Бесплатный фрагмент - Джин & Тоник

ПРОЛОГ

Улица Лондона. Репортер берет интервью у прохожего

— Извините, задержу Вас на пару минут.

Останавливается мужчина в клетчатой рубашке с одутловатым красным потным лицом.

— Вы знаете, кто такой Михаил Фридманович?

— Конечно, знаю, это чудак, который за русские деньги скупает никому не нужный в Англии хлам.

— Например?

— Он купил футбольный клуб Чипси.

— А Вы болеете?..

— За Манчестер. Русские все олигархи такие прикольные?

Улица Москвы. Всё тот же репортер спрашивает

у пожилого прохожего в шляпе

— Позвольте задать Вам вопрос?

— Валяйте.

— Вы знаете, кто такой Михаил Фридманович?

— А что, его уже посадили? Всех олигархов — в Басманный суд!

1. ФУГИ С БУХОМ

Львов, 1975 год

Узкая улица в центре старинного города. На солнце поблескивает серая неровная брусчатка. Пружинистые линии трамвайных рельсов стиснуты фасадами невысоких каменных домов сдержанной архитектуры средневековья. На повороте визжат колёса громоздкого трамвая.

Подросток с темными волосами в школьной форме и съехавшим на сторону пионерским галстуком осторожно нажимает ручку стеклянной двери шляпной мастерской. Открывается неброское нутро ателье советского периода.

Бюсты манекенов в мужских фетровых шляпах тёмных и серых цветов флиртуют с женскими слепыми головками в шляпках европейской моды. Шляпы с изломанными полями делают мужественными даже гипсовых истуканов. Кокетливые женские головки, одарены мастером стильной сексуальностью.

Чувствуется, что мастер творит всю эту красоту по живой ещё памяти о тех людях, которые приносили сюда парижские новости и варшавские сплетни. Люди исчезли. Остались слепки их голов и фетровые предпочтения, украшенные легкими перьями и пестрыми лентами.

Большегрудая тётя в высоком светлом шиньоне сидит за невысокой конторкой и дремлет. При этом поза её не расслаблена, а выражает дежурную готовность женщины в нужную минуту проявить рвение в работе администратора. Из радиоточки доносятся звуки украинских национальных напевов.

Подросток на цыпочках подходит к конторке. Убедившись, что тётя в шиньоне спит, он кричит во всё горло:

— Руки в гору, милиция!

Женщина просыпается, едва не опрокидывает стул. Хватается за сердце.

— Хулиганская морда, — причитает она, тяжело дыша. — Вот бы тебя отец выпорол. Так он всегда занят. Вчера бабушку Цилю довел до инфаркта, и я сейчас помру.

Мальчик исчезает за перегородкой и возвращается со стаканом воды в руке. Ставит его на стол перед женщиной.

Из дверей соседнего помещения появляется невысокий полноватый человек в белой рубашке с галстуком и в темной жилетке. Вокруг его губ заметны следы яркой помады, которую он не успел вытереть. Перед собой он держит шляпную коробку.

За ним в комнату вплывает широкобедрая слишком ярко накрашенная дама. Причёска чуть нарушена. Расстегнута лишняя пуговка блузки. Волнуется пышная, еще не остывшая грудь.

— Привет, Мишуня! Где милиция? Кто помирает? Что было с бабушкой Цилей? — Нарочито строго спрашивает мужчина. У него хорошее настроение. Он, прищурившись, смотрит на сына. Даже сквозь узкие щелки век видны лучистые и живые карие глаза.

— Так кто ж Вам расскажет, пан Фридманович, — с обидой в голосе говорит администратор. — Вы любите своего сына больше, чем он заслуживает. Вчера он ворвался к бабушке Циле и с порога без всякой подготовки объявил, что Бах умер. Вы знаете, как сильно старые люди реагируют на смерть знакомых. Бабушка рвала на себе волосы.

— Постойте, это тот Бах, что на Пекарской в книжном? — удивлённо спрашивает дама в блузке.

— На Пекарской, мадам Петрова, дай Бог, не умер Бух, — рассмеялся мужчина. — Бабушка Циля в детстве имела с Бахом фуги. Несчастный действительно умер. Мишуня не соврал.

Отец легким движением руки изобразил подзатыльник.

— Ребёнку нужна мать, — продолжала причитать женщина в шиньоне. — Кто ему даст воспитание? Тимур и его команда?

Фридманович и женщина в блузке обменялись взглядом чуть более тягучим, чем обычный.

— Насчет манер не уверен, а вот шляпы делать я его научу. Такое воспитание он получит, уважаемая Жанна, — Фридманович повернулся к администратору.

Та иронично, с лёгким сочувствием кивала головой, не сводя глаз с его губ со следами яркой помады.

— Носите на здоровье, мадам Петрова, — Фридманович распахнул входные двери.

