Бесплатный фрагмент - Феномен Аполлона Иллюзорова

Глава 1

Аполлон пересекал сквер быстро, вприпрыжку. В сквере почти никого не было. Мамаша с ребенком. Двое местных пьянчужек, устроивших пикник прямо на лавочке. На расстеленной газетке — надгрызенная булка в компании соленых огурцов. Под лавочкой в гуще осенних листьев — пустая стекляшка из-под спирта и смятая упаковка аптечной травы — традиционный набор для самодельного абсента. Неопределённого возраста крашеная блондинка со взлохмаченными волосами любовно обнималась с бородатым стариком в офицерской фуражке. Дворняги лениво копошились в помойных контейнерах, расположенных сразу за крошечным продуктовым магазином.

Сквер остался позади. Аполлон вздохнул с облегчением. Он очень не любил этот участок пути по дороге домой. В сквере часто собирались шумные пьяные компании. Но сегодня здесь было, на удивление, тихо.

Еще пару поворотов между хрущевками, родной заплеванный подъезд — и можно будет сказать: «Мама, здравствуй. Я пришел».

Неожиданно где-то позади раздался истошный визг. Аполлон обернулся, — голосил ребёнок, споткнувшийся о бордюр. Мамаша бросилась поднимать упавшее чадо. И не успел Аполлон опомниться, как впереди из-за угла выскочила грузовая тележка с картонной коробкой из-под холодильника, сикось-накось примотанной скотчем. Аккурат гроб на колёсиках из известного детского эпоса. Тележкой рулили двое местных хулиганов. Аполлон не успел отпрыгнуть в сторону, угол коробки полоснул по коленке. Больно было даже через колготы. Увидев Аполлона, хулиганы тут же остановили тележку, загородив мальчику путь.

Лица у них были недобрые. Намерения, судя по всему, тоже.

Один из хулиганов с рыжей, как огонь, шевелюрой, веснушчатым лицом и злыми мелкими глазенками выкрикнул:

— Ба! Кто тут у нас! Ну-ка, Витек, освобождай-ка аппарат. Вишь, новый пассажир нарисовался!

Внутри кто-то грязно выругался, коробка закачалась, и через пару секунд показалась голова с всклокоченными патлами и порванным ухом, как у дворового пса. Аполлон узнал соседа по лестничной клетке, ужасно грубого и беспринципного типа.

— Опа! — прохрипел улыбающийся Витек. — У нас, по-моему, новый Гагарин. Слышь, кучерявый говнец? Где ж твоя мамаша-простокваша? Опять вчера весь вечер тренькала. Я чуть с ума не спятил. Засунуть бы ей это пианино…

— Ну, что? Давайте покатаем товарища в космолете? — предложил хулиган по кличке Серый. У него дергался левый глаз, лоб покрывали мелкие прыщики.

Аполлон съежился, предчувствуя недоброе. Коленка предательски ныла. Бежать было некуда. И, как назло, вокруг ни одной души, кто мог бы придти на помощь.

— Смотрите-ка… Сейчас кто-то наложит в штаны, — сказал Рыжий, сплевывая на землю.

— Я даже знаю кто, — сказал Витек.

После коротких раздумий Аполлон все-таки попытался улизнуть. Он сделал резкий рывок влево, но его тут же отпружинило обратно, — Рыжий ловко ухватил Аполлона за ранец, висящий у мальчика на спине, и с силой рванул на себя, а затем отбросил на землю. Аполлон упал на спину. Портфель отлетел в сторону. Содержимое высыпалось наружу.

— Смотрите-ка, пацаны! Этот петух в панталонах любит жрать морковку.

— Так это же осел, самый настоящий!

— Осел в бархатных штанишках и девчачьих туфельках с бантиками! Умора!

Все трое дружно загоготали.

— Ребята, пустите меня. Мне домой надо, — сказал Аполлон, не вставая с земли. Ребята обступили его со всех сторон. Он боялся, что если попытается подняться, то получит ногой в живот или, еще хуже, прямо в нос ботинком. От таких отморозков всего можно было ожидать.

— Полежи, родимый, — сказал Витек. — Пока мы не решили, что с тобой делать.

— Решили, — сказал Рыжий. — В космос он у нас полетит. Торпедой едреной. Слышь, кудрявый?

Двое взяли Аполлона за ноги. Третий больно прихватил несчастного за грудки. Аполлона поволокли к тележке.

— Только пискни, кучерявый, — пригрозил Рыжий. — Такого пенделя схлопочешь!

Аполлона запихнули в короб. Картон плотно запечатали, не оставив Аполлону возможности вылезти наружу. Да еще золотистый локон волос прихватило липучкой.

Ситуация — омерзительней некуда. Аполлон почувствовал, что тележка тронулась с места. Коробка «полетела в космос».

Ребята бежали довольно быстро. Рыжий и Серёга были у руля. А Витёк бежал рядом. Сил у них было, хоть отбавляй. Аполлону казалось, что путешествие продлится целую вечность.

— Устроим Гагарину метеоритный дождь? — предложил Серый.

— А то! — хором спели Рыжий и Витек.

Хулиганы остановили тележку. Первым на неё прыгнул Витек и тут же принялся мутузить «космический аппарат» руками и ногами. Рыжий и Серый с радостью присоединились.

Сквозь картонные стенки Аполлон получал пинки и удары. Кто-то навалился сверху всем туловищем. Аполлону показалось, что ему свернут шею. В глазах засверкало и заискрилось. Он вжал голову в ноги, приняв позу эмбриона. Молитв он не знал. Поэтому принялся считать про себя до десяти и обратно в попытке не сойти с ума от приступа охватившего его панического ужаса.

— Ну, что кучерявый?! — крикнул Рыжий. — Как тебе? Пять минут — полет нормальный?!

— Его укачало! — захихикал Витек. — Экипаж хилый оказался. Не кондиция!

— Прости, брат, — съязвил Рыжий. — «Стюардессов» не держим тутати. Чай обслужить некому. Можем из лужи водицы предложить.

Аполлон собрался с силами и, что есть мочи, и выкрикнул:

— Помогите!

Получилось как-то совсем тихо и жалостливо. Будто котенок из подвала мяукнул. Аполлонаникто не услышал. К тому же ребята-мучители громко и истошно гоготали, перекрывая голосовые потуги и всхлипывания «экипажа».

Хулиганы откатили тележку в безлюдное место — к большому котловану на участке теплотрассы, где уже год велись ремонтные работы.

— А давайте его с горы спустим? — предложил Витек.

— Это можно. Только аппарат жалко. На нем еще летать и летать, — сказал Рыжий.

— О, пацаны! А давайте мы этого кучерявого похороним! — предложил Серый. — Как нашу географичку год назад.

Ребята в прошлом году тайком проникли на похороны учительницы географии, которой к моменту смерти было уже за восемьдесят. Учительница была глубоко верующей — ее хоронили с соблюдением всех православных канонов. Погребальный обряд произвел на ребят большое впечатление. Просидев всю похоронную церемонию за чьим-то кладбищенским монументом и подглядывая за происходящим, все трое оказались очень довольны, ибо получили массу интересных впечатлений. А Рыжий даже умудрился слямзить траурный венок. И не придумал ничего умнее, кроме как повесить это самый венок прямо у себя над кроватью на гвоздь вместо порядком поднадоевшей репродукции Саврасова «Грачи прилетели».

— Будет весело, — добавил Серый мечтательно.

— Ну, допустим. А что делать надо-то? — спросил Витек и со всего маху пнул коробку.

Аполлон промычал что-то невнятное и затих, как будто бы приготовился умирать.

— Ты че, забыл? — сказал Серый. — Все просто. Рассказываю для особо умных: опускают гроб в яму. Заместо ямы сойдет вот этот котлован. Потом гостей зовут. Гостями мы сами будем. Ну, и поп еще нужен…

— Зачем нам поп? — спросил Витек с сомнением в голосе. — Давайте без попов.

— Без попа нельзя! — запротестовал Серый и замахал руками. — Не попрет. Хотите, я буду попом!

— Дурак ты, Серый, — сказал Рыжий, смачно сплюнув на землю. — Какой из тебя поп? Ты попа видел? Забыл, какая у него борода? И еще он огромный. А ты сморчок сморчком.

Витёк заржал. Серый обиделся.

— Фигня это все. Там главное в черном быть с ног до головы. Плащ у матери возьму. Он с капюшоном даже, — сказал Серый.

— А у меня маска есть Карабаса-Барабаса. Она сама из картона. А борода из настоящей щетины. Так что у Серого харя, что надо будет. Настоящий поп получится, — сказал Витек.

— Вот и клево! — сказал Серый. — Но чтоб всё чики-пуки вышло, нам нужна красная книжка с крестом. Ее поп читает, чтобы душа улетала на небеса.

— Ага. Молитвослов, называется. У моей бабки такой есть, — сказал Рыжий, вальяжно облокотившись о коробку. — Только бабка под Рязанью. Что делать будем?

Ребята приуныли.

— Пацаны! — прошипел Витек заговорщески. — Я придумал. У моего брата есть книжка лучше, чем у попа. Правда, в черной обложке, но тоже с крестом. Братуха её под матрасом прячет. Они с друзьями в подвале нашего дома зажигают свечи, одежду всю снимают и голые читают эту книжку вокруг круга. Круг мелом прямо на полу нарисован. И еще там значки какие-то накаляканы, наверное, слова на непонятном языке.

— Че ты гонишь? — спросил Серый. — За придурков нас держишь?

— Да я не гоню! Сам видел через подвальное окошко. У них даже девки были голые, сиськами трясли.

— Ну, зашибись. Ладно, тащите, пацаны, свое добро. Будем хоронить кучерявого, — сказал Рыжий и добавил, барабаня пальцами по коробу: — Будешь ты, кучерявый, как человек погребен, а не как собака позорная.

Аполлон съежился еще больше. Ему не хотелось быть заживо погребенным, пусть и с церемонией. Поэтому идея трех малолетних мучителей показалась ему грубой безвкусицей. Животный страх, правда, куда-то исчез. Остались лишь тоска и уныние.

Серый и Витек сгоняли за похоронными причиндалами. Рыжий нарвал нехилую охапку цветов и попытался сплести надгробный венок, но вскоре плюнул на это дело, разбросав цветы россыпью поверх коробки.

Тележку с коробкой откатили вплотную к котловану, потеряв по дороге несколько цветков.

— Вот здесь как раз не очень глубоко. Для кучерявого сойдет, — сказал Серый, указывая на не очень глубокую часть котлована.

— Мы его слегка присыплем, — сказал Рыжий. — Через пару часов вернемся и откопаем обратно. А то коробку жалко. Слышь, кудрявый гондурас? — сильный пинок по коробке. — Ты нам картонку-то не изгваздай. Мы еще в ней в космос летать планируем. Усек?

Ребята спихнули коробку в котлован.

— А вдруг нам за это всыпят по пятое число? — спросил Витек встревоженным голосом.

— Никто не узнает, — сказал Серый. — Так, ведь, Кучерявый?

— Кучерявый — могила, — сострил Рыжий.

Все трое дружно заржали.

Аполлон сжался от очередного удара ногой о коробку.

Сверху забарабанил комья земли. Ребята шутили и громко ржали, подбадривая друг друга. Земля продавливала стенки коробки, рискуя ворваться в ее тесное нутро. Наконец, Аполлон погрузился в полную темноту. И еще стало совсем тихо. Тихо, как в гробу. Запахло сыростью. Тоненькая струйка песка, как в песочных часах, сыпалась на лицо мальчика.

Серый нацепил маску Карабаса-Барабаса и мамин черный плащ, открыл добытую Витькой книжку на первой попавшейся странице.

— Что за фигня? — сказал Серый, разглядывая незнакомые буквы старославянского языка. — ни одного слова не понимаю!

— Читай! — прошипел Рыжий.

Серый начал читать медленно и нескладно, спотыкаясь на забавно изогнутых буквах.

Рыжий и Витек стояли преисполненные напускной скорбью.

