Бесплатный фрагмент - Электрожурнал «Запрещено для детей»

Запрещено для детей №6

Коллектив редакторов журнала отказывается от всякой ответственности. Данный журнал не является журналом, просто набор копипаста. Вся ответственность и права за текст, иллюстрации, звук и прочее лежит и принадлежат их авторам.
Литературный журнал Запрещено для детей. Запрещено для детей 18+
Публикуется только в электронном виде. Тираж 1 экз.

forbiddenforchildren.com

facebook.com/groups/forbiddenforchildren

facebook.com/forbiddenforchildren

vk.com/forbiddenforchildren

wattpad.com/user/forbforchi

В этом номере читайте:

Проза:

— ©Иван Чернышов (https://vk.com/grey_lenses). Повесть ИНН.

— ©Марат Файзуллин (https://vk.com/mgfaizullin). Повесть Франшиза.

Критика:

— ©Денис Безносов

(https://www.facebook.com/denis.beznosov).

Манифест Архитектурной прозы.

Философия:

— д.ф. н. А.Л.Субботин (https://iphras.ru/page15769637.htm). Анализ отношений в треугольнике — художник, критик, публика.

Иван Чернышов. ИНН. Повесть

Вязкость — оригинальное название повести.

«Вязкость мышления проявляется

бедностью представлений и идей, застреванием мыслей в сознании, замедленностью и обстоятельностью ассоциативного процесса, неспособностью при анализе явлений выделить существенное и несущественное».

Большой медицинский словарь

5190 1028

Степан, его звали Степан, это имя казалось ему диким, каким-то причудливым оно ему казалось. «Степан, степь — Степан», — думал он, разглядывая свои загоревшие руки до локтя, даже чуть выше, дотуда были загоревшие, где футболка заканчивается, а дальше белая, какая-то нагло-белая кожа идёт. Степан, степной, нет, всё-таки сейчас своих детей Степанами не называют. Степан — Степашка, куколка-зайчик, за которую баба пискляво говорит. Нет, своё имя ему не нравилось. А кому-то нравится своё имя? Нравится своё имя миллионам Александров-Алексеев, этим полчищам Лёш-Саш-Наташ, которые то да потому, да на каждом шагу? «А выход есть один, и даже простой, — решил Степан, скатав назад рукава футболки. — Не рожать детей, да и все. Ни называть не придётся, ни кормить потом».

— Я тебя не отпущу, — мать говорит.

— Почему?

— Я боюсь за тебя.

— А Сашу вы отпустили. Вы Саше все разрешали, он потому такой и вырос. Не как я.

Саше было можно все. Обычно-то все позволяют младшему, но у них было наоборот. Может, из-за того случая. Но после того случая, если бы они боялись, они бы Сашу заперли на всю жизнь, значит, они не боятся, есть другая причина, Степан был похож на отца, очень похож на отца, а Саша был похож сам на себя, на принцессу на горошине, на принца из Шрека, на Николая Баскова, только брюнета, у него все ладилось, потому что он чувствовал опору, чувствовал, что его всегда поддержат и потому он всегда со всеми сходился хорошо. Степан ненавидел его, но в то же время не мог не испытывать к нему какой-то виноватой благодарности.

— Кто это сделал?

— (С гордостью) Это мой брат! Мой брат! Вот он у меня какой. Не как я.

Я пойду, мне нужно прогуляться. Куда ты собрался по дождю. Я собрался, я уже обулся. Я схожу до магазина и куплю бутылку колы. Вот уж чего придумал. Иди лучше квасу купи. Бабушке квасу купи, она хочет. Я не хочу, я квас не пью. Хорошее слово «квас», к губам липнет, квас, квас, как оксолиновая мазь, которую Степану в детстве в нос засовывали зимой, но она в носу плохо держалась и стекала на губы, квас, а в третьем классе жирный ублюдок из параллельного класса, совершенно неадекватный, Степана уронил с горки во время войнушки, и Степану снег в ноздри забился, он даже и придумать потом не успел, как этому жирному ублюдку подгадить, слишком скоро его перевели в другую школу, но брату говорить нельзя, мы с братом — сообщники, но брату нельзя говорить, брату говорить нельзя. Степан идёт, а куртка у него старая-старая, он сердится, что куртка старая, и с вешалки-то её снял со старой в гардеробе, с деревянной, а куртка старая, но не грязная — Степан однажды видел, как какого-то алкаша в магазин не пустили, потому что у него была куртка грязная, куда вы прёте, чего-о-о? Куда прёте. Мужчина-а. А-а-а-а. Я говорю: «Убирайтесь вон». «Убирайтесь вон» по-немецки будет «Raus». Степан учил в школе немецкий. Всего четыре буквы: Raus, убирайтесь вон.

