Бесплатный фрагмент - Девочка Аля

Что объединяет все истории в этом сборнике? То, что ни одна из них не является выдумкой. Да-да, даже самые фантастические и невероятные из них! Как бы вас это ни удивляло, все они основаны на реальных событиях.

Алеся Ранимая. Израильская писательница, сценарист, фотограф. Могла стать знаменитым режиссёром, но не сложилось. Выпускница отделения киноискусства Тель-Авивского университета. Училась в нём долго, рожала детей (4), бросала курить и пить, жалела, что она не мальчик. Но и это прошло. Алесе 42 года, она полна идей и вдохновения. Пишет рассказы и сочиняет истории, в том числе ужасы для игр в реальности.

Цель данного сборника — развлечь читателя. В тексте присутствует нецензурная лексика, о чем автор не сожалеет. Также в сборнике есть большая доля эротики, а рассказы «Масленица» и «Блины» можно смело назвать порнографическими.

Заключительный рассказ сборника, наоборот, написан для детей, и его может читать любой, самый неискушённый читатель.

Алеся Ранимая работает над двумя книгами в жанре фантастика/ужасы, одна из которых «Я вижу Мёртвых» I see Dead People © анонсируется в данном сборнике, а вторая выходит на ресурсе «ЛитРес: Черновики».

Муза для всех

Она ездила в междугородней электричке

Как минимум два раза в неделю,

Иногда чаще.

Садилась в последний вагон состава.

Пила горячий напиток, в составе которого не было кофеина.

И так много лет, зимой, летом и даже осенью.

Ей так надоело рассказывать попутчикам о себе скучную правду,

Что она начала выдумывать разные небылицы.

Так, она побывала стюардессой, поваром и туристическим гидом,

Студенткой юридического, проституткой с вирусом СПИДа,

Певицей в ресторане, испытателем водных горок,

штурманом автогонок,

личным водителем,

детективом.

Она думала, что единственным её достоинством были

Длинные волосы цвета меди, которые она расчесывала каждое утро,

Стоя у окна своего дома.

Во всём остальном она была точно помехой.

И пока она сидела дома или в жёлтом кресле аппарата «искусственная почка»,

Пассажиры междугородней электрички рассказывали друг другу яркие истории

Из жизни необычного человека, который вот только вчера ехал с ними рядом.

Потому что муза нужна не только писателям и художникам,

Но и

Кассирам, менеджерам по продажам,

Бухгалтерам и библиотекарям, учителям,

Сторожам и смотрителям в метро,

Продавцам в киосках,

Контролерам,

Медсёстрам,

Работникам регистратуры в районной поликлинике тоже нужна муза,

Особенно по средам,

Так как среда обитания в госучреждении токсична и вредна для здоровья.

А ещё муза нужна тому мальчику, который каждое утро видит

Рыжий отблеск её волос и думает, что он проснулся не зря.

Арчер

— Неужели, вы думаете, это может иметь какое-либо продолжение?

— Почему нет? Если мы не прекратим поддерживать интерес к сублимации правды и культивировать в студентах страсть к предметам, выходящим за рамки обыденного, поиску скрытых смыслов, которых нет, то эпоха постмодерна не закончится никогда!

— Другими словами, если художники продолжат нести хуйню и скрывать своё невежество…

— И рукожопость.

— Да, и неумелость, спасибо за подсказку, за ширмой якобы неведомого и, безусловно, высокого, вместо того чтобы вызывать в нас искренние чувства, оперируя элементами из реальной жизни, мы на своем веку так и не увидим ни одного прорыва?

— Хуйню, именно. А тебе сколько, ты чего так тревожишься?

— Да уж шестьдесят скоро.

— Не может быть!

Такой разговор шёл за по-восточному низким, большим и обильно заставленным кушаньями столом на балконе двухъярусной квартиры работника по перевозкам, или, если уж честно, грузчика, по имени Артур. За его столом, в его же квартире, его самого и трёх его жён. Пятеро их общих детей спали на втором ярусе, а на первом на террасе за столом сидели постоянные и не очень гости регулярного пятничного застолья. В числе случайных гостей числилась Оля, студентка последнего курса экономического факультета, будущая гроза фондовой биржи, бывшая художница «это не профессия» (мама Оли), несостоявшаяся спортсменка по конному троеборью «у тебя только две ноги, чтобы ломать» (папа Оли) и просто красивая девушка с длинными ногами в короткой пышной юбке и совершенно неприличном топике, который она умело закрывала оборками, утопая в низком кресле практически во главе стола по правую руку от хозяина. Оля следила за беседой, широко открыв рот, не переставая удивляться тому, как она перекатывалась от темы к теме, как через пороги, бурля и переходя от проблем политических, через совершенно неприличные анекдоты и обсуждение новинок секс-индустрии к играм воображения на тему, что же сменит эпоху постмодерна, как это новое течение будет названо и смогут ли все присутствующие застать этот волнующий момент так, как его, например, застали современники Маяковского и Эйзенштейна или, если брать ещё дальше, поклонники Мане и Дега.

Сошлись на том, что один переворот все присутствующие уже застали, ибо являлись свидетелями выхода в свет первых фильмов Тарантино. Оля и третья жена Артура Алёна кокетливо промолчали, так как родились позже.

Так как же она попала на этот праздник?

Всё началось с неудачного свидания. Уютный вечер с подругой за считаные минуты Оля променяла на Вована, парня, с которым ходила по выходным в пешие походы от клуба «Горизонт». Однодневные походы с элементами экстрима, как, например, скоростной спуск по веревке, дюльфер, скалолазание, исследование пещер и сплавы по мелким речушкам, — всё это было хорошим способом завести новые знакомства и отвлечься от рутины, эконометрии и ожидания безрадостного, как логарифм, и предусмотренного подробной таблицей будущего. Вован старше её лет на десять, а то и больше, был опытным альпинистом, близким другом инструктора и душой компании. Он ненавязчиво развлекал всех шутками, своевременными остротами, поддерживал тех, кто трусил, помогал со снаряжением и поедал глазами Олино спортивное тело. И вот после трех совместных походов, убедившись в том, что Оля не испытывает ужаса от грузовика фирмы ISUZU, на котором он перемещался, Вован набрался смелости и позвонил.

