Бесплатный фрагмент - Будить не надо

«Господи, дай слов…»

Открыв на мониторе рукопись этой книги, превосходно оформленной стихотворно-графической переклички двух авторов, я вдруг отчётливо осознал, что мой образ поэтической книги — книжка тоненькая. Образ из времён давно минувших. Хорошо помню свою радость от встречи с поэзией моего друга Галины Гампер, в литобъединении которой потом занималась Виктория Рыскина. Это было в 1965-м году — с ладонь величиной книжечка стоимостью 6 коп (эскимо на палочке стоило 11 коп) с коротким предисловием Михаила Дудина и 37-ю стихотворениями на 57 страничках. Такие книжки были событиями. Я и теперь в книжных магазинах, если не ищу кого-то прицельно, то смотрю в первую очередь тонкие книжки. Мы сегодня пишем больше, издаём чаще и толще, как будто пытаемся убедить себя и других, победить — кого и зачем? — количеством вместо качества, а читаем часто скучнее, равнодушнее что ли. Можно порадоваться свободе писать и публиковаться, и не могу не сказать, что нынче издание такой маленькой книжки требует от автора изрядного мужества. Зачем люди вообще пишут и читают стихи? Может быть, затем, чтобы высказать то, что трудно выразить на языке обыденного мышления, и расслышать, по словам Автора, «то, что еле слышно» за шумом будней. Стихи — погружение в момент, длящийся всю жизнь, если не вечность, как в стихотворении «Радуга». Они процесс открытия того, что не может стать окончательным открытием:

Ходят символические волки,

Роют символические ямы,

Ищут в символической опоре

Редкие, но меткие изъяны.

А находят формочку на пляже,

Кем-то позабытый красный мячик,

Замок влажный из песка морского,

Бескозырку. И ещё все живы.

Небольшое по размеру и огромное по смыслу стихотворение «Нерождённому ребёнку Леи» — к нему мне пришлось возвращаться несколько раз, чтобы войти в него и переживать содержание не со стороны, а изнутри события. Стихотворение, достойное войти в поэтическую антологию Холокоста. Несколько стихотворений (Альфа и Бета, Супервизия, На перевалах переноса) — отражение профессионального опыта Автора и размышления о нём. Они могут быть почином в дальнейшем поэтическом размышлении о психологии. Приятно улавливать интонационные переклички с Галиной Гампер — они не подражания, не заимствования, но то общее звучание, которое рождается в близости и дружбе. Иногда это переклички с Виктором Соснорой:

Теперь я никто. Я больше не знаю, как…

Я стала мудрее и взгляд мой совиный кругл.

Я раньше пела слова, будто знала про что…

Теперь мой совиный крик — вместо слов, вместо слов.

Теперь мой совиный дом — как пустой корабль,

С которого все матросы пошли ко дну.

или:

Ты приходила ставить точку,

А получилась запятая.

Уже нет места для рыданий…

Ты приходила точку ставить.

Утилизировать страданья,

Привычно в рифмы превращая…

Такие переклички мягки, неназойливы, естественны и диалогичны, делают книгу живее и теплее. В книге нет и тени намерения участвовать в поэтических гонках — это нарративы переживания за угадываемыми нарративами жизни, на наших глазах возникающий диалог Поэта с Художником, чьи работы перекликаются с текстами и придают им дополнительный объем. Разговор, к которому можно присоединиться и продолжить его в разговоре с собой.

Виктор Каган

АЛЬФА И БЕТА

Биону

Думаешь, ночь всё-таки будет тёмной?

Думаешь, день не успеет дать ей силы?

Мыслю длинно, строкой тяжёлой и неуёмной

Видишь, как всех перекосило?

День всклокоченный и прозрачно хмурый

Настаивает на, несмотря ни на что, восходе.

Ночь — немая и вросшая когтями в утро

Противоречит самой природе.