У тротуара стояла черная «Волга». Выскочил шофёр, распахнул заднюю правую дверь. Фридманович уложил коробку на сидение.

— Спасибо, Венечка, — ему на ухо прошептала дама и нырнула в машину.

Чёрная «Волга» степенно отвалила от бордюра. Милиционер на перекрёстке отдал честь.

— Мишуня, пошли обедать, — Веня вернулся в ателье.

— Товарищ Фридманович, а деньги в кассу вы внесёте? — Задала вопрос Жанна.

— Ближе к зарплате, — Веня неопределённо помахал рукой.

— Опять в подарок. Сколько можно? Это что всё ваше? Это всё народное, пан Фридманович. Мы не выполняем план, и скоро-таки придёт милиция. Ваш сынок накличет.

— Жанна, успокойтесь, милиция тоже снимает фуражки и благодарит себя шляпами. Хочет тоже хороших. А они есть только у меня. Какой там план, Жанна. Вам поднять зарплату?

— Мне хватает. А что покупать? То, что я хочу, ни за какие деньги не купишь.

— А что Вы хотите?

— Японскую швейную машинку. Я не видела, мне рассказывали.

— Один звонок, и она у вас.

— Не расстраивайте меня, Веня.

— Запомни, сын. Человеческие отношения — самая твёрдая валюта. Даже когда деньги не значат ничего. — Веня на секунду задумался и добавил. — Именно когда деньги не стоят ничего, надо вкладывать в людей.

— А что вкладывать, если деньги не стоят ничего? — спросил Миша.

— Что можешь. Шляпы шить умеешь — вкладывай. Любовь — вкладывай. Заботу — вкладывай. Это дело верное. — Веня подошёл к телефонному аппарату. Снял трубку, набрал номер.

— Алё, Потребсоюз? Дайте мне Сидорчука. Кто говорит? Вениамин Фридманович… Привет, Вася. Ты пометь себе, машинка швейная с японским прищуром. Завтра? — Веня посмотрел на Жанну. Та светилась счастьем. — Можно и завтра, бывай!

2. ТАЙНА ДЖОНА СМИТА

Предместье Лондона, 1975 год

Утро. На веранде старинного каменного дома завтракают отец и сын. Им прислуживает пожилая женщина в белоснежном фартуке. С веранды открывается вид на просторный и несколько диковатый луг. Между невысокими холмами вьется грунтовая дорога. По ней, щедро пыля, к дому приближается черный автомобиль. Становится заметна надпись на борту: «Полиция».

— Доброе утро, сэр Генри. Мы из Скотлэнд-Ярда. Я инспектор Пибоди, со мной детектив Стадинг, — представился молодой, полноватый мужчина в мятом костюме и не очень свежей рубашке.

— Чем могу быть вам полезным?

— У нас есть несколько вопросов, если позволите?

— Пройдемте в дом, джентльмены. Мэри, принесите нам чай в кабинет. Энди будет с нами.

— Вы уверены, сэр, что парню будет интересно? — спросил Стадинг.

— Общение с полицией поучительно. У меня нет от сына секретов.

Сэр Генри, Энди и полицейские проходят в кабинет. На стенах парадные портреты предков, фотографии лошадей и фотопортрет Королевы Матери в тяжёлом белом платье, в дамском седле на гнедой кобыле. В пейзаже, что на снимке, узнаваем местный ландшафт.

Сэр Генри сел в кресло за массивный письменный стол. Жестом пригласил полицейских расположиться на диване. Взял с подставки трубку с объемным чубуком из светлого бриара. Снял крышку с глиняной табачной банки.

Легкий аромат табака потянулся к носу толстого полицейского.

Он повёл ноздрями, открыл, было, рот, чтобы выразить свои ощущения, но его опередил неулыбчивый напарник.

— Вам знаком человек по имени Джон Смит?

— Да, я знаю его уже много лет.

— При каких обстоятельствах вы познакомились?

— Обстоятельства были трагичные, я бы сказал, кровавые, — сэр Генри примял табак темпером и чиркнул длинной спичкой. Оба полицейских уперлись в него глазами.

— Мне осколком снаряда разворотило живот. Джон руками собрал мои кишки и запихнул на место. Потом тащил меня на себе несколько километров. Он спас мне жизнь.

— А, это было где-нибудь в Нормандии? — щегольнул эрудицией Пибоди.

— Это было возле Яффо, в Палестине, — ответил сэр Генри. — Джон был взводным санитаром.

— Джон Смит оставлял у вас на хранение чемодан?

— Да он заехал ко мне однажды и попросил поставить в подвал чемодан. Потом исчез на несколько лет. Когда появился, я отдал ему чемодан.

— Вы знали, что он сидел в тюрьме за ограбление почты? Вы знали, что он гангстер?

