Дети Аллурии. Штурм

Предисловие

— Хочешь, расскажу тебе историю?

Нескладная, похожая на мартышку-переростка девочка повернула голову и уставилась на говорившего откровенно брезгливым взглядом. Толстяк, развешивавший все это время какие-то тряпки, теперь уселся в старое плетеное кресло и с любопытством смотрел на нее. Ему было лет пятьдесят, не меньше; потливый, неуместно улыбчивый, он и не мог вызвать ничего, кроме приступа раздражения.

— Какую историю? — угрюмо спросила девочка, когда пауза начала неприятно затягиваться.

— Хорошую. Долгую. В самый раз для такого дождя.

Она сердито фыркнула, глядя на водную стену, размывшую все за пределами террасы в одно большое серо-зеленое пятно.

— Он сейчас прекратится и мы пойдем к морю, — упрямо проворчала она. — Уже скоро.

Толстяк неуверенно крякнул, видимо выражая сомнение в сказанном: дождь лил с самого утра не переставая, и небо не давало никакой надежды на то, что ситуация может измениться в ближайшее время. Его кряк мгновенно вызвал у девочки новый приступ недогования, вставший комком в горле, как слезы или тошнота. «Как же ты мне надоел, надоел, надоел!» — выла она про себя в бессилии, собираясь одним взглядом, полным яда, заставить Толстяка оставить ее в покое. Взгляд ее споткнулся на тряпках, которые Толстяк вешал на веревку до того, как заговорить с ней.

Рубашки, шейные платки, легкий плащ и пара штанов, дешевые, уже, видно, давно отжившие свое, но старательно починенные явно не женскими руками… Это трогательное несчастное тряпье вдруг показалось ей похожей на нее саму — тем, что оно так грустно и безнадежно висело; тем, что оно было не раз перестирано, перешито и перештопано; и еще чем-то, чему девочка не могла дать описания, но что так остро отзывалось в ее душе маленьким звонким колокольчиком.

— Это большая история или маленькая?

— Как это? — удивился Толстяк. С облегчением поняв, что он не считал ничего из того, что она успела себе подумать про него, его тряпки и прочее, она с готовностью пояснила:

— Маленькая история — это когда про кого-то одного, или про него и его друзей, а большая — это когда про путешествия, и многие страны, и много персонажей, хороших и плохих.

Толстяк задумался, зажевав пухлый палец.

— Не знаю даже. Хороший вопрос. Наверное, маленькая, превращающаяся в большую. Ведь все рано или поздно вырастает.

— Она случилась в прошлом? Она настоящая?

— В прошлом. Не в будущем же. Как история может случиться в будущем? Хотя, конечно, если хорошо подумать, время ведь течет не совсем так, как мы представляем. Может быть, из будущего она к нам и перетекла.

Девочка нахмурилась, обдумывая сказанное. Она уже было открыла рот, чтобы задать какой-то вопрос, но Толстяк торопливо перебил ее:

— Вообще-то не имеет значения — в прошлом это происходило или в будущем. Мы все равно никогда не узнаем правды. И да. Она настоящая. Но это тоже не важно. Все равно ты мне не поверишь. Так что давай считать, что она случилась в прошлом. В том прошлом, где наука еще не разгадала все секреты чудес, например. Впрочем, она и сейчас-то не все разгадала, хе-хе… Далеко не все.

Всем кажется, что в прошлом люди были глупее, чем сейчас. Ничего не знали и все выдумывали, чтобы как-то себе объяснить. Что все они были дикие, недалекие и трусливые. И что кроме них не было больше никаких разумных существ, отличавшихся по форме, восприятию и знаниям. Что все всегда полагались только на ум, потому что если сейчас нет никого, кто мог бы проявить незаурядные, нечеловеческие способности, то в старину и подавно. Без всех тех возможностей, что есть сейчас благодаря науке. Я не имею ничего против науки. Но по-моему, именно она сделала нас всех ужасно высокомерными.

Взгляд девочки снова невольно скользнул по одежде Толстяка. Укол совести не позволил ей посмотреть на рассказчика прямо, и она уставилась на свои длинные пальцы с давно не стрижеными ногтями, которые вдруг показались ей ничем не приятнее, чем три подбородка и шарообразный живот ее нового приятеля.

— А как там в действительности было? В прошлом?

