Бесплатный фрагмент - Демократор

У._К.

14 мая 14:05

Обнулила аккаунт. Случайно, вы не подумайте. Я хотела только удалить дайджест. Но куда-то не туда нажала, и после минутной паузы машина объявила, что мой аккаунт успешно перезагружен. Еще минута — и я убедилась, что аккаунт девственно чист. Ни контактов, ни подписок, ни истории — ничего.

Я знаю, что это поправимо. Так Лева говорит — ничто, однажды попавшее в Сеть, не исчезает бесследно. Он смог бы все восстановть. Наверняка. Но я не хочу ни думать о Леве, ни восстанавливать аккаунт.

Мне нравится, когда вокруг пусто. Стоило грохнуть аккаунт, чтобы это понять. А еще можно лечь, например, животом на подорконник, сильно оттолкнуться ногами от пола и скользнуть головой вперед — в открытое окно, на волю, в невесомость. Во время свободного падения человек испытывает невесомость — я ничего не путаю? Вот это и есть пустота. Одна проблема — я боюсь высоты. Поэтому в последний момент я цепляюсь пальцами за край подонника и останавливаю скольжение.

Онулившийся аккаунт — хорош тем, что страх высоты не мешает. Как эта фобия называется по латыни? Никак не вспомню, а гуглить лень.

Когда я нащупываю дрожащими ногами пол, вполне соответствую свому аккаунту — такая же белая, пустая, ничего не соображаю и не помню. Только пальцы все еще скрюченны и ноют.

Окно я, конечно, тут же закрыла. У нас их вообще открывать нельзя, потому что на дворе — сплошной СО2. Так говорит начальство — а значит, так оно и есть. О нашей непримиримой борьбе с СО2 я еще напишу.

Я вернулась за рабочий стол. Аккаунт на экране монитора сиял чистотой и белизной — что твой новенький холодильник.

Вот теперь я раскаиваюсь. В мое аккаунте, честно говоря, не о чем было жалеть, кроме подписки подписки на фанфики. Но проблема не в этом. Придется объясняться с начальством. Которое обязательно начнет с участливого вопроса «что с тобой?», а закончит назидательным напоминанием о том, что «убитый» аккаунт — это символическое вскрытие вен. Был бы это обычный суицид — полбеды. Нормальное человеческое самоубийство — очень популярная тема. Только через мои руки проходит в год от двух до трех десятков суцидов в виде добротных схем-сценариев. На них подписываются самые разные комьюнити — от добровольных народных дружин, которым нужны исполнители приговоров, до студентов-медиков, заинтересованных в трупе. Не говоря уже о толпах скучающих офисных барышень и машинистов ночных экспрессов. Совершая нормальное человеческое самоубийство, человек оказывает информационную услугу обществу.

Иное дело обнулить аккаунт — это никак нельзя одобрить. Потому что тем самым ты дестабилизируешь собственный профиль, нарушаешь работу агентства, а может, и целой Сети. Поворачиваешься попой к комьюнити. Уходишь в информационную обструкцию. Перестаешь существовать.

Вот что мне скажет мое начальство при первой же встрече.

А потому надо подумать, как бы не выглядеть круглой дурой, когда буду объяснять начальству, что я всего лишь хотела стереть дайджест, но не справилась с управлением. Кроме того, следует немедленно начать искупаь вину перед информационной общетвенностью ударным трудом. Показать начальству, что я вовсе не впала в депрессию, не совершила апостазию и не противопоставила себя — ни Боже мой! Я просто готова полностью отдаться новому заданию — выданному на планерке двадцать три минуты назад. Т.е. надо немедленно браться за работу.

Меня тошнит от самой мысли о работе. Но я же профессионал, а?

Спустя полчаса я увлеклась. А еще через два часа уже разбивала свежевыпеченные тексты на фрагменты, рассовывала по папкам, что-то переписывала, комбинировала, тыкала мышкой в «проверить», «закончить», «отослать», «обновить», «заменить» и прочая, — автоматически, ведь привести в порядок текст, сделать рассылку, разместить в подписных аккаунтах — работа программы, а не моя.

Поэтому я раскопала среди всяческого хлама, сваленного на столе, чашку, убедилась в том, что кофейная гуща на дне слежалась, словно цемент и полезла из-за стола, преодолевая препятствия в виде проводов, стула, упавшей с него куртки (ее следовало повесить в шкаф, но у меня это почему-то никогда не получается), сумки с вывернутыми прямо на пол потрохами, — чтобы отправиться в конец коридора. Где имеются две непременные составляющие нашего с вами бытия — дверь со схематическим изображением разнополых человечков и кофе-машина с традиционно отвратительным пойлом. На двери написано «М» и «Ж», на машинке — «кофе». Первой надписи можно верить, второй — не стоит. Но у меня нет выбора. Я переступаю через последнее препятствие — кошелек, выпавший из сумки — и иду к двери.

У меня еще остался хороший кусок работы — рассылка по гепатиту Эйч. Это на послезавтра, но надо сделать что-то особенное — информативное и одновременно эмоциональное, паническое, но и содержательное, с историческими аналогиями, ссылками на британских ученых и хорошо ощутимой истерической ноткой в финале. В общем это должна быть именно такая рассылка, из-за которых реципиенты так доверяют именно нашему агентству.

Так говорит начальство.

Аминь.

У._К.

14 мая 17:05

Он перехватил меня на пороге. Мы открыли дверь одновременно, но у него было преимущество — дверь открывается наружу. Поэтому я, а не он, полетела головой вперед, не успев переступить через порог. Это я неуклюже взмахнула руками, одной — едва не разбив чашку о косяк, а другой — промахнувшись по ручке. И была бесцеремонно схвачена поперек туловища, и поставлена на ноги, и всем этим деморализована настолько, что ответила чистую правду: да, это я. Хотя надо было сказать, что меня нет, что я ушла на ковер к начальству, и это надолго, что я вообще уволилась и улетела с Земли навсегда.

Но я сказала «да» и посторонилась, давая ему войти, и сама вошла следом, поставила грязную чашку на угол стола (откуда она обязательно упадет и разобьется), спросила, кто он и, не дожидаясь ответа, сообщила, что вообще-то, я страшно занята — пишу стори. Срочную.

А потом он ответил. И я еще больше пожалела, что не догадалась соврать.

— Я не вызывала Службу безопасности. Может, вы ошиблись дверью?

— Вряд ли, — ответил он и широко улыбнулся.

Такие типы всегда широко улыбаются — это должно расположить собеседника. Или даже вызвать симпатию. Но у меня, например, вместо этого нехорошо засосало под ложечкой.

— Мы редко ошибаемся дверью, — сказал он и перестал улыбаться.

Его лицо транслирует профессиональную смесь эмоций — скуки, натянутой доброжелательности и легкого пренебрежения. Вот он немного подкрутил регулятор «доброжелательности». Наверное, от таких мимический напряжений к вечеру чертовски болит рожа.

— Раз уж вошел — значит, не даром на ручку нажимал.

Конечно, он знает, о чем я думаю. Это нетрудно. Не надо быть сотрудником Службы безопасности, чтобы догадаться о моих чувствах — они у меня всегда написаны на лице.

— Чем могу быть полезной службе?

— Мне нужно с вами посоветоваться.

— Ах, вам нужно… В таком случае, запишитесь на пятницу. Советы я раздаю только по пятницам. И только тем, кто просит о встрече или хотя бы предупреждает о визите.

— А если бы я попросил о встрече, разве вы мне не отказали бы?

— Отказала бы.

— Вот поэтому я иногда хожу в гости без приглашения. И раз уж я пришел, вы, конечно, позволите мне сесть.

Пришлось мне вернуться за стол — снова преодолевая препятствия в виде тумбочки, куртки, лапши проводов и собственной сумки. Но мне так спокойнее — когда между мной и неприятным собеседником есть хоть что-то.

— Хуже незваного гостя — сильно засидевшийся незваный гость, — предупредила я. — Так что давайте без лирики. Вам нужна информация — получайте и ступайте.

Он задумчиво покивал.

— Все правильно. Только вы собирались сказать не «ступайте», а «убирайтесь». Или еще вероятнее «проваливай» — иначе стиль получается рваный. А вы строгий стилист. Так что, все-таки, «проваливай».

Он засмеялся. Я почувствовала, что начинаю смягчаться.

— Но вы, как всегда, правы — давайте без лирики, — продолжал он. — Что связывает вас с Обществом «Друзья успеха»?

— Впервые слышу, — ответила я совершенно честно. — По-моему, вы просто отнимаете у меня время.

— Время… Время, отнятое у вас, я потеряю, как и свое собственное.

Он вынул из кармана записную книжку — неинтересную, серую, казенного вида, с ленточкой-закладкой, — полистал страницы, держа книжку слишком близко к глазам, будто пытался за ней спрятаться.

Я приготовилась к куче неприятностей.

Никогда раньше не имела дел с агентами СБ. К тому же, лично. Я была совершенно уверена, что он ошибся дверью, недоразумение сейчас выяснится, он извинится, постарается подобрать подходящую случаю остроту, от которой завянет искусственная пальма в углу, и удалится навсегда.

— Как вас зовут? — спросил он вдруг, выглядывая одним глазом из-за книжки.

— Зовут? — я растерялась. — А зачем это вам?

— Надо же нам как-то разговаривать. Все, что я знаю — ваша код-подпись «У._К.» Как-то неудобно, знаете, в беседе…

— Ничего лучше у меня для вас нет, — ответила я. — У._К. — это мой локал на сервере «Ежедневного Я». Мое рабочее имя. Вы же по делу пришли?

Он кивнул. Но продолжал смотреть на меня одним глазом из-за кижки.

— Ну, хорошо. Ута Кори — подойдет?

Он извлек из недр книжки ручку и принялся писать.

— Как вы пишете? — спросила я.

— Так, как вы сказали.

— Надо писать через два дефиса: У-та-Кори. Как Франкфурт-на-Майне.

— На Майне? — переспросил он, не отрываясь от блокнота.

— Или на Одере.

— Впервые слышу подобную чушь.

— Разумеется. Я только что это придумала.

Он вылез из книжки и посмотрел на меня с укоризной — ну точно школьный учитель географии.

— Вы напрасно пытаетесь вывести меня из себя. Я не рассержусь, не обижусь, не убегу и не испарюсь.

Он еще несколько секунд водил носом по книжечке.

— Значит, ничего. Впервые слышите.

Я кивнула. Интересно, а как его-то зовут? Я опустила взгляд — на визитку, которую он сунул мне в руку, когда вошел, и которую я до сихпор бессознательно крутила в пальцах.

«Агент Клудо_ИСБ_8/12_7_Корнеев».

— Как, как? Как вас зовут?

— Вообще-то я представился, когда вошел, — напомнил он. — Ах, вы о визитке… У нас в Службе, знаете, тоже есть сервер и код-подписи. И раз уж мы решили пользоваться кличками…

— Никами.

— Хорошо. Неважно. Можете называть меня просто Клудо.

Я предпочла бы не называть его вообще никак. Я не могла взять в толк, что может быть нужно от меня СБ. Никогда не занималась темами, связанными с политикой, дипломатией и прочим, чем они обычно интересуются. Политика считается высоким искусством — такие темы кому попало не поручают…

— Чем же вы вызвали у них интерес? — задумчиво разглядывая меня, спросил агент.

Я пожала плечами. Я даже не знала, кто такие «они».

— Не понимаете. Хорошо, объясню. Вы средней руки журналист… — было видно, что эти слова он произнес с удовольствием. — Вы мне простите мою прямоту?

— Продолжайте, агент, — процедила я сквозь зубы. — Правду говорить приятно. А вам, надо думать, редко выпадает такое удовольствие.

Он кивнул.

— У вас вполне приличные показатели доверия реципиента — но не самые высокие. Вы успешно поддерживаете инфоленты — но не создаете оригинальных проектов. У вас есть потенциал — но о нем можно только догадываться, потому что вам не позволяют и вряд ли позволят его проявить. Тем более — развить.

Я спрятала руки под стол.

— Почему же они выбрали именно вас? — спросил он.

— Чтобы поморочить вам голову, — предположила я.

— Да, такое бывает. Но не в этом случае. По нашим данным, им нужны именно вы.

— Я впервые слышу об Обществе «Друзья успеха».

Все это напоминало безвкусную пародию на старые фильмы о разведчиках.

— Хорошо, допустим, — сказал СБ-шник. — Тогда я вас просвещу. Это респектабельная и очень популярная организация, которая специализируется на повышении эффективности — как личной, так и корпоративной. А также на психологической и психотерапевтической помощи. Это официально. Кроме того, по желанию клиента они могут разработать сценарий личного роста…

— Как-как? — не удержалась я. — Роста? Сценарий?

— Да. Они уверяют, что могут программировать личность и, соответственно, судьбу.

Я не удержалась и расхохоталась.

— Вот ведь люди деньгу загребают. Представляю! От желающих, наверное, отбоя нет.

— Вы думаете, так много людей недовольны своей жизнью? — спросил он и зачем-то нацелился ручкой в блокнот.

— Конечно. Ведь рядом обязательно есть кто-то, у кого все складывается удачнее. А если его нет — его можно придумать.

— Так, как это делаете вы?

— Я ничего не придумываю, агент. Вы плохо информированы о специфике работы информагентства. Придумывают креативщики. А я только добавляют пикантные подробности, раздуваю их идеи до стори, размазываю эти стори по соцсетям, рассылкам и личным дайджестам.

— Вот мне и хотелось бы знать, почему они выбрали вас, а не какого-нибудь креативщика. Тем более, вы вообще к подобным конторам настроены, мягко говоря, скептически. Кстати, почему?

— Не люблю тоталитарных сект и всяческого сэнсэизма, — совершенно честно ответила я. — Не люблю мошенников. Особенно респектабельных мошенников. Не верю в НЛП. И вообще в промывку мозгов. Большинству и промывать-то нечего.

— А во что вы верите? — быстро спросил он.

Я захлопнула рот в последний момент. Он меня чуть не поймал, этот агент. Еще доля секунды — и я сказала бы ему если не все, то многое из того, чего говорить вслух не следовало, во-первых, агенту СБ, во-вторых, первому встречному, в-третьих, в стенах родной редакции.

— Впрочем, это неважно, — его потешила моя реакция. — Важно не то, во что вы верите, а то, что вы пишете. Вы не любите тоталитарных сект, промывки мозгов, НЛП, религии успеха. Вы знаете, что это все — мошенничество и политические махинации.

— Я не занимаюсь политикой, — напомнила я.

— Бросьте. Теперь все ею занимаются. Даже домохозяйки.

— Я не домохозяйка.

— Что вы знаете о Демократоре?

— Впервые слышу.

— Вы можете перечислить по памяти Заповеди свободы?

Убью охранника — подумала я. Вот прямо сейчас пойду и убью. На кой черт он там сидит, если не может отсечь хотя бы городских сумасшедших?!

— Если тут кто сумасшедший — то это уж точно не я, — вдруг сказал агент. — Но проблема в том, что и вы тоже не сумасшедшая. Так сказали наши психолингвисты — а они кое-что понимают в текстах. Я, увы, и сам теперь вижу, что они правы.

— Спасибо, — кисло произнесла я. — А раз вы убедились в моей нормальности…

— «Проваливайте», да? Нет. Еще рано.

Он снова порылся в своей книжечке.

— Они скоро к вам придут.

— Кто? Зеленые человечки?

— Да, «Друзья успеха».

— И что же им от меня будет нужно? Они захотят меня убить, чтобы я случайно не сболтнула в Сеть то, что думаю о них на самом деле?

Черт бы побрал чертовых параноиков из СБ! Чего ради им вздумалось делать глубинный анализ высказываний в моих постах? Кому вообще интересны мои посты? Ладно бы тестировали креативщиков — настоящих, тех, которые разрабатывают оригинальные сценарии.

— Я, собственно, пришел к вам с предложением, — сказал он, добродушно улыбаясь.

Не то, чтобы я этого не ожидала…

— Вас, конечно, не убьют. Это расточительно, — светским тоном произнес он. — Они попробуют каким-то образом вас использовать. Я по долгу службы обязан позаботиться о вашей… безопасности.

— Если мне ничто не угрожает, зачем мне ваши услуги?

— А я не сказал, что вам ничто не угрожает. Мне пока неизвестно что и кому угрожает.

— Чего вы от меня хотите?

— Сущий пустяк. Когда ваша встреча с представителем ОДУ состоится, я хочу знать, какого толка работу они вам поручат.

— Цензура?

— Меня не интересует ваша писанина. Меня интересуют методы. Их методы. С вами, скорее всего, будут работать их тренеры и психотехники…

Я никогда не имела иллюзий на предмет умения держать себя в руках. И он, скорее всего знал, куда идет и с кем имеет дело. И я больше не видела повода соблюдать правила приличия. В общем, я поступила самым предсказуемым для нас обоих образом: приподнялась, перегнулась через стол и заорала на него:

— Зачем вам я? Подсуньте им подкованного сотрудника! Пускай он кувыркается там под прикрытием. Вам за это зарплату платят!

Он не принял скандала.

— Решительно все в этом городе знают, за что мне платят зарплату, — тихо и грустно заметил он. — Похоже, вы действительно искренне не понимаете, во что влипли. Или просто не верите мне?

Я упала на стул, отдуваясь. Надо быть идиотом, чтобы поверить СБ.

— Это все?

— Ваш ответ — и я откланяюсь.

— У меня есть выбор? Можно подумать, раз речь зашла о политических махинациях, вы удовлетворитесь ответом «нет» и уберетесь восвояси.

Он кивнул. Мне захотелось его сглазить.

— Хорошо. Ответ «да». А теперь…

— Проваливайте, — подсказал он.

— Точно, — сказала я и со вкусом повторила: — Проваливайте.

Он слегка поклонился и направился к двери. Но за шаг до нее вдруг остановился.

— Ах, да. Тут вам просили передать кое что.., — он снова вынул записную книжку, поковырялся в ней и подал мне обычный почтовый конверт, сложенный вчетверо. Я открыла его и вытряхнула на стол клочок бумаги и визитку. На клочке — именно клочке, с оборванными неровными краями — было накарябано: «Да, К., все это правда. И до встречи — когда это тебе понадобится». Подписи не было. Но почерк был мне знаком.

Я заглянула в визитку.

Василий Баранкин.

— БАС?

Клудо кивнул.

— Почему вы мне сразу не сказали?

Он пожал плечами и принялся засовывать книжку во внутренний карман.

— Возможно, я отнеслась бы к вам с большим доверием.

— Ваше доверие ко мне не имеет большого значения. Пока, во всяком случае. Мне куда важнее, чтобы вы не утратили доверия к нему, — он кивнул на визитку, лежавшую на столе.

Он вышел, а я осталась за столом — тупая, обессиленная и бесформенная, как будто из меня выпустили воздух.

К счастью, вскоре обо мне вспомнило начальство. Начальство прочитало мою сегодняшнюю подборку. У начальства были замечания и несколько ценных советов.

А еще начальство узнало, что я убила аккаунт.

Я подобралась, стиснула зубы и заставила себя молча кивать головой.

До конца рабочего дня оставалось двадцать минут. И, да, мне сегодня придется задержаться в редакции.

Как и вчера.

Как и завтра.

Как всегда.

Алкивиад

19:01 Дворцового времени.

Я только надумал выпить пива, когда пришло сообщение от параноиков из рабочей группы. Параноики уверены, что происходит какая-то информационная аномалия, которая требует вмешательства Демократора. Но это не все. Источник аномалии, по всей вероятности, — сам Демократор. Вернее, кто-то из Архонтов.

Кто-то из нас.

После этого сообщения Диалект затих. Мне полегчало — по крайней мере, я перестал слышать каждого идиота. Но в целом радоваться нечему. Во-первых, «информационная аномалия» — это эмоциональный вопль, а не анализ.

Я им так и сказал.

Во-вторых, это означает, что снова придется работать. А я на это не рассчитывал. Я рассчитывал прожить остаток дней во Дворце Демократии в тишине и покое. Сколько там осталось до Ритуала?

Скоро.

Совсем скоро мы покинем Дворец, пройдем через Ритуал восстановления личности и вверим Демократор новым Одиннадцати. Я вернусь к своей оставленной три года назад жизни — и не вспомню ни Диалекта, ни Зала Совета, ни койне. Не вспомню этот балкон. Не вспомню Навсикаю. Как она лежит животом на перилах балкона и глазеет на полыхающий искусственным светом мегаполис. Как она перескакивает через резное ограждение на мой балкон и садится рядом…

Что-то сегодня ее долго нет… Можно настроиться на Диалект и узнать, чем она занята. И с кем. Но не хочется встречаться с параноиками из рабочей группы. Впрочем, они шушукаются на койне. А прочие просто не доверяют Диалекту.

То есть, друг другу.

Она появилась, когда я уже почти допил свое пиво. И сразу полезла на мой балкон. Что за конспирация — не могла просто зайти через мою комнату? Все равно Диалект…

Впрочем, Диалект молчит.

Она ловкая, как дворовый мальчишка — оперлась рукой о перекладину и перескочила с балкона на балкон без всякого усилия. Я бы так не сумел. Тот, кто ведает моим имиджем, работает небрежно, без выдумки и, скорее всего, так же ленив, как и я.

Она села в соседнее кресло.

— Как можно пить эту гадость, когда на юге Испании начался сбор паломино?

В ней мне нравится все. Даже этот гнилой снобизм.

— Жарко, — жалуется она и смотрит на огромные апельсины, висящие прямо в ночном небе.

Нет там никаких апельсинов. Пять минут назад там висела идиотская эмблема информагентства «Ежедневное Я». Но с тех пор, как она обучила меня койне, я все время подсматриваю ее фантазии. Вот уже и мне стало жарко, и холодное пиво обрело особый вкус.

— Отвлекись.

Она качает головой. Ей нравятся апельсины в ночном небе и южная духота. Я не спорю. Я никогда с ней не спорю. Это не продлится долго — она поглазеет на свои апельсины, потом встанет, кивнет на прощанье и полезет на свой балкон. А я отправлю бутылку в корзину и пойду спать. И даже не заикнусь о том, что она могла бы провести ночь со мной. Все женщины длятся на две категории — одни приходят сами и сами же уходят. А других у меня никогда и не было. Во всяком случае, в моей Дворцовой жизни.

Никакой другой я и не знаю.

— Это потому, что ты ленивый, — говорит Навсикая — наверняка подсматривает за мной, как и я за ней. — Ты предпочитаешь сидеть на заднице и цедить пиво. Поэтому научись довольствоваться тем, что само приходит тебе в руки.

— Да, мне нравится пиво, — отвечаю. — И то, что само приходит ко мне в руки, мне тоже, как правило, нравится.

— Если бы Ареопаг можно было переизбирать частично, тебя давно переизбрали бы.

— Ты тоже считаешь меня балластом?

— Так считает Солон. И Клисфен.

— И Аспазия. Я в курсе. Так считает Ареопаг, — я покорно рассматриваю апельсины. — Я с ним не спорю — как можно? Вот только Демократор совершенен — он не терпит балласта. Значит, я тоже для чего-то нужен. Если Солон и компания не понимают, для чего именно — дело в их скудоумии, а не в несовершенстве мироздания.

Навсикая кивает.

— Пускай скудоумие. Ты раздражаешь Ареопаг.

— Пускай пьет бром, если он такой нервный. А я вот пива выпью.

Апельсины исчезли. Темное небо захлестнула волна с барашками пены. Я ощущаю мгновенный приступ удушья, будто действительно накрыло толщей воды. Навсикая — мастер иллюзий. Я вынырнул, отфыркался.