— Всё, что для меня важно я о нём знаю. Детали, которые вы упомянули, меня не интересуют.

— Вам известно, где сейчас находится Джон Смит?

— Надеюсь, он ещё в этом мире. Без него здесь будет скучно, — сэр Генри приподнял со стола неразрезанную утреннюю газету и переложил в центр стола.

Пибоди пригладил макушку, соображая: «здесь» — это именно здесь, или там, в мире, о котором сообщают газеты?

— Вам может быть предъявлено обвинение в сокрытии похищенного, — не отпуская глаз сэра Генри, сказал хмурый Стадинг.

— Наверное, — после короткого раздумья согласился сэр Генри. — Вопрос в том, сохранил бы я чемодан Джона, если бы знал, что в нём похищенное добро? — он густо пыхнул трубкой и поднялся из-за стола.

Полицейские тоже поднялись с дивана. Сэр Генри обернулся к Энди и добавил:

— Я сберёг бы чемодан Джона и охранял бы его как собака.

Стадинг отвел глаза, Пибоди попробовал улыбнуться.

Сэр Генри проводил их к двери кабинета. Вернулся к столу. Чиркнул спичкой, раскуривая погасшую трубку.

— Ты понял меня, Энди?

— Думаю, да папа. Но я бы не утерпел и посмотрел, что там внутри.

— Я посмотрел. Там были деньги. Наверное, несколько миллионов фунтов.

— Ух, ты!

— Точнее, Джон сам открыл чемодан. И сказал, что он никого не убил. А прав он или нет, решит в тюрьме. Думаю, пяти лет ему хватило, чтобы определиться. Человек сам себе судья, Энди. Джон хороший человек и всё рассудит справедливо. Пойдём, посмотрим лошадей. В субботу в Брэндфилде будет большая игра в поло. На этот раз я предложу Чарльзу нашу рыжую кобылу. Она своенравна как принцесса. Ещё вопрос, понравятся ли ей уши принца.

Энди улыбнулся.

— Да, лошади эмоциональны. Лучшие всадники — такие сухари как Чарльз. Тогда ситуация равновесна. Тебе тоже надо начинать играть в поло, — сэр Генри выбирал трость у выхода из дома.

— Мне не интересно. У меня не получится как у Чарльза. Поло это же не профессия?

— Да, я давно наблюдаю, что тебя не увлекают лошади. А что тебе интересно?

— Самолёты. Я хочу летать.

Сэр Генри запустил мотор двухместного электрокара и плавно тронулся с места.

— Объезжать небесных лошадей — мужское дело. Вылетишь из седла — больно падать.

3. ЦАРСКАЯ ОХОТА

Подмосковье. Рублёвское шоссе, лето 1996 года

Высокая каменная стена резиденции чем-то напоминает кремлёвскую. Ворота во весь рост обиты металлом. По бокам въезда круглые башенки. В них скрыты зоркие стражи. К воротам периодически подъезжают машины. Джип «Гелендваген» уперся носом в ворота. За ним ленивой гусеницей подполз длинный чёрный Мерседес. На номерных знаках реют триколоры. Кортеж замыкает еще один «Гелендваген». Ворота открылись и медленно закрылись. В ту же минуту к ним блохой подскочил «Порш» с открытым верхом. Капризно пискнул сигналом. На сидениях — юноша в ярком шарфе и девушка в бейсболке.

Рынок в Жуковке

Рядом с рестораном «а ля рюс» «Царская Охота», за скромным заборчиком, выкрашенным в хаки, приютились местные бабушки-торговки. Лица у них гладкие, ухоженные. На кривых, наспех устроенных прилавках, соленья, разнообразные торты, вяленая и копченая рыба, пироги, икра разноцветная. Всё выглядит красиво и аппетитно.

Среди торговцев нет кавказцев. К прилавку, за которым стоит пожилая женщина, подходит Миша. Он повзрослел. Сейчас ему лет двадцать девять. Костюм сидит мешковато на коренастой Мишиной фигуре. Галстук торчит из кармана — жарко.

— Ну, что, тётя Галя, всё сделали, как я просил?

— Всё по рецепту. С утра мясо держала в минеральной воде, — женщина блеснула золотыми зубами, — зелени цельный мешок приготовила.

— Мясо свежее?

— Как можно? Вы ведь не на Даниловском рынке покупаете, — обиделась тётя Галя. — Всю жизнь на совминовской даче — учёная.

Миша берет из её рук пакет с мясом, раскрывает его и глубоко

внутрь погружает нос. Также поступает и со вторым пакетом. Женщина недовольно фыркает. Миша достает не пухлое портмоне.

— Сколько?

— Пятнадцать тыщ, — твёрдо отвечает торговка.

Миша вскидывает на нее глаза.

— А тут не торгуются, — жестко говорит женщина.

