Бесплатный фрагмент - Что такое психотерапия

Вступление

Все знают, чем не занимаются психотерапевты: не дают советы и не говорят, что делать.

Мало кто знает, чем они занимаются на самом деле, хотя правильные слова известны многим: «передают ответственность за свою жизнь», «помогают раскрыться», «присутствуют», «избавляют от комплексов» — это все понятно, но что конкретно?

К сожалению, психотерапия так или иначе работает, поэтому варианты типа «дурят людям голову» и «берут деньги за страдания» мы рассматривать не будем.

Мне всегда казалось странным, когда люди, которые меняли свою жизнь, потом становились специалистами по всякому «личностному росту» и начинали помогать другим. На мой взгляд, они легко выкрутились. А что, настоящей профессии не нашлось? И вот посмотрите: последние годы я разговариваю с людьми и называю это «экзистенциальной психотерапией». Это книга — не про нее. Но не совсем.

«Постоянно спрашиваю у детей, кем они хотят стать, когда вырастут — я все еще ищу идеи», — есть такая шутка. Я же продолжаю без шуток спрашивать у взрослых, как они хотят прожить свою жизнь, — потому, что открыт для идей, как можно прожить человеческую жизнь. Конечно же, это выглядит как лукавство: ты приходишь к «специалисту», не зная, как прожить свою жизнь, а он тоже ничего не знает.

С одной стороны, это действительно так. «В любом кабинете всегда можно увидеть двух довольно напуганных людей: пациента и психоаналитика. Если этого нет, тогда вообще непонятно, зачем они пытаются выяснить общеизвестные истины» (Бион Уилфред).

С другой — что-то же этот чертов «профессионал» знать должен. Должен, но не скажет. Психотерапия сейчас считается уделом здоровых людей — это те, кто достаточно социально успешны, чтобы быть способными за нее платить, и те, кто хочет улучшить свою жизнь (поиск смысла легко проходит в категорию «улучшений»). Ни один здоровый человек не пойдет за свои же деньги (и часто ощутимые) к какому-то другому человеку, который будет искать в нем патологию и точно скажет: «Вот тут вот у вас — неправильно!» Надеюсь, вы знаете, чем отличается психотерапевт от психиатра.

Во время индивидуальных консультаций современный терапевт вынужден ограничиться совещательной ролью, этакий мудрый советник при царе, а на публике уже можно, наконец, публично же блеснуть знаниями типа «кто такие нарциссы и как от них убежать». Такие знания относительно бесполезны с одной стороны, в целом безвредны — с другой и могут быть достаточно сбивающими с толку — с третьей.

За каждой школой терапии скрывается своя идеология (в формулировке Жижека как «набор верований, в существовании которых мы даже можем не отдавать себе отчета»), и каждый человек — даже терапевт — является переносчиком и распространителем мемов конкретной идеологии, а не «истинного положения вещей».

Мой любимый пример: «созависимые отношения» — мы все знаем, что это очень плохо — но согласно словарю Мерриама-Вебстера это словосочетание впервые было замечено в 1979 году. Выходит, до этого года никакой «созависимости» не было, а все это называлось, например, любовью (или «романтической любовью», что уже почти не шутка).

Нарциссы — это злодеи. Из зоны комфорта надо выйти. От мамы — сепарироваться. Инфантилизм — плохо. Ответственность — хорошо. Бьет — значит, не любит. Это все «правдивые» заявления, в корне которых лежит определенный взгляд на жизнь, который не подвергается сомнению.

Даже «клиент должен сам решать, как ему жить» — это гуманистический мем о том, как правильно жить клиенту. Если терапевт придерживается этого мема потому, что «так правильно», то он ничем не лучше клиента, который делает другие, конечно же, неправильные вещи только потому, что так правильно.

Неосознанная идеология приводит к тому, что я называю «застреванием в мемах»: когда «все знают», что такое ну, например, «сепарация», это порождает обширное количество однотипных «правильных» текстов на эту тему, но никто не может заглянуть внутрь, потому что там — те же затасканные формулировки.

В этом плане, конечно, рассказ человека своим языком «о том, как мама перестала лезть в мою жизнь» в разы полезней и понятней, чем лекция очередного психолога «о сепарации» — потому что про сепарацию «все знают», а личная история может у кого-то «отозваться чем-то своим».

Изначально у меня была идея книги как словаря психологических мемов с эффектным разоблачением (типа «Словаря Дьявола» Амброза Бирса): раз уж все равно они свалены в массовой культуре в бессистемную кучу, то алфавитная ничем не поможет, а только создаст сатирический эффект.

Что типа такого: «Инсайт — радостное чувство узнавания, когда индивидуум обнаруживает, что банальность применима и к нему».

В процессе написания быстро выяснилось, что с разоблачением ничего путного не выходит: «Узок круг этих людей, страшно далеки они от народа». Мифы поп-психологии имеют к психотерапии очень далекое отношение, и стоит только человеку рассказать о терапии, как он сам это поймет. Без, простите, пропедевтики развеивать мифы не выходит, «вам будет непонятно, а мне неинтересно» (анекдот), а с ней уже и не нужно.

Потом я подумал, что можно оформить книгу в виде отдельных писем другу (который не особо в курсе, чем я занимаюсь, однако ему почему-то интересно это узнать), но постеснялся: мы же не друзья.

Другой симпатичный мне жанр — записи для себя, которые почему-то вышли в свет, так, в «Записях и выписках» Гаспаров писал: «Я не собирался это печатать, полагая, что интересующиеся и так это знают; но мне строго напомнили, что Аристотель сказал: известное известно немногим. Я прошу прощения у этих немногих». Нашел недавно заметку, написанную не для публикации, в ней — фраза всего из двух слов: «нарциссический и гинекологический». Понимайте как хотите.

В любом случае что вышло — то вышло.

Терапия — разговорная практика

Когда мне было десять лет, в Советском Союзе появились первые доступные персональные компьютеры — ZX Spectrum. Отец пообещал мне купить такой при условии, что я сначала научусь программировать.

Дядя помог: он арендовал у друга компьютер на лето и нашел книгу по программированию. Все, что я знал до этого, было короткой историей про папину учебу, компьютеры размером с комнату и перфокарты, и звучало это довольно пугающе. Начав читать книгу, я почти сразу получил то, что называется «инсайт»: «программирование — это когда ты говоришь компьютеру, что делать».

Это озарение поменяло все: из совершенно таинственного и неведомого занятия программирование стало понятным по сути, оставались только частности. После этого я не «учил» программировать, а все «разворачивалось» передо мной: с компьютером можно в любой момент было вступить в диалог, что-то ввести и посмотреть, что получится. Ход мыслей создателей языка программирования все равно был человеческим, и его можно было воспроизвести: когда я дошел до того, что мне надо было попросить компьютер повторить одно действие многократно, я подумал: «Ну наверняка же должна быть команда „повторить это“, не писать же десять раз», заглянул в книгу и нашел ее.

