Бесплатный фрагмент - Цветочки

Длинный серый автомобиль застопорил у подъезда. Теперь так было тепло и сухо, хотя два дня назад шел сильный дождь. Из машины выбралась девушка, и пошла внутрь. Она несла цветы, которые никто не видел прежде. Они были синие и голубые, как само Небо. Но что то отталкивающее в них все таки было. Это был тот подарок, который она назад мужу.

Позвонив в домофон, он вошла внутрь и стала стучаться уже в дверь квартиры. Там ей открыли и она вошла внутрь. И сверток цветов оставила внутри и стала собираться наружу, как вдруг дверь закрылась, и она стала молиться о благословении. А там был и ее бушующий жених и бесы, которым она вожделела.

Ну ладно, бесов то допустим то и не было. Но зачем так хорохорится? Она всего боялась и всего пугалась, но гоблины сказали ей, что лучше механического котенка завела бы, чем так хорохорится перед мужем. Итак, гоблины. Она в них верила. И верила в святое, что через нее мужу достанется подарок от издания, где они работали. Звали ее Сара. Она была красивой молодой худышкой, которая никогда не плакала по пустякам и вела морально приподнятый образ жизни. Но муж. … Муж то был свят в ее представлении. И отнюдь не заискивательным, как тот парень из соседней компании, который ее попытался увлечь и стал наперекор судьбе слать письма замужней женщине. И что? Она стала на попятных искать мужа и требовать своего: чтобы он уделил ей внимания, чтобы стал раскрашиваться в цвета похоронного бюро, и чтобы он писал книгу, о чем не знает и не ведает. И так они и писали: она ему письма, а он ей книги, которые он потом издавал за большие гонорары. Но денег все равно не хватало. Шла и зима и лето одновременно.

Так и шла Сара к своей длинной серой машине, чтобы позвонить гоблинам. Там ее ждал водитель, который отвез ее в свой личный участок, а мужа она так и не увидела. Это было плохо, но она оставила цветы консьержу, который ее видел то дважды раз в день, то трижды. На часто моталась по участкам. И часто его видела,.но только на бумажнике, в своих фотографиях Было непонятно, куда он девается, но его имя, Клиффорд, ее вдохновляло и искало в ней утешения. И она приносила его раз за разом, чего бы это ей не значило.

И жаль ей стало своего мужа, который гробил талант на жалкие изыскательные вылазки. И там он что то проводил, какие то опыты, то над животными, то над флорой. И там было весело, да. Но весело на природе это одно, а вот весело в гараже, это уже другое. И так он и стал Клиффордом. И его брат. Но он другой, и делать там ему нечего.

— Так мы и шутили, — ответил брат, потягивая виски. Одна порцию за другой. Только странно было, что почти совсем не пьянел. Эйфорировал и только. И так они и общались, два брата, которые ненавидели друг друга в тайне. Один другого за то, что тот перестал писать книги и переключился на беллетристику, а тот другого за то, что она умерла. Мышь. Он сьякшался со своей мышью. И теперь пишет книгу о свой, блин, мышее, которая укусила его за руку и теперь он слеп от счастья, считая, что это было приветственное покусывание.

С сожителем она рассталась бы сразу, а вот со своим другом навряд ли. Он был успешен, молод и красив, хотя ему шел второй десяток лет. Но ему до успешности было бы далеко, если бы только не его женщина, которую он холил и лелеял. И надо было знать меру, расписывая его позитивные качества, но которые перечеркивает его гордость, которую он изливает на людей. И этот парень — ее муж? Да не может быть!