Миша нанизывает ручки пакетов на пальцы. Пакетов много. Он направляется к выходу с рынка.

Ворота резиденции

С рокотом подъезжает мотоцикл, резко блестит хромом. Парень на нём весь затянут в черную кожу и прострочен заклёпками. На голове яркая бандана. Руль высокий и изогнут как рога лося. Посадка у байкера выглядит нарочито расслабленно и нагло. В асфальт твердо упирались ноги в расшитых ковбойских сапогах. Мотоциклиста сопровождает джип с охраной.

Пока ворота открывались, рядом с ними притормозила желтая «Волга» с шашечками на борту. Из машины выходит Михаил. Открывает багажник и нанизывает ручки полиэтиленовых мешков на пальцы.

Мотоцикл зарокотал и вкатился в ворота. Джип охраны притормозил на въезде, развернулся и уехал, откуда приехал. Миша в открытые ворота пройти не успел. Они захлопнулись перед самым его носом. Он подошёл к воротам, остановился. Пнуть ногой Миша не решился, а руки были заняты пакетами.

В башенке охраны, в бойнице, открылось окошко. Можно было ожидать, что высунется ствол. Но не высунулся никто. Из глубины донесся вопрос.

— Вам чего надо?

— Я по приглашению.

— Фамилия?

— Михаил Фридманович.

Из бойницы долго не отвечали. Возможно, сверялись со списками или звонили куда.

Миша переминался с ноги на ногу. Ручки тяжелых пакетов врезались в ладони. Было больно.

— Проходите, гражданин Фридманович, — донеслось из темноты бойницы.

Створки ворот медленно поползли назад, уступая дорогу. Миша шагнул вперед, пересек линию стен и остановился в нерешительности. Перед ним открылась бесконечная аллея пушистых ёлок. Прямая как стрела, асфальтированная дорога упиралась в бревенчатый дом, который отсюда, от ворот, выглядел игрушечным. Миша плотнее прихватил ручки мешков и шагнул вперёд.

---

Лужайка перед домом

На коротко стриженном газоне круглые столики выглядят мухоморами. На белых скатертях пятна тарелок с яркой закуской. Официанты в белых пиджаках с натужно безразличными глазами снуют между групп гостей и предлагают напитки, разлитые в разные ёмкости: рюмки и бокалы. Со стороны групп и пар, доносятся обрывки фраз.

— После заседания политбюро я срочно полетел в Азербажан, — именно так произносит название этой страны седовласый приземистый человек. Вокруг него собралась группа слушателей. — Потом с руководством выехал на место, в горы.

— В Нагорный Карабах, — уточняет мужчина профессорского вида в очках с золотой оправой. Рядом с ним жена — похожа на Хилари Клинтон.

— Ну, да, в Карабах, — раздраженно кивает рассказчик. — Они там всё никак базар поделить не могли. Армян и азербажанцев собрал за столом. И говорю им всем, вот вы все мусульмане, а общий язык найти не можете, стыдно.

Мужчина в золотых очках открыл, было, рот, чтобы что-то сказать. Жена дернула его за рукав. Сдержался. Прикрыл рот.

— Это, смело, — на всякий случай подстраховала его жена.

Рассказчик согласно кивнул. По лужайке, чуть в сторонке от основной массы гостей, под руку с молодым высоким длинноволосым мужчиной прохаживается женщина. Легкий бирюзовый платок на плечах.

— Папа ещё не определился. Не нравится ему гэбэшная история.

— Ну, да, — неопределённо произносит длинноволосый. Изображает улыбку на бабьем лице.

— А он говорит, подпоручик Киже, гениальный ход. И рыжий его поддерживает.

— Да, ну? — определенно удивляется собеседник.

У крайнего столика, ближе к сцене, стоят плечом к плечу мужчины числом не меньше взвода. Все одинакового роста ниже среднего. И глаза у них одного цвета и волосы гладко причесаны. Ни одного лысого или кудрявого. Смотрят на окружающих без испуга, спокойно, хоть и чувствуется, что они впервые на таком празднике жизни.

К дому подъехал черный Мерседес. Из него неторопливо вышел могучий лысоватый человек. Нагнулся, исчез внутри машины, выпрямился — в руках огромный букет роз.

— Дядя Саша приехал, — бросились к нему ребятишки, игравшие на поляне.

— Гляди, как семья его любит, — комментирует один из гостей.

— А папа разлюбил, — говорит другой.

Приехавший оглядывается по сторонам, неловко держит перед собой букет. Находит глазами женщину в бирюзовом платке и устремляется к ней. Они целуются при встрече, но чувствуется какая-то заминка. То ли не ждали его, то ли лучше бы не приезжал.