Психотерапия с другой стороны — это диалог уже с человеком, разговорная практика. Ее не получается уложить в простую формулу типа «говорить человеку, что делать», но формулировку «один человек говорит с другим для того, чтобы…» можно использовать для описания разных школ терапии, у каждой из них своя мотивация, свое «чтобы».

Нам никуда не отвертеться от Фрейда: первым разговаривать с пациентами в рамках сначала психиатрического лечения придумал он, после чего психоанализ «развернулся» перед ним как новая дисциплина и вся современная психотерапия вышла их психоанализа (нравится ей это или нет). До этого с «душевнобольными» не разговаривали, и вообще не очень понятно, чем занималась психиатрия: не изобрели не только антидепрессанты, но даже такие гуманные процедуры, как лоботомию и электрошок (но уже вот-вот).

Рональд Дэвид Лэйнг, известный «антипсихиатр», описывал, что примерно в те времена больных просто изолировали в психушку, чтобы глаза не мозолили, потому что никто не знал, как их лечить.

Здесь же можно разделить три «психа»: психиатрия является медициной и лечит медицинские и околомедицинские заболевания психики, психология изучает статистику, пытаясь зачем-то быть настоящей наукой с научными методами, психотерапия изучает единичные случаи: «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Как так вышло, надеюсь, станет понятно дальше, но это деление не только функциональное, но еще и идеологическое.

Жанр психиатрической или психологической консультации является просто актом передачи знаний, «эксперт говорит с не экспертом для того, чтобы сообщить ему подробности его болезни», а лечение происходит каким-то другим способом, в случае психиатрии, очевидно, таблетками, в случае с психологией, как и от чего лечат знания, и вовсе непонятно (впрочем, есть такая вещь, как «тренинги» и прочий КПТ, они тренируют навыки).

Психотерапия же «лечит» разговорами. Но как?

Катартическое лечение и невротический конфликт

Интерес Фрейда к собственной психике, его наблюдения в период увлечения кокаином, переросшие в продолжительный анализ, знаменуют собой начало глубинной психологии.

Джеймс Хиллман. Миф анализа

Итак, у нас есть пациент, страдающий от симптома, который непонятно, как лечить, так как с медицинской точки зрения все нормально, рука болит «просто так» (это только потом выясняется, что пациент ей мастурбирует). По сути, это то, что называется сейчас словом «психосоматика», но тогда таких слов даже не было.

Сначала Фрейд «лечил» припарками, как было тогда принято: применял электростимуляцию, водолечение, массаж — все должно было просто облегчить симптом.

Неудовлетворенный результатами, он начал использовать гипноз в декабре 1887, очевидно, пытаясь подавить симптомы пациента. В случае Эммы фон Н. (1889) Фрейд впервые использовал гипноз в целях катарсиса. Его терапевтический подход состоял в следующем: он гипнотизировал пациентку и приказывал ей рассказать о происхождении каждого из ее симптомов. Он настойчиво спрашивал, что испугало ее, что вызвало рвоту или опечалило ее, когда происходили те события и т. д. Пациентка отвечала серией воспоминаний, что сопровождалось сильным аффектом. В конце Фрейд внушал пациентке, чтобы она забыла эти воспоминания.

Ральф Р. Гринсон. Практика и техника психоанализа

Фрейд начал использовать гипноз для того, чтобы клиент «просто перестал», но потом опытным путем выяснил, что симптом связан с сильными эмоциями, и если дать этим эмоциям выйти, то наступает облегчение.

Это можно рассматривать в качестве первой гипотезы, как может работать терапия — «дать человеку выговориться». Несмотря на ее примитивность, она жива до сих пор — как-то я читал интервью с одним современным терапевтом, в котором она сообщала, что в клиентах за неделю накапливается эмоциональный мусор и надо регулярно «прочищать трубы», в этом задача терапевта и состоит. (Саморегуляция? Нет, не слышали.) В этой метафоре терапевт выполняет роль сантехника (удаляет засоры) или унитаза (помогает облегчаться).

Более того, и гипнотерапия существует до сих пор примерно с тем же обоснованием: дескать, у клиента было какое-то Очень Плохое Событие, которое он забыл, и если его вспомнить и перепрожить, то жизнь начнется совсем другая.

В 1892 году Фрейд осознал, что его способность гипнотизировать пациентов ограниченна, и встал перед выбором: либо отказаться от катартического лечения, либо попытаться делать это без сомнамбулической стадии (Breuer and Freud, 1893 — 95). Объясняя свой подход, он напомнил, как Бернхейм продемонстрировал, что пациентов можно заставить вспомнить события просто путем внушения (с. 109). Фрейд, следовательно, пришел к предположению, что пациенты знают все, что имеет для них патогенное значение, и вопрос только в том, чтобы заставить их сообщить это. Он приказывал пациентам лечь, закрыть глаза и сконцентрироваться. Он надавливал на лоб и настойчиво говорил, что воспоминания должны появиться.

Ральф Р. Гринсон. Практика и техника психоанализа

Видна работа мастера, конечно. Стало очевидно, что какие-то вещи клиент «не помнит» в нормальном состоянии или делает вид, что не помнит. «Забытые» воспоминания должны где-то храниться, что привело к идее бессознательного и вытеснения (механизма «забывания», который более правильно назвать «несознавашки»).

В ранней психоаналитической литературе упоминалось вытеснение (repression) чувств и мыслей, но мне не очень нравится этот термин, и мне кажется, другие современные психоаналитики тоже пытаются подобрать слово получше. Я думаю, что этот термин слишком загадочен для чего-то настолько простого, обычного и повседневного. Бруно Беттельгейм (1982) пишет, что «вытеснение» (repression) — это плохой перевод немецкого слова, которое использовал Фрейд, и предложил термин «непризнавание» (disavow) как более полезный перевод.

Джонатан Шедлер

Постепенно Фрейд обнаружил — опять-таки на практике — что если на клиентов не давить (особенно на лоб), то они рано или поздно что-то расскажут сами, более того, описан случай, когда клиентка специально попросила Фрейда просто заткнуться и не перебивать. «Ага!» — подумал Зигмунд и изобрел «метод свободных ассоциаций».