Степан подошёл к перекрёстку, а раньше-то здесь было кольцо, как бы кольцо такое, а в середине трава, а наверху большой рекламный щит, и троллейбусы там на конечную выстраивались, город уже здесь заканчивался, дальше поля вообще были, туда с собаками гулять ходили раньше, а теперь там районы понастроили, и Степан ещё вспомнил, как он на этом же перекрёстке первого января стоял — он встречал Новый год со жгучим чувством тревоги, которая изжогой покрывала его мысли, как если он съест домашней картошки фри на дешёвом масле, ему было больно, что Новый год не принесёт ему ничего нового, потому что раньше ведь не приносил, и с чего бы теперь чему-то меняться — но когда он стоял на этом самом месте у светофора на перекрёстке первого января, он радовался, что на улицах так пусто, а потом зашёл в магазин, а у них, как в том анекдоте, все продукты прошлогодние. Мельком обрывок разговора двух тёток услышал: «А я могу себе позволить съездить отдохнуть за две с половиной тыщщи» и подумал: «Куда это ты за две с половиной тыщщи собралась?», а потом догадался — это она не в рублях считала. «Настолько эти расчёты далеки от меня, — подумал Степан. — Сейчас доллар-то вон как подскочил», и Степану колы расхотелось.

5190 1066

Степан заметил, что в уголке рта у него собирается слюна, и он её вытер тыльной стороной ладони. Голова пустая и тяжёлая, вот так, одновременно. Какой это несправедливый контраст, когда тебя в собственном доме ставят ниже всех, при этом раболепно превознося всякого постороннего. Нет, нельзя в такой обстановке жить, если ты хуже соседа снизу, которого нельзя тревожить — в том смысле, что нельзя разговаривать в обычном тоне, а нужно тихонечко, как бы сосед не услышал, и в то же самое время, когда соседи сверху врубают песни или телевизор так, что каждое слово слышно, или когда они гогочут, или когда сверлят в совсем непотребное время, возмущаться никак нельзя: как же? Это же люди там. И там, и там люди, а здесь живут рабы, и ты из всех рабов худший — вот что они внушают. Или когда сочиняют про тебя обидные сказки в разговорах с родней по телефону, в лицо тебя оскорбляют, в лицо же врут, бесконечно перерывают твои вещи, очевидно, тщетно пытаясь отыскать там героин, либо постоянно пользуются твоими вещами как своими собственными, и это нормально, потому что кто ты здесь такой? И не смей закрывать дверь, оставь дверь открытой, и мы будем готовить вонючую редьку, устраивать сквозняки и смотреть Дукалиса, не так уж громко, чтобы сосед не услышал, но достаточно громко, чтобы услышал ты.

С Сашей так никогда не было. Вернее, ему ничего такого не внушали, потому что он сделал вид, будто принял правила игры. Жажда деятельности сменяется волчьей апатией. К чему, к чему все это? Еще немножко креативности в этот гадюшник, ещё немножко гадости в эту креативность. Молчаливо, все время безмолвно. У Степана одна чашка. У нихпылится полно сервизов, но как же можно их доставать, так что нет, чашка одна. Мысли ведь тоже повторяются, из угла в угол ходят. Степан — офицер, он пересек двор по диагонали, потому что так короче. Учительница математики, старая, вся жестоко облитая хной, говорила: — А зачем я буду обходить по периметру, если по диагонали короче? Это правила такие потому что. Даже если нет машин, но тебе красный, ты не переходи, ты жди зелёный. Знаешь, сколько времени экономится, если идти на красный? Одиннадцать секунд. Это нормально, это выгодно, не смеши меня, помнишь, мы смотрели мультфильм, там Вася Куролесов говорил, что ему тоже сэкономленные минуты дороже. Не помню. Чего ты, это самое? Я же это не из каких-то там тебе говорю… а почему ты мне не стал помогать, а пришлось кучу денег высунуть за репетиторов, ты же в нефтегаз поступил, ну, а зачем я должен тебе помогать, это бесполезно же, ну, — надо, чтобы ты сам все понял, а мне это не нужно, мне не нужно логарифмы, это ты сейчас так думаешь, что не нужно, а вдруг где-нибудь потом пригодится. Степан постельное белье на верёвке во дворе увидел, оно было на цветные прищепки прицеплено. Голубая такая простыня, на ощупь противная, на ощупь лучше всего знаешь, что? Клавиатура компьютерная, такие клавиши выпуклые, трогаешь их, гладишь, ты что, аутист? Нет, я тебе честно говорю. Потрогай сам. Шрифт для слепых, понимаешь, он же тоже выпуклый, чтобы они могли трогать, чтобы им было приятно, хоть какое-то для них осталось удовольствие, и клавиши тоже выпуклые. Да ну тебя.«Детально разбирал все, что со мной в последнее время происходило, и решил, что конкретного плохого со мной не случалось, т.е. и повода для такой неадекватной реакции психики нет, т.е. не на что, в общем, и реагировать», — рассуждал Степан. Тебе можно столько всего сделать, столько интересного, но ты не сделаешь, или тебе не дадут сделать, и ты все равно растворишься в буднях, в глупых маленьких заботах, в ужинах, обедах и завтраках, бесполезной и изматывающей работе, может быть, и в детях, если тебе повезёт.

