Бытие игры или игра бытия

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта работа, написанная в 1999—2000г.г., была впервые опубликована 20.10.2008 на моём персональном сайте http://kozyreva.ucoz.ru/load/31-1-0-20. За десять лет её прочитало на сайте около четырёх тысяч человек. Это меня очень удивило, поскольку я считала работу очень узконаправленной. Не представляла, что она может быть интересна тысячам человек, а не узкому кругу философов, которые вдобавок интересуются и вопросами игры. Но ещё больше меня удивило, что я начала встречать свою работу на чужих сайтах в Интернете, иногда со ссылками на автора, а иногда и в безымянном виде.

Поэтому, публикуя эту книгу в печатном и в электронном виде, я надеюсь, что она будет более доступна широкому кругу читателей.

Включайтесь в исследование великой игры умов великих философов ХХ века, приятного чтения!

ВВЕДЕНИЕ

«Всё есть игра»

Й. Хейзинга, «Homo Ludens»

В современной философии, как и во всей предшествующей истории философии, проблема бытия является фундаментальной проблемой. Все остальные философские проблемы имеют смысл и значимость постольку, поскольку на них падает отблеск бытия. Занимаясь поисками бытия, философия отстаивает свою специфику перед наукой, религией, искусством, выявляет особый характер мышления, как такого способа жизни, в котором бытие может открыться. Эти поиски являются фундаментом человеческого существования.

Под бытием философы разных веков понимали многое — мышление, мир идей, Бога, материя и т. д. В начале ХХ века М. Хайдеггер в своей работе «Время и бытие» [4] обосновывает необходимость и актуальность новой постановки вопроса: с какого же сущего следует считывать смысл бытия. Сущим мы называем очень многое. Согласно его учению, которое получило название «фундаментальной онтологии», к бытию необходимо подходить с точки зрения такого сущего, которое способно раскрывать сокрытое, спрашивать и одновременно понимать самое себя, т.е. нужно указать на такое сущее, в котором бытие само себя обнаруживает. Хайдеггер подчеркивал, что такое бытие, понимание, истина, должно определяться в горизонте времени.

Философская герменевтика Х.-Г. Гадамера опирается на идеи своего учителя М. Хайдеггера. Опубликованный в 1961 году фундаментальный труд Х.-Г. Гадамера «Истина и метод» ставит и отвечает на вопрос: как возможно понимание окружающего нас мира, как в этом понимании воплощается истина бытия? Он соглашается с Хайдеггером в постановке проблематики философии: вопросе о бытии самопонимания. «Сам этот вопрос существенно расширяет горизонты самопонимания. Раскрывая скрытое его основание — время, — философия… раскрывает для себя доселе невыявленный опыт, превосходящий мышление на субъективистской основе и названный Хайдеггером бытием» [1, стр.145]. Интерпретация бытия с горизонтов времени не означает, по его мнению, что бытие таким образом радикально «овременяется», что оно уже не может рассматриваться как всебытие или вечное, а целиком сводится к своему собственному времени и собственному будущему.

Гадамер поставил и решил задачу обоснования художественного опыта в качестве метода познания истины, ставит художественный опыт не перед вопросом о том, что он мыслит о себе самом, но перед вопросом о том, что он собой представляет на самом деле и какова его истина. Гадамер рассматривает игру как возможность выхода из неразрешимости привнесенных в искусство человеческих притязаний в некое изолированное, амбивалентное пространство, которое он в своей философской герменевтике называет — «преображенный мир» как «самостоятельный и превосходящий тип бытия», то, что в культурологии игры Й. Хейзинги получило название «отчужденная земля».

Однако необходимо иметь в виду, что игровая субстанция помимо своей «онтологии» имеет и конкретно-специфические, исторические и индивидуальные формы, широкая панорама которых блестяще описана Йоханом Хейзинга в работе «HOMO LUDENS».

