18+
Эх, жизнь моя моряцкая

Бесплатный фрагмент - Эх, жизнь моя моряцкая

Объем: 116 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

1. Эх, жизнь моя моряцкая

Да-а, было времечко!.. Молодым был, здоровым, как лось. Организм быстро адаптировался к любому климату, перепады температур от минус пятьдесят до плюс пятьдесят (фифти-фифти) были даже в радость. Кроме одного случая…

Около месяца выгружались мы на Мысе Шмидта своими силами. Была уже середина осени, ледовая обстановка стала быстро осложняться, и это был наш последний рейс в полярку по доставке продовольственных товаров, предназначенных жителям Чукотки для их благополучной зимовки. Наш пароход пошёл в порт погрузки Вишакхапотнам, что на восточном побережье Индии.

Мы все, конечно, обрадовались. Надоела уже эта холодрыга, хоть пузо на югах погреть. К тому же мимо Гонконга или Сингапура мимо не пройдёшь, всё равно пресной водой где-то заправляться придётся. А там всегда очень выгодно валюту отоваривать — всё намного дешевле, чем в других странах. Напокупаешь всякого шмотья, что в Союзе в дефиците — и фарцонуть можно.

Казалось бы, зачем ещё прифарцовывать, если и без того не хило выходило? Так ведь жадность человеческая. Как в народе-то говорят — денег много не бывает. А ты сходи, поплавай по шесть, а то и более месяцев без захода в Союз. Многим никаких денег не надо, свои последние отдадут, лишь бы всегда с семьёй быть, а не болтаться щепкой в океанах, кидая смыки во время штормов.

Надо сказать, что проверка здоровья моряков в торговом флоте проводилась тогда достаточно часто, весьма тщательно и серьёзно. Не как у космонавтов, конечно, но какие-либо язвенники и трезвенники в это сито не пролезали. Вёлся строгий искусственно-естественный отбор, и судовой медик на торговом судне являлся практически пассажиром — лечить некого. Бездельник, в обязанности которого вменялось ещё и снятие пробы с варева, парева, жарева… -короче, с жорева, приготовленного коком для экипажа. (Ну, бездельник, это я шибко грубо выразился. Без доктора на судне, конечно, не обойтись. Мало ли какие несчастные случаи могут произойти — травмы, например. Хоть и редко, но случаются. Это ж я так, утрирую. Не приврёшь, говорят, и рассказа не получится). Надегустировавшись по своей профессиональной обязанности всех блюд, Док обычно приходил в кают-компанию уже чисто для символики, чтобы только поприсутствовать и пожелать всем приятного аппетита. Ещё следил за санитарией, травил-ловил крыс и тараканов, которых, чем больше он ловил-травил, тем больше их появлялось. Проработав несколько лет в таких суровых по трудоёмкости условиях, Док уже так успевал дисквалифицироваться, (как казалось мне, наблюдая за ним со своей высокой колокольни), что даже в очень редких случаях появления на борту пациента, например, с повышенной температурой, он давал ему единственные таблетки, название которых ещё остались у него в памяти. Держал их наготове от всех недугов и назывались аспирин. И что интересно, больные сразу как-то вылечивались и больше никогда не жаловались на своё здоровье доброму Айболиту.

Лекарем у нас была фельдшерица, Федосья Марковна, которую все звали просто Фёкла. Это была женщина лет сорока с небольшим, полная, невысокого роста. Колобок, одним словом. Самое важное, что сразу бросалось в глаза при взгляде на неё спереди, был большой живот. Можно было даже подумать, что Фёкла каким-то образом остановила свою сорока недельную беременность на всю оставшуюся жизнь. (Да простят меня все знойные женщины — мечты поэтов за такой не совсем справедливый шарж. Уж больно я был обижен именно на эту самую Фёклу). А при взгляде сзади, кроме самого широкообъёмного зада, очень похожего на две огромные круглые подушки, сначала вообще ничего нельзя было заметить. У любого, кто видел её с кормы впервые, сразу выпячивались глаза, и самопроизвольно изо рта издавался протяжный звук, напоминающий что-то среднее между буквой Ё и Ю. Только через некоторое время уже можно было ещё заметить две коротких ноги, выросших оттуда, и носящих на себе всю тяжесть как самого зада, так и живота. Все остальные части тела занимали не более пятнадцати процентов от общей массы и не особо привлекали внимания.

