Бесплатный фрагмент - У нас темно

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, эти описания являются художественным образом, призванным изобразить творческий замысел автора, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет

Выше мира стоят полуночные горы Карсак Курья, свет в выси рождается. Человеческий глаз не может его видеть, но здесь он, сверху полуночных гор сияет темное солнце. Его не видит глаз человека, но внутренность свет твоей озаряет. Храбрые и достойные радуются с тобой в божественности. Белое солнце светит над миром, даешь ты дневной свет. Черное солнце — внутренность нашу озаряешь, даешь нам божественный свет познания.

Надпись с плиты Аккадского царя Нарам — Сина.

Насколько мы можем судить, единственная цель человеческого существования состоит в том, чтобы разжечь свет в темноте простого бытия.

К.Г.Юнг

ЛЖЕПРОЛОГ

Его шаги рассекли мутную воду. То были воды памяти, качавшие на волнах осколки перламутра прошлого и черно-белые жемчужины настоящего, прилив их встречал рассеянное на горизонте марево, а уходя с отливом, насыщался таинственной глубиной цвета индиго, и что в тех водах не знал никто. Впереди были скалы, с пологих и острых склонов их пели сирены, скрытые в тумане завесы горячего пара. Звук их голоса будоражил воображение и пугал, звал и проклинал, любил и ненавидел, и он шел на зов их, все глубже погружаясь в воду. То был одновременно кипяток и лед, болью отдававшийся в теле, и слепая пустота бесчувствия, словно обломок кошачьих усов, не способная уловить движения подле. И он упал в кипящую воду, но его подхватили прекрасные русалочьи руки, они омыли его обезображенное лицо и окрестили в свою веру, отсекли его боль и тоску, они не воскресили его душу, но создали ее заново, вылепив из пены в мерцании заколдованной Луны. Песок засыпал полости, и все что было, погребено было вместе с ним. С горизонта исчез корабль, миражом могла показаться флотилия. Его фигура безмолвная и строгая, словно изваянная из мрамора, поднялась, и понесли его ноги в тяжелых моряцких ботинках вперед, а вода плескалась под ними, иссыхая под каждым шагом, пока сухой берег не стал скрести под подошвами. Русалки стонут вслед и роняют слезы, а те превращаются в маленькие бриллианты и сверкают, сверкают на солнце.

— Не теряй море из виду! — слышен крик русалок, их голоса доносятся градиентом, словно всполохи северного сияния — не теряй море из виду — вторят они — вода хранит воспоминания — но их зов уже еле слышен ему.

Второй пролог

Все началось в хаосе. Будь я философом, я бы предположил, что жизнь и есть хаос — безгравитационное пространство вращающихся вокруг своей оси предметов и явлений, которые ни с того, ни с сего все время натыкаются на тебя, и чтобы привести такой хаос к порядку, нужно крепко схватиться за что-то и держать.

Часть 1. Черное

Глава 1. Номер с окном

Темнота стояла перед глазами. Я потряс головой и открыл глаза, монотонный стук поезда всю дорогу погружал меня в сонный транс и чтобы взбодриться, я вышел в тамбур. Там никого не было, и воздух от этого ощущался свежее. Прислонившись к стене, я стал наблюдать, как за окном медленно продвигаются незнакомые мне маленькие дома, их крыши исчезали, уступая место пустынному пейзажу полей, где среди камней уединенно росли кустарники белых цветов. Небо было сгущенно синим и на нем отчетливо выделялись силуэты деревьев. В вышине сияли снопы звездной пыли, но чем дальше мы удалялись, тем больше горизонт накрывала отстраненная улыбка вечера, от которой окружающему миру хочется посильнее закутаться в глубины шерстяного пальто. В проходе вагона открылась дверь и через нее внутрь протиснулся проводник.

— Поезд скоро прибывает — произнес он, заметив меня у стены, и поспешил в следующий вагон.

За окнами клубился неприятый морозный холод, я достал из рюкзака свитер и натянул на себя. Через некоторое время поезд замедлился, колеса со скрипом вдавились в железнодорожные пути. Я снова бросил взгляд на окна — там уже вовсю торжествовала ночь. Люди с соседних вагонов спешно соскакивали и мчались в неизвестном направлени. Поезд издал глухой свист и тронулся дальше, когда его последний вагон исчез из виду, я увидел, что по ту сторону перрона скрывается лесной массив, ветер доносил оттуда слабый запах хвои. Я поежился, жалея, что не захватил с собой куртку. Перрон быстро опустел, оглядываясь по сторонам, я гадал, куда мне нужно направиться дальше, на вокзале не было таблички с указанием направления в город, впрочем будь она, в темноте ее было бы трудно разглядеть, единственным источником света на перроне служил слабо мигающий фонарь. Я достал из кармана телефон, сигнала сети не было, но фонарик работал исправно. Из темноты мне почудился шорох. Под действием успокоительных мой организм обычно пребывал в заторможенной спячке, но сейчас все тело напряглось, вслушиваясь, инстинкты не спали и должно быть чувствовали, что в темноте незнакомого города может быть опасно. Я направил фонарик на кусты, оттуда тут же послышался нерешительный голос:

— Ты Оливер?

— Да — так же нерешительно ответил я, с подозрением рассматривая куст.

Куст зашевелился, на свет вышла группа ребят, на вид примерно моего возраста.

Я напрягся, размышляя, откуда они могут знать мое имя, но не увидев на их лицах открытой враждебности, решил подойти поближе, в конце концов у кого-то нужно узнать дорогу. Девушка, видимо, возглавляющая их, держа перед собой старинный подвесной фонарь, двинулась мне навстречу. На ней был объемный дождевик, на нем ярко выделялась копна ее длинных и взлохмаченных рыжих волос.

— Я Индия — представилась она, протягивая руку, именно ее голос я слышал из-за кустов — а это Мэлоди и Геллерт — она указала на парочку позади себя, те двое застыли в тени дерева в паре шагов от нас.

Высокий парень с длинными черными волосами курил сигарету и даже не смотрел в мою сторону, рядом с ним переминалась миниатюрная девчонка, она дружелюбно, но немного жалостливо улыбнулась и судорожно помахала мне рукой. Я кивнул ей в ответ.

— Твоя сестра попросила тебя встретить — пояснила рыжая, раскачивая фонарем перед моим лицом.

На этот раз она говорила увереннее и внимательно рассматривала меня, все время стараясь приблизить фонарь, чтобы дать себе больше света. Я отодвинулся назад и отвел от нее взгляд. Если сестра, то теперь понятно, откуда взялась эта жалостливая улыбка, должно быть она им все рассказала.

— Готов идти? Нужно поселить тебя до темноты.

Не дожидаясь ответа, девчонка свернула на невидимую дорожку за перроном, и я пошел за ней следом. Не говоря ни слова с двух сторон меня окружили те двое, с еще большим сомнением я взглянул на них, но промолчал.

Чем дальше мы шли, тем сильнее мне становилось не по себе. Вокруг не было ни домов, ни магазинов, ни автостоянок, станционный фонарь остался далеко позади, в полнейшей тишине раздавалось только шуршание наших ботинок о непокрытую асфальтом землю. Индия шла впереди всех и освещала фонарем дорогу, издалека это выглядело, как будто сгусток желтого света магическим образом парит над землей. Я поудобнее закинул на плечо рюкзак, присматривая в ближайшем овраге путь для побега, мало ли куда меня ведут эти трое… Скрыться в темноте не составит труда, но вот куда бежать? Тетя с дядей отправили меня сюда без всякого предупреждения, так что я и понятия не имел, что из себя представляет этот город, но у меня уже начало складываться о нем впечатление: на дороге не потрудились поставить освещение, группа несовершеннолетних праздно расхаживает по безлюдным улицам, половина пути представляет собой пыльное бездорожье, сомневаться не приходиться — бедствующее захолустье, не иначе. Городок в глуши цивилизации с высоким уровнем криминальной преступности идельный кандидат на место, которое избавит вас от нежелательного родственичка.

— У вас всегда так тихо? — не слишком дружелюбно спросил я, посматривая, не покажутся ли впереди многоэтажки.

— Рядом со станцией никто не живет, вот и тихо.

— Не переживай, мы почти вышли к городу — ободряюще сказала Мэлоди.

Она снова улыбнулась, на этот раз, кажется, искренне, и я немного расслабился. Минут через десять впереди действительно показались огни, мы подходили ближе, и огни, к моему удивлению, становились ярче, намного ярче. На меня светили не просто окна многоквартирных домов и подсвеченные балконы зданий, в глаза бил красный и оранжевый свет вывесок кафе и закусочных, бегущей строкой зазывали парикмахерские и прачечные, огромные стрелки указывали в сторону отелей, а возле баров висели огромные голубые бокалы мартини. Город пылал, и его жар разливался по асфальту радужным спектром расплавленного неона.

— Да у вас тут целый Лас — Вегас! — присвистнул я, обрадованный резкой переменой после мрачного пустыря.

— Да, у нас тут очень на него похоже — с веселым смехом ответил Геллерт, про которого я уже успел забыть — у нас тут тоже света белого не увидишь!

— Красиво, правда? — спросила Мэлоди, незаметно толкая Геллерта в бок.

— Да, ничего — ответил я, запрокидывая голову наверх, мое внимание привлекла подсвеченная снизу доверху высокая башня — А это что?

С виду башня напоминала средневекое сооружение, защищающее от врагов, но сделана она была из темного, как будто обтекающего ее материала, похожевого на эбонит.

— Наши благодетели — ответил Геллерт.

Он тоже принялся с интересом изучать заколоченные верхние окна, как будто впервые их увидел, закончив осмотр, он с сожалением резюмировал

— Очень старое, но никак не развалится.

— Строили на совесть — ответила Индия.

— Ты думаешь? — с усмешкой спросил Геллерт, и не дожидаясь ответа двинулся дальше.

От Центральной площади мы свернули вбок. Здесь света было меньше, дорожка, от начала площади освещенная фонарями, к концу почти затухала, так что Мэлоди и Геллерт зажгли свои фонари, в отличие от Индии, у них были простые фонарики, какие можно найти в бытовом отделе. Индия остановилась возле старого мотеля. Вход внутрь охраняла дребезжащая вывеска, изображающая ворона, из последних сил он освещал двор бледно-голубым сиянием перьев. Мы вошли внутрь, за стойкой сидел угрюмый старик в прямоугольных очках и читал книгу. «Энциклопедия бабочек» прочел я на обороте, Индия, привлекая его внимание, постучала кулаком по стойке.

— Добрый вечер, мистер Баффин, это Оливер — ваш новый постоялец — громко сказала она.

— Да хоть мистер Феджин и вся его компания, мне разницы нет — буркнул старик, с сухим скрипом перелистнув страницу.

Индия снова постучала по стойке.

— Ну чего? — нехотя, мистер Баффин поднял голову.

— Ключи.

Не отрываясь от книги, старик протянул нам из-за стойки ключ.

Индия махнула нам следовать за ней. Над лестницей второго этажа висела лампочка без абажура, паутина ее внутренностей, то угрожающе накаливалась, то безнадежно угасала. От влажности, обои в некоторых местах отошли от стен и лоскутами свисали до пола. Поднявшись, мы нашли в конце коридора нужную дверь. Сильно пахло сыростью. Подсвечивая фонарем, Индия вставила в замок ключ с огромной биркой, рассохшаяся дверь с трудом распахнулась внутрь.

— Твои апартаменты — огласила Индия.

Я неспеша и без особого желания вошел в комнату, где запах плесени только усиливался. Это был небольшой номер с двухспальной кроватью, криво прибитой к стене деревянной полкой и маленьким круглым зеркалом на стене. В углу вместо гардероба был впихнут узкий университетский шкафчик с кодовым замком.

Индия пощелкала выключателем, но ничего не произошло, света в номере не было. Девушка пожала плечами и сказала:

— Ванная комната слева по коридору, в это время года мотель пустует, так что все удобства в твоем распоряжении.

— А вот это что за удобство? — спросил я, брезгливо поднимая за край грязную занавеску на стене.

Мэлоди тут же оказалась рядом и отодвинула пыльную ткань, за которой было спрятано небольшое окно. Натянув рукав кофты, девушка протерла им грязное стекло.

— Номер класса люкс, с окном! — торжественно объявила она, и при этом мой кислый вид ее нисколько не смущал.

Я подошел посмотреть поближе. Окно выходило на часть Центральной площади, но огни уже почти погасли, поэтому ничего интересного видно не было.

— Ну как? — с любопытством спросил Геллерт.

— Замечательный вид — вежливо соврал я, но не удержался и добавил — лучший номер класса люкс в моей жизни.

И наполовину это было правдой, так как до этого я никогда не жил в гостинице. Геллерт, подпиравший стену, заговорщицки ухмыльнулся:

— А то!

— Мы пойдем — сказала Индия, подгоняя друзей — а ты отдыхай с дороги, увидимся завтра вот по этому адресу.

Она положила на полку клочок бумаги.

— Спасибо за помощь! — живо ответил я, мечтая поскорее остаться в одиночестве.

— Приятно было познакомиться! — прокричала Мэлоди из коридора, куда ее уже наполовину выпроводил Геллерт — может зря мы поселили его в номере с окном… — это было последнее, что я услышал перед тем, как они захлопнули за собой двери.

Я тут же прокрутил в замке ключ. На бирке стояло мое полное имя, хотя я его здесь никому не сообщал. Может родственники постарались? В этот момент усталость и одиночество одолели меня, так что прямо в одежде я плюхнулся на кровать и почти сразу заснул. Это был долгий, очень долгий год.

Глава 2. Набор юного следопыта

На тумбочке раздражающе запиликал будильник, который, кстати, надеясь выспаться с дороги, я не заводил. Часы сигнализировали 5 утра. Спросонья я не сразу понял, где нахожусь, но, когда вспомнил, то окончательно проснулся. Новый город, как он там изменился за ночь? Я соскользнул с кровати и, подойдя к окну, отодвинул занавеску. За ней открывалась удивительно невзрачная картина: бетонные высотки на фоне серого неба облепили пустынную площадь, оставив в середине квадрат, смутно напоминающий площадку для прогулки тюремных заключенных. Я взглянул на бумажку, оставленную вчера Индией. Мои новые знакомые ждали меня в шесть утра в кафе Кэнди-Мэнди на Центральной площади. До встречи оставался всего час, так что я направился в душ. Ванная, которая по словам Индии, была в моем полном распоряжении сильно напоминала раздевалку в моем школьном бассейне: несколько душевых с занавесками, сколотая плитка, порядком проржавевшие сливы. Когда я открыл кран душа, вода недовольно зафыркала и умолкла. Пришлось перейти в следующую душевую. Затем в еще одну, и еще, пока я не добрался до последней, откуда наконец полилась еле теплая струя воды.

В кафе я пришел раньше назначенного времени и уже думал заказать себе завтрак, но вовремя понял, что денег у меня нет. Мысль о том, что меня отправили сюда на верную смерть все больше стала обживаться в моей голове: она расстелила там коврик, обложилась подушками и с комфортом прилегла в ожидании скорой хозяйской кончины. Голодный и злой, пытаясь сохранять внешнее спокойствие, я недовольно барабанил пальцами по столу и нетерпеливо поглядывал на часы. Еще я пытался вспомнить точный момент, когда дядя с тетей решили меня сюда отправить. Может они сели за завтраком, нервно взглянули друг на друга, решая, кто же сообщит? Нет. Тогда может социальная опека неожиданно решила, что пора мне самому вставать на ноги. Кажется, такого тоже не было. Может здесь живет более специализированный психотерапевт? Нет, в голове совсем ничего не всплыло, ни сообщения, ни прощального взмаха рукой на вокзале. Могли ли они погрузить меня в поезд тайно, и какая статья угловного кодекса следует за этот проступок? Хорошо бы электрический стул. Впрочем, последние недели прошли как в тумане, я толком не слушал, что окружающие говорили мне. С тревогой, я подумал, что мог в это время даже не взглянув на бумагу, подписать согласие на лоботомию или пересадку органов. Мои размышления прервал дверной колокольчик.

Судя по лаконичному «как обычно» вместо листания меню, бывали они тут часто.

— Ты что будешь? — спросила Индия — мы угощаем.

«И очень кстати» — подумал я.

— То же самое что им — велел я официантке, надеясь, что приготовление не займет много времени, казалось я не ел уже несколько дней.

Наконец, завтрак принесли, и все в молчании принялись за еду. Я еще заканчивал доедать вафли с кленовым сиропом, когда Индия, водрузив на стол, видавший виды походный рюкзак, безмолвно уставилась на меня.

— Что это? — даже не пытаясь выдавить из себя энтузиазм, спросил я, придвигая недопитую чашку кофе поближе к себе и подальше от этого негигиеничного объекта.

— Это все тебе понадобится во время пребывания в нашем городе — ответила она и принялась один за одним вытаскивать из рюкзака разные предметы — будильник разбудил тебя ровно в пять?

Мой рот был набит вафлями, так что в знак согласия я покивал головой, а прожевав добавил:

— Но я его не заводил.

— И незачем, время подъема установлено в заводские настройки, будильник работает автоматически, у нас в городе особый распорядок.

Я непонимающе поднял брови.

— Подъем в пять, комендантский час в десять — продолжила за Индию Мэлоди, протянувшись на весь стол за салфетками — ой извини… — пробормотала она, заметив на строгий взгляд подруги.

— Верно — деловым тоном подтвердила Индия — за час до десяти дважды звучит сирена, услышав ее, ты срочно должен возвращаться домой, понял?

«Домой хоть прямо сейчас, если бы меня там кто-то ждал».

— Что произойдет после сирены, я превращусь в тыкву?

— В десять вечера в городе отключается электричество — монотонно ответила Индия, как будто читала инструкцию.

— Найти дорогу сможешь только с фонарем — объяснил Геллерт.

Он нашарил в рюкзаке небольшой фонарик и протянул мне:

— Твой незаменимый товарищ и друг.

Я взял фонарь и со скучающим видом пощелкал им пару раз, направляя свет себе в лицо, как делают в фильмах на допросе.

— А что без фонаря…

— Помни, чем позже встаешь — тем короче день.