— В действительности были пять мирозданий. Северное, Южное, Восточное и Западное по сторонам света, и Срединное — между ними, в самом центре, огороженное от Северного и Восточного морями, а от Западного и Южного — Длинным Океаном. Срединное было, конечно, самым богатым и «развитым». Для обильных урожаев, торговли и крупных городов более удачного места придумать было нельзя. Туда стекались лучшие умы с Севера и Востока, да и остальные два мироздания не оставались внакладе. Крупнейшие университеты Науки и Магии рассыпаны по Срединному, лучшие воины, наемники со всех уголков планеты, мудрецы, купцы, люди искусства — все стремились туда. Правда, преуспевали там не все — когда в одном месте собирается столько талантливых людей, борьба неизбежна… У Срединного мироздания был и свой скелет в шкафу, о котором его жители предпочитали лишний раз не упоминать: в Древние времена, когда беглецы с других мирозданий только начали покорять океаны и моря и обнаружили эту удивительную землю, здесь обитали самые невообразимые существа. Банальные драконы, грифоны и эльфы, о которых не рассказывает только ленивый, и рядом не стояли с теми созданиями. А люди! Что там были за люди!.. Но с приходом чужаков все эти удивительные аборигены ушли — кто-то в другие мироздания, кто-то исчез, оставшись только в легендах и преданиях, обратившись бесплотными духами, а кого-то насильно заставили уйти… Ну то есть — истребили.

Толстяк так выразительно вздохнул, что девочке тоже стало тяжело, словно ей в голову вдруг пришло неприятное воспоминание.

— Такова, видимо, плата за прогресс. Одно прекрасное ушло, чтобы уступить место другому. Несмотря на свое откровенное хамство по отношению к тем, кто был вынужден покинуть свои родные места по вине чужаков, пришельцы действительно стали возводить на отвоеванной территории нечто прекрасное. Знаешь, то, что они тогда делали, не идет ни в какое сравнение с тем, что мы делаем сейчас — я имею в виду, все человечество, а не мы с тобой. Если бы хоть кто-то из наших современников видел ту архитектуру, читал тех философов, видел те изобретения, постиг хотя бы самые простые из техник, что исповедовали их мастера, все бахвальство по поводу нынешнего нашего, хе-хе, «прогресса» испарилось бы без следа.

И такие удивительные вещи происходили не только в Срединном мироздании. Как ты помнишь, его населили пришельцы из Восточного и Северного. Фактически, все свои чудеса и умения они натащили на новую землю со своих родин. Восток — самое большое и многоликое из мирозданий; там было все: сырые тропики, огромные горы, продуваемые голые равнины, леса, безбрежные пустыни. Там разные люди говорили на тысячах языках, не похожих друг на друга, исповедовали религии и мировоззрения, различающиеся как небо и земля.

На Севере хватало своих чудес. Чем ближе к Краю Света, который никто, кстати, никогда не видел, тем там становилось холоднее, а горы росли все выше, пока не уходили своими пиками прямо в небо. Людей из-за такого климата на Севере жило меньше, зато в избытке хватало других существ. Магия давалась Северу проще — здесь было в разы меньше умников, пугавших ее своим желанием над всем поставить опыты. Кстати, история наша там и будет происходить — на Севере, в Аллурии, самой большой и близкой Срединному мирозданию стране.

— Так и знала. Все интересные истории всегда происходят на севере!

— Хе-хе. Что до Южного мироздания, туда мало кто совался. По сравнению с остальными мирозданиями, это действительно был дикий край, населенный не подвластными пониманию существами — что, кстати, совсем не значит, что они были примитивнее остальных. Просто они были другие. Совсем. И мало у кого хватало смелости изучить их повадки.

На Западе не жил почти никто. Запад для жизни был непригоден. Если Север, Восток, Юг и Сердце — это, по сути, скопление материков, то Запад — это материк, некогда ушедший под воду, от которого осталось лишь несколько вулканических архипелагов. Есть предположение, что это бывшая великая цивилизация, подобравшаяся слишком близко к границам величия, привела целое мироздание к какой-то катастрофе. Что на дне океана лежат города, удивительные устройства и скелеты невиданных видов и рас. Проверить это никак нельзя, но и отвергать такую гипотезу напрочь — тоже, мне кажется, не очень умно.

Что до богов…

— Не хочу богов, — вдруг вспыхнула девочка. — Ты говорил, это маленькая история. Я все поняла про мироздания, теперь давай историю. Потом про богов.

— Хорошо.

Толстяк устроил свою массивную тушу удобнее в кресле и застыл, не мигая глядя в водную стену. Она терпеливо ждала, пока он пережует свое молчание, но он не торопился начинать. Раздражение снова начало зарождаться где-то на уровне диафрагмы, и она уже было вытянула ноги и коснулась пальцами пола, как Толстяк вдруг подал голос:

— В сером плаще с лазурным подбоем…

Глава 1. Корсар и колдун

В сером плаще с лазурным подбоем, шатающейся походкой моряка, ранним вечером четырнадцатого числа второго летнего месяца в глухую таверну на западной окраине столицы Аллурии вошел капитан Соленый Пес.

