Carmina

От автора

Книга стихов, лежащая сейчас перед вами, написана в течение осени 1995 — весны 1997 годов. В переводе с латинского «CARMINA» означает «стихотворения», «волшебные песни», «поэтические надписи». Так по установившейся традиции называют собрания стихотворений античных поэтов (Пиндара, Катулла, Горация и некоторых других). Ввиду многозначности латинского слова «carmen», а, прежде всего, ввиду той традиции, к которой обращено мое творчество, и решил я дать книге стихов подобное название.

Книга состоит из семи разделов, представляющих собою отдельные стихотворные циклы, в которых стихотворения объединены благодаря единой теме или настроению. Так, цикл «После Трои» — это лирические размышления не только о судьбе великого города, воспетого Гомером, но одновременно и размышления о судьбах народов, цивилизаций и судьбе отдельного человека в круговороте Мировой Истории. Цикл «Гиперборейская зима» вернет вас в более привычные климатические условия и ландшафт, ведь, согласно древнегреческим мифам, именно где-то в наших северных краях находилась знаменитая Гиперборея, страна, столь любимая Аполлоном, несмотря на царящие здесь зимою лютые морозы. Следующий цикл — «Пирующие софисты» — посвящен моим друзьям — любителям античности, на совместных пирах с которыми не раз читались стихи из этой книги. Стихотворения, собранные в разделе «В садах Афродиты» — любовная лирика. Циклы «Песнь цикады» и «Вина Тавриды» вдохновлены моим путешествием (во времени в неменьшей степени, чем в пространстве) в ту древнюю страну, что некогда так полюбилась эллинам. И, наконец, последний раздел — «Песнопения богов» — снова настроит вас на серьезный, одический лад. Поэт и Поэзия — вот, пожалуй, основная тема этого цикла. И не случайно здесь появляются имена таких несравненных жрецов Высокого Искусства, каковыми и по сей день остаются Вергилий, Катулл, Гораций… Весь цикл — своего рода homage этим великим поэтам античности.

Необходимо сказать несколько слов о редких размерах, которыми написаны стихотворения, встречающиеся на страницах книги. К сожалению, за отсутствием места, я не мог привести метрических схем всех этих размеров, и отсылаю читателя к соответствующей литературе, посвященной античной поэзии и античному стихосложению в частности. Скажу лишь, что это так называемые логаэдические («прозо-песенные») размеры, введенные в употребление еще в VII — VI вв. до н.э. на острове Лесбос. Стихотворения в этих размерах первоначально писались на эолийском диалекте (Сапфо, Алкей). Затем эти размеры были перенесены на римскую почву Катуллом и Горацием. Хотя в оригинальной русской поэзии они встречаются не так часто, но зато уже прочно заняли свое место в произведениях таких поэтов, как А. Н. Радищев, А. Х. Востоков, Вяч. И. Иванов, М. А. Волошин, М. А. Кузмин, В. Я. Брюсов и др. В книге употребляются следующие строфы, составленные из различных логаэдов: вторая Асклепиадова («К Горацию»), третья Асклепиадова («Ода Эроту» и «Не глядишь на меня, дева стыдливая…»), четвертая Асклепиадова («К Афродите»), сапфическая строфа («Что ж из эолийских краев далеких…» и «На Эрота»), Алкеева строфа (в переводе «Из Алкея» и «PONTOS EUXEINOS)», Архилохова третья («Горацианская ода») и Архилохова вторая («Видится мне: под прозрачною кожицей гроздий пурпурных…») строфы.

За разъяснением трудных для понимания слов, а также многочисленных мифологических имен и названий благосклонный читатель может обратиться к Словарю, который помещен в конце книги.

Кирилл Кожурин

После Трои

* * *

Под сенью ненавистных кипарисов

Когда-нибудь мы встретимся опять.

Теням былых Елен, былых Парисов

Дерзнем свои творения читать…

А там, где бьёт родник тысячеструйный,

Рождая мощный ток пермесских вод,

Побегов рост, забывчивый и буйный,

С могильных урн все имена сотрёт.

* * *

Десятый год воюют Илион

Храбрейшие мужи златой Эллады.

Десятый год пророческие взгляды

Погружены в неотвратимый сон.

