Бесплатный фрагмент - Этногенез Руси и славян

ЗАМЕЧАНИЕ К НАПИСАНОМУ

В первой части изложения этой темы (Этногенез Руси и Славян: Где ты был, Иван?) я невольно (доверие к интеллекту читателя? или же «авторская глухота»? ) пропустил без разъяснения один пассаж к основному теоретическому утверждению, что антропогенез вырастает — естественно, по мнению автора — не только на основе изменчивости, порождающей только цветущую множественность т.е. разбегания от единственного закономерного целеположенного результата, а на основе её нарастающего купирования, т. е. укрепляющегося консервативного, а не следующего эволюционному, процесса, но осуществляемого динамическим путём; в подтверждение чего привёл свидетельство: ДНК орангутанга имеем 250 геномов изменчивости; ДНК шимпанзе 1500; ДНК человека 2500, что было воспринято как противоречие утверждению выше. Разъясняю: я уподобляю это нанизывание геномов изменчивости, как ситуацию нарастающего ОБЩЕГО БИТОГО ПОЛЯ, подобно тому, как лодка, 2500 гребцов которой гребут в разные стороны под свои усмотрения, НИКУДА НЕ ПОПЛЫВЁТ. И это условие сохранения вида HOMO SAPIENS SAPIENTIS — в противном случае какой-либо взбесившийся геном убьёт целое хотя бы раком…

Дуализм древнерусской летописной историографии: и где же ты, Киев?

Следует признать, уже внимательное прочтение ПВЛ, хотя бы и догматизированного Лаврентьевского списка, рождает убеждение, что дуализм «западничества» и «ему антагонизма» запрятан уже в первых стобцах Начальной Летописи, и как только оформляется «северная баллада» о Рюрике — Синеусе — Труворе (или Рюрике со /Своим домом/ и /Верной дружиной/,как то вычитывают знатоки старошведского языка) — ему немедленно выставляется контр-позиция «Кия — Щёка — Хорива и сестры их Лыбеди» южно-русского легендарного цикла…

При этом они очевидно не равновесны: первая привязана к династической генеалогии потомков Ярослава Мудрого, т.е. вполне книжная, элитарная, не выходящая за пределы письменных источников — вторая широко развёрнута даже в топонимике; и развита теоретически в летописании вплоть до целостной концепции о «славянах-руси из Норик», даже присутствует в современном обороте в форме теории «Дунайской прародины руси». К тому добавлю одно наблюдение из моей работы «Баснословия и разыскания о начале Руси», что сама по себе эта южная версия является в ряде мест скрытной декларацией пути «к Риму» вместо официальной ориентации «к Константинополю», выразительно привязывая обретение грамотности Руси не к Кириллу Болгарскому, а к Мефодию Моравянину, благословлённому на то Папской курией. Можно указать в связи с этим уклонение в католицизм Владимира Святого в последние 10 лет его правления; опору Святополка Окаянного на католическую Польшу в войне с братьями; широкие идеологические, династические и политические связи Ярославичей с Католическим Западом вплоть до прямого подражания Владимира Мономаха западноевропейским Крестовым Походам в степной кампании 1111 года.

Но при внимании к материалу, особенно когда с глаз падёт зашоренность декларируемыми стереотипами и возникает отчётливое понимание, что как «норманисты-Шлецеры», так и «антинорманисты-Ломоносовы» не более чем «западники», разодравшиеся в своей узкой склоке, кто построил государственность для «руси», Рэрики ли Датские или Рароги Лехитские, Датскую государственность для которых уловили только в промежуток 916—958 годов с утверждением власти Кнуда 1 Хардекнуда и его сына и основателя династии (?) Горма Старого — у вагрийских славян-лехитов её так и не сталось… Пристрастное же и слепое русское чувство прилепилось к лехито-варягам: «Наших Бьют!»

— только переступая через это, сознательно соотнося материал летописи с данными исторической науки 19—20-го веков, и особенно в объективной области археологии, обнаруживается выразительная картина большей основательности именно «северной» составной летописных сводов. Как оказывается, Киёвичи никак не могли появиться на Боричёвом взвозе у Днепра в 6—нач.7-го века: до конца 9 века Киева не существовало, древнейшие его постройки, обнаруженные и датированные точными методами дендрохронологии, появились не ранее 890 года, расходясь с более ранними постройками Новгорода в 5—10 лет, и уступая древнейшим строениям Старой Ладоги на целое столетие. Т.е. оба знаменитых центра древней Руси основаны в одно и тоже время в 880—890-х годах в выразительной привязке друг к другу и к летописной «эпохе Олега»; в полное исключение какого-либо «Рюрика». Впрочем, можно было бы сказать проще и категоричней: собственно «Русский Киев» не мог существовать до середины 9 века, т.к. весь период 7—сер.9 веков Правобережье Днепра входило в Болгарскую державу Крума — Омуртага, вплоть до того что великий Омуртаг погиб на охоте в хазарской засаде в районе современного Запорожья… Этот период можно смело продлить вплоть до 890 года, когда из района Киева ушла теснившая болгар венгерская орда Арпада, двинувшаяся «в обретение родины» на Дунай.

Впрочем, и Олегова биография, исключая договоры 907 и 911 года с Византией поровну недостоверна и мифологична: кулуарно историческое сообщество вполне согласилось, что летописно-широковещательного «грандиозного похода 905—907 гг. на Константинополь» вообще не было — на него перенесены сообщения о знаменитом реальном набеге 860-го года Аскольда Северского (=Варяжский у летописца), о котором сами русские узнали в последнюю очередь и при полном препятствии летописцев; сама же Олегова биография прошита отголосками легенд едва ли не «Времён Бусовых», как например сохранившейся в Исландии саги о смерти Одда Стрелы от собственного коня, восходящих к эпохе реальной Готской Державы 2—4-го веков в Северном Причерноморье…

К этому «Олегову периоду» «норманисты» (Д. Мачинский) привязывают русский набег 895 года на каспийское побережье Табаристана, как бы прописывая через арабские источники историчность «норманнской руси) — но его исходный пункт?… Связать его с «Киевом» очень трудно как по крайне малому сроку существования города в глубине новообретённых земель (летописный 882 год); так и по геополитическим условиям движения, теоретически возможным только при тесном взаимодействии всех политически субъектов, обретавшихся в бассейне Днепра-Дона-Волги, среди которых кроме славянских предгосударств радимичей, вятичей, северы налицо были могучие империи хазар и булгар, многосложно связанных выгоднейшей транзитной торговлей с арабским миром… В целом современные авторы, отрешаясь от «Киевоцентризма», переходят на точку зрения, что эта военно-политическая активность 840—890-х годов связана не с «киевской», а с «северской» русью, носителями волынцевской и салтовско-маяцкой археологических культур; славянский характер первой из которых несомненный — о второй идут дебаты, «аланская» она или нечто, но наличие в её составе мощного славянского субстрата декларируется: утрируя гг. Галкину и Кузьмина, примчались многоумные кавалеристы-осетины и научили смирных славян, кроме каменного градостроительства по технологии северо-кавказской сухой кладки, что вполне возможно, ещё и кораблестроению и морской навигации, что фантастично…

В то же время «Легенда о Киёвичах», если отнестись к ней с должным уважением, весьма интересна: и необычным содержанием этиологического мифа, и его оформлением в источнике, и отношения к нему летописца. Про последнего можно сказать, что он настолько верит мифу, что опускает его до повседневного прагматизма, толи истории князей, толи толков о перевозчике, из которого он отстаивает «княжую правду». Сам приземлённый из богов в людей топоним летописец выводит из «дунайской стороны», возводя к «юстиниановым временам» по эпизоду с безымянным славянским князем, за службу на границах империи получившим 3 города на Дунае — Б. Рыбаков обнаружил данное описание в «Тайной истории» Прокопия Кесарийского, но отнесённое тем к правлению последующего за Юстинианом императора Юстина 2-го.

