Бесплатный фрагмент - Эдем

Как я стал Богом
(часть 8)

О, сколько нам открытий чудных

Готовит просвещенья дух,

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг.

И случай, бог изобретатель

(А. Пушкин)

Как странно! Любят суть, а воспевают лик.

Кто в сердце краснобай, тот въявь косноязык.

Еще диковинней, о Властелин вселенной:

От жажды мучаюсь, а предо мной родник

(О. Хайям)

1

Не пишется. Голова болит. Известно, муки творчества обезболиванию не поддаются. Хотя причём тут голова? Не пишется потому, что не читается, не публикуется, не нужно никому. Казалось бы, о вернувшихся из загробья мертвецах, ну, чем не повесть? Её бы на сценарий положить и фильм поставить — все голливудские шедевры отдохнут.

Напечатала районная газета, знакомые поздравили. Где гонорар? Я спрашиваю, за что трудился? За сомнительную славу?

В толпе недавно услыхал:

— Тот Гладышев писал, что в райкоме партии работал, а после так никем не стал?

А кем я должен стать? Олигархом? Воровским авторитетом? Надыбать хоть какой-нибудь себе колхоз или заводишко при приватизации?

Ну да, я сторож школьный. И ещё бумагомаратель ненужный никому. Сижу и мучаюсь в пустующей тиши, чтоб утром встать в учительской с дивана и побрести искать себе работу. А к ночи вновь вернуться школу сторожить, но, по сути, в ней жить — поскольку нет у меня жилья.

Вот докатился бывший райкомовский инструктор с двумя дипломами — без стоящего дела и угла. Да что там — без семьи. Уж так сложилась жизнь — кидали родственники, обманывали друзья.

Мне б поумнеть однажды и бросить пить, вы скажите. Да что вы — не пью и не курю. И женщинам не забиваю баки. Не потому что я их не хочу. Те, что нравятся, по бедности мне не доступны. Которым нравлюсь я — увы, не вдохновляют. Быть лучше сторожем свободным, чем примаком без любви.

Я офицер запаса после института — по-прежнему считать, так дворянин. Вот эта мысль, однажды зароненная, наверное, сгубила мою жизнь. Ведь благородство в чём? Не опускай глаза перед начальством. Не бойся тех, которые сильней. Не ври, не подличай и не воруй. И с барышнями будь построже — не обещай, чего не можешь.

Вот и скажите мне на милость, с такими принципами чего добиться можно в современной жизни? Дивана школьного? Так на кого пенять?

Я не пенял. Детства мечту лелея, стучал по клавишам пишущей машинки школьного секретаря. Сначала мысли скакунами с крыльями в заоблачной дали носились, а на бумагу не ложились. Потом я их освоил приземлять. И потекли строка к строке, листок к листку…. Но кому? Для кого всё это пишется? Что миру нового сказать хочу? Без публикаций и без критики я — графоман.

Мне надо было б родиться в столице — там есть куда пойти, кому-то показать свои труды. И вдруг — начать публиковаться. Или хотя б в губернском городе. А тут, в захолустье…. Пропадёт бездарно мой талант.

А есть ли он?

Перечитал настуканное на листе. Нет, всё не так, неубедительно, не жизненно, я бы сказал. А главное, язык — какой-то чёртов реп. Нечистый видимо попутал, потратиться однажды и в губернию смотаться на семинар доморощённых литераторов. Там пять часов сидел на мастер-классе малых форм — поэтов и чуть-чуть прозаиков. И в результате язык себе сломал. Вопреки рассудку и замыслу сюжета мне предложенье в рифму завершить охота. Вот что это? Точно — вирус мозговой. Теперь иль к бабушке идти заговорной иль голову долой.

Мысль о суициде не раз являлась мне в тиши ночной. Ну, посудите: я не молод, чтобы с нуля карьеру начинать — нет ни амбиций, ни желаний. Нет стимула — одни лишь оправданья. Не стар, чтоб пенсии дождавшись, почву ковырять в саду. И сада нет. Закончить жизнь сторожем при школе? Достойная карьера! Писателем бы стать.

Не пишется, не читается и не публикуется. Будущность ясна — рано или поздно сойду с ума. Не дай то Бог! Но я не первый это восклицал. Запастись посохом с сумой? Там тоже перспективы никакой. Не лучше ли в петлю? Ну, не задалась судьба, а умирать всё равно придётся. Так лучше уж сейчас — пока я в ясной памяти, и в силах сам на табурет взобраться. Такие, братцы, мысли приходят иногда.

Стучу по клавишам, кладу на бумагу строки. Зачем? Кому? А просто так, чтобы отвлечься от серости обыденной и унестись мечтами в облака. Там я герой, там я, конечно, победитель. И девушки за мной гурьбой….

В окошко стук. Отдёрнул штору — чей-то силуэт. И, кажется, дождь на дворе.

Спешу к двери.

— Кто там? — осторожно.

— Открой, проверка, — завхоза голос. Черти принесли!

