Бесплатный фрагмент - Былина железных душ

Благодарственный лист

Хочу выразить особую благодарность

Сергею Андреевичу Глотову — за помощь в редактировании и улучшении сюжета;

Денису Андреевичу Корягину — за помощь в редактировании.

Зачин

Сказ долгий я сейчас поведу, многое поведаю о древних временах и далёких землях. А более всего расскажу о лесистом крае, который с седой давности лет назывался Древогорье. Назывался он так неспроста, ибо было там много лесов, что росли вблизи разных гор. И в дни давние, когда нынешний мир был молод и юн, когда таково было и Древогорье, вот тогда-то и происходили великие события. Но, как уже поняли слушатели верные, я не буду утомлять их слух долгими рассказами об одном только Древогорье, иначе и не начал бы этот сказ.

Ведь в Древогорье жили разные племена и даже целые народы, в том числе и Земнородные сыновья. Ну вот, теперь придётся сказывать и о Земнородных сынах, хозяевах тогдашней природы, хотя хотелось бы уже поскорее начать свой сказ. Земнородные дети были сыновьями и дочерями Земли сырой и огнистого Солнца, и от родителей им были дарованы чудесные дары… Хотя, стойте, больше вам знать о Земнородных детях ничего не надо. Пока. Ведь так вы сразу узнаете всё интересное и наверняка заткнёте уши от моей повести, потому я расскажу о них как-нибудь потом, при случае, а такой случай, уж поверьте мне на слово, будет.

И вот, наконец, я поведу речь о тех самых древних временах. Времена те были на самом деле не столь древними, как, наверное, многим показалось. Тогда уже произошли многие великие свершения и наступила та славная пора, когда не было ни великих войн, ни общей угрозы. И люди жили тогда почти безбедно, считай что, не заботясь о защите своих княжеств и домов. Ведь они думали, что им ничего не угрожает. Хотя жили тогда не одни только люди. На просторах Древогорья обитали упомянутые уже Земнородные дети, великаны-асилки, карлы, берегины и даже поганые змеища.

Берегины были многочисленным народом, встарь прибывшим в лесистое Древогорье из заморских земель. Как сказывают старцы мудрые и как поют вещие сказители, берегины появились в благословенной земле, в беловодном Буяре. Но из-за козней они покинули этот край и, скитаясь по разным землям и оседая в некоторых, многие из них, преодолев долгий путь сквозь туманы Великих Морей и окованные льдом северные воды, в итоге достигли Древогорья. Берегинами, кстати, их кличут за то, что они всегда селятся около рек или бурных стремнин, потому, как говаривают те, кто встречал их, даже в их голосах порою проскальзывает пение ручьёв.

Карлы же исстари жили в заснеженном Засеверье. Там они работали в горах, углубляясь всё глубже и глубже в недра той земли, ища самоцветные каменья и радуясь их сверканью как своему счастью. Оттого они, наверное, и стали коренасты, что долго ползали в рудниках, годами не показываясь на белый свет. Так бы и нынче ковырялись они в своих копях, но вскоре на их землю на ладьях пеногрудых приплыли скитальцы-берегины и в итоге карлы вместе с ними ушли по замерзшим морям в Древогорье, спасаясь от ужасного холода и распоясавшихся асилков и змеищ.

Асилки же были исполинами могучими выше леса стоячего, порой ходили они вровень с горами, но то было давно, и такими высокими и сильными были лишь самые первые асилки, но даже их потомки были велики и внушали страх и бывалым воинам.

С такими соседями и жили славные люди Заповедья. Они были потомками древних арихейцев, властителем над которыми встарь был великий государь Керн. Теперь его имя осталось лишь в памяти старых сказителей и преданиях седых о былинном прошлом. Но когда-то государство Керна — Арих — было одним из самых грозных и могущественных. После того как пала его столица — Белогаст — люди Ариха бежали. Кому-то удалось увести народ в Смарагдовые горы — там люди стали звать себя горцами. Кто-то прошёл через степи южные, выйдя к огромному озеру, чьи берега были не населены. Это озеро уцелевшие нарекли Озером Тихих Вод или Великим. Остальные арихейцы, что выжили в ужасной битве за свою столицу, последовали в укромные долины, названные ими Заповедным Краем, или Заповедьем. Там возникло несколько княжеств, в которых потомки арихейцев стали жить и процветать.

А теперь, если вас не утомил мой зачин сбивчивый, пришло время для самой повести.

Глава 1. Пир во гриднице

Жил-был во славной земле, во Заповедном Крае, витязь Беленир. Отец его, доблестный Кресибор, погиб в давней морской битве и его он толком не знал, а мать умерла три года тому назад, и о ней удалец очень печалился. Братьев и сестёр у Беленира не было, были лишь братья по оружию — друзья и соратники. Что важно, сам Беленир был статен и высок ростом и жил на свете уже как двадцать лет и семь годов отроду, и был молод и могуч — воистину достойный витязь! Но не в этом была ему похвала от князя, а в том, что был он духом крепок, и его мудрое слово часто помогало самому князю в важных делах. Но и силы было достаточно у Беленира, хоть не так, как у некоторых из его соратников, ибо иные из дружины князя могли даже на своей спине удержать коня богатырского.

И по взору лазоревых очей Беленира люди, как смерды, так и князья, могли сказать, что этот человек умудрён годами, пусть ещё и недолгой своей жизни. Но сам Беленир, слушая про себя хвалу, лишь нахмуривал свои брови и не вникал в эти разговоры.

И однажды князь, имя которого, кстати, было Митрапирн, созвал всех своих воинов с их жёнами, богатырей, верных советников, даже старост деревенских и селян с поселянками, дабы устроить почестный пир во славу древнего праздника Изобилия. Когда все эти люди прибыли в княжьи чертоги, Митрапирн наконец закатил во гриднице своей высокой долгожданное пиршество. Среди пришедших, конечно же, оказался и Беленир. На пир наш витязь явился в сапогах червлёных, расписанных красивыми узорами, в новых штанах, в кольчуге серебристой и в злачёном шеломе с заострённым верхом да с расписным наносником и золотыми ободками для глаз. Не только Беленир — все витязи приходили в броне, показывая тем самым своё богатство и удаль, и лишь за столами по старому обычаю снимали шлемы и вкушали трапезу с непокрытой головой.

Гридница же, в которой должен был отгреметь народный пир, была просторной: она располагалась на первом этаже чертога и занимала его считай что полностью. На двадцать саженей она протягивалась в длину и в высоту доходила до двух. Всего в ней стояло три дубовых стола, стеленных белой, серебристой и золотистой скатертями, и один сосновый, за которым восседал сам Митрапирн. Скатерть на сосновом столе была изукрашена самыми разными узорами красного и золотого цвета, вышитыми самой княгиней и её служанками. И князь удалый, гордо восседая на своём деревянном престоле с дивной резьбою да посматривая на эту скатерть своими изумрудными очами, молча сравнивал её с другими. «И вровень они ей не годятся!» — думал он про себя, хмуря густые седые брови, в которых кое-где всё ещё виднелись русые волосы. Да и не только княжеская скатерть была хороша — сам Митрапирн был одет богаче всех. На плечах у него было княжье корзно, на которое спускались кудреватые седые волосы. Опоясан славный правитель был широким золотистым кушаком, а грудь его защищала злачёная бронь. Около него сидела княгиня-жена, холодная как зима, пусть поблёкшая от годов, но не растерявшая величия и гордости. Она была чем-то даже похожа на самого князя: нос её был не длинен и не короток, но в самую меру, и словно бы выточен из камня; щёки её, хотя и пронизанные морщинами, всё ещё сохраняли бледно-розовый оттенок, да и очи её пепельные были живы как никогда. Одета княгиня была ничуть не хуже своего славного мужа, но если князь был весь злачёный, как солнце, то княгиня, напротив, серебрилась, словно месяц в своём новом дивном платье. А сын Митрапирна, многосмелый княжич Хедор, сидевший около отца, напротив, роскоши гнушался и был одет как самый обычный воин. И лишь по виду его гордого лица можно было сказать, что он сын своего отца. Волосы его были цвета каштана, брови были потемнее и слегка прикрывали зелёные очи, глубокие как омут, а русая борода спускалась чуть ли не до самой грудины. Однако было видно, что княжич ещё молод и неопытен. Время его подвигов ещё не пришло.

И хмельной мёд тёк рекою, и пир шёл горою. Витязям подавали напитки крепкие; осушали они кружки пива хмельного да звонкие чары со старым вином; иные черпали ковшами мёду из скобкарей, проливая его на усы, а кто и на бороду. Брага-напиток был в изобилии, и жареные кабаны, пойманные князем и его дружиной на охоте, лежали на столах, а столы тихо потрескивали от их тяжести. Также были тут гуси лакомые, вкусные куры и окуни крутогорбые, жареные. Заедали всё это красной малиной, сладкой клубникой, кислой черникой, морковью, репой и другими плодами здешней земли. Также на столах лежали яблоки наливные, синие сливы, груши, вишни и иные дары древ. И сколько бы ни съедали люди, всё вновь пополнялось ловкими слугами.

Между тем воины пели песни ратные, мерились силою, пили из рогов турьих сладкопенное вино и пиво, и радость была на их лицах. Селяне же, угрюмо посматривая на витязей, пытались съесть как можно больше и не меньше того унести домой. Они напихивали целые мешки яств, чтобы опустошить их по дороге или в своей избе. Пиво и брагу эти крестьяне не пили, предпочитая им вино, потому что оно было дорого, а нынче его разливали бесплатно. Но никто не обращал внимания на селян, и напитки хмельные лились на столы с той же силой — люди веселились, а собаки под столами обгладывали то, что им доставалось, и неприветливо рычали в сторону своих сородичей, боясь, что те отнимут у них кости или куски мяса. По счастью еды было столь много, что даже все псы наелись досыта. Также на пированье проводились состязания в метании копья и стрельбе из лука, в них принимали участие все, кто этого не гнушался. Даже один деревенский староста, с трудом натянув лук, попал почти в цель. Тем временем чудным звуком, нежным, словно утренний бриз на синем море, звучали по очереди яровчатые гусли, цевницы и арфы, ибо Митрапирн пригласил в свой чертог музыкантов, среди которых были и берегины, и те, ударив по струнам вещим, заиграли дивно-волшебную музыку.

Беленир на этом пиру был очень весел, пусть и пил мёд и пиво в меру. Ведь ему было приятно общество друзей, в числе которых был и Хедор, Митрапирнов сын, и не менее приятна хорошая музыка. Да и сам воздух сей гридницы словно поднимал веселье.

И сквозь окна в чертог князя пробивался лучистыми струями свет солнца. Но вскоре свет этот стал тускнеть, затем небо за окном заалело, будто золото, раскалённое докрасна, и в гридницу пробился напоследок один лучик и исчез. Смерклось. За окном застрекотали сверчки.

Но почестен пир продолжился при свете огней. Веселье шло дальше, воины продолжали устраивать поединки друг с другом, но не кровавые, а дружеские, шуточные. Когда же поединки утихли, сам князь Митрапирн затянул протяжную песнь под звучание гусель яровчатых и его и без того длинное лицо с острой седой бородкой заметно вытянулось. Брови его нахмурились, а глаза в свете огней загорелись как прекрасные малахиты. Такую песнь пел Митрапирн:

В тёмный час, когда темень всюду

И нет просвета в небе чёрном,

Когда солнце дикие тучи крадут

От взора ясного, от всех существ,

Могучий Стриор, гордый владыка,

Под небесами почерневшими немо стоит.

Смотрит он вдаль, мудро взирает

На горы, на реки, на леса и поля.

И борода его рыжая дико колышется,

Длинная, по колено ему, лик его страшен:

Брови косматы растут буйно и сильно,

Глаза словно кладезь золота яркого,

Пылают они, лик украшая,

Одежда его подобна кольчуге,

Копья серебряные, колья могучие,

На поясе его висят, пёстро сверкая.

Князь закончил, все, заслушавшись, молчали ещё некоторое время, пока тишину не огласили ободрения Хедора, а затем и радостные возгласы всего чертога. В песне речь шла о Стриоре, могучем властителе ветров и буранов, который являлся перед людьми в облике сердитого и грозного рыжебородого богатыря.

Вскоре пир вернулся на круги своя, и вновь зазвучал его медленный шум. Выслушав песнь князя, Беленир собирался уже уйти и отправиться в свой терем светлый: его уже начал одолевать сон, и он думал только о том, как бы поскорее добраться до кровати. Но вдруг в дверь гридницы постучал кто-то, вернув Беленира из царства полусна. Да так постучал, что двери зашатались. Полупьяные и уже совсем одолённые мёдом и брагой витязи вскочили со своих мест. Некоторые попадали на пол, другие даже не смогли встать. Сам Митрапирн обнажил свой меч и приготовился к битве, подумав, что так ломиться сюда может только враг. Никто не решался подойти к вратам, и тут заслышался звук рога удивительной мелодичности, какого не помнили даже старейшие того края. Словно гул из бездны годов заголосил этот горн. И, хотя все по-прежнему страшились неведомого гостя, звук рога был благороден и притягателен. Митрапирн, так и не поняв, зачем кто-то воспользовался горном после того, как уже постучал в дверь, спросил, решив соблюсти обычай старины:

— Кто ты, могучий человек, пришедший на пир ко мне, князю Митрапирну? Ежели ты старец, будь нам советником мудрым, если молодец, стань моим дружинником, если же ты девица красная, златокудрая, то входи и поведай нам о себе! — не стоит удивляться: в те времена Земнородные дочери не уступали в силе многим витязям.

Не дождавшись ответа, князь приказал Белениру пойти посмотреть, кто это там ломится. Витязь чуть не окостенел от такого приказа. Ведь времена те были пусть и не грозными и ужасными, но всё же невесть кто мог быть за этой дверью. Однако Беленир всё равно — делать нечего — встал со своего стула и, подойдя к дверям тесовым, снял запор и отворил их настежь.

Тут же увидел он перед собой, за порогом, низкого деда с длинной бородою цвета колосистой ржи, испещрённой седыми волосами, но оттого не потерявшей своего золотого оттенка. И очи старика, освещённые огнями чертога, сверкали, словно блещущая в вышине молния. Одет дед был в рубаху серую, подпоясанную серебристым кушаком, сиявшим словно звезда небесная, а на ногах у него были лапти лыковые. И взгляд его был суров и заключал в себе море мудрости.

— Кто ты? — удивлённо вымолвил Беленир, забыв об учтивости, да и вряд ли при виде такого необычного старца у него могло слететь с уст что-то более учтивое.

— Я тот, у кого много имён, а вы, люди, прозываете меня Всеведом за мои познания да Солнцедедом за мою золотоволосую бороду! — надменно ответил старик, проходя в чертог, и отголоски его громового голоса повторились в конце гридни. — Правда, вы уже совсем и позабыли меня, ведь несколько сотен лет не выходил я из Стоячего Леса, ибо познавал там мудрость тишины, беседовал с природой и пытался постичь языки зверей лесных.

— И зачем явился ты сюда, на наш пир? — продолжал спрашивать Беленир.

— Пришёл я неспроста, ибо песни похвалебные затмились плачами да хулами, ибо лежит слава в тени ужаса, ибо стоном горьким стонет сыра-земля да гнутся дубы кроковистые от тоски и печали. Ведь зловоние распространилось уже и в Заповедном Крае, смрад окутал деревни и поля: коварный змей ползёт в ваши земли, вознамерился их подчинить, местный люд в полон взять, — и старик ненадолго замолчал, а в гриднице все так и ахнули. — И ползёт змеище, приговаривая, как сожрет всех князей Заповедья и всех витязей сильномогучих да овцами закусит! О том мне от птиц ведомо! Готовься, княже Митрапирн, к походу ратному, к боевым подвигам.

— Кто ты, старец древний? — изумился Митрапирн. — Откуда ты, такой умный, явился в мои светлокняжьи хоромы?

— Я уже рёк вам своё имя! — грозно отвечал старик. — Я тот, кого вы прозываете Всеведом, а истинное моё имя на моём родном древнем языке вам знать ни к чему. Серебристым кушаком я подпоясан, лаптями обут, земли я сын и ветра внук, солнце светозарное — отец мой. Земнородный я сын, борода длинна до пола увита — вот, кто я. Пришел я из Стоячего Леса, что в Заповедном Краю. Там я рождён с бородою, ветром взлелеян с усами да солнцем согрет с седыми волосами.

— Но добры ли твои помыслы? — задал вопрос Беленир, увидев, что князь до того удивлён, что не может вымолвить ни слова. — И что это за змей лукавый сбирается взять людей в полон?

И Всевед молвил:

— Добр я или зол — решайте сами, ибо сотворён я премудрым, появился знающим, и о зле да о добре не больно думаю, так что им не служу и не служил никогда. Но служу я мудрости превеликой, оттого вы, люди, и звали меня Всеведом с усами в локоть, с бородою в три локтя, с очами огненными, в серую рубаху одет. Таков я, витязь, знай. А прежде, чем про змея коварного спросить, усадите меня за стол дубовый, подайте мне жареного баранчика, накормите да попотчуйте, браги хмельной и пива пьянящего, вина зелёного и мёда крепкого налейте мне да не скупитесь. Затем я и расскажу вам о змее коварном. С дороги во мне голод дюжий пробудился.

Беленир удивился словам деда, но всё-таки велел усадить старца за стол да к тому же не за дубовый, а за сосновый, рядом с князем, и распорядился, чтоб подали ему баранчика жареного, оленину да гусей и вепря, а также зелёного вина и мёда крепкого и всего остального, чего он ни желал. И всё уплёл голодный старик, бороду в пиве вымочил, усами губы утёр, носом в стакане с мёдом поводил.

Пир тем временем продолжался, все уже и забыли и про деда, и про страшную весть, начали есть, пить, веселиться. Было ли это желанием гостя, его колдовством, было неведомо, но пока он ел и пил, тревога и страх почти всех оставили. Гусляры заиграли на гуслях яровчатых, и зазвучала, освежая мысли пирующих, сладкая музыка, звонкая и текущая со струн как ручей гремячий с голых камней. На улице, тем временем, стало ещё темнее прежнего, но Беленир, несмотря на это, уже нисколечко не хотел спать — уж очень поразил его дед и к тому же он хотел узнать, что за подлый змей собрался захватить его родную землю.

Окончив ужин, Всевед встал из-за стола и благодатно изрёк:

— Спасибо за сытную еду, славно же я поел — давно так не уписывал жирного вепря. Наверное, так я не ел с тех времен, как могучий Дед взял в жены себе прекрасную Денницу Солнцеву Сестрицу, вот тогда была свадьба так свадьба, кушанье так кушанье, правда потом всё испоганил коварный леший да и матох с ним! Отвлёкся я что-то.

— Поведай же нам, старик-старинушка, о змее, что вознамерился пленить наш народ! — воскликнул Беленир, выйдя из терпения, но на этот раз он не забыл об учтивости.

На это старик седобрадый сказал:

— Где это так принято испрашивать путника о том, что творится в мире, не выпарив его в бане? Наверное, только дикари из южных гор способны принимать человека, затем спрашивать его и по своему глупому обычаю ещё и угощать его ударами дубины. Так со мной дела не ведут! Был я как-то в гостях у дикаря, да той дубиною его и пришиб.

— Ты что серьёзно в баню собрался? — спросил Беленир, думая, что гость шутит.

— Да, хочу попариться, — отвечал дед. — Бороду вымыть.

— Собирайся тогда, пойдём! — изронил витязь, но голос его звучал твёрдо и настойчиво.

— Что, вздумал меня затащить в свою баню? — воскликнул Всевед недовольно. — Чтобы меня там банник какой за ногу тяпнул? Да к тому же я хочу, наверное, и на пир посмотреть, и с витязями поговорить, да и на князя поглядеть. Неси баню сюда!

— Баню? — усмехнулся Беленир. — Может бочку?

— Ладно, давай бочку, — согласился дед.

Беленир повернулся к мужикам знакомым и сказал им:

— Несите сюда бочку да поскорее и про воду не забудьте!

— Водицу погорячее сделайте! — заметил Всевед.

— Кипятка налейте! — пошутил Беленир. — Очистим старика от грязи, а заодно и от кожи!

Князь Митрапирн всё время слышал дедовы речи и дивился его обычаям, но, желая отдохнуть, не стал ему возражать, ибо понял, что Всеведа не переспоришь, потому общение с ним оставил Белениру.

Вскоре мужики принесли для Всеведа огромную бочку и наполнили её чистою водою. Нежданный гость вначале отпил из неё зачем-то — наверно, чтобы узнать, какова вода. Затем уже он снял кушак, сбросил с себя серую рубаху и прямо в лаптях прыгнул в бочку.

— Горяча! Хороша! Чиста! — приговаривал он, парясь, а весь народ в гриднице тем временем над ним посмеивался.

Вымывшись, Всевед выпрыгнул из бочки, обтёрся, выжал бороду и довольно присел на скамье. Однако Беленир догадался, что все эти дурачества — вовсе не от старчества, а дед не так прост, как желает показаться, пусть и непредсказуем будто ветер. Витязь с грозным видом вновь подошёл к нему и сказал:

— Расскажи же нам об ужасном змее, наконец! — голос его был громок и пронёсся по гриднице, словно гром по воздуху.

