Двести веков сомнений

Цикл «Ралион»

1. Пригоршня вечности

2. Умереть впервые

3. Осень прежнего мира

4. Издалека

5. Изгнанники

6. Двести веков сомнений

7. Отражение глаз твоих

8. Старый добрый мир

Чистильщики, и другие истории Ралиона

Ржавое время

Часть 1. Сторона золота

1. Удар

Скучное это занятие — работать в лавке зеленщика. В особенности, работать там помощником хозяина лавки. А ещё хуже — работать там младшим помощником.

Впрочем, на чужой территории люди обычно ведут себя сдержанно. Это я к тому, что Буарт Осталийский, мой хозяин — Человек. Как и я. Зовёт он меня Клемменом; мой возраст и положение не обязывают его упоминать, откуда я родом. Кстати, когда-то меня звали Ланенсом. Не стану объяснять, что означает это на языке Веннелера, где я родился, иначе снова огорчусь.

Итак, день сегодня проходит вполне обычно. Работа, надо признать, не слишком грязная. Главное в ней — уметь быстро находить нужный адрес: я у Буарта в качестве рассыльного. Шесть часов в день, два дня в неделю. Красавцем меня не назвать, чего уж греха таить — но коль скоро мы с этим мрачным торговцем оба Люди, он относится ко мне достаточно уважительно. Конечно, где-нибудь в Веннелере или, не приведите боги, в Киншиаре, почёта мне было бы куда меньше.

Сегодня Веантаи 27 (по среднему календарю — сорок девятый день весны), сайинант — пятница — последний день работы на неделе. С утра посетителей кот наплакал: в городе скоро праздник, а в такие дни по лавкам с утра не ходят. Это значит, что развозить всю эту зелень должен я (и мои напарники). Напарников у меня двое — Айгес и Пройн. Лет пять назад я бы, конечно, радовался их компании, да ещё старался бы походить на них во всём… Теперь мне не по душе их слишком простая жизнь. Как говорит Д., чисто физиологическое существование. Страшно подумать, что они со мной сделают, если я как-нибудь брякну пару-другую подобных умных слов. Если же казаться при них таким же простым человеком, то — напомню — их компания вполне приемлема.

Сегодня пятница, значит, завтра и послезавтра — дни занятий. Думаете, по выходным я наслаждаюсь бездельем? Как же! Бездельем я как раз наслаждаюсь на работе. Потому что настоящую работу, где ко мне относятся по-человечески, видят и знают далеко не все. Иногда нет-нет, да и вспомню тот день, когда впервые познакомился с Д.

Веннелер, Лето 42, 429 Д.

Ланенс стоял в длинной очереди и заранее терзался тем, какова будет реакция окружающих, когда придётся назвать своё имя. Хорошо бы не покраснеть при этом, не начать заикаться и не потерять самообладание. Дважды с ним это уже было — всякий раз здесь, на бирже труда. Громкое название для небольшого каменного здания, которое уже лет пять как нуждается в покраске, и лет сорок — в основательном ремонте. Хвала всем богам, что последние несколько лет окрестные работодатели проявляют столь высокий интерес к Веннелеру. Особенно это приятно, если ты — третий сын в семье из восьми человек, и отец мечтает о том дне, когда ты перестанешь обременять его своим присутствием. У Ланенса (которого несколько недель назад звали иначе) хватило храбрости сказать всё, что он думает о кожевенном ремесле своего отца.

После чего выяснилось, что храбрости нужно было куда больше. Отец проклял сына по всем правилам: дал оскорбительное новое имя, официально от него отказался и вышвырнул на улицу. Лето оказалось милостивым сезоном, а Веннелер — достаточно большим городом, чтобы рассчитывать на какой-никакой заработок. Однако двадцатилетний Ланенс, который не был ни достаточно красив, ни достаточно остёр умом, всё же понял: спасать его некому. Несколько раз он встречался с матерью, но та не смела перечить разгневанному отцу и молча плакала при встрече. После третьей такой встречи юноша твёрдо решил покинуть ставший чужим город.

Ближайшие родственники — на западе, в Киншиаре. Вряд ли они будут рады его приютить. Худые вести мчатся резво. Остаётся податься, куда глаза глядят. Жаль, войн нет — наёмникам, по слухам, платят немало, а обучиться военному делу — небольшая премудрость…

От размышлений Ланенса отвлёк шорох падающей бумаги. Он заметил, что рядом с ним находится какой-то важный господин — не иначе, купец — в богатой кожаной одежде, с изящно подстриженной бородкой и хитрыми цепкими глазами. У ног незнакомца валялись бумажки — видимо, только что выронил. Повинуясь внезапному порыву, Ланенс шагнул навстречу владельцу бумаг и, нагнувшись, принялся помогать тому собирать их. При этом они слегка стукнулись лбами.

— Прошу прощения, — огорчился Ланенс. И здесь не везёт. Была слабая надежда обратить на себя внимание человека побогаче, но теперь…

— Ничего, ничего, — отозвался собеседник добродушно и, приняв от Ланенса несколько листов бумаги (юноша изо всех сил старался в них не заглядывать, хотя было страсть как любопытно), неожиданно смерил нового знакомого взглядом и некоторое время пристально смотрел в глаза.

— Ланенс? — спросил купец вполголоса.

Попался! Юноша неохотно кивнул. Очередь принялась оборачиваться, на лицах появлялось выражение — сначала изумления, затем — насмешки. Сейчас и этот посмеётся и уйдёт. Всего хорошего, парень, с таким именем ты мне не нужен.