Вдруг всех отвлек пронзительный звук рога. В громкую ноту трубного гласа вписался дробью бубен. На дороге появилась высокая арба, запряженная двумя длиннорогими быками. Арба доверху нагружена винными бочками. Быками управляет возница в мохнатой шапке. В стороны как крылья торчат седые усы. На бочках верхом разместились музыканты. Горнист сменил большой рог на маленькую дудку. Мелодичные рулады вплетаются в забойный ритм бубнов.

Волы свернули на лужайку. Арба продвинулась ближе к публике, оставляя глубокие борозды на газоне. Возница бросил поводья, скинул с плеч бурку и спрыгнул на землю. Ударил папахой о землю и пустился в пляс, заплетая ноги в такт лезгинке.

Это был голубоглазый блондин с пышными седыми усами.

За ним следом спрыгнули музыканты. Один из них оставил бубен и держал в руках огромный букет луговых цветов.

Публика в такт лезгинке хлопает в ладоши. Женщина в бирюзовом платке оставила своего собеседника и, пританцовывая, направилась к весёлым гостям.

Мужчина протянул букет одному из танцоров в высоких тонких кожаных сапогах. Тот разбежался и в прыжке упал на колени. Заскользил по траве и остановился точно у ног женщины. Протянул букет. Она с восторгом приняла цветы. Засмеялась, оборачиваясь к усатому танцору.

— Ну, Вы, Гадри Константинович, даете.

— Многие лета, Татьяна Борисовна, — широко улыбнулся Гадри.

Музыканты сильнее ударили в бубны. Щеки, играющего на дудке, вздувались пузырями. Возле арбы появился ящик с рогами для питья. Рога украшены чеканкой. Человек открыл кран бочки и наполнил самый красивый рог с золотым ободком. Поднес Татьяне Борисовне.

— За здоровье Татьяны, до дна! — закричал, обращаясь к публике Гадри.

Татьяна поднесла рог к губам и, запрокинув голову, выпила вино. В этот момент перед ней оказался Миша с подносом, на котором был шампур розового, в меру зажаренного, шашлыка и гора свежей яркой зелени.

— Молодец, — улыбнулся ему Гадри, взглянув на мясо.

Кабинет внутри дома

На диване сидит лысоватый мужчина с острым нервным взглядом. В руках бокал вина. В кресле курит сигару Гадри. На столике возле него толстый стакан с виски.

— Боря, никель оставим Володе, — говорит Гадри. — В Норильске холодно. Кто туда поедет? Где столько людей взять?

— А этот с шашлыками кто? — спрашивает Борис.

— Миша Фридманович, исполнительный, услужливый такой.

— Отпиши ему никель, пусть управляет.

— Давай ему алюминий дадим. Никель оставь Володе. Он будет нам благодарен.

— Нам, Гадри, никто благодарен не будет. Назови Володе нашу цену. Мише объясни, что алюминий — это его волосы на голове. Украдет копейку — нет волос. Зажмёт миллиард — нет головы.

---

5. КРУТЫЕ РЕБЯТА

Аэродром, в Эр-Рияде. Нещадно печет солнце

На взлетной полосе серебристый «Гольфстрим». Тёплый воздух струится волнами от крыльев. Энди подходит к самолёту, в руках бутылка с водой. Он плещет на крыло. Вода с шипением испаряется.

— Сколько показывает термометр? — Энди кричит в открытую дверь самолета.

— Семьдесят на солнце, — отвечает ему второй пилот.

— Взлетать нельзя, будем ждать захода солнца, — Энди делает глоток воды.

От здания аэропорта несётся кортеж белых лимузинов. Солнце отблёскивает от непрозрачных тёмных стёкол. Машины останавливаются возле «Гольфстрима». Из белых Мерседесов выходит охрана в чёрных костюмах и шейхи в белых балахонах. Из головной машины появляется Миша в джинсах, майке с ярким рисунком и тёмных очках. На голове взъерошенная шевелюра. Под мышкой ноутбук.

Миша прощается с шейхами. Энди подходит и останавливается за спиной у Миши. Тот оборачивается к нему с немым вопросом.

— Вам лучше подождать несколько часов в аэропорту, сэр, там прохладнее. На борту не будет кондиционера, — обращается к нему Энди.

— Какие несколько часов? Мы вылетаем немедленно, — резко отвечает Миша.

— Мы вылетим через несколько часов, сэр, только когда температура снизится на десять градусов. Это связано с безопасностью, — Энди твёрдо настаивает на своем.

Шейхи в замешательстве.

— Чего ты мне голову морочишь? Тут всегда печёт солнце. И всегда летают самолёты, — он оборачивается в сторону шейхов как бы за поддержкой.

Те дружно улыбаются и кивают головами.

— Взлетаем, капитан, мне надо быть в Нью-Йорке не позже семи. Я, в конце концов, плачу и за долю риска в твоей работе.

Энди, молча, отходит от шефа, выбирает место прямо под крылом в относительной тени и спокойно укладывается на землю.