Беленир вышел из себя не просто так, а потому, что всякие змеища были очень опасны и порой уничтожали целые государства, а значит дед тянул с рассказом в деле необычайной важности. Да и наглость Всеведа тоже могла разозлить. Но после сказанных слов Беленир сдержался и ничего более не вымолвил, а только подумал: «Нет, наверное, никакого змея. Дед просто поесть да помыться пришёл, а нас в дураках решил оставить!».

— Рассказать, значит! — посмеиваясь себе в бороду, изрёк старец. — Нет уж! Где это видано, чтобы после бани неодетого толком деда заставляли что-то говорить. На мне одни только лапти да какое-то дрянное полотенце. Оденьте меня, как подобает, в княжьи одёжи, тогда и расскажу вам о том змее лютом!

Князь Митрапирн, услышав просьбу Всеведа, хлопнул в ладоши и молвил громко:

— Принесите для моего славного гостя мои наилучшие одёжи. И дайте почтенному старцу кубок вкусного вина да похолоднее, чтоб сошёл с него банный жар, а то глядите какой он красный.

Тут же слуги князя принесли одежды и с уважением вручили их древнему деду. Тот радостно улыбнулся и не спеша стал наряжаться. Видно было, что он всем доволен. Нарядившись, наконец, в украшенные золотом и серебром одежды, перекинув через плечо плащ расписной, обув на ноги сапоги червлёные да подпоясавшись кушаком с драгоценными каменьями, Всевед изрёк:

— Знатное одеяние, давненько я в таком не хаживал! — и он заносчиво прошёлся мимо княжьего стола, приблизившись к Митрапирну. — Исполнили вы мои желания, ведь с дороги я хотел наесться-напиться, в бане выпариться и нарядиться в новую одёжу. Так уж и быть, молвлю я вам о коварном змее, что собирается полонить ваш народ.

— Наконец-то! — воскликнул Беленир от нетерпения. — Говори же поскорее, какая напасть ждёт нас.

— Хорошо! — возгласил старик, поглаживая окладистую бороду и отпивая вина, которое ему принесли. — Я, как ни как дедушка золотая головушка, серебряная бородушка, а иначе — Всевед, нынче в одёжу знатную одет, в сапоги красивые влез, корзном плечо покрыто! А про тебя, князь светлый, могу сказать, что ты своё обещание исполнил.

— Какое такое обещание? — удивился князь.

— Я уже был в твоем чертоге, — держал ответ улыбчиво Всевед. — Несколько веков провёл я в отшельничестве в Стоячем Лесу, изучая языки птиц и зверей. И недавно понадобилась мне трава колдовская, что растёт за Легкотечной Рекой.

— Зачем она тебе понадобилась? — спросил Беленир. — И как это связано с каким-то обещанием?

— Затем и понадобилась, чтобы изготовить зелье, крайне нужное для моих дел! — продолжал Всевед. — Именно за ней я отправился на юг и по пути зашёл в этот чертог. Быть может, князь Митрапирн, помнишь ты неприметного странника, укутанного в плащ, который попросил крышу над головой во время дождя. В тот день ты принимал гостей с севера, каких-то князей или княжичей и сказал во всеуслышанье, что всякому гостю здесь будет оказан поистине царский приём! Вот теперь слово ты сдержал. Действительно, по-царски меня здесь приняли.

— Так что со змеем? — задал вопрос Митрапирн. — Помню я какого-то странника в своих чертогах в день приёма князя Вадира, но это не столь важно. Расскажи же, что тебе известно о чудище проклятом!

— Слушайте же мой рассказ! — воскликнул тогда Всевед. Тут все глаза в гриднице устремились на деда и всякие голоса смолкли, и сам князь, нахмурившись, с ожиданием стал взирать на мудрого старика. Гость же помолчал немного и продолжил:

— Перешел я Легкотечную Реку и там в долине нашёл то, что искал. Вдоволь сорвал я там колдовской травы для своего снадобья, как вдруг вдали услышал я приглушенный рёв неистовый силы. Меня то не обрадовало, а потом и вовсе донёсся до меня от птиц слух, что пробудился под горами стылыми лютый змей именем Идогурн, и именно его голос, донёсшийся из глубин, я и слышал. От этого рева и бежало прочь зверье и птица, разнося слух о приближающейся напасти. Идогурн выполз из гор и направляется сюда!

— Всего лишь слух! — воскликнул кто-то в гриднице. — Да ещё и от птиц! — и многие оттого засмеялись.

— И я так сперва подумал, — согласился Всевед, — подумал я, что слух этот пущен просто да пусто и потому пошёл я проведать, правда ли пробудился змей огнедышащий, и дошел до самых гор! И увидели мои глаза как из пещеры валит дым, предвещающий рождение жестокого пламени! Но не успел я отыскать того вертепа, как прилетел ко мне ворон и сказал, что чуть не задохнулся от дыма, что исходил от той пещеры и посоветовал уходить. Я внял его совету, и опосля ворон добавил, что до этого видел, как сам Кощевит из Черного Крома заходил в пещеру дабы пробудить проклятое змеечудище! И вскоре оно явится сюда, но не просто сжечь всё дотла, а взять в плен людей, чтобы те трудились на него и добывали ему богатства — так сказал мне каркун. Готовьтесь к бою со змеем. В Заповедный Край он может нагрянуть скоро, если будет оченно быстр, и тогда травы пожухнут от горя и почва побагровеет от крови. Но давным-давно его крыло было повреждено, потому он, скорее всего не полетит, а поползет. Даже если его искалеченное крыло вернулось в прежнюю форму — после столь долгой спячки он не станет тратить силы на полет, поэтому у нас в запасе может быть примерно полгода, ибо к югу от вас в Заповедье есть еще княжества, а в них он может веселиться весьма долго. К тому же я их предупредил об этой беде, а значит они будут готовы. И всё же лучше окончите пир и отходите от вина и пива. Таков мой совет.

Тут со стороны витязей и всех пирующих донеслись неодобрительные крики и возгласы. Некоторые даже захотели прогнать Всеведа, но князь светлый всех утихомирил и, выпив чару, решил вместе с Белениром дослушать совет вековечного старца. Всевед продолжал:

— Так вот! Лучше всем разойтись по домам и скорее уходить на север, иначе змей лютый может застать всех врасплох. Более того, известно мне, что Кощевит сговорился и с асилками, которые также могут напасть на Заповедье! Но пока главной заботой является Идогурн. Потому есть у меня к тебе, княже Митрапирн, ещё один совет: отправь нескольких воинов в путь, дабы нашли они богатырского коня, такого, какого нет в твоих стойлах — разумного и мудрого и до того сильного, что побивал он прежде целые полки! Сей конь ретивый поможет в битве со змеем: он может дать совет дельный, а может и своим копытом пособить. Не стоит смеяться! Ведь именно сидя на этом коне встарь удальцы былинные били коварных змеев.

— Ты что, старик, с ума сошёл? — возмутился князь Митрапирн, грозно нахмурив густые седые брови. — Неужели ты думаешь, я из ума выжил? На нас ползет ужасный Идогурн, а ты хочешь искать какого-то коня!

— Пойми, княже, это не какой-то конь, он не простой: мудрости ему и у меня не занимать! — ответствовал старик, важно крутя свои длиннющие седые усы. — Он много знает про разных змеечудищ, знает их слабые места, ведь на нем богатыри этих змиев и убивали! Он всё смотрел да запоминал. Моих знаний о змеях мало! — но Митрапирн на эти слова лишь улыбнулся, потому Всевед, поняв, отчего весело князю, заявил:

— Если ты, Митрапирн, подумал, что я выжил из ума, выставив себя глупее какого-то коня, то ты понял всё неправильно. Конь этот знает всё о змиях, а я о них знаю мало, но всё равно я мудрее его! Я умнее коня! Хотя и конь сей тоже умён и мудр…

— Мудрый конь! — рассмеялся Митрапирн, думая, что дед совершенно спятил.

— Да! — изронил старец. — Мудрый конь. Он так стар и мудр, что, говорят, у него даже борода седая есть — не иначе как от долгих лет выросла!

— Но как мы спросим что-либо у коня? — поинтересовался Беленир, вмешавшись в беседу князя и деда, видя, что она заходит в тупик. — Неужто ты говоришь на языке коней? — толпа в зале засмеялась, слушая эти речи, хотя Беленир не хотел её смешить, а задал совершенно серьёзный вопрос. Старик же, насупив брови, обвёл всех в гриднице своим прозорливым взглядом и сердито шмыгнул носом.

— Что-то мне подсказывает, что ты, старикашка, умеешь ржать как конь! — добавил, посмеиваясь, кто-то из толпы, и в чертоге вновь поднялся хохот.

— Нет, я не говорю на языке коней и ржать как конь не умею — природа меня таким даром обделила, но тот конь говорит на языке людей! — пробурчал старец, глянув в сторону князя невесть отчего загадочным взглядом.

— Всё, что ты говоришь, так удивительно, что сойдет за правду! — молвил Митрапирн, разрываясь от сомнений. — Думается мне, ты говоришь правду, иначе не стал бы стоять здесь после того, как над тобой посмеялся весь чертог. Но поверить тебе трудно!

— Да, это так! — рёк мудрец. — Но у меня нет времени говорить боле о коне. Надо решить, кто пойдёт в поход, дабы отыскать сего богатырского скакуна. Если есть добровольцы, пусть поднимут руки, — в чертоге воцарилась тишина, никто не решался. Беленир колебался, ибо, с одной стороны, давно мечтал о подвигах, а с другой, не хотел искать каких-то коней. Рука его не поднималась. Но вдруг тогда, когда наш витязь уже поднял руку, князь Митрапирн воскликнул:

— Сундучок золота и ларец серебра каждому, кто отправится в это путешествие!

Услыхав такие речи, Беленир, понимая, что золото ему не повредит, стал держать руку увереннее. Выступили также ещё двое витязей. Один был невысокий, но широкий в плечах, в доспехе кожаном, на ногах у него были обычные башмаки, штаны были старые, затертые. За спиной у него был топор боевой, сам он был прост собой и только стальное лезвие его топора, нынче убранное в чехол, блистало ярче серебра. А в карих, словно осенние деревья, очах того воина сверкала доблесть дюжая. И прямой нос удальца, словно бы выточенный из гранита и его длинные русые волосы, спускавшиеся до плеч, почти неухоженные, говорили о его неприхотливости, что и было нужно в этом нелёгком походе.

Второй воин, напротив, был высок и богат своей одеждой и доспехами. Грудь его защищала серебристая как лунный месяц кольчуга, звенящая, словно тысяча маленьких колокольчиков. На шее у этого воина была гривна золотая, изображавшая змея, на руках — налокотники, украшенные замысловатыми узорами. В ножнах у него лежал длинный стальной меч: крыж этого меча был покрыт серебром, на яблоке переплетался, точно дубовые корни, дивный узор, а черен был обвит кожей. Подпоясан витязь был красивейшим ремнем с узористой медной бляшкой, а рядом с ним лежал его новый дорожный плащ. И зелёные как изумруд глаза этого воина были спокойны и неколебимы. Видно было, что он суров и силён. И его волосы светло-русые были не столь длинны, как у первого воина и были хорошо убраны. Очевидно, этот человек любил свою внешность.

— Назовитесь, сильномогучие витязи! — прокряхтел Всевед, почёсывая затылок. — Я должен знать ваши гордые имена.

— Я Беленир! — проговорил чётко наш герой, глянув на деда.

— Я рекусь Всесвятлир! — назвался богатый воин, обнажив меч из ножен. — Имя это многие знают, ибо много врагов сразил я этим мечом, и слава моя гремит по всему Заповедному Краю.

— Моё имя Брисинор, — сказал бедный витязь, доставая топор из-за спины, — этот топор тоже сразил многих, но пусть он не так хорошо украшен, как меч Всесвятлира, не думайте, что оттого он хуже в деле! — и таинственный огонёк сверкнул в его карих очах.

Всевед улыбнулся и, оглядев Беленира, Брисинора и Всесвятлира, изрёк таковые слова:

— Утро вечера мудренее, ведь ночь — время коварства, а утро — время мудрости. Пусть все расходятся, а эти трое пусть ночуют здесь, надо им как следует приготовиться к завтрашнему пути, изучить стезю предстоящую, а ты, княже, дай им всё, что требуется для похода — нечестно требовать с них и этого. А я, Всевед, в княжью одежду одет, мудростью воспитан, знанием обучен, пока тоже останусь тут и словом своим просвещу трёх соратников.

Князь Митрапирн свистнул могучим посвистом, и все поняли, что пиршество окончено. Бояре, воины и селяне — все стали расходиться, бедняки и скряги ухватили с собой жареных куриц, а один утащил на спине целого вепря, над чем от души посмеялся Всесвятлир. Поднялся страшный шум: люди, уходя из гридницы высокой, начали говорить меж собою и обсуждать приключившиеся события.

Когда все разошлись, Всевед откланялся князю удалому и удалился вместе с тремя воинами в светлицу — на второй этаж. Туда вела длинная дубовая лестница с широкими ступенями, которая находилась прямо за княжеским престолом. Пройдя по ней, Беленир вместе с Всеведом, Всесвятлиром и Брисинором, оказались в обширной комнате с узкими оконцами. Посреди этой комнаты стоял стол крепкий, вокруг которого красовались четыре скамьи с подлокотниками в образе вставших на дыбы коней. Справа и слева от стола находились кровати со спинками, на которых были вырезаны быстроногие кобылы и чудесные звери. Все четверо расселись по скамьям, Всевед посмотрел на Беленира и молвил:

— Вы отправитесь втроём, сильномогучие витязи! Я же пойду обратно, в Стоячий Лес, там мой дом и его должно мне оборонять от змея, ежели тот сунет туда свой нос!

— Но справимся ли мы втроём? — удивился Беленир. — И где нам искать того богатырского коня?

— Надеюсь, что справитесь! — пробурчал старик, мотая ус на палец. — А где схоронен этот конь я не ведаю. Потому и не иду я с вами, что толку от меня будет мало. Ваш путь лежит на север Заповедного Края — до обширной рощи: в ней живёт мудрая колдунья, она вам про коня всё и расскажет. Правда, есть у нее и другие дома, но они в Брегокрае, а мне туда нельзя… Надеюсь, что она будет сейчас в том доме, что стоит на севере Заповедья. Думаю, всё важное я вам поведал, а теперь я удалюсь из этих чертогов княженецких. Туда явлюсь я, где рождён, туда, где появился, туда, куда хочу идти, туда явлюсь я, знайте вы!

И старец вековечный, пропев последние слова, неожиданно вскочил со скамьи, прыгнул с лестницы и, отвесив поклон князю, вышел вон из широкой гридницы, распахнув двери. Тут же в храмину задул сильный ветер, и тьма за дверями, хотя проникнуть в чертог, словно заколебалась. Князь Митрапирн встал со своего престола резного и поднялся в светлицу.

— Что приключилось? — спросил он, сев на скамью у стола, где ещё сидели трое витязей. — Горе или нет?

— Горе или нет — скажу, как вернусь, — удручённо ответствовал Беленир, — но Всевед ушёл и сказал, чтоб шли мы к вещей колдунье, что живёт на севере отсюда, в какой-то роще. Она и поведает нам, где искать коня богатырского.

— Вижу, лихо выпало на ваши судьбы! — изрёк князь важно. — Худо будет вам, ибо путь к той роще лежит через опасные земли, в этом вы сами убедитесь. Вам предстоит пройти через Дикий Лес, а там уже давно поселилась нечисть и не даёт проходу добрым людям, отчего тропы в лесу уже давным-давно заросли. К тому же север нашей страны — не самые дружелюбные места, ведь там живут другие князья и стоят другие княжества. Люди там, говорят, якшаются с берегинами, а некоторые и вовсе стали ведунами, хотя про колдунью вашу я не слыхал, — и князь, почесав ухо, встал и ушёл.

Беленир, Всесвятлир и Брисинор ещё долго сидели за столом и обсуждали речи деда и князя, затем приготовили они к походу мешки дорожные и вскоре отошли ко сну.

И во сне Белениру привиделось, будто бы сидит он на камне возле чертога Митрапирна: ярко светит солнце, поют птицы певчие, и ветер тёплый приятно играет в волосах. Но вдруг слышится звук рога, человеческие крики, и откуда ни возьмись, появляются толпы людей: кто-то с обгоревшими телами, у кого-то с головы сочится кровь, и глаза у всех испуганы. Тем временем облака заволакивают солнце. «Идогурн!» — говорят несчастные люди и тянутся руками к Белениру со всех сторон. Лес их рук все нарастает и нарастает, едва не укрывая витязя с головой. Он пытается образумить их, говорит им что-то, но сам себя не слышит: губы открываются, но голоса нет. Тогда Беленир встаёт на камень, и тут видит, что в небе над самым чертогом уже летит змей, а вместе с ним тьма облекает землю. Витязь смотрит вокруг себя: никого уже нет в живых, все валяются мертвые, и падальщики чернопёрые с жадностью клюют человечью плоть. Змей уже близко. Змей уже здесь. Беленир уже ощущает его взгляд на себе.

И вдруг из леса вылетает верхом на коне красавица в белом одеянии с мечом в правой руке. Грудь её закована в бронзовую бронь из тысяч чешуек в виде ястребиных перьев, а волосы развеваются на ветру словно золотая сеть. Но чудеснее всего выглядят её глаза: они излучают какое-то чудесное синее сияние. И вот дева кричит Белениру: «Держи меч, витязь Ариха, не страшись!», и тут в руках у него сам собою оказывается меч. Страх исчезает из груди, и невероятное спокойствие разливается по венам. Воин готовится к бою, а змей становится всё ближе и ближе. Но на этом сновидение закончилось, и Беленир проснулся посреди ночи. Не веря, что всё это был сон, воин подскочил к окну и, открыв ставни, выглянул из него на улицу, ожидая увидеть там какое-нибудь подтверждение увиденных во сне событий. Но все было тихо: ни змея ужасного, ни толпы народа, ни чудесной девы. В раздумьях Беленир снова лёг спать.

Глава 2. Мал-стар Дедок

Взошло огнистое солнце, озарив окрестности и всё небо самыми разнообразными оттенками. Было похоже, будто небосвод покрыло золотистое одеяло. И вот, выглянув из-за крон деревьев, красно солнце осветило чертоги князя: лучи пробились в светлицу широкую сквозь щели между ставнями и стали будить витязей. Слышно было, как проснулись собаки, первыми встретив утро. Витязям же пора было сбираться в поход.

Проснувшись, Беленир встал с кровати и, отворив ставенки дубовые, глянул в окно. Там он увидел знакомую с детства дубраву, окружавшую чертоги князя: все дубы в ней были зелены, ибо середина лета была уже не на носу, а на самой переносице. Между древами словно бы покрывало стелился легкий туман, а в цветах сонных беззаботно порхали бабочки, белые как ходячее облако. Поля широкие позади дубравы были усеяны одуванчиками, так что казалось, будто это вовсе не поля, а золотые россыпи. Ко всему прочему, голосистые птицы распевали свои чудные трели, свища и чирикая на разные лады. Солнце взошло недавно, не успев согреть сырую землю от ночного холода, и потому тени ещё не укоротились. Но природа уже пробуждалась, и вскоре должен был наступить солнечный день.

Беленир отошёл от окна, разбудил своих товарищей, все они оделись, облачились в свои доспехи, сверху набросили длинные плащи и вышли из светлицы, неся в руках дорожные мешки. Всесвятлир с Брисинором уже начали обсуждать, какой дорогой лучше ехать. Спустившись в гридницу, витязи встретились с князем.

— Доброе утро, светлый княже! — промолвил Беленир, улыбаясь, и все трое отвесили своему князю поклоны, князь тоже поклонился (в те старые времена даже князья кланялись хорошим людям!) и изрёк:

— И вам утро доброе! Вам предстоит далекое странствие, так что уходите лучше побыстрее, ибо чем раньше вы выйдете, тем меньше придётся идти в сумерках или в темноте до ближайшей деревни. К тому же утро — хорошее время для пути и для раздумий, а вечером лучше спать, а не томить тело и разум. Да, и в дороге помните, что лучше лаптем черпать воду на родине, чем серебряной ендовой мёд, да на чужбине. Не сбейтесь со своего пути, — и Митрапирн, попрощавшись, сел на свой престол и взглядом проводил путников до двери. Словно бы знал князь, что нелёгким будет их путешествие.

Трое витязей вышли из княжеской храмины, оседлали коней добрых, а ноги у тех коней были точно бревна, гривы вились по ветру и лоснились словно шелк, и копытом кони притопывали, глазом примаргивали — веселили воинов. И вот пустились они в путь-дорогу. Чертог каменный с деревянным балконом прямо над главным входом и соломенной крышей, стал понемногу удаляться из виду.

— Имели дело со змиями? — спросил Беленир своих спутников. — Видели ли вживую этих тварей мерзких?

