Бесплатный фрагмент - Энеида

Вступление

Перевёрнутое время. Вниз по лестнице, идущей вверх.

«ИЛИАДА» Гомера поражает;

«ОДИССЕЯ» Гомера восхищает;

«ЭНЕИДА» Вергилия вводит читателя в состояние ступора.

Читая «ЭНЕИДУ», многочисленные «комментарии» к ней, явственно ощущаешь, — мозги «сворачиваются» в трубочку. Недаром это произведение столь часто выворачивают наизнанку и травестируют.

Это вам не «слепой» певец Гомер, который не видит дальше собственного носа (который также не видит по причине собственной «слепоты»). Это — взгляд через целое тысячелетие, якобы.

Правдив ли взгляд Вергилия в своей основе? Безусловно, скажет нам маститый «академик от истории». Посмотрите на прописанную Вергилием шеренгу знаменитых исторических лиц «Древнего Рима», «потомков Энея и Аскания Юла», и сравните это с многотомной «Историей Рима» Теодора Моммзена (1817 — 1903 годы жизни), удостоенного Нобелевской премии, правда, не по истории, (удивительно, что подобной премии нет вообще), но, по литературе.

Считают ли Вергилия историком? Нет, только величайшим поэтом. Может ли человек видеть через века? Отдельное замечание, — можно ли представить себе, что простой поэт, не государственный и не церковный деятель, имеет доступ к столь обширной исторической информации, которого нет и в наши дни. Но, ведь никто не сомневается в его пунктирном изложении тысячелетней истории «Древнего Рима» от Зевса до Христа, никто не называет её: «Времён минувших анекдоты от Ромула до наших дней». Да и о Вергилии ли пишет это А. С. Пушкин (1799 — 1837 годы жизни), современник Моммзена?

А если это невозможно себе представить, что же мы видим перед собой на самом деле? Что представляет собой «ЭНЕИДА» и, собственно, величайший поэт Вергилий? Ответы на эти вопросы ждут нас впереди, в следующих книгах.

В настоящей книге, исходя из желания, — глубже понять и прочувствовать величайшего поэта, его бессмертную поэму, выполнено переложение «ЭНЕИДЫ» на современный литературный язык, 5 — стопным анапестом, в виде рифмованного стиха, с чередованием мужских и женских окончаний, пользуясь гениальным строем Дантовских трёхстиший, с тройной рифмой, с глубочайшим уважением к автору. Текст сверен с переводами «ЭНЕИДЫ» на русский язык А. А. Фета (1820 — 1892 годы жизни), В. Я. Брюсова (1873 — 1924 годы жизни), С. А. Ошерова (1931 — 1983 годы жизни), равно, как и с оригиналом поэмы на мёртвой латыни. Видно, что работа вышеуказанных поэтов над «ЭНЕИДОЙ» длится без перерыва полтора столетия. И это не считая ранних переводов другими поэтами России.

Мы не знаем, как звучит латынь в оригинале, не имеем (до сих пор) качественного латинско-русского словаря, который смог бы покрыть и раскрыть «ЭНЕИДУ». Даже наиболее полный латинско-русский словарь И. Х. Дворецкого (1894 — 1979 годы) не поможет нам в этом невозможно трудном деле. Полагаться приходится только на опыт перевода предшественников, сличая его в номинативном ряду с оригиналом на латыни, тщательно устраняя недочёты в переводе.

Предлагаемая книга является заключительной, в переложении трилогии «ИЛИАДЫ» и «ОДИССЕИ» Гомера, «ЭНЕИДЫ» Вергилия на современный русский язык. Проделав столь огромную работу, автор берётся за написание труда: «Комментарии к Троянской Войне», в которой представит истинных авторов вышеуказанных поэм, время их жизни и творчества, чтобы авторы величайших произведений не пребывали во тьме забвения неблагодарных потомков.

Почему я не называю Вергилия Публием Мароном, не привожу дат его жизни? Просто, — понимаю, — к этому нет ни малейших оснований, даже «Вергилий» — просто псевдоним.

С уважением, Казанский Аркадий Аркадьевич (1950 год — жив ещё)

Генеалогия богов Вергилия

Считается, что действующий состав Олимпийской семьи богов у Вергилия полностью соответствует составу семьи Олимпийских богов у Гомера. Однако Вергилий присваивает богам кардинально иные имена, не звучащие у Гомера, и это странно. В «ИЛИАДЕ» и «ОДИССЕЕ» Гомера нет ни малейшего намёка на то, что царь Эней, один из основных защитников Илиона называет Олимпийских богов иначе, чем Ахиллес и Агамемнон, осадившие и разгромившие Троаду и Илион. Что, Гомер не знает этого, или считает несущественным? Более того, Вергилий ни разу не упоминает имён богов Гомера, как будто не знает их, при этом Вергилию не удаётся избежать обвинений в «списывании» сюжетов «ИЛИАДЫ» и «ОДИССЕИ». Однако основные герои Гомера у Вергилия носят те же самые имена, что и у Гомера, за исключением единственного, — хитроумный Одиссей Гомера назван Вергилием Улиссом, злым и коварным выдумщиком Троянского Коня и основным вдохновителем и организатором разгрома Илиона. Эта загадка требует объяснения, которое ждёт читателя в следующих книгах. Здесь же приведём основной сравнительный список Олимпийских богов в версии Вергилия и Гомера, не вдаваясь в варианты их наименований:

Книга первая

Троянская Война оканчивается разгромом и сожжением Илиона войсками Агамемнона. Уцелевшие защитники Трои бегут в разные стороны, пытаясь найти укрытие, и основать новые государства на других землях. Царь Эней, один из основных защитников Трои, которого гонит богиня Юнона Сатурния, супруга верховного бога Иова (Юпитера) Сатурния, по воле богов бежит в Италию, к Лавинийским берегам, унося с собой Пенаты (Троянских богов). Энею суждено богами перенести Пенаты в Лаций и основать племя латинян. Наследникам Энея боги присуждают построить город Долгая Альба, затем основать Вечный Рим.

На другом берегу моря, в Ливии, далеко от устья реки Тиберин, беглецы из Тира основывают город крепость Карфаген, любимый богиней Юноной, мечтающей возвысить этот народ. Но богиня Юнона знает, — от троянской крови возникнет новый род, который принесёт гибель Ливии и разрушит Карфаген. Юнона люто ненавидит троянцев, гонит их везде; в Троянской Войне богиня стоит на стороне ахейцев, напавших на Трою. Кроме того, богиня Юнона имеет давнюю обиду на защитника Трои, царевича Париса, который в споре о красоте трёх богинь, — Юноны, Венеры и Дианы, как судья, отдал яблоко победы (яблоко раздора) богине любви Венере, а не Юноне, как старшей богине. Юнону оскорбляет и то, что супруг Иов берёт на Олимп Ганимеда, троянского царевича, за его красоту, сделав виночерпием Олимпа.

Видя флот Энея, плывущий по морю, Юнона решает его утопить, поминая, как богиня Паллада за дерзость топит царя Аякса Оилида ударом молнии. Юнона обращается к богу Эолу, владеющему всеми ветрами, просит его выпустить ветра на свободу из заточения, чтобы утопить корабли Энея, плывущие по Тирренскому морю; за это обещает дать Эолу в жёны нимфу Деиопею. Эол в долгу у богини Юноны, — та испрашивает у Иова для него бессмертие и жезл бога, отворяющий ветры; не смея ей отказать, выпускает ветры на свободу ударом жезла по скале. Поднимается ужасная буря. Эней, видя это, ужасается, сожалеет, что не погиб в Трое, как многие другие могучие герои и молится богам о спасении. Корабли Энея разбросаны по морю, часть их буря бросает на скалы Алтари, часть выносит на песчаную мель, — Сырты, корабль Оронта погибает в водовороте.

Морской бог Нептун, брат Иова и Юноны видит взволновавшиеся до самых глубин морские воды, просыпается, выходит из моря, и узнаёт происки своей сестры, Юноны. Нептун грозно укрощает ветры, отсылая их обратно, в Эолию, приказывает морским богам Тритону с Кимофоей снять корабли, севшие на скалы и на мели. Эней с семью кораблями направляется к берегам Ливии. Выйдя на берег, Эней ищет глазами свои корабли в море, но не находит. Тут он замечает стадо оленей, которых добывает в пищу спутникам. Во время пира они вспоминают погибших товарищей и скорбят о них.

Верховный Олимпийский бог Юпитер выходит на небо, видит Энея в Ливии; тут к Юпитеру подходит Венера, мать Энея, горюет о судьбе сына, которому Юпитер обещает дать власть над всеми земными царствами, вспоминая судьбу Антенора, основавшего город на новом месте после бегства из горящего Илиона. Юпитер успокаивает Венеру, говорит, — его слово твёрдо, всё непременно так и будет. Он пророчит долгое царствование рода Энея, через сына Энея Аскания (Ила), которого при бегстве переименовывают в Юла, которому суждено основать город Долгая Альба, предсказывая появление в их роде, в далёком будущем, близнецов Ромула (обожествлённого, как бог Квирин) и Рема, вскормленных волчицей, которые создадут Древний Рим, до правления величайшего Римского императора Юлия Цезаря. Юпитер посылает в Ливию гонца, своего с Майей сына, бога Меркурия, передать царице Карфагена Дидо приказ встретить и обласкать Энея со спутниками.

Эней, причаливший в Ливии, отправляется на поиски людей, встречает там свою мать, богиню Венеру в виде молодой охотницы, но не узнаёт её. Венера рассказывает ему историю царицы Дидо, пришедшей в Ливию из Тира, мужа которого, Сихея, царя тирийцев, убивает брат Дидо, Пигмалион, скрыв труп. Призрак Сихея является Дидо во сне, открывает коварство Пигмалиона, советует бежать из Тира, прихватив золото Пигмалиона, кроме того, открывает Дидо, где спрятан огромный клад. Дидо собирает спутников и корабли, переправляется в Ливию, к пунийцам, где после войны с ливийцами, покупает у них кусочек земли, который может накрыть шкура одного быка. Дидо режет шкуру быка на тонкие полоски, обводит ими кусочек земли и строит на ней крепость Бирса, начало Карфагена.

Богиня Венера расспрашивает Энея, кто он и куда плывёт; Эней повествует матери о своих бедствиях. Венера успокаивает сына, говорит, — все его корабли, кроме одного вернутся, и удаляется. В это время она озаряется сиянием; одежда соскальзывает с неё, и Эней узнаёт мать-богиню.

С верным спутником Ахатом Эней отправляется искать город царицы Дидо Сидоньи. Богиня Венера окутывает их облаком, делая невидимыми, и удаляется в Пафос. Эней с Ахатом приходят к строящемуся городу Карфагену, где создаётся величественный храм, на стенах которого изображены сюжеты о Троянской Войне по мотивам великого поэта Гомера. Из ахейцев изображены оба Атрида, Ахиллес, Диомед, убивший в ночной вылазке царя фригийцев Реса, троянский царевич Троил, убегающий от Ахиллеса, но убитый им, троянские жёны, идущие в храм богини Паллады просить защиты, Ахиллес, влекущий труп воеводы троянцев, Гектора вокруг Илиона, за своей колесницей, царь Трои Приам, выкупающий у Ахиллеса тело сына Гектора, защитники Илиона во главе с Мемноном, амазонки, ведомые Пентесилеей. Царица Дидо также приходит в храм, подобная богине Диане, дочери богини Латоны и Иова, занимает свой трон. Вдруг Эней видит приближающихся своих товарищей, Клоанта, Антея и Сергеста, которые спаслись от бури со всеми кораблями, кроме одного. Старейшина Энея, Илионей рассказывает царице об их бедствиях на море, и просит помощи, чтобы троянцы смогли отправиться дальше, на поиски заветной Гесперии в Италии, стране, где живу энотры, или же в Сицилию, где обосновался троянец Акест, потомок героя Эрикса. Царица Дидо благосклонно принимает спутников Энея, после чего и сам Эней появляется из облака перед царицей. Царица Дидо потрясена видом и красотой царя, вспоминает о приходе Тевкра, предка троянцев в Тир, и приглашает Энея со спутниками в гости. Эней посылает Ахата за сыном Асканием и подарками для царицы Дидо.

Богиня Венера, не доверяя тирийцам, и боясь козней богини Юноны, заменяет Аскания на своего сына Купидона, — бога любви, сводного брата царя Энея, поручая ему сжечь сердце Дидо любовью, Аскания же забирает к себе на Киферу. Купидон (Амур) приходит к Дидо под видом Аскания и внушает ей страстную любовь, стирая память об убитом муже Сихее. Царица Дидо открывает пир возлиянием богам; певец Иоп поёт для пирующих о звёздах и планетах; Дидо, влюблённая в Энея, в который раз расспрашивает Энея о событиях и героях Троянской Войны, и его скитаниях по морям.

Муза, пой об Энее, — в Италию первым из Трои, —

Роком взятый беглец, — к берегам Лавинийским приплыл.

По морям и далёкой земле разбросала, расстроив,

Воля божья, жестокой Юноны злопамятной пыл.

5 Вёл и войны герой, — до того, когда, город воздвигнув,

Перенёс богов в Лаций, где племя возникло латин,

Долгой Альбы отцы, стен бессмертных Высокого Рима.

Муза, спой и о том, по причине какой довели

Так царицу богов, что герой, благочестием дивный,

10 Столь по воле её претерпел вдруг превратностей злых,

Столь трудов. Неужель небожителей гнев так искусен?

Город древний стоял, — беглецы в нём из Тира сошлись;

Звался он Карфаген, — вдалеке Тиберинского устья,

Против брега Италии; был люд бесстрашен для битв.

15 Больше стран всех Юнона любила его простодушно,

Даже Самос забыв, где её колесница стоит,

Где доспехи её. И мечтала богиня напрасно, —

Коль позволит Судьба, это царство возвысить решив.

Но слыхала она, что возникнет от крови троянской

20 Род, какой ниспровергнет твердыни тирийцев во прах.

Царский этот народ, войной гордый победною, ясно, —

Гибель Ливии он принесёт, — Парка ждёт так в судах.

Истомил страх Сатурнию, память о битвах, смятенье;

Прежде, где от троян защищала аргивян в местах,

25 Злая ненависть давней обидой питалась, с рожденья

Скрытой где-то в душе, — не забыла супруга угроз,

Суд Париса, к своей красоте благородной презренье,

Ганимеда почёт, ненавистный род царский, до слёз.

Гнев её не слабел; и троянцев в невзгоды бросала,

30 Что спаслись от данайцев, и от Ахиллеса угроз;

Долго, многие годы, их в Лаций она не пускала, —

По солёным блуждали волнам, гнал морями их Рок.

Сколь огромны труды, положившие Риму начало!

С виду скрылся Сицилии берег едва, гладь дорог

35 Вспенят носом суда, поднимая и парус на радость.

Тут Юнона, в душе свою рану открыв для тревог,

Так сказала себе: «Отступить, побежденной, мне надо?

И троянца вождя от Италии не отвратить?

Пусть Судьба не велит! Но ведь сил же достало Палладе, —

40 Флот аргивян спалить, а самих их в пучине топить,

За вину Оилеева сына Аякса, примерно?

Та метнула из тучи Иова огонь, запалив,

Разнесла корабли, всколыхнула и волны, и ветры.

И Аякс, из груди выдыхавший огонь от костра,

45 Вихрем вынесен был, и к скале пригвождён островерхой.

Я ж, царица богов, и Иова супруга, сестра,

Битвы столько уж лет веду с этим народом, как дура!

Кто ж Юнону почтёт, перед ней не испытывав страх,

Кто, с мольбой преклонясь, на алтарь мой положит хоть шкуру?»

50 Помышляя в душе так, объятой обиды огнём,

В край богиня спешит, ураганом чреватый и бурей,

На Эолию, там, где в пещере большой царь Эол

Ветры шумные держит и Австры враждебные грозно,

Высшей властью смирив их, тюрьмой и цепями обвёл.

55 Ропщут гневно они, и громады им рокотом грозным

Отвечают вокруг. Но сидит на вершине царь сил,

Скиптродержец Эол укрощает гнев душ их серьёзно, —

Или море с землёй, и высокие неба красы

В бурной страсти сметут и развеют по воздуху буйно.

60 Всемогущий Отец в мрак пещер потому заточил,

Взгромоздив горы сверх; опасаясь их злобного буйства,

Дал владыку-царя им, который условие внял, —

Их сдержать, не ослабить узду по приказу безумца.

Догадалась Юнона Эола словами пленять:

65 «Власть тебе дал Родитель богов, и людей повелитель, —

Бури моря смирять или вновь над пучиной вздымать.

Род враждебный плывёт по тирренским волнам; мой Родитель

Илион и сражённых Пенатов ведёт до стола,

Что в Италии. Ветер обрушь на корму им, властитель,

70 Разбросай корабли врозь, рассей по пучинам тела!

Дважды семеро нимф, все в блистании тел обнажённых,

У меня есть, но Деиопея красой всех взяла.

За услугу твою я тебе отдаю её в жёны,

Вас на все времена нерушимый тот свяжет союз,

75 Чтоб прекрасных детей ты родителем стал, многоженец».

Отвечает Эол ей: «Забота твоя и твой груз

Знать, что хочешь, а я повеления лишь исполняю.

Ты снискала мне жезл, да и милость Иова, клянусь!

Ты мне право даёшь возлежать на пирах, хоть и с краю,

80 Повелителем сделав меня бурь и туч дождевых».

Молвив так, — он обратным концом от копья ударяет

Пустотелую гору, — и ветры, живее живых,

Рвут в открытые двери, и вихрем несутся над сушей.

До глубокого дна возмущают всё море, разрыв,

85 Вместе выпорхнув, Эвр, Нот; обильные бури несущий

Африк; волны вздувая, на берег их мчат, в окоём.

Крик троянцев сливался со скрипом снастей, парус рвущих.

Тучи небо и свет из очей похищают и днём, —

Непроглядная ночь покрывает бурлящее море.

90 Небосвод вторит грому; Эфир полыхает огнём, —

Близко верная Смерть отовсюду мужам грозит вскоре.

Холод тело Энея внезапный сковал. И, с мольбой,

Руки к звёздам воздев, небесам молвит громким укором:

«Трижды краше блажен, кто под стенами Трои большой,

95 Пред очами отцов сам в бою повстречался со Смертью!

О, Тидид, из народа данайцев храбрейший герой!

О, когда б довелось на полях илионских, поверьте,

Испустить дух и мне, под ударом могучим, где лог,

Там, где Гектор сражён Эакида копьём, где безмерный

100 Сарпедон пал, где много неся Симоента поток

Шлемов, панцирей, тел и щитов от троянцев качает!» —

Говорил он. Меж тем ураганом ревущий клубок

Яро рвёт паруса, Аквилон весь до звёзд воздымает.

Вёсла ломит; корабль, повернувшись, подставил волнам

105 Борт; туда же несётся крутая гора водяная.

Здесь на гребне волны корабли; расступились же там

Воды, дно обнажив и песок разметав на просторе.

Корабля три загнав, Нот бросает на скалы, на срам, —

Италийцы зовут Алтарями те скалы, средь моря

110 Скрыт в пучине хребет; и относит ещё судна три

Эвр с глубин на песчаные мели, Сирты; бросив в горе,

Разбивает о дно там, и валом песка заградил.

Видит он, — на корабль, что увозит ликийцев с Оронтом,

Сверху пала волна, с необузданной силой громит

115 По корме, и стремительно кормчего в море уносит.

Там другой повернулся трикратно на месте корабль

Валом грозным, — пропал вмиг в воронке от водоворота.

Редко видны пловцы средь широкой пучины, и скарб, —

По волнам плывут доски, щиты, и сокровища Трои.

120 Корабли же Ахата и Илионея, на волны попав,

И Абанта корабль, и Алет им который построил, —

Одолела уже непогода, им днища порвав,

Влагу чуждую внутрь пропускают их швы все, раскроясь.

Слышит меж тем Нептун, — море стонет, себя в пену рвав;

125 Чует, — воля дана непогоде, что вдруг всколыхнулись

Воды самых глубин, — сразу, в тяжкой тревоге, желав

Обозреть свое царство, он голову поднял, проснувшись.

Зрит, — Энея суда разбросались, попали в Сирты,

Волны гонят троянцев, в пучину же небо уткнулось.

130 Открывались ему тут разгневанной козни сестры.

Эвра он призывает, Зефира, кричит, недоволен:

«До чего вы дошли, возгордившись природой, быстры,

Ветры! Смеете вы, — и моей не спросив даже воли,

Небо, землю смешать и громады поставить стеной?

135 Вот я вас! А теперь пусть улягутся пенные волны, —

Вы ж за эти дела все наказаны будете мной!

Мчитесь быстро, — чтоб вашему так господину сказали:

«Вручены мне по жребию власть и трезубец морской,

Не ему — мне! Его же владения — тяжкие скалы,

140 Ваши, Эвр, там дома. Так пускай и печётся о них, —

Над темницей ветров пусть Эол лишь господствует, славный»».

Говорит, — усмиряет смятенное море он вмиг,

Разгоняет толпу туч, и на небо Солнце взмывает.

Со скалы сам Тритон с Кимофоей столкнули на низ

145 Мощной силой суда, и трезубцем их бог поднимает,

Путь открыв сквозь Сирты им, утишив пучину, он рад,

Сам по гребням валов лишь на лёгких колесах летает.

Иногда начинается так вдруг в толпе, наугад,

Бунт, — безродная чернь, ослеплённая гневом, мятётся.

150 Взяты буйством в оружье, — там факелы, камни летят.

Но увидя, что муж, благочестный и доблестный, рвётся

Славно, — все обступают его и внимают без дел,

Слову, что им смягчает сердца, и душа тем спасётся.

Так и на море гул затихал, лишь родитель глядел, —

155 Гладь его обозрев, пред собою он небо очистил;

Повернув скакунов, в колеснице послушной летел.

Правят путь между тем энеады усталые ближе, —

Лишь бы суша была! И к Ливийским плывут берегам;

Есть укромное место, где гавань спокойную лижет,

160 Брег собою прикрыв, островок; набегая, волна

Разбивается здесь и расходится лёгким волненьем.

