчатую кепку.

На обратной стороне двери, ведущей в это помещение, висела табличка с надписью: «Психологические тренинги. Психоаналитик Топильский М. А.».

Четыре женщины и трое мужчин пришли сюда в первый раз. Они ожидали господина Топильского уже лишние десять минут, и чем больше проходило времени, тем чаще они обращали свои единодушные взоры к двери при каждом шорохе или скрипе.

Наконец, терпение этих людей было вознаграждено. Дверь открылась, и в комнату вошла высокая брюнетка в брючном костюме. Она села в кресло и закинула ногу на ногу. Присутствующие заерзали на своих неудобных стульях, забормотали что-то на языке недоумения.

— К сожалению, Михаил Анатольевич не сможет сегодня прийти, — пояснила брюнетка. — Он просил передать вам свои извинения.

Недоумение сменилось легким возмущением.

— Меня зовут Ирина Олеговна, я его ассистент, — продолжала брюнетка. — С вашего позволения, тренинг проведу я.

Ропот нарастал.

— Да, но мы записывались к Топильскому, — заметила полная дама, — Мы не просто так…

Ассистентка вздохнула, пожала плечами и произнесла:

— Да, я только учусь, а Михаил Анатольевич творит настоящие чудеса. Уверяю вас, вы еще не раз с ним встретитесь и убедитесь в этом. сами Но сегодня вам придется познакомиться друг с другом без его помощи. Это несложно. И честное слово, я вам не помешаю.

Она улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.

Кто-то что-то пропыхтел себе под нос, но тут же все утихло. Похоже, ассистентка была достаточно убедительна.

— Давайте начнем, — предложила Ирина Олеговна. — Каждый из вас расскажет о себе так, чтобы всем нам стало понятно, что в вашей жизни самое главное и почему вы пришли сюда.

Повисла тишина. Лишь робкий ветерок бился в окно да шуршал выцветшими жалюзи.

— Можно мне? — наконец вызвалась юная особа с крайнего у окна стула.

— О, разумеется…

Легкий вздох одобрения прогнал остатки неловкости. Все повернулись в сторону девушки, и она нисколько не смутилась. Ее простенькое личико было скорее трогательным, чем хорошеньким. Большие голубые глаза под длинными редкими ресницами светились нерастраченным теплом, словно кусочки июньского неба. Крохотный носик, казалось, вот-вот скатится каплей с плоского лица, и бледные, почти не заметные губы не смогут помешать ему на пути.

— Представьтесь, пожалуйста, — подсказала Ирина Олеговна.

— Да, — выдохнула девушка, — меня зовут Аня. Я здесь, потому что у меня есть сын.

Взгляды присутствующих наполнившись любопытством и недоумением.

— Вот как…

— Да, у меня есть сын. Но я видела его всего два раза: в тот день, когда он родился, и потом спустя год, уже очень давно. Мы живем далеко друг от друга, в разных городах. Его отняли у меня совсем крохой, я даже не успела как следует его рассмотреть, дать ему имя. Нас разлучили, потому что так решили мои родители и еще какие-то люди. Они всё решили за меня. И я вынуждена была это терпеть. Что я могла тогда сделать? Да и теперь ничего не могу, но я намерена вернуть себе сына. Скоро мой мальчик пойдет в первый класс, и я очень хочу отвести его в школу за руку…

— Но позвольте, этого не может быть! Вы же сами еще дитя, — воскликнула полная дама. — Как такое могло случиться, что у вас сын первоклассник?

— Мне двадцать лет, — девушка повысила голос, и ее юное лицо стало жестче. Однако даже теперь ей вряд ли можно было дать больше семнадцати. Это вполне оправдывало полную даму, которая не унималась:

— Она нам голову морочит, честное слово.

— Совсем нет! — запротестовала юная мама. — Я все расскажу, все объясню! Или вы никогда не слышали, чтобы рожали до восемнадцати? У меня была любовь. Я занималась в спортивной секции, прыгала в высоту…

— Вот и допрыгалась, — ввернул модный юноша.

