Бесплатный фрагмент - Это еще не все…

Каждый из нас обладает исключительным правом — быть самим собой. Но существуют ещё и предлагаемые жизненные обстоятельства, в коих осуществить это право совсем не просто, а порой и практически невозможно, ибо за такую привилегию приходится платить непомерно высокую цену. И даже стать самим собой удается далеко не всякому. Найти и не потерять себя в коллизиях повседневной жизни, не окаменеть сердцем и душой, ощущать кровную причастность к судьбам Родины и народа, во многом именно этому посвящена поэзия Вадимира Трусова.

***

Оттепель. Выкрутасы скупой зимы.

Впору бы снега или просить взаймы,

Или купить. Да видишь ли, братец мой,

Нет ничего дороже, чем снег зимой.

Вот и сегодня он пополам с дождём.

Ладно уж, настоящего подождём.

Пусть ожидание может продлиться год,

Стерпим и это. Сколько еще забот,

Кроме погоды! Если бы лишь она

Определяла лучшие времена,

Всем, очевидно, было бы по душе

С милыми рай устраивать в шалаше,

Где потеплее, скажем, в субтропиках.

Если же наше счастье у нас в руках,

Что ж мы доселе счастья не обрели,

Не уступив ни пяди родной земли

На побережье северном? Я о том,

Что оно южное. Впрочем, житейский шторм

Часто опаснее тех, что несёт Гольфстрим.

Знать, о погоде попусту говорим.

Осеннее бесприютное

На задворках сентября

Хохлома и гжель.

Через месяц, растеряв

Щедрых сторожей,

Приносивших на базар

Фрукты Гесперид,

Осень выплачет глаза

И дотла сгорит.

Вот тогда наверняка

И зиме пора

(То ли прямо из мешка,

То ли из ведра)

Рассыпать по целине

Крошево тоски

И тоской тебе и мне

Серебрить виски.

Или сбагрить под сукно

Грязь невинных лет.

И надежду (всё равно

Что озимый хлеб)

Оставлять на чёрный день,

Иссушив сердца

Неустроенных людей

Верой в чудеса.

А потом сходить с ума

От самой себя

И раскачивать дома,

Воя и трубя

В продувных парадняках;

И встречать рассвет,

Убаюкав на руках

Наш пропащий век,

Где душа белым-бела,

Только извелась.

И любовь (поскольку зла)

Мигом отдалась

За двадцатку нерублей

Ради пары строф.

Так значительно теплей

Без угля и дров.

***

Не убитый субботний вечер:

Уйма времени — сколь ни трать.

Нарисованный человечек

Заперт в клетчатую тетрадь,

Где и в будни-то жизнь — малина

С нарисованного куста.

Календарного равелина

Олимпийская глухота

Искушает взроптать любого:

Мол, достоин судьбы иной,

Пригодился бы для альбома

Хоть картинкой переводной

И на фото мог выйти чётко,

Коль подкрасить да причесать…

Даже я, на Доске почета

Отказавшийся закисать,

По страницам воспоминаний

Пробиваю неровный шлях,

Разрушая диагонали,

И витийствую на полях,

Рассыпая чернильный кашель,

Бесполезный наверняка.

Но бывалая промокашка

Осторожного языка

Сохраняет от мира в тайне

(Я ведь истинный партизан),

Что появится золотая

И раскрасит мои глаза.

Классическая механика

Выскажусь лишь о следствиях, а причины —

Хлеб аналитиков цепких, порою — злющих…

Взлёт — это средство разгладить земле морщины,

Хоть виртуально, а всё же пространство сплющив,

В жизнь воплотив иллюзию волшебства.

Впрочем, а что ещё более иллюзорно?

От впечатлений кружится голова.

Только уже поэтому не зазорно

Числить внизу оставшихся мелюзгой,

Напрочь лишённой размеров и очертаний.

Для таковых, естественно, ты изгой,

Но приговор до времени держат в тайне,

Ибо вообще горячку пороть не след.

Небо, оно воистину справедливо.