Аполлон начал потеть. В коробке стало невыносимо жарко. И еще, кажется, катастрофически не хватало кислорода

— Слышь, Серый, — сказал Рыжий тихо, но злобно. — Читай с выражением!

Серый добавил выразительности. И начал читать медленнее, громче и чуть поскладнее.

Но, вскоре, как и следовало ожидать, ребята устали от своей же затеи. Серый предложил попугать девчонок, изображая бородатого маньяка в плаще. Идея всем понравилась. Моментально забыв про «кучерявого», ребята побежали на детскую площадку, где девчонки часто играли в куклы и другие глупые игры.

Аполлон остался совсем один. От жары и нехватки воздуха он впал в прострацию или, может быть даже, потерял сознание. Мысли Аполлона поплыли беспорядочным потоком сквозь непослушное сознание. Кадры из прошлого и настоящего сменяли один другой в хаотичном порядке.

Однокомнатная хрущевка. Мама в газовом шарфике, обмотанном вокруг тонкой шеи, музицирует на обшарпанном пианино. Улыбается, смотрит на сына. Аполлон, сморщившись от ненавистного бренчания, разучивает слова какой-то мерзкой песенки к завтрашнему уроку хорового пения.

Поздняя осень. Аполлон тащится в школу. Наполненный учебниками и тетрадками ранец оттягивает лямки. Школьный двор навевает тоску. Вокруг — грязь, уныние и холод. В голову неожиданно впечатывается «капитошка». Голова, плечи, грудь — все мокрое. Становится еще противней и холоднее. Со второго этажа школы — гогот.

Кто-то кричит противно писклявым голосом:

Апа-апаллончик,

Выпей самогончик

И запей его кваском —

Увезут тебя в дурдом.

Шприцем в задницу пырнут,

В башню током долбанут,

И положат под кровать —

Тихо смирно помирать.

Ясли. Время полуденного сна. Нянечка гладит Аполлона по шелковистым кудрям. «Вылитый купидончик!» — воркует она, теребя его румяные щёчки. Аполлон любуется няней — крупнотелой, белокожей, с русой косой и добрейшим нравом. «Аполлоша у нас красивше всех!» — говорит она.

Неожиданно сквозь сон или бред Аполлону почудилось, будто в коробке есть кто-то ещё, кроме него, ибо послышалось шуршанье, ворчанье или что-то вроде того. Эта мысль казалась безумной ввиду того, что в коробке было мало свободного места.

— Апа-апа-лончик, выпей самогончик, — пропел некто несложный мотивчик, до боли знакомый Аполлону. — Я тут. Вызывали?

— Кого вызывали? — промямлил Аполлон.

Он был уже почти невменяемый и решил, что все это, скорее всего, его фантазия.

— Джинна вызывали? По моей информации, вызывали. И вот он я, здесь, к твоим услугам.

— Какого еще джинна? — спросил Аполлон. — Я никого не вызывал.

— Ты лично, может, и не вызывал. Но те трое, что запихнули тебя сюда, видимо, вызывали, — сказал джинн, который все еще был невидим.

— Причем здесь я? — спросил Аполлон.

— Объясняю, — протянул джинн. — Я пришел по вызову. Как сантехник или электрик приходит. Пришел, чтобы исполнить твое желание.

— Ммм.., — промычал Аполлон, мотая головой. — Это все сон… Сон…

На лицо мальчика навернулись слезы.

— Не стоит так убиваться. В конце концов, ты можешь извлечь вполне очевидную пользу из нашего с тобой сотрудничества. Главное сосредоточиться и начать уже говорить о деле. У меня крайне мало времени. И ты, дружище, не единственный мой клиент.

— Я просто хочу домой, чтобы все было хорошо, — ныл Аполлон.

— Это совсем несложно, — сказал джинн менторским тоном. — Я в состоянии исполнить любое твое желание. Ты, главное, сконцентрируйся. Надо всего лишь обсудить условия нашего сотрудничества. Если всех все устроит, то пойдешь домой без всяких проблем.

— Я тебя даже не вижу, — сказал Аполлон дрожащим голосом.

— Не видишь — для твоего же блага. Ты, парень, на мой взгляд, еще не готов меня видеть. К тому же здесь слишком мало места для того, чтобы я мог материализоваться. Сам вон еле умещаешься.

— Мне плохо, — сказал Аполлон. — Воздуха не хватает.

Невидимый джинн, судя по-всему, пожалел мальчика и что-то там наколдовал, потому что откуда ни возьмись в коробке появился свежий лесной воздух с ароматом еловых шишек.

— Может, выпьешь — для успокоения нервов? — неожиданно предложил джинн. — Вам, людям, помогает. У меня как раз джин есть, чистый, без тоника.

Аполлон шмыгнул носом и потер заплаканные глаза.

— Я не пью. Я маленький, мне нельзя.

— Молодец! — сказал джинн. — Настоящий пионер. Или кто ты там. Октябренок.

— Или ладно… Давай свой джин, — всхлипнул Аполлон и сам не заметил, как от страха перешел на «ты».

— Ай, молодец, — сказал джинн и поцокал языком. — Мама не заругает?

— Плевать. Расстройство накатило.

— Держи, брателло, — сказал джинн. — Это, кстати, бесплатно. Не в зачет желания. Так что хлебай на здоровье.

Аполлон почувствовал, как в правой руке очутилась бутылка, как из-под «нарзана». Крышка открылась сама собой. Аполлон отпил немного. Жгучая, но весьма дружелюбная жидкость потекла по пищеводу. Стало легче и на душе и в голове. Мерцание исчезло. Мысли пришли в порядок. И еще Аполлону показалось, что пространство коробки как будто бы расширилось.

— Как звать-то тебя? — спросил Аполлон, отхлебывая прохладный джин.

Он никогда не пробовал ничего алкогольного кроме глотка шампанского на прошлый новый год.

— Мое имя Каки. Знаю, по-вашенски неблагородно звучит. Но, что поделаешь. Селява такова.

— Меня зовут Аполлон, — сказал мальчик. Ему уже довольно крепко ударило в голову. — Можно увидеть тебя, джинн?

— А оно тебе надо?

— Надо. Для порядку. А то решу, что чокнулся от жары.

— Покажи свое личико, Сулико, — пропел Каки негромко. — Ну, дивись, коли хочешь.

Аполлон щурил глаза в попытке рассмотреть джинна. Сначала было просто темно. Потом почти, что под носом у Аполлона загорелись два больших желтых глаза.

Затем в коробке, как будто зажгли лампу.

Аполлон узрел некое существо, похожее на черта, или гнома, или кого-то еще. Ростом не выше лайки, на голове — торчащая мочалкообразная растительность, как у эфиопа из передачи «Вокруг света». Нос у джинна оказался длинным, похожим на баклажан. Губы, пухлые и влажные, вытянулись в лукавой ухмылке. Туловище джинна непропорционально меньше головы. Аполлон разглядел широкую мускулистую грудь с темно-бордовыми крупными сосками, покрытыми густой черной порослью.

— Вот он я. Весь к твоим услугам, — сказал джинн Каки.

«Джинн совсем нестрашный, скорее, смешной», — решил Аполлон, отхлебнул джина и с шумом проглотил.

— Может, хватит для первого раза? — поинтересовался Каки. — А то мы так с тобой до дела не дойдем.

— О чем ты, Каки? — вяло поинтересовался Аполлон. — Мне так хорошо!

— Я о цели своего визита. Давай так. Ты загадываешь желание, — я озвучиваю условия. Ты соглашаешься, — мы расходимся. Все довольны, бодры и веселы.

Каки вплотную приблизился к мальчику. Тот почувствовал терпкий, немного болотный запах шерсти. Каки заговорил, брызгая слюной:

— Я жду. Валяй, брателло.

— Валяй-желай, валяй-желай, — запел Аполлон скрипучим пьяным голосом. — Хочу, чтоб все эти окаянные в эту дурилку картонную вместо меня. И наливать им не надо. Они не заслужили!

— Конкретизируй, брателло. Кто «эти»? А то, ведь, напутаем. Делов наделаем. А оно нам надо?

— Этих козлов, из-за которых я здесь, всех троих сюда в коробку. А меня домой к маме.

— Ай, молодца! Пятерка тебе. Сформулировал, наконец.

Обрадованный джинн неожиданно исчез, будто бы взорвался изнутри: сначала хлопок, и — его не стало. Только облако пыли с запахом болотной тины.

«Вот те раз, — подумал Аполлон. — Как оно все вышло-то»

Но Каки появился вновь. У него в руках (теперь Аполлон смог разглядеть его руки, большие, лохматые, с длинными, но аккуратными когтями) была какая-то книжка-брошюрка. Каки что-то внимательно изучал. Апполон заметил, что теперь на его баклажаноподобном носе красовалось золотое пенсне. Пенсне придавало ему значимости.

— Та-а-а-ак.., — протянул Каки. — Кажись, разобрался. Нашел подходящие условия для тебя, грешного. Получается «три за одно с выплатой через двадцать лет». Скидку не дам. У тебя, брателло, астрально-кредитной истории нет. Так что, придется на общих основаниях.

Аполлон не понял ни слова. Но, ему уже было очень хорошо, и он не хотел концентрироваться и сосредотачиваться. Каки ему нравился. И он с радостью согласился, кивнув и рыгнув одновременно.

— Давай. Валяй. Гуля-а-а-ем, — пропел Аполлон.

— Дело сделано, — сказал Каки и с довольным видом захлопнул книжонку.

Аполлон почувствовал, что головокружение усилилось. И вскоре переросло в настоящую карусель с пляшущими по кругу лошадками.

Очнулся Аполлон дома в своей комнате на старом диване с бежевым плюшевым пледом. В глазах у мальчика предательски рябило. Голова вращалась так, будто лошадки никуда и не девались. Подташнивало. И традиционный легкий озноб. Наблюдались классические признаки алкогольного опьянения.

Школьник младших классов Аполлон Иллюзоров был мертвецки пьян.

Часы показывали шесть. Скоро должна была придти мама. И она пришла.

Мама вошла в комнату, как всегда с заготовленными наперед поцелуями и жаркими объятиями. Аполлон попытался вывернуться, изловчиться, дабы не выдать себя, но тут же предательски дыхнул маме в лицо. Она подскочила, как ошпаренная. Молча выбежала из комнаты. Было слышно, как она наливает из кувшина воду и пьет большими шумными глотками.

Мальчику было все равно. Он отдыхал. И еще ему почему-то показалось, что все это сон. Он, пьяный на диване — сон. И мама, которая прячется от горькой правды на семиметровой кухне — сон. И джинны в коробках — сон. И все плохое в жизни — сон.

* * *

Наутро соседка у подъезда голосила так, что слышал весь дом: «…нашли в котловане… А внутри — Витька из первого подъезда, Сергей из второго и его сосед Анатолий, все голые, скрюченные, со связанными руками и ногами! Ничего не говорят, только угукают по-ненашенски и глазки таращат! Маньяк, вам говорю, маньяк завёлся! Куда только милиция смотрит! Хотя, знамо куда — участковый, вона, вторую неделю в запое!..»

Аполлон пил весь день кефир. Сидел в своей комнате и пытался собраться с мыслями. Мама так и не сказала ни слова. Видимо, в силу смиренного характера, ну и, конечно, сыграл свою роль фактор неожиданности.

Глава 2

Субботнее утро выдалось скверным. Аполлон стоял в трусах-боксерках полосатой расцветки и буравил глазами большое зеркало над «мойдодыром» в ванной комнате, вглядываясь в отражение своей физиономии. Припухшее лицо, нос — туда же, глаза, как пересохшее синее море — следствие размашистого отмечания «тридцатника». Ещё одно следствие в настоящий момент мурлыкало в спальне, накачиваясь содержимым бара. Аполлон содрогнулся при мысли об этом «создании» и сунул голову под струю холодной воды. Золотистые кудряшки намокли и распрямились.

Обычно Аполлон выпрямлял свои кудри щипцами и феном, перед тем как пойти на работу. Инвестиционному банкиру, если это, конечно, не шутка, не пристало быть похожим на купидона, пусть и повзрослевшего, располневшего и обрюзгшего, а также порядком опошлившегося и разменявшего крылья на всякие мелочи жизни.