— Я тебя уволю, будешь почту возить. А фирму твою мои адвокаты разденут за опоздание, — Миша вышел из себя.

Энди спокойно прикрыл глаза. Миша и его свита были вынуждены сесть в машину и оправиться в аэропорт.

В полёте Миша пригласил Энди поговорить. Налил шампанского в бокал.

— Ты парень с характером. Полетишь со мной в Россию?

— Купите полёт, полечу. Мы гончие псы, несёмся, куда пошлют.

— Будешь моим личным пилотом, — хлопает его по плечу Миша. — Мне нужны ребята с яйцами.

5. ФИРМА ВЕНИКОВ НЕ ВЯЖЕТ

Фирма «Дженерик» в лондонском районе Сохо

Офис современного дизайна. Металлические лестницы и большие окна. За круглым столом сидят сотрудники фирмы. Главный — Роби. Он ведёт мозговой штурм. На стене белая доска, на ней красным фломастером крупно написано: «Мировой кризис — победа пиара. Что дальше?»

— Ты уже выздоровела, Кэти? — Роби обращается к девушке справа от него. Её можно было бы назвать красивой, если бы не распухший нос с воспаленными, натертыми платком до красноты ноздрями.

— Да, уже гораздо легче. Остался лёгкий насморк, — девушка оптимистично улыбается.

— Грипп проходит, свинство остаётся, — оживляется парень, сидящий напротив Кэти.

— Из этой гриппозной шутки не вырастишь идею, Кевин. Где идеи, коллеги? — Роби оглядел всех по кругу.

— А в шутке есть глубокий смысл, — продолжил Кевин. — Свинство, как мотив действий у человечества неизлечимо. В кризис политики не перестают искать компромат на соперников. Деловые партнёры подставляют товарищей, за большую долю. А хрюкающие в микрофон кривоногие подруги богатых стариков требуют сделать их звездами. Мы не останемся без дела, друзья.

— Ты предлагаешь покопаться в свинячьем навозе, Кевин? — нахмурила лобик Кэти.

— Навоз такое же чудное явление реальной жизни, как белый снег, первый подснежник или пук королевы, — ответил Кевин.

— Фи, — Кэти всё же улыбнулась.

— Ну, в чём-то ты прав, юный свинопас, — Роби откинулся на спинку стула. — Хотя я до сих пор убежден, что королевы, принцессы и красивые женщины не пукают. Допускаю, что наивно заблуждаюсь. Зачем мне эта проза жизни, если она не приносит денег.

— Так я к тому, что именно она и приносит самые настоящие деньги.

— Знаешь, если покопаться в моей любимой коллекции денежных знаков, найдётся вонючий экземпляр мелкого значения.

— Запах вам сильно мешает жить, босс?

— Да не так чтобы очень, но наличных всегда не хватает.

— Вот вы и сдались, шеф.

— Ладно, пиши: «покопаться в навозе».

Кевин встает, ищет фломастер. Кэти подает ему фломастер. Кевин подходит к доске и крупными буквами дописывает: «Покопаться в навозе».

6. ИГРУШКИ ДЛЯ ОЛИГАРХА

Зал модного лондонского ресторана

За столиком Роби читает газету. Появляется длинноногая девушка. С улыбкой голливудской звезды идёт по направлению к столику, за которым сидит Роби.

— Привет флибустьерам, — приветствует она Роби.

— Привет, птичка, а зачем тебе такие клыки? — Роби встает и целует девушку в щеку. — Позволь я буду называть тебя просто Елена.

— Валяй, ценю наши отношения за отсутствие условностей.

— И мне с тобой комфортно, будто бы ты уже вся моя.

— Потому и комфортно, что не вся.

— Нет сравнения, поэтому истина не очевидна. А почему до сих пор не отдалась?

— Брось эту тему Роби. Ты и так обо мне столько знаешь, что ещё одно обстоятельство будет лишним, когда ты решишь использовать моё доверие в корыстных целях. На одно маленькое предательство твоя совесть будет чище.

— Кто будет разглядывать мою совесть? Что, черти подложат под сковородку на одно полено меньше? И ради этого лишиться сладкого утреннего поцелуя?

— Мне не нравятся поцелуи до чистки зубов.

— Ты по утрам отправляешь своего русского олигарха чистить зубы, до поцелуя? А вкус вчерашней чёрной икры? Перегар русской водки? Это же истинные запахи разврата.

— Он редко остается со мной до утра. А Педро будит меня чашечкой кубинского кофе в постели. И к этому моменту у него готово всё и зубы в том числе.

— Педро? Кто такой Педро? Аргентинский скотовод? Антикризисный прием, Елена? Понятно, у русского осталось миллиардов совсем чуть-чуть, самому не хватает. На чём нажил Педро?