Но далее в летописном обозрении обнаруживаются следы ярко выраженного соединения разных источников: в изложении закрепления Аскольда и Дира в Приднепровье Киев малознаемый «городок мал», платящий дань хазарам; но отмеченный «Угорской горой», близ которой были венгерские становища в период их пребывания в Причерноморской степи в период 840—892 годов… Уже это исключает «Олегово явление» на Днепре в 882 году: мощная военная организация Мадьярской Орды предполагала и крупную военную кампанию по вхождению «руси» в этот район, между тем летопись полностью об этом умалчивает. К сожалению, Д. Иловайский, в одном частном исследовании, обращённом против «норманизма», и установив, что имя «первого исторически достоверного древнерусского князя Игорь» производимо не только от скандинавского «Ингвар», но и от финно-угорского корня «Игг»/«страшный, ужасный», что подтверждается чётким различением имясловий «Ингвар» и «Игорь» в древнерусской практике, как-то прошёл мимо этой очевидной политической привязки; как и того устойчивого союза его сына Святослава с венграми во всю Балканскую кампанию 968—971 годов; как же и такой этнографической детали, что и Святослав, и его венгры-союзники носили на бритых головах «оселёдцы», только венгерские вожди по три, а русский князь-герой два… По итогу прописать историю «Угорской Руси» маститый мэтр воздержался, т.к. уже написал историю «Руси Гунно-Болгарской» — до времени уклонимся от завлекательно блазнящего обследования.

Впрочем, летописец всё же вписывает в этот сумбур одну военную кампанию: под 882 годом он утверждает победоносный речной поход Олега через Смоленск и Любеч, завершившийся малой кровью, предательским убийством вполне суверенного местного правителя Аскольда «у Угорской горы». Последнему же русский летописец приписывает выдающийся поход 860 года на Константинополь — византийские источники, много повествующие об этом событии, и даже о крещении князя-предводителя руссов, что подтверждается созданием особой «Русской епархии», существовавшей в 868—896 годах, ни языческого, ни христианского имени русского князя не сообщают.

Вернёмся обратно в летописное лоно — по русской пословице: Верить не верь, но врать не мешай» — что следует по смыслу (кажется, никто в это не вдумывался) из слов Олега о Киеве, что будет-де «Матерью городов русских»?

— Что их ещё нет, их следует наплодить? Но это противоречит как действительности в широком смысле: в ближайшем окружении по Правобережью Днепра стоят древние Плеснеск, Искоростень, Пресечен, иные из которых восходят уже к временам державы Атиллы (Плеснеск по оценкам ряда исследователей); а в узком смысле опрокидывает и собственное утверждение летописца о северном истоке «руси», грады которой Новгород и особенно Ладога существовали ранее, и даже много ранее Олеговой «Матери», и из которых он, в возвышении комического, к тому же и сам появился.

— Что это относится к новостроям некой «руси», которая вошла клином в Днепровское средостение и теперь в нём укореняется? Да, в прямой связи с Киевом в это время появляются и другие известные центры Древней Руси: Чернигов, Переяслав Южный…

— И в какую этническую общность «у Боричёва взвоза близ Угорской горы» вселяется эта «русь»? Средь венгерских станов, которые снимутся только в 892 году? Или исторической северы-«волынцевцев», которые уже к 9 веку выходят на Левобережье Днепра и начинают переходить на Правобережье в районе Киева, пребывая в непримиримой вражде с кочевниками, хазары те или угры?

— И что это за «русь» такая, что ни с Волхова, ни с Днепра, равнодушная к Новгороду и сторонняя Киеву? При существенном отличие: Новгород у летописца БЕЗУСЛОВНО ПОСТРОЕН «РЮРИКОМ», т.е. как бы выше по династической сопричастности — но Киев существует уже ранее самого «Рюрика», существует как «городок мал» уже до него т.е. выше по иерархии старшинства… И ЧТО РЕШИТЕЛЬНО РАСХОДИТСЯ С АРХЕОЛОГИЕЙ… Летописное основание Рюриком Новгорода и/или исход оттуда Олега решительно привязывает «русь» к Новгороду/ (у норманистов к Старой Ладоге), но этому решительно препятствует традиционная оценка самих новгородцев, вопреки летописцу они именовали «Русью» не Новгородчину, а юг, будь то Старая Русса или Киев — всё «ехать в Русь». Касаясь же переиначивания «руси» на более древнюю Ладогу/Адельгьюборг у норманистов (Д. Мачинский), следует отметить, что это уже переделка оценок летописи: в глазах летописца она всегда представляла пограничную крепостцу, разменную монету при княжих посадках, в отличие от значимости в сагах не возвышала, а принижала её правителя, как безусловное место вассала — и в представлениях автора ПВЛ «Рюрик» становится из объекта субъектом Руси только переместившись/построив Новгород. Это вполне согласуется с малыми размерами городища Старой Ладоги на всём протяжении её истории.

…Как частное примечание: во всю историю Древней Руси 10—13 века она какая-то сторонняя Древнерусской государственности: тесно привязанная к балто-каспийскому Волжскому пути международной торговли, от которого к Новгороду только боковой и неудобный ход в верх против Волхова, она, тем не менее, никогда не преобладала над ним, стала заставой-приступочкой в 11 веке, и полностью потерялась в лучах его расцвета в 12-м… И не этим ли обстоятельством объясняется «переписывание» с 12 века «ладожского» стола Рюрика ранних списков в «новгородский» — в представлении летописцев Ладога, никогда не бывшая «стольным градом» (это как-то постоянно умалчивается, при том, что и не опровергается), только условно-служебное держание или разменная монета при брачных и союзнических коллизиях, что никак не соответствовало летописному «статусно-княжому Рюрику». Приходилось прикрывать позднейшим,12-го века, «Новгородским столом» его столь противоречащее утверждённой легенде исходное худородство, бросавшее тень уже и на весь род…