Не оказывая какого-либо давления, аналитик предлагает пациенту лечь удобно на софе, тогда как он сам сидит на стуле за ним, вне поля зрения пациента. Он даже не просит его закрыть глаза и избегает любых прикосновений, так же как избегает всяких других процедур, которые могут напомнить о гипнозе. Сеанс, следовательно, проходит как беседа между двумя людьми, в равной степени бодрствующими, но один из них воздерживается от любых мускульных усилий и любых отвлекающих ощущений, которые могут отвлечь его внимание от его собственной умственной деятельности. Для овладения идеями и ассоциациями пациента аналитик просит «разрешить ему войти» в такое состояние, как если бы они беседовали бесцельно, бессвязно, наугад.

Зигмунд Фрейд

Идея, конечно, в том, что никакого «наугад» не бывает, человек просто не способен на «бессвязную» деятельность, он так или иначе делает выбор, о чем говорить, даже если этот выбор неосознанный.

В ответ терапевт сообщает «интерпретации» — свои наблюдения за этой связностью: «вы сейчас говорите об этом и этом», терапевт вяжет.

Терапевт вяжет, пишет в свою книжечку и выводит теории. Ирвин Ялом, величайший если не терапевт, то терапевтический публицист современности, пишет в «Экзистенциальной терапии»:

«В конце концов все они (объяснения) основаны на воображаемых структурах „как будто“. Все они говорят: „Вы ведете себя (или чувствуете себя) так, как будто то-то и то-то истинно“. Супер-Эго, Ид, Эго; архетипы, идеальные и актуальные „я“, система самоуважения; система „я“ и диссоциированная система, мужской протест; Эго состояния родителя, ребенка и взрослого — ничто из перечисленного реально не существует. Все это фикции, психологические конструкты, созданные для семантического удобства, и они оправдывают свое существование только своей объяснительной силой. Концепция воли составляет центральный организующий принцип для этих разнообразных объяснительных систем. Все они действуют по одному и тому же механизму: эффективны в той мере, в какой допускают ощущение личного контроля и таким образом вдохновляют дремлющую волю».

Теории нужны как опора, а не как средство описания «правды» — это в какой-то степени снимает обвинения в том, что теории психоанализа «ненаучны»: они нужны не для этого.

Как так выходит, что у клиента время от времени случаются эпизоды, которые он пытается забыть? Зачем ему их забывать? Зачем ему что-то «вытеснять» в «бессознательное»? Для объяснения этого Фрейд придумывает психодинамическую модель личности и психосексуальную теорию.

Психодинамическая модель утверждает, что в психике есть несколько разных сил, которые находятся в противоречивых динамических отношениях друг с другом. Как может быть по-другому? Может быть, например, «картографическая» модель: «здесь у нас живут драконы», или «а вот здесь у нас находится центр речи».

Фрейд делит психику на три части: ид, эго и супер-эго, и эта теория, несмотря на ее гениальность, довольно проста — особенно если ее упростить!

Ид — это «животное начало», обуревающие человека страсти, «хаос, котел, полный бурлящими возбуждениями». В оригинале у Фрейда — просто «оно», выбор слов понятен и характеризует отношение как к чему-то пугающему и непонятному — смотри фильмы IT и The Thing (и это только частично шутка).

Эго — это примерно то же самое, что «я».

В своих работах Фрейд использовал немецкое Ich, «Я», для обозначения Эго и как психической структуры, и как психической действующей силы, а также для обозначения более личного, субъективного Я, связанного с переживаниями. Другими словами, Фрейд никогда не отделял представление о том, что мы понимаем как действующую силу, то есть представление о системном Эго, от представления о переживающем Я. Использование слова Ich лишало термин ясности и четкости, но оставляло его значение открытым. Как я полагаю, именно эта двусмысленность слова Ich заставила Стрейчи пойти на компромисс, в результате оно было переведено как «Эго», безличное слово, соответствующее структурной теории Фрейда (1923), но малопригодное для обозначения личного, субъективного Я… Я полагаю, что использование Стрейчи слова «Эго» для перевода Ich повлияло на наше понимание мыслей Фрейда.

Отто Кернберг.

Супер-эго — это не что-то суперское, а просто стоящее сверху, в оригинале — uber-ich. Читатель должен знать uber не только по сервису такси, но и, например, из фразы «Deutschland über alles» — «Германия превыше всего».

Сверху, по мнению Фрейда, стоит мораль и общественные устои, которым человек должен соответствовать, чтобы жить в обществе. Есть животное, которое тренируется обществом. Между этим животным и обществом есть прослойка, на которую все ужасы удержания себя и валятся, эта прослойка называется «я».

Ничего не напоминает? Примерно за 40 лет до этого (в 1883 году) другой видный знаток человеческих душ предложил следующую схему — обезьяна (Affe), человек (Mensch) и сверхчеловек (Übermensch). Схемы почти одинаковые, однако ж Über-ich против Übermensch — великая разница.

Схема Фрейда, конечно же, гениальна, потому что описывает происхождение невроза: «Я является „несчастным существом“, подверженным опасностям не с двух, а с трех сторон, поскольку ему угрожают Оно, Сверх-Я и внешний мир».

В моем шуточном определении главный конфликт невротика — это «очень хочется, только мамка (супер-эго) заругает», а невротики вообще — это «хорошо воспитанные люди». Невроз — это конфликт вида «хочется, но нельзя», и невротики составляют хлеб с маслом терапевтической практики, работать с ними легко и приятно, достаточно гладить их по головке и говорить: «Можно!»

Идея «внутренних конфликтов» оказалось такой привлекательной в силу своей понятности, что далее стала использоваться везде.

Так, например, Эрик Берн, являющийся для многих gateway-другом в мир книг популярной психологии, выделил три сущности, которые, разумеется, никак не связаны с идеей Фрейда, потому что они не являются частью психики, а являются «состояниями Я», которые называются так: Ребенок (Ид), Взрослый (Эго) и Родитель (Супер-эго).

Я же сказал, не связаны! Ребенок неуправляем, взрослый пытается с этим что-то сделать, а Родитель — это общественные установки о том, как правильно. Ничего общего.

Берн даже родил собственный «трансакционный анализ», целиком построенный на взаимодействии этих трех сущностей. (Что меня всегда восхищало в людях, так это умение выдоить из одной простой идеи серию книг и собственное направление.)

Снизив градус иронии, можно сказать, что в целом трансакционный анализ несет позитивную идею о том, что человек может управлять своими состояниями, а не обречен всю жизнь жить зажатым под страхом Ида.

Другой видный деятель Фредерик Перлз выкинул из идеи конфликта все лишнее и оставил только «собаку снизу» и «собаку сверху» (Topdog vs. Underdog). Собака сверху обижает собаку снизу. Как легко заметно, от метафоры выше-ниже никуда не деться, просто состав животных меняется.