— Ты будешь удивлен, Педро — бедный кубинец. За душой только белые зубы. Но очень внимательный любовник. Правда, в одном они очень похожи.

— В чём же?

— Оба не пользуются презервативами.

— А если?

— Мише я с удовольствием рожу, а Педро я не успеваю зачехлить. Точнее, забываю. Когда мы приземляемся — уже поздно.

— Родишь от олигарха — обеспечишь старость. Но Педро исчезнет, прежде чем новый кубинец увидит свет в конце тоннеля.

— Ты прав, я вся в сомнении.

— Понимаешь, Миша не пожалеет ДНК для анализа?

— Этого у него навалом.

— Боже мой, отказать мне и так открыться какому-то кубинцу.

— Утешься тем, что ты знаешь об этом.

— Я хочу, чтобы нас было двое, безутешных.

— Если Миша узнает, нас будет трое: ты, я и кубинец. Временно. Потом кубинец тебя зарежет.

— Понятно, ему есть будет нечего. Одной твоей зубной пастой сыт не будешь.

— Он бросит нас, твою могилку и меня, и смоется под крыло Фиделю.

— Он с головой зароется в его бороду. Нет, я не буду огорчать Мишу. Ему и так хватает огорчений. Вот «Чипси» опять проиграл, — Роби хлопнул рукой по газете.

— Да, он очень переживает. И в этом ты виноват.

— Я??

— Ты придумал ему эту ненадежную игрушку. Она всё время ломается. Даже лучший наладчик Гус Хиддинк не может соединить все винтики.

— А никто не обещал ему вечный двигатель. Идея была в другом.

— Роби, не расслабляй себя тем, что ты из обычного миллиардера сделал хит.

— Согласись, идея с покупкой «Чипси» была гениальной. Мы за небольшие деньги купили интерес британцев. Болельщики «Чипси» боготворят Мишу, а противники ненавидят. Теперь все в округе знают сеньора Карабаса.

— Да, бегают по полю такие нефтегазопроводы: Уренгой-Балок, Тюмень-Чех, до одури гоняют мяч. И уже мало кому интересно, кто за этим стоит. Всё уже в прошлом.

— Хочешь сказать, Мише нужна новая игрушка. Предлагаешь придумать новую забаву? Тебе это зачем?

— Роби, ты обленился, думать не хочешь. Миша ещё молод. Он не спрячется с оставшимися миллиардами в каком-нибудь Йоркшире, обязательно куда-нибудь вложит деньги. Я хочу, чтобы это было сделано правильно и под моим контролем.

— С этим тебе скорее к банкирам. Кое-кто ещё жив.

— Его миллиарды живут по другим законам. Они там, в Москве делят, и у Миши прирастает. Какая часть денег принадлежит ему, я не знаю. Понимаю, что делиться с ним будут только, если он будет интересен. Ты за Чипси много получил?

— В шкаф не влезло. Уже всё пропил. Почти всё.

— А Миша вдвойне выиграл. В Англии его знала каждая собака, а в России нет второго олигарха, которого знала бы каждая собака на Западе.

— Птичка, я доверчив, но не наивен. Понимаю, что Миша — это проект. Они так видят прорыв России. Со скандалом, большими деньгами, нагло. Вообще, там гениальные пиарщики. Я ведь только подхватил, придумал как.

— Вот и сейчас придумай. Лучшей головы я не знаю.

— Поговорили. Даже не знаю, кто кого в итоге поимел. Вроде бы, чувствую тебя во мне.

— Согласись, это приятно.

— Значит ли это, что ты нанимаешь меня.

— Я помогу тебе вновь получить Мишу в качестве клиента.

— Давай, выпьем, — улыбается Роби и разливает вино в бокалы.

Фирма «Дженерик» в Сохо

Утро. К тротуару подруливает синий «Ягуар». В машине Кевин и Кэти. Длинный страстный поцелуй. Кэти выходит из машины и направляется к офису кокетливой походкой. Думает, что Кевин наблюдает за ней. Кевин не обращает на Кэти никакого внимания. Нажимает на газ и подруливает к офису, опережая Кэти.

В офисе ещё никого нет. Довольно грязно. В корзинах обрывки бумаги. На столах грязные чашки. Кевин проходит мимо кабинета Роби. За стеклянной стеной видит полную корзину смятой бумаги. На стене график дежурства по уборке офиса. Сегодня день Роби. Кевин заходит в кабинет и берёт в руки корзину с бумагами. Зажимает корзину между колен. Разворачивает один обрывок. На нём написано от руки:

«Мишины игрушки: футбольный клуб „Чипси“, яхта „Эклипс“, самолёт с бассейном, замок в Баскервиле, Елена… А может, он уже повзрослел?».