— Да замолчите вы, наконец, — от противоположной стены подал голос пожилой сухопарый мужчина. — Послушайте…

— Я влюбилась в тренера. Он был старше меня лет на десять, красивый, мускулистый и такой добрый, внимательный. Так мне казалось. Мы иногда оставались вдвоем в спортзале допоздна, потом он провожал меня домой. А как-то раз случилось так, что он зашел ко мне в раздевалку, когда я была еще не одета, совсем голая, только из душа. Он сначала даже извинился, а потом как-то все получилось само собой. И еще не раз так получалось. Тогда я действительно была еще девочка и ничего не понимала. Я просто радовалась, что у меня такой парень. Да что там радовалась, я была счастлива! Он голову мне вскружил! Я забыла обо всем на свете, какая уж там осторожность! Так продолжалось несколько месяцев. Я поняла, что беременна, только когда располнела, стало тяжело тренироваться. Срок уже перевалил за половину. Маме я слишком поздно во всем созналась, и родила мальчика в четырнадцать лет. Нас с малышом сразу разлучили. Что я тогда могла сделать? Да я и не думала об этом! Я больше думала о бросившем меня любимом, о страшных муках, что пришлось пережить. Мне казалось, ничего не бывает хуже. А теперь мне не хотят вернуть моего ребенка. И это намного хуже…

— А что же ваш тренер? — спросила блондинка средних лет после некоторой паузы. — Так больше и не появлялся?

Аня махнула рукой.

— Сажать таких надо, вот что я вам скажу! — добавила женщина.

— Всё в прошлом давно. Мальчика усыновили его родственники. Наверное, он видится с сыном. Говорят, работает теперь где-то за границей.

— Тогда пиши пропало…

— Я недавно ездила к своему сынишке. Выследила его новых родителей, стояла весь день у ворот детского сада, но так и не увидела моего мальчика. Наверное, его забрал кто-то другой, в общем, я его не узнала. Я его потеряла совсем…

Девушка всхлипнула. Ее глаза увлажнились, и по щекам поползли прозрачные слезы, словно июньское небо пролилось чистым теплым дождем.

Стройная шатенка вынула из изящной сумочки платок и подала Ане.

— Не убивайтесь вы так.

— О! У вас, наверное, нет детей!

— Почему же, есть…

— И ты еще нарожаешь ребятишек, выйдешь замуж и нарожаешь, — растрогавшись, утешила, как умела, стриженая толстуха. — Не ломай ты жизнь ни себе, ни мальчонке. Все обойдется.

— Но я его мама! Он должен знать!

— Жизнь все расставит по местам. Надо будет — узнает. А нет, так и нет.

— Откуда вы знаете, как оно будет дальше? А сейчас каково?

Полная женщина передернула плечами и на этом угомонилась. Никто не поддержал разговор.

Рыхлый мужчина встал и приоткрыл пошире окно, будто затем, чтобы сменить воздух. Чьи-то часы сыграли веселую мелодию. Стало легче.

Ирина Олеговна, подождав немного, спросила:

— Кто продолжит?

Между стульями пробежал легкий шелест суеты.

— Давайте, пожалуй, по возрасту, — предложил парень в дорогом костюме серого цвета. — Я как раз буду следующий. Да, к тому же, я вас так не растрогаю, история моя совсем простая.

Все одобрительно закивали.

— Меня зовут Антон. Я здесь, потому что мне так хочется, потому что мне любопытно заглянуть в замочную скважину, в чужие судьбы, в чужие души. Так уж я устроен. Мне многое в жизни интересно, так почему бы не эти семинары? Я окончил английскую школу, филологический факультет университета, учился программированию, праву. Я стараюсь быть там, где интересно, популярно, престижно…

— Короче, ты малый не промах и живешь в свое удовольствие, — подсказал мужчина средних лет в мятом пиджаке. — И над нами, значит, пришел потешаться. Как в цирк, должно быть.

— И да, и нет, — не стал лукавить юноша. — Дело в том, что я пишу рассказы, и знание психологии мне просто необходимо, а потом ведь здесь такой материал для сюжетов. Почему бы не воспользоваться?

— Вот я бы тебя за вихры, да за дверь, — пригрозил другой мужчина, тот, что посуше и постарше.

— Ладно вам, где вы вихры-то видели? — парень пригладил пепельный ежик. — Да я не так уж и плох. Я ищу. Понимаете? Я ищу свой путь. Смысл жизни, если хотите. Кто знает, может быть, вы мне поможете?

