Двуликий изгнанник

Светлой памяти
Сергея Константиновича Решетинского

От автора

— Приглашаем в музей восковых фигур! Скидка пятьдесят процентов!Акция проходила в музее «Alex Show» в октябре 2011г Фото, видео бесплатно!

От такого предложения я не смогла отказаться. Тёмная драпировка залов, воск, будто кожа, и глаза экспонатов — словно живые, неизменно влекут меня на каждую выставку. Сколько есть их в городе — все посетила, а здесь ещё не была. Что ждёт меня в этот раз?

Мой взгляд ненадолго задержался на сиамских близнецах и человеке с большими ступнями. Так, кто у нас дальше? Ещё одна группка уродцев за карточным столом. Рогатый шут… своеобразно. Четырёхглазый шулер… замечательно. А это что за кривоносый чудик мне улыбается? Очень осторожно, не задевая нежных восковых пальцев, я придвинула табличку, зарытую под разбросанными картами.

«Эдвард Мордрейк (встречается также написание „Мордейк“Согласно обновлённым источникам, этот вариант является предпочтительным.), наследник английского аристократического рода, жил в XIX веке. По легенде, имел дополнительное лицо на затылке, которое не могло есть и говорить, но было способно смеяться и плакать. Несчастный умолял докторов удалить „вторую демоническую голову“, потому что по ночам она нашёптывала Эдварду о самых страшных вещах. Но в то время подобные операции не проводились. Эдвард окончил жизнь самоубийством в возрасте 23 лет. Он упоминается в „Книге списков“, где также зафиксированы прочие паранормальные явления и встречи с НЛО».

Я остолбенела. Оказалось, Эдвард сидел к посетителям спиной, во всём безобразии выставляя второе лицо. Оно-то и ухмылялось мне, а я сразу и не заметила. Выгляди так нормальный человек, я бы сказала, что ему лет пятьдесят, он хитёр и любит повеселиться. Нижней челюсти и носовому хрящу немного не повезло, но всё-таки злобным это лицо назвать было нельзя.

Я обошла стол вокруг, чтобы рассмотреть Эдварда спереди. Задумчивый, он откладывал в сторону семёрку бубен. Наверняка проигрывал четырёхглазому. Симпатичный, одет невычурно, и такой грустный…

Двуликий, прямо как древнеримский бог Янус, или зачарованный профессор Квиррелл из «Гарри Поттера». С одним «но»: свой врождённый недостаток Эдвард получил отнюдь не колдовским путём, и даже наука не до конца изучила феномен мутации, хотя в Кунсткамере — как раз через Дворцовую площадь и реку Неву от воскового Эдварда — хранится уникальная коллекция заспиртованных уродцев.

Я до этого слышала и читала разные истории про людей-мутантов. Они жили и работали, как ни в чём не бывало: двухголовая китаянка выступала в цирке, трёхногий Франческо Лентини неплохо обращался с футбольным мячом, безногий от рождения «Эк полпарня» снимался в кино. И даже те, чьи фигуры были представлены на сегодняшней выставке, нашли силы жить до естественной смерти. Эдвард же отличался трагичной судьбой.

Если всё-таки дожил до двадцати трёх лет, значит, кто-то из близких его поддерживал. Интересно, кто? И — самое интригующее — что именно шептало страшное второе лицо? Как оно могло это делать? Наверняка не обошлось без потустороннего вмешательства, если шёпот не был игрой воображения.

Я не сомневалась, что в Интернете соберу больше информации. Но меня ждало разочарование. Из сайта на сайт, из блога в блог путешествовала маленькая заметка, точь-в-точь повторяющая текст таблички с выставки.По состоянию на 2011—2012гг. В статьях и очерках на иностранных сайтах мне довелось отыскать лишь отрывочные сведения о том, что Эдвард умел играть на скрипке. Кто и как его научил? Не было чёткого ответа.

Писали также, что он получил прекрасное образование. Какими судьбами, интересно?

Я нашла песню «Бедный Эдвард» Тома Уэйтса и оперу-моноспектакль «Мордейк», шедшую в Сан-Франциско в 2010 году. (На затылке Эдварда было красивое женское лицо, эта версия поддерживается в книге 1896 года «Аномалии и курьёзы медицины»).

Жил ли Эдвард на самом деле или был только персонажем городской легенды? Если он вымышленный, то кто его придумал? Ведь у вампира Варни были авторы — Томас Прест и Джеймс Раймер, у Шерлока Холмса — Артур Конан Дойл, у графа Дракулы — Брем Стокер (хоть кровожадный образ и был позаимствован из румынской истории). А у Эдварда — кто? И здесь множество теорий, мнений, опровержений. Уже позднее, в 2017 году, я нашла такую информацию: первое письменное упоминание об Эдварде Мордейке датируется 1895 годом. Чарльз Л. Хилдрет пишет о нём в статье, которую преподносит как научную, но в наше время этот материал нельзя отнести к достоверным. Текст статьи впоследствии слово в слово воспроизводится в «Аномалиях и курьёзах медицины», которая, в свою очередь, позиционируется как энциклопедия.

Если он всё-таки был реальным человеком, то почему не сохранилось официальных документов? Неужели наука не интересовалась таким парадоксом? Почему неизвестны точные годы его жизни, но при этом даётся возраст? Как английская аристократия приняла уродца в своих рядах? Почему нет единой версии смерти, а даются аж целых три варианта? Почему появилось слегка измененное написание фамилии? Кем все-таки был уродливый близнец — «братцем» или «сестрицей»?