Слышит шаги. Комкает бумагу и бросает в корзину. В кабинет заходит Роби. Он в дорогом костюме, из кармашка на груди торчит искусно сложенный платок под цвет модного галстука.

— Привет, Кевин! О, ты вдумчиво прочитал график дежурств, — Роби одобрительно кивает в сторону корзины с бумагами, которую Кевин держит в руках. — Ещё протри пыль и вымой окна. И не вздумай работу присвоить себе. Никто не должен усомниться, что это моих рук дело, — Роби швыряет портфель на диван и падает в крутящееся кресло.

— Фальшивая демократия начальников, кто им верит? Роби, в борьбе с кризисом ты сократил нам зарплату, уволил уборщицу и позволил приходить на работу в джинсах. При этом сам выбираешь лучшие костюмы в гардеробе. Кто поверит, что ты протираешь пыль своим шикарным платком. В дни твоих дежурств офис похож на комнату в кампусе после пьянки.

— Малыш, настоящий подхалим, это улыбчивый и застенчивый бессребреник. Помесь его и стяжателя дает мертвое потомство. Цени мои советы. Усваивай как витамины. Ладно, поставь корзину на место. Уборщицу завтра верну. Звонили из профсоюза. Обещали кучу неприятностей. Увольнение уборщицы было ошибкой. Посткризисный испуг.

— У меня от этого испуга живот пучит.

— Это не от испуга, а от стряпни тётушки Мэгги.

— Ты смотрел наше шоу?

— Нет, я не хотел портить себе аппетит перед поздним ужином. Меня ждал чудный бычий хвостик. Я записал шоу, — Роби находит пульт в ворохе бумаг на столе и включает телевизор.

На экране студия. Камера показывает публику. На лицах вымученная гримаса болезненного интереса. За кухонным столом пожилая дама. Очень похожа на Маргарет Тэтчер. Она достает из полиэтиленового пакета корки хлеба.

— Это корочки, которые мы бережно собирали после каждой семейной трапезы. Их надо натереть чесноком и потом положить в тарелку с растительным маслом. Масло осталось после жарки чипсов. Мы его процедили через марлю. Через несколько минут у нас готова вкуснейшая закуска. И мы не потратили ни пенса.

Публика взрывается аплодисментами.

— А на десерт у нас оладьи из жмыха, который остался после отжимки морковного и яблочного соков. Таким образом, мы сберегли два фунта и накормили семью.

Зал беснуется от восторга. Сквозь рёв зрителей прорывается торжествующий голос тётушки Мэгги, — кто попробует эту прелесть?

Добровольцем оказывается Кевин. С лицом обреченного на казнь он появляется в кадре. Давясь, запихивает в рот сочащиеся маслом сухари и бледные жмыховые оладьи. Оглядывает студию в поисках, чем бы запить всё это, предъявляя публике закупорку пищевода.

— М-да, вот такая жизнь нас ожидала, останься железная бабушка ещё на пару лет премьером. Сильный ход, Кевин. Лейбористы рукоплещут, — Роби выключает телевизор.

— Я хочу медаль как жертва твоих публичных экспериментов.

— Наградой тебе будет растущая популярность шоу. Высокий рейтинг обеспечен.

— Брось, Роби, издеваться, кто будет смотреть эту убогость? Меня рвало желчью всю ночь.

— Смотреть будут. Жрать свиные отбивные, ростбифы, запивать старым добрым элем и благодарить Бога, что ещё не опустились до рецептов тётушки Мэгги. И будет им хорошо. Будут подсматривать, что соседи выбрасывают в помойку. И если не увидят хлебных корок и жмыха морковного, им будет ещё лучше. Ты прославишься, мой мальчик.

— Боже мой, до чего мы дошли. Этот кризис как казнь Египетская.

— Ха, точно подметил. В Библии не сказано о том, что список закрыт.

— Простите, джентльмены, — в двери кабинета заглядывает Кэти, — Я хотела узнать, Роби, сегодня будет школа мастерства или все могут спокойно работать? Мы уже расчистили комнату от завалов мусора.

— Поправьте причёски и одёрните юбочки, уже иду. Да, и замочите розги. Я вам покажу разницу между мозговым штурмом и школой.

— Роби, ты хочешь взглянуть, что в Интернете говорят о вчерашнем шоу тётушки Мэгги? — в дверях появился Джек.

— Вот, что я говорил! Но смотреть не буду. Сухарями у нас питается Кевин. Мне чужой славы не надо. Роби направляется в комнату совещаний.

— Да, Роби, опять звонили из профсоюза уборщиков. Я не стал соединять. Вы с Кевином были так увлечены, — Джек переглянулся с Кевином. Тот скорчил недовольную гримасу.

Роби остановился, повернулся к Джеку.

— Кто вчера принес мне эту дурную весть?

— Я, — сказал Джек.

Роби на секунду задумался, пристально глядя в глаза Джеку.