Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Memortyn Jualy
Syt luver tys. Reptemb or’tis, leraw tyred-soit reatrynt o-tis. Syt luver tys, luverteen. Nea’reptemb. Tys — futuresy, gyter mear nyted. Syt hapret, gyns tys — firtys juleat, towear syt te’luver. Jactyr reatryntea, measy luvery!
1
Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека.
Бытие, 9,6.
Кто сражается с чудовищами, должен остерегаться, чтобы самому не стать чудовищем. Если долго смотришь в бездну, бездна тоже смотрит в тебя.
Фридрих Ницше
Двадцать лет назад
Колдунья надрывно, отрывисто и визгливо хохотала, слушая приговор жреца. Она вцепилась тощими руками в копье, пригвоздившее её к обрешетке. Она тряслась. Из широко раскрытого рта вырывались капли крови, обвисшая старческая кожа мелко тряслась. Мерзкое бульканье превращало зловещий смех во что-то непонятное и неестественное. Частично обломанные ногти старухи оставляли едва заметные борозды на древке копья; большинство ногтей было уже окончательно сломано, поэтому окровавленные, изувеченные пальцы оставляли после себя кровавые штришки.
Над храмом возвысилась стая ворон. Мокрые из-за дождя крылья захлопали, жадные клювы птиц устремились к уже вопящей женщине и жадно впились в плоть. Карканье десятка ворон периодически обрывалось смехом и воплем, и тут же продолжалось снова. Затишье наступило лишь тогда, когда птицы добрались до глаз. Выклевав глазные яблоки, они устремились дальше; все глубже и глубже, пока не зашли слишком далеко. Старуха замолкла. Её тело, словно тряпичная кукла, обмякло и удерживалось лишь солидным копьём.
— И да унесут твою лукавую душу вороны прямо в Бездну, — закончил жрец, поднимая руки и глядя в небо.
Жрец был очень худым, багровая одежда висела на нем, словно лохмотья на пугале или жерди.
На его лицо, покрытое морщинами, лились толстые капли дождя.
Суд продолжился.
Ко второй обрешетке воза, нагруженного мешками, была привязана — не прибита! — женщина лет тридцати. Руки у неё были широко раскинуты, а оголенные до половины бёдер ноги покрыты порезами.
— Стяните с лукавой рубаху! — сухим, надтреснутым голосом приказал жрец в багровом одеянии.
Двое дылд мигом стянули с худеньких, бледных плеч женщины грязноватую рубашонку. Реакция была, мягко сказать, странной: женщина одновременно глупо захихикала и заплакала; а её шальные глаза вращались, словно флюгер по прихоти ветра.
Рядом с обрешеткой алхимики разожгли костёр, который не тух под мириадами дождевых капель. Кто-то, верно не зная, что костёр поддерживает алхимическое зелье, заботливо раздувал уголья. Над собравшейся толпой повис мерзкий голос жреца.
— Эта подлая ведьма будет сожжена во имя Старых Богов! — вопил он. — Она обвиняется в хранении запрещённой литературы и ведьмачестве! Лукавая женщина, не мучай свою жалкую жизнь и не мучай нас в последние минуты своей жизни! Признай вину! Пройди через жар Правосудия! Помни: огонь очищает!
Женщина хохотала.
— Признай вину, ведьма! — не унимался жрец. — Всем нам известно, что с первых же дней создания Лирии Старыми Богами женщина была носителем зла! Женщины были поводом для многих войн и заговоров! Женщина — существо, нуждающееся лишь в телесном сладострастии! Признай истину, оружие Хаоса, слуга демонов! Признай, что ты служишь Тёмным Силам! Чем быстрее ты признаешь свою вину, тем быстрее пройдешь очищение, чаровница! Признай, что магия — зло! Скажи нам… — жрец осекся.
Его голова запрокинулась, а рот неестественно широко распахнулся. Изнутри было слышно хлопанье. Распирая хлипкое, старческое горло, оно выбиралось наружу, при этом ломая хрупкую челюсть жреца. Он закричал. Громко. Очень громко.
Лающий смех женщины перешел в вопль.
Изо рта жреца вылезло нечто… Пузырящаяся кровь покрывала перья, куски плоти, зажатые в клюве, выглядели мерзко. Этим мерзким комком перьев была ворона. Дождь смыл кровь, придал птице характерный иссиня-чёрный цвет. Жрец медленно упал на колени и прильнул к земле так, словно утопал в болоте. Вместо слов из его глотки вырвалась птица.
Чёрная, жуткая ворона, уставившаяся блестящими, как оникс, глазами на женщину, каркнула и, расправив крылья, улетела.
Горожане разбежались. Стражники приподняли обмякшее тело жреца и унесли его. Лишь один бугай с копьем в руке приблизился к обрешетке с женщиной.
— Что ты с ним сделала, мразь?! — резко спросил он, выдвинув вперёд копье.
— Он сам виноват! — рявкнула женщина не своим голосом. — Мы предупреждали старого дурака, что с нами нельзя играть! Не надо было убивать Джона!.. С нами нельзя бороться!
— С вами?
Она снова глуповато хихикнула. Из её глотки словно вырывались несколько голосов, отстающих друг от друга на долю секунды.