— Это даже выгравировано на здании Главной Башни — ядовито прервал нас чей-то ядовитый голос.

Я обернулся. У стола стояла девушку в линялом леопардовом пальто, в одной руке она держала молочные коктейли, в другой держала дымящуюся сигарету. На этой ее руке я приметил детские наручные часы с золушкой, стрелки не двигались, застыв на девяти.

— Доминика, сколько раз можно говорить про сигареты!! — прокричали с кухни — У нас в заведении не курят!

— Простите, миссис Дженкенсон! — прокричала в ответ девушка, ища, куда пристроить недокуренный окурок и в конце концов пристроив его в мой недопитый кофе — я опоздала? Что тут у вас новенького?

— Наконец-то — воскликнула Мэлоди, забирая коктейли — познакомься с Оливером.

— Наша подруга Доминика — представила незнакомку Индия — а это Оливер, он новенький в городе.

— О, добро пожаловать, бедолага — радушно протянула она руку, с комфортом рассаживаясь рядом на диване — подвинься-ка.

Индия продолжила раскладывать передо мной вещи. На столе материализовались несколько монет, нарисованная от руки карта, спички, шерстяные перчатки без пальцев. В довершение она достала из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок.

— Твое месячное содержание и список покупок.

Одной рукой держа недоеденную вафлю, другой я подтянул листок к себе.

— Батарейки, спички, теплая куртка… это что, набор юного следопыта?

— Это все тебе может понадобиться вечером — ответила Мэлоди.

— Разве что с наступлением темноты ты не превращаешься в женщину — кошку — многозначительно протянула Доминика, ловко выхватывая с тарелки прямо перед моим носом последнюю вафлю — личный совет от меня — всегда следи за своей едой.

Я проигнорировал дерзкое похищение остатков моего завтрака вслед за испорченным кофе и вернулся к чтению списка.

— Так, ладно, а что за абонементы?

— Абонементы на посещение кафе и баров, абонемент на месяц стоит дешевле, в стоимость входит оплата электричества.

— Электричества? — не понял я.

— Еще не допер, новенький? — с сочувствием поинтересовалась Доминика.

— Он прибыл вечером — заговорчески ответила ей Мэлоди.

Доминика уставилась на меня и неопределенно хмыкнула.

— Электричество — самый ценный ресурс города — сказала Индия — хочешь жить при свете дня — плати.

— И вообще за все плати — флегматично усмехнулся Геллерт из-за своего журнала, закончив с завтраком он принялся изучать шахматные дебюты.

— По вечерам мы сидим в кафе…

— С раннего вечера — снова вклинился Геллерт.

— … их оплачивать дешевле, чем платить за собственный свет.

— Если он вообще у тебя есть.

— Занимайся своими… дебютами — не полнилась Индия прочитать название на обложке — кто тут объясняет, я или ты?

— Не переживай — добродушно ответила Мэлоди — они найдут тебя временную работу, потом другую временную работу, тут все работают временно, пока…

— … пока не получают работу получше, верно? — сверкнула глазами Индия.

— Верно — натянуто ответила Мэлоди, закрываясь от Индии солонкой.

Индия в это время развернула на столе самодельную карту из прилично измятого картона.

— Итак, город делится на четыре квартала, мы живем в Центре — указала она на участок посередине — тут же находится Главная Башня, мотели, торговые универмаги, кафе, прачечные, ничего особенного. Вокруг Центра разбросаны кварталы, Иностранный квартал на востоке — тебе лучше туда не соваться, но если что-то нужно достать, то он словно шляпа фокусника — карта развернулась на север — местное гетто, там живут наркоманы и прочие отбросы общества.

— И я — подал голос Геллерт.

— Они занимают вот эти три точки — Индия указала на черные круги — Свалка, Бетон и Стройка.

— Звучит заманчиво, а? — подмигнула мне Доминика.

Я нахмурился, пытаясь улавливать смысл того, что рассказывает Индия, как бы сложно не было ловить то, чего нет.

— Думаю, туда мы как-нибудь заглянем, так что расскажем на месте — она уперла палец в юг и взглянула на Доминику — Розовый квартал — элитный по здешним меркам, настоящий бандитский рай. Тюнингованные тачки, высококлассные девушки и очень опасный бизнес. Вся остальная территория на западе не обустроена, и никто туда не ходит. Где-то лес, где-то озеро, разгуливать там не стоит, Оливер — с серьезным видом сказала она и свернула карту.

— И запомни первое правило выживания — всегда носи с собой запасные батарейки — поучительно поднял палец вверх Геллерт.

— Следи за едой — выдохнула дымом Доминика, которая забывшись, раскурила вторую сигарету.

— Не оставайся на улице после сирены — добавила Мэлоди.

— И не ходи в лес…

— К отшельникам тоже не ходи…

Они назвали еще кучу разных правил, которые я естественно не запомнил. Наконец Индия милостиво подытожила:

— В общем, держись нас и не пропадешь, еще вопросы есть?

— Да — решительно ответил я — всего один: когда отсюда можно уехать?

Ребята переглянулись между собой и не сговариваясь посмотрели на Индию.

— Обсудим это позже — ответила Индия.

— Стоп-стоп-стоп — упер я руки в стол — обсудим это сейчас — на Индию ситуация казалась подозрительной, и единственная мысль, которая занимала меня сейчас, это скорейшее возвращение домой.

— Пока поездов не предвидится — не сдавалась Индия — как появится ближайший, мы тебе сразу сообщим.

— Сообщите ли? — с издевкой спросил я

— Всенепременно.

Мы с Индией недобро уставились друг на друга.

— Поезд не приедет — неожиданно сказала Доминика.

Лицо Индии вытянулось, она недоуменно и зло посмотрела на Доминику, Геллерт удивленно отложил журнал.

— Ему и так блуждать во тьме — оправдывалась девушка — давайте хотя бы на этот счет не будем нести чушь.

— В каком смысле не приедет? — опомнился я, озадаченный ответом и реакцией остальных.

— Поезд приходит в одну сторону — процедила Индия, стараясь ни на кого не смотреть — других способов покинуть город нет.

Я медленно поднял руку, открыл было рот, затем опустил руку обратно на стол:

— То есть, по вашим словам, выходит, что из города не уехать? — медленно проговваривая каждое слово спросил я.

— Именно — осмелев, ответила Мэлоди.

— И что у вас тут постоянно темно?

— Да, все так — устало ответила Индия, ее злость, вспыхнувшая минутой ранее, куда-то выдохлась.

— Темно в смысле… постоянно темно? — переспросил я, все еще ничего не понимая.

— Слышал что-нибудь о белых ночах? — начал Геллерт — так вот считай, что солнце укатилось от нас так далеко, что по расстоянию и оттенкам серого мы скорее ближе к поверхности Меркурия, нежели к Луне.

— Но с чем это связано?

Геллерт пожал плечами:

— Никто не знает, просто темно и все, очень короткий световой день.

Я скептически облокатился на стол и подпер щеку рукой.

— А вы в курсе, что каждый полюс Урана находится 42 года в темноте, а потом 42 года на солнце? Может у вас тоже аномальное отклонение оси? — предположил я, не торопясь пока отбрасывать даже самые неправдоподобные теории.

— Тогда всего каких-то 42 года, и узнаем — похлопала меня по плечу Доминика, поднимаясь — чао — бросила она — мне еще сегодня нужно раздать корм голодным пташкам.

— О чем это она? — тут же настороженно спросил я — лучше признавайтесь сразу, если в городе есть какие-нибудь человекоядные крылоперы.

— Крыло… крылокто? — переспросила Мэлоди.

— Кажется, он имеет ввиду мутировавших птиц — тихонько ответил ей Геллерт — к несчастью, здесь таких нет.

— Так что там насчет Урана? — усмехнулась Индия, ее, очевидно, эта беседа начала забавлять.

Насчет Урана… Всего каких-то 24 часа назад я был на планете, где солнце, огибая световым днем земной шар, встает на Востоке и садится на Западе, а что теперь? К прочим переживаниям я угодил в аномалию, которая, кажется, кроме меня больше никого не волнует.

— Что насчет осадков, снега? — допытывался я, будто летчик перед рейсом,

— Ээм — замялась Мэлоди — по вечерам бывает ветрено.

— Точно — с неподходящим энтузиазмом покивали остальные — вечерами сильно холодает.

— Насколько сильно? — подозрительно спросил я.

— Не ниже температуры тела — отмахнулась Индия — что ты придираешься?

— Что я придираюсь?! Вы в курсе, что такое положение дел это вообще-то ненормально!

— Мы в курсе — хмуро ответили они.

— А дождь тут когда-нибудь был?

Все задумчиво посмотрели друг на друга, при этом Мэлоди занервничала так, словно в ее обязанности входил контроль погоды.

— На моей памяти нет — ответил Геллерт, он почесал подбородок и вопросительно посмотрел на Индию.

— Нет, никогда.

Я пытался оставаться бесстрастным, но мое лицо начало само по себе сжиматься в недовольно скорбную мину.

— Не видел вечером луну или месяц… — предпринял я последнюю попытку.

— Тоже нет — извиняющимся голосом ответили они.

«Должно быть местный небосклон забетонировали — подумал я — и теперь тут вечно будет кружить циклон отчаяния и депрессии, что ж, подходящая погода для моего племени».

Заметив, как сникло мое настроение, желающая выставить город в лучшем свете Мэлоди, обморочно подняла глаза к потолку, и из симпатии к ней, я смягчился и попробовал пошутить:

— Ну и отлично, что без дождя, ведь я не захватил с собой зонтик.

Лицо Мэлоди засияло, она посмотрела на остальных, призывая разделить радость вместе с ней, как будто ее личное счастье напрямую зависело от настроения окружающих. Остальные сделали вид, что слышали ложь и похуже.

Глава 3. Трехмесячный почетный работник

Вторая ночь, лишенная тягот усталости, прошла ужасно. Я лежал на кровати и прислушивался к каждому шороху в стенах мотеля. Ночная жизнь здания напоминала метроном со множеством интервалов и стрелок, каждая из которых вступает в свою очередь. Сначала в кране начинала капать вода, потом с крыши раздавались звуки, похожие на скрежет когтей, и в последнюю очередь подключались обертона шарканья мистера Баффина, который, судя по громкости, расхаживал прямо у меня под дверью. В напряжении я прислушивался к каждому щелчку и мышиному писку, и уставая от бдения, засыпал под утро. От недостатка сна в голове у меня все снова стало перемешиваться. Ситуация, в которую я попал, казалось, должна была разозлить или озадачить меня, и я даже постарался направить гнев на дядю с тетей за эту несправедливую ссылку, но понял, что мне все равно. День сейчас или ночь, темно на улице или светло, жив я или мертв, какая в сущности разница.

Индия сказала, что я привыкну жить в бесконечных сумерках, хотя мое зрение начнет портиться, а кожа станет пепельно-бледной. Вскоре у нас с Мэлоди на эту тему появилась несмешная шутка, выставляя вперед руку вместо приветствия, она серьезным тоном спрашивала:

— Яичная скорлупа или слоновая кость?

— Кость, ты в ширину вылитый слон.

Доминике не повезло совсем, ее от природы приятный кофейный оттенок кожи в сумерках выглядел серым, словно кожа мумии. Только Индия находила такие сложности исключительно с положительной стороны:

— «Ах, кто бы не желал проводить время в такой романтической фазе дня, как сумерки» — блаженно рассуждала она, пытаясь убедить меня в очаровании ночного плена.

Может быть это и звучало убедительно, не длись фаза сумерек всего пару часов и, если бы на смену ей не приходила тьма, навевающая депрессию и бессознательную тягу к убийствам. Спустя неделю я приноровился посещать ванную комнату с фонариком и щеткой в зубах, не отпрыгивая от каждой тени, выраставшей на стене. Спустя месяц хозяин мотеля перешел с энциклопедии про бабочек на справочник начинающего грибника, весь стол его был заставлен архипелагом слипшихся свечей, похожих на кривые зубы. Свет от лампочки над лестницей постепенно тускнел, пока не погас вовсе. Менять лампочку никто не стал.

Обжившись, я узнал, что каждый прибывший житель, если он селился в Центре, получал рабочее место и зарплату специальными фишками, которые котировались только в пределах Центра. Так Главная Башня ограничивала перемещения своих жителей, неофициально закрыв квартал от жителей прочих кварталов. По двойному тарифу, но фишки в Центре можно было купить, так что местным все равно приходилось косо наблюдать, как свалочники шныряют по их подворотням. Из других кварталов люди тоже обменивали фишки, покупали или даже крали, ведь только на фишки можно было купить «кофейные абонементы» и беззаботно сидеть при электрическом свете, представляя, вместо него ослепительную яркость и тепло солнца. В элитных районах даже были кафе, стилизованные под пляжи, но их быстро закрыли, потому что люди сидели там часами напролет, влазя в кредитные долги, а при попытках выдворить их из заведения, цеплялись за стулья и стволы пальм, восклицая на одном лишь им доступном языке бреда, что их несправедливо их пытаются выселить с райского острова. Грабежи бывали и среди своих, со стороны тех, кто всячески игнорировал любые попытки Центра дать им работу.

В центре занятости мне нашли работу в местном Парке Развлечений «Джеллилэнд». Каждые выходные сюда, словно огромная желейная масса, стекался город: люди чавкали и жаловались, промахивались мимо урн и издавали крики на частотах, которые принимают только совы. Иногда среди них сновали одинокие, мрачные дети, жующие липкую сладкую вату или сосущие красный леденец в форме сердца, они угрюмо смотрели на меня и растворялись в толпе прежде, чем ко мне приходило желание дать им подзатыльник. Длинными зигзагами горожане образовывали очереди к каруселям, лоткам с хот-догами, игровым автоматам, фургонам с мороженым, туалетам, пунктам обмена денег и абонементов, словом, ко всему, к чему можно было образовать очередь, и особенно ко мне. Уже как месяц я развлекался тем, что нажимал по несколько часов красную кнопку запуска и представлял, что взрываю себе мозги. Со стороны, конечно, это выглядело, будто я добросовестно привожу в действие огромную высотку, которая резко поднимает и опускает вниз орущих от страха людей. Этот аттракцион пользовался огромным спросом, он грохотал, как сумасшедший и как минимум раз за вечер, кого-то на нем тошнило, а бывало он вообще зависал в процессе, и мне приходилось механическим путем возвращать несчастных на землю. В один из таких дней мы с Индией стояли, наблюдая, как оранжевый цвет сменяет красный в радужном спектре, бегущем по рельсам американских горок:

— Думаешь, его видно из космоса? — угрюмо спросил я, обводя парк взглядом.

Флуоресцентный шатер над нами бурлил кислотными вспышкам, извергал из пастей американских горок веселье перемешанное со страхом. И что их заставляет приходить сюда? Со всех сторон люди визжали, стонали, смеялись, орали, словно принимали участие в соревновании на самый громкий звук. Может они приходят сюда за ощущением жизни? Хотят получить острый эмоциональный всплеск, перепугаться за собственную безопастность, ощутить хрупкость бытия, перед тем, как они спустятся с карусели, и как ни в чем не бывало, зажевав пучок сладкой ваты, пойдут пастись дальше среди сородичей.

«Вот это была бы терапия — размышлял я — прокатился с особенно зубодробительной горки и вот уже ты живчик, каких не видывал психотерапевтический кружок, выпускающий пациентов с отличием».

Но люди приходили сюда из банальной праздности, из желания получать от жизни только удовольствие. От недостатка в городе прочих развлечений и невыносимого чувства скуки, посетители «Джеллиленда» проводили все свои выходные за цепочкой к атракциону «Полет на Марс» или за игрой в «Дави — отшибло». Да и что собственно может решить один сеанс на карусели, когда психоаналитик подбирает ключи к твоему кошельку годами? Уж я-то их знаю.

— Кого-точно не видно из космоса, так это нас — ответила Индия, остервенело перекатывая в зубах жвачку.

Мы враждебно стояли перпендикулярно толпе и, словно космические рейнджеры, отбивали суррогатные атаки людского веселья. В этой мизантропии мне было комфортно опереться на плечо Индии и не испытывать стыда за столь неприятные чувства к коллегам по жилплощади. Да-да, в окуляре моего воображаемого бинокля планета Земля была чуть больше, чем под завязку укомплектованным муравейником, но чуть меньше, чем коммунальная квартира, где идет ожесточенная борьба за старшего по подъезду, полностью игнорируются правила общего распорядка, а на кухне все время что-то подгорает. Правда средней шкалы в этом бинокле тоже не было и все мои проблемы казались катастрофами космического масштаба, хотя с ними вполне мог справится муравей. Я стоял и смотрел на парочки, на семьи, на компании друзей и мне ужасно претило их показное счастье, их невыносимое отсутствие одиночества. Что за притворство, будто они не одиноки! Ведь как только они разойдутся, пелена торжественности спадет и ночь поглотит их. Ночь пожрет их мечты и доводы к счастью, они вспомнят о крышке гроба, посмотрят на скособоченную фигуру своей второй половины и, если они достаточно умны, то закономерно зададутся вопросом, как затащится куском целого в одноместный гроб? Нет, чтобы обеспечить деревянный запас своему генеалогическому древу со всеми его правнуками, внуками, детьми, родителями, хомяками, парочкой корги, паразитами в печени и жучками в меблировке, придется каждому члену этого цыганского табора посадить по дереву, а то и два, на случай рождения близнецов. Но гроб остается одноместным, ибо мы рождаемся одинокими и уходим такими же, и в обоих случаях вовсе не предстаем в мир во всей своей красе. К тому времени мы уже частично теряем себя, потому что ночь много лет питается нами.

После таких рабочих дней я всегда был в скверном расположении духа и приходил в себя, только после бутылки чего-нибудь крепкого. Ребята недоумевали почему.

«Ведь работа не такая сложная» — говорила Мэлоди, пока я залпом выпивал бутылку пива на спортивной площадке.