В 2014 году — вот сюрприз — я увидела Эдварда в сериале «Американская история ужасов». Там его жизнь показывалась совсем иначе, чем в опере или песне. Знающие люди рассказали мне, что со временем история Эдварда, пусть даже имея научные или околонаучные корни, превратилась в народное предание, и каждый автор волен пересказывать его на свой лад.В современной культуре также известен роман испанской писательницы Irene Gracia «Mordake o la condición infame» (2001), короткометражный фильм «Эдвард Проклятый» («Edward the Damned», 2014, реж. Джон Л. Уэкворт, Великобритания/США). Еще один фильм из США, — полнометражный — находится в разработке (реж. Марк Кристенсен). А я, будучи в поисках однозначных и развёрнутых ответов, сама не заметила, как придумала свой вариант удивительной городской легенды об уродце. Часто мои мысли возвращались к Эдварду, когда я слышала смычковые инструменты, а иной раз британская рок-музыка напоминала о его борьбе с «демоном-братцем».

Всем любителям Викторианской эпохи и до сих пор нерешённых загадок, тёмной романтики и светлой мистики, я дарю повесть «Двуликий изгнанник».

Двуликий изгнанник

«Возлюби ближнего своего,

как самого себя» (Мф: 22:39)

«Si vis amari — ama»

(«Хочешь быть любимым — люби»;

Lucius Annaeus Seneka)

1

Не так давно, в не очень дальнем краю в семье сказочно богатого лорда появился на свет долгожданный первенец-наследник. И, как только младенец перестал кричать, матушка уснула. У неё, бедной, даже не оставалось сил, чтобы взглянуть на ребёнка. Она не видела, как нянька в испуге чуть не выронила новорождённого из рук.

— Нет, он не жилец, — едва шевеля губами, сказал доктор Вильбанд.– Всё, что остаётся — это ждать, пока Господь не заберёт его.

На затылке младенца, вместо шелковистых рыжеватых волосиков, было второе лицо, недоразвитое, сморщенное, но с хитрыми, живыми глазами.

Доктор невнятно проговорил что-то о близнеце-паразите.

— Дьявол, дьявол, — бормотала кормилица.

— Не кликайте беду, милочка, — предупредил доктор, — лучше спеленайте маленького лорда. Чепец ему пока не надевать.

Доктор пошёл вниз, в гостиную, где перед камином туда-сюда прохаживался лорд Роберт Мордрейк. Худоба, длинный крючковатый нос и привычка подолгу хрустеть пальцами не придавали ему красоты и достоинства. Прибавьте сюда визгливую манеру разговора, и вот уже неясно, кто перед вами — аристократ или проигравший шулер.

— Ну? — от нетерпения лорд не мог сказать ничего иного.

— У вас родился сын, милорд.

— Я могу его увидеть?!

— Подождите, умоляю! — доктор остановил его, едва пальцы лорда Мордрейка коснулись дверной ручки.

И заговорил он очень тихо, словно боясь потревожить странного младенца, хоть тот и был на другом этаже усадьбы. Лорд Мордрейк тут же отпустил дверь и едва смог взять себя в руки от ужаса и отвращения.

— Уничтожить чудовище немедленно! Мой сын, стоящий в очереди на престол Англии, — урод. Это же вопиющий позор! Сами подумайте, доктор, мы не можем такого допустить. Убьём его сейчас же, пока новость не предалась огласке. Утопим, как слепого котёнка. Или чего вам стоит влить яд в его глотку? В оба рта?

— Милорд, это ваш сын…

— Я всё сказал!

— Он и так не проживёт и двух дней. Нам не нужны никакие яды. В самом начале моей практики, до славного знакомства с вами, был такой случай, поверьте. Весьма… свободная дама произвела на свет двуликого, так он и скончался на следующий день.

— Как вы смеете сравнивать род грязной гуляки и наш?! — взревел лорд Мордрейк, и от ярости лицо его покрылось пятнами. — Появления моего наследника ждал высший свет Англии. Лучше будет объявить, что у моей дорогой Элен появился мертворождённый, чем считать часы до смерти уродца.

— Врачебная этика не даёт мне совершить убийство.

— Идите, Вильбанд, наш разговор окончен.

Лорд Роберт Мордрейк тяжело опустился в кресло.

Леди Элен долго не вставала с постели: роды обернулись настоящим кошмаром. Доктор сказал что-то о мертвом близнеце, и больше ничего не было слышно. Красные обои и редкие огни масляных ламп настолько врезались в глаза, что хотелось плотно сомкнуть веки и спрятаться от боли. К вечеру, когда голова перестала кружиться, леди Мордрейк подошла к колыбели и поглядела на сына с нескрываемой гордостью. Он приведёт семью на престол Англии, со временем, стоит устранить лишь пару соперников, и подождать, пока ребёнок подрастёт. Ни капли нежности не чувствовалось в прищуренном взгляде леди и её тонкой, морщинистой улыбке — зачем умиляться, разглядывая пешку, только что вошедшую в игру? Много ли нежности достаётся козырю, удачно подвернувшемуся в вашу руку?

— Бетси! Бетси! — позвала леди.

Та робко заглянула в комнату.

— Да, госпожа.

— Ну же, подойди сюда. Неужели тебя, мать двоих детей, в твои двадцать пять лет, так впечатлил новорождённый, что заходишь сюда, как на лобное место? Мой сын теперь твой повелитель. Надень ему чепец! Ну, чего стоишь?

— М… миледи… ч-чепец… доктор не велел, вдруг… младенец задохнётся?

— Вздор!

