Бесплатный фрагмент - Дура

От автора, а значит, от меня: Хотела написать нечто легкое, ироническое, замахивалась даже на детективчик, ну, такой модный, какие все читают. Однако то, что я хочу и то, что выкладывает нечто мое внутреннее, под влиянием непонятно кого, внешнего, совершенно отличается друг от друга. В общем — получилось, что получилось, изложилось, так сказать, что когда-то пережилось.

О названии не могу не упомянуть. Оно пришло сразу, хотя, казалось бы — я не глупа, вполне счастлива, отчего «Тридцать три несчастья», которое было вторым в списке, отвергла сразу. «Дура» еще и потому, что самой любимой сказкой детства была про «Иванушку Дурака» и казался он мне — самым-самым. Вот, пожалуй, и все, что хотела сказать о написанном. Ах, да! Спасибо всем, кого любила, кто любил меня. Поименно перечислять не буду.

С обожанием, ваша Я. Приятного прочтения.

Мемуары

Детство

А за окном,

То дождь, то снег.

И спать пора,

И никак не уснуть.

Всё тот же двор,

Всё тот же смех,

И лишь тебя

Не хватает чуть-чуть.*

В быту ходит мнение, что мужчины, в большинстве своем, предпочитают женщин, мягко говоря, глупеньких. Даже книжки любят читать исключительно про Дур. А вот женщин умных побаиваются, сторонятся и порою даже ненавидят. Не знаю, не знаю. Я, конечно, дура, хотя и умозаключение подобное сделала. Причем поняла свой «статус» давно, но поделать уже ничего не могу, прижилась к нему, привыкла, вросла в него, что называется, полностью. Однако насчет мужчин сомневаюсь, ну, любви их, исключительно к несмышленым.

Началось все с раннего детства, когда я, прожив лет пять, своей яркой и ничем не обремененной жизни, впервые влюбилась. Звали его Борька Лаптев. Сидели мы с ним за одним столом, раскладушки стояли рядом и я, уже тогда замирала от счастья, когда он брал мою руку в свою ладошку и водил за собой, расталкивая всех. Я готова была на все, отдать ему свой стакан киселя, терпеть сбитые коленки, что бы он, как рыцарь, подул на свежую ранку и твердо заверил: «До свадьбы заживет!» И я верила, считая, что он говорит про нашу. Признаюсь честно, девочка я была, ну очень красивая. Маленькая, словно кукла. Взрослые постоянно называли меня Дюймовочка. Коса длинная, глаза синие-синие. Широко и доверчиво глядя на мир, я краснела от похвалы и смущенно опускала голову. А еще, всегда нарядно одета. Мама мне нашивала на лето столько платьиц, водя к своей модистке, что на неделю они не повторялись. Так вот, Борька Лаптев стал для меня чем-то другим, чем родители и родственники, чем все двоюродные братья. И я даже осмелилась с ним бежать, прямо из детского сада. Нашли нас быстро. Не знаю как ему, а мне влетело по — полной. Отстегала меня мама ремнем, да в угол поставила, подумать над поведением, а я, ни о чем и ни о ком, думать не могла, только как о Борьке, боялась, что его накажут еще сильнее. Заболела. То ли от переживания за возлюбленного, а возможно и от маменькиных укоров. А когда вернулась в детский сад, ждало меня печальное известие. Борька Лаптев уехал с родителями, по новому отцовскому назначению. Я забыла упомянуть, что отцы наши были летчиками, и мы переселялись вслед за ними. Была у меня крохотная надежда, что и мы двинемся туда же, куда и Лаптевы, вот только не сложилось, родители развелись и мама, с отцом не поехала. Более того, через время отвезла меня к бабушке, где я, прожив год, отправилась в школу.

Уже на третий день у меня появился поклонник. Красивенький такой, татарчонок, по фамилии Хабибулин. Верность моя и страдания по Борьке дрогнули, но полностью улетучиться не успели. Мама, решив, что бабушка воспитывает меня не в должной строгости, хотя в классе я была одна из лучших учениц, уже к Новому году забрала к себе и определила в физико-математическую школу с продленным днем. Тут я пропущу свое повествование, ибо ничего интересного и впечатляющего не свершилось, кроме того, что меняла я школы каждые полгода, видно мама привыкла за время брака с отцом к большим переменам, или же усердно закаляла мой характер. И длилось это ровно до тех пор, пока она, наконец, не получила свою собственную квартиру от нового места работы. Здесь я отступлю от собственной персоны и немного скажу о маменьке. Женщина она была видная, строгая. Сероглазая блондинка, с шикарным бюстом, роскошными бедрами и узенькой талией. Одевалась у собственной портнихи, два раза в неделю мыла голову у своего мастера, сразу же делала укладку и спала, полусидя, чтобы не сломать многочасовое «искусство» на голове. Работала в сыске, занималась подростками и неплательщиками алиментов. Но видно устала от должности и резко сменила профессию, став заведующей детского сада. Мы переехали в новый район, достаточно далеко от моей школы, а значит, в третий год обучения ждут меня: новый класс, новые учителя, новые порядки и… новые одноклассники. Нет, с детьми у меня никогда не было проблем, девочки хотели дружить, мальчики носить мой портфель. С учителями же труднее. Но да ладно, впереди целое лето, а там разберемся.

Дом, куда мы переселялись, был самым высоким в восточной части города, пятиэтажным, с квартирой, вернее комнатой в двухкомнатной квартире, на последнем этаже. Вторую часть квартиры занимал одинокий мужчина, с сыном, преподаватель физкультурного техникума. Я толком и привыкнуть не успела, ни к новому жилью, ни к соседям, ни к детям из двора, как мама отправила меня в привычное обитание, на все лето к бабушке и забрала перед самой школой. По возвращению оказалось, что наше семейство увеличилось и квартира тоже, мама собиралась расписаться с соседом, а его сын, уже называл ее мамой. Это был первый звоночек, что я из хорошей девочки, всеобщей любимицы, превращаюсь в дурочку, на которую и внимание не стоит обращать. И…

Так как дома меня ждали разочарования, а с мальчишкой я категорически не собиралась брататься, то меня тянуло на улицу. Подружки атаковали сразу, и пока мать была на работе, они толпились у меня в гостях. Мы строили с ними холобуду на балконе. Пока я расставляла кукол, они подъедали сладости, которые в нашей семье были в достатке и никогда не прятались. Через пару дней, отстояв в углу, за беспорядок оставленный моими новоиспеченными подругами и кучу фантиков вместо конфет, я в гости уже не пускала, а, как и все, тынялась по улице.

Ирка Петрова появилась за день до первого звонка. Это был некий пацаненок в юбке. Короткая стрижка, пронизывающий взгляд, громкий голос и гордо задранный нос. Она осмотрела меня с ног до головы, не бегло, а изучая. Потом спросила:

— Новенькая? — я кивнула. — Надолго? — я пожала плечами, мама не ставила меня в известность о своих планах. — И как зовут?

— Виктория. — ответила я.

— Не, будешь Вита. Так короче.

— Тогда уж Вика, меня так родные зовут.

— Ну, то родные, а то я. — прищурила девочка глаз и добавила: — Ирина, но лучше Ира.

Так мы познакомились, а первого сентября оказалось, что мы не только соседи, а еще и в одном классе учимся. Ира сразу усадила меня с собой и, словно взяла шефство, вводила в курс дела, рассказывая, что да как. Как выяснилось, я была меньше всех в классе, не только ростом, но и по возрасту.

Полетели годочки, в которых познавалась и укреплялась дружба. С третьего по седьмой класс мы с Ирой и кучкой мальчишек, которые жили в соседних домах, дрались, прыгали в классики, крутили скакалки, носились с мячом и гоняли на велосипедах. Симпатия выражалась лишь в небольших подарочках на праздники, дерганье за косы, открыточках в партах, букетиках сорванных цветов, да таскании наших портфелей. В общем — жизнь была бурной и наполовину счастливой. Друзья и товарищи, школа и кружки — это было одной частью моей жизни, где я чувствовала себя нужной и интересной. Вторая же часть была менее яркой. У мамы началась новая жизнь, с любимым мужем и ее новым сыном, на которого она и голоса не повышала. Правда, мальчишка оказался хороший. Он хоть и был младше меня на три года, но заступался за меня как коршун. Если кто-то глянет не так, то, не задумываясь, бросался в драку. Нет, мы с ним, конечно же, дрались, ибо я не могла смириться, что у родной матери ушла на… третий план, но скучала за ним каждый раз, как только он уезжал.

Да, жизнь текла как река. Не успела я опомниться, как приближались новогодние праздники и мы, будучи уже семиклашками, готовились не к какому-то там утреннику, а к настоящему новогоднему, да еще вечернему балу. Тут-то я и увидела его, Сашку. Он так красиво пел, и так клево играл на гитаре, что я прилипла к стене и не сводила с него глаз.

— Ты чО! — заорала на ухо Ирка. — Он же бабник!

— Кто? — испугалась я и заморгала, словно в глаз что-то попало.

— Сестренка! — Ирка так часто меня называла, я ее тоже, ибо мы были — не разлей вода, да и отчества у нас одинаковые, что давало нам возможность многим пудрить мозги. — Мне можешь ничего не говорить, я все вижу. Вон щеки как помидор, губки бантиком, а глазки сияют как майское небо залитое солнцем. Ты для него — сопливая малявка.

— Брось говорить чушь! — опротестовала я и даже топнула. — Душно здесь, вот щеки и горят. Ты знаешь, я не переношу духоту. Глаза горят, так вон, сколько света. А губки бантиком, ну уж прости, такие от природы.

— Ну-ну! — произнесла Ирка и унеслась выплясывать с друзьями.

А Сашка заливался соловьем, после обязательных песен, когда учителя расслабились и уже не блюли культурное воспитание молодежи, пошли долгоиграющие:

«Поспели вишни в саду у дяди Вани

У дяди Вани, поспели вишни,

А дядя Ваня с тётей Груней нынче в бане,

А мы с друзьями погулять, как будто вышли…»*

За тем последовали «Десять чертенят», «У попа была собака» и «Нашел тебя я босую». Раз по десять, по кругу.

Конечно, я его видела и не раз. В одной школе учились. Но тогда он был старшеклассником, за которым толпы девчонок бегали, разных возрастов. А сегодня он гость. Выпустился, но школу родную не забывал, с ансамблем приезжал, в котором был солистом-гитаристом.

Щеки краснели сильнее, мне казалось, он заметил меня и глядит с насмешкой, от этого и решила поскорее спрятаться в толпе танцующих.

Полгода пролетели быстро, я о нем не думала, честнее сказать, старалась не думать, уделяя больше внимания сверстникам. Пережили экзамены и наступило лето, перед выпускным классом. А затем выбор, либо старшая школа, либо иное учебное заведение. Не смотря на то, что наша компания чувствовала себя уже вполне взрослыми и вечерами мы, хоть и той же компанией, но уже парочками уходили подальше от дома, днем носились с мячом, на волейбольной площадке, как правило, играя мальчики против девочек.

Мы выигрывали. Я в защите, у сетки и вдруг, прямо у моего носа, возникают эти обалденные, карие глаза, да сморят так лукаво. Мяч пропустила, получила от Ирки втык, в самое ухо:

— И это ты называешь — не влюбилась?!

Рыкнув подруге в ответ, удалилась на подачу и закрутила свой фирменный, винтовой. Выиграли. Радовались. А он все не уходил. Бросал комплименты, мол, как мы выросли, какими красавицами стали, да все на меня поглядывает. Ушла, тихо так, по-английски. Из-за шторы поглядываю, руки дрожат, щеки пылают так, что хоть глазунью жарь. И шепчу:

— Где же ты, мой рыцарь, Борька Лаптев?! Ты же клялся, что до свадьбы все заживет.

Говорят, первая любовь не забывается, вот я его и поминала, причем всегда, при любых сложностях.

Лето только начиналось и мы с Иркой, с помощью ее родителей, собирались в лагерь. Весь день бегали за справками, затем прогуливались по магазинам и только к вечеру появились у дома. Друзья уже толпились на площадке летнего кинотеатра и мы, бросив на них беглый взгляд, отправились по квартирам, прихорашиваться, а через час Ирка зашла за мной и мы, поболтав о том, о сем, спустились во двор. Сашка сидел на скамейке и травил анекдоты. Мальчишки громко хохотали, девчонки строили ему глазки. Ирка, как предводительница, растолкала всех и заявила:

— Что?! Будем тут торчать, и ждать с моря погоды, или все же прогуляемся? — пятисекундное молчание и гордо взлетевший подбородок: — Вит, пошли! Пусть они, как дети, на глазах мамочек штаны просиживают! — подхватила меня под руку и потащила в сторону родника, подальше от окон, поближе к природе. Все поплелись за нами.

Скажу честно, хорошо крутить сознанием мужчин, даже в детстве, и у Ирки это здорово получалось. Отлупить кого, стоило только пальчиком указать. Окно разбили, играя в мяч, так любой из друзей брал вину на себя, чтобы только в кино сидеть рядом, да портфель таскать. Правда, если что случалось, посерьезней, и надо было замять назревающую катастрофу, тут Ирка бросала на меня свой умоляющий взгляд и я, вздыхая, делала шаг вперед. Она, еще в первый год нашего знакомства заметила, как взрослые, даже криминальные личности, а их на нашем квартале проживало немало, млеют от моих глаз, и постоянно этим пользовалась.

Мы шли с Иркой под ручку, остальные, гуськом плелись за нами. Отойдя от домов, Ирка запела одну из песен, репертуара Сашкиной группы. Он издал смешок, у меня ком в горле стал, а друзья уже радостно горланили:

«Нашел тебя я босую,

Худую, безволосую

И целый год в порядок приводил…»

Вечерело, надо было пораньше вернуться домой, собрать чемодан. Я напомнила Ирке, но та отмахнулась:

— Успею! А вообще, мне мать всегда собирает.

Мне мама не помогала, более того, я была уверена, что она, прежде чем я уеду, найдет кучу дел, которые я должна обязательно переделать. Поэтому, пробубнив, довольно тихо: «Тогда, до завтра! Всем пока!», направилась к дому. Сашка догнал сразу. Сначала шел сзади, затем подобрав шаг, искренне улыбаясь, шел рядом, нога в ногу. Путь домой оказался вдвое длиннее и мы, не проронив и слова, сделали кружочек вокруг пяточка наших домов. Наконец он подал голос:

— Может, сходим завтра в кино?

— Не могу, мы завтра утром уезжаем.

— Надолго?

— Пока на смену, а там…, как получится.

— Понятно. — помолчал, затем добавил: — Жаль. Говорят фильм хороший.

— Сходи, потом расскажешь.

— Я с тобой хотел.

Я лишь вздохнула. К подъезду мы подошли, когда было совсем темно, но Ирки с друзьями не было.

— Мне пора! — вздохнула я еще раз и поднялась на одну ступеньку. Он протянул руку, провел по моему плечу и взял за кисть. Слегка сжав пальцы, шепотом произнес:

— До свидания, курносая!

— Пока! — ответила я и поспешила домой. Взбежав на второй этаж, я замерла и прислушалась. Чего ждала, что он пойдет за мной, что попросит еще немного погулять или того лучше, не уезжать? Наверное, всего и сразу. Но он не пошел, видно правду говорила Ирка, я для него сопливая малявка, провел лишь потому, что одну не мог отпустить, в вечернее время. Но тогда отчего же у него был такой голос, шепча мне прощание? И почему именно так тихо, словно слова должна услышать только я? И таким завораживающим тоном….

«До свидания, курносая!» — звучало у меня в голове, пока я поднималась на пятый этаж. «Курносая…» Едва закрыла двери, заглянула в зеркало и присмотрелась к своему носу, а потом, не помыв руки, понеслась к окну своей комнаты и выглянула. Он все еще стоял у подъезда и рассматривал окна. Дыхание перехватило, но тут, как спасение, мама окликнула меня. А на утро, как и планировали, мы погрузились в машину отца Иры и поехали к приключениям. Настроение было великолепное. Да оно у меня всегда было такое, когда родители Ирины брали меня с собой. Одно было не так как всегда, я непроизвольно думала о Сашке, постоянно, даже когда была занята.

Мать из лагеря забрала меня ровно за сутки до окончания смены, до большого прощального костра, заявив, что соскучилась. Так соскучилась, что сразу же отвезла меня к бабушке, да забыла там на два месяца.

Жить у бабушки — это награда! Правда, это было лучшее, что мне могли подарить. Я всегда, каждую поездку к ней воспринимала как блага небесные. Но этот раз был один пунктик — Сашка! В свои четырнадцать, как я не любила свою Нюсеньку, а поделиться этим чувством стеснялась. Да и что я ей могла сказать? Провел, попрощался, назвал курносой. А бабушка, словно чувствовала мое взросление, все больше историй рассказывала, да про своих ухажеров.

— Бабуль! — как-то не сдержалась я: — Я что, курносая?

— Ты — раскрасавица!

— Это ты так считаешь. И не отвиливай. У меня нос курносый?

— Вика, так говорят, когда хотят подарить комплимент. У тебя мальчик появился?

— У меня их целый класс и еще чуток больше. И ты их всех знаешь.

— Так я же конкретно спросила.

— Да никто у меня не появился. Я же еще малявка, сопливая.

— Ну, это не мешало тебе в Борю влюбляться, в… — она собралась перечислить всех кого знала, как я перебила.

— Вспомнила! И потом, то же Борька… Лаптев!

— Да! — улыбалась бабушка. — Первая любовь — вещь сильная.

— И что, только первая?

— Да нет, хотя вернее сказать не могу. Я-то никого не любила. — тут она лукавила, любила-любила, деда моего. Он умер, когда мне исполнилось шесть, с тех пор она одна, а его фото так и стоят по дому.

— А деда?

— Он сделал мне вовремя предложение. Ну, понимаешь, я дала зарок, что соглашусь на седьмое предложение.

— Ух, ты! Это как же получается?

— Юлил он, через день сватался. — засмеялась бабушка и снова спросила: — Так кто курносой обозвал?

— Так, один прохожий. Эх! — тут же вздохнула я: — Где это мой Борька разъезжает?

Лето летело быстро, а я все думала о Сашке. Чаще обычного стояла у калитки и заглядывала в почтовый ящик. Как же мне хотелось получить от него письмо, хотя бы в две строчки, ведь адрес узнать — плевое дело. А еще больше, мечталось о том, как я увижу его идущего по дорожке, как он познакомится с бабушкой, и мы пойдем в кино, а вечером он уедет, чтобы утром снова приехать. Как бабушка глянет на него, приподняв очки, и усадит за стол, угощать вкусным обедом. Как… Множество разных картинок рисовала моя фантазия, а рассудок откровенно насмехался.

К родителям возвращаться не хотелось. Мать давно отодвинула меня на второй план, усиленно внушая, что я второсортная. Правда с отчимом мы нашли взаимопонимание, и я уже считала его родным. Да и со сводным братом Колькой мы дружим. Он все меня приемчикам разным учил, чтобы могла защищаться, если его рядом нет, да боксу обучал. И по-прежнему, как в раннем детстве, гонял всех мальчишек, кто косо смотрел на меня. Возвращение тянула до последнего, но школу не отменить — выпускной класс.

В городе я появилась за неделю до занятий. О Сашке не вздыхала, даже старалась вообще выкинуть его из головы. Подружки встретили меня радостно и потянули делиться секретами. Пока меня не было они, все до одной, начали курить, и нашли себе ухажеров из соседнего квартала. Правда, днем все так же сидели на лавочке с одноклассниками, а вечерами бежали на свидания, чтобы по возвращению домой, наблюдать из-за угла на кулачные бои соседских парней с новоиспеченными женихами. Я даже точно сказать не могу, что их больше вдохновляло, навалившаяся вдруг взрослость, новизна в отношениях или то, как за них сражаются.