Где-то там же находятся идеи из поп-психологии о «внутреннем критике», «внутреннем ребенке» и прочих сущностях (хотя они уже ближе к объектным отношениям). Идеи тоже в целом позитивные, так как несут практическую ценность: как только мы называем что-то «внутренним ребенком», оно обретает название и с ним можно работать. При условии, что хотя бы один из пары клиент-терапевт понимает, что «на самом деле» внутри тебя никаких маленьких людей нет (см. аргумент гомункула).

Отсюда выводится следующая идея работы терапии: у человека между его разными «частями» есть конфликт, который человек «заметает под ковер» — прячет в бессознательное. Этот конфликт является источником постоянного напряжения (и непонятных симптомов), и если вскрыть этот конфликт, «довести до осознания», то напряжение пропадет.

Бессознательное

Согласно известному коану Фрейда, «психоанализ является тем орудием, которое должно дать Я возможность постепенно овладеть Оно», часто он переводится и трактуется как «бессознательное должно стать осознаваемым».

Овладевание состоит в том, что некоторые неосознанные поступки и мотивы становятся осознанными, после чего человек может ими управлять или хотя бы расслабиться и перестать скрывать конфликт. (Между Ид, оно и бессознательным ставится знак равенства потому, что Ид находится в бессознательном, если бы Ид был сознаваем и перестал быть частью звериной природы — потому что сознавание — это человеческий акт.)

Бессознательное рисуется мрачными и таинственными красками, но все довольно прагматично и прозаично. Внимание — это очень ограниченный и очень важный ресурс, а человек занят по большей части тем, что игнорирует реальность.

Здесь нам на помощь придет замечательная наука психология, это явление называется «Слепота невнимания», и погуглить вы сможете сами. Я иронизирую, потому что согласно одному исследованию половина всех экспериментов в психологии оказалась невоспроизводимой. (Также не очень понятно, воспроизводимо ли это само исследование.)

К счастью, известный эксперимент «невидимая горилла» воспроизводим — вы можете взять оригинальное видео и найти человека, который об этом эксперименте ничего не слышал.

На видео две команды разного цвета играют в баскетбол. Перед испытуемым ставится задача посчитать, сколько передач мяча сделала та или иная команда. В середине видео на площадку выходит человек в костюме гориллы и примерно половина людей его не видят. Они заняты. Потом, когда им показывают видео заново, они очень удивляются — как можно было это не заметить? Можно.

Пример попроще: скорее всего, вы сейчас не чувствовали своего дыхания. А теперь начали, но это быстро пройдет. Собственно, учителя медитации (главным образом Випассаны и mindfulness), когда им надо быстро ввести абсолютного новичка в курс дела, дают ему примерно такое упражнение — прислушаться к дыханию. Или, например, прислушаться к ощущению в ступнях (человек обнаруживает, что у него есть ступни), потом — прислушаться к ощущению в ладонях (и человек обнаруживает, что появились ладони, а ступни пропали).

То, на что человек не обращает внимания, называется «бессознательное», и его очень много — страшно просто представить, сколько всего человек не замечает каждый день. И это все оно! Не замечать можно по разным причинам, почти все из которых сводятся к широкому принципу «работает — не трогай»: отсекается как и неважное (то же дыхание), так и то, что работает само («комплексы»), так и то, куда лезть страшно и о чем хочется не думать («вытесненный материал»).

Элис О. Хоуэлл писала об этом так:

«На самом деле я глубоко убеждена в том, что одной из функций эго как раз и является „уменьшение накала“ ошеломляющей природы космоса, чтобы помочь нам жить здесь и сейчас каждый день. В рамках психики эго защищает нас от огромности вещей. В этом Вселенная очень милосердна. Дождь падает на землю каплями, а не в виде одного колоссального шлепка. И время идет минута за минутой, а если у нас нет часов, мы можем измерять его течение ударами своего сердца. Небеса образуют свод удивительной красоты и величия, и мне дают время на то, чтобы открутить крышку с банки с мармеладом».

Поэзия!

В «Эхопраксии» Питер Уоттс пишет про реального паука-прыгуна, который для прыжка производит очень сложные вычисления, выходящие за пределы его мозга:

«Насколько сумели понять исследователи, пауки рода Portia научились расчленять когнитивные процессы на отдельные доли: часть за частью имитировали большой мозг, сохраняли результаты одного модуля и загружали их в следующий; срезы интеллекта строились и разрушались один за другим».

Мне кажется, прямая аналогия с человеком работает черт пойми как, чудом и регулярно умудряется прыгать выше своей головы.

У меня есть полушуточная формулировка, что «магия — это управление вниманием». Шуточная часть состоит в том, что всякие иллюзионисты и прочие фокусники именно этим и занимаются: отвлекают внимание почтенной публики от механики фокуса, то есть управляют чужим вниманием.

Серьезная часть — в том, что внимание — это минимальное необходимое условие для того, чтобы что-то сделать: ты просто не можешь взаимодействовать с тем, чего не замечаешь. Если долго, активно и регулярно обращать на что-то внимание, то ты становишься экспертом в этой области, это называется «обучение». Если много раз задавать клиенту «что ты сейчас чувствуешь?», то он начнет лучше себя чувствовать.

Многие терапевты используют этот недорогой прием, и клиенту может показаться, что кому-то и правда интересно, что он сейчас чувствует, хотя часто терапевт своим всевидящим телеэмпатическим зрением и сам все прекрасно видит, но важно, чтобы клиент научился это видеть и выражать.

Различные «диагностические виды терапии», назовем их так, даже совершенно экзотичные (гадания, например, или, прости Боже, расстановки), занимаются примерно этим: обращают внимание человека на его проблему (но делают это единоразово). Если же достаточно долго обращать на что-то внимание, оно «магически» изменится. Как сказала одна моя клиентка, «однажды просто надоедает жить по-старому», но для этого нужно достаточно долго от этого не отворачиваться. Отсюда мы с ней вывели, что одна из главных добродетелей психотерапевта — это терпение. (Очевидно, в терапии не стоит задача впихнуть в клиента правильное видение, но «прозреет» он сам и со своей скоростью.)

Символизация

О чем невозможно говорить, о том следует молчать.

Ф. Тютчев

Мысль изреченная есть ложь.

Л. Витгенштейн

Совершенно огромная тема, к которой невозможно подступиться в силу невозможности ее охватить — это символическое. Тема нам нужна, например, для понимания метода свободных ассоциаций и для понимания того, почему психотерапия — не наука (а искусство). Я проскочу по верхам, как и обычно, за что прошу прощения.

Люди мыслят и общаются образами, символами и метафорами и делают это всегда, даже когда думают, что не делают. Язык это как-то упорядочивает, в сравнении с тем, как оно находится в психике «до» языка, но и это не особо помогает.