Леди Мордрейк сама потянулась к ребёнку, но чуть только приподняла его головку, как закричала:

— Проклятье! Кто подменил моего сына на это чудовище!?

— Это ваш… ваш, миледи.

— Вон! Бетси, оставь меня!

Весь следующий день Элен Мордрейк не прикасалась к еде, никого не велела пускать. Лишь Бетси, из чувства долга, заходила в спальню, чтобы менять пелёнки и давать молоко несчастному младенцу. Он не капризничал и никого не беспокоил. В оба рта не ел: Бетси заметила, что сзади совершенно нет языка и глотки.

Ближайшие семь, а то и десять лет придётся провести с уродцем: сначала год в кормилицах, а потом и в няньках. Наймут ли ему затем воспитателя? Оставалось втайне надеяться на слова доктора и скорую смерть мальчика. Но за эту мысль Бетси корила себя.

Отец же не был так кроток: он давно задумал неладное. В подвалах Мордрейк-менора, чуть подальше богатейших полок с вином, хранились опасные яды. Спотыкаясь о щербатые каменные ступени, лорд Роберт пробирался по мрачному коридору. Кто бы мог подумать, что под роскошной усадьбой есть иной мир — страшный и очень запутанный? Кирпичи там нередко выступали из некогда аккуратной и прочной кладки, а кое-где глина так потрескалась, что виднелись дыры. В них копошились, высовывая мордочки, толстые серые крысы. И в отдалении — кап, кап, кап — с потолка сочилась вода: как раз над тем местом находились посудомоечные, прачечные и ванная. Пахло сыростью и гнилью, кругом царила темнота. Огарок свечи едва помогал разглядеть старый, покрытый плесенью шкаф. Там, под замком, хранились маленькие и безобидные на первый взгляд флакончики, в каких аптекари по обыкновению отпускали лекарства. Они были наполнены всевозможными жидкостями и снабжены бирками на латыни. Чернила заметно стёрлись, но лорд без труда отыскал нужное снадобье — мгновенный яд.

А младенец вёл себя, как ни в чём не бывало: глядел на всех глазками-щёлочками, шевелил маленькими пальцами и уснул к приходу священника — отца Альберта. Этот чудной затворник не был столь любим в округе, потому что придерживался старых католических традиций, и лишь благодаря знакомству с лордом Робертом держалась на окраине Лондона его маленькая церквушка.

— Хорошие новости расходятся быстро, милорд, — с порога радостно сказал пастырь, завидев хозяина в холле, — доктор проезжал мимо и обмолвился, что у вас родился сын.

— Тише! — лорд перешел на странный, испуганный шепот. — Мой наследник скоро умрёт.

Противно и горько было упоминать позор семьи и наказание природы. Лорд по пути в гостиную, сбиваясь, рассказал обо всём случившемся и спрятал в кармане сюртука флакончик с подозрительной надписью. Но от взгляда священника ничего не скрылось.

— Мужайтесь. — Я бы ни за что не стал замышлять злое против… как его имя?

— Я хотел назвать его Эдвардом, — сказал лорд.

— Так назовите. Что же вас останавливает?

— Ожидание его смерти. Зачем уродцу имя на два дня?

— На всё воля Божья. И не следует торопить события. Крещение даст надежду, что Господь примет вашего сына любым.

— Мы не можем нести его в церковь: соберётся толпа зевак.

— Публичная жизнь для тебя важнее чистой совести? Что мешает провести обряд в домашней часовне?

— Нынешний пастор из англикан также не внушает доверия… При всей моей любви к своей стране, уважении к короне и укладам нашей церкви, я не могу поручиться, что этот человек промолчит обо всём при дворе. Мы будем опозорены.

— Роберт, — священник посмотрел на старого друга с укором, — вспомните, был ли ваш союз с леди Элен угоден Господу?

Они уже показались на пороге комнаты. Лорд покачал головой, леди, услышав последние слова, вскочила с кресла и закричала:

— Вот она, кара! Недаром говорила покойная матушка: «Не вступай в близкородственный брак! Не первый раз уже в роду такое кощунство!» Мы прокляты! Пятнадцать лет были бездетны, а после я родила дьявола!

— Элен! — остановил её лорд, — в нашу просвещённую эпоху вы допускаете вмешательство дьявола? Весьма… неразумно, я бы сказал.

— Но даже в наше время, — продолжил отец Альберт сурово, — в «просвещённую эпоху», если вам угодно, — разумно ли вы поступили? Вас не стали публично благословлять. При дворе, как я слышал, тоже не все одобрили ваших причуд. Неужели кругом столько глупцов, Роберт? От брака, не получившего благодати, не следовало ожидать удачного исхода. И кара станет ещё тяжелее, если вы замараете себя убийством.

Леди Элен уткнулась в плечо мужа, то и дело всхлипывая.

— Подумайте… — смягчился святой отец, — крещение сына облегчит ваше бремя. Появилась новая жизнь, и какой бы ущербной она не была, — не ваше право её отнимать. Разрешите мне взглянуть на него. Скажи, Роберт, дашь ли ты окрестить сына в католичество, если я сохраню секрет?

— Сегодня? Прямо сейчас? — лорд в задумчивости слишком плотно сомкнул губы.

Леди стеклянным взором покосилась на священника и попросила Бетси принести младенца. Он спал на руках няни, но вторая пара глаз выглядывала из-за её локтя и необычайно сосредоточенно наблюдала за всеми.

— Будет по-твоему, Альберт, — наконец проговорил лорд Роберт.

— С Божьей помощью. И добро пожаловать в этот сложный и противоречивый мир, Эдвард Мордрейк!