Аполлон подошел к плетеной корзине с чистым бельем, извлек оттуда свежие трусы и переоделся. К слову сказать, он был самым настоящим фетишистом в отношении своего же нижнего белья. Трусов у него было более ста штук — все разной формы и разных расцветок под настроение. Сегодня он выбрал зеленые с красным рисуночком в виде знаков вопроса, разбросанных в произвольной форме, что должно было символизировать некую неопределенность. Мол, что делать — хрен разберешь.

На кафельном полу как результат усиленного мытья физиономии образовалась большая лужа, и Аполлон чуть было не поскользнулся, когда попытался соскрести с пола свой вчерашний костюм и рубашку. Белая рубашка окрасилась чем-то синим и была вся мокрая. Костюм тоже сильно попортился.

«Сдам в химчистку,» — подумал Аполлон и принялся вытирать лужу рубашкой, подцепив ее пальцами ног, после чего забросил рубашку в круглый зев стиральной машины и в очередном приступе тошноты сунул голову под струю прохладной воды

В дверь постучало «создание».

— Ангел мой, ты скоро? Я уже заждалась!

Дребезжащие нотки пьяного голоса резанули по ушам. Аполлон вздрогнул и выдернул голову из-под крана.

— Рыбонька, поищи чего-нибудь в баре, мне нужно время, — протянул Аполлон, еле скрывая раздражение.

— Уже нашла, ангел мой, — сказал довольный голос. — К тебе можно? Я кое-что очень хорошо умею.

«Не про мою честь, роднуша, — скрипел зубами Аполлон, размышляя про себя. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу когда меня называют ангелом, котенком и прочими дрянными детскими прозвищами.»

— Я немного занят. Привожу себя в порядок. Давай чуть позже.

— Ну, пожалуйста! — захныкала девица. — Мне там скучно одной. Я же не алкоголичка в одиночку прикладываться. Выходи, Леопольд. Или я к тебе. Потрем друг другу спинки.

Сдавленное хихиканье за дверью.

Аполлону уже давно открылась маленькая правда жизни: одна из самых гадких вещей на свете — пьяная, потерявшая стыд баба.

— Я сказал, нет.

Он неосторожно дернулся и опрокинул бак с грязным бельем. Из бака вывалился электронный офисный пропуск.

«Так бы и постирал, епт», — подумал Аполлон.

— Ангелочек, я тебе помогу, пусти меня.

— Нет! — отрезал Аполлон гневно. — Я должен побыть один!

— Ой, какие мы лирические. Ладно, ладно, пойду заниматься сама собой. Мусоль свое одиночество. Если что, я в спальне.

Послышалось шлепанье босых ног по паркету. Девица, кажись, свалила обратно в спальню.

«Зачем только я подцепил эту анорексичную блонду? — сокрушался Аполлон. — Хотя „зачем“ слово здесь не совсем уместное. Если ты празднуешь свое рожденье уже пятый день на неделе, то логические цепочки действий теряются. Тэдди (приятель Аполлона, экспат из Америки) на днях сказал, что Аполлон получил пропуск в зрелость. У Аполлона получилось ровно пять таких „пропусков“. Они же соответствовали пяти дням „days off“, которые пришлось взять на работе. Ну почему он не такой, как Тэдди? Тому хоть трава не расти. Хоть упейся и облюбись — утром, как огурчик. В шесть утра встает, седлает свой двухколесный BMW и фигачит, пробиваясь через пробки, в район Лубянки. Хотя Тэдди, конечно, серьезно занимается здоровьем — спортзал по два часа, здоровое питание, пробежка. Усилия, короче, прилагает, в отличие от меня.»

На «мойдодыре» запрыгал мобильник. Зазвучал рингтон «You and your friend» группы «Dire Straits».

«Вспомнишь о нем, он и объявится», — подумал Аполлон, нажимая «зеленую трубку» на мобильном.

— Алле.

— Аполлон, красавчик, как ты? — спросил Тэд.

— В поряде. Лицо мою, если это можно назвать лицом. Пятница оказалась ударной.

— Как ночь прошла? Fine?

— В ванне прошла ночь. В одиночестве. На смятом костюме на полу.

— Ты большой оригинал. А как же девочка?

— Бухала в спальне. Продолжает бухать.

— Одна? Странно ведешь себя…

— Плевать. Хочу, чтобы она домой свалила. Пока не свалит — не выйду. Хотя, похоже она успела прижиться. Видать, тачка и пентхаус пришлись по вкусу, — пошутил Аполлон.

— Ты бедолага! — засмеялся Тэдди. — А мне она симпатичной показалась.

— Убогая она. В хлам упилась. Тошно. Да, и устал я от этих клубных. Давно уже устал, кстати. Это все ты, Тэ.

— Listen. Ну я не виноват. Это все моя новая, Доминика. Имя-то какое у девочки. С подружкой отдыхала. А куда ее подружку девать было, скажи мне, друг? Да, они, by the way, без подружек в гости не ходят. И в клубы по двое ходят, как полицейские у нас в Техасе. Так что пришлось, друг, тебя подключать. Sorry.

— Боязливые лани, бля, — съязвил Аполлон.

— То лани, то тигры, хрен их разберешь, — пошутил Тэдди.

— Если бы она меня не трогала, я бы не жужжал. Но она в ванну ломится.

— Друг, ну хочешь, зайду к тебе — заберу ее. Благо в одном доме живем. Хотя нет, не получится. Мне в офис ехать надо. Отчет для «головного» буду сочинять. Сроки поджимают.

— По субботам работаешь, герой. Понятно. Если хочешь помочь — вызови такси на мой адрес. Буду признателен. Мой мобильный номер оставь им для связи. И пусть они в квартиру поднимутся. Не уверен, что она сама в состоянии будет спуститься.

— O’key. Кстати, если тебе от этого будет легче, то я тоже своей не очень-то доволен остался. Причем она сидела впереди на байке, я ее трогал — не заметил подвоха. А потом оказалось, что у нее tits фальшивка. А это большая обида прямо в сердце.

— Силикон что ли? Или что там у них, гель?

— Неа. Лифчик с поролоном, как-то так. С ним — все было. Сняла — вообще, ноль. Как там у вас говорят — дырка в баранке.

— Ноль без палочки.

— Точно! Ну, слушай. Мне бежать надо. Машину тебе сейчас закажу.

— Спасибо, Тэ.

— Пока-пока.

Аполлон подошёл к ванной двери и прислушался, — во всю глотку орал телевизор, музыкальный канал. Из-под ванны (ванна стояла на большом подиуме, который служил одновременно баром и хранилищем для разнообразных нужных личных вещей), Аполлон достал бутылочку вина. Хотел было выпить Божоле. Но штопора не нашлось. Пришлось довольствоваться вином, что в бутылке с отвинчивающейся крышкой — немецким, каким-то ежевичным полусладким.

Аполлон открутил крышку и сделал глоток. Сладкая жидкость лишь слегка обожгла горло. Он почему-то вспомнил детство. Мама часто готовила ему оладьи с вареньем, которое он в какой-то момент перестал на дух переносить.

Аполлон поставил бутылку на кафель. Включил воду, чтобы наполнить ванну.

Из подиумного «хранилища» он высыпал целую кучу резиновых игрушек для купания. Водяную подушку. Набор пенок.

Ванна наполнялась водой и после того, как Аполлон влил в нее флакончик пенки, стала похоже на огромную чашку латэ с двойной порцией сливок. В самую гущу пены он покидал резиновые игрушки, а потом и сам влез прямо в трусах. Так было психологически комфортней с учетом того, что девица, скорее всего, еще не оставила намерения им овладеть.

Блаженство настигло немедленно. Вот что значит релакс! А не какие-то там пятничные девки, что нажираются до опупения, а потом лезут к тебе в постель. Вот оно удовольствие. Хотя, конечно, женщин хочется иногда, — рассуждал Аполлон. — Но только других совсем, особенных. А где ты таких других, особенных, разыщешь?

Аполлон откинул голову на водяную подушку и закатил глаза. Он постепенно погружался в сон, такой долгожданный. Мысли текли медленно, наплывая одна на другую гелеобразной массой. Хотелось спать.

Пенная ванна, бутылка вина и резиновые утята — кто-то скажет «гедонист пархатый». Ну, и пусть этот «кто-то» валит куда подальше. Каждому свое.

Аполлон задремал и сквозь дрему и слипшиеся глаза ему почудилось — рядом с унитазом, левее от мойдодыра мелькает что-то маленькое, чернявое.

«Мышь что ли гребаная? — подумал Аполлон. — Да хоть бы и мышь.»

— Выпьешь со мной, мышь? — промямлил Аполлон в шутку.

— Не пью бурду вашу, человеческую, — ответила мышь. — У меня тут во фляге жидкий эфир с ароматом амброзии. У тебя стаканчики есть? А то жрешь прямо из горла, как быдло районное. Стыдно за тебя.

«Мышь в ванной говорящая, бля, — подумал Аполлон. — И ей за меня стыдно».

Аполлон попытался сосредоточиться и продрать глаза.

Ему казалось, что он спит и видит сновидение, яркое и необычное.

— Ты узнал меня, детина? — спросила мышь.

— Мы что знакомы? — спросил Аполлон, лениво привставая в ванной. Часть пенной воды вместе с резиновой уточкой оказалась на кафеле.

— А то. С детства, можно так сказать. Предлагаю обращаться ко мне чуть более почтительно. Ибо я тебе не мышь.

— А кто?

— Кто… кто. Хрен в пальто! Джинн я, собственной персоной.

Аполлон попытался рассмотреть гостя. Небольшого роста, носатый, косматый, волосатый — полное ощущение дежавю. Знакомые шустрые глазки и хитро ухмыляющиеся губы. На шее болталась золотая цепочка с подвеской в виде многоконечной звезды.

Несомненно, это была не мышь, не человек и даже не человеческий карлик.

— Ну, допустим, — выдавил Аполлон, морщась. — Где ж твоя лампа, джинн? Я вроде ничего не тер. И почему такая антигламурная самопрезентация? Я про унитаз, простите… Фи.

Аполлона сильно развезло. Он был не в состоянии удивляться происходящему.

— Не тер ничего — молодец! Шшут с ней, с лампой! — взвопил джинн, яростно жестикулируя. — И какая, к черту, разница откуда материализовываться?! Захотел из толчка вылезти — вылез. Имею право.

— Что-то я запутался, — сказал Аполлон. — Потерял нить рассуждений. Еще раз — кто вы и зачем здесь?

— Апа-апа-ллоничк, выпей самогончик, — пропел джинн издевательским тоном. — Так припоминаешь?

Аполлон вздрогнул. Очень не хотелось припоминать эту историю с джинном. Но пришлось.

— Так то не была детская пьяная фантазия? — спросил Аполлон с легкой дрожью в голосе. — Жаль.

Он отхлебнул вина и погонял его за щеками перед тем, как проглотить.

— То была суровая реальность, в которой мы с тобой заключили соглашение, имеющее юридическую силу в рамках Вселенной, — сказал джинн уже спокойно.

— Как звать-то? — спросил Аполлон, чувствуя себя более уверенно.

В конце-концов, что не случается в этом безумном-безумном мире.

— Каки. По вашему, знаю, непрезентабельно звучит, но, что поделаешь. А ты все такой же кудрявый, — сказал джинн, хитро улыбаясь. — И поднялся, я смотрю, нормально, на уровне. Кайен. Пентхаус. Красотка в спальне.

— А ты, ведь, не джинн на самом деле? Я еще тогда догадался, — спросил Аполлон, сощурившись. — Дуришь меня?

Каки замялся. Почесал репу.

— Не хочу представляться клиентам ни чертом, ни бесом, ни демоном. С имиджевой точки зрения это невыгодно, ибо клиент не клюнет. Почти также если ты напишешь у себя в визитке «менеджер», а не «вице-президент», — сказал Каки, опустил крышку унитаза и уселся сверху.