Тут и случилось то, что повергло юношу в изумление, граничащее со священным ужасом. Господин с бумагами тихо щёлкнул пальцами и время… остановило свой ход. Вернее сказать, остановило свой ход для всех в здании биржи, исключая самого господина и Ланенса. Всё остальное стало слабо-пепельного цвета; шум и гам прекратились; воздух из отчаянно спёртого стал безвкусным и шершавым — к некоторому облегчению обоих.

— Давно ищешь работу? — спросил купец после того, как ошалелое выражение покинуло лицо его собеседника. Тот как раз начал соображать, что, наверное, это всё-таки не купец. Купцы, они магией не очень интересуются, потому как боятся её. «Купец» продолжал смотреть юноше в глаза и тот понял, что надо говорить правду и только правду.

— Четвёртую неделю, — ответил Ланенс в конце концов. Голос его изменился — стал гораздо ниже; голос «купца», однако, остался прежним.

— Почему ушёл из дому?

Откуда он это знает?

— Мне не понравилось то, чем занимается отец, — ответил Ланенс, поражаясь своей откровенности. — После этого у меня не стало дома.

«Купец» кивнул.

И задумался. При этом не переставал смотреть на юношу, в голове которого роились десятки предположений относительно того, что сейчас будет. Самых разных — от чудовищных до в высшей степени заманчивых. Хоть бы повезло!

— Держи, — купец медленно, словно то была гремучая змея, протянул сложенный вчетверо лист. — Бери медленно… ещё медленнее… молодец. Спрячь в карман, прочтёшь позже. Завтра зайдёшь в банк Двух Золотых Лун — слыхал о таком?

— Слыхал, — мрачно ответил Ланенс. Интересно, долетит он до ближайшей луны от пинка, который получит от тамошнего охранника?

— Отнесёшь туда вот это… медленнее бери, медленнее! Не шевелись! Отлично. Получишь деньги. Серебряными монетами, запомни это. Всё остальное прочтёшь в бумаге. Читать-то умеешь?

— Умею, — с гордостью признался Ланенс. Местному и среднему наречиям его обучала мать — сама, правда, не очень грамотная, и всё же. Остальному пришлось обучаться самому — книги, правда, покупать не осмеливался. Во-первых, дорого, а во-вторых — впрочем, отца можно уже не бояться. Для жареного цыплёнка всё худшее позади.

— Вот и хорошо. А сейчас уходи отсюда как можно естественнее.

Не дожидаясь ответа, «купец» вновь щёлкнул пальцами, и биржа вернулась в нормальное состояние.

— Ланенс? — расхохотался купец, громко и презрительно. — Нет, парень, такой ты мне не нужен. — Повернулся и пошёл.

Покраснев, как рак, под громовой хохот очереди (опустив глаза, чтобы не встречаться ни с кем взглядом), юноша протолкался к выходу и, не останавливаясь, побежал — подальше отсюда, как можно дальше.

Забежав в ближайший парк, он остановился и, свернув в неприметную аллею, с опаской полез в нагрудный карман. Вдруг наваждение!

Наваждения не было. А был чек на пятьдесят пять федеральных золотых, выписанный на гербовой бумаге; был плотный коричневатый лист, исписанный убористым почерком. Нда, с грамотностью у нас не так уж хорошо. Впрочем, практически всё понятно. Ну и странный же этот «купец»! А вдруг… Ланенс торопливо спрятал чек и инструкции назад в карман и оглянулся. Никого. Так, самое главное — успокоиться. Как это неожиданно — дал деньги, странные какие-то указания, а сам ушёл. Что, если просто получить по чеку и сбежать куда захочется?

Некоторое время подобные мысли одолевали Ланенса, который никогда в жизни не держал в руках столько денег. А если ловушка? Если завтра его схватят и бросят в городскую тюрьму за попытку получить по поддельному чеку? Некоторое время юноша пытался понять, какой подвох может за этим скрываться, и плюнул: слишком многими неприятностями могла завершиться эта странная встреча. Но и выгоду можно извлечь немалую. Это, несомненно, испытание. Его, Ланенса, проверяют — вначале, надо полагать, на честность.

Надо быть полным дураком, чтобы провалить испытание в самом начале. Ну не похож этот господин на мошенника. К тому же магией владеет, и если захочет втянуть его, несостоявшегося мастера по коже, в какие-то тёмные дела, то и втянет. Куда простому человеку против магии!

Совсем успокоившись, Ланенс принял решение принять вызов судьбы и делать то, что велено. Вдруг боги, на сей раз, окажутся милостивы!

Вечером, в ночлежке, он никак не мог заснуть. Всё время прижимал ладонь к карману, где лежали две бумаги, одна драгоценнее другой. И — странное дело: так подмывало похвастаться удачей перед товарищами по несчастью — однако хватило ума держать язык за зубами. Даже вид удалось принять вполне убедительно мрачный. Те, кто вынужден ютиться под отвратительной крышей муниципальных «гостиниц для неимущих», как они именуются официально, редко улыбаются.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 12-й час

— Эй! Клеммен! Опять размечтался? Быстро сюда!

Это Буарт, мой добрый хозяин. Впрочем, зря я на него жалуюсь: его сын, Гарвин, куда менее вежлив. Может, ему тоже дело отца не нравится? Скорее всего, просто пить надо меньше: у него на лице написано, чего и сколько он выпил накануне. Всё лицо исписано… Когда отца замещает, правда, всегда трезв.

