Бесплатный фрагмент - Чёрный помол

Данный малороссийский сказ собран по крупицам на основе архивных документов и повествований реально существовавших людей, пересказывавших эту историю в различных вариациях сюжета.

Очень жарким выдалось лето 1823 года в селе Голенка Роменского уезда Полтавской губернии.

Закончился первый день жатвы.

С чувством облегчения и радости возвращались домой с полей парубки Захар, Остап, Василь и Петро. Проходя мимо белых хаток, обнесённых плетёными заборами, и здороваясь с односельчанами, парубки то и дело смахивали пот со лбов. Небо над головой — словно голубая простыня, натянутая до невозможности. Чистое, ясное, молчаливое. Ни облаков, ни птиц. Жара такая, что в глазах темнеет.

— Петро, мы идём на мельницу сегодня? Надобно за разговором посидеть, — Василь хитро улыбался, обращаясь к одному из парубков.

— А что за разговоры? Есть что? — отвечал Петро, хоть он тяжело дышал от жары, но хитро поглядывал на Василя.

— А то.

Захару и Остапу стало уже интересно. Ведь почти каждый день все четверо ходили на мельницу, когда наступал вечер и было уже прохладнее. И каждый раз, каждый вечер Василь находил интересный разговор. Мельница и земли были дарованы отцу Петро — знатному сотнику пану Бодвинку — за славную службу и храбрость в бою. Поэтому Петро мог звать на мельницу кого хотел.

— Я картишки возьму, — хитро сказал Остап, который мог обыграть в карты любого, совершенно любого человека на всей Полтавщине.

— Не… это всё гроши в воду, — Петро загрустил. — Не буду.

— Нагадав козi смерть! Он ещё больше всех сыграет! — смеялся Василь.

Остап тоже засмеялся. Захар даже бровью не повёл. Василь всегда отличался смешливым нравом. Молодой хлопец, с красивыми, как перед свадьбой, усами, вечно широкой улыбкой и озорными глазами, так любил хвастаться, что дня не проходило, чтобы он голову кому-то не задурил. Его батьку часто ездил торговать на рынки и ярмарки, семья всегда жила достаточно зажиточно, и Василю нечего было горевать.

Хлопцы шли неспешно. Когда они поравнялись с одной из хаток, Василь побежал к ней и запрыгнул на забор. Перед входной дверью хаты на скамейке сидел дед Пономарь — старый мужичок, с маленьким загорелым морщинистым лицом, в белой рубашке и соломенной капелюхе.

— Здорово, дед Пономарь! — закричал старичку Василь, чтобы тот его обязательно расслышал.

— Оу! Это ты, Василь? — старик увидел хлопца и немного растерялся.

— А то! Василь-Василь!

— Чего хотел? А, Василь?

— Дед Пономарь, а ты знаешь, что волы на Ильинской ярмарке у чумаков такие большие, ну прямо как хлев у твоего соседа Дмитро?!

— Едят твою мухи! — удивлённо рассмеялся и заулыбался беззубым ртом дед Пономарь.

— А знаешь, какие вареники я видел на Ильинской ярмарке? — Василь не унимался.

— Какие?

— А вот такие! — И Василь так показал руками вареник, словно держал в них дитя год от роду. — Как поросята! Не меньше!

— Во це дiло! — ещё громче удивился и рассмеялся дед Пономарь.

— Завтра ещё на ярмарку поедем. Ещё расскажу.

Василь потихоньку начал сползать вниз по забору.

— Забегай, Василь. Забегай! — дед Пономарь смеялся и улыбался, забыв про всё на свете.

Хлопцы продолжили неспешно идти по узкой сельской тропинке меж хаток и заборов. Вдруг слово взял Захар:

— Так не был же ты, Василь, ещё на ярмарке!

— Но так буду ведь!

Хлопцы изнемогали от духоты. Очень жарким выдалось лето в этом году. Словно природа зажгла печку и обдавала горячим воздухом всех живущих в селе. Мать Петро недаром шутила: в Голенке такая жара, когда даже черти так потеют, что бегут обратно в ад за прохладой.