Более историчен материал летописца, если не к «Новгороду», то к «Северу» в целом, в сообщении о каком-то внутреннем конфликте, привёдшем к насильственному изгнанию «первых варяг» около 860 года: на городище Ладоги обнаружены следы разгрома и пожара поселения именно в этом году по предельно точным данным дендрохронологии; следы уничтожения поселений на территории древних селища в Пскове и Холопьем городе на Волхове, относящиеся к 860+/-1 год это также свидетельствуют. Впрочем, уже сам летописец Начального свода пребывал к заметном затруднении, как разделить «плохих» первичных вырягов-860, от вторичных «приглашённых» рюриковых-862… Любопытно, что изображая «варяжское» Трёхградье Северо-Западной Руси, летописец допустил по меньшей мере 2 ошибки: из «Новгорода, Белозера и Изборска», что делят между собой «Рюрик, Синеус и Трувор», Новгорода ещё не существовало, Белозеро никогда не входило в состав исторической Новгородской Государственности даже в предельное её расширение до Северного Урала в 13—14 веках, и только Изборск более или менее историчен, но как-то странно: находимые в его округе кельтские христианские кресты, по возрасту одновременные городу — в ряде оценок более ранние, чем само его Труворово городище — как-то мало совместимы с несомненно языческой «русью» Рюрика. Давно следовало бы обратить внимание и на особое этимологическое значение имени города Третьего Брата, от слова «избор»/выбор/избранный — в статусном значении оно выше всех, «избранный», кроме всех прочих, даже и в их составе. Освободившись от некой инерции начитанного сознания можно сразу отметить, что с точки зрения каких-либо выгод он самый неудобный по расположению к главному магистральному пути региона р. Великая — Псковское озеро — Тёплое озеро — Чудское озеро — Нарова — Финский залив, т.е. торговле, политике, росту и исторически реализовался как юго-западный форпост к Пскову, подобно Гдову, сознательно основанному с этой целью на северо-западе; т.е. как обеспечение пограничья иного субъекта, до которого ещё станется ждать не менее столетия. Единственный смысл его начального выделения представляется безотносительно сакральный, более отодвигающий от людских интересов. Представляется, что известный Печорский монастырь был основан (усл. дата 1392 год) недалеко от него уже «на намоленной земле».

Впрочем, стоит обратить внимание и на последующую историческую практику: Изборск и Ладога, как и более поздние Гдов и Орешек, были естественными городами-заставами, и свидетельство о «Рюриковой» Ладоге ранних списков ПВЛ хорошо коррелируется с «Труворовым» Изборском, как местом пребывания приглашённых наёмников — но в резкое отторжение от всегда стороннего Белозера, присутствующего в тексте какой-то важной летописцу сторонней декларацией, вполне очевидно недостоверной для его современников 12 века, как и ныне. Последнее обстоятельство вынудило Д. Мачинского изобрести более близкий дериват на юго-западном берегу Ладожского озера близ устья Свири, в отношении которого следует заметить: во всю эпоху существования ПВЛ исследователи вслед за читателями, пребывали в полной уверенности, что всё же «Нестор/Сильвестр» имел в виду вполне материальное Белозеро на одноимённом гидрониме… Налицо историографический облом летописцем какой-то реальной коллизии в угоду проводимой им концепции преобладания Волховского-Ладожского региона на русском севере, всё более очевидный по мере преимущественного лингвистического и археологического обследования Русского Севера и Верхневолжья. Вот только когда был совершён это «обрезание»?

Вполне правомерно связать его с утверждением канонического текста ПВЛ при Мстиславе Великом в 12 веке, закрепившим догмат о единовластии Ярославовой линии Владимировова рода, в целом никогда не признаваемый, например, Рогволодовой династией Полоцких князей, восходившей к Рогнеде и её сыну от Владимира Святого Изяславу… Для Ярослава было особенно важно поднять до Великокняжеского уровня пограничный Новгородский стол, в котором он трижды спасался: от Отца, от брата Святополка (дважды) и не смел выйти при знаменитом брате Мстиславе — и лишь загадочно преждевременная смерть последнего утвердила Ярослава на Великокняжеском столе и гегемонию престолонаследия по Ярославовой линии. Заворожённые каноническим текстом ПВЛ историографы и по настоящее время не замечают более чем 20-летнее разделении Древнерусской государственности в 1015—1036 на Великокняжеский Киевский стол (Святополк — Мстислав) и Новгородский удельный (Ярославов), с которого владелец трижды безуспешно покушался на Великокняжеский; в 1023—1036 годах не смея появляться в Южной Руси. Вот любопытно, кто отвоевал в 1030—31 годах Червенские города на Волыни, Ярослав, сидевший в Новгороде малоспособный полководец — или знаменитый воин, князь-герой Мстислав, никогда не покидавший Южную Русь со столами в Чернигове и Тьмутаракани, при том, что в Киеве «наместничал» Бречислав Полоцкий, поменявшийся «на срок» столами с Ярославом… Летопись утверждает, что Ярослав «с братом Мстиславом» — но почему-то кажется, что Мстислав, но без брата, или, на худой конец, с Брячиславом. Если вглядываться в обстоятельства сверх летописных комментариев, которые как-то очень близки Прутковским: «Если на клетке слона прочтёшь надпись „буйвол“, не верь глазам своим», то явственно возникает картина деления Руси меж братьев не по меридиану Днепра, а по широте Припяти — Десны — Оки, при этом победителю Юг, побеждённому Север, Киев в общеродовом праве… И в отчётливом обозначении ролей: старейшему Ярославу старшинство в роде, сильнейшему Мстиславу богатейший домен и ожидание Ярославова конца — а по тому сроку и главенство на Руси… Мощнейшая вспышка внешнеполитической активности, исходящая от Южной Руси, (походы 1029 года на ясов, 1030—31 годов на Червенские города,1031 года экспедиция на Каспий и в Византию, 1032 года в Арран,1033 года в Дербент) и полное замалчивание в летописи всех тех, в которых Ярослав географически не мог участвовать, и при подозрительной делёжке «пополам» Червенской кампании, выразительно свидетельствует, кто был на их руле. Как и то, что государственная политика явственно колется на «семо» и «овамо» составляющие — и каждый сам за себя…

Что делает Ярослав лично от себя?

Основал Ярославль (на языческом капище с медведями), завоёвывает «западную чудь» и основывает на их землях Колывань (Таллинн) и Юрьев (Тарту), строит Ростов в пику древнему племенному центру, ныне известному как Сарское городище, утверждает христианство в Старой Рязани строительством Троицкого собора рядом с языческим капищем Т.Е.РАСШИРЯЕТ СВОЙ ДОМЕН НА ЗАПАД и ВОСТОК, УКРЕПЛЯЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ИМЕЕТ… Но вот что интересно: только в Прибалтике летопись отмечает наличие военной кампании — в отношении Рязани, Ярославля, Ростова утеснение языческих святилищ строительством христианских церквей с вполне сказочным сюжетом о собственноручном побивании «священных медведей» хилым князем-хромцом. Налицо не военная кампания в чужой стране, а христианизация давних собственных провинций, при этом на достаточно позднем этапе, так что христианскому воеводе Яну Вышатичу пришлось подавить социальный бунт низов, происходивший под языческим обличьем, даже в 1071 году. Официальное двоеверие сохранялось на этих территориях вплоть до 12 века (наличие одновременно и христианских и языческих святилищ в Рязани, Ростове…) — ничего подобного крещению Новгорода «Добрыниным Огнём и Путятиным Мечом» в 989 году… Уже это в совокупности предостерегает связывать перипетии Верхне-Волжского региона к Волховско-Ладожским даже для 11века — тем более для 9-го.