— Угощайся! — вытянув пачку сигарет, сказала Наташка, училась она на класс младше, а жила в соседнем подъезде.

— Не хочу! — замотала я головой. — Но, спасибо.

— Ты чЁ, все еще мамина дочка?! — усмехнулась Рыбакова. Ее тоже звали Ирой, но она предпочитала ИРИНА. Жила на этаж ниже меня, в школу пошла на год позже, отчего шла только в седьмой класс.

— И мамина, и папина. — взъерепенилась я. — Как и ты! Но курить не хочу, мне не нравится. — Мы с Рыбаковой всегда ссорились, по любым пустякам, но больше всего из-за мальчишек. Едва она познакомится с мальчишкой, как он начинал проявлять ко мне интерес. Я, конечно же, отшивала, но ведь Рыбаковой не докажешь, глупа она была на счет понимания.

— Деревня! — попыталась уколоть меня Ирина. — Все курят!

— Я — не все! — стояла я на своем.

— Ша, девки! — вмешалась Ирка. — Не хочет, нечего заставлять. У нее своя голова есть. И ваще, ты, Ирка, не смей бузу поднимать на мою сестренку, мы с ней знаешь, сколько пудов соли съели, сидя за одной партой, сколько вместе у директора стояли. Ты дорасти, потом предъявы делай.

— Это что же получается, я не твоя подруга? — неожиданно разозлилась Рыбакова.

— Не-а. — просто ответила Ирка и, выпустив тонкую струйку дыма, добавила. — Ты — соседка. Близкая.

Рыбакова обиделась и ушла жаловаться старшей сестре. Она всегда так делала, после чего ее сестра, Танька, прибегала с нами разбираться. Этот раз не пришла и девчонки зашушукались:

— Танька аборт сделала. Бабы говорят, от Колобка залетела.

Колобок был известной личностью нашего квартала — вор рецидивист, хоть и молодой. Я только закончила четвертый класс, когда с ним познакомилась. Мы качались на качелях, он подошел и все затихли. Долго стоял и смотрел на меня, а потом, плюнул, присел на корточки и сказал:

— Ты девка хорошая и красивая. Так вот, кто обидит, скажи, что я за тебя пишусь. Меня знаешь?

Я кивнула, хотя и видела впервые. — О, бл… — выругался он: — слава вещь сильная! В общем, говори, Колобок шею свернет. А с Рыбаковой не водись — старшая гулящая, младшая сто пудов в нее пойдет. Все поняла? — я снова кивнула. А он дернул меня за косу, легонько, подмигнул и поковылял к дому напротив. Крепкий такой, весь разрисованный, росточку невысокого, ну точно колобок.

Наш квартал назывался Северный, отчего, никто не знал, а нас, молодежь, это совсем не интересовало. Ровно за нашим домом шел Ташкент, в три высоких дома и частный сектор, за каким размещался Октябрьский. Драки, даже со стрельбой, проходили, чуть ли не каждые выходные, то есть, в дни работы танцплощадок. Мы на них еще не бегали, возрастом не вышли. Зато устраивали свои танцульки, прямо на пяточке наших домов. Пятачок — пять домов, четыре трехэтажные и наш пяти, между ними палисадники, где женщины соревновались в цветниках, асфальтированная площадка, стоянка для машин, только у нашего дома. Затем ряд деревьев, ровно посаженых по периметру, на котором детские площадки, волейбольное и футбольное поле, зимой оно заливалось и становилось хоккейным. А в самом центре — летний кинотеатр, со скамейками в три ряда и сценой, где два раза в месяц давал концерт районный дом творчества, а как темнело, крутили кино. Все же остальное время там засиживалась молодежь, группками. В этот год к старшим присоединились и мы. Ну, когда не бегали на свидания или перед ним. Самым популярным у парней была игра на гитаре, и они бренчали на них до полуночи, распевая дворовые песенки. А утром, мой одноклассник, Виталька, выходил на балкон и трубил в горн. Занимался он в начальных классах, но привычка осталась, так что, «работал» нашим будильником с тридцатого августа по двадцать пятое мая. Затем они, мальчишки нашего класса, живущие в соседних домах, толпились у нашего с Иркой подъезда и ждали нас. Забрав наши портфели, чинно шли за нами. По дороге подтягивались остальные и в школу наш «А» класс, приходил практически полным составом. Не изменилось это и в этот год.

Вечером, послушав их бренчание, разошлись по домам, уснула я под заученный репертуар, а утром подскочила под громогласную побудку Виталькиного горна. Надев парадную форму, тут сделаю так же отступление. Форма у нашего класса была не обычная. Нет, мы, конечно же, носили и школьные платья и фартуки, и банты, но чаше всего мы ходили в пошитой на заказ форме моряков и мечтали всем классом пойти в мореходку. Так вот, надев подаренную отцом тельняшку, синюю юбочку, закрепив на белой рубашке гюйс, так же отцовский, водрузив бескозырку между огромных белых бантов, я понеслась вниз, где уже ждала Ирка и одноклассники. Начался новый учебный год. И все было не так как всегда. Даже музыка и запахи. Пришли мы на линейку и выслушали напутствие директора, затем получили букетики от первоклашек и, вручив им подарки, отвели в класс. Но вот учиться-то, не хотелось. Погода была отличная, новостей море и одна другой краше, да все же хотят поделиться…

А с третьего дня сентября вообще мир перевернулся. Сначала мы узнали, что одну из учениц нашего класса собираются отчислить, она родила ребенка. В пятнадцать лет! Да и отец не известен. Пока Варфоломеевна, наша классная, ее отстаивала и в вечернюю школу переводила, случилось горе. Классная попала под машину, лежит в больнице в тяжелом состоянии. Мы остались «сиротами». Ну, конечно же, нам прислали на замену, но мы устраивали бокоты и требовали Варфоломеевну. Создали свой комитет и принесли директору петицию, заверяющую, что не посрамим имя любимой школьной матери. Директриса пошла на уступки, но приглядывала за нами. Мы же ежедневно ездили в больницу и вели себя пристойно. Ровно две недели. А потом молодая кровь начала бурлить и нет-нет, а кто-то и сбежит с уроков.

Как-то поздно вечером, ложась спать, я подскочила и бросилась к окну. Там, на площадке, где еще несколько минут назад, кто-то хриплым голосом пел нечто нечленораздельное, зазвучала «Иволга»:

Помню, помню мальчик я босой

В лодке колыхался над волнами

Девушка с распущенной косой

Мои губы трогала губами

Девушка с распущенной косой

Мои губы трогала губами…

Я не могла ошибиться, я бы узнала этот голос из тысячи, даже если бы ветер доносил совсем слабый шепот. Пел Сашка! И сердце мое защемило. Дослушав до конца, стоя босыми ногами и упираясь в стекло лбом, я, искусав губу, принялась за свою считалочку:

— Где же ты мой рыцарь, Борька Лаптев?!

Сон покинул меня и в школу поутру я еле встала.

Сентябрь, да и октябрь в наших краях жаркий. К третьему уроку окна в классе приоткрывались, к четвертому открывались настежь даже вторые створки, так как класс нагревался настолько, что стояла духота. Мне приходилось сидеть за стеклом — парта так стояла. Мне это совершенно не мешало, даже наоборот, я всегда любила собственное пространство, а в классе, где 37 человек, плюс учитель, его трудно найти, поэтому радовалась данному обстоятельству. Учителя же реагировали спокойно — мои глаза всегда внушали им доверие. Так вот. Сидели мы с Ирой на третьей парте от конца ряда, в ряду одни мальчишки, их было в два раза больше в классе, чем девочек. Не помню, что это был за день, да и число какое. Листва на деревьях начинала разукрашиваться, но меня не отвлекала. Осенью я не восхищалась, люблю весну и ничего не могу с этим поделать. Помню, был урок физики и Опора, к своему стыду признаюсь, что и сама так называла Ольгу Федоровну, доносила до нас новую, скучную, на мой взгляд, тему.

— Привет, курносая! — раздалось мне в ухо, и я вздрогнула. Ирка тут же толкнула меня в бок, сзади раздался смешок мальчишек и я медленно, холодея, повернула голову. Сашка, запрыгнув на цоколь, полулежал на подоконнике. Учительница продолжала монотонно «зудеть», я сощурилась от яркого солнца и облизала пересохшие губы. — Грызете гранит науки? Смотри, двойку не получи, а то мне будет стыдно!

— Да иди ты! — только и сказала я.

— Что там такое?! — крикнула Ольга Федоровна. Я отчего-то испугалась, а Ирка тут же подскочила:

— Да это мы не поняли… — и понеслись вопросы.

Учительница отвечала, но потом разозлилась и усадила Иру, говоря:

— Да, физика предмет не простой! Прочтете параграф и все поймете.

— А если нет? — подала я голос, не зная, как себя вести, ведь Сашка все не уходил, торчал в окне и улыбался.

— Тогда я попытаюсь растолковать вам еще раз.

— Иди, а! — прошептала я Сашке. — И без тебя ничего не лезет в голову, а тут ты еще.

— Какие нежные слова! — засмеялся он и, спрыгнув, насвистывая «Иволгу», удалился.

Как ни странно, никто из мальчишек подшучивать не начал. Все делали вид, что ничего не произошло, ну и я, держалась, словно он для меня пустое место.

С этого дня он стал появляться у подъезда. Сидеть дома я не могла, поэтому спускалась на третий этаж, к Седышке, подруге моего Кольки и, перелезая через балкон, выходила из другого подъезда. Ирка ждала меня на углу дома, и мы убегала к ее парню, достаточно взрослому, и тусовались с его друзьями. Ночью я засыпала под прекрасный Сашкин голос, продолжающий вещать новый репертуар. А на последнем уроке он возникал в окне, непременно называя меня «курносой», молча смотрел, правда, лыбился, минут пять и удалялся, чтобы занять место на лавочке у подъезда и ждать моего прихода из школы.

— Курносая! — где-то через неделю, любезных «пыток», окликнул он меня, сидя на лавочке у моего подъезда, с моими же одноклассниками: — Много учиться вредно, выходи гулять.

— Песочницу я переросла! — бросила я и пошла дальше. Мальчишки захохотали, а Ирка, бросив на них свой сердитый взгляд, произнесла:

— Чо ржете, дурни! Завтра двойки схлопочите, я вам шеи сверну. Варфоломеевне радоваться надо. А ты, Сашка, если не заметил, то знай, мы уже не дети.

— Да давно заметил. — ответил он и поднялся. — Может, в кино сходим, на вечерний сеанс? Я вас приглашаю.

— Ты, сначала, определись, — не унималась Ирка, — кого именно приглашаешь, а то как-то на вечерний и табуном… — и потащила меня в подъезд. — Ой, Витка! Втюрился он в тебя, по самые! Это же надо, вся школа за ним, а он за тобой! Чё моргаешь?! Бери его и дуй в кино.

— Бери! Он что, дитя? И не городи мне тут огородов. У него, таких, как я…

— Знамо дело, что опытный. Так это же хорошо.

— Чего хорошего? Ладно, пойду я. А то мать придет, увидит, что уроки и уборку не сделала, неделю на улицу не выпустит.

— Значит так. Я к тебе сейчас поднимусь, домашку быстро сделаем. А за уборку… Я с твоим Колькой сама перетру, он хлопчик с понятием, поможет.

— Вот только брата не трогай, я сама справлюсь.

— Ах да, он же любимчик.

— Да нет, просто мать всегда видит, что не я, а он делал, а это еще хуже. Давай, приходи.

Вечером мы, при параде, были во дворе. К Иркиным не пошли, ее распирало узнать, что Сашка дальше делать будет. Его не было. Присоединились к своим школьным друзьям, болтали в основном о школе. Вдруг как-то мальчишки стихли, даже папироски побросали. Я не сразу заметила их замешательства, а когда поняла в чем дело, Сашка уже сидел рядом и поглядывал на меня. Повисла пауза.

— Может, пройдемся? — подал голос Витька Нисневич, наш одноклассник и сосед Сашки. — А то уже половинки болят.

И мы пошли, бродить по улицам, слушая анекдоты мальчишек. Ирка рядом со мной шла не долго, ей срочно понадобилось с Игорем решить вопросы, хотя я сразу поняла, нарочно сделала. Сашка тут как тут, снова шаг выровнял и со мной в ногу шагает. В скорости мы позади всех остались. Шли молча, он пару раз, словно случайно, коснулся моей руки. А как фонари кончились, так вообще за руку взял. Как мне это не было приятно, я все же руку в карман всунула.

— Что, так неприятно? Я же по-дружески, темно ведь, можешь споткнуться.

— Я хорошо вижу. И это… да ладно.

Прошли еще немного, затем как-то еще отстали от всех. Догонять не хотелось, да и домой идти тоже. Если честно, от него уходить не хотелось. Он начал истории забавные рассказывать, так и бродили, пока не оказались у моего подъезда.

— До завтра? — спросил он.

— До завтра! — ответила я и тут увидела Ирку.

— Тебя встретить? — спросил он. — Ну, из школы?

— Чего меня встречать, я дорогу знаю.

— Глупенькая ты, курносая! — как-то нежно сказал Сашка.

— И ничего я не глупая!

— Так я же, ну это, вроде свидания хочу назначить.

Ирка топталась у соседнего подъезда, не желая нам мешать, хотя я видела, ее распирает от любопытства.

— Свидание?! — моя, вполне еще детская натура, полезла вперед и я выдала: — На свидания с цветами приходят.

— Разве я против? Могу и с цветами. Так как, встречать завтра?

— Если хочется, можешь. — кивнула я и крикнула: — Ира! Домой?

Та тут же подлетела и давай ему улыбаться.

— Договорились! — даже не взглянув на мою подругу, сказал Сашка: — Завтра, после уроков!

И ушел, быстро скрывшись в темноте.

Следующий день был весь наперекосяк, да еще с последнего урока нас отпустили, вернее нашу группу французского, и мы с Иркой радостно побежали домой. Сашка совершенно вылетел из головы, и лишь войдя в подъезд, я, задумавшись, сказала:

— День, ненормальный. Такое чувство, что я что-то забыла.

— Не заморачивайся, если забыла, завтра заберешь или доделаешь.

— Ага. — кивнула я, собираясь подниматься к себе. И тут меня словно кипятком облили: — Сашка! — воскликнула я.

— Блин! Ну, ты даешь! — Ирка уже открыла свою дверь и бросила портфель. — Пошли назад!

— Не пойду! Что подумают…

— Да мало ли кто, что подумает! Идем, говорю, хоть увидим, приходил или нет. — вырвала у меня портфель, бросила к себе и потащила назад в школу.

Он стоял у ворот, такой красивый, в костюме и белой рубашке, с огромным букетом роз. Я как увидела, так ноги подкосились, не могу идти и все. Сердце колотится, воздуха не хватает. А тут и звонок с урока. Школьники вывалили из дверей, все на него косятся, а он так гордо смотрит на двери, даже не оглянется. Появились наши мальчишки. Перебросились с ним парой слов. Ирка как не пыталась меня с места сдвинуть, ничего не получалось. А увидев наших, я вообще стала как мел, ну она меня и затолкала за кусты, чтобы глаза не мозолить. Нотацию читала, да только я ее слов не слышала, я им любовалась. А Сашка постоял еще минуту, опустил букет, собрался уходить, да передумал, в школу зашел. Я, от срама подальше, кустами к дому побрела.

А на утро почувствовала вражду небывалую. Ладно бы девчонки, что по нём сохли, а то все пацаны из класса мне бойкот объявили. Мало того, что не разговаривали, так еще, то за косу дернут, да так больно, что хоть ори, то вообще косу к парте привяжут, к доске вызывают, а я от боли слова сказать не могу. Колька мой впервые не заступился — мужская солидарность. Спасибо хоть не высказывался. На второй день еще хуже стало. Каждая девчонка пальцем тыкала. На третий я в школу и идти не хотела, но не могла, контрольная. Написала с горем пополам, на перемене столкнулась с директрисой, та меня в кабинет:

— Девочка моя, — говорит вроде бы ласково, а сама кривенько так улыбается: — ну разве так можно? К людям надо так относиться, как к самому себе. Саша наш ученик. Один из лучших!

На эти слова ее я ухмыльнулась, слышала, как вы его любили и хвалили, когда он здесь учился, то волосы длинные, то песни поет вульгарные, то не достойно комсомольцу на свадьбах играет. Она еще что-то говорила, а у меня уже мое упрямство проснулось: «Ничего, думаю, я вас еще, всех-всех, заставлю предо мной извиняться!» За что, пока не знала, но ведь потом может и найтись. И как только покинула кабинет, так голову и задрала. Уплела косу, чтобы ни один дернуть не мог, и пошла гордо в свой класс.

— Чего хотела? — взялась Ирка выпытывать.

— За недостойное поведение отчитывала.

— Тебя?! — у Ирки брови на люб полезли.

— А чем я хуже остальных?! Ну, попадись он мне только!

— Понятно. — хмыкнула Ирка и больше с расспросами не лезла.

Сашка не появлялся, ни у окна школы, ни у дома. Мальчишкам воевать со мной надоело, а скорее всего моя гордость и то, что не реагировала, сработало. Помаленьку начинали разговаривать. На девчонок же я плевать хотела. Но вот душа болела, спать не могла, тосковала. Прошла неделя, может больше. В субботу Ирка зашла ко мне и попросила сходить с ней по важному делу. Я, естественно, даже не уточняя, сразу согласилась и в назначенное время мы с ней встретились. Пошли в частный сектор.

— Чего тебя сюда несет? — спросила я.

— Надо! — категорически заявила подруга.

Громко играла музыка, видно у кого-то свадьба была. И я подумала, может, хоть глазком увижу его. Тут мы и подошли ко двору, где веселье стояло, разухабистое.

— Стой тут, я быстро, только записку передам от родителей и пойдем назад. — сказала Ирка, и скрылась в толпе танцующих.

Стою, присматриваюсь, пытаясь понять, Сашкина группа играет, или заезжие. Музыка стихла, гости сели за столы. Кто-то шел к калитке, я хотела было удалиться, как в свете фонаря увидела его. Сашка с парнями, видно отдохнуть решили, стали на углу дома, закурили. Попятилась, надеясь, что он меня не заметит. Оглянулся, отвернулся и тут же повернул голову ко мне. Сразу подошел:

— Ты чего тут делаешь одна?! — сердито спросил, словно старший брат сестру: — Свадьба же! Пьяных полно. Неужели не понимаешь?

— Я это…

— Так, я сейчас, провожу.

— Саш! Я не одна. Я, это… с Иркой, она по делу.

— И где она?

— Пошла записку отдавать.

— Вот дети! — сказал он сердито и что-то еще добавил, я не разобрала, скорее всего, выругался. Но не ушел. Повисло неуютное молчание.

— Саша! — начала я и закашлялась, от дыма и от того, что горло пересохло. Он выбросил сигарету и уставился на меня: — Ты прости меня. Я… забыла… Правда. День был ненормальный. А когда прибежала, ты в школу зашел.

— Ребенок! — сказал он, а глаза улыбались. Обнял, впервые, но как-то неуклюже, и поцеловал в макушку. — Где же твоя подруга? У меня скоро перерыв закончится.

— Да мы сами.

— Ага, сами они!

Тут и Ирка показалась. Идет, чертенком светится. Сашка нас проводил почти домой, и убежал назад.

— Поговорили?

— Ага.

— И что?

— Что, что?

— Понятно! — махнула она рукой на меня и пошла домой. — Завтра воскресенье, не забудь.

— Ты это о чем.

— Вот балда! В школу идти не надо. А то ты со своей любовью еще попрешься.

— Да иди ты!

На душе как-то легче стало, и эту ночь я уснула сразу. Сашка не пришел в выходной, не появился и в понедельник. Мне его увидеть, конечно же, хотелось, но я понимала — простить подобное для парня трудно, да еще такой малявке, как я. Ему-то семнадцать, а мне все еще четырнадцать.