— Наташа, я могу тебя бросить и пойти на свидание? — Оля умоляюще смотрела на подругу. — Я так никогда не поступала, чтобы променять подругу на мужика, но я так долго ждала, чтобы он позвонил, и вот…

Наташа вошла в положение и ушла домой, а Оля феей выпорхнула навстречу волнующим приключениям в мускулистые объятия бывшего альпиниста и нынешнего владельца маленькой компании перевозок грузчика Вовы. Жаль, залететь обратно не было возможности. Свидание оказалось чудовищным. Если в большой компании Вован проявлял редкое обаяние, был разговорчивым и ничего не смущался, то наедине он представлял собой полную противоположность. Как будто на свидание пришла вторая версия Вована: Молчун 2.0, или Вован-Я-не-знаю-что-мне-делать.

Они побывали на выступлении местной команды стендап-комиков, выпили по пиву, и, когда вышли на улицу, оказалось, что Вован не знает, как себя вести дальше. Он шел по правую руку от Оли по вечерним улицам, всё ближе и ближе подводя её к дому. Он размахивал в такт шагам своими большими руками, не приближался к ней менее чем на метр, и максимально длинное предложение, которое он произнес, звучало так: «Мммммммммммм». Да-да. Без преувеличений.

Говорила Оля, а Оле говорить было не о чем. Темы концерта, погоды и клуба «Горизонт» были исчерпаны, а до квартиры было ещё на двадцать минут тишины. И когда Оля раздумывала о том, поцеловать ли его здесь на улице (а вдруг это снимет напряжение и расколдует Молчуна 2.0, вернув ему прежние характеристики?) или, может, взмахнуть рукой, вскочить в такси, мелькнув кружевными трусами под многочисленными оборками супермодной юбочки, в этот самый момент Вован произнёс:

— А давай пойдем к Арчеру!

— Кто это?

Но у Вована работал проверенный алгоритм, и он продолжал:

— У Арчера каждую пятницу собирается компания, точно, давай пойдем к Арчеру! Это недалеко, совсем по дороге! Тебе понравится Арчер, а ты понравишься Арчеру! Точно, я покажу тебя Арчеру!

Оля остановилась, подняла брови и ушла бы махать руками и показывать трусы из такси, если бы не две вещи: спортивный интерес к сочным губам Вована и его большим мускулистым рукам и вот эта фраза:

— Кстати, у Арчера три жены.

— Хм, как это? Он мусульманин?

— Нет, он работает на перевозках, как я.

— Это религия такая?

Вован тормозил. Оля подошла к нему вплотную, настолько близко, что Вован версии Горизонт-Поход-Компания, скорее всего, обнял бы её за талию, подсек и без того слабеющие ноги, принял на полусогнутую сильную руку, запрокинул её голову и впился бы губами в её губы, предварительно окинув сладострастным взглядом её декольте, и всё, что бы она запомнила, потеряв чувства от жаркого долгого поцелуя, — это его горящие страстью глаза и тепло дыхания, да, может быть, стук ее собственного сердца. Но Вован только моргнул, протянул свое «мммммм», взял Олю за руку и повёл за собой.

— Погоди минуточку, как это три жены? Разве так можно?

— Официальная одна, Зоя, она самая первая, но ещё с ними живут Алла и Алена.

— Они, наверное, старые и страшные?

— Нет, Алене лет 19 было, когда она родила Арчеру Борьку.

— А сейчас?

— Борька в первый класс пошел, кажется.

— Я не понимаю!

— Ну чего тут не понимать, живут люди вместе, детей растят.

— Он, наверное, высокий?

Вован притормозил от неожиданности.

— Чего вдруг высокий? С тебя ростом.

— Метр семьдесят пять?! Такой коротышка?

И Олю понесло. За пятнадцать минут похода по городу она разразилась гневным монологом. Монолог посвящался Арчеру и всем его трем женам, которые, конечно же, не уважали себя, если отдали свою любовь и независимость кому? Коротышке? Грузчику? Да ещё и алкоголику, наверное. «Как? Как можно делить мужчину, да еще такого короткого, на троих? — кричала Оля в недоумении. — Как можно так себя не ценить? Они, наверное, необразованные?» Но нет, только Алёна работала моделью («Мама дорогая», — воскликнула Оля) и продавцом женского белья, а Алла и Зоя точно учились у профессоров.

— Алла такая вся из себя, — сказал Вован, — умная, работает в министерстве каком-то. Зоя не работает в министерстве, но она тоже не простая такая.

— Как это выражается? В том, что она делит мужа с тремя бабами? Сколько ей лет?

— Лет сорок, может, пятьдесят, не знаю, примерно как и Арчеру.

— Бедная, так в себе сомневаться, — пожалела Зою Оля. — Наверное, состарилась рано и побоялась остаться одна. Всё это от страха одиночества, брошенности! Какой бред! Лучше быть одной и менять любовников, чем строиться в очередь на секс в общей комнате!

Вован ничего не отвечал, и если бы Оля видела его лицо, то напрягла бы свои извилины для более основательных аргументов против многоженства. Лицо Вована выражало крайнюю степень удовольствия, на нём, как на полотне, было написано наслаждение и ожидание чуда.

Оля пыхтела по дороге, бурчала под сеткой теней от ветвей деревьев, в которых запутались уличные фонари, Оля продолжала негодовать в маленьком узком лифте, и даже перед закрытой дверью, уже слыша шаги, приближающиеся с той стороны, она успела пропузыриться следующим:

— Да, я хочу на них посмотреть, на этих несчастных, жалких, не уважающих себя…

Дверь отворилась. На пороге стоял невысокий человек, почти целиком поглощённый тенью уютной прихожей. Светились его глаза, и вперёд всего, раньше описания его лица или строения его тела, оценки возраста, стиля одежды, которая на нём была, языка его движений и смысла слов, которые он мог произнести, вперед всего этого на Олю вышло, посмотрело в глаза и взяло в плен нечто бестелесное, но мощное. Это было Обаяние высшего разряда.