— Понимаю, — сказал Аполлон и шлепнул ладонью по воде. — Уважения мало.

— Ну, да ладно. Черти, джинны, вице-президенты. Все это пустое. Слова. Я сюда не за этим пришел. Долг за тобой. Пора его гасить, — сказал Каки деловым тоном. Его пухлые влажно-алые губы сложились в ухмылке.

— Хм.., — протянул Аполлон. Не люблю быть обязанным. Люблю наоборот. Я признаюсь, смутно помню, что я тебе что-то должен.

— «Три за одно с выплатой через двадцать лет» — такое было условие. Ты его принял. Я свою часть соглашения выполнил. Те трое перцев, кстати, до сих пор недееспособны и мычат, как Герасимы.

— Сожалею.

— Твой выбор — твое желание. Сожалеть глупо.

— «Три за одно» — это что за математика? — спросил Аполлон, вылезая из ванной.

— Я выполняю одно твое желание. Ты выполняешь три моих. Стандартная схема. Скидок у тебя не было, ибо первый раз сотрудничали, — сказал Каки, бросая Аполлону полотенце. — Желания я загадываю по собственному усмотрению. Может быть все, что угодно. Так что готовься морально к приключениям на пятую точку.

— Это все бред, — отрезал Аполлон, оборачивая полотенце вокруг торса. — Не вижу смысла считать себя должником. Во-первых, тогда я ребенком был. Ничего не знал, не понимал, находился в состоянии аффекта и еще алкогольного опьянения в придачу. Это раз. Никаких бумаг я не подписывал. Так что соглашения нет. Это два. По-моему, уже хватает.

— Ну, незнание не освобождает от ответственности. Алкогольное опьянение тоже, даже усугубляет, по вашим же, кстати, человеческим кодексам. Бумаг не подписывал? Так у нас устный договор был, где устное согласие равнозначно подписи, — сказал Каки тоном Глеба Жиглова, беседующего с шантрапой.

Аполлон задумчиво почесал кудрявую голову.

— Ты мне мозг не конопать, — нашелся он. — Я тогда был ребёнком. Несовершеннолетним. Какая тут может быть ответственность?! Да и договор, если бы и имел место, то его можно считать недействительным.

— У нас такие отговорки не прокатят, — рявкнул Каки. — По демоническому уставу клиент дееспособен с семилетнего возраста. Когда человеку исполняется семь лет, светлые силы сворачивают свою вездесущую опеку. Клиент становится абсолютно открытым для сотрудничества с низшим астралом. Усёк, брателло?

— Брателло, — передразнил Аполлон джинна. — Короче, я тебе ничего не должен. Ну, а если и должен, фиг, что получишь. Еще не хватало, чтобы я на каких-то леших батрачил!

— Если сторона Заказчика отказывается выполнять свою часть работ, то Исполнитель имеет право предпринять в отношении Заказчика карательные меры по своему усмотрению. Пока тот не одумается, — продолжал нудить Каки.

Аполлон скривился от злости и, поймав свое отражение в зеркале, испугался сам себя.

— Иди ты на хуй, нечистая сила! — бросил Аполлон на выдохе. — Коль не свалишь — в ванной утоплю. Так что ныряй, Каки-шмаки, обратно в свою канализацию и плыви к ядрене фене. А то вызову Санэпидемстанцию. Пусть вытравливают тебя отсюда!

— Зря ты, зря, — сказал Каки и поцокал языком. — Я, ведь, к тебе интеллигентно. С открытым сердцем, с пониманием. А ты в душу срешь, паскуда.

Аполлон размахнулся и бросил в джинна флакончиком одеколона. Флакончик попал в стену. Плитка кафеля хрустнула. Обломки упали на пол. Каки исчез, как будто его и не было.

Аполлон выдернул заглушку в ванной. Пенная водица начала уходить. Пустая бутылка полетела в бак для белья. Аполлон подошел к ванной и начал собирать со дна резиновые игрушки.

Неожиданно из жерла сливного отверстия зазвучала песенка:

Мишка Тэдди громко плачет —

Бедолага занемог.

Не поможет ему ВРАЧик —

Мозг до ниточки промок…

«Что за бредовый фольклор, бля?! Надо то ли меньше пить, то ли меньше работать, — подумал Аполлон. — Или надо найти себе нормальную бабу. Сублимация, етить ее. Пока не буду никому рассказывать про свои псевдореалистичные глюки. Боюсь, примут за шизоида. К черту все. Пойду выковыривать девицу-безделицу из спальни. Такси уже скоро, наверно, приедет.»

Глава 3

Аполлон очень любил деревню. Там пахло сеном, молоком и теплым навозом. От деда пахло табаком и нравоучениями. Аполлон запомнил его таким: потертые штаны с лампасами, цветастая рубаха, доисторический пиджак коричневого цвета, усыпанный табачной крошкой, выгоревшая, добытая невесть откуда бейсболка с едва читаемой надписью «USA Army» и бурки, которые он носил всегда и везде независимо от времени года. А еще дед готовил волшебный омлет с жареным салом.

— Ма, я пойду полчасика погуляю, пока не стемнело, — сказал Аполлон.

— Апочка, только теплое одень, — сказала мама, любовно глядя на сына. И колготки не забудь. Там комары.

Пока Аполлон переодевался в теплое, вышел из курятника дед. В руках он держал плошку с яйцами. Завидев внука, дед нахмурился.

— Людмила, что ж ты пацана в женские шмотки рядишь-то? Рейтузы какие-то в облипку, кофта с рюшами… Ты из него кого вырастить хочешь, девчонку или клоуна какого? — сказал дед.

Аполлон топтался у кухонного стола, распихивая по карманам сушки.

— Ну, что ты, папа, говоришь такое?! — возмущалась мама. — Просто хочу, чтобы Апочка был нарядный, красивый. Это эстетика, понимаешь? Намного же лучше, чем кургузая школьная форма.

— Глупости брешешь! — почти что кричал дед.

Когда он злился, у него дрожала нижняя челюсть, и сотрясалась борода, густая и белая, как снег.

— Разве можно пацана девчонкой одевать?! Какая такая эстетика, на хрен? — продолжал дед, переходя на более высокие тона. — Он у тебя в армию тоже что ли в этих пеньюарах пойдет?!

При этом дед подцепил Аполлона за подтяжки и приподнял вверх. Аполлон поперхнулся сушкой и начал истошно кашлять.

— Папа, ну видишь, что ты наделал?! — закричала мама. — Как же так можно? Мальчик мой не выносит грубости! Об армии не может быть и речи. Учиться будет, потом в аспирантуру пойдет… Апочка, запей чайком.

Аполлон вжал голову в плечи. Подобные разговоры начинались каждый раз, когда они с мамой приезжали к деду погостить. Если спор продолжался долго, то на следующий день мама находила предлог срочно вернуться обратно в город. То на работу ее вызвали, то Апочку надо к врачу вести на предмет аллергии.

Аполлон очень любил бывать у деда. Ему нравился деревенский уклад жизни тем, что там было много свободы и мало условностей. Если не видела мама, можно было одевать на себя, что попало, хоть тулуп или драные штаны с вытянутыми коленками. Здесь все так ходили. Летом можно было выбежать в поле, лечь на спину прямо на землю и жевать колосья, разглядывая бегущие облака. Можно было целыми днями сидеть в крыжовнике и лакомиться похожими на крошечные арбузы ягодами.

Мама не любила деревню и ездила туда исключительно ради выполнения дочернего долга. В городской квартире ей было намного лучше. Аполлон про себя недоумевал, какое может быть удовольствие жить в крошечной хрущевке, в которую то и дело через вентиляцию набегали тараканы.

Нет. В городе свободы и счастья не было. Свобода и счастье могли быть только на природе, где нет асфальта, вонючих машин и осточертевшего хорового пения.

— Да, кстати, — продолжил дед, чуть успокоившись. — Надеюсь, ты пацана не приучаешь там ненароком на своем пианине бренчать? А то, ведь, не вырастет мужика-то. Вот тебе крест — не вырастет.

Дед быстро перекрестился и зачем-то сплюнул три раза через левое плечо.

Людмила корчилась, еле сдерживая истерику. Ну, почему папа такой «невоспитанный человек» с топорными взглядами на жизнь! Покойная мать была намного интеллигентней и даже настояла на том, чтобы в их небогатом доме появилось дорогущее по тем временам пианино, чтобы дочка могла учиться играть.

Когда Людмиле исполнилось восемнадцать, она поехала в Москву, поступила там в Музыкальное училище, да так и осталась.

— Апочка у нас в хоре поет, — сказала мама с гордостью после некоторой паузы. — Хвалят его.

Аполлон опять чуть не поперхнулся. Он пел, как кот, которому прищемили хвост, а медведь наступил на ухо. Он ненавидел пение всей душой. Чаще всего он симулировал, открывая рот в такт песне. Его не то что не хвалили, а, напротив, поносили на чем свет стоит. Учительница хорового пения все время шпыняла мальчика, заставляя выдавливать слова нараспев, но выходили лишь инфернальные звуки.

— Господи святы… Он, что — поет?! Господи святы.., — сокрушался дед. — Так у него ж пипирка не вырастет, на хрен! Они же все кастраты поголовно, эти ваши певуны! Что же ты, Людка, творишь!?

Людмила покраснела и задергалась. Казалось, она хотела зажать сыну уши, но было поздно. Дед уже все сказал.

— Не надо, папа. Мы живем, как мы живем. Ты живешь, как ты живешь. Просто мы разные люди. С этим надо смириться и относиться друг к другу с уважением, — выдавливала из себя мама. — Мальчик вырастет мужчиной. Надеюсь, что его профессия будет связана с искусством. Посмотри на его локоны, на его глаза, стать. Разве может он служить армии, или закручивать гайки на заводе, или водить автобус, или овец пасти, или…

— Ладно, Людка, — прервал дед тираду. — Живите, как хотите. Только вот, что я скажу, — обращаясь к Аполлону, — Послушай меня, внучек. Коль, ты, родимый, не хочешь вырасти клоуном без пипирки — не слушай мамку. Она у тебя дура.

Аполлон еле сдержал смех. Поэтому под видом застёгивания сандалий склонился под стол.

— Спать пора, — сказал дед, зевая. — Ты, Людмила ложись в дальней комнате на перине, где обычно спишь. Я буду здесь на лавке. Мне не привыкать. Я человек военный. А Геркулес наш пусть на печку лезет. Раз мужик, как ты говоришь — значит, должон на печи дрыхнуть.

— А я не хочу пока дрыхнуть. Мне бы еще погулять.., — сказал Аполлон, лениво поднимаясь с лавки.

— Цыц мне тут! Лезь на печку — кому говорят!

— Апа там перегреется, — сказала мама, сдерживая раздражение. — Или спросонок упадет. Высоко очень.

— Не перегреюсь, не упаду! — неожиданно включился Аполлон. — Хочу на печку!

— Вишь, пацан, помнит корни свои народные, — сказал дед довольно и потрепал мальчика за щеку. — Не то, что ты, Людка… Цаца городская. Городская-то городская, а мужика себе нормального так и не нашла.

У Людмилы потемнело в глазах. Она думала, что уже все, проехали. Но нет. Папаша оседлал любимого конька и теперь поскачет на нем, победно крича и размахивая саблей. Тема неудавшейся личной жизни дочери была козырной картой деда, когда все остальные аргументы в пользу «непутевой дочери» уже были исчерпаны.

— Не нашла, — продолжал дед, радуясь произведенному эффекту. — А почему не нашла? А потому, что дура. И еще потому, что родителей не слушала. Мы же тебе с мамкой, царство ей небесное, все уши прожужжали. Найди себе, дочка, хорошего, работящего, непьющего — будет защитой и опорой. И нам с мамкой спокойней было бы.

— Папа, прекрати. Не будем эту тему развивать. Не надо при Аполлоне, — воскликнула Людмила.