В нашем кинотеатре «Аврора» шел фильм «Слоны мои друзья», индийский. Очень хотелось посмотреть и мы с подружками решили сбежать с последнего урока, тем более что с французским вечно были какие-то непонятки, нам прислали молодого учителя, и он никак не мог разобраться какая группа у него, из какого класса, когда на занятиях. На перемене обсудили свой поход, звонок прозвенел и Алка, садясь за парту, крикнула нам:

— Идем, только все!

Все — это своей компанией. Класс понял буквально, но мы об этом еще не знали. Выбросили портфели в окно и спокойно вышли из школы. А когда подошли к кинотеатру, то там был уже весь класс.

Удивление было, настороженности — нет. Остальные ведь так же имеют право на поступки. Кто брал билеты, меня не волновало, мы с Иркой не топтались у кассы. Зал был полон, мы сидели рядом с Иркой, с другой стороны от меня было свободное место. Свет погас, прошел журнал и тут я, хотя и была погружена в события на экране, насторожилась. Кто-то в темноте пробирался к соседнему креслу. Он еще не подошел, а я уже похолодела. Сашка сел рядом, и весь класс вздохнул с облегчением.

— Приветик! — прошептал он.

— Тихо! — глянула я на него и улыбнулась.

Он молчал, а я чувствовала, смотрит на меня. Пошли слезные кадры и мы ревели всей гурьбой, мальчишки не смеялись над нами, хотя раньше бывало. Сашка протянул мне платок и даже взял за локоть, я не отстранилась, была довольна. Затем он осмелел, взял меня за руку и держал, время от времени гладя меня по плечу.

— Ты больше не сердишься? — в минуту затишья трагедии на экране, спросила я.

— Глупенькая, как я могу, на тебя сердиться? Курносая!

— Меня Вика зовут.

— Я знаю. — прошептал он мне на ухо и снова сжал мою руку.

Потом мы, зареванные разбредались по домам. Сашка не отпускал меня от себя, а нам с Иркой срочно надо было заесть пережитое мороженным и мы пошли втроем к магазину. Сашка купил и мороженное, и ситро. Мы уселись в скверике на скамейку и так мило проводили время, что не заметили, как начало темнеть.

Расстались затемно, договорившись, что он завтра меня встретит. Ирка пообещала проследить и воскликнув:

— Ну, слава богу! — закрыла перед моим носом дверь своей квартиры.

А я, на крыльях, полетела домой. И мне уже было все равно, что скажет мама, главное, чтобы не заперла дома. Но если даже и запрет, и все вечера я буду сидеть за столом, изображая усердное учение, у меня буду дни, у меня есть Сашка. Так я думала, идя домой, даже не предполагая, как круто изменится моя жизнь уже утром.

В школу мы пришли как всегда, за пять минут до звонка, однако его не было. Более того, все классы собрали в большом зале на общую линейку и тут мы услышали, что позорим школу, что ухудшаем здоровье классному руководителю. И что нас, всем классом, отстраняют от занятий, до родительского собрания. Сказать, что я испытала стыд, не могу, не было его, зато меня просто взорвало, столь конкретное решение педколлектива, не поговорив с нами, не пояснив за что, ОТСТРАНИТЬ. И мы с Иркой начали свое расследование. Мы сидели в классе, к нам никто не заходил, поэтому мы могли себе позволить искать причины и строить стратегию защиты. Оказывается — класс сбежал в кино не весь, одна из учениц осталась и сообщила, куда мы направились. Винить ее никто не стал, но и по головке не погладил. Если бы ушла и она, учителя бы списали на путаницу в расписании. Если бы она не сообщила, что кто-то, а кто она точно не знала, крикнул «Идем, только все» — никто бы не отнес наш уход к прогулу. Но дело сделано и надо его исправлять.

— Так! — Ирка вышла к доске. — Первое — у нас уроки, отстранили нас или нет. — класс начал шуметь. — Кто не согласен может идти отсюда, но тогда за свою голову вы отвечаете сами. — она замолчала, гул стоял. Я вздохнула и подошла к ней, говорить было бесполезно, каждый выскажется, но то, что в классе быстрей наступит порядок, было проверено неоднократно. В след за мной поднялась Светка и Алка. Мы, вчетвером, смотрели на одноклассников и ждали. Наконец они притихли, и Ирка смогла продолжить. — Достали учебники и тетради. Нет! Сами ничего не будем учить, но будем готовы, если войдет учитель. Теперь второе и главное. Мы не собираемся отпираться, что хотели прогулять урок. Вы же можете поступить честно, признаться в том же, или просто все свалить на нас. Решать вам.

— Да что тут решать?! — закричал Нисневич. Он у мальчишек был лидером. — Никто никого не тащил. Весь класс со школы не попрут, только нервы помотают и покажут, что училки главнее. Спорить не буду — они тут рулят. Что они еще придумают кроме родительского собрания, я не знаю, но родители должны прийти все.

— Да, да! — закричали по рядам, соглашаясь с ним.

— Тогда садимся за парты и ведем себя тихо и естественно. — сказал Витька Нисневич и уселся за парту, открыв книгу.

«У кошки, четыре ноги.

Позади у нее длинный хвост.

Но трогать ее, не моги не моги,

За ее малый рост…»

«Республика Шкид» — этот фильм, в мое детство, был одним из любимых, а уж книгу Макаренко читали практически все. Лично я неоднократно перечитывала. Поэтому когда кто-то с задней парты тихонечко запел, в знак протеста учителям, в силу того, что мы себя давно приравнивали к «республиканцам», практически все подтянули и, пропев еще раз, дружно, воодушевленно затихли.

Прозвенел звонок на перемну, затем на урок. К нам так никто и не зашел. Мы тоже выжидали. Болтали потихоньку, обсуждали нынешнюю проблему, вчерашнее кино. Кто-то воспользовался моментом и дремал, кто-то делал домашку. Прошло еще три урока, нас не трогали. Мы, строем, сходили в столовую, строем вернулись в класс. В этот день мальчишки даже не бегали курить. По окончанию уроков, мы не спешили уходить, но в класс вошла уборщица и начала возиться. Из школы вышли все вместе и разошлись по домам, решив, что завтра придем с выученными на зубок уроками.

Сашка ждал меня у ворот. Новость для него показалась интересной, и он принял активное участие в жизни нашего класса. Проводя нас с Иркой домой, договорившись о времени встречи, он убежал, а мы с Иркой пошли ко мне и стали придумывать варианты, как нас будут перевоспитывать.

— Все стерплю, — сказала мне Ирка, — только бы родителей в школу не вызвали.

— Хочешь, не хочешь, а вызовут. Кстати, а дневники у нас не взяли, записи не сделали, значит, вызывать будут не через нас.

— Похоже на то. И что предлагаешь?

Тут появился Колька:

— Что, революционеры, взорвали школу?! — он так улыбался, что видны были все зубы. — Прославились!

— Коль! — отозвалась я: — Не до твоих шуточек.

— И не думал. Горжусь! Только… представляю, что скажет мама.

— Выпорет. — хмыкнула я. — Знамо дело. Меня больше волнует, что скажет папа.

— А, за него не переживай. Попросит быть мудрей. — Колька присел с нами рядом. — Это правда, что вы всех взбаламутили? И зачем? Что хотели доказать?

— Да никого мы не подначивали. — ответила Ирка. — Смылись в киношку, а там уже весь класс был.

— Понятно. — Колька зачесал затылок, размышляя. — Значит так. Считаю, родителей надо подготовить. Скажи сама, первая, мол, вышло недоразумение. Мать, конечно после собрания втык даст, но ты же ее знаешь, в школе будет стоять горой. И ты, Ир, своим расскажи.

— Куда деваться.

Дальше мы принялись за уроки, я еще успела приготовить ужин и навести порядок в квартире. Ну, чтобы не усугублять положение. Сашка пришел раньше и я сразу спустилась. Он был настроен вытаскивать нас из «болота» всеми своими силами, поэтому начал сразу:

— Разговор у меня с мальчишками произошел продуктивный, они все возьмут на себя и будут говорить одну версию: «запутались в расписании. Все ушли и я ушел». Думаю вам тоже надо придерживаться того же.

— Да кто нам поверит? — хмыкнула Ирка.

— Поверят, если вы захотите.

— Хорошо! — сказала я. — Ты лучше подумай, что нам ждать в наказание?

— Да все что угодно, вплоть до исключения из комсомола.

— Ни чО себе! — присвистнула Ирка. — И из школы могут исключить?

— Могут, конечно. Но, думаю, не сделают этого. Это же пятно на всех учителей. Вот если бы пол класса ушло, то в назидание одного-двух могли бы.

— И на этом спасибо! — хмыкнула Ирка.

— Мне сегодня домой надо раньше матери прийти. — отозвалась я. — Буду изображать раскаяние.

— А вот это правильно. — Сашка взял меня за руку. — Мне не хочется тебя отпускать, но лягу жертвой, твоего благополучия.

— Ой! — хихикнула Ирка. — Голубки!

— Ира! — я глянула на нее, нахмурив лоб.

— Чё Ира?! Ты ему веришь? Небось к девице собрался, а нам стыдно сказать.

— Вот что ты болтаешь?! — рассердился Сашка. — Вика! Не слушай ее, нет у меня никого.

— Слушать или нет, я решу сама. Ты, Ира — не подначивай. А ты, если хочешь, что бы я верила — не оправдывайся. Вы же у меня самые близкие… — тут я опомнилась и добавила — Друзья!

Мы посидели немного, потом прогулялись, втроем, больше не вспоминая о школе, и к семи вечера я была уже дома. Следом за мной пришла мать, увидев, что готовить не надо, с облегчением вздохнула.

— Мам! Хочу поговорить.

— Ой, давай потом. Голова болит, сил нет.

— Когда потом? Это важно.

— Что, война началась?

— Тогда бы ты мне говорила.

— Ну, коли так, час потерпишь. — и она закрылась в своей комнате.

Тут Колька пришел, неожиданно рано.

— Матери сказала? — начал он с порога.

— Нет еще.

— Правильно! Надо когда отец будет. Тогда она повесит эту проблему на него, а с ним тебе договориться легче.

— Ага! Но в школу то, мать пойдет.

— Ну и что?

Мы еще пошептались и пошли накрывать стол к приходу отца с работы.

Поужинали. Выдумывать ничего не стала, сказала как есть, с маленькой оговоркой — мы думали, уроков больше нет, а оно вон как получилось.

— Эка невидаль! — отозвался отец. — Все дети хоть раз, но сбегают. Коль, ты, когда собрался?

— Да не думал я еще.

— Правильно, рано тебе. — смеялся отец. — Дождись хотя бы седьмого класса. А ты, дочь, не переживай, сходим.

— Ты сходишь! — подала голос мать.

— Их счастье, что не смогу. Дураков работать не научишь. А ты, мать, умеешь правильно все сказать и семью защитить. — подмигнул мне и ушел в кабинет, готовиться к завтрашним лекциям. Он у нас преподавал, да еще был заведующим отделением и парторгом в физкультурном техникуме. Детсад где работала мама, рядом со школой и я была удивлена, что она еще не в курсе. Тут к нам Ирка пришла, со своей мамой. Сели чай пить, потом нас с кухни прогнали, но мы ушки навострили и все слышали:

— Лариса! — начала Тамара. — Ну не могу я из-за собрания отпрашиваться. И, кстати, когда оно будет?

— Может и вовсе не будет. Попугали их.

— Хотя бы не было. Своего послать не могу. Ну, ты же понимаешь, он хоть и пост в министерстве занимает, а с тундры. Ему трудно понять, основы воспитания.

— Мой тоже не пойдет.

— Сходишь?

— Куда денусь. Мне даже интересно, что скажут.

— Наказывать будем?

— Надо.

— Да, надо.

— Только, сначала бы понять за что. — добавила моя мать и они еще немного поговорили о школе, воспитании детей и прочем.

Школа — это отдельная, достаточно интересная история жизни. Вот только я собралась рассказать о том, как я стала Дурой, а школа в этом особой роли не играла. Она шла параллельной прямой, в хороших отношениях с одноклассниками, с детскими приключениями и забавами, мало влияющими на формирование моей личности. Поэтому скажу вскользь о том, чем закончился наш прогул. Родителей собрали, но сначала три дня учителя игнорировали нас, не заходя к нам в класс. Чего хотели добиться, мне и сейчас не понятно. Мы упорно ходили в школу, не буянили, не требовали внимания. Повторяли пройденное, и готовились к предстоящим внеклассным мероприятиям, которые проводились в нашей школе регулярно. Постоянно ездили в больницу к классной, убеждались, что она еще ничего не знает, и молили о скорейшем ее выздоровлении. Пережили комсомольские собрания, где нам грозили, пугали и обещали малопривлекательную характеристику, какая не даст нам возможность поступления в вузы. Но мы стояли на своем и отвечали одно и то же: «Да, мы ушли. Кто сказал? Возможно и я. Просто запутались в расписании.» И так далее, в том же русле. Наконец собрали родителей и нас выставили перед ними в ряд, словно партизан на расстрел. Возможно, хотели унизить, я не знаю. Только мы стояли с поднятыми головами и смотрели вперед. Не помню, кто из родителей стал стыдить нас, но тут поднялась моя мама и поставила точку в этом цирке. Сначала она выставила нас из класса. Затем популярно объяснила, что привело к такому случаю. Вспомнила и то, что из учителей никто ни разу не съездил к их коллеге в больницу. Как заочно, задним числом пытались уволить Варфоломеевну и как мы, дети, ее отстаивали. Что класс, восьмой, выпускной, без руководителя. Что вот уже неделю никто не преподает. И так далее и тому подобное, в наше оправдание, в укор директору. Собрание закончилось поздно, и мы получили результат — нас с Иркой лишили поездки в Артек. Алку — звания комсорга класса, но, как не странно, в Артек она поехала. Лишь потом мы сообразили, то, что ее мать была завхозом в школе, сыграло не маленькую роль. Пятерку самых «громких» мальчишек, заводил нашего класса, на неделю исключили из школы. Но они упорно приходили на занятия, причем выбрили голову под ноль, в знак протеста. Мое же наказание было следующим: до конца четверти дома быть в девять вечера. Как сказал отец: «Дважды за одну провинность не наказывают, Артек дело серьезное, но не смертельное. Насчет комендантского времени — полезно. Женихи соскучатся.» Подмигнул и засел за свой рабочий стол.

Спасибо Кольке.

Эта осень была первой солнечной и самой яркой для меня. Я все больше влюблялась в Сашку, не вспоминая о Борьке. Мы с ним провожали Ирку к ее парню, бродили, держась за руки, он нежно обнимал меня и целовал в макушку. Девчонки уже рассказывали про свои страстные поцелуи и не только, а я улыбалась, зная, что у меня все это еще впереди, а вот им этого момента уже не вернуть. По субботам он играл на свадьбах, мы с девчонками смешивались с гостями и плясали до упаду. Затем он на час убегал от группы, предварительно спев Иволгу, и мы с ним исчезали. Дома я была вовремя, мать не могла ни к чему придраться, и все шло гладко. Был невероятно обалденный новый год, где мы с ним впервые поцеловались, по-взрослому. Мы, как всегда, встретили праздник в кругу семьи и к часу собрались во дворе. Сожгли кучу бенгальских огней, не разгоняемые соседями, поорали: «Урааа!!! С Новым Годом!!!» и он пригласил всех к себе. Стол был накрыт, поели, помню, кто-то даже вино притащил, мальчишки пили, пели песни и приставали к девчонкам. Он, как радушный хозяин пытался создать веселье, но поняв, что никому это не нужно, включил музыку и присел со мной рядом. Не обнял, а взял мои руки и гладил пальчики. Затем робко коснулся их губами, у меня невольно закрылись глаза, и я придвинулась к нему ближе. Поцелуй в макушку, затем в щеку. Неспешно, не по детски, а нежно-нежно. Потанцевали, за стол не сели, стояли в уголке и просто смотрели друг другу в глаза. Снова танцевали и вот тут, во время танца, он и осмелился меня поцеловать. С той минуты мы уже целовались при любой возможности.

Пробежала зима. Весна вовсю отгоняла холода. Мы были с ним так счастливы, что мир не замечали. Он помогал мне с занятиями, водил в кино, одаривал милыми безделушками. Все реже играл на свадьбах, но праздники в школе и доме творчества не пропускал. И всегда брал меня с собою, на все мероприятия.

Я и не заметила, как пришел май. Впервые мы с Иркой не поехали первого мая на природу с ее родителями, а со школой участвовали в демонстрации, это нам так понравилось, что мы просто ликовали. Затем мы классом отправились в центральный парк, где встретились с Сашкой. Качели, карусели, мороженное. Счастье переполняло меня, а его присутствие кружило голову сильнее каруселей. Затем мы плавали на лодках. Потом, как вошло у нас с ним в привычку, отстали от друзей. Уселись на лужайку, на самом берегу реки. Он обнял меня, сидя сзади, словно укрыл от всего мира. Что-то рассказывал, но я не слышала, уносясь в свои мечты, пока он не чмокнул в затылок и не сказал на ухо:

— Хорошо-то как!

— Ага! — согласилась я.

— Скоро экзамены. У меня выпускной.

— Будешь поступать?

— Буду! А там и ты школу закончишь.

— Не, я в этом году выпущусь.

— Викусь, зачем? Неужели не хочется побыть в детстве.

— Надоело.

Он пересел и заглянул мне в глаза:

— Надоело что? Учиться? Быть юной?

— Школа. Учителя. Однообразие стен. Ну, просто школа надоела.

— А чего хочется?

— Поступлю. — сказала я неопределенно.

— Куда? — он просто вытягивал из меня конкретику.

— Сколько себя помню, всегда хотела быть балериной и пианисткой.

— Так, так, давай выкладывай. А то мы год вместе, а ты для меня загадка. Значит, ты играешь?

— Немного. Я отучилась всего два класса, как родители развелись. И отец, ну, кровный, после развода забрал пианино.

— Зачем?! — удивление Сашки было искренним.

— Я точно не помню, давно было. Знаю лишь, что он делил все пополам, даже мои детские книги. Мама оставила ему все, хотела лишь мой инструмент, но он уперся. Так мы и ушли, взяв только платья.

— И что потом?

— Потом мы долго переезжали, пока маме не дали квартиру. А теперь у меня есть пианино, папа купил. Отчим, Колькин отец, но мне роднее всех. После бабушки. Ее просто обожаю.

— А меня?

Я прикусила губу и чувствовала как щеки стали краснее помидора. От этого отвернулась. Сашка обнял меня и снова поцеловал, но теперь в висок, говоря:

— Так, с музыкой понятно. И если захочешь, наверстать можно. Тем более что у тебя есть слух. И голос!

— Конечно, есть, я же разговариваю.

Он засмеялся.

— Я о другом. Продолжим откровения. Как ты поешь, я слышал и мне очень нравится, а вот что танцуешь… Хореографией, так понимаю, тебе не удалось заняться.

— Неее. Мы с Иркой только в народный кружок бегали. Балетная же школа далеко, возить некому было, а туда детей берут с малых лет.

— Ясно. Так ты значит, из школы бежишь. И можно узнать куда?

— Была у меня мечта…

— Еще одна.

— Конечно!

— Девчонка!

— Ты что, смеешься?

— Нет, моя Победа, я внимателен к твоим словам, как никогда. Что за мечта?

— Мне было пять, когда дедуля заболел и… В общем, его быстро не стало и я очень хотела стать врачом, чтобы никто больше…

Повисла пауза, я проглотила ком, он снова чмокнул и спросил:

— Значит в мед?

— Увы! Мама категорически против.

— А зачем спрашиваешь? Это же твоя жизнь.