Работа не такая сложная, но я не знал, как объяснить им, что мне противно это сборище зевак. Меня раздражала беспечность толпы, они со смехом раскачивались вверх и вниз в пиратской лодке, а мой кулак начинал непроизвольно сжиматься. Как им удается вырвать из себя этот правдоподобный смех без антидепрессантов, на которых сижу я? Как они продолжают радоваться жизни, когда вокруг умирают их близкие. Я хотел так же и я завидовал, но это было не объяснимо компании малознакомых со мной людей. Они бы просто не поняли, так что я отшучивался небылицами о назойливом детском плаче и пролитых на меня коктейлях с содовой. Что, кстати, не было неправдой, а виноградную шипучку не так просто оттереть с белой футболки.

По будням я иногда помогал Геллерту на Стройке, вдвоем пилить и шлифовать было веселее. Потом по обычному маршруту мы сначала отправлялись на стадион, где до темноты соревновались в баскетбол, а потом шли в бар, коротать время до комендантского часа за дешевым алкоголем. Почти вся моя жизнь теперь проходила в затянутых дымом кафе и барах, и поначалу я был рад этому.

На выпивку в баре у ребят зачастую не хватало денег. Они и на этот раз заказали пол-литровые бокалы воды с клубничным сиропом.

— Я думал мы пришли сюда выпить — недовольно сказал я, вжимаясь в угол дивана.

— А мы и пришли — подмигнул Геллерт — жди фокус-покус.

Когда стаканы с бледно-розовой водой появились на столе, Геллерт сдвинулся ко мне, закрывая собой обзор с барной стойки, а Индия в это время достала из сумки шесть пузырьков с лекарствами. Они с Мэлоди проворно влили содержимое в воду.

— Спирт с мескалином — довольно прошептал мне на ухо Геллерт — перемешать, но не взбалтывать. Это рецепт нашего друга, Йохана.

— Кажется, вы его уже упоминали.

— Скользкий тип — покачала головой Доминика, проверяя, ровное ли количество спирта добавилось в воду.

— Он не так плох, временами — снисходительно сказала Мэлоди — надо бы тебя с ним познакомить.

Все подняли бокалы, я неопределенно посмотрел в свой.

— А где вы взяли спирт?

— В городе успешно процветает алкогольная и наркотическая промышленность — сказал Геллерт — оно и не удивительно. Поживи еще немного в темноте и сам поймешь почему.

— Нужно только знать, где взять — подмигнула Доминика — я работаю в Розовом квартале на поставках. Что спирт! Мы разносим по всему городу таблетки, а ведь посмотрев на меня, так и не скажешь, что наркотой торгую. Наши боссы поэтому девушек и используют.

Я осмотрел ее с ног до головы. Доминика была права, так и не скажешь, я бы приписал ей еще парочку незаконных профессий. Стоит только взглянуть в эти невинно-вымогающие глаза, сразу хочется потуже схватиться за кошелек.

— Так тебе вроде нельзя в Центре находиться.

— Мало ли что нельзя — пренебрежительно фыркнула она — взгляни на это — Доминика потрясла передо мной браслетом на руке — я в бронзовом статусе, перед этим браслетом открываются многие двери.

— Но не все — как будто в назидание ей ответил Геллерт.

— Не все — не стала спорить Доминика — но многие.

— Например, двери супермаркета — рассмеялась Индия — или лифта.

Мэлоди рассмеялась, подталкивая Индию.

— Ха-ха передразнила их Доминика посмотрим, как вы запоете, когда захотите попасть на какую-нибудь вечеринку.

Я не стал вдаваться в подробности их нелегальной жизни. Индия была права, лучше не соваться мне на неизвестные территории, пусть в Центре скучно, зато спокойно, безопасно и благополучно. И с меня хватит неприятностей, поживу вдоволь непримечательной жизнью будней рабочего в человеческом зоопарке. Я снова заглянул в стакан, по правде говоря, не лучшая идея смешивать мои таблетки с алкоголем, к тому же я никогда не пробовал мескалин, но сегодня мы вроде как отмечаем мой первый месяц в Электрическом городе, не хочется портить людям праздник.

— Добро пожаловать, полноправный член города — салютовала Индия.

— Добро пожаловать! — повторили остальные.

Я поморщился и выпил половину стакана.

— Разве вам никогда не хотелось убраться отсюда? — спустя некоторое время спросил я, коктейль уже начал действовать, я пребывал в сонливой и отвратной неге.

— Может и хотелось — просто ответил Геллерт — но ведь это невозможно.

— Да-да — раздраженно перебил я — поезд приходит в одну сторону, бла-бла-бла, но разве нельзя дойти пешком, скажем, по путям, найти ближайший населенный пункт, обойти лес.

— Кругом один лес — сказала Индия — и все, кто пытался пересечь его, не вернулись. Никто еще не покинул город.

Воцарилось молчание. Я бессильно вкинул руки и закрыл ими глаза. Не верилось, что до скончания дней мне придется провести жизнь в кромешном аду.

Наутро я ощутил страшную головную боль, и чтобы заглушить ее, влил в рот один из пузырьков, которыми меня снабдила меня. К кислому вкусу во рту прибавился горький, мне немного полегчало. Эта процедура уже стала привычной, сначала она приходилась на каждые выходные, потом перешла на будни. Я попытался вспомнить, какой сегодня день, но не смог, с тех пор, как я поселился в Электрическом городе, счет дням перестал иметь значение. Каждое утро было похоже на предыдущее, и пока в «Джеллилэнде» мне торжественно не вручили значок почетного трёхмесячного работника, я даже не знал, сколько провел здесь времени. Да и от самого утра осталось лишь одно название. Бледно-серая мгла, превращающаяся в сумерки, и вот уже не успел ты оглянуться, повсюду зажигаются неоновые огни — предвестники праздной жизни. Привычный день превратился в вечер, а вечер морфогенезировался в ночь. В свою очередь, ночь стала чем-то совершенно чужеродным и зловещим, она стала инопланетной слепотой, сквозь которую, сколько бы ты не моргал, не мог продраться. Всякий раз, ворочаясь без сна, я закрывал глаза и сосредотачивался на белых импульсах и оранжевых микроточках, которые двигались под ресницами — мирах, существующих лишь в пространстве век, и всякий раз, когда после я открывал глаза, мне казалось, что я ослеп.

Через эти три месяца мне наконец удалось прочувствовать на себе всю прелесть такой опции, как номер с окном. Занавеска вернулась на прежнее место, ей предстояло долгие месяцы взамен старой поглощать и копить новую пыль. Вид ночного города больше не завораживал меня, он пугал и вызывал панику.

Глава 4. Жизнедефицитный титул и наркотическая иерархия

Вся серость небесных туч, подобно ультрафиолету, постепенно всосалась в мое настроение, и вот уже, казавшиеся ранее веселыми, посиделки в баре превратились в надоевшую рутину, а сами заведения из загадочных злачных мест стали образом места, куда мне нужно пойти, потому что идти больше некуда. Поэтому, наплевав однажды на ежеутренние сборы в кафе, я решил поспать подольше, да и остался так на неделю, практически не вставая с кровати и подпитывая себя привезенными из дома таблетками успокоительного. Несколько раз мистер Баффин приходил поинтересоваться, не вызвать ли мне к двери катафалк, но заслышав из-за двери слабое отрицание, ворча уходил и больше меня не беспокоил. К несчастью, мои новые знакомые оказались куда настырнее и в воскресенье утром с критическим видом появились на пороге.

— Это нарушение частной собственности! — завопил я, увидев их в пустом проеме — мистер Баффин, незваные гости сломали дверь!!

— Спокойно, Бильбо — услышал я из темноты голос Геллерта — мистер Баффин дал нам ключи.

— Как дать мне ключи от прачечной, так он ими один заведует, дурацкий ключехранитель — проворчал я, спотыкаясь вставая с кровати — чего приперлись? — присев, я ощутил, что тело мое за время лежания неприятно закостенело, а голова неохотно держится на шее, мечтая оторваться и укатить куда подальше.

— Ты пропустил 7 завтраков — невозмутимо сообщил Геллерт — это карается наказанием.

— Ну давайте! — взъерепенился я — посадите меня в карцер, а то номера с окном мало!

Со стороны порога воцарилась задумчивая тишина, потом раздался голос Мэлоди. Ее увещевания были ловко запрятаны в мягкие, успокаивающие интонации:

— Оливер, пойдем прогуляемся, нам нужно тебе кое-что показать.

Кажется, вместе с парламентером они решили сменить и тактику. Верный расчёт, потому что кричать на Мэлоди, вопреки внутреннему гневу, мне не хотелось.

«Тайное оружие, чудесно!» — продолжал негодовать я.

— Мы будем ждать тебя в холле, не торопись — тени отступили во мрак коридора.

Первым моим порывом было желание закрыть дверь и подпереть ее изнутри шкафчиком, но на смену ему пришла необходимость покинуть этот номер и как можно скорее. Неделя, проведенная в одиночестве, как-то нездорово сказывалась на моих нервах, так что я наспех влез в одежду, умылся над раковиной и вальяжно спустился вниз, показывая всем своим видом, что делаю им редкой частоты одолжение.

— Выглядишь не очень — бросила Индия.

Я нервно провел рукой по волосам, пытаясь их примять. Мое без повода раздутое самомнение споткнулось, упало и неловко растянулось под ногами ожидающих.

— Свежий воздух пойдет тебе на пользу — сказала Мэлоди, поддталкивая меня к выходу.

Чтобы развеять мой депрессивный настрой, ребята привели меня в самое интересное по здешним меркам место — обшарпанный скейтпарк за спортивным стадионом. Окольными путями сюда часто пробирался народ со Свалки, убивая время, они часами катались на досках, соревнуясь в виртуозности трюков. По вечерам, когда температура снижалась, скейтпарк заполняли торговцы наркотиками — кроты, прозванные так за образованный ими под землей дискотечный наркокартель. Кроты толкали таблетки, разводили костры в ржавых промышленных бочках и обменивались новостями, рассказывая друг другу кто из знакомых помер на прошлой неделе. Почти английский вечер за вистом в клубе дома престарелых.

Несмотря на неказистую обстановку, место произвело на меня впечатление. По грязному бетону парни всех возрастов с азартом катались на досках, переворачивались в воздухе и выделывали виражи, на первый взгляд несовместимые с законами физики.

— Хочешь попробовать? — загадочно спросил Геллерт.

Я наблюдал, как один из парней, подпрыгнув, перевернулся вместе со скейтом в воздухе, это вселяло воодущевление. Моя физическая подготовка не могла себе такого позволить, но я был слишком впечатлен, чтобы отказаться и не проверить собственные силы.

— Почему нет — непринужденно ответил я, принимая из рук Геллерта никогда не видавшую хорошей жизни доску.

Ощутив этот незнакомый объект в руках, я задумался над тем, кто же черт возьми будет соскребать меня с бетона. Осторожно, но сильно оттолкнувшись от бетонного покрытия, я покатил в направлении к неминуемой и позорной смерти. К удивлению, я проехал гораздо дольше, чем рассчитывал, поэтому продолжая испытывать судьбу, снова оттолкнулся, подъехал к маленькой горке и стараясь вцепиться ногами в поверхность скейта, скатился вниз.

— А ты хорош — присвистнула подошедшая Доминика — природный баланс, а?

Я усмехнулся:

— Ага, балансирую между дценом и истерикой с семи лет.

— Йойо умрет от зависти, когда это увидит — восхищенно сказала Мэлоди.

— Я всего лишь проехал пару метров — смутившись, ответил я — к тому же, судя по вашим рассказам этот Йохан — крутой парень, а?

— О да — ответил Геллерт — и покоряет только крутые вершины, первый раз встав на доску, ЙоЙо решил спуститься с самой высокой горки прямо в жаркие объятия с землей, хорошо, что обошлось без сломанного позвоночника. Для первого раза весьма неплохо — похвалил меня он — и, кстати, не упоминай при Йохане этот случай, еще спустит тебя с горки.

— Не буду — рассмеялся я — ладно, ваш план сработал — претворно недовольно добавил я — мое настроение улучшилось.

— Идемте — махнула рукой Индия — отпразднуем это! Заодно познакомим тебя с Йоханом, ребята шепнули мне, что он в Центре, наверняка зависает в «Мэйфлауэре».

Мы только успели переступить порог бара, как от стойки раздался ершистый зов:

— Йбшир-Шропшир! Какая встреча!

Я выглянул из-за плеча Геллерта, навстречу нам широкой походкой шел во весь рот улыбающийся парень, волосы у него на висках были сбриты, а посередине головы торчал блондинистый чуб. Шея и руки у него были в татуировках, джинсовый жилет, надетый на голое тело украшали бесчисленные цыпочки, шипы и дыры.

«Точно Йохан» — решил я.

— Он так шутит, потому что тут серо и уныло как в Лондоне — прошептала мне на ухо Мэлоди — точнее, по словам Йо, еще хуже, чем в Лондоне, он из Англии.

Я подумал, что мне стоит поблагодарить Мэлли при случае, ведь она была единственным человеком, который вводил меня в курс дела, пока остальные как будто нарочно отмалчивались. На левой руке Йохана я сразу заприметил увесистый кастет, с которым вовсе не вязалась его открытая и дружелюбная улыбка. Хотя у каждого на счет безопасности были свои изобретения, так как ходить возле некоторых районов было небезопасно. Мэлоди, отправляясь вечером гулять, всегда надевала самодельные джинсы, на колени которых были пришиты разнокалиберные пуговицы вперемешку с кнопками и шипами. «Главное ударить в незащищенное место» — утверждала она.

Геллерт на обеих руках носил по перстню: на одном были выточены его инициалы, а другое имело заостренные бороздки, ими можно было порезать обидчика. Наличие загадочного «бронзового статуса» давало Доминике некий гарант безопасности, но на всякий случай она носила в сапоге допотопную бритву, и та пока ни разу не подвела хозяйку, оказав немало полезных услуг: от раскатывания порошковых дорожек до срезания уголков с упаковок растворимого кофе. Один я шастал безоружным, полагаясь на помощь остальных. Индия также заявляла, что не нуждается в смехотворных игрушках гангстеров, но ее и без этого побаивались окружающие. Вооруженные хоть чем-то, мы чувствовали себя защищенными, но самым действенным способом оставалось бегство. Лучше всех в этом был подкован Геллерт, он знал не только скрытые от глаз подворотни и заброшенные здания в Центральной части города, но мог к тому же провести всех через покинутые поселения и местность возле леса, поэтому Геллерт почти всегда выбирался из передряг невредимым, хотя по его подсчетам уже должен был лишиться глаз, половины ребер и даже селезенки. С этим была связана одна веселая история. Один из его знакомых, перебрав однажды, пытаясь открыть банку с супом, заявил, что неплохо было бы узнать, какова на вкус человеческая селезенка. Геллерт чуть ума не лишился от смеха, когда увидел, что вместо ножа по забавной случайности тот достал из-за пазухи скальпель. Дегустация в тот вечер не состоялась, но того парня, получившего кличку Бакалейщик, Геллерт обходил с тех пор стороной даже трезвого.

— Йо-хо-хо — по-пиратски пропел в ответ на приветствие Йохана Геллерт — а я думал, ты догниваешь в какой-нибудь канаве.

— Ах так и есть, так и есть! — воскликнул Йохан — ведь наш славный город еще та канава — расхохотался он — однако, я все еще жив, как только что пойманная на крючок рыба.

— А по запаху так и не скажешь — прогнусавила за моим ухом Доминика.

— Слышал у вас новенький — расплылся в улыбке Йохан, взглянув на меня — свежее мясо вот оно как, а?

— Посвежее некоторых! — снова с сарказмом подала голос Доминика, которая деловито выступила из-за спины Геллерта.

— И барыга- Доминика здесь! — хлопнул в ладоши Йохан — какая приятная и неожиданная встреча!

— Если думаешь, что твое наглое воровство уже забыто, то сильно ошибаешься — с вызовом бросила ему девушка и направилась к барной стойке.

— Пусть так — примирительно поднял Йохан ей вслед руки, и снова повернув голову на нас, словно старушка, заполучившая на распродаже подделку под английский чайный фарфор, запричитал, взглянув на меня — ах хорош, хорош!

— Чего это с ним? — косясь, спросил я у Мэлоди.

— А он всегда радуется новеньким, потому что большая половина старичков отказывается иметь с ним дело.

Она кивнула в сторону поджидающей бармена Доминики:

— В прошлом месяце До была на сделке в Иностранном квартале, и там появился Йохан, увел товар прямо у нее из-под носа. Сделка сорвалась, у Доминики потом была куча неприятностей, но с Йоханом такое часто случается, влипает, куда не следует.

Я внимательнее присмотрелся. Излучая радушие, совершенно безобидный с виду Йохан беседовал с Геллертом, затем повернувшись к нам, затараторил:

— Идемте-идемте, выпьем вместе пива! — толкнул он нас в недра бара, подальше от слеклоглазых завсегдатаев.

— Ну и как ты тут освоился? — осведомился он, отпивая половину пива и доливая в кружку сидр — уже захотелось вскрыть от тоски вены?

На этих словах Геллерт поперхнулся, Индия принялась с силой хлопать его по спине, а Мэлоди в суматохе подавала предупреждающие знаки, проводя большим пальцем по шее, округлив глаза и кивая на меня, но Йохан, казалось, ничего не замечал.

— Уже пытался — усмехнулся я, находя настойчивые жестикуляции Мэлоди забавными — но сегодня ребята отвели меня в скейтпарк, теперь думаю повременить с кровопусканием.

Йохан, не обративший никакого внимания на то, что происходит вокруг, казалось и сейчас не слышал в моих словах двойного смысла, он радостно закивал головой:

— Скейтпарк! Наверняка ты свалился с доски как куль муки с полки — сказал он — но ничего, пару моих первоклассных уроков и будешь специалистом экстра класса — он поднял вверх указательный палец — и если этот увалень — Йохан показал на Геллерта — предложит тебе уроки, смело отказывайся! Только мое чертовское обаяние способно заставить людей воспарить над бездной, в смысле бетоном — он широко улыбнулся и поднял над столом кружку, призывая всех за это выпить.

Мы со стуком чокнулись. Я заметил, что Геллерт, отпивая пиво, истерично смеется в стакан, и решил подыграть Йохану в его же манере:

— По рукам — заговорщицки ответил я — но учти, если через месяц я не буду летать на скейте, звание мистера обаяние перейдет ко мне.