В ногах правды нет, чего ты стоишь, да чего ты от меня хочешь, отстань, отлепись, я хочу сделать из тебя человека, а я чего, робот, что ли, брось, прекрати, у меня один брат, а не двадцать два. А лучше бы ни одного не было. Не говори глупости. Ты в школе меня никогда не защищал, когда я со Стасом дрался, ты не вмешался, ну конечно. Правильно, правильно. Тебя бы все уважать перестали, если бы я вмешался. А так, можно подумать, меня зауважали. Тебя хотя бы не стали травить, поняли, что ты хотя бы не трус. Мама сказала, что если бы я «в добрых людях» вёл себя как дома, мне бы морду били, и это добрые-то люди, что-что ты сказал? Я веду себя везде одинаково, вот что я сказал. Ну, так-то да. Похоже, ты не общаешься с добрыми людьми. Да и к черту их. Вот это мой брат! Вот это мой Стёпка! Почему они оставили простыню мокнуть. Окунуться с головой в переживания. Я получу деньги и куплю билет. Никуда ты не поедешь. Без разговоров. Ты занимаешься фигней. Почему Приведи аргументы. Фигней. Вот на социолога поступать — это ещё куда ни шло. Я уже все решила. Когда девушку себе найдёшь сиди дома когда девушку себе найдёшь сиди дома когда девушку себе найдёшь нет ты не пойдёшь а я сказала нет а когда ты. Степан отжимается, когда никто не видит. По пять раз, по семь раз, немного, но отжимается. А какой смысл по пять раз отжиматься? А какой смысл по пятьдесят? Какой смысл вообще отжиматься, ты с каждым отжиманием тупеешь, а с каждым новым знанием слабеешь. Что тогда делать? Иди и работай. Вон мужик бумажки раздаёт на улице, не гнушается никакой работы. Да, а это мои деньги, почему я не могу на них, а ты ничего не хочешь мне сказать? Нет. Момент утерян, мысль пропала, вода испарилась, мы стоим на бесплодной земле, мы живём в комнатах без дверей, мы уже в аду, мы уже в преисподней. По телевизору. Вы знаете, я все это понимаю проще. И кивают, и кивают. И ни один ведь не ткнёт ему: «Ну так и помолчите, раз у вас проще, не надо нам вашего проще, сколько уже можно этого проще». И так уже проще некуда. А смысл в чем, а смысл в том, что если ты спрашиваешь, то ты его не разглядел. Так он и не разглядывал, он только спрашивал.

5190 1097

— А-азартные игры у нас запрещены. И лотереи, может быть, тоже скоро запретят. — Вот это уже глупость, если каждый день — лотерея. Да и азартной игрой можно много чего назвать, в общем-то. — Например? — Например… получение любых предметов. Азартная игра… если ты что-то выиграл, это уже азартная игра. Например, когда я выиграл грамоту на конкурсе чтецов в третьем классе. — На конкурсе чтецов? А в чем там был азарт? Всеобщий смех. — А я слышал, в новостях было когда-то, один мужик играл в русскую рулетку со своей собакой. И… и проиграл ей. Неловкая пауза. — А я вам не говорила? Саша мне вчера подарил айфон! Степану приснилось, как от Океана стал ходить двадцать седьмой трамвай, какой-то тёмно-синий с серым, причём рельсы были совсем тоненькие, о них никак запнуться нельзя было, но сравнивать же не с чем было, хотя если у нас рельсы, то о них сам черт ногу сломит, и в репортажах все время люди об эти рельсы запинались и ударялись челюстью о другую рельсу, а потом их мог ещё и поезд переехать в качестве бонуса. Но так то — поезда, а это был трамвай, да ещё и во сне. И Степан во сне как будто с товарищем решил на этом трамвае прокатиться хоть одну остановку, зашёл, и там в салоне все чистенько, и тоже все такое тёмно-синее с серым, но салон на автобус-гармошку похож, ну так Степан на трамвае никогда и не ездил.

И кондукторша снуёт с билетиками своими, а Степан думает, что нет, я на одну остановку только прокатиться сел, не буду билет покупать — он демонстративно к двери подошёл и ждать стал, когда остановка будет, но остановки все не было.

В реальной жизни, вспомнил потом Степан, с ним тоже пустяк произошёл, он даже хорошо запомнил дату, это было девятого апреля, тогда выпал свежий снег, очень было красиво и свежо на улице, и он поехал на автобусе и вдруг обнаружил, что денег-то с собой не взял, да и не только деньги, но и карточку, и паспорт дома забыл, только телефон захватил да папку, где одна тетрадка лежит. Ну, он тогда тоже быстренько встал и к двери направился, а водитель-подлец на следующей остановке не остановился, только через одну его высадил, гнида, и он долго домой потом шёл, думая, что, в общем-то, когда твоя чаша заполнится, то и такого пустяка для крайних решений будет достаточно, да ещё в такой день.