Имя выдающегося нидерландского историка Й. Хейзинги прочно связано с масштабными гипотезами относительно возникновения и развития мировой культуры. Произведения великого философа истории, имевшие огромный успех при его жизни и продолжающие оказывать неослабевающее влияние на современность, являются одним из значительнейших в истории философии. Очарование мысли Хейзинга огромно. Человек, однажды попавший в орбиту ее влияния, рискует остаться там навсегда. С момента публикации работы «HOMO LUDENS» в 1938 году и вплоть до последних лет своей жизни Й. Хейзинга не уставал повторять, что в центре его внимания находится проблема бытия «человека играющего». Идея игры как важнейшего культурообразующего фактора, о природе социального человека как «человека играющего» принесла ему исключительную популярность среди прогрессивной общественности.

В основе произведения — идея игры как онтологического статуса существования людей, социальной жизни. Культура рассматривается с точки зрения реализации в ней всеобщего — онтологически человеку присущего игрового начала.

Он открывает скорее экзистенциальные смыслы бытия, акцентирует установку на игру как форму свободного самовыявления человека, которая предполагает реальную открытость миру возможного и развертывается либо в виде состязания, либо в виде представления (исполнения, репрезентации) каких-либо ситуаций, смыслов, состояний. Но как и всякая игра, это игра до известного предела, финал и результат которой могут читаться по-разному. В ней все противоречия переплавляются как состояния, имеющие один источник, одну основу — изначально врожденное, глубинное, под- и до-сознательное ощущение дара выделенности из наличного состава жизни, побуждающего к преодолению и «снятию» этого состава, к снятию действительности в ее истине.

Для Хейзинги главной проблемой были условия понимания чужой культуры, и в своих размышлениях он значительно предвосхитил актуализацию герменевтики, которая связывается нами прежде всего с именем немецкого философа Гадамера. В своем фундаментальном труде «Истина и метод» Гадамер анализирует теорию игры Хейзинги в качестве условия понимания произведения искусства, творческого процесса, бытия самопонимания.

Бытие, Игра, Сущее, Дух, Искусство, имменентное Нечто… Своеобразие подхода Хейзинги и Гадамера фокусируется в проблеме формулирования определений: они словно стремятся снять пределы каждого из направлений, что сказывается в парадоксальной «глобальности», емкости, явной некатегоричности формулировок. У них нет единой, неизменной, тождественной самой себе формулировке понятия «игра». Но ведь в этом тоже ярко выражен игровой момент.

Весь текст «HOMO LUDENS» и «Истина и метод» может быть прочитан под таким углом зрения, и мы увидим игровые аспекты человеческого бытия, изображенные на герменевтико-феноменологическом языке. Назначение этой работы в попытке разобраться с этими вопросами, опираясь на философские труды немецкого философа ХХ века Х.-Г. Гадамера и нидерландского культуролога Й. Хейзинги.

Глава 1. Хейзинга Й. Онтология бытия игры

Наука постоянно ищет прочного контакта с реальностью и значимости для повседневной реальности. Й. Хейзинга признает игровой характер за каждой наукой по причине ее изолированности в рамках своего метода и понятий и считает, что наука «играет» внутри ограниченного ее методом круга. Термины однажды разработанного специального метода все еще могут легко использоваться как игровые методы, а занятие наукой втягивается в русло игр также благодаря жажде к соревнованию. Наука почти непосредственно возвращает ученого-культуролога Й. Хейзингу к вопросу «Что такое игра?», в то время как он стремится исходить из категории игры как данности и общепринятой величины.

Поскольку «со всякой склонностью к последовательной систематике почти нерасторжимо связана тяга к игровому» [2, стр. 229], то и в работе, исследующей игровой характер мировой культуры, Й. Хейзинга проявляет себя как настоящий игрок. Его игра, согласно выявленным им же признакам, есть свободное исследование, относящееся к различным наукам, культурам. Игра в написание «HOMO LUDENS» приносит ему удовлетворение самим совершением действия… Его игра творит свой порядок, устанавливает на время знакомства с нею свой временный мир внутри обычного, она зачаровывает открывающимися возможностями по-новому взглянуть на свое место в этом мире. Перефразируя Лео Фробениуса, можно сказать, что игра Й. Хейзинги представляет, разыгрывает для зрителя-читателя «тот порядок вещей в природе, как он, автор этот порядок воспринимает». Й. Хейзинга играет, подобно ребенку, для удовольствия и развлечения, ниже уровня серьезной жизни. Он может играть и выше этого уровня, играть с красотой и святыней.