День пытается петь и отражает небо

В глазах твоих голубино-серых

Ночь представляет собой совокупность бреда

И дряхлого тела запахов прелых.

Нет, не хочу, не стану, не буду я думать ночью —

Она проворачивает всё, как ей надо.

Остановлю аппарат мысли, пока не увижу воочью

Утренний кофе с плиткою шоколада.

БУДИТЬ НЕ НАДО

Будить не надо. Я сама проснусь.

Ведь я на этом берегу впервые.

Я вижу сон. Доспехи боевые,

Солёный запах с моря. Я боюсь…

Мой старенький слуга меня не слышит,

Оглох на оба уха. Без причины.

Крадусь вдоль скал, ступать как можно тише

Мой батюшка велел мне, дурачина…

Как будто бы не ведал, что в наш город

Придут ветра и шторм такой кудлатый

Завоет песнь свою, давясь мокротой.

Вот чёлн причалил. И старик патлатый

Зовёт и не старается услышать,

Что не хочу я! Что ещё не время…

Что я ещё не доносила бремя

Своей судьбы. Что я ещё проснусь.

Будить не надо.

* * *

С утра начать писать!

Легко и дерзко

рука сожмёт беспечный карандаш.

И он рванется в путь

по синей клетке,

рисуясь, прыгая, вертясь!

И разрисует жизнь мою такими кренделями…

И распоёт её на звон колоколов,

Что станет странно, а порой престранно —

А мой ли это карандаш, рука моя ли?

И кто это сидит, на Букву опершись,

Грызёт в раздумье

облезлый

            глупый

                   карандаш…

КОЛОДЕЦ

Бабушке

«Не говори «плохо», проси Б-га,

чтоб хуже не было» —

говорил прадед,

расстрелянный со всей семьёй

на Красной горке

в 1942-ом году в Евпатории.

Посреди их евпаторийского двора

по сей день —

тот самый колодец с непитьевой водой…

Вот он — колодец в милой Евпатории.

В нём не испить воды.

Мой прадед шил ушанки и картузы тут,

И ждал беды.

Он выходил молиться по субботам

И шёл просить,

Чтоб хуже не было, а лучше — не мешало бы,

Что говорить…

А время катится, несётся и торопится.

Темно в глазах —

Не высох тот колодец, не испортился,

Но пить нельзя

Вода там неживая, не студеная,

А в ней слеза.

Да мощных вод подземных власть никчёмная.

Судьба,

         судьба…

РОМАНС ПОЭТАМ

Галине Гампер

О боже мой, как я боюсь поэтов,

Страстей, легко словами облечённых..

Их слов, во вспышке чувств произнесённых,

Их букв, в порыве бури нанесённых…

О боже мой, как дороги поэты

Душе моей ещё немой как будто…

В разврате слов, уже полураздета

Как рыба ртом хватает воздух мутный.

И не понять, кто речь наполнил метром,

Кто размешал на том листе чернила

И вечный двигатель моих раздумий

Заполнил смыслом, ритмом и размером…

О боже мой, как нам нужны поэты,

Рифмующие то, что еле слышно —

То теплится, то воет, то грохочет —

И озаряет душу тихим светом.

ПРОЩАНИЕ С ГАЛИНОЙ ГАМПЕР

Грите

Вот, траву приминая, иду

Вдоль кипящих бугров муравьиных…

…И позабывший о небесном чине,

Уселся ангел на его сучок.

…Толкни в плечо.. Еще сильней толкни*

Галина Гампер

А боль так просит ей найти слова,

Впустить в язык, дать ритм,

Придать опору. «Толкни в плёчо!» —

Не скажет нам она. Вот стол.

Бумаг и книг знакомый ворох.

И трон пустой. И королевы нет.

Сойдя крыльца, она идёт по лугу,

За нею торжества прощальный след

Не обернётся, пережив разлуку.