Прямая спина, задранный подбородок и широкие плечи создавали иллюзию внушительного роста, но на самом деле высоким он не был. В руках он нес мешок, в котором находился какой-то большой круглый предмет. Соленому Псу было чуть меньше пятидесяти, и его каштановые кудри и рыжую бороду уже прилично тронула седина, а некогда округлые щеки, ради которых он бороду и отращивал, запали и обветрились.

Корсары, к которым тогда принадлежал Соленый Пес, обычно плащей не носят. Да и вообще он был одет, как щеголеватый состоявшийся купец. На сей раз даже любимой широкополой шляпе с разноцветными перьями не нашлось места на него полной мрачных дум голове. Тому было простое объяснение: Пес прибыл в город по суше и явно не хотел быть узнанным.

Он сел за дальний столик, заказал себе эль и обед, как вдруг взгляд его раскосых серо-голубых глаз зацепила фигура в другом конце таверны. Мужчина в фиолетовом балахоне тоже узнал Пса и махнул ему рукой, приглашая за свой стол. Соленый Пес коротко подумал над его предложением и быстро перемахнул к знакомому.

— Вот так встреча, — прошелестел тот. — Я бы тебя не узнал, если б не борода и щеки. Они совсем уже прилипли к черепу, я тебе доложу. Короче, выглядишь ты паршиво, Пес.

— Спасибо на добром слове, Гаэрдос.

Гаэрдос был чуть младше, и хотя его балахон видал и лучшие времена, а туфли покрывал толстый слой грязи, холеные руки и гладкое бледное лицо выдавали в нем представителя менее изматывающего, чем у Пса, ремесла. Этот человек с длинным горбатым носом и внимательными черными глазами когда-то был его старинным другом — если, конечно, бывают у свирепых пиратов друзья, — а затем амбициозность и хитрость вывели его на вершину, и он стал главой Гильдии Чудес в Аллурии. Пес, конечно, знал, что Гаэрдос никакой не колдун, а искусный фокусник, но поневоле уважал его умение заговаривать зубы.

— Я знал, что ты сюда придешь. Собственно, для тебя я сюда и притащился. Подумал, что из всей бездны моих друзей старый Соленый Пес именно тот, кто мне подставит плечо в эту горькую минуту.

Несколько минут они изучали друг друга с бесстыжим любопытством, с ног до головы, и оба пришли к выводу, что выглядят совсем неважно. Гаэрдос похудел и обрюзг, а в льдистых глазах Соленого Пса металась какая-то невысказанная тревога вместо привычной свирепости.

— Ну ладно, хватит нам играть в гляделки, — сдался Гаэрдос первым. — Тебя-то какая нелегкая занесла в нашу глухомань?

— А у тебя откуда грязь под ногтями? — не растерялся Пес. — Неужто больше не колдуешь?

Гаэрдос скрыл гримасу неудовольствия в кружке с элем.

— Ты по-прежнему вредный, как капризная купчиха. Когда-нибудь я пойму, как заставить тебя рассказывать истории первым. Но так уж и быть. Больше не колдую, ты правильно догадался.

— Отчего же так?

— И не буду больше. По крайней мере здесь. Я три месяца пытался добиться личной аудиенции у короля, но без толку. У Их Королевской Безмозглости есть дела поинтереснее.

— Ух ты, какой мятежный тон.

— А так и есть. — Гаэрдос в одно мгновение избавился от напускной расслабленности и вдруг словно раздулся от негодования. Ноздри его орлиного носа нервно раздувались, как кузнечные меха. — Словно ты не понимаешь, что происходит.

— До нас, морских деревенщин, кое-какие новости иногда доходят, знаешь ли. Но интересно, что видишь ты.

— Трусость и близость катастрофы я вижу, Псина. Я всегда старался предупредить его — через советников, вояк, кого угодно! — что политические игры — не его стезя. Хотя по совести, если он в чем-то и виноват, то только в том, что у него пустая черепушка. — Гаэрдос приблизил лицо к уху Пса. — Завел нехорошую дружбу с Срединными — а ты знаешь, чем обычно заканчивается такая дружба. Уж не знаю, что они там ему наобещали, но после его короткого визита туда пару лет назад все пошло коту под хвост. Все, чем мы когда-либо гордились, Пес. Его Куриность роздал широкие полномочия каким-то людям, которых я вообще никогда не видел в числе его приближенных — а ты знаешь, я одно время вертелся у самого трона; он заключил уйму самых невыгодных договоров, притащил сюда к нам умников и толстосумов, каждый со своей свитой и гвардией человек в сто, и они тут наводят свои порядки. Срединные никогда не упускали случая откусить от чьего-нибудь пирога, ну и тут не стали сдерживаться. Своей земли им уже мало — им нужно все, до чего можно достать.