Непросто было поверить, что на свет появилось столь необычное создание. Никто не смел и предполагать, как сложится в дальнейшем его судьба. Там, где прочие видели мерзкого уродца, кто-то разглядел дитя — беспомощное, нежное, нуждающееся в заботе.

Вечером того же дня разговоры о проклятии не покидали усадьбу.

— С ним Бетси, сейчас напевает колыбельную — одну из тех, что сочинили в её бедняцком квартале, — пренебрежительно бросила леди Элен. — Я ни за что и близко не подойду к демону. Подумать только, он рядом, в детской комнате… Так бы и избавилась…

Лорд Роберт только и ждал подобных слов.

— Пора с ним покончить! К чёрту всё, что наболтал здесь Альберт!

Жестокий отец ворвался в комнату.

— Давай его сюда!

Колыбельная няни оборвалась, а малыш начал хныкать. Лорд уже протянул руку с откупоренным флаконом.

— Помилуйте, господин! — Бетси прижала Эдварда к груди, будто родного сына.– Ведь это всего лишь ребёнок!

— На тебя-то что нашло, ты, чудачка с окраины?

Ничего не стоило ударить служанку, но, что если на крики прибежит дворецкий? Скандалов и позора было уже не избежать. Лорд Роберт вернулся к жене, бросив на пороге:

— Тогда и нянчись с ним, пока мне не надоест!

— Неужели у вас не хватило духа? — удивлённо спросила леди. — Давайте отдадим его беднякам или в бродячий цирк!

— Нет, на это я не смогу пойти и подавно. Случалось ли вам читать приключенческие романы? Там зачастую неудачливые подкидыши раскрывают правду о своих настоящих семьях, и далеко не всегда родители от этого в восторге. Вы знаете, что всё это вымысел, но и дыма без огня не бывает. Что если приёмная семья попытается разыскать Мордрейк-менор? Я не допущу этого! Элен, два дня… всего два дня, и всё закончится. В нашей семье будут наследники, достойные даже взойти на трон, а не то, чтобы владеть имением.

— Простите меня… но я больше не смогу подарить вам ребёнка. Этому… уродцу… слишком много отдано. Я далеко не юна, и старше вас на двенадцать лет. Не каждая из моих подруг-ровесниц может похвастаться сорокалетним мужем. У Беатрикс Рейвенвуд уже внуки… Мы потеряли всё. И потом, Роберт, помните ли обещания Его Величества и договор с леди Люсией Фейр? Если у нас появится сын, то он непременно будет сосватан её дочери, что также родилась на днях. Немыслимо, просто немыслимо! Что подумают в высшем окружении?!

— Ни слова леди и королю, Элен. Если кто и будет спрашивать, говорите, что наш сын болен, и мы держим его взаперти, потому не возлагаем надежд.

— О Боже! Мы не сможем скрывать это долго! Значит, нам придётся отменить все возможные балы и приёмы, не ходить в гости и не показываться в обществе?!

— Верно, Элен. Весь блеск нашего рода угасает!

Они познакомились шестнадцать лет назад на балу: Роберт едва успел разобрать багаж после поездки во Францию, как троюродная бабушка прислала приглашение. И надо же было такому случиться, что среди множества разодетых, надушённых и напомаженных дам юного лорда привлекла особа постарше, недавно овдовевшая и потому державшаяся особняком. На глазах у всех он подошёл ближе и завёл разговор.

— Разрешите представиться: лорд Роберт Мордрейк.

— Леди Элен Маргарет Реймерстоун, — она вдруг загадочно сверкнула глазами. — Урождённая Мордрейк.

— Стало быть, мы с вами родственники? Я весьма удивлён, что вижу вас впервые сегодня, у почтенной леди Элеоноры.

— Право же, не стоит удивляться. В замужестве я никогда не покидала Реймер-холла. Не общалась даже с родным братом. Он уже и забыл, как я выгляжу.

Леди Элен не выглядела старой, несмотря на траур. Напротив, каждый её взгляд, улыбка, жест несли едва уловимую искорку лукавства и кокетства. Лорд Роберт заметил, что она привлекательна, как солнечный луч на снегу посреди зимы. Шаг, второй, третий, — и она будет моей, — подумал он.

Собеседница чинно перевела взгляд на танцующие пары, скромно кивнула кому-то из гостей и спряталась за веером. Неясно, о чём же она задумалась, но стоило только снова заговорить с молодым лордом, как в голосе зазвучало страстное любопытство.

— Так вы — прямой потомок Мордрейков, нашей благородной семьи, что так близка к короне? Кто ваши родители?

— Леди Клара и лорд Френсис.

— Неужели мой кузен — ваш отец?

Из вежливости Роберт пригласил её на танец, но ноги будто превратились в деревянные колоды. Леди Элен продолжала вести себя также непринуждённо.

— Стало быть, вы мой племянник? До чего же забавно!

Роберту было не до смеха. Столь желанная, притягательная красавица оказалась даже не кузиной, а двоюродной тёткой! Легко представить, какой шум поднимется, когда вся семья узнает о его заигрываниях с вдовушкой.

Элен Мордрейк-Реймерстоун весь вечер позволяла себе отпускать намёки, а один раз даже изобразила ревность, когда лорд Роберт танцевал с другой дамой. А в конце бала он пригласил вдову в гости. Такие визиты стали слишком частыми. Поначалу родители смотрели на них сквозь пальцы, но позднее леди Кларе показалось странным, что сын слишком много времени проводит исключительно в обществе леди Элен.