***

Вечер в Голенке особенный. Хозяйки загоняют упрямых волов во двор палкой, а заодно осопливевших мальчишек, что бегают днями на улице. Когда становится темно и честной народ уже идёт спать, за горизонтом словно умирает солнце, озаряя небо жёлтыми, малиновыми и голубыми полосами. Смешивая их, разбрасывая по небу звёзды и словно открывая на самом верху чёрный проход. В хатках гаснут огни, слышатся песни, парубки и дивчины собираются на вечорници на скамейках и подвирьях.

Захар, Остап, Василь и Петро шли к мельнице. Остап нёс на плече небольшой мешок на палке. Парубки пересекали ниву, и все четверо напевали песни. То громко, а то иногда тихо и тоскливо. То радостно, а то протяжно и серьёзно:

Тоді мене, мила, ждати,

Як стане по степу вітер повівати,

Ковилу та комиш по степу розсипати!

Як стане по Дніпру хмара походжати,

Старий Дніпр дощем полоскати,

— Тоді мене, моя мила, ждати-піджидати.

Як стане по небу грім грімотати

Та стане блискавками небо засипати.

Хлопцы не спешили. Им некуда было спешить, вечер только начинался.

Зайдя первым на мельницу, Петро достал подсвечники и раздал их друзьям.

— Заходите! — сказал Петро парубкам, приглашая их жестом войти внутрь. В темноте мельницы зажглись свечи, и тени парубков затанцевали и выросли до потолка.

— Ох, парубоцтво-то, парубоцтво! — громко вздохнул от радости Василь. Все четверо поднялись на третий этаж.

Захар — самый молчаливый и хмурый парубок из всех четверых — поставил свечу рядом с жерновами. Он любил слушать других; дивные истории, которые то и дело приключались с людьми, его манили сильнее любой дивчины или шинка. Наверно, поэтому он до сих пор ходил в парубках. Совсем не то, что Остап, которому карты были как близкие родственнички: валеты — как братья, дамы — как сёстры, короли — как родные дядьки.

— Играем? — Остап держал обеими руками карты и ловко тасовал колоду.

— Да погоди ты… Не пропадать же добру. — Петро доставал из мешка нарезанное сало, колбасу, цибулю, хлеб и два бутыля горилки. Ох, и едал Петро аппетитно, по шесть раз на дню.

Парубки расставили свечи вокруг себя и сели на полупустые мешки с мукой. После двух дюжин партий в карты и пары чарок горилки хлопцы вынули люльки и стали по очереди выпускать дым в небольшое круглое отверстие в стене, через которое можно было видеть почти полную луну.

— Нет, ну ты скажи мне, Петро, отчего мы не сидим как все другие панове в шинке? — Василь улыбался и, пошатываясь, глядел хмельным дружеским взглядом на Петро.

— А батьке расскажут, — Петро улыбался в ответ и тоже пошатывался. — И Петро по щекам вмажут.

Петро икнул. Остап хитро тасовал колоду карт и смеялся. Захар, лёжа на мешке, подложил руку себе под голову и задумчиво потягивал люльку, глядя на потолочные доски.

— Так что ты там хотел рассказать, Василь? — Петро хотел сменить тему.

— Ах да. Едем на Ильинскую ярмарку? Все вместе? Вчетвером. А?

— Да, — Петро кивнул, даже не дослушав.

Захар пожал плечами. Василь, шатаясь и улыбаясь, подошёл к Захару и упал ему на грудь:

— Я слыхал, пани вдовушка поедет себе бусы и румяна выбирать. Захар, не ты ли у меня всё о ней расспрашивал? Всё ходишь вокруг её хаты, точно верный пёс. Твоя ненаглядная будет там.

Захар резко встал на ноги и подошёл к оконцу:

— Будет, говоришь?

— Будет-будет, — кивал Василь и подмигивал Петро и Остапу.

— Ярмарка-то, оно всегда интересно, — строго сказал Захар, а сам волновался и пускал одно кольцо дыма за другим. Василь, Петро и Остап засмеялись.