— А что я? Что? — продолжал дед. — Я ж правду говорю. И потом пацан должен знать все, как оно есть. Все равно ж спросит. Что ж ты ему врать будешь? Я вот не буду врать, если он меня спросит. Спросишь, ведь? — обратился дед к Аполлону, лукаво улыбнувшись. Аполлон энергично закивал. Он понял, что гулять ему сегодня не светит и, воспользовавшись шумихой, большой ложкой черпал мед из банки, несмотря на «возможные аллергические последствия и диатез».

— Так вот, скажи мне, дочка. Зачем же ты не послушалась нас и связалась с этим твоим «свободным художником»? Что тебе парней хороших мало было? Ты, ведь, когда молодицей-то была, на тебя ж мужики во все глаза глядели. Были хорошие партии. Сватались. Помнишь, Семена? Все, нетути! — на этих словах дед артистично развел руками, а затем показал большой кукиш, повертев им перед маминым носом, — Нетути Семена! Другая захомутала. А как он сох-то по тебе! Ромашки тебе носил и в окно кидал, как аристократ взаправдашний.

Людмила отвернулась и разгневанно выпалила:

— Семен этот ваш, Рябой весь с головы до пят. Двух слов связать не мог! Мычал, как барашек. Куда с таким…

— А что тебе рябой?! — картинно возмутился дед. — Ишь ты, цаца! С лица водицы-то не пить. А потом Семен-то любил тебя без памяти. И работал за троих. Не пил. Его в колхозе пять раз на доску почета! Такой к другой бабе, даже в сто раз краше, кочевать не станет. Ибо совесть в нем имеется, душа в нем настоящего русского мужика.

Дед выпучил глаза и поднял указательный палец вверх.

— Раньше таких на дух не переносила! А теперь и подавно! — вышла мама из себя.

— А что теперь-то? — сказал дед, вытирая рот рукой. — Теперь-то ты кому нужна?! Пожухлевшая, с дитем на руках. Раньше-то стать в тебе была девичья. Груди торчком стояли.

Аполлон прыснул. Мама закрыла лицо руками и облокотилась на стол.

— Да, — продолжал дед с важным видом. — Товарный вид имела девка. Парни вдоль забора ходили гуськом. Эх! А теперича что? Голубка облезлая… Даром, что шарфик нацепила. Да, ты не реви, доченька. Мы с мамой тебе добра всегда желали. Только вот толку никакого из тебя не вышло. Зачем же ты, грешная, связалась со своим Аристархом!? Имя-то какое нерусское! И сам он рисовальщик окаянный нерусский был весь из себя.

Аполлон слушал с большим интересом. Он почти ничего не знал об отце и не упускал возможности услышать хоть что-нибудь.

— Художник и довольно известный в своих кругах, — сказала мама равнодушно.

— Ха! Известный! Левитан! Репин, етить его в копыто! — развеселился дед. — Помню я его. Патлы распустил белобрысые. Вон, такие же, как у пацана твоего, патлы! Свитер напялил на три размера больше. Бородку отрастил, как у барчонка дешевого! Приперся… На нас деревенских смотреть.

— Он знакомиться с вами приехал, — сказала мама, нервно теребя шарфик. — Руки моей просить.

— Руки твоей!? — вскрикнул дед, резко дернувшись. — Как же! Фигушки, руки! Отдохнуть он приехал. Поразвлекаться. Помалевать кисточкой на природе. Помалевал пару дней и свалил. И ты, студентка, вместе с ним. Не видели мы его что-то более и на свадьбе вашей не гуляли!? Что, хочешь сказать, не допросился руки твоей что ли?! Как же! Мы ему и баньку и куру жареную. И самогончику чистого. А он все нос воротил, будто мы прокаженные. Будто он голубых кровей принц, а мы так, лимита и полукровки!

— Папа! Замолчи! — причитала мама. — Как не стыдно тебе! Сколько можно ворошить все это! Ты же мне больно делаешь и при ребенке позоришь!

— А что я-то. Я что? — пожал плечами дед. — Я просто вспомнил о наболевшем. Эти… Как их? Ассоциации всплыли, как какашка в пруду. Ну, а что он, художник хренов… Пизажев намалевал, ребенком обрюхатил и ручкой сделал. Мол, живите, как хотите. В загс-то так и не сводил, кобель. Вот он, как приехал тогда в дом наш — я сразу смекнул, что негодный он, непутевый… И не выйдет из него толку. Он и по бабам-то ходок — оно сразу видно. Глазки маслянистые. Лыбится все время. Шут гороховый!

Мама встала из-за стола, шумно отодвинув стул ногой, и молча направилась в комнату, где дед приготовил для нее перину.

— Вы пьете мои нервы, как кровь, папа, — бросила она на ходу. При этом лицо ее выражало смесь самых негативных эмоций. — А еще удивляетесь, что в Москву уехала от вас. И что редко приезжаю. А приедешь к вам, так сразу и получишь ворох обвинений на голову — хоть куда глаза беги, хоть вешайся.

— Ишь, ты, поэтесса, — пролепетал дед еле слышно. — Нервы я ейные пью. Сама сколько нервов потрепала нам. Эх… Девки, девки… Зачем только девчонка у бабки моей народилась?! Был бы пацан, косая сажень в плечах — бед бы не знали. Помогал бы на старости-то лет. Огород бы полол, а то мне, старому, совсем тяжело стало спину гнуть. А девки они только, когда маленькие хорошие, когда под стол ходят, тогда ничего еще. А как вырастут, жопу отклячат, сиськи вперед — только их и видели. А потом в подоле приносят невесть от каких чертей. И на правду обижаются, малохольные.

Наконец, дед устал ворчать и подлил себе еще чаю. Аполлон все это время сидел на лавке, болтая ногами и разглядывая потолок — делал вид, что ему нет дела.

— Аполлоша, ты это, внучек… Устаканивайся, по-маленьку. Спать уже пора. Завтра мы с тобой погуляем по центру. Тут у нас, конечно, не Красная площадь. Но, Дом быта есть. Фонтан имеется. Не работает, правда. Но это уж, не обессудьте. О! Кондитерская есть. Там такие плюшки и корзиночки с кремом пекут! Завтра мы с тобой, Аполлош, прогуляемся, все попробуем.

— Угу, деда, — промычал Аполлон, зачерпнул ложкой новую порцию меда и намазал на хлеб. — А можно я еще в лес схожу и в поле? Тут, ведь, не далеко… Я вчера из автобуса видел, когда мы с мамой к деревне подъезжали. Красиво было очень. Солнышко светило. Поле все, как золотое, светилось. А лес, как изумрудный, отсвечивал.

— Ишь, ты. Еще один поэт. Слова-то какие навыдумывал. Золотое, изумрудный. Но, ентот-то понятно, откуда поэт. А вот мамка-то его, дура, непонятно. Мы с бабкой вроде нормальные оба.

Дед почесал затылок и тяжело вздохнул.

— Пойдем мы с тобой и в поле, и в лес. Везде пойдем, где захочешь, — сказал дед и, скрипя суставами, поднялся из-за стола.

— Спасибо тебе, дед, — сказал Аполлон, набивая рот булкой с медом.

— Пожалуйста, внучек. Ты это… Ложись уже. Там на печке постелено.

* * *

Утром мама долго не выходила из комнаты. Дед чувствовал свою вину, поэтому за утро не сказал ни единого обидного слова в ее адрес, а, напротив, всячески пытался подлизнуться. То какао предлагал прямо в постель, то за лебединым пухом на рынок сгонять, дабы наполнить ее перину «свежаком» заместо старого «гусиного»…

Потом дед долго и упорно заводил свой мотоцикл с коляской — дедова гордость уже как с двадцаток лет. Наконец, мотоцикл заурчал, запыхтел, и дед скомандовал:

— А, ну-ка, малышня! Сигай-ка сюды! Поедем с тобой на променад в центр.

Счастливый Аполлон прыгнул в коляску. Мотоцикл ехал небыстро, но от того было еще интересней. Можно было рассмотреть окрестности и показать себя местным людям. Аполлону казалось, что все ему немного завидовали, бросая взгляды в его сторону, когда он, преисполненный гордости, выглядывал из нутра своего сидячего мотоциклетного места. Дорога к «центру» шла через поле и немного лесом. Аполлон любовался деревьями, травой, полем с рожью и разноцветными травами, которое где-то там далеко за горизонтом так гармонично сливалось с лазоревым небом. Ему казалось, что нет красок ярче, чем здесь. И что, если бы можно было всю эту красоту запечатлеть на бумаге, и затем повесить в московской хрущевке, то не было бы мальчика, счастливей его. Тогда он мог бы часами глазеть на деревенские пейзажи и фантазировать, что он не в унылой, загазованной столице, а на самой, что ни на есть первозданной природе.

— Дед, мы можем здесь остановиться и погулять? — спросил Аполлон, с надеждой вглядываясь в дедушкино суровое лицо.

— Можем, только попозжее. На обратном пути. Да, и если хочешь, ты бегай в лес-то. Коли душа просит. Я ж тебе не запрещаю, — сказал дед.

— Мама заругает, — насупился Аполлон.

— Да шут с ней с мамкой-то, — прошамкал дед, поправляя мотоциклетный шлем. — Ты ж мужик почти. Поди подрос, не сосунок боле. И должон ужо самостоятельность в себе воспитывать. А, потом, это, ведь, близко от дома совсем. Мамке волноваться нечего.

— Здорово! Спасибо. Деда, а почему ты так папу нашего не любишь?

Дед закашлялся и что-то промычал под нос.

— А, деда? Ну, скажи! — не отставал Аполлон.

— Любопытный ты, малец. Все б тебе знать. Малой еще. Подрастешь — мамка сама расскажет. Приврет, коль не дура, — еле слышно проворчал дед.

Но Аполлон не отставал. И деда прорвало.

— Да, бес его разберет, батьку твоего! — взвопил он. — Мы ж его с бабкой со всей душой приняли! Несмотря на то, что он мне сразу гадом ползучим показался. Патлы отрастил и решил, что всех умнее.

— А почему я не видел его никогда?

— Да я сам его один только раз видел. Думали с бабкой — хрен бы с ним. Пусть он блаженный и убогий со своим малеваньем, но хоть на свадьбе-то погуляем, думали, что все чин-чинарем будет! А он, подлюка, дочку нашу обманул. Тебя, байстрюка, заделал, а жениться — ни-ни!

Дед снова закашлялся и перевернул кепку козырьком назад.

— А где он сейчас? Почему к нам в гости не заходит? — спросил Аполлон.

— Где он… Где он… Улетел ловить своих муз ядреных, художник хренов, — процедил дед сквозь зубы.

— А куда он улетел муз ловить?

— К едрене фене, — сказал дед и еле слышно и добавил, — Да, не знаю. Малюет где-нибудь свои пизажи. Он и не ведает про тебя, небось, про малышню такую. У него таких как мамка твоя и ты, небось, вся Москва эта ваша и Ленинград в придачу!

— Как же так! Неужели ему неинтересно, как мы живем? — спросил Аполлон с надеждой в глазах.

Дед посмотрел на внука. В его глазах мелькнула жалость.

— Может, и интересно. Токи у него своя жизнь. Без вас с мамкой. Мамка говорила, что он вроде как на Арбате малюет ентих самых «гостей столицы и отдыхающих Москвичей». Ну, или пизажи свои где-то еще. «Свободный художник», етить его в подмышку… Но енто не мое дело. Мамка твоя говорить не велела. Это я, старый хрен, разболтался.

— Деда, я тоже хочу рисовать. Мама не разрешает. Петь заставляет только. А петь я ненавижу, — сказал Аполлон и тяжело вздохнул.

— Петь — работа девчачья… Вон в моей молодости девки, да и бабка моя, голосили на всю деревню народные всякие. А я на баяне играл. За мной тогда бабы все табуном ходили, разрумяненные, нарядные. А я токма по бабке сох. Она самой видной девицей в деревне была.

— Я играть на баяне не хочу. Я рисовать хочу, деда. Хочу в кружок ходить — мама не разрешает.

— Ну, видно дело, — ухмыльнулся дед. — Не хочет, мамка, чтобы из тебя батька твой вырос. Как это называется… Прообраз евонтый в тебе видеть не хочет. А что рисовать-то у тебя хорошо, что ли получается?