Получил я от него ящик, получил адрес — Верхняя Дубрава, тринадцать — и потащил всё это наружу. Сегодня, накануне праздника, хозяин может расщедриться и добавить премиальных. А насчёт чаевых — это уже своей головой думать надо. В особенности, с моей внешностью. Ну ничего, спасибо Д., язык у меня подвешен нормально. И, кажется, бывал я уже по этому адресу. Знатная дама там живёт, ольтийка. Что бы там ни говорили про ольтов, ничего против нас, людей, они не имеют. Зато люди готовы обвинять их во всём подряд. Не здесь, конечно — здесь (и вокруг на многие километры) земля ольтов. А вот там, где я родился…

Поймать извозчика оказалось проще простого. Клеммен отлично ладил с ними: извозчиками работали преимущественно Люди, любое доброе слово окупалось стократ.

— Куда сегодня, приятель? — извозчик узнал его.

— В Верхнюю Дубраву, — ответил юноша и вручил бородачу задаток. Правильно говорит Д.: в городах самые знающие люди — извозчики, рассыльные и им подобная братия. Главное — подходить с умом. Большего и не надо. Правильно начнёшь разговор — тут же все новости и выложат.

— К знатной, небось?

— А как же, — Клеммен напустил на себя нарочито важный вид; у извозчика, видимо, глаза были и на затылке, поскольку он надвинул шляпу поглубже и усмехнулся. — Вон сколько всего везу — пир, наверное, устраивает.

— Это верно, — извозчик, видимо, молчал большую часть предыдущего дня. Сейчас начнётся… Клеммен тихо вздохнул, стараясь не показывать вида. Носить маску — не самое лёгкое занятие. Даже если это — маска самого себя.

Он слушал бородача (которого звали, кажется, Кельри — северное имя, как он здесь оказался, интересно?), поддерживая беседу. По привычке, почти не вникая в её суть. Сам же любовался окрестностями.

Венллен издалека — со стороны океана, например — кажется одним большим лесным массивом. С высоты птичьего полёта (сам не видел, но Д. частенько рассказывал) — тоже. Разве что видны Храмы — никогда и нигде их не скрывают от взгляда — да портовые сооружения. Ну и маяк, конечно. На самом же деле город умудрился расползтись на десятки километров в разные стороны.

Скажем, район Венриент (многие названия начинаются на «вен» — «лес»), куда они сейчас направляются. Ольтийская аристократия — если её так можно назвать. Самые известные деятели разного рода. Забавно: здесь, оказывается, быть известным ремесленником так же почётно, как, скажем, высоким чиновником. Никогда этого не пойму. Прав Д.: раз уж Люди Людей понять не могут, то куда уж кого-то ещё. Считать здешние обычаи глупостью не следует: ольты далеко не глупы и ничуть не наивны. После того, как Люди впервые попытались силой переделить поверхность Большой Земли — а это было давным-давно — казавшиеся слабыми и беззащитными ольты за какие-то десять лет превратились в мощного и достойного противника. Кто бы подумал! Венллен — место тихое; по ночам можно гулять где угодно, и ничего не случится. Разве что ограбят, если по портовым кабакам слоняться — на то он и порт. Смешение всего, полный хаос…

— …до самого моря и катились, — и бородач довольно заржал (лошадь дёрнула в сторону). Клеммен посмеялся вместе с ним (не помня, о чём шла речь) и, вручив остаток платы, выгрузил поклажу. В дом надлежит входить наиболее цивилизованным образом.

— Тебя дожидаться? — спросил Кельри добродушно.

— Нет, — юноша подмигнул. — Я ещё на чай задержусь.

Стоически выдержав ещё один залп смеха, он взгромоздил ящик на плечо, и направился к воротам. Ящик только кажется тяжёлым, идти с ним — одно удовольствие. Пока ветер не подует.

В первый раз он входил в ворота ольтийского дома с такой же опаской, как шесть лет назад — в филиал банка Двух Золотых Лун. Как и в тот раз, ни одно из опасений не оправдалось.

Ручьи Меорна, Лето 43, 429 Д.

За окном было пасмурно; дождь никак не мог решиться пойти по-настоящему, время от времени изливаясь на иссохшую землю небольшими порциями — минут по пять каждая. Словно пробовал силы. А внутри медленно темнеющих туч что-то ворчало и громыхало. Когда разразится настоящая гроза, она, как и все грозы на побережье, запомнится надолго.

В комнате о состоянии погоды можно было догадываться только по косвенным признакам. По нытью в суставах, например. У Д., как ни печально, суставы служили наилучшим предсказателем скверной погоды. Какие только напасти не сумели побороть целители — а самое противное до сих пор не по зубам. Ни насморк, не ревматизм. Да уж.

В комнате было прохладно и сухо. Горело четыре ароматические свечи — по утверждению хозяев комнаты, для того, чтобы лучше думалось. Д. предпочитает свежий воздух. После собрания надо погулять немного, пусть даже там будет лить, как из ведра. Клин клином.

— Почему ты выбрал именно его? — голос доносился со стороны пары задумчивых зеленоватых глаз, у дальней стороны комнаты.

— Интуиция, — улыбнулся Д. — Всего лишь интуиция. Мальчишка проявляет себя лучшим образом. Даже шишки собирает честно. Быстро обучается.

