Бесплатный фрагмент - Босиком по осколкам войны…

от Афгана до Сирии

Он до сих пор устало смотрит в ночь,

Проснувшись от неведомых пожаров.

Душа его опять куда — то прочь,

Летит под плачь ровесницы гитары.

Туда, где днем в тени за пятьдесят,

Где горы снег обнял и перевалы,

Туда, где по весне цветет гранат —

Оттенком не привычно ярко — алым.

Он снова там на выжженной земле,

Обьят ее колючими ветрами…

И шепчут ему струны в тишине:

«Салам, Бача, споем вновь с пацанами.»

И по привычке, словно» на двоих»,

Он курит, половину, чтоб оставить,

А в окна лезет ярко — красный блик,

Рассветом вскипятив больную память.

Ах, сколько лет прошло, а он все «ТАМ»,

Синдром войны навряд ли чем излечишь.

Он до сих пор, «ушедшим» пацанам,

На» ВЫВОД ВОЙСК» в церквях всем ставит свечи.

И не понять его со стороны,

Но он то знает, он то точно знает,

Что от войны и снова до войны —

Солдат Отчизны бывших не бывает!

Михалыч

Шептались за спиной его соседи,

Когда он пьяный шел к себе домой:

«Сдурел, Михалыч, крыша что ли едет?

Уж третий месяц пьет, как заводной!

«А он рукой махал мол — «Всем здорова!»,

Включив в себе режим автопилот.

Он с виду только был мужик суровый,

Похож на тех, кто гвозди в узел гнет.

Я с ним не раз, на лавочке под кленом,

Из горлышка коньяк украдкой пил…

Он был в стихи Есенина влюбленный

И до безумства неба ширь любил.

Полковник авиации в отставке,

Прошедший череду тяжелых войн,

Мне говорил: «Давай, Олега для затравки,

За гул винтов «по маленькой» с тобой?!»

А дальше я читал свои стихи,

А он сидел хмельной и молча слушал.

Я видел, как сжимались кулаки,

От строк войны ему ломая душу.

Он никогда ни чем, не козырял,

И был открыт собой для всех, как небо.

Детей ему с женой Господь не дал

И для него семья осталась — небыль.

«Забыл совсем, Олега, вот, бери»

Он мне тянул две плитки шоколада.

«Жене своей с дочуркой подари,

Отставить разговорчики, так надо!

«И тихо плыл в улыбке душой,

Благодаря полковника по детски.

«Давай, пехота, по чуть-чуть еще —

За синь небес и мир, как в старой песне!»

Шептались у подьезда вновь соседи,

Глаза стыдливо опуская в пол.

««Сгорел», Михалыч… слышь, Олега в среду…

На небо свое чудное ушел…»

Вновь память упрямо…

Вновь память упрямо,

Под ночь, как ни странно

К былому листает страницы назад,

К провинции старой

Под склон Гарибгара,

Туда, где стоял наш Афганский рембат.

Там возле Кабула —

Дорога, под дулом,

Ведущая с запада и на восток,

По ней опаленной,

Не раз шел в колонне

Я с легких отплюнув горячий песок.

Открытые фланги —

Опасность Саланга

Забравшая сотни мальчишеских душ,

У всех, кто в походе

Вновь нервы на взводе,

Оскалился льдами седой Гиндукуш.

Почти что два года

Чужая погода,

Нам мачехой злой и коварной была,

Но песни мы пели

О том, как шумели

В родных городах листвой тополя.

Нас девушки ждали,

О свадьбе мечтали,

Помадный в конверт поцелуй положив

И дЕвичий почерк

Грел в стылые ночи —

«Молюсь за тебя, ты останешься ЖИВ!»

Не легкая служба,

Но выдержать нужно —

Мы наших дедов подвести не могли.

На вечно в альбомы

О дальних кардонах

В Афганских панамах нам фото легли.

А мне к утру приснилась снова Мать

А мне к утру приснилась снова Мать,

В глазах слеза от этого виденья.

В ушах вопрос звенит и память вспять,

Пошла обвалом в крупные каменья.