— Может, они от того и трусят, что не понимают. Может, они догадываются, что на самом деле я беспощадный — но до времени скрываюсь.

— Все догадываются, что ты ленивый.

Волна схлынула. Город стал морем — ласковым и бирюзовым. Оно тихонько плещется о край балкона, а по его глади бегают цветные искры — отблески неоновых огней рекламы и гроздей светящихся окон многоэтажек.

— Хорошо, я ленивый и беспощадный.

Навсикая немного откорректировала изображение — теперь вода стала черной, а огни превратились в фосфоресцирующих цветных рыб.

— Интересно, что нас ждет там, — она машет кистью в сторону открытого моря.

— Кого как, — отвечаю. — Меня, разумеется, полный холодильник вкусной еды и красивая женщина. Она нежно обнимет меня…

— Я подарю ей ежовые рукавицы.

— Не мешай. Она нежно обнимет меня стройными ногами…

— Хорошо, я подарю ей ежовые колготки.

— Пытаешься посеять во мне подростковые страхи?

— Я пытаюсь тебя от них избавить. Тебе пора повзрослеть.

— Взросление — это и есть обрастание страхами.

— Так ты просто испугался? Чего?

Я не понимаю.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает она.

— Сделал — что?

— Ты знаешь, о чем я. Я сразу поняла… Поняла, что это ты.

Я на всякий случай отставляю бутылку подальше. Возражений много. Нет, возражение только одно — я этого не делал. Совершенно точно.

— Значит, вместо поиска выхода из положения, доблестный Ареопаг занялся поисками виновного? — осторожно интересуюсь.

— Уж ты-то должен нас понять. Искать виновного не так хлопотно.

— Им окажусь я?

— К тому все идет.

— Уверять, что я ничего не делал, разумеется, бессмысленно.

— Разумеется.

— Даже тебя.

— Я не сказала, что ты виноват. Я только сказала, что тебя обвинят.

— Это интуиция?

— И интуиция тоже.

— А что еще?

— Тебя не удивляет, что тебя не вызывают на совещания?

— Может, еще вызовут. Должны же выслушать всех… Дать возможность оправдаться.

— Это рискованно.

— Ну, разумеется, а вдруг оправдаться получится — тогда придется начинать поиски виновного сначала. Почему они не пользуются Диалектом? Чтобы я… Чтобы виновный не узнал до поры?

— Они не доверяют Диалекту. Ну и тебе… В смысле, виновному.

— Чушь какая.

Койне было изобретением Навсикаи. Первые опыты она проводила на мне — просто потому, что я оказался ее соседом и любил проводить вечера на балконе, как и она. Где-то через год после начала нашей каденции — я точно так же сидел на балконе и пил пиво, когда она показала мне возможности койне. Сначала я подумал, что просто оглох — так непривычно было не слышать всех остальных Архонтов. Она назвала это «кармашками» — она прятала в них свои фантазии от Ареопага. Тогда это умела делать только она.

Но теперь это умеют делать все Архонты — переключаются на койне и нервно шепчутся по темным углам. Я знаю, что ничего они не решили. По крайней мере, половина из них в сомнениях. За три года я слишком хорошо научился чувствовать их, чтобы ошибиться. Даже вне Диалекта.

— Что мне инкриминируют?

— Информационную аномалию. Бороться с последствиями не имеет смысла до тех пор, пока не ликвидирован источник угрозы.

— Например, я.

— Например. Если кто-то сделал это один раз, сделает еще раз.

— А если это случайность?

— В системе Демократора случайность исключена, — напоминает она.

— Погоди. Ликвидирован? Что значит — ликвидирован?

Смех один. Они совсем чокнулись с перепугу? Архонт неприкосновенен, его нельзя ликвидировать. Гибель одного из Архонтов равносильна разрушению Демократора. А к суициду, кажется, они не готовы.

Впрочем, почему именно гибель? Они могут заблокировать мои коды доступа к Демократору. Не знаю, описаны ли такие случаи в истории. И как это вообще возможно — просто перекрыть доступ к Диалекту? Или проще полностью отключить сознание — медикаментозно, например?

Вряд ли они могут манипулировать кодами. Коды каждый из нас получил в ходе Ритуала и, по идее, должен забыть в ходе следующего Ритуала. Вполне возможно, эти коды были написаны еще во времена Петрония. Может даже им самим. Тогда их совершенно точно нельзя переписать силами одного конкретно взятого Ареопага.

— Чего ты ждешь? — с досадой произнесла Навсикая.

— Мне любопытно, что они придумают, — честно отвечаю я.

— Ты не думаешь, что тебе это не понравится?

— Мне это все уже не нравится. Что ты предлагаешь?

— Преодолеть свою фантастическую лень и постараться выяснить, какого черта происходит!

Мне тоже так кажется. Но, чтобы обдумать детали, нужна кристальная ясность и логика Диалекта. А воспользоваться им — значит, прокричать в ухо каждому Архонту о своих планах.

— Что они надумали для… виновника?

Я стараюсь говорить небрежно — но разве ее обманешь? Даже на койне.

— Пока ничего конкретно. Склоняются к аресту и частичному блокированию.

— Частичному?

— Виновный потеряет возможность непосредственного взаимодействия с Ареопагом и Сетью в целом. Будет пользоваться койне или любым естественным языком, а кто-то будет переводить на Диалект.

— Заблокируют коды?

Она раздраженно пожимает плечами.

— Клисфен говорит, что это непросто. Или даже невозможно. То есть кто-то, наверное, может — но никто из Архонтов.

Я так и думал.

— Кто-то из нижних администраторов?

— Клисфен считает, что это распределенная функция. Инициировать процесс непросто — надо сформулировать запрос. И поставить в известность Сеть — цели, причины… Ты себе представляешь — поставить в известность Сеть? В общем, никто не будет с этим морочиться. Все сделают проще и грубее.

— Лоботомия?

Она кивает.

— Ксантиппа утверждает, что можно загрузить сознание так, что оно становится недееспособным, но вполне живым, и при определенном… режиме его можно использовать.

— Как — загрузить?

— Аффект. Страх. Или боль. Боль проще — меньше затраты ресурсов. Но сознание, если вдруг оно понадобится, может работать неадекватно.

— Алкогольное опьянение, — предлагаю я.

— та же проблема — неадекватность сознания.

— Страсть. Эйфория. Ощущение абсолютного, полного счастья и удовлетворенности.

Она снова качает головой.

— Понадобятся либо химические, либо электронные стимуляторы. Незаконно.

Она зябко трет плечи.

— Знаешь, а ведь они что-то почувствовали — там, в Сети. Зашевелились.

— Всего лишь «почувствовали»? А шуму-то шуму…

— Нет. Последствия гораздо богаче. Зашевелились все наши администраторы и даже весьма далекие от нас комьюнити. Но нас больше всего интересует Общества Друзей успеха…

Я вдруг совершенно ясно понял, что мне делать. Бежать. Прямо сейчас. Спуститься на лифте, пройти через правый коридор во двор, взять в гараже любую дворцовую машину и поминай как звали.

— Солон подсуетился, как мог, — продолжает Навсикая. — ОДУ у него под колпаком. По крайней мере, будет под присмотром. Но сам проект… Ты слушаешь?

— Да, конечно, — я смотрю на нее честными глазами. — Сам проект — что?

— Счастье. Чокнутый Магистр Флин наскучил успехом. Теперь он хочет грузить бочками счастье.

— Всем и даром?

— ОДУ что-то когда-то делало даром?

Она берет бутылку и отхлебывает прямо из горлышка.

— Что ты сам-то делать будешь? Позволишь закрыть себя в комнате с мягкими стенами до истечения срока полномочий?

— Я так понял, что стены будут не слишком мягкие. Во избежание лишних затрат.

— Думаю, гуманизм восторжествует. Мы потратим на тебя все свободные ресурсы. Создадим тебе фантомный мирок, в котором ты будешь бродить каким-нибудь Зигфридом с вот такенным мечом. Будешь трахаться с принцессами, рубить в капусту несчастных рептилий, устанавливать ситуативные союзы с местными племенами, а потом вероломно сдавать их конкурентам… В общем, вести жизнь героя.

— А как же потребность Демократора во всех Одиннадцати?

— Ты будешь слишком занят, чтобы заметить, как Ареопаг использует твои мозги. Поскольку разработкой твоего мира буду заниматься я, готова выслушать пожелания. Хочешь быть принцем? Или героем Галактики? Или земляным червяком? Тебя никогда не тянуло посмотреть на кучу дерьма изнутри?

Я отнимаю у нее бутылку и делаю хороший глоток. Горлышко еще влажное после ее губ. Сойдет за поцелуй.

— Я ее и так вижу изнутри вот уже три года.

Я допил пиво.

— Как думаешь, меня отсюда еще выпустят?

— Пока решение не принято, все твои права при тебе.

— А оно еще не принято?

Она качает головой.

Я и сам догадываюсь. Но обстоятельства настолько необычны, что Ареопаг мог проголосовать по старинке вне Диалекта и принять решение простым большинством голосов.

— Времени у тебя немного.

— Прямо сейчас?

Она кивает.

— Как только я уйду, все подозрения превратятся в уверенность.

— Зато ты останешься в здравом уме. Если можешь придумать что-то получше, оставайся.

Мне надо пройти по коридору к лифту, спуститься вниз к гаражам, взять машину и выехать за границы действия службы Дворца Демократии. На все про все минут пять-семь. Хватит ли? Бегство зафиксируют сразу, как только я двинусь к двери — трудно удержаться от Диалекта, когда принимаешь действительно сложные решения. Интересно, как я без него жил? И как буду жить?

Навсикаю тоже поднимается с кресла и берет меня за руку.

— Пойдем.

Вместе мы идем через мою гостиную, выходим в коридор, заходим в лифт. Двери беззвучно закрываются. Кабина довольно просторная, но мне душно — Навсикая слишком близко, к тому же удваивается, учетверяется, множится в зеркальных стенах. Вопреки общему мнению, во Дворце Демократии все, на чем можно было, сэкономили. Лифты не имеют трансформаторов, создающих иллюзии прекрасных пейзажей и простора. Никто из Архонтов не страдает клаустрофобией. Возможно, об отсутствии дорогостоящих психических и физических отклонений тоже заботится Ритуал.

Лифт останавливается, полукруглая дверца отъезжает в сторону.

— Возьмешь машину?

— Да.

Мы идем к гаражам. Я прикладываю ладонь к металлической шторе. Штора растворяется в воздухе. Подхожу к ближайшей машине.

— Как ты им это объяснишь?

Она приподнимает бровь.

— То, что помогла мне скрыться.

— Я не помогала тебе скрыться. Ты не скрываешься. Ты едешь навестить свою родственницу.

— У нас нет родственников.

— Тогда любовницу. Пока Ареопаг не придумал ничего другого, ты свободен в передвижениях.

Мне приходит в голову, что другой возможности может не быть. Я хватаю ее за шею, тяну к себе и целуюв губы — неуклюже и грубо. Потом сажусь в машину и трогаю. Медленно еду к выезду со двора, с трудом подавляя панику и желание вдавить газ, стараясь не думать, что именно в эту секунду Ареопаг голосует, а в следующую меня заблокируют в здании Дворца, чтобы погрузить в какой-нибудь индивидуальный ад — с удобствами или без оных. Но шлагбаум все-таки поднимается. И тогда я кидаю последний взгляд в зеркальце заднего вида. Навсикая стоит у шторы гаража, опершись о черно-белый столбик, и, кажется, вытирает губы.

Нечего было оглядываться.

Машина выползает на улицу и поворачивает к оживленной площади Демократии, на которую выходил передним фасадом Дворец.

У._К. — личный аккаунт

9 мая 14:35

Сообщаю всем френдам и френдессам: да, я действительно уничтожила свой аккаунт. Это не баны, не расфренды и не Армагеддон. То есть, может, и Армагеддон, но совершенно локальный. Закладки, списки друзей, контакты, подписки. Все. Табула раса.

Без обид, о’кей? Ничего личного.

Потом, правда, я с запоздалым сожалением подумала о стертой подписке на фанфики — два романа и одну повесть. Романы я читаю не меньше трех лет — они не то чтобы очень хороши, просто я к ним привыкла. А повесть «замерзла» почти полгода назад. В комьюнити поговаривают, что автор пропал. Во всяком случае, из списков рассылки. Заблокировал профиль и ушел в информационное небытие. Он может быть совсем рядом — например, поменял ник и завел новый профиль. А мог перейти в другое комьюнити. Начать новую жизнь, в которой нет места ни этой повести, ни литературным экзерсисам вообще. Жаль. Повесть была хороша. И до финала в ней оставалось не больше двух-трех глав. Я, конечно, могу, опираясь на логику сюжета, сделать довольно точную прогностику вероятных финалов — это частью моей профессии. Но ведь не это важно. Важно, какой финал выберет автор. Какие слова подберет. Как поползут по коже мурашки, как собьется дыхание, как перехватит горло. И эта глухая, сосущая зависть. Благое небо, зачем менять профиль и начинать новую жизнь, если ты умеешь так писать?

Алкивиад

2:18 Д.В.

Последнее заседание Совета Архонтов я пропустил мимо ушей почти полностью. Слушать нечего. А вот смотреть — не надоедает. Одиннадцать кресел, образующих идеальный круг. Хитоны, гиматии с сумасшедшими драпировками, фибулы-колпосы, моментальный обмен мнениями на чистейшем Диалекте. Все транслируется прямо в Сеть в сопровождении синхронной озвучки на естественных языках. Все почтенные граждане могут увериться: Ареопаг днем и ночью занимается их проблемами.

Если есть желание на это смотреть.

Так проще. Не стоит перегружать мозги пользователей лишними подробностями.

Собственно, никто подробностей не скрывает — каждый школьник может знать о Демократоре все. Была бы охота ковыряться в подробностях. Рядовому пользователю, как правило, хватает и того, что Демократор координирует Сеть и контролирует баланс доверия. Как он это делает — вопрос не слишком интересный. Потому что овладев огромными массивами знаний и распутав плотный клубок сетевых взаимоотношений, пользователь пришел бы к ответу, который его не удовлетворил бы, а может, вовсе разочаровал.

Ведь кроме чуда Диалекта, все, что есть в распоряжении легендарного Демократора — закономерности, описанные теорией информации, и администраторы нижних уровней. Известные всем и каждому ассоциации доверия, объединяющие большое количество клиентов в специальные сети. Это они координируют проекты и распределенные решения, инициированные Демократором. Стабильность их сетей — стабильность Демократора. Только в отличие от Демократора, они рождаются и умирают, конкурируют, пересекаются, перекрывают друг друга, отрывают друг у друга куски, интригуют, солидаризируются, сливаются, распадаются и снова конкурируют. И в пылу борьбы даже не догадываются о том, что едва ли не каждым своим проектом они поддерживают и реализуют программы Демократора. Что вот эта конкретная ругань между Аспазией и Солоном на самом деле для кого-то, кто не потрудился узнать об Аспазии и Солоне, — развал дела всей его жизни. Конец. Крах. Падение акций. Разорение компании. Военный переворот. Что там у нас еще из арсенала социальных катастроф? Впрочем, почему только социальных?

Мне было скучно. Я вполуха слушал доклады коллег и раздумывал над тем, как они все должны выглядеть на самом деле. Операторы, программирующие имиджи Архонтов, должны обладать извращенным чувством юмора. Интересно, кто из администраторов этим занимается? Может, только что упомянутое Общество Друзей успеха?

Андромаха — ангельское личико, тонкие руки, сложенные лодочкой на острых коленках, старательно прикрытых складками гиматия.

Солон вечно кривится, будто только то и делает, что жует горстями черный перец. Ксантиппа пожимает роскошными, обдуманно оголенными плечами.

Аспазия, как хищник, кружит между кресел. Смешно видеть ее без единой пуговицы.

Клисфен, надутый гусь.

Парис, плямкающий при разговоре жирными губами.

Все-таки смена Архонтов каждые три года — архиверное решение. Когда мы только начинали свою деятельность три года назад, все выглядело иначе. Диалект звучал гимном, драпировки гиматиев вызывали душевный трепет. А сейчас просто смешно. У старика Петрония, автора сетевой игры «Демократор», лингвиста, поклонника древнегреческой словесности, организатора первых ассоциаций доверия и прочая и прочая, было нехорошо с головой. Неудивительно с такими увлечениями — все древние народы были ненормальные. Греки в особенности.

Вот и Петроний — как все сумасшедшие, он был по-своему честен. В его игре зародилось все, что определяло жизнь нынешнего сетевого сообщества — коэффициенты доверия, сакрализация свободы, механизмы дезинтеграции личности, психоинжениринг в его современном виде, сама Обобщенная теория информации, которая была для них просто «философией игры».

Но сам Петроний ни во что не играл. Он просто жаждал правды и справедливости. Не для себя, не для общества, не для кого-то конкретного — просто правды и справедливости как таковых. Греки всегда поклонялись концепциям, и чем дальше эти концепции были от реальности — тем больше они их чтили. Петроний чокнулся на идее справедливости. Притом, что сам он так привык к человеческой несправедливости, что не желал получить даже толики славы, которая должна была принадлежать ему. Даже имя его не сохранилось в памяти благодарных пользователей — затерялось в анналах истории, заслоненное великим именем Демократора, его детища.

Что ж, он сделал то, о чем мечтал — идеальное правление, которое никому ничего не стоит, никем не может быть подкуплено, эффективное и незаметное.

Все в Демократоре прекрасно и совершенно.

Только одежка дурацкая.

Лора

15 мая 11:04

Я села в машину, но у меня не хватило сил повернуть ключ зажигания. Вот так. Час назад встала с постели — а сил уже нет.

Или еще нет?

Погодный сервер не утешил — никаких атмосферных явлений, магнитных бурь и прочего, на что можно было бы списать свое ватное состояние. Какие к черту атмосферные явления? Надо работать — вот и все объяснения. Трудиться во благо Лиги и ее высокой миссии, не покладая рук, ног и прочих частей. И никто не скажет: «Засиделась ты у нас, подруга, на низовой работе». То есть «засиделась ты у нас, подруга», конечно, скажут. Рано или поздно.

Низовая работа… Знаете, что это такое — низовая работа в Лиге за грудное вскармливание? Это вовсе не то, о чем вы думаете.

Хотя откуда мне знать, о чем вы думаете?

На самом деле мне вовсе не нужно выходить из дому и ехать куда-то «на работу». Мне бы следовало сейчас сидеть дома и поддерживать проекты Лиги. Моя ребота — развиваться и повышать свою эффективность. Вернее, развивать свой профиль в корпоративной сети. Обрастать подругами, фолловерсами, лайками. И тогда по мере роста я буду получать доступ к новым продвинутым опциям и базам данных. Однажды мне, возможно, позволят участвовать в обсуждениях и дискуссиях. Или я получу статус «эксперт» и смогу консультировать. В идеале — организую собственную группу (статус «изумруд»). Нет, в идеале — займусь продвижением продукции спонсоров.

Я людлю думать о том, что будет когда-нибудь в идеале.

Потому что в данный момент все во мне и моем профиле очень далеко от идеала. Я не консультант, у меня нет собственной группы, блога или, тем более — собственного проекта. Моя задача скромна и грандиозна — я ставлю лайки, поднимая рейтинги чужих постов, засыпаю чужие аакаунты ссылками на материалы Лиги, вклиниваюсь в чужие разговоры под тематическими блогами, чтобы, опять-таки, отослать к материалам Лиги и привлечь в нашу корпоративуню сеть новых подруг. Эта работа если и не увлекательна, то по крайней мере затягивает. То есть я бы могла проводить на своей работе сутки напролет — если бы не строжайший запрет «писать отсебятину». Меня так тянет потрындеть. Я люблю общаться. И спорить тоже. Но всякая моя попытка оживить свои казенные посты парочкой собственных слов вызывает немедленный гнев Офиса — мне перекрывают доступ в Сеть, присылают гневный мессидж с предупреждением о штрафных, депремировании и карах небесных, если я еще раз осмею отступить от «типовой инструкции для фасилитаторов».

А потом вечером приходит супервайзерша, которую уже обязательно поставили в известность, и тоном старшей сестры делает мне мягкое внушение за ужином.

Думаю, эти внушения все и погубили. Я всегда считала, что если любишь человека — ты всегда на его стороне. Я понимаю, она хочет помочь мнестать лучше. Но я не хочу, чтобы человек, с которым я сплю, меня воспитывал. Я хочу, чтобы он меня принимал такой, какая я есть.

Возможно, мне стоило уйти из Лиги — тогда мы могли бы сохранить наши отношения. Но я решительно не знаю, куда мне податься. Лига — это какие-никакие гарантии и скромный, но стабильный доход…

Но последнее время я совсем мало работаю. До сотни комментов в день, до двух сотен лайков — халтура, а не работа. Я пока оправдываюсь тем, что занимаюсь контактной работой — разношу агитацию по почтовым ящикам, общаюсь с мамочками на детских площадках. Это поощряется — особенно когда участвуешь в каких-нибудь партнерских кампаниях со спонсорами.

Но я не участвую. Чтобы участвовать в таких программах, нужно набрать не меньше сотни обращений через свой аккаунт. Я стараюсь — разношу листовки, оставляю визитки, болтаю со старушками на лавочках и девчонками с колясками. Ни малейшей отсебятины — ни-ни — действую исключительно по «Технической инструкции для фасилитаторов». «Доброе утро/день/ вечер, вам сегодня страшно повезло — к вам в сердце стучится тепло материнства! Меня зовут Лора. Я представляю Лигу за грудное вскармливание. Вы когда-нибудь слышали о нас? Нет? У нас благородная миссия и вы непременно захотите к ней присоединиться». То есть «к нам». Тут главное — не сбиться.

А дальше все зависит от того, когда восторженный реципиент придет в себя и заговорит.

Мне нравится работать с людьми. Я искренне разделяю идеи Лиги. И я никак не возьму в толк, почему у меня ничего не получается. В каждой нашей методичке черным по белому написано: делай свою работу честно, верь в успех — и он придет. Я делаю свою работу честно — но результат нулевой. Результат — это когда новая подруга заходит в систему Лиги через твой аккаунт и сообщает о своей поддержке. Хотя бы лайк ставит. А лучше — оформляет подписку. А вообще превосходно, когда регистрируется в корпоративной сети Лиги. Супервайзерша подсчитывает заходы через твой аккаунт, сдает сводки в региональный офис, региональное начальство блистает сводками на общих сборах Лиги раз в полгода, а потом вся информация о наших достижениях переходит в базу координатора высшего уровня. Не знаю, кто это, но он, уж верно, отчитывается перед самим Господом Богом.

Так вот, за последние два месяца моим аккаунтом не воспользовалась ни одна живая душа. Ссылки, которые я рассеиваю по всей сети, никто не лайкает. Мой профиль не развивается.

С честностью у меня проблем нет — я всегда работаю на совесть. Может, я недостаточно верю в успех?

Наверняка в этом вся проблема. Вот хоть сейчас: сижу, как тряпичная кукла, и ни черта не верю.

До недавнего времени супервайзерша закрывала глаза на мои провалы. Но последний месяц стало совсем худо — успехов я так и не сделала, а супервайзерша надоела мне хуже горькой редьки. Я прожила с ней полтора года и взвыла.

Я протянула руку и включила проводник. Не то чтобы он был мне нужен — просто нельзя же в рабочее время сидеть в машине и ничего не делать.