— Не доводилось, — ответил Всесвятлир. — Обычные змеи же не в счет?

Беленир улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Я имел дело с этими чудищами, — внезапно молвил Брисинор. — Давно это было.

— В самом деле? — удивился Беленир. — Не шутишь ли?

— Да не до шуток тут! — продолжал Брисинор. — Давно, еще в детстве, жил я на юге. И в одну из злых ночей, которых немного выпадает на долю человека, проклятый змеёныш спустился с гор, ища добычу, и напал на селение, где я жил. Многих он спалил дотла и многими насытился. Пали от его огня и когтей и отец мой, и мать… После этого меня взял на воспитание дядя.

— А что со змеёнышем стало? — поинтересовался Всесвятлир.

— Вовремя подоспела дружина князя и змеёныша мелкого забили копьями. Воинам повезло, что он был слишком молодым — наверно, будь змей постарше и побольше, никто бы не выжил.

На этом разговоры утихли. Вскоре перед очами витязей предстали деревни и селения Заповедного Края: были они просты собой и ничего удивительного там не было. Дома были деревянные, кров тоже, правда, иногда встречался соломенный. В таких домах было тепло зимой и прохладно летом. Часто на крышах возвышались князьками узорные головы коней или петухов. Богатые терема были в редкость — везде были избы, в которых жили сильные и гордые семьи оратаев.

Путь на север вел через три подобных поселения, и благодаря совету князя, путники добрались до первого до наступления темноты. Но они не спешили, и прошла долгая седмица, полная длинных и солнечных дней, прежде чем они оказались в последней из этих деревень, пройдя по Ущелью Белого Камня — узкому ущелью, через которое вела самая быстрая дорога на север. Другие дороги вели через Старые Валы, которые отделяли северные княжества от княжества Митрапирна. Но дороги эти были ненадежны и запросто могли завести в болото.

Оказавшись в деревне, Беленир, довольный хорошей погодой, сошёл с коня удалого и решил спросить у селян, как пройти через Дикий Лес к той северной роще, к которой они держат путь. Тотчас встретился ему староста здешний — невысокий и худощавый мужичок с острой бородкой и бегающими черными как смоль глазами. Одет он был приличнее всех в той деревне: на нем была чистая белая косоворотка, новые сапоги, лёгкая шапка да штаны неношеные, потому видно было, что сума его всегда полна собранного с крестьян добра и не всегда это добро уходит в княжью казну.

— Привет тебе! — сказал Беленир старосте с улыбкой. — Скажи мне, добр человек, куда надо держать путь, чтобы пройти на север к роще, что растёт на границе с землями берегинов. Мы трое держим туда путь! — и Беленир обвёл рукой бывших с ним Всесвятлира и Брисинора. — И есть ли путь через Дикий Лес?

Староста поклонился и тоже поприветствовал их, а затем изрёк:

— На севере много рощ, не знаю, какая вам нужна. Если же хотите вы попасть на север, то туда дорога только через Дикий Лес. Я могу вас проводить — сами вы из него не выберетесь! А могу и до самой рощи вас довести, только расскажите о ней побольше — до неё вы тоже без помощи не доберётесь.

— Отчего не доберёмся-то? — изумился Всесвятлир. — Неужели наша земля расширилась с тех самых пор, как я три года назад охотился в той роще на вепрей вместе со Стрезибором? Пусть, не помню я туда дороги, но добраться туда не так-то и сложно, тем более мне, Всесвятлиру, потомку благородных родов Ариха!

— Не знаю, не знаю! — прокряхтел важно староста, покручивая пальцем свою бородку, а Всесвятлир только удивился, отчего он не знает его славного имени. — Я сказал своё слово — могу вас проводить. Не хотите, я не буду, — и староста уже собирался уйти.

— Стой! — окликнул его Брисинор. — Нам не нужен проводник до рощи — сами найдём путь, это будет нетрудно, ибо там, говаривают, живет колдунья, а они не в каждой роще проживают. Так что путь туда нам укажут. Но в Диком Лесу нам проводник не помешает. Если не хочешь, найди нам другого.

— Эти деревенщины не согласятся даже близко подойти к этому лесу, — заметил староста, — они думают, что лихой это лес, думают будто там всякие лешаки да водяники водятся или кто-нибудь ещё почище! А северная роща на границе с берегинами, куда вы держите путь — та вообще место злое, и никто вас туда не поведёт, раз там живёт колдунья. Если вы говорите о той роще, то через неё к тому же течёт заколдованная река — Синегривка. Не знаю её силы, но, говорят, через неё не перейти! Если вам надо на другой берег, то вам туда не попасть даже с моей помощью.

— Ладно, веди нас через Дикий Лес, но прежде назовись — я должен знать имя того, кто будет нас вести, — сказал Брисинор, недоверчиво глядя на старосту.

— Имя моё Борим, — гордо произнёс тот, нахмурившись, — но какова плата за мои услуги?

— Доброе слово и место в песне о наших подвигах, пройдоха! — засмеялся Всесвятлир, но глаза старосты стали так ужасны и злобны после этого, что смех витязя как-то сам собой прекратился, не оставив на его лице даже и легкой ухмылки.

— Если проводишь нас верной дорогой, путём правильным, то заслужишь нашу благодарность и червонное золото! — сказал Беленир, и староста спросил, насупившись:

— И сколько платите?

— Не поскупимся, — ответил Беленир. — Дадим тебе десять золотых.

— Пойдёт, — буркнул староста, но хоть он и согласился, видно было, что он немало рассержен на шутку Всесвятлира.

— По рукам, — заключил Беленир.

Староста удалился, поговорил с одним селянином, чтобы тот занялся его делами на время отлучки, привёл свою пегую кобылу, сел на неё и вместе с воинами храбрыми пустился в путь. Он поехал первым, ведя за собою всех остальных, следом за ним поехал Беленир на своём могучем коне, затем Всесвятлир, а самым последним Брисинор. Путники покинули деревню и вышли в поле — селение вскоре скрылось из виду. Но они долго ещё ехали полем среди ярко-красочных цветов, и над их головами три часа или больше синел голубой небосклон с белыми, что пена морская, облаками. Солнце было высоко и припекало путникам спины. Впереди замаячил коричнево-зелёным пятном лес.

— Это Дикий Лес! — промолвил староста, обводя рукой высокие сосны вдалеке.

— Я знаю, что это Дикий Лес, деревенщина! — недовольно сказал Всесвятлир, и воины посмеялись. — Можно подумать, мы на собственной земле никогда не езживали! За кого ты нас держишь? Но сколь хорошо ты знаешь этот лес, мы посмотрим! — староста смолчал и ничего не ответил, а в груди у него забурлил яд ненависти и злобы — теперь он обозлился уже на всех путников. Ведь, засмеявшись, они, не подумав, его сильно оскорбили. Ко всему прочему удальцы ещё и говорили о сундучках золота и ларцах серебра, посуленных им Митрапирном, а у Беленира в суме побрякивали червонцы. Это ещё больше разожгло ненависть и жадность Борима. Вот уже много лет подряд дела старосты шли неважно, и он успел озлится на жену, которая убежала с другим, на собаку, потому что та лаяла по ночам, а в конце на весь свет. Лишь утаиваемое добро селян было ему утешением.

Но пока Борим вёл витязей по верной дороге. Скоро путники вошли в лес, и их окружили сосны стройные, подступавшие к самой дорожке и впивавшиеся в серую почву узловатыми корнями. В верхушках этих сосен щебетали суетливо певчие птицы, заливаясь умильными песнями, и Всесвятлир тоже свистел вместе с ними, наверное, пытаясь привлечь их или подразнить, а Брисинор глядел вверх, на небо чистое, теперь уже бывшее без единого облачка, такое же голубое, как волны морские, накатывающиеся на скалистые бреги. Беленир же следил за белками рыжими, что сновали туда-сюда по сучкам высоких древ, прячась от нежданных гостей, и радость теплилась в его сердце. Лишь один староста-проводник, потупив свой взор, сидел, мрачный и хмурый, на своей кобыле и не хотел смотреть ни на буйство зелени, ни на прекрасный небосвод.

Вскоре Борим свернул с прежнего пути и повёл путников по узкой стежке: то была тропа неторная — почти никто не езживал по ней даже когда в лесу было безопасно, а теперь по ней даже медведи бурые не шастали. Вокруг этой тропинки росли густо брусника и спутанные когтистые заросли ежевики. Сосновый бор уже кончался. Иногда тропка была не видна вообще, и староста часто останавливался и смотрел, верен ли выбранный им путь.

И вот начался тёмный ельник, сырой и влажный, вся почва в нём была усыпана мёртвыми иголками, а деревья покрыты мхом. К тому же ветви елей кустистых спускались так низко, что всем пришлось слезть с коней — даже кобыле нужно было нагибать голову, проходя под этими ветвями. Скоро тропка совсем затерялась под ногами, и староста повёл путников по засечкам на деревьях. Исчезли цветы разновидные, радовавшие глаз, и высокие травы. И пусть был ясный день, но в ельнике было сумрачно и даже птицы там не пели. Так прошли путники около четырёх часов, Всесвятлир начал жаловаться на то, что проводник завёл их в неведомую глушь, чтобы затем их бросить, на что Борим лишь посмеивался.

— Глупец! Ты даже не знаешь дороги! — воскликнул Всесвятлир.

— А ты, видно, много здесь знаешь! — язвительно передразнил его Борим.

— Ты ещё получишь у меня, пройдоха, если будешь пререкаться с тем, кто сильнее, знатнее и к тому же выше тебя! — сказал ему Всесвятлир.

— Ты что угрожаешь мне? — спросил его Борим. — Да я могу завести вас куда-нибудь и бросить, если будешь надоедать! Попробуйте-ка без меня выбраться — глядишь, на медведя скорее напоритесь, чем из лесу выберетесь.

Всесвятлир хотел продолжить, но Беленир, смекнув, что с Боримом лучше не ссориться и видя разгоравшийся спор, остановил его и сказал:

— Подобные споры ни к чему не приведут, кроме ссор! Думаю, на сегодня ты наговорился. Будь мудрее, не сей крамолу в наших рядах.

Борим же, услыхав речи Беленира, исподтишка посмеялся себе в бороду, оскалив гниловатые желтые зубы.

Солнце приготовилось к заходу и с каждым мгновением всё сильнее косилось к западу. Небеса голубые стали краснеть, словно бы созревая, чтобы затем истлеть. Луч солнца напоследок пробился сквозь кущи елей, и Беленир, увидев его, возрадовался, ибо давно не видел толком света в густом и мрачном ельнике. Между тем солнце приблизилось к пушистым вершинам деревьев и скрылось за ними, обагрив весь небосвод полыхающими цветами. Сгустились сумерки, и вскоре тьма заволокла ельник до того, что не стало видно даже земли под ногами.

— Старик негодный! — закричал Всесвятлир, угрожая тому кулаком могучим. — Ты завёл нас в самую гущу леса! Я так и знал, что нельзя было тебе доверять, я убью тебя прямо сейчас и тем буду доволен, даже если придется умереть здесь с голоду. И то я не умру здесь, я Всесвятлир — умелый охотник и мне не страшны твои угрозы.

— Постой! — молвил Беленир. — Удержи свой пыл, друг мой, нам предстоит найти верную дорогу, а не убивать никчемного старика. У нас итак мало времени, чтобы тратить его на пройдоху-деда

— Кто это тут пройдоха-дед? — возмутился староста деревенский, совсем выйдя из себя, и выхватил из сапога нож, напоминавший клык кабана.

— Он хочет нас убить! — закричал Брисинор и достал из-за спины топор боевой.

Тут бы и пришла к старосте смерть, но он вовремя бросил засапожник наземь и молвил:

— Не заводил я вас в глушь, убивать вас не хочу я, просто разозлили вы меня. Простите! Здесь недалеко есть лесничья изба, там переночуем, а затем через три дня выйдем из этого леса! — В голосе его чувствовалось коварство, которое нельзя было скрыть, но никто из витязей его не заметил, наверное, потому что они были взволнованы поведением старосты и засапожником, который тот нежданно достал. Что уж говорить, если они забыли даже зажечь факелы.

Между тем, Беленир оглянулся и увидел недалеко огонь: то горела лучина в окне какого-то дома. «Не соврал», — подумал витязь, и путники, присматривая за старостой, пустились к огню. Приблизившись к нему, они разглядели в темноте старый могучий сруб — избу крепкую, бревенчатую, крыша которой немного покосилась набок, словно от усталости. С трудом, чуть ли не на ощупь, отыскали они дверь дубовую и, привязав своих коней добрых на улице у толстого дубового столба, вошли в дом и зажгли там ещё пару лучин. «Не врали толки про дом этот, — подумал про себя Борим. — Хорошо, хоть нашли… Раз дом есть, то и он точно есть — главное, что б не сыскал!».

Обстановка в избе была не бедная, хотя и не богатая. Пол был дубовый, как и дверь, в углу ютилась печь, посреди горницы стоял стол, стелёный белой скатертью. Но, что удивительно, на нём лежали различные яства: круглые калачи, хлеб белый, ягоды сладкие и наливные яблоки, кроме того стояли там бутыли и ендовы с разными напитками: с пивом хмельным, с квасом хлебным, с кислым вином и с пьянящим мёдом. Вокруг стола были расставлены крепкие скамьи, по стенам ютились длинные лавки. Жилище это явно не пустовало и было обитаемым. Пусть и не богат излишне был быт бревенчатой избы, но тот, кто жил здесь, видно, не голодал.

Тотчас витязи налетели на сахарные яства да на вкусные напитки, ибо с дороги утомились, к тому же собственные кушанья они не хотели тратить столь рано да и не были они так вкусны. Всесвятлир осушил кружку мёда крепкого, Брисинор принялся уплетать калачи, а потом и яблоки, а Беленир наполнил кубок, что был на столе, стоялым вином, немедля его осушил и потом уже принялся за яства. Один лишь староста почему-то жался у порога и не спешил заходить в избу. Пока удальцы ели-пили, он незаметно подошёл к сумке с монетами, — в глазах его блеснул воровской огонёк, — и медленно, стараясь не шуметь, взял её в руки. «Не видят вроде», — подумал воришка и покинул избу, и даже Беленир не заметил это, так как был занят едою и к тому же сильно утомился.

— Хороши яства! — воскликнул благодатно Всесвятлир. — Надеюсь, хозяин не сильно рассердится на нас за то, что мы тут отведали его кушаний. Ну а кушанья просто божественны.

— Ничего не скажешь! — добавил упоённо Брисинор.

— И всё-таки как вы правы! — согласился Беленир. Тут все подумали, что скажет слово староста, но тут же заметили, что его здесь нет.

— Сейчас вернется, старый пройдоха! — сказал тогда Всесвятлир. — Небось пошел на коней поглядеть — таких скакунов он сроду не видывал, — все успокоились и продолжили пировать.

Наевшись да напившись, славные воины устроились по разным углам избы: их зеницы стали тяжкими как камни, и самих их потянуло в сон. Беленир лёг на печь, Всесвятлир расположился на лавке, спьяну забыв, что это место по местным обычаям не больно почётно, а Брисинор лёг на скамье. Скоро сон сладкий сомкнул их очи, и они погрузились в сновидения под тусклый, но приятный свет лучины. В полусне Белениру мерещились тени и голоса, словно сам лес ожил, но несмотря на это вскоре он крепко заснул, как и соратники. Да только не удалось им толком выспаться: внезапно кто-то с громом распахнул дверь настежь. Он сразу же спихнул Беленира с печи, и тот с грохотом свалился на пол и ушиб ногу. Брисинора он опрокинул прямо вместе со скамьёй, и лишь один Всесвятлир остался нетронутым. Быть может, неведомый проказник не тронул его из-за того, что место на лавке было не почётно, а значит лежавший на ней уважал хозяина.

— Хозяин пришёл, дедок явился! — крикнул пришедший. — Мал-стар, да удал старец с три локтя, борода седа, но не то беда — кручина то, что усы по земле тащатся. Гости-гости на горе явились, на печаль пригодились, лихо вас одолеет, худо исколотит — Мал-стар Дедок вас измолотит. Но, не узнав горя, не узнаешь и радости, так что благодарите!

Тут увидел Беленир деда кряжистого с длиннющей седой бородою, выпачканной в саже, с усами предлинными, спускавшимися чуть ли не до пола. На голове у старика сидела берестяная шапка. Кроме того, на нём был кафтан простой, вымазанный печной копотью. Обут же дед был в лапти лыковые и одет был в чёрные штаны. И очи его были зелены и гневны. Более ничего не видел Беленир, ибо погрузился в беспокойный сон, навеянный невесть чем. И даже если бы он не уснул, то не удивился бы имени старика — Мал-стар Дедок, ведь Земнородные сыны любили подобные имена, потому что из них легко можно было выудить рифму, настоящие же их имена были сложены на древнем языке и звучали куда лучше.

А теперь стоит молвить о еде. Неспроста на столе дубовом стояли яства: их приготовил Мал-стар Дедок, хозяин избы, естественно для себя. Но на всякий случай некоторые из них он вымочил в сонном зелье да и в напитки подлил того же зелья, чтобы незваные гости, пришедшие в его дом бревенчатый, отведав еды и питья, уснули и не остались безнаказанными за вторжение. На самого хозяина зелье это не действовало, ибо был он Земнородным сыном. О путниках же дед узнал едва они вошли в лес. Ведь всякий зверь был ему друг и верный слуга, а особенно те пушистые рыжие белки, что бегали по соснам — их он любил как детей родных.

Тем временем Мал-стар Дедок начал дубасить бедных витязей: кого по бокам, кого по рукам да по ногам, кого и по голове хватит. Всесвятлир же до того погрузился в сон, что ничего не слышал, мирно возлегая на своей лавке. И, когда Мал-стар Дедок поколотил двоих: Беленира и Брисинора, сказал, громко вздохнув:

— Получили, наглые гости! Хорошо, что остались при вас кости, а иначе бы и уйти отсюда не смогли! На своих двоих! — и язвительно посмеиваясь, Мал-стар Дедок удалился из избы. Он вышел во двор, отвязал коней добрых, богатырских и зарычал звериным рыком: те с испугу и разбежались в разные стороны.

Первым проснулся Беленир, он открыл глаза и увидел, что красно солнце уже светит в небольшое оконце избушки, озаряя её темные прежде углы. Лишь потом он вдруг осознал, что лежит на полу, около печи, и что все его тело болит и ломит. В голове у воина было мутно, и он не помнил, что было вчера. Рядом с ним лежал Брисинор, сброшенный со скамьи, и один только Всесвятлир пребывал на лавке. Вскоре все путники проснулись и кое-как уселись за стол, ибо страдали от могучих ударов и пинков, а Всесвятлир из-за того, что отлежал бока. С минуту они сидели молча, потому что в головах бродило, и лишь потом заговорили.

— Вы помните что-нибудь? — спросил первым Беленир, трогая болевшие ногу и руку. — Неужели мы до того напились мёда старого, что поколотили друг друга?

— Но у меня ничего не болит, только вот бочину отлежал на этой проклятой лавке! — сказал недовольно Всесвятлир.

— А вот я почти руки не чувствую! — пожаловался Брисинор.

— Нет, не могли мы друг друга избить, — молвил твёрдо Беленир, — помню я какого-то старика, деда старого, наверное, он пришёл сюда и нас избил.

— Какой позор! — воскликнул Всесвятлир. — Лучше бы вы тогда поколотили друг друга сами, чем вас избил старик!

— Я тоже помню! — провещал Брисинор, не обращая внимания на слова Всесвятлира. — Это был, верно, хозяин леса, о котором часто говорят. И мы его чем-то прогневили. Надо сегодня караулить друг друга: в путь мы такие избитые не тронемся — для боя ратного совсем негодны.

— А где староста-проводник? — изумился Всесвятлир, оглядываясь. — Он тоже здесь, этот прохвост?

— Нет, его нет, — ответствовал Беленир, — а ещё у меня нет сумы с золотом! Он, наверное, украл её и убежал, оставив нас здесь одних. Наверняка, он знал, что в этой избе треклятой что-то не так!

— Да, иначе, почему я провёл в беспамятстве эту лихую ночь? — согласился Всесвятлир, догадываясь о приправленной сонным зельем еде. — Наверное, дело в яствах и напитках, неспроста они тут стоят.

Беленир неспешно подошёл к окну и выглянул в него. На дворе и в лесу было свежо, уже высоко висело огнисто солнце, одаряя землю сырую своими игривыми лучами. И сети, сплетённые умелыми пауками над окном, блестели на свету серебром, а ели, подступавшие к дому на три сажени, тихо качались на ветру. Шёл дождик крупенистый, и в утлых и сырых лощинах, что лежали вокруг избы, растекались широкие лужи. Но не было видно ни деда, ни следов на мокрой почве, ни даже столба, к какому привязали они коней. «Видно он с другой стороны» — успокоил себя Беленир, взял кружки и бутыли с вином да пивом, и не таясь выплеснул их в окно. Закрыв ставни, он промолвил:

— Не место на столе этому коварному пойлу!