С той, с другой стороны, притаились утёсы; от дна

Две скалы поднялись; под отвесной стеной безмятежна

Гладь, спокойная вечно. Меж листьев поляна видна,

165 Только роща её осеняет пугающей тенью.

В склоне там, среди скал, притаилась пещера; туда

Пресноводный родник тёк; скамьи из природного камня, —

Обиталище нимф здесь. Без привязи могут суда

Тут в покое стоять, якорями на дно не впиваясь.

170 Семь собрав кораблей из всего его множества, в ту

Бухту входит Эней; стосковавшись по суше, троянцы

Мчат скорее на берег, в желанный песок упадут,

Расправляя тела, солью моря пропитаны лишней.

Высекает из кремня Ахат тотчас ярко искру, —

175 Лист огонь подхватил; и, сухие, обильную пищу

Дали сучья ему, — от огнива зажёгся костёр.

Взяв подмоченный хлеб, здесь Цереры орудья все ищут,

Про усталость забыв, чтоб спасённые зёрна растёр,

На огне просушив, меж камней двух, богиней хранимых.

180 Сам Эней между тем, на высокий взобравшись бугор,

Взглядом рыщет простор, — не плывут ли там, ветром гонимы

Капис, или Антей, не видны ль фригиян паруса,

Не блеснут ли щиты от высокой кормы у Каика?

Нет для взора судов! Но над морем, — заметил, трусят

185 Три оленя больших; вереницею длинной за ними

Следом стадо ступает, по злачным долинам пасясь.

Замер тут же герой, и Ахатом носимый, предлинный

Лук и быстрые стрелы поспешно он в руки схватил.

И самих вожаков уложил, так высоко носивших

190 Гордый веер ветвистых рогов; потом стадо разбил,

Разогнал врассыпную, стреляя, по рощам и долам.

Кончил только тогда, — семь огромных оленей, сверх сил,

Когда наземь поверг, — по числу кораблей своих ровно.

В гавань быстро идёт победитель, деля меж собой

195 Вина, что нам Акест поднёс добрый, кувшины наполнив

В дар троянцам, Тринакрии берег покинувшим злой.

Всех вином оделив, он сердца ободряет ученьем:

«О, друзья! Нам и раньше случалось встречаться с бедой!

Позади уж все самое тяжкое, — нашим мученьям

200 Бог положит предел; вы узнали и Сциллы злой нрав,

Меж грохочущих скал проплывая; циклопов влеченья

Вам известны; отбросьте же страх, славным духом воспряв!

Может быть, впредь об этом нам сладостно вспомнить бывает.

Испытанья прошли и превратности все мы, поправ,

205 В Лаций, где нам прибежища мирные Рок открывает, —

Предначертано там царство Трои поставить вождям.

Но, крепитесь, друзья, и для счастья себя не скрывайте!»

Голос Талии слышит душою и молвит друзьям;

Подавляет с надеждой притворной боль, жгущую душу.

210 За добычу тут спутники взялись, всё к пиру ведя, —

Обрезают с костей мясо, режут утробу, и туши

На куски рубят, слабую плоть вертелами прошли;

На песке котлы ставят; костры развели, не потушишь.

Возлежа на траве, очищают все силы, котлы,

215 Насыщая себя вином Вакха, дичиною жирной.

Утолив голод пищей, убрав после пира столы,

Вновь они поминают соратников, жизни сложивших;

И, душой меж надеждой и страхом колеблясь, гудит, —

Живы ль други, погибли ль давно, и не слышат туживших.

220 Сердцем благочестивый Эней об Оронте скорбит,

О жестокой Судьбе горько плачет Амика и Лика,

И о храбром Гианте, и храбром Клоанте грустит.

Кончен пир; в этот миг с поднебесья Эфира Юпитер,

Море, парус надутый, стремнину и земли видал;

225 Племена обозрев, широко расселённые в мире,

На вершине небес встал, на Ливии взгляд задержал.

Тут к Отцу, что в душе преисполнен заботой усердной,

Грусть приносит Венера и слёзы в блестящих глазах, —

Молвит тихо слова: «Над делами бессмертных и смертных

230 Власть навеки тебе вручена, стрелы молнии, гром.

Виноват пред тобой, чем Эней, о, Родитель? Наверно,

Виноваты троянцы, — скажи? Ведь потерян их дом,

Недоступен, утрачен весь мир, кроме стран Италийских?

Победителей-римлян восстанет там род, но, с трудом

235 Верю, — годы пройдут, и от крови троянской, старинной,

Будут править они полновластно на суше, в морях, —

Обещал ты. Зачем же решенье твое изменилось?

Видя Трои закат и крушенье, я тешилась зря

Мыслью, — судьбы дарданцев иная Судьба захватила.

240 Испытавших уж столько страданий доныне, троян

Та же участь гнетёт. Где предел их несчастьям, властитель?

Мог герой Антенор, ускользнув от ахейцев вдвойне,

В Иллирийские бухты, в Либурнское царство проникнуть,

Перейти и бурливый источник Тимава над ней,

245 Там, где, сквозь девять горл из глубокой горы вырываясь,

Попирает поля он, шумящим морям наравне.

У него основал там троянцам приютом Патавий,

Имя племени дал, и оружие Трои прибил;

В мире сладостном нынче живёт он, не зная печалей.

250 Мы ж, — потомство твоё, — нам чертог ты небесный сулил.

Потеряв корабли из-за гнева одной лишь богини,

Страшно молвить, — вдали от Италии снова, без сил.

Благочестью почёт! Нашу власть возрождаешь так, видно?»

Улыбнулся создатель бессмертных и смертных в ответ

255 Той улыбкою светлой, с небес прогоняя дождинки;

Дочки губ прикоснулся Отец поцелуем в завет:

«Нет, незыблемы судьбы троянцев; страх брось, Киферея, —

Обетованы, — верь, — ты Лавиния стен видишь свет!

До небесных светил высоко возвеличишь Энея

260 Благодушного ты. Неизменно решенье моё.

Ныне так предреку, — ведь забота терзает всё злее

Сердце нам, — разверну пред тобой тайны судеб её, —

Долго войны вести он в Италии будет, и славой

Станет многих племен; стены ставит, закона копьё,

265 Третье лето пока не узрит, как он Лацием правит;

Трижды зимы пройдут и года, гнев рутулов снеся.

И Асканий, твой внук, — назовётся он Юлом по праву, —

Илом был он, пока Илион стоял, всех потряся.

Править будет, пока обращенье Луны не отмерит

270 Тридцать полных кругов; из Лавинии перенеся

Царство, Долгую Альбу могуществом высшим проверит.

В ней же Гектора род, воцарившись, ту власть утвердит

Полных трижды сто лет; но, царевна и жрица, поверив,

Илия близнецов двух, зачатых от Марса, родит.

275 После, вскормлен седою волчицей-кормилицей, новый

Ромул род свой создаст, стены Марсовы там утвердив,

Возведёт, и своим наречёт римлян именем звонким.

Я могуществу их не кладу ни предел, и ни гнёт, —

Дам им вечную власть. И упорная даже Юнона, —

280 Страх пред ней море, землю и небо доныне гнетёт, —

Обратит им на благо все мысли, со мною едина, —

Римлян, мира владык, облачённое племя придёт, —

Так решил я. Года пролетят, придёт время, — предивно

Ассарака род Фтией, Микенами, будет прочней

285 Славно править, в неволе держать побеждённых аргивян.

Будет Цезарь рождён от высоких троянских кровей, —

Океаном и звёздами славу и власть ограничит,

Юлий, — имя возьмёт он от имени Юла. Сверх дней

В небе примешь его, отягчённого славной добычей

290 Стран восточных; все будут молитвы ему воссылать.

Век жестокий тогда, позабыв о сраженьях, смягчится

С братом Ремом Квирин. Верность, Веста их будут спасать, —

Всем законы дадут; войны мрачные двери задраив,

Их железо замкнёт. Нечестивая ярость, — война

295 Сотней связана уз, на оружья горе восседая,

Станет страшно, свирепая, с пастью кровавой, бранить».

Так сказал и Меркурия шлёт, урождённого Майей,

Чтоб земля Карфагена троянцам, и крепость для них

Двери все отворила; чтоб Дидо сама пред гостями,

300 И Судьбе вопреки, перед ним не закрыла границ.

Мчит по воздуху в Ливию вестник, махая крылами,

Исполняя приказ; и пунийцы, — им бог дал совет, —

Всю жестокость свою позабыли; царица делами,

Дружелюбьем к троянцам склонясь, ждала сердца ответ.

305 Думал благочестивый Эней, от забот не сомкнувший

Глаз всю ночь; поутру, лишь забрезжил пурпурный рассвет,

Всё решил разузнать, — и куда ветер гнал их могучий,

Кто владеет страной, — плуг прибрежных полей не взрывал;

Люди ль, звери одни, — своих спутников тотчас послушав,

310 Флот под сводом лесов, в углублении скал укрывал,

Где деревья вокруг нависают пугающей тенью.

В путь пустился герой, лишь Ахата с собою позвал;

Шёл, зажавши в руке пики с жалом железным, надетым.

Мать явилась навстречу ему, проходя мрачный лес,

315 Девы облик приняв и надевши оружие девы,

Иль спартанки, иль всадницы Фракии, девы чудес

Гарпалики, — коней загоняя, и Эвра обскачет.

Лёгкий лук за плечом по-охотничьи, наперевес;

Кудри вьются во власть ветеркам, а завязано платье

320 Узелком, обнажённые ноги открыв до колен.

Первой молвит она: «Эй, юнцы, не могли бы сказать мне, —

Не видали ль сестричек моих? Носит каждая хлен

И колчан, и одеты все в шкуры пятнистой пантеры, —

Рыси; гонят они кабана мне свирепого в плен».

325 Так Венере в ответ говорил, урождённый Венерой:

«Нет, я здесь не видал, не слыхал твоих, дева, сестёр, —

Как тебя называть? Ты лицом не похожа на смертных, —

Голос мягче звучит. То богиня пришла на простор, —

Или Феба сестра, или с нимфами крови единой.

330 Будь же счастлива, кто б ни была! Разреши лишь наш спор, —

Где, под небом каким, в берег края какого судьбиной

Занесло нас, открой. Ни людей мы не знаем, ни власть;

Здесь блуждаем, куда нас прибило волной, ветра силой,

Пред твоим алтарём, чтоб обильные жертвы закласть».

335 Отвечает Венера: «Я чести такой недостойна.

Тира девушки все колчаны носят так, чтоб достать,

И ремнём обвивают пурпурных сандалий ног стройность.

Видишь царство пунийцев, тирийцев, Агенора град;

Этот край был подвластен ливийцам; в бою завоёван, —

340 Ныне правит здесь Дидо из Тира, от брата сбежав

В этот варварский край. Велика ей обида случилась, —

Повесть тож велика, — лишь главнейшее вам рассказав, —

Был ей мужем Сихей, богатейший среди финикийцев.

Полюбила его жена крепко, впервые вступив

345 В брак, ведь отдал отец непорочною замуж девицу.

Править в Тире тогда её брат вероломный вступил, —

В преступлениях Пигмалион смертных всех превзошедший.

Началась меж них распря; Сихея, бесчестный, убил,

Тайно пред алтарём поражая коварным железом;

350 Ослеплён злата жаждой, все чувства сестры он презрел,

И злодейство своё от вдовы он скрывал бесполезно,

Хитро тщетной надеждой сестру безутешную грел.

Но однажды во сне объявился супруга ей призрак,

Не зарытого. Лик, дивно бледный, подъемля, смотрел,

355 Грудь пред ней обнажил он пронзённую, всё про убийство,

Осквернённый алтарь открывает, сокрытый от глаз.

Убедил её призрак скорее покинуть отчизну;

Чтобы бегству помочь, указал ей старинный он клад, —

Злато и серебро, в потаённом зарытые месте.

360 И, послушная мужу, жена ищет спутников ряд, —

Все, в ком страх был силён пред тираном и ненависть вместе,

К ней идут. В корабли, что готовы к отплытью от стен

Были, золото Пигмалиона они грабят местью, —

От скупого казну. Бег жена возглавляет, велев

365 В те места уплывать, где могучие видишь постройки,

Стены, — ныне тут новая крепость встаёт, — Карфаген.

Здесь купили земли мы клочок, — только шкурой покройте

От быка одного, — город Бирсою назван у нас.

Расскажите и вы, — от каких берегов вы плывёте,

370 Кто вы, мчитесь куда?» И на это Эней молвит враз, —

Вырывается голос его из груди вздохом тяжким:

«О, богиня, коль с первых причин начинать мой рассказ,

Список наших трудов не успеешь за день ты уважить;

Прежде Веспер взойдёт на вершину Олимпа, звезда.

375 Мы из Трои античной; до вашего слуха, что важно,

Имя Трои дошло; по волнам, где в равнинах вода,

Всюду носимся мы; нас до Ливии буря примчала.

Я же благочестивый Эней; и Пенатов туда

От врагов увожу; до небес нас Молва прославляла.

380 Я в Италию отчую плыл, от Иова род вёл;

Воле следуя Судеб, богиня-мать путь указала.

В двадцати кораблях я в просторы фригийские шёл, —

Но осталось их семь лишь, разбитых от Эвра волнами.

Я ж, безвестен и сир, по Ливийским пустыням пошёл,

385 Нет в Европу пути мне, и в Азию нет мне возврата».

Тут прервала Венера, услышав той жалобы лёд:

«Верю, — кто бы ты ни был, — не против бессмертных, крылатых,

Воздух жизненный пьёт тот, кто в город тирийцев придёт.

Поскорее ступай и предстань перед взором царицы;

390 Возвещаю тебе, что вернётся всех спутников флот;

Аквилон усмирится, в надёжную гавань примчит их,

Коль меня не напрасно учили гаданью давно, —

Видишь, — там дважды шесть лебедей пролетят вереницей,

На небес высоте, — от Иовиса спутник, орёл

395 Разогнал их; а ныне они все ликующим строем

Иль стремятся к земле, иль, спустившись, находят свой дол.

Вот они все собрались и крыльями машут, построясь,

Снова стаей взвились, — небосклона опишут чертог.

Так друзей корабли, иль стоят на причалах, покоясь,

400 Иль, подняв паруса, выплывают в широкий поток.

Ты же прямо иди, не сворачивай с этой дороги».

И направилась вспять, — озарилось вкруг алым чело,

Засияв; от кудрей разливался там запах амброзий;

Соскользнули до пят вдруг одежды её, и такой

405 Выдаст поступь богиню. И в то же мгновение, дрогнув,

Мать узнал он, воскликнул вослед убегавшей: «Постой!

Сына вводишь зачем ты, жестокая, обликом лживым

В заблужденье не раз? Почему же ни руку с рукой

Ощутить не дала, ни твой подлинный голос услышать?» —

410 Он с укором сказал, путь прямой направляя к стенам.

Мраком тёмным тогда окружила Венера неслышно

Их, идущих, так плотно, как облаком их оттеня,

Чтоб не мог человек ни увидеть, ни тронуть, ни слышать,

Ни сдержать на пути, ни причину прихода их знать.

415 После в Пафос сама удалилась дорогой воздушной,

В свой любезнейший храм, где курится сабейский везде

Ладан в ста алтарях, и венки аромат льют послушно.

В путь пустились мужи, повинуясь тропинке, как есть,

Всходят склоном холма, что над городом новым восходит;

420 И взирал с высоты на твердыню, растущую здесь,

Изумлён Эней сильно, — на месте пустынь, — огороды;

Устремился народ из ворот, по дорогам летя.

Вся работа кипит у тирийцев, — вот стены возводят,

Града строят оплот, и руками там камни катят;

425 Иль домам выбирают места, бороздой отмеряя;

Колесницам широкую улицу тут же мостят.

Тут вот дно углубляют в порту; основанья театра

Высекая из мраморных скал, прочно, быстро ведут;

Много мощных колонн, — украшение сцены назавтра.

430 Так в цветущих полях ранним летом под солнцем снуют

Пчёлы, трудятся, — эти выводят приплод возмужалый

В первый лёт; а другие меж тем собирают, кладут

Мёд, и соты свои наполняют нектаром тем сладким.

У сестёр прилетающих груз принимая, жужжат,

435 Гонят, строясь, от ульев всех трутней ленивое стадо;

Ароматы от мёда плывут, и работы кипят.

«Счастье тем, для кого уж возводятся стены наутро!» —

Восклицает Эней; все на кровли градские глядят.

Входит в город, чудесным он облаком плотным окутан,

440 В гущу входит толпы, оставаясь незримым для всех.

В граде роща была, — под её же приветливой кущей,

Когда в Ливию ветер морями направил их след, —

Знак приметный нашла, — явлен был он Юноной царицей,

Устрашая, — коня череп крепкого, — много сот лет

445 Будет род их отважен в бою, и нужды нет в помине.

Величавый храм Дидо Сидонья Юноне творит, —

Он дарами богат, и любовью обласкан богини;

Из железа ступени ведут; своды мощно крепит

Дуб; скрипели из стали блестящей шипы двери новой.

450 Только храм меж деревьев открылся пришельцам, стоит;

Страх Энея утих, — на спасенье надеяться снова

Смел герой, и средь бед он грядущее снова творит.

В двери храма войдя, ждёт прихода царицы по слову,

Изумлённый богатствами царства, на стены глядит,

455 И рукам мастеров, и трудам их искусным дивится.

Тут одну за другой илионские битвы он зрит,

О которых Молва шла по целому свету; сразится

Здесь Атрид, и Приам; Ахиллес, им ужасный, глядел.

Став пред ними, Ахату герой со слезой поделился:

460 «Где, в какой стороне не слыхали о нашей беде?

Вот Приам. Он и тут награждён похвалой ненароком, —

Тронет души до плача, а слёзы, — лишь смертных удел;

Не страшись, — эта слава спасёт нас, — быть может, жестоко», —

Молвил, душу свою услаждает картиной; скорбел,

465 Плакал, слёзы лицо орошают обильным потоком, —

Как бы вновь под Пергамом он грозные битвы глядел, —

Вот и греки бегут, ну, а юноши Трои теснят их;

Ахиллес на фригийцев в своей колеснице летел.

Возле, — Реса белеют шатры; сном как будто объятых,

470 Видит многих, — а там со слезами их всех тормошит, —

Спят предательским сном; их убил сам Тидид вороватый,

В свой он лагерь уводит горячих коней, не спешит;

Травку с пастбищ троянских, водицу из Ксанфа находит.

На картине другой сам Троил; обронивший свой щит,

475 Он, несчастный, бежит, от борьбы с Ахиллесом уходит,

Навзничь падает; мчат скакуны колесницу пусту;

Не бросая вожжей, по земле он затылком колотит,

Наконечником пыль боевое копье чертит тут.

Входят в храм беспощадной Паллады все жёны, рыдая,

480 Распустив свои кудри, богине покров в храм несут, —

Скорбно молят её все, ладонями в грудь ударяя;

Отвернулась от них и потупилась, взоры смутив.

Ахиллес влачит Гектора вкруг Илиона, играя,

Труп его продает он за золото старцу, строптив;

485 Громкий вырвался стон из груди у него, едва разом,

Он увидел доспех, колесницу, и друга в крови;

И ещё, — безоружные руки Приам простирает.

Узнаёт и себя он, — напротив ахейцев сыны,

И пришельцы из стран от Зари, — от Мемноновой рати;

490 Амазонок ряды со щитами, как круг у Луны,

Водит Пентесилея, светящая яростным взором, —

Грудь нагую она золотою повязкой струнит,

Дева-воин, не дрогнет и в битву, с мужами поспорить.

Той порой, как дарданца Энея картина дивит,

495 Не отвёл ни на миг от неё изумленного взора, —

В храм царица сама, распрекрасная Дидо спешит,

Многолюдной толпой окружённая юношей милых.

На Эврота брегах водит, Кинфа хребтах, учредив

Хороводы Диана, и с ней спешат горные нимфы, —

500 Отовсюду их тысячи верных за нею идут;

За спиной она носит колчан, ростом всех их затмила.

В грудь Латоны безмолвная радость вселяется тут, —

Так и Дидо, веселья полна, средь толпы воцарилась,

Посвятив трудам думы; заботы о царстве растут.

505 В двери храма вступив, под возвышенной кровлей царица

Занимает свой трон, окружают и стражи окрест;

И законы даёт, и работы мужам; суд вершится;

Равно делит она, иль по жребию им ставит крест.

Вдруг увидел Эней, — средь большого народа стеченья,

510 Приближаются к храму Клоант и Антей, и Сергест,

И троянцы идут, те, которых свирепые ветры,

Морем врозь разбросав, отнесли к побережьям потом.

Поражённый, застыл; изумленный Ахат в то не верит;

Страшно, радостно им, — руку спутникам тем, поделом,

515 Жаждут скоро пожать, но смущает сердца неизвестность.

Подавив свои чувства, из облака слушают то,

Что друзья испытали, к прибрежью прибитые ветром, —

Где оставили флот. Гостя с каждого судна послав,

К храму все поспешили, где молят о милости вместе.

520 После, как привели их к царице, им слово отдав, —

Молвил Илионей, в них старейший, представив степенно:

«О, царица, тебе даровал бог Юпитер, создав

Город, диких племён усмирить правосудьем надменность!

Только молят троянцы тебя, — гнал их ветер в морях, —

525 Жалких, нас пощади, корабли упаси от сожженья!

Чтит бессмертных наш род, — так взгляни благосклонно на нас.

Мы пришли не с мечом, — не ливийцев Пенаты нам нужны,

Не затем, чтоб умчаться с добычей, ограбивши вас;

Нам насилие чуждо, надменности нет в нас к тому же!

530 Край на западе есть, Гесперией что греки зовут;

В той античной стране, плодородной, богатой оружьем,

Прежде жили энотры; теперь их потомки живут,

Взяли имя вождя и себя «Италийцы» назвали.

Путь держали туда, куда наши пророки ведут.

535 Тученосный восстал Орион над пучиной; оскалясь,

Корабли Австром дерзким на скрытые мели бросав;

Буря, нас одолев, размела по волнам и по скалам

Все суда; лишь немногие здесь оказались, пристав…

Что за люди живут, коль ступить на песок нет доверья?

540 Что за варварский край, если терпит такой дикий нрав?

Угрожая войной нам, сойти запрещают на берег!

Коль людей презираете вы, и оружье в строю, —

Вы побойтесь бессмертных, что помнят и честь, и неверье.