— Привет, — радостно сказал бортпроводник приятным женским голосом. — Сегодня прекрасный день. С чего начнем?

— Прогноз на сегодня, — я покрутила колесико тембральной настройки и добилась бархатного баритона.

— Согласно последнему обновлению, твое имя Лора. Что оно означает и сулит тебе?

— Пропустить.

Я уже наизусть знаю, что означает это имя. Вернее, что оно не означает ровным счетом ничего и соответственно ничего не сулит. За что и было выбрано из множества вариантов сразу после завершения судебного процесса.

— Тогда переходим к астропрогнозу? — спросил баритон.

Экие голоса научились делать…

— Итак, ты родилась 12 марта…

— Заткнись. Я знаю, когда я родилась. Скажи лучше, зачем я это сделала.

— Отвечаю. Сегодня твое предназначение по сводным данным двенадцати гороскопов состоит в помощи ближним. С сексом… не стоит. Карьера… тоже не слишком. Ага, прекрасный день для совершения покупок. Все деньги, которые ты сегодня потратишь, будут потрачены с умом и на нужнейшие вещи. Прекрасный день, чтобы позаботиться о детях, домашних животных и растениях. Будь осторожна с близкими знакомыми женского пола — кто-то хочет нанести тебе удар в спину.

Сучка. Знаю я эту знакомую женского пола… На обход сегодня не поеду — все равно без толку. Впрочем, может, моя работа — это не карьера, а как раз забота о ближних? О детях, например. Или о домашних животных… А может, за покупками? Ни фига не выйдет — денег нет. Пропал день.

— Новости.

Баритон прервался на полуслове — он что-то вещал о блюдах, которые сегодня принесут больше всего наслаждения и о макаронах, которых именно сегодня есть категорически нельзя. Я взяла это на заметку.

— Новости вашего личного дайджеста, — проворковал динамик. — Выберите рубрику. Из имеющихся: новости Лиги за грудное вскармливание

— Пропустить.

Как правило, я их выслушиваю внимательно, но сегодня боюсь услышать свое имя в списке лишенных поручительства.

— Здоровье. Гепатит эйч.

— Потом.

— Новое от ваших поставщиков…

— Нет.

— Крикет.

— Что?

— Новые тренинги Общества Друзей успеха первой ступени — специальное предложение.

— Сколько?

— Двадцать за каждый. В цикле восемь. При наличии поручительства.

— А без поручительства?

— Тридцать восемь.

— Сволочи.

Тренинг мне нужен позарез. Без тренинга мне — хоть в петлю. Но денег нет. Даже при наличии роскошного поручительства Лиги за грудное вскармливание не хватит. Лига могла бы поручиться и за тренинги в долг. Но ничего не выйдет. Потому что я могу оформить поручительство только через своего супервайзера.

А с этой сучкой…

— Дальше!

— Крикет.

— Что?

— Крикет.

Я поняла, что сейчас сорвусь.

— Что еще за крикет?

— Вид спорта, — невозмутимо ответил баритон. — Входит в сферу ваших интересов с сентября прошлого года. Вы каждый день получаете информационные сводки.

— Мне не нужны твои сраные сводки! Чихала я на твой крикет!

— Ошибка исключена, — спокойно ответил баритон. — Вы получаете информацию каждый день в течение года и пяти месяцев. Вы ни разу от нее не отказались в течение этого времени. Значит, крикет входит в круг ваших интересов и в состав вашего Ежедневного Я.

— Не входит! Я даже не знаю, что это такое!

— Возможно, — ответил голос из динамика. — Но…

Я грохнула по кнопке выключения.

Минуты через две я выпустила пар и поняла, что ошибки и правда быть не могло. То есть я действительно вот уже полтора года выслушиваю новости крикета. Как он попал в мой дайджест? Может, по ошибке, а может, супервайзерша настроила для себя в моей машине — она часто ею пользовалась.

Бортпроводник я сломала — по черной блестящей, как антрацит, панели бежала длинная, удивительно ровная трещина. Придется чинить. А пока я осталась без дорожного проводника.

Впрочем, со мной портативный.

Я вставила в ухо наушник и нажала на пуск. У портативного проводника не оказалось регулятора тембра, и мне пришлось терпеливо выслушать новости крикета в исполнении пронзительного женского голоска. Но о крикете я не думала — я думала о тренингах, на которые нет денег. Сломанный информатор меня по-настоящему напугал.

Но не просить же супервайзершу о поручительстве! Надо поискать другие пути. Тренинг совершенно необходим — после всего, что я пережила и натворила за последние несколько дней, надо привести себя в порядок. «Пригладить мозги», как говорят в Лиге.

Интересно, что там у них за тренинги. Хорошо бы повышение личной эффективности. Хотя бы просто небольшой восстановительный курс психобаланса. Но как туда попасть?

— Ваш коэффициент доверия близок к абсолютному равновесию, — сообщил проводник.

— Ну, хоть что-то не меняется.

Плохо-то как. Это, конечно, не первый кризис в моей жизни. И я обязательно из него вынырну. Из прошлого, например, я вырвалась с таким блеском… Мой аккаунт, между прочим, в течение нескольких месяцев входил в топ-10 Мировой Сети. Лайки я перестала считать, когда там появились невообразимые числа с точками посередине. После суда я даже кого-то чем-то награждала — самых активных участников моего сценария. Больше половины наград предоставила как раз Лига за грудное вскармливание. Тогда, собственно, я с ними и связалась.

Или они со мной?

Сама директорша регионального отделения Лиги, помнится, пришла в разгар процесса. Мне тогда, если честно, было на все наплевать — просто хотелось, чтобы это дело поскорее закончилось. Но директорша вселяла в меня бодрость и оптимизм. Интересно, как ей это удавалось? Наверное, на тренингах натаскали. Для членов Лиги Общество Друзей успеха проводит вводные тренинги бесплатно, а потом, говорят, в зависимости от положения в иерархии Лиги — супервайзеры первого уровня получают право на бесплатные тренинги первой ступени, второго — второй и так далее. Директорша по этой шкале имеет право на тренинги пятого уровня. Вполне достаточно, чтобы работать с депрессивным клиентом вроде меня.

Это, кстати, она меня познакомила с супервайзершей. Сдала под непосредственную опеку этой толстой сучки.

В смысле, уложила к ней в постель.

Я согласилась. Мне было все равно.

А через три месяца мои френды и фолловерсы обо мне забыли. Их не интересовали мои успехи и провалы в деле борьбы за грудное вскармливание. И мой роман с супервайзершей тоже. Никто не давал советы, как лучше распространять листовки или как бы помягче с этой дурой расстаться. Мой коэффициент доверия, как только что напомнил проводник, — в районе абсолютного равновесия. Если бы он был в «плюсах» — это значило бы, что каждый мой пост куча народу лайкнет и расшарит. В «минусах» — обругают, опровергнут, обзовут последними словами, но все равно расшарят. А когда твой коэффициент доверия в пределах равновесия — это значит, тебя все равно что нет. Ты неинтересен. Твоя жизнь безвкусна. Твой аккаунт можно стереть вообще — никто и не заметит. Разве что дворник, сволочь, выругается, когда обнаружит однажды утром, что твой мозг забрызгал вверенный его попечению участок тротуара.

Я включила зажигание. У соседнего подъезда меня поджидал сюрприз — здоровенная серебристая тачка, припаркованная так, что не проехать.

Сукин сын…

Я поехала в объезд по тесному, гадкому двору.

Сукин сын…

С этой стороны дома выезда в нужном направлении не было. Дорога упиралась в сквер — три или четыре худосочных дерева и сломанная скамейка у подножья какого-то бюста. Развернуться негде. Я сдала назад, едва не въехав бампером в хилую ограду сквера, снова двинулась вперед по разбитому асфальту между сквером и мусорными баками. С детства здорово вожу — иначе в жизни не выбралась бы с этого двора.

Я с легким сердцем съехала на дорогу, раздумывая, далеко ли до разворота, когда краем глаза заметила у самой бровки детскую фигуру. То ли мальчишка, то ли девчонка — кто их разберет? — сидело на тротуаре, прижавшись спиной к оградке сквера, и возилось с чем-то. С косячком, наверное. Или с гаджетом.

Я включила навигатор.

— Десять штрафных баллов, — немедленно отозвался он.

— Что?

Машина вильнула. К счастью, дорога была совершенно пустая.

— Во-первых, вы выехали в неположенном месте.

— Почему неположенном? Там не было никаких знаков.

Навигатор помолчал. Видимо, шел обмен информацией с сервером Дорожной службы.

— Там нет знака. Там раньше стояло заграждение, — сообщил он, наконец.

Вот откуда развороченный асфальт. Там было что-то, что с корнем вырвали. Например, столб-ограничитель. Прекрасно. Я бы сама его снесла, этот столб.

— Я не обязана знать, что там было. Сейчас там нет ни ограничителя, ни знака. Имею полное право ехать.

— Не имеете все равно, — ответил после паузы навигатор. — Но у вас смягчающее обстоятельство. Ваш штраф составляет 1—2 балла. Поскольку именно в этом месте вы нарушаете в первый раз — 1 балл. Можете оспорить в суде.

— А, так 1, а не 10!

— Во-вторых, в опасной зоне находился несовершеннолетний пешеход, — бесстрастно бубнил неприятный женский голос.

— Черт! Я его прекрасно видела! Никакой опасности! Он сидел, никуда не двигался.

— Расстояние до несовершеннолетнего пешехода меньше десяти метров, — бубнил навигатор. — Скорость должна быть снижена до семи километров в час. Вы превысили скорость…

— Заткнись! — взвыла я. — Ничего подобного! Этот маленький сукин сын находился больше чем в десяти метрах. И со скоростью у меня все нормально. По такой дороге быстро не поедешь.

— Могу выслать вам результаты оперативной съемки, — предложил навигатор. — Выключите двигатель и включите экран. Ближайшее место возможной парковки… следующий квартал, у бровки слева.

Я закусила губу. В полном молчании проехала квартал, повернула, припарковалась и включила экран.

Все оказалось чистой правдой. Ребенок был ближе, чем мне казалось — в семи с половиной метрах, согласно промерам ДСБ.

— Ненавижу маленьких ублюдков, которые торчат у бровки, — с чувством сказала я.

Проводник мигнул.

— Запостить этот мэсидж?

— Валяй.

Мне было наплевать. С моим коэффициентом доверия этот пост затеряется в куче прочего информационного мусора. Вместе с другими, куда более интересными, умными, даже гениальными мыслями — но не тем, кем надо, высказанными.

Я включила двигатель, осторожно развернулась. Мальчишка это был или девчонка? Можно было остановить изображение, увеличить и рассмотреть. Но какая разница, за мальчишку или за девчонку мне начислили десятку штрафных? К тому же я и так уверена, что это девчонка. Все пакости этого мира — от баб. Впрочем, от мужиков пакостей не меньше.

А больше всего на свете пакостей, конечно, от маленьких ублюдков, независимо от пола. Они, видите ли, непредсказуемы. Они могут в любой момент выскочить на проезжую часть — прямо под колеса твоей машины. Они импульсивны. С низким уровнем внимания. С высоким показателем фантазии. А уж о волевой регуляции и говорить нечего. Что там еще? А, да, низкий уровень социализации и малый объемом усвоенной социально значимой информации.

Поэтому, согласно инструкции Службы дорожной безопасности номер такой-то, при появлении несовершеннолетнего пешехода в радиусе десяти метров — если не уверен в дистанции, сверься с приборами — при отсутствии ограждений и прочих препятствий между вашей машиной и пешеходом, скорость снижается до показателя «абсолютно безопасной» — 7 км. ч.

Представляете?

Например, едете вы вдоль бульвара. По бровке, — какая, все-таки, подлость, по бровке, а не по огороженному бульвару, — шлепает пигалица с мороженным в руке и огромными, как чебурашкины уши, наушниках на обоих ушах. Она себе шагает в ногу с вами и не собирается куда-нибудь свернуть и отдалиться, наконец, на положенные 10 метров. И вот дорога свободна, ограничение на этом участке — не ниже 60, а ты плетешься 7 км. ч, палишь аккумуляторы, гробишь машину и, в конце концов, опаздываешь на заседание Лиги!

У._К. — личный аккаунт

15 мая 15:09

Я обещала вам про СО2. Как раз сегодня девочка офис-менеджер накатала на меня очередную кляузу из-за СО2. Уже шестую, кажется, за две недели. Не знаю, какие моды у вас в офисе, а в «Ежедневном Я» борються с СО2. Не знаю, как с ним борються в других офисах, а в нашем — путем повсеместного развешивания мемо с напоминанием о нашей борьбе. Не знаю, кто и как пишет мемо у вас в офисе, а у нас их пишет офис-менеджер. Которая знает о словах, предложениях и текстах только одно: они состоят из букв. Вот она берет кучу букв, выставляет их в произвольном порядке, называет это «мемо» и клеит над вашим креслом.

Я содрала в первый же день и повесила собственный: «Пролетарий, помни: выдыхая, ты повышаешь уровень СО2 прямо на рабочем месте! Работай на одном дыхании!»

Девочка офис-менеджер — ее все называют «Девочка», это не я издеваюсь, — начала писать на меня кляузы начальству. Шьет мне нарушение трудовой дисциплины и подрывную деятельность в интересах СО2.

Сегодня на инспекцию явилась сама Леди Ван. Сначала пришла в негодование. Потом — в сдержанный восторг. Пришлось признаться, что это не я придумала. Начальство не удивилось.

Это придумал Лева.

Но я не буду о нем думать. Иначе меня стошнит.

У._К. — проект «Ребенок к ноябрю»

16 мая 15.43

На предмет лекарства от творческой депрессии я никогда не заблуждалась — достаточно одного визита в высокий кабинет, и депрессия позабыта, как прошлогодний насморк. Леди Ван покрикивала, а я смотрела в стол и старалась отвечать редко и односложно.

Как ни странно, речь шла не о загубленном дайджесте, а о разработке темы «Ребенок к ноябрю», которой я занимаюсь уже погода. Леди Ван, наконец, соизволила просмотреть подборку. Я была уверена, что на этом направлении у меня все в ажуре. Но визит в начальственный кабинет подтвердил: никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

— Для кого ты это пишешь? — вопрошала Леди Ван. — Кто твой адресат?

— Но ведь флейм довольно длинный…

— Точно, — торжествующе восклицала Леди Ван. — Флейм отсюда и до пятницы. И что? Что они обсуждают? На, почитай. Почитай-почитай, вдруг ты что-то пропустила.

Леди Ван небрежно толкнула свой дорогущий планшет — так, что я едва успела поймать его на краю стола. Интересно, а если бы не успела? И шлепнулось бы две тыщи зеленых об пол — вдребезги?

Как она ахнет… Изменится в лице… Как живописно побегут трещины по экрану… Или даже лягут осколки замысловатым узором…

Но я поймала планшет. В чем Леди Ван, конечно, не сомневалась.

Подборка была сложена в обычный текстовый файл — чтобы я не могла узнать, с какой именно ленты или из какой сети ее выловили. Возможно, это нарезка из нескольких источников — никто не знает, кто именно из сотрудников «Ежедневного Я» готовит эти нарезки для начальства.

Я пробежала глазами несколько строк. Потом посмотрела на начальницу.

— Отлично, — сказала она. — Я просто удивляюсь тебе. Сделано шикарно.

— Каков охват аудитории?

— Что-то около двух тысяч. В том числе три сотни наиболее рейтинговых.

Я с трудом удержалась, чтобы не охнуть — к вящему удовольствию начальницы. Три сотни наиболее рейтинговых комьюнити!

— Но это не вписывается в сценарий, — продолжала Леди Ван. — Это отсебятина. У тебя была простая и ясная схема — а ты что с ней сделала?

Ага. Ну, держись, девчонка. Сейчас ты не то что о Леве — таблицу умножения забудешь.

Отступление от сценария — обвинение куда более серьезное, чем неудовольствие рекламодателя.

— Я понимаю, чего ты хочешь, — с удовольствием произнесла Леди Ван. — Ты хочешь заняться собственными разработками. Да? Ты хочешь показать, что ты к этому готова.

Ничего подобного. Я знаю свое место. Но говорить это бесполезно — Леди Ван заготовила речь, и любые попытки нарушить течение ее мысли только повысят градус начальственного негодования.

— Интересно, почему вы, копирайтеры, так стремитесь в сценаристы? Ведь ваша работа не менее важна для команды. А может, даже более интересная. Что такое сценарий? Это схема. Голая схема. Это вы воплощаете ее в слова и образы. Это вы заражаете аудиторию. Вы превращаете эту голую схему в жизнь. Что вам еще нужно?

Я молчала. Любой вопрос в речи Леди Ван — риторический.

— И самое главное. Прости, но я не могу согласиться с тем, что ты готова к самостоятельной разработке. Ты отличный копирайтер. Да. Эта подборка — тому подтверждение. И я не могу позволить, чтобы отличный копирайтер превратился в посредственного сценариста.

Я кивнула, не поднимая глаз. Пока что ничего нового.

— Вот взять хоть эту твою работу, — продолжала Леди Ван со все возрастающим удовольствием. — Если бы это была по-настоящему профессиональная работа, ты бы написала так, что самый последний дурак понял всю глупость и безнравственность ситуации. До тех пор, пока бабы беременеют и рожают, они не станут по-настоящему свободными, полноценными людьми. Вот он, костяк твое сценария: освобождение женщины неизбежно должно включать освобождение ее тела от всех этих неприятных и унизительных делишек. Без философии, детка. Без соплей и длинных рассуждений. Основной мэсидж: твое тело создано для тебя. Все остальное — грязно, противно и недостойно человека.

— Я ничего подобного… — залопотала я и тут же прикусила губу.

Леди Ван засмеялась.

— Разумеется. Ничего подобного я бы просто не потерпела. Это была бы отличная информационная провокация. Но я ни за что не доверила бы разработку тебе. Продолжай работать над своими темами. Чем сейчас занимаешься?

— Гепатит Эйч.

— Ох, чует мое сердце — это не самый перспективный сценарий.

Я снова кивнула — на всякий случай. Все знают, что перспективны только те сценарии, которыми занимается лично Леди Ван.

— Иди работай, — сказала начальница совсем уже милостиво.

Я направилась к двери. И уже только закрыв ее за собой, подумала, что не сказала Леди Ван самого главного — из того, что я успела прочитать на ее планшете, я не писала ни слова. В том числе то, что якобы было вырвано из моей рабочей папки как заготовка — все это я впервые видела.

Но говорить об этом не стоило. Во-первых, не поверит — каждый пост маркирован моей код-подписью. А во-вторых, раз начальству понравилось…

Конечно, я знаю, откуда ноги растут. Но об этом Леди Ван говорить нельзя ни в коем случае.

Об этом и думать-то не хочется…

Зато в тот же день план моего участия в проекте «Гепатит Эйч» был отправлен в высокий кабинет, рассмотрен и одобрен с некоторыми поправками.

Ничего другого в этом агентстве мне не предложат, как уже было сегодня сказано в высоком кабинете. Это вершина моей карьеры. Выше — креативщики, небрежно набрасывающие две-три сценарные схемы в месяц за зарплату вдвое выше, чем у меня. Самому крупному агентству достаточно трех-четырех звезд, генерирующих идеи и сценарные схемы, формирующих запрос со стороны реципиента. Все остальное — рерайтеры, копирайтры, копипастеры и прочие инфониггеры с удостоверениями «обозревателей», «репортеров» и «корреспондентов».

Впрочем, Леди Ван знает мало, но то, что знает, по счастливой случайности, — как раз ее профессия. Действительно, агентства держатся не на звездах-креативщиках, а на работниках среднего звена и средней же руки, которые строчат от трех до пятнадцати тысяч знаков в день, назло вечно бастующему вдохновению. Креативщиков крупные агентства держат только для престижа — наравне с офисом в даунтауне, огромными и бестолковыми рекламными кампаниями и бутылками с натуральной талой водой в митинг-руме. Каждому птенцу гнезда журфака известно, что самые горячие темы для обсуждения не придумываются, а подсматриваются в третьеразрядных личных дневниках, на аккаунтах с полутора сотнями френдов и двумя-тремя комментариями под постами.

И это правильно.

Во-первых, они интересны, потому что их творят люди с понятными любому комьюнити проблемами. Во-вторых, их творят на грани срыва. Те, кто вываливает свои проблемы в соцсеть и получает на них два-три вялых коммента — всегда на грани срыва. А в-третьих, авторы этих дневников никогда не сумеют доказать, что это именно у них успешное информагентство слямзило сценарную идею. Да что там доказывать — они сами в это не поверят.

Лора

17 мая 13:17

Меня раздражает эта У._К. Чего она везде суется? Ну буквально везде. Куда ни зайду, на каком аккаунте не зарегистрируюсь — она уже там. Со своими комментами. Которые собирают столько лайков, сколько не собирает основной пост.

Я так думаю, она просто ведьма.

Вот хоть сегодняшний дайджест. В топах у меня был слон, которого уже неделю не могли вывести из затапливаемого вольера и обсуждали, будет ли гуманным пристрелить его сразу или подождать, может, наводнение закончится. И еще самодеятельный микробиолог, который написал антивирус к гепатиту Эйч и проглотил вирус, чтобы заболеть и апробировать свою вакцину. А из нового — группа альпинистов, замерзающих на пике Коммунизма. Отчаянные ребята. Я ими восхищаюсь.

Так вот, комьюнити сейчас обсуждает, что делать с их трупами, когда они замерзнут окончательно. Мнения альпинистов группы разделились — одни хотят, чтобы их там и оставили в виде ледяных изваяний, другие хотят, чтобы их похоронили в глубинах океана, третьи еще не знают, как быть, может, просто еще не верят, что это конец. Художники в комьюнити спорят по поводу ледяных скульптур, все прочие голосуют лайками за один из океанов и обсуждают, как лучше поступить с трупами тех, кто еще не определился.

И тут вылезает эта У._К. со своими тремя копейками. Как же без них-то?

У._К.: Туфта все эти проекты. Наше как бы гуманное общество не позволит трупам остаться там, где распорядилась судьба. Их замерзшие тела снимут с вершины, поволокут вниз и закопают в землю рядом с остальными пожирателями гамбургеров, сволочами, шлюхами и мелкими жуликами. А жаль. Лучше бы оставить их там. Когда-нибудь, когда люди вообще исчезнут с лица земли, туда придут другие, более разумные существа. Они возьмут замороженные клетки этих ребят, вырастят из них аналогичные организмы и, глядя на них, будут думать о нас лучше, чем мы того заслуживаем.

Ну, как вам эта пошлятина? А лайков… Мама дорогая, кто их ставит? И можно подумать, этой У._К. так нужны эти альпинисты. Или награды активного участника. Да она этими наградами уже должна бы кактусы удобрять.

Ну, да, эта У._К. была одной из самых активных участниц моего сценария-процесса. И притащила за собой кучу народу. Помню я, помню… На самом деле ей и на меня было наплевать, и на мой процесс. Она просто чокнутая на вопросах репродуктивных технологий. Вот и в этой ветке — снова о клетках и людях из пробирки.

И снова под ее постом шквал обсуждений. Да что такого особенного она предложила?

У._К.

1 июня 16:05

Не знаю, чего хотел добиться агент Клудо на самом деле, но спать я перестала. С тех пор прошло две недели — и ничего… Только бессонница, болящие глаза и гепатит Эйч в разных видах. Сегодня у меня была надежда с ним разделаться и подхватить угасающую тему репродуктивной медицины, пока начальство не выказало несдержанный интерес.