Йохан состроил кислую мину:

— Прости, друг — ответил он — безнадежно, даже звание мистера очаровашки тебе не светит.

Я обменялся с Геллертом понимающими взглядами, тот продолжал сдерживать смех.

— А это звание уже за мной! — невнятным тоном заявила Мэлоди.

— Ба — спохватился Йохан — очаровашка Мэлли права, боюсь остались только прозвища из категории депрессивных, а они все за Геллертом. Так что проси, пусть отпишет тебе титул угрюмочного или жизнедефицитного — милостиво разрешил он и знаком показал бармену повторить.

— А мне он понравился — сказал я, вываливаясь из дверей, нагруженный литрами пива пополам с сидром, под конец вечера Йохан смешивал всем это зелье в самых разных пропорциях — занятный персонаж.

— Поверь мне, дорогой, это ненадолго — ответила Доминика, которая кажется никогда не пьянела.

— Это правда — согласилась Мэлоди, старательно пытаясь поднести спичку к сигарете — от ЙоЙо одни неприятности, уж ты нам поверь — икнула она, многозначительно округляя глаза и качая головой.

— Он всего то стащил у вас маковые коробочки, не такое большое преступление — развел руками Геллерт, мирно улыбаясь — они бы все равно не взошли.

— Они и на его маковую настойку не настоялись — гнула свои Мэлоди — может это были последние семена во всем городе.

— Бьюсь об заклад, так оно и было — ответила из-под фонаря Доминика.

— Вот! А я о чем — благодарно посмотрела Мэлоди на подругу — а закончили они в желудке у Йохана.

Я чуть не подавился сигаретой от смеха:

— Он что их съел?

Мэлоди снова округлила глаза, отчего стала похожа на возмущенную учительницу:

— Представляешь! Съел! Съел в надежде получить маковую эйфорию.

Геллерт, уже давно покатывающийся о смеху, без сил прижался спиной к витрине, половина его шарфа подметала асфальт.

— Чего вы тут ржете, кони? — выходя из бара, спросила Индия, она остановилась в дверях, пытаясь в прохладном воздухе проветриться от перегара.

— Вспоминаем, как Йохан сожрал наш бесценный мак — ответила Доминика.

— Лучше вспомните, как он, объевшись грибов, делал реверансы перед вышибалой в Яме, приняв того за Английскую королеву — улыбнулась Индия.

Услышав это, мы с Геллертом больше были не в состоянии держаться на ногах, расселись на асфальте, и сталкиваясь лбами, зашлись в приступе беззвучного смеха.

С тех пор почти все свободное время я проводил в скейт-парке, осваивал трюки и набивал шишки. Йохан оказался на удивление толковым учителем, трижды в неделю мы отрабатывали пройденное, а затем отправлялись на встречу с ребятами в какой-нибудь бар. С Йоханом невозможно было провести и минуты без шутки, так что мне все время было весело, я даже отполовинил дозу ежедневных успокоительных. На алкоголь я тоже ввел ограничения, я как будто одновременно крутил с двумя подружками, с осторожностью следя, чтобы они не встретились. Если на площадке кто-то предлагал мне выпить, то я принимал предложение только для того чтобы залить спиртом ссадины, и никогда не ходил катать после попойки, хотя до мотеля добирался на доске. Это было мое любимое, четвертое время суток, когда все мысли из головы выветривались спиртом и ветром, никого не было рядом, и темнота из врага на короткое время превращалась в друга, становилась соратником моего дезертирства от реальности. Она заговорщицки наполняла улицы холодной свежестью мятежа и дарила ощущение свободы, пока ее окончательно не успел захватить ночной плен.

Как-то на вечерней тренировке я больно приземлился на бок и ударился о бетон.

— Пойдем ка присядем — сказал Йохан, помогая мне подняться.

С его помощью я доковылял до выступа.

— Хочешь? — предложил он, когда я аккуратно присел рядом, разгибая и сгибая ушибленную руку.

— Полагаешь, витамины помогут мне устойчивее стоять на ногах? — спросил я, едва взглянув на таблетку в виде розового медвежонка, которую он протягивал, я определил ее назначение сразу же, словно заправский фармацевт.

— Это, мой славный друг, кое-что получше витаминов. Правда этот — он взглянул медвежонку в глаза — самый убогий экземпляр моей коллекции.

— Что, антидепрессант? — с напускным безразличием спросил я, в городе лгунов мне к этой минуте уже должны были греть местечко мэра.

— Вроде того — передал он мне таблетку — этот самый легкий в иерархии местных наркотиков, но можешь начать с малого.

— По-твоему у наркотиков есть иерархия? — улыбнулся я, вертя медвежонка между пальцев.

— Конечно — с серьезным видом ответил он — есть значит наркотики- хохмари — вариант твоего покорного слуги — он сделал вид, будто снимает невидимую шляпу — наркотики астральных путешествий, их принимают те, кто даже чихом не может поддержать светскую беседу, так дальше значит унылые наркотики для депрессивных, наркотики- ворожеи, начнешь видит всякую дичь — Йохан театрально развел руки — и наконец наркотики-убийцы, хотя ты ведь знаешь, все наркотики убийцы — с радостью закончил он, отправляя такого же медвежонка себе в рот.

— Даже хохмари? — с намеком спросил я.

— Даже хохмари — ответил он — а те, кто настаивает, что смех продлевает жизнь, ничем не отличаются от утверждающих, что умрешь от смеха: и те, и другие никак не могут определиться с количеством. Но от фармакона держись подальше, будут предлагать, сразу заноси таких в черный список. Самый страшный местный наркотик, встретился с ним, считай, что пожал руку старухе-смерти.

— Я не собираюсь принимать их — ответил я, возвращая ему медведя — и даже начинать с малого.

Он изучающе посмотрел на меня, даже в серьезных намерениях его не покидала привычная насмешка, но Йохан только хмыкнул, будто смеясь над втайне придуманной шуткой, и спокойно ответил:

— Поглядим.

Тут он заметил движение сбоку и обернулся. За нами наблюдал невысокий парнишка, с вожделением посматривающий на розового медвежонка в руках Йохана.

— Ну что ты там стоишь, слюни пускаешь — прикрикнул на него Йо — давай топай сюда.

Тот осоловело поплелся в нашу сторону.

— Хочешь? — снова задал Йохан искушающий вопрос.

Малец робко облизнулся.

— Ну а деньги то у тебя есть?

Наш неразговорчивый клиент порылся в кармане и протянул раскрытую ладонь, на которой лежала крохотная фишка. Йохан сквасился, еще раз взглянул на сопящего розовощекого мальца и покровительственно гаркнул:

— Давай сюда свой фунт стервлингов.

Место фишки занял медвежонок, лежащий на спине и улыбающийся в небесную пустоту. Йохан убрал плату и достал из кармана еще горсть белых пилюль.

— Держи на сдачу.

Лицо клиента прояснилось, к поверхности закупоренных пор подступило счастье, и он пару раз благодарно моргнул, затем повернулся и флегматичной походкой направился к стадиону. Йохан озадаченно покачал ему вслед головой:

— Главное, чтобы все сразу не сожрал — вздохнул он — а то заработает расстройство желудка.

— Ты что дал ему пустышки?

— Ничего себе пустышки! — возмутился Йохан — чистый витамин А, B и D — в наше сумрачное время, позвольте заметить, незаменимый продукт. Немного там и веселящих пилюлек, немного снотворного, этот малолетний наркоман потерянную ночь примет за лучший приход в своей жизни, а проспался, считай еще один день пережил. Но тшш, вообще- то я так больше не делаю после случая в Яме.

— А что там случилось? — с любопытством спросил я.

— Ай — махнул он рукой — подошел ко мне один иуда, на вид такой же выпускник детского сада, и попросил продать таблеток, я горсть витаминов ему и насыпал. Так вот этот малой оказался сыном аптекаря.

«Я — говорит — эти ваши витамины с пяти лет жру, во мне уже не витамин D, а целый дигидрат солнечного света в квадрате, давай — говорит — нормальные колеса, а то быстро разнесу, кто тут нолики толкает».

Пришлось задаром отвесить ему мой лучший товар, а то знаешь какая в Яме конкуренция, один Крот толкал в Бетоне паль, ему однажды его товар же и скормили, пускал кровавую пену еще добрых полчаса как откинулся.

— А ты достаешь витамины и таблетки? — спросил я — Ты ведь не живешь в Розовом квартале.

— Зато Розовый квартал живет во многом благодаря мне — недовольно ответил он — секрет фирмы, но если что — заказывай — подмигнул он и поднялся — еще по кругу и в бар. А там уже как в роллер-дерби, пока не свалит!

Перед сном я заглянул в свою банку, достать вечернюю дозу антидепрессантов, таблетки брякали на самом дне.

— Ну а вы из какой иерархии? — посмотрел я на них — для тех, кто носит титул жизнедефицитный?

Глава 5. Доска объявлений

— Смотрите, еще одно — Мэлоди ткнула пальцем в плакат на стене.

На листе было схематично опечатано лицо девочки, а внизу подпись: «Пропала, просьба сообщить всем, кто видел».

— Розмари так и не появилась на работе — пробормотала Мэлоди, изучая портрет неизвестной, на вид той было не больше пятнадцати лет.

Мы двигались по улице услуг, здесь, на кирпичной стене пестрым покрывалом висели объявления о найме, пропажах и слепых свиданиях.

— Ставлю пивной галлон, что она сбежала со своим дружком в лес — ответила Доминика, срывая флаер с приглашением на вечеринку в честь солнечного равноденствия, в программе были обещаны ритуалы и мастер-классы по созданию оберегов — как эта чертовщина до сих пор процветает — проворчала она, комкая плакат — солнца сто лет в обед нет, а они все хороводы вокруг него водят, никак не успокоятся.

— Тебе то что? — спросил я, просматривая рабочие вакансии.

— А ничего — с подчеркнутым безразличием ответила она — только этот бизнес — рассадник сумасшедших, а их и так в городе полно.

— И не предупредила? — с сомнением сказала Мэлоди, продолжая рассматривать стену.

— Все устраивают побеги тайно, это правило, а если бы ты сдала ее полиции?

— Не суди по себе! — возмутилась Мэлоди — мы были отличными подругами.

— Подругами! — передразнила ее Доминика — На пару вдыхали стиральный порошок в своей прачечной? Все знают, что Розмари законченная наркоша, а тебе так я приношу лучший товар. А то объявление о продаже отреза ткани в маковую головку? Это же я тебе принесла!

— Да, да, спасибо — ответила Мэлоди.

— И часто у вас пропадают люди? — поинтересовался я.

— Не часто — ответила До — пропавшие сами находятся на Свалке, а тех, кто сбежал, никто не ищет.

Доминика поспешила скрыться за нужной нам дверью тату-салона.

— Кажется, она оскорблена до глубины души — усмехнулся я, взглянув на Мэлоди.

— Тому объявлению срок был с неделю, а ткань выкупил Йохан, принес в качестве извинений, сказал, что заменит мне «утраченный» мак. Не говори Доминике, а то взбесится.

Мы тоже зашли внутрь. Индия опаздывала, в ожидании мы присели на пуфик в углу. В зале был ажиотаж, грохотала музыка, но через нее все равно пробивалось назойливое жужжание иглы. Минут через десять Индия вбежала внутрь и первым делом окликнула патлатого парня в углу.

— Утро, Вилли.

Парень меланхолично кивнул.

— Хотим в солярий сходить.

— Угу — вновь кивнул он, и не отрываясь от машинки, добавил — вы бы заканчивали сюда ходить, вдруг кто-то узнает.

— Да кто узнает — с веселой угрозой спросила Индия — ты же нас не сдашь?

— Я то не сдам — замялся он, желая сказать что-то еще, но Индия, хлопнув его по плечу, воскликнула:

— Вот и славненько, ключи верну на стойку, а время в тетрадку!

— У нас есть на это деньги? — спросил я, пока мы поднимались на этаж выше.

— Вилли пропускает нас бесплатно и откручивает счетчик.

— Так мы восполняем дефицит солнечного света — ответила Доминика, водружая на нос огромные солнечные очки в пару к необъятных размеров пляжной шляпе, украшенной буажными цветочками по бокам, вместе с неизменным леопардовым пальто это выглядело комично.

— Вы его заставляете? Не видно, чтобы он горел желанием вам помогать.

— Наверное, невидимое лунное затмение — отмахнулась Индия — обычно он не такой смурной.

После мы отправились на обед в сеть быстрого питания «Ханишер». Для города это было типичным видом заведения, и, если бы в него зашел прибывший иностранец, то сразу бы понял, что пора делать ноги. В кафе не было лампочек, а над столами висели специальные приспособления для подвешивания фонарей, так что обед ваш проходил в потемках, как на семейном сборище вампиров. У входа всегда стояли автоматы, в которых обычно продают жвачку, только здесь вместо нее, опустив фишку, можно было купить батарейки.

Наспех покончив с обедом, Индия поторопилась уйти:

— Опаздываю на работу — объяснила она.

— А где ты работаешь?

— Проектирую выставку для городского музея — с гордостью ответила она — Иностранный квартал прислал нам техногенные цветы, они станут главным событием выставки.

— Техногенные? — сморщилась Доминика.

— Увидите — обиженно ответила Индия — мы планируем скоро закончить, и, Оливер, не забудь, мы завтра идем в супермаркет.

— Не забуду, мы сегодня идем за хворостом, на завтра все будет готово.

В последний день месяца ребята собиралась в Заповеднике, так называлась территория недалеко от Центра и лесополосы, там сохранилась небольшая поляна с кустарниками и карликовыми деревьями. Местные географы считали, что солнце больше всех освещает эту местность, поэтому растениям удалось выжить. В существовании солнца они не сомневались, но не могли привести никаких доказательств, почему его не видно. Эта группа активистов ревностно оберегала от любой деятельности свой маленький участок живой природы, они разбили на поляне несколько грядок и безуспешно пытались вырастить что-то съедобное. Вдали от поляны сделали кострища и устраивали там посиделки до самого комендантского часа. Вход на территорию был свободен, но ломать и собирать деревья было строго запрещено, поэтому на вечер распределялись дежурные: одни заготавливали хворост и собирали по заброшкам ветошь для розжига, другие приносили спички, горючее и еду. В группе отдыхающих было заявлено человек сорок, но к полуночи на свет приползали все окрестные ребята и клошары, костровой всегда в возмущении пытался выгнать их, но в итоге сдавался, любезно предлагал чай и разрешал погреться у костра.

В этот раз хворостом занималась группа Мэлоди, и чтобы самолично изучить окрестности, я вызвался пойти вместе с ней. Мэлоди встретила меня в рабочей экипировке: на ней поверх огромного свитера был надет рабочий комбинензон, шапка с ушами и резиновые сапоги. Такую же пару она выдала мне.

— В целях безопасности, по лесам разбросаны осколки курительных колб, встречаются и шприцы, хотя давным-давно вышли из моды. В прошлом году — рассказывала она по дороге — Энтони Блумквист наступил на колбу и порезал ногу, умер через неделю. Колба была очень старая, аж позеленела, и он наверняка не продеценфицировал рану, но все равно теперь ходим в сапогах, за Центром сплошная антисанитария. Старшие говорят, что раньше через шприцы каждый второй мог заразиться и умереть, но сейчас никто не заражается, потому что наркотики начали делать в таблетках.

— А кто их делает? — запыхавшись спросил я, пытаясь угнаться в гору за Мэлоди.

— Иностранный квартал, там много умельцев. В таблетках наркотики стало легче распространять, и хотя Центр и борется с нелегальными продажами, дилеры Розвого квартала уже давно заполонили наши аптеки. Сейчас невозможно отличить, что ты пьешь: таблетку от головы или что-нибудь запрещенное. А если знать, что покупать, то в аптеках Центра можно раздобыть легкие наркотики.

— Только легкие?

— Тяжелые к нам не доходят. Розовый квартал боится злить Центр, поэтому мы с ребятами ходим в Дыру, и Доминика иногда приносит что-нибудь — не смотри так — с горечью добавила она, поймав мой взгляд — все их принимают, ты и сам не знаешь, когда начал.

— Не запрещено ходить в Яму или в Дыру? — решил перевести я тему.

— Не особо. Из Центра можно перемещаться по всему городу, кроме леса, он под запретом, а в других кварталах небезопасно и центровые туда не ходят. Раньше полицейские вылавливали тех, кто бродит после комендантского часа и выписывали суровый штраф — нарушитель выселялся и лишался всех привилегий, поэтому Геллерт живет в другом районе, но со временем меры упразднились, полицейские отряды расформировали, чтобы немного подзаработать, они теперь устраивают облавы на несанкционированные вечеринки, а так все тихо.

Из рассказов Геллерта я уже знал, что только Центр с учетом новых потребностей был отстроен заново и сиял, словно серебряная ложка на на именинах младенца, а все что осталось за его чертой превратилось в памятник. Общежития университетов развалились, заводы забросили. Аварийные дома под снос и опустевшие универмаги догнивали как свидетельство сущестования некогда нормальной жизни. Городские крысы морадорстовали над этим, забирали все, что пригодно для быта, растаскивали рудимент цивилизации на растопку и металлолом, превращали промышленные предприятия в наркопритоны. Некоторые люди пробовали изменить этот уклад, уходили подальше от пороков города в лес, подальше в глушь, но не выдерживая тишины и темноты, перебрались обратно, поближе к Бетону или Свалке, а те, кто остался, вконец одичали или спятили.

Мы поднялись на пустынную опушку. Я представил, как рано утром тут могло бы всходить солнце, пробиваться лучами сквозь кроны, можно подставить лицо и греться, наслаждаясь птичьим пением или тишиной утреннего леса. Я тряхнул головой и зловещее видение исчезло. Реальность был иной. Под ногами хаотично рос колючий бурьян, высохший, как старый дед, на вершине качались деревься, тонкими кривыми ветками указывая, в какую сторону нам следовало бы убраться подальше.

Все надели толстые перчатки и разбрелись в разные стороны, я оглянулся в поисках Мэлоди, но она уже исчезла, какой-то парень пришел мне на помощь, показав границы участка.