— Интуиция, — вздохнули зеленоватые глаза. — Помнится, в тот раз ты тоже полагался на интуицию, но…

— Кто-то миллион раз обещал не вспоминать больше ту историю, — скривился «купец». — Надо же отличать явную глупость от несчастного случая!

Глаза мигнули, но ничего нового с той стороны не послышалось.

— Ну ладно, — произнёс Д. примирительно. — У него уникальная память. Во всех смыслах. К тому же — если не ошибаюсь — задатки хорошего актёра. Очень неплохое сочетание.

— Конечно, неплохое, — послышался третий голос, чуть хрипловатый. Он доносился со стороны каминной полки. — Кто сказал, что ему захочется заниматься всем этим?

— Захочется, — Д. с довольным видом пригладил бороду. — Во-первых, у него больше нет ни дома, ни родственников. А во-вторых…

Собрание длилось более часа.

Веннелер, Лето 43, 429 Д.

Вначале я ничего не понял. Ну, получил две тысячи серебряных (две тысячи! серебром!! двухмесячный заработок отца!) — а дальше-то что? Вначале хотел явиться домой и торжественно распрощаться со всеми. Показать, что и мне удача может улыбаться. Представлял себе лицо отца, после того, как покажу эту кучу денег.

Но вовремя поумнел. Во-первых, оборванец, получивший мешок с монетами — это ещё не всеми уважаемый член общества. Это попросту ограбивший кого-то оборванец. Хорошо, что у меня сохранилась походная сумка — сложил в неё всё серебро. Чего мне стоило делать вид, что у меня там лежат вовсе не деньги — и не передать. Одним словом, подозрительно быстро я поумнел. Произвести впечатление на отца не удастся: нет у меня больше отца. Позовёт стражу, и всё пойдёт коту под хвост.

А мама? Зачем её расстраивать? Так-то ей сообщат, что ушёл на биржу, и с концами. Это, всё-таки, не в тюрьму. Так что идти домой я раздумал. Но, поскольку шататься по городу всё равно не стоило, пришлось обратиться к инструкциям.

Там, как ни странно, был пункт, которого я раньше не заметил. После того, как получишь деньги, было там написано, ступай в такую-то лавку.

Вот тут мне сразу стало не по себе.

Лавка-то со скверной репутацией. Понятно, в глаза никто ничего говорить не станет — но за спиной у её владельца болтали, что он промышляет скупкой краденого. Неплохо для начала! Вначале получить кучу денег, затем — отправиться к скупщику краденого.

Очень долго я бродил вокруг да около, прежде чем решился. Решился по той же причине: ну не походит этот «купец» на тёмную личность! Прошёлся мимо двери пару раз, да и зашёл…

Грениш, скупщик краденого, был ошарашен визитом. Глаза у мальчишки горели, что твои факелы. Видно было, с собой у него что-то очень ценное. А когда характерно звякнула, опускаясь на пол, туго набитая сумка, всё стало ясно. Грениш обдумывал, что бы такое предпринять — не иначе, это ловушка, «карась». И тут посетитель молча протянул записку.

Тут Грениш вновь изумился, но по другой уже причине.

В кои-то веки получишь весточку от старого знакомого! Вообще-то у людей его профессии знакомые такие, с какими один на один в тёмном переулке лучше не встречаться. Но эта записка немало обрадовала. Что бы там ни говорили, есть на свете порядочные люди.

Дальше всё было понятно.

Юнца следовало одеть — так, чтобы не выделялся, и дать несколько полезных советов. Насчёт последнего стоило поразмыслить — но не станет же Д. посылать кого попало! Или, тем более, запускать «карася»!

Одеть его удалось без затруднений. Сойдёт за курьера. По виду не скажешь, что у него столько денег, а если у парня в голове не солома, то доберётся, куда хочет, без труда.

Ланенс был ошеломлён той стремительностью, с которой разворачивались события. Записку ему возвращать явно не собирались — невелика потеря. Тут же куда-то отвели и хозяин — лично! — с быстротой молнии собрал его в дорогу.

— Деньги надо хранить так, чтобы никто не догадался, где главные запасы, — услышал Ланенс. — С такой сумкой ты дальше порта не уйдёшь. Никогда не забывай носить на видном месте — на поясе, скажем — небольшой кошелёк со скромной суммой. Украдут — страшно огорчаешься и быстро уходишь. Очень просто, но помогает сберечь и деньги, и жизнь.

От услышанного голова шла кругом, но память, странное дело, безукоризненно всё впитывала. Исподволь.

— Кинжалом пользоваться умеешь? — спросил хозяин неожиданно.

Юноша посмотрел на внушительное оружие в скромных ножнах и пожал плечами.

— Лучше всё-таки взять, — решил Грениш. — Даже если не сможешь воспользоваться, во многих случаях это нелишне.

Последовал новый краткий курс наставлений: как, где и зачем необходимо носить оружие.

…Когда Ланенса окончательно снарядили (самому себе он теперь казался весьма солидным человеком), он вежливо поблагодарил хозяина (который отказался брать деньги сверх объявленной суммы) и спросил, уже на пороге:

— Как вас зовут?

Грениш усмехнулся в усы и ответил, неожиданно для самого себя:

— Такие вопросы, парень, задавать не положено. Отучайся. Если встретишь того, кто передал мне привет, скажи, что Грениш жив-здоров и ждёт его в гости.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 13-й час

Никакого чая там, конечно, не предлагали. То есть можно было намекнуть — и многие дурни это делают — но после того, как хозяева дома сердечно распрощаются с тобой, можешь не сомневаться: эта дверь закрыта навсегда. В этом смысле Д. большой знаток. Сразу же перечислил немало мест, поскользнувшись на которых, можно сломать себе шею — в переносном смысле, разумеется. У ольтов существуют очень сложные церемонии и ритуалы общения.