— Первое — она мама. Второе — я ее уважаю. Мы с ней поговорили, серьезно. Некоторые ее доводы были разумными. И потом, знаешь, я так подумала, ведь можно же не одно образование получить.

— Можно. И куда ты направишься, если не в мед.

— Мама настаивает на школе. Но мы с Иркой решили, получаем аттестаты и направляемся в центр, какой вуз первый попадется, туда и сдадим документы.

— Вы с ней авантюристки! Зачем так-то?

— Понимаешь… Как я тебе сказала, школьные порядки надоели. А так, пан или пропал. НЕ сдам вступительные, перейду в старшую школу. Поступлю — получу диплом, профессию. Буду работать, стану самостоятельной и смогу… хоть в мед, хоть…

— Замуж! — перебил меня Сашка и прижал сильнее. — Хорошо, два года даю тебе вволю поэкспериментировать.

— Ты что это надумал?

— Замуж тебя позвать. Пойдешь за меня? — я не отвечала. Да и что могла сказать? Не кричать же «Да!!!!», вот так сразу. Два года… Мало ли что. Тут пролетела у меня мысль о Борьке Лаптеве. Я ее сразу же отогнала, а внутри меня, подленькое такое второе Я, заскулило: «Ага, один уже на свадьбу намекал, даже на коленку дул. Дул, дул и сам сдулся». А Сашка продолжает: — Эй, барышня?! Чего замолчала? Не мил тебе?

— Два года…. — вместо ответа произнесла я. — Не получится, через два-то. У нас в семье традиция, все замуж выходят в двадцать один год. Мама не разрешит раньше.

— А зачем в этом спрашивать разрешения?! Ты вот паспорт получишь, значит все, взрослая! Пойдем и распишемся. Тем более что через два года тебе восемнадцать и ты совсем совершеннолетняя.

— Увы, черед два года мне будет всего лишь семнадцать.

— Викусь, как это?

— Да вот так. Мне днями пятнадцать исполнится и до паспорта еще ого-го!

Он даже отстранился. Лицо потемнело:

— Как это пятнадцать? Ты же восьмой заканчиваешь…

— Да! — я улыбнулась. — Только я в классе младше всех, в школу пошла, еще и семи не было.

— Да уж… — Сашка задумался, я испугалась, перемен в его взгляде:

— Саш, что случилось?

— Ничего страшного. Эх, курносая! — он давно меня так не назвал, поэтому я пристально смотрела не него.

— Поясни. Я не понимаю. А когда я чего-то не понимаю, то боюсь.

— Бояться, со мной, ничего не надо. Я никому не позволю тебя обидеть. Просто… Как бы тебе это правильно сказать. Чувствую себя…, ну, совратителем. Ты же еще ребенок…

— А мы разве сделали что-то не то?

— Слава богу, что нет. А то бы не поступал, а посадили.

— За что, Саша?! Я совсем запуталась.

— Не заморачивай свою прекрасную голову. У нас впереди есть время и это даже лучше. Я уже не просто буду студентом. Я уже буду работать и тогда, ни твои, ни мои родители нам не указ.

День рождения у меня пятого мая. В этот день я домой прихожу с охапками цветов и кучей подарков. Сашка встречал меня из школы с огромным букетом сирени. Тюльпаны с яблоневым цветом, которые мне дарили одноклассники, я отдала Кольке и отправила его домой, водрузив еще и свой портфель. Мы с Сашкой прогулялись немного и расстались до вечера. А вечером, он подарил мне медведя, белого и лохматого. Сказав, что он меня будет охранять, в его отсутствие. И ландыши. И как он только догадался, что я ландыши люблю?! Сирень, тюльпаны да и другие цветы тоже, но ландыши больше. Они такие хрупкие, нежные. И, что для меня самое важное — приходят ненадолго, лишь ко дню моего рождения.

Вечер был прекрасный, мы здорово отметили мой праздник на роднике, с печеной картошкой и шампанским. Затем я, обняв медведя, улеглась в кровать, намереваясь заснуть под бренчание гитар во дворе. Но вместо сна я подскочила к окну, потому что Сашка пел:

«Летящей походкой, ты вышла из мая…» И я точно знала, что он поет для меня.

Не знаю как кому, а мне нравилось мое детство. Оно не было простым, но было интересным. Я любила все и всех вокруг и здоровски относилась к школе, к одноклассникам, к учителям. Я с гордостью носила пионерский галстук и маршировала на сборах отряда. С удовольствием пела «Взвейтесь кострами» и прочие пионерско-комсомольские песенки. Теперь же, в свои пятнадцать, я была комсомолкой, красавицей, с косой почти до пят, и влюбленной в самого прекрасного юношу. Я заканчивала восьмой класс и передо мной открывалась дверь во взрослую жизнь, о которой, почему-то, так мечтают все дети.

Мы готовились к экзаменам. Большой, дружной компанией. На ставках, или другими словами — искусственных водоемах. «Да, ну! — скажите вы. — Разве можно там подготовиться, да еще КОМПАНИЕЙ!» Мы — готовились, добросовестно, не забывая делать перерывы. Сашка всегда был с нами, но никогда не брал своих учебников. Он размеренно и доходчиво пояснял нам то, что мы не могли осмыслить сами. А ему было, что нам сказать, школу то закончил с медалью. Затем мы расставались на короткое время и вечером свиданничали, убегая от друзей.

Так я и не заметила, как настал выпускной. Приехала бабушка, и они с мамой пришли на торжественную часть. Многие родители остались и на вечер, но мои не захотели. Да и Иркина мама так же. Уж не знаю где, но мама достала мне к выпускному платье из парчи, с бирюзовым узором. Ирка, в отличие от всех девчонок, была в брюках, заявив:

— А вот не хочу и не буду!

— Не надевай. — пожала я плечами. — Я бы тоже не надела, но мама старалась.

— Ты послушная, была и будешь. А я — бунтарка. Сказала — не хочу, значит — не надену.

— Ир, ты кого уговариваешь? Меня не надо. Для меня ты и без брюк прекрасна.

Она запустила в меня подушкой, мы долго хохотали, а когда она увидела мое платье, то глаза стали печальными.

— Ты чего? — испугалась я. — Мне не идет? Сильно кричаще?

— Нет! Платье прекрасно. Ты в нем необыкновенна. Не знаю, просто подумалось…

— Что?! — я уже собралась бежать домой, переодеваться, но она удержала:

— Похоже на репетицию свадьбы.

— Да иди ты! — отмахнулась я.

— Куда мне идти? И что я такого сказала? Вы же год как вместе, даже больше. Вон как вся женская половина школы, да что школы, всего района, завидует.

— Не преувеличивай.

— Я приуменьшаю! Правду говорю. Только и слышу, как они: «шу-шу-шу»!

— А я ничего не слышу.

— Еще бы! Голос Сашеньки ушки твои словно пробками закрывает.

— Ир, ну не надо. У нас же выпускной. Все веселятся, отчего же мы с тобой-то, у подъезда сидим?

— А и пойдем, разворошим змеиный клубок еще сильнее. Вот только боюсь.

— Чего? — тут у меня сердце екнуло — неужели я и правда пропустила нечто важное.

— Что ты не поступать поедешь, а с ним в ЗАГС.

— Ты что, балда?! Это тебе шестнадцать, а мне же…

— Правда ведь! А я и забыла, что ты в нашем классе малолетка.

— Ир, ну мы же с тобой договорились — никаких свадеб…

— Ага! — перебила Ирка: — Пока не найдется тот, кто женится на нас двоих!

Сашка пришел, когда веселье было в самом разгаре. На мое удивление и счастье, играл на нашем выпускном вечере не его коллектив. Я постоянно ловила на себе взгляд учителей, они умилямлись нашими с ним отношениям. Сашку педагоги любили, хотя много гоняли, когда он учился в нашей школе. И не смотря на наш разговор с Иркой, я не почувствовали зависти, не заметила в свой адрес ничего странного. Мы немного потанцевали, похохотали с друзьями, а затем исчезли и бродили по пустым улочкам. К полуночи я засобиралась домой, мы зашли узнать у Ирки как дела, не уходит ли она, так же как я, домой. Все было хорошо. Мама моя не наведывалась. Ирка осталась встречать рассвет. Сашка удержал меня у подъезда и долго не отпускал:

— Саш, что происходит?

— Ничего! — наконец сказал он. — Просто мне надо уехать, а не хочется.

— Надо уехать? — испугалась я.

— Ненадолго. Может остаться?

— Я бы рада была… А куда?

— Можно я потом расскажу? Это по делу. Ты не переживай, другой у меня нет. Веришь?

— Верю!

Он обнял, несколько раз поцеловал в макушку и, не отпуская, заговорил:

— Правда, не хочу уезжать, но ведь я же мужчина. Значит должен сделать то, что планировал.

— Ты сделаешь, а я буду ждать.

— Обещаешь? — Сашка сделал шаг назад и, держа меня за руки, заглянул в глаза:

— А у тебя есть сомнения?

— Конечно! Тебя же оставить нельзя. Сразу слетится стая коршунов.

— Кого?!

— Женихов! Отобьют! Эх, чувствует моя душа — отобьют!

— Я сама отобьюсь, да еще укажу путь-дорогу. Мне никто не нужен. И вообще, я поступать собралась.

— Это правильно. Засядь за учебники и поступи! Кстати, ты придумала куда?

— А что у нас первое по пути?

— Это, смотря по какой улице.

— Ладно, Саш, я пойду. Долгий день был сегодня.

— Устала. Иди, курносая.

— А ты когда уезжаешь?

— Завтра ночью. У нас есть еще день.

— У нас еще вся жизнь впереди. — произнесла я, пятясь к двери.

— Викусь! — окликнул он меня. — Ты сегодня очаровательна. И платье это, тебе очень идет.

— Скорее уж сидит, хожу я! До завтра?

Он не ответил, подошел, поцеловал и отправил домой. Я взлетела на пятый этаж как стрела. Сбросила обувь и к окну. Он стоял, смотря на окна. Поднял руку, махнул и ушел. И тут я услышала, что мои-то, не спят.

— Рано ты. — сказала бабушка. — Хороший парень. Это он курносой называл?

— Ага.

— Тогда понятно.

День пролетел так быстро, что я, и опомниться не успела. Радовало, бабушка была у нас, так что я смогла и днем лишь отметиться, и вечером прийти попозже. Провели мы его с Сашкой вдвоем, Ирка с нами даже в кино идти отказалась. И он уехал. Нет, сначала он долго стоял под окнами, затем шел, оглядываясь. И все, жизнь моя поменяла краски. Он еще был в городе, а меня уже тоска зеленая накрыла. Хорошо ночь была, могла лежать в кровати, да уголок подушки кусать. Спасибо бабушка спала в моей комнате, а то бы ревела всю ночь, стоя у окна. Уснула под утро, когда в голове, словно спасательный круг, пронеслось — Борька Лаптев! Помню, даже улыбнулась, думая: «Давай, ревнуй, что не по тебе скучаю! Сам виноват — потерялся».

Утром мы с Иркой побрели в школу. Она поглядывала на меня, но вопросы не задавала. Забрали вкладыш к аттестату и, ступив на порог школы, крикнули:

— Свобода!

Громко, не стесняясь. Потом расхохотались, мол, чего орем как дурочки, можно подумать нас тут в кандалах держали.

— Ну что, — лукаво прищурив глаз, спросил Ирка: — везем документы, или в старшие классы пойдем сдаваться?

— Везем! — твердо заявила я.

— Прямо сейчас или день подумаем?

— Сию минуту.

И мы направились к остановке. Первым вузом на нашем пути был железнодорожный техникум. Но не я, в то время, ни подруга, по поездам не фанатели. Мы любили море и отправили запрос в мореходку. Ответа не было, но я и так знала, что мне, пока, туда дорога закрыта, не доросла. Так вот, сели мы в троллейбус и открыли справочник. По первому маршруту, главной улицы города, первым в списке стоял ДТПА. В смысл аббревиатуры я вникать не стала, месторасположение нам с Иркой понравился. В самом центре, рядом с кинотеатром, до главной площади имени Ленина рукой подать. Вокруг парки, кафе, центральная библиотека, музеи и прочее.

— Клево! — говорит Ирка. — Будет куда с лекций сбегать.

— Давай сначала поступим, а уж потом сбегать начнем.

— Поступим! Куда они денутся, от нашей красоты.

Пришли. Большой, светлый вестибюль. Людей — море. Все бегают, друг другу вопросы задают. Стали у доски с объявлениями, прочли названия факультетов, не понимая, чему на них учат.

— И куда идем? — спросила Ирка. — Где проходной поменьше или?

— Где мальчишек побольше! — подсказал нам паренек, услышав наш с ней разговор. Мы собрались огрызнуться, а он добавил. — Вот дурехи! Я дело говорю. Первое — всегда будет, у кого скатать. Второе — женщины на этих профессия на вес золота. Начальство ценить будет.

— Знаток! — съязвила Ирка.

— У меня мама этот технарь заканчивала. — нахмурился парень.

— Аааа! — не унимала Ирка. — Ты маменькин сынок!

— Да идите вы! — обиделся и ушел.

Мы посмеялись и пошли заполнять бумаги. Выстояли очередь, подошли к окошечку, а нам тетенька сообщает:

— Девушек в этом году на этот факультет не берем!

— Ну, здрасьте! — говорит Ирка. — Мы час стояли!

— И вам не хворать! — ответила женщина. — И очки купить не забудьте, на доске написано.

— Ну, на заборах тоже многое пишут! — огрызается Ирка, а очередь, где в основном одни парни, одобрительно ее поддерживает. — Мне что, всему верить?

— Так, иди отсюда! — рассердилась женщина.

— Подумаешь! — хмыкнула Ирка и отошла в сторону, уводя меня за собой. — Поехали дальше.

— Не, не хочу. Сюда сдавать буду.

— Ой, ты чЁ?! А как же Сашка?

— А он тут, каким боком?

— Так ты не из-за набора персонажей?

— Ира! Не зли меня.

— Даже не думала. Но я тут не вдохновилась. — покрутилась, поискала что-то особенное. — Не, не мое! Может, пойдем?

— Я сказала — не пойду.

— Тогда на какой факультет?

— А где у нас самый большой проходной?

— Ага, понятно. Задумала провалиться.

— Вовсе нет.

В общем, сдала я на АЭС, с трудом представляя, что это такое. Туда был самый высокий бал, а студентов набирали меньше всего. Вышли мы из техникума и снова перечень вузов открыли.

— Во! — Ирка ткнула пальцем в листок. — Пойду в пед. Опыт у меня есть, с тобой столько лет нянчусь.

— Тебя треснуть?

— Не, лучше пирожок купи и соку. — растянула губы в широкой улыбке и потянула к магазину, что был напротив моего, так сказать, будущего пристанища.

Перекусили, построили мальчишкам глазки и отвезли Иркины документы. Домой вернулись поздно, уставшие и голодные. Я ей сразу сказала, что гулять не выйду. Она обозвала монашкой и захлопнула перед моим носом дверь.

Вся семья была в сборе, и я с порога заорала:

— Я документы сдала!

— Зачем? — спросила мама. — Все равно же не поступишь, чего лето портить.

Испортила настроение сразу, а еще больше разозлила, да так, что мне есть перехотелось. Это же надо, даже не спросить куда!

— Иди к столу. — продолжала мать спокойно. — Мы только сели.

— Не голодная! — заявила я и спряталась в ванной. Облив себя холодной водой, сняв закипание, я удалилась в нашу с Колькой комнату.

Колька явился сразу, притащил компот и кусок пирога:

— Жуй! И не дуйся на мать, она не со зла.

— Спасибо. Знаю. Не дуюсь.

— Вижу. Давай, ешь. А то Санек приедет и разлюбит.

— Чтобы ты понимал. — я давно прикипела к братцу и уже прощала ему все колкости.

— А то нет?! Я вон Таньку с первого класса люблю. И женюсь на ней, как школу кончу. И фамилию ее возьму!

— А чем тебе твоя не угодила?

— Ну, это я так, чтобы она видела, насколько я ее люблю!

— Глупенький ты у меня еще.

— Ой, всего на три года старше, а туда же, нос задирать. Куда хоть сдалась?

— В ДТПА!

— И с чем его едят?

— А я знаю?!

— Отец поест, у него и спросим.

Следующий день начался с тишины. Я так крепко спала, что не слышала ухода родителей на работу. Колька унесся на улицу, даже не разбудив меня. Потынявшись по пустой квартире, я села пить чай. Стол стоял у окна, и мне было хорошо видно весь двор, хотя деревья, что мы сажали с Иркиным отцом на следующий год после вселения в дом, подросли. Дети носились, радуясь каникулам, старушки, как всегда, восседали на скамейках, следя за «порядком» и сплетничая. Несмотря на оживленность за окнами, двор показался мне таким пустынным, что снова зеленая тоска накрыла меня с головой. Недозавтракав, я еще раз побродила по квартире и, обняв Сашкиного медведя, уселась за стол, решив начать подготовку к вступительным экзаменам. В голову ничего не лезло, но я упорно засовывала. Колька прибегал дважды, всовывал свою конопатую мордень ко мне, и исчезал. Подружки даже не навестили. Следующий день собрался быть похожим на предыдущий, я не возражала. Лишь достала толстую тетрадь и решила завести дневник. Вот только начала я его не так, как следовало бы. Я даже не дала тетради имя, ну не написала «Дневник». Не обратилась, как было принято: «Дорогой Дневник!». На первой же странице, как учила меня бабушка писать письма, я поставила число, месяц и город, в правом уголке, а ниже написала:

Привет, Борька Лаптев! И прощай! Да, я решила оставить тебя в покое и больше не заставлять икать. Живи спокойно, где там ты живешь, и окончательно забудь меня. Хочу лишь сказать, я изменила тебе, конечно же, морально, и влюбилась. Как мне кажется — окончательно, бесповоротно и навсегда. Он очень чудесный, взрослый и… Нет, не буду перечислять тебе все его достоинства, не хочу что бы ты терял уверенность в себе. Ты все равно останешься моей первой любовью, и я тебя никогда-никогда не забуду. А это истина, потому что мне так бабушка сказала. Будь счастлив, как и я.

Твоя, теперь уже бывшая, Вика.

С чувством выполненного долга я закрыла тетрадь и убрала в нижний ящик. Дальше я погрузилась в учебники и дело пошло намного легче.

День третий, после отъезда Сашки, разродился грозой. Дождь лил таким потоком, что вода просачивалась сквозь закрытые окна. Колька покорчил мне рожицы, что он этим хотел сказать, я не интересовалась и он, так и не пояснив намеки, ушел, скорее всего, к Таньке. Я, сделав чай и бутерброды, засела за книгу, но зубрить не хотелось. Просмотрев достаточно много страниц, удостоверившись, что в памяти свежо более половины информации, достала дневник, намереваясь сделать новую запись, как в дверь усердно застучали.

— Ирка! — сообщила я тетради и, убрав ее в ящик, пошла открывать.

— Привет, затворница! Жива еще?

— И весела! — ответила я и поплелась за ней, ибо Ирка, по-хозяйски, шлепала в кухню.

— Погода — жуть!

— Угу.

— И все из-за тебе. — набив рот пряником, она наливала в чашку компот.

— Это еще отчего?

— Так тоскуешь же.

— Интересно, кто тебе сказал, если я не в курсе? — я усмехнулась, четыре года мы с Иркой не разлей вода, всего четыре, а такое чувство, что вместе всю жизнь. — Просто я…

— Знаю, знаю — грызешь гранит науки. Правильно! Хотя, что ты там еще не знаешь? Диктант напишешь. Математика — не думаю, что будет что-то больше, чем в экзаменационных билетах.

— Согласна, и все же.

— Витка! Ну не кисни, а? Понимаю, расстаться с таким парнем…

— Мы не расстались!