Еще через полгода, когда Роберт, по обыкновению, вернулся после утренней конной прогулки, в которой его опять же сопровождала «любезная Элен», мать сделала строгий выговор:

— Пора осознавать, что в подобной компании вас не ждёт ничего благополучного. У меня на примете несколько достойных девиц — выберете себе из них невесту. И друзья ваши докучают визитами, в то время как вы в постоянных разъездах с леди Элен.

— Я люблю её.

Молодой лорд Роберт сам не ожидал, что вдруг с языка сорвутся именно эти слова. Мать гневно отшвырнула монокль.

— Одумайтесь, Роберт! Вы уже давно не дитя. Я больше никогда не пущу на порог эту старую стервятницу!

— Я сделал Элен предложение, — Он до ужаса напоминал жадного и капризного ребёнка, от недовольства машущего кулачками.

— Как ей только удалось вскружить вам голову?! Не смейте идти на поводу своих прихотей, Роберт!

Лорд Френсис Мордрейк тоже оказался весьма недоволен поведением двоюродной сестры и сына. Он уже подумывал, не отправить ли Роберта опять на континент, чтобы занять чем-нибудь лет так на десять-пятнадцать.

Через несколько дней к ним примчалась почтенная леди Элеонора, но даже её крики и властный стук тростью по паркету не вразумили упрямого Роберта. В мыслях он продолжал слышать недавние слова Элен: «Нам очень нужно сохранить чистоту крови в роду Мордрейк. Я не вижу более подходящего кандидата в мужья, чем вы: молодой и прекрасно образованный… Придёт время, и мы приблизимся к трону. Мне уже не терпится заменить эту неуместную, раболепную собаку на нашем гербе на благородное животное… льва или даже дракона»

Вечером Роберт и Элен сговорились сбежать. В церкви они получили отказ.

— Отчего же так торопитесь, дети мои? Почему не желаете огласить за сорок дней до свадьбы? — протянул священник, щурясь в темноту.

— Наш союз неугоден семьям, — немедленно заявил Роберт.

— И каковы же причины?

— Мы в родстве, но… — леди Элен вынула из сумочки толстый кошель. Монет внутри было втрое больше, чем стоила лицензия.По традиции, имена жениха и невесты оглашались каждый раз после службы на протяжении всего периода помолвки. Это помогало выявить все возможные препятствия к браку. Однако, если молодые хотели сократить время до венчания, и священник подтверждал, что препятствий нет, у англиканского пастора покупалась официальная лицензия на брак.

Очень просто оказалось купить свидетельство и молчание.

Всё также скрытно, молодожёны отправились жить в загородное поместье леди, с давних пор получившее название «Мордрейк-менор». Немногие сразу услышали о тайном и порочном браке. Одним из первых был друг Роберта по колледжу, Альберт Старгроув.

Ему Роберт послал письмо, а в ответ получил нечто вконец обескураживающее:

«Друг мой, разреши напомнить, что за время твоей поездки на континент я успел окончить католическую семинарию и сейчас жду рукоположения. Понимаю, что так я рискую расширить между нами пропасть, ибо ты уже настолько близок к королевской семье, что ни на шаг не отступишь и от её религии. Увы, нам с тобой волею судьбы предстоит видеться реже. Но не ты ли первым отказывался от участия в моих домашних музыкальных вечерах, чтобы всё время коротать с той дамой, ныне твоей супругой? Очень не рад я тому, что ты сделал своей избранницей вдову Реймерстоун, но не буду более тебя корить, потому что настанет день, когда совесть тебя замучает».

Сколько бы леди Элен не говорила о том, что наследника легко можно привести даже на королевский трон, её желание так и не исполнялось: детей у супругов Мордрейк не было на протяжении долгих лет, пока сегодня не появилось это неземное безобразное существо. Родная мать была готова его покинуть.

— Роберт, не будете ли вы возражать, если я на несколько дней уеду? — спросила леди Элен. — Мне нужно навестить Энн, Эмили и Анджелу.

— Всего на несколько дней? Хорошо, дорогая.

Некогда прекрасная Элен снова ускользала. Эдвард заплакал за стенкой.

— Бетси! — брезгливо приказала леди, — угомони его сейчас же!

— Тише, малыш, — прошептала няня, — что случилось? Я неудобно положила тебя? Прости.

Преодолевая неприязнь, она посмотрела на рожицу на затылке: не появилось ли случайно царапинок и синяков.

Лорд поспешил в кабинет и там запер на ключ в самом дальнем ящике бюро постыдное свидетельство о браке, чтобы даже случайно на глаза не попадалось. После чего позвал всю прислугу. Собрались и прачка, и горничные, и псари с конюхами. Хозяин обвёл всех таким страшным взглядом, что каждый почувствовал себя виноватым.

— Итак, — рявкнул он, — вы все знаете, какое событие произошло в нашей семье. Знаете? Успели пронюхать? Так вот, не смейте проговориться об этом в своих кругах: в домах ли или в пивнушках. Даёте слово?

Многие из слуг закивали, но это не убедило лорда.

— Какова ценность вашей клятвы? Я хочу быть уверен, что ни один звук не просочится за пределы усадьбы, и потому… потому, — от ярости его лицо пошло пятнами, — я сокращаю вам всем выходные! Отныне вам положено всего три дня в год — перед Рождеством. И не смейте более упрашивать, чтобы я отпускал вас на Пасху или летом! Забудьте обо всяких крестинах, именинах и похоронах! Как будто я не знаю, что именно при таких оказиях вы собираетесь всем выводком, и начинаете обсуждать всё, что непопадя. Наверняка среди вас найдётся хоть один олух, который проболтается. Тогда –помяните моё слово — вы останетесь без работы: я просто прогоню вас и не стану давать рекомендательных писем.