— А почему я должен так хорошо ладить с ольтами? — спросил я на второй день занятий. Д. посмотрел на меня, как на ненормального и ответил, чуть поджав губы.

— Потому, что в ближайшем будущем мы будем работать на ольтийских землях. По-моему, я это уже говорил.

Я глубоко вздохнул, помнится, и изменил вопрос.

— Но почему не допускается ни одной ошибки?

На этот раз Д. посмотрел почти одобрительно. Он меня сведёт в могилу своей привычкой добиваться того, чтобы вопросы правильно задавались.

— Всё дело в психологии, — ответил он. — Ольты превосходно помнят все… так скажем, ошибки общения. А нужно, чтобы тебя как можно меньше замечали. Посему — никаких сбоев. Думать, думать и ещё раз думать. Вживаться в роль.

Это было до того, как он принялся запихивать в меня массу сведений о том, кто такие ольты, чем один от другого отличается и так далее. Я-то знаю, чем они отличаются. Тем, что и сто лет спустя будут, как новенькие. Ни старости, ни болезней. Да что там говорить, как ни пытаюсь на эту тему не думать, всё время огорчаюсь. И не в зависти дело — хотя и не без неё, чего уж там — а просто… как бы это выразить… Ощущение, что всем окружающим крупно повезло, а тебя, как всегда, обделили.

Д. долго и нудно читал наставления — о том, дескать, что в длинной жизни свои минусы. Я этих минусов, скажу откровенно, до сих пор не вижу. А вот плюсов — сколько угодно.

День сегодня почти праздничный, так что ерунда из головы сразу же высыпается. Если подумать, что бы я сейчас делал в Веннелере? Разве что улицы бы мёл. И то вряд ли…

После исполнения заказа в лавку можно особенно не торопиться. Аристократы здешние — народ особый. Им всё равно, извозчик ты или градоправитель, уродливый старик или красавец. Захотят поговорить — им всё едино. По-моему, это очень хорошо. Меня один здешний скульптор пригласил даже на пару-другую обедов. По словам Д., непременно ещё пригласит… — в будущем. Лет через пять-шесть. Куда, в самом деле, торопиться?

Сказать, что я никуда не тороплюсь, нельзя. Во-первых — в лавку. К концу каждого подобного дня заказов накапливается — успевай поворачиваться. Не все они столь деликатны и ответственны (не зря же Буарт посылает к аристократам именно меня), но не могу же я бросить своих товарищей. Только бы суметь отвертеться от совместной пьянки и прогулки по увеселительным заведениям.

Даже не знаю, как мне на глаза попалась та самая табличка. Я не придал ей особого значения. Выставка открыта до четырёх пополудни, а в лавке проторчишь хорошо, если только до девяти. Первое время Д. меня гнал силой на культурные мероприятия, а потом неожиданно перестал. И тут я осознал, что это интересно. Нет, не вру — взял, и понял.

Первый сюрприз ждал, когда я вернулся в лавку. Не пешком, конечно — перекусил на Семи Фонтанах и подъехал. Если в пределах того же района — совсем дёшево, на пару серебряных можно полчаса кататься. Я не говорил, что в Венллене берут не за расстояние, а за время? Ну, значит, теперь сказал.

Равнина Вереньен, Лето 45, 429 Д.

Дорога выдалась на редкость скучная. Поначалу юноша отчаянно трусил: уехать из родного города легко только на словах. Всё время кажется — все обиды, мрачные взгляды и прочие неприятности — не более, чем способ выказать своё расположение. Стоит выйти за пределы городской стены, и осознаёшь это особенно остро. Город не изгоняет даже тех, кого не любит. Смешивает с грязью, ставит на место… но никогда не вынуждает уйти. Наверное, поэтому Ланенсу было так одиноко и страшно.

Караван двигался неторопливо. Везли они редкостное вино, ткани разные, что-то ещё — сильно не поспрашиваешь. Ланенс поспрашивал бы — но слова скупщика ещё звучали в его ушах, а взгляды, которыми одаривали сопровождающие, и так не отличались излишней приязнью. Это понятно. Им деньги приходится зарабатывать, рискуя собственной головой, а ему, молодому бездельнику, всего-то работы, что посетить соседний город, оставить пару-другую писем, забрать ответ и ехать назад, в спокойствии и безопасности.

Один из охранников заметил, что увязавшийся с караваном юнец не очень-то походит на богатого сынка — ни манер, ни стиля, ничего. Слово за слово — и выяснилось, что парнишка возвращается к своему дядюшке после не очень удачного обучения.

— Правильно, — одобрил охранник, — камни точить или там статуэтки вырезать — это для стариков да нелюдей. Так человеком никогда не станешь. А возьмёшься за оружие, подпортишь немного шкуру — глядишь, всё остальное уже нипочём…

Слушатель ему попался благодарный, и ветеран, явно обрадовавшись перспективе пополнить ряды наёмников ещё одним молокососом, сделался гораздо приветливее и общительнее. Юноше стоило немалого труда изображать на лице восторг, когда охранник («зови меня Хартом, приятель») принялся рассказывать всякие страсти. Надо отдать ему должное, рассказывать он умел.