— Ой, не сердись! Подумаешь, не так выразилась.

— Ир, ты зачем пришла?

— Соскучилась. Ты же не появляешься.

— Ну, ты тоже ко мне не рвалась. Как бывало прежде.

— Вит! — Ирка, насытившись, прихватила свою чашку и отправилась в мою комнату. — Я, правда, соскучилась. И хотела прийти, вот только знала, что тебе надо побыть одной. У меня, естественно, такой любви не было еще, но я же все понимаю. И скажу честно, тоже бы никого не хотела видеть. Но, Сашка же вернется. Кстати, а куда он смылся?

— Не знаю. Расскажет, как приедет. Сказал, не хочет хвастаться заранее.

— Не понятно. Отдыхать поехал, или что?

— Поступать!

— О! Вы прям оба, студенты.

— Не оба. — заулыбалась я. — Уверена, ты будешь третьей.

— Конечно-конечно. И так, новости. Каникулы начались нормально. Все на местах и мы наметили план на ближайший месяц.

— Поздравляю вас!

— А тебе не интересно?

— Ир, мне всегда интересно все, что касается тебя. Вот только хочу сказать сразу, мне не хочется топтать улицы, знакомые до мелочей, как и во дворе сидеть.

— А в кино сходить? В парк прогуляться?

— С превеликим! Скажешь когда надумаете, присоединюсь.

— Завтра у Рыбаковой старшей свадьба.

— Поздравляю ее.

— Младшая сказала, можно прийти. Потанцевать, конечно же. Стол зажали.

— Ну, мы у нее и дома были раза два, хотя дружим с детства.

— Не дружим, а соседствуем. Однако ты права. Бывали лишь на днях рождения. Ну да черт с ней. На невесту глянем?

— А получится не увидеть? Они же тут такой базар поднимут, чтобы уж все знали — замужняя!

— Это точно. Интересно, снова залетела или?

— А не все ли равно. Женщина должна иметь семью. — ответила я и, понимая, что от Ирки сегодня отделаюсь не быстро, собрала книги и села напротив нее.

— В картишки?

— Давай уже, игрок!

Мама пришла домой с работы позже обычного и с порога начала:

— Все над книгами пыхтишь? Вот оно тебе надо? Два года могла бы в ус не дуть?

— А потом? — подала я голос, хотя прекрасно знала, не услышала, а даже если и слышала вопрос, пока все не выскажет, не ответит.

— Пошла бы на улицу, прогулялась.

— Гуляю — плохо и не гуляю, оказывается так же плохо.

— Ты что-то сказала?

— Нет! — соврала я, уж больно лекций не хотелось.

— Может, к бабушке поедешь?

— У меня скоро экзамены. Мне надо готовиться.

— А то там не сможешь. Так хоть на природе. Да и помочь ей надо.

— С этого бы и начинала. Я подумаю.

— Что?

— Я поеду, только уточню дни экзаменов.

На этом наше общение закончилось. Поздно вечером, когда я точно знала, что мать уже не войдет в комнату, достала дневник и сделала запись:

Здравствуй, Сашка! Прошло пять дней, как ты уехал. Пять скучных, нудных дней, с книгами и поверхностным пониманием, что в них. Нет, я не жалею, что решилась на поступление, а после того, как мать высказала свое мнения, я просто должна поступить! Вот! Я, по мнению Ирки — монашка, затворница, заучка. И больше мне тебе сказать нечего. Ах, да, завтра у Рыбаковой старшей свадьба. Схожу, побуду с подругами, гляну на невесту. Может, будет про что написать. Да и девчонок порадую присутствием, говорят, скучают. Надеюсь, у тебя дни проходят насыщенней и веселей.

Сашка! Я соскучилась….

Не написав всего, чего хотела, легла спать.

А на следующий день во дворе было шумнее, чем обычно. Все принимали активное участи в свадьбе. В пять по полудню в зале торжеств, рядом с нашим домом, начали сигналить машины и зазвучала музыка. Я еще и причесаться не успела, как Ирка пришла за мной.

— Собираешься — отлично! А то я думала тащить тебя за косы.

— Не получится! — засмеялась я. — Даже не пробуй.

— Ой-ли!

— Так ты же сама меня учила защищаться. Вот на тебе и попробую, если что.

И мы пошли. Подойдя к углу дома, я почувствовала некий дискомфорт, но особого внимания не предала, хотя привыкла доверять своему внутреннему чутью. Подруги уже приплясывали у открытых окон, а Ирина, сестра невесты, броско накрашенная, в ярком платье, что шло ей как корове седло, ходила павой, поглядывая на нас.

— Ир, вот чего мы сюда пришли, неужели не видишь, как она нос задрала? Правда, не пойму с чего. Вряд ли проведет внутрь.

— Зато потусим и встретимся со всеми.

— Это с кем ты не виделась-то, за такое короткое время?

— Да мало ли. — бросила Ирка и принялась здороваться со всеми.

Время тянулось, хотя домой уже не хотелось. На площадке собралось половина класса и новостей было море. Подошла Светка, моя бывшая одноклассница и одна из наших подруг, взяв меня за локоть, отвела подальше от громыхающей музыки.

— Вы что, с Сашкой поссорились?

— Нет, с чего взяла?

— Да слухи ходят, что он тебя бросил.

— Свет, не верь слухам. Все у нас хорошо. Он, как и я — свободный человек и у него есть семья и обязанности перед родными.

— Понятно! Тогда не бери мои слова в голову, но будь осторожней.

— С чего это вдруг? — я нахмурила лоб, не понимая намека.

— Вит! Ты как думала, увести у всех красавчика и не иметь недругов? Бабы, они народ знаешь, какой подлый.

— Наверное, бабы и подлые. Только я никого ни у кого не уводила. Он что, кому-то обещания давал?

— Этого не знаю! А желающих его заполучить — море. Все! Пошли к нашим.

Темнело. Настроение улучшилось и недавний разговор со Светкой развеялся, не оставив и следа. На свадьбе играла Сашкина группа и каждый из парней, подходя ко мне, говорил приятные слова и просил передать ему, по возвращению, что они его ждут. Их внимание ко мне не осталось не замеченным, многие барышни, не из нашей компании, досадливо кусали губы, в разочаровании.

Прошло еще не меньше часа, как я заметила Иркино оживление. Явился ее парень, да еще с друзьями. Могла завязаться драка, ведь они были с другого района, в годы моего детства, да и юности, бои района на район были не редкость. Я ей напомнила, но она, как всегда отмахнулась, сказав:

— А мне то что? Это им наши намылят шеи.

— Но он же твой парень?! — возмутилась я.

— Но не жених. Так, за неимением лучшего. Чего и тебе желаю. А то втюрилась и никого не замечаешь вокруг.

— Ир! Тебя ждут. — оборвала я ее пламенную речь, видя как парни топчутся на углу.

— Идем, познакомлю кое с кем.

— Мне незачем.

— Да пойдем, монашка, просто со мной постоишь. Не одной же мне с целой бандой общаться. Свет, Натаха! — позвала она подруг, и мы пошли, так сказать, на нейтральную сторону.

Парни были мне знакомы, лишь одного я не видела ранее, он стоял и разглядывал меня нагло.

— Это Лелик! — представила Ирка. — Он недавно вернулся, не признается откуда. Ну, в общем, друг моего Сереги. Серый, я правильно сказала?

— Да, моя девочка! — отозвался Сергей. — Ты всегда говоришь правду. Лелик мой друг и приехал.

— Из тюряги! — выпалила я, заметив наколку, которую тот прятал.

— А ты у нас, — начал Лелик, — знающая чувиха!

— Не чувиха, а девушка! — возразила я, давая отпор его наглости. — А наколка у тебя со значением. Такие, только в детских колониях делают.

— Только не говори, что сама ходок! — бросил он, а взгляд стал жестоким.

— Ага, — я не уловила тона, с каким было сказано, поэтому не промолчала, что было бы лучше, а добавила: — бывала, видела, и не таких как ты.

— Да у Виты мама… — начала Ирка, но тут из темноты вынырнула неприятная личность и все затихли. А появившийся тип, прищурив один глаз, изучил каждую из нас и остановился на мне.

— Она? — спросил хрипло. Иркин Серега кивнул. А он взял меня за руку, говоря: — Со мной пойдешь! — и потащил. Я руку дернула, но хватка его была крепкой.

— Эй, куда? — крикнула Ирка, стала возмущаться, все зашумели, Лелик бросил:

— Да не вопи! Скоро вернутся, прояснить кое-что надо.

Дальше я их уже не слышала, потому что в голове шумело, да и сердце колотилось так, что дышать трудно было. Но шла я рядом, не ноя и не задавая вопросов. Прошли гаражи, что меня немного успокоило. За ними уже находили жмуриков. Дальше было только шахтоуправление, да заброшенный шахтный ствол с терриконами. Я понадеялась, что сторож будет у ворот и вот тогда у меня будет надежда поднять шум и отделаться от малоприятной личности. Сторожа, увы, не было, а тип, едва мы достигли безлюдного в выходные дни управления, потянул меня в кусты.

— Ты что задумал? — подала я голос, уже поняв, зачем я ему понадобилась.

— Помолчи! Я быстро. — и прижал меня к стене. — Снимешь бельишко сама, или мне помочь?

— Могу сама. — в голове рой мыслей, я уже и прощаться начала со своей несостоявшейся молодостью и будущим, как вдруг вспомнила слова одного знаменитого, в кавычках, мужичка. — Вот только не думаю, что Колобок тебя за это похвалит.

Сопение его вмиг прекратилось и жесткие, шершавые руки оставили мое тело в покое. Он уставился на меня.

— Кто?!

— Ты же слышал.

— И кто он тебе?

— А ты сделай, зачем притащил, там и поймешь.

— Борзая! Вот только, говорят, Колобок давно на нарах.

— Говорят много, в том числе и что у него руки длинные.

— Смелая, не орет, не заикается, слюни не пускает. Красивая. Что же ты, так рано начала?

— Поясни, что именно, тогда и отвечу.

— Не понимаешь?

— Как могу, мне же только пятнадцать.

— Сколько?!

— А я что, так старо выгляжу? — я и правда осмелела. В прочем, опыт у меня общения с подобным контингентом имелся, у мамы часто на работе пропадала, а там субъекты разные. Да и гуляя с подругами по вечерам, сколько раз нарывались на разборки, и всегда мне удавалось решить претензии без драки. То, что он меня не убьет, тоже поняла, не затем мы тут. Правда, что не поиграет, надежда была не большая.

— Да нет, выглядишь хорошо, но вот внешность обманчива.

— Правда?! А глядя на вас… — тут его кулак остановился у самого моего носа.

— Ты говори, да не заговаривайся. Я же могу и двинуть, и, все-таки, сделать то, что хотел. И пока твой Колобок узнает…

— Надеешься смыться. Вот только я уверена, что он уже знает. Ты за мной пришел к моему дому, а его соглядатаи все на местах.

— И откуда же такая смелая?

— Оттуда, откуда и все. Так как, продолжим беседу или вернешь меня на место?

— Как тебя звать?

— Виктория! — гордо заявила я.

— А я слышал, тебя Ветром зовут.

— Ты не попутал, я вроде девочка.

— Уверена?! — он скривился в мерзкой ухмылке.

— Пока ты не появился, так и не сомневалась.

— Ладно, пошли. Но если ты мне тут лапшу навешала, я тебя достану, и мало не покажется.

Тут собаки залаяли, и дежурная управления подала голос:

— Эй, кто там трется?! Я милицию вызвала! Ходят тут.

Он схватил меня за руку и быстро пошел обратно, я лишь вздохнула с облегчением, что не к терриконам, а то бы остыла, пока нашли. Как только появились фонари, я вырвала руку и шла рядом. А как увидела друзей, и то, как Ирка ругается с Серым, так даже шаг замедлила, чтобы отдышаться.

— Ты чего? — подал он голос и оглянулся.

— Не твое дело!

Ирка уже бежала ко мне и, обняв, разглядывала:

— Что случилось? Что он сделал? Тебе больно?

— Успокойся! Мы говорили.

— Это где поговорили?! — не унималась она. — И о чем?!

— Ира, все хорошо.

— Я за тебя ответственность несу.

— Я сама за себя. — начала я, но увидела не шуточный испуг подружки, добавила: — Правда, все хорошо! Мне домой надо. Всем пока.

— Поклеп. — услышала я голос типа. — Девчонка она.

— А ты думал кто? — бросила я и пошла к дому.

— Я провожу. — догнал меня Лелик.

— А я не нуждаюсь! Ты лучше себя проводи, да друзей своих. А то наши уже недовольны.

И правда, в нашу сторону уже шла толпа, среди которых были и изрядно выпившие гости со свадьбы, не с пустыми руками, а со всем, что находили по дороге. Что было дальше — не знаю, зашла в подъезд и только тут смогла дать волю страху. Присела, пожалела себя немного, затем похвалила за находчивость и поблагодарила Колобка, которого то и видела раза два, а беседы, так вообще не вела, и пошла домой. У родителей работал телевизор, я приняла душ и забралась в постель.

— Поешь! — крикнула мать.

— Я со свадьбы. — ответила я и укрылась с головой, оставив один нос. Мама заглянула, наклонилась, видно проверяла, не выпила ли я и удалилась. Сон не шел. Колька пришел, спросил:

— Спишь?

Я отмолчалась.

— Отдыхай, отдыхай! Я завтра с тобой говорить буду. Это же надо, брата не позвать! Я думал, мы родные.

Ушел смотреть телевизор. А я лежала, царапая стену. Затем, когда все уже видели сны, а луна светила в окно как ночник, я достала тетрадь и сделала запись:

Дорогой Саша! Тебя нет, и жизнь моя свихнулась. Со мной такое случилось… В общем — сегодня закончилось мое детство. Почему же, почему тебя нет рядом?!

Убрала тетрадь, снова повернулась к стене и приняла водить по рисунку обоев пальцем, шепча:

— Борька Лаптев! Где ты там летаешь? Друг мой, искренний. Тут со мной такие дела творятся.

Закрыла глаза и провалилась в темноту.

Юность

Ты глядел на меня,

Ты искал меня всюду.

Я, бывало, бегу ото всех,

Твои взгляды храня.

А теперь тебя нет,

Тебя нет почему-то,

Я хочу, чтоб ты был,

Чтоб всё так же глядел на меня…**

Тот июньский вечер, внезапного прощания с детством, я помню до мелочей. Скорее всего, мое спокойствие, было шоком. Нет, я, конечно же, уже знала об отношениях между мужчинами и женщинами, само собой мне хотелось, когда-нибудь, чуть позже, прийти к близости, с любимым человеком, в мечтах это было все так романтично. Но я никак не думала, что какой-то дегенерат, с отвратительно мерзким запахом и отталкивающего вида, будет хотеть, а уж тем более требовать, близости со мной. И то, что я, физически, осталась нетронутой, было чудом. Чего не могу сказать о душевном состоянии. Шок закончился в три ночи. Я вскочила в страшном поту, зажимая себе рот двумя руками, и тряслась, словно истязаемый ветром лист березы. Минута и я начала соображать. То, что братец спал на соседней кровати, а матери не было в комнате, подсказало, что я, слава богу, не орала. Озноб бил сильно, хотя во рту все пересохло. Поднялась, ноги не слушались, коленки дрожали. Постояла минуту, держась за стол, затем поплелась на кухню. Осушила чашку воды, набрала вторую и вернулась в постель. Укуталась, но согреться не могла. Тогда я взяла старенькую, бабушкину, оренбургскую пуховую шаль и закуталась в нее. Я любила ее шаль, укрывалась ею даже в летнее время, скорее, чтобы быть к бабуле ближе. Потихоньку дрожь утихала. Кто-то поднимался по ступенькам, и я сжалась. Лежала, прислушивалась, пока на нижнем этаже не скрипнула дверь. Вздохнула с облегчением, попыталась над собой посмеяться, но стоило мне закрыть глаза, как самоуверенная рожа всплывала и меня снова трясло. Сколько я боролась сама с собой, не знаю. Когда же проснулась, солнце било в окно, а в соседней комнате шептались. Встречаться с родителями не хотелось, однако часы показывали без пяти минут полдень. Дверь скрипнула и я увидела Кольку:

— Наконец-то проснулась! — воскликнул он.

— Что за наезд? — буркнула я и накрыла голову одеялом, но он подошел и освободил мое лицо.

— Надо поговорить.

— Говори, коль тебе надо.

— Сестренка! — начал он.

— Братишка! — тем же тоном парировала я, но тут же смягчилась: — Я могу хотя бы умыться?

— Конечно. Прости! Я на кухню. Заварю чаю.

Я отмолчалась, скрылась в ванной и не спеша приводила себя в порядок. Огромный синяк на плече, синяки на запястьях.

— Да, если мать увидит, выяснения будут нешуточные. — надев халат с рукавами, я направилась в кухню, где ждал меня сюрприз.

Ирка сидела за столом и нервно поедала сушки.

— Все в сборе! — попыталась пошутить я, но улыбку выдавить не удалось.

— Ешь! — скомандовал братец и поставил передо мной чай и бутерброды. Один тут же взяла Ирка, говоря:

— Я так нервничаю! А главное, ничегошеньки не понимаю. Конечно, я устроила Серому взбучку, и отправила его, ну…, по адресу. Но ведь не легче!

— Мы тоже, — улыбался Колька, от этого веснушки на его лице заплясали, — всыпали Октябрьским по полному. А ты жуй-пей, но давай не молчи, говори.

— А нечего мне вам сказать.

— Как это?! — воскликнули они одновременно.

— Ты это, — сделав глоток чаю, сказала Ирка, — не играй в молодогвардейцев. Сейчас девчонки придут, будем план мести составлять.

— Мне их только не хватало! Саранчи этой. И о какой мести ты говоришь?

— Вита! — Ирка даже бросила недоевший бутерброд. — Неужели ты думаешь, я поверю, что вы просто мило беседовали.

Я дернула плечом, воротник сдвинулся и они увидели синяк.

— Ага! — Ирка практически кричала. — А это что? Это он, тот тип?

— Да ты на ее руки посмотри! — перебил ее Колька.

— Он что? Тебя это… Обидел? — сощурив глаза, выспрашивала Ирка, а Колька чесал затылок.

— Не успел! — спокойно сказала я и откусила бутерброд.

Они уставились на меня.

— Да! — вдруг сказал Колька. — Нам девки тут не нужны.

— Точно! — кивала Ирка. — Веры нет никому! Я их выпровожу, а ты, Вит, не молчи, говори все как на духу.

— Вы что, священники?

— Сестренка! — сердился Колька. — Не капризничай.

— Правда, Вит, говори.

— Да я не знаю, что говорить! — меня начало злить их упорство, и я собралась уйти.

— Ты, конечно, можешь отмалчиваться. — сказала Ирка. — Но тогда зло не будет наказано.

— Какое зло?

— Неужели ты не понимаешь, что это случилось неспроста?! — не унималась Ирка. — Если ты Кольку стесняешься, так мы его к Таньке отправим.

— Я вам отправлю меня! Хватит, наотправлялись. Тоже мне, взрослые. Теперь ходят в синяках.

— Тихо вы, завелись! — крикнула я, еле сдерживая слезы. — Ничего страшного не произошло. Синяки, да, есть. Но это от того, что у меня кожа такая.

— Но он же как-то пояснил, зачем уводил? — не отставала Ирка.

— Затем! — выпалила я и спохватилась, добавила. — Расспрашивал, отчего меня Ветром зовут, как давно я промышляю.

— Он что, больной?! — Ирка пристально смотрела на меня, и тут до нее дошло то, чего я вслух сказать не могла.

— Ну, мне все понятно! — заявил Колька. — Надо было им ноги переломать.