Но начальство, как известно, всегда легко на помине.

В углу экрана замигала красная точка вызова. Я включила монитор и, разумеется, увидела Леди Ван.

— Нам надо серьезно поговорить, — сказала она веско. — Серьезно. Я тебя жду ровно через двадцать две минуты у себя.

И отключилась. Вот ведь подлость. Когда я совсем уже уверилась, что уничтожение аккаунта прошло незамеченным…

Хочет поговорить «серьезно». Может, коллегию соберет. Или вовсе на тренинг отправит…

А может, это даже хорошо? Во-первых, отпуск недели на две. Во-вторых, мозги прочистят. А то как бы не сболтнуть чего-нибудь не то про репродуктивную медицину или, Боже упаси, грудное вскармливание…

Но будь что будет — иду на свидание с начальством. Второй раз за день. Рекорд…

Леди Ван ждала в собственной приемной.

— Не знаю, что ты сделала, — торопливо проговорила она. — Не уверена, что одобряю. Но раз уж так получилось…

Она распахнула дверь в кабинет и сделала приглашающий жест. Я ждала, что она войдет. Но она решила пропустить меня вперед. Я переступила порог и зажмурилась.

Кабинет заливал яркий солнечный свет. Словно аппликацию — черное на белом — я видела знакомый длинный стол, за которым заседает редколлегия, кресла, чей-то силуэт…

Пока я моргала, Леди Ван у меня за плечом произнесла «это она». Очень приветливо. Человек, которого я не могла рассмотреть против света, поднялся и что-то сказал — поздоровался? представился? Я зажмурилась и сделала два шага вперед.

Человек за столом благожелательно кивнул и хозяйским жестом пригласил меня сесть напротив. Леди Ван по-прежнему стояла в дверях и пожирала взглядом незнакомца.

— Вы позволите? — мягко спросил он

— Да, разумеется.

Она закрыла дверь. С той стороны.

Что тут происходит?

— О, ничего страшного, — сказал незнакомец.

Я не верю в телепатию, — напомнила я себе.

— Нет, я не умею читать мысли, — с долей сожаления произнес незнакомец. — Просто наблюдательность. Высокие коммуникативные навыки. И богатый жизненный опыт.

— Эффектно. В таком случае, вы уже предвидите мой первый вопрос?

Он на секунду задумался.

— Зависит от того, сколько ответов вы получили до того, как вошли в этот кабинет.

— Ни одного.

— Ну, тогда к делу. Ваша начальница, несомненно, сказала вам, что я представляю Общество Друзей успеха…

Ну, что вам сказать? Да, у меня засосало под ложечкой, перехватило дыхание, и я с ужасом почувствовала, как начинают пылать уши. Я, конечно, постаралась взять себя в руки. Но мне это никогда не удавалось — с чего бы удалось в этот раз?

— Странно, — протянул он. — Я был уверен, что вас уже ввели вас в курс наших дел. Впрочем, это даже к лучшему…

— Как ваше имя? — спросила я.

— Я только что представился, — напомнил он.

Он действительно что-то сказал, когда я вошла. Но что?

— По долгу службы я запоминаю огромное количество информации, и не рискую нагружать мозг тем, что не составляет для меня насущной необходимости, — проворчала я.

На самом деле, мне было неловко.

— Позвольте… Нет, это восхитительно. Всего минуту назад эта информация не составляла для вас… Чего она не составляла? В общем, неважно… А теперь она вам нужна.

— Не хотите говорить — не надо. Но в таком случае… Вы оторвали меня от работы.

Он захохотал. По-настоящему — громко и искренне.

Мне стало совсем плохо. Что же это я, как заяц на барабане?

— Нет, — сказал он. — Теперь уж я точно никуда не уйду. И я вам обещаю — хоть и имею право не делать этого: я обязательно сообщу вам свое имя. Настоящее. Потом. Идет?

Чихать я хотела на его имя. Мне вполне хватало того, что этот тип — из Общества Друзей успеха.

Почему я не расспросила поподробнее агента Клудо? И с БАСом не связалась. Даже по Интернету не удосужилась пошарить как следует…

О чем я думала?

О том, что агент Клудо все-таки городской сумасшедший. И что никакого Общества Друзей успеха на самом деле нет.

— Моими скромными работами заинтересовалось ОДУ? — уточнила я, как могла небрежно.

— Пока ими заинтересовался лично я, — ответил он. — Но, уверяю вас, моих выводов вполне достаточно, чтобы руководство ОДУ приняло нужное решение.

Я на всякий случай изобразила на лице сомнение.

— В данном случае, я представляю отдел по связям с общественностью ОДУ, — сказал он.

— Только в данном?

— Этого должно быть для вас достаточно. Пока.

Он разжигал во мне любопытство. Он хотел, чтобы я засыпала его вопросами. И он не был похож на рядового пиарщика. Вряд ли он вообще был пиарщиком. Ему больше подошла бы должность в службе расследований…

Он пошарил по карманам с нарочитой рассеянностью, что-то вынул, развернул, наполнив кабинет нежным бумажным шелестом.

Обычная газета. Только бумага странная — мягкая, матовая, и толстоватая для газетной.

Когда я рассмотрела — едва не охнула. Огромный, минимум формата Б2 лист электронной бумаги. Представляете? Как на электронной книге, только размером с ватман. Заголовки бежали по ней сверху вниз под его пальцами. Он что-то искал. Но на самом деле давал мне полюбоваться необыкновенным гаджетом. Я даже не знала, что такие бывают. Эту газету можно было сложить в нужное количество раз. Или свернуть в трубочку. Сунуть в карман или в портмоне. Небрежно развернуть посреди какого-нибудь приема, чтобы зачитать заклятому партнеру любопытную строку. А на самом деле, чтобы все вокруг захлебнулись шампанским от зависти. Он и сейчас наверняка краем глаза наблюдал за выражением моего лица.

С удовольствием, скорее всего — потому что уж на моем-то лице все всегда написано большими буквами.

Пижон…

— Я слежу за вашими публикациями, — он посмотрел на меня и, словно передумав, решительно свернул газету.

Все, что я успела увидеть — то самое обсуждение, которое всего пару часов назад я читала в этом же кабинете на страшно дорогом планшете Леди Ван.

«Страшно дорогом»… Да что я знала о настоящей роскоши?

— Должен вам сказать, что я не потрясен, — с ноткой сожаления произнес он. — Не потрясен их содержанием, я хотел сказать. Но как это написано! Я верю каждому вашему слову! А ведь я человек тренированный.

— За это мне и платят, — ответила я.

— Ваш коэффициент доверия тут решительно ни при чем. Он у вас, кстати, не то чтобы заоблачный. Меня заинтересовал ваш… — он задумался, подбирая слово. — Стиль? Творческий метод? Может, талант? В чем тут дело? Как это у вас получается?

Вопрос был бессмысленный — и он прекрасно это понимал.

— Каждому свое, — ответила я. — Я умею писать. А кто-то здорово укладывает асфальт.

— Да, — произнес он после паузы. — Я так и знал. Я им так и говорил.

Терпеть не могу, когда при мне кто-то разговаривает сам с собой. Но разозлиться у меня никак не получалось — я уже была готова простить этому типу почти все…

— А они мне — «прогоним через тесты», «подберем систему тренингов»… Дурачье, — он тихо засмеялся. — У меня с нашими психоинженерами вышел спор на ваш счет. И прав оказался я, — было видно, что он привык оказываться правым. — Вы искренни в своих опусах. Просто искренность. Не помогут никакие тренинги.

Судя по тону, это была похвала. Она мне польстила. Так польстила, что на мое лицо полезла непрошенная улыбка.

А ведь радоваться было нечему.

— Только не говорите, что раз меня не переделать тренингами, то остается только эвтаназия.

— Еще чего. От нас не так просто улизнуть. У меня есть для вас кое-что поинтересней. Я готов предложить вам совершенно самостоятельную разработку.

Я вцепилась в кожаные подлокотники.

— Вы думаете, я смогу выполнить ваш… заказ? — голос меня почти не слушался. — Принимая во внимание мою искренность…

— Никаких заказов, — заверил он меня. — Глупо заказывать вам что-либо. Вы пишите то, что сочтете нужным. Все остальное делаю я.

Мои глаза уже привыкли к яркому свету, и я могла его рассмотреть. То, что мне казалось располагающей улыбкой, на самом деле было холодной, высокомерной ухмылкой.

— Что именно будете делать вы? — уточнила я, бессознательно копируя эту ухмылку.

— Для начала я попытаюсь убедить вас сделать такой сценарий, что Боже мой, — задушевно произнес он. — Соглашайтесь. Мы с вами запузырим такую стори, что все каналы лопнут от перегрузки.

— Стори?

— Сексез стори, — уточнил гость, подняв палец.

Вот ведь… Если бы он сказал, что пришел меня убить — я бы разочаровалась меньше.

— Я была серая и глупая. Потом стала покупать Г. О. В.Н.О. и записалась в Ассоциацию противников парковки автомобилей на тротуаре. Теперь я одеваюсь в шмотки от Халяв-энд-Халяв. Одна только резинка в моих трусах стоит не меньше сотни. Меня трахает Сам Мистер-Гонщик-всех-времен-и-народов. Я бываю на приемах в Ля-Палас. Раз в год я посещаю Бобруйск…

Он одобрительно кивал после каждого моего слова.

— Я рад, что вы это понимаете,

Выражение его лица изменилось — он решил, что маски больше ни к чему. Между бровей обозначилась жесткая складка, четко проступили мимические морщины вокруг сжатых в тонкую линию губ.

Я внутренне подобралась. Игры закончились.

— Нам нужна небанальная стори. Нам не важна покупательная способность и именитость любовника. Бобруйск тоже не обязательно. Шмотки, Г.О.В.Н.О и прочее — на ваше усмотрение. Если это вам нужно — оно у вас будет.

— А что нужно вам? Только поскромнее, пожалуйста. Я никогда не писала откровенных заказняков.

— Как, даже про искусственное оплодотворение? — язвительно поинтересовался он.

— Это не заказняк. Это задание редакции, — отрезала я.

— В таком случае, это тоже не заказняк. Я повторяю: я ничего вам не заказываю, не навязываю и даже ни о чем не прошу. Кроме одного: просто пишите. То, что сочтете нужным. Как сочтете нужным. Все остальное — не ваша забота.

Я ничего не могла с собой поделать — он был мне симпатичен.

— Потребительскими сексез стори рынок завален, — говорил он. — Не завален — похоронен. Они хороши и эффективны для абсолютного большинства потребителей и товаров. Но нас сейчас не интересует количество. И товар у нас необычный. Погоня за массовостью не должна нас ограничивать.

— Нас?

— Да. Я хочу, чтобы это были вы. Я лично настоял на этом на заседании совета директоров. Я намерен сделать вас нашей… — он слегка скривил губы в подобии иронической усмешки, — звездой.

Я поперхнулась.

— По-моему, вы меня с кем-то путаете. А поскольку вы не относитесь к числу людей, которых мне бы не хотелось разочаровывать, с удовольствием вам сообщаю: моя креативность…

Я пошевелила пальцами, намекая на неприличный жест.

Он удовлетворенно кивнул.

— Если бы у вас было все безоблачно, вы бы мне не подошли. Но у вас, к счастью, именно сейчас кризис. Трудно договориться с человеком, у которого все хорошо, — со вздохом закончил он и поднялся, резко отодвинув кресло.

Я тоже поднялась, повинуясь смутной потребности повторять его действия. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, и у меня возникло ощущение легкого головокружения. Я вцепилась в край стола.

Если у них такие пиарщики, то каковы директора?

— Мне уже интересно, чем увенчается ваш сценарий.

— Почему у меня такое чувство, что это сделка с дьяволом? — пробормотала я.

— Потому что вы мыслите шаблонами, — отрезал он. — Но это пройдет.

Я почувствовала глухое раздражение.

— Послушайте, как там вас…

— Флин. Магистр Флин.

— Терпеть не могу игровых имен.

— Я не играю в игры, — холодно произнес он. — Другого имени у меня для вас нет.

С меня слетел боевой запал.

— Ладно, Магистр… Мне… Нам обоим было бы удобнее, если бы вы четко сформулировали: чего вы все-таки от меня хотите.

Я изо всех сил боролась с неуместным желанием быть с ним вежливой. Я хорошо знаю, что с подобными типами лучшая защита — нападение. Надо просто забыть о своей слабости. Он и так о моей слабости прекрасно осведомлен. Мне даже этих ухмылочек его не надо, чтобы это понять. Все, что я могу сделать — не позволить ему воспользоваться этой слабостью. Хотя бы какое-то время. Хотя бы сию минуту.

— Все, что мы от вас хотим…

— Кто — вы?

Он пожал плечами.

— Общество Друзей успеха. Заверяю вас, в этой работе вы получите всемерную поддержку нашей организации. Что бы вам ни понадобилось — вам стоит только обратиться ко мне. Лично ко мне. Любая информация любой категории доступа. Любые поисковые и аналитические мощности. Финансовая поддержка. Техническая. Кредит доверия. Все.

Я поймала себя на том, что смотрю ему в рот и киваю, словно китайский болванчик, после каждого слова.

Это сон. Это происходит не со мной. Этого просто не может быть.

— Да, и еще, — он хмыкнул, будто собирался сообщить нечто забавное. — Я лично тоже в полном вашем распоряжении.

Я снова автоматически кивнула.

— Вы лично? Простите… Что вы хотите сказать?

— Только то, что сказал. Абсолютно все, что вам потребуется для полного счастья.

С этими словами он направился к двери. Я ошалело смотрела ему вслед.

Он лично… Я едва удержалась, чтобы не захихикать.

Уже у двери он остановился и, как бы между прочим, бросил через плечо:

— Вы, разумеется, знаете, что вам нужно для полного счастья?

— Счастья?

Он коротко кивнул и вышел.

Я рухнула в кресло.

Алкивиад

6:47 Д.В.

Проводник у меня пижонский — напоминает деревянную лакированную доску для игры в го. С медиаглифами на клетках и камешками а в качестве манипулятора. Камешки хранятся в замшевом мешочке, я их оттуда вынимаю и бросаю на нужные клетки.

Это тоже фантазия оператора моего имиджа?

Если да, то он кретин.

Вообще-то Архонтам роскошь не положена. Демократор устроен так, чтобы обходиться обществу дешево. Никаких особых потребностей, капризов и фантазий.

Это еще больше усложняет мое положение. Машину пришлось бросить на парковке возле супермаркета. Там же я снял с кредитки все, что было возможно.

Получилось немного.

Одно хорошо — меня никто не узнает на улице. Архонтам не положена не только роскошь, но и популярность — об этом заботятся операторы имиджа. Оплачивать услуги и товары по кредиту доверия организации — тоже не положено. Кредит доверия Демократора свят, его не разменивают. Поэтому, только наличные.

Но хуже всего — с информацией. Я плохо ориентируюсь, никого не знаю в городе, никому не доверяю. И почти не соображаю. Проводником пользуюсь с большой опаской и только в людных местах — чтобы не отследили по сигналу. Сейчас я как раз в таком месте — на потребительском моле. Схожу с ума от шума и толчеи, зато могу подключиться через GPS, синхронизировать координаты с городской навигационной системой и получить схему маршрута.

Меня до сих пор не нашли. Это из хорошего. Все остальное можно отнести к «плохому» или «очень плохому». Например, денег осталось дня на три. За что жить дальше? И что делать? Не имею ни малейшего представления. Диалект вдали от Дворца и прочих Архонтов работает кое-как, и в этом нет ничего удивительного — это среда для коллективного принятия решений. А ничего другого у меня нет. Возможности койне и известных мне естественных языков очень ограничены. Единственное, что здорово облегчает жизнь — Сеть.

Да, я состряпал фальшивый профиль. Я не хуже вас знаю, что это незаконно и почти невозможно. Но если есть в мире волшебные слова, все они — на Диалекте. Я ввел свой код Диалекта и задал команду симулировать профиль. Команда была идиотской — профиль нельзя симулировать. Его можно создать или найти. Но после нескольких уточнений проводник выдал сообщение «профиль с заданными параметрами найден» и попросил ввести ник.

Я произнес «Петроний». Автоматически. Не задумываясь. И… вошел в Сеть.

Во имя всех Заповедей, почему посреди рабочего дня в этом потребительском раю столько народу!

Я еще никогда так не тосковал по Дворцу Демократии. Там нас было всего лишь одиннадцать.

Зато теперь у меня есть адрес и цель. Я не знаю, что даст мне встреча с этой журналисткой, с У._К. Но хотя бы не буду сидеть без дела. Прогуляюсь. Пешком. Тело меня подводит — то ли из-за стресса, то ли из-за каких-то побочных явлений дезинтеграции, я не чувствую усталости и совершенно не могу спать. У меня такое чувство, что смена дня и ночи вне Дворца подчиняется иным астрономическим ритмам. Надеюсь, пешая прогулка отнимет излишки бодрости, и тогда я смогу, наконец, дать полноценный отдых мозгу.

У._К…

Все, что я знаю об «информационной аномалии», которая повергла в панику Ареопаг — что это как-то связано с ней. И если я хочу разобраться…

Ни черта я не хочу в этом разбираться, если начистоту. Я бы предпочел спрятаться. До окончания каденции нынешнего Ареопага осталось всего ничего — это единственное, что меня успокаивает. Мне совсем не улыбается искать неизвестно что без помощи Диалекта. Я без него не могу. Я без него — полоумный идиот с неотвязной головной болью, топографическим кретинизмом и агорафобией.

Ну, ладно. У._К. Посмотрим, что за девчонка. Может, у нее хотя бы ноги красивые.

У._К.

1 июня 16:35

Не успела я перевести дух, как дверь снова распахнулась, и на пороге появилась Леди Ван.

— Ага, ты меня дождалась, — воскликнула она с преувеличенной радостью в голосе и нехорошей искоркой в глазах.

О, святые небеса… Я-то думала, что на сегодня с меня хватит.

Леди Ван прошествовала к своему роскошному креслу и села.

— Как он тебе? Думаешь, всерьез возьмутся за продвижение нашего проекта?

— Нашего?

— А вы разве не об этом говорили? ОДУ заказало нашему агентству разработку сценария.

Ах, вот как… Агентству, а не мне лично. Означает ли это, что Леди Ван будет курировать мою работу? Леди Ван, агент Клудо и лично Магистр Флин.

Вообще-то очень правдоподобно — один работает, трое курируют…

— Они пожелали, чтобы этим сценарием занималась ты, — продолжала Леди Ван. — От начала до конца. Приличный кусок работы.

За показной бодростью шефини крылась тревога. Наверное, стоило сменить выражение лица.

— Я раздумываю, не снять ли с тебя все прочие задания. Этот проект — приоритетная разработка. Я не в восторге от всей этой затеи… — она побарабанила пальцами по столу. — Ты, конечно, выросла и показала себя… неплохим специалистом, — казалось, эти слова давались ей с трудом. — Не хотелось бы ударить в грязь лицом из-за каприза заказчика…

— Так ведь я и не напрашиваюсь, — огрызнулась я.

Леди Ван удивленно посмотрела на меня и снова забарабанила холеными ногтями по столу. По всей видимости, ей тоже дали понять, что этим проектом должна заниматься именно я. С этим Леди Ван придется смириться.

Но только с этим.

— Пойми меня правильно, — проникновенно произнесла она. — Это приоритетное направление. Поэтому брось все. С поделками без тебя разберутся. Мы сейчас не можем тратить твое время и силы на мелочи. В плане оплаты… ты не пострадаешь.

Я приказала себе дышать ровно. Неужели ОДУ так хорошо оплачивает свои заказы? Откуда они взялись, такие крутые? Почему я о них раньше не слыхала? Да, жаль, не спросила о своем гонораре у Флина. Впрочем, он, скорее всего, отделался бы чем-то вроде «в обиде не останетесь» — такие птицы не опускаются до подсчета пятаков. И я бы, разумеется, поверила. Как поверила абсолютно всему, что он сказал.

Как поверила ему сама Леди Ван.

Леди Ван строго смотрела через стол.

— Спасибо, — прошептала я, спохватившись.

Пора бежать…

— Перестань, — Леди Ван отмахнулась. — Что у нас ценнее хороших специалистов? Мне приятно говорить это тебе — здорово вскормить хорошего разработчика в собственном коллективе.

Самое ужасное — потные ладони. Я знаю, что когда уберу их с кожаных подлокотников, обнаружатся мокрые пятна.

А ведь все так неплохо шло последнее время — погрузилась в личные переживания, стала делить работу на сорок восемь. И тут нате вам…

— Теперь о твоем задании. Что ты должна сделать обязательно — выяснить все о Демократоре. Все. Ты понимаешь меня, девочка моя?

Я закашлялась.

— О чем? — мой голос сел. — Все?

Леди Ван кивнула.

— Все, что только можно. И нельзя тоже. Хорошо было бы добраться до кого-нибудь из Архонтов.

Лично я всегда была уверена в том, что Леди Ван сойдет с ума последней в этом мире. Кстати, я уже не в первый раз слышу это слово — Демократор.

Клудо. Точно.

А Леди Ван?

Наверняка от Магистра Флина.

И еще какие-то Архонты.

Она ему поверила. Как он это делает?

— Заказняк — заказняком, но есть и интересы агентства, — продолжала между тем Леди Ван. — Демократор — вот твое задание номер один. Мы должны познакомить с ним свою аудиторию. Внедриться, покрутиться и разобраться — обычная репортерская работа, ты справишься.

— Но… Простите, я никогда не занималась… политикой. Или это не политика?

— Все когда-то что-то делают впервые, — отрезала начальница.

— Но если он на самом деле не существует? — набравшись храбрости, произнесла я. — Может, это фейк? И на самом деле никакого Демократора нет!

— Как ты сказала? На самом деле? — начальница просияла.

Но я уже и сама поняла, что сморозила глупость.

— Деточка, — пропела Леди Ван. — Правда — суть степень доверия, которым тебя облекает реципиент.

До своего рабочего места я добралась едва не на четвереньках. А ведь должна была бы идти, как по облакам — мне наконец доверили собственную разработку! Еще сегодня утром я и мечтать об этом не могла. К тому же, я подумать боялась, сколько на этом заработаю.

Если, конечно, не запорю все к чертовой матери. И тогда не только не заработаю ничего — меня, скорее всего, просто вышвырнут из «Ежедневного Я» без выходного пособия.

Поверх хлама, которым завален мой стол, случайно оказалась визитка БАСа.

Именно то, что нужно.

Я сняла трубку и набрала его номер и, слушая гудки, пыталась придумать, что сказать секретарше.

Но трубку взял сам БАС.

— Да, — сказал он, едва услышав мой голос. — Я ждал тебя еще вчера.

Я не нашлась, что ответить.

— Приходили из ОДУ?

— Да.

— Кто?

— Некто Магистр Флин.

— Ого, — сказал БАС.

Но мне показалось, что он не удивлен.

— Приходи, — сказал БАС. — Не откладывай. Завтра. Любое время между 10.00 и 13.00, либо между 16.40 и 18.00, либо после 20.25.

— Второе.

— Хорошо.

БАС отключился, не прощаясь.

Я осторожно положила трубку на рычаги.

Лора

1 июня 22.49·

Мне нужно поручительство, народ. Я знаю, вам наплевать на меня и мои проблемы. Я знаю, что вы редко и случайно забредаете в мой аккаунт. Я понимаю, что ору в пустыне. Но что мне остается? Мне нужно поручительство. Позарез.