Остап спросил:

— И что в пани вдове нашёл, Захар? И возрастом она больше, и важная вся из себя.

— Не скажи, брат, не скажи. У пани вдовы… такие глаза — как озёра… такие чёрные, такие… такие странные, — Петро еле выговаривал слова и показывал пальцами красоту фигуры пани Варвары. — Я Захара понимаю, ей Богу… понимаю!

— За пани Варвару! — Василь опрокинул в себя ещё чарку горилки. Захар задумчиво потягивал люльку и смотрел в окошко.

Вот уже больше года он украдкой следил за вдовой Афанаса Каньского, купца, умершего, а точнее бесследно сгинувшего, несколько лет назад. Пани Варвара действительно чем-то напоминала озеро — грустная, молчаливая, боишься взглянуть ей в глаза, взгляд очей словно затягивает в тёмную воду, как озеро, где нет дна, где только страх.

Уже было совсем уйдя в свои мысли, Захар вдруг увидел через оконце, как в нескольких вёрстах от мельницы промелькнул огонёк на ниве. Словно огонёк от костра, но голубого цвета, промелькнул и погас он. Захар убрал ото рта люльку и смотрел в темноту ночи нахмурившись. Вот опять промелькнул на том же месте лазоревый огонёк и опять погас, словно и не бывало вовсе.

— Братья, гляньте-ка сюда, ну гляньте, — обратился Захар к друзьям. — Авось костёр кто ночью разжёг рядом с нами? Или что?

Остап, Василь и Петро поочерёдно глянули в окошко:

— Что это за собачьи дети, чёрт бы их побрав?! — кричал Петро и бил кулаком в стену.

— Да не… Показалось хлопцы. Это горилка с нами играет, — смеялся Василь.

— Огонёк. Вон там… Видите? — Захар указывал пальцем вдаль.

— Вроде бы есть что, а вроде бы и нет, — пожимал плечами Остап. — Кто знает.

Остап вернулся к картам. Петро и Василь попадали на мешки с мукой хмельные, обнялись и пели песни, перебивая друг друга. Захара же приворожил голубой огонёк. Отбросив всякую мысль о сне и забыв про своих товарищей, смотрел он, как заколдованный, на лазоревый огонёк, всматривался, нет ли вокруг него ещё чего странного. Но огонёк пропал и этим вечером больше не появлялся. Захар нахмурился. Он всё думал, что это может быть за огонёк? Если костёр — то кто его мог развести? Почему такого дивного цвета? Почему гаснет и снова появляется? Много думал после Захар, думал и на глаза даже свои грешил. Не показалось ли случаем после горилки желанное диво. Думал Захар крепко над этим и до самого утра не мог проронить ни слова.

***

Как ждали в Ромне Ильин день — когда две, а то и три недели гудела и торговала Ильинская ярмарка. Место оживлённое, стеснённое, на весьма небольшом клочке земли, когда-то бывшем пустыре, вокруг собора и по соседним улицам, огороженное валом и рвом. Приезжают многие помещики, малороссийские, великороссийские купцы, армяне из Астрахани, турки и татары и навозят всякие дивные штуки, как-то: сукна, шёлковые, бумажные, серебрёную посуду, золотые и алмазные вещи. Неженские греки привозят много шёлковых итальянских и турецких разных товаров. В сию Ильинскую ярмарку изо всех заводов и из донских станиц навозят табунами великое число лошадей, а из околичных мест — рогатого скота; в это время можно лучших лошадей цугами купить. Словом, в Ромне купцы большие по торгу дела отправляют, продавая и меняя товары и переписывая векселя.

А какой тут знатный табак на продажу Полтава даёт, своим такой жалеет продать! Хотя, если без брехни, простой табак тоже продают. И продают не только в Великороссию, но и даже в Сибирь. Летнее время даёт табаку новую жизнь: когда в июле на Ильинской огромные табуны лошадей пасутся в окрестностях города, это простой корм, можно с выгодой торговать недорогими табунными лошадьми.