После Икара стая его коллег

Крылья в стремлении к солнцу дотла спалила,

Да и в забвение канула. Неспроста

Равно идейным подвижникам и туристам

Втридорога обходится высота.

Вот почему, наверное, группа риска

Численно ограничена. Рухнуть вниз

(Если бы камнем! — просто ошметком глины),

Преподавая смирно лежащим ниц

Краткий урок неведомой дисциплины,

Мало кому охота. Рассудит Бог

Нас и решивших, будто сгореть красиво

Лучше, чем ошиваться среди рабов

С детства знакомой, даже законной, силы.

Осеннее неизбежное

Выйди на улицу — мигом поднимешь ворот,

Да и рванёшь, в походку вплетая бег.

Юго-восточный нынче штурмует город,

Ливень створожив в первый как будто снег.

Это всего лишь милый каприз осенний,

Шторм в Заполярье дышит куда сильней!

В общем, с погодой издавна здесь веселье,

Волей творца озёр средь сплошных камней.

Славная всё-таки девушка — Монче-тундра!

Сколько сердец разбито и пленено!

Сладить с красавицей, ох, как порою трудно!

И на любви споткнуться немудрено.

Страсти, всерьёз поклонников укатавшей,

Вечная память — главная из примет.

Значит, не зря сказал мне братишка старший,

Что отставных мончегорцев в природе нет!

«…с подлинным верно». Частности отметая,

Впору скрижаль тревожить лихой строкой.

Разве сравнится с ней похвальба пустая

(Нам, дескать, местным, разницы никакой,

Стихнет стихийное гульбище в поднебесье

Или шарахнет сызнова по своим!),

Коль зачастую даже словами песни

Благоразумно жертвовать норовим.

Осенью здесь что ни день — коротышка мглистый,

Толком-то и в глаза ему не взглянуть.

И вместо солнца, сникшего по-английски,

Для воспаленно верящих в светлый путь,

Дальний прожектор, если однажды выстрелит,

Не уточняя, где окопался враг,

Только по озеру тропку всего и выстелит —

Тропку, с которой шаг вправо, шаг влево — мрак.

***

Эх, родимая сторонка,

То грязища, то снега,

Блеф невидимого фронта,

Тень заклятого врага,

Без которого, пожалуй,

Околеть немудрено.

Точно с плёнки залежалой

Антикварное кино,

Жизнь сварливо суетится,

Только будто бы во сне.

Ну, при чем тут тройка-птица?

Тот, кто нынче на коне

Уж давно отсель далече,

След простыл, ищи-свищи.

Проще всласть расправить плечи

Развалившись на печи.

Но зато уж по субботам

В клубе танцы под баян.

Вряд ли праздник выйдет боком,

Если кто напьется пьян.

Значит так ему и надо.

Пьянка тоже мастерство.

Нам Канада и Гренада

Все едино — баловство.

Здесь куда как веселее,

Хоть и тошно иногда.

Глянь, в соседских пальцах тлеет

Вифлеемская звезда

От затяжки до затяжки.

Благо, что тмутаракань.

Лишь жестокие мультяшки

Топчут старенькую ткань

Запыленного экрана.

Может статься, что и впредь

Удлинённая программа…

До конца не досмотреть.

К слову

Я живу потому, что когда-то рождён,

И господь меня грешного терпит покуда.

А ещё оттого, что любовь (убеждён!) —

Это всё-таки самое главное чудо.

Не снискал я регалий и прав не качал:

Обрету всенародную, дескать, известность.

Ибо чтящему слово началом начал

И наградою может быть только словесность.

***

Это смешно, наверное?

Нет уж! Скорее — скверно.

Просто в моей голове

Присутствует некая лошадь.

Она соскучилась по траве

Она копытами череп мой крошит,

Она превращает в пену

Мой жидковатый мозг.

О, если бы я ее выпустить мог!

И она навсегда бы ушла,

Оставив в покое

Несчастную голову,

Начиненную навозом,

С конским волосом пополам.