В эту ночь, едва большая луна достигла зенита, лошади переполошились. Помогая утихомиривать их, Ланенс едва не лишился жизни — копыто просвистело рядом с виском. Все устремили взгляд вперёд — там, пересекая дорогу, клубилась пыль (или туман?), доносились странные звуки — не то скрежет железа, не той чьи-то голоса.

— Что это? — спросил юноша, не особенно рассчитывая на ответ. Лица у всех были побледневшие.

— А кто его знает, — сплюнул стоявший поблизости человек. На охранника не похож — должно быть, купец, или помощник купца. — Однажды уже видел такое, и тоже в полнолуние. Хватило ума в туман не лезть.

— А если бы залезли?

Человек как-то странно посмотрел на юношу, торопливо сложил пальцы в охранный знак и отошёл в сторонку.

— Дозорные, — мрачно изрёк Харт, осеняя себя магическим знаком. — Видел я их поблизости. Настоящие призраки. Только кони у них словно бы из железа. Редко появляются, милостивы всё-таки боги.

— Ну давай, давай, — ответил кто-то насмешливо из темноты. — Рассказывай сказки. Дозорные… Скажи ещё, что это Семеро с перевала. Кошки это, только и всего. Торный путь поблизости, вот они и показались. Иначе их и не увидеть.

— Что за Дозорные? — полюбопытствовал Ланенс, не удержавшись.

— Днём расскажу, — пообещал Харт хмуро. — Если доживём.

Юноша долго смотрел в клубящееся облако. Про призрачных кошек он тоже слышал, а торный путь даже видел собственными глазами. На границах с равниной ещё оставались островки пустыни; хоть и небольшие, они не становились безопасными. Зыбучие пески, призрачные кошки, змеи — множество опасностей подстерегает неосторожного путника. Поэтому, когда совсем ещё маленький Ланенс (тогда он носил иное имя) увидел, как поверхность песка сама собой становится ровной, плотной и надёжной, то сразу понял: сказки тоже бывают правдой. Правда, детей в этом убеждать не приходится.

Торные пути пролегают через многие пустыни. Кто построил их, отчего они появлялись, нередко спасая отчаявшихся — неизвестно. Разве что мудрецы какие-нибудь знают… но по пути ни разу не попадался ни один разговорчивый мудрец.

До утра они дожили без особых хлопот. Туман с восходом солнца рассеялся, а когда караван проходил мимо вчерашнего «туманного следа», юноша явственно различил озерцо зыбучего песка и несомненные очертания Торного пути. Что, впрочем, не помешало его новому собеседнику поведать и о таинственных Дозорных, и о Семерых, и о прочих диковинах, что досаждают путешественникам.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 14-й час

Никогда Клеммен так не спешил. Случилось настоящее чудо, даже два: во-первых, заказов осталось не так уж и много (что понравилось всем, кроме Буарта), а во-вторых, на голову им неожиданно свалилась премия. По два десятка серебряных — этого, как тут же подсчитал Пройн, хватит на четыре бутылки очень неплохого вина, на пир горой до самого утра и на прочие, не менее приятные, развлечения. Клеммен тут же отговорился своим дядюшкой, и его товарищи понимающе закивали головами: они и сами трудились тут по воле своих отцов. Последние надеялись подобным образом вырастить из них людей в меру умных, в меру трудолюбивых, и так далее.

Одним словом, полдня свободы — это сила. В особенности, если дома тебя дожидается несколько отличных кусков мрамора, резец, и до сих пор не воплощённые идеи…

У каждого человека есть хотя бы одна страсть, увлечение, талант — называйте, как хотите. У Клеммена это — резьба. По камню, по дереву, по кости. По камню — лучше и благороднее всего. Собственно, из-за камня вся история с отцом и произошла.

Насвистывая, юноша прошёл во вторую свою комнату (снимать больше, чем две комнаты выглядело бы небывалой роскошью). Комната служила студией, местом отдыха и библиотекой. Неторопливо переодеваясь в подобающую одежду, Клеммен уже видел контуры Предмета, явственно проступающие сквозь неровные грани мраморного куска. Хорошо, если на этот раз Предмет не ускользнёт, не растает под обломками коварно рассыпавшегося камня… на обретение подлинного мастерства требуется много лет. Но Клеммен не жаловался.

И тут его словно молнией поразило. Он вспомнил табличку на площади. «Выставка». Картины, скульптуры и… резьба по камню! Точно! У него по меньшей мере полтора часа!

Предмет тут же вылетел из головы. Не каждый день в Венллен приезжают ольтийские и дарионские шедевры. Пропустить подобное — просто преступно. Однако, невзирая на спешку, Клеммен оделся не в рабочую одежду, а в выходной костюм. В нём его не узнает никто из «товарищей по работе». Они просто не привыкли замечать тех, кто так одевается. Неплохая маскировка.

Хозяйка апартаментов покачала головой, глядя, как её тихий, всё время погружённый в задумчивость постоялец вихрем выносится наружу, едва успев поздороваться. Не иначе, на свидание, решила она и улыбнулась. В его-то годы земля должна под ногами гореть. Только бы вот уши ему уменьшить… самую малость.