Лимузин затормозил и из него вышла наша цветочница с горшком с цветами в руке. Это был подарок ее брату, и он бросала запятые, которые надо было удалить над его речью. Тоже позитивный человек, который скорее всего помешан на музыке, и которого тяготит долг счастья в его собственной музыке. И, надо было признаться, он не в силах был побороть свою страсть к зелью, которое питало силой его мозг. А принимал он опиум и в солидных дозах. И надо было видеть того мусорщика, который выметал цветы по всему дому. Надо было видеть их лица…

Их машина являлась визитной карточкой сестры, и надо было видеть его лицо, когда он предложил ей переспать рядом с нею. Что она имела в виду, когда она ответила ему отказом? Наверное то, что она и вовсе не понимала того, о чем идет речь. И странно было видеть их лица, когда они наконец то поняли, о чем идет речь. Так и хотелось насмеяться всласть, но не позволяли обстоятельства. Один писатель, другой писатель. Один любит цветы, а другой метамфетаминовые грибы вечной молодости, которой ему вечно не хватало. Это было адское место, этот его ад. Но грибы там, в этом цветнике, вполне себе росли и засоряли всю округу летучими спорами.

Странные были цветы, да? Они питали споры, как деревья, и на них росли чудные грибы, которые стали бы визитной карточкой общества, в котором он живет. И все смеялись, когда он перестал писать, и начал ухаживать по тексту.

— Ты сюзерен, да? — спросила сестра у своего водителя. — еще никто так по царски не водил свою машину, как тот лимузин, в котором мы стали отщепенцами и странными товарищами. И надо было развозить покупки и дальше, когда она стала матерью шестерых. И все в ее воображении. Она бы бросила этот бизнес, который приносил ей доход похуже прежнего, но все таки достойный. Хотя достойного в тех делах было мало. Она обслуживала цветы своим хозяйством, которое ей назревало в детстве, и стала холить пятерых, которые приносили ей доход. Она была содержанкой, по сути, но пять друзей это было уж слишком близко к бесчестью, а вот восемь бы сверху, и она стала бы проституткой со сменным графиком. И что? Ну что на это скажешь? Расширять клиентуру сетей? Она и так замуж выходила, переборщив с этой странной цветочной пылью, что она носила в своей кожаной сумке. Чего бы это не значило. И ведь значило для нее таки, да. Это были и цветы в цветочной сумке. И носила она мало, всего на одного носителя за раз. Но вот кто был ее брат, стало бы непонятно, если бы он так же самого любил героин и в таких количествах, словно тот паренек. Который только что проснулся.

Звали его Эндрю и был он длинноволосым красавцем, который умел пасти караван на пастбищах пустыни, но предпочел городскую жизнь тем олигархам, что его заправляли. И ведь заправляли таки его отменным топливом, что надо было видеть их лица, когда они предъявляли ему счет за заправку. И надо было таки видеть того садиста, который проклял ему клавиатуру во время отчета. И надо было таки видеть их лица….

Цветочница встала и пошла на выход. Ему пришлось встать, чтобы предъявить ей документы и в том числе и те, которые знать вообще было запрещено. И надо было знать каждый в отдельности, что было грехом в его глазах. Что надо, так надо. И стала она мастерски вправлять дозы героина, что тоже было само по себе неплохо. Так его и засекут, что в обществе родителей было позволительной роскошью, а вот в обществе свояком уже готовилось к сожжению. И вот что надо отметить, надо было удалять все, что она им приносила, ведь такой уже характер у общества, которое проклинало наркоманию, не понимая его сути. Тот уменьшал свой разум, чтобы тот влез в его череп, а тот… тот просто писал картины. А третий писал книги и все трое не могли никак отдохнуть от своих будней.

— …Клиффорд был прав, — рассудительно сказала она и стал мыслить о том, что же он толком сказал правильно. То ли то, что он назвал ее садисткой Мери Попинс, то ли то, что сам Ктулху был его приятелем. И то и то сходилось в верном квадрате, и надо было видеть тех сторожевых псов, что маячили на каждом углу коридора, когда заходила речь о его помиловании. А садили его ни разу, потому что он умел вовремя скрываться.

…А они, собственно и ничего и не говорили, что касается опыта того следователя, который за ним маячил. Вроде героина в крови не было, но присылала она туда ему подозрительные пакеты, которые он нюхал, прятал в стол и снова прятал, но уже носовой платок, в котором впитались остатки зеленой пыли, который он называл то чесноком, то опиумом, то садистким бумагомарателем, когда он снова ел эту дрянь, что сыпала из его ушей уже, а не просто из ноздри, в который он засовывал то кокаин, то зеленую пыль, которая углубляла его раньше, чем пришло Царствие Христово по наши головы!