***

Суконный космос мокрых дел,

Преданья преданных напрасно…

Инстинкт навязчиво гундел

За жизнь, которая прекрасна

И не настолько коротка,

Когда, познав судьбы стервозность

(Помилуй, боже, дурака

И сократи опасный возраст!),

Себя научишься беречь,

Юлить, выплёскивая локти

Меж остальных; кривую речь

Дрессировать в лужёной глотке.

Авось понадобится вдруг?

Увы, механика простая:

Соврать — недорого берут,

И, тем не менее, хватает

Желудок полным соблюсти

(Мечта с рождения костистых)

И, в обескровленной горсти

До хруста корм подножный стиснув,

Унять разборчивую злость.

Оно весьма, положим, кстати,

Что ничего не началось,

Что докладать о результате

Кому б то ни было теперь

Вдвойне смешно; еще важнее,

Что я опять перетерпел,

Считая нормой ахинею.

Смотри, звезда моя, смотри!

Гори со всеми потрохами!

Как те ночные фонари

В рабочий полдень полыхали;

Кипи, затравленная ртуть —

Слеза зеркал неугасимых!

И пусть внештатные плетут

Шустрей тачаночных максимов,

Телеграфируя восторг

Национального единства,

Пусть тарахтит всеобщий торг,

Где даже черствый бородинский

Не достается задарма!

А я, совсем обычный русский,

Схожу по-своему с ума,

Без ваших правильных инструкций.

***

Когда хмель их морды перекосил,

Я, упрятав поглубже тлеющий глаз,

Рванулся из пепельницы, что есть сил,

И стремглав покатился на край стола.

И ушел! В падение! В пустоту!

На паркета замызганного янтарь,

Сгоревшей бумагою щёк на лету

Ощущая, что правильно рассчитал.

Но рукою пьяной (ей хоть бы хны)

Подхваченный ловко и воткнутый в рот,

Хлебнул с накрашенных губ слюны

И в помойное был водворен ведро.

Вот и все. И снятый с повестки дня,

Я глотал недоеденной пищи гной

И тонул. Чтобы наутро меня

Из картонной пачки достали вновь.

***

Не прощай нам, Господи, ничего!

И когда десятком на одного,

И когда один супротив толпы,

И когда умаслит кривой слепых:

Зоркость, де, от бедности не спасёт,

А во тьме сойдёт на продажу всё,

Или от народа добро сгноят!

Коль не оскудеет рука твоя,

Наши не отсохнут. А ну, ещё!

Эх, азартно, весело, горячо,

Копошилась куча — мала — гурьба!

Ну, из скольких выдавили раба,

Пояса советуя затянуть?

Ни к чему вытаптывать верный путь!

Хлёстко бы, да скоро, да широко!

Ожиданье в снятое молоко

Превратит в итоге любой нектар!

О похожем смолоду я мечтал

Да окстился вовремя. Может быть

Шуранул зазря поперёк судьбы,

Только так, он, по всему честней.

И какой я крови, от чьих корней,

Забывать мне или таить не след,

Особливо здесь, на своей земле,

Где навзрыд порою душа поет.

Знать я отъюлил, отолгал своё,

Хоть, по меньшей мере, надежда есть,

Если речь ершистую взялся весть,

И не захлебнулся пока слюной.

Пусть беда шуршит по пятам за мной.

Заварить бы солнцем тугу — печаль…

Ничего мне, Господи, не прощай!

***

Маленький город,

Стеклянный насквозь, —

Общий дверной глазок.

Ежели кто заколотит гвоздь

Или чихнёт разок,

Где эта улица, где этот дом,

Сразу любой поймёт.

Тайны чужие — они, пардон,

Точно целебный мёд,

Нас выручающий в холода…

Что же стряслось со мной?

Где эта барышня, навсегда

Ставшая мне родной?

Не отыскать! Хоть кричи: Ау-у!

Нищий смешной простак.

Верно, помстилось, и наяву

Было совсем не так?

Поиск надежды — напрасный труд,

Ибо пуста скрижаль,

Сердце немеет, гадалки врут,

Да и себя не жаль.

Мольба

Забудь меня ещё тогда,

Когда нас не было на свете,

Когда ни страха, ни стыда

Не испытали наши дети

И ты не знала пьяных драк

И вечной боли унижений,

И я, мерзавец и дурак,

Тебе не делал предложений!