— Да, трезва должна быть голова воина, особенно, в лихие времена, — заметил Брисинор. — Зря мы отступились от такого правила. За это и поплатились.

По предложению Беленира путники решили оглядеть своих добрых коней и узнать, не причинил ли гневный дед им худа. Но, выйдя из избы бревенчатой, увидели они, что нет во дворе их скакунов, а стоит лишь один-одинёшенек столб дубовый.

— Лихой дед отвязал наших жеребцов и загнал в дремучие дебри! — воскликнул Всесвятлир. — Даже моего красавца!

— Хорошо, если он их не съел, — заметил Брисинор. — Так хоть живые останутся. Может, какому доброму человеку достанутся. Авось и сгодятся, авось и службу сослужат.

— Служба службой, — рёк Всесвятлир, — а старчище ответит за свои дела — теперь он даже меня разозлил!

Вернувшись в избу, воины стали ждать старика-лиходея. В конце концов, уехать отсюда они не могли да и хотели отдохнуть. Остатки тех яств путники упрятали в погреб, чтобы, придя, дед подумал, будто они их съели да выпили. Затем достали они собственную еду, хотя она была скудна, и питьё, хотя оно было не больно вкусно, и стали есть да пить. Но ничего дельного за время этого пиршества не произошло, потому и сказывать об этом я не буду. Стоит лишь сказать, что витязи сидели до глубокой ночи, и лишь когда проглянули звёзды, они, открыв окно, поняли, что скоро явится дед — ведь в прошлый раз пришел он, когда на небе уже воцарился рогатый месяц.

Беленир лёг на лавку, а Брисинор на печь, и, устроившись поудобнее, они прикинулись спящими. Всесвятлир, будучи на дозоре, сделал вид, будто тоже уснул. Наконец разверзлись двери избы, свирепым ветром задуло в них. На пороге показался Мал-стар Дедок: борода его дико колыхалась, а очи зелёные сверкали во мраке. Посмеиваясь, дед хозяйским шагом вошёл в избу, в сруб бревенчатый, и закрыл за собою дверь, оставив тёмную ночь и светлый месяц, светивший сверху серебром, за стенами. Думал он, что вновь удальцы наелись да напились его яств и напитков, оттого стали сонными и слабосильными.

Но тут вскочил Всесвятлир, обнажил из ножен свой меч и крикнул зычно:

— Пришёл, пакостник!

Вслед за Всесвятлиром вскочили все остальные и обхватили деда за руки, не давая убежать. Но не так прост оказался Мал-стар Дедок: тряхнул он руками, хлопнул в ладоши — тут молодцы и упали на пол. Слишком силён оказался для них дед. Тогда Беленир, видя, что силой не победить старца, открыл погреб избы и воскликнул:

— Гоните его в погреб — будет знать, как бить воинов хоробрых! — остальные витязи, услыхав это, воспряли духом и вскочили на ноги.

— Я Мал-стар Дедок, ныне в шапке берестяной, в лаптях лыковых, борода седа! Не вам меня убить, не вам меня полонить! — и дед, сказав это, дунул на Брисинора и Всесвятлира. Так сильно было его дуновение, что на головы воинов обрушился ветер лютый. Стало их самих сдувать в погреб, но Всесвятлир, будучи на самом краю, ухватился за длинную бороду коварного деда и, свалившись вниз, в подпол, потянул за собой и лихого старца. Но Мал-стар Дедок уцепился за скамью дубовую, тяжёлую, и не упал вместе с витязем. Так Всесвятлир повис на бороде в подполе избушки!

— Срубим ему бороду, — воскликнул Беленир, увидав, что удача на их стороне.

— Пусть знает, каково это — шутки лихие шутить с честным народом! — согласился Брисинор, и тут Беленир поднял меч.

— Нет, только не бороду, — взмолился Мал-стар Дедок, — не буду я вас боле колотить! Это я не со зла творил, а что б вас проучить и себя повеселить! Для увеселения!

— Для увеселения? — вскрикнул Брисинор и тотчас схватил глиняный кувшин, бывший в горнице, и разбил его с силой об голову деда. — Я это тоже для увеселения!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Мал-стар Дедок. — Боль мне не страшна!

— Кто ты, старчище? — спросил тогда Беленир. — И зачем ты живёшь здесь?

— Я Земли и Солнца сын, Дикого Леса хозяин, Мал-стар Дедок — шапка берестяная, лапти лыковые, в кафтан серый одет! — ответствовал громко и чётко старец. — Вас я для веселья колотил и что б проучить чужое не трогать, так что бороду мне не рубите.

— Хорошо отпустим мы тебя! — сказал Беленир. — Но нам дорогу не переходи более и коней наших добрых верни.

Тут Всесвятлир взобрался по бороде старика наверх и молвил:

— Нет уж! Дед коварен и хитер, с ним никак не сладишь, как только обрубив ему бороду, иначе зачем он так сильно опасается за этот грязный отросток?

— Эй ты, дроволом, это тебе не грязный отросток! — крикнул грозно Мал-стар Дедок, обратившись к Всесвятлиру. — Борода моя, значит, с рождения росла, века росла, а тут взять и отрубить?

Всесвятлир взял свой меч, и приготовился отрезать деду бороду, если тот попытается бежать. Мал-стар Дедок опасливо и злобно глянул на мечи, что блистали впотьмах и сплюнул.

— Ага! — возрадовался Всесвятлир, и сердце его затрепетало от радости. — Глядите как испугался. Значит, вправду вся его сила в бороде, я сразу понял в чём суть!

Витязи переглянулись. Беленир не знал, что ему делать. «Если отпустить старчище, то он непременно вернется с новыми кознями, — думал он. — А коли отрубить ему бороду, то можно нажить себе опасного врага, да к тому же силы в бороде, может, никакой и нет». И вот Беленир, наконец, решил:

— Ты сын Земнородный, потомок природы, — дед посмотрел на него, — я не могу отрубить тебе бороду длинную, иначе наживу себе ворога опасного да и лес останется без попечения, ежели пропадёт твоя сила. Коли она у тебя, конечно, в бороде. Но если я её не отрублю, ты сотворишь против нас какую проказу. Значит, ты должен дать священную клятву на Солнце и на Землю, что не будешь делать нам худо.

— Хм, хм! — пробурчал Мал-стар Дедок. — Пожалуй, я подумаю над этим! — и дед замолчал, наступила тишина неслыханная, прерываемая лишь шумом ветра за окном.

— Что ж, ты поступил мудро, — изронил наконец дед, глядя на Беленира, — и за то я тебя уважаю, за то тебя благодарю. Спасибо, что не срубил моей бороды! Что ж… Даю вам клятву, клянусь именем Солнца и Земли, что не буду творить против вас происки злокозненные и не буду мешать вам в пути через Дикий Лес, а то не видать мне боле света белого да не ступать по мягкому чернозёму.

— Вот и хорошо! — промолвил Беленир. — Станем друзьями! — и витязь протянул деду руку: дед её пожал и невольно улыбнулся.

— Дружба лучше вражды, — заметил Беленир. — Зачем же ты напал на нас, неужто врагов тебе мало?

— Ради веселья, сказал же, — отвечал дед. — Да и проучить вас было неплохо… Давно я уже не выхожу из этого леса. Раньше, бывало, селян пугал, гонял их по чащобам, на болота скотину загонял, иногда рыбарей пинками из лесу выпроваживал, раз даже целую дружину выгнал — её послали меня усмирять, а я её сам усмирил. Теперь сюда никто не ходит — боятся. Вот и соскучился я, а тут представился случай повеселиться, вспомнить старое. И я с вами четырьмя повеселился знатно.

— И со старостой? — усмехнулся Беленир.

— Со старостой я побольше чем с вами повеселился, — заявил Мал-стар Дедок. — Как только он из избы выскользнул, я за ним пошёл. Он почувствовал, что за ним следят и припустил по лесу. Да от меня не оторваться, тем более ночью и тем более на моей земле. Так что, как он ни бежал, от меня он не ушёл.

— И как же ты его пугал? — спросил Всесвятлир.

— Волком выл, медведем ревел, филином ухал, несколько раз подножки ему ставил, и он так свою рожу испачкал и разодрал, что невесть на кого похож стал. То ли на чёрта, то ли на болотника. Раз я его даже в спину ногою ударил, он обернулся, а ему впотьмах в лоб — кулаком! Он чуть ноги и не отбросил. Вот как я его! Он еле ноги до своего села приволок — больше сюда не сунется. Ха-ха-ха!

— Так ему и надо, пройдохе, — согласился Беленир. — Он у нас золото украл!

— Я золото у него отобрал, — сказал дед, нахмурив брови.

— И что же, где оно? — разом спросили путники.

— Я его по лесу разбросал, — ответил Мал-стар Дедок. — Уж больно красиво оно при луне блестело — я его бросал, на блеск смотрел да радовался. Теперь его уже не собрать — где только ни бросал.

— Да зачем же ты его бросал? — огорчился Брисинор.

— На что оно мне ещё нужно? Вот, хоть повеселился. Да и вы без него обойдётесь.

— Что ж, — продолжал Беленир, — обойтись-то обойдёмся, но с ним было бы легче. А ещё легче было бы с конями, так что, коли мы друзья теперь, возврати нам коней добрых, иначе не выберемся мы из этого леса. Ведь идём мы спасать Заповедный Край от змия, которой хочет взять людей в плен, леса выжечь да скотину всякую поесть!

— Леса выжечь? — изумился Мал-стар Дедок. — Такого я не слыхивал, но ежели это чучело сунется в мой лес, я покажу ему, как проказничать в моих владениях. Здесь только я могу проказничать! И где этот змей? Если он поблизости, я его выпотрошу как карася!

— Он ещё далеко, — изрёк Беленир, улыбнувшись, видя, что не напрасно сохранил деду бороду, — но ты можешь нам пособить: прекрати пугать люд и дай ему проходу через Дикий Лес, покажи нам путь из этого леса на север да самый верный и скорый! И не забудь про коней.

Мал-стар Дедок кивнул головой и тотчас выбежал из избы. Вскоре он вернулся, приведя во двор всех коней, которых до этого разогнал по чаще лесной, привязал их к столбу и снова вошел в дом.

— Спасибо тебе, Мал-стар Дедок! — сказал Всесвятлир.

— Не за что, не за что! — насупившись пробурчал старчище, точно стыдясь за то, что сделал. — Давненько я благодарностей не слыхивал в здешних краях, медведь, он-то не говорит по-человечьи!

— Медведь, он только по-медвежьи ревёт, а доброго слова от него не услышишь, — согласился Всесвятлир. — Да и от меня бы не услышал, если бы коня моего не вернул.

Дед кивнул головой и сел на скамью, подвинув её поближе к столу.

— А знаком ли ты с Всеведом? — спросил Беленир, оглядывая Мал-стар Дедка, видя некоторую его схожесть с мудрым стариком. — Беседовали мы с ним не так давно.

— С Ауэртеналером? — переспросил старец, уши же витязей, не привыкшие к языку Земнородных сыновей, ничего толком не поняли. — Это мой брат, люди называют его Всеведом да Солнцедедом за его золотистую бородищу, меж людьми сам себя он называет также, ибо вы вечно не понимаете наших настоящих имён! Но его я давненько уже не видывал — стал он отшельником да не выходит из своего леса уже долго. Странно, что вы встретили его.

— И каков Всевед, мудр ли? — вновь спросил Беленир.

— Да, он мудр, мудрее меня, он многое знает, ибо многое постиг, живя в Буяре среди богов да божичей. Они и научили его великой мудрости и познаниям, но его гордость помешала ему стать великим! Должен он был отдать поклон их повелителю, да не захотел и оскорбил там всех, не признав мудрость их владыки. За то изгнали его с Буяра и запретили возвращаться, пока не попросит прощения. Кроме того, теперь и в Брегокрай Всевед попасть не может. Ведь реки те под властью Государя Волн, который приходится братом повелителю Буяра! Так что даже к берегинам Всевед наведаться не может, не пройдет он через реки, да и берегины его считают отступником. Вот и живёт теперь Ауэртеналер здесь, среди людей, в Стоячем Лесу.

— Скорее среди зверей! — прервал Всесвятлир.

— И среди них также, — продолжил Мал-стар Дедок, — но там ему не скучно, зверей он любит. Да и кроме него полно у меня родичей, в том числе в заморских краях, — и старец задумчиво перечислил их имена, — Яр, Маланьица, Кручина, Малахитница, Каменноголовый Волот и Белобород. Но хватит бесед на сегодня! У меня в лесу есть дела и мне пора.

— Но можем ли мы переночевать у тебя в избе? — спросил Брисинор у деда.

— Можете, хм, хм! — молвил тот. — Раз уж дал я вам клятву не мешать и против вас козней не творить, то сдержу её. Как ни как я Мал-стар Дедок в шапке берестяной, властитель леса зелёного, повелитель ровных лугов да цветов полевых! — и старчище удалился, скрывшись за дверью, в тёмном лесу. Беленир, Брисинор и Всесвятлир, оставшись одни, ещё довольно долгое время обсуждали беседу с дедом, а затем легли спать. Их сон был спокоен и тих, лишь Брисинор не доверял древнему хозяину избы и всю ночь ворочался и ждал, что Мал-стар Дедок вернётся и непременно поколотит его. Но этого не произошло, потому что старец вековечный был верен своей клятве и никогда не посмел бы её нарушить, ибо клялся Солнцем и Землею.

На следующий день Мал-стар Дедок поднял всех путников попозже и потому сказал, чтобы они скорее уходили, чтобы меньше пришлось идти по лесу ночью. «Прямо как наш князь, — подумал про себя Беленир. — Такие же советы даёт». Когда путники вышли из избы, дедок показал им нить серебряную, что была привязана к столбу во дворе, и тянулась в лес, сказав:

— Пусть эта нитка серебряна покажет вам путь-дорогу прямо из Леса Дикого, из бора ярого! Я её натянул отсюда и вдоль дерев до самой опушки, так что вы не заблудитесь.

— А если порвётся? — спросил Беленир.

— Если порвётся она где — не страшно, — ответил дед, — она ведь от дерева к дереву идёт и к каждому из этих древес надёжно привязана, так что если где-то порвётся, вы путь найдёте! И спасибо, что пощадили мою бороду…

Попрощавшись с Мал-стар Дедком, воины на своих молодых жеребцах пустились вслед за нитью, натянутой от дерева к дереву. Ехали они ровно три дня, и все эти дни погода была хорошей, даже ветер не задувал: светило ослепительно-яркое солнце, а облака ходячие, словно белые лебеди, скромно плыли по синеве небес. И со всех сторон свистели и пели разные лесные птицы, ибо ехали путники уже не через чёрные ельники, где не слыхать птичьих голосов, а через сосняки светлые, потому со всех сторон чирикали птахи и было просторно и свежо. Тьма будто осталась за спинами или вовсе сгинула. Кроме того, за эти три дня Беленир и его товарищи, пока шли пешими, ведя коней под уздцы, — ведь порой ветви деревьев не позволяли ехать верхом, нашли несколько монет, которые дед разбросал по лесу и не встретили ни волка серого, ни могучего медведя, ни даже свирепого кабана, что бродили по округе, ибо утихомирил их Мал-стар Дедок, властитель Дикого Леса.

Наконец, они вышли из бора старого, нить закончилась на одном из деревьев, и путники оказались на залитом солнцем лугу.

Глава 3. Дары берегинов

Долго ехали витязи по просторам: два дня минуло, прежде чем случилось что-то значимое в этом походе. И когда это самое значимое должно было уже случиться, все были к этому не готовы: Беленир, понурив свою голову под палящим солнцем, доверил выбор дороги своему коню доброму, а Всесвятлир дремал, сидя в седле, и лишь один Брисинор был бодр и, возможно, готов к некоторым трудностям.

Впереди завиднелась роща небольшая — то были сосны хвойные с ветвями, обрамлёнными свежей зеленью игл и увешанными коричневыми шишками. Но сосны эти были не высокие и стройные, а, напротив, подобные дубам кроковистым: с широкими кронами и толстыми стволами. В некоторых стволах чернели дупла.

Витязи зашли в эту рощицу и уселись под корнями сучковатыми, что извивались из-под сосен. Около деревьев, радуя глаз, рос какой-то бело-синеватый лютик, покрытый пухом, и было его там оченно много, отчего роща становилась ещё краше, а путники веселее. Свежесть проникла удальцам в утомленные груди и наполнила лёгкие, и до них донеслись журчащие звуки. Эти звуки были песней для их ушей, и так умильна была эта песнь, что витязи невольно ею заслушались, подпав под её чары.

— Криница! — воскликнул Беленир, прислушиваясь. — Рядом родник! Наберём-ка воды для похода.

— И попьём прямо из гремячего ключа! — обрадовался Всесвятлир.

Витязи подошли к источнику тех вод прозрачных и глянули на него. Он был невелик и бил прямо из-под земли, изливаясь кристальной струёй на песчаную почву, кое-как укрытую травой. Тонкой нитью текла эта струя на север вдоль всей рощи светлой, затем, через много вёрст, расширяясь и впадая в Синегривку. Уставшие путники наклонились и стали с жадностью умываться в том ручье, пить из него и насыщаться. Водица эта студёная, свежая, показалась им самой вкусной на свете, а вкус её для них был словно бы сладок и ярил грудь словно огонь.

— Что-то я утомился! — заметил Всесвятлир, испив довольно много той воды. — Долга была наша дорога. Надо поспать.

— Нет, — прервал Беленир, — я думаю дело в источнике, он навевает сон.

— И впрямь, — согласился Всесвятлир. — Не к добру это.

— Пробуждайтесь, друзья, не смыкайте очей! — воскликнул тогда Беленир. — Опять мы попались на ту же удочку!

— На какую удочку? — спросил Брисинор, зевая.

— Опять заснём и попадём в какую-нибудь ловушку! — ответил на то Беленир, трогая руки и лицо, которые отчего-то сильно чесались. — Наверное, из этого ручья и брал Мал-стар Дедок воду да из неё и готовил сонное зелье! — тут витязь замолчал и прислушался. — Вы чувствуете? За нами наблюдает кто-то!

Тут из-за сосны вышел огромный-преогромный словно гора медведь, весь лохматый как чудище лесное, с зубами острыми да с налитыми кровью красными глазами. Испугались его путники, обомлели. Беленир поднял меч, но тут почувствовал боль в голове и сильное першение в горле, и потому невольно его опустил. Между тем медведь стал подходить всё ближе и ближе, а шёл он неспешно, на двух лапах, переваливаясь с бока на бок, сам в высоту был сажень с половиною, голова что пивной котёл, меж глаз стрелу можно положить.

Но тут на пути у медведя встал Брисинор, приготовив к бою топор боевой и укрывшись деревянным щитом. Но медведь поднял лапу, по щиту ударил — щит и треснул, а Брисинор наземь пал. Тогда, видя, что соратник в беде, Всесвятлир собрался с силами и закричал голосом зычным:

— Прочь, чудовище! Сгинь, злодей! — захотел он устрашить медведя, но медведь сам в ответ так зарычал, что с головы воина даже шелом злачёный свалился, а сам Всесвятлир опешил и испугался пуще прежнего.

— Лезьте на дерево, там зверь нас не достанет, — молвил тогда Беленир, влезая на раскидистую сосну.

Вслед за ним на сосну полезли и остальные витязи. Вскоре они уже взобрались высоко, и солнце золотистое бросило им в очи приветные лучи, а ветерок прохладный защекотал лица. Медведь остался внизу и, казалось, с ним остались там все беды. Перед ними же во всём своем великолепии раскинулась на севере равнина, окаймлённая длинной и широкой полосой реки Синегривки, а чуть к востоку завиднелись туманные очертания Срединного озера. Далеко-далеко на юге же, за густым и тёмным Диким Лесом, всё ещё курились небольшие деревеньки. Но пусть и были им милы эти деревни, но красивей было море, что лежало на западе, над которым в буйстве носился северный ветер и чайки морские. С ним в красе могли поспорить лишь снежные горы, что грядою грозной тянулись на востоке с юга на север. Да только не было у витязей времени разглядывать их пики и отроги, ведь вспомнили они про медведя дикого и испугались, что он их достанет, и потому стали глядеть вниз. А медведь вправду мог бы их достать: он же был непростой.

Но зверь коварный не полез на высокое дерево, чего ожидали испуганные воины. Он, подойдя к сосне вековой, потёр о неё брюхо лохматое, навалился на неё всей своей тяжкой тушею и стал раскачивать. Вначале никто не ощутил этих толчков, но затем дерево раскачалось и вскоре Беленир, Всесвятлир и Брисинор уже с трудом удерживались на суках. Зато они расхотели спать, а у Беленира перестала болеть голова и прекратилось першение в горле. Но вдруг хрустнуло что-то. Путники с испугом переглянулись, но прежде чем они поняли, что это было, сук под Всесвятлиром треснул, и витязь вместе с ним, пытаясь ухватиться за другие ветки, свалился наземь, ушиб ногу и выронил меч из рук. Медведь перестал раскачивать сосну и глянул на упавшего ратника. Ратник же, видя, что не может встать, закричал:

— Пошёл прочь, мразь, прочь, вымесок! Беленир! Брисинор! Помогите!