Гаэрдос разнервничался, перелил на себя полкружки эля и даже предпочел не обратить на это внимание.

— Короче, они набросились на Аллурию, как тьма саранчи на пшеничное поле. Или как стервятники на мертвечину, теперь уже не знаю. Одна за другой разоренные Гильдии прекращали свое существование, и вот очередь дошла до моей. Мне не у кого искать поддержки. Да и мало кому теперь нужны наука, магия, искусство и ремесло — народу б теперь найти, чего покушать, понимаешь? А наш нежный Лучезарный сидит у себя во дворце и трясется со страху, потому что если он осмелится тявкнуть в сторону новых хозяев, то его собственные гвардейцы по одному щелчку перережут горла ему и его детишкам.

Пес молча обдумывал сказанное, вполглаза глядя на Гаэрдоса, который обхватил себя за плечи и кусал толстую нижнюю губу.

— Я знаю, ты всегда был невысокого мнения о моих способностях, но Гильдия была делом моей жизни. Я ей все свое время посвящал и ни о чем больше не думал. У меня были талантливые ученики, куда талантливее меня, а теперь они побираются по помойкам. Я многих из них любил, как собственных детей, — совсем жалобно закончил он.

— Детей? Тогда вот тебе моя история, Гаэрдос — я потерял единственного родного сына!

Гаэрдос выпучил глаза. Пес разнервничался: его руки сами собой сжались в кулаки, а на виске вздулась пухлая вена.

— Тот твой паренек? Но как? — потрясенно спросил колдун.

Корсар залпом осушил свою кружку и рявкнул вторую. Уничтожив и ее в пару мощных глотков, он собрался с духом, тяжело вздохнул и заговорил:

— Я уже давно не пират. Я с этого начал, когда отец моей невесты, тогда еще бывший самым страшным головорезом во всех северных морях, взял меня с собой на корабль, якобы под предлогом изучать вместе звезды, поскольку он в них действительно многое понимал. Мне было восемнадцать, я никогда не помышлял о море и тем более разбое. Честно говоря, море и сейчас особого трепета у меня не вызывает. Я мечтал стать астрономом или мирным земледельцем, но судьба распорядилась иначе. Мой тесть, прикинувшийся сначала торговцем (а невеста ему в этом прекрасно подыграла, сама очарованная романтикой морского разбоя), оказался самым матерым морским волком из всех, кого я знал. Когда он охромел и сошел на сушу навсегда, я унаследовал его корабль. Разбой мне быстро наскучил, и я поступил на службу к королю.

— Это я знаю, — нетерпеливо сказал Гаэрдос. — Но при чем тут…

— Я пытаюсь быть последовательным, — нетерпеливо перебил Соленый Пес. Гаэрдос вскинул раскрытые ладони, обещая больше не перебивать. — Так вот. Грабил я только корабли Срединных. У северян мне воровать было нечего — по-настоящему ценного груза немного, интересные вещицы я выменивал на берегу, словом, опасно, суматошно и как-то уж слишком неблагородно даже для такой свиньи, как я. Вести о моих морских успехах дошли до короля. Тогда он еще не влип в эту историю, о которой ты мне поведал, и с королевского указа я стал корсаром. Он даже лично встретился со мной пару раз, и, признаюсь, я был крайне польщен таким вниманием. Для моих дел мне дали небольшой флот из пяти быстрых кораблей, и я стал его командором. Мы налетали на корабли Торговых Гильдий Срединных земель как буря, грабили их, топили, иногда похищали высоких особ и дорого их продавали. Меня и моих ребят боялись как чумы, и страшно было им не из-за нашей жестокости, а потому, что они даже не представляли, как нас выследить.