Доктор Вильбанд зашёл посмотреть на уродца ещё через пару дней. Эдвард чувствовал себя всё также превосходно: пил молоко, спал, почти никогда не покидал рук Бетси. И совершенно не понимал, что за кудрявый бородатый господин так и сяк крутит его голову.

— Странно, странно, — приговаривал доктор. — Возможно, мозг соединён сразу с двумя парами глаз. Повреждения неизбежны… Нет, при всём желании удалить второе лицо невозможно.

Оставив сына в живых, лорд не знал, как поступать дальше. Эдвард вырастет, и ему понадобится обучение, и тогда, окажись странный отпрыск за пределами усадьбы, не избежать слухов, молвы и вечного позора для всего рода. Но сын-неуч легко может превратиться в бездельника или безумца. Двух бед за раз точно не выдержат в семье.

Отец решил оставить мальчика в поместье, но ни в коем случае не пускать посторонних.

Никто не может предсказать, что задумано для нас на ближайшие годы, месяцы и даже следующий день. Зачастую мы тешим себя напрасными надеждами, в собственной слепоте не замечая грубейших ошибок. Наивно внушаем себе, что у кого-кого, а у нас — всё самое лучшее: дом, место в обществе, дети. И тут судьба железным кулаком спихивает нас с этого самодельного песочного трона. Кто виноват? Во всяком случае, не мы. Проще всего выместить весь гнев на самых слабых и беззащитных — детях.

Тогда они и становятся всего лишь очередным средством, орудием для достижения наших — всё тех же — тщеславных целей, и не доведи Бог, вырастают не такими, как мы думали! Им нет места в мире!

2

Прошло два дня, когда-то неловко обозначенные доктором. Минуло ещё четыре года, а Эдвард всё жил. Доктор не стал разглашать тайну Мордрейков, молчал и неприметный священник. Лорд Роберт и леди Элен не лгали о мертворождённом, но на вопросы о своём наследнике отвечали немногословно. Аристократия оставалась убеждённой, что молодой Эдвард неизлечимо болен, потому и вынужден всё время проводить дома в компании родных и слуг, не принимать гостей и не посещать детские праздники. Лорд и леди его сторонились, и им было совершенно всё равно, чем занят сын, лишь бы не показывался на виду.

Каждый день Эдварда начинался с умывания, и Бетси приносила два зеркальца: маленький лорд говорил, что хочет пожелать доброго утра «второму мне» и убедиться, что не натёр ему нос.

Няня привыкла и перестала бояться. И разве можно было отказать мальчику с ангельской улыбкой и шелковистыми волосами, когда он просил:

— Второго меня причеши, пожалуйста.

— Да, милорд.

— А почему он не будет завтракать? — спросил он однажды.

— Он не умеет, сэр.

— Давайте мы его научим!

— Господин Эдвард, у нас вряд ли получится.

— А говорить — тоже не умеет?

— Нет, сэр. Доктор вчера сказал, что у «второго вас» нет языка.

— Но всё равно «второй я» такой забавный! Он мой друг. И я его люблю.

Бетси опустила взгляд, очень аккуратно подавая овсянку. После завтрака Эдвард встал спиной к окну.

— Милорд, не лучше ли будет вам посмотреть на жеребёнка на лужайке, чем на стену?

— Нет, Бетси, спасибо. Я видел лошадку вчера. А сегодня путь он посмотрит. Он может! — Эдвард закрыл глаза. — Вот! Получилось. Не зря доктор говорил, что на затылке у меня глаза шевелятся. Спиной вижу. Хи-хи!

— Как вам будет угодно.

Бетси пошла в свою комнатку на третьем этаже особняка, и только там тихо заплакала. Всех поражало, с какой нежностью Эдвард относился к своему уродству. Просил родителей целовать на ночь худенькую сморщенную рожицу. Тут же поворачивался спиной ко всему, что вызывало интерес — показать «другому мне». Единственными собеседниками Эдварда были Бетси, святой отец Альберт и доктор Джеймс Вильбанд.

Священник показывал мальчику цветные картинки ангелов и праведников.

— Смотри, это — святой Эдуард, твой хранитель. Каждый раз, когда ты делаешь что-то хорошее, он кладёт в корзинку цветок. А если ты ведёшь себя плохо, то корзинка наполняется камнями, а это очень огорчает Бога.

— Ой! — испугался Эдвард. — Вчера там оказался камень…

— Неужели? Расскажи мне, мы постараемся его оттуда убрать.

— Я…я напугал матушку, когда повернулся к ней спиной. За это отец выгнал меня из комнаты.

— Ничего, мой милый. Бог никогда тебя не выгонит, — отец Альберт перевернул страницу и показал Деву Марию — светлую, сияющую, в небесно-голубом плаще-накидке, — и Небесная Матушка любит тебя.

Таков был мир, изображённый в чудных и мудрых книгах. Со временем Эдвард надеялся научиться понимать эти странные заковыристые значки на листках, и тогда не оставить непрочитанной ни одну книгу из отцовской библиотеки — так много ему хотелось узнать.

