18+
Больница. Повести и рассказы о любви

Бесплатный фрагмент - Больница. Повести и рассказы о любви

Объем: 186 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Дежурства в стационаре

Особое состояние у людей, когда они попадают в больницу. Это и мысли о своем заболевании, требующие переключения внимания на что-то другое. Даже если это заболевание не у тебя, а у родственника, за которым ты ухаживаешь. Это и просто скука, невозможность заняться привычными делами. Ничего-не-делание — страшная штука для непривычных к этому индивидуумов. И желание получить новые ощущения в условиях неподконтрольности со стороны родных, вторых половинок и знакомых. Просто возможность найти партнера и заняться сексом, — какая разница где, кого и как?

В зону таких «интересов» попадают все медицинские работники любых рангов и званий. Я наблюдал за этими скоротечными романами и контактами со стороны, иногда участвовал сам, тоже не сумев избежать соблазна и натиска.

В принципе, мир «темных кабинетов» в больничных условиях, — это на самом деле отдельный огромный мир, который знаком основной массе людей только по выдумкам и слухам. Познакомьтесь с ним из первых рук.

Помыть пол в дежурке

Написание своих вечерних осмотров в истории болезни во время дежурства — это достаточно долгое, кропотливое и трудоемкое занятие. Если ты делаешь осмотр большого количества совершенно незнакомых больных в вечерние часы, то нет необходимости изучать всю историю болезни, но я обычно бегло просматривал эти истории во время разговора с больным для общего понимания ситуации. Потом, сидя после осмотра глубокой ночью в ординаторской или комнате дежурного врача, — после осмотра 5-10-25 человек — пытаешься восстановить информацию в своей голове. Даже делая себе во время работы с больным пометки в истории болезни или в блокноте, всё равно не уверен, что эта информация полная, не перепутана с информацией о другом больном, которого смотрел до или после описываемого.

Вот так я сидел и работал с историями болезней в комнате дежурного врача. В дверь постучались. Я взглянул на часы — 23 часа 25 минут. Разрешил войти.

— Можно войти? — раздалось в приоткрытую дверь.

— Да, я же сказал можно, — ответил я и опять уткнулся в свою писанину.

В дверь вошла женщина средних лет, обычной наружности, средней полноты, не красавица, но и не страшненькая. Она была в коротком халатике, который можно назвать больничным, а можно назвать и просто домашним. В больницах уже давно не выдают при поступлении больничную одежду, да ее никто и не просит, — все приходят со своей. Она аккуратно прикрыла дверь и подошла к моему столу.

— Доктор, у меня к Вам вопрос, — ну, Господи, как же мне часто вот так приходится делать совершенно не мою работу, отвечать на вопросы, ответы на которые должны были осветить им дневные врачи, — их родненькие, их ведущие лечащие врачи.

— Говорите, и не обижайтесь, что я буду продолжать писать, — много работы.

…и далее женщина начала жаловаться на свое заболевание, лечение, жизнь, судьбу, работу и не припомню на что еще. Поскольку это меня не касалось и не надо было заносить в ее историю болезни, я слушал вполуха, поддакивал, делал какое-то умное и сочувствующее выражение лица, — хотя сам практически не вникал в сказанное ею. Прорывались в мое сознание отдельные слова: дочка, семья, теперь одна, бросил, болит, можно потерпеть и невмоготу терпеть и что-то еще. Словом, стандартный набор выражений для разговора женщин на скамейке у подъезда или за бокалом вина в кафе. Наслушался за свою жизнь. Понятно, что она просто «нашла свободные уши». Потому сам ее рассказ я слушал не внимательнее, чем обычно слушают проводное радио, — чисто неизбежный шумовой фон.

Прервать и послать ее в палату, вроде бы не было веской причины, — всё равно я занят работой и лечь спать пока не могу, прервать и попросить дать сосредоточиться тоже не было необходимости, да и почему бы не сделать доброе дело и сделать вид, что я ее слушаю.