Черт, рука болит. Обварила. А сейчас надо вылить на лестницу еще ведро кипятка. Прямо им на головы. Чихала я на дворника. Все равно сволочь. Все дворники сволочи.

А внизу визг и ругань. Веселая мальчишеская ругань. Им вылили на голову кипяток, но это их не обескуражило. Наоборот. Им по кайфу — что-то происходит. Кто-то внимание обращает.

Нет, поползли по норам, кажется. Все равно еще ведро вылью. Прежде чем выйти на эту сраную лестницу, ее нужно простерилизовать после этих подонков. Наплевать на дворника. И на нынешнего, и на прошлого — поручительства от них не получишь. То есть получить, конечно, можно, но какой ценой…

Да и поручительство от дворника — это, я вам скажу… Лучше все-таки попробовать удержаться в Лиге. Еще хотя бы немного, пока дела хоть чуть-чуть наладятся. Они наладятся, это точно.

Я молодая энергичная девка. У меня да не получится?

Да и супервайзерша только вчера разговаривала со мной весьма благосклонно. Конечно, она ничего не забыла. И уж точно — не простила. Но количество подопечных — это ее козырь. Она заинтересована в том, чтобы я осталась в Лиге. Все-таки супервайзерша — обычная расчетливая стерва. На таких вся Лига за грудное вскармливание держится.

Это мне в ней и нравится. И очень не хватает самой. Не то чтобы я хотела быть похожей на эту сучку… Но мне хочется остаться в Лиге. А потому некоторым качествам нужно научиться. Хорошо, у меня их нет — сучкой надо родиться, а не каждой так везет. Но можно научиться играть эту роль убедительно. Уж что-что, а имитировать я умею. Смогла же я полгода спать с супервайзершей, да еще и убедить ее в том, что она далеко не первая женщина в моей жизни.

Правда, закончилось все как всегда. Но не я же в этом виновата. Это все она, ревнивая нимфоманка и стерва в придачу.

Хорошо, что я от нее съехала. Дом, конечно, тот еще. Но выбора нет. Спасибо, хоть на такой поручительство нашлось. Подруга, конечно, потешилась — приятно, когда к тебе приходит неудачница и падает в ножки. Как-то сразу у самой плечи расправляются.

Хотя дерьмо эти личные поручительства. Ниже — только дворник.

Вообще она ко мне хорошо относилась, эта сучка. И ничего страшного в ней нет — обычная сорокапятилетняя лесбиянка. Чуть не весь высший актив Лиги за грудное вскармливание из таких баб состоит. Может, она меня и правда любила. По крайне мере, первых месяца полтора-два. А потом начались ссоры. За ними скандалы.

В общем, все как обычно.

Наконец, я съехала.

Я эту квартиру уже неделю драю — дезинфицирую, белю, опрыскиваю стерилизаторами… Конечно, в толще стен все равно наверняка растет грибок. С пылью на лестничной клетке бороться тоже бесполезно. Я, конечно, поставила под своей дверью два мощных пылепоглотителя и положила эффективный всасывающий коврик для ног. Но зараза в этом доме просто развешана по стенам. Ты только заходишь в подъезд, делаешь вдох — и чувствуешь, как все оседает у тебя в легких.

Нет, вылью еще одно ведро. Стерилизация среды обитания кипятком — способ, конечно, прабабушкин. Но надежный. Все-таки эта стерва-супервайзерша хоть что-то полезное для меня сделала. Страшно вспомнить, какой я жила засранкой, пока не попала в Лигу. Ну, мыла, конечно, раз в два дня, если не ленилась включить мойку. А когда ленилась, то и раз в три-четыре дня казалось достаточно. И на подъезд внимания не обращала. Господи, да как только выжила? Сколько всякой заразы могла подцепить! А эти поцелуи — со знакомыми и даже не слишком знакомыми? Обнималки-раздевалки? Чужие постели и чужие ванные? Пиво из горла по кругу?

Идиотка.

Я даже смеялась поначалу, когда супервайзерша, перед тем как сесть, обязательно протирала стул салфеткой-стерилизатором. Нет, меня это даже возмущало. Особенно когда супервайзерша перед тем, как уложить к себе в постель в первый раз, сама предъявила справку и потащила меня в клинику для освидетельствования. Впрочем, она все сделала очень тактично. И была права: лучше заранее знать, нет ли у твоего партнера какой-нибудь заразы, чем потом пол жизни лечиться. Она мне тогда так и сказала. И попробуйте с этим поспорить. Теперь я и сама непременно ношу в сумке пачку салфеток-стерилизаторов и пару-другую прозрачных перчаток — для рукопожатий, дверных ручек и прочих предметов общего пользования. И чувствую себя защищенной и вообще гораздо спокойнее.

Но только не сейчас.

Я выплеснула кипяток между перилами. На этот раз все обошлось благополучно — пар поднимался до самого потолка, резко пахло мокрым бетоном и стерилизаторами, снизу доносился перезвон капели.

Ну, можно выходить.

Еще какое-то время эти малолетние подонки посидят в своих норах, потому что на ступеньках, где они обычно проводят время, мокро. А когда буду возвращаться, задую сначала в подъезд стерилизатор из баллончика.

Черт. Это теперь каждый день придется кипятком подъезд поливать? Надолго меня не хватит.

Мне нужна другая хата. Мне нужно приличное поручительство. Народ, я никогда вас ни о чем не просила — по крайней мере, на этом аккаунте. Я и сейчас вас прошу о самой малости: расшарьте. Ведь это совсем не трудно. Может, среди ваших френдов кто-то сумеет мне помочь.

Почему я уверена, что меня никто не слышит?

Алкивиад

7:57 Д.В.

Маршрут оказался довольно запутанным. Я почти не вынимал нос из карты — и то только для того, чтобы покрутить головой в поисках очередного ориентира. Переходя через площадь едва не попал под машину, потом споткнулся о бровку, потом потыкался в ограду, не нашел калитки, неуклюже перелез через заборчик, обнаружил калитку в нескольких метрах справа, отряхнулся и, наконец, между крон деревьев, подрезанных в форме геометрических фигур — от тетраэдра до шара — увидел высокую колокольню.

Согласно координатам GPS, У._К. назначила мне встречу именно здесь.

Я пересек сквер и вошел в церковь. Прямо за дверью в тесном притворе уходила куда-то вверх лестница. Под ней вправо шел короткий коридорчик. Там я никого не обнаружил и пошел по крутой лестнице вверх.

Наверху, на открытой площадке колокольни гулял ветер. Я осмотрелся. Здесь тоже было безлюдно. Сквозь арки виднелось только небо с бегущими облаками. От мысли о высоте меня слегка замутило. Я решил спуститься вниз — судя по всему, У._К. еще не пришла, и я встречу ее у входа.

Я уже стал ногой на ступеньку, когда заметил, как в противоположном углу площадки что-то зашевелилось. Мне было неуютно и очень хотелось вниз. Но вдруг это она?

Я заставил себя отцепиться от перил и двинулся в обход винтовой лестницы, обнесенной металлической сеткой, уходящей куда-то еще выше — может, в самое небо.

Строго по диагонали от лестницы на парапете, огораживающем площадку, сидел человек. И это не была У._К. Это был кто-то широкий, сутулый, давно нечесаный, одетый в грязный белый балахон. Он сидел, свесив ноги в бездну, что-то бормотал и время от времени возбужденно взмахивал руками.

Подошел поближе. Заглянул через плечо.

В руках у незнакомца был обычный портативный проводник. Он крутил его в пальцах, отдавал вполголоса какие-то команды, ругался сквозь зубы и снова отдавал команды. Линза проводника испускала лучи — то слабые, похожие на подсвеченный дым, то собранные в нестерпимо яркое белое жало, которое высоко в небе распадалось на цветные многоугольники. Незнакомец настраивал видеопоток.

Я глянул вниз. Меня замутило.

Город распростерся так далеко внизу, что перестал походить на город. С высоты он напоминал карандашный набросок лабиринта.

Я вспомнил, что с детства боюсь высоты.

Смешно. Что я мог знать о собственном детстве? Впрочем, возможно, самые глубокие детские страхи при дезинтеграции не исчезают. А может, наоборот, их впечатывают в личность Архонта при инициации — для стабилизации профиля, например.

Человек в балахоне то ли услышал, то ли почувствовал мое присутствие. Он оглянулся через плечо и просиял.

— Привет тебе, брат, — сказал он. — Я ждал.

— Меня?

— Ну, раз пришел ты, значит, тебя я и ждал. Хотя, если честно, я бы больше обрадовался бутылке пива.

Он запустил пятерню в буйную шевелюру и заржал.

— Впрочем, может, еще не все потеряно — я же только начал.

— Что начал?

— Дурь, — незнакомец сунул проводник мне под нос. — Я тут, видишь ли, дурь курю.

Он снова принялся настраивать видеопоток, выпуская в небо, что голубей и попугаев с ладони, белые облачка и цветные многогранники.

— Тебя как зовут-то? — спросил он.

— Алкивиад. Архонт Алкивиад.

Происходящее было настолько невероятным, что конспирация казалась мне смешной и неуместной.

Он ошалело уставился на меня.

— А, неплохо гребет. А я уж думал, что мне в этих Исповедниках последние мозги отшибло.

— А ты кто? — спросил я.

— Бонд, — незнакомец церемонно наклонил голову. — Джеймс Бонд. Но ты, брат, так и быть, можешь называть меня Левой, — он похлопал по парапету. — Садись, архонт. И мы с тобой как два старых друга Ли Бо и Ду Фу будем смотреть вдаль и плевать в великую Янцзы.

— В Янцзы?

— Ну, может, в Хуанхэ. Тебе принципиально? По мне — хоть в Потомак.

Он снова посмотрел на меня, потом понимающе хмыкнул и уткнулся в информатор.

— Иди, можно уже, — сказал он спустя минуту.

Я снова глянул через парапет и увидел воду. Это была река. Или, скорее, широкий канал, поскольку берега его были забраны в бетон и дно — я почему-то твердо это знал — тоже было бетонным. Вода не вызывала у меня страха. Я перекинул ногу через парапет и устроился рядом с Левой.

— Хорошая дурь, — удовлетворенно пробормотал тот.

Я рассматривал водяную гладь, сквозь которую проступали очертания города — подводные течения, обозначенные широкими улицами, маленькие водовороты-площади, здания в виде скал и затонувших кораблей. Осколки цивилизаций, давно погибших в Великом Потопе — грубо отесанные каменные глыбы, громоздящиеся друг на друга, и рядом неожиданно изящные, хрупкие изваяния. Только фрагменты — кисть, щиколотка, подбородок. Среди россыпи битой керамики, которая за миллион лет почему-то так и не обросла водорослями.

— Ну, что попривык? — спросил Лева. — Внимание, Великая Янцзы меняет русло!

Город вернулся. Он взвился ввысь, вынырнул из глубин, вода схлынула, упала водопадами с крыш и холмов, прокатилась по улицам и исчезла во дворах. Город отряхнулся и вытянулся вдоль своих главных улиц. Они проступили на нем резко, словно наведенные тушью иероглифы на чуть желтоватом, невероятно старом пергаменте. Они стали такими четкими, что все остальное вокруг показалось россыпью цветных точек, радужными разводами, перламутром, которым некий мастер покрыл страницу перед тем, как написать что-то самое важное.

Голова у меня больше не кружилась — то, что я видел перед собой, не имело ни высоты, ни глубины. Все было одновременно плоско и рельефно, начисто лишено движения, ритма, времени — как маска, снятая с лица умершего. Только четкие, чистые линии, маршруты прожитой, состоявшейся, во всей целости взятой жизни.

— Как ты это делаешь?

Лева фыркнул. Вопрос был нелепым — то, что я видел, конечно, соотносилось с видеопотоком проводника, но в еще большей степени было порождением моего собственного сознания.

— Легко, — ответил Лева. — Довольно простой алгоритм обработки ландшафта. Я почти ничего не делаю — просто, как великие скульпторы прошлого, убираю из глыбы мрамора все лишнее. Согласно алгоритму отбираются одни маршруты и размываются другие. Люди передвигаются по городу изо дня в день или с равными промежутками. Их гаджеты синхронизируются с одними и теми же станциями. Они оставляют след — как если бы их подошвы и колеса были намазаны тушью.

Лева снова взял в руки проводник, и картинка изменилась. Линии, четкие всего миг назад, поплыли, и сквозь перламутр проступила сетка пунктиров, тонких линий, штриховок — словно наброски, сделанные один поверх другого.

— Тот же фрагмент, но другие маршруты.

Я заворожено наблюдал за тем, как на глазах меняется город.

— Но суть в том, брат Ду Фу, — продолжал Лева, — что это дурь. А значит, перед нами открывается нечто, порожденное совпадением случайного набора проявившихся линий ландшафта, преломленного случайно выбранным профилем. Я называю это Великой Янцзы. Если сидеть на ее берегу, как известно, течение что-нибудь принесет.

— Трупы врагов, насколько я помню.

— Дело вкуса. Я бы предпочел ящик пива. Но сегодня мне подсунуло Архонта, — Лева вздохнул. — Великие боги Востока и Запада насмехаются надо мной, демонстрируя свое всемогущество, в то время как я человек маленький, и желания мои суетны.

Лева сокрушенно покачал головой.

— Хорошая дурь, — сказал я.

— Да, брат Ду Фу, — торжественно ответил Лева. — Я умею варить хорошую дурь. Над этим кодом я работал почти две недели. Ты представляешь? Две недели! Ты работал хоть над одним из своих гениальных хокку дольше?

Лева возмущенно фыркнул и снова подкрутил настройки. Город приобрел почти нормальный вид, если не считать знойного марева, придающего ему привкус миража — казалось, город удерживает свои очертании из последних сил и в следующий миг начнет плавиться.

— И вот, наконец, я достиг берегов великой Янцзы…

— Почему Янцзы?

— Ну, может, Хуанхэ — тебе не все равно?

— В этом городе течет какая-то другая река…

Мои собственные воспоминания оказались невероятным открытием. Я не решался им доверять.

— Много ты знаешь об этом городе, — проворчал Лева.

— Кажется… Кажется, кое-что знаю.

Я всматривался в плывущие внизу улицы и узнавал. Я мог бы прямо сейчас пешком добежать до собственного дома. Спрыгнуть с парапета, выбежать из сквера, свернуть во второй переулок налево. Потом на параллельную улицу…

Я едва не сделал это. В последний момент уцепился за парапет. У меня закружилась голова.

— Во прет, а? — возбужденно заорал Лева. — Меня тоже! Держись!

Ветер засвистел у меня в ушах. Снизу повеяло адским жаром.

— Какая разница, что за сточная канава воняет в каком-то там гнилом городишке, брат Ду Фу! — орал рядом Лева. — Мы с тобой сидим на берегу совсем другой Реки — и это уж верно Янцзы, потому что ни одна другая река в мире не принесет тебе ответы на твои запросы. На берегах других рек корячатся, ищут, изобретают, убивают, строят, сеют и пашут. А на берегу Янцзы просто сидят, плюют в воду и хавают то, что река приносит. Пиво — значит, пиво. Архонта — значит, архонта.

Я кивнул. Мне нравилось. Ветер обдавал то режущей свежестью, то душным зноем. Мне тоже хотелось смеяться — впервые с того момента, как я покинул Дворец.

Разгадка была совсем близко — стоило только протянуть руку. Вернее, что-то подкрутить в настройках. Возможно, мешает ветер. Но пока пускай дует — подкрутить я всегда успею. Пока мне хочется сидеть на берегу Янцзы рядом с братом Ли Бо и кричать, перекрывая завывание ветра:

— Западные технологии покорили Восток. Но боги Востока оказались сильнее богов Запада. Баланс, а?

Лева энергично кивает в ответ.

— Нет целей. Нет свершений. Нет побед. Нет поражений. Есть только Великая Река, которая приносит тебе то пиво, то архонтов. Все, что ты можешь делать, — плевать в нее. И поскольку нас, таких, много — она никогда в жизни не пересохнет.

— По-моему, довольно точное изложение теории информации, а?

Мы заливисто смеемся — сильные, свободные, не ограниченные заблуждениями о собственном могуществе.

— Отличная дурь, — с чувством произносит Ду Фу и хлопает Ли Бо по плечу. — Поделишься, брат?

— Спрашиваешь, — с чувством отвечает Ли Бо.

Он берет из рук Ду Фу свиток рисовой бумаги и неспешно выводит на нем тонкой верблюжьей кисточкой замысловатый иероглиф, отдаленно напоминающий дорогу, по которой смутно знакомый мне человек вечность назад собирался бежать домой. Ду Фу с благоговением принимает из рук своего брата Ли Бо пергамент, кланяется, бережно сворачивает его и прячет в карман — поближе к сердцу.

— Все-таки жаль, что ты глюк, — говорит Ли Бо.

Мне снова становится смешно.

— Это еще кто глюк, — говорю ему.

— Ты. Двоих человек не может переть в унисон. Понимаешь? Не бывает коллективных сновидений.

— Да. И что?

— Значит, ты глюк.

— Нет. Это ты глюк. Я точно существую.

— Почему это ты существуешь?

— Ну, я… это… мыслю.

— А я, по-твоему, дурак, да?

Я пожимаю плечами.

— Тебе виднее. Но аз есмь — это точно.

— Так ведь и аз тоже есмь, — сварливо отвечает Лева. — И это тоже совершенно точно. Потому что я полчаса назад выпил бутылку пива — отвратительного синтетического пойла, совсем не такого, какого я мог бы ожидать от Великой Янцзы. Так вот, если меня нет — то кто же пил эту гадость? А?

Он смотрит на меня сердитым требовательным взглядом. Меня разбирает смех.

— Да в этом городе девяносто процентов населения пьют эту гадость. Так что это мог быть кто угодно — но не ты. Ага?

Лева с минуту подумал и обрадовано вскинул брови.

— Хорошо. Если ты еси, то кто ты такой?

— Я архонт, — ответил я с достоинством. — Мое имя Алкивиад. Но ты можешь звать меня просто Ду Фу.

— Вот, — Лева победно уставил в небо короткий палец. — А скажи мне, голуба, какого такого лешего архонту сидеть на моей колокольне и плевать вместе со мной в Великую Янцзы?

— Ну, мне надо было уйти из Дворца. На время. И вот, заглянул к тебе на колокольню.

Лева кивал после каждого его слова.

— Ничего не скажешь, убедительно. Особенно если учесть, что нет тут никакой колокольни.

Я посмотрел вниз. Потом на Леву.

— Я же тебе говорил, — с досадой произнес он. — Я создаю в этом городе локации, в которых я могу уединиться, как Симеон Столпник, и в свое удовольствие поплевать в Великую Янцзы. Так что, извини. Может, просто поток пошел через твой профиль. И ты на самом деле есть. Но не здесь.

— Моего профиля нет в базе. Я архонт. Моя истинная личность дезинтегрирована.

Лева пожал плечами.

— Ну, где-то же она все-таки хранится, — неуверенно произнес он. — Есть какие-нибудь базы, тайм-машины… Архонтов же потом как-то собирают. Значит, должны где-то храниться модели.

Я смотрел вниз. Город снова приобрел нормальные очертания и еще больше отдалился. Но у меня больше не кружилась голова. Страх пропал.

— Ты вот что, — сказал осторожно Лева. — Попробуй вспомнить, что ты делал вчера. А лучше позавчера. А еще лучше — на прошлой неделе. Потом сверишь со своим аккаунтом. У тебя ведь есть аккаунт? Если ты настоящий…

Меня начал разбирать смех — не тот бесшабашный смех совершенно свободного человека, который сотрясал мое тело над щедрыми водами Великой Янцзы. Дурацкое, истерическое хихиканье. Я совершенно точно помнил, что делал несколько дней назад. Я сидел за своим терминалом и строчил кому-то в мэсинджер сообщение. Перед глазами всплыл обрывок строки — фрагмент кода Диалекта.

И тут же все стерлось. Я так и не вспомнил, был это только фрагмент, только одно сообщение, или я передал полную информацию о структуре Диалекта. А еще через мгновение я уже не помнил, был это я, или я подсмотрел это у кого-то через плечо. А в следующее мгновение мне показалось, что я даже вспоминаю изгиб шеи, прядь волос, мочку уха…

Еще усилие — и я вспомню, кто это был.

— Ну, помнишь? — с мольбой в голосе спросил Лева.

Ему так хочется, чтобы я оказался реальным человеком, а не продуктом его разогнанного дурью воображения?

Я резко качнул головой. Она вдруг стала ясной. Необыкновенно ясной. И у меня не было и тени сомнения, что ничего подобного я не делал и не видел.

— Вспомнил.

Лева искоса глянул на меня и вздохнул.

— Попускает, — с сожалением произнес он.

Мои мысли стали вдруг чистыми. Кристально. Оглушительно. Я мог припомнить это ощущение — по первым дням работы Ареопага. Чистейший Диалект. Никаких византийских прононсов, никаких индивидуальных оборотов, никаких дефектов речи. Я почти забыл ее, эту первозданную чистоту. Теперь-то я мог бы узнать любого Архонта по его интонациям, а тогда Диалект был монолитом.

Я почти забыл…

Нет, это, пожалуй, превосходит мои воспоминания. Сейчас я сам мог бы решить десяток задач, не прибегая к услугам коллег. Абсолютное знание. Абсолютная память. И полное одиночество.

Это наполнило меня ликованием. Такое богатство — и только мое! Никаких голосов за плечом…

Я нависал над целым миром. Я был огромен. И я был один. Человека в грязном балахоне, сидящего рядом на парапете, можно было не считать. Я смотрел вниз — на убогий, грязный и слабый человеческий мир, которому я собирался передать в дар огонь.

У меня снова закружилась голова. Я вцепился в край парапета.

— Хорошая дурь, — прошептал я, с трудом ворочая онемевшими губами.

И вдруг все прошло. Словно кто-то толкнул в плечо — и я проснулся.

— Э, а вот это уж точно твой глюк, — пробормотал Лева.

Он сидел, ссутулившись, точно нахохлившаяся птица, и, скомкав край балахона в кулаке, смотрел из-под руки куда-то мне за спину.

Я оглянулся.

— Это тоже архонт? — кисло поинтересовался Лева.

Солон. Весь в драпировках — как рояль, на который рухнул занавес.

Вообще-то мне было не до смеха — я совершенно не ожидал встретить Солона вне Дворца. Солон — это было известно всем Архонтам — не покидал Дворца с момента нашей инициации.

— Боюсь, у меня мало времени, — сказал Солон.

— Боюсь, его у нас нет вообще, — внезапно вмешался Лева. — Не знаю, брат Ду Фу, чей это глюк на сей раз. Но твой приятель привел СБ. Они поднимаются по лестнице. Вот, добрые самаритяне сообщили.

Солон скривился и что-то пробормотал на койне — выругался, что ли.

— Ты хоть что-то понял? — быстро спросил он. — Вспомнил?

Я не нашелся, что ответить.

Солон покусал дряблую нижнюю губу.

— Послушай меня, — сказал он. — Я немного знаю, а понимаю еще меньше. Писистрат говорит, что можно так заморочить правую руку, что она не будет знать, что делает левая.

Я все еще не придумал, что сказать. К тому же я явственно слышал грохот на лестнице. Кто-то упал. Оступился, наверное, и увлек тех, что шли сзади. Лева сделал неприличный жест и захихикал.

Солон сделал еще шаг вперед и схватил меня за ворот.