Метафора — употребление слова в «переносном» значении на основании общего признака, и принято считать, что только всякие поэты и прочие прозаики так делают. Но любой человек так делает всегда, за примером не надо далеко ходить.

Вот же он: «ходить».

«На самом деле» мы никуда не «пойдем», точно так же, как мы не будем «подступаться» к теме или «охватывать» ее — руками.

Нам почему-то кажется, что движение мысли (ну вот опять) можно как-то соотнести с физическим движением, и нет никакого ответа на вопрос, почему и как оно обстоит «на самом деле».

То есть «понятно», что «на самом деле» там какое-то тоже движение нейронов (но нет, совершенно не поэтому мы мыслим метафорами движения), химические импульсы и разные прочие гормоны, но такой взгляд — назовем его «буквализм» — еще хуже.

У буквализма есть проблемы.

Первая — иллюзия понимания. Наименование служит для указания, а не для объяснения. Наименование успокаивает, потому что нам кажется, что мы что-то поняли (но на самом деле — нет).

Tribesman: How your ship of sliding glass is so silent?
Meronym: Fusion engines.

Zachry: [voice over] No one queried what ’fusion engine’ was cause they didn’t want to look stupid in front of the gatherin’. True word was, Meronym answered the questions, but no answer ever quenched your curio. All that answerin’ done was teach everyone to not trust her, nay, not a flea.

Cloud Atlas (the movie)

Вторая — редукционизм, у которого в свою очередь проблема в том, что, когда мы редуцируем людей до чего-нибудь простого — до условных «гормонов» — мы теряем что-то важное: людей. С таким же успехом мы можем редуцировать людей до «евреев» или «окей, бумеров».

В случае с буквализмом мы теряем не-буквальный смысл, который на самом деле никуда не теряется, а лежит в сторонке, незамеченный. В общем-то, не-буквальный смысл и есть смысл.

Анекдотичный пример — со мной поделился переживанием один психолог, что, когда он узнал, что так называемая любовь — это всего лишь гормональные всплески, ему стало тяжелее любить свою девушку. Другой анекдотичный пример — одна моя знакомая узнала, что «на самом деле» в мозгу есть нейронные связи, которые от частого употребления протаптываются, как дорожки, так что нужно просто терпение в ожидании того, когда они отрастут — и написала об этом всем радостный пост.

Понимаете, да? В мозгу есть дорожки, совсем как пешеходные. Кроме того, мозг живой — и растет, совсем как живой! Величайшее научное открытие, оповестите прессу.

Ничего не поменялось, под жаргонным названием «нейронные связи» лежит все та же мудрость: «терпеливо взращивай свой сад практики, юный паддаван», просто написанная другим языком. И, кстати, в этом же плане современные «тараканы в голове» и когда в тебя «вселяются духи» — одна и та же метафора, просто «духи» — более уважительно, а «тараканы», соответственно, пренебрежительно.

Метафорическое мышление лежит в основе порождения новых смыслов (изобретений). Я возьму палку и использую ее, чтобы дотянуться до банана, потому что палка имеет свойство «длина», как и рука, но при этом не рука, но я использую палку-как-руку. В следующий раз я наломаю мелких палочек и использую их для счета, но не потому, что они имеют длину, а потому, что они имеют отдельность.

Примечательна, например, история Витгенштейна, высказывание которого «о чем невозможно говорить, о том следует молчать» до сих пор цитируют неиронично, хотя, казалось бы.

Витгенштейн — это философ-логик, который придумал идею абсолютно логического языка, где одно слово обозначает одно понятие, то есть абсолютно буквального (literally) языка, написал на эту тему трактат, последним пунктом которого было знаменитое «о чем невозможно говорить, о том следует молчать», что не являлось какой-то великой мудростью, а фактически было отпиской «все, что не влезает в систему, — выкидываем».

Спустя какое-то время Витгенштейн внезапно решил изучить настоящий язык и полностью опроверг сам себя, поняв, что язык не работает так, как хотелось бы. В итоге есть ранний («понятный» Витгенштейн) и поздний (гораздо менее понятый и менее оцененный), по мнению изучающих его (Грязнов Александр Феодосиевич, «Философские идеи Людвига Витгенштейна»).

Поздний Витгенштейн «непонятный» потому, что не дает однозначных ответов, но дает способы, с помощью которых остальные люди тоже могут «поймать», что язык образен и вообще не так прост, один из таких способов — это языковая игра.

Доходит даже до того, что Витгенштейн понимает, как работает магия, и пытается объяснить другим ученым.

Сжигать магическую фигурку. Целовать портрет возлюбленной. В основе этого, разумеется, лежит отнюдь не вера в некое определенное воздействие на изображаемый предмет. Такие действия направлены на удовлетворение какого-то желания и достигают этого. Или, скорее, они вообще ни на что не направлены: мы поступаем таким образом, а потом чувствуем удовлетворение.

…Изображение некоторого желания есть тем самым и изображение его осуществления. Магия как раз приводит к изображению желания; она дает желанию выражение.

Крещение как купание. Заблуждение возникает тогда, когда магию начинают истолковывать научно.

Когда во время церемонии усыновления приемная мать вытаскивает ребенка из-под своих юбок, то безумие думать, будто здесь произошла ошибка и женщина верит, что действительно родила этого ребенка.

Л. Витгенштейн. Заметки о «Золотой ветви» Дж. Фрэзера

Таким образом, Витгенштейн как бы дает новую формулировку: о чем невозможно говорить, то следует символизировать. Или: «о чем нельзя говорить не образно, следует выражать образно».

Были психоаналитики, изучающие детей, наиболее известные — это Дональд Винникотт и Мелани Кляйн. Они сделали много теоретических выводов, которые нам пока не очень нужны, но в том числе и много практических — например, что дети могу «показать на куклах», даже если не могут сказать.

Общая идея в том, что дети с помощью символизации «справляются с жизнью». «Формирование символа — это работа эго, пытающегося справиться с тревогами, вызванными отношениями с объектом».

Первым эту идею выдвинул Фрейд (нет, все-таки гений), описав в «По ту сторону принципа удовольствия» теперь уже классический пример, как ребенок выкидывал из кровати катушку, символически отыгрывая тем самым пропадание и возвращение мамы. «Тренировал» себя меньше бояться. (Есть идея о том, что игра с младенцем в пропадающего взрослого (peek a boo) — про это же.)

Если этот пример кажется притянутым за уши, то Винникотт выдвинул теорию переходного объекта — плюшевого медведя — которого ребенок использует для замены мамы.

Винникотт пишет, что «…когда мы наблюдаем, как ребенок управляется с переходным объектом, первым объектом „не-Я“, которым он обладает, мы одновременно становимся свидетелями первого использования ребенком символа и первым опытом игры».