Забудь! Мольба не звук пустой!

Великим ласковым созданьям

Своей несметной красотой,

Своим отважным состраданьем

Негоже потакать зверью.

И я, не склонный к птичьим трелям,

В однажды начатом бою

С самим собой — уже застрелен.

***

Я и не знал, на что способен огонь,

Покуда к тебе не сорвался тропой огня.

И, собирая порох души в ладонь,

Я заклинаю: «Не убивай меня!

Ты это всегда успеешь. Куда я теперь уйду?

Я, отыскавший лучшую из планет».

И если, спросив однажды, в точку не попаду,

Не торопись, пожалуйста, холодно бросить: «Нет».

***

Мы победили. Значит, была война?

В мёртвой воде безумия по колено

Я возвращаюсь туда, где ты совершенно одна.

И озираюсь затравленно: Лена! Лена! Лена! Лена!

Где же ты, Лена? Быстрее! Я набрал секунд про запас.

Мне надо к тебе успеть и многое рассказать…

Но ты отвечаешь, что мне лучше сейчас лечь спать…

И рушатся веки на стершиеся глаза.

***

Дорогой грамотей,

Заточите, пожалуй, стило

Для примечания где-нибудь на полях.

Тратится жизнь, мол,

На всякое барахло.

Если не грош цена ей,

То максимум два рубля.

Перемываются кости

С грязным бельем заодно.

Мир гигиена спасает,

А красота — на десерт.

В будущем недалёком

Пока что довольно темно.

Зато недалекого прошлого

С лихвою досталось бы всем.

Да, обворована память.

Вот и приходится врать.

Разве в библиотеке

Правду возьмешь напрокат?

А всё равно неохота

Прежде других умирать…

Ни хорошо на душе, ни плохо.

Просто — никак.

***

Нынче поздно весна заглянула к нам,

Как в прицел, в перекрестье координат.

Мы уж было подумали — всё, хана,

Год не делится больше на времена.

И решили внимание не заострять.

Поживём — увидим. И вдругорядь

Хорошо, если некому станет ныть,

Что опять не хватило на всех весны.

Но ошиблись. По лужам март захромал.

Как всегда, перед смертью успела зима

Самых лучших в попутчики присмотреть.

И оставила нас на отстрел сестре.

Весёлая карусель

Опустели стопки.

Поседели сопки.

Стужа поселилась

В паровозной топке

Всенощных страданий.

Боль дорогой дальней

Утолишь едва ли.

В общем, трали-вали,

Гражданин приятель.

Впредь подснежный ягель

Добывай копытом.

Способ сей испытан,

И весьма заманчив.

Шевелись, мой мальчик.

Страх не запретили.

В общем — тили-тили.

***

У меня на кухне гроза.

Не поверят, кому рассказать.

Только фыркнут: «Допился, жлоб!

Это просто течёт потолок,

И розетки искрят потому.

Так что радость твоя ни к чему.

Вот же, дурень, нашёл чудеса.

Ты нас, бешеный, не покусай

Ненароком. Уймись поскорей,

Алкоголик. Гроза в январе!»

И давай участковым стращать.

В перспективе — дежурная часть.

Там, конечно, не станут хамить.

Замурован двойными дверьми,

Наблюдаю воды торжество.

Я и вправду немного того?

Или сверху сосед — обормот?

Или выстрадал срочный ремонт

Мой, испуганный ранью весны,

Личный космос — четыре стены?

***

Скоморохи постарели.

Разбрелися по округе.

На полатях кости греют.

Съели праздничную ругань

Отскандалившие бубны.

Колокольчик желторотый

Пересмешничать не будет.

Разве что царапнет робко

Безголосая жалейка —

Надоевшая отрада,

Духоту набитой клети

Заливая мутной брагой.

***

Когда стихнут крики: «Уймись!»

И отменят приказ: «Повзрослей!»,

Когда надоест глотать

Цитат резиновый клей,

Не убегай!

Подожди!

Загляни в старый дом за рекой,

Там лежат

Шкуры маленьких медвежат.