Был царём нам Эней справедливый и храбрый в бою;

545 Благочестьем никто с ним не мог в этом мире сравниться.

Коль его пощадила Судьба, если видит Зарю

И Эфир, и к жестоким подземным теням не спустился, —

Страха нет в нас. И ты не раскаешься, если ты здесь

Первой нам помогать поспешишь, — там, в краях Сицилийских

550 Города есть, войска, и троянец по крови, — Акест.

Пусть позволят нам флот подвести, ураганом разбитый;

Брёвна надо приладить, и вытесать вёсла, — дай лес.

Если вновь мы отыщем царя, и всех спутников свиту,

Плыть в Италию сможем, — и путь свой отыщем везде, —

555 Поплывём мы в Италию, дальше в Латинию с битвой.

В море сгинул Ливийском отец, нет для Юла надежд, —

К сиканийским проливам пойдём мы, откуда пришла ты,

Будем нужных пристанищ искать у Акеста, иль, где ж», —

Молвил Илионей, и кричали согласно солдаты,

560 Все дарданцы, ответив, как воин могучий один.

Скромно взор опустив, Дидо им отвечала всем кратко:

«Брось ты страх, всяк троянец заботу из сердца гони!

Царство молодо наше, кругом же опасность огромна,

Меня бдительно так рубежи заставляет хранить.

565 Энеады, о вас кто, о Трое не знает спалённой,

Не слыхал о войне, об отваге троянцев ничто?

Не настолько в груди у пунийцев сердца очерствлёны,

Прочь не гонит коней от тирийцев и Солнца поток.

Если к пашням Сатурна, в великую вы Гесперию,

570 Или к Эриксу плыть захотите, к Акесту, — ну, что ж,

Помогу вам, припасы все дам, отпущу невредимо.

Если ж в царстве моём захотите остаться, хвалю, —

Город, что возвожу, — он весь ваш! Корабли приводите!

Я троянцев с тирийцами вместе навек полюблю.

575 Пусть бы царь ваш Эней Нотом был ураганным подхвачен,

Принесён к нам! А я по всему побережью пошлю, —

До пределов Ливийских обыщут пусть вестники чащи, —

Может быть, по лесам иль селеньям блуждая, идут».

Духом храбрый Ахат тут воспрянул от речи царящей,

580 С ним родитель Эней, — прорываться сквозь облако ждут.

Ободряет Энея Ахат: «Сын богини державной,

Думы молви, какие, в душе зародившись, растут?

Глянь, — опасности нет, и все спутники с флотом сбежались.

Лишь один не вернулся корабль, — мы видали, пропал,

585 Утонул. Материнские все же сбылись предсказанья».

Лишь промолвил он так, — и тотчас золотое, как лал,

Разрывается облако, в чистом Эфире растаяв.

Пред народом Эней встал, — божественный свет осиял

Плечи ярко, лицо, ибо матерь сама вдруг расправит

590 Цесаревича кудри; и юности блеск, засияв,

Гордой радостью глаз у героя огонь зажигает.

Так слоновую кость украшает искусство оправ;

Мрамор иль серебро в золотой Паризийской оправе.

Он собранью всему, и царице нежданно представ,

595 Обращается тут: «Кого ищете вы, — здесь поставлен.

Я троянец Эней из Ливийского моря спасён.

О, взошедшее Солнце, троянцев лишь беды представлю,

И своих беглецов, из данайцев кто спасся со мной,

Нас, лишённых всего, испытавших в морях и на суше

600 Столько тяжких трудов, принимаешь ты в город, в дом свой.

Сил не хватит теперь, Дидо, нам благодарность за случай

Воздавать, — сколько в мире дарданцев сейчас ты спасла.

Коль бессмертные чтят благочестье, и есть невезучим

На земле справедливость, и ты поступить так смогла, —

605 Есть награда тебе? Неужели родитель твой гордо

Не счастливый? Ужель не достойны родители слав?

Льются реки доколе к морям, и доколе по горным

Склонам тени скользят, и светила на небе ночном, —

Имя вечно пребудет твоё и в хвале, и в фаворе,

610 Земли б нас ни призвали какие», — промолвив, рукой

Правой, — Илионея, Сергеста же левой, в поклоне

Обнимал и Гианта тут, с храбрым Клоантом, с собой.

Гостя взвидев едва, в изумлении Дидо Сидонья,

Устрашилась Судьбою, и голос её потрясён:

615 «Что за жребий, скажи, через столько опасностей гонит

Сын богини, тебя? К берегам, ты какой занесён

Силой? Ты же, — Эней, твой отец, — Дарданид Анхиз важный;

Ты Венерой во Фригии, близ Симоента рождён.

Вспоминаю, — в Сидоне как Тевкр появился однажды, —

620 Из отчизны был изгнан он; царство стремился скорей

Властью Бела добыть; ну, а Бел, мой отец кровожадный,

Кипр тогда разорил и под властью держал, царь царей.

С того времени знаю я всё, — как троянец скитался,

Знаю имя твоё, имена пеласгийских царей.

625 Был троянцам врагом, но о них с похвалой отзывался;

Утверждал, что от корня старинных троянцев рождён.

Поспешите, мужи, и под кров мой войди, кто собрался!

Лично бедствий таких я изведала много, — дождём

Нас несчастья гоняли, и здесь лишь осели когда-то.

630 Горе знаю, — несчастным помочь оно учит добром».

Молвя это, царица уводит Энея в палаты

Дома; в храме почётные жертвы назначив скотом,

К брегу двадцать быков отправляет царица богато,

Сто огромных свиней со щетиною жёсткой; по сто

635 И ягнят, и овец жирных; с ними весёлого бога,

Вакха дар посылает; уж всё до краёв налито.

Изнутри дом меж тем в роскошь царскую убран премного;

Пир готовят в покоях дворца, все ковры стелют там, —

Тканы пышно они и украшены пурпуром гордым.

640 Отягчён серебром стол, на золоте кубков чекан

Предков славных деяния выбил предлинной чредою,

Дедов подвиги многих, с древнейшего рода начав.

Тут Эней, — в отца сердце, для сына не знает покоя

Ведь любовь; сразу сам посылает Ахата гонца, —

645 Чтоб Аскания он известил и привёл его в город, —

Об Аскании милом заботы всегда у отца.

С ним дары принести Илиона, с погибели взятой,

Унесли, — от златого шитья тяжелее свинца

Плащ, шафраном окрашен, с узором из листьев аканта, —

650 Уходя из Микен, аргивянка Елена его,

Получивши от Леды, в Пергам, к беззаконному браку

Увезла убор дивный. Ещё принести скажет он, —

Скиптр отцовский; им в прежние дни Илиона владела

Дочь Приама старейшая; с ним ожерелье, — кулон

655 Весь жемчужный; венец золотой, что камнями отделан.

Быстро двинулся в путь тут Ахат, к кораблям поспешив.

Киферея в душе новый замысел меж тем лелеет,

И готовит обман, — чтоб к царице, дарами пленив,

Купидон шёл, Аскания вместо, сменивши обличье,

660 Сжёг безумием сердце, в крови её пламя разлив.

Ведь богиню страшит двоедушье тирийцев двуличных;

Гнев Юноны безумной тревогою ночь спать не даст.

С речью мягкой она обратилась к Амуру, как сыну:

«Помоги, мой сынок, лишь в тебе и величье, и власть;

665 Молодец, стрел отца не боишься, сразивших Тифона;

Прибегаю с мольбой, к твоей силе священной припасть!

Знаешь ты, — брат Эней твой, гонимый всезлобной Юноной,

Долго гладью морской и по всем побережьям блуждал, —

Сам об этом скорбел ты со мною единою скорбью.

670 Финикиянка Дидо словами его задержать

Льстится. Я ж опасаюсь Юнонина гостеприимства, —

Чем оно обернётся? Ужели упустит, — всё взять?

Вот, задумала я, упредив её козни, царице

Дидо выжечь всё сердце огнём, чтоб бессмертный не мог

675 Чувства ей изменить, чтоб, как я, ей в Энея влюбиться.

Слушай замысел мой, — мы всё сможем проделать с тобой, —

Ведь наш мальчик, рождённый для мира, его чтоб устроить,

Вызван милым отцом, — собирается в город Сидон,

Дар несет, что спасён был из волн и пылающей Трои.

680 Внука я, усыпив, на высоты Киферы умчу,

Иль в своем Идалийском священном приюте укрою,

Чтобы козней не знал, и не мог помешать им ничуть.

На одну только ночь ты свой облик изменишь обманно;

Мальчик сам, прими временно образ же мальчика, суть,

685 Чтобы, — только тебя на колени Дидона посадит,

Здесь, на царском пиру, возлиянья Лиэя забудь;

Лишь обнимет тебя, поцелуй тебе сладкий подарит, —

Тайный пламень вдохнув в неё, сможешь её обмануть».

Мамы милой словам тут Амур покорился, снимает

690 Крылья; радостно, Юла походкой пускается в путь.

Но Венера Аскания в сладостной дрёме, погладив,

В Идалийские рощи уносит сама на руках,

Где меж стройных дерев, овеваемый запахом сладким,

Спит в душистой тени, где цветы майорана растят.

695 Купидон веселящийся, матерью послан заране,

И царице тирийской приносит дары, с ним Ахат.

Оба прибыли, где, на завешенном гордою тканью,

Золотом своём ложе, царица в средине. Лежат

И родитель Эней, и троянские юноши, станом

700 За столом разместившись на пышных покровах все в ряд.

Слуги воду для рук, и с дарами Цереры корзины

Подают; полотенца со стриженой шерстью дарят.

Там рабынь пятьдесят чередою предлинной носили

Яства пышным гостям; благовонья Пенатам возжечь,

705 Сто рабынь и сто слуг, им же возрастом равных, служили,

Ставя блюда на стол, наливая все кубки до плеч.

В день так много тирийцев в весёлом чертоге садятся, —

Всем царица велит на прекрасные ложа возлечь.

Все дивятся дарами Энея, на Юла дивятся,

710 Виду бога цветущему, речи притворной его,

И покрову одежды с узором из листьев аканта.

Завороженней всех остальных, оглядела всего, —

Наглядеться не может, на муки приняв обреченье

Финикиянка сердцем; и мальчик прекрасный, бегом

715 Сел, за шею Энея обняв, лишь короткое время

Побыл с мнимым отцом, — пусть любовь его только поёт,

И к царице пошёл. Та глядит неотрывно, скорее

Льнёт всей грудью к нему и ласкает его; не поймёт, —

У неё на колени сам бог всемогущий садится.

720 Акидалия мать о Сихее ей память сотрёт

Понемногу из мысли, чтоб к новой любви обратились

Думы праздные, сердце ожившее, очи глядят.

Пировать все окончили; моют столы челядинцы,

Вот приносят кратер ёмкий, кубки налиты стоят.

725 Шум в чертогах течёт, и хвалебные возгласы реют;

С потолков золочёных свисая, лампады горят,

Озаряют обширный зал, пламенем мрак одолевши.

Приказала царица дать чашу златую на стол,

В блеске множества ценных камней, — это Бела наследье;

730 Наливала вином, — и в молчанье сказала потом:

«Даровал чужеземным гостям ты права, о, Юпитер!

Дай тирийцам, троянцам ты радостный день, золотой

На сегодня. Пусть память в потомках о нём сохранится!

О, Юнона, о, Бахус, податель веселья, стола, —

735 Славьтесь! Вы же наш пир благосклонно почтите, тирийцы!»

Так сказала и богу почётную влагу лила,

Прикоснулась губами лишь чаши священной немного,

В руки Битию, пить приглашая, её отдала.

Чашу пенную он осушает до дна золотого.

740 Золочёную взявши кифару, коснувшись струны,

Тут Иоп заиграл, что Атлантом научен премного.

Пел о трудных деяниях Солнца, блужданьях Луны;

Взялись люди откуда, животные, дождь и светила, —

Голубых звёзд Гиады, Арктура, Медведиц двойных;

745 Отчего спешит Солнце зимой в Океан опуститься;

Отчего медлит летом спуститься на землю, к нам, ночь.

Рукоплещут, певца награждая, троянцы, тирийцы, —

Возлежа меж гостей, коротая в беседах всю ночь,

Упивалась любовью несчастная Дидо царица.

750 О Приаме она и о Гекторе слушать не прочь

От героя: «В доспехах Аврора могла появиться?

И о страшных конях Диомеда; каков Ахиллес;

Бедах граждан твоих, и о бранных трудах поделиться,

И о кознях данайцев, скитаниях в мире чудес», —

755 Молвит просто Энею: «Уж лето седьмое катится,

Унося всё тебя, по волнам и ветрам, до небес».

Книга вторая

На просьбу царицы Дидо, царь Эней, сказав про боль, которую ему причиняют воспоминания о гибели Трои и сожжении Илиона, начинает рассказывать о последнем эпизоде Троянской Войны.

Вожди данайцев, терпевшие неудачу за неудачей при осаде Илиона, решаются на хитрость. Построив по совету хитроумного царя Улисса огромного деревянного коня, якобы в дар богине Минерве, они прячут в него отряд самых опытных данайских вождей с оружием. Оставив коня на берегу, все остальные данайцы спускают на воду корабли и отплывают к острову Тенедос, находящемуся недалеко от Троады. Троянцы, видя опустевший берег, считают, что данайцы отплывают навсегда в Микены.

Ворота Илиона распахнуты, троянцы собираются возле деревянного коня, удивляясь его размерам, считают его даром богам, и Тимет первым предлагает затащить коня внутрь крепости. Капис и другие категорически против этого, предлагают скорее уничтожить данайские козни. Прибегает жрец Лаокоонт, говорит, — за досками скрыты данайские воины, бросает в коня копьё, но троянцы не слушают Лаокоонта.

Дарданские пастухи приводят пленника из данайцев, сдавшегося им добровольно. Пленник откровенно испуган, ждёт казни, но троянцы желают расспросить его о коне. Отбросив страх, он рассказывает, что зовут его Синон, он родственник Паламеда. С царём Итаки Улиссом у Синона был конфликт из-за жертвоприношения данайцев перед походом на Трою, когда царь Атрид Агамемнон принёс в жертву свою дочь, против чего выступил Синон. Улисс затаил злобу на Синона и дождался удобного случая. Когда данайцы решали о возврате домой, вестник Эврипил, подговорённый Улиссом, заявил, что для успеха необходимо принести кого-то в жертву. Гадатель Калхант, долго сопротивляясь назвать кого-то для жертвы, под нажимом Улисса указывает на Синона. Синона готовят принести в жертву, но он ночью сбегает и прячется, когда данайцы отплывают, он сдаётся троянцам, умоляя их о пощаде.

Благодушный царь Приам милует пленника и спрашивает его о Троянском Коне. Синон сообщает, что это дар богине Минерве Палладе за осквернение и кражу Улиссом и Диомедом Тидидом её изваяния, — Палладия из храма. Когда Палладий вносят в стан данайцев, статуя богини сверкает глазами и подпрыгивает три раза, после чего дела у данайцев идут из рук вон плохо. Гадатель Калхант советует всем ахейцам отплыть по домам, так как Пергам разрушить не удастся, там просить пророчество богов, а в искупление богине Палладе сделать в дар этого деревянного коня, настолько большого, чтобы троянцы не смогли ввести его внутрь крепости. За оскорбление коня Калхант предвещает ужасные кары, если же коня введут в город, то Азия пойдёт войной на Пелопию и добудет победу.

Троянцы верят слову Синона и попадают в западню. Тут в море появляются две огромные змеи, вылезают на берег, набрасываются на жреца Лаокоонта и двух его сыновей. Лаокоонт не в силах победить их, троянцы не вмешиваются; после удушения Лаокоонта и его сыновей, змеи уползают к храму Тритонии и прячутся в нём. Троянцы понимают, — жреца постигла кара за оскорбление дара богине. Все дружно бросаются тащить коня в город, одни набрасывают верёвки, другие проламывают городскую стену. Дочь царя Приама, пророчица Кассандра предвещает погибель Илиона от этого коня, но троянцы её не слушают, почитая безумной. К вечеру конь уже на площади города, усталые троянцы расходятся по домам.

Корабли данайцев и мирмидонцев ночью, под прикрытием темноты возвращаются к Илиону. В это время Синон внутри города открывает потаённую дверцу в чреве коня, выпускает из него вождей и воинов данайцев во главе с Улиссом, которые немедленно нападают на спящий город.

В это время Энею во сне является опечаленный Гектор, в том виде, когда Ахиллес волок его вокруг города, привязав к колеснице. Гектор приказывает Энею бежать из погибающего Илиона, спасать Троянских Пенатов и искать место для основания нового города и государства. Илион мог бы спасти только он, Гектор, без него город обречён. Проснувшись в доме отца Анхиза, Эней слышит вопли скорби, видит город, охваченный огнём пожаров; горят дома Укалегона, Деифоба и другие. Эней хватает меч и спешит в битву; ему встречается жрец Феба, Панф Офриад, несущий Пенаты и малого сына Энея, Аскания.

Панф сообщает Энею, что город фактически в руках данайцев, которых Синон выпускает из Троянского Коня, и те открывают ворота вернувшемуся на кораблях войску ахейцев. Эней спешит в бой, собирая по пути оставшихся молодых воинов, Рифея, Эпита, Гипаниска, Димаска, Кореба, сына Мигдона, жениха Кассандры и других, и вдохновляет их достойно умереть за родной город. Они встречают первых данайцев, среди них Андрогея, убивают их; затем Кореб предлагает всем одеть данайские доспехи и убивать ничего не подозревающих данайцев. Они видят, как из храма Минервы волокут Кассандру, Кореб бросается на помощь с друзьями, убивая данайцев. Но хитрость оборачивается поражением, на отряд Энея нападают теперь и троянцы.

Сбегаются данайцы, оба Атрида и оба Аякса с войском долопов, пользуясь численным превосходством, громят поверженный город, убивая спутников Энея, который мечется по всему Илиону, видя, как город гибнет. Данайцы уже штурмуют дворец царя Приама, возглавляет нападение сын Ахиллеса, безжалостный Пирр. На глазах у Приама и Гекубы Пирр убивает их сына, Полита; Приам хватает копьё, хотя Гекуба хочет его остановить, слабой рукой мечет в Пирра, но не попадает, а Пирр убивает царя Приама мечом.

Эней вспоминает жену Креусу и сына Юла, видит, что вокруг него никто не уцелел; в храме Весты он видит виновницу войны, дочь Тиндарея Елену, рвётся убить её, но ему является мать, богиня Венера, приказывает Энею бежать, забрав семью и Пенаты, говоря, что в войне не виновен ни Парис, ни Елена, война, — дело богов. Эней видит, как бог Нептун сносит стены Илиона, которые когда-то сам построил с богом Фебом, а богиня Паллада ведёт ахейцев в бой. Эней бросается домой; отец Анхиз сначала отказывается бежать, ссылаясь на немочь, но Эней готов нести отца сам. Эней снова рвётся в бой с Пирром, но жена Креуса умоляет его подумать о семье и сыне Юле.

Над головой Юла является огненное знамение, которое пытаются залить водой. Эней просит знамения у Юпитера и получает его с громом и падающей звездой. Анхиз согласен бежать из Илиона, Эней вручает ему Пенаты, так как сам не может нести их окровавленными руками, берёт отца на плечо и устремляется в бегство с женой и сыном. Отец кричит, что враги догоняют их, они убегают, но в спешке они теряют Креусу, Эней отправляется её искать, указав спутникам путь. Повсюду победившие данайцы разграбляют город, Эней видит Улисса с Фениксом у награбленной добычи. Тут перед Энеем появляется призрак Креусы, которая просит Энея не искать её, так как она уже недоступна, наказывает Энею отыскать землю Гесперии, чтоб обрести там родину и новую семью. Эней возвращается к Анхизу с Юлом, видит огромную толпу троянцев у храма богини Цереры, собирающуюся вокруг него; они уходят из ворот Илиона, в надежде обрести где-нибудь пристанище.

Смолкли все, со вниманием к гостю лицом обратившись.

Приподнявшись на ложе, отец Эней всех оглядел:

«Несказанную боль испытать вновь велишь мне, царица!

Я воочию видел Троянской державы удел, —

5 Слёз достойного царства, — коварство данайцев крушило;

Битв трагических был я участник; и всяк, кто смотрел,

Будь он даже долоп, мирмидонец, иль воин Улисса,

Слез не мог бы сдержать! Покидает росистая ночь

Небо; звёзды ко Сну призывают, склоняясь так низко;

10 Но, чтоб жажду о наших невзгодах узнать, превозмочь,

Краткий слышать рассказ о страданиях Трои нескладных,

Хоть страшится душа и бежит горькой памяти прочь,

Я начну. Все разбиты в войне были роком неладным

У данайцев вожди. Стали, — столь пролетело уж лет, —

15 Наподобье горы коня строить. Искусством Паллады

Дивным движимы, — всё обшивает пилёная ель, —

Лживо бродит Молва, — по обету, и ради возврата.

Сами ж прячут в нём воинов, жребием избранных; щель

После глухо забили там; в полой утробе громады

20 Тайно замкнут отряд из отборных бойцов, снаряжён.

Остров есть Тенедос, — возле Трои лежит. Вечно ладным

Был, богатым и славным, в Приамово царство включён.

Есть там бухта одна, — кораблей же приют ненадёжный.

Враг, отплывши туда, на пустынном прибрежье спасён;

25 Мы же верим, — в Микены ушли, по солёной дорожке!

Тотчас долгую скорбь позабыла троянцев страна.

Настежь створы ворот, — сладко выйти за стены всем можно, —

Видеть брошенный стан от дорийцев, вокруг тишина…

Здесь, — долопов отряд, Ахиллес кровожадный стояли;

30 Здесь был вражеский флот, там два войска сражались, — война!

Удивил непорочной Минерве дар, в поле поставлен

Всей громадой своей; и уже предлагает Тимет, —

С мыслью злой, или Трои Судьба так решила устало, —

В стены града коня ввести, в крепость поставить, совет.

35 Капис, те, кто судил осмотрительней и прозорливей, —

В море свергнуть скорей подозрительный дар; или, нет, —

Там костёр развести, чтоб данайские козни спалились,

Иль отверстье пробить, и в утробе разведать тайник.