* * *

Клеммен пулей промчался мимо Д., который, как всегда, совершенно неузнаваемый, прогуливался по площади, погружённый в раздумья. Бороду он никогда не сбривал — незачем — а всё прочее всегда можно изменить, скрыть или, наоборот, сделать явным. Переодеваться и перевоплощаться — вполне обыденное искусство, магии здесь не нужно, каждому человеку это под силу. Сейчас он выглядел преуспевающим купцом — примерно тем, что некогда встретил Ланенса-Клеммена в душном коридоре биржи Веннелера. В таком виде особенно легко думается.

Да и выставка, в сторону которой умчался его ученик, действительно хороша. Только почти всегда находятся неотложные дела, мешающие насладиться подобным зрелищем от души.

Из памяти не шёл разговор, который произошёл не более получаса назад.

— Пора, — заявил он, закрывая за собой дверь. — Пора находить ему настоящую работу.

Его начальник — вернее, начальница — долго думала, прежде чем ответить.

— О ком из своих подопечных ты говоришь?

— Странный вопрос, — поразился Д. — О Клеммене, разумеется. — Прежнее имя пришлось менять как можно скорее. «Ланенс» было далеко не безобидным именем, а в сочетании с тщательно произведённым ритуалом проклятия и вовсе не оставляло человеку шансов на долгую и безоблачную жизнь. До тех пор, пока Клеммена не назовут этим уродливым словом (буквальный его перевод являлся площадной бранью), проклятие не реализуется. Да, таланты у людей порой бывают самыми неожиданными. Д. припомнил, как несколько раз навещал отца Клеммена, чтобы выудить хотя бы часть формулы.

Выудил.

Теперь отец Клеммена уже никого не сможет «наградить» подобным образом. Потому что до конца дней своих не вспомнит из формулы ни слова. Каким образом такая убийственная вещь досталась кожевеннику, понять трудно. Но, сталкиваясь с подобными случаями, Д. каждый раз осознавал, что от их работы польза всё же есть.

— Ну что же, — начальница глядела на огонь в камине. — Действуй. По обычной схеме, я полагаю?

— Естественно.

— Через… — она перелистнула несколько страниц на календаре, — три дня праздники завершатся. Тогда и начинайте.

Как будто он сам этого не знает! Впрочем, если с твоим начальником тебя связывают дружеские, а не только служебные, отношения, субординация не может не раздражать.

С другой стороны, избавиться от неё и сохранить дисциплину невозможно.

…А пойду-ка я во-он в тот ресторан, подумал Д. Слово «ресторан» — новомодное, но не обзывать же подобное заведение харчевней! Вполне возможно, что Клеммен заглянет туда на обратном пути. Когда немного успокоится. Кстати, что это он вдруг так нёсся? Тут же Д. вспомнил, что именно представлено на выставке и всё стало ясно. Надо как-нибудь попросить его показать свои работы.

Но вежливо и ненавязчиво. О своём увлечении Клеммен не говорил практически ничего — и Д. не лез не в своё дело. Полномочия его очень велики, но не безграничны. Частная жизнь есть у всех.

Киншиар, Лето 49, 429 Д.

Когда вспоминаю, как я вёл себя в Киншиаре, становится очень стыдно. Правда, это мне сейчас становится стыдно. А тогда я считал, что в порту меня встретит Д. (как его зовут, я, понятное дело, тогда не знал) и объяснит — что же он от меня хочет.

Потребовалось не больше трёх минут, чтобы один из семи «жертвенных» кошельков испарился у меня с пояса. Всё остальное извлечь не так просто — всё застёгивается, плотную кожу не так-то легко прорезать, да и не совсем уж я бесчувственное дерево.

Когда я увидел, как два стражника откровенно потешаются, глядя на мою вытянувшуюся физиономию, мне захотелось их придушить. До того сильно захотелось, что пришлось отвести взгляд в сторону. Слёзы на глаза навернулись совершенно натурально. И в самом деле, я совершенно был уверен, что в кошельке были мои последние деньги. Честное слово!

Потом я ушёл подальше. Стало понятно, что никто меня тут не ждёт. Инструкции на Киншиаре заканчивались. Но возникло сильное предчувствие, что на самом деле ничего ещё не завершилось. А раз нет — что делать?

Прежде всего, найти, где остановиться. С этим, хвала духам-хранителям, особых проблем нет. Как и во всяком крупном городе, и гостиниц, и постоялых дворов, и таверн здесь хватает. Вообще у Киншиара вид такой, словно два десятка архитекторов придумывали его одновременно — и каждый, улучив возможность, сносил то, что ему мешало. Правда, так выглядят многие старые города. Но Киншиар производил наиболее отвратное впечатление.

Потом я вспомнил, что не далее как месяц назад здесь бушевала эпидемия красной лихорадки. Не очень опасная болезнь, но крайне мучительная — и следы от неё годами проходят. Можно было испытать и сочувствие к этой огромной каменной помойке — но я не испытывал. Наверное, ещё и оттого, что город так напомнил мне дом родителей.

Наконец я отыскал комнатку подешевле (вид мой, наверное, наводил на достаточно благопристойные мысли) и принялся размышлять над неразрешимой проблемой — куда девать тысячу восемьсот серебряных. Так, чтобы и под рукой были, и грабителей не бояться. Всю первую ночь я так и не заснул — то об этих проклятых деньгах думал, то стука в дверь ожидал. Последнее, пожалуй, беспокоило сильнее всего.