Помнишь, ты их задушил

Ещё не окрепшей рукой?

***

Взять бы тачку, да покруче.

И уехать далеко,

Полагаясь лишь на случай,

Хоть счастливый, хоть какой.

Моментально растранжирить

Бесполезные гроши.

Колесить, давая жизни,

Восвояси не спешить.

Прямиком, не маскируясь,

Всем гаишникам сказать,

Дескать, выдумали трусы

У машины тормоза.

И лететь как угорелый,

Это время проскочив,

Где тихонько я старею

И выслуживаю чин,

Что считается удачей.

А кому не повезло,

Тот и впрямь катает тачку.

Или, мучая кайло,

Помирать, зараза, медлит.

На родимой стороне,

Кроме Ваньки и Емели,

Целиком фартовых нет.

Всякий третий, братцы, лишний.

Облизнувшись на калач,

Прикуси губу, счастливчик,

Знай себе терпи, не плачь.

***

Обломали Обломова за вселенскую лень.

Наказали Базарова по причине обратной.

И с трибун, источая улыбок елей,

Утверждали, что люди практически братья.

Как родных поминали — об этом молчок.

За себя и за всех недоумков протухших

Молотили железо, пока горячо,

От голодных фантазий съезжая с катушек,

Ибо завтрашним бредили, в яри атак

Не считая погибель жестокой потерей.

А когда вдруг состарились, этак и так

Вышивали на фоне высоких материй

О великой стране, где предательства нет,

Где прислуга, решая вопрос с королями,

Триумфальную арку пробила в стене,

У которой тебя и меня расстреляли.

***

Отпускные бесследно канули.

На полгода вперед — зима.

Я беседую с тараканами,

Потому что клопов нема.

Я и этих морил ответственно,

Но привыкли они, ей-ей.

Значит, школа у них советская,

Одинаковая с моей.

Как положено, неразлучны мы.

Утомилась ругать меня

Своевременными получками

Не обласканная родня

За общение с паразитами:

— Нет бы к ногтю пришельцев, хвать!

Доморощенным инквизиторам

Лишь бы гадостью поливать,

Приписав мне досужий вымысел

(Ты зазря на рожон не лезь!),

Будто из дому сор не вынесен,

И собака зарыта здесь,

И так далее — околесица.

Только крикнул бы кто: «Ай-да!»

Я бы в двери и вниз по лестнице,

И добром уже никогда

Восвояси — почти безумные,

Где природа берёт своё,

Где торгует осипшим зуммером

Телефонное деловьё,

Где повесить, кажись, болтался бы

В углекислых мечтах топор.

Фермопилы, жильё спартанское,

Неприступные до сих пор.

Рецепт исполнения желаний

Хочешь увидеть небо? Так пей до дна.

Выйти в эфир мечтаешь? Открой окно.

Лишь бы попалась нужной длины волна,

Лишь бы у чаши не прохудилось дно.

Шансы и в этом случае не Бог весть:

Взгляд с первым залпом сплющив о потолок,

Вскоре опять придется на стенку лезть,

Если законопачен оконный блок.

Дело, оно, конечно, в себе самом,

Только себя попробуй-ка одолей!

Мусор морзянки азбучных аксиом

Кровь превращает в полузасохший клей.

Слову предпочитающие число,

Не разделяю вашего торжества,

В силу того, что с миром произошло:

Ишь голосят повсюду, а речь мертва!

Господи! Ну, почто сколько лет насквозь,

Не унимаясь, шпарить «Полёт шмеля»?

Бестолочь! Дрянь! Морока! Да на авось

Страшно всё бросить, страшно начать с нуля!

И, не пытаясь будущее спасти,

Не отметая прожитое долой,

Право на покаяние обрести

Или же счесть анафему похвалой.

Вот и живу я, будто себе во вред,

Не отзываясь толком на злобу дня.

Мой повидавший виды автопортрет

Многие хают, даже подчас родня.

Грех обижаться — экие пустяки!

Каждый упрек по-своему справедлив.

Целы покуда шейные позвонки!

Небом подернут яблок глазных налив.