Расколов черни мненья, столкнулись стремления, злили…

40 Нетерпеньем горя, тут с холма крепостного возник

Лаокоонт, сбежав пред толпой многолюдной сограждан,

Громко издали крикнул: «Несчастные! Верите в них

Вы безумно, — отплыли враги? Что, уже без обмана

Нам данайцев дары? Вы Улисса не знаете, что ль?

45 Ведь ахейцы внутри за досками укрылись, кровь жаждут;

Возвели враги либо громаду ту, чтоб исподволь

Угрожать стенам, дом наблюдать, да и в город пробраться.

Вы, троянцы, не верьте коню, — в нём обмана вся соль!

Чем бы ни был, страшусь и дары приносящих данайцев».

50 Молвил так он, и с силой тяжёлое бросил копьё

В бок огромный коня, в чрево, древом одетое тайно.

Задрожав, пика впилась; в утробе коня от неё

Отдался удар гулом, так полости глухо гудели.

Коль не воля богов, — ею разум был наш ослеплён,

55 Убедил бы взломать он тайник аргивянским железом, —

И стояла б твердыня Приама, и Троя — гроза.

Видим мы, — пастухи там дарданские с криком поспели,

И к царю незнакомца ведут, ему руки связав,

Хоть и вышел он к ним, и по собственной воле им сдался.

60 Так подстроил он всё, чтобы Трою ахейцам отдать;

Был готов он к обоим исходам, и крепко держался, —

Иль в обмане успеть, иль на верную гибель пойти.

Видеть пленного юношам Трои не терпится жалким, —

Подбегают к нему, состязаясь в насмешках в пути…

65 О данайских услышь кознях ныне, — и все преступленья

Ты постигнешь, узнав об одном, что пришлось нам пройти!

На виду у толпы безоружный встал пленник, в смущенье,

Взглядом медленным видит фригийцев ряды и кричит:

«О! Какая земля теперь, море какое, спасенье

70 Могут дать и приют? Что же, жалкому, мне предстоит?

Больше места мне нет средь данайцев, — но, вот и дарданцы,

В гневе страшном моей жаждут крови, и казнь мне грозит!»

Стон его всех смягчил и умерил враждебную ярость;

Мы просили сказать: «Из каких происходит кровей,

75 Что принёс нам? Пусть скажет, — на что он надеялся, сдавшись?»

Он, отбросив свой страх, о себе нам поведал смелей:

«Царь! Всю правду тебе я открою, что б ни было дальше,

Отрицать не могу, — Арголида ведь родина мне,

Это правда. Изгнала Фортуна Синона, несчастным

80 Сделав, — лживым его и бесчестным не сделать и ей!

Верно, — имя из чьих-нибудь уст Паламеда слыхал ты,

Сына Бела, — ведь был он Молвою прославлен своей.

Обвинив его ложно наветом напрасным в измене,

Оттого, что войну порицал он, пеласги скорей

85 Дали Смерти его, — но теперь и скорбят по умершем.

Был он родственник нам; и с ним мой небогатый отец

С года первого войн и меня отправлял на сраженья.

Пока твёрдо стоял он у власти, советный мудрец,

Был силён Паламед, — и у нас хоть немного, но были

90 Слава, почести… Зависть Улисса, коварство сердец

Сжила со свету мужа, — о чём говорю я, всё было.

Жизнь с тех пор я во мраке и в горе, и скорби влачил,

Гнев питая в душе, что безвинную Смерть не забыла.

Не смолчал я, грозя отомстить, случай чуть улучив.

95 Если в Аргос родной суждено мне вернуться с победой, —

Той бездумною речью я ненависть злобную взмыл, —

В том причина всех бед. С той поры и Улисс, то и дело

Стал меня устрашать обвиненьями, сеять средь войск

Слухи тёмные, — ждал он оружье, свои зная беды,

100 Укротиться не мог он, покуда Калхант даст предлог…

Для чего тщетно я вспоминаю о прежних печалях?

Что я медлю? Пред вами ахейцы равны, видит бог, —

Обо мне вы довольно услышали! Казнь начинайте!

Жаждет то Итакиец, заплатят Атриды сполна!»

105 Мы ж хотим обо всем разузнать, расспросить всё в деталях,

Пеласгийских не зная уловок, злодейств. Пленник нам

Продолжал свою речь, трепеща от притворного страха:

«Меж тем чаще данайцы, так их истомила война,

Стали бегством мечтать, и о том, чтобы Трою оставить, —

110 Хоть бы сделали так! Но свирепые бури, назад

Не давали отплыть им, и Австр устрашал уходящих, —

Много дней бушевала в широком Эфире гроза.

После уж, как сплотили коня мы из брёвен кленовых,

И, не зная, как быть, Эврипила послали сказав, —

115 Феба вызнать оракул, — печальный ответ он приносит:

«Кровью ветры смирить, ту невинную деву заклав,

Вам, данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои, —

Кровью также к возврату вам, в жертву бессмертным, избрав

И аргосца, принесть душу», — лишь мы ответ услыхали, —

120 Сердце замерло, трепет холодный прошёл, всех пробрав, —

Кто Судьбой обречён, и кого Аполлон избирает?

Итакиец Калханта, в глазах у смятенной толпы,

На средину тогда потащил, громогласно желая, —

Выдать волю богов. Хитреца злодеянье и пыл

125 Предрекали не раз мне, провидя грядущее втайне.

Десять дней прорицатель скрывался, — как жертву забыл

Называть, и на Смерть никого не обречь бы случайно, —

Но молчанье прервать Итакиец заставил, вот зверь!

Уговором меж них он меня на закланье назначил.

130 Тут никто не роптал уж, — ведь то, что боятся все, — Смерть

Одного лишь теперь, бедолагу, на горе постигла.

Роковой день приблизился. Взяв для обряда теперь

Соль с мукой пополам, вкруг висков мне повязки скрутили.

Вырывался я ночью, от Смерти оковы порвал,

135 И в густых тростниках, у болотного озера скрылся,

Ждал, — ушли чтоб, подняв паруса, — наконец, всяк поднял!

Мне вернуться на древнюю родину больше нет права;

Но двоих сыновей и отца престарелого, — ждал, —

Может, требуя с них за моё бегство страшной расплаты,

140 Покарают ахейцы вину мою Смертью родных…

Молим вышних богов, тех, которым лишь ведома правда,

Клятвой верности, — коль остаётся ещё среди них

Непорочной она, — о, молю, — ты над бедами сжалься

Благосклонно, и сжалься над тем, кто безвинно погиб!»

145 Жизнь даруем ему, хитреца же слезам сострадая.

Приказал Приам первым от пут ему руки, цепей

Свободить, и к нему обратился, в словах привечая:

«Кто б ты ни был, забудь же покинутых греков; теперь

Нашим будешь. Но мне отвечай на вопрос мой правдиво, —

150 Тот чудовищный конь для чего возведен? И, поверь, —

Что стремились создать тут, — орудье войны, или диво?»

Так сказал. Пленник тот пеласгийских уловок искус

Начал, к небу воздев он свободные руки, счастливый:

«Всех огней божества нерушимые, вами клянусь;

155 Вами, — меч и алтарь нечестивый, которых избег я,

И повязки богов, что носил я в закланье, божусь!

Нет греха, — разорвать мне священные узы от греков,

Нет греха, — ненавидеть мужей, без утайки открыть,

Что скрывают они. Я не связан отчизны обетом!

160 Лишь обетом хранённая Троя своим сохранит

Верность, щедро тебе отплачу коль, и правду открою!

Но, данайцев ведь вера в победу, надежда манит

Лишь с Палладой всегда. И когда нечестивый, не скрою,

Сын Тидея, и с ним измыслитель злодейства, Улисс

165 В храм священный вошли, роковой взяв Палладий с собою

Там исторгли, твердыни убив сторожей, и взялись

За священный тот образ, посмели коснуться одежды,

И девичьи повязки богини той кровью залив, —

Тут на убыль пошла, покидая данайцев, надежда;

170 Силы сломлены их, и богиня, враждебною став,

Гнев Тритония свой им явила в знаменьях чудесных, —

Только в лагерь был образ внесён, — засверкало в очах

Пламя яркое, пот проступает солёный на теле;

Как была, — со щитом и копьём большим, дева, на страх, —

175 Страшно молвить, — на месте подпрыгнула трижды на деле.

Возвещает Калхас, что данайцы должны все уйти,

Морем скрыться, — Пергам не разрушат аргосские стрелы,

Если снова в Аргосе не спросят примет, возвратив

Благосклонность богов, что везли на судах они прежде.

180 Устремились по ветру в родные Микены, спешив,

С тем чтоб милость богов им вернуть, и явиться с надеждой,

Перейдя море вновь. Так Калхас знаки те объяснил.

Тот Палладий воздвигли они по его наущенью,

Чтобы тягостный грех искупить оскорбленья святынь.

185 Преогромным коня сделать, дубом одеть, и до неба

Ту громаду поднять повелел им Калхас, чтоб за тын,

Чрез ворота пройти не мог, в город за стены, наверно,

Ваш народ охранять святой силой исконною тут.

Но, коль ваша рука оскорбит приношенье Минерве, —

190 Гибель страшную тут же пусть прежде нас боги пошлют, —

Всем врагам угрожает, — фригийцам, Приамову царству;

Если ж в город его те своими руками введут, —

Грозной Азия бранью пойдёт на Пелопию сразу,

Нашим детям достанется наш предречённый удел», —

195 Клятвой лживой всех нас убеждает Синон косоглазый.

Верим мы лицемерным слезам, — в западню захотел

Тот, кого ни Тидид, Ахиллес из Лариссы; как рыбы,

Корабли вражьи, десять войны лет, сердца не задел.

Тут знамение новое всех ужаснуло, кто б ни был, —

200 Появилось очам, и сердца всех смутило потом, —

Лаокоонт, — Нептуна жрецом был по жребию избран,

Приносил быка в жертву торжественно пред алтарём.

Вдруг по глади морской, изгибая кольчатое тело,

Две огромных змеи; и рассказывать страшно о том;

205 С Тенедоса плывут к нам, стремятся и к берегу смело;

Тела верхняя часть поднялась над зыбями; кровав,

Из воды торчит гребень, а хвост волочится за телом,

Извиваясь волнистым движением, влагу взрывав,

Сквозь солёный простор; на брег выползли змеи отчасти,

210 Кровью гадов наполнен, огнём загоревшийся глаз,

И дрожащий язык лижет страшно свистящие пасти.

Без кровинки в лице разбежались мы. Змеи ползут

К Лаокоонту, двум сыновьям его прямо, и, ластясь,

Давят в страшных объятьях, все тонкие члены плетут,

215 Плоть терзают, язвят, разрывают зубами, смелея;

К ним отец мчит на помощь, копьем потрясая, и тут

Гады вяжут его преогромными кольцами злее,

Дважды тела вокруг, дважды горла вокруг обошли,

Над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей.

220 Он бессилен руками живые порвать те узлы;

Яд и чёрная кровь все повязки жреца заливает;

Вопль, ввергающий в дрожь, извергает несчастный, хулы, —

Так ревёт, и неверный топор из загривка желает

Вырвать раненый бык, убегая от Смерти своей.

225 Два дракона к высокому храму меж тем ускользают,

И ползут напрямик до твердыни Тритонии, к ней,

Чтоб под круглым щитом у богини укрыться заране.

Потрясённые души троянцев объял ужас змей, —

Говорят все: «Не зря заплатил за своё злодеянье

230 Лаокоонт, который посмел нечестивым копьём

Прикоснуться коня, заповедный тот дуб оскверняя».

Закричали, что в город священный тот образ возьмём, —

Затащить нужно, бога молить о прощенье отрадном.

Брешь пробили в стене, и широкий открыли проём.

235 Все за дело взялись, — вот катки подкатили громаде

Снизу; шею вокруг обвивает пеньковый канат, —

Тянут. Конь роковой тяжело подвигается к граду,

Злым оружьем чреват. Вкруг невинные девы галдят,

Гимны дети поют и ликуют, коснувшись зверины.

240 Приближается конь…, Вот, вступает с угрозой во град…

Илион, о, обитель богов, и дарданцев отчина!

Стены славу в бою обрели! Но, запнув за порог,

Трижды встал он, и трижды звенело оружье в пучине;

Мы ж стоим на своём, — в ослеплении разум взял бог;

245 Ставим, горем себе, ту громаду в священной ограде.

Предрекая Судьбу, предвещает Кассандра итог, —

Ей троянцы не верят велением бога и раньше.

Чем для нас храм богов мог в тот день, для несчастных, помочь

Был, — как в праздник, листвою зеленою мы их украсим.

250 Солнце тут совершило свой путь; опускается ночь,

Небосвод закрывая густым мраком, землю и море,

Мирмидонцев сокрыв. Шли троянцы по городу прочь,

Смолкли все, Сон обнимет усталые члены им вскоре.

Тою порою, построясь фалангой, аргивян суда,

255 Тихо от Тенедоса, под светом Луны безукорной

К брегу снова знакомому шли. И взметнулось когда

Пламя там, на корме, — и Синон, сам хранимый не хуже

Божьей волей, сосновый затвор открывает тогда

Скрытым в чреве данайцам. И конь выпускает наружу

260 В нём закрытых, — на свет из дубовой пещеры идут

И Фессандр, и Сфенел вождь, с Улиссом свирепым к тому же;

И спустились Фоас, Акамас, по канату скользнув;

Неоптолем Пелид, Махаон-врачеватель; взъярённый

Менелай, с ним Эпеос, строитель засады и плут.

265 Враз на город напав, что вином был и Сном одолённый,

Стражей сняли; встречают они в отворённых вратах

Всех соратников, слив нападающих обе колонны.

Час приходит, когда на усталых людей наступал

Первый Сон, приближаясь, богов же подарок умелый.

270 В этот час опечаленный Гектор во Сне мне предстал, —

Лил обильные слёзы, как в день, когда влёк его тело

Ворог за колесницей, от крови и пыли был чёрн;

Вспухли страшно стопы от ремней, через раны продетых, —

Горе! Жалок на вид, на того не похож был здесь он,

275 Гектор, что из сраженья в доспехах Ахилла явился,

Иль в корабль данайский забросил фригийский огонь!

Грязь в браде у него, и от крови все волосы слиплись;

В ранах грудь, — ибо множество ран получил он у стен

Отчих. Виделось мне, что заплакал я сам, и с молитвой

280 Так печальной к нему обратился, окликнув затем:

«Свет Дардании! Ты, о, надежда троянцев в печали!

Что так медлил прийти? От каких берегов нёс ты тень?

Гектор милый, зачем, когда столько погибнув, скончалось

Близких, столько трудов претерпели и люди, и град,

285 Истомлённые, видим тебя мы? И что омрачает

Светлый лик твой, скажи! Зачем раны свои показал?»

Время он не терял, чтоб на праздные эти приветы

Дать ответ мне, но, тяжко вздохнувши, со стоном сказал:

«Сын богини, беги, из огня ты спасайся скорее!

290 Овладел враг стеною, и Троя с вершины падёт!

Дал довольно Приаму и родине ты! Лишь моею

Мог Пергам быть рукою спасён, — но она не придёт!

Троя вручит тебе и Пенатов своих, и святыни;

Ты возьми их, как спутников судеб, им стены найдёшь,

295 Ведь, объехав моря, ты воздвигнешь им город великий».

Молвив так, сам выносит он Весту; рукою достал,

Пламень вечный, повязки ее из священных реликвий.

Вопли скорби меж тем раздаются, и город пылал.

Хоть стоял в стороне, за густыми деревьями скрытый

300 Дом Анхиза-отца, но ясней и ясней долетал

Шум сраженья к нему, и оружья ужасные скрипы.

Вмиг воспрянув от сна, я взошёл на верхушку своей

Кровли, там и стоял, и внимал своим слухом открытым.

Если буйным огнем, раздуваемым Австром, полей

305 Вдруг займутся посевы; иль смоет поток, устремляясь,

Пашни, — дело быков, и посевы погубит на ней,

Валит лес и влечёт за собою, — пастух, изумляясь,

На вершине скалы став, далёкому шуму вонмёт.

Только стала ясна мне вся истина; козни данайцев

310 Все открылись теперь. Побеждённый Вулкана огнём,

Деифоба дом рухнул; горит и жилище соседа

Укалегона; воды Сигеи огонь тушат в нём.

Клики труб, крики воинов там раздаются, победны.

Я хватаюсь за меч, вне себя, хотя прок невелик.

315 Мы найти жаждем ратников, чтобы отрядом передним

Крепость взять. Разум ярость и гнев опрокинули вмиг, —

Нам казалось, — достойней всего пасть с оружьем, ей богу!

Появляется Панф, от ахейских избавившись пик,

Панф Офриад, жрецом в храме Феба служил он высоком;

320 Малый внук на руках, побежденных святыни богов,

В бег с собой он влечёт, к моему поспешая порогу.

«Где страшней беда, Панф? Где найти нам твердыню и кров?» —

Лишь промолвил я так, — он со стоном ответил мне жалко:

«День последний пришёл, наступает безжалостный срок

325 Дарданидам! В огне Илион, горит Троя, чья слава

У троянцев была, — но жестокий Юпитер и тут

Сдал Аргосу; в данайских руках город весь и держава!

Выпускает проклятых конь в крепости, много падут;

Победитель Синон, возликуя, наполнит пожаром

330 Изнутри град. Враги к отворённым воротам идут, —

Столько ж прибыло к нам из Микен превеликих недаром;

Копья выставив, заняв и улиц теснины, стоят

Строем все с обнажённым мечом, и, сверкая клинками, —

Каждый рад убивать. У ворот стражи первые в ряд

335 В бой вслепую вступают, противятся натиску тщетно».

Офриада речам тем, и воле богов покорясь,

Мчусь я в бой и в огонь, призывает Эринния к мщенью

Мрачно нас, и до неба подъятые вопли вдвойне.

Встретив молча при свете Луны сам Рифей, и ушедший

340 В ночь Эпит, Гипаниск и Димант подходили ко мне,

Чтоб со мной воедино сражаться; и к ним примыкает

Сын Мигдона, Кореб, — лишь на днях появился юнец

В Трою к нам, полюбив безрассудной любовью Кассандру.

Шёл на помощь к фригийцам он, также к Приаму, как зять;

345 Исступлённой невесты своей он совет не желает

Принимать. В бой идёт, чтобы сердцем любовь защищать.

Видя, что все собрались затем, чтоб сражаться с противным,

Обратился к ним так я: «О, юноши, тщетно пылать

Будут храбростью ваши сердца! Кто идёт, бой восприняв,

350 Кто решился на всё, — вам заране известен исход!

Все отсюда ушли, алтари же, и храмы покинув,

Боги, волею чьей и держава стоит, и народ.

Что ж! Погибнем в бою, но горящему граду поможем!

Побеждённым спасенье одно — от спасенья уход!»

355 Злостью я их зажёг. Точно хищные волки, сторожко

В чёрном мраке, когда голод жадной утробы их прочь

Всех вслепую ведёт, а щенки, с пересохшею глоткой,

Ждут по логовам их, — мы средь копий навстречу, помочь

Верной гибели, бродим по улицам града отважно.

360 Мрачной тенью своею укроет нас чёрная ночь.

О кровавой резне кто той ночи, престрашной, расскажет?

Хватит смертному слёз, чтобы наши страдания смыть?

Древний рушится град, долги годы царивший преважно.

Возле улиц, в домах, у дверей тех святилищ немых, —

365 Груды тел неподвижных лежат, простираясь во прахе.

Пеню тут не одни лишь оплатят троянцы, все мы;

И в сердца побеждённых порой возвращается храбрость;

Победитель данаец тогда падёт наземь, сражён.

Всюду Ужас и Скорби, и Смерть многоликая в Страхе.

370 Первый нам повстречался данаец, толпой окружён, —

Андрогей. За соратников нас он в неведенье принял,

Сразу с речью такой обратился приветливо, ждёт:

«Торопитесь, друзья! Сколько можно так медлить, уныло

Стоя? Грабят без вас и разносят горящий Пергам!

375 Вы же только теперь с кораблей чернобоких прибыли!»

Молвил, — понял он вдруг, не услышав ответов в словах,

Что сам в гуще врагов оказался нежданно, запутан.

Сразу с криком назад изумлённый данаец бежал, —

Так, случайно ступивши, в колючем терновнике путник

380 Потревожит змею вдруг, — и с трепетом прочь убежал,

Видя, — гад поднимаясь, свирепую шею раздует.

Отступил Андрогей, когда нас, устрашённый, узнал.

Строем сомкнутым мы, их тесня, со сторон нападаем,

Невзирая на то, что отряд наш воистину мал.

385 Видим, — в первом сраженье Фортуна сопутствует даром.

Духом вспрянул Кореб, ободрённый успехом вконец,

Молвит: «Други, нам путь указала Фортуна недаром,

Где она благосклонна была, — мы пойдём, наконец

Тем путём. Обменяем щиты, и к доспехам снаружи

390 Мы данайские знаки приладим. Хитрец и храбрец

В битве грозной равны! Ведь сам недруг даёт нам оружье».

Молвив так, надевал Андрогея косматый он шлем,

Пышный щит тут хватает и меч от аргивян, получше.

Следом то же Рифей и Димас, и, на радость нам всем,

395 Всё оружие юноши взяли, добытое с бою.

Без богов изволенья, мы рыщем вслепую совсем, —

Нападаем тут, там, и, с данайцев смешавшись толпою,

Многих в мрачную Орка обитель послали, дерзя.

Разбегается враг, — те на берег спешат, чтоб собою

400 У судов схорониться; в постыдном смятеньи, скользя,

Лезут вновь на коня, — чтоб в знакомом им чреве укрыться.

Против воли богов ни на что полагаться нельзя!

Зрим, — из храма влекут, из священных Минервы укрытий,

Деву, дочку Приама, Кассандру, и волос накрыл

405 Плечи ей; но пылающий взор возвела к небу скрыто, —

Только взор, ибо руки давили оковы сверх сил.

Зрелищ этих Кореб не мог вынести, и, разъярившись,

В самой гуще врагов к верной гибели бег устремил.

За ним следом напали и мы, строем сомкнутым слившись.