— Да, уж… Ну, да… И что?… Да ну!… — эти и другие слова вставлял в ее речь, чтобы показать если не заинтересованность, то по крайней мере свое участие в разговоре. И она явно принимала такое участие, и явно была не против. И с жаром, — порой переходя на шепот и оглядывания на дверь, словно преподносила мне государственную тайну, — продолжала и продолжала.

Пачка историй болезни подошла к концу. Я сложил их стопкой и отнес на стол медицинской сестры на посту. На посту уже никого не было, да и коридор отделения был пуст, — тишина только иногда нарушалась сонным храпом спящих людей из некоторых приоткрытых дверей в палатах. Посмотрел на часы и обнаружил, что уже перевалило за полночь. Пора и мне немного вздремнуть, — ну, а если никто не вызовет, то сладко поспать до утра.

Когда я вошел в «дежурку», то обнаружил, что женщина моет там пол.

— В этой комнате в дневное время работает машинистка отделения, и, похоже, что эта грязнуля не убирает здесь никогда, — не отрываясь от мыться пола и повернувшись ко мне лицом сказала она. — Я и решила освежить вам здесь немного. Вы такой хороший собеседник… — и она, не закончив фразу, опять взялась за размахивания тряпкой. — Вы садитесь на кушетку, чтобы не мешать мне закончить. Я под ней уже промыла.

Да, отговаривать ее не делать этого было поздно, да и смысл останавливать, когда уже часть работы выполнена. Я сел на ранее приготовленную ко сну кушетку, снял тапочки и забрался на кушетку с ногами, — чтобы не мешать ей. Если бы в те времена в быту были смартфоны, то я бы уткнулся в него и постарался ничего не видеть вокруг. А так пришлось смотреть перед собой и поневоле смотреть на нее, как она работает. Она, как нарочно, стала мыть под столом прямо перед моей кушеткой. Я частенько чуть-чуть придвигал кушетку к столу и сидя на ней пристраивался писать таким образом истории болезни без использования стула. Собственно между кушеткой и столом, где я писал, и расстояние-то было только для этого стула, не более. И она стала мыть под столом, нагнувшись, не сгибая ног, выставив свои ягодицы в мою сторону, — ну только что не тыкая мне ими в лицо.

В какой-то момент она, не разгибаясь, обернулась в мою сторону, улыбнулась и спросила:

— Я Вам не мешаю? Если что, то я уже почти закончила, потерпите немного, — и, как мне показалось, подмигнула мне. Или мне всё же показалось?

Этого «уже почти закончила, потерпите немного» мне мало не показалось. Её короткий халатик в такой позе просто ничего не прикрывал. В женских трусиках я совершенно не разбираюсь, — ну, кроме внешних размеров. Так вот эти трусики были совсем небольших размеров и почти сплошь состояли из кружев. Сквозь кружева выглядывали короткие волосики на промежности, просвечивали кусочки кожи сильно вдавленных в ткань и хорошо контурировавшихся половых губ. Трусики не скрывали содержимое под ними, а скорее подчеркивали это содержимое. Если и скрывали, то на столько, чтобы стимулировать желание рассмотреть это получше.

Она словно застывала на краткий миг в таком положении, обращенная этой частью тела в мою сторону, потом начинала водить руками под столом из стороны в сторону, сопровождая это асинхронными покачиваниями своего таза так же из стороны в сторону, но не удаляя его из поля моего зрения. Мне стало казаться, что она скоро пол под столом протрет до дырок, но сказать ей что-то такое не решался. Да и не хотел уже, чтобы она останавливалась.

— Всё нормально? — снова обернулась и спросил она меня из под стола через плечо.