Для наших целей существенно разночтение Лаврентьевского и Ипатьевского списка ПВЛ о закреплении «Рюрика» на севере. Первый, позднейший и канонизированный: «Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же — те люди от варяжского рода, а прежде были словене. Через два же года умерли Синеус и брат его Трувор. И принял всю власть один Рюрик, и стал раздавать мужам своим города — тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро. Варяги в этих городах — находники, а коренное население в Новгороде — словене, в Полоцке — кривичи, в Ростове — меря, в Белоозере — весь, в Муроме — мурома, и над теми всеми властвовал Рюрик.

в переводе Д.С.Лихачёва (редакция 1116 года, Лаврентьевский список).»

Здесь как бы 3 редакции:

1.Приглашают 4 народности, но как-то странно разделённые между 3 центрами (Новгород, Белоозеро, Изборск);

2.По смерти Синеуса и Трувора Рюрик сажает своих мужей не по 2-м, а по 3-м городам; при том существенно иным: вместо Изборска появляются Полоцк и Ростов. Сохраняется Белоозеро.

3.В итоговом перечислении подвластных Рюрику народцев появляется «мурома» со своим центром Муромом — в последнее никто так и не поверил. Устойчиво Белоозеро.

Впрочем… «2. Ипатьевский вариант «Повести временных лет» о призвании варягов «В лета 6370 (862 г.)..- И седе ту княжа и роздая мужем своим волости и городы рубити: овому Полътекс, овому Ростов, другому Белоозеро. И по тем городом суть находници Варязи; первии насельници в Новегороде- Словене, и в Полотьске — Кривичи, Ростове — Меряне, Белеозере — Весь, Муроме — Мурома.»

Будучи древнейшим, он как-то вполне недостоверно привязывает ВСЁ ГРАДОСТРОИТЕЛЬСТВО Северной Руси к «Рюрику» — в полное отрицание археологического и археографического материала: древнейшие следы славянского строительства в Ростове датируют 963 годом; Полоцк вплоть до захвата его Владимиром Святым около 980 года пребывал вне зоны влияния Ладоги-Новгорода, как и Муром. Налицо перенос реальностей Северного Наместничества Мстислава Великого 11 века на 9 век. Очевидно, что изрядно выпотрошенный под политические интересы уже 12 века Лаврентьевский список даёт более обоснованную картину ограниченного Северо-Западного влияния «Первых Рюриковичей»; в нарушение которой выступает только Белоозеро.

Следует соотнести эти археографические материалы с археологической реальностью, достаточно отстранённой от них: если летописец преимущественно «удревляет» «рюриковы» города севера на 30—100 лет, то с другой стороны нельзя не обратить внимание, что налицо и резкое омоложение ряда центров. Особо выразителен Ростов, «Сарское городище» несколько южнее которого датируют 8-м и даже 7-м веком и вполне отчётливо сосуществовало с ним вплоть до 11-го. Интересно, что так называемый Чудской конец Ростова оставался оплотом язычества и в 12 веке со святилищем некому богу ВЕЛЕСУ — затруднительно понять, местное ли это божество финно-угорской «мери», на которое перенесены были представления русского летописца, или собственно славянское божество: в 9 веке население края, по оценкам В. Седова, «было уже не не поволжско-финским племенем, а населением из Ростовской земли, сформировавшимся в условиях славянско-мерянского симбиоза». Последнюю оценку можно опустить и ниже: уже совершенно необычный хозяйственный комплекс «Сарского городища», как — то :

— ремёсла: кузнечное, бронзолитейное, ювелирное, обработка кости, кожи, камня;

— разведение лошадей, крупного рогатого скота и свиней;

— земледелие;

— промыслы: охота и рыболовство;

решительно разводят его с обычным набором хозяйственного уклада финно-угорского населения, в котором велика роль охотничье-присваивающего и собирательного комплекса. Особенно резким диссонансом следует признать металлообработку и свиноводство. Это в целом решительно настораживает против «финской» интерпретации этноса городища, и если дословно следовать взвешенной оценке Седова, то городище было уже «славянизировано» с момента его появления, т.е. с 7—8 века… Ну, если туда не просочились какие-то «норманны».

Увы, не отечественные лингвисты, поражённые комплексом расово-этнической неполноценности, 200 лет безнадёжно извлекающие этноним «мЕря» из «мАрийцев», что по особенностям финно-уральских языков невозможно (А. Матвеев), а швед Б. Коллиндер установил, что тот легко и просто возникает из индоиранских языков, где столь легко «мА» переходит в «мЕ» в рамках одного и того же круга значений: «ср.-пер mērak‎ «молодой человек», др.-инд máryah «молодой человек, юноша», авест. marya- «юноша»». Сверх того оказалось, что бытующее мнение: «имя меря (иногда произносившееся и как неря) сохранилось до наших дней в некоторых топонимах, например озеро Неро близ Ростова, две реки Нерль, город Нерехта в Костромской области, река Нерская в Московской области или озеро Нерское в Солнечногорском районе Московской области, а также реки Нерехта (приток Клязьмы) в Ковровском районе Владимирской области, Нерехта (приток Солоницы) в Костромской области, Нерская в Московской области и Нерга в Ярославской области. Существует также множество деревень под названием Неря. В Ивановской области есть Нырское озеро и река Ныра. В древнем Новгороде был Неревский конец, наряду со Славенским (от ильменские словене). Однако, по мнению лингвистов и историков, корень нер- не имеет никакого отношения к этнониму меря. Данные топонимы образованы от древней основы нер-/нар-, широко распространённой в гидронимии севера Евразии: Нарев, Нара, Нарочь, Нярис, Нерусса и другие (сравни лит. nara «поток») … К этому следует добавить, что утаивает ссылка на «литовцев»: они, как и прочие «балты», будучи «финнами» по этногенезу (ДНК — куда тут денешься…),ассимилированные индоевропейцы по языку. Ныне опять популярна битая карта балто-славянской языковой общности — т.к. этого для моих текущих построений такой завязки вполне достаточно, то без возражений (последние см. у ак. О.Н Трубачёва) переведём их ближе к делу: древнейшая топонимика этого региона КУДА КАК БОЛЕЕ СЛАВЯНСКАЯ, ЧЕМ ФИННСКАЯ… А это опускает вопрос о характере ростовского этноса уже во 2 век, когда этноним «меренс» появился на слуху через готов и «Гетику» Иордана. И это тем более обосновано, что в последнее десятилетие археологические культуры Северо-Западного угла Волжско-Камского междуречья начинают связывать с динамизирующим фактором европеоидного населения Пьяноборской культуры 2 в. д.н.э. — 4 в. Нижнего Прикамья, которое (по моему мнению) при дальнейшем распространении во 2—7 веках реализовалось в Славкинско-Именковских культурах Среднего Поволжья. «Славянский характер» этих культур установил В. Седов, извлекающий из них, как следствие, Волынцевскую культуру 8 в., ПЕРВУЮ ДОСТОВЕРНО СЛАВЯНСКУЮ КУЛЬТУРУ ВОСТОЧНО — ЕВРОПЕЙСКОЙ РАВНИНЫ… Одно обстоятельство, столь затрудняющее исследователей: наличие на «Сарском городище» значительных количеств меди и ОЛОВА, которое традиционно связывают с далёкими Касситеритскими островами (Англией), ещё более привязывает этот регион к культурам зоны Урала — Приуралья. Геологическая литература (см. далее) свидетельствует о наличии месторождений рассыпного олова, самородного и рудного на всём протяжении Уральского хребта, достаточных для удовлетворения ограниченных потребностей по изготовлению представительских аксессуаров и ювелирных изделий, на что шли медь и олово в бронзолитейном производстве Сарского городища. Богатство железного оружия на городищах Пьяноборской культуры снимает вопрос и об источнике многочисленного оружия 7—10 века в Ростовской земле: до Нижнего Прикамья куда как ближе, чем до «франкских» мечей Рейна, которых недоставало даже пресловутым «викингам», отчего всю «героическую эпоху» их бандитизма преобладающим у них оружием являлся топор.