Ну, а во сне остановки все не было и не было, кондукторша над душой со своей сумкой стояла, товарищ (как всегда) испарился куда-то, и Степан потом вспомнил, что совсем ещё в детстве ему тоже снился сон, где он на автобусе куда-то из парка уезжает, и автобус тоже никак не остановится, причём тогда он был одновременно и в автобусе, и в парке, и мог себя видеть со стороны.

Но, наконец, двери открылись, и Степан из трамвая вышел, и товарищ тут же нарисовался, и оказалось, что они в Астану приехали, и товарищ водил Степана по этой Астане и достопримечательности показывал, ни одну из которых Степан не запомнил, только общее впечатление было, что все красиво и чисто, и цвета были какие-то мягкие.

И вот уже надо было назад на трамвай идти, а Степан не хотел, но они пошли почему-то через огромное кладбище без могил, где все было устлано старыми бурыми одеялами, они на собачью шерсть ещё были похожи, и одеяла эти громадные на земле валялись, а за кладбищем лес как будто, и они шли, а потом напротив гигантского памятника встали, причём как будто обошли его сначала, и только потом его заметили, и товарищ говорит, мол, это трём каким-то важным казахским героям памятник, Степан посмотрел, ну, презентабельно стоят, воистину монументально — и где-то здесь проснулся уже.

Внимание, вопрос: Для каких целей девятого апреля Степану был нужен паспорт?

Внимание, ответ: Девятого апреля Степану был нужен паспорт, чтобы приобрести сигареты.

Уточняющий вопрос: Сигареты какой марки намеревался приобрести Степан?

Мы не можем ответить на уточняющий вопрос, поскольку это будет скрытой рекламой. Вместо этого мы публикуем здесь открытую рекламу сигарет другой марки.

Дождь продолжал моросить, когда Степан зашёл в дворик детской поликлиники, чтобы, миновав его, выйти к школе, которую он недавно закончил.

В скорбный час, на закате последнего дня, распластался на линолеуме, холод и судорога бетонного пола, в час, когда спускается тьма, в тяжёлый час, в невыносимый час, в голове моей разгорается огонь, духота и угар от ржаво-пыльной батареи, смятение и невозможность в мозгах моих.

Почему по моему самолюбию бьёт тот факт, что не только мне неинтересны люди, но и людям неинтересен я?

Просто потому, что у меня самолюбие есть.

Надо его умерять или нет — наверное, не надо. Не надо вообще ни на какие компромиссы идти.

В тяжёлый час, в последний час. Несколько дней назад я почувствовал какую-то новую усталость, более тяжёлую. Я подумал: и ведь никогда ничего не изменится. А сегодня на паре я подумал: у-у, жалко умирать, а потом посмотрел в свой конспект и понял, что нет, не жалко, ничего ценного я не теряю.

Степан пересёк и дворик поликлиники тоже, и вот уже школа виднеется, и никого поблизости нет, и хорошо, что нет. Кто здесь живёт, кто живёт в этих районах, между чьими окнами реклама займов вниз тянется, на чьём балконе догнивает велосипед, кто нарисовал на своём окне запрещённый символ? Кто здесь живёт? Здесь живут люди.

Кто тащит домой пылесос в коробке с ручкой, сделанной из скотча? Ни к чему плодить примеры. Примеры — это не доказательства — и слабо дышащие ноздри наш влажный воздух так жадно вдыхают.

Приколюха ржали всем офисом девушка в шоке смотреть всем. Зачем Степан хотел повидать здание школы? Он пришёл на это место, но место не узнало его, не мог узнать его и Степан.

5190 1103

Это плохой день. А когда был последний хороший день? О, он точно был, он был, он просто ускользает от нас, как память обо всем хорошем, как первые признаки выздоровления, и как больно кольнуло Степана воспоминание ужасно смутное, когда ему было четыре года, его выписали из больницы, где он лежал с пневмонией, и по дороге домой родители держали его за руки, они все вместе зашли в какой-то большой неизвестный магазин игрушек и купили Степану картонных солдатиков, которых ещё надо было вырезать, какое счастливое это было время, время выздоровления, всего один этот час — потому что потом Саша солдатиков отобрал. Степан полез было драться, но после больницы ещё совсем не окреп, и Саша его легко оттолкнул.

Но что же это тогда — хороший день, если даже то был только хороший час? Какой это г и п о т е т и ч е с к и й хороший день, когда ты вернулся домой и подумал: вот бы сейчас умереть! Хочется умереть и в плохие дни, и это понятно, но не меньше хочется умереть и в хороший — умер в конце хорошего дня — и как будто сорвал небольшой куш, не позволил завтрашнему дню, который ещё неизвестно каким будет, меня омрачить. Я верю, что меланхолики умирают с хорошим настроением.

Это заломанное, несчастное, неотвратимое время. Минутку, не забыл ли Степан дома телефон? Нет, он на месте. Не то чтобы ему часто кто-то звонил, но прецедент, как говорится, был, и лучше оформить его отдельным рассказом.

