Посвящается Кристине Л.
Глава 1. Поезд
Полное бездействие меня убивало, я выходил в тамбур и курил. Сначала со своими попутчиками. Кстати о попутчиках: Женщина в возрасте Вероника, её дочь — Юля и отец Виктор, довольно обыкновенные люди, провинциальные доктора. Начинает темнеть. Я вышел за стаканом, потому что попутчики меня угощают глинтвейном. Я долго по началу сидел и ждал пока они мне предложат сами, но я попросил не дождавшись. Мне трудно писать, потому что лежу я на верхней койке, и тут сильно трясет. Да еще с фонариком на груди. Поезд равномерно, монотонно стучит, успокаивая меня и усыпляя. Когда я захотел в туалет перед сном, он был в карантине и я чуть не обоссался. Этот день кончается и я засыпаю. В конце вагона поют девки, а парни играют на гитаре, попутчики бубнят себе под нос и хают этих жизнерадостных засранцев, честно, меня они тоже раздражают. Спокойной ночи, я попытаюсь заснуть, к тому же попутчики закрыли окно, теперь я вообще нихуя не вижу.
21 июля 2010 год. Второй день в поезде.
Я проснулся раньше всех, сначала сожрал таблетки, а затем сходил умыться, занято не было. Но когда я уже ссал, вспомнил что забыл закрыться и тотчас закрылся, вдруг кто войдет. Умывшись я выйдя в тамбур, покурил. Вошел в плацкарт, весь вагон спал, взяв кружку, достал кофе на всех, но попутчики отказались. Налил горячую воду и отпил замечательного три в одном.
Этот день прошел более-менее удачно, за исключением блядской, орущей личинки играющего с попутчицей Юлей. Одна жопа в соседнем плацкарте постоянно орет «Блядь жарко, включите кондиционер, Блядь холодно, выключайте» Когда же ты склеишь задницу, сука!
Я официально называю этот дневник — дневником ненависти.
Я не ездил в поезде, наверно с 1993 года, и в весьма бессознательном возрасте. Теперь я понимаю какое это говно вместе с этой сектой из е-денса. Поют блядь, играют на гитаре. Я нагнал волну говна в плацкарт, чтобы развивать всеобщее недовольство этой компанией, одна из попутчиц все же сорвалась и напиздела на этих панков, я доволен. Когда была остановка, ко мне подошла одна из секты, она хотела что-то сказать, но я опередил её и спросил, где можно вырубить. Она очень резко отреагировала, и я добил все её желание общаться со мной, обосрав компанию с гитарой, сознался что я всех подначивал чтобы компанию панков облили говном недовольства. Уже вечер, и панки из е-денса начали снова голосить, у них вероятно каждый вечер включается такая хуета в жару, что заставляет их орать.
День третий в поезде 22 июля 2010 г.
Весьма спокойное утро, не считая уже порядком подзаебавшего инкубатора, которая лупит свою обосравшеюся орущую личинку.
Ночь спал неплохо, позже замерз как обезшкуренная говядина зимой на скотобойне. Достал плед и укрылся, потом стало резко пахнуть с открытого окна, скорее всего проезжали мимо навозных гор. Вонь заставила меня подняться, покурил в тамбуре, взял с собой сразу щетку но забыл что в туалете невозможно набрать воды в пасть и вспомнил про бульбик. Эта хуйня не залазила в раковину и пришлось её разговнить чтобы впихнуть туда. Попутчики меня заебали, жирная сука постоянно сидит у окна и пиздит со своей быдлодочерью, у которой в оси туши болтается какой то сраный кусок железа, называемый ею пирсингом. Из её телефона вечно играет дешевая попса, все должны слушать это говно, наушников у нее нет. Корова ебаная, с открытым полужидким брюхом со складкой в центре из которого блестит кусок пирсинга, и карикатурами на ляжки в области ног. Неумолкая пиздит про какой-то клуб в Саратове, как хочется уебать ей. Они съезжают в 12.00 по Московскому времени, а сейчас только 10.00, господи. Единственные два нормальных человека это Виктор, про которого я подумал, что он отец этой коровы и еще один мужик у окна боковушки. Сейчас я лежу на верху и жду, когда эти мать жирной коровы не поднимет свою тушу и не пустит меня к окну. В этот момент встала жирная корова и её еблище поравнялось с моим в тот самый момент когда я пишу это. Наверное она полагает что я дохуя занят, но не подозревает чем.