410 Тут посыпались вдруг с крыш высоких святилищ родных

Копья наших на нас, — начиналась плачевная битва, —

Из-за греческих шлемов гривастых, доспехов чужих.

Враг сбежался на крик, — за добычу, отбитую в гневе,

Отовсюду данайцы, — и оба Атрида лихих,

415 Злой Аякс, и долопов с ним грозное войско; свирепый

Иногда так срывается вихрь, ветров встречных крыло

Бьётся, — Нот и Зефир, и сам Эвр, когда радостно пенит

Он коней у Зари; стонет лес, и свирепо волной,

И трезубцем Нерей возмущает пучины основы.

420 Даже те, что во тьме непроглядной тогда удалось

Разогнать нам хитро и рассеять по городу, — снова

Появляются здесь; и подложные копья, и щит

Тотчас те узнавали, наш выговор странный запомнив.

Враг давил нас числом. Пенелея рукою убит,

425 Падал первым Кореб к алтарю копьеносной богини.

Пал Рифей, — средь троянцев всегда справедливейшим слыл,

Правде следуя божьей, но иначе боги судили.

Гипаниск и Димант пали, копья приняв у сердец.

Панф! Тебя не спасли, как повергли тебя и убили,

430 Благочестье твоё, ни жреца Аполлона венец!

Илиона и прах, и огонь, где друзья погибали,

Мне свидетели; я не стремился в тот час, наконец,

Пик данайских бежать, и от Участи грозной, и стали.

Гибель я заслужил, — но иное назначил рок мне.

435 Рвался с Пелием я и с Ифитом. Ифит был подавлен,

Возраст… Пелий от ран, нанесённых Улиссом, слабел.

Крики, шум непрестанный уводят нас к дому Приама.

Битва шла многолюдная здесь, словно вовсе нигде

Нету больше войны, и бойцов город уж не стесняет.

440 Лют, свирепствует Марс, а данайцы в руинах стоят, —

Тщатся входы занять, прикрываются сверху щитами,

Ставят лестницы к стенам, у самых дверей норовят;

Лезут выше они, щиты супротив стрел выставляя

Левой, правой уже ухватившись за кровли, грозят.

445 Башни рушат на них, черепицу кидают дарданцы, —

Видя час свой последний, и чуя уж Смерть за спиной,

Тем оружьем они от врагов защитить уповают.

Дедов древних красу, — золочёные балки с собой

Катят сверху одни, а другие мечи обнажили,

450 Встали в дверь изнутри, — охраняет их сомкнутый строй.

Духом вспрянув, скорее все к царским чертогам спешили,

Чтоб пополнить ряды, побеждённым тем помощь подать.

Дверь была потайная и ход, что все в спешке забыли, —

Сзади вёл во дворец он, в покои Приама, видать.

455 Здесь ходила не раз, пока наша держава не пала,

Андромаха одна; чтоб родителей мужа позвать,

Несчастливая мать к деду носит и Астианакса.

Быстро выбежал я на высокую крышу, где, в рост

Все троянцы безвредные копья в напавших метали.

460 С краю башня была, подымалась до утренних звёзд

Кровлей стройной она, и с неё вся видна была Троя,

Ряд привычный данайских судов, и ахейский обоз.

Башню вкруг обступив, мы, железом основы расстроив,

Где высокий настил расшатался в ослабленных швах,

465 Вниз толкаем её, — неожиданно, с грохотом грозным

Рухнет всё, засыпают обломки весь строй у врага.

Но подходят данайцы ещё и ещё, озверившись;

Камни, копья летят, словно град громовержца упав.

Возле самых сеней, на преддверии царском ярится

470 Пирр, и ярко доспехи блестят, — засверкавшая сталь.

Так выходит на свет, напитавшись травой ядовитой,

Змейка; зимний мороз под землёй её долго держал;

Сбросив старую кожу и новою ныне, блестящей,

Спину скользкую та извивает, и, грудь приподняв

475 К Солнцу снова, трепещет язык тот раздвоенный в пасти.

Рядом с ним великан Перифас; Ахиллеса видал,

Мужа Автомедонта, из Скироса войско. Напавши,

Мечут факелы, нас обступив все, на крышу, и вдаль.

Он, схвативши топор двулезвийный, выходит, и просто

480 Рубит створы и двери срывает, обитые в сталь,

С косяка прочь. Насквозь прорубает дубовую доску;

Как раскрытая пасть, в ней зияет дыра широко, —

Чрево дома раскрыто, чертоги открылись всем лоском,

И царей наших древних палаты, Приама покой;

485 Люд с оружием виден, — стоят уж за первою дверью.

Полон дом тем смятеньем, и горестный стон льёт рекой, —

По чертогам дворца только женские вопли истерик,

Крик взлетает до звёзд. И, объятые трепетом, скрыв

Жёны, матери, всё по обширным покоям, и двери

490 Обнимают они, поцелуями часто покрыв.

Натиск Пирра подобен отцу, — и запоры, и стражи, —

Все бессильны пред ним. И тарана ударом разбив

Дверь, срывает с шипов и бросает под ноги напавшим.

Силой путь пролагает себе; и данайцы, свалив

495 Первых стражей, текли по дворцу, словно волны, бесстрашно.

С меньшей силой вспенённый поток, все плотины пробив,

Натиск волн размывает в пути укреплённые дамбы,

Яро мчит по лугам и по нивам, волну устремив,

Унося скот со стойлами. Неоптолема с врагами

500 Видел сам; на высоком пороге Атридов двоих.

Зрел меж ста дочерей и невесток Гекубу, Приама, —

Кровью залит алтарь, где огонь освящён старцем был.

Брачных спален полста, — на потомков надежда; с приходом

Двери, варварским гордые златом, разрушат враги, —

505 Что огонь пощадил, — достаётся данайцам в доходы.

Спросишь, может, о том, — а каков был Приама удел?

Видя, — занят врагом погибающий город, что входы

Вскрыты царских палат, что данаец дворцом завладел;

И отвыкший от битв старец, слабой рукою доверил

510 Тело дряхлое латам, и меч бесполезный надел, —

Прямо в гущу врагов устремляется в поисках Смерти.

В самом сердце дворца, там, под сводом небесным, стеной

Был огромный алтарь, только лавр густолистые ветви

Простирает над ним, осеняя Пенатов собой.

515 Без надежды с Гекубою дочери сели там клубом,

Жались вместе они, как голубки под чёрной грозой,

Обнимая богов вечных статуи. Тут же Гекуба

Мужа видит в доспехах, приличных лишь юным годам, —

Молвит: «Бедный Приам, что за умысел, страшный и грубый,

520 Взять тебя заставляет оружие это? Куда?

Не в таком подкрепленье, увы, в ратоборцах надёжных

Мы нуждаемся! Если б пришёл и мой Гектор сюда…

Отойди же скорей! Защитит этот жертвенник божий,

Или вместе умрём!» И, промолвив, призывно манит

525 Старца внутрь и сажает в укрытьи священном, сторожком.

В этот миг, ускользнув от резни, что там Пирр учинит,

Сын Приамов Полит появился. Средь вражеских копий,

Ранен, вдоль колоннад по пустынным палатам летит;

Следом гонится Пирр, разъярённый пролитою кровью, —

530 И, вот-вот он ухватит его, или пикой найдёт.

Все ж Полит убежал, — он упал, истекающий кровью,

Наземь; дух на глазах у родителей тихо уйдёт.

Тут Приам, хоть над ним уже верная Смерть шла дорогой,

Гнев не смог удержать, и воскликнул он слабо: «Вперёд

535 За злодейство тебе, и за дерзость преступную боги, —

Коль карает преступных ещё справедливость, ну, что ж, —

Всем, что ты заслужил, воздадут, и заплатят же строгой

Платой зверю, что мне ты сыновнюю гибель даёшь

Видеть, — взоры отца запятнал лицезрением Смерти.

540 Не таков Ахиллес; что тебе он родитель, ты лжёшь, —

Прав молящего он устыдился, и чести был верен, —

Бездыханное Гектора тело Приаму-врагу

К погребенью отдал, и пути невредимо доверил».

Молвив так, без размаха копьё рукой слабою ткнув,

545 Старец тихо метнул, но копьё отскочило безвредно

От верхушки щита, стали прочной послышался гул.

Отвечал Пирр: «Ступай же, и вестником будь, и поведай

То Пелиду-отцу. Как в печальных деяньях горю,

Рассказать не забудь и о выродке Неоптолеме,

550 Так умри же!» И вот он, промолвив, влечёт к алтарю

Старца, — в крови убитого сына скользит неприятно;

Взяв за волосы левой рукою царя он, смотрю, —

Правой меч достаёт, и вонзает в бок по рукоятку.

Так скончался Приам, и судил перед Смертью сам рок

555 Трои славной пожар и крушенье Пергама зреть ясно;

Хоть при жизни властитель земель и народов, как бог,

Азиатских он был. И лежит на прибрежье троянском,

Голова с плеч снята, безымянного тела кусок.

Обомлел я, — впервые объял меня ужас угарный, —

560 Образ милый родителя мне представлялся в тот миг,

Ведь я видел, как царь наш, ровесник ему, от удара

Испустил дух навек. Предо мной вид Креусы возник,

Дом разграбленный мой, малолетнего Юла погибель.

Оглянулся, смотрю, — отзовётся ли войско на крик?

565 Ослабевши, спустились на землю все, бой уж покинув,

Спрыгнув, или огнём истомлённые, взяты в испуг.

Я один; на пороге святилища Весты, взгляд кинув,

Тиндарея дочь вижу, что скрылась в убежище, вдруг

На спасенье надеясь. При зареве ярком пожара

570 Видно было мне всё, когда брёл, озираясь, вокруг.

Устрашилась, — её за сожженный Пергам покарают

И покинутый муж, и троянцев, данайцев сыны;

Прячась у алтаря та, незримая, в храм убежала,

Что Эринний вела на погибель троянской страны.

575 Взмыло пламя в душе, побуждает и гнев перед Смертью, —

За отчизну воздать, наказать преступленья, вины:

«Знать, вернётся она невредимо в родные Микены,

И царицею Спарты пройдёт там триумфом богов,

Ей самою рождённой? Дочь встретит, родителей смертных,

580 В дом фригийский войдёт посреди илионских рабов,

Но железо убило Приама, огнём взята щедрым

Троя, берег пропитан весь кровью дарданских сынов?

Не бывать же тому! И хоть славу мою пусть умерит

Бабе месть, — недостойна такая победа копью, —

585 По заслугам её покарав, истребив эту скверну,

Я стяжаю хвалу; сладко будет наполнить свою

Душу мщенья огнём, да и прах моих близких насытить».

Ослеплённые гневом, кипели так мысли в бою,

Вдруг, — очам ясно так никогда не являлась доныне

590 Мать благая, блистая сиянием чистым в ночи,

Встала передо мною во всём всевеличьи богини,

Точно так же, как видит её небожителей чин.

Руку мне удержала она, и промолвила смело:

«Что за страшная боль подстрекает тебя, прогневив?

595 Что безумствуешь, сын? Иль до нас уже нет тебе дела?

Не посмотришь сперва, — где Анхиз, удручённый в летах,

Брошен всеми, и живы ль супруга Креуса, и где он,

Наш Асканий? Ведь греков отряды на них налетят!

Коль моя б не была им забота надежной защитой,

600 Их убил бы огонь, или вражеский меч, заблистав.

Не Ласенской краса Тиндариды, тебе ненавистной,

Не Парис, обвинённый во всём, — лишь богов злая страсть

Опрокинула мощь и величие Трои двуличной.

Сын, взгляни, — я рассею туман, что скрывает сейчас

605 Взор всех смертных очей, и незримою, влажной завесой,

Застилает вокруг всё. Молю, — материнский приказ, —

Не страшись, и советам моим безотказно последуй.

Где повержены в прах стены, башен громады, где в дым

Глыбы сброшены с глыб, прах клубится; ликуя победно,

610 Стены сносит Нептун, сотрясая трезубцем своим,

Город весь он крушит и срывает его с оснований.

Тут и Юно, заняв врата Скейские первой, громит,

Ярым пылом полна, и мечом опоясана, манит

Войско от кораблей; колесницы, блистая, летят.

615 Занимает твердыни Тритония, дева Паллада,

Головою Горгоны пугая, эгидой блестя,

Сам Отец укрепляет данайцев дух, мощные силы

Придаёт, и богов гонит против дарданцев, шутя.

Бегством, сын мой, спасайся, сраженья покинь! Я же, с милым

620 Буду вечно, и к отчим дверям приведу без врагов».

Молвив, скрылась она в непроглядный мрак ночи унылой;

Я ж воочию Трое враждебных увидел богов

Грозных лики во тьме; легионом бессмертным построясь,

Град пред взором моим творят жертвой огня языков.

625 Вижу, — в прах с высоты сокрушилась Нептунова Троя,

Как с вершины горы, беспощадным железом ссечён

Ясень старый, когда, чередуя удары по трое

Топоров, земледельцы повергнуть стремятся на лон;

Он стоит до поры и трепещущей кроной качает,

630 Наконец, побеждённый глубокими ранами, стон

Испуская, падёт, от родного хребта отрываясь.

Вниз богиней ведом средь врагов и пожаров, беглец,

В путь стремлюсь, — и огонь, и оружье меня пропускают.

Но, лишь только достиг я порога гнезда, как птенец, —

635 Дома старого дедов, — к кому я всех больше стремился,

В горы чтоб унести кого, прежде желал я, — отец

Говорит, — после гибели Трои он жить не родился,

Чтоб изгнанье сносить: «Не затронула старость у вас

Крови; силы крепки, и сердца повыносливей были, —

640 Вы бегите, спасайтесь! Когда, на один только час,

Если б век мой продлить небожителям было раденье,

То жилище они б сохранили. Довольно сейчас

Город взятый узреть, пережить и отчизны паденье!

Положите меня здесь, проститесь со мной; бог сулит, —

645 От своей руки Смерть я приму, иль враг в нападеньи

Для добычи убьёт. Мне лишиться гробницы не стыд!

Слишком уж, ненавистный богам, я зажился, болезный,

Жду поры, как Родитель богов и людей повелит, —

В меня молнией дунуть, огнём прикоснуться небесным».

650 Так упорствовал он, непреклонно одно лишь твердил;

Я взмолился в слезах, и со мной Креуса, Асканий, —

Весь наш дом, умоляя отца, чтобы всех не губил

За собой, и к гнетущему року не вёл нас, горюя.

Все мольбы он отверг, и на том, что замыслил, почил.

655 Снова в битву стремлюсь я, и Смерти хочу, негодуя;

Был ли выход иной у меня, и решенье видал?

«Мог подумать ты впрямь, что, покинув тебя, убегу я?

Как с родительских уст нечестивое слово слыхал?

Коль угодно богам до конца истребить этот город,

660 Прежде славный, к погибели Трои и ты пожелал

Смерть прибавить свою, и потомков своих, то для скорби

Дверь открыта, — ведь Пирр залит кровью Приама вконец,

Пред отца взором сына, отца же в святилище гробит.

Мать благая! Сквозь пламя, сквозь копья зачем, наконец,

665 Ты меня провела, — чтоб врагов в этом доме я видел,

Чтоб в глазах у меня и Асканий, Креуса, отец,

Пали мёртвыми здесь, обагрёнными кровью постыдно!

О, несите мечи! Побеждённых последний мотив,

Нас зовёт! Отпустите к данайцам, позвольте мне, видно,

670 Снова в битву вступить, чтоб не умерли мы, не отмстив!»

Надеваю доспехи и снова беру щит для боя

В руку левую, крепкий, стальной, в новый бой поспешив.

На пороге сдержала жена, припадая с мольбою

До коленей моих, притянувши и Юла с отцом:

675 «Коль на гибель идёшь, то и нас поведи за собою!

И, оружье подняв, возлагаешь надежд на него, —

Раньше дом защити! На кого Юла ты покидаешь,

Папу старца, меня ты супругой назвал пред лицом?»

Причитала она так, весь дом оглашая стенаньем.

680 Изумлённым очам тут нежданное чудо пришло, —

Юл стоял в этот миг перед нами, скорбящими рано;

Вдруг привиделось нам, что венцом осенивши чело,

Ровный свет разлился, и огонь, прикасаясь, окутал

Все кудряшки у мальчика, ярче всего у висков.

685 Трепет взял нас и страх, — поспешили горящие кудри

Погасить, и священное пламя мы тушим водой.

Очи взводит родитель Анхиз на созвездья, ликуя,

К небесам простёр руки, слова молвит громче всего:

«Коль к мольбам, всемогущий Юпитер, склоняешься, делом

690 Обратись к нам, а мы благочестьем заслужим того;

Дай знаменье, Отец, подтверди нам святые приметы!»

Только вымолвил он, — гром внезапно раздался, ворча;

Слева, с неба скользнувши, над нами звезда пролетела,

Мрак огнём разорвав, и сиянье в ночи излучав.

695 Зрели мы, как она, выше кровель домов пролетая,

Вспыхнув, скрылась на Иде высокой, на склоне в лесах,

В небе путь прочертив, бороздой огня длинной растаяв,

Блеск вокруг воссияв, запах серного дыма разлив.

Чудом тем убеждён мой родитель, глаза устремляя

700 Ввысь, взмолился к богам и святое светило почтил:

«Здесь не медлю я, нет, но пойду, куда вы поведёте,

Боги дедов! Спасите лишь род мой, мне внука; о, Ил!

Вам знаменье дано, — в вашей власти божественной Троя.

Уступаю, мой сын, — я тебе лишь обузой большой».

705 Так он молвил. Меж тем доносился все громче и громче

Рёв огня из-за стен, приближался пожаров к нам зной.

«Милый папа, коль так, — мне на плечи садись, и на руки!

Сам тебя понесу, и не будет труд тяжек такой.

Что случится в пути, — или встретит опасность, подлюка,

710 Иль спасенье одно. Пусть же рядом со мною идёт

Мальчик Юл, и по нашим следам, в отдаленье — супруга.

Вы ж наказы мои со вниманием слушайте, вот, —

За стеной городской есть там, с храмом Цереры, пригорок,

Что покинут; священным большой кипарис у ворот

715 Слыл у дедов, лишь тем сохранён был на долгие годы.

В то убежище с вами мы нынче пройдём стороной.

Ты, родитель, святыни и отчих Пенатов сегодня

Понеси. Мне касаться грешно их, — недавно лишь бой

Я покинул, и мне прежде должно текучею струйкой

720 Омываться, — грехи смыть священною чистой водой.

Молвив так, себе плечи, склонённую спину, оружье,

Сверх одежды моей жёлтой львиною шкурой скрывал,

Поднял ношу мою; и, цепляясь за правую руку,

Мальчик Юл за отцом еле шагом своим поспешал;

725 Шла жена позади. Потемней выбираем дорогу;

Я недавно ни стрел, налетавших в меня, не дрожал,

Ни бессчётных врагов, греков, путь преграждавших; в итоге

Вдруг любой ветерок, лёгкий шум меня может вспугнуть, —

Опасаюсь за ношу, за спутника страшно в дороге.

730 Вот ворота видны; я уж думал, — окончен мой путь, —

Показалось мне вдруг, что до слуха доносится частый

Звук шагов. И родитель, вперившийся взором во тьму,

Крикнул: «Сын мой, беги, — уже близко я их замечаю!

Вот щиты их горят, сталь оружья блестит на клинках».

735 Тут враждебное мне божество, — я не знаю, печально

Ум похитило мой, помутив его страхом, — пока

Без дороги бежал, выбираясь из улиц горящих,

Зло Судьба отобрала супругу Креусу, украв;

То ль замешкалась где, заблудилась ли, села ль, уставши, —

740 Я не знаю досель, — но её не увидели там.

Я ж назад оглянулся, пропавшую вспомнив, не раньше,

Чем к старинному храму Цереры, к священным холмам

Мы добрались. Пришли сюда все, — лишь одной не хватало;

Мужа, сына и слуг обманула она, и всем нам,

745 О, кому из богов и людей в этот миг не пенял я,

Обезумев? Что чаял в горящей твердыне сыскать?

Анхизида Аскания, папу, троянских Пенатов

Поручаю друзьям их, в изгибе долины скрывать,

Сам же в город стремлюсь, облачившись доспехами пышно.

750 Но решаю я твёрдо превратности боя узнать,

Средь смертельных опасностей Троей пробраться неслышно,

Где пять лет я провёл, и откуда бегу…; по следам

Поспешил я к стене и к воротам, откуда я вышел,

Тем путем возвращаюсь назад; и во тьме, вот беда, —

755 Жутко всюду душе, и сама тишина устрашает.

К дому, — может быть, здесь, может быть, воротилась сюда?

Подхожу, но в чертог мой уже проникают данайцы.

Пламя жадное взвилось вверх; кровли занялся венец,

Ветр вздувает огонь, и до неба пожар достигает.

760 Дальше шёл, — предо мною твердыня, Приамов дворец;

Храм Юноны с пустой колоннадой, — отборные, злые

Двое стражей стоят, — Феникс старый, Улисс же, подлец,

За добычей следя. Отовсюду несли золотые

Вещи Трои, престолы богов, из святилищ рукой

765 Взяты дерзкой врагом, золотые там чаши литые,

Груды платьев. И тут же, дрожа, вереницей большой

Жёны, матери, дети стоят, кому будут по вкусу.

Даже голос подать я решился порою ночной,

Криком улицы громким наполнил, и скорбно Креусу

770 Снова, снова к себе призываю со стоном, — никак.

Так искал без конца, вне себя я по городу рыскал;

Вдруг предстал пред очами Креусы печальный призрак, —

Тень повыше была, чем при жизни тот облик бывает.

Тотчас я обомлел, голос в горле пресёкся, но так

775 Мне сказала она, облегчая заботы словами:

«Пользы много ли в том, чтоб безумную Скорбь накормить,

Мой супруг? Не без воли богов всё свершилось тут с нами,

Не судьба тебе спутницей больше Креусу водить;

Нас властитель бессмертный Олимпа не дал друг для друга!

780 Ты, отверженный, будешь широкую гладь бороздить,

Позже в землю придёшь Гесперийскую, где тихоструйный

Тибр лидийский течёт, средь возделанных пашен стеснён.

Ты счастливый удел свой, и царство себе, и супругу

Рода царского сыщешь; не плачь по Креусе, сражён!