Вот и наши парубки Захар, Василь, Петро и Остап на ярмарке решили купить новых люлек в медной оправе и табаку. На товары посмотреть, душой отдохнуть и тоску развеять. Всё лучше меж людей, смеха и всякого дива, чем в Голенке скуку гонять от хаты к хате.

В центре ярмарки верный шабаш. Купцы с чарками в руках отмечают добрую сделку. Панночки приезжие размазаны, в цветастых платьях, соберутся в круг и танцуют. То там, то тут бегают жидки, да так болтают складно, что грех не послушать, и ведь покупает у них честной народ, всё покупает. Цыгане спят под кибитками. Турецкие торгаши так чудно машут руками и так сыплют в уши свои бесовские речи, что сам чёрт верно учился у них мороке и всякому одурманиванию бедных христианских душ.

Завидев румяные щёки Петро и его пышную фигуру, перекупки наперебой предлагали ему попробовать бублики, вертычки, буханцы и всякие другие сладости, чему Петро был только рад.

Остап всё подначивал тульского купца, раскидывая перед ним карты и оставляя дурнем. Василь и Захар, накупив табаку, ходили меж рядов, засматривались на товары и приценивались с учёными лицами. Мимо парубков с алыми от гнева глазами и какой-то тряпкой пробежал безумный казак, громко сокрушаясь перед всем честным народом и расталкивая всех в стороны:

— Где этот чёртов сын?! Да застрянут червонные в твоей глотке, свиной хвост! Псови очи продав!

Казак с лютой досадой плюнул себе под ноги и побежал дальше. Василь точно ничего не замечал, Захар же с присущей ему усердностью прислушивался к сплетням и всякой болтовне, что слыхал на ярмарке:

— …А когда вернулся, из хаты такой смех нёсся, такие страсти, такой вой страшный, крыша аж прыгала, словно с волков живьём шкуру сдирали, что кум даже входить зарёкся. Так и мотнул оттуда, аж падал от страху, еле убежал, — одна перекупка так делилась с подругой на ярмарке историей из жизни. Захар, ненароком услышав, что идёт рассказ про ведьму, резко остановился и слушал, что было дальше. — А потом глядь наутро — а нет хаты! Что за чёрт! Кум такой человек, что напраслину на кого в жизни не скажет, я-то его знаю. Говорю тебе — это точно ведьма была! Её много кто видел!

— Во бабы брешут! — громко хохотал торгаш за соседним прилавком. — Лишь бы языком молоть!

— А ты не лезь, свиной пятак, ты там не был! — торговка-рассказчица защищалась очень бойко. — Ты ничего не видел и знать не знаешь, как всё на самом деле было! Уймись и не мешай!

Захар обернулся, чтобы посмотреть на Василя, но не обнаружил его рядом с собой. Взглянув по сторонам, Захар нашёл глазами Василя, стоящего возле девчат с музыкантами. Василь махал руками перед музыкантами и собравшимся народом, словно зовя всех танцевать. Дивчины засмеялись, засмущались. Василь пустился плясать тропака. Остап и Петро, завидев, как танцует Василь, тоже прибежали на него посмотреть.

— Гэй, гуляй! Гэй, хлопцы! Гэй, ярмарка, гуляй! — кричал Василь и приплясывал.

Захар увидел, как люди расступились, и из толпы вышел запорожец: в белой рубахе, красные шаровары, широкий пояс, загорелые, красные, как яблоки, щёки, оселедец — длиною с кнут, не меньше. Провёл запорожец пальцем по усам да и пустился в пляс. Люди кричат, смеются, улюлюкают. Так стал танцевать запорожец, что люди диву даются: ноги выше ушей у казака скачут, крутится так, что аж пыль летит. Потерялся Василь, запорожец верно на такое дело мастак.

— Крутится, як жирне порося! — засмеялся седовласый чумак.

— Вишь, чудной казак! Глянь! Не иначе сатаной отмеченный! — крестились в толпе бабы и хохотали до слёз, хватаясь за животы.