Смотри 5190 1110

5190 1110

Р а с с к а з п р о Г а л ю

Так вышло, что Галя позвонила ему однажды. Степан в это время в ванной был. Мать его ответила, и у ней со Степаном потом был НЕПРИЯТНЫЙ РАЗГОВОР. Прямо у выхода из ванной его караулила. Что это за Галя, говорит. А это, на самом деле, очень длинноногая девушка была. Но ещё и сложиться-то ничего не успело. Степан предлагал: пойдём, сходим к у д а — н и б у д ь. А Галя: НЕТ. НЕ СХОДИМ. А зачем тогда она позвонила тогда? И чего наслушалась?

Степан потом узнал, что у неё парень появился.

Она стала стричься под мальчика, а парень её — с косой в косухе. И вот, что у неё короткая стрижка, а у того коса, это, знаете, наводит на плохие мысли.

Так, знаете, я это зачеркну.

Нет, не буду.

5190 1127

Давайте не останавливаться, давайте быстрее, быстрее, пока чёрный пёс хандры не догнал нас и не вонзился в наши мозги, давайте я опишу вам маму Степана. Мама квадратная, жирная, к у б ы ш е ч к а, а волосы какие-то круглые. Верила в фэн-шуй и в гороскопы. Была ли она плохой матерью? Да, была: она подпортила взросление и старшему, Александру, и младшему, Степану. И если про Степана можно было сказать, что он просто не вырос, то Александру мать всё-таки позволила вырасти, правда, невольно сформировав в нем странную перверсию — его влекло к девушкам с внутренним миром, «Я хотел бы встречаться с умными», а если не с умными, то хотя бы чтоб тараканы в голове.

Когда Саша в девятом (!) классе ЗА РУЧКУ ПОДЕРЖАЛСЯ с одноклассницей Олей, у которой, как он подозревал, эти тараканы были (я предпочёл бы прибегнуть к другому сравнению, но именно на тараканах настоял сам Александр, цитируя мне классическую шутку богоподобной Елены Степаненко, но толкуя тараканов как принадлежность к модной тогда субкультуре эмо), мамаша узнала об этом от своей подружки (химички), и как это так это, такой вой, как будто он ребёнка этой Оле сделал.

Но это был подростковый возраст, как мы тогда рассуждаем — мне так, а я назло буду без шапки таких любить, и с тех пор его влекло только к девушкам с головными тараканами, Саша — энтомолог головных тараканов,

В этом плане Александр был, согласитесь, несколько близорук: мы-то с вами это видим на расстоянии, мы-то с вами взираем с вершины недосягаемой горы Предзнания, которое единственно и является спелым плодом, какой только может дать наш ум, в отличие от засохшего чернослива Знания.

Вот видите, я говорю «мы», чтоб вы подумали, что я не такой уж эгоист, что это не я один все придумал, а будто и вы тут тоже каким-то боком причастны.

Тем не менее, Саше затем, по достижении восемнадцати лет, действительно позволялось многое, хотя к тому моменту, как говорят англичане, thё damagё has bёёn donё.

Что касается Степана, то он продолжал разгуливать вокруг школы, но это была печальная, психологически тяжёлая картина, которую мне, убегающему от чёрного пса, не хотелось бы вам сейчас описывать.

Ох, это и правда тяжело, картинка непроизвольно предстала перед глазами, но я попытаюсь отвести взгляд, как в малобюджетных фильмах оператор будто невзначай отводит камеру, чтобы не показывать нам взрыв, которого на самом деле не было, но в действительности которого нас пытается убедить поддельный ужас на лице актёра.

А ты реальный ужас видел? А ты в зеркало смотрел?

Саша теперь жил на съёмной квартире вместе со своей девушкой Светой, которая оплачивала 25% от суммы каждой совместной траты: Света хотела изначально платить за все пополам, но Саша воспротивился, и сперва Света платила только треть, но быстро выяснилось, что на три многое делить неудобно, и она вскоре стала платить именно эти 25% и могла чувствовать себя достаточно émancipée, а Саша мог чувствовать себя достаточно старорежимным кавалером и чуть ли не рыцарем.

Смотри 5190 1134

5190 1134

Переехав на съёмную квартиру, Саша не без гордости разложил на специальной полке все книжки, что он когда-либо купил, и больше уж книжек не покупал, потому что оказалось, что на полку больше не влезет, а выделять ещё одну полку или вообще какое бы то ни было пространство под книги было уже как-то… ну, не сподручно.

Сашины набеги на мировую культуру были, надо признать, очень редкими, но зачастую удачными: он слышал где-то фамилии незаурядных мыслителей и при случае покупал самую дешёвую из их книжек, так что теперь он сумел полностью заставить полку на съёмной квартире. Полный перечень книг Александра мы, по доброй литературной традиции, приводим ниже.

«Апология Демагогии» Жирновьевича; 880 страниц в синеньком переплете.

2. «Письма к Луцилию» Сенеки в мягкой обложке в сокращении.

3. «Слова мухи» Сартра в мягкой обложке, это Света читала.

4. «Тысяча анекдотов от Трахенберга» (для гостей)

5. «Мысли» Шопенгауэра, изящно и ловко выдернутые из контекста, в мягкой обложке.