А секрет нашей неуловимости был прост. Король подарил мне остров, очень укромный, его не найти даже самому опытному капитану, если не знать точно, где он находится. За какие-то пару-тройку лет мы построили там настоящий порт приписки и маленький городок, где нас ждали жены и дети. Мой собственный сын и жена, пока она не исчезла, тоже жили там…

А полгода назад случилось то, что и превратило меня в эту старую развалину. — Соленый Пес беспомощно всплеснул руками. — Нас предали. Три из моих пяти кораблей были затоплены, команды скормлены рыбам, а поселение разграблено. Всех его женщин и детей увели в плен, мужчин убили, а своего сына я нашел в своем сожженном дотла доме. Горсть пепла — все, что от него осталось. Ему еще и четырнадцати не исполнилось тогда…

Повисла пауза. Гаэрдос не решался подать голос. Пес скривился, словно ему в рот попала какая-то мерзость.

— Я ощутил жажду мести и стал искать виноватых. Те немногие на острове, кто успел спрятаться от резни или плена, рассказали мне в один голос, что среди кораблей Срединных были и корабли Северян, а на крупнейшем из них развевался синий флаг с гербом королевской семьи. И третье, что мне рассказали позже, а теперь подтвердил мне и ты — о предательстве короля…

— Ты ему стал больше не нужен, — догадался Гаэрдос. — Но он понял, что если расскажет тебе все как есть, ты поднимешь мятеж. Поэтому просто ко дну пустил тебя и твой флот… Единственное, чего я не понял — Срединные же умеют считать? Они же должны были понять, что потопили не все корабли. Да и как же они могли обойтись без главного доказательства своего успеха — твоей головы?

— А кто сказал, что у них не будет моей головы? — немного развеселился Соленый Пес и приложился к уже третьей кружке эля. — Я приехал сюда не для того, чтобы выпрашивать у короля милость. И не для того, чтобы ему отомстить. Я просто хочу проследить, чтобы мой человек, выдающий себя за предателя, передал кое-кому одну кучерявую рыжебородую голову в мешке — Он положил на стол перед Гаэрдосом свой мешок. Колдун побледнел и подвинулся ближе к краю стола. — Тогда Соленый Пес умрет, а я стану кем-то другим. Отдохну на старости лет. Для «Горбатой Акулы» я тоже нашел покупателя. Скоро она исчезнет, словно ее никогда и не было. Пойдем на воздух, тут уже совсем нечем дышать.

Они вышли из душной, пропахшей пивом и потом таверны и побрели к окраине города. Уже спустились липкие сизые сумерки, и фонарщики взбирались на свои стремянки, оперев их на столбы фонарей. Корсар и колдун вышли к краю скалы, под которой плескалось тихое гладкое море, и закурили трубки.

— Смешно и горько, — сказал вдруг Гаэрдос. — Я теперь буду побираться по всей Аллурии, как какой-то фокусник-проходимец, а ты после своей «смерти» просто убежишь поджав хвост выращивать тыквы и пялиться на звезды. Разве такую судьбу мы себе придумывали тогда, мальчишками, тридцать лет назад? Две старые развалины и только.

К его удивлению, Пес не раздражился, а лишь в очередной раз вздохнул.

— Да и черт с ним. Когда-то я мечтал о смирении и умении прощать. Может, пора начать учиться?

Гаэрдос загадочно улыбался, глядя в плотную синеву вечернего неба. Когда они вытряхнули пепел из трубок уже во второй раз, он откашлялся и подал голос — мягко, без привычной суеты:

— Знаешь, ты зовешь меня фокусником и не веришь в мои способности, но я действительно знал, что встречу тебя и нам будет, что обсудить. Ты мне был нужен, а я нужен тебе. Потому что у меня есть блестящий план.

Соленый Пес стоял в своей каюте перед большим сундуком, который внесли на корабль его матросы. Это был подарок Гаэрдоса — и ключевая часть его плана, о котором колдун еще не рассказал. Сердце Пса зашлось в гулком галопе — он догадывался, что увидит, открыв сундук, и изо всех сил желал, чтобы его предположение оказалось лишь фантазией. Ключ повернулся в замке, замок щелкнул, Соленый Пес резко откинул крышку и судорожно вздохнул.

Он давно отвык от вида маленьких детей, поэтому, вытащив из сундука свой «подарок» и разрезав веревки на тоненьких лодыжках и запястьях, сначала долго и удивленно рассматривал его, как редкого звереныша. Почему-то ему пришло в голову, что свернуть шею котенку было бы сложнее, чем этому хрупкому ребенку, смотревшему на него огромными заплаканными глазами в пол-лица. «Боится, чуть не умирает, но старается не подать виду, — удивлялся про себя Соленый Пес. — Что ни говори — королевская порода…» Ребенок было открыл рот, но из него не вылетело ни звука.