…Впрочем, вот материал из столь зачитаных — замусоленных записок Ибн-Фадлана, который сам по себе, без подвигов самарских археологов и теоретических сверхнапряжениях ак. В. Седова говорит о характере населения нижнего Прикамья в 9 в.

Из Большого Словаря Якута аль Хамави 12 в. /копия Записки ибн-Фадлана/:

1. «Итиль 8 есть имя великой реки, подобной Диджле 9, в стране Хазар и протекает мимо страны Русов и Булгар. Говорят, что Итиль есть столица страны Хазар, а река названа по ней. Читал я в книге Ахмеда Ибн-Фадлана Ибн-Аббаса ибн-Рашида Ибн-Хаммада, посланника Муктадира в страну Славян, т.е. к жителям Булгара. Рассказ Ибн-Фадлана и поручение, данное ему Муктадиром в Булгар, собраны в книге, известны, и находятся в руках людей; я видел многие копии с них».

2. «Булгар — город Славян, лежит на севере. Я читал записку, которую сочинил Ахмед ибн-Фадлан ибн-Аббас ибн-Рашид ибн-Хаммад, клиент Мухаммеда ибн-Сулаймана, посланник Муктадир-Биллахи к царю Славян, и в которой он описал все то, что он видел со времени отлучки его из Багдада до возвращения его туда. В ней он говорит: когда письмо Альмаса ибн-Шальки Балтавара, царя Славян, прибыло к повелителю верных Муктадир-Биллахи, в котором (письме) он просит (халифа), чтоб он послал ему такого мужа, который обучил бы его вере, наставил бы его в законах ислама, построил бы ему мечеть и поставил бы ему кафедру для утверждения на ней пропаганды во всей его стране и во всех областях его государства; просит он [86] также о сооружении крепости, в которой он бы защищался от царей-противников — то на все это он (халиф) согласился…

1. И ОЧЕНЬ РАЗУМНЫЙ КОММЕНТАРИЙ К НЕМУ: Ибн-Фадлан в своей записке везде называет Булгар Славянами. Придерживаясь нашего взгляда на географические и этнографические известия Арабов, мы не придавали бы большого значения и этому известию о происхождении Булгар, полагая, что наименование Славян служило у него [105] географическим термином для обозначения жителей северо-восточной Европы. Но в настоящем случае возникает еще другое затруднение при соображении, что наш автор, который играл значительную роль, как в Багдаде при принятии булгарского посольства и письма к калифу, так и в ответном посольстве к Булгарам, по всей вероятности руководствовался, называя последних Славянами, показанием самих Булгар. Предположение это можно подкрепить известием Шемседдина Димешки, что Булгары сами, на вопрос, предложенный им в Багдаде: из какого вы народа и что такое Булгар? ответили: народ смешанный из Турк и Славян. На основании этого можно принять за вероятное, что к Булгарам весьма рано вторгся славянский элемент, который сделался уже в X веке господствующим; но впоследствии мало по малу поглощался туземным населением, и этим можно объяснить то обстоятельство, что никто из следующих за ибн-Фадланом писателей, за исключением его кописта Якута и шедших по стопам последнего, не называет Булгар Славянами. Шафарик (29, 4), на основании того, что окончание на гары, горы, гуры и гиры встречается часто в именах племен, финно-уральских, как напр. Унгары, Утургуры, Кутригуры, Сарагуры и т. п., заключает, что и имя Булгар того же происхождения. Таким образом у волжских и дунайских Булгар смешение славянского племени с туркским (или Финским) привело к противоположным результатам; у первых Турки взяли перевес, а у вторых — Славяне. К такому результату пришел и Френ. Кроме него, этим вопросом занимались у нас другие ученые, как напр. Венелин, В. В. Григорьев, С. [106] Уваров, П. Кеппен.

2. НЕСКОЛЬКО ПРЕЖДЕВРЕМЕННЫЙ: Гипотезы Френа, что имя царя булгарского Балтавар (***) следует читать Балтимар (***), Владимир, и Сенковского, что Шальки Балтавар следует читать Василько (Силько) Владавац — известны. Для объяснения имен Блтвар или Блтваз и Слки или Шлки можно еще привести другие чисто славянские имена, так напр. для первого: Балдыж, Балдимер, Болдырь и Болебор, а для второго — Салка, Салко, Селак, Селко, Силек, Силка, Силко, Слуго, Сулко, Шило (уменьш. Шилько), Шолога, Шульга и т. д. Для имени Алмс или Алмш можно также привести имена Алмаз Альм (Альмуша), Ольма и т. д..

ПОПРАВЛЯЕМ КОММ. 2. Открытие Именковской культуры 2—7 в. снимает вопрос о том о раннем населении Нижнего прикамья — это были славяне-именковцы, в земли которых после разделения державы гуннов-кутригуров Кубрата между его сыновьями вторглась орда Серебряных Булгар в нач. 7 в. Но дойдя до Левобережья Камы они так и не пересекли её — славянское население ибн-Фадлана несомненно пребывало по обе стороны реки, и остаётся предполагать, оказалось достаточно сильным и сплочённым, чтобы остановить рост тюркизирующейся Волжской Булгарии на север. Было бы странным не предполагать в связи с этими событиями и вспышки мощной славянской миграции на Север, Северо-Запад и Запад. Западное направление сейчас уже отчасти признаётся — два других остаются в тени теоретического недомыслия, хотя чего бы легче: прыгнул в лодку и вот он, километр сберегающей воды за тобой.