6. «Рассказы для детей» Зощенки, оставшиеся из детства, в розовой обложечке, с рисульками, оставленными в детском возрасте. ПАМЯТЬ.

7. «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» (Свете кто-то брякнул, будто эта книжонка научит её «мыслить шире»: ну да, как в том анекдоте про яблочные косточки, ответил Саша).

Выбрав эти книги в ближайшем магазине и выставив их как бы «в шеренгу», вы сможете получить наглядное представление о размерах полки и удивиться. Да, вот так. Литература должна удивлять, дорогие друзья.

5190 1165

Александр составил почему-то такое мнение, будто он знал Степана как облупленного, меня, говорит, на кривой козе не объедешь, я, говорит, понимаю, к чему ты клонишь, весь этот твой подтекст, но я тебя насквозь вижу, я тебя раскушу раньше, чем ты хитрить начнёшь. Ты думаешь, это какой секрет у тебя, а ларчик просто открывался. Я к тому, что, ну, не может у тебя быть никаких от меня тайн. Да это и не тайна. Я не понимаю, почему тогда она выбрала тебя? А чего тут думать? Бесполезно! Чужая душа — потёмки. Нашёл, чем голову забить. Может, я просто ближе к её стороне шёл. Нет, это я шёл ближе, хотя да, ты прав, ты шёл как… по правую руку от меня, ты был ближе. Ну, вот и все.

Мои силы истощены, откуда ждать подкрепления? Мои силы иссякли. Грязные дома, посмотри-ка — вода еле-еле течёт, талая вода, льдом покроется, и отсекаете, отсекаете все лишнее. Ну, он просто хочет найти друзей. Каких-то. Чтобы были. Навстречу гопник, он один, и он в себе не уверен, ещё достаточно светло и достаточно слякотно, поэтому наезжать не стал, а просто жвачку демонстративно перед тобой выплюнул, но непосредственно на тебя и даже на твой путь не попал, это как бы территориальный инстинкт, животный, разумеется — он как бы на твою территорию не дерзает нападать, но своё превосходство — как умеет — показать пытается: я тебе ничего не сделаю, но вот он я — тоже тут зачем-то существую.

С вами мгновенья были. Однажды, поддавшись рекламе, Степан купил для поддержки своего иммунитета (который мог в любой момент пошатнуться под суровым воздействием загрязненной атмосферы города) этот МММММУЖСКОЙ кефирчик со вкусом кофе. Противно! Противно! И кефирчик, и кофе. В итоге ни то, ни это. Ни рыба, ни мясо, ни собака, ни волк, ни постное, ни скоромное, ни хлеб, ни щавель, ни будка, ни кочерга, ни стул, ни табуретка, ни портфель, ни яичница. Противоположности реагируют друг на друга, но эти крайности одинаково опасны, поэтому я предпочёл бы нечто среднее, ведь истина всегда посередине, хоть все тайное быльём поросло и близок чужой каравай, а не укусишь, да и чужого кобеля не отмоешь добела, и сколько кошке не виться, знает собака, чьё сало зарыто, а как полопаешь, так и потопаешь, хоть видит око, где тётка не волк, да хорошо там, где и семеро в поле не воины, да и шило остро, а человек острей, но хотя кому квас попивать, а кому за ним подтирать, да не вся правда у Петра да у Павла, как не коза в огороде на корове седло, а в чужом глазу и редька слаще.

Необходимо отделить смысл слова от его написания и звучания, поскольку, представляя себе, скажем, барсука, я мысленно вижу слово, напечатанное на бумаге, но не представляю себе животное — черт его даже знает, как этот барсук выглядит — меня это не заботит, и я этого не вижу, я вижу только слово — это и есть барсук, а животное — это пусть будет что угодно, может, и барсук, а может, и выхухоль — пускай в реальной жизни их Николай Дроздов различает, а мне это не нужно, у меня есть больше, чем эти животные — у меня есть слова.

У меня есть слова, и я бросаюсь ими, не смотря, куда, не смотря, в кого попадёт, потому что я недоволен всеми: вы не дали чего-то мне, я недополучил чего-то от вас, что-то осталось недосказанным, что-то не завершено, не сделано, и теперь это мучает меня, как призрака, оставшегося в чистилище, хотя, конечно, ни в каком чистилище я никогда и не был, я сразу оказался в аду.

5190 1172

Степан вспомнил, как в детстве они с Александром купили в складчину кассету с запредельно матерными песнями и слушали её потом тайком на даче на магнитофоне; но чтобы этот венец музыкальной непристойности не обнаружила мама, они каждый раз ходили закапывать кассету за одним из их «шалашей». Саша клал кассету в целлофановый кулёчек, и они с серьёзным видом шли её «хоронить» — теперь Степан взглянул на этот ритуал как-то иначе, придав ему того символизма, какого, возможно, изначально в их действиях не было, но, обшарив в старших классах все музыкальные магазины и даже ларьки, и так и не найдя для себя ни одной стоящей группы, Степан пришёл к выводу, что музыка мертва, и в этом ритуале похорон кассеты был инстинктивно заложен символический смысл, так что теперь Степан, вызывая в памяти картинки этой процессии, неизменно рисовал себя и брата монументальными, как казахские герои из его недавнего сна. Особенно часто Степан вспоминал тот раз, когда они пошли хоронить кассету после сильного дождя, когда все вокруг утопало в грязи, и Степан помнил, что, если Саша просто уделал ботинки, то он, Степан, так и шёл чуть ли не нарочно по самой грязи, как будто в этом тоже был его вечный disrespect, на сей раз выраженный самой земле, как будто шёл это закабалённый некогда хозяин земли этой и теперь из какой-то яростной гордости её попиравший, как будто вместе с грязью он уносил с дороги неутолимую личную обиду.