Новогоднее

Календарь нарочно сладил

Педантичный маг,

День, укладывая на день

В папку для бумаг:

Лист январский, лист весенний,

Листья всех мастей;

Хорошо, что воскресений

Меньше, чем смертей,

Ибо люди мы простые:

Вряд ли от сохи,

Но страстишки не остыли —

Замолить грехи;

Кто с наваром, кто в прогаре…

Вследствие поста

Не единожды солгали,

Тяжестью креста

Исцелив сомненья в корне:

Знай себе, живи.

Впрок навязчиво покорны

Взвешенной любви

К послесвадебным печалям

(Зелен виноград),

Мы в упор не замечаем

Истинных утрат.

Хорошо, что есть в продаже

Вечные клише.

Хорошо бы (очень даже)

Шаркнуть по душе,

Потому, что мы, бухие,

Иногда не врём.

Не чернилами в архиве,

Кровью обагрён

Тяжкий вздох: «Что было — было,

Бывшим исполать».

Славно, если впрямь на мыло

Смогут посылать

Лишь судейских на футболе

Ради озорства.

До оскомины, до боли

Чавкая сперва

О родимом пепелище

(Тоже ремесло:

Ничего себе жилище,

Да и барахло

Как в америке-европе —

Пройденный этап),

И в отечестве пророки

Пополняют штат

Наречённых мастерами,

Коих жаль порой.

Хорошо, что я не вправе

На успех сырой.

Мне совсем иные сласти

Определены.

И пока ещё ни властью

Сказочной страны,

Ни тем более народом

(И на том поклон)

Я не куплен и не продан.

Значит, поделом

И друзей осталось мало

Нынче у меня.

Между нами нет обмана,

В сущности родня.

В этом смысле я везучий

(И насчёт семьи);

И, конечно, гад ползучий,

Раз уж в год змеи

Довелось на свет явиться —

Факт неоспорим.

Бог с ним, с veni-vedi-vici,

Благо третий Рим

Отрыгнул щенка когда-то,

Повторять не след.

Столь трагическая дата

За пятнадцать лет

Истрепалась совершенно —

Вот такой бином.

Пусть метель-подруга, шельма,

Хнычет за окном,

Предвкушая високосный

(Ишь разобрало!),

Рвёт нечёсаные космы,

Бьётся о стекло

С явно праздничным настроем.

То-то все гульнут…

Под столом лежать героям

Без пяти минут.

Застольное

Бьёт веселье через край

Окаянного сиротства.

Подожди, не умирай,

Это нынче слишком просто

В нашем городе, больном

Бесприютными ночами.

Лучше хлебом и вином

Утоли свои печали,

Оставаясь до утра

Не в себе (совсем немного).

Пусть гнилая конура,

Пусть настырная зазноба

(Слава богу, не твоя,

И глаза бы не смотрели!),

Пусть старинные друзья

В самом деле постарели;

Да и ты уже не тот

(Кто пахал — тот рысью вряд ли);

Ну и ладно. Все тип-топ.

Здесь крамольные порядки

В моде сутки напролёт.

Хочешь — плачь, а хочешь — смейся;

Участковому поклеп

Коммунальное семейство

В устной форме возведёт

(Только правду, как ни странно).

В общем, грязь свинью найдёт,

Значит, поздно или рано,

Умываючись хулой

(Нешто, дурень, ждал награды?),

Неприкаянный и злой

(Чем богаты, тем и рады),

Ты покинешь склочный мир.

Нам единственно бывает

Белый свет ужасно мил,

Если сразу наливают.

***

Царство вечных вещей.

Мир бетонных пещер.

Лабиринта стандарт.

В тесноте пустота.

Околел Минотавр

Неизвестно когда.

Средь житейских морей

Ариадне стареть,

Проклинать берега,

Где афинский плейбой,

Обещая любовь,

Ей наставил рога.

Будни острова Крит:

Тараканов морить

Да соседей гонять.

От гнилого вина

Два родимых пятна —

Суета и брехня —

Только пуще цветут.

И всегда тут как тут

Олимпийская рать,

И не бог, так герой,

Все одно — домострой,

Где ж других понабрать?