Платон считал, что игры, посвященные богам, суть высшее назначение, которому человек в своей жизни должен отдаваться со всем рвением. В этом отождествлении игры и сакральности возвышается самое игра, поскольку это понятие наделяется значением и смыслом вплоть до самых высших сфер духа.

Не давая точных определений, Хейзинга явно указывает на великое Нечто-Ничто, которое проявляет свое бытие через игру: «в игре подыгрывает, участвует нечто такое, что превосходит непосредственное стремление к поддержанию жизни и вкладывает в данное действие определенный смысл. Всякая игра что-то значит. Если этот активный принцип, сообщающий игре свою сущность, назвать духом, это будет преувеличением; назвать же его инстинктом — значит ничего не сказать. Как бы к нему не относиться, во всяком случае этим «смыслом» игры ясно обнаруживает себя некий имматериальный элемент в самой сущности игры " [2, стр. 10].

Это Нечто-Ничто имеет нематериальный характер и определяет особый смысл нашей жизни: «Можно отрицать почти все абстрактные понятия: право, красоту, истину, добро, дух, Бога. Игру — нельзя. Но, хочется того или нет, признавая игру, признают и дух. Ибо игра, какая бы ни была ее сущность, не есть нечто материальное. Бытие игры всякий час подтверждает, причем в самом высшем смысле, супралогический характер нашего положения во Вселенной. Мы играем, и мы знаем, что мы играем, значит, мы более чем просто разумные существа, ибо игра есть занятие внеразумное " [2, стр. 13].

Й. Хейзинга приходит к выводу, что игра есть «продукт деятельности духа». Игра «… обретается в поле деятельности духа, в собственном мире, созданном для себя духом, где вещи имеют иное, чем в „обыденной“ жизни, лицо и связаны между собой иными, не логическими узами. Она стоит по ту сторону серьезного — у первоистоков, к которым так близки дети, животные, дикари и ясновидцы, в царстве грезы, восторга, опьянения и смеха» [2, стр. 139].

Игра опирается на действия с определенными образами, на известное «пре-ображение» действительности, и Й. Хейзинга стремится понять ценность и значение этих образов и самого претворения в образы. Он считает, что олицетворение бестелесного или неодушевленного есть душа всякого мифотворчества и почти всей поэзии. «Во всяком случае, здесь имеется представление о чем-то бестелесном и безжизненном, которое затем выражается как нечто живое. Первично здесь превращение воспринимаемого в представление о живом существе. Представление рождается как «во-ображение» (verbeelding) " [2, стр.157]. «Внутри формы и внутри функции игры, которая (игра) является самостоятельным качеством, осознание человеком своей вовлеченности в Космос находит самое высшее, самое священное выражение» [2, стр.29]. Исследуя культовые обряды различных народов, Й. Хейзинга замечает, что в таких представлениях нечто невидимое и невыразимое принимает прекрасную, существенную, священную форму, и называет это «мистическим претворением». «Участники культа убеждены, что действие это актуализирует некое благо, и некий высший порядок вещей освящает при этом их обычную жизнь. Священнодействие есть dromenon, то есть то, что совершается. Действие изображает некое космическое событие, и не только как репрезентация его, но и как отождествление. Оно повторяет, излагает космическое событие. Культ реализует эффект, образно воплощенный в действии. По выражению Лео Фробениуса, человечество разыгрывает порядок вещей в природе, как оно этот порядок воспринимает» [2, стр.27].

Таким образом, Й. Хейзинга указывает не только на то, что есть некое Сущее, которое гораздо старше человечества, но и на механизм его понимания человеком — «пред-ставление», «во-ображение», «пре-ображение». Гадамер воспользуется предложенной Хейзингой концепцией для введения своего понятия «прирост бытия», механизм которого — преображение изображения.

Так, Сущее, Бытие проявляет себя в игре. Но каким образом оно это Нечто-Ничто заставляет нас играть и тем самым проявлять Его? Что является причиной всеобщего характера игры? Что движет игрой?