«О Господи, — пронеслось у Оли в голове, прежде чем она сдалась перед вполне осязаемой притягательностью этого человека, — умоляю, возьми меня четвёртой!»

— Арчер, привет, как оно, ничего? Знакомься, это Оля, студентка, спортсменка и красавица, — произнёс длинную речь Вован и отправил Молчуна версии 2.0 вниз по лестнице, вернув себе публику и уверенность. — Оля, знакомься…

— Артур, — сказал человек и протянул Оле руку.

От пожатия Оле захотелось плакать, пока она справлялась со своими чувствами, Арчер уже тянул её красивое тело внутрь квартиры, ненавязчиво касаясь талии, поддерживая, чтобы она не упала, легкими прикосновениями то справа, то слева, как шенкелями он направлял Олю сквозь сумрачную гостиную к свету, к звону бокалов, приятному шуму голосов небольшой компании и бескрайнему южному небу, раскинувшемуся над террасой тёмно-синим звёздным шатром.

***

Видели ли вы льва в родной среде обитания? Оля увидала его тем вечером.

Ей предложили кресло по правую руку от хозяина. Она опустилась в него, скрестила ноги, не успела опустить облако юбок, как перед нею образовались тарелка и прибор. Стол был заставлен разными яствами: ломти печеной курицы, разноцветие овощных салатов, нарезка из копченого мяса и тарелки с сырами, грузинские хинкали, лаваш, пучки свежей зелени, запечённые и фаршированные баклажаны, маринованные грибы, чеснок, моченые яблоки. Из напитков Артур предложил Оле вино, вермут, холодную водку и, не дождавшись ответа, поставил перед нею наполненную до краёв запотевшую рюмку. Затем он и сам опустился на свое кресло, которое было рассчитано на двоих, но предназначалось только ему.

Оля рассматривала гостей. Пара немолодых и очень красивых людей сидела на самом дальнем конце стола напротив неё. Генерал запаса и его жена, профессор, музыковед. Журналист, врач-гинеколог, поэтесса и ещё несколько имён без профессий: то ли они были засекречены, то ли о них невозможно было пошутить. Алла сидела на той же стороне, что и Оля, и скрывалась за тремя головами гостей. Оля лишь заметила великолепные руки и красивую перламутровую кожу лица, глаз Алла не показывала. Рядом с Олей сидела Алёна — молодая сочная барышня, почти ровесница. Алёна то и дело вставала, громко говорила и заразительно смеялась тем шуткам, которые отпускал Вован с противоположной стороны. К столу подошла женщина, которая, казалось, годилась Артуру в матери: неказистая фигура, тонкие ножки в обтягивающих брюках, широкая многослойная туника на круглом, как шарик, теле, большая грудь и приятное доброе лицо. Зоя. Она поставила на стол чистый бокал для мужа, тот молча указал на полупустую тарелку с мясом, сделал едва заметный жест рукой, как будто обмахнул поверхность стола невидимым веером. Зоя кивнула и исчезла, появилась через полминуты и заполнила тарелку свежими ломтями холодной куриной грудки. Артур улыбнулся ей, Зоя ответила лёгким прикосновением и, буквально порхая над гостями, унеслась к противоположной стороне стола, едва задержалась, склонившись у головы жены генерала, и заняла свое место напротив мужа в тени огромного фикуса, в кресле с десятком подушек, кошкой и пепельницей, встроенной в подлокотник. Она закурила. Оля тоже потянулась за сигаретой. Огонь ей поднёс Вован. Алёна рассказывала о новой коллекции белья и приглашала в свой магазин, обещая сорокапроцентную скидку. Беседа текла непринужденно, слышно было каждого. Если Артура интересовала определённая тема, он, отвлекшись от Оли или другого гостя, указывал на говорившего глазами и задавал свой вопрос. Артура слышали и понимали все. Зоя и Алла обменялись парой фраз, Алла встала, исчезла и вернулась с сообщением, что все спят и Ромик снова раскрылся. В какой-то момент Артур тоже встал, отошел в сторону и растянулся на кушетке, поджал одну ногу, другую свесил на пол, его взгляд устремлён к звездам.

— Даёт на себя посмотреть, — сказала на ухо Алёна, — любуйтесь!

Артур улыбнулся небу, но Оля знала, точно знала, что улыбка предназначалась только Алёне.

Всё в этом доме было понятно, ясно, неспешно и очень открыто. Хозяева обменивались взглядами, обрывками фраз и, казалось, понимали друг друга телепатически.

— Откуда столько разных людей?

— Мы много квартир перевозим, Артур приглашает самых интересных, часто завязывается дружба, — ответил Вован.

Да, что вам не ясно? Так вот она какая, жизнь простого грузчика!

— Я уезжала почти на год в родной город, но не смогла там прижиться и вот вернулась. Так приятно! — сказала Алёна, глядя на то, как Артур разрезает пирог. — Я им тут наделала шороху, ух, бунтарка! Но знаешь, это и есть моя семья, всегда поддержат, обнимут, поймут. Я нигде так хорошо себя не чувствую, как с ними. И не только от чувства благодарности за ту поддержку, которую и Зоя, и Арчер мне, лимите провинциальной, оказали много лет назад. Нет. В нашей семье есть что-то особенное, любовь, дружба. Хоть мы и ссоримся!

Алёна хихикнула и приняла из рук Артура два ломтя сладкого, рассыпающегося от прикосновения пирога — для себя и для Оли.

Позже, облизывая сладкие пальцы, Оля проследила за Зоей и, когда та в очередной раз отправилась на кухню, встала, сделал вид, что идёт мыть руки, а сама как бы случайно последовала за хозяйкой. На кухне царил удивительный порядок, Оля даже растерялась, так как ее предложение «Вам помочь» разбилось о совершенный и немой факт: нечем.

На кухне все было согласовано так же, как и в отношениях хозяев квартиры. Не было в спешке оставленных на краю мойки тарелок, строя бокалов, грозящихся рухнуть на пол, разделочной доски с остатками порубленной зелени или куриной грудки. Ни крошек, ни косточек, ни пузатых пакетов с мусором, ни пустых бутылок в грязном уголке. Зоя улыбнулась.