И что самое главное, для Фёклы на судне нашёлся-таки добровольный любовник в лице помполита — помощника капитана по политической части. Должность, открыто надо сказать, ни с какого боку-припёку к морю даже близко не относящаяся.

Если Фёкла была дармоедом женского, то Филипп Арсеньевич (подпольные клички: «Помпа», «Филиппок», «Плешь», «Пузо», «Ромео») — соответственно мужского. Обладатель ленинской плеши имел к Фёкле некоторые отношения, которые они оба уже практически и не скрывали. Как выдал во всеуслышание однажды свой знаменитый перл бывший самый главный шпион ЦРУ о секретах между США и СССР: «Мы знаем, что они знают, что мы знаем», Ромео с Фёклой тоже знали, что весь экипаж знает, но делали вид, что не знают. Мы знали, что они знают, что мы давным давно знаем, но тоже делали вид, что ничего не знаем. Когда никто ничего не знает, всем как-то крепче спится. Для всех нас от этих взаимоотношений двух животястых дармоедов была очень большая выгода. Филиппок — Помпа был очень большой шишкой на судне, и от этого коммуняги до мозга костей любому и каждому легко можно было поиметь огромную кучу неприятностей. Вплоть до закрытия визы на загранплавание даже из-за самого пустяшного (в кавычках) нарушения дисциплины, как например, групповая пьянка в чьей-нибудь каюте с игрой в карты, или притаскивания с берега во время стоянки в порту в свою каюту женщины, совсем не являющуюся даже очень дальней родственницей для хозяина самой каюты. А так как два дармоеда своими отношениями тоже уже замарали гордое имя моряков Советского флота, то главная партийная Плешь на нашем судне на всякие замарания остальных членов команды смотрела уже сквозь пальцы, а то и вовсе закрывала на них свои коммунистические глазоньки.

Экипаж был дружный, ребята все компанейские. Никто никому никогда не отказывал в просьбе, но все были разбиты на ещё более спитые тесные маленькие компании. Мы больше дружили вчетвером.

Старпом Валера имел кликуху Ковёр за то, что всегда отоваривал свою валюту только в Японии, тратя её исключительно на покупку ковров, которые потом выгодно сбывал в своей родной Сызрани. Молодой мужик, лет на десять постарше меня, дважды уже имел счастье жениться на сызрянках и столькожды с ними развестись, не прожив ни с одной из-них и пары лет. Первая по приезду его домой в очередной отпуск спела ему свою любимую песню из кинофильма Человек-амфибия — «Эй, моряк, ты слишком долго плавал…", подарив Ковру вместе с песней и первые рога. Вторые у него выросли с песней «Море зовёт» в исполнении второй жены, которой он выплачивал алименты за дочь.

Второй штурман, по прозвищу Климакс (Какую ещё более простую кликуху придумаешь, если его звали Клим Аксенович?). Он был старше меня всего на три года и имел тогда только одни рога, которые привез из Кустаная, где после развода не бывал уже четыре года. Родители у него нежданно-негаданно умерли один за другим, когда он швырял окурки в Тихий океан и даже не смог прибыть на их похороны. Кроме двоюродной сестры у него там больше никого не осталось, но после нынешнего рейса он уходил в отпуск, во время которого планировал рискнуть получить вторые панты. Его невеста во Владивостоке уже считала часы до дня долгожданной свадьбы.