— Не надо, все равно не расскажу, зачем и почему, — сказал Пес и вдруг почувствовал себя усталым и бесконечно старым. — Просто вот так. Оно всегда происходит просто вот так, по своим причинам, так что не пытайся понять…

— Вы убьете меня? — выпалило вдруг королевское дитя и затряслось всем тельцем, стараясь при этом заглянуть пирату прямо в глаза.

— Убью, если попытаешься бежать, — честно ответил Соленый Пес, вышел из каюты и запер дверь на ключ.

Гаэрдос, с зеленым лицом и трясущимися руками от морской болезни, мужественно пытался встать на ноги.

— Как ребенок? — выдавил он из себя.

— Нормально, — осклабился Пес. — Радуется своей удивительной судьбе и тому, какие у его отца оказались верные друзья. Хочешь поздороваться?

— Нет… Позже. Надеюсь, протянет до встречи с папашей. Если, конечно, папочка посчитает, что детеныш все же важнее собственных предательских амбиций…

Соленый Пес с любопытством смотрел на Гаэрдоса, к которому начали возвращаться силы и с ними — какая-то неожиданная злоба, смешанная с ужасом от осознания того, что он натворил.

— Гаэрдос, у меня убили единственного сына, — вдруг сказал Пес, — да еще и после того, как моя первая и последняя жена пропала без вести.

— Я помню.

— А ты… неужели только из-за какой-то Гильдии фокусников ты выдумал этот чудовищный план? И если король Римрил действительно превратился в такого сопляка — ты правда думаешь, что жизнь ребенка заставит его свернуть с курса?

Гаэрдос посмотрел на Соленого Пса так, словно видел его впервые в жизни — и видел перед собой не человека, а какую-то дрянь вроде моллюска, лишенного панциря.

— Да ты… Ты трус, Пес, — прошипел он, словно плюнул ядом. — Это мой тебе подарок, самый лучший в твоей жизни. Твой и мой шанс пусть не вернуть то, что у нас отняли, но хотя бы возродить Аллурию. А насчет твоего второго вопроса… О, ты же и сам папаша! Был… А Римрил… Он ничего не любил так, как своих детей. Я видел это. Я знаю. С помощью этого ребенка мы заставим Римрила сделать все, что угодно. Но нам же не нужно все — нам только нужно, чтобы эти звери убрались с нашей родной земли, а предатели получили по заслугам.

«Горбатая Акула» медленно отплывала прочь от берега, команда поднимала якорь, и Соленый Пес впервые в жизни страстно желал, чтобы это происходило как можно медленнее.

— Ты даже не представляешь, сколько сил я потратил на это, — хрипел Гаэрдос. — Я сам не понимаю, как мне это удалось. Я прятал их в мешке, в комнате своей гостиницы… Слава Богам, что я встретил тебя так быстро — их еще не успели хватиться…

— Их? Ты украл обоих детей Римрила? — нахмурился Соленый Пес, медленно подходя ближе.

— Да. Говорю же тебе, это было непросто… — И колдун споткнулся на полуфразе, почувствовав новый рвотный позыв, не имевший никакого отношения к качке. Взгляд корсара испепелял его наживую, но он не мог заставить себя выдавить хоть слово.

— Где второй? — едва слышно спросил Соленый Пес.

— Я не уследил… Я ведь прятал их в мешке… Тащил на собственной спине к порту через скалы, а не через город, чтобы ни на кого не наткнуться… Но они разрезали мешок и… — Гаэрдос нервно грыз указательный палец, и рассказ его доносился до Соленого Пса урывками. — …Схватил, связал, кинулся за… По следам… А следы вели к скалам и у края оборвались… В потемках было плохо видно, а под скалами острые камни, пропасть…

Соленый Пес запустил пальцы в спутанную бороду, закусил губу и застыл, как истукан.

— Ты, кажется, совсем ничего не понял, друг, — проговорил Гаэрдос вдруг прежним своим, сильным голосом. — Я делаю это не ради своей Гильдии и учеников. Ты уже не вернешь ни сына, ни преданных тебе людей. Но если короля оставил разум и все советники, если он готов по камушку распродать чужакам нашу землю, забыв, что он до последней капли крови должен ее защищать — тогда я буду такого короля шантажировать страхом, и водить ножом по шеям всех его близких, если это поможет его образумить! А если и это не подействует, то я перережу им глотки, чтобы такие короли больше никогда не появлялись на белом свете!

Его голос крепчал и усиливался, а под конец своей речи он почти орал, привлекая слишком много внимания со стороны команды, но не мог остановиться.