— Что вы, Оля, идите отдыхайте!

— Я схожу в уборную, — сказала Оля и чуть ли не присела в реверансе, потупила взгляд и скрылась.

Да, было совершенно неловко расспрашивать Зою. Не было ни малейшей возможности представить себе, как Оля выходит на кухню, закуривает сигарету, например, затягивается и произносит:

— Зоя, ну как так? Как вы дошли до такой жизни? Умная, когда-то красивая, делите мужа, законного, любимого, с оравой молодых пёзд?

Бррр, от чувства неловкости Олю передёрнуло. Нет, такого вопроса она себе и представить не могла. Ни при каких условиях, даже если бы начала приходить сюда каждую пятницу, приносить свои собственные угощения, участвовать в умных беседах, помогать мыть посуду или накрывать на стол. Нет. Она чувствовала, что никогда не дойдёт до того уровня близости, чтобы позволить себе такую бестактность, даже наоборот, чем ближе она станет, тем что?

Всё и так было у неё перед глазами. Сидя на низком унитазе в благоухающей уборной, окруженная ворохом тюлевых юбочек, Оля постаралась представить себе, как ЭТО у них происходит.

Вот расходятся гости, Зоя, уставшая, убирает посуду, Алена помогает ей, может быть, даже все помогают. Дети спят, Алла проверяет их, укрывает Ромика одеялом. Потом идёт к себе в комнату, раздевается, начинает заниматься лицом. Такая прекрасная кожа наверняка требует ежедневной заботы. Артур, например, растягивается на диване, ему сложно заставить себя пойти в душ, рядом с ним приземляется Алёна. Зоя курит последнюю сигарету, забирает открытую на середине книжку, поднимается на второй этаж к себе. Её дети уже не ночуют дома: один в армии, вторая наверняка живёт с парнем или в университетской общаге. За Зоей следует кошка. Может быть, Зоя целует Артура на ночь в щеку, может, просто говорит: «Спокойной ночи». Алена теснее прижимается к Артуру. Если это не пятница, а будний день и она вернулась с очередных съемок, то она наверняка и устала, и возбуждена до предела. Артур предлагает пойти вместе в душ, и вот они скрываются в ванной комнате на нижнем ярусе.

Оля смотрит на просторную душевую кабинку. В стаканах зубные щётки для взрослых, туалетные принадлежности, полки с мылом, кремами и бритвами. В шкафу — аккуратно уложенные чистые полотенца, рассортированные по цветам и размерам, на крючках висит два банных халата, ближе к умывальнику — гостевое полотенце для рук.

Артур включает воду, регулирует температуру, раздевается. Алёна, не стесняясь, писает, сидя на унитазе, кокетливо сдвинув коленки. Она присоединяется к Артуру позже, когда он уже расслабился под теплыми струями воды. У него нет сил на полноценный половой акт, он целует Алену, разворачивает ее к себе спиной, раздвигает коленом ноги и прижимает слегка к стеклу кабинки. Они видят свое отражение в медленно запотевающем зеркале. Одной рукой он доводит ее до оргазма. Нет, почти доводит, когда дыхание ее становится медленным и глубоким, он разворачивает ее к себе, опускается на колени, закидывает одну ее ногу себе на плечо и принимает ее оргазм губами.

Оля чувствует возбуждение. Она практически ощущает на своей коже пар от горячей воды, которая омывает Алёну и Арчера в ее воображаемой сцене любви.

Артур держит Алену в объятиях, пока она сама не отстраняется от него, дарит ему неловкий поцелуй и тянется к полочке за шампунем для волос. Артур выходит из кабинки, оборачивается в халат, сушит свою почти наголо бритую голову полотенцем. Его кожа приятная на ощупь, не белая, загорелая, мускулатура хорошо развита ежедневным физическим трудом. Перед тем как выйти, он вновь целует Алену, говорит ей несколько приятных небанальных слов, может быть, они обсуждают какие-то планы. Алёна остается сушить волосы феном, Артур покидает ванную комнату. За закрытой дверью слышится возня довольной женщины, хлопают шкафчики, стучат о керамику флаконы косметики.

Артур поднимается наверх, заглядывает в спальню к детям, затем к Алле. Он хочет пожелать ей спокойной ночи, но им достаточно обменяться взглядами, чтобы он вошел и закрыл за собой дверь.

Думать о том, что будет между Артуром и Аллой в спальне на мягкой кровати Оле было совсем невыносимо. Одной фантазии об идеальной коже Аллы, о ее прекрасных руках, о высокой тяжёлой груди, которую можно представить и распадающейся на обе стороны от центра, если она ляжет на спину, растекающейся, или колышущейся над тонкой талией в позе наездницы в такт движению ее бёдер. Оля была уверена, что прелюдий у этих двоих не будет. Он просто войдет в неё, и оба они доведут себя до экстаза в минимально короткий, но достаточный срок. Интересно, будет ли Алла смотреть ему в глаза и какие у неё глаза, у Аллы? Добрые ли? Высокомерные?

Оля очнулась, отогнала от себя всё более распаляющую её собственное тело фантазию, встала, открыла крышку унитаза, на которой сидела, и слила ненужную воду. Зеркало над раковиной запотело. «Неужели это я надышала?» — удивилась Оля и медленно перевела взгляд на отражение душевой кабинки позади неё. На долю секунды у нее мелькнула мысль, что она не фантазировала, а застряла здесь на унитазе до конца вечеринки и так застыла в своей нелепой позе окружённая пышной юбкой, что её и не заметили, и всё, что она видела в фантазии, было на самом деле… Но нет, душевая была пуста, Оля даже заглянула в неё, провела рукой по стеклу — сухо. Она вздохнула и вышла в квартиру. «Интересно, а с кем он в итоге спит, Арчер, в чьей постели проводит ночь?»

На кухне ее встретила Алла. Посмотрела прямо в глаза, улыбнулась. Взгляд у Аллы оказался добрым, очень располагающим, приветливым, глаза были ярко-зелёного волшебного цвета.

«Ведьма», — подумалось Оле, и она замерла, испугавшись, что Алла прочтет все её мысли, увидит фантазии, но глаза не опустила, лишь почувствовала, как её щеки опаляет огонь румянца.