Поиск музыки был для Степана тяжёлым трудом — тяжёлым и всегда безрадостным: он не хотел признаваться в том, что это не музыка мертва, а он не любит музыку, и ежедневная музыкальная эксгумация, аутопсия, а затем некрофилия изрядно вымотали его, потому что все, что ты выбираешь — это только какую могилу вскрыть.

Да и то там до тебя не один десяток покопался.

Ни к чему ты не успеешь первым.

Все разведали до тебя.

Так или иначе, Степан вспоминал, что в тот день, когда они шли хоронить кассету после дождя, Саша, уже придя в «шалаш», не рискнул закапывать кассету, он как-то тупо стукал кулаком по росшей возле «шалаша» рябине, думая, куда теперь эту кассету деть, а Степан пытался очистить ботинки, елозя ногами по мокрой траве.

— Некуда её деть-то, — изрёк в итоге Александр.

— Некуда, — повторил Степан.

— И что ты предлагаешь?

— Пошли, в сарае спрячем.

— Это не то. В землю лучше всего.

— Да может, ещё неделю дожди будут, что ж мы теперь…

— Это да, тут ты прав.

Больше всего Степана раздражало в Саше его нелепое убеждение, что истина у каждого своя, но, будучи не в силах достойно отвечать Степану в их редких и коротких философских диспутах, Саша всегда уводил разговор к своей собственной персоне и своим вкусам (Степан как-то сказал брату, что ждёт новую игру про Чужого и даже начал пересказывать известные ему подробности, на что Саша невозмутимо ответил, что скоро и новая Battle of Duty выходит — и перевёл тему на обсуждение плюсов своей любимой игры), а на аргументы Степана отвечал всегда какими-то глупыми общими фразами. Лучше всего Степан помнил их диалог о «заячьей» природе, о котором я помню, но приведу его чуть позже.

Если ты хочешь стать поэтом, выучи слово «гомоздились» и употребляй потом везде, где только можно.

И гаргульи гомоздились…

Видишь? Ну-у? Как всё-таки тонко, какая поэзия!

5190 1189

Но погодите («Но позвольте», — скажет интеллигентный читатель), я прочитал уже несколько страниц и никак не пойму, где же в этой галиматье вменяемый сюжет? Что ж, в ответ я перефразирую классика: сюжет в книге — как сюжет в видеоигре — он должен быть, но он не так важен.

Смотрите 5190 1301

5190 1301

Степан вышел из дома прогуляться под дождём не только под давлением смутного желания купить колы или прервать нахождение в непосредственной близости со взаимно ненавистными родственниками, но ещё и потому, что в комнате его (а с отъездом Саши комната стала принадлежать одному Степану) начало распространяться некое зловоние, источник которого Степан никак не мог обнаружить: просто в той части комнаты, где стоял диван, на котором Степан спал, тянуло чем-то гниловатым. Степану казалось, что это пахнет от старой подушки, но, обнюхивая её, он не мог понять, является ли она источником дурного запаха, или подушка только пропиталась душком, источаемым чем-то другим. Он нюхал тетрадку, стоявшую на шкафчике за диваном, нюхал сам шкафчик, но не мог понять, что является причиной запаха. Степан открывал шкафчик, в котором хранились старые книги, доставшиеся ему (не Саше!) от деда, книги пятидесятых годов, которые Степан и не думал читать, но рассчитывал когда-нибудь составить опись и затем их выгодно продать, ведь эти книги, в представлении Степана, могли представлять букинистическую ценность, и дедова коллекция позволит ему когда-нибудь внезапно поправить своё финансовое положение (точно так же он рассчитывал продать свою коллекцию фишек, треть из которой уже успела растеряться из-за небрежного хранения); Степан нюхал книги, но они вроде и не пахли. Невозможность найти предмет, портивший воздух в комнате, бесила Степана, и он покидал комнату в зверском раздражении.