— Кто твоя левая рука, Алкивиад? — спросил он громким свистящим шепотом.

Я только теперь понял, что он говорит на койне. Его не слышит никто — ни во Дворце, ни здесь, на площадке колокольни. Возможно, если бы Солон говорил на Диалекте, я понял бы лучше… Но тогда, наверное, нас услышал бы любой другой архонт.

Солон что-то скрывает?

— Чего ты от меня хочешь? — спросил я, выдирая из коротких крепких пальцев ворот.

Солон выпустил меня. Так внезапно, что я едва удержал равновесие.

— Не понимаешь, — с досадой произнес Солон. — Снова не понимаешь. Ты только даром потратил время. Мы все только даром тратим время.

А я-то был уверен, что неплохо замел следы… Меньше всего мне хотелось еще раз увидеть эту брюзгливо оттопыренную губу. Сейчас, впрочем, Солон ее немилосердно жевал. Ему было здорово не по себе. Может, он тоже боится высоты? Или встречи с сотрудниками СБ.

— СБ, — сказал я, глядя на Солона снизу вверх. — Это ты их привел?

— А? Нет… — Солон вдруг неприятно рассмеялся. — Идиот…

Он прошелся взад-вперед по площадке, задевая меня краем гиматия, хлопавшего на ветру.

— То ли ты так хорошо замел следы, то ли это система хранит сама себя, — пробормотал он. — Я тоже не понимаю. Возможно, ошибку делаешь не ты, а мы. А еще есть ошибки, которые сделать просто необходимо. Абсурд, а? — он резко остановился прямо у меня за спиной, заставляя меня вывернуть шею еще сильнее. — Как сказал бы старина Писистрат, абсурд — не бессмыслица, а котел смыслов. Без тебя Диалект пасует. Половина Ареопага считает, что тебя надо обезвредить немедленно.

В унисон этим словам прозвучали шаги на лестнице. Лева выругался и принялся нервно засовывать проводник в складки балахона.

Солон тоже коротко глянул в сторону лестницы, а потом повернулся ко мне. Его вялые губы растянулись во что-то вроде улыбки.

— Что до меня, я готов купить билет в первый ряд за любые деньги, чтобы посмотреть, как ты будешь выкручиваться.

Он засмеялся. Меня передернуло.

— Ты мне не доверяешь, — сказал он.

Я покачал головой.

— Жаль. Я бы хотел, чтобы ты мне верил.

— Зачем?

— Это помогло бы нам.

— Вам. Извини, но мне сейчас нужен кто-то, кто помог бы лично мне.

Солон вскинул бесцветные брови, изображая удивление.

— Тебе?

— Мне, — упрямо повторил я, удивляясь тому, как странно звучит такое, в общем, обыденное слово.

Эффект дезинтегрированной личности. Понятие «я» начисто отсутствует в Диалекте. И только на койне…

— Мне не хотелось бы вмешиваться, — сказал Лева, — но они сейчас буду здесь. Все возможности добрых самаритян исчерпаны. Это все-таки СБ.

Солон снова метнул взгляд в сторону лестницы. Оттуда отчетливо слышались голоса. По крайней мере, один из них был женский.

— Что им нужно? — спросил я Солона.

Тот пожал плечами.

— Полагаю, то же, что и мне. Но, возможно, я ошибаюсь. С некоторых пор я не готов полагаться ни на что. Даже на Диалект.

Он выразительно глянул на меня.

— Боюсь, у вас не так-то много путей к отступлению.

— А у тебя? — спросил я. — Может, они за тобой.

Солон беспечно засмеялся.

— Я все еще Архонт, — снисходительно произнес он.

— Я тоже.

— В таком случае, тебе нечего бояться.

В его голосе явно прозвучала издевка.

— В конце концов, это неплохой способ тебя обезвредить и одновременно обезопасить, — продолжал Солон. — Пока ребята буду выяснять, Архонт ты или заурядный взломщик профилей… Пока обратятся в Ареопаг… Пока мы примем решение…

Над люком показалась чья-то голова.

— Что будем делать, брат Ду Фу? — спросил Лева.

Его голос звучал на удивление беспечно.

— Думаю, вам пора нырять в Великую Янцзы, — серьезно сказал Солон. — Другого пути, кажется, нет.

Лева глянул вниз и кивнул.

— Я хотел, чтобы ты мне доверял, Алкивиад, — повторил Солон.

Он сделал шаг ко мне, схватил меня за ворот и толкнул коленом в спину. Я не удержался, соскользнул с гладкой плиты и полетел вниз.

В ушах засвистел ветер. Тело стало легким. На миг ко мне вернулось чувство полной свободы, которое я испытал под действием Левиной дури.

Интересно, остался бы я жив, если бы уверил Солона в своем полном доверии?

Интересно, что будет с Ареопагом, когда один из Архонтов умрет?

Интересно, это больно?

У._К. — личный аккаунт

2 июня 10:16

Не знаю, как держаться с БАСом. Мы сто лет знакомы — но это чисто профессиональные отношения. Как у журналиста с экспертом — комментарии, интервью, экспертные мнения и все такое. Я ему площадку «для покрасоваться», он мне тысячи знаков остроумного текста и привлекательную картинку. Пипл хавает за обе щеки — тема сейчас очень модная. БАС руководит Центром информационной реабилитации и психокоррекции — частной пихотерапевтической клиникой.

А теперь я к нему иду как клиенит. Или даже пациент — судя по его тону. И не знаю, как себя вести. Я бы никогда добровольно не пошла на консультацию к психотерапевту. Я вообще не верю в психоанализ. Ну, ладно. В психоанализ верю. В психотерапию — нет.

А он, судя по всему, уже видит во мне пациента — раньше он никогда не позволял себе говорить мне этак небрежно «придешь тогда-то».

Интересно, несчастную любовь БАС может откорректировать? Какие-нибудь тренинги должны быть. Если не у БАСа, то у ОДУ точно. На свете столько дур, уверенных в том, что у них «несчастная любовь», и готовых платить деньги, чтобы все исправить…

Вот только не было у нас с Левой никакой любви.

Они оба дураки — и агент-учитель, и этот Магистр. Если он, конечно, Магистр, а не выдумка СБ. Я ничего не знаю о настоящем счастье. Я даже об удаче имею весьма смутное представление. Что я умею делать действительно хорошо — писать гадости. Или, как это называют у нас, «поганки». Вот если бы мне заказали тему «отвращение года» — тогда да, я бы блеснула. Тут мне даже ничего придумывать не пришлось бы. Я бы просто написала о нас с Левой.

Написала бы совершенно искренне — с гноем и блевотиной из всех щелей. Роман двух людей, которые отрабатывали друг на друге худшие свои душевные качества. Реализовали свои фобии и комплексы. Культивировали страхи. Ничего друг другу не дали, кроме разочарования. И даже расставшись, не сумели почувствовать облегчения. Одно только идиотское, неуправляемое, болезненное желание снова быть вместе. Не потому, что так лучше, а потому, что не так страшно…

Кстати, это тема. Надо ее положить поближе и при первом же досуге обмозговать.

Магистр Флин

13 июня 13:02

Кидаю в воду камешки и смотрю, как расходятся по поверхности круги. Методика рассредотачивания. Тренинг второго уровня. Никак не вспомню вводную реплику тренера…

Сколько раз я ее произносил?

Этот лес совершенно дик. Вода в озере хризолитовая. Это, пожалуй, неестественно — поставить на вид экоинженерам. Впрочем, они найдут, как это объяснить. Мне вот кажется, что вода должна напоминать топаз — пускай прозрачная, но оттенок все же желтовато-кориченевый. Слишком много лиственных деревьев вокруг. Конечно, если озеро достаточно глубокое… Да, вода в нем ледяная. Помнится, в проекте предполагалась большая глубина и донные ключи.

Я давно не прибегаю ни к тренингам, ни к медитациям — просто брожу время от времени по лесу, окружающему центральный офис Общества в Западном предместье. Вложить колоссальные средства в офис, окруженный лесом, было превосходной идеей. Во всяком случае, для меня лично. Опершись о ствол дуба, я вспоминаю, как он едва пробился из-под земли. Как на заре эпохи у меня на глазах из озера извлекали неразорвавшуюся авиационную бомбу. Как я швырял в это озеро совсем не камешки, а алюминиевые болванки, начиненные натрием, предварительно просверливая в них дырочки. Взрывы получались что надо.

Это не «чужая память». Чужой памяти не бывает. Во всяком случае, для настоящего профессионала. Уверен, когда я был мальчишкой, мне нравилось бы взрывать болванки с натрием.

Я бы и сейчас с большим удовольствием взрывал натрий, чем сидел на заседании Совета.

Сегодня я тут. Физически. Я вовсе не гуляю по берегу озера. Мне следует открыть глаза и послушать бред, который несут Парики. Не просто так они сегодня собрались все, без опозданий. Если Лесли прав…

Конечно, он прав. Корпоративные тренинги. Даже скучно — ну зачем он всегда все знает наперед? Слушать, впрочем, нечего: заказов все больше… бу-бу-бу… расширение сети ОДУ пропорционально бу-бу-бу… никак нельзя упускать… конкуренты вот-вот отхватят сегмент третьего звена… перенаправить мощности на укрепление корпоративной культуры… утвердить новые протоколы для офисных работников… протокол «Реальный офис» — что скажете, коллега?.. ах, давно готов — проходит тестирование в СБ… цены на аренду… оживление на рынке недвижимости… экономический спад… бу-бу-бу… но как же с дистанционными работами?.. это же атомизация… угроза самой сути корпорации… наше общество… бу-бу… наши обязательства перед Сетью… Демократор…

Мать моя великая, даже Демократор приплели!

С Лесли я встретился перед собранием Совета в лесопарке. Как раз возле озера, на берегу которого я грезил натриевыми болванками.

— Магистр?

Как обычно, Лесли заставил меня вздрогнуть. Он всегда возникает словно из-под земли. В системе ОДУ этот человек значится как Лесли_3W. Или чаще Орландо_Прим. Под этим ником он числится начальником ПР-отдела. О том, что этот же человек под другим ником возглавляет отдел внутренних расследований, в ОДУ знают немногие. О том, что под еще каким-нибудь ником или никами он работает еще на одного или нескольких клиентов, в ОДУ не знает никто. Я, например, не знаю. Но догадываюсь.

На Лесли была свободная рубаха с расстегнутым воротом, выпущенная поверх штанов со множеством ремешков, карманов и петелек. Сотрудники ВСР не носят формы — их вообще невозможно отличить от прочих сотрудников офиса ОДУ. В личном подчинении Лесли есть только небольшая группа, о которой даже я только слышал. Они иногда мелькают молчаливыми тенями у входа в сектор, у внутренних лестниц, лифтов, операторских кабинок, внешних терминалов — тихо, быстро, поодиночке. У них, по словам Лесли, есть форма — для выполнения особых поручений. Я никогда не уточнял, каких именно. Наверное, если бы спросил — Лесли не стал бы скрывать. От меня вообще ничего не скрывают — это считается бессмысленным. Поэтому я всегда очень острожен с вопросами — стоит сначала хорошенько подумать, хочу ли я знать ответ.

Дальше по тропинке мы пошли вместе. У Лесли тихая упругая походка, он не спешил нарушать молчание — чтил то ли субординацию, то ли какой-то неизвестный мне профессиональный кодекс.

— Что-то срочное, Лесли? Или секретное?

— Не стоит переоценивать лес, Магистр, — ответил Лесли.

Голос Лесли, мягкий и тихий, напоминал шелест и разительно отличался от раскатистого баритона Орландо Прима.

— Уединяясь, вы привлекаете так много внимания, что поговорить по секрету становится почти невозможно, — продолжал Лесли с ноткой снисходительности.

— Значит, вы хотите поговорить со мной об очевидном — и срочно?

Лесли кивнул.

— У вас через час заседание Совета. Вам стоит прийти подготовленным.

Я кивнул. Кроме моего нового проекта, наверняка, снова прозвучит вопрос об ужесточении административных протоколов в корпоративных сетях, которые обслуживает ОДУ. По информации Лесли, сегодня Парики попробуют еще раз на меня надавить. У них будет маленькое преимущество — сегодня мне от них кое-что нужно.

Пока я слушал Лесли, настроение у меня испортилось.

— Чушь! В сетях не может быть баланса. Понятие баланса употребимо только в отношении биполярных конструктов. А Сеть — это сеть. Любая попытка зарегулировать сетевую структуру обречена. Учите матчасть.

Лесли равнодушно пожал плечами, давая понять, что и сетевые структуры, и матчасть вне его компетенции.

— Ресурсы — это теперь не проблема. А кроме того… Кто сказал, что этот проект должен быть долгосрочным?

— Зачем? — рявкнул я. — Зачем клиентам платить нам сумасшедшие деньги за то, что.

— Это же очевидно, Магистр, — мягко отвечал Лесли. — Контроль. Наши корпоративные клиенты хотели бы контролировать свои сети.

— Своих сотрудников, вы хотите сказать, — сварливо уточнил я.

Лесли снова пожал плечами.

— Это в интересах ОДУ, — бесстрастно произнес он. — Мы всегда сможем вовремя заметить девиации каждого профиля в корпоративной сети или даже сети в целом и предложить наилучшие протоколы нормализации.

— И это все? Втюхать клиентам побольше тренингов? Это, конечно, благородно. Но смею вам напомнить, что корпоративные сети — всего лишь сегмент. Огромный, да. Доходный и перспективный, не спорю. Но если мы перестроим в корне их структуру, нам придется пережить немало потрясений, связанных с перестройкой целой Сети. Глобальной.

— Это проблема Демократора, — сказал Лесли. — Он ее решит. Так или иначе.

— Так или иначе… Не слишком ли много вы взваливаете на Демократор? Вы не думаете, что стабильность Демократора зависит, в том числе, от стабильной работы Глобальной Сети? Вы никогда не задумывались над тем, как они связаны?

— Никто не знает, как они связаны. И связаны ли вообще, — торжественно произнес Лесли. — Никто ничего не знает о Демократоре.

— Архиверно, — проворчал я. — Вот и не испытывайте судьбу. Не знаю, связано ли это с Демократором, но когда какая-то контора берет на себя слишком много, она вскоре по каким-то причинам распадается, а то и вовсе перестает существовать. Учите историю.

— По нашим расчетам, если вы удачно разовьете этот аргумент, поле боя за корпоративные сети останется за вами, Магистр, — с едва заметной улыбкой произнес Лесли. — К тому же, сегодня у вас будет солидное преимущество по кредиту доверия.

Настроение мое тут же исправилось.

— На чем это они так поиздержались с доверием?

— У._К., — лаконично ответил Лесли.

— А почему меня помиловала?

— Очень просто, Магистр, — она не верит в ваше существование.

Был бы я в этот момент у себя в офисе — ржал бы во все горло. Но нарушать величавый покой леса казалось мне святотатством.

— И еще, — Лесли мрачно глянул на меня. — О вас наводят справки. Настойчивым… Пожалуй, даже наглым образом. И это не СБ.

— А СБ?

— Пока исчезло. Надо думать, сменило тактику.

— Догадки или факты?

— Догадки, разумеется.

Догадки Лесли — это посильнее, чем иные факты.

— Эта У._К… Что ей показать?

Я пожал плечами.

— Я имею в виду, что от нее скрыть, — уточнил Лесли. — Я не знаю ваших планов по этому проекту.

— Планов нет, — честно ответил я. — И не будет. Пускай девочка сама работает.

— Может, не стоит…

— Наоборот. Дайте ей как можно больше материала. Весь материал. Самые неприглядные факты. Кто знает, как работает ее сознание?

— Вот именно, — хмуро проворчал Лесли.

— Ну, кое-о-чем догадаться можно. Например, хорошие девочки любят плохих мальчиков. Банально, но работает.

Лесли хмыкнул.

— Извините, Магистр, я не думал, что речь о любви.

— Я сам пока не знаю, о чем речь.

— Почему вы выбрали именно ее?

В голосе Лесли прозвучали ревнивые нотки — он должен был знать о том, что я привлекаю сотрудника со стороны, раньше всех прочих. До того, во всяком случае, как решение принято. Но его просто поставили перед фактом. Все дела, связанные с У._К., касаются только меня.

С Париками я бы не стал церемониться — и не стану, по крайней мере, сегодня. Но Лесли нужно было дать какое-то объяснение.

Можно было бы, например, напомнить об успешной кампании по репродуктивному здоровью. Которую Совет принял поначалу в штыки — Парики не понимали, видите ли, каким боком это задевает ОДУ. Как мне удалось их убедить? А теперь, после поправок к Заповедям, они считают этот проект «своей победой».

Пускай считают.

У._К., сама того не подозревая, сыграла в этом проекте немалую роль. Немалую, но не определяющую — вот что мог бы ответить Лесли. Она была узелком в огромной сети, которую соткал я лично. В основном из чистой любви к искусству — я люблю пускать информационные пузыри. Но, признаться, я сам не ожидал, что в этот раз пузыри получатся такими большими и радужными. Сеть оказалась чертовски чувствительна к вопросу размножения. Я должен был это предвидеть: все, что связано с потоками и обменом информации вызывает в Глобальной Сети резонанс. А половое размножение — тот же информационный обмен.

Просто мы так привыкли иметь дело с профилями, что часто забываем о том, что у профилей есть физические прототипы. Тела.

У многих из них, во всяком случае.

И эти прототипы вечно вносят сумятицу в наши расчеты.

Можно сказать Лесли, что я собираюсь и дальше использовать эту У._К. Дать ей больше возможностей. Хочу ее продвинуть. Вознаградить. Хочу… Черт знает, чего я от нее хочу на самом деле, но придумать можно все, что угодно.

Однако мне хотелось сказать правду.

— Я ее не выбирал, Лесли. Она просто оказалась в нужное время в нужном месте.

— Она или вы, Магистр?

— Возможно, я.

Лесли хмыкнул.

— Я знаю, что вам это претит.

— Вы уверены, что сможете навязать ей свою игру? — угрюмо спросил Лесли.

— Ни в коем случае. Я собираюсь позволить ей навязать мне все, что она пожелает. Следите за мной, Лесли. Не за ней — за мной. Я верю, что вы не позволите им… ничего лишнего.

— Им? — осторожно уточнил Лесли.

— Тем силам, которые стоят за всей этой затеей.

— Вы хотите сказать, что эту К. кто-то использует? Это не ваша затея, Магистр?

— О, мы все друг друга используем. В данном случае я собираюсь позволить использовать себя.

— Почему?

— Да потому, что мне любопытно!

— Магистр, вы ведете себя, как школьник. Кто бы ни были эти люди…

— Почему вы думаете, что это люди?

У Лесли достаточно экстремального коммуникативного опыта — он не выказал замешательства. Но в какой-то миг, я уверен, он его испытал.

— Вы сказали «они», — напомнил Лесли.

Он не стал продолжать оборванную фразу. Простейшие лингвистические ловушки наиболее эффективны как раз против опытных людей.

— Когда кто-то говорит о направленном действии, подразумевается, что за ним стоит разумная сила. Человек. Или группа людей. «Они», — объяснил Лесли.

— Действие не всегда направляется разумом. Есть силы природы, например. Или гораздо более запутанные силы общественных отношений и информационных потоков. Маленький камешек срывается, катится по склону и, в конце концов, провоцирует колоссальный обвал. Какая разумная сила подтолкнула камешек? Кто использовал его энергию? Ваш вопрос — того же порядка, Лесли. Кто использует профиль, а вероятно, и самое сознание У._К.? Это мне неинтересно. Потому что может получиться так же, как и с камешком: никто. А вот как они это делают…

— Как — это ваша парафия, Магистр, — холодно отвечал Лесли. — Я по долгу службы вынужден иметь дело с вопросом «кто».

— Возможно, вы получите на него ответ. Просто следите за мной и ни во что не вмешивайтесь.

Лесли нехотя кивнул. Я беспокойный и неудобный клиент. Но в ОДУ Лесли хорошо платят. А еще ему интересно со мной работать.

— Неплохая была фантазия совместить должности директора агентства по связям с общественностью и начальника внутренней службы расследований, правда?

— Фантазия, Магистр?

— А вы расцениваете это мое решение как-то иначе?

Лесли равнодушно пожал плечами.

— Как вам будет угодно, Магистр.

— А вам?

— А я убедился в том, что вы правы. Вот хоть в этом случае…

— Никаких случаев, Лесли! Исключительно языковая прелесть. Поэтика оксюморона, избыточность смысла: внешние связи и внутренние расследования. Вам не кажется, что это формула личности? Все, чем мы заняты в этой жизни, — в конечном итоге, либо коммуникация с внешним миром, либо самоанализ. Причем внешний собеседник не существует помимо внутреннего, и наоборот.

— Смелое решение, — сдержанно заметил Лесли. — Учитывая общую неустойчивость и противоречивость человеческой психики.

— Тем не менее, человеческая личность оказалась настолько хорошо слепленной, что существует уже никак не менее миллиона лет, приспосабливаясь, меняясь, проявляя колоссальные адаптивные способности и, фактически, не давая сбоев.

— Поэтому вы моделировали структуру и работу Общества по образцу человеческой личности?

— Пожалуй. Интуитивно.

— Несмотря на то, что каждая конкретная человеческая личность смертна?

— Биологически. Но не информационно. Кроме того, мы говорим с вами не о конкретной личности, а о модели.

Лесли взглянул на часы — на настоящие ручные часы на крепком кожаном ремешке с электронным замочком.

— Пойдете пешком или…

— Или.

Пройтись пешком было очень заманчиво. Сначала по берегу, потом по лесной тропинке — отводя от лица низкие ветви, вдыхая запах сырой листвы, стряхивая с лица случайную паутинку. Редкая роскошь. Экоинженеры слишком уж усердствуют с контролем. Но времени не было — пришлось лететь.

Пяти минут полета хватило, чтобы подготовить речь.

У._К. — проект «Гепатит Ейч»

13 июня 13:50·

Тут народ интересовался гепатитом Эйч. Налетай на бесплатное.

История гепатита Эйч на редкость непритязательна. Что обеспечивает ей стабильно высокий интерес аудитории.

Некие народные умельцы стащили из какой-то оборонной базы код вируса гепатита дельта, перепрограммировали ДНК, сделав его эпидемическим, наподобие гепатита А. Готовится такая штука в кое-как оборудованном гараже — главное, код знать. А потом, как водится, руки не помыли, грязнули. Или пробирку разбили, растяпы. А может, имели преступный замысел, злодеи. Теперь все уважающие себя медиа на полном серьезе обсуждают вопрос о возможности инфицирования города, планеты, галактики, а может, и целого космоса. Кто-то вякнул в каком-то третьеразрядном журналишке, что ДНК, скорее всего, переписана криво, поэтому инфицировать можно разве что космос — но в нем жизни нет, стало быть, космосу до лампочки.

Но кто обращает внимание на глас здравомыслящего, когда «всепропало»?

Когда из бюджета уже готовы выделить приличную сумму на меры по борьбе с заразой, фармацевтические корпорации собираются запатентовать чертову уйму средств защиты, вместе с пищевиками продать тонны профилактических макарон, а Те-Кому-Выгодно протягивают под шумок какую-то мутную поправочку к темному закончику.

Когда Лева читал свой дайджест по Эйч, он ржал. Сначала. Потом от увлечения блестел глазами. Потом ночь провел за «тачкой». На следующий день снова блестел глазами — от недосыпа и энерджи дринков. Потом сутки то дрых, то кис в ванной. А потом снова ржал.