Иногда с интересом наблюдал он за слугами. Хоть отец и повторял, что все они — «мелкие людишки на одно лицо», Эдвард никак не мог этого понять. Ведь «все они» — такие разные! Кэтрин, старшая горничная — пухлая, коренастая, никогда не расставалась со шваброй, вставала раньше всех и кликала своих подручных «девонек» — Энн и Лотти. Вот уж кого нельзя было назвать похожими друг на друга! Энн была высокая, с длинными ногами, и широкими плечами, так что платье и фартук для неё пришлось шить по меркам. Чуть выступающие скулы придавали ей обманчивую грубость. Сосредоточенная на работе, Энни улыбалась по утрам, когда, протерев окна в бальном зале и спустившись с лестницы, смотрела на солнце. Лотти же напоминала маленький рыжий огонёк. По комнатам она бегала вприпрыжку, могла состроить рожицу, натирая зеркало, но аккуратности было не занимать. Тонкие её пальчики без устали расправляли кружевные салфетки на тумбочках. Со щёткой в руках она не пропускала ни единой статуэтки или вазы. Именно благодаря Лотти в парадной галерее сверкали рамы картин и рыцарские доспехи.

В полуподвале, недалеко от винных погребов, обитала кухарка Эмма и её помощницы. Временами их было почти не видно за стеллажами, уставленными всякими диковинками — ступками, скалками, молотилками, баночками с приправами и соусами. Стена напротив огромной печи была сплошь завешана сковородками, и повсюду то и дело слышался лязг и грохот — трещали дрова, стучали по доскам ножи, а работницы постоянно состязались, кто громче споёт. «Увы, любовь моя, ты поступаешь со мной нехорошо…»,Оригинальный текст — «Alas, my love, you do me wrong…» первая строка баллады «Greensleeves». «Шёл я по широко известным холмам Керри, и увидал Капитана Фаррела — он пересчитывал свои деньжонки…».

— Мора! А ты у нас ирландка?

— Да, и что с того? Мой брат где-то выучил эту песню! А-ха-ха!

Также жарко, людно и шумно было у прачек. Добела оттирали они простыни и рубахи, а взамен получали красные рубцы на пальцах.

За конюшни и псарни отвечали Джек и Уилл. Эдвард видел этих слуг только в окно, когда полагалось выводить животных на прогулку.

Куда важнее и главнее остальной прислуги был Бенджамин, дворецкий. Сам лорд не пожалел денег, чтобы справить для него одежду и ботинки. Предполагалось, что Бен станет встречать очень знатных и богатых гостей, но почему-то они появлялись в Мордрейк-меноре всё реже. В такие моменты матушка выбегала из комнаты, искала Бетси, испуганно повторяя: «Скорее уводи его! Запирай же, запирай!» Эдвард понимал, чего так боялась мать, и покорно отправлялся к себе — командовать деревянной армией. На вопросы о том, кто приехал, Бетси отвечала коротко: «Это снова мистер Саммерс, управляющий прядильнями вашего батюшки».

О том, что за стенами особняка течёт совсем другая жизнь, Эдвард знал не понаслышке. Поздно вечером в закрытой карете то Джек, то Уилл вывозили мальчика на прогулку в Лондон, а родители строго-настрого запрещали высовываться из окна — только смотреть из-за занавески. Взрослые могли сколько угодно говорить, что в городе нет ничего интересного, но Эдварда бесконечно манили тёмные улицы, заколоченные ставни и масляные фонари, качающиеся на ветру. Мальчик мог часами наблюдать за прохожими, разглядывать вывески и думать, что бы он мог сделать для преодоления людского страха и отвращения. Впечатлениями от столицы Эдвард делился только с Бетси, милой и ласковой, а после разговоров они обычно пели по вечерам старинные песни. На ночь Бетси не оставляла Эдварда без сказок.

Но однажды, когда Эдварду уже исполнилось десять, няню пригласили в кабинет к хозяину.

— Итак, Бетси Смит, — нахмурился лорд, — я весьма недоволен твоей работой. Видишь ли, это чудовище всюду расхаживает, пристаёт к слугам с вопросами, не даёт покоя мне и моей супруге. Не доведи Бог, петь начнёт, так его слышно за милю. А я не желаю даже ненароком вспоминать о его существовании! Тебе было приказано не оставлять его без надзора и всё время занимать каким-либо делом. Ты же что творишь? От тебя никакого прока! Я найду для выродка учителя, такого, чтобы целыми днями не выпускал его из классной комнаты.

— Сэр, я общаюсь с юным лордом, как могу. Если вам неугодны песни, я могу обучить его грамоте, коли вы посчитаете нужным.

— Я позабочусь о том, чтобы учительская трость как следует прошлась по спине этой мерзости. А ты не смей врать мне: все ваше отродье читать не умеет. Иди вон!

Вся прислуга тайно не жаловала лорда. Хозяин, хоть был невысок и худ, внушал немалый ужас. Двигался Роберт Мордрейк поспешно, нервно, по коридорам ходил второпях, наклонившись вперёд — так акула прорезает толщу воды в поисках добычи. Все домашние скорее бы столкнулись с Эдвардом, смотря на него со спины, чем попались на пути Мордрейка-старшего.

В тот вечер Эдвард безутешно плакал, а Бетси впихнули в руки горсть монет, посадили в карету, — какая была наименее приметна, — и отправили домой. Чуть позднее за высокую даже для богачей плату в Мордрейк-менор пригласили домашнего учителя.

— Каким он будет, отец?

Лорд Роберт отвечал неохотно, и по его рассказам Эдвард представлял себе рослого безликого господина в чёрном костюме и, непременно, с тростью, которая и внушала больше всего опасений: за непослушание можно было не на шутку получить по рукам или даже спине, и на слёзы никто не обратит внимания. Эдвард с ужасом ждал приезда незнакомца.

