1
Ледяной вечерний воздух насыщался гарью заводов и свежестью падающего снега. Леонид Васильевич усердно месил грязные сугробы, из последних сил стараясь проложить себе путь до ближайшей железнодорожной станции. Куда и зачем он так спешил, для него и самого оставалось загадкой. Дежурный сигнал, прозвеневший в цеху пятнадцать минут назад, нагло и безо всяких стеснений оборвал его рабочий день, тем самым ненароком подведя итог очередному бессмысленно прожитому году. Таких годов насчитывалось уже сорок восемь, из которых десять последних были проведены в полнейшем одиночестве. Впереди мелькало одинокое празднование нового года, рождества, и плавный переход к сорок девятому, такому же унылому году. Все свои надежды Леонид Васильевич возлагал на то, что однажды его собьёт машина, либо какой-нибудь несчастный случай в цеху, либо случайный прохожий застрелит его в спину чисто из милосердных побуждений. Но ничего такого не случалось, и год за годом Леонид Васильевич топил свою печаль в галлонах спирта, превращая цикл дней в восьмёрку бесконечности. Но нечто не вечно, и в этот предновогодний вечер Леонида Васильевича ожидали долгожданные изменения.
Но обо всём по порядку. Итак, Леонид Васильевич, словно сбегая от угрюмых мыслей, в два прыжка преодолевает ступеньки и становится в ожидании поезда. До его прибытия остаётся какое-то время, и Леонид Васильевич с абсолютно пустыми глазами наблюдает за густым белым дымом, что медленно уползает из труб заводов в направлении тёмного леса. Над головой Леонида Васильевича то и дело загорается и гаснет фонарь, а морозная тишина лишь изредка обрывается хрустом снега под ногами таких же простых рабочих, как и он сам. Кошмарное уныние витало над одинокой платформой, и потому гудок приближающегося поезда никого не мог оставить равнодушным. Но вдруг…
— Эй, братуха! — раздаётся хриплый мужской голос.
Леонид Васильевич оглядывается по сторонам — никого.
— Я здесь!
Голос идёт из-под платформы. Леонид Васильевич делает пару шагов к краю и к ужасу видит низкорослого мужичка плотного телосложения. Тот не может вскарабкаться наверх и отчаянно тянет руку. Поезд уже совсем близко, Леонид Васильевич резко хватает мужика и в последнее мгновение вытаскивает его из цепких лап смерти. Потеряв равновесие, они оба падают на снег.
— Фьюф! — с восторгом свистит мужик, — Ох ты ж не хрена себе, а! Не, ну ты видел?
— Дурак! — поднимаясь на ноги, ворчит Леонид Васильевич, — Чего в сторону не отошёл?
— Почему сразу дурак? Видел я всё. И тебя видел! А ты чего сразу руки не подал?
Леонид Васильевич хотел уж было выдать серию отборной ругани, но тут от мужика потянуло неслабым перегаром, и всё стало ясным.
— Ладно, чёрт с тобой, — сплюнул наш герой и хотел уж было зайти в тёплый тамбур.
— Погоди, погоди! — останавливает его мужик, — Ты ведь этот! Мой ангел-хранитель! Я твой должник!
Подобная формулировка заставила Леонида Васильевича почувствовать себя важнее.
— Ну и чего с тебя взять то?
— А вот есть чего! Ну-ка подними меня…
Едва оказавшись на ногах, мужик запускает руку в карман брюк и вытаскивает нехилую стопку мятых денег.
— Вот! — демонстративно протягивает он, — Пойдём, выпьем! Новый год же!
И тут Леонид Васильевич замер. На языке его так и застыло «Нет, спасибо», а в голове всплыла пустая квартира, немытая посуда, разбросанные бутылки и остальные прелести холостяцкой жизни. И отказать он уже был не в силах.
2
Что происходило дальше, Леонид Васильевич помнит скверно. Самый ранний отрывок памяти возвращает его в эпицентр драки, происходящей в каком-то ирландском пабе. Причиной раздора послужил тот факт, что администратор заведения напрочь отказался поменять гегемонию ирландских посвистываний на торжественный марш Прощание Славянки. Следующая вспышка памяти уносит нашего героя на оживлённый проспект, украшенный мигающими гирляндами, яркими осветительными приборами, рождественскими елями, рекламными щитами и мельканием новомодных плазменных панелей, что нынче можно встретить на каждом углу. Очередная и последняя вспышка напоминает Леониду Васильевичу о посещении им новогодней ярмарки, оккупации тамошней палатки c горячительными напитками, и последующем распевании всех известных ему песен.
А вот что же происходило после, для Леонида Васильевича и по сей день остаётся превеликой тайной. Что бы там ни было, но сознание к нему вернулось непосредственно в тот момент, когда он сидел на заснеженном бревне и отчаянно пытался согреть руки о полыхающий напротив костёр. Слегка воспряв духом, Леонид Васильевич оглянулся по сторонам и к собственному недоумению осознал что сидит он в глубокой чаще леса, ночью, в компании абсолютно незнакомых ему людей. Хотя нет, один из них ему уже был очень хорошо знаком.
— О, а вот и Лёня проснулся! — из самой гущи незнакомцев выбирается тот самый мужик, — Что-то ты бледный совсем…
Мужик хватает с соседнего пенька пластиковый стаканчик, заполняет его наполовину тёмным ромом и разбавляет всё это дело кипятком из чайника, что висит над костром.
— Ну-ка! — мужик протягивает стакан грога Леониду Васильевичу.
Тот делает пару глотков, и словно вновь обретает дар речи.
— Где это мы?
— В лесу.
— Да я понял, что в лесу! Почему мы здесь?