Была остановка, я опять убеждаюсь что Кристина тупая блядь, я вышел из поезда, огляделся и увидел как она выходит из поезда, сначала подбежала к одному стойлу с панками, посасывающих пивко, потом к другому, там попиздит, но невооруженным взглядом было видно, что всем поебать на эту проститутку. А вот еще одно замечание, еще в Екб, на платформе она сладко прощалась с огромным до неприличия быком, который наверняка её хорошо не знает и просто втюрился как я. Скучаю по Ксюше, я думаю, а скорее всего так и было, что мы бы с ней весело провели время. Я сделал огромную ошибку что оставил её, тут без неё весьма тоскливо. Я здесь ни с кем не общаюсь вообще, танцепанки каждую секунду носятся мимо меня и с каждым разом смотря на них, я убеждаюсь в своем негативном отношении к ним.
Уже почти 12.00 Мои говнососеди скоро сольются в свой Саратов. Даже не представляю кто займет их место, еще хуже есть только алкоебанаты, но с ними хоть не скучно, можно нажраться на халяву. А эти всю дорогу смотрят на меня косо. Недавно проезжали какие-то холмы, я представил себе места сражений, очень впечатляет. Сразу навевает писать о войне. В поезде я единственный кто без остановки постоянно пишет в тетрадь. Во время остановки я выхожу из поезда чтобы не видеть все это ебаное стойбище дегенератов. Нет никакого желания разговаривать с ними, с этими (зевнул) уебками и дебилами. Случилось интересное говно, на остановке мне довелось влиться в одну из компаний панкодегенератов, я пил пиво под их неразборчивую животную речь, съел кусочек рака и хрустящей картошки. Подошла Кристина и я быстро ретировался шатаясь, покурить в тамбур. Буду внедряться дальше. Сделав второй нырок в массу животных, стало скверно, начался треп про бухло, качалки, тачки, аварии на мотоциклах. Внезапно появилась Кристина с каким-то водяным распылителем и начала хуярить из него на всех подряд, я в который уже раз убедился в полном отсутствии мозгов и здравого смысла находящихся здесь танцепанков. Одни хуеплеты, никаким творчеством нигде не даже и не пахнет, стало невыносимо скучно в этом зоопарке. Я уже не могу находиться в поезде, я тысячу раз пожалел, что моя нога вступила на этот проклятый поезд. Мои соседи все еще не съебались, я хочу послушать нормальную музыку, у меня ломка, я хочу интернет, колл оф дьюти в конце концов. Может быть в Лоо будет комфортнее, кровать как никак, море, пляж, можно найти там место чтобы уединиться. Наконец попутчики съебали и их проклятые места заняли Ростовчане, обыкновенные деревенские люди: Жена, муж и чья то теща. Муж был славный мужик, веселый, с ним проблем не было, но у него было серьезное недомогание, паралич правой руки, которая значительно уже усохла от бездействия, и обожжена половина лица. В целом красивые, загорелые, здоровые люди с которыми приятно было провести время. Ехали мы еще долго, наконец станция Туапсе, животные радостно сотрясли мычанием приветствие открывшегося взору моря. Снова уебки ходят мимо меня, создается впечатление, что каждый второй страдает недержанием, может я еду не с танцевальной школой, а школой интернатом для больных недержанием мочи? Доебался один из неадертальцев из той же секты:
— Ооо, ты книгу пишешь?
— Да, я бы тебе зачитал вслух, но боюсь не доживу после этого до утра.
— Ахахах!
Глава 2. Отель
Приехали, я сменил уже три места в поисках уединения. Сначала сидел у отеля, потом телепортировался подальше, в какой-то засранный сквер отеля, там протекал говенный ручей, потом перекатился в ближайшее кафе, у секты был обед в столовой, поэтому можно было предположить, что сюда ни одно из этих чудовищ в ближайшие полчаса не заглянет. Заказал стейк, картошки фри, два лаваша, сок вишневый, картофель дори и блинчики с творогом. Море — это пиздец, масса медуз которых я не переношу, и все это в купе воняет дерьмом. Меня поселили в дерьмовых апартаментах с одним окном и двумя кроватями, и подселили ко мне какого-то хера из тех панков. Я не могу представить, что мне делать еще одинадцать дней, если уже первый день, заебал меня до кровавой блевотины. Заказ принесли и я занялся трапезой. Ну вот опять, панки-сектанты смотрят на меня как на зажравшегося ублюдка. Никто не может понять, что человека который занят тем, что пишет круглые сутки, надо оставить в покое.
— Э слышь!
— а?
— Ты че, обед в два часа был!
— да мне похуй.