785 Не придется дворцы мирмидонян мне, или долопов

Видеть гордые; быть же рабыней их греческих жён,

Мне, как внучке Дардана, невестке Венеры, неловко.

Удержала меня здесь богов превеликая Мать.

Попрощайся, храни любовь общую к сыну до гроба!»

790 Слезы лил, и о многом сказать захотел; но, сказав,

Призрак бросил меня и растаял, как в воздухе дымом.

Трижды тщился её удержать я, в объятьях сжимав,

Но из сомкнутых рук трижды слабая тень мимо, мимо,

Как дыханье легка, сновиденьям подобна одним.

795 Ночь к исходу пришла, когда снова увидел любимых;

Удивлённый, нашёл я толпу преогромную в них

Наших спутников, — молча стекались тут матери, жёны,

Молодёжь собралась, — поколенье изгнанников злых!

Шли они отовсюду, и сил, и решимости полны,

800 Со мной в землю любую отплыть, куда я захочу.

Той порой Люцифер над вершинами Иды пополнил,

Выводя за собой день. Данайской я страже стучу

В створ ворот. Наши силы надежда уже не наполнит.

Взял отца я на плечи, наверх поднимаясь, молчу».

Книга третья

Эней продолжает рассказывать царице Дидо о своих приключениях. Троянская Война оканчивается истреблением рода Приама, Троада повержена в прах, Илион, стены которого ставил сам Нептун, сожжён дотла. Уцелевшие защитники Илиона, во главе с Энеем, собираются у подножья горы Иды Фригийской. Они собирают изгнанников, стоят корабли, чтобы отправиться на поиски новых земель для житья. Наступившей весной отец Анхиз приказывает поднять паруса и отплыть от Троады. Царь Эней в сопровождении сына и друзей несёт с собой Троянские Пенаты. Достигнув Фракии, где когда-то правил Ликург, Эней закладывает там новый город, назвав его Энеадой, молит мать-богиню об удаче.

В поиске зелёных веток для алтарей, Эней поднимается на пригорок, где растут пышные кусты кизила и мирта. Когда он начинает ломать ветки кустов и вырывать корни, из разломов бежит чёрная кровь. В испуге Эней призывает сельских нимф и бога Градива в помощь. Когда он ломает следующий сучок, раздаётся стон и слышится голос троянского царевича Полидора, который во время Троянской Войны был отправлен к царю фракийцев с золотой казной для оказания помощи троянцам, но фракийский царь предал царя Приама царю ахейцев Агамемнону, убил царевича Полидора, золото забрал себе, а тело Полидора брошено непогребённым на этом пригорке. Полидор умоляет Энея о погребении, что тот и делает. Общим мнением решено уйти с этой земли, корабли Энея снова уходят в море. Они прибывают на остров Ортигию, любимый Нептуном, к жрецу Феба Аполлона, священнику Анию, другу Анхиза. Эней просит совета у Феба, куда им плыть, где основать новый Пергам, и получает ответ, — путь их должен лежать на родину предка Дардана, где потомки Энея будут править очень долго. Анхиз вспоминает об острове Крит, откуда в Троаду прибыл их предок Тевкр Рутейский и предлагает отправиться туда, в царство Гноса. Принеся жертвы и узнав, что властитель Крита царь Идоменей оставил прибрежные земли, Эней отправляется туда. Путь их лежит вдоль хребтов Наксона, берегов Донуса с белыми скалами Пароса и среди Киклад, где приходится упираться в берега. Прибыв на берег Куретов, Эней строит новый город, называя его Пергамом, где обживается и прирастает народом.

Наступает засуха, приносящая страшную эпидемию, люди гибнут во множестве, пашни выжигает Солнце. Анхиз велит возвращаться в Ортигию, просить совета у Феба-Аполлона, куда плыть дальше. Во Сне Эней видит Пенатов, которые запрещают ему возвращаться в Ортигию, говоря, что он должен искать место для жизни на западе, в Гесперии, где живут италийцы и где появились на свет Дардан и Иасий, предки троянцев. Пенаты требуют у Энея сообщить это отцу, чтобы тот искал земли Авзонии и Корит, бог Юпитер не даёт им места в просторах Диктеи. Эней сообщает Анхизу о Сне, тот вспоминает, что пророчица Кассандра действительно называла место для их рода Гесперию и Италию, но ей никто не верил.

Корабли Энея снова отплывают, буря сбивает их с курса, они попадают на Строфады, где обитают страшные Гарпии, оскверняющие пищу путников. Попытка отбиться от Гарпий ничего не даёт, царица Гарпий Келено ругает Энея и всех потомков Лаомедонта, говоря, что они должны держать путь в Италию, где голод заставит их грызть столы.

В страхе Эней бежит со Строфад, путь его лежит мимо царства Лаэрта и Улисса, Итаки, Зама, Дулихия, горы Неритон, они обходят его стороной, приходя к Левкате в Актию, где устраивают илионские игры; Эней вешает в храме Аполлона трофей, — щит Абанта. Они продолжают свой путь, прибывая в Хаонийскую гавань Эпира, где правит бежавший Гелен, сын Приама, отобравший это царство у сына Ахиллеса, Пирра Неоптолема, вместе с женой Гектора, Андромахой. Эней встречается с Андромахой на берегу ложного Симоента. Андромаха рассказывает, — Пирр, уехав в Лакедемон на свадьбу с Гермионой, дочерью Менелая Атрида, оставил свои владения рабу Гелену, но сын Агамемнона Орест, гонимый Эринниями, убивает Неоптолема. Тогда Гелен забирает власть в свои руки, назвав своё царство Хаонией и воздвигнув новый Илион. Андромаха расспрашивает Энея о сыне Аскании, который был сверстник её с Гектором сына Астианакса.

Гелен с радостью встречает Энея, показывает ему свой убогий Илион с малым Пергамом и ручейком Ксанфа, и устраивает пир. Эней обращается к Гелену, прорицателю Феба, узнать, куда плыть дальше, передавая ему пророчество Келено. Гелен толком не знает, боги не открывают ему этого, но говорит, что для этого нужно пересечь Авзонийское море, подземные озёра и остров Цирцеи. Примета того, что Эней достиг цели, — белая веприца с тридцатью белыми же поросятами, там Эней и будет грызть столы от голода. Гелен советует Энею избегать восточных берегов Италии, где живут греки и локры, которыми овладел вождь ликтов Идоменей, поверив Мелибее, и Филоктет, поселившийся в Петелии. Гелен даёт религиозные советы Энею и советует обогнуть Сицилию, лежащую близ земли Гесперид, опасаясь Сциллы и Харибды. Обогнув Сицилию возле Пахина, можно плыть к берегам Италии, где в Кумах пророчица Сивилла предскажет его Судьбу. Гелен наказывает Энею возвысить делами великую Трою, нагружает его флот дарами и отпускает. Андромаха также приносит дары Энею и Асканию. Эней обещает достичь Гесперии и берегов Тибра, откуда родом Дардан и основать там царство.

Путь Энея лежит под созвездиями ночного неба, по которым ориентируется его кормщик Палинур. Скоро они достигают восточного берега Италии, где на равнине пасутся четыре белоснежных коня, но край этот, основанный Геркулесом, где города Лациния, Скилакей и Кавлон, занят злобными греками. Эней огибает Италию и Сицилию с её грозным вулканом Этной. Он не идёт на Сциллу и Харибды, огибает Сицилию вдоль берега циклопов, наблюдая извержение Этны. Там они встречают незнакомца, Ахеменида Адамастида, отставшего от царя Улисса в пещере циклопа, который предупреждает их об опасности, рассказывая о бедствиях Улисса у циклопа. Эней видит циклопа Полифема, ослеплённого Улиссом, который смывает в море кровь с пронзённого глаза. Сбегаются циклопы, но появившийся Борей счастливо относит корабли Энея, который ведёт их в обход Сицилии, оглядывая по пути её города на побережье. Пройдя Пантагию, Тапс, Ахемениды, мыс Племирия, спускающийся в море, огибают Гелор, Пахин, Камерину, Гелою, Акрагас, Селинус и скалы Лилибея, они пристают в Дрепанский залив Сицилии, там Эней теряет отца Анхиза, который умирает, хотя об этом Энея не предупреждали ни Гелен, ни Келено.

«Но когда истреблён был безвинно Азийский Приамов

Род, по воле богов, и в поверженном царстве, дымясь,

С Илионом в прах скрылась Нептунова Троя; в изгнанье

Побуждали искать нас свободных земель, появясь

5 Часто боги в знаменьях, — и мы корабли стали строить

У Антандра, подножия Иды Фригийской, в лесах,

И людей собирали, не зная, куда нас забросит

Рок, и где нам позволит осесть. Наступила весна, —

Приказал паруса Судьбе вверить Анхиз, всех построив.

10 Гавань, берег родной, там, где Трои стояла стена,

Покидаю в слезах, и в открытое море, изгнанник,

Увожу сына я и друзей, и Пенатов сполна.

Есть страна вдалеке, где Маворса широкие пашни,

Где фракийцев народ, где Ликург беспощадный царил.

15 Боги их дружелюбны античным Пенатам троянским

Были волей Фортуны. Прибывши туда, заложил

Стены я у залива, — хоть Рок был враждебен, — дал всуе

Имя, — я называл Энеадой мой город, где жил.

Правя вечный обряд, мать молил, Дионею святую,

20 С ней бессмертных других, — даровали удачу чтоб нам;

И быка приносил богам в жертву, в трудах и ночуя.

Там пригорок стоял. На вершине его рост кустам, —

И кизилу, и мирту, щетинившим сучья густые.

Раз, поднявшись на холм, я попробовал куст обломать,

25 Чтоб листвой и ветвями покрыть алтари золотые, —

Страшно молвить, — пришло небывалое чудо очам, —

Только первый росток мне из почвы тащить, — и, впервые

Из разрывов корней кровь черна побежала, сочась,

Землю крася вокруг. Весь холодным тем ужасом схвачен,

30 Задрожал я, и кровь леденела, по жилам стучась.

Вновь попробовал я вырвать веточку гибкую, — значит,

Чтобы чуда причин доискаться, сокрытых внутри, —

Снова чёрная кровь из-под тонкой коры мне маячит.

И, тревогой объят, сельских нимф умолял до Зари,

35 И Градива-отца, властелина обителей гетских,

Чтоб знамение нам обратили на благо они.

Но, лишь только налёг я на третий сучок не по-детски,

Сам коленом упёршись в песок; молвить страшно о том, —

Промолчать? Вдруг до слуха стон жалобный, плачущий, веский

40 Долетает из недра холма, голос слышу потом:

«Что терзаешь меня ты, Эней? Погребённых не ведай,

Не скверни своих праведных рук. Для тебя не чужой, —

Знай, — троянская кровь из надломленных льётся побегов!

О! Беги от жестокой земли, от прибрежий худых!

45 Полидор я, — взялись над пронзённым железные ветви

Копий, густо сплетались, разросшись, и дроты на них».

Замер, — ужас двойной потрясает смущённую душу,

Дыбом волосы встали, и голос в гортани затих.

Как-то был Полидор с золотою казною отпущен,

50 И отправлен несчастным Приамом к фракийцев царю, —

Веру тратил тогда ведь в дарданское старец оружье,

Видя, — город кольцом плотным схвачен осады в зарю.

От троянцев Фортуна скрывается, силы сломились;

Побеждённых предав, Агамемнону сдал царь царю;

55 Презирая и право, убил Полидора, и силой

Злато всё захватил. О, на что только ты не толкнёшь

Души алчных людей, злата жажда проклятая, — было!

Только страх лишь покинул меня, — я о чуде таком

И отцу, и народу поведал, спросил их участья.

60 Мненье было одно, — от преступной земли той, тайком,

Силу гостеприимства сквернившей, нам с Австром умчаться.

Погребальный обряд мы костям Полидора творим,

Насыпаем и холм; Манам жертвенник ставим, прощаясь,

Мрачный, в тёмных повязках и чёрных ветвях кипарис;

65 Илионки стоят, распустив по обычаю косы,

Носят пенные чаши с парным молоком, вместе с ним

С кровью жертвы сосуды; в последний раз громкоголосо

Все взывают к нему, его душу в могиле сокрыв.

Чуть лишь ввериться волнам смогли мы, и в море, по росам

70 Ветры путь нам открыли, и Австр, нас в простор пригласив,

Корабли вновь на воду спустив, собралися троянцы.

Гавань бросив, плывем; отступают селенья, отплыв.

Остров в море лежит, и священным его почитают;

Нереид мать, Эгейский Нептун возлюбили его.

75 Возле брега блуждал он, пока Стреловержец тем краем

Не связал его прочно с Миконом, с Гиаром всего,

Дал же ветры презреть, и средь волн разрешил прислониться.

Мчим туда; приняла утомлённых там гавань того.

К Аполлона мы городу на берег шли, поклониться.

80 Феба жрец, смертных царь, нас священник там Аний встречал,

Лавр священный чело увенчал, и повязки для жрицы;

Друга старого знавши, Анхиза, он руки нам жал,

Заключил союз гостеприимства, повёл нас в чертоги.

Темпла бога почтив, из старинного камня их клал.

85 «Дай ты стены и дом, о, Тимбрей, нам, усталым с дороги;

Дай потомков, и град долговечный, ведь Троя в беде;

Дай Пергам; от данайцев спаслись, Ахиллеса угрозы.

Молви, — с кем нам идти? И куда? Поселиться нам где?

Дай знаменье, отец, снизойди и вселись в наши души».

90 Только вымолвил я, — содрогнулось внезапно везде, —

Все деревья, — и лавр, и пороги, окрестная суша,

Распахнулась и дверь, загремели треножники, храм;

Все простёрлись мы ниц, и доносится голос до слуха:

«Та ж земля, где когда-то старинный ваш род жил в домах,

95 В лоно щедрое вас, о, Дардана достойные внуки,

Примет всех возвратившихся. Сыщете древнюю мать!

Будут всею страною там править Энеевы внуки,

И детей дети, после и те, кто родится от них», —

Так вещает нам Феб. Раздаются приветные звуки,

100 Радость; все вопрошают, — в который же город манит

Феб скитальцев, — куда он несчастным велит возвратиться.

Вспоминая предания древние, заговорит

Тут Анхиз: «Други, слушайте, что нам напомнил Родитель, —

Крит там, остров Иова средь пенного моря лежит,

105 Возле Иды высокой, — ведь племя там наше родилось.

Сто обильнейших царств и больших городов там стоит,

Если всё, что я слышал, я помню, — то прибыл отважный

Тевкр Рутейский, наш предок, — он первый тот край посетит,

Место царству ища. Илион не построен был важный,

110 Ни Пергама дворец; Все селились в низинах ещё.

Мать, — владычица рощи Кибелы, и медь корибантов,

Имя Иды лесов, и молчание таинств, священств,

Львы, в повозку её запряжённые, — это оттуда.

Что ж! Куда нас ведут повеленья богов, поплывём,

115 Жертвой ветры смирим, в Гноса царство направим маршрут свой.

До него невелик переход, — коль Юпитер даст нам,

За три дня корабли возле критского берега будут».

Молвив так, он почётные жертвы готовит богам, —

Бык Нептуну, — тебе также бык, Аполлон кудреглавый,

120 Буре, — чёрных овец, белоснежных, — Зефирам ветрам.

Долетела молва к нам, что отчее царство оставил,

Изгнан Идоменей, и безлюден в прибрежиях Крит;

Бросил враг там дома, и пустыми жилища остались.

Брег Ортигии мы покидаем, флот по морю мчит

125 Вдоль Наксона хребтов, оглашаемых воплем вакханок;

Вдоль зелёных Донуса брегов, и Парос белых плит;

Путь лежит средь Киклад; упираясь по берегу часто,

Крик вздымают гребцы, состязаются между собой.

Ободряют их спутники: «Крит, это родина наша!»

130 Ветр попутный догнал корабли, налетевший кормой, —

Прибываем мы все на Куретов древнейший там берег.

Стены быстро возводим, Пергамом назвав, как родной

Город; людям велю, — полюбить и название это,

Новой кровли любить очаги, возвести цитадель.

135 Корабли наши быстрые в сушу вросли постепенно,

Молодёжь уже свадьбы справляла со вспашкой земель;

Я же строил дома, и законы давал; но, внезапно

На пришельцев наслал мор, злой воздух, носитель Смертей;

Всходы, древа в тот год смертоносная гибель украла.

140 Люди друг за другим испускали в недуге там дух

Иль влачились без сил; пашни Сириус выжег, — где жалость?

Травы сохли в лугах, не давал урожая и плуг.

Плыть в Ортигию вновь мне родитель велит, чтобы снова

Море смерив, о милости Феба оракул взять в слух, —

145 Где мытарствам конец, где искать повелит он обновы,

Помощь в горькой беде? И куда теперь править путь свой?

Ночь спустилась, и Сон обнимал на земле всё живое;

И священных фригийских Пенатов, — скульптуры богов,

Что с собой из огня, из пылающей Трои унёс я,

150 Мне предстали во Сне, к изголовью приблизившись Снов:

Ясно видеть их мог, озарённых сиянием блёстков

Полнотелой Луны, что в широкие окна льёт свет.

Так промолвили мне, облегчая заботы серьёзно:

«Что тебе Аполлон там, в Ортигии даст, тот ответ

155 Здесь услышишь от нас, по его появившихся воле.

Мы пошли за тобой из сожжённой Дардании вслед,

На твоих кораблях мы измерили бурное море,

Мы потомков грядущих твоих возвеличим до звёзд,

Мы даруем их городу власть. Но, великий тот город,

160 Для великих создай! Не бросай же скитаний, всерьёз

Вам страну сменить должно. Не эти края говорил вам

Делий и Аполлон, — не на Крите селиться, не здесь.

Край на западе есть, тот, что греки зовут Гесперией;

В древней этой стране, плодородной, с оружьем в руках

165 Прежде жили энотры там, нынче живут италийцы.

Их потомки вождя имя взяли, назвались же так;

Там исконный наш край, — там Дардан наш на свет появился,

Там Иасий рождён, от которых шёл род наш в веках.

Встань, и радостно ты непреложные наши вещанья

170 Старику передай, — пусть Авзонии земли, Корит

Ищет он. Не даёт вам Юпитер Диктеи пространства!»

Вещий голос богов и виденье меня поразит, —

Видел я не во Сне пред собою и лица Пенатов,

Лик богов я узнал и священных повязок их вид.

175 Вмиг всё тело мое покрывается потом нещадно;

С ложа встав, я ладонями вверх простираю, моля,

С ликованием руки к богам, и вином возливаю

Неразбавленным, над очагом. Лишь обряд сотворя,

Обо всём рассказал по порядку я старцу Анхизу.

180 Вспомнил он о рожденье двойном, о двух предках-царях,

Понял, что древний край называя, он снова ошибся.

Молвит он: «О, мой сын, Илиона судьбою гоним,

Лишь Кассандра одна предсказала превратности хитро, —

Предрекла она нашему роду грядущее, с ним

185 Называла не раз Гесперию и край Италийский.

Кто б поверил тогда, — к берегам Гесперии родным

Путь троянцам? Кого убедили Кассандры там клики?

Указал путь нам Феб, — так последуем вещим словам».

Так промолвил, и все мы, ликуя, отцу подчинились.

190 Вновь отплыть мы спешим, лишь оставив немногих и там,

Паруса распустив, разрезаем вновь килем пучины.

Вышли только суда на просторы морей, и в волнах

Уж не видно земли, — только небо и море едины, —

Над моей головою вдруг синие тучи встают,

195 Тьму, ненастье суля, и вздымаются волны почином;

Ветер, вырвавшись, воды высокие в небо взметнул,

Кораблей разбросав строй, погнал по широкой пучине.

Тучи спрятали день, — тот в кромешной ночи потонул;

Небо, молнии блеск облаков разрывает лавины.

200 Сбившись с курса, блуждаем по волнам вслепую в ночи.

Палинур говорит, — уж ни дня и ни ночи не видно

В тучах на небесах, — что средь волн потерял он пути.

Солнца нету, — три дня мы блуждаем во мгле непроглядной

Столь беззвёздных ночей, — мы по бурному морю летим.

205 На четвёртый день, утром, мы видим, — земля показалась;

Вдалеке встают горы, и к небу вздымается дым.

Паруса спустив тотчас, на вёсла сильней налегаем;

Вспенив море, гребцы рассекли гладь лазурной воды.

Принял берег Строфад нас, когда из пучины я спасся.

210 Острова, что Строфадами греки зовут от беды,

В Ионийском том море лежат. И, с Келено ужасной,

Только Гарпии там обитают с тех пор, как угас

Дом Финея для них, и столы они бросили в страхе.

Нет чудовищ гнусней, чем они, и страшнее для нас

215 Язв, проклятья богов из воды не рождалось Стигийской.

Птицы, бледные ликом, когтистые лапы, как раз

Оскверняют они извержением чрева великим

Пищу всю и столы. Вечно бледны от глада, летят.

Здесь мы в гавань вошли, где пригнала нас буря, — и видим, —

220 Стадо тучных коров на равнине привольно стоят,

Мелкий скот по траве там гуляет, никем не хранимый.

Нападаем, Иова зовём мы, за них восхваля,

С ним великих богов, чтобы приняли долю и гимны.

Стали мы пировать; у залива столы встают в строй, —

225 Нам на ужас, внезапно тут с гор налетает гонимых

Гарпий много, порхающий в воздухе хладном, злой рой.

С шумом с неба напав, покрывают чудовища сходу,

Оскверняя еду изверженьем нечистым, горой.

В углубленье скалы мы, в укрытьи надёжном, поодаль,

230 Где деревьев пугающей тенью полог нависал,

Снова ставим столы, и огонь алтарей жжём походных, —

Вновь с другой стороны, из незримых убежищ слетав,

Стая мерзкая шла; крючковатые когти вцепляя,

Оскверняют вновь пищу. Друзьям я тогда приказал, —

235 Взять оружье и в бой выходить с тем отродьем проклятым.

Мой приказ выполняют они, и украдкой, в траве

Пики острые прячут, мечи и щиты укрывают.

Только стая, изогнутый берег покрыла, слетев,

Громко в гулкую медь затрубил там Мизен и с утёса

240 Подал знак, и друзья в небывалую битву, вспотев,

Пачкунов морских мерзких разили железом морозным.