— Дальше все равно не пройдешь — крикнул он — упрешься в лес.

У него я не стал любопытствовать насчет леса. Пытаясь выяснить, нельзя ли выйти таким путем из города, я наслушался немало небылиц. У горожан на лес была маниакальная фобия, как необразованные крестьяне на мрачном хуторе, они сочиняли страшные и неправдоподобные рассказы: то по лесу бродили зомби и демоны, то призраки предков Главной Башни, искавшие в лесу закопанный в молодости клад. Подтвердить или опровергнуть эти истории никто не мог, потому что согласно всем без исключения байкам, из леса никто и никогда не возвращался.

На обратном пути Мэлоди пошла проводить меня до мотеля.

— Приятного аппетита, мистер Баффин! — пожелала она, увидев скрюченного хозяина за обедом, тот хмыкнул что-то невразумительное.

— Мой ключ, пожалуйста — попросил я.

— Не имеем в наличии.

— Но я же сдавал его на стойку!

Он медленно отодвинулся вместе со стулом, открывая обзор на ключницу, на стене висели ключи абсолютно от всех комнат, кроме моей.

— Наверное, сложил в рюкзак — пробормотал я, отходя от стойки.

— Интересно, где он раздобыл грибы… — поинтересовалась Мэлоди, пока мы поднимались на второй этаж.

— Подозрительно похожие я видел на кухне под раковиной, в объятиях пушистой черной плесени.

Она недоверчиво посмотрела на меня, затем с отвращением резюмировала:

— Ну и гадость.

— Это ты еще не пробовала его фирменный чай, настоенный на мышином помете — с раздражением ответил я — они живут слева, справа и напротив меня, уверен, с удовольствием пользуются бесплатным буфетом.

— А у меня в мотеле уже все передохли. Миссис Крэстоу, хозяйка, берет к завтраку на вынос лимонные пирожные и съедает их по дороге, так что мышам даже крошки из коробки не достаются. Познакомить их что ли.

— Лучше не надо — обеспокоенно ответил я — еще заработает несварение желудка, пусть лучше живет с иммунитетом к разложению.

Я не столько переживал за здоровье мистера Баффина, сколько за расходы по оплате моего номера. Миссис Крэстоу брала за свои посредственные номера втридорога, и теперь мне было понятно, куда уходят ее добавочные проценты — не каждый питается коробкой пирожных на завтрак. Возле двери я перетряс рюкзак, но ключа не нашел.

— Ну все — воинственно поднялся я с пола — сейчас ему не поздоровится, может уже и ключ съел.

— Брось, Оливер, может ты его потерял. Ты не открывал рюкзак на опушке?

— Нет. К тому же на ключе огромная бирка, я бы заметил.

— А вдруг нет? Не переживай, если ключ потерялся, его кто-нибудь обязательно найдет и вернет.

Я вздохнул:

— А сейчас как попадать? Я не пойду просить у него запасной ключ.

— Хорошо, что я решила тебя проводить — хитро улыбнулась она — отойди-ка в сторонку.

Покопавшись в сумке, Мэлоди подсела к замочной скважине.

— Где ты научилась вскрывать замки? — с изумлением спросил я, заглядывая в проем открывшейся двери.

— В детском доме.

— А — растерялся я — не знал, что ты, в смысле…

— В смысле сирота — подсказала она.

— Я думал, что в таких заведениях учат приличным манерам — хмыкнул я.

— Учат — с улыбкой подтвердила она — и католическому образованию.

— Тогда как получилось, что ты вскрываешь двери? — спросил я, приглашая ее присесть.

— Когда я там жила — немного подумав, начала Мэлоди — старшие ребята никак не хотели брать меня в команду по футболу. А мне очень хотелось, вот ты не представляешь насколько! Летом они выезжали на соревнования между приютами, и мне это казалось мечтой, наконец покинуть ненавистные стены приюта, погулять на солнышке, сбежать в нормальную жизнь длиной в месяц. С командой еще отправляли группу болельщиков, но туда я попасть не могла, входили только отличники. На этот месяц в приюте оставались одни зануды, как ты верно сказал, жаждавшие получить приличные манеры. Им больше нравилось дышать сыростью бетонных стен, за лепкой такой же сырой глины в их механических воспитанных пальцах. Это были прилежные ученики, застегнутые на все пуговицы, вместо досуга они по шеренге ходили в часовню и читали молитвы, доедали все до последней крошки, клали подушки уголком кверху. У них были свои мечты, они надеялись втретить в дверях приюта такого же застегнутного на все пуговицы директора и занять место в его конвеерном семейном предприятии. Они считали, что выученная программа даст им больше шансов, зато воспитатели нарадоваться не могли на тишину, установившуюся в стенах дома. Банальная и оттого смертельная скука, но мне удалось уговорить старших взять меня в команду за куль конфет. Все сладости хранились на кухне, в шкафчике под замком, пришлось провести несколько бессоных ночей, чтобы вскрыть его. Да — рассмеялась она — я сидела, тряслась от страха, ковыряясь украденными шпильками в замке. Жалкое зрелище, но мне тогда было всего девять. На третью ночь замок поддался, помню, как я бесшумно пробиралась к кроватям, прижимая куль конфет к груди, мысленно ступая босиком по траве, вместо холодного пола. Наутро разразился феноменальный скандал, всех выстроили по линейке и строго допрашивали. Наверное, они бы даже наказали нас, но автобусы уже были заказаны, а в лагере стелили койки. Меня взяли запасной, я не сыграла ни одной игры, зато носилась вдоль кромки поля, во все горло скандируя название команды. И мешок конфет этого не стоил, старшие пожалели меня или проверили на прочность. После игры кофеты раздавали в избытке представители компании, на попечительстве которой находился наш приют.

— А что было потом?

— Потом было еще много летних сезонов, кроме последнего, когда надо было готовиться к экзаменам. Второй раз я уже не надеялась на чудо, зубрила и ездила в составе команды болельщиков, никаких шеренг — рассмеялась она. В детстве мы так много готовы отдать свободе, да? Перестать делать то, что указывают, начать совершать собственные действия, жаль, что все жертвы приходятся на детство, а потом остается только смотреть на последствия. Я научила вскрывать замки и остальных, правда они не так хороши в этом, Индия говорит, что я могу открыть любой замок в городе, хочешь и тебя научу?

— Хочу.

Глава 6. В Заповеднике

— Меня зовут Алиса, а — Какое глупое имя! — нетерпеливо прервал ее Шалтай. — Что оно значит? — Разве имя должно что-то значить? — проговорила Алиса с сомнением. — Конечно, должно, — ответил Шалтай-Болтай и фыркнул. — Возьмём, к примеру, моё имя — оно выражает мою суть! Замечательную и чудесную суть! А с таким именем как, у тебя, ты можешь оказаться чем угодно. Ну просто чем угодно!

Льюис Кэрролл «Алиса в зазеркалье»

О дивный новый мир открывался за раздвижными створками супермаркета. Открывался этот гигант всего раз в несколько месяцев, а большей надобности и не было. Самому копить фишки на стоящую покупку было слишком сложно и волезатратно, поэтому ребята собирали мелочь и оптом покупалм упаковки батареек, спичек, зефир, горючее и прочие бытовые товары, так выходило дешевле. Что до остального, то материальный мир не слишком интересовал их: одежду они скупали в комиссионках или доверяли шить Мэлоди, посуду собирали в старых трейлерах, а супермаркете покупали только необходимое, плитку или вышедший из строя чайник. Изредка на праздники они скидывались кому-нибудь на новую куртку или на подарок ко дню рождения.

Судя по ажиотажу, весь Центр собирался в супермаркет как на праздник, но девочки общий энтузиазм не разделяли.

— Сам увидишь — сказала Мэлоди — протолкнуться будет негде.

Индия, не вынимая палочку чупа-чупса изо рта покивала головой и добавила:

— Славно, что тебя еще не выперли из Центра.

Ни Геллерт, ни Доминика прийти не могли, потому что вход осуществлялся по удостоверениям, но Геллерт всегда ждал их неподалеку и помогал нести коробки. На этот раз почетную миссию доверили мне. Чтобы занять очередь, вставать пришлось в 4 утра, что уже убавило очков от моего любопытсвтва, но даже встав раньше будильника, мы все равно не были первыми, у двери на раскладных стульях и матрасах уже заседали люди.

— Заводы объявили забастовку? — спросил я, зевая.

— Старожилы — ответила Индия — заняли очередь с ночи, чтобы не угодить в толпу.

— А что, кто-то планирует вынести двери? — усмехнулся я, облокотившись о стену дома — почему мы не взяли стулья?

— Коробки в зубах понесешь? Подожди, к вечеру еще причалят с других кварталов, кто-то всегда пытается проникнуть без пропуска.

Я тяжело вздохнул, укладывая голову на стену:

— Разбудите, когда откроют.

— Ты уже решил, что попросишь бесплатно?

— Бесплатно? — не понял я.

— Ты не рассказала? — повернулась Индия к Мэлоди.

— Что? — Мэл быстро разлепила веки и сделала вид, что не спит.

Индия покачала головой:

— У тебя к пропуску прикреплен талон новичка, в первый поход в супермаркет можно попросить что-нибудь бесплатно, товар или услугу. Одна местная фирма устроила такую акцию для прибывающих, правда есть ограничения по стоимости.

— Ну еще бы — понимающе хмыкнул я — наверняка там еще сноска со звездочкой: «Приобретайте все, но ничего из того, что может скрасить ваше пребывание в нашем чудесном городе!».

— Не паясничай, лучше подумай, что тебе нужно.

— Вряд ли в продажу поступили билеты на обратную дорогу — лениво ответил — и что обычно просят?

— По-разному, от купонов на шоколадный торт до апартаментов в дорогом отеле на одну ночь.

«Шоколад, конечно, полезен при депрессии — подумал я — но едва ли шоколадный торт сможет сейчас поправить мое психологическое здоровье». Можно было бы попросить годовой запас антидепрессантов, но я быстро отказался от этой идеи — не смогу попросить таблетки перед девчонками, тем более, что не позже, чем вчера, соврал им, что дела мои идут отлично, строго по расписанию и рецептуре.

— Нет, мне ничего не нужно.

— Акция разовая, подумай хорошенько.

— Может ты по чему-нибудь скучаешь? — попробовала помочь мне Мэлоди.

«Хмм, дайте-ка подумать, может быть по нормальной жизни?!» — с сарказмом подумал я, а вслух ответил:

— Немного грустно без музыки, все мои плейлисты остались в телефоне, а он давно сдох.

— Проси кассеты! — воскликнула Мэлоди — плеер можно купить, а вот с кассетами сложнее, стоят дорого и выбор небольшой, местные все раскупили.

— Кассету — поправила Индия — можно попросить только один предмет.

— Всего одну — задумчиво повторила Мэлоди — тогда думай.

Думать мне не хотелось. От скуки я обернулся, за нами уже начала скапливаться метровая очередь, люди с конца нетерпеливо поглядывали, не открываются ли двери. Когда же они открылись, то из-за пропускной системы скопилось еще два или три десятка человек, так что огромной универмаг быстро и под завязку набился народом. Бедные старожилы, еле поспевали хватать свои товары вперед более шустрых покупателей с галерки. Я отметил, что большинство из людей вообще не собирается ничего покупать, они только глазели на витрины, перегораживая спинами полки и забивая проходы.

Протиснувшись мимо стоек с видеоиграми, книгами, картами, шахматами, мы нашли аудиокассеты. Точнее их напечатанный список, самих кассет, как книг и даже шахмат, не было. Я догадался, что они должно быть входят в категорию дорогих товаров, которые можно легко схватить, спрятать и унести, поэтому их не выставляли на полки. За кассетами следовал целый оазис пластиковых растений, а дальше в углунебольшой островок серебристых курток из новой коллекции, их, точно стая чаек, облюбовала группа школьниц, восторженно обсуждающих модный покрой. У стенда напротив с тем же азартом парни спорили по поводу цвета кроссовок. Догнав девочек в бытовм отделе, я застал их за подсчитыванием фишек и спором, стоит ли брать упаковки пива или лучше потратить деньги на жидкость для розжига.

— Чем мы будем костры разжигать?

— Возьмем пару пачек зажигалок и хватит.

— От них ничего не горит — спорила Мэлоди.

— Нужно лучше зажигать.

Пока меня не заметили, я осторожно отступил в тень полок с бобами и попутно спихивая банки в тележку, стал раздумывать, какую все-таки кассету попросить. Закончив со спорами и отметив галочками все товары, мы двинулись в очередь на кассу.

— Ты первый — подтолкнули меня Мэлоди с Индией.

Я впихнул удостоверение новичка в считывающий аппарат и бестолково принялся ждать, что последует за этим. Аппарат загорелся зеленым огоньком и оттуда раздался электронный девичий голос:

— Рипэйл Энтерпрайзерс, добро пожаловать, Оливер, что я могу для вас сделать?

Приветствие застало меня врасплох, к тому же голос из аппарата показался мне смутно знакомым, я обернулся на Мэлоди и она ободряюще покивала головой в сторону микрофона на стойке.

— Эээ, я бы хотел приобрести кассету группы Джефферсон Эйрплэн — по-идиотски пробормотал я, воззрившись в ожидании на датчик.

— Ваш заказ принят — тут же отозвался голос — ожидайте одну минуту.

На экране рядом с микрофоном загорелась горизонтальная зеленая линия и раздался монотонный, противный писк. Секунд через тридцать звук прекратился, включилась красная лампочка, и кассовая лента пришла в движение. Ровно посередине две ее пластины разъехались в стороны, и в образовавшееся пространство, сомкнув пустоту, поднялась третья. На ней сиротливо лежала прозрачная кассета с бумажной биркой на бечёвке, на бирке было написано название группы.

— Ваш заказ готов — раздался радостный робоголос — приложите талон к кассовому аппарату.

Под впечатлением от таинственного появления кассеты, я рассеяно полез в карман джинс за талоном. После выполнения процедуры табло погасло и автоматический голос добавил:

— Рады приветствовать вас в нашем городе, желаем приятного времяпровождения.

— Повезло — сказала Мэлоди — меня приветствовал голос похожий на Дракулу.

— И что ты попросила? — спросил я, перекладывая покупки в коробку.

— Набор для электриков «Сделай сам» — ответила она — ребята хотели попробовать подключиться к городской станции и провести электричество на Свалку.

— И как получилось?

— Йохана ударило током, но попробовать ведь стоило.

Я вздохнул, лучше бы Мэлоди попросила шоколадный торт и съела его ни с кем не делясь. На выходе я понял, почему девочки не сильно радовались походам в супермаркет. Нагруженные до зубов коробками с провиантом и бытовыми принадлежностями, мы с трудом просочились через очередь, а у дверей меня чуть не сбила с ног группа восторженных школьников, еще немного и все батарейки бы покатились по полу, как замороженный горох.

Вечером, по пути к Заповеднику, Геллерт нагнал меня и с любопытством спросил:

— Что попросил?

— Джефферсон Эйрплайн.

— Все таки нашел билет в один конец — одобрительно подмигнул он.

Я удивился, не ожидал, что он поймет, но все же добавил:

— Вообще то я хотел Боуи, но пришлось брать что было.

Мы отошли на самый край опушки и там разожгли костер. Пока мы с Геллертом раздували угли, девочки доставали все для пикника.

— Может поделишься, что с тобой произошло? — без предисловия спросила Доминика, когда мы устроились.

Возарилось молчание, на меня уставились несколько пар выжидающих глаз.

— Ты ведь потерял не только родителей? — осторожно спросила Мэлоди.

— Расскажи — ободряюще добавила Доминика — мы все тут рассказывали страшные истории.

— Да, считай, что ты не полноправный гражданин без этого.

Я не спеша потер руки друг о друга, хотя они не мерзли, и с неохотой ответил:

— После переезда к бабушке с дедушкой у меня была подруга — и привычным бесцветным голосом, каким я обычно разговаривал с психотерапевтом добавил — она помогла мне адаптироваться в новой школе, хотя сама была на несколько классов младше. Непросто бывает новичку влиться в коллектив в выпускной год. Мы быстро подружились, но она болела и за несколько месяцев до моего выпуска умерла.

— Это так печально — грустно посмотрела на меня Мэлоди — мы очень тебе сочувствуем.

— Знаю — кивнул я, на секунду мне показалось, что они начнут коллективно подражать моим эмоциям, чтобы разделить боль близкого, я уже видел такие зрелища на общих терапиях и нечто похожее однажды в школьном театре.

— У тебя было время с ней попрощаться — участливо сказала Доминика — это хорошо, лучше так, вот родители Мэлоди бросили ее, оставив в неведении, да и моя история не лучше, а у Индии… не напомнишь, кто у тебя умер? — посмотрела она на Индию, щелкая пальцами, пытаясь помочь себе вспомнить.

— Не столь важно, Доминика — приторным голосом произнесла Индия, участливо посмотрев на меня — как ты себя сейчас чувствуешь? Потери даются тяжело, так что нормально, если ты все еще скорбишь — сказала она — мы понимаем, почему ты… — она не договорила фразы, оставив скорбную нить, протянутую ко мне.

— Все нормально — ответил я, не поддавшись на предложение изложить историю из первоисточника — то есть то, что я сделал было глупо. К тому же она сказала, что я должен отпустить ее. Уже несколько недель она лежала в больнице и однажды, пока я держал ее за руку, она улыбнулась и сказала, что когда придет время, я должен буду отпустить ее.

— Тебе стало лучше после таблеток? Ты ведь не сделаешь это снова? — серьезно спросил Геллерт.

— Какой разговор — с улыбкой ответил я — конечно мне стало лучше, все это уже позади. дядя с тетей должно быть понимали, что мне нужен новый старт, вот отправили меня сюда — я продолжал улыбаться, но мне было не по себе от собственного голоса. Я звучал, как ведущий радиоперадачи, который перепутал Рождество с Хэллоуином, а перед глазами у меня маячило неочертанное нечто, то ли лицо, то ли простынь, то ли туман.

— Да, кстати — спохватился Геллерт — на вот, держи.

— Что это? — спросил я, принимая сверток.

— Разовая бесплатная акция от нас — рассмеялась Мэлоди — подарок в честь приезда.