Третьим из нашей четверки мушкетеров был мой шеф, начальник радиостанции, Фатих Бурамбаевич по кликухе Чуваш, родом из Чебоксар. Мы были с ним самыми закадычными, всё было общее, кроме документов и женщин, не считая мелочи. Оба не торопились официально стать сохатыми, хотя Чувашу давно было пора рискнуть, так как он на два года уже перешагнул за возраст Христа. На ключе он работал, мягко говоря, не ахти. Таких радистов обычно называли ковырялками. Он всегда сильно потел, высунув язык во время связи. В общем, как говорится, не дано. Я бы, наверное, коленкой быстрее и чище отстучал радиограмму на любом ключе. Но он был хорош, как специалист по радионавигационным приборам, чем я похвастаться тогда не мог. По работе мы взаимно компенсировали друг друга.

По пути следования наш теплоход должен был зайти на двое суток в свой родной порт Владивосток для погрузки угля, предназначенного для выгрузки в японском порту Фукуока, а потом уже порожняком шлёпать в Индию.

За пару суток до подхода к Владику у меня вдруг непонятно отчего заболел коренной зуб на нижней челюсти. Друзья, заходя ко мне на вахту для пообщаться, наблюдая мои муки, давали свои проверенные советы.

— Это у тебя из-за акклиматизации. После севера в тепло попал, вот и заныло маленько, — высказал свое мнение Ковёр, — у меня сто раз такое было.

— Какое маленько? — шепелявил я в ответ сквозь зубы. — Каждая точка и тире прямо по нерву бьёт, спасу нет.

— А ты лимонные корки вокруг него распихай. Я так делал, помогало, — советовал Климакс, с которым мы одновременно несли свои вахты, заглянув ко мне в радиорубку с мостика на пару минут.

— Ну вы тут насоветуете, знахари. Не слушай их. Какой лимон? Это же кислота. Наоборот, ещё сильнее нерв раздражится. Его заморозить надо, я думаю. Хочешь, я сейчас принесу из холодильника ледышек? — предложил Чуваш.

— А-а, мне уже всё равно. Тащите всё подряд, экспериментировать будем. Не к Фёкле же за аспирином идти, — отреагировал я на все их предложения.

Но, что удивительно, намазав горчицей десну, напихав в рот возле больного зуба лимона, чеснока и ледышек из морозилки, через двадцать минут зуб прекратил болеть. От радости я готов был хоть в пляс.

— Друганы, никогда вам этого не забуду. Всё, по приходу идём в кабак, я угощаю.

Ну, Климакса, понятное дело, невеста с нами не отпустила, но мы и втроём неплохо погуляли. Даже тёлок сняли и ночевали прямо всеми тремя парами в апартаментах двухкомнатной квартиры, хозяйкой которой была дама Ковра. Старпом с шефом ещё оставались на хате, когда утром я побежал проходить очередную медкомиссию, срок которой у меня уже кончился два месяца назад.

Обходя с бегунком всяких врачей в нашей поликлинике, наполучав в заднее место достаточное количество уколов в виде различных тропических прививок, я встретил одного моториста с нашего парохода, Витальку, по прозвищу Тетеря.

— Тебе сколько уже навтыкали? Четыре? А мне ещё только два. Последний такой болючий, гадство — правая жопина вся отнялось. А тебе ещё много врачей проходить?

— Только зубного осталось. Чё-то боюсь я в этот последний кабинет заходить, у меня недавно зуб болел из-за смены климата. Найдут кариес какой-нибудь, заставят лечить, а это дня на два минимум. С мышьяком ходить придётся, потом сверлить да иголки всякие втыкать будут — пароход уйдёт. Меня ведь ждать не станут, другого радиста возьмут. У тебя как с зубами?

— Зубного я прошел нормально, а я боюсь, меня ушник завалит. Они там шепчут чего-то, а я не слышу, оглох совсем в этом машинном отделении. Слушай, нас с тобой прямо судьба вместе свела. Давай я за тебя зубы пройду, а ты за меня ухи. Мы с тобой даже мордами здорово похожи.

Преступная операция прошла удачно, врачи даже в медицинские книжки не заглядывали, чтобы сличить наши фотоморды с подлинниками. Вечером следующего дня мы отходили на Японию.