Самый сильный удар для их пуха не страшен; вредить

Им нельзя, — ввысь уносятся в бегстве поспешном и грозном,

Гнусный след оставляя, добычу сожрать не смогли.

245 Лишь Келено одна на скале там высокой уселась,

Горьких бед прорицатель, такие слова говорит:

«Да, за битых быков и за тёлок, зарезанных в сечу,

Вы готовы тут, Лаомедонта потомки, дать бой,

Гарпий гнать, не повинных ни в чём, не идя нам навстречу?

250 Так внемлите же мне, и запомните всё головой!

Я скажу всё, что Фебу Отец Всемогущий поведал,

Всё, что Феб-Аполлон мне, как фурии молвил с тоской.

Вы в Италию держите путь, — на попутный в надежде

Ветр; в Италию вы доплывёте, и, в гавань войдя,

255 Окружите стеной вы обещанный город не прежде,

Чем обида, что вы нанесли нам; заставит, придя,

Глад жестокий столы пожирать, выгрызая зубами».

Речь окончила, в лес уносилась богиня, смердя.

В жилах спутников кровь леденит этот ужас внезапный;

260 Духом пав, уверяют они, что добиться здесь мир

Нужно уж не мечом, но мольбою и просьбой губами,

Хоть богини они, хоть нечистые птицы, кумир.

Тянет с берега руки Анхиз, призывая к нам слёзно

Милость вечных богов, и почётные жертвы льют жир.

265 «Боги! Нам отвратите беду и отриньте угрозы!

Молим, — нас, благочестия ради, спасите, смягчась!»

И канаты велит отвязать сам причальные грозно.

Нот напряг паруса; по волнам пробегаем, резвясь

Направляем, куда поведут нам путь ветер и кормчий.

270 Появился уже и лесистый Закинф среди нас,

Зам, Дулихий, за ним Неритона крутые утёсы.

Дальше держимся мы скал Итаки, Лаэрта редут,

Проклиная край, где жил Улисс беспощадный, где рос он.

Из тумана Левкаты вершины пред нами встают, —

275 Аполлона там храм, мореходам внушающий трепет.

Мчим, усталые, к ним, в город маленький, ищем приют;

Якоря летят с носа, корму вал у берега треплет.

К суше прочной пристав, мы Иову там жертвы несём,

Возжигаем алтарь; совершая обряд очищенья,

280 На Актийской земле илионские игры начнём.

Как в отчизне, друзья меж собой состязаются; масло

С тел стекает нагих. На душе снова стало, как днём, —

Сзади путь меж врагов и твердыни аргивян остались.

Солнце круг пролетело меж тем, год уходит с полей,

285 Ледяная зима Аквилон ураганом вздымает.

Мощный, выпуклый шит, — от Абанта могучий трофей

На врата в храме вешаю, стих приношенье прославил:

«ПОБЕДИТЕЛЕЙ ВЕШАЛ, ДАНАЙЦЕВ ОРУЖЬЕ, ЭНЕЙ».

Разойтись по скамьях приказал я и снова отчалил;

290 Влагу взрыли гребцы, ударяя все вёслами в лад;

Быстро скрылись из глаз поднебесные горы феаков,

Вдоль Эпира брегов, в Хаонийскую гавань, назад

Направляем, — к твердыне Бутрота теперь подплываем.

Вести странные снова до нашего слуха летят, —

295 Приамид Гелен отнял у греков, владеет градами, —

Скиптр, жену Эакида, владенья он Пирра забрал,

Будто б снова троянскому мужу дана Андромаха.

Весть сразила меня, мне желанием сердце зажгла, —

Повстречаться с ним, вызнать такую Судьбу там, подробно.

300 Брег покинув и флот, я из гавани в город путь взял.

Вот печальный обряд приношений и тризны надгробной,

Там, где ложный течёт Симоент за стеной, к руслу рек

Правит, к Манам воззвав, Андромаха над Гектора гробом;

Возлиянья творит на кургане пустом, где, в свой грех

305 Посвятила она алтаря два, чтобы плакать над ними;

Чуть завидела нас, и узнала троянцев доспех, —

Враз застыл её взгляд, холод тело сковал ей могильный,

Наземь пала без сил, перепугана страхом всерьёз.

Долго молча лежала, потом собрала свои силы:

310 «Правда ль вижу твой лик? И правдивую ль весть ты принёс,

Сын богини? Ты жив? Если ж света благого ты ведал,

Где ж мой Гектор тогда?» Залилась, обливаясь от слёз,

Плачем лес огласив, исступлённой немного полезным,

Мог сказать, — но срывался и мой от волнения глас.

315 «Жив, но вся моя жизнь протекает над гибельной бездной.

Это я, ты сомненья отбрось, не терзайся сейчас.

Что ж изведала ты, потерявшая мужа такого?

Беды лишь, или долю достойную хоть бы на час?

Андромаха ты, Гектора, — как терпишь Пиррово ложе?»

320 Быстро взор опустила, промолвила, слово тряслось:

«Всех счастливей одна лишь Приамова дева, которой

Жертвой пасть по приказу на вражьем кургане пришлось,

У Троянской стены. Никому не досталась в награду;

Победителей ложа коснуться, — над ней не сбылось!

325 Нашу родину взяв, увезли нас по водным преградам;

Ахиллеса сынка спесь, надменность терпела юнца,

В рабстве нянча детей. А когда в Лакедемоне граде

С Гермионою, внучкою Леды, союз заключал,

Дал рабыню свою он Гелену-рабу во владенье.

330 Но, любовью к отнятой невесте горя, набежал

Местью фурий Орест, и врасплох застиг Неоптолема,

На алтарь бездыханным он тело его повергал.

После Смерти его во владенье досталась Гелену

Царства часть; Хаонийскими он эти земли назвал,

335 И Хаонии имя стране, в честь троянца Хаона.

На высотах воздвиг он Пергам, — Илионом мечтал.

Но, какою Судьбою, иль ветром сюда ты заброшен?

Бог привёл тебя к нам, хоть не ведал ты прежде о нас?

Где Асканий, твой сын? Жив ли он? Видит небо, хороший?

340 В Трое был он тебе свет души и ночами не гас.

Не забыл ли ещё о погибшей там матери мальчик?

Будит мужество в нём и старинную доблесть сейчас

Мысль, — Энею он сын, и брат матери, — Гектор?» Печально

Так она говорила и долго рыдала слезой,

345 Их не в силах унять; но у стен городских повстречался

Нам Гелен Приамид, окружённый толпою густой;

Тут узнал он друзей и увёл их к воротам; ликуя,

Произносит бессвязные речи, льёт слёзы рекой.

С ним иду и гляжу на подобие Трои вслепую, —

350 На Пергам малый, Ксанф, ручеёк скудный, названный в том,

Новых Скейских ворот я пороги и створы целую.

Все троянцы ступают так радостно в город потом;

Царь нас всех принимает в палатах обширных. Оттуда,

Средь чертогов творим возлияние Вакха вином,

355 Чаши выше держа золотые и с яствами блюда.

Пролетел день, за ним и другой; легкий ветер к пути

Позовёт нас, и Австр полотно парусов нам надует.

К прорицателю я обратился, и просьба летит:

«Трои сын, о, глашатай богов! Феба волю когда ты

360 Зришь в треножниках, в лаврах кларийских, в движенье светил,

Птиц ты знаешь язык и приметы проворных пернатых.

Все святыни рекли, что мой путь мог удачным мне стать,

Проявляя так волю, все боги меня убеждали,

К Италийской земле плыть, и счастье в чужбине пытать.

365 Эта Гарпия только, Келено; так мерзко промолвить, —

Горе кличет, чтоб чудо и кару мне лишь предсказать, —

Голод гнусный. Скажи лишь, каких же опасностей должно

Избегать мне, и как превозмочь грозовую беду?»

Но сначала Гелен, кем телец по обряду заколот,

370 Молит мир у богов, и повязки жреца обведут

На священном челе, и меня, Феб, порог твой означив,

Сам за руку ведёт, потрясённого богом. В бреду

Сам отверз он уста, вдохновлённые богом, и начал:

«Сын богини! Теперь твёрдо верю, — с тобой по пути

375 Воля высших богов, ибо эту тебе предназначил

Честь бессмертный Отец, — непреложный порядок прочти.

Но из многого я лишь немногое вправе поведать, —

Чтоб измерив моря, в Авзонийскую гавань войти

Безопасней ты мог. Остальное же Парки Гелену

380 Не дают знать; Юнона Сатурния мне запретит.

Знай, — Италию ту, что уж близкою видишь, наверно;

Гавань, вскоре куда ты, в неведенье мыслишь войти,

Долгий путь отделяет от вас и земель тех обширность.

Вёсла гнуть в тринакрийских волнах предназначив в пути,

385 В кораблях пересечь Авзонийского моря равнину,

Гладь подземных озёр, и Цирцеи там остров узреть,

Раньше, чем ты в земле безопасной свой город воздвигнешь.

Знак открою тебе, — пусть в душе твоей будет гореть, —

Где, тревогой томим, у потока реки потаённой,

390 У прибрежных дубов, ты свинью там огромную встреть, —

На земле она будет лежать; тридцать новорождённых

Поросят белых матери белой сосать молоко, —

Место городу там и от бед свой покой обретёшь ты.

Ты не бойся, что грызть столы голод заставит рабов;

395 Путь отыщет судьба, Аполлон бог моленья сподвигнет.

Только ближних земель, италийских восточных брегов,

Тех, в которые бьют валы этого моря, подвинув,

Избегай ты, — там злобные греки живут в городах.

Стены этой земле из Нариции локры воздвигли,

400 С войском там овладел Саллентинской равниной на страх,

Ликтов Идоменей вождь, самой Мелибее поверив;

Филоктет ограждает Петелию в прочных стенах.

После, как корабли остановятся, море измерив,

Возведя алтари, ты у берега будешь молить;

405 Должно волосы скрыть и укутать покровом смиренно,

Меж священных огней чтоб, в честь бога зажжённых, тот лик,

Нам враждебный, не встал пред тобой, не нарушил обряда.

Впредь и ты, и друзья, — сохраняйте обычай вдали,

И у внуков завет этот будет святым пусть укладом.

410 К берегам сицилийским тебя по отплытью примчит

Ветер, — где разойдутся тесниной Пелора громады;

Поверни к земле влево, и по морю влево помчись,

Окружая, — и волн берегись, берег справа высокий!

Материк там обрушился в страшном крушенье, в ночи, —

415 Могут всё изменить бесконечные, долгие сроки!

Две страны разделив, что едиными были сперва,

Провалился провал, и могучими волнами, Роком,

От земли Гесперид брег Сицилии весь оторвав,

И меж пашен и сёл протекает расселиной водной.

420 Справа Сцилла тебя ждет; а слева, — Харибда, — зевав,

Трижды за день она поглощает бурлящие воды;

Море льётся в провалы бездонной утробы, потом

Трижды их извергает назад, звёзды струями мочит.

Сцилла в тьме преогромной пещеры свернулась кольцом,

425 Вынув головы в щель, корабли там влечёт на утёсы.

Сверху, — дева и грудью прекрасной она, и лицом,

Снизу, — тело у ней от чудовищной рыбы, в наростах;

Волчий, вздутый живот, хвост дельфина большой отрастил.

Тебе лучше Пахин обогнуть тринакрийский, и просто

430 Морем дольше идти, от прямого пути отойти,

Чем хоть раз увидать безобразную Сциллу в горбатом

Гроте; в скалах её, оглашаемых воем, найти.

Дальше, — если Гелен прозорлив, и пророку приятно

Верить, — дух Аполлон наполняет, познание, — кровь;

435 Лишь одно, одно только тебе повторю многократно,

Сын богини, о том же напомню и вновь я, и вновь, —

Преклонись наперёд пред божественной силой Юноны,

И молитвы Юноне, обеты и жертвы готовь,

Чтобы владычицы гнев одолеть; и, победой довольный,

440 Плыть в Италию можешь, покинув Тринакрии брег.

В Кумы ты попадёшь, только в край тот прибудешь окольно;

У священных озёр, у Аверна, где рощи набег,

Под скалою найдешь ты пророчицу, что в исступленье

Предвещает Судьбу, на древесных листах пишет те

445 Предсказанья свои; записав все на листьях древесных,

Дева в гроте глухом оставляет, в порядке сложив;

Чередою такою они там лежат бесполезно;

Повернётся лишь дверь на осях, щёлку чуть приоткрыв,

Листья с мест ветерок, отворённой пропущенный дверью,

450 Сдвинет с мест. Но летящие листья не станет ловить,

Ни сложить по местам, ни собрать те вещания дева;

Все уходят ни с чем, проклиная Сивиллы покой.

Время здесь потерять ты не бойся, не жалуйся гневно,

Коль друзья упрекнут, — властно манит дорога домой,

455 Паруса призовёт вновь, наполнит их ветер довольный.

Посети ты пророчицу, слова добейся мольбой, —

Пусть предскажет сама, и уста разомкнёт добровольно,

О народах Италии всех, и о вашей борьбе

Всё расскажет тебе, и укажет победы на войнах,

460 Коль её ты почтишь, — будет путь безопасен тебе.

Только это сейчас бог устами моими откроет.

В путь! Великую Трою делами возвысь до небес!»

Так пророк говорил, нам судьбу открывая по-новой;

Повелел он снести к кораблям золотые дары,

465 Нагрузить серебром флот и костью резною слоновой.

Много медных котлов из Додонии нам подарил,

Также Неоптолема доспех, — ту кольчугу тройную,

Шлем, увенчанный гривой косматой, забрало открыл.

Наилучший Гелен дар Анхизу вручил, — золотую

470 Колесницу с возницею дал и могучих коней;

Нам пополнил гребцов, и мечи роздал спутникам. Тут же,

Кораблям всем поднять паруса повелел сам отец,

Не замешкаться чтоб, как подует попутный нам ветер.

Феба вестник к нему обратился с почтеньем вконец:

475 «Ты, Анхиз славный, был удостоен союза с Венерой!

О тебе пеклись боги, с развалин Пергама спасав

Дважды. Вот, и теперь пред тобою Авзонии берег, —

Можешь к ней повернуть, но придётся поднять паруса, —

Авзонийский край дальше, что вам Аполлон обещает!

480 В путь, счастливый отец, сына ты и любовь, и краса!

Долгой речью зачем я мешаю крепчающим Австрам?»

Андромаха несёт, опечалясь отъездом опять,

Плащ фригийский Асканию между других одеяний,

Тканых пряжей златой, и, от мужа не смея отстать,

485 Осыпает она нас дарами же ткацкого стана:

«Мальчик! Плащ Андромахи, что может такое соткать,

В память Гектора, — руки мои тебе напоминает,

Став залогом любви, тот последний подарок родных.

В тебе вижу одном только образ я Астианакса, —

490 Те ж глаза, то ж лицо, те же руки и кудри твои!

И годами тебе он сейчас сам ровесником был бы».

Со слезами в глазах, уходя, обратился я к ним:

«Будьте счастливы, други! Вам доля уже совершилась;

Нас бросает Судьба, нам невзгоды неся и печаль.

495 Вы покой обрели; ни морей бороздить не должны вы,

Авзонийских не ждать берегов, убегающих вдаль.

Зрите вы пред собою подобие Ксанфа и Трою,

Возведённую вашей рукой здесь, — при лучших, видать,

Предзнамениях, — с греками ей не встречаться, построив.

500 Если Тибра и нив, прилегающих к Тибру, дойду

Я, и стены узрю, что даны будут нашему роду, —

В град Эпирский, и тот, Гесперийский, народы придут, —

Искони нам близки, ибо предок Дардан им обоим;

Ведь судьба их одна, — в дух единый Троаду сведут, —

505 Слиты будут навек, — пусть о том не забудут потомки!»

Вновь выходим мы в море, плывём близ Керавнии скал, —

Путь в Италию здесь, средь зыбей здесь короче дорога.

Солнце село меж тем, и на горы уж сумрак упал.

Улеглись у воды мы на суше желанной, под сенью,

510 Сторожей выбрав жребием; ложа песчаного вал

Нас покоит, и Сон освежает усталые члены.

Ночь ведущие Оры кругов не прошли полпути, —

Палинур уже встал, незнакомый с покоем и ленью;

Чутко воздуха ток и движение ветров живых,

515 Бег светил наблюдает; в задумчивом небе блистают

И Трионы двойные, Арктур и Гиады средь них,

Орион там, с мечом золотым, — молча всех озирает.

И, увидев, что всё неизменно на небе, без бед,

Подаёт с кормы звучный сигнал; и мы лагерь снимаем,

520 Вновь в дорогу летим, — паруса дают крыльями бег.

Заалела Аврора, сгоняя светила лучами.

Увидали вдали очертанья холмов, низкий брег.

У Италии мы. «Вот Италия!» — крикнул Ахат мой;

Брег Италии близкий приветствует радостный клич.

525 Сам родитель Анхиз наполняет великую чашу

До краёв вином чистым, богам призывает возлить;

На высокой корме встав, богам возливает сам, первый:

«Боги, бурь быстрокрылых владыки, морей и земли!

Легкий дайте нам путь и пошлите попутный нам ветер!»

530 Ветр желанный подул, гавань близкая бухтой манит,

На вершине холма показался большой храм Минервы.

Паруса сняли все, к берегам повернув корабли.

Берег выгнут дугой, омывался волнами с востока,

Скал преграду прибой там солёною пеной кропит,

535 И утёсов гряда, что, стене башненосной подобна,

Скрыла бухту собой; храм сбежал от прибрежия ввысь.

Первый знак появился, — вдали, на равнине удобной,

На траве белоснежных четыре коня там паслись.

Мнит Анхиз: «Нам войну, о, приветливый край, ты приносишь, —

540 Грозны кони в бою, — для войны эти кони росли!

Только в том, что порой, запряжённые вместе в повозку,

Покорившись узде, и ярмо скакуны понесли,

Есть надежда на мир». Мы Палладе, в доспехах тех звонких,

Первой радостных принявшей странных, мольбы вознесли,

545 Главы пред алтарём под покров преклонили фригийский,

И, первейший Гелена завет помня, мы принесли

Жертвы, что повелел, по обряду Юноне Аргивской.

Медлить времени нет, и, моленья окончив, тотчас

Реи мы повернули, несущие груз парусины;

550 Подозрительный край, греков родина там пронеслась.

Вот Тарент над заливом вдали показался зелёным;

Коль преданье не лжёт, — Геркулесом основан как раз,

Храм Лациний за ним, Скилакей и твердыни Кавлона;

Вот из волн Тринакрийская Этна являет оскал,

555 Громкий рокот зыбей, об утёсы бьют с силой огромной,

К нам донёсся, и рёв, отражён от прибрежных там скал.

Воды пенятся, донный песок подымают клубами.

Молвит папа Анхиз: «То Харибда! Как нам предсказал

Справедливо Гелен, — и утёсы, и страшные камни.

560 О, спасайся скорей, равномернее вёсла вздымай».

Выполняют приказ; наш корабль повернулся бортами

Влево, берега прочь, Палинуром направлен весьма;

Вслед на всех парусах и на вёслах весь флот переходит.

Вздыбив, нас до небес поднимает пучина сама;

565 Схлынув, вал опустил глубоко, аж до Ман преисподней.

Трижды стоны утёсов меж скал раздались в пустоте,

Трижды пена, взлетев, орошала светила свободно;

Солнце скрылось меж тем, и нас ветер покинул, слетев.

Заплутав, к берегам мы циклопов плывём незаметно.

570 В бухте той не тревожат и ветры, грозой налетев,

Громыхает над ней, словно рушится, грозная Этна, —

То до неба вдруг тёмную тучу извергнет жерлом, —

Дым в ней, чёрный как смоль, перемешан он с пеплом белесым,

Языками огня и светила оближет потом,

575 Из утробы гора изрыгает огромные скалы,

С силой мечет их ввысь, то, из недр, в ней бурлящих ключом,

С гулким рёвом наверх изливает расплавленный камень.

Энцелада спалённое молнией тело лежит, —

Так преданья гласят, — и придавлено Этны громадой, —

580 Сквозь разрывы горы выдыхает огонь и дрожит;

Если ж он, утомлён, с боку на бок опять повернётся, —

Вся Тринакрия вздрогнет, на небо же дым набежит.

Мы терпели всю ночь, как ужасное зрелище бьётся;

Скрывшись в лес, не умея от грозного шума помочь.

585 Ни в Эфире разлитым сияньем, огнём даже звёздным,

Не был мир озарён, но скрывала ненастная ночь

Небо с глаз, и Луну застилала лишь облаком плотным.

Новый день занялся, и, поднявшись с востока, тут прочь

Ночи влажную тень прогнала с небосвода Аврора.

590 Тут из чащи лесной незнакомец престранный, без сил,

Появился, — худой, изможденный, и в рубище потном,

Шёл вперед и с мольбою протягивал руки, молил;

Видим, — весь он в грязи и лицо обросло бородою,

Сшит колючками плащ, — но узнать можно, — грек выходил,

595 Верно, с тех, что пришли из отчизны когда-то под Трою.

Тут вдали увидал он дарданское платье на нас,

И троянцев доспехи узнал вдруг, и замер, расстроен,

Но, помедливши миг, он быстрей подбежал к нам. Тотчас

С плачем стал нас молить: «О, светилами вас заклинаю,

600 Властью божьей и светом небес, оживляет что нас,

О, троянцы, возьмите меня, увезите, не знаю,

Хоть куда! Я молю! Средь данайцев я был старшина,

Пусть войной, — признаюсь, — на Пенатов пошёл я троянских.

Коль поныне обида за наше злодейство сильна,

605 В волны бросьте меня, потопите в глубокой пучине, —

Пусть умру я, — от рук человека и Смерть не страшна».

И колени склонил он, и, в наши колени уткнувшись,

Долго ждал. Рассказать, — происходит от крови какой,

Кто он, — просим его, и какая тревожит Фортуна.

610 Протянул Анхиз юноше руку немедля, собой

Ободрил ему душу родитель, и дружбой попутно.

О себе, наконец, нам поведал, отбросив страх свой:

«На Итаке рождён я, Улисса несчастного спутник.

Имя, — Ахеменид; Адамаст, небогатый отец, —

615 Мне бы долю его! Но меня он под Трою попутал.