М — да, знание первоисточников не по первоисточникам рождает много печалей…

Как и недомыслие в них!

Вот фрагмент из ибн-Фадлана о народе «вису», в котором усмотрели «весь»: «Главная пища их — просо и лошадиное мясо, не смотря на то, что в их стране много пшеницы и ячменя. Каждый, кто сеет что нибудь, берет это себе, царь же ничего не получает из этого; только они дают ему по бычачей шкуре с дому, а когда он приказывает отряду отправиться в набег на какую-нибудь страну, то и он получает часть добычи. У них нет другого масла, кроме рыбьего масла (жира), которое они употребляют вместо оливкового и кунжутного масла; посему они бывают сальны. Все они надевают калансувы. Когда царь их выезжает, то он бывает один, без мальчика (пажа) и без другого проводника. Когда он приходит на рынок. то каждый встает, снимает калансуву с головы и берет ее под мышку, а когда он проходит, они надевают калансувы на головы. Также все, кто входит к царю, малый и большой, даже его дети и братья, лишь только увидят царя, снимают калансуву и берут ее под мышку, затем поворачивают к нему головы свои и садятся, затем встают и не садятся, пока он не велит. Каждый, кто садится пред ним, садится на колени, не вынимает калансувы своей и не показывает ее, пока не выходит от царя, тогда надевает ее.» … Право, это же едва ли не царь Алексей Михайлович Тишайший со своими думцами, вдруг угнездившиеся на родо-племенной демократии, в условиях тайги пробавляющейся пшеничкой! Если подобрать, подтесать, сравнить с тем, что поблизости, то налицо лишь один прототип: русский/mille pardon,«славянский»/ мужик, вопреки всем ландшафтным зонам тянущий соху, лошадёнку и коровёнку вплоть до Заполярья; по необходимости на лодчонке — по пристрастиям с бреденьком (впрочем и кушать хочется).

Следует признать, по отсутствию фиксирования гласных в арабской письменности, лингвистическую неразличимость «весь» и «вису», но диковинное несовпадение нарисованного социально-хозяйственного уклада известной средневековой финно-угорской практике как — то уж очень выразительно.

Не углубляясь более того, что говорит летопись, можно утверждать, что будучи племенным центром некой «веси» древнее Белоозеро вряд ли много моложе «Сарского городища», т.е. несомненно старше Новгорода, и по крайней мере сопоставимо с археологической Ладогой. Более точная идентификация в настоящее время невозможна, город дважды переносился; как исходный племенной центр его полагают на северной стороне Белого Озера против средневекового городища и современного города, расположенных на южном берегу у истоков Шексны. Следует заметить, наличная гидронимия выразительно привязана к русскому языку и его сакральной составляющей, что побуждает предположение о более ранней и глубокой славянизации района, нежели Ростовская земля.

В целом выступает колеблющая всё построение летописца ситуация: на юге очевидный новострой конца 9 века переписывается в «мать всех городов русских», что объективно только для возникающего ближайшего днепровского окружения, но забрасывается датировкой в 6-й век, что бесспорны перебор; на севере без какого-либо зазрения сгибают «старобытных» новострою, демонстративному даже по имени Новгород, впоследствии вплоть до прямого вызова: Господин Великий Новгород.

Налицо прямо-таки раздутая до государственных размеров житейская ситуация: нувориш гордится: «Да Я Своими Руками!» — аристократ чванится: «Да За Мной Столетия Предков!»…Но в наличии-то только Два Выскочки, один честный — другой лжец…

Что особо настораживает в отношении Киева?

Его этиологическая легенда «Кий, Щёк, Хорив и сестра их Лыбедь», как и топонимика: Щекавица, Хоривица, Старокиевская гора, ручей Лыбедь задают исходно высокий Старинно-Сакральный уровень города — но такового нет, даже в несуразную «мать» он вписан княжой (не божественной?!) волей, и в развитии его назначенной «святости» на него переписывают небывалое: Безымянного славянского дунайского князя Юстиниановых времён, Византийский поход 860 года, посещение апостолом Андреем в 1 в. — по проторённой дорожке перейдёт в легенду об обретении белого клобука новгородским архиепископом, кое-что из готских легенд о конунгах, укрощённых собственными конями…

— Да только не было этого ничего, потому что до 890-х годов не существовало самого города — а и более того, в 882 году «Олег» мог вселиться в эти места только с согласия толи венгров, толи булгар, сцепившихся в схватке за черноморскую степь; и совершенно точно остаться здесь, ухватиться за «городок мал» только с разрешения болгарского царя Симеона Великого, разгромившего венгерскую орду Арпада, т. е. восстановившего контроль от Днестра до Дуная. Закрепиться, как младший «подручник» Симеона в неутихающей 200-летней войне гуннов-булгар с тюрками-хазарами…

И сразу в развитие естественный вопрос: это голое мифотворчество или за ним что-то роится?

Сразу надо отметить независимое наличие мифа, настолько стороннего, что летописцу пришлось «подтесать» его, опустить с божественного уровня на человеческий в рамки христианского эвгемеризма. И при этом встретить скрытое сопротивление: сам миф повествует о явлении богов к какому-то сакральному месту — и если боги и нереальны, то это место вполне материально, как материален храм, в котором молятся бог знает кому… Центр и Север Русской равнины переполнены топонимами «Извары» (санскрит: «место встречи с богами»)…

И как тут настораживает топоним «киев», который, кроме принадлежности к Громовнику должен быть освидетельствован и его особой избранностью к роду его занятий. Мы заворожены ипостасью Грома-Палицы-Кия, в то же время главным значением слова «кий» была не палица/дубина, а ударное орудие МОЛОТ, и в этом значении его хранит вполне земная плотницкая КИЯНКА.

Если посмотреть с точки зрения сменивших своё звучание понятий, то «Киев» на современном русском это «Молотов», место, изобилующее металлообработкой, ковкой, грохотом молотов — ЧЕГО В КИЕВЕ—894 НЕ БЫЛО…

А нет ли тут интеллектуального примысливания; была ли в Древнерусской практике подобной топонимика на основе «кий»?

— Да, была, и тут спасибо г-ну Мачинскому, который отыскал на Новгородчине урочище «Киево», но вместо обращения к академическому «Словарю древнерусского языка 11—17 века» т.7, обратился к польско-украинским местечковым «этимологиям», из которых прознал, что «киево» толи «ровное открытое место», толи «крутой холм» (прелестное разночтение: толи гора — толи равнина!), слепил их вместе и разгласил, что:

1. «Сарское городище» в действительности и есть «Киев — Куеба» арабских источников 9—10 веков, т.к. находится на плоской как блин равнине Неро-Нерли…

2. Киев на Днепре, это только «Крутой Холм» на реке, вследствие чего древних его насельников звали не по современному, в батюшку, киевлянами, а в ландшафтное соотношение «кыянами»…

Остаются только вежливые вопрошания к тени :

1. Определитесь, хотя бы на том свете, в рамках какого, польского или украинского языка вы ищете этимологию древнерусского понятия вместо обращения к доступным древнерусским источникам? Или вы предпочитаете перебрасывать его из руки в руку, как горячую картофелину?