— Да, это жестоко! Я же не монстр. Мне тоже жалко второго… Да и первого… Но если это единственный выход, то почему не использовать его? Я слаб, я все потерял, но ты-то, у тебя причин на этот шаг еще больше, чем у меня! Так чего ты сомневаешься, топчешься, как девчонка? А, Пес?

Соленый Пес отнял руки от лица и вдруг улыбнулся какой-то безумной улыбкой. В тусклом свете поднимающегося рассветного солнца его чуть выдающиеся зубы показались звериными клыками — он был похож на волка, почуявшего запах добычи после долгого блуждания по холодному лесу.

Корсар подошел вплотную к колдуну и вдруг обхватил старого друга в крепком объятии, от которого у Гаэрдоса едва не треснули кости.

— Спасибо, друг. Дальше я сам, а ты ступай к морскому дьяволу — уж он-то не предаст, — дохнул Соленый Пес ему в ухо, схватил за плечи и мощным рывком выбросил за борт.

Глава 2. Остров Отщепенцев

Остров Отщепенцев, вообще говоря, не был островом в строгом смысле этого слова. Эта огромная скала, поросшая редким лесом, когда-то медленно дрейфовала в Болтливом Море, как огромный корабль, пока новые владельцы не посадили ее на толстую цепь, прибитую к подводному рифу, подальше от берега Аллурии и Галласа.

Но не только цепь была сомнительным подарком новых владельцев плавучей скале. После того, как короля Римрила вынудили покинуть трон в пользу старшей сестры больше десяти лет назад, они прибыли сюда — аристократы, ученые, торговцы, главы расформированных гильдий, служители искусства, мастера всех мастей, бродяги и разбойники. Они основали поселение, которое затем выросло в большой город, не похожий ни на какой другой благодаря главному закону: никто и никогда не должен спрашивать другого о его прошлом.

Здесь люди начинали новую жизнь. Неважно, кем был тот или иной житель в прошлом, как он пришел к тому, что имел и кем был, неважно, каков был его пол, возраст и происхождение — здесь имело значение лишь настоящее. Любую катастрофу из прошлого можно было пережить здесь, в месте, где никому не было до нее дела. Общие усилия были брошены на спокойную жизнь и улучшение города. Старые имена были упразднены. Старые тайны никого не волновали. Хлам ненужных воспоминаний вытеснялся работой и развлечениями. Редкие новости приходили с Больших Земель на торговых кораблях, но мало кого интересовали. Прибудь сам король на Остров Отщепенцев, желая забыть о неудачах и бедах — и ему никто не отказал бы в приюте.

Хёг Стормара и его приемные дети жили здесь уже одиннадцать лет. Раньше его звали Соленым Псом, на Острове его звали Сказочником, и он как никто другой нуждался в отдыхе от самого себя после буйной жизни корсара. Впрочем, если кто-то на Острове об этом и знал, то не подавал виду, как это было принято. Для местных Сказочник был стареющим резидентом, выращивавшем в своем саду диковинные цветы, овощи и гигантские тыквы — самая большая размерами немного уступала маленькому дому. Нрава он был скрытного и склочного, хотя старался сдерживать проявления Соленого Пса изо всех сил — и все же островитяне лишний раз старались его не трогать, чему он был премного рад.

Его воспитанники не нуждались в новых именах — своих настоящих они никогда не знали. Двенадцать лет назад он купил их на рынке рабов, еще будучи пиратом — двухлетнюю девочку, брошенную родителями, и трехлетнего мальчика с пораженной какой-то болезнью рукой, которая теперь была похожа на обожженную лапу. Страдания и лишения стерли из памяти Тавни и Гроулиса, как их назвал новый отец, все воспоминания раннего детства. Вскоре после этого Соленый Пес был объявлен мертвым после того, как кто-то в доказательство его смерти принес королеве «его» голову, а сам Сказочник прибыл на Остров на Серой Посудине — так называли корабль, привозивший новых резидентов. Свою собственную «Горбатую Акулу» он дорого продал, команду распустил и вместе с этим пытался отправить на морское дно свой воинственный характер, приняв решение тихо стареть в заботе о цветах и детях.