Рассуждать не берусь.

Здесь со всеми Прокруст

Позабавился всласть.

Лишь старик Диоген

На короткой ноге

С предержащими власть.

Век живи, век учись.

И постель, и харчи

За ошейник раба.

Дёрнешь цепь — не порвать.

Сам такую ковал.

Ах ты, дура-губа.

***

Волчья тропа с понедельника до субботы,

То есть до вечера пятницы. Путь с работы

Необязательно к дому и вспять с рассветом.

Краткие передышки на отпуск летом

(Если удачный график) плюс двое суток

Еженедельно. Не потерять рассудок —

Значит, сойти с ума (что по Свифту — благо),

Да и сорваться в штопор, с эпохой слада

Не находя. А впрочем, сие опасно,

Ибо у тел человеческих нет запаса

Прочности, достаточного для встречи

Даже с землёю вспаханной. Недалече

Встреча такая, когда не имеешь стажа

Чокнутого (в высшей степени) пилотажа

Вне общепринятых времени и пространства.

В лучшем итоге — траурное убранство

И некролог — от силы абзац петитом.

Людям нормальным якшаться с подобным типом

Обременительно (проще сказать — противно).

Маленьких радостей светская паутина,

Память шельмуя, покончит с фальшивой болью.

Но в гамаке не согрешить любовью

(Дело пытая или потехи ради!)

Вряд ли возможно. Сколь ни трещали пряди,

Сети целее новых. Народу — валом…

Жизнь, ведь ты не казалась мне карнавалом!

Так ли я глуп? Воистину мудрый возглас!

Вот он — его величество средний возраст

В тесном камзоле кухонной истерии.

Рухнуть бы в самые недра периферии

(Глубже теперешних), дабы леса, озёра,

Звери и птицы, коим не знать позора

Собственной слабости, ветра фальцет истошный,

Ярость буржуйки и котелок с картошкой

Мне помогли очнуться и вспомнить, кто я.

Время швыряет камни в ведро пустое

(Нет бы песок гонять и гонять в стекляшке).

Старятся и ломаются неваляшки,

Прежде удар державшие будьте-нате.

И принадлежность к местной служилой знати

Отягощает мерзостью очень скоро,

Голос употребивших на благо хора,

Сольное позабывших своё звучанье.

Волей-неволей скатываясь в молчанье,

И капитал сохраняешь и кстати чрево

В полном ажуре. Шляясь порой налево,

Правофланговые тонут в стакане мутном.

Знать бы, с чего это лезет на стенку утром

Солнечный зайчик, не опасаясь серым

Вновь показаться гражданам окоселым.

***

Граждане, рысью!

Похоть взнуздав корыстью!

Жми до упора!

Всякая пятка — шпора!

Выйди, историк!

Свечку держать не стоит.

Нынче избыток

Заживо позабытых.

Вот нищеброды,

Все — наивысшей пробы!

Этих задрали

Волки лесной морали.

Знать, у приматов,

Даже совсем лохматых,

Определённо —

Шкуре не быть дублёной.

Деньги на бочку!

Я паренёк рабочий,

Где-то за тридцать

(Можем договориться).

Лишь с похмелюги

Не доставайте… Люди!

Кружечку пива!

Зелень — тоска — крапива

Тоже наркотик.

Прежде носивший кортик,

Клянчит на шило,

Дескать, совсем паршиво

Тянется лямка!

Нет бы: с утра гулянка;

Брезгуя ланчем,

В сетку пулять воланчик

С барышней томной…

Таинство бадминтона —

Светская прелесть.

Ладно, мамзель, согрелись —

Не согрешили.

Следует мыслить шире,

Вне трафарета!

Где же моя карета?

Не докричаться…

Шпарит по шпалам Чацкий.

Самое время

К дедушке на деревню:

Поиздержался…

Пленники дилижанса

Вышибли зайца,

Дабы родным казался

Блеф зазеркалья:

Тявкают по-шакальи

Звёзды экрана.

Каждый имеет право

Круглые сутки.

Модные предрассудки.

Брачные планы.