На следующее утро я отправился в банк. Туда меня не пустили, ко всеобщему оживлению, а пять минут спустя двое мрачных личностей нагнали меня в тихой улочке…

* * *

Они возникли, словно из-под земли. Юноша был зол: кем же надо быть, чтобы в банк пускали без лишних вопросов? Обрядиться в золото и шелка? Приехать в роскошном экипаже? Что им нужно? Сама мысль о том, что он только что выглядел круглым дураком, была нестерпима. Наверное, оттого и притупилось чувство осторожности. Следуя непонятному позыву, Ланенс свернул в одну из узких улочек, и побрёл прочь, размышляя, куда направиться теперь.

— Что ты забыл в банке, птенчик? — послышался хриплый голос за спиной и юноша вздрогнул. Ноги отчего-то стали ватными, а мысли спутались и перемешались.

Позади стоял небритый и одетый как попало субъект, вооружённый кривым ножом. Нож этот показался перепуганному Ланенсу длиной в руку. Грабитель нехорошо улыбнулся.

Ланенс стремительно оглянулся. Вторая фигура неторопливо приближалась с другой стороны, поигрывая неприятным на вид предметом.

Ланенс ощутил, что холод сковал гортань, не позволяя произнести ни слова. Это было, словно в страшном сне — когда напрягаешь все усилия, но ничего не происходит и остаётся только наблюдать.

— Помогите, — прошептал Ланенс неслышно для всего окружающего мира. Когда шаги второго грабителя послышались совсем близко, он словно порвал толстую верёвку, охватившую горло, и закричал во весь голос:

— Помогите!

Грабители замерли, переглянулись и расхохотались.

— Кричи, кричи, — посоветовал второй — ростом пониже и с изрядным брюшком. — Кричи громче. То-то все вокруг посмеются…

Он оттесняли юношу в угол, помахивая оружием, предвкушая потеху. Только когда холодная сырая стена впилась в спину Ланенса всеми своими выступами, до него дошло, что происходящее — не сон.

Следующее движение было столь же естественным, сколь и давешние слёзы — там, в порту. Он полез в карман и, вытянув очередной «подсадной» кошелёк, протянул его грабителям дрожащими руками.

— Правильно, — просипел толстяк. — Смотри-ка, какой сговорчивый! Но это не всё, что от тебя требуется…

Тут рука юноша наткнулась на рукоять кинжала.

Вначале он не понял, что это, но рука сама обхватила удобный, специально предназначенный для этого предмет, и тут внутри Ланенса сломалось что-то ещё.

Ощущалось это, словно горячая игла, вонзившаяся в живот. Он даже подумал, что его ранили. Сначала он просто смотрел на карикатурно вытянувшиеся лица, затекавшие красным туманом. И тут страх и бессилие неожиданно уступили место ярости.

Ланенс сорвался с места, толкнул левой рукой высокого грабителя в плечо. Если бы его враги ожидали хоть какого-нибудь сопротивления, тут Ланенсу и лечь с перерезанным горлом. Толстяк оцепенел от удивления, а когда опомнился и замахнулся кистенем, его жертва, оскалившись, как загнанная в угол крыса, молча кинулась на него.

Кистень не завершил полёта и, взлетев над головами дерущихся, безобидно упал шагах в пятнадцати поодаль. Толстяк зажал рукой плечо, в котором теперь зияла глубокая рана, и лишь потом заверещал. Видимо, ничего подобного он и представить не мог.

— Ах ты, щенок, — выдохнул высокий, замахиваясь, чтобы ударить Ланенса в спину. Но ярость всё ещё бушевала в Ланенсу, наделив и силой, и проворностью. Окровавленное лезвие свистнуло перед лицом грабителя, и тот упал с залитым кровью лицом. И более не шевелился.

Жаркое безумие, только что спасшее ему жизнь, неожиданно оставило Ланенса, и тот осознал, что, скорее всего, только что убил человека. Это оказалось настолько страшно, что он, побледнев, бросился опрометью, едва не растянувшись с размаху на залитой нечистотами мостовой.

Лишь когда показался перекрёсток, у Ланенса хватило присутствия духа остановиться, вытереть кинжал и спрятать его.

Ему потребовалась вся выдержка, чтобы добраться до своего нового жилища пешком, не оглядываясь каждые несколько секунд. Отчего-то казалось, что за спиной вот-вот прозвучат тяжёлые шаги и раздастся: «именем закона…».

Ланенс рискнул выйти из комнаты только к вечеру, когда обеспокоенная хозяйка предложила вызвать лекаря. Её постоялец вышел весь бледный, с горящими глазами и поначалу женщина перепугалась — не приведите боги, снова лихорадка! Но, как выяснилось, юноша всего лишь съел что-то несвежее, пока бродил по городу. Хозяйка так обрадовалась, узнав подлинную причину недуга постояльца, что тут же принесла добрую дюжину разнообразных снадобий. Помогло почти сразу же.

То ли от снадобий, то ли сам собой, но терзающий Ланенса страх прошёл. Наоборот, он понял, что только что сумел постоять за себя, а что до — вполне возможно — убитого грабителя, то с какой целью сами они держали в руках оружие?..

Упрёки совести мучили Ланенса не так уж и долго — неделю. Все его несметные денежные запасы лежали всё это время под кроватью, а сам он всякий день уходил искать новую работу — грузчика, мусорщика, рассыльного. Большого выбора, увы, не было.

Совесть замолчала в тот час, когда Ланенс, уставший и мрачный, зашёл как-то в комнату и увидел на столе конверт, надписанный знакомым почерком.

Тут же серая пелена, лежавшая на окружающем мире, сменилась розовой.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 15-й час