2. И если вы определили для Днепра «Высокий пустой холм», по которому селятся «кыяне»/«живущие на холме», это совсем не значит, что ими не мог править некий несродный им Кий Божественный Молот — или вы забыли о разнице между родовой и соседской общиной: все мы христиане, но только назареи утверждают, что они потомки Иисуса…

…Но если бы г-н. Мачинский опирался на древнерусские источники, связывал бы топоним «кий-молот», с выразительной чертой Сарского городища, развитым металлургическим и бронзолитейным производством, его утверждения имели бы некоторый смысл, и опровергались только содержанием самого этиологического мифа: не находится места другим персонажам — увлечённый опровержением «Кия» для «кыян», он забывает о Щёке, Хориве, Лыбеди, т.е. о ещё 2 холмах и речке… Прикидка на «Сару» не работает. Т.е. источником именно этого этиологического мифа, использованного летописцем, был другой объект, и по той страсти, с которой «нестор» отстаивает реальность мифа в ПВЛ, нарастает убежденность в реальности и самого объекта…

БЫЛ ДРУГОЙ ГОРОД, КОТОРЫЙ ОБОКРАЛИ, ОБОБРАЛИ, ПЕРЕСНЯЛИ, ОТЗЕРКАЛИЛИ — понимай как хочешь…

Но где он?

Где его искать?

В БЫЛИНЕ О Святогоре — богатыре, ищущем счастья, Микула Селянинович советует: /Поезжай, богатырь, до Северных гор. У тех гор стоит железная кузница. В той кузне кузнец всем судьбу куёт, у него и про свою судьбу узнаешь/

Фантомы «мани» -хейского сознания и реальности «мани» -«мани»

В последние 2 десятилетия наблюдается выразительное смещение внимания исторического сообщества с юго — запада на север и северо — восток Русской равнины, где «норманисты» и русофобы вдруг нашли новые точки приложения своих усилий: наряду с «Альдейгьёборгом» классической картины возник вдруг ореол «Русского каганата» толи к писано — переписанной Новгородчине, толи к «Сарскому городищу», которое, поди ж ты, в прописаниях г-на Прицака стало едва ли не «Царским», а у г-на Мачинского просто «Киевом-на-Нерли»… И как-то скучно-буднично, без именитых зарубежных имён, барабанных заголовках на первых полосах везде сующейся прессы, происходит вхождение в действительно извлекаемое «археологически — лингвистическое» золото последних 3-х десятилетий: открытие и атрибуция славянского характера Поволжских археологических культур 2—7 в. Славкинско-Именковского круга; разрастающееся подозрение, что Волжско-Булгарская государственность 6—9 веков до принятия ислама, да и не так сразу после того, являлась, в полном соответствии с определением «ас-сакалиба» арабских источников, СЛАВЯНСКОЙ, и только религиозно-политический выбор хана Альмоша развёл её с «Русью» и Славянским миром в целом. Выбор вполне обоснованный, с опорой на цветущий всеми достижениями Исламский мир, торговлей с которым определялось общее благосостояние Волжской Булгарии; выбор крайне рискованный, обернувшийся отторжением части социума — немедленно ушли заволжские угры и камские гунны-чуваши — , и постоянным неприятием окружающего мира: иудео-хазарского на юге, языческого со всех прочих сторон… В 13 веке недоброжелательный мир, сомкнувшийся вокруг изолированной, залетевшей далеко-далече страны-птицы, равнодушно оставит её в одиночестве перед Азией, севшей на коня — выбор оказался запредельный… Но тогда, в 9 веке, вполне естественный, как и выбор в 10-м изгоя-братоубийцы Владимира веры Богатого Константинополя над Бедным Римом… Ах, какая прелестная летописная картинка приводится в столбце ПВЛ под названием «Испытание Вер», более похожая на «Торг верой» — но выбор вполне политически взвешенный: Константинополь рядом — Рим далеко…

…Ах, как много значил этот выбор: христианство обладало каким-то особым источником энергии одиночества, и та же Абиссиния, на 1000-летие заключенная в Исламскую изоляцию, потерянная и забытая Европой до уровня легенды о «царстве пресвитера Иоанна» где-то за Индией, выстояла и вернулась сама собой в открывшийся мир — что бы сталось, если в чуткое ухо «руси» на столетие раньше зазвучало с Камы-Волги Новое Слово? А если бы и осталось теплиться в Заволжских скитах, подбирая путников с дороги? 1000 лет ходит-ищет неприкаянная Клюевская Русь «мудрых рахманов» за горами великими — начала бы собираться здесь… Увы, вместо того, чтобы стать вратами в преобразуемую сливающуюся Северную Евразию ислам стал капканом, захлопнувшим Волжскую Булгарию в экзотический анклав/цветок/факторию Табасарана и Багдада, подвешенную на тонком стебле колеблемого спросом торгового пути. Нет сомнения, что порыв неофитов порождал неистовое мессионерство во вне, но специфически мусульманское: «Нет бога, кроме аллаха — и мой меч пророк его» — ислам не знает апостолов, исторически он явился не проповедниками, а армиями. Христианство умирает в Крестовых походах — ислам родился в них.

И рождал ещё более яростное неприятие за священные колоды в лесу уже потому, что они ничему не мешают — перед тем, что сгибает инаковость в стадо тому, что равнодушно твоей любви, упованиям, боли, любопытству; что требует только исполнения службы-ритуала, за что и воздаёт тем, что НЕ СТАЛОСЬ КУПИТЬ В ЖИЗНИ СЕЙ: вкусной еды, сладких жён; может, и запретного вина?…ПОСТОЯНСТВУ ТЕЛЕСНЫХ УТЕХ ВМЕСТО ЛЮБВИ-СМЕРТИ; РАССУДОЧНОСТИ БОЛЬШИНСТВА, ВЕДУЩЕЙ ПО НАКАТННОЙ ДОРОГЕ ЖИЗНИ, ПРОТИВ МОЛНИЙНОГО БЕЗУМИЯ ОБРЕЧЁННОЙ НА ОДИНОЧЕСТВО ГЕНИАЛЬНОСТИ, ПЕРЕНОСЯЩЕГО ЧЕРЕЗ ВДРУГ РАЗВЁРЗШИЕСЯ ПРОПАСТИ…

Торговля не рождает культуры — она паразит на разделении труда, порождённого развитием культуры; её побудительный стимул не удовлетворение потребностей, а спекулятивная наценка над себестоимостью. Как следствие, торговля не создаёт стран — сама по себе она создаёт только фактории, и конгломераты факторий; она внутренне враждебна всему тому, что сверх этого, и закономерна вражда Тира к Тирским царям, Карфагена к Баркидам и Ганнибалу; вавилонское купечество предало национальное государство Набонидов персам — ближайшим доверенным лицом поляков в 1610—1612 годах стал Федька Андронов, по слову которого они сожгли Москву… Это естественно — неестественны Козьмы Минины 1612-го и Иваны Яковлевы 1854-го, отдающие капиталы на Ополчения… Как-то не рассматривается, что замечательно расцветающие демократические торговые компании Коринф и Афины старательно преуспевали в провалах любой национальной идеи соединить эллинскую народность в общенародную государственность; опрокинули всех, будь то Афины, Спарта, Фивы, Ахайя — и только железом Рима приведены в единство эллиноговорящей провинции.