Я развернул бумагу, внутри лежал новенький водонепронецаемый фонарик, я видел такие сегодня в отделе супермаркета.

— Спасибо — обрадовался я, переключая режимы, фонарь практически заменил мне здесь телефон, я не расставался с ним ни днем, ни ночью.

— Городок у нас, конечно, тот еще, но может со временем тебе понравится — подмигнула Индия.

— Но что все-таки случилось с городом? — спросил я, подбрасывая в огонь ветки, от костра запахло смолой и мазутом — неужели никто не знает?

— Когда солнце только зашло — ответил Геллерт — и пришли эти так называемые сумеречные времена — краем рта улыбнулся он скрытому во фразе каламбуру — людей еще интересовали причины, так начали появляться первые копатели. Они обходили территорию, отмечали местность на карте, искали следы прошлого, пытались составить общую картину, но не нашлось ни одного человека, который бы самолично застал эти изменения, свидетели то ли прятались в страхе, то ли умерли, унеся разгадку с собой.

— Может они даже умерли с приходом тьмы — сказала Доминика — солнце напоследок ярко вспыхнуло и сожгло их заживо.

— Сомнительно — высказался Геллерт — но каким-то образом эти люди исчезли. Новые жители тоже пытались найти ответы, они пользовались записями первопроходцев, но все без толку, вот Индия тут дольше всех и ничего не знает.

В подтверждение его слов Индия покивала головой, она наблюдала, как плавится и капает на землю ее зефир, нанизанный на палку.

— Не будешь есть — отдай мне — тут же крикнула ей Доминика.

— Потомки все это дело забросили, сейчас уже никому нет дела, куда солнце исчезло и почему, просто пытаемся выжить во тьме.

— Но остались записи? — уточнил я.

— Пожалуй, где-то и остались — пожал плечами он.

— А как вы живете без больниц? Мэлоди сказала тут полная антисанитария.

Геллерт принялся вбивать в землю колышки для чайника, так что за него продолжила Индия:

— В Центре есть несколько врачей, и Иностранный квартал поставляет лекарства собственного производства. Только накопить на них сложно, и больные умирают раньше, чем удается получить рецепт.

— А роддомы, детские сады?

— Больше всех детей в Розовом квартале, их там кто может, тот и воспитывает. А в Центре детей практически нет, и никто не рожает, город поддерживает демографию искусственно. Как только количество людей сокращается, приходит новый поезд.

— Бойся поезда — ужасающе скорчила лицо Доминика — если приходит новый, значит скоро наступит твоя смерть — она театрально взмахнула руками, отчего по земле заплясали страшные тени.

— Собачься чушь — возразила Индия, вскинув голову — если бы не поезд, к нам бы не приехал Оливер, правда? — льстиво сказала она.

— Неправда — ответила Доминика, принявшись скручивать сигарету — кто-то всегда должен умереть, чтобы приехал поезд, а ты представляешь, сколько в нем сидячих мест? А стоячих? Ты уж прости — обратилась она ко мне — но ты явно прибыл на смену какому-то смертнику и, если это придаст твоей жизни больше смысла — вряд ли это был достойный человек.

Я поглубже вжался в складной стул. Значит вот кто я — пришелец, отправленный на искусственное усыновление, еще одна единичка в ряду из нулей и палочек. Еще один солдат прибыл в строй, еще одна жертва, брошенная в пасть электрического монстра. Интересно, он ест только грустных или берет любых, чтобы сделать их таковыми позже? Эта мысль впилась в меня, точно вошь. И чего я нагнетаю, ведь в мировом масштабе своим рождением мы и так заменяем кого-то, буквально вытесняя его с планеты, и в этом счастье младенцев, не обладать столь сокровенным и приятным знанием убийцы. Но знание держится тайно, а когда сообщают напрямик, словно я заменил людей, которых здесь знали и возможно любили, уже невозможно избавиться от мысли — а достоин ли? Достоин ли я по праву рождения или должен заслужить свое место в армии живых? Или же, будучи переселенцем, я лишен всех прав вовсе. Вода в котелке забурлила.

— Оливер, не подашь кружки? Они в моем рюкзаке — попросил Геллерт.

Продолжая пребывать в мрачном мысленном путешествии по философским развилкам самоедства, я полез за кружками. Когда чай разлили, я очнулся и бодро, но неутешительно спросил:

— А вы не задумывались о наследии динозавров?

— Ты про парк юрского периода? — откликнулась Доминика, осторожно накапывая что-то в чай — да, отличный фильм — таёжной настоечки?

— Я о том, что они оставили нам кучу торфа, который мы усердно эксплуатируем.

— И? — спросила Индия, подставляя свою кружку для настойки.

Я замялся, стоит ли делиться этой мыслью, но зная, что больше поделиться будет не с кем, продолжил:

— Если упразднить их исторический виток, сами по себе динозавры были бессмысленны, так что, если мы тоже? В таком случае мы вовсе не должны заслуживать свое место на планете и ей без разницы приходят на нее плохие люди или хорошие. Что, если планета — это Электрический город в масштабе, который складирует своих жертв ради торфа, костей и предметов искусства для будущих жителей Земли.

— Странно, тебе то еще не наливали… — пробормотала Индия, вскинув брови.

— Будущих жителей Земли это что… вроде пришельцев? — натянуто спросила Доминика.

— Вроде будущих цивилизаций после нас — неуверенно ответил я — для жителей, которые любят кальций и черные квадраты…

— И мусор — добавила Мэлоди.

— Много мусора — покивал Геллерт.

— И чем они по — твоему будут лучше нас, достойнее? — с вызовом спросила Индия.

— Может они будут питаться мусором, а их желудки переработают его во вторсырье! — радостно предположила Мэлоди — хорошо бы это были механические котики!

— Так, я смотрю хороший таежный урожай настоялся — с профессорским видом отметила Доминика — и эффект такой быстрый, надо будет еще заказать.

— Ха-ха — ткнула ее Мэлоди, лихорадочно поблескивая глазами в темноте.

— И на смену мусорщикам смогут прийти достойные представители — задумчиво рассудил Геллерт, подперев подбородок рукой — это бы придало нашей жизни смысл. Отсюда все войны, эпидемии и распри — искусственная замена живого на мертвое в ускоренном режиме, а может алгоритм, который ищет избранных.

— В таком случае, слепой пулеметчик управляет этим вашим алгоритмом — высказалась Доминика, доливая остатки.

— Избранных для чего?

— Ну может для установления связи с другими цивилизациями или изобретения нового оборудования.

— Еще один, «достойные представители» — передразнила Геллерта Индия — это кто? Гринпис что ли? И в чем тогда был бы смысл? Жить на убой?

— Может снова придут динозавры? — с надеждой сказала Мэлли.

— Зачем им столько вторсырья — возразила Индия — как по мне, человечество — сорняк, корень которого сложно вырвать, так что наверняка появится труппа хиппи, которых по счастливой случайности заморозило в огромном леднике второго ледникового периода, и они с радостными песнями, распивая свежевыжатый сок из морковной ботвы, пойдут по очищенной планете продавать экологический продукт, восставшим из криокамеры, Президентам и Папе Римскому. А что? — посмотрела она на нас — корпорации не дремлют.

— А королевская семья?

— Уже анахронизм. Затем они размножатся, и имея в крови горючую смесь из жизнерадостного активизма, жажды власти и таланта к демагогии построят новый мир, который закончится третьей мировой. Конец.

— Ты забыла добавить, что кто-то из хиппи станет божественным мессией — добавил Геллерт.

— Сразу все, не зря же они целой труппой пережили ледник — с сарказмом вклинился я — оставив внукам розги правления, покатят в мировое турне, нести свет и молитвы к спасению.

— В одеждах из переработанной резины и пластика — притворно-мечтательно вздохнула Индия и рассмеялась.

— Очень пессимистично — печально ответила Мэлоди.

— Очень оптимистично — с удивлением сказала Доминика — если в наше время изобретут криокамеры я, пожалуй, соглашусь пошарить тут по лесу в поисках границы.

— Мечтай — усмехнулась Индия — вход только для президентов.

— И миллиардеров — добавил я.

— Ну и ладно — сникла Доминика — сдалось мне это ваше будущее.

Все рассмеялись, но это не отменяло факта того, что будущее существовало для кого угодно, даже для механических котиков, спящих президентов или везучих хиппи, но только не для нас. В нашем мире не существовало фантазии об обретенном ксанаду, и должно быть еще многие поколения после будут гадать, что же именно они строят на наших костях. Да, к тому времени наши кости уже будут подмяты под фундамент, и каждый будет пристраивать к этому зданию какую-нибудь уродливую пристройку, намереваясь изменить весь комплекс к лучшему. Хорошо бы у строителя имелся чертеж, а на нем генеральный план, иначе для чего все это? В воздух, словно чернила, стала заползать тьма.

— Сыграй что-нибудь — попросила Геллерта Мэлоди, закидывая последние ветки в костер.

Геллерт поднял гитару и с видом средневекового барда церемонно опустил пальцы на струны.

— Эта песня о городе, в котором солнце есть только у меня — рассмеялся он и начал играть.

В отблеске оранжевых искр мелькнуло его черное, вытатуированное на руке солнце, такое далекое, похожее на символ древних цивилизаций. И он запел грустную балладу о прекрасной Солнечной принцессе, которую похитил огромный Ночной Волк и заточил в своих четырех королевствах. И плачет принцесса, моля возлюбленного своего о спасении, но Месяц появляется только ночью, он слеп и не знает, что не приходит Солнце на Землю с восходом. Тогда цветы нашептали травам, чтобы рассказали те Месяцу о случившемся. Огорчился Месяц и стал снаряжаться в чертоги Ночного Волка. Одну ночь для выкупа собирал он с неба звезды, другую ночь собирал метеоры, третью ночь, охотился за кометами, но, когда пришла пора отправляться в путь, превратился Месяц в сестру свою Луну. И решила Луна, что не хватит места двум принцессам на небосводе, не стала она спасать возлюбленную брата своего, выбросила звезды в темную бездну и стала сиять одна, словно наливное яблоко. Спустя много суток пришла наконец очередь Месяца, и узнал он, что потухло от горя его Солнце, рассыпалось черным песком по морским берегам, где топчут его теперь босые ноги людей. Тогда взял Месяц самую острую саблю и заколол себя в живот. И не стало на небе ни Солнца, ни Луны, ни Месяца, остался лишь огарок свечи, полыхающий во тьме ночной.

— Это что выходит, луна гермафродит? — брезгливо спросила Доминика, когда Геллерт закончил петь.

Мы расхохотались, покачав головами.

— Все влюбленные прокляты — заявила До — моя мать всегда сравнивала отношения с чисткой яблок, чтобы счастливая семья съела на ужин пирог, ты бережно очищаешь ножом кожуру с яблока. Стоит на секунду задуматься — снимешь слишком толстый слой, повредив плод, а можешь перестраховаться и снять слишком тонкий, такой, когда лезвие ножа врезается в палец. Всегда есть выбор, кто будет страдать, осталось выбрать яблоко ты или нож.

— Разве нельзя обойтись без страданий вовсе? — недовольно спросила Мэлоди, получше укутываясь в свою безразмерную куртку.

— Ты действительно в это веришь?

Мэлоди не ответила, лишь ближе придвинулась к костру, обиженно надув губы.

— А где сейчас твоя мама? — поинтересовался я.

— Последний раз мы с ней виделись в комнате свиданий, в тюрьме. Она там отбывает срок за убийство моего отца — как ни в чем не бывало отвечала Доминика — в конечном счете яблоко всегда отправляется в двухсотградусную духовку. Так что не будь яблоком, Оливер — усмехнулась она и подняла вверх флягу в импровизированном тосте.

— Как ты себя чувствуешь, находясь столько времени в темноте? — спросил я у Геллерта на обратном пути, мы шли немного впереди, девчонки отстали, распевая на всю округу песни.

— Не знаю, обыкновенно, наверное ко всему можно привыкнуть, если перестать замечать действительность — неопределенно ответил он — скучаешь по солнцу, а?

— Пожалуй, что скучаю — ответил я, не вдаваясь в подробности.

— С новичками всегда так, Оливер. Хотел бы я тебя обрадовать, что со временем станет легче, но если тоска твоя настоящая, то срока годности у нее нет.

Глава 7. Дыра

В начале рабочего вечера я как обычно скучал, но к половине девятого в очереди почувствовалось необычное возбуждение. Привычный гам толпы постепено стихал, на смену ему пришел тихий шепоток. Немногое может лишить моих посетителей дара речи, поэтому крайне медленно отрывая корешки от билетов, я стал прислушиваться к разговорам в очереди. С выпученными глазами, они обсуждали что-то про аквапарк. В это же время мимо меня выхрем пронеслись два парня из сервиса, в работу которых входило слежение за идеальным функционированием «Джеллилэнда».

«Значит в нем что-то разладилось! — торжествующе подумал я — Какая досада».

Ни с кем не советуясь, наперекор возмущенной толпе я прикрыл свою развлекательную палатку и направился в сторону водяных горок.

— Перерыв десять минут по техническим причинам — бросил я посетителям — вы же не хотите случайно улететь на этой штуковине в космос — крикнул я самым возмущенным.

Быстро продвигаясь между зеваками, сокращая путь через служебные выходы, я добрался до комплекса горок «Осьминожица» — нелепого строения из восьми больших, средних и маленьких горок в цветах шевелюрных оттенков бабушек за семьдесят.

— Что тут у вас творится? — претворяясь администратором, без церемоний спросил я.

Стоявший рядом паренек из персонала затравленно посмотрел на меня и отвернулся обратно в сторону горок, как будто даже не услышав. Я проследил за его взглядом и тут же пожалел, что пришел. Первой я увидел белую простынь, накинутую на носилки. В память тут же врезался похожий фрагмент воспоминаний прошлого, словно зажеванная фотопленка, мозг подсовывал мне двойную экспозицию из разных временных отрезков: вот я смотрю, как бригада рабочих тащит носилки, с которых свисает бледная рука, и тут же я вижу два белых покрывала, лежащих бок о бок в морге, справедливости ради, меня тогда тоже никто не приглашал. Без разрешения я проскочил в морг вслед за дядей, пришедшим опознавать тела. Тетю скрутил сильный припадок и оставить меня было не с кем, а следить за мной и одновременно за своими нервами дядя не мог. Так что прямо из коридора, проскочив мимо дежурных, я забежал следом, надеясь увидеть родителей, я не верил, что они «куда-то уехали». То, что я увидел навсегда отпечаталось на документах моего будущего — опека и переезд к ближайшим родственникам. Диджей моего несчастного сознания постепенно стал подключать к реальности звук: я услышал детский истерический плач и приметил группку школьниц в полотенцах и купальниках, которым администраторша судорожно подносила нашатырь, на заднем плане уже знакомые мне два парня оцепляли желтой лентой закрытую и закрученную ракушкой розовую горку.

«И откуда только у нас взялась эта лента?» — невпопад подумал я, бодрым шагом возвращаясь на свое место. Никто меня тут не видел и меня никогда здесь не было.

Вернувшись после смены в номер, я методично умылся, почистил зубы, высыпал остатки таблеток в ладонь, запил водой и выбросил пустую склянку в мусорное ведро.

— Вчера у вас в парке нашли труп — вместо приветствия выдала Индия, держа перед собой газету.

«Проза жизни» прочел я название на обороте.

— У вас тут и газеты печатают — удивленно ответил я, пытаясь скрыться от ответа.

— Ты ничего не слышал? — повторила она.

— Нет, а что? — я виновато обмакнул в кофе пончик.

Этого я и опасался — ежедневный опрос свежих сплетен: кто и когда умер, сколько дней разлагался, какая предположительно была причина смерти. Брр. Вместо описаний я с удовольствием посоветовал бы им взглянуть на реальные трупы, но к сожалению, и врагу такого не пожелаю, а они к тому же тут мои единственные, так называемые друзья.

— Это Бетани Оукли — сказала Доминика, появляясь в дверях кафе, в руке она держала индентичную Индиной газету — та что с плаката, трупу около двух дней.

— Приятного мне аппетита — пробормотал я себе под нос.

— Что с ней случилось? — жалостливым тоном, но не без доли любопытства спросила Мэлоди.

— Похоже застряла в трубе, Бэтти Рид первой вчера скатилась с этой горки и… обнаружила её.

— То есть девочка въехала в разлагающееся тело? — зачем-то уточнила Индия.

— Прощай пирожное — вздохнул я, с омерзением отставляя тарелку — должно быть ты было очень вкусным.

— Бэтти оказали помощь и накачали успокоительными.

— А, хорошо — шмыгнула носом Индия — дети в этом возрасте быстро все забывают.

— Ну да, ну да — уверенный, что меня никто не слышет, поддакнул я.

Доминика со скепсисом посмотрела на Индию.

— Что? — уставилась та на нас.

— Ничего — бесстрастно ответил я, заслоняясь от нее добавкой кофе.

— Дети не забывают.

Индия пожала плечами и продолжила:

— Как она могла застрять в трубе? Горки закрывали на ремонт?

Рыжая голова снова обернулась в мою сторону.

— Я работаю в отделе наземных аттракционов — лениво ответил я — а не подводных.

При этом я вернул обратно на тарелку пирожное и принялся отколупывать от него безвкусный на вид ромашковый цветочек.

«Если вдуматься — размышлял я — парк развлечений почти идеальное место для убийства. Черт знает кто может прятаться за мехом того огромного желтого зайца, который зазывает тебя покататься в зачарованном лесу, и не кричит ли кто-то от ужаса, пока толпа вопит от страха на американских горках? А сколько неправдоподобных фотороботов могут составить все желающие, жующие горячие хот-доги, волонтеры. Да, парк развлечений мог бы быть отличным местом для убийства, в конце концов однажды здесь померла вся моя радость к жизни, а это уже прецедент».

— Наверное, закрыли на чистку — решила Мэлоди.

— И не заметили? — не согласилась Доминика.

— Может кто-то толкнул ее, нельзя же так неудачно съехать.

— К тому же с наступлением сильной темноты горки закрывают.

— Разумнее было бы не открывать их вовсе, в темноте легко убиться.