— Ой, что тебе понятно! — ехидно скривилась Ирка. — Иди, гуляй, мы посплетничаем.

— Никуда я не пойду. Больше того, скажу, что тебе, сестренка, надо уехать.

— Точно! — согласилась с ним Ирка. — Ты поезжай, отдохни от всех. А то мама увидит твое украшение, вообще запрет. И знаешь, мне кажется, все так просто не закончится, если мы не найдем ту суку, что тебя оболгала. А все Сашка виноват!

— Ир, он-то тут причем?

— Притом! Все тебе завидовали. Знаешь, сколько косо поглядывали на вас?

— Не знаю и знать не хочу!

— Ну и зря! — заявил Колька. — Врага надо знать в лицо!

— Правильно, Колюня! — похлопала его по плечу Ирка. — Жаль, что у меня нет такого брата!

— Ты не переживай, если что — зови, я и за тебя морды бить буду! — Колька был доволен ее словами. — А ты, сегодня же к бабушке! Мы тут сами. Правда, Ир?

— Несомненно!

Я видела, что у нее уже созрел какой-то план, но спрашивать не хотелось, мне вообще ничего не хотелось, только улечься и уткнуться в стенку носом. Но все же спросила:

— И как вы себе это представляете, сегодня к бабушке?

— Да мать тебя давно отправляет. — напомнил Колька. — Вот и поезжай.

— Чтобы она принеслась и домой вернула? Нет, так не пойдет. Завтра поеду, а сегодня ей скажу, что она права и мне там будет лучше.

— Только ты не сильно свети, своим подвигом. — напомнила Ирка.

— Буду стараться! — буркнула я и принялась пить остывший чай, а Ирка с Колькой выдумывали месть, состряпав целый детектив.

— Значит так. — говорил Колька. — Все знают, где наша мама работала. И если мы пустим слух, что она будет вести следствие…

— Подожди! — прервала его Ирка. — Просто так не годится. Что это, на пустом месте?! Нет, тут надо придумать нечто феерическое.

— Какое? — не понял Колька.

— Ой, тугодум! С ног сшибающее.

— Аааа! Понятно.

— Давай пустим слух, что Витка вены порезала или таблеток наглоталась.

— Этого мне еще не хватало! — вставила я.

— А ты молчи! — закричали они. — Мы для тебя стараемся.

— Да скучно вам, вот и придумали новую игру.

— Нет, урод тебя точно башкой стукнул! — набросилась на меня Ирка. — Неужели не поняла, дело это серьезное! Никто просто так не признается, что про тебя сплетни распускал. Их надо напугать.

— А если это не наши? — не унималась я.

— Так тут и ежу понятно, что не наши. Это оборотни! Они затесались в нашу компанию, проведали все и… — говорила Ирка. — Но это точно баба какая-то.

— А то кто же еще. — сказал Колька. — Мужик так не поступит. Мужик сам проверит.

— Ой, гляньте на него! — смеялась Ирка. — От горшка два вершка, а — мужик!

— Ты у меня сейчас узнаешь, какой я мужик. — они понеслись в комнату, шутя колотя друг друга. Мне стало легче и я, не трогая их, пошла в спальню, обняла медведя и села на кровать, смотря в окно, на ясное небо. Я сама уже понимала, что надо уехать, у бабушки я быстрее приду в себя. Но что ей сказать про синяки?

— Значит, решено! — входя в комнату, говорила Ирка, обнимаясь с Колькой. — Говорим, что ты хотела убить себя.

Я лишь покачала головой.

— Вит, — поддерживал ее братец. — ну, ты пойми, так надо.

— Вы подумали, что будет, если узнает мама? И потом, у меня же экзамены.

— Так через две недели! — напомнила Ирка. — Мы тебе дадим знать, как что узнаем, и ты вернешься.

— Одно вы не учли. Если я хотела, ну, покончить, то меня в психушку заберут.

— Почему это? — удивился Колька.

— Да, тут ты права. — сказала Ирка. — Всегда так делают. И все об этом знают. Кроме тебя, братец-лис.

— Бе-бе-бе. — состроил рожицу Колька, показывая ей язык. Затем наморщил лоб. — Ну, ничего. — махнул он рукой. — сошлемся на влияние родителей. У мамы связи, да и отец в городе личность.

— Вит! — Ирка, подумав немного, закивала. — Братец-лис прав. Так что ты сотворила? Вены или таблетки?

— В окно сигану, если вы не прекратите.

— Не, в окно — расшибешься! — мотал головой Колька. — Лучше таблетки. Откачали и все. А вены…, шрамы должны остаться.

— Знаток! — сказала я и снова уставилась в окно.

— Решено! — Ирка хлопнула в ладоши. — Собирайся и отчаливай. Думаю, мать твоя будет рада, что ты бабушку проведаешь. Мы тебе писать будем. Ах, жаль, у бабушки нет телефона, я бы держала тебя в курсе.

— Нет, хорошо, что нет! Сестренка быстрее забудет.

— Это вряд ли. — вздохнула я и на этом расстались.

Они унеслись, а я достала дневник.

Милый мой Сашка! Завтра к бабушке. Мне надо побыть подальше от всех, подумать о будущем. Скорее бы ты приехал. Как же без тебя плохо!

Я собралась было написать все, что случилось вчерашним вечером, но не знала, как это изложить. Поэтому убрав тетрадь в ящик, улеглась в кровать и лежала до самого вечера с закрытыми глазами, прогоняя все мысли из головы.

****

В горнице моей светло,

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды…

Бабушка к синякам отнеслась спокойно, поверила, что волейбол виноват, даже улыбнувшись, сказала:

— Эх, и у меня в молодости такое тело было, чуть что — синяя. Дворянских кровей, как-никак.

И понеслись мои денечки, с книгой да вздохами. Утром я высыпалась, а вечерами бабушке помогала по саду-огороду. Сашку не ждала, как и писем его, но скучала. Так пролетели две недели, и пора было возвращаться в город, а сообщения от Ирки все не было. Собственно я и не надеялась, что они с Колькой что-то узнают. Получив от бабушки напутствие, вернулась домой и сразу почту проверять. Письма от любимого нет. Взгрустнула. В квартире тишина, родители на работе, Колька отсутствует, скорее всего, в лагерь отправили. Он туда ездил каждый год, иногда на несколько смен. Побродила по комнатам, распаковала вещи. Не успела умыться, как в дверь настойчиво звонили.

— Ну, наконец-то! — с порога заорала Ирка. — Тут такое! Жду тебя, жду, а ты загуляла.

— Сами предложили. И потом, ты же обещала отписаться.

— Да я хотела, но потом подумала, чего тебя дергать, вернешься же. — и она, лукаво улыбаясь, пошла на кухню. — И что ты вкусненького привезла?

— Все на столе. Угощайся! — крикнула я и, убрав в шкаф вещи, присоединилась к ней. — Рассказывай, только по порядку.

— Угу! — кивнула Ирка, жуя бабушкин пирог и наливая в чашку квас. — В общем, Кольку твоего отослали сразу за тобой. Он не хотел, но кто же маленьких спрашивает. Да ты, наверное, знаешь.

— Не-а. Вернулась, а его нет. Но это не важно, вечером узнаю, где он. Ты о главном.

— Так вот. Колька, еще в день твоего отъезда, кое-что узнал. Прилетел ко мне, взъерошенный и говорит: «Блин! Меня родоки высылают, а я тока слух распустил. В общем. Ты слушай и присматривайся к своим. Мои говорят, слышали разговор одной девахи, из Ташкента.» И умчался, так как его отец уже ждал. Я задумалась. Ташкент — Сашки твоего соседство, хоть и соприкасается с нашим пяточком. А там у нас кто? Правильно — Нисневич. Но не могла же я к нему просто так прийти и сказать: «Кто у тебя на улице подлянку делает?» Не могла! А любопытство разбирало — жуть. Всю ночь не спала, речь готовила. А на утро, как только я во дворе появилась, ко мне все сами слетелись и давай расспрашивать, мол, это правда, что с Викой такое случилось? «Что?» — говорю. А мне: «Говорят, она таблеток наглоталась». Я и говорю: «Да, правда! И мама ее заяву накатала. Вас разве еще участковый не вызывал? Меня вчера». Девки, вижу, перепугались. Не все конечно, наши за тебя волновались, сочувствовали и клялись, что если узнают, кто пакость затеял, сами косы выдерут. В общем. Два дня прошло, естественно никто никого не вызывал, но я упорно поддерживала интригу, говорила, что по дому нашему менты ходили и на примете у них есть те, кто довел тебя. А это, статья уголовная и колония, так как тут доведения человека до… Ну, ты понимаешь чего. И! Как ты думаешь, кто это?

— Не думала я над этим. Так что не томи, говори.

— Танька Суханова! Эта малолетка. Она в Сашку твоего по уши, хотя только в седьмой класс перешла. А брат у нее, дружбан Лелика, они вместе с ним в одном училище учатся. Ну и, Танька братцу выдала свою фантазию, тот Лелику, а дальше.

— Бред! Нет, правда, Ир, бредятина! Одна сказала, второй передал, третий посмеялся. А дегенерат решил проверить? Так что ли?

— Выходит, что так. Думаю, вечером все узнаем подробно.

— Да не хочу я ничего узнавать! Пусть живет, если совесть ей позволяет.

— Ну, уж нет! Тут надо на корню пресекать. Да ты сама подумай! — Ирка сердилась. — Это тебе повезло, что синяками отделалась. А если бы… Нет уж, надо довести до конца. А если оставить как есть, то дурной пример заразителен. На тебя наговорили, потом на меня, потом еще на кого.

— Я поняла. — мы перебрались в комнату и я невольно взглянула на себя в зеркало: — Не похожа я на пациентку психушки.

— Подумаешь, загорела, посвежела! Так мы с Коляном и не говорили, что ты в дурке. Мы держались версии, что мать тебя в санаторий отправила, нервы лечить. Знакомых всех задействовала и нашла лучший. А так как ты наотрез отказывалась говорить, что с тобой, то будут нас всех гипнозу подвергать.

— Тебе бы сказки писать, с братцем моим, сказочником, в соавторы.

— Мы с ним решили за детективы взяться.

— Это лучше, чем выдумывать небылицы.

— Для тебя же старались! Эх ты, не благодарная! А вот возьмем и станем лучшими сыщиками в городе, посмотрим, как ты тогда запоешь.

— Вы сначала отучитесь, а потом и видно будет. Ладно уж, что с моим лицом делать будем? Надо же страдания изображать, или испуг, или что там еще, после клиник-то?

— Ну, грим мы сообразим. Жаль синяки сошли.

— Да не совсем еще. — я показала ей плечо, оно еще хранило остатки «роскоши» в желто-черной расцветке.

— А не хило он к тебе приложился. — Ирка прищурив глаза, разглядывала и нечто новое уже помышляла. — Значит так, надеваешь сарафан, сверху набрасываешь кофточку. Жара стоит, поэтому сразу бросится в глаза. Затем я, нечаянно, ее сброшу с тебя, и все увидят. Ну а дальше — будем импровизировать. Нам с тобой не привыкать.

— Да уж… — только и ответила я. — И в котором сбор?

— Да все к часу сейчас собираются. Потом кто куда, а вечером мы у зала торжеств стрелкуемся. Это сейчас нейтральная полоса. Наши приходят, ну и Серега мой.

— Ты все еще с ним?

— А чего нет? Вот как попадется что-то лучшее. — и она растянула губы в улыбке. — Поступим, будем друг к другу на вечера бегать, там и найду себе подобие Сашки твоего. Кстати, он объявлялся?

— Писал. — соврала я. — Все хорошо у него.

— Ты ему сообщила?

— Нет. Ир, ну как я ему напишу, да и что. Пусть поступит, приедет и расскажу.

— Правильно. А то сорвется и что? Нет, нам с тобой недоучки не нужны.

Днем я не вышла, но в окно видела, как собрались друзья и подруги у подъезда и что-то бурно обсуждали. Ирка, как всегда, главенствовала. Послезавтра у меня первая консультация в вузе, поэтому я не стала морочить себе голову дворовыми интригами, достала учебники и села за стол. Однако в голову ничего не лезло. Вспомнила о дневнике, как-то уж я с ним не по-родственному, забываю с собой взять, да и запись сделать. Достала тетрадь и присмотрелась. Кто-то ее явно открывал. Вот вроде и лежит на месте, и листочки не смяты, а чувствуется, что была в чужих руках. Усмехнулась и поставила дату. Затем подумала немного и написала:

Привет Сашка! Как же долго от тебя нет весточки. Я тут уж подумывать начала, а не отправился ли ты вслед за Борькой, в нескончаемый полет, искать свое счастье? Шучу! Я скучаю, все еще скучаю, хотя и пора бы привыкнуть к твоему отсутствию. Как же много мне тебе надо рассказать. И хорошего, и не очень. Столько случилось, после твоего отъезда, а ты и не знаешь. Приезжай скорей.

В дверь настойчиво звонили и я, вздохнув, спрятав тетрадь, пошла открывать.

— В общем так! — Ирка ввалилась в квартиру, держась за грудь и тяжело дыша. — И чего ты так высоко живешь?!

— Курить не надо!

— Поучи меня еще ты! Дай лучше воды.

— На кухне! — улыбнулась я, давая понять, что она не гость, но все же пошла за стаканом. Выпив все до последней капли, подруга продолжила:

— Как здорово, что ты не вышла. Они хотели прийти, проведать тебя, но я не пустила. Пообещав, что ты вечером покажешься. И советовала домой к тебе не приходить, мол, мать твоя еще рвет и мечет, желая найти виновных. И! Тут ты слушай внимательно. Я сказала, что упросила тетю Лору, — Ирка лыбилась, показывая даже свои коренные, — забрать заявление, если к тебе придут с повинной. А она, мол, сказала, что дело не закроет, но в школу сообщать не будет и даст доучиться, не отправляя в колонию.

— Фантазерка! И что?

— Вечером узнаешь! — загадочно сказала Ирка и добавила. — Жду тебя в пять у себя.

— Ир, мне бы с мамой увидеться.

— Брось ныть. Придешь пораньше. Ты же слаба, гулять долго не сможешь. Нам дельце закончить, а дальше все будет в лучшем виде.

— Уговорила! И делаю я это исключительно из уважения к тебе. А то вдруг станешь знаменитой, будешь нос задирать, что не признавала твоих талантов.

И мы расстались, ненадолго. Затем Ирка колдовала над моим лицом, водя под глазами фольгой, рисуя синяки и тут же замазывая их косметикой. Получилось так, словно я сама старалась спрятать следы болезни. Поработала и над плечом, подрисовывая гримом следы былого кровоподтека. Я смотрела на себя в зеркало и ужасалась:

— Ир, ну если соседи увидят, что подумают?

— Что тифом больна! Не думай о бабках, сейчас для нас главное — правильный финал.

Водрузив на мой нос темные очки, поправив кофту, она осталась довольна собой, и мы пошли на улицу. Я еще издали увидела в сборе практически весь класс. Правда Нисневича не было, а вот с ним бы я хотела поболтать, да узнать о Сашке. Друзья встретили меня как героиню романа, говорили много приятных слов, давали кучу обещаний. Затем половина разбежалась, и мы остались небольшой компанией. Побродили по улице, прогулялись к роднику. Все было спокойно. Приближался вечер, я посмотрела на часы. Мать уже час как дома, а я и не показалась, придется выслушать мораль.

— Простите меня, но я пойду. — сказала я, понимая, что ничего интересного уже не случится.

— Витуль! — начали подруги. — Погуляй еще немного. Так давно не виделись. Ну, если ты неважно себя чувствуешь…

— Погуляет! — вместо меня ответила Ирка и протянула руку к лицу. — Что ты в них видишь?! Солнце село! — сорвала очки с носа и все ахнули, а я, дернулась, но не от того, что все увидит художества подруги, а от неожиданности. Получилось то, что Ирка и планировала — все подумали, что я испугалась именно своего вида. Пока подружки ахали, рядом появился Серега Иры с друзьями. И, конечно же, Лелик, кого я на дух не переносила, хотя и сама не знала за что. Ирка и тут расстаралась, вроде бы нечаянно кофта моя упала и снова все лицезрели мои синяки. Лелик подошел ближе. Тут я насторожилась, боясь, что он начнет на них не только глазеть, а и пальцами тереть, чего допустить нельзя было, и я шарахнулась от него в сторону.

— Ты что, меня боишься? — спросил он.

— Было бы кого! — огрызнулась я: — Просто домой собралась.

— Мы не закончили. — ответил он мне.

— Ну, я с вами ничего не начинала, так что…

— Да нет, девочка. Весь сыр бор из-за тебя. Я, в колонию второй раз не хочу, поэтому решу все непонятки сейчас. А ты, — он взял меня за руку, но тут же отпустил: — стой тут.

Я хотела ему ответить, но махнула рукой. Он же, ссутулившись, сделал кружок, заглядывая в глаза каждому, и не только девчонкам, и продолжил:

— Так какая пигалица языком трепала?! Хочу, чтобы все поняли, я не ее родаки, тянуть волыну не буду. Я перышком пощекочу и вы все мне сами скажите. Ну! — гаркнул он и в руках засверкал метал. Я испуганно посмотрела на Ирку, но та стояла и подмигивала мне, улыбаясь.

— Так, чего молчим?! — неожиданно для меня закричала Светка. Она в нашей компании была самая тихая. — Мне тоже интересно знать, что за фигня. И лето не хочется терять из-за разборок.

Все загомонили. И тут голос подала девчонка, которую я и не заметила сразу. Оказывается, ее привели с собой друзья Сереги.

— Простите, это я. Сама не знаю, как так получилось. Пошутила, а оно вон что оказалось.

— Пошутила! — крикнула Светка и первой ударила ее. Девчонки все набросились на Таньку, и давай колошматить. Я стою и не знаю, как быть, разминать их, или что еще. А Лелик, как черт, за спиной возник:

— Чего стоишь? Тебя же ославили. Врежь ей, чтобы запомнила.

Вот тут я, от неожиданности, оступилась и чуть не грохнулась, не заметив ямку в асфальте, да на него повалилась. Он, схватил меня, видно думая, что я сознание теряю и орет:

— Ша, всем! Девчонка и так натерпелась, а вы тут развели базар! — меня одной рукой держит, а второй, осторожненько так по щеке шлепает. — Ты жива тут или как?

Я дышу через раз, еле смех сдерживая, сама не понимая, от чего истерика началась, глаза подкатила и голову набок уронила.

— Витуся! — кричит Ирина, отпихивая Лелика.

— Не лезь! — рыкнул он на нее. — Я ее сам домой отведу. А вы тут все ждите, я еще не все сказал. — и снова меня по щеке шлепнул. Я застонала и открыла глаза. Провела по всем туманным взглядом и взялась за голову. — Пошли домой. — обратился Лелик ко мне, тихо так, мне даже показалось, что с нежность, но я тут же отогнала от себя эту мысль.

Подошли к углу дома, я попыталась от него отделаться.

— Нет! — категорически заявил Лелик. — Домой доставлю.

— Ага! И наши тебя побьют.

— Сегодня не тронут, дело общее.

Тут я даже загордилась — это же надо, из-за меня и такие дела творятся. Подошли к подъезду. Соседи косятся, перешептываясь. Видно решили, что я нового ухажера завела.

— Спасибо! — сказала я, останавливаясь у подъездной двери. — Дальше сама.

— Я до двери проведу.

— Вот только этого мне не хватало. Мать и так меня… — тут я остановила свою речь, не зная, как продолжить.

— Понимаю. — вдруг сказал он, а в глазах появилось сочувствие. — Кому приятно-то быть запертым, даже в… — он, оборвал себя, видно побоялся напомнить о психушке. — Ты это, выходи гулять. Никто больше не тронет.