Его решение взять себе воспитанников те, кто знал его за пределами Острова, объясняли тоской по погибшему сыну, приближением старости и чувством вины за какое-то свое предательство в прошлом, которое не давало ему покоя и привело в эту глушь мира. Вдали от всего, что могло напомнить ему о Соленом Псе, он воспитывал детей, неохотно пытаясь вырастить из них нормальных мужчину и женщину. Воспитание не давалось ему просто: первые лет семь он, поддавшись энтузиазму вновь приобретенного отцовства, с каким-то особенным упоением рассказывал истории о приключениях героев древности и мифы своим детям. Летучие корабли, которые совсем еще недавно бороздили небеса наравне с морскими суднами; чудесные существа, которые на Севере чаще, чем в других Мирозданиях, являли миру свое бытие; волшебные камни, подаренные богами людям и, конечно, бездарно растерянные, духи городов, помнящие все, что происходило в стенах их вотчин, легендарные герои Аллурии и многих других земель, сказки о феях, драконах, гномах и великанах, Горькая Катастрофа и чудесные города на пиках самых высоких горных гряд, куда не ступала стопа смертного… К нему стали приводить и всех остальных детей Острова, а вскоре в тыквенном саду Сказочника собиралась добрая половина города, чтобы послушать старого морского волка.

Иногда Стормара собирал свои урожаи и отправлялся на Большую Землю на Серой Посудине по каким-то своим делам, исчезая на месяц или даже больше. Никто не интересовался, какие ветра заносят его в страну, откуда он так бежал. С каждым своим возвращением он становился все ворчливее и неохотнее рассказывал свои сказки, словно Аллурия чем-то обижала его. Году на восьмом своей жизни на Острове он уже не рассказывал ничего, что могло бы воодушевить Гроулиса и Тавни отправиться на Большую Землю. Он стал опекать их с каким-то особым усердием, как будто пытался загладить вину за то, что столько лет взращивал в них интерес к позабытой стране, где сейчас было так опасно, где сгинули его собственные родственники, где он искал и так и не нашел радости… Когда подростки начинали спорить, он злился или замыкался в себе, занимаясь цветами, рисуя что-то углем в книжке или просто глядя вдаль, крутя в пальцах старое кольцо с голубым камнем. Когда они вели себя смирно, он дразнил их Аллурией, а затем злился уже на себя и снова, как заведенный, начинал брезгливо морщиться и говорить, что Той Самой Аллурии давно уже нет; что люди испортились, звери разбежались, наука захирела; что все самые прекрасные места теперь заняты толстосумами и охраняются их личными гвардейцами, а культурное и духовное наследие предков если не сожжено, то исковеркано теми, кто пришел с бестолковой тщеславной королевой…

Даже здесь, вдали от прошлого, не было ему покоя — или он его просто не хотел, а пережидал какую-то свою бурю на этом плавучем обломке скалы, играя в спятившего, но мирного старика…

Стормара подвязывал кучерявые усики кабачков, мурлыкая себе под нос какую-то старенькую песенку. Его раскосые голубые глаза поблекли, а голова была гладко выбрита, чтобы раз и навсегда забыть о постыдной старческой лысине, хотя по-прежнему густая борода еще не полностью схватилась сединой. Избавление от Соленого Пса не прошло даром — его лицо хоть и постарело, но лишилось озлобленно-тревожного выражения, которым так славился грозный корсар Пес. Вместо Соленого Пса он приобрел настоящего — рыжего легавого Мирча. Мирч был туп и совершенно не поддавался дрессировке, зато не знал себе равных по части доброты и ласковости. Сейчас глупое создание как обычно крутилось под ногами хозяина, не зная чем помочь и как еще выразить свою любовь, заставляя его исторгать тонны проклятий шепотом.

Неподалеку сидел Гроулис с закрытыми глазами и поднятой к небу головой, скрестив ноги. Увешанный с ног до головы талисманами, амулетами, ниточками, перьями, клыками, раскрашенный татуировками, с рассованными по всем карманам кусочками бумаги с заклинаниями-оберегами, он производил странное впечатление. Паренек был бы красив — длинное стройное тело, длинные золотые волосы, — если бы не уродливая рука, спрятанная в перчатку, и сам его диковатый вид. Неясная тоска и переведенные на аллурийский книжки восточных мудрецов самых разных течений вкупе с его оберегами и прочими игрушками — вот, какие спутники сопровождали его чаще, чем сворованная бутылка вина, девушки или даже сестра Тавни. Жизнь Гроулиса была полна неясных тревог и ожидания чуда — все это вместо породило в нем одновременно параноидальные настроения и склонность к волшебному мышлению. Первое смешило Стормару, второе — его сестру Тавни, но оба эти качества в конечном итоге рождали в нем безмятежную лень и пассивность по отношению к, в конечном итоге, пустому и недружелюбному миру. Становиться кем-либо в его планы не входило, хотя он искренне любил своего отца и прислушивался к его недовольству по поводу своей безнадежности. В итоге принятие решения всегда откладывалось на завтра, которое никогда не наступало.