«Ну, что ж ты, сын, вновь взялся за свое,

Мои мольбы тебя не остудили?

Вот и опять на сердце вороньем,

Моем тревоги черные вскружили.

Ты весь в Отца — характером упрям,

Уж если, что решил — не двинешь с места.

Зачем ты, сын, пустив все по ветрам,

Шагнул опять, так слепо в неизвестность?

Четвертый месяц я не слышу голос твой,

Худые мысли с чувством моим в споре…

Зачем ты, сын, играешь вновь с судьбой?

Мне потерять тебя — большое будет горе!

Не мучь меня, сынок, живи, как все,

Я за тебя бояться, так устала…

Твоя дочь, «Папа», вновь вчера во сне,

Губами пересохшими шептала…

Уйди от этих войн — молю тебя…!!!

Довольно, хватит трупов для Отчизны…!!!

Из века в век марш траурный трубят,

Архангелы войны живым при жизни…»

И рубануло стоном под кадык,

Слеза пошла мне горло обжигая,

Сорвался из груди в надрыве крик:

«Я к вам вернусь, клянусь, я обещаю..!!!»

Юность

Мы живем не смотря ни на что,

Беспощадна ночами память,

Плачет юность, а знает ли кто,

Как вставала она под знамя?!

Когда рвалась она на куски,

В штыковую шла полным ростом…

В третьем тосте запив сухпайки

Свечи жгла за ребят на погосте.

Как сжимала она в ладонь

РГД ближе к сердцу, на всякий…

И, как МАМА, под звон колокольнь

Уставала в молитве плакать…

Опаленная юность войной

На плечах все весит бушлатом…

Снова вспыхнул далекий тот бой…

Старшина вновь в эфир вышел матом.

И заплакала юность опять,

Как девчонка в висок уткнулась,

Тихо шепчет: «Устань воевать.

Я к тебе не за тем вернулась…»

Оглянулся, а не чего взять,

Пелена, да по легким порох…

Седина снова МАТЕРИ в прядь…

На войне мне отметить сорок…

ЕЩЕ ВЧЕРА…

Брату моему по крови и духу посвящаю.

Еще вчера Афганский солнцепек

Броню калил, коснись — ладонь в ожоге,

Еще вчера в колонне на восток

Он уходил по пепельной дороге.

Еще вчера казалось этот груз

Солдатской доли юной будет вечен,

Но время шло и вот уже Союз

Его встречал сиренью в майский вечер.

Уже неделя, месяц, позади

Он потихоньку в шаг идет с «гражданкой»,

А по ночам свинцовые дожди

Во сне секут броню на его танке…

И он, как мог, держал себя в руках

Теперь иные здесь ему заботы,

Его обратно в штат взял Автопарк,

Где он до армии водителем работал.

И после смены, вечером одним,

Он ждал автобус свой на остановке.

Сограждан уж на ней, полно-полным —

Знать «барбухайка» встала от поломки.

А рядом проезжал старющий ВАЗ,

Откуда в нем к движенью были силы?!

Рывок, толчок, мгновенье и — ЕБ@КС!

Его глушитель газами пробило.

И что-то щелкнуло у парня в мозжечке,

«Подствольник!» — мысль сорвалась, как цунами.

«Ложись!» — уже он крикнул на земле

И голову свою прикрыл руками.

Секунды три проходит — тишина,

Он встал, смущенно грязь смахнув с ветровки

И тут услышал, как народ сполна,

Над ним смеялся весь на остановке…

Еще вчера Афганский солнцепек

Броню калил, коснись — ладонь в ожоге,

Еще вчера в колонне на восток

Он уходил по пепельной дороге.

Вечная память тебе, офицер!

Он свой самолет положил на крыло,

«Горит правый борт, до своих не добраться»

И горло сдавили — обида и злость, Секунда…

И срочная катапультация…

И уже на земле, под градом свинца,

Последний дал бой он, один против кодлы.

Дотронулись пальцы, на гранате кольца,

 «За пацанов!» крикнул он «вам уроды!»

И взрыв прогремел, пошатнулась земля…

В безмолвье шагнул он… он успел подорваться,

А небо по сыну от боли скуля,

Снегами в России лишь смогло разрыдаться.