— Пока! — сказала я и зашла в подъезд. Поднялась на пролет, прислушалась. Дверь не скрипнула, шагов не слышно, и я спустилась вниз. Достала из нашего с Иркой тайника зеркальце и платок, стерла грим с лица и пошла домой.

Лелик стал приходить ежедневно. Раздражал ли он меня? Сначала — да. Потом я привыкла к его присутствию, тем более что целовался он с Наташкой. Однако все по порядку.

Из центра домой было две дороги — через Ж/Д и Октябрьский. Раньше я предпочитала ж/д, в центр ближе, да и автобус от самого дома. Но теперь, как уехал Сашка, я все чаше ходила пешком, через его улицу, поглядывая во двор его дома, стараясь хоть что-то узнать. Так и в этот день, съездив на первую консультацию перед экзаменом, я вышла из троллейбуса и не спеша, витая в мыслях, поплелась домой.

— И чего ты тут бродишь, одна, по частному сектору, да еще в сумерках?

Я вздрогнула, но пошла дальше, не оглядываясь и не ускоряя шага.

— Вика! — позвал меня тот же мужской голос, слабо знакомый, но не чужой. — Виктория! Ах, ну да, ты предпочитаешь Вита. — шаги приблизились и я развернулась. Лелик чуть не налетел на меня. Вовремя остановился и улыбнулся. — Привет! Зову, зову, а ты не слышишь. О чем задумалась?

— У меня завтра экзамен.

— Экзамен? Это как? Ты разве не в школе учишься?

— Как видишь — нет! Прости, я спешу домой. И так задержалась.

— Не похоже, что спешишь. Скорее прогуливаешься.

Я хмыкнула и пошла дальше, он за мной. Идет шаг в шаг и, хотя я и не вижу, зато чувству — улыбается. Хотела прогнать, но потом решила, дорога-то общая, мало ли куда он движется. Дошли до развилки, так ни сказав и двух слов друг другу. Затем я свернула с прямой дороги к дому и поплелась через Сашкину улицу. Лелик за мной не пошел.

— И на том спасибо! — бросила я мысленно, вздохнула с сожалением темным окнам Сашкиного дома и прибавила шаг.

Экзамен, для меня, прошел быстро. Нас не вызывали, а пригласили входить по желанию. Математика. Не скажу, что была любимым предметом, но и не настолько трудным, чтобы бояться. Вернее, до шестого класса у меня было отлично, но потом, пришла новая учительница и по непонятной мне причине, я стала получать на бал ниже. И что главное, контрольные работы у меня всегда скатывал Савченко, староста класса, а ругали меня, да еще на бал ниже, чем у него ставили. Это напрягает, затем привыкаешь, а потом и вовсе, плюешь и делаешь спустя рукава. Так случилось и со мной. Сегодня же я, наблюдая, как поступающие трясутся, и зубрят у двери, испытывала совершенный пофигизм. Все косятся друг на друга, стараясь в аудиторию войти как можно позже. Я и пошла в первой пятерке. Взяла билет, села за стол и осознала, что знаю ответы на все вопросы. Оставалась только задача. Разобрав ее, поняла — как решить не знаю. Сидеть и гадать не хотелось. Подняла руку и попросилась отвечать. С легкостью ответив на три вопроса, затаила дыхание, думая: «Ну, вот и все! Недолго марш свободы-то звучал».

Двое из приемной комиссии, одобрительно улыбаются и женщина вдруг говорит:

— Я выйду на минутку. У девочки осталась одна задача, я посмотрю ее после Вас.

И ушла. А мужчина, придвинув к себе мой листочек, одобрительно закивал:

— Хорошо, хорошо! Вам осталось всего два действия. Вы вообще молодец, так быстро и правильно отвечали. — и водит карандашом по моему решению. Я наморщила лоб, а потом меня как током ударило, да он же подсказывает. Нет! Не напрямую мне говорит, что сделать, а направляет, что за чем следует. Уж не знаю, правильно решила или нет, дописала и смотрю на него.

— Молодец! Результат узнаете через два дня. Удачи!

Попрощалась и домой. И снова меня понесло через Октябрьский. Опомнилась, когда из троллейбуса выходила. Но не ехать же обратно. Вздохнула, оглянулась по сторонам. Отругала себя за трусость, мотивируя, что в дневное время мало кто из личностей, чьи имена я принципиально старалась не называть, будут тут прогуливаться, и двинула вперед. Лелика заметила еще издали. Он сидел на упавшем дереве и курил, пуская кольца в небо. Сцепила зубы, и собралась пройти мимо, сделав вид, что не вижу.

— Привет студенткам! Сдала?

— Скажи, ты меня преследуешь?

— Вот глупость. Я наслаждаюсь летом, греюсь на солнышке. И, к твоему сведению, ты ходишь по моей земле.

— Так ты тут хозяин! Прости, не знала. Думала, капитализм в семнадцатом искоренили.

— Класс! Ты не только красивая, еще и умная. Так как экзамен?

— Сдала! Счастливо загорать! — и пошла дальше, он за мной.

— Поздравляю!

— Это с чем же?

— Так сдала же. Теперь студентка. Надо отметить.

— Я не пью. И до студентки мне еще далеко.

— Пить не предлагаю, разве что сок, тебе по возрасту не полагается. Пошли в кино.

— Я с малознакомыми в кино не хожу.

— Так день же! — засмеялся он. — И потом, мы не просто знакомы, мы друзья.

— Просто мечтала, иметь таких друзей!

— Ой, ты случаем не влюбилась в меня?

— А не много ли ты о себе возомнил?!

— Это чем же я тебе не подхожу?

— Всем! Отстань, а?

— Все по своему дружку сохнешь? Что в нем есть, чего нет у меня?

— Все! У него есть все! Ты же… ты… пижон! Вот кто ты. И не ходи за мной больше!

— Маме пожалуешься? Дружок же далеко.

— Никому не пожалуюсь, сама тебе глаза выцарапаю.

— За что?

— Чтобы дорогу не видел, по какой я хожу! — и припустила домой, забыв даже свернуть на соседнюю улочку, глянуть на Сашкины окна.

Два дня мы не встречались, на третий, собралась радоваться, что Лелик отстал от меня, да не тут-то было. Мама домой пришла раньше, я исчезнуть не успела. Поужинали, она с книжкой улеглась, я к подружкам засобиралась, как в дверь позвонили. Щелкнул замок и я услышала:

— Здравствуйте! Меня Толик зовут, я друг Виты.

— Здравствуйте, Толик, друг Виты! Я ее мама, Лариса Константиновна. Проходите. Чаю?

— Нет, спасибо. Мы в кино собрались, вот зашел узнать, не пойдет ли Виктория с нами. Я их потом с Ирой проведу.

— Приятно видеть воспитанную молодежь. Да вы проходите, я Викторию позову, у нее и спросите. — и тут же заглянула в мою комнату. — К тебе друг пришел. Пообещал, что проведет, так что можешь, смело идти в кино.

— Не собиралась. У меня экзамен на носу!

— Брось ты заниматься ерундой. Диктант напишешь. А вообще, лучше бы в школу вернулась.

В кино я пошла, скорее из-за обиды на мать, что не верит в меня, что этого Лелика воспитанным назвала. А он, Лелик-Толик, даже не сел с нами на одном ряду. Купил билет на последний ряд. Ирка как-то странно улыбалась, а потом, в середине сеанса, мне сообщила:

— Натаха втрескалась!

— Это в кого же?

— Так в Лелика. Ты что, не видела, как они друг на друга смотрят?

— И как же?! — открыла было рот, сказать ей, что Лелик мне проходу не дает, как Ирка опередила.

— А ты оглянись и все поймешь.

И я оглянулась. Они целовались, по настоящему, страстно.

— Не пялься! Жди своего и завидуй.

— Это чему же мне завидовать?

— Жизни! Пока ты сохнешь по Шурке, она мимо проходит.

— Догоню! — ответила я и покачала головой.

А через день, столкнувшись с Леликом у того же места, что и раньше, не выдержала:

— Лелик-Толик, поясни мне, зачем за мной ходишь?

— Так влюблен.

— Ой-ли! А как же Наташка?

— У нас с ней гедоническая любовь. А к тебе — платоническая! — и засмеялся. — Детя! Придется мне над тобой взять шефство, пояснить, так сказать, что такое любовь. Ну и подготовить, к возвращению суженного.

Я огрела его сумкой и пошла. Всю дорогу думала, как сказать Наташке, какой он, этот Лелик. Речь приготовила, аргументы выстроила. А как увидела ее вечером, да услышала то, что она рассказывала, махнула рукой и оставила все как есть, поняв, что это не я не доросла до чувств, а подружки ненасытно объедаются.

Лелик по-прежнему захаживал к нам домой. Зачем? Видно так решил надомной поиздеваться. У троллейбуса встретит, к моей улице проведет. Отпросит меня у мамы и удалится с Наташкой. И так каждый день.

Написала я диктант, осталось ждать результат. От Сашки вестей нет. Кольки моего тоже. Отец повез своих студентов в лагерь, мы с мамой остались вдвоем.

— Не хочешь к бабушке? — спросила она у меня. — Путевку не предлагаю, ты же ждешь результат.

— Хочу! — заявила я, обрадовавшись. Сашки нет, где скучать за ним, значения не имеет, зато самодовольную морду Лелика видеть не буду.

И я достала дневник, сделать очередную запись.

Милый мой Сашка! Сдала последний экзамен. Теперь жду результат. От тебя по-прежнему нет вестей, но я уверена, есть на это причина. Завтра к бабушке. Кольки нет целое лето, я скучаю по брату. Только с ним могла бы поговорить по душам. Ирка с Серегой. Ругаются, правда, постоянно. Наташка в разгул пошла. То с Леликом, этим мерзким целуется, то к Демы на свидание бегает. Как же мне много тебе надо рассказать! Как же много случилось с последней нашей встречи.

Август подходил к концу. Для меня это было необычное лето, и не только потому, что я была влюблена, а мой парень испарился. И даже не вследствие того, что в один из вечеров я вдруг поняла — детство закончилось и большинство трудностей, ожидающих меня на каждом шагу, я буду решать сама. Оно было необычным, оттого, что нас впервые родители разделили с братом на все лето и мама, первый раз за пятнадцать лет не наведывалась к бабушке, проверить как я живу, да и не вызывала меня домой. Я все еще скучала по Сашке, но домой меня не тянуло. Во-первых — там все напоминало о нем и мерзопакостном Лелике. Причину неприязни я все еще не могла пояснить даже самой себе. А еще, я обожала свою бабулю, Нюсеньку. Она была невероятной души человек. Никогда не приставала с вопросами, не навязывала своего мнения, всегда давала дельные советы, если их спрашивала. А главное — у нее всегда было время на меня. Мы вместе готовили, возились в саду, пели песни и придумывали небольшие рассказики. Играли в настольные игры, читали и прочее.

Письмо из техникума пришло, когда я уже и не ждала. Бабуля обрадовалась, напутствовала меня на учебу, и я отправилась домой. Как выяснилось, меня еще никто не ждал. Колька все еще где-то провожал лето, отец видно был со студентами. Не было и Ирки. Бросив сумку, я прошлась к матери на работу, сообщить о поступлении. Отчего-то горько вздохнув, она пообещала прийти раньше и отметить. Зайдя в подъезд, проверила, третий раз за этот день, почтовый ящик и, убедившись в том, что он пуст, я поднялась в квартиру и, скучая, затеяла уборку. Вечер мы провели с мамой вдвоем.

Приезд Ирки был громким. У ее отца была «Лада», Ирка нарочно, зная, что раздражает большинство соседей, обязательно нажимала на клаксон, как только они въезжали во двор. Услышав сигнал, я выбежала на балкон. Подруга стояла, задрав голову, счастливо улыбалась. Как всегда — загоревшая настолько, что походила на мулатку. Ее кудрявые, стриженные волосы, подпрыгивали от малейшего дуновения ветерка, или поворота головы.

— Привет! — крикнула она мне. — Я приду через полчасика.

Пришла раньше и не с пустыми руками. Сразу отдала мне забавные ракушечки и, что-то пряча за пазухой, спросила:

— В этом доме чаю нальют? Я с дороги и сразу к тебе, выполнять поручения.

— Ух-ты! — воскликнула я. — Я-то думала, ты за мной соскучилась, а ты, оказывается…

— Конечно, соскучилась! Но у меня есть миссия, которую мне не терпелось выполнить, а тебя все не было.

— Выполняй! — я поставила на стол испеченные с бабушкой пирожки, заварила чай и застыла в ожидании.

— Потерпишь! — лукаво улыбалась Ирка, жуя сдобу. — Я дольше ждала.

— Ир, не томи. — умоляюще смотря на нее, я и мечтать боялась, что она что-то знает о Сашке.

Наконец, съев пирожок и начав второй, Ира сжалилась надомной и достала письмо.

— От Кольки?! — удивилась я.

— Ага! Он приехал сразу после твоего отъезда. Был какой-то странный. Оставил мне письмо, заклеенное. Я, хоть и сгорала от любопытства, не вскрывала.

— Но почему тебе? Не написал мне просто записку, не прислал бабушке?

— Сказал, что почте не доверяет. Прошу заметить, что он дважды повторил — почте не доверяет! И так же просил сказать тебе. Я не поняла. А ты догадываешься, что он этим хотел сказать?

— Даже не знаю. — я задумалась, вертя конверт. — Наша соседка, тетя Маша, почту в дом носит. Она любопытна. Но ты это и сама знаешь. Боялся, что она или мама прочтет? Тогда почему не послал к бабушке?

— Не мучайся, открой.

— Точно! — и я открыла. Ирка не сводила с меня глаз, жуя очередной пирожок и допивая остывший чай. Пробежав глазами, я стала перечитывать письмо, озвучивая его для подруги.

«Привет, сестренка! Не могу точно сказать, но, кажется, семья наша развалилась. Отец отвез меня сначала в лагерь, затем, не привозя домой, к бабушке. Я долго просился домой, но он отмалчивался весь месяц. Наконец сообщил, что этот учебный год я начну в другой школе. Вика! Я не хочу! Поговори с мамой. Скажи ей, если они разведутся, пусть меня заберет себе! Пожалуйста! Вы же у меня самые родные. Я за Нюсей соскучился и по тебе, как никогда прежде. Пожалуйста! Это о нас. А теперь о Сашке. Он хороший. Ты держись его. И не доверяй почте! Уверен — поняла. Целую. Твой любящий брат, Колька. Не бросай меня.»

Дочитав письмо, я отбросила его на стол и понеслась в комнату, проверять шкафы. Вещей отца и брата не было.

— Ира! — возвращаясь на кухню, сказала я. Она перечитывала и кусала губы. — Ир! А вещей их нет… Но почему мама мне вчера не сказала?

— Может, надеялась, что все наладится?

— Может быть… Грустно. Я отчима люблю как родного. Нет, сильнее. Тот меня предал, когда мне и пяти не было, а этот… Понимаешь, он же любит меня, я уверена. Он заботился обо мне, уважал.

— Вит! Может они просто поссорились и снова сойдутся. Ты поговори с мамой. Думаю, ей еще тяжелей.

— Поговорю, конечно. — я достала из холодильника воду, налила полный стакан и выпила все, залпом. Уж очень душа горела.

— Все, прекрати раскисать по этому поводу. В конце концов, город у нас не большой, будете видеться.

— Надеюсь.

— Ах, как здорово все получилось! Я-то думала, какое послание первым отдавать. Пляши и держи! — она помахала конвертом и положила на стол. — От твоего благоверного! Отдал мне лично в руки. И застал буквально перед отъездом.

— Приезжал! — ахнула я и уселась на стул, боясь даже прикоснуться к письму.

— Был! Ждал тебя, на окна заглядывал. Все так же хорош. Вита! Я же не знала адрес бабушки. В общем, читай, там все только хорошее.

— Спасибо! — я взяла конверт в руки и согревала им ладони.

— Да, пожалуйста! И не по-бурчишь, что я в курсе написанного?

— Не-а.

— Ну, тогда я пошла. Заучивай, вызубривай, наслаждайся ароматом, хотя, Сашкин, наверное, выветрился.

И сразу ушла, я опомнилась, когда дверь хлопнула. Заперла замок, уселась на кровать и еще долго гладила бумагу, прежде чем начать читать.

«Здравствуй, Викуся! Здравствуй, дорогой мой человечек! Моя милая, любимая девочка! Как же я истосковался по тебе! Столько дней прошло, как я не видел тебя, не слышал твоего голосочка, не тонул в голубизне глаз, не таял от смеха. Я писал тебе часто-часто. Не получая ответа злился и ревновал, расстраивался, порывался все бросить и вернуться. Однако брал себя в руки и двигался к намеченной цели, понимая, что не могу стать пустословом пред тобой. Я поступил! Порадуйся за меня. И я хочу так же радоваться и восхищаться тобой. От этого уверен, что и ты достигла желаемого. Вика, Викуся! Я очень сильно люблю тебя! Памятуя наш разговор, немного спокоен, что дождешься меня. Но вот что никого не будет рядом с тобой, боюсь даже надеяться. Ты же красавица! И какой-нибудь шустряк закружит твою головушку.

Милая моя, ты даже не представляешь, как тяжело быть вдали от тебя. Я-то думал, что находится рядом с тобой испытание, которое надо пройти, закаляясь духом, что уеду и будет меньше тянуть к тебе, что смогу сосредоточится и вершить дела. А оказалось, что все наоборот. Я только и думаю о тебе. Вот и фото твое обтрепалось, потому что ношу его постоянно в кармане. Первые дни пребывания здесь, поставил на стол, так соседи по комнате довели до приступа ревности, выклянчивая твой адресок.

Да что фотография! Утром птицы начинают петь, а мне чудится — ты позвала. Ветерок пронесся, занося в открытое окно запахи цветов — а мне ты грезишься. Взгляну на небо и вижу синеву твоих глаз…

Вика! Я не понимаю, почему ты не получала моих писем. Надеюсь, что на следующее напишешь хоть короткий ответ. И! Очень прошу, держи меня в курсе всех событий. Я знаю, что случилось летом. Спасибо Ирине. Не обижайся на нее, она из лучших побуждений рассказала мне. Я поговорил с «барышней», она глубоко раскаялась и заверила, что впредь будет думать. Провел беседу и с ее братом. Но это не главное. Печалит меня то, что не смог увидеть тебя, обнять, расцеловать. Прогулялся нашими улочками, они такие пустые без тебя. А ты помнишь, как мы спасали упавшего из гнезда птенчика? Как ты шептала: «Пожалуйста, пожалуйста! Только не трогай его руками! Родители откажутся…» Ты была такая милая и трогательная в тот момент. А потом, зимой, когда лепили снеговиков, соревнуясь у кого он выйдет больше, ты обморозила пальчики и все не хотела взять мои перчатки, волнуясь, что снеговики не доживут до утра, малыши их разрушат? Интересно, жив ли тот куст сирени, у родника, что твои одноклассники обломали к твоему дню рождения? А ты, узнав об этом, сняла ленту с косы, перевязала ствол, и мы с тобой поливали его целое лето. Вика, твою ленту я забрал, в тот же вечер, она и сейчас со мной, как талисман, как путеводная нить к победе.

Вита! Прошу, если ты влюбишься в кого, а ты на это имеешь полное право, сообщи. Только учти, приеду, буду бороться за тебя. Потому что люблю всем сердцем, всей душой, каждой своей клеточкой.

Как твой братишка? Его я тоже не застал.

Как там наш Потапыч? Охраняет? Хотя не похоже, раз с тобой такое приключилось.

Веселит хоть? Убаюкивает?

Как же я жалею, что нужно было срочно возвращаться. Постараюсь приехать, как только появится первая возможность.

Преданный тебе, душой и телом, Сашка.»