Алла не отводила взгляда, её брови приподнялись на секунду в удивлении, а затем она рассмеялась и сказала:

— Он так храпит, что с ним никто из нас не в состоянии спать, ну, разве что в берушах! А в самолёте стюардессы находят ему место в первом классе или любое место в отдалении, ибо это совершенно невыносимо!

Оля рассмеялась. Через час она покинула двухъярусную квартиру под куполом южного неба. Вован проводил её до дома, попытался залезть под юбочки, напроситься на ночь, но Оля, расцеловав его и пообещав дать на следующем свидании, отделалась от него и более никогда не видала. Она не отвечала на его не слишком-то и настойчивые звонки, перестала ходить в клуб «Горизонт». Она даже выкинула из головы адрес квартиры Арчера, постаралась забыть, как выглядит Зоя, Алла, чтобы не выдать себя, не узнать их на улице. С Алёной она встретилась один единственный раз, заглянув в магазин белья. Получила обещанную скидку, объятия и много позитивной энергии, но на приглашение прийти в гости ответила отказом.

Оля точно знала, что идеальных семей не бывает, что жизнь состоит из сотни, тысячи мелочей, усталости, обид, неоправданных ожиданий и перепадов настроения. Оля не была идеальной. Она знала, что чем больше будет смотреть на них, тем больше будет замечать недостатков. Она хотела оставить тот летний вечер, террасу, богатый стол, живое, осязаемое чудо обаяния Арчера и его таких разных и прекрасных жён, обладающих даром телепатии там, в мире идеальной и сбывшейся фантазии. Оля обернула воспоминание о том дне в мягкую рисовую бумагу, положила в бархатную коробочку в форме сердечка и берегла как талисман. И каждый раз, когда она открывала коробочку, вспоминала царственные жесты Артура, идеальный порядок его жизни, зелёные глаза Аллы и даже упитанную кошку Зои, лицо Оли озаряла улыбка, и сердце её переполнялось настоящей любовью и чистой верой в будущее.

Девочка Аля

Я возьму тебя за руку и поведу по лабиринту событий, а ты, милочка, уж будь добра, держи глаза открытыми, а ухо востро.

Она опять подставила меня, сучка. Не пришла на третий день съёмок. Заменить её было легко, но телефон не унимался. Звонили мужчины, юноши и мальчики, которые считали Алю своей девушкой. К вечеру они заразили меня беспокойством. Мысль о том, что на этот раз с ней действительно что-то случилось, разбавляла злость и обиду. Молодой актёр, увалень по имени Коля, прикурил от моей сигареты, помялся. Я жду. Сейчас начнётся.

— Ты, это… вчера тут была девочка, Аля, сеструха твоя…

— Троюродная.

— Да, я узнавал. Ты думаешь, у нас с ней что-то получится?

Теперь ждет он. Я представляю себе разговор с Алей. Все очень знакомо.

— Тобой Коля интересовался. Актер.

— Мм, — заинтересованно. — Он известный?

— Нет.

— А на чем он ездит?

— На велосипеде.

— Мм, — безразлично. — Дай ему мой телефон.

— Зачем?

— Диплом скоро снимать, понадобится.

— Такие, как он, и так к тебе пойдут, зачем его мучить?

— Ой, кто мучается-то?!

Она действительно не понимает. Я тоже.

Я смотрю на Колю. Он все еще ждет. Что мне ему сказать?

Через несколько лет Аля запишет:

Я спрашиваю: «Ты меня будешь любить и некрасивую?». Он: «В любом положении и предпочтительно без одежды». Закапал мне глазик. Говорит: «Тебе идет быть раненой». Я ему рассказала, как гуляла и увидела бабочку, коричневую шоколадницу, очень редкую, мою любимую. Я на нее уставилась, потом она вспорхнула и прямо мне в глаз полетела, и последнее, что я помню, — что я подумала, что эта бабочка — мужик.

1

— Аля, ты красивая, стройная, умная. Папа у тебя — знаменитый учёный, квартира есть отдельная. Давай поженимся?

— Ты такой смешной! Кто же так предложения делает? Ты же шутишь, да?

— Конечно, шучу, Аля. Я люблю тебя, выходи за меня замуж.

На свадьбе он, однако, напился в полном одиночестве. Найти его не удалось даже тестю, профессору географии, почётному члену АН СССР.

***

Впоследствии, через много лет, девочка Аля напишет:

12 октября. Жуткий день. Я не пошла на обед, а решила переспать с Шоном. У него член не встал, сказал, что жене изменить не может. А я думаю, что просто после еды тяжело, и я на него навалилась слишком. Если бы я лежала в комнате и он пришёл бы, а там захотел бы — отъебал бы, а нет — так нет.

13 октября. Прислал СМС. Стыдно бедному. Пусть изменит решение, пусть у него будет навязчивое желание со мной переспать.

16 октября. Шон на меня наехал на работе, сказал, что я шум в ухе, что ничего не умею. Я тут же его разлюбила.

18 октября. Хочу Майка, индуса. Но в комнату отдыха позвать его не могу, Шон может зайти в любой момент. В итоге я к Шону пришла, очень лениво, чуть-чуть сделала ему минет, у него встал. Я повернулась к нему попой. Казалось бы, ну чего, бери уже вставляй, ан нет. Он ничего не сделал. Сколько можно вот так, я думаю, себя унижать? Может, просто напрячься и сделать ему минет, пока, скотина, не кончит, хочет или не хочет?

21 октября. Суббота. Сплю 2 дня подряд. Лежала, слушала одну и ту же песню My girl don’t you lie to me tell me where did you sleep last night и радовала себя вибратором.

10 ноября. Его хуй в меня таки вошёл. На крыше. Экстази не сработало. Только виски. Бутылка 38 долларов, плюс Red Bull, плюс две порции водки. Но трахнуть не смог, не держится. Мы оба решили, что это несомненный прогресс. Я была нервная до, а после как гора с плеч. Весёлая и спокойная.