Беленир, поняв, что Всесвятлиру грозит смерть, стал спускаться с дерева другу на помощь. Но, судя по тому, как быстро подбирался к знатному витязю хищник ужасный и как спускался Беленир, Всесвятлир пропал бы — съел бы его чёрный зверь медведь.

И тут прогремел протяжный и голосистый рог: звучал он словно быстрое течение горной стремнины, точно гул водопада, как пение птиц певчих, были в этом звуке и ветра буйного шум, и моря рёв, и музыка звонкострунных гуслиц. Это звучание наполняло сердце блаженством, пробуждало старые силы и давало новые.

Внезапно в медведя, просвистев в воздухе, вонзилось копьё — зверь лютый пал наземь неподалёку от Всесвятлира. Беленир, уже спустившийся с сосны, удивился, как так маленькое копьё свалило с лап огромного медведя, но не успел он и рта открыть, как увидел берегина высокого.

Да, то был берегин, с длинными волосами светлого цвета, русой бородою и с очами глубокими, полными мудрости нажитой. На нём были доспех кольчатый, шлем островерхий, а в ножнах у него прятался железный меч. Вслед за одним берегином показались и другие. Всего их была дюжина или чуть больше, и все были в шлемах златоверхих и в крепких кольчугах, в руках кто с рогатинами, кто с мечами, а кто и с секирами. Но вооружены они были достаточно легко, ибо угнаться за зверем этим было не так просто, а доспехи тяжелые тому бы помешали.

— Медведь Железная Шкура! — громко провозгласил один из берегинов и повлёк за собой всех остальных. Всесвятлир встал на ноги и, хромая, отошёл от зверя подальше.

Медведя, поднявшегося за это время на лапы, стали пугать рогатинами и иным оружием, чтобы он зашёл в расставленную сеть, но тот лишь разъярился пуще прежнего, встал на две лапы и обрушился всем весом на одного из берегинов, повалив того наземь. Остальные охотники тотчас обступили зверя лютого и, защищая товарища, стали бить зверя древками копий по морде. Не стерпел того медведь и отошёл от несчастного берегина. Тут-то он и понял, что почти угодил в западню и потому захотел скрыться от погони. И впрямь, едва берегины подошли к нему вновь, он рванул от них к соснам и наверняка бы вновь скрылся. Но Беленир преградил ему дорогу и со всей мочи ударил его щитом по твердой голове. Медведь был ошеломлён и в мгновение ока свалился на землю песчаную, мордой прямо в ручей. Там он нахлебался воды, выпив сразу несколько вёдер, и, раненый и утомлённый, уснул. Тут-то ловкие берегины набросили на него сеть и связали.

— Смотрите! — вдруг со смехом сказал один из берегинов и показал рукой на дерево. — Витязи нынче гнездятся на ветках, точно птицы пернатые! Вот диво так диво! — и берегины в шутку засвистели по-птичьи.

Брисинор, все ещё сидевший на дереве, тотчас слез и встал рядом с Белениром и Всесвятлиром, отыскавшим в траве свой меч.

— Приветствую тебя! — промолвил тот берегин, которого Беленир увидел первым, сохранив серьёзность несмотря на шутки своих соратников. — Я Явор Охотник, а то мои гриди! Назовите же вы свои имена.

Славные молодцы назвали берегинам свои имена и получше оглядели Явора. Он был не очень-то и высок, чуть повыше Брисинора, одет был в кольчугу бранную, в левой руке держал шишак островерхий, позолоченный, а в деснице острый железный меч. Волосы Явора были светло-золотого цвета, длинны и спутаны, ничем не собраны. Борода его короткая была русого цвета и в ней была заметна проседь. Но из-за этого Явор не выглядел хуже, напротив, седость прибавляла ему величия и показывала, что он не так молод, как это кажется на первый взгляд. Глаза же его были голубы, брови темны и густы и навешивались ветвями пушистыми прямо на очи. Судя по виду, берегин был истомлен походом, даже взор его был устал и отрешён. И вот Явор заговорил, и его говор был немного старомоден для наших витязей, потому что их язык изменился с тех пор, как его выучил этот берегин:

— Я охочусь за сим лютым зверем уже несколько седмиц, ибо очень он опасен. Рекут его все Медведь Железная Шкура, и он наводит ужас в хуторах к северу от сих мест. Многих он убил. Окроме вас никто, кто столкнулся с ним лицом к лицу, не выжил. Сказать честно, явился аркуда из Брегокрая, сбежав из зверинца, съев четверых берегинов и перепрыгнув Синегривку!

Брегокрай! Неужели я ещё не успел сказать о нём ни слова? Что ж, раз не успел, тогда самое время. Брегокраем называлось государство берегинов многомудрых, что лежало к северу от Заповедного Края. Его жители на ладьях бороздили моря и торговали с заморскими купцами, а башни и терема в городах этой земли возносились чуть ли не к небесам и были так красивы, что ни словом сказать, ни пером описать. Во всяком случае так казалось людям, жившим в Заповедье. Но о Брегокрае Белениру мало было известно. Все берегины же прекрасно знали эту страну, а слава её государя Гелена, правителя доблестного, к тому же оченно мудрого, гремела даже за морями. Он уже несколько веков правил в Брегокрае сильной рукой и твёрдою волей, и потому берегины в его государстве были светлы духом и не темны сердцем и мудрее они были иных во много крат. К слову, именно в Брегокрае, государстве подлунном, крае подсолнечном, за рекою Синегривкой, и жила колдунья мудрая, знающая, где схоронен конь, на поиски которого витязи и отправились.

— Спасибо, что спасли моего друга, я вам в том очень благодарен, — молвил Беленир.

— Не за что, — отвечал берегин. — Но мы не ожидали встретить здесь путников и не думали спасать твоего друга, ибо даже не видели его. Но пусть мы спасли его невольно, мы тому рады. Куда же вы держите путь, славные удальцы?

— Мы идём на север, — ответил Всесвятлир.

— Мы как раз оттуда, — заметил Явор. — И интересно нам знать, что же ведёт вас туда?

— Долгим будет объяснение, но связано это с Идогурном, — ответил учтивым говором Беленир, стараясь не показаться в глазах берегинов неотёсанным деревенщиной. — Верно, знаете вы, что этот проклятый змей пробудился в горах и угрожает нашей земле.

— Да, весть эта дошла и до нас, — рёк Явор. — А вернее мы дошли до неё. При дворе Стрезибора нам поведали о случившемся. Хорошо лишь то, что не слишком поздно узнали и вы, и мы об этой напасти. Пробуждение древнего огня — это не шутки! Долгое время во тьме и мраке спал Идогурн и, думается мне, голод и злоба в нём только увеличились.

— Потому мы и держим путь на север — ищем мы помощь, — продолжал Беленир. — Не знаете ли вы, где там живёт колдунья великая, премудрая волшебница? Мне сказали, что она живёт в роще на севере у границ с Брегокраем, действительно ли это так? Мы ищем её, чтобы спросить у нее совета.

— Нет, в Заповедном Крае волшебниц нынче не сыскать, — отвечал берегин. — Есть у одной дом в Заповедье как раз в роще, что с юга вплотную подступает к Синегривке, но и она уже живёт в Брегокрае, на границе с вашей землею, вместе со своим мужем в другом доме. Должно быть, давно вы не были на севере.

— Тогда нам надобно попасть в Брегокрай, чтобы встретиться с этой многоведающей волшебницей, дабы она нам поведала, как одолеть ужасного змия Идогурна, что угрожает нашей земле, — продолжал Беленир как можно более учтиво и велеречиво. — Не знаете ли вы, каков путь к ее владениям?

— Путей несколько, и вам предстоит избрать, по какому пойдут ваши ноги! — ответил Явор, беспокойно поглядывая на связанного медведя. — Главное, чтобы ваших стоп не касались воды Синегривки. Но время не ваш союзник. Если верно желает змей ползти в ваши земли, скоро хлынет на них пламя, которое нелегко будет погасить.

— Да, мы слышали, что та река зачарована и не позволит перейти себя никому, кроме берегинов. Но неужто нельзя построить переправу или перебраться на лодке? — вновь вежливо задал вопрос Беленир, но на то рече ему Явор:

— То могут сделать только берегины из нашего народа или сыны Земли. Ведь в давности лет заключили наш государь и повелитель всех вод, текущих по земле-матери, хозяин волны морской, договор что на этой реке мосты можно возводить лишь с их разрешения и по их воле. А вброд перейти пеногривую реку нельзя: лишь коснётся вода ваших ног, как вас унесёт на дно без всякой жалости. Лодку же, если она перевозит незваных гостей, тотчас разобьёт о камни.

— И как же попасть нам туда, куда зовёт нас долгий путь? — спросил Всесвятлир, немного огорчившись: он не хотел возвращаться с позором обратно и к тому же хотел получить сундучок золота и ларец серебра, обещанные Митрапирном.

— Всегда есть другой путь, по нему и попадёте туда, — молвил ему на это Явор, — но знайте, из всех путей выбирать надо наилучший, а если такого нет, то идти по проверенному или по тому, по которому советуют мудрые мужи. Всегда есть выход, правда вы, люди, часто об этом забываете, вспомнить только вашего древнего государя Керна, гордого и великого, но не спасшего своё государство — славный Арих!

— Это было давно! — прервал Всесвятлир, вспомнив давнюю историю о том, как из-за Керна пала от змиев великая страна его предков и стольный город Белогаст.

— И, тем не менее, — продолжил Явор, — я вижу в твоих очах то же, что и в очах Керна — гордость, так что будь осторожнее как бы она не превратилась в тщеславие.

— Неужели ты зрел наяву лицо Керна? — поразился Беленир. Удивление его было так велико, что глаза его заблистали, словно утренняя роса, освещённая диском солнца, едва прорезавшим туманы.

— Я видел и более древних, нежели Керн! — сказал Явор. — И я также намного древнее многих, о ком вы можете упомнить. Видел я Бора и Ясеня в пору их юности. Видел я и Роха Конедара и даже Кленовита!

— Сколько же лет тебе, берегин древнерождённый? — вновь удивился Беленир, и его очи стали ещё более изумленными, потому что поистине всей душой поразился воин — не доводилось ему общаться с настолько старым собеседником.

Явор же ответил ему вполголоса, хотя показалось, будто говорил он во всю силу:

— Родился я так давно, что не поверите вы мне, и, родившись, видел я лица наших прародителей и помню это по сию пору. И сердце моё содрогается, когда вспоминаю я давние времена, когда благостно жил я в земле безбедности и крае счастья… В Буяре беловодном. И журчащие воды наполняли слух мой чудесными звуками, зрел я величие и красоту премудрых богов и божичей. Но вам не представить такого блаженства, и счастья, и радости, ибо не видели вы этого и не чувствовали, а если бы увидели и почуяли, то за сон бы приняли такую жизнь, ибо время тогда течёт медленно, но словно мгновение скоро. Но люди умирают быстро и, будучи в Буяре, вы бы просто не успели порадоваться вволю, — и все заметили, что синие как небесная лазурь глаза берегина заслезились, но лицо его осталось прежним, ни одна жилка не дрогнула, потому никто не понял, были это слезы радости воспоминаний, счастливых грёз или печали по утраченному.

— Мы и не стремимся к Буяру! — продолжил разговор Беленир. — Для нас дорога туда закрыта. К тому же мы сейчас исполняем поручение своего князя. Но, как я понял, для нас открыта некая дорога в Брегокрай, поведай же, что это за путь.

— Это не путь — это пути, — начал Явор, подняв взор к небесам и почесав длинные спутанные волосы, — но они неторные, ведь это стежки тайные и тропки неведомые, неизвестные вам. Они ведомы лишь нам да диким зверям.

— Говори же, мудрый Явор, нам будет в радость послушать тебя, — сказал Всесвятлир, — А то мы уже заждались и к тому же нас что-то клонит в сон.

— Есть для вас несколько дорог, несколько путей, — продолжил берегин, поглаживая свою остроконечную бородку, — и, как я говорил, следует выбирать путь наилучший из возможных, самый верный. В любом случае вам предстоит тот путь, куда дорожный камень не указывает, но про который ворон черный каркает, что надобно туда идти, тот путь, о котором в своих песнях сладкозвонких воспевает перепел да о котором дрозд многомудрый краснохвостый пощёлкивает клювом. Внемлите, друзья! Таковы советы мои, и они мудры, и они дары. Первый таков: реку нельзя перейти только вброд, но воздух над нею свободен: птицы летают над Синегривкой звонко-журчащей, и утки покрякивают в небе над ней. Послушайте, други, мой второй совет: Синегривка берёт начало из гор, а исток воды в скалах берется. Исток тот мал — его можно обойти как лужу. Есть и третий совет: воды реки текут с гор, но втекают в море — это издревле известно рыбам подводным. Нельзя пересечь только реку, а в море власть хозяина вод пусть и велика, но море это уже не река. Понятно ли вам, о чём мой намёк? Попасть в Брегокрай можно морем. Но сразу скажу: под водою, в пучине глубокой обитают страшные чудища, и они могут вам помешать. Поэтому неслучайно корабли наши не плавают ныне далеко в море или плавают с великой осторожностью — грозные силы пробуждаются не только в корнях земли, но и в пучинах морских.

— Это все советы? — спросил Беленир.

— Нет, — ответил Явор, — вот последний, по мне наиболее мудрый: я ухожу из этих земель обратно в Брегокрай и чрез три недели буду в палатах вещего Гелена и попрошу его позволить вам перейти реку. Думаю, он не будет против, и вы скоро ступите на каменистый брод через Синегривку. А теперь я ухожу, советы мои — дары для вас — изберите свой путь сами, ибо я не волен решать за вас вашу судьбу. И не загубите свои жизни: Митрапирн тому будет недоволен. И, Беленир, держи сей рог, — и Явор протянул витязю большой красивый рог — тот самый, чей чудесный голос удальцы недавно слышали.

— Спасибо, — поблагодарил Беленир берегина, взяв рог. — Но откуда знаешь ты Митрапирна?

— Мне многое известно, а Митрапирн не скрывается в лесах и не плещется окунем в море — о нем я многое знаю! — ответил берегин, — к тому же вы сами сказали, что вас к волшебнице послал князь, и пусть на вашей земле несколько князей — Митрапирн самый мудрый и только он мог принять такое решение.

— Рог воистину чудесный, — вставил Всесвятлир, осмотрев его поближе из рук Беленира. — Никогда не видывал я таких. И узоры на нем занятные: осьминоги, какие-то чудища морские, и все переплетается дивно. Не похоже на узоры берегинов.

— Ты прав, — возгласил Явор, — это не узоры берегинов. Этот рог — мой трофей. Его я нашел в желудке морского чудовища! Наведалось в наш город мерзкое чудище и мы сразили его из своих могучих луков, забросали его копьями. Так оно и погибло. Мы распороли его брюхо и в желудке огромном нашли этот рог. Уже потом только понял я, что звук его несёт великое воодушевление и пробуждает всех, кто его слышит. Думаю, вам он пригодится больше, тем более что ваш путь будет полон опасностей. А про змея, что грозит вашей земле я передам государю, и он, полагаю, вам поможет.

— Спасибо на том, — улыбнулся Беленир. — Надеюсь, ваш государь будет не против пособить своим соседям.

— А знаешь ли ты, Явор, — спросил вдруг любопытный Брисинор, — отчего вода из этой криницы наводит сон?

— С чего вы взяли, что она наводит сон? — усмехнулся берегин.

— Ну, как, — отвечал Брисинор. — Мы ею напились, и нас в сон потянуло.

— Тому виною ваша усталость и сон-трава, что здесь растёт, — и Явор указал на бело-голубые цветы, что здесь росли. — От них и голова болеть может и кожа чесаться, — и тут Беленир понял, что это с ним недавно было.

— Но вкус этой воды был какой-то особенный, — заметил Всесвятлир.

— Вы, наверное, просто долго не пили, вот вам так и показалось. К тому же этот ручей чист как слеза, посему водица из него и впрямь вкусна. Вы просто себя обманывали, не разобравшись толком в чём же дело — так часто бывает с людьми, к тому же с теми, кто не знаком с природой. Вы наверняка всю жизнь проводили на охоте, в боях да на весёлых пирах и потому вам мало известно о тайнах мира.

Затем воины и Явор попрощались, и берегины, волоча медведя по земле, пошли своим путём. И солнце светило им в спины. Так они и ушли, скрывшись вдали, держа путь в свою землю.

Трое витязей же, уставшие от боя с медведем грозным и сонные от усталости и чар сон-травы, стали готовить себе ночлег, выбрав место для него подальше от тех цветов. Вскоре солнце уже стало клониться к заходу ярому, и огненные всполохи озарили небо, словно лучина озаряет избу. Беленир собрал сухих дров и веток, и Всесвятлир развёл костер. Брисинор же, устроившись на пеньке сучковатом, затянул перед сном веселую песню.

Глава 4. Бой на Лукоморье

На следующий день, когда солнце уже взошло высоко-высоко, влекомое неведомой людям силой, а серебристые паутинки упорных в своем труде мизгирей уже успели просохнуть от кристальной росы, Беленир отомкнул очи. Полежав немного, он встал, взял свой рог могучий, подаренный Явором, и дунул в него что было мочи. Так витязь решил подшутить над друзьями. Звук рога оказался так громок, что, казалось, это дунули в свой горн первородные великаны. Тут же Всесвятлир и Брисинор подскочили, будто увидели призрак медведя, которого вчера повстречали, и воскликнули, выпучив глаза:

— Что с ума сошёл? Так и сердце лопнет!

Укорив Беленира, оседлали витязи своих коней и снарядились в путь. Но прежде чем пуститься в дорогу, они решили обговорить, какую же стезю им избрать.

Беленир предложил:

— Надо выбрать не лёгкий путь, но и не тяжёлый. Лёгкий — всегда с подвохом, а тяжёлый всегда труден, а нам некогда отвлекаться на лишние трудности.

— Только не по морю, в нём только сгинем, — молвил Всесвятлир.

— Значит, выбираем путь в горы, там реку и обогнём, — заявил Брисинор, поглядывая на восток, где серыми неприветливыми вершинами высились Смарагдовые горы, укутанные в снег и пелену туманов. То были горы асилков, вотчины высоких великанов и владенья лютого мороза.

— Нет, больно труден этот путь! — сказал Беленир, посмотрев на суровые горы. — Сложно будет задобрить исполинов: пирогом их не попотчуешь.

— Да, ты прав, — согласился Брисинор. — Асилки суровы, лбы у них как камень, а у некоторых и сердце твердо как гранит.

— Тогда найдём того, кто перенесёт нас через Синегривку по воздуху, — предложил Всесвятлир, поглядывая на юг, далеко за Заповедье, туда, где по миру бродили кудесники старые, творя перед людом чудеса. — Авось и какой ковёр-самолёт найдём.

— Это не наш путь! — изронил Беленир, важно почёсывая бороду. — Пока найдём мы кудесника седовласого или твой ковёр-самолёт, поганый Идогурн сожжёт нашу землю, а мы сами состаримся и за годы поисков поседеют наши бороды и отрастут на целый локоть!

— Что ж, скажи сам, как думаешь! — разом воскликнули Брисинор и Всесвятлир

— Сам я вот как думаю да гадаю. Бессмысленно ждать просьбу Явора к Гелену, так как ему предстоит долгая дорога, прежде чем дойдёт он до государя и обратно. Через горы мы тоже не пойдём: с асилками нам не совладать. Кудесников искать мы тоже не будем, я уже сказал почему. Значит, у нас остаётся два пути.

— Разве два? — удивились воины.

— Да, два! Один — это пройти через Синегривку. Думается мне, это самая обычная река и ничего она с нами не сделает.

— А вдруг сделает!? — воскликнул Всесвятлир.

— Тогда остаётся второй путь: идти на запад к побережью, к взморью крутому, где живут моряки-рыбари, и оттуда перебраться в Брегокрай.

— Но ходят слухи, что в пучине пенных вод живёт чудище морское, — заметил Всесвятлир, боявшийся пути через море.

— Да, — согласился Брисинор. — Кличут это чудо горбом подводным, и, говорят, оно топит ладьи и лодки и сжирает моряков!

— И берегин тоже говорил об этих чудищах, — заметил Всесвятлир. — Так что, видно, слухи не пустые.

И вправду слухи про это чудо морское, про горб мосальный, были правдивы. Оно жило в глубине, на дне океана, и, бывало, повергало целые суда в пучину, и даже берегины боялись его, зная его коварство и ярость. Но витязи всё же решили отправиться к морю и именно морским путём попасть в Брегокрай. Дорога их лежала на запад, ведя через несколько небольших сосняков. Вскоре путники вступили в их пределы и повеселели. Ведь свет, обильно проникавший между пушистыми кронами сосен наливал все эти сосняки чудесным сиянием, ибо смола, что чуть ли не струями текла с дерев, блистала на нём точно самоцветы. К тому же кругом пели птицы сладкоголосые и весело жужжали лесные пчелы, занятые работой в своих ульях.