Я перечитывала письмецо снова и снова, уже выучив его наизусть, могла представить, с каким видом он его писал, даже слышала, каким тоном он проговаривал мое имя, как шептал о чувствах. И только написав ответ, поняла, что не знаю адреса, что нет его ни в письме, ни на конверте.

С огромным трудом я дождалась прихода мамы с работы и, не дожидаясь конца ужина, задала простой, но волнующий меня весь день, вопрос:

— Мам! А что у нас происходит?

— В смысле?

— Мам, ты прекрасно поняла, о чем я.

— Нет, не поняла. И, раз ты уже начала считать себя достаточно взрослой, для опрометчивых поступков, то хотя бы, будь добра, говорить, а тем более задавать вопросы, отчетливо.

— Хорошо, я постараюсь выражаться яснее. Что происходит в нашей семье? Где Колька и отец?

— В данный момент у нас с тобой, то есть в нашей семье, ужин. Где носит твоего отчима — понятия не имею и мало интересуюсь. А Колька, может у бабушки, или еще где, догуливает последние дни лета, куда его отправил папочка.

— Даже так! — не сдержалась я от ухмылки. — Не прошло и месяца, как ОТЧИМ! Тебе не кажется странным, что еще в июле он был моим отцом, а ты знала поминутно их местопребывания?

— Мне кажется, что ты распустилась и не контролируешь свой тон, в общении со мной!

— Мама! Я люблю и уважаю тебя, поэтому мне не нужно контролировать себя. Я хочу лишь знать, вы поссорились или?

— Она хочет знать! — мать бросила вилку и нервно отодвинула тарелку. — Нет, это ж надо, она хочет знать! Проснулась! Спасибо дочь, ты очень внимательна и заботлива.

— Мама! Что за претензии? Если вы поссорились, то, я тут каким боком? Меня и в городе не было.

— Ой, что толку, если бы ты тут была. Можно подумать тебя интересую я или мои чувства, мои заботы.

— Всегда интересовали. И насколько я знаю, еще недавно у нас было все хорошо. И ты, между прочим, сама меня отправила.

— Могла бы и не ехать. Все, я спать!

— Мам! Ты так и не сказала. Вы разводитесь?

— Разводимся! И как, тебе стало легче?!

— Нет! Они — часть моей семьи и я не хочу их терять.

— Надо было раньше думать.

— А я-то в чем виновата?! Мам! — но она закрылась в своей комнате, демонстративно хлопнув дверью. — Мама? У меня… — но продолжать я не стала. Уж если она так перевернула разговор об отце и брате, то спрашивать о письмах, вообще не стоило.

Печаль и грусть накрыли меня морозной коркой, и только Сашкино письмо согревало. Я, как сумасшедшая, писала ему ежедневно, складывая письма в конверты, складируя их в ящике стола, и наведывалась к Нисневичу, чтобы узнать адрес Сашки. У Витьки никого не было, а когда я застала его родителей, то они расстроили меня, сообщив, что в этом году он не вернется. Дважды встретила Сашкину мать, но та, здороваясь, так зло смотрела на меня, что я не решилась к ней подойти. Ирка переживала, что не уточнила адреса и, так же как и я пыталась его найти. Правда, у нее получалось не лучше.

В своих волнениях я стала невнимательна к подругам, поэтому то, что Ира не поступила, я узнала накануне сентября. И было это так:

— Ира! Мы же будем вместе ездить в центр? — поинтересовалась я, собираясь на «перекличку» в техникум.

— Конечно будем, по выходным. — она засмеялась, с прищуром глядя на меня.

— Балда! Чего смеешься? Нам же одним транспортом.

— Не-а! Ты с пересадками, а я на одиннадцатом.

— Какой — такой одиннадцатый? О чем ты? К педу ехать той же двойкой.

— Не-а, к школе только ножками.

— Стоп! Ты что, передумала? И мне не сказала?!

— Я провалила экзамены. И тебе говорила. Но ты же у нас погрязла во вздохах любви.

— Как провалила?! Когда говорила?! Это что же получается?

— Что ты, самая умная из нас. И мы все будем стремиться за тобой, нося форму и сидя за партой, по крайне мере этот год.

Теперь мы с ней встречались все реже, в основном по выходным. Но зато, проводили их не расставаясь. К зиме Ирка знала уже всю мою группу и приезжала к нам на вечера, строя глазки парням из соседних групп и раздражая девиц.

Группа у нас собралась дружная, возможно помогла практика, с которой мы начали учебу. Парней в группе было девять, четверо местных и пять из общаги. Отношения у меня со всеми были ровные, дружески и поползновений на большее никто не делал, я сразу обозначила, что занята. Мне кажется, что можно было и не говорить, это читалось на моем лице. Хотя, писем от Саши больше не приходило, я не переставала писать ему, складывая конверты в стол. Пропал куда-то и Лелик. Наташка тосковала не долго, возможно пару часов, а затем приняла приглашение от его друга и уже вечером пошла с ним в кино. Рыбакова заводила знакомства, но в компанию не приводила, остерегалась. С отцом я встретилась в конце сентября. Набралась смелости и пришли к его сестре, та жила через проспект от моего техникума. Тетя Люба и ее дочь Наташа, мне так обрадовались, что я стала забегать к ним несколько раз на неделю. Отец пришел уже на следующий мой приход, Наташа ему позвонила, как только я зашла, мы с ним долго разговаривали, прояснили множество вопросов и расстались родными. Там же и встречались. С Колькой реже. Но зато когда они приглашали меня на выходной пойти в кино, парк или театр, я отменяла все планы и неслась к ним, «сломя» голову, ничего не говоря матери. Знаю, это было предательство, но ведь и она не хотела со мной говорить о них.

****

Андрей появился в нашей группе в средине первого семестра. Ровно неделю девчонки из общежития распыляли любопытство местных девушек, рассказывая о красоте и обаяние новенького. Я слушала в пол-уха, вздыхая по Сашке, даже не злясь на свое упрямство и не собираясь хоть что-то менять.

Подкрашивать глаза я стала совсем недавно и делала это в исключительных случаях, как правило, на первой паре, если группа собиралась после занятий на внеклассное мероприятие. Так было и этим утром. Едва я подвела ресницы на одном глазу, как дверь открыл преподаватель математики, а это, по проведению свыше, был именно тот, кто принимал у меня вступительные экзамены, а теперь еще и заведующий нашим курсом. Заметив мои маневры с зеркалом, кашлянул и сказал:

— Будьте добры, потомитесь в ожидании пять минут. — улыбка делала его приятное, хотя и морщинистое лицо, светлее и добрее. — Мне срочно надо закончить одно дело. — тут он в упор смотрел на меня, причем не сердясь, не хмурясь, а как бы намекая, что виновница я. Затем закрывал дверь, мы прекрасно знали, что он прохаживается возле аудитории, ожидая внимания всей группы. С минуту парни бросали, что-то типа: «Как же нам повезло, что Викуся учится у нас! Можно скатать домашку!» и тд, и тп. Девчонки кидали им в ответ шутливые замечания, но соглашались, здорово, когда преподают мужчины и благосклонно относятся к женщинам. Причем, говоря о женщинах, всегда косились на меня.

Тем утром я не успела еще сделать и пару штрихов к улучшению своей мордашки, как дверь, скрипя, приоткрылась.

— Не выдержала душа поэта! — крикнул кто-то из заднего ряда и все засмеялись.

Я оглянулась, затем покосилась на дверь. Та была приоткрыта, но никто не входил, хотя тень падала в аудиторию. Мой интерес иссяк. По рядам пошел шепот, и вдруг обрушилась тишина. Ненадолго. Я убрала тушь в сумку. Странный вздох девушек, не пробудил мое любопытство, но заставил выпрямиться, по спине побежали мурашки от предчувствия чего-то недоброго.

ОН, Андрей, стоял в дверях и смотрел на меня. Очень внимательно изучая. Я хмыкнула и отвернулась, пряча предательски покрасневшие щеки и не понимая, почему вдруг у меня такая реакция, на незнакомого мужчину, а еще больше, меня волновало, чего это он так уставился.

— Еще раз, доброе утро! — услышала я голос преподавателя. — Прошу обратить внимание, в вашей группе пополнение. Поэтому, не знаю, как любить, а жаловать извольте.

Андрей, под всеобщее приветствие, прошел к рядам, задержался на миг у моего стола и сел на свободное место в соседнем ряду, позади меня, и принялся сверлить взглядом мой затылок. День, как всегда, прошел быстро, с небольшим дополнением, новенький меня раздражал. Беспричинно, просто своим присутствием. И только вечером, начав писать Сашке очередной отчет о прожитых двадцати четырех часах, я резко выпрямилась и сложила лист пополам, так и не закончив письма.

— Это что же получается?! Он обо мне наслышан? Ну да! Он смотрел на меня так, словно сравнивал рассказы с действительностью! Ну, я им завтра устрою! — еще не сознавая, что именно и кому я буду завтра устраивать, я отправилась к Ирке. Но прежде, спустилась на этаж ниже, проверила почтовый ящик и, обозлившись еще сильней, позвонила в дверь подружки. На следующий день я ехала на занятия с очень серьезным настроем. Однако не все можется, как хочется. По пути моего следования проживали три парня, Вова, Славка и Юра, с разницей в несколько остановок. Они уже несколько месяцев старались садиться в тот же трамвай, что и я. Если я, конечно, не забывала про них и не отправлялась на троллейбусе. Я ездила с конечной, от этого всегда размещалась у окна. Первым появлялся Вовка:

— Привет, подруга! — радостно крикнул он от двери, а когда приблизился, добавил: — Чего такая строгая с утра?

— Не выспалась. — ответила я и забрав его сумку, уставилась в окно. Людей было много, нормально и не поговоришь, но он все же произнес:

— Угу-угу, так я и поверил.

— Верь, не верь, а я на два часа раньше встаю. — бросила я.

Мы проехали две остановки, Славку я заметила еще издали. Он возвышался над старушками, непонятно куда спешащими в столь раннее время. Увидев меня, весело помахал рукой и стал пробираться к нам.

— Привет, Витуля! — поздоровавшись со мной и другом, опустил мне на колени свой дипломат. Я, естественно повернула к нему голову, кивнула в ответ и услышала: — Что за строгость с утра?

— Говорит не выспалась. — ответил за меня Вовка.

— Ничего себе! — хихикнул Слава. Хотел еще что-то добавить, но тут рядом стоявшие женщины загомонили. Я обрадовалась, честно говоря, потому что прекрасно изучила друзей и знала, они непременно бы начали сочинять версии моего недосыпа.

Еще через две остановки появился Юрка. Он смог втиснуться в заднюю дверь и еще остановку пробирался к нам через возмущенные крики пассажиров. Его приход ознаменовался для меня еще одной сумкой на моих коленях, и я, естественно, повернулась к друзьям:

— Привет! Ты что там кирпичи таскаешь? — спросила я, так как тяжесть была неимоверная.

— Доброе утречко! — улыбался Юрка. — Нет, гантелька!

Я лишь покачала головой и уставилась в окно.

— Видно не совсем доброе. — услышала я Юру.

— Ага! — согласился Слава. — Говорит — не выспалась.

— Только нам мало верится. — добавил Вова.

— Слушайте, хлопцы! — не выдержала женщина, рядом со мной. — Мало того, что вы бедную девчонку нагрузили, так еще и донимаете с утра.

— Так мы ж по-дружески. — ответил Юра.

— Да хоть по любви! — хмыкнула женщина. — Только с утра-то ваше «бу-бу-бу» так на нервы давит. Причем, каждый день! Три месяца только вас и слышно!

Мы все хихикнули, но промолчали. Вообще-то их было четверо, друзей, так сказать городских. Был еще один Вова, но он жил в другом конце города и это, сегодня, меня очень радовало. Наконец наша остановка. Сумки мальчишки разобрали и мою прихватили, а выбравшись из трамвая, стали балагурить, устраивая спор, кто мою сумку нести будет. Я, было, обрадовалась, что так шутя к технарю подойдем, но не тут то было.

— Ты, Викуся, — начал Славка, — не заговаривай нам зубы, а отвечай как на исповеди, ночь из-за новенького проморгала?

— Ты чё, перезанимался?! — я притормозила и уставилась на них, а они, обнявшись, стояли и улыбались. — Какой новенький?!

— Ой, друзья мои! — подхватил Юра. — Наша Вика, жердя и не заметила!

— Естественно! — кивал Вова. — Он же, как дядя Степа! А ее глазки только на доску смотрят, а ушки препода слушают.

— Так! — возмутилась я, хотя злости на них не было: — Отдаем мою собственность, и я вас знать не хочу. А новенького вашего и подавно. Я думала хоть вы нормальные, а вы, как и наши барышни, просто бредите им.

— Вика, Викуся! — запричитали мальчишки. — Мы нормальные, чес слово! И тобою бредим!

— Обижусь!

— Нет, не надо! Мы помним. Жених и все такое.

Начались занятия. Сама не знаю отчего, но я старалась на переменах держаться в стороне от группы, вздыхая, что мальчишки, сами того не подозревая, нарушили все мои намерения, поговорить с общаговскими. На лекциях четверка сидела рядом со мной, так что новенький был отодвинут в задние ряды. А за пару до окончания занятий, я заскочила в женскую комнату и наткнулась на четверокурсниц. Они что-то бурно обсуждали, куря и не впуская первокурсников. Девчонки неслись в другой блок, а я, словно танкист, решила наплевать на «дедовщину». Нагло зашла, сделала свое дело, чем ввела девиц в оцепенение и только когда мыла руки, одна подошла ко мне:

— Слышь, девонька! Ты случайно не с 1-АЭС?

— Ну?! — глянула я на нее в зеркало.

— Это ж у вас новичок?

— И что?

— И как он?

— Понятия не имею. Не рассмотрела. Я, как видите, ростом мала. — и удалилась, под непереводимый поток ненормативной лексики. После занятий, впервые, я не пошла с группой в сквер, где мы обычно на часик зависали, а прямиком домой. Правда, были у меня намерения заехать к тетке Любе, проведать Натаху. Моя сводная, троюродная сестра, старше меня на три года, но она была инвалидом с детства и поэтому всегда находилась дома, а гулять выходила редко, с кем-нибудь из родных, в последнее время и я стала ее поводырем. Нырнула в арку, направляясь к троллейбусу, ну еще и от того, что не желала добираться на трамвае, с милыми братьями-акробатами, чтобы, ненароком, не поднялась снова тема о новеньком. Так вот, только я попала в небольшой скрытый от дорог дворик, как заметила на скамейках тех самых девиц из старшего курса и они, это было видно издали, были агрессивно настроены против меня. Брань понеслась сразу, как и угрозы, что они сейчас научат меня вежливости. Мне бы сделать шаг назад, да обойти их, так нет же, моя упертость взыграла и я, задрав голову, шла прямо на них.

— Еще раз, привет! — прозвучал надо мной мужской голос, и сумка моя слетела с плеча, повиснув в воздухе. Сердце мое заколотилось, я остановилась. — Я только проведу. — сказал Андрей. — Хоть до остановки. Поверь, сейчас так будет лучше.

— Да иди, я разве против. — пожала плечами и пошла дальше. Старшекурсницы, видно все были иногородние, так как, увидев его, изменили свое поведение, стараясь обратить внимание на себя. Мы пошли молча. Пропустив несколько троллейбусов, Андрей заговорил:

— Может, все же, я провожу тебя?

— А сейчас что это было? — я протянула руку за сумкой, но он взял меня за кисть, удержал в своей руке.

— Сейчас был приятный повод спасти тебя.

— Ага! Постановочная встреча!

— Что-что?! — не понял Андрей.

— Не важно. Типа, ты — рыцарь, спас меня из лап зла и я теперь должна тебе.

— До рыцаря мне далеко.

— Конечно! Доспехи отсутствуют.

— А ты дерзкая.

— Ты даже не представляешь насколько.

— Не представляю. Тем более что твоему облику не соответствует манера, какую ты только что открыла.

— А что у меня с обликом?

— Могу по дороге пояснить. — улыбнулся Андрей.

— Спасибо! Но, лучше я попытаюсь сама понять. Так что, герой не моего романа, сумку отдашь?

— Ты зря усмехаешься. Я не выделываюсь, просто случайно…. В общем, что бы ты не думала обо мне, но держись от тех девиц подальше.

— Так это не я, а они у меня на пути.

Андрей расхохотался:

— Естественно! Как же я сразу-то не понял. Ладно, красавишна, до завтра!

— Куда же деваться, раз в одной группе учимся. — вместо прощания бросила я и запрыгнула в отходящий троллейбус. В стекло, задней площадки, я увидела группу тех барышень, бросающих на меня недовольные взгляды. А еще Андрея, растолковывающего им нечто серьезное.

К сестре Наташе я не поехала, уж очень мне захотелось домой, побыть в тишине, написать Сашке письмо, которое добавлю в стопку не отправленных сочинений. Я упрямо их писала, боясь признаться себе, что он меня забыл, что и у меня, хоть и болезненно, но остывает к нему любовь.

Бросив сумку, я лишь вымыла руки и, не переодеваясь, открыла ящик, где лежал дневник и добрая сотня конвертов. Меня обдало жаром — вроде все лежало как всегда, но я видела, в ящике похозяйничали. Тут до меня дошли косые взгляды матери и недомолвки последних двух дней. Она читала письма! Она смогла нарушить мое собственное пространство, хотя сама же внушала, что брать не свое, как и читать чужие письма — это сверх бескультурья! Меня просто взорвало. Я бегала по комнате минут пять, возмущаясь громко, жестикулируя и пыхтя. Затем отправилась в ванную, умылась, переоделась и принялась внимательно изучать постороннее проникновение. По всей видимости, письма мать прочла все, как и дневник. Даже листочек не заметила, как загнулся.

— Мама, мама! — вздохнула я и пошла к Ирке, поделиться наболевшим. Ирка, по-прежнему оставалась самой-самой близкой подругой.

Мы проговорили не менее часа, я посетовала на мать, Ирина попыталась успокоить, сказав, что ее родители всегда читают получаемые ею письма, что она забила на борьбу с ними, от этого завела тайник, а в основном уничтожает сразу, не давая им почву для фантазий. Затем мы плавно перешли к моим делам в технаре, и у Ирки еще больше разгорелось любопытство взглянуть на Андрея. Придя домой, я нашла коробку из-под обуви, сложила туда все письма, оставив ее в том же ящике, приложила сверху листочек, написав на нем «Новых нет!» Решив именно так бороться с материнским контролем. Взяла дневник и написала:

«Привет Борька Лаптев! Как же я не хотела нарушать своего слова, но не получается, уж больно часто я о тебе думаю. А тут еще поняла одну, очень интересную вещь. Нет, даже не одну, а целых ДВЕ! Первое — у моего дневника есть имя — Борька Лептев! Смешно, но — правда.

Теперь второе и самое неприятное. Боря, сегодня я поняла, что вся наша жизнь завязана на обмане, лицемерие, вторжении в жизнь другого и прочей гадости. Разочаровалась я в жизни, в человеческих отношениях. Ложь, ложь повсюду. Нет любви, нет симпатии, нет взаимопонимания. Есть только эгоизм, с которым один подминает другого. А еще, есть очень странные взгляды «Отцов и детей». Ну, не конкретно отцов к детям, а родителей, особенно матерей. Они, матери, врут чаще своим детям, возможно даже чем отцы, выстраивая рамки поведения, приучая к особой культуре, этике и прочему. Все это однобоко. Почему, спросишь ты? Да потому, что есть два направления. Можно все — если это касается ребенка. Но если наоборот, то будь добр, жить строго по дозволенному.

Прости, Боря! Сегодня гнев переполняет меня, и я лучше замолчу, чтобы не наговорить лишнего.

Скоро вернусь к тебе, друг мой, Борька!»

Закончив писать, я положила дневник рядом с коробкой и, забив на занятия, отправилась к друзьям детства.

****