— Он ничего вам не рассказал… — продолжала она низким, хриплым голосом, расходящимся вокруг, словно рокот грома. — Этому городу придёт конец! Вы все исчезните, подобно свету в ночи! Над Дарк'родом нависнет nox intempesta. и это будет исключительно ваша culpa. Когда-нибудь эти улицу омоют стрыхи крови!
— Не бывать этому, verfluchte scheisse! — рявкнул дылда и со всей силы вогнал внушительных размеров копье в голову женщины. — Эйдж! — позвал он, подождав.
— Да?
— Прикажите закопать тело вон на том холме…
— Не лучше будет её сжечь?
— Нет. Закопайте.
— Ну, как скажите.
Женщину отвязали от обрешетки и положили тело на телегу.
— Когда закопаете, — продолжал бугай, устремив взгляд на холм, на который указал. — Попросите жрецов не лезть туда. Мало ли.
— Как скажите. — Эйдж ушёл и даже не заметил, что глаза его капитана в этот миг полностью почернели, стали демоническими…
2
Спустя двадцать лет
Выцветшая вывеска гласила «Если долго смотришь в бездну, бездна тоже смотрит в тебя».
Столь жуткая фраза была написана резко — это было видно по острым углам рун, и не предвещала ничего хорошего. Впрочем, это было понятно уже тогда, когда Эрик и Элли наткнулись на покосившиеся ворота деревни и местами разваленный частокол.
— Слышишь? — спросил паладин.
— Не-а, ничегошеньки не слышу.
— В том-то и дело. Деревня пустует. Хм… Странно, вроде бы посёлок недалеко от горнодобывающих селений Рейнсграда. Прямо на Севере страны; считай лучше место для населенного пункта не найти: здесь процветает торговля с Горн-Тором.
— Может, эпидемия помешала им жить здесь дальше?
— Сомневаюсь… Трупов животных не видно; тухлятиной не пахнет.
— Давай не будем выяснять, куда все делись и просто поедем дальше.
— Давай…
Еще несколько минут они позволили лошадям пощипать траву. Утро выдалось ясным. Солнце висело высоко над головой, на фоне совершенно чистого, лазурного неба. Легкий ветерок свистел, хлопал ставнями пустых домишек, шуршал листвой реденьких деревьев и нес с далеких полей свербящий в носу запах полыни и клевера. Двигаясь в совершенной тишине и спокойствии, Эрик осознал, что нет ничего хуже нагнетающей, тяжёлой тишины, предвещающей — он был уверен — какую-нибудь беду. Он был уверен, что скоро произойдет что-то плохое; это его не пугало… Скорее, расстраивало, но не пугало. Он через многое прошел, поэтому знал, что жизнь не сможет предоставить ему что-нибудь новое.
Элли, нахмурившись, молчала. Смотрела по сторонам.
Подкованные копыта мягко застучали по пыльной дороге, не давая удручающей тишине нависнуть над деревней. Солнце лениво ползло к зениту, взбиралось выше по небосклону, стрельнуло с восточной части небесного полотнища кипой янтарных стрел. Оные стрелы устремлялись на дорогу, отгоняли тени, преломлялись, касаясь поверхности воды, собравшейся в бесформенных колдобинах, рытвинах и тонких желобах колей.
Неровные ряды домов, казалось, будут тянуться вплоть до конца деревни, а, может, и дальше. Совершенно нетронутые, солидные жилища не выглядели жертвами какого-либо нападения. Нельзя было сказать, что на город напал какой-нибудь монстр: плотин поблизости не было, лес был далеко, а горные цепи, где чаще всего обитают василиски и грифоны, чернелись далеко, на Севере, на границе Горн-Тора. Нельзя было сказать, что жителей вывели насильно — следов сопротивления не было. Горожане сами покинули деревню.
Видеть вполне пригодный для жилья пункт без признаков жизни в нем было непривычно. Эрику приходилось видеть поселения, которые стали жертвами нападения. Он прекрасно помнил образ обугленных, разлагающихся прямо на улице, под открытым небом, тел, остовы строений, помнил падальщиков, кружащих над телами, сонмы белых, мерзких червей, копошащихся в трупах. Здесь такого не было. И это было вдвойне хуже.
— Однако, здесь жутко, — сказала Элли. — Надо побыстрее отсюда уехать.
На дальнем конце села их — слава Старым Богам! — поджидали распахнутые ворота — выход из деревни. На створке красовалась стрела-указатель, на которой было написано название ближайшего населённого пункта. Ее острие было направлено вдаль. Грубо вырезанная надпись составляла из рун название.
Дарк'род
Они поехали дальше, следуя направлению, который им задал указатель.
3
Вторая половина дня огорчила и паладина, и чародейку: погода внезапно испортилась. Пошёл дождь.
— Дарк'род, — повторила Элли. — Никогда не слышала о таком городе… А ты?
— Не-а. — Ответил Эрик, накидывая на голову капюшон. — Я даже на карте никогда не замечал этого места.
— Может, очередная заброшенная деревенька, а?
— Не думаю. Мне вообще кажется, что следовало пересечь границу Рейнсграда и продолжать путь по территории Сафрага.
— Уже поздно сворачивать, паладин. — Улыбнулась чародейка.
— Ты уже давно меня так не называла, Элиза Торнуэль. — Ответил тем же паладин.
Лицо Элли стало мрачным.