— Ага. Я лошадь могу. Могу человека нарисовать. Или школу. Или поле с лесом. Да все могу! На уроках рисования меня всегда хвалят, — сказал Аполлон без ложной скромности.

— Ну, так сам и рисуй без всякого кружка. Хошь краски тебе купим и альбом?

— Да, деда, хочу.

* * *

Аполлон лежал на спине посреди настоящего русского поля. Над ним колосилась золотая рожь и простиралось необъятное небо. Мальчик смотрел на бегущие облака, и его мысли уносились куда-то далеко-далеко. Рядом трепыхался на ветру альбомный лист, на которым, словно в зеркале, отражались то же поле, то же небо… Руки Аполлона были перепачканы акварелью. В ногах валялись пакет со свежими эклерами из кондитерской и бутылка «Буратино». Мальчик был счастлив. Его глаза светились любовью ко всему человечеству.

«Я свободный художник, — говорил Аполлон, пожевывая тростинку. — Подарю рисунок деду».

Глава 4

На телефоне зазвучало «Money for nothing». Еканый бабай — пора на работу. Понедельник — день тяжёлый для любого клерка. Да еще осень за окном. Из нарядно-золотой она почти уже превратилась в грязно-коричневую с шлепающей под ботинками грязью.

Аполлон протянул руку, — пластиковый Дед мороз, подарок-шутка от Тэда, покачнувшись, упал, гаркнув голосом Жириновского «God, bless America, однозначно!». Вздрогнув, Аполлон поднялся с кровати. Телефон продолжал звонить — вопрос, где. Обшарив все вокруг, Аполлон заглянул под кровать. Мобильный отплясывал чечетку на паркете. При помощи мягкого тапка телефон удалось выудить.

Наступила тишина.

И тут же Аполлона накрыло — он вспомнил сон. Детство всплыло в памяти — его худшие моменты. Хоть плачь, бля… Отголоски прошлого, мать их. Детские травмы, едрен батон. И намотавшиеся на все это мистические переживания. Явления демонов народу.

«Спасение — контрастный душ», — подумал Аполлон.

Сунул ноги в тапочки, накинул халат и отправился в любимую ванну.

Все таки странно.., — рассуждал Аполлон. — Странно, что Нинель подарила мне неделю свободы. Это совсем не в ее духе. Для инвестбанка сейчас как раз горячая пора — hot season, как сказал бы Тэд. Отпуска — дело маловероятное, почти несбыточное. Даже кризис мало, что изменил. Разве, что суетиться приходиться больше, подбадривая на сделки сомневающихся богатеев.

Аполлон дополз до ванной и привычно глянул в зеркало. Получше, чем позавчера, но все же не фонтан. Контрастный душ помог расслабиться и собраться одновременно. В голове появилось больше ясности.

Аполлон совершил утренний ритуал распрямления кудрей, затем сварил кофе, привычно кинув в турку немного сахара и корицы для более выраженного вкуса и аромата. Кофий с горьким шоколадом вприкуску — отличное начало дня.

Позавтракав, Аполлон направился в гардеробную. Белая рубашка и галстук с фиолетовыми кузнечиками — первое, что пришло в голову. Так и сделал.

Потом еще какое-то время искал ключи в прихожей. Чуть не уронил антикварную вешалку — застывшего в прыжке льва.

В дверях Аполлон столкнулся со своей домработницей.

— Ой, батюшки-святы! — воскликнула пожилая женщина. — Напугали вы меня, голубчик!

— Марь Иванна, что это вы сегодня так рано? — спросил Аполлон.

— А я посылку с поездом для тетки передавала. А ты чего такой смурной?

— А я, как обычно, Марь Иванна, пил, гулял, веселился, а вот сегодня судный день, он же первый рабочий! — пошутил Аполлон.

— Ааа… Ясно. Молодой, да ранний. У меня племянник такой же. Пирушки-веселушки — так он бодрее бодрого. А как на работу — лица на нем нет.

— Все верно. Только я уж немолодой. Тридцатник стукнул в выходные. Вот и ощутил хоть я имя дед.., — как в песне одной поется.

— Поздравляю, сынок! — сказала Марь Иванна, проходя в прихожую. — Ты бы хоть намекнул, что у тебя дата. Я бы подарок сготовила.

— Да, бросьте. Это лишнее. Лучший подарочек — ваша, Марь Иванна, забота обо мне.

— Спасибочки тебе за слова за такие, Аполлончик, — сказала Марь Иванна, краснея, — А я все спросить хотела, да не решалась как-то… А что же ты, сокол ясный, все никак не женишься? Уж больно ты толковый, порядочный. Я людей насквозь вижу. Хороший ты, Аполлон. Тебе б девку самую, что ни на есть, красную, да умницу в придачу.

— Ой, Марь Иванна, — сказал Аполлон, улыбаясь.- Так это ж дело такое, судьба-с. Пока не встретил половинку.

— Ну, и ладно! Здесь торопиться ни к чему! Успеется. Ты иди, Аполлоша. Опоздаешь.

— До свидания, Марь Иванна.

Аполлон вышел из дома.

Почему не женюсь, — подумал Аполлон. — Утверждение про «пора жениться» — глупое клише. Штамп от средств массовой информации. Когда придет время — женюсь. Хотелось бы, правда, чтобы теща у меня была такая же, как Марь Иванна.

Аполлон почему-то вспомнил ясли. Сладкое время. Чудесные заботливые нянечки.

Остались еще такие бабы на Руси? Ноги бы им целовал, — подумал Аполлон, вздыхая.

* * *

Подземный гараж встретил Аполлона резким запахом бензина, мерным гулом вытяжки и приглушённым светом энергосберегающих ламп. Народ мало-помалу разъезжался по офисам. Изредка слышалось звуки заводящихся моторов, шуршание шин.

Аполлон подошел к своему «Porsche Сayenne Turbo S». Чудо немецкого авторома. Красотища. Трудно устоять от соблазна потрогать такую машинку, обойти вокруг, пощупать панель и «свиную» обивку, подрезать парочку мерсов на шоссе. Удивительно, но рядом с этой красавицей частенько парковалась ржавая вдырину копейка. Первородное чудо советского автопрома. Однажды Аполлон видел, как какой-то мужик в потертых трениках, майке и стоптанных тапках ковырялся в багажнике этого монстра. Скорее всего, тачка принадлежала кому-то из обслуживающего персонала.

Знал бы кому — посочувствовал, — усмехнулся про себя Аполлон.

Квакнула сигнализация. Порш приветливо подмигнул габаритками.

Аполлон завёл двигатель. К слову сказать, Порш любят именно за это акустическое наслаждение, за музыку двигателя. Густой бас из моторного отсека способен на многое: свести с ума мужчину, соблазнить женщину, впрыснуть в кровь адреналин. Плавный старт и — порш в пути. Аполлон приветливо махнул рукой охраннику на выезде из «подземки» и уже на Садовом влип в пробку.

— Куда все эти люди едут в такую рань? — частенько задавался вопросом Аполлон. — Ладно я, мне по статусу положено на колесах. Не придет же к клиенту банкир, вице-президент, на двух своих. Но все остальные, кто здесь толчется — могли бы и в метро спуститься. Оно и быстрее было бы. Это все гордыня. Вот, если бы русский человек попроще был, поближе к реальности, то и жил бы, наверняка, лучше, не создавая сам себе проблем.

Через час порядком изможденный Аполлон добрался-таки до Павелецкой площади.

Вход в бизнес-центр вызывал у Аполлона неприятные ассоциации с гигантским муравейником со всякой суетящейся шелупонью. Корпорация на корпорации и корпорацией погоняет.

Аполлон поднялся на двадцатый этаж, где располагался офис банка «OBS Investment». На стойке ресепшн он встретился глазами с худосочной блондинкой. Девица улыбнулась. Аполлону показалась, что она страшно похожа на его пятничное «создание». Он криво улыбнулся в ответ и поспешил миновать приемную.

Большинство работников инвестбанка ютилось в так называемом open space — огромном зале с множеством перегородочек, которые формировали крошечные отсеки — рабочие места клерков.

В зале царил шум и гам — телефонный звон, микс из сотни голосов, трескотня ксероксов, принтеров и факсов. Да здравствует корпоративное царство!

Клерки копошились, делали дела-делишки. Они пришли сюда в девять утра, чтобы уйти в девять вечера, а то и позже, не требуя при этом сверхурочных. Идеальные рабы! Пусть и за добрую миску похлебки! Вместо «Большого брата» — с экрана монитора, висящего на стене, авторитетный финансовый босс что-то говорил для ленты бизнес-новостей.

У Аполлона, как у старшего вице-президента — отдельный кабинет.

Но едва он открыл дверь кабинета, как на него тут же набросилась девица с кипой бумаг на подпись.

— Аполлон Аристархович! Аполлон Аристархович! — долдонила девица с мышиным хвостиком и каким-то низким тембром голоса, как у больного слона. — Подпишите, пожалуйста, здесь на каждой странице.

Стартовал обычный рабочий день. Аполлон почувствовал зарождающуюся мигрень. Хотелось закрыться в кабинете и лежать на диване, чтобы хлебать непотребный аппаратный кофе большими глотками, заедая это горе печеньем «Причуда» вперемешку с какими-то галетами.

— Оставьте. Я позже подпишу, — сказал Аполлон.

Девушка плюхнула бумажные «лохмотья» в лоток с наклейкой «на подпись» и тут же испарилась.

Теперь можно было спокойно отдохнуть. Но не тут-то было — раздался телефонный звонок. Нинель. Аполлон обречённо поднял трубку.

— Аполлон Аристархович, зайдите.

К ноге, мой верный пес, к ноге.., — подумал Аполлон, вздыхая. — Даже не успел кофе попить.

— Хорошо, Нинель Эдуардовна, сейчас буду.

* * *

Аполлон попытался разглядеть Нинель через прозрачные стенки ее кабинета.

Начальница Инвестиционного Департамента восседала в кресле, задумчиво перелистывая ежедневник. На ее большом овальном столе — идеальнейший порядок.

Нинель выглядела, как обычно — холодно и неброско. Как всегда без макияжа. Только губы чуток подкрашены — еле заметно блестят перламутром. Ноль красок в лице и одежде. Серый скучный костюм. Строгий пучок черных волос. Поза — нога на ногу. Очень грубые, будто топором рубленые, сапоги, хотя, видно, что дорогие.

Неудивительно, что коллеги прозвали ее Фрекен Бок. Ей бы еще большого рыжего флегматичного кота. А мальчики на воспитание — это все мы, клерки, и я в частности, — подумал Аполлон, вздыхая.

Он постучал в стеклянную дверь. Нинель, не глядя, сделала жест рукой, приглашая Аполлона войти.

— Добрый день, Нинель Эдуардовна.

— Здравствуйте, Аполлон. Присаживайтесь — в ногах правды нет. Как здоровье?

— Ничего. Оклемался.

— Поздравляю с прошедшим. Мужаете, — пошутила Нинель. Ее губы лишь слегка подернулись улыбкой. Надеюсь, успели нагуляться за неделю?

— Да, — сказал Аполлон и покраснел.

— Я была уверена, что вам необходим отдых. Именно поэтому и отпустила. Тридцать лет — важный возраст для мужчины. В каком-то смысле, переходный. Время для начала перемен и переоценки жизненных ценностей.

— Да, Вы правы.

Аполлон напрягся. Разговор «за жизнь» затягивался. А он не любил долгих прелюдий. Обычно они предвещали какой-нибудь архиколоссальный напряг.

— Аполлон, у меня к вам есть разговор. Касается одного очень богатого человека и его активов. Слышали что-нибудь о Группе компаний «Союз мирян»?

— Мда… Что-то припоминаю. У них, кажется, урановые месторождения. Сеть элитных отелей в Европе. Нефтеторговая компания и еще что-то, точно не помню.