2

Когда он узнал, что новорожденный ребёнок — девочка, то снова крепко напился. Все думали, от радости. Тесть, профессор географии, почётный член АН СССР, точно знал, что нет. Хихикал в темноте кабинета, потирал руки в злорадстве: вот тебе и аукнулись мои слёзки, зятёк, выкуси.

Аля вернулась домой тёплая, полная молока, счастливая.

— Как назовём ребёнка?

— Девочку? Как маму твою.

— Зоей?

— Она Зоя? А почему отец Машей зовёт?

— Ему так удобнее, он так зовёт.

— Тогда запишем девочку Алей, как тебя. Не люблю напрягаться.

***

Впоследствии девочка Аля запишет:

15 ноября. Секс с Шоном удался. Неожиданно. Значит, я чего-то стою. Репетиции закончились, у него стоит. Он выбегает, и мы несёмся на крышу, и там он меня ебёт и кончает. После чего говорит: «What a mistake!». Я даже не пыталась делать вид, что кончаю. Он спросил, пью ли я таблетки. Я сказала, что да.

28 ноября. Мы снова на крыше после съёмок. Потом я узнаю, что осветитель ему говорил: «Скинь ее с крыши сейчас, хорошим это не закончится». Он говорит, что подумал о разводе и о свадьбе со мной. А реальность выглядела иначе. Говорит, мне надоело стоять, не хочу напрягаться, хочу лежа. Он ебет меня в рот и сзади, и молча садится, и смотрит на звезды, и говорит: «Боже, какую глупость я делаю!». Я про себя: «Ну вот, так все мужики, поебут, а дальше всякий интерес теряют».

Спросил, что я делаю, когда прихожу домой. Напиваюсь.

8 декабря. Выходной. Иду на фильм. У Шона была подруга, которая не разрешала ему смотреть на свою попу. Я сижу в кино, и меня разрывают пуки от трахания в попу.

Возле дома машина, которая пилит деревья и тут же перерабатывает их в мелкую стружку. Я обняла помеченное на спил дерево.

3

Семейная жизнь шла боком, лавируя между его настроениями, наукой и работой. Девочка искала внимания. Искры приятных событий запоминались, как фейерверки.

Папа принёс бананы. Аля обрадовалась, съела один и получила по голове. Бананы предназначались больному лемуру из музея.

Запустила руку в аквариум к пираньям. Он увидел, побелел, подскочил к девочке Але, обнял, перенёс на диван. Искра счастья обожгла, побежала по позвоночнику. Он же склонился над аквариумом, повернул красивое лицо и сказал строго:

— Ты что, больная, они же на диете! Им нельзя мясо!

***

25 марта. У меня месячные. Он сосет грудь, я ничего не чувствую, но соски, слава богу, вели себя правильно, стояли.

Шон: «Что ты, думала, что раз у тебя месячные, то ничего не будет?».

Я люблю его, когда он читает мои мысли. Я люблю его за то, что он подсчитывал мои месячные. Люблю его каждый раз, когда он обо мне думает.

Хуй у него стоял крепкий, как раз для попки, но как только ручеек крови побежал по ноге моей, ему сразу плохо стало, весь скукожился.

Шон говорит: «Моя мечта — чтобы жена в кого-нибудь влюбилась и ушла от меня, тогда я брошусь тебя искать по пабам, найду сидящей полуголой на барной стойке, сниму тебя, обниму и больше уже никуда не отпущу».

Ночью я к нему на роликах приехала в маечке с бездомной кошкой. Он мне, как отец родной, ролики снял. На прошлой неделе я к нему на велике приезжала с горящим фонариком на попке.

Он: «Я тебя в разных ситуациях видел, и ты меня никогда не разочаровывала». Пошли в воду, он зашел поглубже, я ему отсосала под водой.

4

Они таки завели собаку, и он перестал с ними разговаривать. Год переписывался. Все просьбы крепил кнопками на кухонной двери. На слух ничего не воспринимал. Много общался по телефону с тестем.

— Вот, дорогой мой, ты биолог, ихтиандр хуев, я тебя терпеть не могу, но темка у нас с тобой общая появилась.

— Это какая же?

— Общая ненависть к дочери, придурок.

«Ха-ха-ха», — его смех несётся по московской квартире, девочка Аля радуется.

— Но я тебе подкину задачку, посмотрим, как ты справишься, а пока смейся, смейся.

Дедушка подарил внучке поездку в Париж. Всё, что нужно было сделать, — это сходить в ОВИР и подписать разрешение на выезд несовершеннолетней дочери.

— У меня болит голова, я не пойду. Завтра посмотрим.

— Но завтра самолёт, пожалуйста, я возьму такси, Олег, прошу тебя.

— У меня болит голова, я же написал на доске, встань с колен и её подними, — он указывает на распростёртую на полу крестом дочь. — Выходите из моей комнаты обе.

***

Впоследствии девочка Аля запишет:

12 июня. Выкинула вибратор. Он стал работать в глубине мусорного ящика. Рычал так громко и долго, как умирающее животное, пока батарейки не сели. Я его на четвертом этаже слышала. У меня было чувство, что я предаю, убиваю любимое животное. Жуть.

19 июня. За минуту до его приезда пошла зажигать свечи на лужайке, в месте нашего трахания, выложила в форме сердца. Он приехал, я вышла не из дома, с опозданием, полуодетая, такая вся из себя зайка. Он разозлился, все, говорит, я тебя не люблю, у тебя любовник есть, скажи что-нибудь, соври, что ли? Я: «Пойдем покажу кое-что, я тебе вопросы не задаю, что ты по ночам делаешь». Показала свечки, он поставил меня в сердце из свечек и трахнул сзади. Вечером пишет: «Подарок ты мой, хочу еще свечек и сюрпризов. Скучаю».

1 июля. Сегодня мы с Шоном спим ночью вместе. Как он это организовал, не знаю. Я ушла с работы, отключила телефон. Он уже ждал меня возле работы, уже заказал комнату 623 в гостинице. Пошли в бассейн. Играли, было классно, только мы вдвоем, пока он не стал теребить хуй, чтобы тот встал.

5

Мама её любит, по утрам будит, одевая тёплые, разогретые на батарее носочки. Так спишь, спишь, и тут тепло и мамины руки: «Доброе утро!».