Возвращаясь назад, «сжигать магическую фигурку» и «целовать портрет возлюбленной» — работает абсолютно по тому же принципу, разницы между целованием портрета и целованием мишки (олицетворяющего мамино тепло) нет. Здесь же идея про сказки — что они помогают ребенку пережить страхи «понарошку».

Детям сложнее с речью, поэтому им проще с игрой. Взрослым с речью проще, но не надо обольщаться, «формирование символа определяет способность к коммуникации, поскольку общение полностью осуществляется с помощью символов» (Ханна Сигал, «Заметки о формировании символа»).

То есть еще раз: мы всегда общаемся символами.

Более того, «люди, находящиеся в контакте с собой, обладают постоянной возможностью свободной символизации, благодаря которой могут осознавать и контролировать символические выражения более ранних примитивных фантазий» (там же).

Здесь же вспоминается шутка одного психоаналитика (источник не вспомню), что в психоанализе главным инструментом является метод свободных ассоциаций (то есть фактически свободная символизация), но, к несчастью, когда пациенты осваивают этот метод, их можно уже «выписывать».

Итак, у нас есть пациент, страдающий от непонятного недуга («невроза»), и весь конфликт он вытеснил в бессознательное. Там оно лежит в «непереваренном» и «непережитом» виде, потому что в этом и состоит смысл вытеснения: чтобы не переваривать и не переживать. «Замести под ковер».

Лежит оно в символическом виде, прорывается тоже в нем. Отсюда, например, идея Фрейда о том, что «сны являются королевской дорогой в бессознательное». Человек «зажал» и держит конфликт, во сне контроль снижается — получаем послания в снах. Сны не очень понятны, но их можно толковать. Иногда конфликт прорывается и в обычную жизнь в виде знаменитых «оговорок по Фрейду». Самый простой способ вызвать оговорки искусственно — метод свободных ассоциаций: клиента кладут на кушетку и предлагают говорить ему обо всем, что придет в голову. Клиент теряет бдительность, расслабляется — тут правда как и полезет!

«Практическое» применение этого знания состоит в том, что психотерапия работает с очень нечеткой областью фантазий, снов и прочей «нелогичности». Часто от клиентов приходится слышать извиняющееся «умом-то я понимаю, что…» или «логикой я понимаю, что…», как будто это что-то плохое. (Разумеется, эта «нелогичная» часть и есть, собственно, они.)

Психосексуальная теория

Пусть простаки и чернь продолжают верить, будто любые раны разума можно исцелить ежедневными припарками из древнегреческих мифов на интимное место. Меня это не волнует.

Vladimir Nabokov. Strong Opinions. 1990

Фрейда интересует не все бессознательное, а то, что было туда «вытеснено» — то есть то, на что человек предпочитает не смотреть. Как синоним «вытеснения» часто используется «репрессирование», оно более удачно с точки зрения идеи «бедное эго, все кругом насели».

Берем невротический конфликт «очень хочется, только папка заругает» и модифицируем его в «папка так сильно заругает, что даже сознаться страшно, что именно хочется». Даже страшно помыслить. А что страшнее всего помыслить, но при этом хочется? Правильно — секс. Время тогда было такое, сексуальная революция еще не случилась.

Однако фрейдовской теоретической системе присуще глубокое противоречие. Тот Фрейд, который открыл путь к пониманию «ложного сознания» и человеческого самообмана, был радикальным мыслителем (хотя и не революционером), в чем-то вышедшим за рамки господствовавших в обществе той эпохи понятий. Он был до известной степени социальным критиком, особенно в работе «Будущее одной иллюзии». Тем не менее при этом он оставался человеком своего класса и своей исторической эпохи с соответствующим мировоззрением и предрассудками. Фрейдовское бессознательное является прежде всего вместилищем подавленной сексуальности, понятие «честности» у Фрейда связывалось главным образом со злоключениями либидо в детском возрасте, а его социальная критика сводилась к критике подавления сексуальности в обществе.

Эрих Фромм. Гуманистический психоанализ

Если быть совсем грубым, то психосексуальная теория — это теория о том, что человек движем влечением, что правда: человека куда-то постоянно что-то влечет. По-английски и вовсе есть прекрасное слово drive. Но Фрейд говорит, что все влечение по своей природе сексуально, использует термин «либидо» и делает это, похоже, не как метафору. Если из психосексуальной теории убрать сексуальный элемент, то получится абстрактная банальность: человека влекут (разные) влечения. Duh! Теория теряет единый источник (секс) и рассыпается.

Таким образом, «Ид», животное начало человека, страдает именно сексуальными страстями, а идея бессознательного была революционной вовсе не из-за того, что человеку не хватает внимания на все, а из-за того, что человек постоянно себе врет и прячет грязное белье.

Психосексуальная теория крайне сомнительна, и именно ее разгромили в первую очередь, но и из нее можно извлечь пользу, и поможет нам в этом символизация.

Как известно, формирование символа — это работа эго, пытающегося справиться с тревогами, вызванными отношениями со значимым объектом (Мелани Кляйн, Ханна Сигал).

В связи с этим интересна гипотеза, что Фрейд действительно был старым извращенцем и его психосексуальная теория буквальна, а уже его «дети» символизировали член отца, не в силах справиться с осознанием этого факта.

Именно поэтому тексты психоаналитиков с таким усердием перенасыщены половыми метафорами — чтобы показать, что это всего лишь метафоры и ничего необычного не происходит. Но сколько «фаллос, фаллос» ни говори, а во рту слаще не станет.

Примириться с Фрейдом нам поможет Юнг. В его книге «Психология и алхимия» есть как минимум одна очень хорошая мысль: Юнг утверждал, что алхимики с точки зрения химии и вообще науки ошибались, они все «нафантазировали», в чем сомнений нет, но, что самое интересное, — нафантазировали они как люди. Они заблуждались «по-человечески». То есть алхимики взяли совсем неизвестную для них вещь — материю — и попытались заполнить ее своими сугубо человеческими фантазиями, а на основе фантазий можно изучать психику, потому что ну а на основе чего еще ее изучать, кроме как на основе символьного материала? А уж символики-то в алхимии навалом.

Мысль эта находится в самом начале, и всю следующую книгу Юнг скрупулезно берет понятия алхимии и переводит на язык психологии. Мне, если честно, стало скучно, но так же можно и любой бред разобрать, включая Фрейда!

Смотрите, у нас есть метафоры движения и прочие телесные метафоры, которые мы используем в языке, туда можно добавить и половые метафоры, они смотрятся очень странно, но психоаналитикам, похоже, это удалось. Люди получают деньги за то, что говорят про фаллос с серьезным лицом. Работа мечты.