Бессильная пророчица Кассандра

В безумии оцепенелом зрит

И неизбежный жребий Александра

И ненавистного плененья стыд,

Слепую месть ревнивой Клитемнестры,

Врата в Аид… И уж в душе звучит

Плач хоэфор Эсхиловой орхестры

И слышен хор безлирный Эвменид…

Елена

I

Возвращаются из долгих странствий

Грозные ахейские мужи.

Ты же о своем непостоянстве,

Светлая Елена, не тужи.

Разве может солнце быть лампадой

И мерцать чуть видным огоньком?

Будь же солнцем! падай! вечно падай,

Чтоб восстать в величии своем!

II

Подымая розовую пену,

После стольких лет домой везли

Беглую красавицу Елену,

Покоряющую корабли…

Овидь вод была необозрима.

Мягкая покоилась волна.

Но нежданно тонкой струйкой дыма

В мареве растаяла она.

Так ушла она в страну иную…

В черном небе, солнце, запылай!

Пусть хоть тень обнимет неживую

Седовласый старец Менелай.

III

Я встречал тебя в притонах Тира,

На широких, людных площадях…

Я в тебе увидел душу мира,

Мира, обратившегося в прах.

И тогда возможным стало чудо,

Крылья вырастали за спиной…

Пусть тебя я встретил среди блуда!

Ты — богиня, если ты со мной.

И не тем я проклят, кто, с ключами

Райскими, сулил мне столько кар —

Я, твоими обожжен лучами,

Падаю с небес, второй Икар!

* * *

Узор осыпавшихся крылий

Всей прежней прелести лишен.

Склонившихся бессильно лилий

Однообразный, мирный сон.

С каких лугов нектар бесценный

Для снов Психея принесла?

Взгляни, взгляни на кубок пенный:

Там тень Харонова весла!

Колоколов долины лилий

Благоуханный льется звон.

Среди полей библейской пыли

Явился белый Илион.

Засохли вавилонски реки,

Засохли нильски тростники.

Но в деревянном брюхе греки,

Как встарь, от цели далеки…

* * *

Возликует виноград пурпурногроздый,

Лишь придет золотогривый Аполлон.

И проснутся опьяняющие звезды —

Виноградины, вкушающие сон.

Потекут незабываемые реки,

Водопады нескончаемые вин.

Возвращайтесь, меднопанцырные греки,

Под платаны густотенные Афин!

Что мечтать об илионских кипарисах?!

Или мало в нашей Аттике Елен?

Ведь источник Синекудрого не высох

И олива зеленеет возле стен.

Возвращайтесь под аттические звезды

Из-под бронзового панцыря времен.

Уж ликует виноград пурпурногроздый —

Се грядет золотогривый Аполлон!

Эней

Где ныне лепокудрая Елена?

Орест и неразлучный с ним Пилад?

Где блеск былой Приамовых палат?

Ничто, ничто не избежало тлена!..

Там, позади, и стены Карфагена,

И Вечный Рим, и Дольний Цареград

В твоем огне карающем горят,

О, пламенноязыкая Геенна!

Утрачен смысл в подсчете мертвых дней.

К неведомой земле спешит Эней,

Под небосвод неизъяснимо-синий.

И псковский старец видит наяву,

Как корабли из илионских пиний

Вплывают в деревянную Москву.

Гиперборей-ская зима

* * *

Когда спускаются на землю

Все девять геликонских дев,

Я неземному хору внемлю,

Земной их слушая напев.

Так, аромат вдыхая винный

Под звуки музыки немой,

Невольно вспомнишь про Афины

Гиперборейскою зимой.

* * *

И плод с небесной высоты

Упал на землю, перезрелый…

Меланхолические стрелы,

Мой солнцебог, рассыпал ты.

И белый снег, как белый клевер,

Зацвел на поле золотом;

И шар земной, как снежный ком,

За солнцем уплывал на север.

И бесконечен был поход

Ахейцев к стенам Илиона.

Лишь вещих звезд вещали стоны,

Без слов: «И это все пройдет…»

* * *

Что ж из эолийских краев далеких

Не летит весна к нам на пестрых крыльях?

Что ж покрыт снегами уж третий месяц

       Край наш суровый?