Это всё кокетство не помешало маме отвести девочку Алю на осмотр на предмет девственности. Аля взбрыкнула, хлопнула дверью, переночевала у бабушки, а наутро вернулась домой, была схвачена цепкой рукою за запястье и отведена к знакомому гинекологу.

— А вдруг ты беременна? Нам что, нужны эти проблемы? — кричала мама плачущей дочери.

И зрение. Зрение должно быть идеальным, поэтому Але сделали болезненную экспериментальную операцию на живом глазу. И кишечник.

— Ничего, это не больно. И так от тебя одни проблемы.

Впоследствии Аля была маме очень благодарна. Вот она теперь какая, здоровая, красивая.

Через много лет она запишет:

Вчера и сегодня переворотные дни, я откровенно говорю ему, что хочу его и что терпению моему приходит конец. Кончил в рот. Пошли покупать завтрак его семье, а мне сок.

Катастрофа, у него не встал, вообще не встал. С женой был до этого. У меня сразу ощущение, что я некрасивая, непритягательная, неумная, скучная, не умею чувствовать людей. Ощущение, что мир рушится. Ужас. Поговорить с ним об этом нельзя, о всяких глупостях — сколько угодно, а о зайкиных чувствах нельзя. Он: «Что мне с тобой делать, зайка, я так тебя люблю!». Остается только наслаждаться с ним каждой секундой. И когда он спрашивает, что будет, отвечать, что все будет хорошо, а самой тихо всхлипывать, так как хорошо ничего не будет, хорошо сейчас.

Он — любовь всей моей жизни, а вся эта жизнь уложилась в один год счастья.

Ходила обнимать деревья, помеченные на спил.

6

Он ездил на Северное море в экспедиции. Аля долго просилась. Клялась, что будет не хуже мальчишек, что помогать будет во всём. Показывала медали, грамоты за первые места: коньки, лыжи, скоростной спуск, три сломанных ребра, команда юниоров.

Он боялся, что она сорвёт исследование, но согласился, оформил ей ставку помощника. Поездка была самым прекрасным событием в её жизни. Купе, только он и она, и пейзаж за окном, и холодное море впереди. И она старалась. И была не хуже любого мальчишки.

— Что у тебя началось? Мен-стру-ация?!

***

«Шон начал писать новый сценарий обо мне. Как человек влюбляется в девушку-робота и в итоге убивает её, а у нее, оказывается, тоже есть только одна жизнь».

7

Пятиэтажки в центре Москвы пошли под снос. Тесть заходился в сухом кашле, обкладывался почётными грамотами и приближал к себе внучку назло дочери. Хотя, как ни крутил, хвалить её было не за что. Одни проблемы.

— Ты знаешь, что если отец заявит, что вы будете жить вместе, то как разнополым членам семьи вам дадут не одну и одну, а одну и две. Две комнаты — это квартира!

— Это бесполезно, — сказала ей мать дома. — Я уже говорила с ним, он отказал.

— Хоть что-то он может для меня сделать в этой жизни, мама?

Девочка Аля долго готовилась, собиралась с духом.

— Нет. Это волокита. Напряг. И потом ты не захочешь выписываться, обманешь меня, — он был неумолим.

Девочка Аля зареклась называть его отцом и уехала из страны.

***

Многими годами позже девочка Аля запишет:

Первая буря перед цунами.

Шон повёз меня гулять. Я смотрю на него влюбленными глазами, говорю, что я по уши в него влюблена, свободное падение, лови меня. Он: «Не падай». Мне стало страшно. Он: «Ты знаешь, что я люблю, когда все движется вперед, план в жизни». Мы сели на ступеньки лестницы, и он сказал: «Через 2 недели в моей семье будет ночь любви, после которой родится ребёнок. Я верю, что для каждого ребёнка есть своё время. Моей жене уже 37 лет, она хочет третьего ребенка, это то, что нужно семье, это её последний шанс. Это её займет. Это даст нам передышку в её допросах.

Я встала и ушла реветь, пошла к церкви, она закрыта.

Он повел меня в торговый центр выбирать Мириам подарок, так как у нее выпал первый зуб, и жене его выбирать прокладки. Потом легли на травку возле моего нового дома. Сумерки, и Шон говорит, что моя взяла и я могу танцевать, что он уговорит жену подождать с ребёнком. Я сделала долгий выдох и почувствовала, как я устала.

8

Мне позвонил начальник Али и попросил срочно приехать. Мы выломали дверь в её квартиру, жалкий подвальчик, который Шон оплачивал наполовину. Она лежала под горой одеял. Живая. Мы прочесали всю комнату, ликвидировали ножи, вилки. Серафима привезла одноразовую посуду.

— Я её ненавижу порою, настолько она больная, сучка, — сказала и заплакала.

Мы договорились водить Алю в кафе кушать. По очереди, на сколько нас хватит.

На следующий день она вызвала Шона по телефону. Он позвонил Серафиме, и та подтвердила, что Аля совсем плоха. Пока он ехал, а она до минуты знала, сколько времени у него занимает дорога, Алька смоталась в парикмахерскую, наврала там с три короба про свою безответную любовь к девушке-лесбиянке, растрогала мастера сексуальными подробностями и получила укладку и макияж в подарок, как и всегда, впрочем.

Шон очень разозлился. Я слышал эхо его криков:

— Я думал, тебе плохо, что ты лежишь, умираешь, а ты вон какая красивая!

Она шла за ним, плакала, просила остановиться.

Я вышел на крики о помощи. Они боролись на входе в парк, Шон зажимал её руки, его рвало, и он то и дело выпускал её. Аля кромсала запястья маленьким стальным ножиком с мелкими зазубринами, кровь растекалась по её белому, как снег, заячьему халатику, ложилась красными бутонами к ногам.

Спустя месяц я навестил её в подвальчике. Она ничего не ела уже много дней, не ходила на физиотерапию и на перевязки. Я надеялся уговорить её сдаться в больницу.