И под сироп рекламы

Известь известий.

Ставшие грузом 200

Не помешают

(Благо страна большая)

Стаям вороньим,

Якобы посторонним,

После обеда

Торжествовать победу.

***

Вновь ни выдоха, ни вдоха

Просто так.

По рукам пошла эпоха

За пятак,

Ну, а я, с пеленок

Радостный пострел,

Выбиваясь из силёнок,

Постарел,

От сомнительных новаций

Пришлых лет

Продолжая зарываться

В интеллект,

Впрочем, брезгуя

Подсчетами ай-кью;

А житуху (ох, нетрезвую!)

Свою

Не по правилам,

Диктуемым извне,

Перекраивал.

О стати и длине

Думать поздно было.

Правду говоря,

Так штормило! —

Не держали якоря.

Мне бы к берегу скорее,

Но куда?!

Маяки дотла сгорели

Со стыда,

И смотрители, изъяв

Тоску из глаз,

Оскоромились в боях

За средний класс,

Мол, нишкни,

С чего бы это о святом?

Вышивая дни

Кладбищенским крестом,

Наступало мне на горло

Бытиё…

Всё прогоркло:

И ухмылки, и нытьё,

И карьерные

Срамные кренделя.

Лишь, наверное,

Родимая земля

Охладила

Лихоманку-круговерть.

Невредимым,

На расстеленную твердь

Лёг я — руки пораскинул —

Средь полей!

И любуясь в небе клином

Журавлей,

Обминал цветы и травы

День-деньской.

Говорят, я с виду бравый,

Городской,

Для плаката «Угоди

Хоть под трамвай!» —

Знай фасон блюди

И впредь преуспевай!

Только с виду…

Сей оптический изъян

(Не в обиду

Посторонним и друзьям) —

Тень открытого забрала

Детских снов.

Но отнюдь не помирала,

Вновь и вновь

Разъедая теневую благодать,

Вера в то, что ни в какую

Не продать, —

Не купить ни в коем случае,

(Шалишь!)

Наши вотчины дремучие.

Париж,

Очевидно, стоил мессы

Королю.

Внук крестьянский, местный,

Я уж потерплю,

Не марая в бухгалтерии

Чело,

Коль в империи

Родиться повезло,

Где со временем истлею

Просто так…

Оттого едва ль сомлею

За пятак.

Фрагмент биографии

Хлещет снег. Немудрено,

Что в глазах черным-черно.

Средь надсадной белизны

Стали б ангелы грязны,

Кабы жили на земле.

В чумовой слепящей мгле

Никому не нужен грим.

Всё равно шальной Гольфстрим

Слижет маску без труда.

Втайне тлея от стыда

(Вроде, совесть начеку),

Поплетусь ломать башку

В геометриях забот.

Вот уж сорок первый год

Аз присутствую в миру

(Где продамся, где совру,

Извернувшись половчей),

Стихоплёт и книгочей,

И едва ли мушкетёр

(Лишь язык порой остёр),

Порываюсь, как могу,

Заколачивать деньгу,

Да выходит толку пшик.

Может, впрямь я лыком шит?

Иль себя впустую сжёг,

К той, что рубль бережёт,

Подрядившись на поклон?

Нет бы — к барышне с веслом!

Сам же, помнится, ваял!

Оказалось: материал

Далеко не пластилин.

Нынче комом всякий блин,

Но свалять снеговика

Не поднимется рука,

А тем паче обе-две.

Тараканы в голове

Копошатся день-деньской.

Блоку снившийся покой

Мне и ночью не грозит.

Круглосуточный транзит

До последнего прости,

Сквозь надежду расплести

Корни выбитых зубов.

В перспективе (видит Бог!)

Рай собеса и клюка.

За помятые бока

Поощрениев не жду.

Нешто в будущем году?

Впрочем, ладно, поглядим,

Из числа сорок один

Извлекая, что война

Очень скоро начина…

Пунктир

Осень. Ни ночи, ни дня.

Ни убежать, ни вернуться.

Даже кукушка в часах,

Сколько мне жить, не ответит.

Кухонный мой монастырь,