— Совершенно верно. И к тому же, владелец компании — сам по себе очень богатый человек. Forbes оценивает его состояние в 900 миллионов долларов. У него много свободных денежных активов и он периодически задумывается — как бы ему их приумножить, куда бы вложить часть средств. Мне кажется, наш банк просто обязан стать инвестиционным консультантом для его холдинга и для него лично. Он пока ни с одним банком не сотрудничал в этом направлении. Поэтому, если выгорит — для нас это будет означать двойную победу.

Нинель сделала паузу и с интересом посмотрела на Аполлона. Ее черные глаза светились хитрецой.

— Ммм, — промычал Аполлон. — Да. Было бы здорово.

— Было бы здорово, — парировала Нинель. — Чтобы Вы Аполлон взялись за этого клиента. То есть, пока он не клиент, но я очень хочу, да и все мы в этом заинтересованы, чтобы он стал нашим подопечным.

— Вы хотите чтобы я вел его?

— Да. Вы все правильно поняли.

— Нинель Эдуардовна… Я польщен безмерно. Но боюсь, что у меня в данной конкретной ситуации не получится. Владелец «Союза мирян», насколько я знаю, выходец из бывших бандитов. Прошлое у него весьма сомнительное. Мне ж ему придется наши услуги презентовать, ну и далее решать с ним технические и бизнес-вопросы… Я не имею, честно говоря, успешной практики сотрудничества с такими людьми.

— Вы барин что ли? Избегаете общения с простыми из народа? — пошутила Нинель. — Теперь она улыбалась внятной, почти, что открытой улыбкой.

— Да, нет…

— Да или нет?

— Я не барин, Нинель Эдуардовна. К слову сказать, родился и вырос в очень бедном районе. Там было много алкоголиков, хулиганов. Имел весьма печальный опыт общения — чуть заживо не похоронили.

— Ну, Аполлон Аристархович… Мы же только-только тридцатилетие справили, — протянула Нинель иронично ласковым тоном. — С годами должны становиться мудрее. Пора уже позабыть детские обиды. А, потом, неужели не хочется побороть в себе эти ваши глупые комплексы? Наверняка, ведь, мешают расти и развиваться?

Аполлон задумался.

Он очень не хотел ничего перебарывать. Не хотел работать с экс-бандитом… Аполлон хорошо запомнил его имя — очень странное и немного зловещее — Гойда Итасович Вороной. А еще Аполлон где-то читал или слышал, что этот самый богатей Вороной — странный и вполне себе зловещий тип в плане хобби и всяких там развлечений. Экстремал, каннибал, вельзевул… Степка Разин наших дней. Что-то в этом духе.

— Я Вас понял, — промямлил Аполлон. — Просто посчитал своим долгом сообщить о возможных трудностях с моей стороны.

— Спасибо, Аполлон. Я польщена.

На самом деле Нинель долго колебалась перед тем, как поручить это дело Аполлону. И то, что Аполлон чрезмерно малохольный и может не потянуть матерого Вороного — она тоже знала. Но, почему-то захотела посмотреть на то, как ее подчиненный будет выкручиваться. Это желание оказалось настолько сильным, что она даже готова была рискнуть потенциальным сотрудничеством с клиентом. Это было на нее не похоже.

«Иногда нужно делать исключения, — размышляла Нинель, оправдывая себя. — Кто-то, помнится, из философов говорил, что для того, чтобы произошел качественный скачок в развитии — нужно принять нестандартное решение.»

— Аполлон, — продолжила Нинель. — Тогда мы с вами, вроде бы, договорились. — Будем начинать работу. Для начала подготовьте презентацию наших услуг. То, что мы используем для других клиентов — не подойдет. Необходимо что-то более свежее, оригинальное. Минимум цифр, формул, расчетов — максимум реальных примеров наших успешных проектов. И еще… Гойда Итасович предпочитает живое общение без посредников. С ним придется много раз встречаться напрямую, без помощников и заместителей. Пока вы отсутствовали, — Нинель многозначительно подняла бровь. Аполлон потупил взгляд, — я, признаюсь, уже сделала некоторые шаги. Мы предварительно общались с Вороным, и он согласился подумать над сотрудничеством. Так, что Вам будет уже проще.

— Понял. Спасибо, — сказал Аполлон, вздыхая.

— Возьмите свежие данные по проектам нашего Департамента у ассистентов. И одна просьба. Очень рекомендую, не надевать галстуки с кузнечиками, воробушками, колобками и другими смешариками на встречу с Вороным. Он человек весьма злословный и может не постесняться выражений.

Аполлон опять залился багрянцем.

— Плюс ко всему, Вы хорошо отдохнули, — сказала Нинель. — Так что, приметесь за новый проект с новыми силами.

— Хорошо, Нинель Эдуардовна, приложу все силы.

— Вот и замечательно. Идите, работайте.

Аполлон пошел к себе. По дороге заскочил на кухню, где зачерпнул горсть печенюшек и налил стаканчик отвратного «аппаратного» американо.

«Нинель, Нинель. Холодная и каменная. Как монумент. Памятник самой себе. Хотя сегодня она была, пожалуй, живее обычного. И все-таки странно, что она поручила мне этого Гойду Вороного, — размышлял Аполлон. — Вряд ли мы с этим перцем найдем общий язык. Это будет печально прежде всего для моей карьеры.»

На своем столе Аполлон обнаружил свежие «Ведомости» и поздравления с днем рождения от клиентов и сотрудников. Пока он пьянствовал, шатаясь по злачным местам, секретарша Аленка заботливо заносила ему всю корреспонденцию. Под столом пылилась плетеная корзина — продуктовый набор — шампанское, конфеты, орешки и еще что-то. Чей-то подарочек.

«Придется праздновать шестой день к ряду. На седьмой день Бог создаст меня обратно, как воплощение человеческой ошибки, — хмыкнул про себя Аполлон. — Нет уж. Хватит. Или не хватит? Посмотрю по настроению.»

Он подошел к окну, отпивая гадкий кофе маленькими глотками. Безрадостный пейзаж. Вокзальная площадь, разнокалиберные здания, машины, вяло текущие в пробке непрерывными линиями, как огромные дождевые черви. И люди, снующие туда сюда, как суетные букашки. У какого-нибудь великана нога бы зачесалась таких подавить.

«Какие-то мистические аллегории, мать их», — подумал Аполлон.

Он бросил стаканчик в мусорное ведро и плюхнулся на рабочее место.

На столе покоились четыре жидкокристаллических монитора — все четыре крайне необходимые для инвестиционного банкира (на одном — биржевые сводки онлайн; на другом — переписка с клиентами; на третьем — новости и аналитика от каких-то уродов; на четвертом — еще какая-то неподвластная осмыслению хуйня). Помимо мониторов — огромный монстр — нелепый телефон с большими разноцветными кнопками, незаменимый помощник для нудных телефонных конференций.

Работать как-то совсем не хотелось.

Аполлон маялся уже более получаса с первой страничкой «пауэр пойнт» презентации для злосчастного Гойды. Все как-то не перло.

«Попрошу помочь кого-нибудь из ассистентов департамента, — подумал Аполлон. — Аленку, например. Пусть оан далеко не гениальна, но данные компоновать умеет.»

Он набрал короткий внутренний номер.

— Алле, Алена… Свет очей моих, — пропел Аполлон игриво.

— Привет, Аполлон! — отозвался бодрый голос на том конце и тут же затараторил речитативом. — Ты не волнуйся, я получила смски и внесла в табель все твои days off. Как твое ОРЗ?

— Как огурчик. Такой же зеленый, — пошутил Аполлон.

— Молодчинка. Шутишь — значит здоров. — Зачем звонишь?

— Да, Аленк. Буду признателен, если поможешь с презентацией. У тебя классно выходит с прыгающими картинками и выплывающими заголовками.

— Сам ленишься?

— Угу. Я ленивый пожилой мужчина. Мне бы под кустом схорониться и поспать.

— Понятно, — отозвалась Алена с некоторым сарказмом в голосе. — Помогу, чем могу. Скинь данные на флешку. Я подойду минут через десять..

— Вот и здорово. Спасибо. С меня большая шоколадка.

— Заметано. Хотя, лучше бутылочка пина колады.

Через десять минут Алена пришла. Огненно рыжая с красивыми ногами, красными лакированными туфлями. Она, как и всегда, независимо от времени года и менструальных циклов, улыбалась, большими синими глазами распыляя сексуальные феромоны на унылых клерков.

— В какой руке? — спросила Аленка, держа что-то за спиной.

— В обеих, чтобы меня не разочаровать, — пошутил Аполлон.

— Держи! — сказала Аленка, торжественным жестом протягивая большого керамического слона бессовестно розового цвета.

— Ой! Кто это? — спросил Аполлон делано испуганным голосом.

— Слон розовый по кличке Буль. Во всяком случае так было написано на этикетке. Это так, безделушка. С днем варенья тебя. Расти большой и детей тебе здоровых и умных. Это тебе от нас — ассистентов департамента. Очень ценим тебя, Аполлон.

— Спасибо, — сказал Аполлон, разглядывая причудливого слона.

— Как отметил праздник? Шумная пьянка и стриптизерши, выскакивающие из торта?

— Один дома болел, — соврал Аполлон.

— Бедненький… Ну, да ладно. Еще нагуляешься. Кстати, галстук у тебя сегодня прикольный. Фиолетовые кузнечики — классно придумано!

— Спасибо. Алена, скажи мне… Ты веришь в потусторонние миры, нечисть там всякую?

— Неожиданный вопрос! — засмеялась Алена. — Ну, если быть с тобой откровенной, то периодически наведываюсь к знакомому астрологу по женским вопросам.

— А демоны, джинны… Веришь в них?

— Боюсь, что нет, дорогой. А что?

— Да так… Фильм посмотрел вчера про чертовщину всякую. Не помню, как называется… Ночью потом кошмары снились.

— Бывает. Не бери в голову.

— Договорились, — сказал Аполлон и сдержанно улыбнулся.

— Держи, — Аполлон подвинул флешку на край стола, — Нинель залупила креативную задачку. Надо сделать презентацию по нашим услугам и завершенным сделкам за последние несколько лет. Меньше воды — больше конкретики и живых примеров. Там на флешке помимо прочего — «вордовский» документ с объяснениями и комментариями. Будут вопросы — обращайся.

Алёна сморщила носик.

— Постараюсь, хотя не обещаю, что хорошо получится…

— Я на тебя очень расчитываю, — улыбнулся Аполлон.

— Ну, ладно. Пойду верстать твою презентацию, — сказала Алена с еле заметной прохладцей в голосе и ушла, оставив в воздухе тонкий аромат жасмина.

«Красивая девочка — Аленка, — размышлял Аполлон, отковыривая наклейку с органайзера. — Хотя, как мне кажется, охотница. Ловит на живца».

Аполлон поставил розового слона на стол и с большой неохотой открыл планнинг.

Помимо презентации он должен был организовать пару встреч с потенциальными клиентами — договориться о месте рандеву, предварительно получив от них некоторые финансовые данные, чтобы придти на стрелку уже с готовым предложением для их замечательных бизнесов.

Работа инвестбанкира — продавать воздух, иначе и не скажешь. Можно долго нудить про акции, облигации, фьючерсы и прочую херню, но суть одна… Фондовый рынок — огромный воздушный пузырь, нечто большое, но неосязаемое. Страну накрывает очередной коллапс и «Ба-бах!». Пузырь лопается. Но когда наша экономика цветет бурным цветом (читай — когда на мировых рынках цены на полезные и вредные ископаемые прутся ввысь), то пузырь в ажуре. И банкир тогда в ажуре, ибо может продавать много пузыриков всяким там олигархическим и просто очень богатым элементам и иметь от этого хорошую комиссию для банка и не менее хороший бонус для себя.

Отсюда и Кайен, братишка. И двухуровневая хибарка на Покровке.

* * *

Время близилось к шести.

Пришла смска от Тэ с сакраментальным: «Busy?»

Аполлон вздохнул с облегчением и набрал Тэда.

— Hi, dude! — сказал Тэ, как всегда бодрым и веселым голосом.