Уже в Юго-Восточной Азии, в Малаккском проливе, по пути в Индию нам разрешили зайти в порт Сингапур для пополнения запаса продовольствия и забора питьевой воды, а также снятия льяльных и фекальных вод. К причалу нас поставили только на несколько часов, а затем судно должно было отойти на внешний рейд. Все свободные от вахт и работ могли сойти на берег до шести вечера по местному времени, но возвращаться на борт нужно было уже рейдовым катером.

Город-государство Сингапур по своему географическому расположению находится на самом перепутье морских дорог. Все суда, идущие с запада на восток и наоборот, проходящие мимо, пополняют здесь свои запасы. С середины двадцатого века бывшая колония Великобритании, Сингапур, стремительно превратился в крупнейший мегаполис мира сплошь застроенный небоскребами. Как крупнейшая мировая перевалочная база, этот порт стал самым любимым местом для наших моряков, так как именно здесь можно было очень выгодно отоваривать свою валюту.

Парча, кримплен, трикотин, крепдешин, джинса (джинсовая ткань) — стоили сущие копейки. Мода на такие ткани в странах загнивающего капитализма давно прошла, а у нас ещё только начиналась, и стоила вся эта тряпча до неприличия дорого. Знаменитый в Сингапуре Малайбазар был настоящим раем для моряков-фарцовщиков.

Нам выдали валюту. В Сингапуре я уже бывал несколько раз и знал, что наш рубль — это, примерно, три местных доллара. Никто не сомневался, что нам разрешат сюда зайти и на обратном пути из Индии. Поэтому тем, кто уже вдоволь наглазелся на этот город-базар, где специальных магазинов для русских было больше десятка, и все они носили названия русских портовых городов, как например, Владивосток, Находка, Ленинград, Одесса и других, было даже лень стаптывать пятки, блондя по этим магазинам, экономя валюту на последний заход.

Никто из друзей в город идти не захотел. Чуть ли не силком они выпроводили меня, как самого младшего, гонцом за пивом в банках.

— Давай, давай, мы уже по сто раз здесь бывали, а ты только три. Пивка выпьешь, ноги разомнёшь — полезно.

За границей в увольнение всегда положено выходить группами, не менее трёх человек. Помпа назначил меня старшим в нашей группе, в которую входили ещё Тетеря и самая большая радость — Фёкла. До Малайбазара от причала было не менее трёх километров, поэтому на выходе из порта Тетеря поймал тачку. Я уже прыгнул на заднее сидение, как Фёкла начала качать права.

— Мальчики, вы что, такие богатые? Я на такси не поеду, прогуляться хочу.

Стало сразу ясно, кто в нашей группе старший. Пришлось отпустить такси и шлёпать пешкодралом по такой несусветной жаре в ста с небольшим километрах от экватора. Фёкла напялила на себя какое-то старомодное цветастое платье, на ногах — белые туфли на каблуке. Выглядела она, как фура с прицепом, еле-еле передвигающаяся между нами — двумя фонарными столбами.

К Малайбазару добрались только ближе к обеду. По лицу Фёклы тёк пот в три ручья, и она уже замучилась отжимать свой носовой платок. За два часа мы не успели пройти даже двадцатой части пути по базару. Фёкла останавливалась у каждого лотка, перещупывала своими толстыми короткими пальцами каждую шмотку, торговалась с китайцами до цента. Мы с Тетерей выполняли миссию грузчиков и охранников одновременно, как две рабочие пчёлки, оберегающие пчеломатку. У нас уже не хватало рук, чтобы держать её пакеты, коробки и свертки. Похоже, она решила истратить всю свою валюту, что накопила, депонируя за полгода. Мы уже отчаялись её оттаскивать от этих лотков и терпеливо ждали, когда у неё наконец кончатся деньги. У одного лотка она перемерила больше десятка халатов, но на её стройную фигуру подобрать что-либо было невозможно. Торговка-китаянка предложила тут же на месте что-то подшить, где-то распустить, и когда эскулапша померила последний халат, осталась довольной.

— Ну как мне, мальчики? Нормально, правда?

И дёрнуло же Тетерю за язык высказать свое мнение в самый неподходящий момент, когда можно было просто поддакнуть.