М-да, на какой же уровень размышлений подталкивает этот Волжско-Камский материал: Язычество, Христианство, Ислам, Плавильный котёл Евразии Гуннской, Тюркской, Славянской, Чингизидовой, Русской… Ведь здесь завязывалась Сестра — Близнец коллизии Балкан: такая же Гунно-Болгарская Орда, только более мощная, старшая, не «Чёрная», а «Серебрянная», вооружённой рукой, но без предубеждений и комплексов, покоряет Именковские славянские социумы, втягивает в возникшую государственность уральских угров (будущий ужас Европы: мадьяры, савиры и проч.) и…

Ничего!

В континентальном плане НИЧЕГО!

И это на фоне Багровой эпопеи Первого Болгарского царства от Аспаруха до Симеона, 300 лет соперничавшего с Византийской империей и едва не обратившей её в Болгарскую — само ставшее официально признанной Константинополем Империей: от Днепра до Адриатики, от Дуная до Пелопоннеса… Того, что долго не признавали за Великими: франком Карлом и германцем Оттоном.

То, что казалось почти немыслимым на Дунае — страна-соперник, равный Византии, Халифату, Аварскому и Хазарскому Каганатам — , состоялось; то, что грезилось и роилось между Волгой и Уралом — объединённая Евразия до Карпат, Кавказа, Океанов — не мелькнуло даже проблеском восходящих гроз… И через 100 лет 200 тысяч всадников застоявшейся Венгерской Орды унесутся с заволжских степей в кровавый поход-побег на Европу — где опять столкнутся с булгарами, уже как злейшие враги… Нарождавшаяся Соединённая Государственность Славян (титул её главы «царь ас-сакалиба»), Гуннов, Венгров вдруг затрепетала, утратила порыв и опала — нет, «серебряные болгары» просуществовали сами по себе не без славы, не без смысла, не в беспамятстве: удержались ещё 300 лет на хлебно-богатом Балтийско — Каспийском пути международной торговли; выстояли перед Хазарами, Святославом Храбрым, Владимиром Святым, Всеволодом Большое Гнездо; разгромили триумфаторов Калки в 5-дневном сражении 1223 года: из 30 тысяч монгол вырвались и ушли в степь только 4 тыс. — и погибли все в отчаянной схватке лета 1236 года, 7 месяцев терзая Армии 12 царевичей-чингизидов: на всю Северо-Восточную Русь сталось едва 42 дня…

…Память о несостоявшейся «Великой Русской Болгарии с Венгерским Лицом» доносит нам этническая группа «мишарей», компактно проживающих на территории Ардатовского района Т. А. Р., казанских татар по тюркскому языку и мусульманской вере, НО ВПОЛНЕ РУССКИХ ПО ДНК (знаковая для улицы гаплогруппa R1A1 у 42% респондентов)…

И естественно задать последний к представленному фрагменту вопрос, Кто, кроме Чего, воспрепятствовал столь мощной организованной силе волжских булгар переступить линию Камы?…

На этом фоне события Северо — Западной окраины выплывающей «Древней Руси» выглядят как-то блекло и малозначительно; и после установления археологического факта создания одновременно Новгорода и Киева, но с небольшим,10—15 лет опережением Новгорода, т.е. как бы и одной волей, и исходящей с севера, вроде бы только и остаётся следовать «преподобному Нестору» — но почему тогда такие метания по сторонам в поисках «Другого Русского Каганата», что непонятно зарубежным авторам, которые утвердились, вслед за Циммерманом, что загадочный «Русский Каганат» императорской византийско-германской переписки 830-х годов уже по старшинству Новгород — что ещё искать?…Обычная ситуация зарубежных русистов, для которых недоступны тонкости русской национальной историографии сверх хождения по прямым публикаций вне кулуарно-кафедрального шепотка: великий источник информации АТС (Адна Тётка Сказала)…

Вот любопытно, почему так стали превозносить Ладогу как начальный «Рюриков стол», извлекая её из старых списков ПВЛ, ведь это опять поднимает крайне неприятный для «норманизма» вопрос о региональном политическом центре ильменских словен, таинственном Словенске, куда должен был вселиться «Рюрик», если призван князем, а не боилом/воеводой; о Вадиме Храбром,10 лет оттуда противостоящем Рюрику и т.д.?

Уже сам по себе вопрос об этнической характеристике «званых варягов» для летописца 12 века был непроницаемо тёмным, что само по себе породило огромную по объёму 300-летнюю полемику, скандинавы они из Ютландии/Сконе, лехиты с Руяна, фризы из Вагрии; и они ли «русь» или это от них некие автохтоны прозвались «русью»; и не финские ли это «руотси» — гребцы? Погружаться в такие дебри, значит «множить сущее без необходимости» — обратимся к более обозримому вопросу: в какую среду фильтровался этот достаточно мутный поток?

Текст о процедуре «призвания варягов», при внимательном чтении и серьёзном отношении к первоисточнику рисует картину сложного многонационального социума, включающего разноэтнические субстраты, славянские, финно-угорские, сверх того расчленённые: кривичи/словене, весь/меря; при этом в пространственном размахе 500—600 километров, большем, чем современная Франция — т.е. нечто далеко переступившее рамки племенных народцев, по меньшей мере ПРЕДГОСУДАРСТВО в форме «союза земель» — не племён; с определёнными институтами согласования действий его субъектов, будь то совет уполномоченных старейшин от племенных союзов или их несменяемых глав, или вече доминирующей «земли», или выделившаяся уже династическая линия Гостомысловичей (как то утверждают «антинорманисты») … Ссылки на «устав о ловлях и перемётах времён Гостомысловых» в «Русской Правде» Ярославичей делает последнее предположение вполне историчным… В академическом плане, если не решается узко специальный геральдический вопрос о происхождении исторической династии, «норманизм», на фоне того, что представляли Балтийские социумы 7—9 веков, колющаяся родоплеменная дичь, разразившаяся бандитскими шайками равно скандинавскими, славянскими, фризскими, прусскими, обращается немедленно в историографический хлам: ведь не сходим же мы с ума по поводу того, что в Последнем Романове была только 1/128 часть русской крови… Этого кричащего диссонанса фона и переднего плана долго не замечалось, потом замалчивалось — в настоящее время это можно оценить только как истерическую попытку навязать Европу России уже без всякого научного смысла и обоснования, по порыву души. Не утрирую: прочитайте авторский эпилог к 2-томному мемориальному сборнику г-на Д. А. Мачинского. Увы ему, умершему в непреходящих тревогах в 2012 году — с 2014 года история России повернулась в другую сторону.