С другой стороны, в компьютерных науках есть метафора мамы-папы (разъем и отверстие) и никто им ничего не сказал.

Когда ко мне приходят клиенты, которые в жизни ничего не хотят, ну разве что были бы не прочь иметь оргии по пятницам, я понимаю, что все остальные желания у них пропали и осталось просто самое сильное — половое. Я не рассматриваю его как главное, но его можно рассматривать как метафору.

Эдипов комплекс можно трактовать как нежелание переставать быть ребенком (такой идеи придерживается, например, Фромм, хотя она мне всегда казалось самоочевидной), а вовсе не как желание трахнуть маму и убить отца. Опять-таки в моей практике многие мужчины путают близость и сексуальное желание, почему бы Фрейду не быть одним из таких мужчин?

С комплексом кастрации тоже все просто: если я скажу, что кастрация — это не фигуральное отрезание члена, а наступающая после этого «невозможность дальнейшей возможности», то фраза будет выглядеть понятной? Вместе с тем «невозможность дальнейшей возможности» — это же смерть (Хайдеггер).

То, что мужчины считают свою маскулинность неотъемлемой частью себя, после утраты которой наступает смерть эго, может быть культурно обусловленная частность, а вовсе не глубинный принцип психики.

Выздоровления «по Фрейду» человек достигает тогда, когда согласно известному коану Зигмунда достигает возможности «любить и работать». В этой простой фразе (Lieben und arbeiten) многие находят глубины смысла главным образом потому, что «любовь» и «работа» — слова слишком уж многозначные, а Фрейд слишком уж гениален. Самое простое толкование, которое я видел, такое: человек преодолевает эдипов комплекс и находит себе кого-то вместо мамы (любить) и признает авторитет общества-отца (работать). Подождите, а как же душа? А для души у нас есть Юнг.

Фрейд как человек

Гений этого человека не поддается точному определению.

С одной стороны, он смог выполнить одно из главных маркетинговых правил успеха: «не можешь занять место в существующей нише — создай новую». C мучениями поняв, что карьера врача и настоящего ученого ему не светит, он нашел свой путь и придумал психоанализ — «самое грандиозное интеллектуальное мошенничество двадцатого века», по мнению Питера Брайана, нобелевского лауреата (премия по физиологии и медицине, 1960 год).

С другой стороны — его «шарлатанская» дисциплина разрослась в мать всех психотерапий, поэтому, куда ни плюнь, — всюду уши Фрейда, а его упорство и плодовитость заслуживают уважения.

С третьей стороны — Фрейд на совершенно непаханом поле сформулировал очень базовые и простые принципы функционирования психики, которые, с одной стороны, сложно оспорить, а с другой — нельзя назвать банальностью и общим местом, потому что ну какое же оно общее, вот, Фрейд первый сказал, и имя его стоит.

«„Шарлатан“ — на мой взгляд, сказано слишком сильно. Его, скорее, можно назвать „хитрым“ и „жестоким“ — не пытаясь представить его в невыгодном свете, а, напротив, для того, чтобы стало понятно, какие усилия он прилагал к объяснению человеческой природы. Он считал, что эта цель оправдывает любые средства. Несмотря на то что общая психологическая теория Фрейда в настоящее время многими считается неверной, этот человек был чрезвычайно выдающейся личностью», — писал Пол Феррис, автор самой современной биографии Фрейда.

Даже если Фрейд во всем был неправ, а уже его последователи основательно пошатали и «опровергли» его «теории», то его заслуги неоспоримы: другим было, что шатать, с чем спорить, от чего отталкиваться и что опровергать. Фрейд «застолбил» свое место в психотерапии, и от этого столба все до сих пор пляшут.

Так, Джонатан Шедлер пишет:

«…вынужден признаться, я не совсем понимаю, почему приверженцы других терапевтических традиций, придумывая новые названия для вещей, известных уже целым поколениям психоаналитиков, продолжают настаивать на том, что это какие-то невероятные открытия». Все так, все так. Сам ловлю себя на подобных мыслях. Потом, правда, добавляю: «Почему психоаналитики придумывают новые названия для вещей, известных целым поколениям людей, изучавших душу до них?».

Опять-таки не надо обольщаться, что Фрейд был революционным самородком, выросшим в одиночестве, просто «история пишется победителями».

Как минимум в сооснователях психоанализа числится Йозеф Брейер (наверняка вы о нем не слышали). Огромное влияние на Фрейда оказал Вильгельм Флисс (врач и психиатр) — уцелевшая часть их переписки насчитывает 284 письма, впервые письма опубликованы с купюрами в 1950, целиком — в 1985.

Есть категория, которая должна называться «единомышленники», но сторонники Фрейда пытаются ее называть «ученики». Адлер Альфред и Карл Юнг — самые известные представители этой категории, до встречи с Фрейдом они уже были психиатрами, после разрыва с Фрейдом создали свои уникальные теории. К слову, почти со всеми сколько-нибудь заметными своими учениками и «учениками» Фрейд разругался по примерно одинаковой схеме: объявлял их вероотступниками, исключал из клуба Настоящих Психоаналитиков и называл «параноиками».

Внесу и я свою лепту в попирание истоков. Старик был прав во многом методологически — величайшим его достижением было то, что он придумал «лечение разговором», но был неправ идеологически, но ничего с этим нельзя было поделать. Фрейд изучал психику конкретных людей и на этом основании делал вывод о психике людей вообще, есть описания знаменитых случаев Фрейда (более того, некоторые из описанных случаев даже не были его пациентами), и на основании единичных разборов он строит свои универсальные теории.

Разумеется, «настоящие» ученые обзывали его мошенником, потому что научный метод основан на статистике, больших числах и повторяемости, а психоанализ изучает индивидуальный мир конкретного человека в его уникальной неповторимости, но Фрейд не мог себе в этом сознаться.

Так, Фрейд путем самоанализа вывел злосчастный эдипов комплекс и решил, что у всех так: «Я также обнаружил на своем собственном примере влюбленность в мать и ревность к отцу… и теперь рассматриваю это в качестве универсального явления раннего детства».

То есть шутка про «Фрейд хотел трахнуть свою маму и думал, что все хотят» — вовсе не шутка, хотя, конечно, его «зацикленность на сексуальности» была понята людьми совсем не так. Нет, все-таки гений. Непонятый гений.

Фрейд идеологически «вышел» из медиков (хотя отец и был простым торговцем тканями), да и, вообще, — Вторая мировая и экзистенциализм еще не случились, поэтому как-то странно считать «ошибкой» то, что Фрейд был продуктом своей эпохи, своего обучения и, в конце концов, самим собой.