— Так-то хорошо, вроде, только он вас слишком полнит, мне кажется.

Переварив эту ценную информацию, Фёкла скомкала халат и бросила в руки торговки. Та вдруг взбесилась, стала что-то орать по-своему, доказывая, что, она, мол, столько времени угробила, всё подгоняла, подшивала, всю лавку сто раз перешвыряла, а ты, мол, такая неблагодарная.

— Руська жопа! — крикнула в гневе торговка и — хрясь Фёкле пощечину по толстой роже. У нас с Тетерей от такой неожиданности даже все коробки из рук попадали. Пока мы их собирали, наша соотечественница, задыхаясь от возмущения, заорала, как недорезанная свинья.

— Ах, граждане, русских бьют! Чё щуришься тут, китаёза неумытая, — и так толкнула торговку руками, приложив всю свою массу, что та перелетела через лоток, снеся с него всю кучу шмоток. Тут из-за шторки сразу возникли два китайских дуба, внешне похожих на японских сумоистов, весом на прикид под два центнера каждый. Фёкла хотела было и им задать трёпки, но мы смогли удержать её от такого героического поступка. Кулак у каждого из этих дубов был размером с наши головы.

— Давайте лучше вежливо уйдем отсюда, Федосья Марковна. Зачем нагнетать международную обстановку?

Выбежав на улицу, мы сложили в большую кучу все Фёклины шмотки и закурили.

— Ну, вы покурите пока, а я пойду ещё прошвырнусь маленько. Я быстренько, здесь рядом, — на потной щеке у неё красовался багровый след пятерни. Мы молча кивнули в знак согласия.

— Фёкла, она и в Сингапуре Фёкла, — сделал философский вывод Тетеря, — Да-а, попили мы с тобой пивка…

Тут к нам подошел молодой китаец с двумя худющими, молодыми тайками, которые чего-то изображали из себя, пытаясь строить глазки и улыбаться. Сутенёр с проститутками, оказалось. Пока мы на пальцах объясняли аборигену, что, мол, нельзя нам, мы из коммунистической страны, да и товар у тебя, мол, с душком, подошла наша пчеломатка. У этого китайского сутенёра, когда Фёкла повернулась к нему кормой, из гортани вырвался звук, непохожий ни на одну гласную букву уже китайского алфавита. Что-то среднее, между Э и Ю, после чего местные аборигены быстренько ретировались.

На пароход мы прибыли самыми последними. Естественно, без пива.

Из Вишакхапотнама, где нас загрузили во все трюмы какими-то костями, которые прели на жаре и воняли, как на скотобойне, хоть нос зажимай, мы двинулись в Японию в порт Осака. На второй день хода, ночью, попали в приличный шторм, а у меня, как назло, снова разболелся тот предательский зуб. Сначала просто ныл, отзываясь в мозг тупой болью, потом всё чаще из него стали простреливаться импульсы, словно током в мозг пробивало. К середине вахты пришлось пристегнуться к креслу, чтобы не улететь и не ботнуться о переборку из-за сильной качки. И так-то все нутро выворачивало, да ещё и этот зуб, как с ума сошел. К концу вахты я уже ничего соображать не мог, зуб болел так, что хоть на стенку бросайся. У Климакса в каюте нашлось полбутылки водки, которой я стал полоскать рот, стараясь сдержаться, чтоб не проглотить. Опустошив бутылку себе внутрь, выждав полчаса на процесс рассасывания обезболивающего и убедившись в абсолютной неэффективности этого мероприятия, мы все вчетвером стали думать, что же делать дальше. Мазание десён горчицей, обкладывание больного зуба чесноком, лимонными корками и прочее в этот раз почему-то не помогало.

— Чё, и водка не помогает? — удивился Ковёр. — Да-а, тяжелый случай. Иди к Фёкле, чего ещё остается? Может, она сжалится, даст что-нибудь болеутоляющее?

К завтраку шторм почти утих. В девять утра я уже не выдержал, побежал к Фёкле.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.