— Эти аттракционы пользуются большой популярностью, все жалобы на несчастные случаи администрация города отклоняет — сказала Индия — этот спишут туда же.

— Ужасная смерть — сказала Мэлоди хриплым голосом, несколько минут назад она подавилась крошками от вафель.

— Халатность — фыркнула Доминика, откусывая яблоко.

— Нет, демократия — вздохнула Индия — каждый сам принимает ответственность за пользование аттракционами при недостаточном освещении, Башня издала этот указ сразу после первого несчастного случая.

— А когда Геллерт придет? — перебил их я.

— Не придет, мы договорились встретиться вечером на вечеринке.

Я горестно вздохнул, тема разговора меня нисколько не вдохновляла.

— Трое пропавших и два трупа за месяц — подсчитала Мэлоди, увидев непонимание на лицах она пояснила — Девон Роуз нашли полусоженной за мусоркой у «Гвидо», Сэм и Сьюзи Крокетт не нашли до сих пор, и Розмари как будто бы тоже пропала… — конец фразы Мэлоди невнятно сжевала, погрузившись в размышления о долгом отсутствии подруги.

— Дело двойняшек закроют — уверенно заявила Индия — их вещи не нашли, очередная ничем не увенчавшаяся попытка покинуть город.

— А если у нас завелся маньяк? — с сомнением спросила Доминика — люди стали дохнуть на удивление быстрее, а нумизматы ни при чем, и это настораживает.

— Не похоже на маньяка — тоже решил я поделиться наблюдениями — слишком разные случаи.

— Но все тела были искалеченны, лицо Девон как будто сожгли кислотой, такое мог сотворить исключительно псих.

— Ха, значит под подозрением весь город.

— Думаете стоит объявить Розмари в розыск?

— Держись подальше от полиции — бескомпромисным тоном ответила Доминика — тебя же первую объявят виноватой, не посмотрят на твой вид девочки-одуванчика.

— Это точно — ответила Индия — полиция не станет разбираться, чем больше подозрительных лиц они поймают, тем будет лучше для отчетности.

— Что тогда делать?

— Ждать, может Розмари еще появится.

Такой ответ не слишком успокоил Мэлоди, она в нерешительности кусала губы.

— Даже не думай — увещевала ее Доминика — мы не будем выкупать тебя из- за решетки.

Эта ободряющая фраза все-таки заставила Мэлоди вступить на путь ожидания. И правильно, ведь, по-моему, ожидать стоило худшего, по крайней мере этот город пока не давал мне причин убедиться в обратном. Я закончил с кофе и стал бездумно размешивать ложкой муть в стакане. «Загадочные исчезновения и убийства, и никаких путей покинуть город — прекрасное начало для нового старта».

К вечеру мы встретились с Геллертом и пошли на заявленную вечеринку.

— Особо не обольщайся — предупредил он — за Центром все гораздо темнее, в прямом смысле.

Свернув с площади, мы направились по дороге, ведущей от скейтпарка к темным очертаниям трех высоких зданий. Доминика предупредила, что опоздает, так что мы двинули без нее. Я плелся в меланхоличном настроении, а вот ребята наоборот предвкушали веселый вечер. Они даже принарядились в какие-то самодельные костюмы, которыми их снабжала Мэлоди. На Индии было плохо скроенное кожаное кимоно с воротником под мех кролика, Геллерт красовался в изъеденном дыроколом жилете с цветочной подкладкой, так что узор проглядывал через дырки, а сама кутюрье оделась во что-то вроде перевернутых на манер рубашки джинс.

«Слава Богу, это никогда не войдет в моду» — подумал я.

Казалось, первый выход за пределы Центра должен был меня впечатлить, но окружающий пейзаж больше угнетал, в полной мере оправдывая убогость периферии. По дороге тянулись неприветливые участки, огороженные металлическим сетчатым забором, за ними скрывались заброшенные автомастерские. Во дворах валялись ни на что негодные запчасти и изрезанные шины, а возле проржавевших трейлеров хаотично лежало всякое барахло: старые бачки от унитазов, поломанные куклы барби, жестянки из-под супа, сигаретные пачки и телефонные трубки без проводов. Из одного такого трейлера невидимой тенью выплыл дряхлый мужик со склоченной седой бородой, сверкнув в темноте безумными глазами, при виде нас, он убежал в кусты. Пустующие участки были превращены в свалки мусора, от них на весь квартал разило ужасным запахом разложения. Редко где на пути нам встретился рабочий фонарь, почти все были разбиты и исписаны, хотя выглядели еще новыми, одним словом, тягостное впечатление производило это место, как будто из него высосали всю жизнь и, если бы не доносившийся издалека грохот хэви-металла, можно было бы принять его за пустыню мертвых.

Обойдя несколько пыльных пустых магазинов с разбитыми стеклами, мы свернули в неосвещенный двор и достали фонари. Отодвинув доски из кучи хлама, Геллерт постучал в спрятанную за ними металлическую дверь. Открыв прорезь на уровне глаз, щеколда отодвинулась, туда продемонстрировал свое лицо Геллерт. Щеколда тут же закрылась, заскрипел замок, тяжелая дверь с невыносимым протяжным скрипом отворилась внутрь черной дыры, оттуда поянуло сыростью и чем-то химическим.

«Прямо как в кино» — замечтался я, в предвкушении шагая в темноту.

По узким катакомбам, высвечивая путь фонариками, мы осторожно спустились вниз. Стены были исписаны выцветшими граффити, поверх рисунков тянулись ржавые трубы с вентилями, из которых шипела и клокотала вода. Кроме плеска капель и стука наших шагов, из темноты иногда доносило хаотичный визгливый крик, от этого мне казалось, что мы спускаемся в нацистскую пыточную для допроса. К концу пути каменные ступени развалились, пришлось опереться о шершавую и склизкую стену, чтобы не упасть. Геллерт, шедший впереди всех, нес в руках большую флуоресцентную лампу, на которую слетались бестелесные мотыльки — единственные прекрасные здесь замеченные создания ночи. Наконец, по стенам, словно рев троллей, стал прорываться звук демонического техно. Индия, заслышав его, посмотрела на меня и азартно улыбнулась. Мы вступили в самое пекло вечеринки, но из-за плотно висящего в воздухе дыма ничего не могли разглядеть, один свет стробоскопа вырывал из дыма конечности, которые то замирали, то ускорялись, схваченные световой судорогой.

Мэлоди, ухватив меня за руку, повела нас в глубину зала, дым плотной стеной замкнулся за спинами. Какой-то парень протянул нам по больничной плошке синей жидкости, на дне которой плавало несколько таблеток. Мэлоди ловким движением закинула их в рот и улыбнулась мне, приглашая сделать то же самое. Я колебался, гадая, какой эффект может оказать это снадобье, но вспомнив свисающую из-под простыни руку и пустую склянку на дне мусорной корзины, решил избавиться от обоих воспоминаний — пстой стаканчик вернулся на поднос.

Гости вечеринки опирались о стены, лежали на полу, сидели в позе лотоса, стояли пошатываясь, и все явно ловили приход. Некоторые вдыхали голубой дым из прозрачных полых трубок, этот дым и висел в воздухе, отделяя зазеркалье от реальности. Доминика объяснила мне, что это один из самых дорогих наркотиков в городе — нумизмат, стоит одну монету мелкого наименования. Монеты потом сбывали азиатской мафии, которой было запрещено появляться на территории Центра, а именно в Центре и по заброшенным территориям к северу от него было богатое месторождение: форинты, центы, франки, кроны, медяки, не представляющие больше денежной ценности. От их стоимости остался лишь металл, его мафия собирала, сортировала и переплавляла для собственных нужд. Естественно, с годами запасы обнищавшей экономики начали истощаться, монеты находились с трудом, добычу начали перепродавать на черном рынке в три раза дороже. Охотники за металлами, наркоманы и просто безработные рыскали по городу с металлоискателями собственной сборки в надежде найти одинокий дублон и жить на него целый месяц. Это было сродни второму пришествию Золотой Лихорадки, существовали целые группировки Сталкеров, которые не искали монеты сами, а выслеживали охотников и жестоко отбирали у тех добычу. Ради безопасности охотникам тоже пришлось объединиться в группы, и когда банды сталкивались, конфликт никогда не заканчивался миром — дележ переходил в поножовщину. Сама по себе бедность не порок, но ее редко посещает добродетель, и в большинстве случаев, дармовая выручка обходится беднякам за чужой счет.

Потолкавшись в толпе под бодрый трек, я отошел от безумствующих и присел в конце зала. В неоновом свете у людей в подвале были непропорционально длинные руки, они походили на гигантских пауков, лапы которых перекрывали пути к отступлению. Эта толпа вызывала у меня отторжение, но я все равно остался и попробовал все, что они могли мне предложить: редкий дым из полых трубок; взрывающийся порошок, от которого немеет язык; упаковку радужных капсул, из которых мне досталась оранжевая кроха со вкусом апельсина и параноидального бреда и, наконец, четверть кубической таблетки, эффект которой местные умельцы смогли увеличить до 112 часов. Где-то играла музыка, люди смеялись, а я не знал из-за чего, но смеялся вместе с ними. Я был зажат в слипшейся толпе, ее искусственное веселье и грохочащая мухзыка лились в меня, заполняя пустоту. Время замерло. Я оглянулся: Геллерт чувствовал себя в своей атмосфере, с каким-то типом они глупо смеялись и выпускали дым через ноздри. Поодаль, Индия и Доминика тоже смеялись и мне показалось, что их зубы постепенно множатся, становясь похожими на стаю акул. Стены начали оплавляться, сползая вниз точно плавленный воск. И тут внезапно все мое веселье сошло на нет. Музыка превратилась в гул, я как будто был заперт за толстым стеклом, всматривался в мутные силуэты по ту сторону, но в очертаниях не мог различить ни одного человека. Звук перешел на невыносимый скрип, как-будто где-то одновременно точили тысячу топоров и пил. Я в ужасе закрыл уши. Все заполонило дымом, а я был один. Остался один, выкинутый за борт общей стратосферы. Еще немного и они перережут мне кислородный шланг. У меня возникло странное ощущение, казалось, что в этот момент жизнь замкнулась на спирали. Все это спираль, а я разворачиваюсь вместе с миром, опоясываю круги вокруг вечности, которая тоже представляет собой спираль, туда и обратно. Тени преследовали меня, охотились за мной, горбясь, я пробивался сквозь толщу людей, боясь прикоснуться к ним. Я попытался прикоснуться к ним, но руки просочились через плоть. Эти люди больше не принадлежали моей реальности. Больше не существовало реальности. Только неразумная огромная пустота, бессознательная коллективная иллюзия из тел.

— Иди на огонек, иди на огонек — услышал я тихий голос.

Я помнил только обрывочные эпизоды, в голове все продолжало двигаться, во рту было сухо.

— Иди на огонек — повторял кто-то.

Я принял вертикальное положение и увидел крохотное пламя от спички, слабо виднеющаяся в этом свете, ко мне тянулась рука. От неожиданности я отпрянул, но увидел знакомую татуировку — ко мне тянулась рука спасения в лице Геллерта. На ощупь я пополз в его сторону. Геллерт тряс лампочку, пытаясь добыть немного света, затем, не произнося ни звука, он велел следовать за ним. Я осторожно крался по его следам, боясь на кого-нибудь наступить. Мы остановились, Геллерт наклонился над чьим-то телом и пальцами раскрыл лежащему один глаз, направив слабый свет лампы на зрачок. Так же быстро он разжал пальцы и проделал эту же процедуру с другим человеком, тот закрылся руками, прячась. Мы переходили от одного тела к другому. Паника, засевшая у меня где-то в желудке, поднималась к горлу — зрачки многих людей не реагировали на свет. Я затрясся от ужаса, осознавая, что нахожусь в комнате, состоящей на треть из трупов. Я заозирался по сторонам, в темноте ничего не было видно, но я почти в обморочном состоянии был готов уворачиваться от хладных, тянущих свои лапы, тел. Геллерт нашел того, кого искал, хоть Мэлоди и не подавала признаков жизни, ее зрачки сузились от света. Гел отдал мне лампу и взвалил девушку на руки, в беззвучном жесте я понял, что надо искать остальных. Рыжие волосы Индии я нашел в конце коридора, нечаянно на них наступив. Индия, свесившись, лежала поперек сидящей Доминики, а Доминика выронила ее голову и отчаяяно пыталась одной рукой прикурить.

— Нужно уходить — сказал Геллерт, тряся Доминику за плечо — сама идти сможешь?

Она медленно кивнула, и я помог ей подняться, Индию тоже пришлось тащить на руках. Геллерт повел нас к выходу. Я еле поспевал за ним, попеременно смотря под ноги и отодвигая волосы Индии, закрывавшие мне обзор. От коридоров уходило множество коридорчиков, я боялся свернуть не туда и остаться в этом потустороннем лабиринте.

«Какое счастье, что Геллерт в сознании» — я периодически оборачивался и следил, идет ли за нами Доминика.

Пройдя несколько пролетов, я подумал, что неплохо было бы уже где-нибудь забрезжить свету, но с сожалением вспомнил, что никакого света тут нет. Вдалеке послышались возня и крики, инстинкты мои были в боевой готовности и только ждали момента, чтобы разродится нервной истерикой. Геллерт выругался и прокричал, не оборачиваясь:

— Облава уже началась! Слышишь сирены? Они вынесут трупы, а остальных повяжут! Нужно ускориться!

«Ускориться, легко ему говорить» — думал я, по два раза проверяя ногой землю, часть ее как будто бы растворялась под каждым моим шагом.

Крики стали громче, мне казалось, что из коридора к нам мчится стая адских гончих псов. Топот приближался, от стен отлетали команды «быстрее» и «хватайте», но мне слышался только прерывистый злобный лай. Я вжал голову в плечи, пытаясь спрятаться.

«Хорошо быть черепахой» — не очень кстати решил я, уставившись на руку и пытаясь превратить ее в черепашью лапу.

Геллерт в это время остановился перед ржавой лестницей, ведущей к люку в потолке. Он уложил отключенное тело Мэлоди на землю, вскарабкался вверх и откинул крышку. Я ждал, и я увидел, как из дыры в потолке заструилось чудесное золотое сияние, можно сказать круговой портал в Элизиум, который спасет нас от цепных псов Тартара. С потолка не заструилось ничего, ни звездочки, ни лучика, ни крохотного огонька от папиросы проходимца, мы все еще были в Тартаре, но видение было настолько сильным, что я мог учуять цветочный запах с полей самого Парижа. Геллерт подтолкнул меня в бок и видение рассыпалось. Плохо чувствуя руки, я подал ему Индию, затем помог втащить Мэлоди.

— Черепашки ниндзя жили в канализации — вяло проговорил я, зависнув на пол пути к лестнице — Гел-л-лерт, тебе не кажется, что это похоже на канализацию? Где же черепашки…

— Забирайся же, ну! — кричал Геллерт сверху, пытаясь дотянуться до меня рукой.

Уже с внешней стороны люка он протягивал руку Доминике, когда мы услышали приближающийся бег. Моему сердцу неожиданно стало тесно в грудной клетке, оно забилось как ненормальное, стремясь выбраться. Гел все еще втягивал Доминику, а я уже начал карабкаться вслед за ней. Прямо за спиной я слышал тяжелое дыхание и скрежетание челюстей. Забыв, как дышать, я резко подтянулся на руках к верхним ступеням, откуда за шиворот Геллерт втащил меня на улицу. Крышкой люка мы прижали тянущиеся из-под земли руки и поверх свалили груду камней, лежащих здесь на всякий случай. Снизу послышались ругательства, псы решили попробовать выломать крышку, груда камней затряслась, но пока не двигалась с места. Геллерт развернулся и пару раз несильно ударил меня по лицу.

— За что?! — как мне казалось заорал я, хотя фраза выходила изо рта не меньше пятнадцати секунд.

— Что у тебя за приход такой, ты очень невовремя ничерта не соображаешь — пробормотал он — на держи вот, они могут выломать люк, сматываемся отсюда.

— Так это все-таки канализация?! — воскликнул я, взваливая на плечи протянутую мне Индию, пощечина возымела некоторый эффект — ее тело больше не казалось мне таким невесомым, как раньше.

— Она самая — улыбнулся Геллерт и как могли, мы быстро направились в сторону доков.

Трудно было сказать, что радовало меня больше всего: яркий опыт галлюциногенов, копы, которые не оказались адскими псами и не утянули меня в тартар, или же факт того, что мы не остались лежать в канализации с печатью смерти на сетчатке глаза, вместо фейс-контроля.

Глава 8. Ловцы удачи

На следующий день я вяло притащился на работу. С момента обнаружения трупа, в парке стало безлюдно, только редкие посетители и сами работники катались на аттракционах, отчего в воздухе висела атмосфера вечеринки одиноких лузеров. Я по полчаса катался на карусели, обняв пластиковую белую лошадь в нарисованных голубых ленточках. В обнимку мы медленно разъезжали кругами и разноцветные огоньки сливались у меня перед глазами в одно пятно — 112 часов действия таблетки еще не закончились. Впрочем, эффект шел на спад, и с каждой минутой на душе у меня становилось тоскливее. Каждый день по кругу, прямо как на этой карусели, каждый день темнота, подавляющая сознание. Я хотел увидеть хотя бы декоративное солнце, подобие нормальной жизни, которую у меня отняли, взглянуть одним глазом и убедиться, что она где-то еще существует.

— Вот бы с этого колеса осмотреть границы города — взвесив кое-что в уме, произнес я, впервые с интересом взглянув на колесо.

— Не выйдет — отозвалась Доминика, которая от скуки пришла составить мне компанию — темно.

— Без тебя знаю, что темно — отмахнулся я.

— Да и что ты хочешь там увидеть? — без интереса спросила она, лениво затягиваясь сигаретой.

— Хочу увидеть, как отсюда выбраться, пойдем-ка прокатимся.