Други, в страхе спеша злой покинуть порог, наконец,

Здесь меня позабыли, в пещере огромной Циклопа.

Тёмен очень, высок, и запёкшейся кровью дворец

Залит тех, кто в ней сожран. Хозяин же ростом огромный;

620 Боги, Землю избавьте скорее от этих людей!

Вид ужасен для всех, к человеческой речи он злобный,

Кровью, плотью людей тот Циклоп насыщался везде.

Видел сам, как двоих наших спутников сразу забрал он,

Взяв огромной рукой, развалившись в пещере, на дне;

625 Кровью брызнувшей грот окропив, он тела их о скалы

Раздробил, и жевал, истекавшие жижей одной

Члены; тёплая плоть под зубами его трепетала.

Не замедлила месть от Улисса; застигнут бедой,

Итакиец остался себе верным в деле суровом.

630 Только сытый злодей, усыплённый, поник головой

От хмельного вина, и в пещере разлёгся, огромный,

Вперемешку с вином, куски мяса во Сне изрыгав,

Мы, великим богам помолясь, и по жребию ровно,

Что кому совершать, на него сразу вместе напав,

635 Острой палкой проткнули страшиле огромное око,

Что одно лишь скрывалось под страшным челом, засверкав,

То ль аргосцев щиту, то ли светочу Феба подобно.

Рады были тому, — отомстили за тени друзей…

Но, бегите скорее, несчастные, с берега; срочно

640 Разрубите причальный канат! Хоть без глаз он, злодей,

Полифем тот великий, в пещере овец всех проверит,

Скот шерстистый доит, — но таких же огромных людей

Сто циклопов других населяют изогнутый берег

По высоким горам, несказанно ужасные, тут.

645 Трижды лунных рогов свет заполнил пространство, отмерив

Срок поры, как в лесах, по заброшенным норам я жду,

Жизнь влачу, наблюдая со скал лишь циклопов огромных;

Трепещу, услыхав только шум их шагов или голос дадут.

Тверд, как галька, кизил, и оливки, — такой пищей скромной

650 Ветви мне подают, и питают коренья травы.

Часто я озирал окоём, но впервые, сегодня

Кораблей здесь увидел причал. Предаюсь вам, увы!

Что б ни ждало меня, — лишь чудовищ глаза б не встречали!

Лучше вашей рукою лишиться уж мне головы».

655 Лишь промолвил он так, — на вершине горы увидали

Самого пастуха Полифема. Громадой большой

Еле брёл средь овец, направляясь на берег, печальный,

Глаз лишённый Циклоп, безобразный, чудовищно злой,

Ствол сосновый держал, им, как посохом, щупал дорогу.

660 Вслед, — отара овец, что отрадою были одной,

Утешеньем в беде для него, для безбожника, многим;

Он спустился к воде, и глубокого места доплыл,

Стал текущую кровь омывать он с пронзённого ока,

После в бухту вошёл, скрежетал он зубами, вопил,

665 И глубокие воды колен у него не достали.

Мы ж, молящего взяв с собой, как он того заслужил,

В страхе кинулись прочь, перерезавши молча причалы,

Моря гладь размели, налегая на вёсла дружней.

Все ж услышал гигант, и на звук голосов побежал он,

670 Но, поняв, что до нас дотянуться рукой не сумев,

Кораблей не настичь, Ионийской волной улетевших,

Громкий поднял он крик, от которого море зыбей,

Берега Италийской земли содрогнулись в смятенье,

И гудением Этны пещеры отзвались глухим.

675 Тут на зов из лесов, с гор окрестных сбежалось их племя, —

Злых циклопов, и берег залива заполнен был им;

Видим, — встали толпою сыны преужасные Этны,

Зрят свирепо на нас, все бессильною злобой полны,

Как один, — до небес. Так стоят, вознеся свои ветви,

680 Кроны пышные к небу в лесах громовержца дубы,

Кипарисы так в рощах Дианы стоят среди лета.

Страх жестокий велит поскорей убежать от Судьбы,

Мчать на всех парусах тут, попутному ветру покорно.

Ни к Харибде, ни к Сцилле, — сказать нам Гелен не забыл, —

685 Путь не смейте держать, — та и эта дорога проворно

К Смерти водит. И мы порешили, — вернуть паруса.

Тут, на счастье, подул от проливов тех узких Пелора

Нам попутный Борей. Близ Пантагии, устьем средь скал

Мы прошли. Вот и низменный Тапс над Мегарским заливом, —

690 Вспять плывя по дороге скитаний своих, называл

Местность Ахеменид, — был злосчастного спутник Улисса.

Где Племирия мысу в Сикании волны нырнуть,

Остров против лежит, что Ортигией издавна кличут.

Мнят, — Алфея поток из Элиды таинственный путь

695 Под глубоким, морским проложив дном, сюда носит воды;

Аретуза, с волной сицилийской в твоём устье, суть.

Местных чтивший богов, как приказано было, прошёл я

Мимо тучных земель; затопляет их часто Гелор;

И Пахин огибаю, к утесам и к скалам природным

700 Ближе шёл; показались вдали Камерина, какой

Недвижимой велит Судьба быть, и долины Гелоя;

Гелу, имя своё от реки получила большой;

Видим дальше крутой Акрагас, обнесённый стеною

Мощной; он благородными славен конями бывал.

705 С ветром кинув попутным тебя, Селинус пальмоносный,

Через мели проплыл, меж подводных Лилибея скал,

И безрадостный берег, Дрепанский залив меня прятал.

После стольких трудов, после бурь, меня гнавших в морях,

Утешенье в трудах мне, — Анхиза-отца я утратил, —

710 Во всех бедах моих на усталого сына глядел

Лучший папа, опасностей всех избежавший напрасно!

Прорицатель Гелен, — хотя много невзгод предсмотрел, —

Горя этого мне не предрёк, ни Келено не знала.

То, — последняя скорбь, и далёких скитаний предел;

715 Плыл оттуда, когда меня к вам наши боги пригнали».

Так родитель Эней средь ему лишь внимавших гостей,

О скитаньях рассказ вёл, о Судьбах, что боги послали.

Наконец он умолк, — всем внимавшим хватило вестей.

Книга четвертая

Царица Дидо, сжигаемая огнём любви к Энею, вспоминает своего погибшего мужа Сихея, обращается за советом к сестре Анне, рассказывая, что её терзают сновидения. Дидо даёт клятву не вступать в новый брак, но чувства её пробуждаются с появлением Энея, хотя она устрашается мести Ман, и богов преисподней Эреба.

Анна советует Дидо вернуться к жизни, она и так уже отвергла многих женихов Тира и Ливии, и самого могущественного царя Африки Ярбу, и напоминает Дидо, что она поселилась, и строит свой город во вражеском окружении, да и город её брата, Тир, готов пойти на неё войной. Анна считает, — корабли Энея пришли к ним по воле богини Юноны. Сёстры идут в храм, молятся богам, прежде всего богу Лиэю. Огонь любви жжёт Дидо с новой силой, она просит Энея вновь и вновь рассказывать о его похождениях, побросав все дела.

Богиня Юнона обращается к Венере, матери Энея, укоряет её, — они победили слабую женщину; предлагает заключить между ними брак. Венера, поняв, что мать опасается прихода Энея в Италию, ссылается, — Юпитер не согласится на слияние этих двух народов и предлагает Юноне самой устроить брак Дидо и Энея. Юнона решает устроить свидание Энея и Дидо на охоте, спрятав их в гроте во время грозы, Венера не спорит с матерью. Эней выходит с Дидо на пышную царскую охоту, но налетает гроза, посланная Юноной, Эней с Дидо укрываются в гроте, остальные разбегаются в поисках крова. Молва, рождённая Землёй вслед за титанами Кеем и Энцеладом, женит Энея и Дидо.

Отвергнутый царицей Дидо царь Ярба, сын Аммона и нимфы, молит Юпитера не допустить этого брака; Юпитер посылает бога Меркурия в Карфаген, напомнить Энею, о его долге плыть в Италию. Гермес летит к Энею мимо держащего небо Атланта, передаёт Энею приказ Юпитера, напоминая, что сыну Энея Асканию суждено стать предком тысячелетней империи, которой покорится весь мир. Смятенный Эней тайно призывает к себе Мнесфея, Сергеста и Клоанта и приказывает флоту готовиться к отплытию.

Молва доносит до царицы Дидо приготовления Энея к бегству, Дидо призывает Энея, укоряет его, прося задержаться хоть ненадолго, защитить её страну от Пигмалиона и Ярбы, и просит оставить ей ребёнка наследника. Эней, покорный воле Юпитера, отказывается, обещает всегда помнить Элиссу (Дидо), но оракул ведёт его только в Италию, и вестник Юпитера приказывает ему немедленно отплыть. Дидо, отчаявшись, ругает Энея, называя его вероломным кавказцем, вскормленным тигрицей в горах Гиркана, и проклинает, грозя покончить с собой.

Троянцы быстро собирают корабли в дальний путь, царица Дидо жестоко страдает, зовёт Смерть. Она хочет собрать огромный погребальный костёр, чтобы сжечь на нём и подарки, и саму память об Энее. Её посещают различные видения, она просит Анну умолить Энея остаться, просит помочь ей обратиться к жрице массилиянке, что живёт на краю Эфиопии, в Гесперии, возле Атланта, которая может заклясть от любви, просит Анну помочь сложить погребальный костёр. Дидо мечется, Эней же уже готов к отплытию, ему является Сон в образе Меркурия и приказывает немедленно отплывать. Эней просыпается и приказывает рубить канаты кораблям. С утренней Зарёй корабли пускаются в море.

Царица Дидо видит отплывающий флот, вспоминает козни любви, призывает сестру Анну, восходит на костёр и убивает себя мечом. Костёр разгорается, пожар распространяется по всему Карфагену. Анна прибегает, видит умирающую сестру, горящий костёр и предаётся скорби. Царица Дидо умирает на разгорающемся костре.

Уязвляет забота царицу, сжигая, и злая

Рана; тайный огонь, разливаясь по жилам, сожжёт.

Мужа доблесть она вспоминает и громкую славу

Рода древнего; лик и слова в сердце врезались, — вот,

5 Благодатный покой озабоченность вмиг прогоняет.

Утром, лишь земля пламенем Феба осветится, прочь

Только влажную тень с небосвода Аврора снимает, —

Тут подруге, сестре своей верной, царица сквозь пыл

Говорит так: «О, Анна, меня сновиденья терзают!

10 Необычный вчера гость нежданно к нам в город приплыл!

Как прекрасен лицом он, как сердцем могуч и отважен!

Верю, верю не зря, — бог бессмертный от крови родил;

Тех, кто низок душой, обличает нам трусость. Его же

Гнала грозная Участь, он страшные битвы прошёл…

15 Если б я не решила в душе неизменно и важно, —

В брак ни с кем не вступать, — ненавистны мне стали с тех пор

Ложе брачное, факелы страсти, и сердца крушенье;

Лишена любви первой, похищенной в смертный костёр, —

Верно, этому лишь уступить я могла б искушенью.

20 Признаюсь тебе, Анна, — Сихей когда горько погиб,

Запятнал всех Пенатов убийством мой брат совершенно;

Лишь пришелец один мою шаткую душу склонил,

Пробудил мои чувства! Огонь я узнала счастливый!

Для меня пусть земля разверзает утробы могил,

25 Всемогущий Отец свергнет молнией к бледным, пугливым,

В преисподней Эреба теням, в их глубокую ночь,

Чем тебя оскорблю и нарушу закон твой, Стыдливость!

Тот любовь мою взял, сочетался кто первым со мной, —

Сохранит пусть её он, и ею владеет за гробом!»

30 Молвив, грудь оросила она закипевшей слезой.

Анна молвит в ответ: «О, сестра, ты мне света дороже!

Одиноко, что ж, молодость всю проведешь ты с тоской, —

Ни любимых детей, ни Венеры даров не откроешь?

Погребённых душ Маны, мнишь, помнят за гробом о том?

35 Пусть никто не склонил тебя прежде, скорбевшую, к браку

В Тире нашем и в Ливии; Ярбу презрела рукой,

Также прочих вождей всех, триумфами Африки славных;

И с желанной любовью бороться продолжишь теперь?

Иль забыла совсем, на каких ты полях поселялась?

40 Гетулийцев стоят города там, упорных в борьбе,

Нумидийцев народ необузданный, страшные Сирты,

На краю пустынь жаждущих бродят баркейцы, поверь…

Говорить о войне что, готовит которую Тир нам?

Иль о том, чем твой брат нам грозит, разозлён, словно пёс?

45 Мнится мне, с изволенья Юноны, богини-царицы,

Корабли беглецов илионских к нам ветер принёс.

О, великий создашь Илион город, славное царство,

С мужем этим! Коль силой троянцев пуниец прирос, —

Дел невиданных славой оружье должно увенчаться!

50 Снисхожденья моли у богов, и, коль примут они

Жертвы, — потчуй гостей, для задержки предлог измышляя, —

В море бури шумят, Орион дожденосный штормит,

Расшатались суда, и для плаванья время опасно».

Речь такая любовь разжигает и душу манит;

55 Разрешив стыда узы, надеждой и ум соблазняя,

Сёстры к храму идут, к алтарям припадают, и мир

Молят, в жертву трёх ярок отборных заклав по обряду, —

И Церере, и Фебу, Лиэю-отцу, чей кумир;

Прежде всех же, — Юноне, что брак меж людьми освящает.

60 Ручкой Дидо подъемлет с мольбою прекрасный кратир,

Меж рогов белоснежных телиц возлиянье свершает,

Иль к обильным спешит алтарям, — пред богами предстать,

Что ни день, обновляет дары, жадно лишь созерцает

Грудь отверстую жертв, по приметам стараясь гадать.

65 Ум пророков слепой! Что безумной от этого пользы

В храмах, в пылких мольбах? Продолжает огонь бушевать

В жилах нежных; сокрытая рана в груди всё исколет.

Жжёт и Дидо огонь, исступлённая бродит совсем

Градом, словно как дикая серна стрелой укололась;

70 В рощах Критских пастух, за беспечной гоняясь, за ней,

Ранил издали серну и в ране железо оставил,

Сам не зная о том; по лесам и ущельям Диктей

Мчится серна, неся роковую тростинку устало.

То Энея вдоль стен она водит, чтоб видел вокруг

75 Град отстроенный он, и сидонцев богатства немалы.

Лишь начнёт говорить, — и всех слов прерывается звук…

На закате гостей вдруг на пир созывает роскошный,

Просит, бедная, вновь рассказать Илиона недуг;

Повесть слушает всю со вниманьем жадным, неложным.

80 Когда гости уйдут все и в небе померкнет Заря, —

Месяц, звёзды ко Сну призывают, склонясь осторожно;

Обнимает то ложе, с которого встал он, — горя,

И тоскует одна, неразлучная с ним и в разлуке.

То к себе на колени сажает Аскания, зря, —

85 Облегчит с отцом сходство любви несказанные муки.

Вовсе юноши бросили все упражненья с оружьем, забыв;

Башен начатых, гавани больше не строят их руки,

Не готовят к войне стен, — работы, повсюду застыв,

Побросали, и крепость стоит, выраставшая прежде.

90 Вдруг Иова супруга узнала, что мучит, схватив

Бессердечно болезнь, не преграда безумным надеждам, —

Обратилась к Венере Сатурния с речью такой:

«Да, немалую вы и добычу, и славу стяжали, конечно, —

Ты, крылатый твой сын; и могущество пары богов

95 Победило коварно одну слабой женщины волю!

Мне известно давно, что страшишься ты стен и оков,

Опасенья тебе Карфаген наш внушает высокий.

Где предел? И куда наши распри такие ведут?

Может, лучше нам мир заключить, скрепить браком позволив?

100 Ты достигла всего, устремлялась душой к чему тут, —

Жаркий пламень любви кровь безумную Дидо сжигает.

Будем вместе царить, и народы там силы сольют,

Ровно власть разделив; муж-фригиец пускай покоряет,

А тирийка в приданое царство пусть вам принесёт».

105 Но плутовка, поняв, что мамаша душой покривляет,

Не в Италии чтоб, а в Ливийском краю пусть встаёт

Царство, молвит в ответ: «Неужели найдется безумец,

Кто решил бы с тобой враждовать, и с отказом придёт?

Лишь Фортуна была б благосклонна к тому, что разумно!

110 Сомневаюсь я в том, согласятся ль Юпитер, Судьба,

Чтобы город один у троянцев, тирийцев встал шумный;

Два народа сливать, ведь союз заключает труба!

Ты, — жена, ты к нему подступиться лишь вправе украдкой, —

Ты начни, за тобой я». Сказала тут Юно, груба:

115 «То забота моя. Но послушай, поведаю ясно,

Как нам лучше свершить то, свершиться чему предстоит.

Собираются Дидо, Эней вместе с нею, несчастной,

Поохотиться в лес завтра, только Титан заблестит

Над землёю, и ночи покров весь растопит лучами.

120 Тучу, нёсшую град, разолью я над ними, чуть лишь

Строй рассыплется конный и рощу обнимет облавой;

Град обрушу на них, и всё небо громами встряхну.

Разбегутся все врозь, затерявшись во тьме непроглядной;

И Дидона, и вождь из троянцев в пещеру одну

125 Попадут, укрываясь. Твоё если твёрдо желанье,

За услугу твою, я отдам её в жёны тому,

Там свершится их брак». Киферея же, в спор не вступая,

Согласилась, смеясь над уловкой коварной её.

Тут Аврора взошла, Океана поток покидая,

130 Из ворот с лучом первым отборный отряд в путь идёт,

И тенёта у всех, и с блестящими жалами пики,

Массилийцы верхами, и чуткая свора орёт.

На пороге покоев замедлила шаг свой царица;

Знать пунийская ждёт; в золотой сбруе, убран весьма,

135 Конь арабский грызёт удила, пена с губ течёт дико.

В окруженье толпы вот выходит царица сама, —

Плащ сидонский на ней с расписною каймой; за плечами

Лук, колчан золотой, в волосах золотая кайма,

Край пурпурного платья застежкой златою подхвачен.

140 Вслед фригийские воины, — Юлий ликует средь них;

Впереди всех Эней, замыкая отрядов собранье,

Скачет, спутников всех красотою лица тут затмив,

Словно бог Аполлон, когда он, покидая холодный

Край Ликийский и Ксанф, возвращается в Делос, и нимф

145 Хороводы ведёт, окружая алтарь благородный,

Из дриопов, критян, агатирсов с раскрашенным лбом;

Бог по Кинфским хребтам пробегает; кудрей его волны

Лавр листвой увенчал, золотая повязка на том;

За плечами звон стрел… И, подобной же силы исполнен,

150 Шёл Эней, несказанной сияло лицо красотой.

Только в дебрях лесных на горах появились колонны, —

Мчались дикие козы, подпрыгнув, с высокой скалы,

По хребту вниз; с другой стороны, по открытым полянам,

Пыль вздымая, стада побежали оленей шальных,

155 В страхе сбившись тесней, чтобы горы родные покинуть.

И верхом на лихом скакуне мчит Асканий, малыш

Впереди, то одних, то других обгоняя, с молитвой

Страстной, чтоб повстречался средь смирных животных сейчас

С пенной пастью вдруг вепрь, или лев с мрачных гор появился.

160 Громкий рокот меж тем потемневшее небо потряс, —

Туча чёрная виснет, чреватая бурей и градом.

Вся тирийская свита, младые троянцы, как раз

Внук Венеры, Дардана же правнук, помчались отрядом,

В поле, крова ища. Побежали ручьи в буерак.

165 В тёмном гроте вдвоём сразу Дидо, троянский вождь рядом

Скрылись. Тотчас Земля и Юнона, вершащая брак,

Подают знак, — огнями Эфир, соучастник союза,

Вспыхнул, воплями нимф огласились и горы с утра.

Но причиною бед, первым к гибели шагом, обузой

170 Стал тот день. И об имени добром забыв, о молве,

О любви тайной Дидо не хочет уж больше и думать, —

Свой союз зовёт браком, лишь словом вину одолев.

Тут Молва понеслась меж ливийцев из города в город.

Зла проворней Молвы не найти в этом свете, — как лев,

175 Крепнет быстро она, набирает и силы в просторе,

Жмётся робко сперва, вырастает до неба, как дым,

След кладёт по земле, голова в тучах прячется скоро.

Мать-Земля, на богов разгневавшись, за Кеем своим,

Энцеладом, Молву, как преданья гласят, породила,

180 Быстротой ног её наделив, и крылом пребольшим.

Сколько перьев на ней, на огромной, чудовищной, дикой,

Столько ж глаз из-под них неусыпно глядят, и ушей

Столько чутких у ней, языков же, и ртов говорливых.

С шумом мчится Молва меж землею и небом, в ночей

185 Мраке, сладостный Сон никогда её век не смежает;

Днём, как стражник, на кровле высокой сидит, ждёт вестей,

Иль на башне она, городов больших люд устрашает,

Алчет кривды и лжи, но и вестница правды подчас.

Кривотолки в те дни средь народов она рассыпает,

190 Рьяно быль наравне с небылицею всем расточав:

«Будто прибыл Эней, урождённый от крови троянской,

Принят Дидо он славно, и, ложа её пожелав,

Зиму долгую нынче проводят в распутстве и пьянстве,

Позабыв свои царства под страсти постыдным дождём».

195 Людям вложит в уста гнусно речи богиня, развратна

Повсеместно, и к Ярбе-царю путь направив, зажжёт

Вестью душу ему, распаляет и гнев беспредельный.

Царь в стране гарамантов Аммоном и нимфой рождён,

Сто святилищ Иову огромных поставил отдельных,

200 Сто воздвиг алтарей и огонь негасимый возжёг,

К ним приставил и стражу бессменную; кровью от жертвы

Почву вкруг утучнил, и цветами украсил порог.

Царь в смятенье души, оскорбляем Молвою, отвержен,

К алтарям припадая, пред ликом великих богов

205 Руки вздев до Иова, молил горячо громовержца:

«Всемогущий Юпитер, тебе возлияния мавр

Сотворяет Ленея напитком, пируя вседневно.

Видишь ты? Зря ли молний твоих мы страшимся, как встарь?

Иль вслепую огни рассверкались по небу, пугая