Пышная блондинка потеплела взглядом. Худенькая «фарфоровая» шатенка будто насторожилась. Юная Аня захлопала ресницами. Полная, плохо подстриженная женщина и возмущенные мужчины у стены неопределенно закрякали и зафыркали.

— Вот мне уже двадцать четыре, а я еще ничего не сделал в жизни. Более того, я и не знаю вовсе, что бы мне хотелось сделать. Учился, учился, до сих пор учусь, да что-то все мимо. Ни радости особой, ни денег больших мне это не принесло и не принесет уж точно. Зарабатываю я частными уроками. Ну, еще, там, переводы, статейки, рассказики, компьютер настроить, в общем, мелочь. Вот я и боюсь по мелочам разменяться, жизнь свою разменять, ведь она, наверное, дорого стоит.

— А ты женись, — посоветовала блондинка. — Глядишь, полегчает.

— Не шутите так, — вмешалась изысканная тоненькая шатенка.

— А я не шучу.

— Тогда совет ваш плох, совсем не о том.

— Это еще почему?

— Не скажешь в двух словах…

— А вы по порядку, — вставила Ирина Олеговна.

— Ну что ж, меня зовут Жанна. Я пришла сюда, потому что устала. Мне 36 лет. Может быть, это и немного, но мне кажется, я живу вечно. Каждый год с самого детства мне дается как десять. Это моя проблема.

— Да уж, удивила, — фыркнула блондинка.

— Я еле дождалась, когда мне исполнится восемнадцать, чтобы уйти из родительского дома. Ездила по стране, много путешествовала, потом училась в университете, вышла замуж в двадцать один. Но ощущение того, что жизнь тянется слишком медленно и скучно, не проходило. Родился сын, теперь ему четырнадцать, и все совсем плохо…

— Непонятно, в чем дело-то? — пожал плечами пожилой мужчина.

— Я пришла к выводу, что нет в жизни счастья, нет смысла. Никогда и ни в чем нельзя получить полного удовлетворения. Не бывает таких мгновений, которые хотелось бы остановить.

— У меня наоборот. Взять бы все и остановить, — вставила немолодая толстушка.

— Ну что ж, тогда я вам просто завидую. Сначала мне все же было легче, потому что было к чему стремиться. Я думала: «Вот, сейчас, совсем скоро». Торопила время, покоряла очередную вершину… разменивалась по мелочам, как молодой человек говорит. Я по образованию учитель истории, но в школе только три года отработала, потом шила. Это мое хобби, и я это действительно умею делать. Сейчас у меня свое ателье. Короче, есть у меня и деньги, и дело, и образование, и муж, и сын. Только денег никогда не бывает много. Дело у меня давнишнее, привычное, удовлетворения уже не приносит. Образование потеряно. Учительницей идти работать? Не возьмут. Муж надоел, по правде говоря. Сын, считай, вырос…

— Всем бы ваши проблемы…

— Это только кажется так. Или я объяснить не сумела. Вот вы подумайте сами: о чем может мечтать женщина в моем положении, к чему стремиться, ради чего жить?

Полная дама открыла рот, но ту же закрыла.

— Ага, вот видите, — будто ликовала Жанна.

— Заведите себе любовника, — ухмыльнувшись, посоветовала блондинка.

— Ну уж нет, пройденный этап, банально, скучно.

Казалось, что все напряженно думают. Во всяком случае, выражения лиц свидетельствовали об этом морщинами на лбу, сжатыми губами, прищуренными глазами.

— Путешествуйте, — посоветовал мужчина в мятом пиджаке.

— От себя не убежишь, пробовала.

— Вам стоит еще раз родить, — робко изрекла Анечка. — Ребенок опять сделает жизнь важной, значимой.

— А ты не такая уж глупышка, — заметила Жанна. — Твой совет дельный, но не для меня. Я много думала об этом, лет пять подряд. Но ребенок у меня уже есть, в одну реку не войдешь дважды.

— Странно вы как-то рассуждаете.

— Тут как не рассуждай, а хоть в петлю… Тоска заела. Я нашла всего одно дело, которое не поздно и не стыдно начинать в моем возрасте, — Жанна взглянула на Антона. — Писать! Да-да, молодой человек.

Антон не спорил.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.