Доминика безразлично повела плечами и, выпуская пелену дыма в рот прохожим, побрела за мной. Мы прошли мимо огромной медузы, вместо щупалец которой на длинных цепях висели сиденья с откидным верхом, обогнули полосатую палатку с хот-догами, голубой фургончик с карамельными яблоками и втиснулись в конец скромной очереди на колесо. Купив билеты, мы забрались в кабинку и медленно покатили к воображаемым облакам. Свысока я мрачно взирал на разбитый участок разноцветной юдоли, дававшей нам приют. Отсюда казалось, что город берет чужое счастье, кладет его на свою электрическую наковальню, бьет сверху железным молотком, высекает сгустки горячего неона и щедро поливает им окна, вывески и двери своих кафе, потому что кроме них на мили окрест не было видно ровным счётом ничего.

На следующее утро я решительно заявил ребятам следующее:

— Нужно попробовать пересечь границу!

Это предложение не произвело эффекта, на который я рассчитывал. Индия даже не поменялась в лице, девочки продолжили отрешенно помешивать кофе, Геллерт неспеша отодвинул газету.

— Мы даже не знаем, где она кончается — сказал он.

— Или начинается — ответила Доминика.

— Разве это не одно и то же? — с раздражением спросила у нее Индия.

— Не одно — многозначительно сказала Доминика, подняв вверх только что облизанную ложку.

— Нужно осмотреть город сверху — не сдавался я.

— Ты уже пытался — тем же философским тоном продолжила Доминика — ничего не видно.

Я взглянул на Мэлоди, ища поддержки. Она метала взгляды из стороны в сторону, посматривая то на нас, то на Индию, и не выдержав, выпалила:

— Я согласна с Оливером! Мы никогда не искали выход, разве не стоит хотя бы попытаться? — умоляюще посмотрела она на друзей.

— Была бы возможность, мы бы уже попробовали — ответил Гелерт, поднимая к лицу газету.

Мэлоди послала мне извиняющийся взгляд.

Не дождавшись поддержки, я решил расспросить на тренировке Йохана. Уж кто-кто, а он бы наверняка попробовал выбраться, меня только смущала мысль, почему он до сих пор этого не сделал.

Усмехнувшись, Йохан немного помедлил с ответом:

— Ты, конечно, не первый, кто задает подобный вопрос, но поверь, милый друг, если бы я знал, где тут выход, то давно бы улизнул в эту форточку.

— Никто никогда не выбирался отсюда?

— Никто — ответил он — правда раньше ходила легенда о Колесе Фортуны, его якобы придумала азиатская мафия в качестве аттракциона удачи. Они установили колесо посреди реки, в порту и любому желающему за определенную сумму денег разрешалось принять участие. Сложность была в том, что колесо находилось под водой. Задерживаешь дыхание, ныряешь и, если откроешь верный люк, в конце пути тебя ждет выход на другую сторону — выход из города. Только представь, сколько смельчаков желало испытать удачу! Они тренировались по 12 часов в день и могли задерживать дыхание не меньше, чем на пять минут.

— Кто-нибудь уплыл? — изумился я.

Йохан посмотрел на меня и кисло улыбнулся.

— Правда была в том, Оливер, что нет никакой другой стороны. Люди задыхались там в надежде открыть следующий люк и увидеть выход, но последнее, что они видели перед смертью — это тупик. На следующий день люки открывали и трупы выносило в воду. Их вылавливали, и мафия использовала тела в качестве бог весть знает, чего, потому что согласно контракту, в случае смерти права на человека переходили к ней. Вот так, связывая себя практически узами Сатаны люди шли на все, лишь бы рискнуть последней надеждой.

— Их потом пускали на органы?

— Хорошая гипотеза, но боюсь на местных органах долго не протянешь. В любом случае, мафия наживалась на единственной надежде города, а выигрывал тот, кто не рисковал.

— Тогда почему они пытались? — не понял я.

— О, они были храбрейшими, теми, кто не желал смириться, кто желал сбежать вопреки всему. Еще на берегу они знали, что платят за попытку вовсе ни луидорами и ни шекелями, а жизнью, и все же такая жизнь, какую влачим здесь мы, не имела для них стоимости. Нужно быть поистине верующим, чтобы шагнуть в пустоту и совершить прыжок веры в никуда, и должно быть они умирали спокойно, зная, что испробовали все, зная, что положили на алтарь свободы самое дорогое — жизнь. Скажешь, кому нужны такие жертвы? А кому нужны рабы, кроме их властителя?

— Ты бы не рискнул?

— Говорю же тебе — вернувшись к скептическому тону, ответил он — нет никакой другой стороны. Может быть я и трус, но знаю одно, законы удачи, если они придуманы людьми, не действуют. Храбрецов больше не осталось, а колесо Фортуны если и было, то сгнило, развалилось и кануло в лету. Жители до сих пор отказываются ступать в портовую воду Галерной Гавани, считают, что она наводнена призраки ловцов удачи. Вот тебе и сила веры — рассмеялся он — иногда кажется, что местные горазды поверить во всяческий абсурд, лишь бы во что-то, но у них духа не хватит заподозрить существование выхода или хотя бы в надежду на него. А вода в порту действительно гнилая, будешь в том районе, сразу учуешь запах, на него легко ориентироваться в темноте, если заблудишься, на севере у тебя будет запах гнили, а на юге специй и китайской лапши.

— А почему Иностранному кварталу к нам нельзя? — спросил я, пытаясь узнать больше про город.

— Центр ввел запрет, когда иностранцы стали предлагать людям прийти к ним, Главная Башня напыщенно назвала это «похищением людей». В каком-то смысле они были правы, город терял переселенцев навсегда. Иностранный квартал берет тебя под свое крыло, но взамен подчиняет волю. Туда уходят, чтобы забыть себя, боль, гнев, близких, любовь, иностранцы могут дать это, но обратного пути уже нет. Они что-то вкалывают, и ты начинаешь мыслить, как они скажут, делать то, что они скажут, и им не нужна ни твоя душа, ни твой разум, только дешевая рабочая сила.

— Никто не пойдет на такое — не поверил я.

— Сотни. Абсурд, верно, какой человек захочет подобной участи? Но каждый год туда всегда кто-то уходит. Несколько лет назад мой старший брат ушел в Иностранный квартал, когда он это сделал, я долго размышлял, почему, даже сам хотел уйти. Я все сидел и думал, что такого страшного люди хотят стереть из памяти. И знаешь, к чему я пришел? Нет ничего особенного в их воспоминаниях, та же боль, что найдется у каждого, но не всякий захочет с ней расстаться. Соблазн забвения велик, и в минуту, когда ты особенно слаб, искусители тут как тут, предлагают выбраться из ада, только вот ад то бесконечен. Я попытался его вернуть — тоскливо добавил Йохан — но это оказалось невозможно, он свой выбор сделал. Точнее его вынудили сделать, Томас Второй, глава Розового квартала перебросил на него свои карточные долги, я давно закрыл их, но Йозеф не пожелал вернуться.

Я похлопал Йохана по плечу, в нашей общей сумме увеличивались потери.

— Почему Второй, что случилось с первым? — я решил отвлечь его от болезненных воспоминаний.

— Тот был недолговечен — ответил Йохан — впрочем, как и все мы — что будешь делать, если останешься последним?

— Смерть придет к нам так скоро? — полушутя ответил я.

Он тяжело вздохнул:

— Посмотри вокруг, Оливер. Тут проживают не люди, а даты со сроком годности: год, полгода, три месяца, три года, а вон тот не знает, доживет ли до завтра. И знаешь, что самое забавное? — усмехнулся он — в этом городе нельзя провести последние часы с семьей, обогнуть землю за 80 дней или прыгнуть с парашютом, когда смерть выслала за тобой кэб и ждет. Там, в нормальной жизни, может быть, но не здесь — он хлопнул в ладоши, будто собрался продемонстрировать фокус — смотри, здесь ты можешь провести время лишь со своей умирающей семьей, ха-ха! Поделись с ними радостью: «Смотрите-смотрите, я вытянул счастливый билет и помру первым, а вы ждите! — под конец фразы он оглушительно рассмеялся, но лицо тут же обмякло, как скомканный целлофановый пакет — не смерть убивает здесь, а ожидание.

Камень моего вопроса прочертил рябь на маске Йохана, лицо утомленного старика предстало вместо молодого шута, горящие глаза помутнели, отдалились от мира, словно два глубоких озера, скрытые в тумане.

— Не знаю, что я буду делать — ответил я — если останусь последним.

Я действительно не знал, но узнал позже.

— Может быть, если выхода нет, я выпрыгну в окно и разобьюсь, полагая, что это и был выход — с усмешкой добавил я.

— Вопрос только куда? — вызывающе посмотрел на меня он.

Глава 9. Психотропы открывают неизведанные тропы

В наше обычное время я пришел на завтрак в Кэнди-Мэнди в крайне довольном настроении, с желанием наградить себя большим клубничным коктейлем. Вчера ночью, меря шагами комнату и складывая мысли в уме, я решил, что рано сдаваться, даже на необитаемом острове есть способы спастись, а это цивилизованный город, значит мы еще посмотрим, кто кого. В приподнятом настроении я отправился на работу, где меня нашли не менее вдохновляющие новости.

— Ты весь сияешь — недовольно констатировала Доминика, натянув на глаза меховую шляпу, очевидно, она страдала от похмелья и мучилась аллергией на хорошее настроение.

— Меня увольняют! — радостно похвастался я — сегодня последний рабочий вечер, «Джеллилэнд» закрывают, клиентов нет!

— Закрывают единственное развлекательное зведение — присвистнула Индия — выглядит так, будто кто-то хочет запретить в городе легальное веселье.

Я фыркнул в ответ:

— Что там было веселого? А после возможного — показал я пальцами кавычки — убийства, все боятся туда идти, шепчутся, что в комнате страха их поджидает маньяк — я закатил глаза и выхватил с тарелки пончик вперед Доминики — что-то ты сегодня медлительная — не без ехидства бросил я ей, на что она скорчила недовольную гримасу.

— А ты значит не боишься? — спросила Индия.

— Кого? — поднял я брови — маньяка в комнате страха? Не будьте смешными, я скорее поверю в то, что смотритель горок от уныния сам скинул бедную девочку, чтобы хоть как-то разнообразить свою скучную жизнь.

— Ты бы сам так сделал? — с интересом спросила Мэлоди.

— Нет — замялся я — но все эти люди ужасно подозрительные.

— Предлагаю спор — заявила Индия — хоть раз пискнешь сегодня в комнате страха или мы увидим признаки паники у тебя на лице — месяц не будешь пить.

— Ты серьезно собралась туда идти? — спросила Доминика.

— Мы все пойдем — ответила Индия — все засвидетельствуем храбрость Оливера.

Мое счастливое настроение куда-то испарилось. Возможно, я погорячился, выставив городские сплетни в глупом виде, хотя с другой стороны за эти дни в парке ровным счетом ничего криминального не произошло, не считая свистнутых и съеденных мной в подсобке двух пакетов попкорна, беспокоиться не о чем. Естественно, в это же мгновение беспокойство пришло ко мне без всякой причины.

— Выпей еще кофе, ты нужен нам к вечеру бодрым.

Выдавая по одному билету в час, я нервно поглядывал, не пришли ли ребята. Я надеялся, что за день спор забудется и они решат не терять время на глупости. Первая ошибка так думать — ведь в городе совершенно нечем заняться. Они пришли под конец смены, Индия возглавляла процессию, угрожающе улыбаясь.

— Я не могу покинуть пост — ввернул я вместо приветствия.

— Спор есть спор — не приняла она отказ — выкручивайся.

Я поглядел по сторонам и поманил к себе пухлую девочку, смотревшую за аттракционом ловкости «Выиграй или убейся». Она медленно подошла и уставилась на меня из-за толстых очков.

— Винни — не присмотришь за моим местом, мне нужно отлучиться всего минут на пятнадцать.

— Четыре — флегматично ответила она.

— Чего четыре? — не понял я, раздражаясь.

— Принесешь четыре политых шоколадной глазурью пончика из буфета.

Я поморщился, но принял условия, желая поскорее разделаться с этой ситуацией. Девчонки хихикали за моей спиной, и даже Геллерт, кажется, был веселее обычного.

Комната страха притаилась в самом конце парка. Готическая надпись «Дом летучих мышей» тянула к земле входную арку, оттуда на посетителей свешивалась вниз головой летучая мышь. Рядом со входом в пещеру комнаты стояла облупившаяся будка продажи билетов, в ней сидел бледный парень и поглядывал так, словно в его обязанности входила не продажа билетов, а охрана аттракциона от посетителей. Ребята расплатились и загадочно переглянулись. Мы вошли внутрь. Как и во всяких страшных комнатах здесь было темно, но, благодаря городу, к темноте я привык и даже мог различать притаившиеся в стенах силуэты чучел. Слева от нас загремела цепь и зажегся факел, как только свет озарил пещеру, в глаза нам полетели полчища живых летучих мышей. Все заорали от неожиданности, пригнувшись и отбиваясь руками, взвод мышей упорхнул под более мрачные своды.

— Йоркшир-дебошир! Этого в программе не было! — выругалась Доминика.

— Просто мышки решили здесь переночевать, а мы их спугнули — ответила Индия — идемте дальше, это не считается!

Она повела нас вглубь грота, где от стен с хохотом отлеплялись электрические мумии и вапиры. Эхом разносился мерзкий зловещий смех, но я сохранял спокойствие. Мыши меня не испугали и пока я выигрывал в споре. Мы свернули направо, из-за угла навстречу накренилась кукла-неваляшка — девочка с обглоданным лицом и вывалившимися глазами.

— И этим вы хотели меня напугать? — спросил я, кривя рот в усмешке.

— То ли еще будет — пропела у меня над ухом Индия.

Я усмехнулся и пошел дальше. Грот закончился, мы вышли в темницу. Геллерт споткнулся о гроб и выдал гневную тираду. Сверху что-то свалилось, в углу замигал свет. В углу я разглядел решетку и мне показалось, что за прутьями сижу я. Свет больно бил по глазам, выла сирена, прикрывая глаза рукой я всмотрелся внутрь прутьев — всего лишь зеркало. Я стряхнул с волос искусственных пауков и огляделся. Вокруг никого не было, вместо ребят на меня смотрела кучка уродливых демонов, их лица походили на африканские ритуальные маски. Они стояли и заливались смехом, кружа перед моим лицом. Из гроба возле противоположной стены поднялись механические вампиры. Сквозь электронный смех неваляшки прорывался звук, похожий на рык тигра. Сердцебиение у меня участилось, мне показалось, что стая бешеных животных сейчас выпрыгнет из темноты и разорвет меня на куски. Свет погас. В темноте попеременно зажигались и гасли неоновые вывески с надписями «СТРАХ», «СМЕРТЬ», «ТРУП», «ГНИЛЬ», «ТЬМА», «ВИНА». Я побежал обратно к выходу, но что-то удерживало меня. Чьи-то руки тянулись отовсюду, облепляя, словно ожившие корни. В нос ударил запах вскопанной земли и нашатыря.

«Палата 309 находится слева по коридору, вам что-нибудь еще подсказать?»

— Помогите, помогите! — наконец закричал я, отбиваясь.

Включился свет. Нет, это был дискотечный шар, на котором отплясывал скелет. Он посмотрел в мою сторону, рассмеялся и рассыпался грудой костей.

«Бежать! Бежать куда подальше — подумал я, лихорадочно выхватывая из внутреннего кармана фонарь.

Стараясь не смотреть по сторонам и не слышать смех за спиной, я побежал обратно.

— Эй! Ребята, вы где? Индия! Мэлоди!

Они выступили из-за стены, покатываясь со смеха.

— Ты бы себя только видел! — восклицала Индия, согнувшись от хохота — Жалко видеокамеры не было!

— «Помогите, помогите» — передразнила Доминика.

Геллерт и Мэлоди, смеясь, похлопали меня по плечу.

— Что… — я не мог ничего выговорить, другие слова повторялись в моей голове.

Индия залилась смехом с новой силой.

— Мы подсыпали тебе в кофе хохмарей — еле выговорила она — идеальная разработка. Растворяется мгновенно и не дает побочного вкуса.

— Всегда следи за своей едой, хвастунишка — напомнила Доминика, махнув пальцем по кончику моего носа.

Оцепенение стало сходить, я выдохнул пару раз, поняв, что это была всего лишь игра воображения.

— Теперь твои рабочие будни не видятся таким кошмаром, верно? — усмехнулся Геллерт.

— Верно — медленно ответил я, пытаясь уловить какую-то назойливую мысль.

— Не обижайся — сказала Мэлоди — зато никогда не забудешь свой последний рабочий день.

— Верно — снова ответил я и рассмеялся — верно! Больше никакого «Джеллиленда»!

Я окончательно отбросил от себя накативший страх и решил посмеяться со всеми над розыгрышем. Это была всего лишь комната страха, а летучая мышь на арке всего лишь груда металлолома, я наткнулся на еще более ожесточенное лицо кассира, который стоял, не шевелясь, как будто проглотил игольчатый столб.

— Что это с тобой? — поддел его я — тоже что-нибудь привиделось?

Услышав это, он ожил и начал наскоро собирать вещи, приговаривая:

— Слава богу вы вышли, мне нельзя покидать рабочее место, когда в комнате находятся посетители.

— Так спешишь поскорее убраться отсюда, понимаю — протянул я — займи мне очередь за рассчетом — в шутку попросил я его.

Парень непонимающе уставился на меня, а затем зашептал одними губами:

— Вам бы тоже следовало поскорее убраться отсюда, а рассчет я получу в соц. обеспечении, при свидетелях — озабоченно проговорил он.

— Что-то случилось? — подходя ближе, спросил Геллерт.

— Случилось — страшным голосом ответил парень, перестав скидывать вещи в сумку — у Главной Башни нашли труп.

Я почувствовал, что что-то мешается мне в горле: то ли свалявшийся клочок липкого страха, то ли кусок этого города, который я был не в состоянии прожевать.

— Что? — воскликнула Индия, подбегая — Как ты узнал об этом?

— Новость пронеслась по парку, точно ураган — спешно объяснил он, закидывая сумку на плечо — все сбежали от страха.

— А ты чего не побежал? — спросила Доминика.

— Нельзя, уйдешь с места раньше позволенного времени, рассчет не получишь — серьезно ответил парень, защемил замок на будке и быстро побежал к выходу.