Она могла сказать, облечь печаль в слова,

Повысить пульс, взорвать кардиограмму,

Увидеть ангела, заметного едва,

И правдою наотмашь — вне программы.

* Галина Гампер часто так говорила помощникам, чтобы они помогли ей выпрямиться в кресле

Терпеть, повелевать, велеть, как телу жить,

Как зубы сжать, как муками терзаться,

И души наши трогать и учить,

Как жизнь любить, и верной оставаться…

И нам нужны слова, чтоб петь о ней…

И руки, чтобы за руки держаться,

Толкнём себя в плечо. Толкнём сильней.

Чтобы понять, как нам за жизнь сражаться.

Она идёт по лугу. И трава

В объятия свои зовёт её и манит

И кто-то за спиной за плечи обнимает:

То ангел вслед идёт, она была права…

* * *

Теперь я никто. Я больше не знаю как…

Я стала мудрее, и взгляд мой совиный кругл.

Я раньше пела слова, будто знала про что…

Теперь мой совиный крик — вместо слов, вместо слов.

Теперь мой совиный дом — как пустой корабль,

С которого все матросы пошли ко дну.

Мои белые крылья сложили такой орнамент

С чёрной кромкой по краю. Я выживу и умру.

* * *

Она его не любит. Это факт.

Она не знает, как забыть то место и тот дом,

Где встретились они тогда с таким трудом,

Почувствовав сердец биенье в такт.

Она его не любит. Он бесспорно тоже.

Тот странный дом, где встретились тогда

Забыть хотел бы очень, но не может,

И он его узнал бы без труда.

Тот дом с оградой. То крыльцо и лето.

Где были юны, вечны и воспеты

Они, чьи чувства бились друг о друга,

Как шпага звонкая о мощную кольчугу.

РАДУГА

Она уже давно ходила в красном,

Она была решительно прекрасна,

И вспоминались ей всё те же звуки,

Холсты и краски, руки

Руки, руки…

Она носила белое, бывало…

Тогда они снимали покрывало

с кровати, что почти всегда скрипела…

И руки эти. И душа так пела

Под эти звуки.

Строки, краски, крахмальная постель

И все, что с ними

В мгновенье стало невесомо, невыносимо,

Потому что ново и

в то же время так старо,

Как мир.

Она носила чёрное не часто

Тогда, когда случалось вдруг несчастье,

И кто-то пел в высокой церкви «Отче,

Спаси и сохрани»…

Она носила красное всё чаще,

Она была безумна лишь отчасти,

Она вот эту шляпку очень долго

Держала в тумбочке, и там же мёд с вареньем

И недописанное стихо-сотворенье.

Сейчас она стоит на парапете,

Она в лиловом, синем и зелёном,

Она мечтает, знаете, как дети,

Вдруг радугою стать на небосклоне.

И если вы увидите случайно

На небе радугу и просветленье в тучах,

То знайте — это звуки, краски, строки, руки

Сплелись на небесах в её отчаяньи.

ПЕСЕНКА

Полине

Господи, дай слов,

Господи, дай звук,

Пой, Лорелея, пой,

Вейся кольцо рук.

Вёселая травести

В высоком доме живёт,

А хочется ей грустить

Или плакать — она поёт…

Пляшет, рискует жить,

Мечет звук из окна,

Голос кидает ввысь,

Как будто бы жизнь одна.

Бьёт по клавишам в такт,

Ресницами хлоп-хлоп,

Токует в своём дому

Джазовый этно-рок.

Пой, веселись, смешись,

Девочка — травести,

И уноси ввысь

Душу поголосить.

Вновь зазвенит струна,

Девочка–травести

Смотрит вдаль из окна,

Держит звуки в горсти.

Ангел взлетел на комод,

Другой на рояль присел,

Ты собираешь в полёт

Всех, кто тут не у дел.

Господи, дай слов,

Господи, дай звук,

Пой, Лорелея, пой,

Вейся кольцо рук…