В «Экзистенциальной терапии» Ялом прекрасно препарировал Фрейда в главе «Фрейд: тревога без смерти», для чего был вынужден рассмотреть его как личность, опираясь на биографию в трех томах, написанную Эрнестом Джонсом.

В третьем пересказе — уже моем: у Фрейда была неутолимая жажда славы (конечно же, из детства, мать называла его «мой золотой Зиги»), сыскать славу он решил в науке, для чего его теории должны были быть похожими на научные. И он старался. «Частичные наблюдения не имели особого значения. Фрейд не был согласен на меньшее, чем всеобъемлющая модель психики» (Ялом Ирвин).

Другим терапевтам — в силу уже их характера — было проще сознаться в том, что они не «ученые». Так, Юнг, сын священника, и его последователи, сыновья сына священника, увязали терапию с духовными традициями и вернули «душу» в «психику».

Исторически роль священника, как и роль врача-психотерапевта, восходит к ролям шаманов и знахарей у первобытных народов, среди которых такие люди были хранителями традиционных ритуалов и защитниками жизни души.

…Внутренний символический опыт, через который шаман проходит во время инициации, совпадает с символическим опытом современного человека, который переживается им в процессе индивидуации. Поэтому можно сказать, что шаманы или знахари были наиболее индивидуированными или сознательными личностями из всей группы, к которой они принадлежали.

Мария Луиза Фон Франц. Миф Юнга для современного человека

Кстати, примерно на этом же месте и поссорились Иван Иванович и Иван Никифорович, вот так про это пишет Иван Никифорович:

Я до сих пор помню, как Фрейд сказал мне: «Мой дорогой Юнг, обещайте мне, что вы никогда не откажетесь от сексуальной теории. Это превыше всего. Понимаете, мы должны сделать из нее догму, неприступный бастион». Он произнес это со страстью, тоном отца, наставляющего сына: «Мой дорогой сын, ты должен пообещать мне, что будешь каждое воскресенье ходить в церковь». Скрывая удивление, я спросил его: «Бастион — против кого?» — «Против потока черной грязи, — на мгновение Фрейд запнулся и добавил: — Оккультизма». Я был не на шутку встревожен — эти слова «бастион» и «догма», ведь догма — неоспоримое знание, такое, которое устанавливается раз и навсегда и не допускает сомнений. Но о какой науке тогда может идти речь, ведь это не более чем личный диктат.

И тогда мне стало понятно, что наша дружба обречена; я знал, что никогда не смогу примириться с подобными вещами. К «оккультизму» Фрейд, по-видимому, относил абсолютно все, что философия, религия и возникшая уже в наши дни парапсихология знали о человеческой душе. Для меня же и сексуальная теория была таким же «оккультизмом», то есть не более чем недоказанной гипотезой, как всякое умозрительное построение. Научная истина в моем понимании — это тоже гипотеза, которая соответствует сегодняшнему дню и которая не может остаться неизменной на все времена.

Карл Густав Юнг. Воспоминания, сновидения, размышления

Другая идея (что терапия — это не наука, а искусство) характерна для гуманистических и особенно экзистенциальных терапевтов (Ролло Мэй и Бьюдженталь даже написали книги с названиями «Искусство психологического консультирования» и «Искусство психотерапии»), хотя еще Юнг замечал, что лучше, чем писатели, человеческую душу не изучил никто.

Точную цитату не найду, но вот вам Эрих Фромм (он уже постфрейдист):

«Возможно, гораздо полезнее для понимания психоанализа читать Бальзака, а вовсе не психологическую литературу. Произведения Бальзака лучше помогут в понимании анализируемого индивида, чем весь психоанализ в мире, потому что Бальзак был великим мастером, способным показать историю болезни во всей ее полноте, углубляясь в бессознательную мотивацию людей и показывая их во взаимосвязях с общественной ситуацией. Бальзак предпринял попытку описать характер французского среднего класса своего времени. Если вы действительно интересуетесь человеком и его бессознательным, не читайте учебников, читайте Бальзака, читайте Достоевского, читайте Кафку. В их произведениях вы узнаете о человеке гораздо больше, чем в психоаналитической литературе (включая мои собственные книги), найдете богатство глубокого инсайта — а это именно то, что должен делать психоаналитик в отношении пациентов».

Но Фрейд очень хотел быть настоящим ученым.

Фрейдизм (идеология)

Если говорить о социальном воздействии фрейдовского творчества, то оно привело к образованию своего рода секты: Фрейд лично основал ассоциацию своих сторонников, из которой впоследствии были изгнаны все еретики. Фрейдизм стал религиозным движением, принявшим облик научной школы. Религиозная вера не подлежит обсуждению; но иногда удается кое-чему научиться и у тех людей, с которыми невозможно дискутировать. Фрейдизм в целом — это непреложный аргумент в пользу того, что психотерапевтические секты непременно становятся заменителями религии, их учение перерождается в догму о спасении, а терапия — в искупление. Такие секты вступают в отношения неоправданной и вредоносной конкуренции — сначала с медицинской наукой, а затем и с тем гуманизмом, который, будучи укоренен в христианстве и не имея ничего общего с сектантским образом мышления, нацелен на помощь слабоумному и убогому, не обманывается насчет человека, но и не впадает в уныние, стремится делать добро в рамках возможного и, если на то есть Божья воля, даже в рамках невозможного.

Карл Ясперс. Общая психопатология

На каждой психотерапевтической школе лежит печать Тени автора. До Тени (по Юнгу) мы еще не дошли, поэтому можно сказать, что бессознательное автора влияет на школу, работая неведомыми путями. Не хотелось бы, чтобы описание личности отцов воспринималось как «пикантные подробности» из жизни терапевтов или попытка очернить их светлые образы.

Это отдельная большая тема — отношения человека и Авторитета вообще и в частности: Фрейд ревниво охранял психоанализ и рассорился с огромным количеством отступников, преданные дети стали продолжать его дело. Тем не менее жизнь всегда находит выход (особенно после смерти Фрейда), современный психоанализ очень сильно отличается от того, что предложил Фрейд, но в любом случае «призрак бродит по Европе — призрак фрейдизма», некоторые терапевты стилистически повторяют «странные» элементы практики Фрейда.

Опущусь до притчи, в которой Мастер пошел купаться и, чтобы не потерять ключи, закопал их в песок, сделав заметную горочку. Ученики, которые шли купаться вслед за Мастером, увидели издалека, что он вырыл холмик, и повторили его процедуру, хотя были без ключей. Когда Мастер вышел, ему было очень неудобно искать ключи. Еще я иногда шучу, что «надо всегда помнить, что Юнг не был юнгианцем, Христос — христианином, а Будда — буддистом».