Она лежала под грудой одеял, была не в силах согреться. Тётя Аля читала умную книжку огромных размеров и находилась на максимальном расстоянии от дочери. Мне стало неуютно на этой дистанции, и я сел прямо на кровать. Аля пошевелилась. Я снял обувь, забрался под одеяло, взбил подушки, и Аля неслышно устроилась у меня между ног, на животе. Я обнял её. Поправил одеяла, чтобы её не продуло. Она была невыразимо худой, почти невесомой, и очень холодной, как умирающая кошка.

Я гладил её волосы.

— Аля, девочка моя, зайка, что бы ты хотела?

Молчание. И вдруг:

— Папу.

— Именно папу?

— Да.

— Вчера она звала Шона, — скрипнула тётя Аля со своего стула.

«Да заткнитесь вы!» — я махнул на неё рукой.

— Папа?

— Да, — сказал я. Аля вздохнула и прижалась ко мне плотнее.

Я продолжал гладить её по волосам, укачивать. Так прошёл, наверное, час. Аля становилась всё легче, мне было нетрудно её баюкать. На глаза попалась большая яркая тетрадь с Hello Kitty на обложке. Я развернул её от нечего делать машинально. Все страницы были усеяны плотными записями, в неаккуратных рамках значились даты.

И я прочитал:

«16 июня. Я: «Докажи мне, что ты меня любишь». Он снял штаны и показал попу посредине людной улицы. У меня флешбэк на Санкт-Петербург и Гошу, который мне показывает попу на просьбу доказать, что он меня никогда не забудет. Интересно, почему это мужчины считают равным клятве на Библии?

Мы пошли на море. Оно теплое и блестит в лунном свете. Ебёмся в воде, я держусь за флажок, и он остается у меня в руках, как вдруг…»

…я почувствовал, что Аля ушла.

А где-то очень далеко, на берегу Северного моря, стоял он, профессор биологи, член-корреспондент РАН. Он смотрел на кубометры непаханого пространства, на тонны неупорядоченного материала, с наслаждением думал о проделанной работе, как вдруг по непонятному велению души оглянулся и, невзирая на присутствие посторонних, снял штаны и показал небу жопу.

Белый

А когда солнце падало за горизонт и небо заполняла тьма, она приходила к нему, садилась, раздвигала свои колени, смотрела ему прямо в глаза и говорила:

— Смотри на меня, — говорила она ему, — смотри, какая я. Вот я перед тобой сижу такая, как есть.

Цвета красный, оранжевый, жёлтый.

— Бери меня, мни, ломай кости, сжимай, ешь, входи снизу, пробивай насквозь, отрывай по кускам, рассматривай, гладь, носи, вминай в траву, закапывай в землю, наполняй, селись во мне, замирай и спи, обнимай изнутри, прорывай пальцами, сжигай, развевай по ветру, вдыхай меня. Я буду любить тебя.

Она смеялась, касалась рукой пола, и на другом конце океана Земля перегревалась от нахлынувшей на неё волны жара, из песка росли города и травы, и яркие птицы взлетали над кронами изумрудных лесов и кричали небу: «Мы есть!».

Когда солнце падало за горизонт и небо заполняла тьма, он вставал перед ней в полный рост, расправлял плечи и говорил:

— Смотри на меня, вот я перед тобой стою такой, как есть.

Цвета синий, зелёный.

— Бери меня, запрыгивай на спину, обвивай ногами, проникай в жилы, растекайся по мне синей кровью, вгрызайся белыми зубами, разливайся горячим потоком, стекай по буграм моих мышц к земле и становись ею. Прорастай во мне, поднимайся к моим коленям гибкой травою, оплетай меня, ешь моё мясо, расти на мне и раскрывайся бутоном, созревай и умирай маленькой птичкой в моих сильных ладонях. Я буду любить тебя.

Он касался рукою пола, и на другом конце океана просыпались хищные звери, поднимали головы к звёздам, посылали сигналы в Космос.

А когда солнце вставало и заливало мир светом, она пряталась под кровать, где пыль и красный паркет, замирала червивой мумией, замерзала снегуркой, куклой.

А он пятился в угол, поднимался к потолку, сжимался высохшей кожей и замирал там неслышной тенью, сгорал в утреннем свете, осыпался пылью за шкаф — вот почему там всегда так пыльно.

Цвет белый.

А на кровати просыпались двое. Они открывали глаза, потягивались, и чесались, и смотрели друг на друга, и говорили «привет», пряча зубы и мечтая о чашке кофе, зубной щётке. Они опускали ноги и руки и ставили их на Землю.

И когда они касались пола — в этом мире ничего не менялось.

Василиса, вино и годы дружбы

Она была маленькая, как ребёнок. Сколько ей было нужно? От половины бокала вина она хмелела, становилась весёлой и неразборчивой. Память, правда, не теряла никогда, а хорошо бы.

Костик всегда делил вино сам и наливал ей первой и сразу много. Только если в компании была его жена Милана, тогда про Ваську как-то забывали, как будто намеренно, чтобы она знала разницу, как это — быть второй.

Но Милана не только работала, как мы, лоботрясы, но и училась на вечернем отделении университета и поэтому в компании появлялась редко.

Об этом все знали. О спортивном интересе Костика: напоил и потащил в кусты. Все знали, но молчали. Никто не мог поверить, что Васька против, что ей это не нравится. Я, может, тоже не верил, но знал, что это неправильно, только не с ней, и поэтому, как только разливалось вино, выключался свет и в комнате, на поляне, у костра или у реки становилось уютно, а разговоры казались липкими, я был на страже. Как придурок, я ходил по кустам, включал свет в прихожих, в туалетах и кладовках и с поддельным недоумением на лице восклицал: «Ох, извините, я и не думал, что кого-то потревожу!». Хотя за месяцы подобной охоты мог бы уже поменять текст на «туки-туки, Василиса, туки-туки, Костик!».

Я знал, что у них ещё ничего не было, я всегда заставал её полураздетую, в распахнутой блузке или в задранной до макушки водолазке, а он всегда ещё был одет. Всегда. Были бы они куда опытнее или старше, точнее, была бы Василиса куда опытнее, за то время, пока я их искал, они бы успевали всё сделать два раза. Но нет. При упоминании слова «любовь» у Васьки щемило в сердце, а не в трусах, поэтому я всегда успевал им помешать.