Вскоре дорога стала крутой, поднялась вверх и вокруг неё появились заросли медового вереса и всяких кустарников. Трава залегла к востоку: туда с моря дул ветер. Но прошла ещё пара дней, прежде чем славные витязи узрели вдали морскую синь. И когда они увидели её, то их сердца молодые объял немой трепет и все они даже замерли на мгновенье. Море волновалось, колыхались его бурливые воды, над его беспокойной лазурью носился ветер могучий и напевал свои издревле сложенные песни.

И тут, пока воины глядели вдаль, на запад, перед ними появился, откуда ни возьмись, какой-то дед. Борода его отливала мёдом и вилась до самого пояса. Была она ухожена и всем своим видом показывала состоятельность и мудрость своего хозяина. Брови деда цветом были, как и борода и были очень густы и кустисты, прямо как листва хмурого вяза. Сам он был весьма велик ростом и широк в плечах, и позади него развевались на ветру его плащ и длинные седо-медовые волосы. И оттого его вид был грозен и внушал всем трепет. Когда же старик приблизился к Белениру и его спутникам верным, они увидели, что его очи ярые были не карего и не серого цвета, но цвета, подобного желтому, но более тёмного и золотого, будто бы медового. К тому же глаза деда были грозны, как и он сам, и в них блистала его мудрость, накопленная долгой жизнью. Одет старец был в рубаху мужицкую и коричневый плащ, застёгнутый серебряной фибулой. Подпоясан он был широким кушаком и обут в лапти. Дед отвесил путникам поклон и улыбнулся.

— Гой еси, славные богатыри! — промолвил он громко, соблюдая обычаи святой старины. Белениру притом показалось, что голос старца был самый могучий и сильный из тех, что он слышал.

— Почто вы приветствуете меня поясными поклонами? — спросил дед, увидав, что путники поклонились ему до пояса. — Меня уже тысячи лет все приветствуют поклонами земными! — и тут воины поклонились ему до самой земли, ибо поняли, что перед ними сын Земли и Солнца. — Вот так-то лучше! — и старец заметно подобрел, поклонился сам и улыбнулся, оголив белые зубы.

— Но кто ты? Давай сперва познакомимся! — воскликнул Беленир удивленно, и почувствовал запах мёда крепкого и хмельной медовухи.

— Я землёю рождён, рождён благодатной, — ответил дед, — я не из бездны пришёл, не из пропасти, солнце меня породило, яркое сотворило, лучами согрело и оживило!

— А я, — начал было Беленир, но дед продолжал:

— Мои кости — от камня гранитного, кровь-руда моя — от воды свежей, пот — от вешней капели, жилы от корней дубовых, а волоса от высокой травы. Меня знают все. Неужели никогда не слышали вы о том, кого берегины рекут Фрерин, а карлы Ободрин? Люди же называют меня Дед-Пасечник, — и он рассмеялся так, что смех его подхватили все путники, — вы думали, небось, что все сказки про меня всего лишь сказки и всё?

Сказок про Деда-Пасечника в народе ходило много, поговаривали, что когда-то он столкнулся с Лешим Старцем и победил его с помощью своей великой силы и тем спас древнюю землю, на которой располагался теперь Заповедный Край.

— Здравствуй вековечно, могучий дед, властитель пчёл и боярин мёда! — наконец вымолвил Всесвятлир, тогда как все остальные стояли, поражённые, и не знали, что им делать, ведь встретили они того, про кого раньше слушали сказки.

— Но зачем ты встретил нас, — вновь сказал Всесвятлир, видя, что его товарищи молчат, — и знаешь ли ты наши имена?

— Да, знаю, — ответил дед-весельчак, — ведь в ваших руках судьба Заповедного Края! А это земли не только людей, но и моих братьев, которые живут там в тенистых лесах, солнечных полях, в скалах гранитных да в светлых сосняках. Быть может, мы и уйдем когда-нибудь в другие земли, не тронутые рукой человека, но не сейчас. Так вот. Я вас не искал, а встретил случайно. А раз встретил, так одарю кое-чем. Ведь хотите вы отыскать коня, по бокам у которого часты звезды, во лбу светел месяц, а под сердцем красное солнце, а это трудное дело. Потому я дам вам напиток медвяный — мою медовуху живую, чтобы сдобрили вы ею ретиво сердце, кровь горячу и буйну голову, с моей медовухой не страшно будет бороться даже с любым чудищем! Но без веры и она не может помочь. Верьте в победу и победите, ибо вера и гору сдвинет!

И Дед-Пасечник достал из-за пазухи три бутыля и молвил:

— До встречи, друзья, скоро встретимся, буду ждать вас у себя дома — найдите меня в Брегокрае! — и он на своих резвых ногах вскоре скрылся в зарослях вереса и оттуда крикнул: — Пусть скатертью белою стелется вам путь-дорога через поля и моря, через горы и леса. И шершень пусть не тронет и пчела не ужалит!

Удивленные, но не испуганные, путники продолжили свой поход, представляя, что дорога будет стелиться перед ними и впрямь скатертью. Но затем их умы поглотили сладкие грёзы о том, как они сидят у очага и пируют вместе с друзьями и вскоре они совсем позабыли про весёлого деда.

До самой ночи и ещё полночи шли путники, и на следующее утро, едва лучи пали стрелами на сыру землю, они завидели издалека крыши рыбацких избушек. Над их головами пролетели чайки белогрудые, а в лицо задул морской бриз и оживил всё тело. Трава же под резвыми ногами витязей стала пышна. Но она по-прежнему была расчёсана ветром на восток.

Однако, воины добрались до деревни лишь когда проглянули очи звёзд, а месяц сребророгий засиял ярче самоцвета, осветив зыбучее море, что крутыми волнами вспенивалось вдали и отражало небесные хороводы. Так вот, как я сказал, лишь тогда, когда наступила глубокая ночь, предвестница утра ясного, молодцы добрались до изб смелых рыбарей. Но чтобы прийти в эту деревню, путники проделали немалый путь, спустившись с холмов по витой тропке в прибрежную низину, где и стояли на песчаной почве сосновые избы рыбаков вразброс с лодками и ладьями, чьи паруса изо дня в день обитатели этих мест расправляли по вольному ветру.

Беленир постучал в дверь первой попавшейся избушки. Вскоре хозяева отворили её, и из дома в уличные потёмки проник свет лучины, пав на суровые лица воинов. Беленир вежливо попросил ночлега, и хозяин тотчас впустил его и его спутников в свою избу, не желая нарушать издавна чтимые всеми законы гостеприимства. Путники, привязав коней крепкими узлами к столбу дубовому, вошли в избу.

— Здравствуй, человече! — воскликнул гордо Беленир, поглядывая на хозяина избы. — Спасибо тебе, друг мой, что приютил нас на эту ночь. Может статься, скоро меж облаками разразится гроза! — и, действительно тучи уже собрались в небе, предвещая страшную бурю. — Будь так добр, приготовь нам кушанья, какие есть, да постели нам где-нибудь спать! — и тут Всесвятлир снял шлем боевой, в котором всегда ходил, а Брисинор шапку, и вместе они уселись за стол, что стоял в горнице.

Хозяин же был человек добротный, довольно увесистый, одет был в рубаху, и вся одежда его пахла копчёными окунями, да и изо рта его веяло какой-то рыбой. У него была окладистая жёсткая борода, чёрная как смоль, и он всё время трогал волосы, отчего они были покрыты жиром и оченно грязны. Но не успел хозяин закрыть дверь, как вдруг в ночи тёмной, разрезая воздух холодный, ярко-серебристой стрелой пала наземь молния, озарив все окрестности, и море всколыхалось вслед за ней, освещённое ею. Серебряные блики на мгновенье заиграли на бурных волнах. Разразилась гроза буйная, пошёл дождь проливной, и рыболов закрыл дверь.

— Моё имя Бодин, — прокричал рыбак, надевая шапку, — ваши имена мне некогда выслушивать — надо бежать в холмы! — вслед за тем хозяин разбудил свою жену и двоих малолетних сыновей, спавших за перегородкой, и велел им одеваться.

— Нельзя, глупец! — вскрикнул Беленир. — Ты их погубишь, старый невежда, упади тебе на голову небесный молот. Всем ведомо, что оружие Маланьицы метит в гору, там вы обретете смерть или останетесь калеками!

— Ты не понимаешь, утопить тебя в море мало! — огрызнулся Бодин, с силой дёрнув за свою бороду. — Все здесь знают, что как громыхнёт гром-то, так проснётся в хлябях морских подводная страшила и скоро поползёт на берег. Бегите за мной, хотя вы, небось, и бегать-то не умеете — заелись совсем! И не отставайте, может быть, тогда-то, авось, и выживем-то.

— Так значит правда живёт в море чудо, — сказал Всесвятлир. — Тогда лучше не выходить из избы — ещё раздавит или сожрёт!

— Чудо-то уже по земле, небось, ходит-похаживает-то, ходуном с боку на бок переваливается, клювом-то своим пощёлкивает, хоботами подеёргивает, а вы расселися здесь будто безногие и даже уходить не хотите! — ответил Бодин. — Оно учует вас и раздавит мою избу вместе с вами в блин! Так что бегите! — и рыбак открыл дверь и увёл свою семью так быстро, что витязи даже не успели разглядеть лица его жены и детей.

Несколько мгновений Беленир его друзья сидели в избе, а затем, словно подстёгнутые кнутом, сорвались со своих мест и побежали вслед за Бодином. К тому времени быстроногий рыбак убежал уже чуть ли не к самому холму. Но молния белоокая осветила на мгновенье его измоченную хлещущим ливнем спину, и Беленир его тотчас увидел. Хотя едва свет погас, витязи снова оказались слепы: тьма была хоть глаз выколи. Зато Беленир слышал крики и чьи-то стоны, слышал, как бежит толпа. И вдруг среди всей суматохи услышал он пронзительный рёв, и сердце нашего витязя дрогнуло, сжалось, будто его обхватил кто-то и сдавил железною ладонью. Беленир прилёг наземь за кочкою небольшой и вслед за ним прилегли его товарищи. Всесвятлир, видя, что его друзья испуганы, подшутил:

— Что за деревенщина воет здесь? Мои предки сражались с чудищами более великими, чем деревенское чудо-юдо! — Беленир и Брисинор засмеялись, но их смех был притворен.

Тем временем, блеснув серебром, в море вновь ударила молния. Бодин уже совсем скрылся из виду, затерявшись в густой толпе рыбаков, выбежавших из своих изб и хижин. И вот приникшие молодцы узрели у самого берега чудище огромное, покрытое илом, ростом выше любого дуба. Оно под рокот грома выползло из пучины морской и распугало людей своим страшным видом. И Беленир тоже ужаснулся: было это чудо велико словно змей, хотя впотьмах нельзя было оглядеть всё его тулово, и имело с боков какие-то отростки, подобные лапам. Оттого наш молодец испугался пуще прежнего и перестал смотреть на окаянное чудище. А оно разинуло пасть, усыпанную зубами словно острыми кольями, и громко заревело, и от того рёва у витязей заколотились сердца и захватило дыхание. Со всего люда честного слетели шапки. Но на том чудо страшное, многомощное не остановилось, а стало своим хвостом огромным крепко охаживать все избы, подняв великий шум. В темноте не было видно, какие дома оно ломало, но отовсюду летели брёвна деревянные да крепкие балки. Блеснули молнии, и Беленир увидел, что чудовище поганое вырвало столб, к которому были привязаны их кони, и жеребцы разбежались во все стороны. Но одного коня чудо подхватило своими лапками и тотчас унесло в свою утробу.

— Это уродище проглотило моего скакуна! — воскликнул Всесвятлир и смолк, видя, что уродище собирается уже подползти к народу и сожрать его.

Беленир же стал думать, как спастись от этой подводной твари и избавить от неё рыбаков. Слышал он, как кричат позади: «Мосальный Горб, бегите!». Но не знал он, как можно уйти от такой громады великой. «Вмиг эта тварь настигнет тебя и раздавит», — думал он. И тут вспомнил Беленир про напиток пьянящий, дарованный Дедом-Пасечником. Немедля он откупорил бутыль и выпил пять глотков, а затем дал выпить и всем остальным путникам. Вкусен был напиток медовый, и скоро он нагнал невесть откуда в руки и ноги воинов великие силы. Они позабыли свой прежний страх и поднялись во весь рост перед чудом, покинув своё укрытие за приютной кочкой. Злобное уродище уже было от них лишь в десяти саженях. Молнии заиграли на их лицах серебристым светом, и зарницы засветились вдали, осияв проклятое чудище.

Сдивовался Беленир над уродищем подводным и, почуяв, что в нём во много раз увеличилось силы и смелости, изрёк: «Дайте мне копьё крепкое!». Тотчас Всесвятлир подал ему свою сулицу, и Беленир, разглядев в свете молний глаз чудища, не зная даже, сколько всего у него очей, бросил сулицу прямо в него. Никогда Беленир не славился своей меткостью, но сулица полетела ровно и угодила чудищу в его единственное око, не прикрытое зеницей. Тут взревело чудо и извилось, будто пораженная змея: из его глаза обильными потоками хлынула кровь. Но скоро оно смолкло и опрокинулось обратно в пучину. Послышались всплески морские, и белая пена поглотила чудище в свои объятия, в глубину неизмеренную. Так окончилась первая битва с Мосальным Горбом.

Тотчас со всех сторон к обрыву в море сбежался народ, и люди, словно тени чёрные, зашныряли по камням. Тут и наши молодцы подошли посмотреть, не вылезет ли чудо вновь, не появиться ли оно из морских пределов, влекомое жаждой мести. Но сколько ни ждали его, оно не появлялось. С час стояли люди около самого обрыва, ропща и негодуя, и вслух размышляя, отчего не смогли они вовремя скрыться. Вместе с ними молчаливо стояли и витязи, потупив взоры в бушующие зыби. Через час люди наконец вспомнили своих избавителей и сыскали в толпе Беленира, Всесвятлира и Брисинора. Какие-то могучие рыбаки тотчас подхватили их на руки и, подкидывая в воздух холодный, стали кричать что-то невнятное. Но Беленир не радовался, он был скромен и молчалив, так как ещё не отошёл от всего случившегося. Всесвятлир и Брисинор, напротив, веселились, как только могли, выкрикивая победные речи и угрожая глубине морской своими кулаками. Но тут откуда ни возьмись явился Бодин и заговорил, перебив восхищённые возгласы толпы:

— Каждый-то год приходит в грозу это вот чудище зверское, дабы забрать из нашей-то деревни пять человек себе во чрево. В этот-то год вопреки моим советам, вы отказались отдать кого-нибудь чудовищу в дар. Вот и пришло оно так нежданно-то из глубин морских. Едва разразилась гроза — оно уже появилось, хотя прежде-то так быстро не являлось. Оно пришло, чтобы нам отомстить и нас наказать. И придёт ещё! — тут Бодин обратился к Белениру. — Мы-то не можем покинуть нашей деревни, ведь это одно место за сотни вёрст, где меж обрывов в море есть пологий берег, где мы-то можем выходить в море и черпать сетями из него-то рыбу! А вы уйдёте, оставив нас с нашими-то бедами, пуще прежнего разозлив Мосального Горба. Победа над чудовищем — не конец нашим страданиям!

Беленира перестали подбрасывать в воздух и он, твёрдо встав на землю, ответил Бодину:

— Да, ты прав — это не конец вашим страданиям, и я сразу скажу, что слепое чудовище немногим слабее зрячего. И поверьте мне, оно ещё вернётся из пучины в пене, и иле, и тине морской и втройне злое! Поэтому готовьтесь и вы к бою. Вот так!

— Тогда вы будете жить здесь до тех-то пор, пока оно-то вновь не появится, и убьёте его уже навсегда! — весело подхватил Бодин. — А теперь давайте-ка пойдём в горницу и выпьем пива и закусим сельдью!

Вся толпа радостно подхватила слова Бодина и пошла в большой дом, нетронутый чудищем, чтобы немного выпить или же, напротив, напиться до повалу. Никто из рыбаков и знать не хотел, что воины не могли долго оставаться в деревне.

Трое витязей же остались на берегу под покровом ночного неба. К тому времени небосвод прояснился, и месяц уже бледнел над их истомлёнными головами. Они сели у края отвесных скалистых берегов и огляделись: слева от них тянулся вниз пологий спуск к пляжам, а справа невыразимыми громадами высились голые скалы, впереди было море необъятное, позади деревня бревенчатая. Между тем Беленира стали посещать тёмные, словно зимний вечер мысли. Даже мерцание звёзд, которые в невиданном танце плясали на небосводе, не могло отвлечь его от них. «Пьяницы, дураки, — думал он. — И неужто всем людям только того и надо, чтобы выпить и отвернуться от своих дел и своей жизни? Неужто никому из них жизнь не нужна? И таких людей я иду спасать».

— Да, глупые люди, глупцы! — сказал вслух Беленир. — Они пошли пить, тогда как надо готовиться к обороне. Бодин! Он тут похоже староста. Неужто все старосты так паршивы? — но тут Беленира перебил Всесвятлир:

— Вряд ли, но лихо на головы тем пастухам, которые пасутся сами, а за овцами не приглядывают. Бодин, коли он староста, видно, один из таких пастухов!

— Но как нам теперь перебраться в Брегокрай? — воскликнул Брисинор, и очи его пыхнули жаром. — Надо сказать им, чтобы сряжали ладью и везли нас к берегинам! Мы не можем ждать, когда уродище вновь нападёт. Оно, может, вылезет через месяц или даже год!

Но Беленир, подумав хорошенько, сказал:

— Нет! Мы не можем уйти отсюда, ведь из-за нас чудище теперь пусть и слепо, но ужасно зло и наверняка скоро вернётся докончить начатое. Мы должны остаться и каким-то образом положить этому конец. Митрапирн далеко отсюда и не ведает горя этих людей и не может им помочь. У нас же есть чудесная медовуха: она прибавит сил, и мы одолеем вражину. Да и не поплывут никуда рыбари, пока ненасытное чудище будет бороздить морские просторы. Я обезглавлю его, а поганую голову насажу на кол! Тогда избавим мы людей от напасти, а сами уплывём в Брегокрай, снискав помощь благодарных жителей и немного славы.

«Как жаль, что я не могу победить и другого врага этих рыбаков — пьянство», — подумал про себя Беленир и опечалился.

Всесвятлир и Брисинор же согласились со словами своего друга и разожгли костёр трескучий. Они не пошли в горницу, где вовсю шло веселье, а отдохнули на свежем воздухе: откушали свои запасы и так просидели до утра под подозрительное колыхание волн, пока не рассвело.

Когда же чистые слёзы утренней росы заблистали на траве-мураве и когда красно солнце золотым клубочком выкатилось на небеса, тогда-то вот приготовились удальцы к бою. После долгих споров они решили, что чудище должно было появится на рассвете, раз не появилось за все это время, ведь оно наверняка горело злобой и хотело скорой мести. Тем временем густой лиловый туман заскользил пеленой по долинам на востоке, поднявшись до самых гор, а море зардело румяным блеском. И путники, сидя на траве, невольно услаждались всеми красотами природы. Ведь даже скалистые берега, тянувшиеся отвесно над золотистыми что пшеничный колос пляжами, блестели в солнечных лучах. Вокруг царило блаженство. Гуляния рыбаков уже, наверно, кончились, и они, пьяные, не видя прелестей этого утра, заснули в затхлой горнице.

И вдруг разверзлись воды морские, зашумели сильно: явился из них Мосальный Горб, головою тряхнул, шевельнул хвостом и зарычал страшно. Блики радужно заиграли на его чешуе, с боков он зашевелил своими лапками-отростками и вскоре как змей извился в воздухе. Почуяв своих врагов, чудище взревело что было мочи, и воины будто околели на время. А уродище морское стало всё ближе и ближе подбираться к ним, рассекая волны высокие и стремясь к берегу.

Но вот Беленир, преодолев замирания своего сердца, сказал своим соратникам на ухо:

— Сулицу мне, сулицу — не видит нас чудо, слышать лишь может и чувствовать, — замысел витязя заключался в том, чтобы бросить копьё в колокол, что находился в колокольне, вырубленной в скале — в этот колокол били встарь рыбаки, встречая гостей или недругов. Беленир рассчитывал, что уродище подумает, что в колокольне спрятались витязи и бросится на скалу, где разобьёт свою неразумную голову, вместо добычи отыскав острые камни.

Всесвятлир подал Белениру сулицу. Витязь прицелился метко, размахнулся да и забросил её прямо в колокол. Зазвенел тот звучно, затем и вовсе сорвался и полетел вниз. Шум поднялся приличный: небольшая часть скалы прибрежной, по которой скатился в воду тяжелый колокол, с грохотом упала на золотопесочный пляж. И внезапным порывом своего длинного тела чудовище устремилось прямо на камни, рассчитывая схватить там жертву. Ударилось оно оченно крепко, и скала сотряслась с ещё большей силой. Казалось будто первородный великан упал где-то вдалеке и вызвал тем землетрясение. Но вскоре послышался оглушительный рёв, и чудище оцепенело, затем извилось в судороге и рухнуло прямо на пляж. Тут со скалы прямо на него осыпались камни да валуны и придавили его. Самый большой из них упал прямо на извивавшийся хвост. Рёв и вой смолкли, наступила звонкая тишь.