Я поняла почему, только на следующий день, когда зашла, наконец, в собственный дайджест по гепатиту Ейч. Я не подписывалась на этот дайджест — просто все зашло уже так далеко, что он приходил сам, а реципиент мог либо удалить его, либо он прописывался в дайджест «по дефолту». Обычная информационная интервенция, оправданная важностью сообщения.

Так вот, в то утро в дайджесте красовались заявления, прошедшие через каналы ведущих информагентств со ссылкой, не много не мало, на Фармацикон, что гепатит Эйч, на самом деле, — компьютерный вирус, который заражает систему через одноименные дайджесты. Антивирус предлагалось скачать тут же.

Ну и что, что опровержение этой информации пришло через десять минут?

Так называемый антивирус, который доверчивые потребители скачали и запустили, заблокировал аккаунты одной восьмой Сети. Для возобновления работы понадобилась полная мобилизация служб поддержки, которые работали над этим трое суток по двадцать четыре часа. «Злоумышленника» искали. Но Лева, на сей раз, каким-то чудом отвертелся.

Глупо. Вот если бы над этим работала я, все было бы сделано куда изящнее. Тем более, если удалось взломать аккаунт Фармацикона. Надо было дать инфу, что заболевание перевалило эпидемиологический барьер, но правительство, как обычно, скрывает. В историях болезни врачи — по тайному распоряжению «с самого верха» — списывают все то на грипп, то на ангину, то на гастрит. Но пора, наконец, сказать правду: Фармацикон признает свое поражение. Отныне все разработки должны идти с открытым кодом, то есть все желающие могут принять участие, просчитать и выдать на-гора рецепт. Тут же — ссылка на аккаунт с кодом, где уже тусуется толпа энтузиастов.

Через несколько минут приходит новость о падении акций фармацевтических кампаний. Гиганты фармакопеи отказываются иметь дело с Эйч. Паника на бирже. Начинается падеж скота на близлежащих фермах — Эйч мутировал, скрестившись то ли с ящуром, то ли с копытной гнилью. Через двадцать минут на эту информацию придет опровержение — вирус не может скреститься ни с бациллой, ни с грибком. Но весть уже разнесется, а опровержение, пущенное вслед, подобно выстрелу по убежавшему оленю.

Вскоре мы получаем еще одну шокирующую новость: в связи с бойкотом мяса со стороны как стран-импортеров, так и внутреннего потребителя, усилились позиции зеленого движения — причем радикального его крыла. Экстремисты громят лавки. Потом мосты, вокзалы, банки. Потом на экстремистов спускают армию. Потом заболевает глава соседней ядерной державы. Эйч дает осложнения психического толка — а у бедняги палец на кнопке. Единственный, кто может прекратить безумие — глава его генштаба — внезапно отдает Богу душу. Тоже, разумеется, от Эйч.

Начинается планетарный кризис.

И все только из-за того, что какой-то оболтус сумел продавить через каналы с приличным коэффициентом доверия сущую нелепицу.

Но, увы, совсем не такой разработки ждет от меня вечно правое начальство. А ждут от меня обычных рутинных постов, призванных поддержать истерию, но не дать ей вырваться из-под контроля.

Это называется «поддержка сценария». Каждый день по три-четыре поста и один-два текста до четырех тысяч знаков — сухие информационные сообщения, эмоциональные вскрики, лайф-сториз, квазинаучные выкладки со ссылкой на британских ученых. В лучшем случае, комментарий специалиста — обрезанный по самый заголовок и расцвеченный твоими собственными домыслами. Иначе зануду-эксперта ни читать, ни слушать никто не станет.

Что еще вы хотите знать о гепатите Эйч? Задавайте вопросы прямо здесь, под этим постом. Только не спрашивайте меня, «существует ли он на самом деле». Это не есть «вопрос по существу».

Магистр Флин

13 июня 13:52

Когда я закончил доклад, в зале заседаний повисла тишина. А потом Парики заговорили наперебой. В основном о том, на что мне и хотелось их навести: администрирование в системе Глобальной сети… наши обязательства перед сетевым сообществом… корпоративная культура — наше все, но стабильность профилей, как отправной точки всех наших расчетов… любые безответственные эксперименты в этой области… строжайшая перепроверка новых протоколов… сотрудничество с независимыми психотехнологическими компаниями… комиссия по этике, коллеги, не забывайте об этих прохвостах!..

Я почти не слушал. Я с умилением рассматривал собрание. Обычная летучка в обычной компании. Одна особенность: все члены совета неузнаваемы. На совещаниях они предстают в качестве Парика определенной масти. Внешность меняется с помощью нанотрансформаторов. Такая вот комедия дель арте.

Или, скорее, цирк.

Полная анонимность в рамках структуры ОДУ — дело принципа и традиция. Здесь только я не пользуюсь маской. Вернее, не меняю внешность. Никогда. Мне это ни к чему — я величина постоянная. В то время как любой из присутствующих нынче Париков может быть здесь как в сотый раз, так и впервые. Кто представляет в Совете интересы той или иной структуры ОДУ, решает комьюнити этой структуры. Узнать, кто именно, вернее, чей профиль сокрыт под ником и Париком каждой масти, не составляет ни малейшего труда. Для этого не надо даже тревожить Лесли. Но зачем?

— Магистр?

Все Парики вопросительно смотрели на меня. Я едва сдержал улыбку. Несмотря на имиджаторы, я мог точно назвать имена трех четвертей присутствующих. Индексы профилей — половины. Все они уже давно в советниках и вряд ли их комьюнити могут это изменить. Победит тот, чья формула успеха более совершенна. Если у какого-нибудь выскочки возникнет желание стать советником, он может попробовать вступить в борьбу. Возможно, он задавит конкурента. Возможно, расколет комьюнити и выведет свою часть в отдельную структуру в рамках ОДУ — если сумеет убедить Совет. Либо выйдет из ОДУ и попробует организовать свое дело — заведомо неспособное тягаться с гигантами индустрии. Такие компании, как правило, умирают, не успев оформить заявку на базовый пакет лицензий.

— Я задумался. Простите, господа. Вы хотели что-то у меня спросить?

Вот именно так — тихо и искренне.

— Ваш личный проект, Магистр, — повторил Белый Напудренный Парик.

— В процессе, — ответил я. — Все подробности — в открытом доступе.

— Гм… Магистр, мы хотели сказать, что по нашим данным, интенсивность пока крайне невысока.

— Разумеется. Я, видите ли, работаю не с профсоюзом сантехников и не с коллективом профессиональных женщин. Я работаю с одной конкретной личностью. Облеченной весьма высоким уровнем доверия. Имеющей информационную подготовку выше, чем у любого из присутствующих.

Я с удовольствием сделал паузу.

— К тому же заинтересованность СБ. Они даже не наступают мне на пятки — они бегут впереди паровоза.

— Координация проекта, Магистр, — несмело произнес Огненно-Рыжий. — Ваша схема предельно сложна. Обычно с такими схемами работают огромные команды.

Я сплел пальцы и позволил себе смешать на лице досаду и торжество. После короткой борьбы торжество победило. Я обвел взглядом притихших директоров.

— Значит ли это, что вы отказываете мне в доверии? Что вы сомневаетесь в моей способности координировать проекты?

— Значит ли это, что вашим новым проектом занимается кто-то, кроме ОДУ? — спросил Белый Напудренный, сверля меня взглядом.

Я ответил ему безмятежной улыбкой.

— Заявок на совместную разработку было множество. Этот проект должен был стать транслокальным. Координация действительно настолько сложна, что требовала распределенных решений, тут вы правы, коллега, — я благожелательно покивал Рыжему. — Но за последние две недели участники один за другим получили от своих комьюнити рекламации. И теперь координация полностью сосредоточена в руках Общества Друзей успеха. В наших руках, господа.

Это «мы», конечно, никого не обмануло. Проект мой личный.

— Мы утвердили этот проект для вас, Магистр, — осторожно напомнил Строгий Брюнет. — Но он теперь отъедает у ОДУ немалые ресурсы.

— И потребуются еще большие. Но что они значат по сравнению с выигрышем, который полностью останется в наших руках?

Так что, о контролирующих протоколах для корпоративных сетей пока можете забыть, — мог бы добавить я. Но предпочел не напрягать обстановку.

Парички не станут спорить. Дело не только в кредите доверия. Я для них не магистр — маг. Даже собравшиеся в этом зале лучшие кибернетики, психоинженеры и менеджеры верят в мою мистическую связь с Демократором.

Они не догадываются о том, насколько правы. Как и о том, в чем она заключается, эта связь.

Как и о том, что эта связь решительно ничего не дает человеку, сидящему перед ними.

Как и полагается, я покинул зал заседаний первым. По традиции, Парики останутся за столом еще на несколько минут. ОДУ — сетевая организация, руководителя как такового у нее нет, есть только «первый среди равных». Первый по кредиту доверия.

Но первый — это первый. И он должен удалиться, чтобы дать равным возможность поговорить между собой.

Лора

20 июня 10:33

День обещал быть приятным, сулил легкие развлечения, большие приобретения при малых затратах и даже предполагалось, что именно сегодня будет заложен фундамент для серьезного витка в карьере. Во всяком случае, так говорили гороскопы. Сегодня имело смысл заниматься приобретениями, карьерой, но, впрочем, не работой — тут астропрогноз не сулил ничего радужного. Я, конечно, люблю свою работу. Но если прогнозы никудышние — какой смысл время терять?

— Еще новости о тренингах Общества успеха? — предложило контральто бортпроводника.

— Дальше.

— Хотите составить план на сегодня?

— Давай составим.

От идеи пообедать в «Трех поросятах» придется отказаться — там придется пить пиво. Кроме пива там ничего пить нельзя, зато пиво хорошее и дешевое, но именно пиво-то мне сегодня пить не стоило, согласно всем 12 гороскопам.

— Сегодня розыгрыш призов сети Пуни, — пропело контральто информатора. — Если у вас есть флайер на этот месяц, сегодня срок его реализации.

Вот оно. О, как я люблю такие дни! И ведь именно сегодня прогнозы обещают Настоящую Удачу. А Настоящая Удача — это хороший выигрыш в лотерею. Для чего еще я, как зайчик, собираю чеки? Чем больше сумма по чекам, тем больше флайеров можно было получить. Чем больше флайеров — тем выше вероятность Большого Выигрыша. Впрочем, я хожу туда даже когда флайера нет. Мне нравится наблюдать за розыгрышем. Дух захватывает, когда в импровизированных песочных часах сыплются песчинки-номера, а потом остается один, его вынимают и объявляют: флайер с кодом KR7U900! И все головы опускаются, каждый носом возит по своему фантику, и нервно подергиваются, сверяясь с табло. А потом головы поднимаются. Камера выхватывает разочарование, раздражение, даже отчаяние. Но тут же крупным планом — как из этой толпы выскакивает голова с распахнутым в крике ртом. Это он, счастливчик. Он проходит через толпу, которая не слишком охотно перед ним расступается, за ним остается короткий след, как будто он пробирается сквозь высокую траву. А камера уже снова скользит по лицам, и считывает с них, и транслирует на экран, и бросает в толпу целыми горстями потоки чувств — удивление, раздражение и, конечно, зависть, зависть! И вскоре, если смотреть, не отрываясь, ты чувствуешь, как она окружает тебя, как будто это ты идешь к эстраде…

Я кое-как воткнула машину на парковку, выскочила и едва не бегом кинулась в толпу, собравшуюся у входа в супермаркет. Следующие несколько минут улучшили мое настроение — я протискивалась, пробивалась, толкалась, весело переругивалась с теми, у кого не было шанса попасть на розыгрыш. Наконец, я пробралась к самому оцеплению и уперлась животом в выставленное колено охранника. Тот безразлично смотрел из-под козырька форменной кепки. Сзади напирали, а колено охранника давило как раз под ребра.

— Да убери ты свой костыль, — крикнула я.

Охранник не шелохнулся. Но за его плечом возникла голова служащего супермаркета.

— У вас есть флайер?

Я как раз искала его в сумочке. Я рылась и рылась — это так неудобно искать что-то в сумочке, держа ее навесу. Все время под руку попадается какая-то ерунда — пудреница, гребень, какое-то приглашение, всученное вчера, на утренник, что ли, в Родительский комитет, листовки Лиги — они везде, а ведь я только сегодня утром выкинула целую пачку. Я отодвигала хлам к стенке сумочки, но он снова попадался под пальцы. Приглашение на утренник выпадало уже пятый раз. А флайера не было. О Господи, неужели забыла? Или вообще потеряла? В висках бешено стучала кровь. Я судорожно вспоминала, где и при каких обстоятельствах видела флайер в последний раз. Это было совсем недавно. Кажется, только утром. Хреновы листовки! Неужели вместе с ними выбросила и флайер? А запросто. В прошлом году вместе с мусором выбросила, помнится, пару серебряных сережек. Хорошо, хватилась еще до того, как ведро вынесла. А вот флайера не хватилась.

— Так у вас есть флаер?

В голосе служащего почувствовалось раздражение. Козырек кепки над безразличной рожей охранника дрогнул.

— Конечно, конечно, сейчас.

Я уже собиралась высыпать содержимое сумочки прямо на ступеньку, и тут между слипшимися уголками листовок мелькнул пестрый краешек. Я выхватила листовки, распотрошила пачку, бросив прямо под ноги охраннику призывы кормить грудью, и помахала флайером. Охранник чуть отодвинул колено — ровно настолько, что служащий смог, схватив меня за шиворот, как дедка репку выдернуть из толпы.

Я взобралась на ступеньку и перевела дух. Сердце колотилось, как у припадочной. Руки дрожали. Но передо мной уже распахнулись, разъехались в стороны прозрачные двери супермаркета. Оттуда дохнуло прохладой и ароматом моющих средств. Я вступила внутрь и присоединилась к толпе ожидающих.

Все вокруг уже переминалась с ноги на ногу, ревниво поглядывая на окружающих — не эта ли тетка с толстым носом окажется сегодня обладательницей Большого Приза? Нет, Большого вряд ли. Курица она, чтобы ей так повезло. В лучшем случае, ей достанется призовая пачка детских подгузников, которые она не будет знать, куда девать. Я хихикнула, представив себе матрону с толстым носом, которая является домой счастливая, опьяненная успехом с огромной пачкой подгузников. А детей-то у нее нет. И не было. И не будет уже. Она вообще живет одна и по ночам, когда одолевает бессонница, готова выть на луну. Она бы, может, собаку завела — болонку или уродливого криволапого пинчера — но эти собаки страшно грязные. Сколько их не мой — они воняют. И сыплют шерстью. Поэтому она живет одна. И вот она придет домой, за праздничным ужином посадит в кресло напротив себя огромную пачку детских подгузников, будет с ней разговаривать и пить купленное в этом же супермаркете по случаю такой удачи вино. А потом, уже под утро, запеленает эту пачку в туго накрахмаленную простыню, обслюнявит поцелуями то место, где у этой куклы должно было бы быть лицо, и…

Эк меня занесло!

Я оглянулась на соседку с толстым носом. Та, ничего не подозревая, как и многие вокруг, рассматривала свой флайер, будто пыталась выучить наизусть код. Я вынула свой и тоже уставилась на цифры. Больше всего мне хотелось схватить этот флайер и сунуть толстоносой матроне — может, с ним ей повезет больше, и это окажутся не подгузники, а хотя бы пачка стирального порошка. Да, конечно, мой флайер сегодня точно выиграет.

Сейчас начнется розыгрыш. Вон, перцы в костюмах и ярких майках уже идут сквозь толпу к барабану. Ого! Да сегодня у нас на розыгрыше Дядя Вова! Вот это номер! Всем расскажу, что видела живого Дядю Вову. Обязательно пробьюсь к нему и возьму автограф. Это право выигравшего — получить автограф приглашенной звезды на счастливый флайер. Дядя Вова подбадривал обычной своей разухабистой болтовней мальчиков и девочек в ярких майках, которые вращали барабан, заполнял паузы, выкрикивал имена победителей — мелкой всякой рыбки, которая пока разогревала публику выигрышами вроде тюбика дешевой пасты или набора трубочек для коктейля.

Но внутри у меня как будто что-то погасло. Кайфа не было.

Дядя Вова выкрикнул очередной номер. Все как по команде повернули головы к табло и тут же — одним общим движением — ткнули носы в свои флайера. Я тоже скосила глаза в свой. Я хорошо знала, что это не мой номер.

Что же такое, а?

Я непроизвольно покрутила головой, осмотрелась — и поняла, в чем дело. Это было совершенно возмутительно. Прямо у меня за спиной под стенкой стоял бомж. Звернутый в какую-то грязную, когда-то белую простыню. Нечесаный. Заросший. Я чувствовала, как от него воняет.

Этого еще не хватало! И таких сюда пускают?

Конечно, неважно, как ты одеваешься, как пахнешь и прочее — это твое право, рядиться как пугало и не мыться годами. Заповеди свободы благословенны, потому что они верны. К тому же, у него в руках флайер. Бомж стоял, привалившись спиной к стене, и что-то с этим флайером делал. Я не видела, что именно. Яприподнялась на цыпочки, вытянула шею… Соседка с толстым носом неодобрительно засопела. Я быстренько уткнулась в свой флайер.

— Что, пока не везет? — спросила я соседку.

— Наоборот, — ответила та басом. — Что мне эта мелочь! У меня сегодня планы на Большой Выигрыш.

— А, у вас тоже…

Соседка посмотрела на меня водянистыми глазами. Наплевать ей на меня, на мои вопросы и на мою вежливость. Она самым неприличным образом уставилась на мой флайер.

— Интересно, — пробормотала она, — сколько ты потратила по чекам, за которые получила флайер?

Вот ведь сучка! Я уже хотела махнуть охраннику — чтобы он вывел прочь эту черепаху с ее толстым любопытным носом, который она сунула в мою приватность. Но вспомнила о пачке подгузников. А ведь и правда, я потратила в этом супермаркете в прошлом месяце хренову уйму бабок. Расплачивалась пару раз по карточке супервайзерши и грузила тележку доверху…

Атмосфера накалялась. От прокладок перешли к более серьезным выигрышам. Лица раскраснелись, движения стали резче. Я, наконец, поймала ритм и думать забыла о соседке, подгузниках, бомже. Я подскакивала, смотрела на табло, сверялась с флайером и в унисон разочаровано вздыхала.

А потом…

Я чуть не завопила, как резанная. На табло высветился мой номер! В самый пик розыгрыша! У меня в голове помутилось — никак не могла понять, что именно выиграла. Дядя Вова что-то болтал, а я стояла, как дура, и не имела сил поднять руку. А потом заскакала, как мяч, с диким воплем и, будто с горячки, принялась тыкаться в толпе, плутать между колонн в поисках пути к эстраде. Кто-то меня подтолкнул, кто-то потянул за рукав и, наконец, я едва не споткнулась о ступеньку. Но на эстраду меня не пустили. Все, что я видела снизу — изящную сребристую тачку-кабриолет, красовавшуюся на возвышении за спиной у Дяди Вовы.

Супер-приз.

Мой приз.

Я смотрела на нее, или на Дядю Вову и не слышала, что мне сначала говорил, а потом кричал мальчик в яркой майке, которому я сунула флайер. Только кивала. Ему надоело кричать. Он вернул мне флайер и отошел. Я сунулась за ним — на сцену. Но охранник взял меня за плечи и втолкнул назад в толпу.

И тут до меня дошло. Я подняла флайер к самому носу, цифры поплыли перед глазами. Те, кто минуту назад сгорал от зависти, теперь едва сдерживал смех. Или даже не сдерживал. А дядя Вова что-то острил с эстрады на мой счет.

Я, как слепая плелась через толпу, которая услужливо передо мной расступалась, и не отрывала взгляд от флайера. Я точно знала — это был мой номер. Я его наизусть выучила! Каким образом тройка стала восьмеркой?

Когда я пришла в себя, оказалось, что снова стою рядом все с той же матроной с толстым носом. Она цвела от счастья. У нее в руках был выигрыш — пачка прокладок и пакет сока.

— А где подгузники? — спросила я.

Соседка посмотрела сквозь меня — она была слишком счастлива, чтобы слушать завистников.

Через ее голову я снова увидела бомжа. Только он уже не крутил в руках флайер. Ему самому крутили руки. И вокруг поднимался шум, потому что бомжа охранники собирались выбросить вон под общий одобрительный гул. Я, все еще туго соображая, кинулась к охранникам.

— Что вы делаете? У него же есть флайер! Я видела!

Но меня оттеснили. Охранники дотащила бомжа до двери и вытолкнули прочь. Но прежде чем двери успели сомкнуться, бомж повернулся и сделал какое-то движение. Через щель между съезжающимися створками впорхнул цветастый самолетик. Он ударил меня по лбу и упал на пол. Публика вокруг взорвалась хохотом.

Я подняла самолетик. Так вот, что он делал со своим флайером!

Избегая смотреть на ржущие вокруг морды, я пошла к двери. Меня тошнило. Болела голова. Вокруг стояла непереносимая вонь. Уже за порогом я развернула флайер бомжа и посмотрела на номер.

Это был мой номер. С тройкой, а не с восьмеркой. Тот самый номер, который выиграл серебристый кабриолет.

Я смяла оба флайера, сунула их поглубже в карман и побрела к машине.

Когда дрожь унялась, и я смогла попасть ключом в замок зажигания, завела двигатель и очень осторожно выехала с парковки. Хватит на сегодня приключений. И штрафных хватит.

Машина выползла на центральный проспект, я вдавила газ. Терпеть не могу медленной езды. Проспект тянется чуть не через весь город — хватит, чтобы прийти в себя. Мне лучше всего за рулем на хорошей скорости. А не хватит проспекта — выеду на автобан. Уж его-то точно хватит. А если и его не хватит — уеду далеко-далеко и никогда не вернусь. Потому что за автобаном, уж верно, — конец света.

Через какое-то время мне пришлось включить вентилятор на полную катушку. В машине дико воняло. Может, от флайера, который лежал у меня в кармане? Надо было его выбросить. Но мне не хотелось с ним расставаться — пускай хоть счастливое число останется от этого хренова розыгрыша.

Чертов гороскоп…

А может, это и был выигрыш? Может, следовало остаться после розыгрыша и оформить собственность на кабриолет? Может, вернуться? Флайер-то в кармане, еще два часа после розыгрыша выигрыш может быть затребован.

Я занервничала. Вот это будет номер! Являюсь я в супермаркет и говорю: ребята, а вы что-то перепутали с моим флайером. Нет, это я перепутала флайера. Их у меня два — я много покупала в прошлом месяце. Вот он, выигрышный. Ну и морды у них будут! Жаль, Дядя Вова, наверное, уже уехал.

У меня был еще час. Я решила, что поверну на ближайшем кольце, и включила сигнал поворота.

Пресвятые Заповеди, как воняло в машине! Не может быть, чтобы от флайера…

На заднем сидении завозились. Я вздрогнула. Машина вильнула и едва не поцеловалась с соседней. В зеркале заднего вида я увидела бомжа. Он сидел в машине на заднем сидении, пялился в окошко и что-то жевал.

У меня подкатило к горлу. Я сглотнула и заорала:

— Ты кто такой? И какого черта делаешь в моей машине?

Бомж посмотрел на меня в зеркальце отсутствующим взглядом, жутко растянул рот и произнес нараспев:

— Жестяк…

Меня передернуло от его голоса. Вернее, не от голоса, а от того, что я его не услышала — мне показалось, что слово прозвучало прямо у меня в голове.

Бомж снова уставился в окно. Он не обращал на меня внимания — просто сидел в моей машине и вонял.