— Привет, дружище. Какие планы на вечер?

— А ты разве не собирался побыть в одиночестве — think your life over?

— На хмельную или похмельную башку еще и не того можно…

— Понял! Тогда предлагаю скромно развеяться. Можно выбрать какой-нибудь консервативный вариант для разнообразия. Например, просто покушать стейков c чилийским в «Che Stakehouse» на Трубной.

— Да. Давай так. Без всяких там последствий чтобы…

— Договорились. Встречаемся там через час. O’key?

— O’key.

* * *

Нинель сидела на подоконнике. Ей только вчера исполнилось пятнадцать.

За окном — Старый Арбат с мощеными камнем улочками. Рядом — роман «Джейн Эйр» и чай в красивой чашке из тонкого старинного фарфора. На кресле — мурчащая на все лады сибирская кошка Маруся.

«Почему все так странно получается.., — задумалась Нинель, и на ее переносице обозначилась маленькая морщинка. — Делаю все правильно. Как учили. Как надо делать. Учеба. Общественная жизнь. Родители. Но чего-то сильно не хватает. И тоска такая в душу вгрызается — хоть беги, не останавливайся, куда глаза глядят».

Нинель бросила взгляд на стену, где висела картина. Прекрасная девушка в пышном платье в смущении отвернулась от молодого задорного офицера, который страстно льнет к ее руке, облаченной в кружевную перчатку.

Нинель вздохнула, спрыгнула с подоконника и подошла к комоду. Из самой глубины достала небольшую коробку. В ней лежал ежедневник в кожаном переплете — тайный дневник девушки. Прятать его не было особого смысла. Родители никогда не ковырялись в личных вещах Нинель, считая это ниже своего достоинства. Но так было спокойнее.

Она открыла дневник на последних страницах и принялась перечитывать то, что написала несколько дней назад.

«3 сентября. Я видела его снова. Стояла в стороне чуть поодаль и исподлобья подглядывала, как школьница… Он был не один. Вернее, сначала один… Стоял, играя шариковой ручкой, кого-то ждал. Солнечный свет падал на его волосы. Пшеничные, шелковые, они светились, как золото. И сам он был как принц с картинки. Принц, которого поджидают приключения — драконы, злые короли и заточенная в башне принцесса с длинной косой. Сейчас прискачет его верный конь и поприветствует громким ржаньем. Но вместо коня прискакала она… Она совсем не принцесса и даже не дворянских кровей. На ней джинсовая короткая юбка. В таких, наверно, ходят валютные проститутки в «Интуристе». А она в школу пришла… Ему нравятся такие девицы! Это ужасно! Хотя, я, конечно, догадываюсь почему нравятся… У нее фигура худая, как у тех, что из Дома моделей. И еще она много ему позволяет. Вон как он обнимает ее за спину. Притягивает к себе… Интересно, связал бы он с такой свою судьбу? Если бы связал, я б его возненавидела и решила бы, что он полное ничтожество. Я разозлилась. Я разошлась. Хочу, чтобы они оба исчезли навсегда! Но, почему так все устроено в том веке, где я живу! Откуда такие ценности! Все дешевка…

10 сентября. Хочу измениться что ли… Надо срочно что-то переделать… Вокруг не получится. Так что надо меняться изнутри. Может, мне похудеть? Буду похожа на ту в джинсовой юбке, что ворует моего несостоявшегося принца… Решилась поговорить с мамой о своих проблемах. Она сказала мне: «Нино, дочка… Это ниже достоинства подстраиваться под тех, кто не стоит и мизинца твоего… А потом похудеть — это мало что изменит. Внутри ты останешься такой же принципиальной, с собственной мнением и нежеланием следовать переменчивой капризной моде.» Я согласна с мамой. Она редко ошибается — проверено. А еще у меня фигура очень специфичная. Крайне широкая кость, большие ноги, руки, грудь. Даже если скинуть сколько-то кило — вряд ли, получится старлетка. Вряд ли, смогу носить короткие юбки и обтягивающие кофты. Могу ли я понравится ему такой?

1 октября. К черту все… К черту ржавых принцев. Я такая, какая есть. Кто не хочет быть со мной — мне самой не интересен.»

Нинель отбросила ежедневник на диван. Быстрыми движениями расстегнула халат. Он медленно сползал на ковер, скользя по изгибам тела. Нино подошла к большому зеркалу до самого пола и посмотрела на себя. Затем закрыла лицо руками и опять посмотрела.

В отражении — сильная телом и духом молодая женщина. Нинель распустила собранные в пучок волосы и улыбнулась. Может быть, именно так выглядели первобытные амазонки?!

Она выпрямила спину, выпятила грудь и подняла руку вверх так, будто в ней было зажато копье. Рассмеялась.

Подошла к шкафу, достала оттуда больше шелковое паэро и замоталась почти, как индианка. Подошла к зеркалу. На этот раз получилось восточно-гаремная тема. Нинель покрутила бедрами, имитируя танец живота. Снова рассмеялась.

«Нет. Не буду печалиться, — решила про себя Нинель. — Тот, кто оценит и полюбит — сам меня найдет…»

* * *

Перед тем, как поехать на Трубную, Тэдди решил заскочить домой, чтобы переодеться. Секретарша Клавдия (очень хорошенькая, но не очень расторопная) опрокинула на брюки босса кофейник с горячим кофе. Тэдди неожиданно сам для себя обнаружил, что умеет голосить громко и звонко, почти, как первоклассница, которую хулиганы напугали самодельными хлопушками.

Конечно, он не уволил девицу. Тэд был слишком добр для подобных решений. А «Клауди» была слишком привлекательна, чтобы ее увольнять из-за каких-то там ошпаренных ляжек.

В принципе можно было и не переодеваться. Большинство людей так бы и сделали. Всего делов-то… Сходить в уборную и немного почистить мокрыми салфетками. Но Тэд был иного склада, слишком чистоплюйского в отношении своей внешности.

Молодой американец работал недалеко от дома — минут десять-пятнадцать пешком. На байке — еще быстрее. Тем более, что не требовалось простаивать в пробках. Славный мотик BMW, пусть и не самый маленький, но все же лихо проныривал почти в любом заторе.

Тэд доехал до дома. Забежал в ресторанчик «Живой лимон» — выпил любимый витаминный коктейль. Его не было и пяти минут, но этого хватило, чтобы какой-то сопливый школьник залез на кожаное сиденье мотоцикла. Когда Тэд появился на пороге ресторана — мальчуган тут же спрыгнул и резво сиганул в ближайшую подворотню, сверкая ранцем с изображением отвратительного робота-киборга.

Тэд выругался, брезгливо протер сиденье одноразовой салфеткой, завел мотоцикл и въехал в ворота подземной парковки, где привычно припарковал своего «коня».

В квартиру из подземной парковки можно было попасть двумя путями. Самый простой — прямо на «нулевом этаже» сесть в комфортабельный лифт и через пару мгновений ты у себя. Второй — подняться по обычной лестнице, что уже не так комфортабельно. Абсолютное большинство жильцов пользовались первым вариантом. Все, кроме Тэдди… Он всегда выбирал лестницу потому, что страдал клаустрофобией, избегая любых замкнутых пространств, коими изобилует мегаполис.

Это доставляло ему массу неудобств. Особенно если учесть тот факт, что большинство деловых партнеров Тэда обитало в бизнес-небоскребах. Но, что сделаешь… Американец как-то выкручивался, стараясь организовывать встречи не в «поднебесных» офисах, а где-нибудь на нейтральных территориях — в ресторанах, в, так называемых, «переговорных на час», ну, и у себя на работе — в особняке на Лубянке, к слову сказать, очень светлом, с большим количеством окон.

Так вот… Тэд всегда предпочитал лестницу лифту. Сегодняшний день не был исключением. Он снял шлем, подхватил рюкзак с ноутбуком и походкой мачо-метросексуала направился в сторону лестницы.

— Эй, мужчина, мужчина! — послышался взволнованный женский голос. — Не торопитесь, любезный!

Тэд оглянулся. К нему, шаркая обувью по бетонному полу, спешила какая-то женщина преклонных лет. — За вами не угнаться… Ишь вы какие, спортсмены, пошли, — сказала женщина.

— Мы знакомы? — спросил Тэд.

— Я смотрящая за домом, вахтерша — Зинаида Панасовна, — сказала женщина и слегка поклонилась. Вы господин Тэодор зря туда путь держите так настойчиво. Там закрыто.

— Как закрыто? — удивился Тэд. — Всегда же открыто было…

— Понимаете, как получилось… Электрик наш, может, видели его… Виталик который. Менял лампочки на лестнице, эти, которые точечные светильники. Перегорели все разом. Такая вот аказия. Так он, когда менять закончил — дверь с той стороны захлопнул. А там механизм такой, что захлопывается с той стороны с концами, если щеколдочку маленькую передвинуть на замке. Так он ее и передвинул — зачем не знаю. Видать, случайно. Вот дверь и захлопнулась. А ключа нет. Ключ, признаться, дома у меня. А я живу аж в Александрове. Завтра только смогу привезти.

— Понятно, — вздохнул Тэд, направляясь к лифту.

Лифт пискнул и гостеприимно распахнул металлические створки. Тэд набрал в легкие побольше воздуха, будто бы собирался нырнуть в бассейн с трамплина, и вошел в кабинку. Нажал на шестой этаж. Створки закрылись. Лифт медленно пополз вверх.

В лифте оказалось жарковато. Тэд нажал на кнопку вентилятора. Кнопка не нажималась, будто бы заела. Становилось все жарче и жарче. Лифт продолжал ползти. Тэдди показалось, что лифт уже очень долго в пути, а все никак не доедет до нужного этажа. Американец облокотился о металлическую стенку и тут же отпрянул. Стенка была раскалена, как утюг. Что-то явно было не так. Пот ручьями тек со лба. Ноги предательски подкашивались и дрожали. Лифт все никак не останавливался. Тэд запаниковал. Ему начало казаться, что лифт движется не только по вертикали, но и периодически виляет зигзагами, как большой змей. Тэд бросил шлем и рюкзак на пол. Начал судорожно давить на кнопку вызова диспетчера. Диспетчер не сразу, но отозвался.

— Слушаю, — произнес он низким бархатным голосом.

— Hi… Добрый вечер. Я жилец в этом доме. Лифт, кажется, неисправен, — сказал Тэд срывающим голосом. — Придите и остановите лифт, пожалуйста. И помогите мне, пожалуйста, выйти из него. У меня психическое расстройство — боязнь замкнутых пространств. Я не смогу долго находится здесь. И еще очень жарко…

— Как в топке? — перебил диспетчер.

— Что? Да… Как в топке. Пекло жуткое. Когда вы придете?

— Ну, не знаю. У меня столько дел, — сказал диспетчер, зевая.

— Каких дел!? — сказал Тэд, срываясь на крик. — Я умираю здесь!

— Ну, вот… Вы окончательно расстроили меня, — сказал диспетчер обиженно. — У меня тонкая душевная организация. А ваши повизгивания нервируют. Я сейчас, вообще, не буду с вами разговаривать, раз вы такое, простите за выражение, хамло беспардонное…

— Oh, God! — взвопил Тэдди и схватился за голову. По его щекам покатились слезы. — Пожалуйста! Помогите мне! Извините, если обидел, но вытащите меня отсюда! Я не могу больше… Хотите, я вам денег дам, только помогите!

— Ну, ну.., — протянул диспетчер. — Зачем так убиваться… Взрослый уже мальчик, а чуть что — в штаны дуешь…

Тэд рыдал в три ручья. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Неожиданно светильники в лифте начали мерцать и трещать, как это обычно бывает в американских фильмах ужасов. Лифт затрясся и остановился.

— Диспетчера вызывали? — спросил кто-то совсем рядом от Тэда.

Тэд убрал руки от лица и увидел прямо над собой в свете мигающих ламп нечто среднее между гигантской бабочкой, летучей мышью и гремлином из популярного фильма «Гремлины». Бабочка висела в воздухе, энергично размахивая крыльями, с которых сыпалась цветочная пыльца.