Вечная память тебе, Офицер!

Мужеству, что не имеет предела!

Честь и Отвага — вот твой пример,

Дано это тем, кто характером смелый!

Скорбим по тебе, Филипов Роман,

С сердец наших слезы будут долго срываться…

Молча, ребята, поминальных сто грамм,

За Героя России, за погибшего Братца!

Ставропольский десант

Вот и тронул опять, окаем горизонта закат,

Зазвенела распухшая вена не к добру у виска.

В онемевшую руку словно врос навсегда автомат

И неделю не сходит мозоль от спускового крючка.

Первый снег лег вчера на землю пушистым ковром

И завыли ветра, обжигая уставших солдат.

Замком взвода в бреду все шептал окровавленным ртом:

«Я в кольце. Поддержите. Вызываю огонь в свой квадрат…»

Тихо слушали горы и небо, что шептал лейтенант,

И смотрели в лицо его серое, и пытались понять —

Как же мог в семером, против сотни, Ставропольский десант

Больше суток высотку в круговой обороне держать?!

В чем же дух этих войнов — не сдаться,

ни шагу назад,

И приказ боевой выполнять ценой собственной жизни?

И пытались они заглянуть лейтенанту в глаза,

И  прочесть по слогам обожженные взрывом мысли…

Тихо падает снег и скрепит под ногами упруго.

Тишина. Словно не было здесь никаких канонад.

Будут помнить те горы, в бою прикрывал, как друг друга

Больше суток не сдавший позиций, Ставропольский десант.

Их на волю и прочность всех проверила, там высота,

Не в учебники бой тот не лег, не вошел в киноленты.

Пулевые ранения затянут потихоньку года,

И вот лишь лейтенант, встанет к ордену, с ними посмертно…

ПОМНИ, РОДИНА!

Вновь отхаркал с ущелья свинцом,

Гулким эхом прострел автомата.

Утыкаясь в песок лицом,

К перевалу проходят ребята.

Боль и кровь на Афганских горах,

Затяжной бой за лживую правду,

Со слезами песок в глазах

Смерть призревшие взять в награду.

Ну, а, где-то идут дожди,

Вечер в Нижнем, а может в Рязани.

Знай же, Родина, помни и жди

Сыновей своих в Афганистане.

Тех, кто долг выполняя свой

Был в последний путь оцинкован,

Возвращался к земле Родной,

К Матерям седым к юным вдовам!

Кто без вести пропал в горах

Или казни в плену был предан,

Помни, Родина о сыновьях,

Кто тебя не продал, не предал!

Помни, как о своих живых,

И калеченых той войною.

Знай и помни твои Сыны

Не остались в долгу пред тобою!

На Чеченской выжженой земле

На Чеченской выжженной земле,

Где война прошла без всяких правил,

У подхода ночью к Ханкале

Я себя на век душой оставил.

Сука память… нервом под ребро

Боль и стон… в свои раненье ноги…

На х@я мне это «серебро»?

Я оставил там от части многих..

На х@я мне память, как жетон?

Я живу, а сердце не остынет…

В голове опять чугунный звон…

Пофамильно в Стелле взвод мой выбит…

Я ору, я плачу — «Ну зачем?!!!

Лучше б сдох тогда я на растяжке!!!»

Чем попасть в ужасно долгий плен,

Памяти своей, больной и тяжкой…

Не залечит, не сотрет с мозгов —

Время мне на век слова и лица…

Я «ровняюсь» вновь на пацанов,

Третий тост… опять душа слезится.

В переходе

В подземном переходе, где не раз,

Я подавал бездомным и убогим.

Тайком за них в душе перекрестясь,

Я узнавал в лицо не всех, но многих.

И с краю где — то, к выходу почти,

Сидел в коляске молодой мужчина.

Накрывши пледом стареньким культИ,

Он под гитару пел хиты из «Сплина».

Недели две наверное назад,

Он появился в этом переходе.

Кто ты такой безногий музыкант,

Не маргинал по внешости же вроде…

И как — то раз, с работы торопясь,