Тут из горницы высыпали люди добрые, с пьяных глаз не понявшие, что же происходит. Кто-то прихватил с собой кружки с пивом или медовухой, а иные выбежали с рогами, полными браги. Впопыхах Беленир увидел, как некоторые люди вытащили из горницы дома, в котором пировали, медвежью шкуру и весьма знатную — украли подлецы! Но никто этого не заметил: народ честной побежал вновь встречать своих славных спасителей.

Беленир сразу понял, что без пира званого тут не обойдётся, а на этом пиру не обойдётся без пьянящих напитков. Всесвятлир же, заметив это, явно не огорчился, рассчитывая отдохнуть в застолье, слушая как селяне расхваливают его молодецкую удаль. Брисинор же воспринял это безропотно, хотя и не хотел пить.

Подбежав к обрыву и узрев чудище, лежащее на пляже и заваленное грудами серых камней и стылых валунов, рыбари возликовали и захлопали в ладоши да так громко, что казалось хлопает в ладоши не сотня человек, а целая тысяча. Затем рыбаки всей толпой, просто-напросто подхватив и витязей хоробрых, отправились в горницу большого дома, самую обширную в этой деревне, чтобы там как в гридне распить мёд сахарный да хмельное пиво. И, хотя Беленир думал ускользнуть из толпы, его вместе со спутниками, затолкнули в двери.

Горница была длинна и узка, с высоким потолком, в ней стоял стол длиною две-три сажени. Кроме того, была она темна: свет еще не успел в нее проникнуть, ибо солнце взошло ещё не очень высоко. Внутри были зажжены лучины и свечи, и их огни дрожали между согбенными тенями людей. Тёмная и мрачная, горница была наполнена пьяным людом, который производил в ней невыносимый шум. То был не славный пир у Митрапирна-князя, а грубая и бестолковая попойка. Но Белениру и его друзьям пришлось разделить стол с рыбаками, как пьяны бы они ни были — ведь именно их деревню они спасли уже во второй раз.

Удальцы присели на самые почётные места длинного стола, кое-где стелённого белыми скатертями, и принялись за небогатую еду. Но потому что они довольно сильно хотели есть, то съели всю рыбу, которую им предложили, и выпили весь квас хлебный и прочие напитки, которые им налили. Беленир и Брисинор кроме кваса ничего выпить не успели, ибо по большей части набивали рты едой; лишь Всесвятлир отведал несколько глотков медовухи да кружку пива солодового. Не считая этого, он ещё осушил кубок браги. Но и от этого он не сильно опьянел.

Однако путникам не удалось отдохнуть как следует: не удалось вволю отведать квасу и наесться рыбы. Ни с того, ни с сего послышался писк, пронзающий даже кости, затем загрохотали камни, и в дверь горницы ударило что-то.

— Чудо ожило! — послышались голоса в зале, и люди начали роптать на витязей.

Но тут из-за стола встал Всесвятлир и молвил гордо:

— Глупые люди! Почто вы на нас хулу сказываете? Мы вам ничего худого не сделали, а, напротив, уже дважды Мосального Горба отсюда прогнали!

— Так прогоните ещё раз, если вы не трусы! — отвечали ему люди.

— И прогоним! — опрометчиво заявил Всесвятлир.

— В этот раз мы можем не выстоять, — сказал Беленир товарищу потише, чтобы рыбаки его не услышали. — Надо воодушевить людей на борьбу. Что они расселись словно утки на взморье? Пусть тоже готовятся к бою, — последние слова он произнёс с дрожью в голосе, потому что понимал, что враг их силён, а сил у них мало и нет с ними рати, местные же о ратном деле мыслили на уровне пьяной драки на кулаках.

— Беленир прав, — подтвердил шёпотом Брисинор. — Я, например, устал от тревоги и рука уже не так тверда.

Всесвятлир, выслушав советы друзей, поглядел на народ, что суетливо толпился в горнице, ожидая своей кончины, и сказал:

— Люди добрые! Дважды мы уже побеждали это чудо, но оно вновь возвращалось. Значит, троих недостаточно, чтобы его сразить. Готовьтесь и вы к отменной битве, вместе встретим его.

— Мы погибнем! — воскликнул кто-то. — Как назло ещё не допил медовуху!

— Кто-то сложит головы, — согласился Всесвятлир, — но, знайте, вместе мы бесспорно победим, а о вашей смелости, о вашей мощи будут говорить годами! И даже все сородичи этого окаянного чудища устрашатся нашей доблести!

Люди приободрились, позабыв даже, что недавно Всесвятлир называл их глупыми, и заговорили о битве. Кто-то взял палки дубовые, другие взяли стулья, многие притащили гарпуны, топоры и рыбацкие ножи. И вдруг горницу вновь огласил шум ударов чуда морского. Послышались испуганные голоса, но тут солнечные лучи проникли внутрь, и народ честной вновь приободрился и забыл о трусости. Всесвятлир обнажил свой могучий клинок, и все его товарищи тоже изготовились к битве. Беленир, держа меч, чувствовал, как дрожит его рука и как сердце колотит жестокими ударами его внутренности. Но он не поддался страху и остался стоять там, где был.

Чудище ещё раз ударило в двери своей твердокаменной головою, и ворота с треском разломались. Пробилось оно в чертог, словно в закупоренную бочку, набитую едой, — несчастными рыбаками. Словно слизень огромный уродище вползло в горницу. Из глазницы пустой и его переломанных лапок обильным ручьём сочилась кровь. Тут же чудовище кольцом обвило одну из десяти подпорок, что в два ряда высились вдоль горницы и подпирали ветхую кровлю, и сломало её без всяких усилий. Рыбаки, увидев, что чудище портит дом, понеслись на него кто с чем в руках. Стали они его бить-колотить, но чудо вмиг их отбросило, и они рассыпались по стенам. Тогда Брисинор, почуяв силу в своём сердце, подбежал к морде чудовища и всадил топор ему прямо в пустую глазницу. Почуяв боль, уродище поганое извилось и своим длиннющим хвостом сломало ещё три подпорки. Беленир меж тем смекнул, что надо делать, и, отбросив всякие сомнения, крикнул:

— Рушьте подпорки, крыша обвалиться и придавит его! — на этот раз его голос не дрожал: в нём звучали зычно мощь и мужество.

— Но мы сломаем дом, — заметил недовольно какой-то мужик.

— Новый построите! — рявкнул на него Беленир. — Жизнь спасать надо, а не эту гниль!

Мужики деревенские не стали пререкаться и быстрёхонько разрушили подпорки своими топорами. Но несколько подпорок они оставили и выбежали вон из горницы прямо через выбитые двери. В доме не осталось никого, кроме трёх витязей и кучки перепуганных пьянчуг. Беленир велел им уходить через другой выход, бывший в горнице, и остался со своими верными товарищами. Но и чудо тем временем не дремало и не лежало просто так, пока друзья совещались: оно пожирало нескольких селян, которых успело сцапать. Съев их всех без остатка и забрызгав пол мужицкой кровью, оно обрушилось на Беленира, услышав звук его шагов. Но он прикрылся своим крепким щитом и выдержал удар. Всесвятлир и Брисинор тем временем обрушили другие подпорки, оставив только две, отчего крыша сильно накренилась. Затрещал свод, над головами витязей раздались скрип и скрежет. Беленир, поняв, что кров скоро и неминуемо обвалится, велел друзьям убегать и рванул к выходу из горницы. Но прямо около выхода лежало само чудовище. Кое-как проскочил витязь мимо хвоста, что был у него на пути, и с трудом перепрыгнул грозное тулово, споткнувшись о скользкие бока, и ушиб ногу. Но воин всё равно смог выбежать из дома. В лицо ему приятно подул свежий ветер. Лишь затем он заметил, что поранил ногу о острые шипы торчащие из тулова чудища.

Вслед за Белениром побежали Всесвятлир и Брисинор. Но если Всесвятлир выскочил на вольный воздух, то Брисинору не повезло. Чудо случайно схватило его своими лапками-отростками, и, поняв, что это человек, потянуло его в свою пасть. Воин закричал. Он приближался к пасти червечудища, над которой красною кровью сочился выколотый глаз. Брисинор хотел бросить топор ему прямо в глазницу, но выронил его из рук и остался один на один со своим врагом: без оружия. Беленир и Всесвятлир, увидав что приключилось, побежали ему на помощь. Но тут треснули остальные подпорки, и крыша обвалилась. Чудище завалило вместе со славным удальцом. Над ними взгромоздилась огромная груда балок и досок и горою пали на них длинные брёвна от обрушенных стен.

Беленир вздрогнул: ужас прокатился волнами по его телу. Он застыл на месте, не смея шелохнуться, и вперил взгляд в разрушенный домище. Всесвятлир вскрикнул от злости: как никак Брисинор стал ему уже другом и ему нынче было очень горько. И едва замолк молодецкий крик, чудо произвело писк и подняло голову из-под завалов. Тогда, не робея, Беленир подбежал к нему и трижды по самую рукоять всадил ему меч в голову — теперь чудище было убито наверняка. Рыбаки, стоявшие плотным кольцом в нескольких саженях от обрушенного дома, попятились назад, иные ушли к своим старым хибарам, разбросанным по лукоморью.

В небесах же пролетала утка серая, кряква-гоготунья. Крякнула та утка со всей мочи, крякнула еще раз, крякнула в третий раз, и в ушах у Беленира зазвенело, а в глазах потемнело, и он рухнул наземь в беспамятстве. Так окончился третий бой с Мосальным Горбом.

Глава 5. Удар за ударом

Очнулся Беленир уже ясным утром на полатях в избушке Бодина. Нога его ещё ломила, а рана была воспалена. Поодаль от него, на сосновом тёсаном стуле сидел и ворчал себе в бороду сам Бодин, совсем недовольный случившимся. Он то и дело посматривал на Беленира и в его взгляде был виден упрёк. На лавке, в тёмном углу комнаты, сидел Всесвятлир и грозно глядел на хозяина.

— Что с Брисинором? — тихо спросил Беленир, но его голос был слаб, и никто не расслышал, что он спросил. Только Бодин прокряхтел в ответ, ковыряя свой лапоть:

— Ишь, проснулся-то, приспешник Митрапирна! Давно было пора чудо-то сразить-то, странно, что не Вадир прислал вас, а Митрапирн… Да толку — все равно ничего не смыслите в своей работёнке! Лучше вообще бы не присылали никого. Лучше бы отдали-то чуду людей как раньше. Всегда отдавали и оно уходило. А вчера оно вдвойне обычного съело: жены плачут, старики грустят, дети-то теперь в кручине. Почто вы сюда-то явились, мрази негодные?

— Ах так, глупый дед, ты хвалишь избавителей? — оборвал Бодина резкой речью Всесвятлир, и его глаза засверкали. — Пусть погибли сегодня люди, но зато впредь никто не будет погибать от уродища ужасного. Ты глуп как пень сучковатый, а голова твоя что дупло. Наверняка там уже дрозд гнездо свил… Волк ты в овчине! Вот кто!

— Молчи, глупец! — воскликнул толстоватый рыбак, и из его рта вылетела слюна. — Когда я уже ловил рыбу-то — ты ещё лепетал! Вы мне ненавистны, жители чертогов, опьянённые похвальбой за свои подвиги, сидите только-то и слушаете, как воспевают ваши деяния, а сами никогда мечи ни с кем не скрещивали! Лишь в вепрей копья метали, а потом ели их, тучных и жирных, на пирах! Заливаете-то вы в глотку вино да пиво, не зная предела и не ведая границ! — Бодин сам границ этих не ведал, но все равно бросил такой упрёк. — Теперь из-за вас погибло мерено-немерено рыбаков и без того бездольных. Впору вас сбросить со скалы.

— А твой язык впору вырвать и скормить волкам! — вскрикнул Всесвятлир. — Ты провёл всю свою жизнь только в море да в своей избе, более нигде ты не бывал, а вот я битвы видел и зрел, как вороны сбираются на бранные поля. Ты же только плавал да ловил рыбу под парусами. Это дело рыбачье, а моё дело — дело воинов. Вот и не суй свой тупой нос в нашу жизнь, пока я не треснул тебе хорошенько! — и тут удалец встал и собирался уже подойти к Бодину и проучить его, как тут же упал на лавку: сил у него было мало.

Беленир тем временем произнёс:

— Что с Брисинором, выжил ли он? — на этот раз его услышали.

— Выжил! — ответил Бодин, опередив Всесвятлира. — Ему досталось правильно, получил по заслугам. Глупец! Пошел на чудище с топором, будто по дрова, будто лес рубить! Взял бы ещё нож-то, тогда точно чудо бы его устрашилось.

— Тебе впору стоять на базаре, Бодин, и невесть что говорить! — хрипло молвил Беленир.

— Он нас хотя бы приютил, здесь мы отлежимся, а он пусть треплется сколько хочет, — заметил Всесвятлир.

— Почему ты приютил нас? — спросил тогда Беленир у хозяина.

— Заставили, мрази, — ответил злобно Бодин. — Домов-то в деревне толком не осталось: сплошь одна гниль да развалины. Никто не мог вас взять, и они заставили меня.

Тут где-то в другой комнате простонал Брисинор:

— Воды! Воды мне!

— Сейчас! — злобно рявкнул Бодин.

Беленир закрыл глаза, немного передохнул, а затем спросил у Всесвятлира, буйно стучавшего ногой по полу, видно от негодования:

— Чудище мертво? Повергли ли мы Горб Мосальный?

— Да! — с тяжестью в голосе ответствовал Всесвятлир, глядя в окно косящатое. — Мы одолели его, но Брисинор чуть от того не погиб… Да и самый богатый в селении дом мы развалили! — и гордый витязь усмехнулся. — Они сейчас пекутся больше о том доме, чем о павших товарищах. Их бедность сжирает их души. Но будь они побогаче, было бы и того хуже: золото в их руках бы зачерствело, и они умерли бы на золотом троне от голода, боясь потратить и полушки!

— Думаю, ты говоришь лишнее! — молвил Беленир. — Будь у них богатство, они бы его или растранжирили, или же просто жили бы так, как живут сейчас — мелочно и жадно, только в более богатый деревне с более богатыми домами.

Тут вошёл Бодин, он странно посмотрел на двух витязей и посмеялся себе в бороду: на его лице была видна злая ухмылка. Но Беленир не хотел больше бороться с этим глупцом словами, потому ничего не сказал ему. Всесвятлир после того, как Бодин ушёл, посмеялся над его нечёсаной бородой и тупыми речами.

— Этот Бодин вдвое глупее всех остальных, — заметил Беленир. — Если те, как ты говоришь, пекутся о разрушенном доме, то этот горюет над новым счастьем. Пусть и омрачено оно смертями, но это счастье. Раньше они отдавали людей чуду на съедение и, как видно, не горевали, а теперь, когда кто-то погиб в битве, этот дурак недоволен.

— Пожалуй, лучше было бы для этих дураков-рыбарей, если они покинули бы это проклятое место, — сказал Всесвятлир. — Но слишком долго они жили здесь, пока запах протухшей рыбы не въелся в их души. Теперь они никчёмны! Глупцы слишком привыкли к этим хижинам и этому берегу, что не смогли бы оставить эти избы, даже если бы явился сюда Вадир-князь или благородный Митрапирн и сказал бы что даст каждому по новому дому в своих землях.

Спустя пару недель жизни в весьма негостеприимном жилище, путники попросили у селян, чтобы те доставили их в Брегокрай. К тому времени Беленир оправился от борьбы с чудищем, а Брисинор уже почти выздоровел после ушибов и ран, полученных от чудища и от рухнувшего дома. Рыбаки, уже науськанные Бодиным, над ними посмеялись и лишь некоторые, видя, какой подвиг совершили витязи, им в этом не отказали. Ведь даже среди такого захудалого и видом, и духом народа находятся хорошие люди.

Такие добрые люди в благодарность за победу над чудищем и избавление их от кровавой дани, и решили доставить витязей туда, куда им надобно — в Брегокрай. Вскоре был снаряжён и корабль: ладья из крепкого дуба. Главой на ней стал один из рыбарей — Судак, человек бывалый, с загорелым лицом и мозолистыми руками.

Наконец настал день отплытия. До этого дня, скажу честно, Белениру и его друзьям жилось не очень хорошо. Их постоянно осыпали насмешками и недовольными речами, бранили и один раз даже собрались побить, но Всесвятлир всех разогнал своим мечом, а Судак топором. Как потом догадался Беленир, этим рыбакам заплатил Бодин, отдав им пару возов с рыбой. Ведь на следующий день несколько бочек исчезло с его двора. Кроме того, некоторых Бодин даже убедил, что чудище было посланником Государя Волн и наказывало за грехи, щадя праведных, и потому витязи совершили не подвиг, а богохульство.

Так вот, в день отплытия, когда корабль был готов, удальцы и добрые рыбаки, что были с ними, спустились на пляж. Тёплые волны достигли их ног и с отливом укатились в белопенное море. Тем временем на горизонте алом под крики чаек разгоралась заря и с запада веял бриз. Беленир, увидав этим утром морские красоты, почувствовал непреодолимую тягу к странствиям, захотел, чтобы ветер дул ему в лицо, чтобы шторм хлестал воду молниями прямо перед носом их корабля, чтобы в ладью бил град и чтобы его сердце упивалось грозой. Но затем он ощутил, что скоро удалится от земель родных, от своего дома и затосковал по своему краю. С небосвода горошинами полились капли: заморосил крупенистый дождь. Витязь оглянулся назад и увидел скалы высокие, на вышине которых, на травянистых лугах, стояла полуразрушенная деревня рыбаков — её витязи уже успели возненавидеть. Справа и слева от деревни тянулись вниз крутые спуски к пляжу. То были поросшие мхом и кустарником дорожки из камней серых. Кое-где камни были так огромны, что для того, чтобы спуститься, надо было с них прыгать. Пляж же, к которому эти дорожки вели, распростирался длинной жёлто-золотистой полосой на север и юг, оканчиваясь где-то там, далеко-далеко. Эти места, пусть и жило здесь много глупых людей, были отчизной для витязей: это была их земля.

— Пора в путь! — сказал, наконец, Всесвятлир Белениру, зазевавшемуся на пляже.

— Сейчас! — ответил Беленир. — Подожди, мы ведь уходим с родной земли!

Беленир еще некоторое время постоял на берегу, прощаясь с родиной, то глядя вдаль, то потупив взор в землю. Затем он вместе с Всесвятлиром и Брисинором взошёл на судно, и корабль отбыл от берега.

Ладья была не очень большая: семь саженей в длину; но внушала своим видом доверие, ибо была крепка и прочна. На единственной мачте раздувался парус, наполненный могучим ветром. На нём не было никаких рисунков и узоров, какие бывают на боевых ладьях, ведь эта ладья ныне была рыбацкой.

— В прежние времена, — начал вдруг Судак, — этот корабль был боевым. И мне довелось даже быть в походе на нём. Ух, и славен был поход… Вон — в этом шлеме и с этим мечом я и побывал в нем, — и рыбак указал на шлем, лежавший на борту и меч, покоившийся в ножнах у него на поясе. — Сейчас уже ладью приспособили под рыбацкое ремесло. Но глядите: она осталась так же стройна! Ух! Словно лебедь белокрылый рассекает она волны, взмучивает морскую пучину. Ух!

— Она и впрямь была боевой, — согласился Всесвятлир, знавший кое-какой толк в ладьях.

— Да, — согласился Беленир. — Вон и палатка осталась.

Вправду около мачты была сооружена палатка небольшая — такие в ту пору бывали только на боевых ладьях, ибо на ней были изображены сцены из жизни морских воинов и вольных рыбарей, а также смелых охотников. Все эти рисунки некогда были золотыми, но сейчас нити вышивки поблёкли и уже не радовали взор. Беленир оглядел палатку и тут же заметил, что в ней кто-то есть.

— Бодин! — воскликнул он. — Он пробрался на корабль!

Судак и рыбаки выволокли спящего Бодина из палатки и разбудили его.

— Какого чёрта ты сюда явился, прохвост? — спросил его Судак.

— Не твоё дело, — ответил Бодин.

— Мы уже далековато от берега и возвращаться не будем, — молвил тогда Судак. — Выкинем его в море. Пусть идёт на корм подводным жителям!

— Нет, — прервал его Беленир. — Не стоит. Как никак, он нас приютил недавно. И может от него будет какой толк, — Бодин ухмыльнулся. — Но, если ты, пройдоха, что-то вычудишь, я тебя сам брошу в море и не пожалею об этом! — ухмылка сама собой исчезла, и толстяк замолк.

Ладья, тем временем, плыла на север. Навстречу дул суровый ветер, поэтому парус пришлось опустить и плыть на вёслах. Тут рыбакам славным хорошо помогли Всесвятлир и Беленир (Брисинор ещё не совсем окреп после боя): они подналегли на вёсла длинные, когда некоторые из гребцов утомились. Бодин же всё время мешал кому-нибудь: донимал горемычных рыбарей или витязей, отчего получал от них пинков. Сам же он почти ничего не делал и отлёживался в палатке больше других. Всесвятлир подозревал, что он что-то задумал и постоянно за ним следил. Ему казалось к тому же, что этот рыбак сошёл с ума.