Я забыла, что собиралась поворачивать и вспомнила, только когда соседи принялись отчаянно сигналить и слать неприличные жесты. Я выключила поворотник и поехала прямо. Я не знала, куда еду — просто ехала, как можно быстрее, будто убегала от сидящего сзади бомжа и его запаха. Потом я все-таки повернула, спрыгнула с проспекта, помчалась по каким-то улицам, по грязным закоулкам, снова выскочила на какой-то просторный перекресток.

Тут меня остановили.

— Служба безопасности, — сказал один.

Как будто я могла с чем-то спутать форму и жетоны СБ! Это было настоящее СБ, а не «дорожники». Я вышла из машины и положила ладонь на датчик. В течение минуты один из спецов считывал мои данные и сверялся с какими-то базами. Его коллега шарил в машине. Спец с датчиком выключил экран и светски улыбнулся.

— Простите, — сказал он. — Мы не думали вас тревожить. Мы действуем в интересах вашей безопасности и в духе Заповедей.

Я кивнула. Он смотрел на меня с тревогой.

— А что случилось? — выдавила я из себя.

Теперь уже и второй спец вылез из машины и подошел к нам. Они переглянулись между собой и второй спец вдруг тоже смутился.

— Мы вам все объясним, — сказал он суетливо. — Мы разыскиваем одного… Простите, я вынужден сказать это слово… в общем, жестяка. Он устроил погром в супермаркете Пуни…

— Жестяка?

Я непроизвольно оглянулась на машину.

Бомжа на заднем сидении не было.

— Простите. Мы, разумеется, никогда бы не подумали остановить вас. Но мы получили оперативные данные, которые совпадают с описанием вашей машины. Мы же не думали, что это вы…

У обоих был такой вид, будто они хотят то ли провалиться сквозь землю, то ли попросить автограф. Наверное, у меня было именно такое лицо, когда я стояла у эстрады и ждала, когда можно будет подсунуть Дяде Вове свой флайер.

— Я могу ехать?

Спецы закивали.

— Да-да, конечно… — сказал один. — А вы… вы точно не видели жестяка?

Второй посмотрел на коллегу с неподдельным ужасом.

— Я имею в виду, этот ужасный запах…

— Никаких жестяков, — отрезала я и направилась к машине.

Меня разбирал смех. Я плюхнулась на сидение и принялась хихикать. Только невыносимый запах бомжа сдерживал меня от полномасштабной истерики. Поэтому я просто резко рванула с места, на ходу подсчитывая, сколько штрафных заработала этим стартом. Тем более что два СБ-шника по-прежнему маячили у обочины. Но навигатор почему-то промолчал. Через пятнадцать минут мотания по узким улочкам примерно с двукратным превышением скорости, я пришла в себя. Но продолжала давить на газ. Мне хотелось прервать молчание навигатора — выпишут мне, наконец, штрафные или нет? Вместо этого проводник болтал, играл музычку, включался в какие-то сценарии, обсуждения, в общем, морочил мне голову.

— Ладно, заткнись, — процедила я сквозь зубы и сбросила скорость. — Что произошло на этом дурацком перекрестке?

— Вас остановил контрольный пост СБ, — с готовностью ответил проводник. — В связи с тем, что у вас не было найдено то, что они искали…

— Какого черта они искали? Какой-то бомж сидел у меня в машине. Или мне привиделось?

— У вас не было найдено то, что они искали, — повторил проводник. — Поэтому вам были принесены извинения за причиненные неудобства и…

Я отключила звук. А что, собственно, он еще мог мне сказать? Куда девался бомж? Откуда взялся бомж? Если его не нашли, значит, его не было? А если его не было, отчего так воняет? В машине невозможно находиться!

И ради всех Заповедей — что такое «жестяк»?

У._К.

21 июня 12:54 ·

Я честно перебрала все литературные матрицы, которые подобрала для меня LeDiDi. Ничего не подошло. Если бы речь шла просто об успехе — никаких проблем не возникло бы. Но успех — это еще не счастье.

Что же тогда счастье? Много успеха? Постоянный успех?

Чушь. Если успех постоянный — его перестаешь замечать и считать успехом. В отличие, кстати, от постоянных неудач. Интересный мог бы выйти эксперимент — сценарий неудач. Не просто обычный себе лузер — человек с неприметным сценарием, в котором все серединка на половинку. Такие, кстати, бывают довольно счастливыми людьми. А настоящий неудачник — у которого все вот-вот получится, но постоянно уплывает из-под носа. Между прочим, потенциал счастья у такого персонажа огромный. Он просто сдохнет от счастья, когда, в конце концов, у него что-то получится — даже если это будет всего лишь грошовый выигрыш в лотерею.

Но мне — вернее Магистру — нужно не потенциальное счастье, а счастье, так сказать, кинетическое. А от сопоставления счастья и успеха ситуация со сценарием только запутывалась еще больше.

Значит, сегодня придется запустить в Сеть очередной пробный шар. Можно было бы и не запускать, но привычка — вторая натура. Я просто больная делаюсь, если не запощу хотя бы одно сообщение в день.

Сегодня я напишу о Леве. Это будет рвущая душу историю о типе, страшно похожем на Леву, который приползает на порог своей брошенной подруги. Авантюра, в которую он полез, закончилось, как и следовало ожидать, провалом.

LeDiDi, морщась, назвала бы это третьесортным фанфиком на плутовской роман. А значит, реципиент будет стонать от наслаждения.

Но никакого счастья. Ни Боже мой! Одно только вяленькое злорадство.

Алкивиад — случайный аккаунт

16:23 Д.В. ·

Я был совсем маленьким мальчиком, когда, несмотря на профилактику, вакцинацию и все достижения науки и медицины, меня свалила корь. В длинной — наверное, с километр — спальне мальчиков я лежал один, все остальные ушли на уроки. Врач пришла и ушла, накапав что-то мне в рот и неуклюже пошутив, что от кори теперь не умирают. Возможно, было бы куда милосерднее, если бы от кори все-таки умирали. Тогда нынче ночью я бы просто умер — и это все прекратилось бы. Кровать покачивалась — не мерно, убаюкивающе, как качается, например лодка, а дробно и неровно. Как будто едешь в автомобиле по довольно хорошей дороге, но скорость все время скачет из-за светофоров, пешеходов, детей в поле зрения. Машина еле ползет, а хочется вдавить газ, открыть все окна и гнать по трассе, чтобы только ветер в ушах свистел. Странно, когда я болел корью, я еще не ездил в автомобиле и не знал, как свистит в ушах ветер.

А потом я услышал голос. Кто-то из девчонок — я бы, наверное, вспомнил, кто, имя, лицо — если бы не марево бреда, которое подсовывало только качающийся каштановый локон у шеи и движения — ловкие и точные, как у дворового мальчишки. Она каждый день сбегала с уроков и приходила ко мне, когда никого в спальне не было. Потом, когда я поправился, она перестала приходить и мы снова едва здоровались при встречах в столовой или в бесконечных школьных коридорах. Мы не сказали друг другу двадцати слов за пять лет.

А потом она сбежала из нашего Семейного дома. Ее поймали через двое суток. Все удивлялись, что ловили так долго. Я удивился, что поймали вообще. В приют приезжала комиссия, потом еще одна, полгода сидели какие-то инспекторы — и все учителя, няньки, даже кухарки были все это время нервно-доброжелательными. Но она так и не вернулась в наш Семейный дом.

Жил-был на белом свете Принц, — говорила она, еще сильнее раскачивая мою кровать-автомобиль. — С самого раннего детства все ему кланялись, льстили и лизали зад, как могли. Потому что он был наследником и должен был стать Королем. Но Принцу все эти знаки преданности были до лампочки. Он не хотел быть Королем. Когда он был еще совсем сопливым, Канцлер рассказал ему историю о Принце, который как раз хотел быть Королем. И даже ради этого наделал кучу гадостей — я уже не припомню, каких. Наверное, что-то с женщинами и ядом — знаешь, в сказках все довольно однообразно… Так вот, Канцлер рассказал, что как только старый Король умер, по обычаю Канцлер того, старого Короля распахнул окно королевского кабинета, выходившее на дворцовую площадь, и сказал: «Плачьте, Король умер! Радуйтесь, у нас есть Король!» Потом вместо него к окну подошел Принц. Народу на площади было дофигища — всех согнали молиться за здравие старого пер… в смысле, Короля. Принцу у всех на глазах должны были надеть на голову корону и накинуть на плечи мантию. Но не успел Канцлер опустить венец, как тенькнула тетива и стрела пробила Принцу горло.

Принц был все-таки сопляк — реальный Принц, не тот сказочный. Побасенка Канцлера здорово его уела. С тех пор он часто видел во сне, как подходит к окну, приветствует толпу внизу, и тут же слышит звон тетивы, свист стрелы, чувствует удар и боль, открывает рот, чтобы закричать, но оттуда вырывается фонтан крови, и он булькает, задыхается, у него темнеет в глазах, он заваливается назад, кто-то подхватывает его, укладывает на пол, он видит перед собой размытое лицо Канцлера. Тот качает головой и произносит: как удачно, что мы не успели его короновать — похороны Принца втрое дешевле похорон Короля. Тут Принц, как правило, просыпался и с огромным облегчением чувствовал, что все еще может дышать.

И вот наступил день коронации. Он, правда, наступил не в тот день, когда умер Король, а немного позже — Канцлеру и советникам пришлось очень долго уламывать Принца стать Королем. Принц никому никогда не говорил о своих страхах и снах — несерьезно как-то. И когда все аргументы были исчерпаны, он согласился принять корону, хоть и отчаянно трусил. Канцлер распахнул окно и крикнул: «Радуйтесь, у нас есть Король!» Толпа внизу завопила от восторга, потому что всем надоело торчать на дворцовой площади. Но Принц, когда подошел к окну, дрожал, как осиновый лист. Несмотря на крики, он услышал, как где-то тенькнула тетива, как засвистела стрела. От ужаса он обгадился, шарахнулся от окна, но позади стоял Канцлер с короной. И Принц не смог укрыться — он почувствовал удар и нестерпимую боль в горле. В ту же секунду он умер. А придворные, которые столпились вокруг тела, воротили носы от вони и удивлялись — отчего же умер Принц?

— Значит, он не был убит? — пробормотал я, едва шевеля растрескавшимися губами.

— Был, — уверенно отвечала она. — Это определенно было убийство.

— Отчего же он умер?

— Информация, разумеется.

— Тогда это не убийство, — настаивал я. — Это следствие детской травмы.

— Ты считаешь, одно исключает другое? — спрашивала она. — Только потому, что сам не в состоянии спланировать дворцовый переворот так же тонко?

Я собирался ей ответить. Я приподнялся на кровати, оперся на локоть и уже открыл рот…

Тело отозвалось тупой, ноющей болью. И с ней вернулось воспоминание о полете, свободе и горечи.

Я проснулся.

У._К.

25 июня 18:56

Когда вечером раздался звонок в дверь, у меня мысли не возникло о Леве. Я была уверена, что это Магистр Флин — по логике сюжета, ему следовало появиться на сияющем лимузине, чтобы все окрестные коты сдохли от зависти ко мне, когда я с безразлично-скучающим видом погружусь в кожано-серебряные недра и укачу навстречу развлечениям, им, котам, недоступным.

Вот только я давно уяснила, что чужая зависть не делает меня ни на йоту счастливее…

Я распахнула дверь, держа на лице заготовку из смеси возмущения и досады. «Вам не кажется, что наносить визит без предупреждения…» или «Мне казалось, что мы с вами не в тех отношениях…»

Маску пришлось сменить. Подготовленные фразы никуда не годились. Потому что на пороге маячил Лева собственной персоной — в просторном грязном балахоне, делавшем его до одури похожим на бродячего проповедника какого-то экзотического культа. В первый момент я так и подумала — что ко мне явился сектант и сейчас придется отбиваться от предложений открыть свое сердце какой-нибудь потрясающей истине.

Но в следующее мгновение я узнала в заросшем, неумытом мужике Леву и снова потеряла обретенный было дар речи. Лева оценил обстановку быстрее — он просто отодвинул меня с дороги, зашел в квартиру, прикрыл дверь и привалился к ней спиной.

— Какого черта? — выдавила, наконец, я.

Лева закатил глаза и драматическим полушепотом произнес:

— Послушай, я трое суток не жрал. У них это называется пост. Я грязный, как свинья. Я пристроился в общагу, но она на другом конце города, и мне туда не доехать — бабок нет. Я замерз. Я зол. Я съем кусочек хлеба, перекемарю, одолжу у тебя трояк или пятерку — сколько дашь — и утром уйду. Только зубы, наконец, почищу. Дай мне пройти.

Я зажмурилась, сосчитала до пяти и открыла глаза. Что-то в этом роде я написала и отправила в Сеть часа три назад. Лева оборванный, голодный и заросший, приползает на порог своей бывшей подружки. Я что-то должна была ощутить по этому поводу. Кажется, планировалось злорадство…

— Не почистишь, — мстительно произнесла я. — Ты забрал свою щетку.

— Черт с ней. Пальцем почищу.

Я посторонилась и дала ему пройти в квартиру. Лева осмотрелся, приосанился и сказал:

— Я больше не Лева. Называй меня Мастер Зог.

— Терпеть не могу игровых имен.

Нет, злорадства я не испытывала. Я вообще ничего не испытывала. Кроме разве что облегчения, что это Лева, а не Магистр Флин…

— Во-первых, это мое право — поменять ник. Во-вторых, никаких игр, детка — все страшно серьезно. Серьезно и страшно. А в-третьих, мое старое имя неуместно в данной точке пространства-времени. Ибо дано мне было при крещении в честь папы римского Льва Тринадцатого. Или Пятнадцатого. Не помню.

Голос Левы окреп и стал сварливым.

Уже совершенно уверенной поступью он направился в кухню.

— Мать моя великая, какая большая кастрюля!

Лева, не глядя, сунул снятую с кастрюли крышку на табуретку, запустил руку в суп и выудил кусочек мяса.

— Вкуснятина, — пробормотал он. — Хоть что-то не меняется в этой крысиной дыре. Ты по-прежнему прекрасно готовишь. Бедняжка, что было бы, если бы ты разучилась это делать? Ведь в тебе ничего больше нет.

— Руки удобнее мыть под краном, — я оттолкнула его от плиты и накрыла кастрюлю крышкой.

Лева жалобно посмотрел на кастрюлю.

— Правда, ничего не скажешь. Ты снова права. Как это тебе удается? — он исчез с кухни.

— Правда суть степень доверия, которым тебя облекает реципиент, — пробормотала я сама себе.

— Отвлекает? — переспросил Лева, снова входя в кухню. — От которой тебя отвлекает реципиент?

— Облекает, — повторила я.

Лева с сомнением поморщился и тут же принюхался.

— Да, — кивнула я, — мне тоже не слишком. По-моему лучше «обрекает».

— На которую тебя обрекает реципиент, — произнес Лева. — Да, гораздо лучше. Ничего не скажешь, чувства стиля тебе не занимать. И это правильно, поскольку в тебе больше ничего нет. Гиперкомпенсация. Она же мировая справедливость.

Я поставила на стол тарелку с супом. Лева схватил ложку и принялся есть. Во все стороны полетели брызги. Насчет трех дней он, кажется, не преувеличил. Вскоре Леве надоело махать ложкой, из которой в рот попадало очень мало, — у Левы от жадности дрожали руки. Тогда он приподнял тарелку за край, пригнул голову и принялся хлебать прямо из тарелки, направляя содержимое ложкой в рот. Суп потек по щекам, на грязный балахон, но Лева не придал этому значения. Он отодвинул опустевшую тарелку.

— Еще, — булькнул он, вытирая рот и щеки тыльной стороной ладони.

Я поставила перед ним кастрюлю. Лева вооружился половником и стал есть прямо с него.

— Кажется, ты и правда долго не ел.

— А ты мне не поверила про три дня? — спросил он.

— Извини. Ты не в форме. Видимо, эта контора оказалась не для тебя.

Интересно, во что он все-таки влип? В своем сценарии я описала некую полурелигиозную организацию, чьи адепты начинали свой путь к духовному совершенству на улице — каждый желающий мог подойти к адепту и рассказать ему все, что сочтет нужным. Адепт обязан выслушать, поддержать разговор, а если в процессе дадут по морде — подставить другую щеку…

Лева фыркнул. Во все стороны полетели брызги.

— Ерунда, — сказал он. — Конечно, это не для олухов, привыкших вкусно жрать, спать по полсуток, трахаться, как кролики, и киснуть в теплой ванне.

Он посмотрел в сковороду с тушеной капустой, которую я поставила перед ним.

— В теплой ванне, — повторил он задумчиво. — С бульбашками. Послушай, — он тревожно взглянул на меня, — у тебя, конечно, нет этих горошин для ванны?

— Есть.

Лева занялся содержимым сковороды, но вдруг остановился, помрачнел и снова посмотрел на меня.

— А горячей воды, конечно, нет, — сказал он. — Ты, как обычно, напутала что-то в системе платежей, и горячую воду отключили.

— Ничего не отключили. Горячая вода есть. И я никогда не путаюсь в системе платежей.

— Ах, я понимаю, тебе неприятно, что я знаю, какая ты растяпа, — на лице Левы отразилось облегчение. — Но ты растяпа — это факт. С истиной, конечно, трудно смириться, особенно, когда она горька. Но кто сказал, что истина должна непременно нравиться?

Лева снова погрузился в тушеную капусту.

Горькие истины… Ну, конечно. Лева, Мастер Зог или кто бы он ни был, сколько бы имен не менял, оставался одним и тем же человеком, рожденным только однажды и для чего угодно, но только не для горьких истин. Для котлет он был рожден. Для ванны с бульбашками. Для травки. Для девчонок. В крайнем случае — для решения каверзных загадок чужих кодов, защитных программ, мистификации информационных потоков. Но никак не для горьких истин. Интересный был эксперимент — засунуть его в эту секту.

Впрочем, я же так и не знаю, где он был на самом деле…

— Не понимаю, зачем ты подался в эту контору… Как там она называется?

— Исповедники, — с полным ртом ответил Лева.

Ох…

— Впервые слышу, — поспешно произнесла я.

Лева пожал плечами, давая этим жестом понять, что он думает о моей осведомленности. Он доел последнюю горстку тушеной капусты, поскреб ногтем по донышку сковородки и тревожно оглянулся на плиту.

— А что, больше ничего нет? — спросил он.

— Есть сосиски. Тебе отварить или поджарить?

— Поджарь, — ответил Лева. — Нет, отвари. А, давай как быстрее.

Я поставила пакет возле плиты, плеснула на сковороду масла и задала программу.

— Сколько съешь?

Лева немедленно возник за плечом и заглянул в пакет.

— Ты тут без меня решила заняться фигурой? Что это за кошачьи порции?

Сосисок в кульке было не меньше килограмма. Лева выхватил у меня пакет и взвесил его на руке, покачал головой, запустил в него пальцы, вынул сосиску и принялся жевать.

— Пока дождешься, что ты что-нибудь приготовишь, — с полным ртом проговорил он, — с голоду подохнешь.

Он вернулся к столу и сел на табуретку, не выпуская из рук кулек с сосисками. Я тоже села — у меня дрожали коленки. История с Исповедниками мне очень не нравилась…

— Так о чем мы говорили? — обнаружив сосиски, Лева несколько повеселел. — А, об Исповедниках. Знаешь, сколько лет надо исповедовать, чтобы попасть в иерархию? Нет, можно, конечно, и сразу, но там такой взнос…

— Какой?

— А такой, — ответил Лева. — Я столько нулей в поле зрения не удержу. Так что приходится все делать честно. Начинаешь на улице, потом продвигаешься.

— Если не убегаешь с улицы, — подсказала я.

— А что? — агрессивно спросил Лева. — Ну, конечно, тем, кто привык жрать, киснуть в теплой ванне…

Я не стала слушать дальше — зашла в ванну, пустила воду и бросила в нее горсть горошин. Когда я вернулась на кухню, Лева облизывал пальцы.

— Ты что-то говорил? Я не расслышала — вода шумела.

— Я говорил, что это куда правильнее, чем жрать, киснуть в ванне, трахаться…

Лева вдруг смолк и посмотрел на меня, словно только что увидел. Его жирные после сосисок губы растянулись в игривую ухмылку.

— Только попробуй, — предупредила я.

— Это приглашение? — спросил он, улыбка стала шире. — В таком случае…

Я попятилась к стеллажу, сунула руку в ящик для инструментов и вынула разводной ключ.

— Подойдешь — проломлю голову.

Лева сделал шаг и остановился.

— Черт, — сказал он, таращась на меня во все глаза. — А ведь проломишь.

Я кивнула.

— В порядке самозащиты.

Я перехватила ключ поудобнее и улыбнулась.

— А может, и без самозащиты. Просто так. А на суде скажу, что в порядке самозащиты. И ничего мне не будет, милый.

Лева криво усмехнулся.

— Это еще бабка надвое гадала, — неуверенно произнес он.

— Никто не гадает. Знаешь, какой у меня нынче коэффициент доверия?

Лева неопределенно повел подбородком. Я с удовольствием наблюдала за ним.

— Это… — он прокашлялся. — А что это — коэффициент доверия?

— Это то, с какой силой реципиент меня обрекает, — ответила я. — Вот ты мне веришь?

Лева сглотнул и нехотя кивнул.

— Каждому слову?

Лева снова кивнул.

— Вот то-то же.

— Как это тебе удается?

— Гиперкомпенсация, — ядовито ответила я. — Справедливость мироздания. Ведь во мне больше ничего нет, так ведь?

Лева ничего не ответил. Он топтался в узком проходе между кухней и комнатой и мешал.

— В общем, так, — сказала я. — Сейчас ты идешь в ванну, проводишь там ровно двадцать минут…

Лева хотел что-то сказать, но я подняла палец, и он прикусил язык.

— Двадцать, — повторила я железным тоном. — Потому что ты не один в доме, ясно? Потом ты переодеваешься в мой халат. В мой, потому что твой я выбросила к чертовой матери, когда ты ушел.

Лева снова хотел что-то сказать, но только булькнул.

— Потом ты берешь спальник и ложишься на полу.

Этого Лева стерпеть не смог.

— Какого черта? — взвизгнул он. — Ты будешь дрыхнуть на двуспальной кровати, а я на полу? Да в твоей конуре столько свободного пола нет, чтобы я поместился!

— Ножки подожмешь, — ласково сказала я.

Через несколько минут Лева уже плавал в ванне. Но я знала, что он не получает удовольствия ни от воды, ни от пузырьков. Он не чувствовал ничего, кроме удивления.

— Невозможно. Импосибель, — бормотал он на разные лады.

Тем временем я сидела за машиной и потрошила Сеть на предмет Исповедников. Как ни странно, информации о них было довольно много. Это меня смутило. Я, конечно, не рассчитывала на то, что придумала что-то совершенно новое — разве можно придумать что-то новое? Но совпадение выдуманного — действительно выдуманного от начала до конца — с тем, что происходило в реальности, заставило меня нервничать.

Я не сразу заметила Леву, который, заглядывал мне через плечо.

— Тоже решила попробовать? — Лева кивнул на монитор. — Не советую. Ты не из тех, кто станет выносить тяготы ради ближнего своего.

— А ты, конечно, станешь, — огрызнулась я.

— Чего я точно не стану делать — так это поддерживать инфократию, — высокомерно отрезал Лева и с гордо поднятой головой уселся на свернутый спальник.