3

Приглашённый учитель — Фабиан Кларк — оказался человеком лет тридцати, из не очень знатной, но уважаемой семьи. Говорили, что он вхож в кабинеты Оксфордских учёных, знает два иностранных языка и владеет игрой на фортепиано.

— Были ли у вас ранее воспитанники? — спросил лорд весьма недоверчиво.

— Всего один, сэр. Мы занимались последние два года, и сейчас он уже студент колледжа, вполне преуспевающий.

Мистер Кларк хотел приехать со своей дочерью — ровесницей Эдварда, но здесь Роберт Мордрейк остался неумолим: в письме три раза предупредил — явиться без каких-либо сопровождающих. К тому же, слишком странной на первый взгляд показалась такая семейная привязанность.

— И учтите, Кларк, одно слово о моём сыне за пределами особняка, и вы больше здесь не появитесь, — пригрозил лорд Мордрейк,

— Даю слово, господин.

— Ваш ученик, как раз по режиму, закончил конную прогулку. Он ждёт в кабинете для занятий. Вот эта дверь. Мальчишка крайне ленив и небрежен, думает лишь об одних лошадях и часто напевает песни простолюдинов. Преподайте же ему урок!

Мистер Кларк зашёл в классную комнату и застал в ней серьёзного и сосредоточенного мальчика, который, соблюдая все нормы этикета, встал из-за парты и поприветствовал учителя.

— Добро пожаловать, сэр. Я Эдвард Персиваль Мордрейк. А вы, должно быть, господин Фабиан Кларк? Отец столько о вас рассказывал! Мы будем изучать точные науки или искусство?

Мистер Кларк в удивлении прислонил трость к стене. Он ожидал, что придётся иметь дело с безногим или безруким, слепым или хромым; в самом страшном случае — безумным, — а пришёл ко вполне здоровому и смышлёному мальчику, который уже где-то услышал про «точные науки».

Эдварду тоже было, чему удивиться: вместо пугающего и чёрного в классной комнате оказался приветливый человек в бежевом пиджаке. Полноватый, как старый знакомый доктор, улыбчивый, совсем не строгий. Очки в роговой оправе придавали ему некую особую — учёную — ауру.

— Не жарко ли вам в капюшоне, милорд? — мягко спросил учитель.

— Никак нет, — Эдвард отчего-то испугался. — Если вы не возражаете, я не буду его снимать.

Мистер Кларк с пониманием посмотрел на Эдварда. Видимо, лорд Мордрейк изрядно нагонял страху на всю семью. Может быть, во младенчестве Эдвард перенёс опасную болезнь, и теперь вынужден скрывать под капюшоном шрамы?

Учитель, не настаивая, приступил к первому уроку арифметики. Не стал он и слишком утомлять Эдварда, хотя грифельная доска оказалась исписана вдоль и поперёк. Узнав, что есть цифры римского и арабского начертания, Эдвард поспешил задать множество вопросов: не затруднялись ли полководцы, пересчитывая многочисленные I и IV? Как аравийцы согласились поделиться своими знаниями с Европой? И всё ли в этом мире поддаётся счёту?

— У вас определённо есть способности, милорд, — сказал учитель через час занятий. — Можете отдохнуть до завтра.

— Мистер Кларк, вы будете жить в нашем поместье?

— Да, сэр. А почему вы интересуетесь?

— Если вы поселитесь здесь, мы будем чаще видеться, и у меня появится новый друг. А то мне очень грустно, и я скучаю по нянюшке Бетси. Мне нравится разговаривать со святым отцом Альбертом, он имел обыкновение музицировать, и теперь учит меня играть на скрипке, но приходит только иногда, вечером по воскресеньям. Доктора Вильбанда я не видел уже месяц — у него тяжелобольная пациентка.

Правды о том, почему в гости больше не приходит доктор со свой собакой –шотландским терьером Снуффом, Эдвард так и не узнал. Жестокость лорда Роберта опять послужила причиной для ссоры. Летним вечером, когда Эдвард гулял по саду чуть дальше от особняка, отец оказался одержим безумной идеей:

— Вы только посмотрите, доктор Вильбанд, — сказал он, разглядывая сына в окно. — Десять лет прошло, а он бегает себе по траве, что-то бормочет. И не похоже, что умирает.

— В самом деле, сэр. Он терпит своё необычное состояние и ни на что не жалуется. Разве не чудо?

— Что за любопытный экземпляр для науки!

— К чему вы клоните, милорд?

— А к тому, что не интересно ли будет вам, доктор, показать его в Университете? Не любопытно ли провести на нём опыты? Конечно же, я попрошу вас замалчивать его происхождение. А если же…

Но собеседник не дослушал, только молча опустил голову. Стало слышно, как в саду гавкал Снуфф, рыл землю лапами и, сопя, бежал к Эдварду.

— Что же, доктор, вы не отвечаете, если столь долго считали его чудом?

— Я и не знаю, как мне ответить, милорд. Ранее вы не желали, чтобы и малейший слух об Эдварде проник в город, теперь же вы хотите выставить сына на публике, как подопытную крысу? Он же всё понимает, всё чувствует! Ну, знаете ли… вы можете всегда рассчитывать на мою помощь при недугах, лорд Мордрейк, но, боюсь, что наши приятельские отношения потеряны.

Снуфф перестал грызть корягу, кинув её под ноги маленького лорда: на крыльце уже показался хозяин.

— Ко мне! Ко мне, пёсик! Лорд Эдвард, для вас открыто множество дверей!

Терьер засеменил по траве, чёрный, как обувная щётка с ваксой, стриженый, аккуратненький.