5190 1318

Саша начал совмещать учёбу и подработку довольно рано: в первый раз ему повезло устроиться в Серьёзную Контору вести базу данных в Microsoft Excёl (так!), но Саша молча негодовал, что его никто не собирается ничему учить, да и необходимость преклоняться перед директором его тоже угнетала, и рабочая атмосфера куда больше соответствовала Сашиным представлениям о секте, чем о Солидной Компании. Мама успокаивала Сашу, говоря, что без образования и такая должность пока вполне сгодится, раз уж деньги платят, а Степан, напротив, доказывал брату, что эти усилия никак не сделают его профессиональнее, как медитация не сможет помочь человеку в депрессии, а только усугубит его состояние, так что Саша относительно быстро охладел к работе, выполняя свои обязанности совершенно механистично и все более презирая директора, до открытого конфликта с которым, впрочем, так и не дошло, и все из-за сдержанного характера Александра: он, как вам уже известно, давал понять, что принимал правила игры, хотя диалоги с директором редко были лишены ноздрёвского бахвальства, смешанного с выпячиваением своих знакомств в духе прустовских мещан, но, рискну предположить, директор не подозревал о существовании последних.

— Почему мы используем Excel, а не, например, 1С? — спросил Александр на третий день работы.

— Ну, ты видишь это так, я вижу это так, — объяснил директор. — Тут ведь этоо… сам понимаешь… у меня уже просто есть опыт, а ты, видимо, базами данных раньше не занимался?

— Нет.

— А у меня уже как бы есть опыт, я уже много с кем работал, мы так работаем уже не один день и не два, а двенадцатый год уже.

— Но за это время ведь появилось много более совершенных программ…

— Ну, ты просто не видишь, что ты как бы не понимаешь, о чем говоришь… как бы… я вот вижу, что ты без опыта, но говоришь, чтобы что-то переделать… ты даже вот не выполняешь объем работы, но что-то хочешь, а я вот и на совещании у замминистра в этом году был, мы даже с ним на рыбалку ездили вместе… добавься ко мне Вконтакте, там мои фотки есть с ним… понимаешь, есть такое понятие — «главный заказчик». Ты пока не понимаешь… а на совещании… из Серпухова коллеги там… опыт наш перенимали… понимаешь, мы это же не просто там в компьютерах печатаем… фактическая польза всего важнее.

— Конечно, я понимаю, — ответил Саша вполне искренне, но больше к директору с вопросами уже не обращался.

5190 1332

Считая себя человеком до безобразия серьёзным, я хотел стать драматургом (вы там не смейтесь), но, как и Саша, я испытал разочарование после негативного опыта. Когда я, не зная ещё этой кухни, отправил по электронной почте свою пьесу в прогрессивный питерский театр, меня даже не удостоили отказом, только когда через полгода я написал им робкое «Как вам моя пьеса?», мне ответили: «А мы рукописи с емейла принципиально не читаем»! Вот как оно бывает, да. Это только Остап вполне быстренько пристроил свою «Шею», иначе кина бы не было, хоть это и не кино, а ведь что до моей пьесы, то какая это была пьеса! Там было 46 действующих лиц (актёров, конечно, можно было занять меньше, тот же Куприн в одном спектакле сколько ролей мог играть), к тому же, моя пьеса была очень честная, вот, приведу отрывок:

М а р и я. Кто здесь?

Ч е т в е р т ы й и н д е е ц. Четвёртый индеец!

В т о р о й р а з б о й н и к. И второй разбойник!

М а р и я. Ах, так вы разбойник?

В т о р о й р а з б о й н и к. Второй разбойник.

А в общем, пьеса была о починке шкафа, там была бы постоянная смена лиц, сцену должны были поливать из шланга, на неё должны были выносить живую курицу, в зал должны были сыпаться настоящие опилки, предполагались цыгане, сожжение электрогитары, выстрел из гигантской рогатки гигантским бумажным комком прямо в зал, должны были участвовать жонглёр, тамада, фокусник, дрессировщик страусов, монтёр кабеля, по скайпу свою роль должен был отыгрывать эмигрант из Берлина, а в конце на сцену бы падала предварительно закреплённая на специальных тросах точная копия барабана «Поле чудес».

И они даже читать не стали такой сценарий!

Грош им цена!

5190 1356

В последние месяцы Степан стал реже впадать в состояние уныния — оно сменилось раздражением и яростью. Он злился на всех, начиная с родственников, и особенно он был зол на Сашу — за то, что брат часто поддерживал и словесно ободрял его, когда они были одни, но никогда и не думал признавать его за ровню в чьём бы то ни было присутствии — на людях Саша становился другим человеком.

Тяготили Степана и затянувшиеся отношения по переписке с пухлой девушкой Ниной, которая отказывала Степану в признании его реальным существом мужского пола, ссылаясь на какие-то свои тонкие ощущения и предчувствия, в смысл которых Степан никак не мог вникнуть. Степан устраивал Нину как друг по переписке, но ему надоело все время быть только другом, и раз уж он не мог стать для неё кем-то более близким, он решил стать кем-то более далёким, ведь большое видится на расстоянии, так что Степан постепенно от неё отдалялся с убеждением, что она сможет разглядеть в нем не просто бесплотный аватар, а недюжинного интеллектуала, каким Степан себе казался, однако Нина больше внимания уделяла не тому, что Степан писал, а тому, как он это писал, и в ответ он цитировал Беккета, что форма — это содержание, а содержание — это форма. Ну, это и логично, не правда ли?