История банальна. Девчонка проводила парня в армию, а тот на службе калекой стал. Любовь была — не позабыла инвалида. Затеяли семью. Двух дочерей родили. Но годы шли. Как баба стала ягодкой опять, бес сексуальной неудовлетворённости в неё вселился. Когда устраивался сторожем, я ощутил её оценивающий взгляд. Ну, что ж, подумал, буду рад с таким начальством на диване кувыркаться.

Она, конечно же, пришла. Но вот беда — пьяная с бутылкой водки. А я не пью и пьяниц презираю. Манили руки пышные колени, но отталкивал перегарный рот. Как без поцелуев обстряпать дело? Вы знаете? А я не смог.

Тогда отбился от её намёков и даже приставаний, но нажил лютого врага. После прессовала без причины, а я терпел — податься некуда, а тут ночлег с доплатой и машинка школьного секретаря. И ещё не раз по праздникам, а иногда и в будни пьяной приходила — просила, даже плакать не стыдилась.

Я ей сказал:

— Вы трезвой приходите, и всё получится у нас.

Трезвой, видите ли, ей совестно. А мне-то каково?

Ну, ладно. Дверь открыл. Она с зонтом вошла.

— Что, дождь на улице?

— Как из ведра.

Чёрт, опять пьяна!

Прошла в учительскую, села на диван. Нога на ногу — смотри, пацан!

— Стучишь? — кивнула на машинку. — Всё забываю сказать Таисии Алексеевне, чтоб закрывала в сейф.

Ступнёй качает, пальцем водит по обнажённому бедру.

— Пришла сказать, ты с завтрашнего дня уволен — другого сторожа я приняла. Расчёт заберу за амортизацию машинки. Всё понял?

Как не понять! Вольна уволить и расчёт не дать. Ведь официально муж-инвалид её устроен.

Пауза.

— Чего молчишь?

— Всё понял я.

Печально покачала головой.

— Ну и, дурак.

Пришлёпнула колено:

— Ладно, я пошла. Что дождь там?

На диване повернулась, через спинку перегнулась, притиснулась к стеклу. Всё было сделано нарочно так, чтоб показать свой зад. Край юбки высоко задрался — под ягодицы. А выше что? Должно быть, стринги.

Я понял, дан последний шанс. Мне надо подойти, ухватить за бёдра и чреслами прижаться. Ну и, наверное, сказать, что я люблю.

А я сидел, болван упорный, и думал, лучше уж в петлю.

Она ушла. Начал искать верёвку. В шкафу нашёл бечёвку. Тонка, но выдержит — вот только кожу защемит. На люстру глянул — не удержит. Решил повеситься с перил второго этажа. Сел на диван вязать петлю.

Стук в окошко. Вернулась, чёрт её возьми! Спрятал бечёвку, пошёл к двери. Сейчас начнутся охи, ахи, извинения, мол, ты меня прости. Возьмёт свои слова обратно — буду жить, нет — удавлюсь. Хватит горе мыкать. Столько хороших людей без времени ушло. Какая польза от меня?

Открываю дверь. Входи и говори.

Но что за чёрт — в пелене дождя вижу силуэт мужской.

— Вы кто? — запоздалый страх коснулся сердца: ведь я ещё живой.

— Гладышев Алексей Владимирович? — приятный баритон.

— Он самый.

— Поручено вам передать.

В его ладони серебряный браслет. Оптимизатор?! Вот, черти! Начитались и прикалываются.

— Это мне — ничего не перепутали?

— Вам.

— А вы инструктор перемещений Рамсес?

— Инструктор да, но не Рамсес.

— Входите.

Он остался под дождём.

— От кого презент?

— Я не уполномочен комментировать подарок. Берёте — я пошёл, нет — тоже.

Конечно же, беру.

Ушёл инструктор в пелену. А я в учительской сижу, глазею на браслет. Таким его и представлял, когда о мертвецах писал. Но не сошёл ли я с ума, не успев с убогой жизнью поквитаться? Достал бечёвку, петлю довязал, на стол положил по соседству. Задумался. Что выбрать? Браслет надену — чего-нибудь произойдёт. А может, нет — так на прикол похож подарок. В петлю залезу, дальше что? А дальше тоже ничего. Одно лишь утешение, что не сошёл с ума.

Наконец решился. Последнее в судьбе моей разочарование — надел браслет….

2

Вот это сон! Почти кошмар! В учительской убогой школы оказаться. Я сторож, братцы. Пьяная завхозиха. Петля. Нет, пора кончать, по Зазеркальям шататься.

Лёгкий бриз коснулся моего лица — в нём запах моря. Открыл глаза. По потолку блуждают тени. А это чьи головки торчат под жалюзи окна? Смешок и шепоток.

— Проснулся?

— Вот нам попадёт!

Улыбчивые лица ребятишек. Настюша, солнышко моё. Дианочка, малышка. Лапочка Катюшка. Розовощёкий карапуз насупил брови: маловат стоять — висит, пыхтя, на подоконнике. Это мой сын Сашок, рождённый Дашей, венчанной женой. Он предводитель шайки сорванцов.

— Пап, ты проснулся? Тогда пойдём купаться.

— А пробежаться?

Вскакиваю с постели:

— Кого поймаю, утоплю!

С визгом детвора несётся к пляжу.