И надо ли говорить, что следователя звали Ричард Хейхем? Он знал это и знал то, что ни разу не поймет, зачем она туда ходила. То ли цветы отнести, то ли порошок, который, судя по симптомам, являлся порошком зла, который ходил здесь в изобилии? И тут и там надо было вести следствие. Это было лишь одно из многих дел, которое он вел, и вел он, надо сказать, довольно отвратно. То висяки появились, то звери какие то. И какие звери ходят в час ночи за цветами в цветочную лавку? То ли следствие провалилось, то ли свидетель был пьян…. То ли ему опять сопутствовала неудача. Неудача за неудачей, как говорит ему его жена.

Он плавно вырулил из потока машина и на удаленном расстоянии стал следить за Сарой. Она ехала плавно и спесиво, словно у нее был личный водитель, потом остановилась у коттеджа и вышла. Машина уехала, и он понял, что Сара приехала к себе домой. Он первый раз видел, чтобы она остановилась возле этого дома, однако, с другой стороны, он и не видел, где она живет, ранее.

Быстро записав что то в блокноте, он захлебнулся победоносным смехом и стал ехать дальше. Надо было рассказать жене! И вправду, т чего бы и не рассказать о висяках? Это же так полезно! И вправду она может чем то помочь и надо сказать, что помогала она редко.

…А Сара вышла из машины и зашла к себе домой. Кто то следил за ней, но ее это не напрягло. Она знала, что за ней следит следователь, но делать было нечего, и он был не опасен. С другой стороны, несколько напрягало ее присутствие, но присутствие Клиффорда тоже было напряжным, и надо было видеть его глаза, когда она заявила ему об этом прямо в его глаза!

Переодевшись, она стала красить губы, и заметила, что в углу висит микрофон. Он, не с руки было следователю зайти и поменять его на новый. Она усмехнулась. Микрофон давно уже висел сломанный. Но так как в ее доме часто кто то бывал, то должно быть микрофон надо было оставить в покое, чтобы не навесили еще жучков, которые бы ее засветили. Легкий приступ паранойи остудил ее пыл и она стала думать о том, где же достать новую партию цветов. Их везли отовсюду, и сама на знала, где они произрастают, однако смело сказать, где точно, она все таки не могла.

Цветы надо было поливать и она сама их ела. Они росли плохо, но прививались хорошо и надо было следить за температурным режимом, который выскальзывал из тени и портил все отношения с цветами. Они были хороши, эти цветочки! Легкие и пряные, они порой заменяли собой рассвет и закат в одном флаконе и могли подарить радость, которую воплотила бы с собой рассветное чувство любви.

Однако хватит о любви. Она распушила волосы и подумала о том, что хорошо бы, чтобы рядом не было мужчины. Никогда. Они ее часто обижали и ей не с руки было завести нового, однако делать ей этого ну никак не хотелось.

Надо было поливать цветы. Она отлучилась и полила их немного, потом задумалась и перелила немного воды. Ойкнув, она стала вытирать остатки. Но дело поздно. Ее предупреждали, что поливать надо умеренно, иначе вырастет нечто совершенно иное, но что именно не знал и поставщик.

И она знал, что продукт испорчен. Но что делать? Поливать дальше. И она смело ливанула туда воды. Делать было нечего. Кто знает, может, теперь вырастет нечто полезное, а не то, к чему пристрастились оба ее брата? И так она закончила поливать и отставила два перелитых цветка на солнышко, надеясь, что в конце концов вырастет нечто чудесное.

После полива она приняла душ и случайно смыла с себя всю косметику. Так как терять было нечего, она забронировала номер в отеле и пошла спать, ведь встреча была назначена на вечер, а надо было быть свежей, как никогда прежде.

…Немного проспав, она вскочила, в надежде, что немного времени все же осталось. И тем не менее, она спешила. Спешила так, что даже накрасится забыла.