Ну а море было всё так же изменчиво, как его и описывают бывалые моряки: ветра дважды меняли свое направление, и приходилось то опускать парус, то поднимать его. Так прошло несколько дней, и каждый вечер витязи созерцали пляску бликов на водной глади, а вздымавшиеся волны светили им в очи золотистыми гребнями. Ночью же море белопенное было ещё красивее, чем во время царствования солнца: оно отражало мириады небесных звёзд, и иные отражения, казалось, разгорались ярче, чем их двойники на небе. Порой и серебряная луна смотрела вниз с вышины, освещая волны своим бледным сиянием. Утром же путников приветствовал новый рассвет, и порой Беленир даже вставал раньше обычного, чтобы его увидеть. Любовь к свету тогда была велика в народе Заповедья.

Берег песчаный был всё ещё виден. Ведь им не надо было отплывать очень далеко — они просто плыли вдоль знакомых земель до края берегинов. К тому же в те годы мореходы из Заповедного Края не решались ходить слишком далеко от берега, боясь потерять из глаз свою родину. Но им это можно простить, ибо они были не столь искусны, а их плавания как правило заканчивались обычной рыбалкой. Иной народ был берегины, вот они плавали далеко и торговали даже с такими странами, о которых Беленир никогда не знавал. Но вернёмся к путешествию.

В один день облака седые заволокли небо и случилась ужасная гроза. Ни с того ни с сего молнии разрезали воздух, послышался могучий гром. Беленир встал на носу ладьи и упоённо стал глядеть вдаль: как это было ни странно, он желал грозы. Крупный град раздёрнул воздух, стал бить по воде, тревожа морские волны. Белениру попало прямо по голове, и его сковала боль. Тотчас для него вокруг всё смолкло на несколько мгновений, и он увидел, как молния чуть не угодила в нос ладьи, ударивши в воду впереди корабля. Голова вскоре перестала болеть, и вместе с болью из неё ушла и охота до грозы.

— Ух, не выдержит ладья, развалится негодная! — вскрикнул Судак, держа в руке весло рулевое, тут в весло угодила градина и разбила его в щепки — давно не было такого крупного града. — Весло сломано! — добавил Судак. — Подгнило наверно. Несите запасное!

Мореходы побежали за запасным рулевым веслом, но не нашли его.

— Нет весла!

— Как нет? — удивился Судак, надев свой шлем. — Поищите ещё.

— Нету!

Судак глянул на Бодина: тот корчил из себя невинного. Видно, он и выбросил запасное весло.

— Теперь мы не можем управлять ладьей! — воскликнул Судак, в замешательстве позабыв, что судно можно развернуть без рулевого весла. — Точно разобьёмся!

Воины, с трудом противясь буйному ветру, прошли к палатке, взмокшей от дождя и порванной кое-где градом, и вошли в неё — в ней лежали их шлемы и их они как раз и надели, чтобы уберечь головы. Было слышно, как сильно бьются три сердца. Ведь страх подогревал души воинов. А куда без страха? Неужто, вы думали, что витязи бесстрашны?

— Что будем делать? — спросил Всесвятлир. — Мы утонем, если будем сидеть сложа руки!

— Надо прыгать в море и самим плыть к берегу! — пробормотал Брисинор. — Иного выхода нет!

— Всегда есть иной выход! — сказал Беленир. — Надо снять парус и на вёслах идти к земле.

— Но рулевое весло сломано, — напомнил Всесвятлир. — Мы не сможем развернуть корабль.

— Тогда нужен другой выход! — изрёк Беленир. — Иначе зачем мы шли в путь, если погибнем в волнах, даже не раздобыв коня?

— Хотя можно попробовать развернуть судно без рулевого весла! — догадался, наконец, Всесвятлир. — Надо просто ослабить греблю с правого борта. Пойду скажу Судаку. Странно, что он сам не додумался.

Буря, тем временем, заметно усилилась и свистала так, что уши глохли. Молнии и зарницы стали сверкать так часто, что в глазах всё вокруг блекло. И ветер сдувал людей к бортам, будто пытаясь сбросить их с корабля и накормить бушующую пучину, а волны широкошумными валами набрасывались на судно, и оно колебалось под их натиском, словно утлая лодка. Три вала один за другим накатились на ладью, словно грозные кони морского царя, едва не опрокинув её в пучину. Судак по совету Всесвятлира меж тем уже пытался развернуть судно к земле без рулевого весла — скал на берегу как раз не было. Но пока это плохо получалось из-за страха и путаницы, что царили на корабле, и из-за неумелости рыбаков. Бодин же бегал по судну и выкрикивал:

— Это из-за них мы погибнем, море жаждет их крови, сбросим их в воду, тогда буря утихнет! — но никто не обращал на него внимания — видно, он и вправду тронулся умом. — Государь Волн заберёт нас всех на дно! За то, что они убили его сына!

Когда же буря стала завывать самым отчаянным воем, Бодин взял молот, бывший на судне, и стал пробивать им дно ладьи. Удар за ударом он приближался к своей цели, и никто этого не видел. Но вот заметил это Всесвятлир и прыгнул с разбега, и сшиб его с ног. Завязалась драка, которую в смятении никто не увидел, и Бодин, как оказалось, был весьма силён, пусть и толст. Он почти одолел Всесвятлира и уже стал душить его своими короткими жирными пальцами. Ветер выл, и дождь хлестал, молнии кричали в поднебесье. Но вот гордый удалец собрал все свои силы и одним могучим ударом вырубил Бодина и сбросил с себя его грузное тело.

Но паршивец успел пробить дно, немного, но успел. Вода неспешным потоком стала затекать в судно. Рыбаки совсем растерялись и перестали слушать голос Судака, который пытался направить ладью к берегу. Все стали затыкать дырку чем попало, но не получалось. Воды затекало всё больше и больше. Так бы и погибли люди в глубоком море, в пучине безмерной, но Беленир придумал кое-что. Пока он думал, ладья наполнилась водой по щиколотки, а его соратники почти потеряли надежду. И вот Беленир с важным видом провозгласил:

— Несите хлеб добротный, мните его и заткните им дыру! — это странное решение было пока единственным, что могло спасти тонущий корабль.

Рыбаки рванули к мешкам с хлебом и стали мять его, что было довольно трудно. Ведь ветер могучий всё дул, а буря свистала, и молнии сверкающими копьями обрушивались то в море, то на берег, смутно видневшийся вдали на востоке. И, хотя град прекратился, но даже без него дело это было не из лёгких. Но люди справились со своим заданием: они размяли хлеб ржаной и вручили его Белениру. Корабль меж тем ещё более наполнился водою. Но славный Беленир всё равно смог заткнуть пробоину куском размятого хлеба, что тоже было не так-то и просто. Вода, наконец, перестала затекать. Молодцы щитами и шлемами вычерпали воду, бывшую на судне, и радостно вздохнули. Так и был спасён корабль. Но буря продолжалась, всё более и более она усиливалась, и никто не знал, как можно с ней совладать. И взмолился Судак:

— Ух! Боже морской, хозяин приливов и отливов, государь под водой, и ты, владыка молний, небесный ковач, богатырь рыжебородый! Помогите нам: умерьте гнев грозы и бури, спасите нашу ладью крепкодубовую!

Беленир же лишь надеялся. Век живи — век надейся, как говорит пословица. И надежда никогда не затухала в сердце Беленира. Он не молился сейчас. «Это не поможет», — думал он, вспоминая о своём крае, о доме, даже об отце, которого никогда не знал и который сгинул в морской пучине и о многом другом. И так много было мыслей в его голове, что он сам потом не смог все их вспомнить. Однако, никакие воспоминания, никакие мысли не вогнали его в отчаяние.

После мольбы Судака ничего не произошло, и дикая буря мотала корабль по шумным волнам ещё несколько часов. Но он не разбился, не потонул. Судак же, как ни старался заставить рыбаков налечь на вёсла, ничего не смог сделать. Ведь половина рыбаков валялась побитая градом, слава богам, что не насмерть, а другие обессилели да и страх сковал их умы. Так что на вёсла пришлось налечь самому Судаку и витязям: град не повредил их головы. Им-то и удалось направить ладью на верный путь. Однако, после буря утихла, а ветер умерил свой пыл. Потухли огненные стрелы молний, умолкли раскаты грома. И сердца Беленира и всех, бывших на корабле, тоже умерили свой бой. И как только гроза совсем утихла, рыбари тотчас заделали понадёжнее дыру, используя имевшиеся на ладье доски и смолу, и затем все легли спать: так утомились наши мореходы. Лишь немногие остались следить за берегом, от которого их отнесло: мало ли ладья удалиться от него; и за беспамятным Бодином: мало ли опять учудит что-нибудь.

Беленир спал как будто впервые за всю жизнь или будто хотел выспаться за всё будущее житьё. Во сне он ничего не слышал и не ощущал, даже того, как уже проснувшиеся рыбари ходили около палатки, во весь голос сетуя на побитые головы и спины. Зато, пока витязь спал, он видел чудесные сновидения. Виделось ему, будто он встретился с богами. И они говорили с ним: рекли мудрость из своих уст сладкоречивых, голос их при этом был так прекрасен и велик, что проникал в самое сердце. Как мелодичные звуки срываются со златых струн арфы и образуют музыку, так слова слетали с языка богов и соединялись, сплетались невообразимыми предложениями в единую и цельную песнь. Но во сне Беленир не понимал, что они поют или не хотел понимать. Для него важна была лишь красота. Но вместе с услышанными во сне звуками и песнями в сердце его влилось много того, чего там прежде не было или что улетучилось оттуда со временем. Он понял, что ему ни к чему золото Митрапирна за свои труды, что награда его гораздо выше — спасение народа, долгая слава и сила в своём сердце, настоящая сила, а не глупости, какие обычно выдумывают. Такая сила, которая делает труса отважным, а витязя великим, которая словно ручей чистый бьёт изнутри и освежает душу, которая возносит человека. И вдруг Беленир почувствовал жжение у себя в груди, будто сердце переполнилось до краев, и тут он проснулся.

Был уже яркий и солнечный день. Красное солнце катилось по небесам словно бронзовый щит, и лазурь небес, сливаясь воедино с синевой вспененных волн, окружала ладью, плывшую на север. Курчавыми овечками паслись на небосводе белейшие облака.

— Мы спаслись, — пробормотал Беленир, — Всё благодаря нашей хитрости, смелости и силе, — тут он шутливо посмотрел на товарищей и улыбнулся. — К тому же мы ещё не спасли свой край, чтобы так просто умирать в доме у старого Земнородного деда, чтобы погибать в пасти у Мосального Горба, или чтобы пропадать в пучине!

— Да, нам рано погибать! — подхватил Брисинор, глядя в небо и следя за белыми, что снег, чайками, кружившими над кораблём. — Но вот Бодин вряд ли так считает. Готов поспорить, он ещё выкинет какую-нибудь злую шутку, прежде чем мы сойдём. Если только он не сойдёт раньше.

— В смысле? — спросил Беленир.

— Ты знаешь, что я имею ввиду! — ответил сухо Брисинор.

— Тогда отправим его в море, — вмешался Всесвятлир, посмотрев на Бодина, который связанным лежал на палубе, как на навоз. — Пусть носится себе по волнам, считая преодолевшие гребни, пусть пьет морскую пену! Какой толк держать здесь сумасшедшего?

Никто не стал спорить с Всесвятлиром. Рыбаки сколотили по-быстрому плот из досок, что были на корабле и, посадив на него ненавистного им Бодина, отправили его скитаться по волнам, не забыв дать ему бочку пресной воды. Как никак, убивать его они не хотели. Так доблестные витязи расстались с Бодином. Неизвестно, как именно он добрался до дома: больше ли пешим ходом или только по волнам, но его утлый плот через месяц прибило к родным берегам, и на нём люди нашли худого и заросшего деда, который окончательно сошёл с ума, а дети Бодина — те и вовсе поначалу не признали своего отца.

Глава 6. Оковы векового сна

Путь по морю белопенному продлился ещё два дня. На исходе второго Судак увидел, что Синегривка впала в залив, а значит начались земли Брегокрая.

— Река впала в море! — крикнул он, указав рукой на побережье, синее вдали. — Можно сойти на землю.

— Наконец-то! — пожаловался Всесвятлир. — А то меня качает в этой ладье словно кусок мяса на вертеле. Давно пора бы уже стать на землю.

— Скоро наши ноги вволю пройдутся по ней, — сказал Брисинор, — потому надо бы приготовиться к походу.

— Скорее бы уже оказаться в Брегокрае! — стал мечтать Всесвятлир. — Там нас примут берегины, и мы попируем на славной пирушке!

— Мы уже достаточно напировались! — вставил Брисинор. — Сейчас не время думать о пирах, нам бы наоборот было бы хорошо миновать берегинов, пока не доберёмся к колдунье. Думаю, слухи о нашем подвиге, об убийстве Мосального Горба, ещё не дошли до государя Гелена, и сомнительно, что нас ждут там на застолье.

— Почему? — спросил Всесвятлир.

— Я думаю так, — ответил Брисинор. — Если мы встретим берегинов, то они поведут нас к своему государю как преступников, а не героев. У нас нет на это времени. Ведь путь к их повелителю займёт неделю или даже месяц! Суровы стражи границ Брегокрая и не скоро разберутся, друзья мы их государю или соглядатаи врагов.

Беленир не стал вмешиваться в споры своих друзей, так как Всесвятлир итак понял, что Брисинор был прав.

Корабль повернул к берегу: за это время моряки уже успели сделать весло рулевое, которое было сломано при буре, так что ладья стала ещё поворотливее, чем прежде. Вскоре синий берег взморья посерел, и ладья, влекомая веслами, оказалась у самого побережья. Беленир и его друзья сошли на землю, и мореходы попрощались с ними.

— Пусть дорога ваша будет легка и просторна! — сказал Судак, стоя на корме и поглаживая свою бороду. — Ух! На этом прощайте, быть может, ещё свидимся!

— И вам желаем быстро и легко вернуться к родным берегам, — молвил Беленир, — хотя для вас возвращение будет не очень радостно, потому что там вас наверняка поджидают рыбаки, недовольные вашим поступком!

— Ничего! С ними мы совладаем, прощайте и будьте осторожны! — с этими словами бывалый рыбак повернулся, и ладья отбыла от берега.

Ещё долгое время Белениру было видно, как судно уходило в синеву моря, подальше от берегов, чтобы не сесть на мель. Казалось, оно хотело удалиться подальше от витязя, чтобы оставить его и его друзей здесь одних. Отойдя же на достаточное расстояние, ладья расправила парус точно крыло и понеслась прямиком на юг.

Места, в которых высадили витязей были далеко не живописны. Поблизости от берега, в водах, мутных словно негодный квас, копьями торчал рогоз. Трава была суха и шелестела под ногами. Почва же, напротив, была влажной и грязными комьями оставалась на подошве сапог. Но всю неприглядность этого места скрашивало необъятное море, синее-синее. Его тихая лазурь была так же сочна, как голубизна небесных лугов, на которых нынче паслись овцами кудрявыми ходячие облака и серыми волками рыскали мрачные тучи.

И в это свежее утро на этом некрасивом берегу витязи решили поспать, выставив Беленира на дозор. Они долго не спали без качки, потому для них это было роскошью, да и не могли они продолжать путь: их тошнило. Ведь не привыкли витязи к волнующимся водам моря, а привыкли к прочной земле под ногами. Тем не менее, вскоре они соорудили небольшой шатёр и, улёгшись в нём, вмиг уснули.

Беленир остался сидеть около берега. Но он глядел не на море синее, не на волны широкие, но в другую сторону — на восток, на землю Брегокрая. Там, недалеко от витязя, буграми каменными один выше другого вздымались холмы, за ними, в дали голубой, виднелся сосновый лес. Оттуда, с востока, светило солнце и оттуда же ползли неторопливо густые туманы. Они были белы, словно парное молоко и оттого на душе у Беленира становилось отчего-то нехорошо. Вскоре туманы заметно приблизились, взобравшись на курган плоский, бывший в половине версты от походного шатра, и преодолев его, протянули свои сырые пальцы к путникам. Персты эти оставили на листьях и траве чистую росу, морозную как зимний вечер и заволокли всю округу. Мгла просочилась даже к морю синему, словно бы хотя сказать, кто главнее в этих местах.

Так бы и просидел Беленир в седом тумане, но вдруг раздался вопль. То был не молодецкий посвист, не крик мужа, не бабьи стоны, но вопль древнего и могучего богатыря. От такого вопля сильного, оглушительного как грохот молнии, Белениру аж заложило уши.

— Вставайте! — крикнул он, но его друзья уже встали и выскочили из шатра.

— Что это? — ужаснулся Брисинор.

— Я не знаю, но оно опасно. И может придётся биться!

— У меня ещё бока поламывают после схватки с морским чудищем. Я не смогу сражаться во всю силу!

— Откуда этот туман? — удивился Всесвятлир. — Недавно его совсем не было.

— С востока налетел. И он слишком густ, чтобы разглядеть что-либо вдали!

Не успел Беленир и речи закончить, как витязи вновь услышали крик, на сей раз заунывный, словно волчий вой. Все до единого содрогнулись, не зная, кто это кричит и что им делать.

— Надо продолжать путь, иначе нас могут найти, — предложил Всесвятлир. — Идёмте! Думаю, мы не заблудимся среди трёх сосен!

— Ты прав, нам нельзя оставаться на месте, — согласился Беленир. — Приберите шатёр да готовьтесь к походу.

Вдвоем витязи стали складывать шатёр, а Беленир стал на стороже: мало ли приблизится какая-нибудь тварь. Когда всё было готово, путники отправились в дорогу. Но тут их обуяла страшная усталость: ноги не хотели идти, а глаза сами собою смыкались. Как никак, они так и не отдохнули после морского похода. Тут бы витязям и уснуть без памяти, но Беленир вспомнил Деда-Пасечника и его бодрящую медовуху. Тотчас нашел он свой бутыль, откупорил и выпил все, что оставалось. Также поступили и его друзья, и к ним вернулась прежняя бодрость и сила.

На пути тут да там — всюду — лежал молочными сгустками туман. Беленир даже подумал в ту пору, что эта мгла похожа на огромную седую-преседую бороду, укутавшую всё кругом своими волосами. Было прохладно, и в воздухе крупенистыми капельками летала ещё не осевшая роса. Впереди толком ничего не было видно, кроме сосновых стволов, и путники брели наугад и то и дело спотыкались. Спустя час вновь послышался то ли крик, то ли стон, то ли рёв — не пойми что — какой-то гортанный гул. На этот раз он был совсем близко, ближе некуда. Казалось, витязи вплотную подошли к неведомому хозяину столь могучего голоса.

— Ха, ха, ха! — кто-то громко засмеялся, воины застыли на месте, будто их обдуло морозящим ветром и они окостенели. — Пожаловали, негодные людишки! — и голос затянул песнь на стародавнем языке, на каком говаривал ещё Рох, благо, витязи его знали:

Выше леса я стоячего,

Древнее нежели горы!

Пониже облака ходячего

Явился в стародавние поры!

Внемлите моему гласу,

Речи вы мои выслушайте.

Предолго я не молвил слово

Давно хотел порассказывать!

Путники всё ещё стояли как вкопанные, боясь шевельнуть пальцем. Никто из них даже не вымолвил словечка, опасаясь, что неведомый обладатель голоса осерчает и что-нибудь с ними сделает. Туман тем временем немного рассеялся, и витязи узрели очертания огромного великана, сидевшего на холме и упиравшегося ногой в поваленный дуб. Но мгла ещё не сошла, потому лица его не было видно. Зато была видна его голова и она была величиной с котёл пивной, а между его глаз, что сверкали в тумане как угли, можно было положить меч от яблока до острия. Но руки великана были худы и костлявы, а ноги пусть и велики, но слабы. И тем не менее исполин был тёмен и страшен и даже грозен. Сейчас он сидел и сдирал с себя мох, лишайник, почву и траву — всё, что наросло на нем, пока он спал.

— Хм, хм, хм! — продолжал исполин, почёсывая затылок. — Тысячи слов могут слететь с моего языка и сплестись в изречения премудрые. Знаю я начало гор твердокаменных и помню день, когда великаны пошли противу Яровинде. Знал я всех прародителей и живал с ними в одно время. А теперь, когда вы, люди, имеете обо мне хоть какое-то представление, скажите, по доброму обычаю, откуда вы держите путь?

— Из Заповедного Края! — онемелыми губами пробормотал Беленир. — Из земли людей!

— Что ж, о такой я и слыхом не слыхивал: уже много лет я скован проклятием страшного сна! — громовым гласом проревел великан. — Проклятие это нашло на меня, когда я бежал от богов, а мою душу терзал ужасный страх и грызла дикая злоба. Ха! Ха! Ха! Давно же это было…

— А кто такие Яровинде? — спросил Брисинор.