Отчего и сердце, как хризалида,

В коконе свернувшись, почти не бьется,

Продолжая видеть свой сон постылый,

       Однообразный?

О, проснись же, сердце, проснись скорее!

Погляди в окошко: зима сдается.

Скоро, верь мне, скоро она покинет

       Гиперборею.

Песни будем петь мы, какие Эрос

Напоет, коварно в Киприды сети

Темно-синим взором своим опасным

     Нас увлекая…

Вспомним мы Алкея златую лиру,

Вспомним о Сапфо гиацинтокудрой.

Только вспоминать о скале Левкадской

       Лучше не будем.

Разгорится в сердце огонь желанья

И быстрее кровь побежит по жилам.

На крылах ретивых душа готова

Вырваться в небо.

И тогда с холодных вершин Парнаса

Призову спуститься на землю Музу,

Я, из эолийских певцов священных —

       Отпрыск последний!

Аполлон Гиперборейский

На колеснице лебединой,

Парнасский оставляя склон,

Летит над снежною равниной

В Гиперборею Аполлон.

И на крылах пуховых рея,

Ликуют лебеди его.

Счастливая Гиперборея!

Здесь не смолкает торжество.

Повсюду игры, песни, пляски,

Молитвы Фебу и пиры,

И неизведанные ласки

(Увы! Лишь только до поры).

Темно-фиалковый источник

Здесь морем плещется у ног.

Житья блаженного заточник

Вдвойне блажен, скончав свой срок.

Познав земные наслажденья

И все земное разлюбя,

Он смерти ждет как избавленья

И морю отдает себя.

Пирующие софисты

Горацианская ода

Solvitur acris hiems…

Horatius«Злая сдается зима…» Гораций (лат.).

Будет суровой зима… Уж наверное — лето было жарким.

       Без лоз волшебных Вакха нам не выжить.

Выжмем в сосуды мы кровь виноградную, в погреб их поставим.

       К зиме готовы, станем ждать морозов.

Много достойных есть вин: и сетийское, что так любит Цезарь,

       И косское, и пьяный сок фалерна,

С Хиоса вина, и те, что Цекубские дарят нам равнины,

       И лоз каленских и массикских слезы…

Не перечесть мне одних и названий их. Но когда зимою

       На пир веселый дружно соберемся —

Пусть берегутся тогда: хоть бы амфора смерти избежала!

       Да и суровой жить зиме не вечно…

У Лициния

Вот дом Лициния на скорбном Эсквилине —

Утоп средь зелени роскошнейших садов.

Хоть ветви ломятся от тяжести плодов,

Фасад прельщает взор лишь строгостию линий.

Но атрий миновав, в торжественный триклиний

Уже вхожу — и шум знакомых голосов

Едва приветственных не заглушает слов:

«Приветствую тебя, и будь здоров, Лициний!»

Я будто бы попал в пчелиный шумный рой:

Повисли в воздухе обрывки фраз, как пчелы,

Когда мы летнею тревожим их порой;

Стихов приаповых течет поток веселый

И розовый фалерн искристою струей —

На древний жертвенник и в кубок мой тяжелый.

Январь

(эпиллий)

В Городе нынче зима и ветры холодные веют

С самой, наверное, Фулы, где бледно-зеленое небо

Смотрится в вечные льды, их вечно в себе отражая…

Что же? И в Гиперборее своей мы обрящем Элладу,

Ведь не в названии суть, а в сути названье таится.

Жарко мы печи натопим, на пир соберемся веселый,

Меньше числом Аонид, но больше Харит легкоперстых.

Мальчик! Спускайся в подвал, найдешь там, хотя не фалерна,

Всё ж недурного вина сосуды — сойдет и такое.

Надо б флейтисток позвать… А впрочем, речами своими

И неискусный в речах затмит, если выпьет, флейтисток.

Ну, а когда все придут, когда Вакху свершим возлиянье,

Первых капель когда забудется вкус за вторыми,

Тут уж польется и речь, и речи… Одно лишь запомни:

Вакхова жидкость — узда, язык же твой — конь бесноватый;

Волю давая коню, следи вместе с тем за уздою;

Главное — надо направить в потребное вовремя русло