— Нормально, — ответил я, тяжело сглотнув комок в горле. — Вы сказали, что уже заканчиваете…

— Да, да, я понимаю Ваше нетерпение, сейчас, сейчас, — с улыбкой скороговоркой сказала она и стала быстрее двигать руками и тазом из стороны в строну. Потом куда-то под столом потянулась, приподняв одну ногу в сторону, словно давая мне рассмотреть содержимое своих трусиков под другим углом. Потом оперлась руками об пол и на короткое время застыла, снова давая мне время осознать свою позу и возможности этой позы.

Когда она выбралась из под стола, то я сделал вид, что ранее отвернулся и не смотрел в ее сторону.

— Простите, я щас только помою руки, — без стеснения сказала она, и пошла к умывальнику. Перед мытьем рук я услышал, как тихонько щелкнул замок двери, явно придержанный рукой от громкого щелчка, но промолчал. После шума воды и шуршания полотенца, что висело на стене, она снова вернулась к столу и нагнулась, словно проверяя там свою работу. «Проверяла» несколько минут, давая понять, что кружевных трусиков под халатиком уже не было, — видимо сняла их около умывальника. Обернулась вполоборота к кушетке и не села, у буквально «бухнулась» рядом со мной.

— Уф! Немного отдышусь! — сказала она в пространство перед собой, откинулась спиной к стенке, картинно потянулась руками и всем телом и… Выключила свет у нас над головой. Дело в том, что свет в этой комнате машинистки выключался как раз над кушеткой. Над столом тоже был какой-то выключенный светильник на стене, и я его использовал иногда в зимние времена как ночник. Но собственно верхний свет включался и выключался как раз здесь.

— Ой, как хорошо, хоть в глаза не бьет, — опять сказала она. И сразу же перешла от слов к делу. Я почувствовал, как ее рука нащупала сквозь ткань хирургического костюма, в который я переодевался на работе, свою цель, помяла-помяла, и потом просто залезла рукой поверх резинки внутрь сверху вниз.

Когда я встал с кушетки, она не убрала свою руку. Не убрала и когда я снимал штаны и трусы. Не убрала, когда я присел на край стола лицом к ней. Говорить ничего не пришлось. Подвинувшись к краю кушетки, она уже обхватив двумя руками массажировала всё, что надо, делая продольные движения, после чего наклонилась и взяла в рот мой орган. А руками стала освобождаться от халата.

Даже при выключенном свете уличные фонари и яркая полная луна давали достаточно света, чтобы хорошо видеть ее голое тело с приятно отвисшими грудями взрослой рожавшей женщины. В волосах была какая-то лента (ярко красная при свете лампы и почти темная теперь, при свете луны) и какой-то незамысловатый браслет на левой руке. Больше на ней ничего не было. А больше ей, видимо, — да и мне тоже, — ничего и не надо было.

Частые движения языка из стороны в сторону и вдоль его длины приносили приятные ощущения. Покачивания головой из стороны в сторону постепенно стали изменяться в возвратно-поступательные, что было еще более приятно. Сквозь ее запечатанные моим органом губы из закрытого рта послышался заглушенный стон, дыхание через нос становилось всё более и более трудным и тяжелым. Теперь ей не хватало потока воздуха через нос, и она стала приоткрывать рот для дыхания. Приглушенный стон стал слышен лучше, но в тишине ночи хотелось продвинуться глубже и заглушить его, хоть немного. Сильные струи воздуха у нее во рту то приятно холодили поверхность головки на вдохе, то словно обжигали при выдохе. Одна рука помогала движениям губ, производя сжатой ладонью те же движения возвратно-поступательного направления, а второй ладонью она захватила мои яички и начала их активно и мягко массажировать.

Добавить к развивающимся событиям мне было нечего. Уперся ногами в пол под углом к столу и, откинувшись в другую сторону, я просто получал удовольствие. Потом положил одну руку ей на затылок и начал сначала тихонько, а потом интенсивно и сильно подталкивать ее голову вперед, насаживая всё сильнее и сильнее, проникая ей в горло всё глубже и глубже, когда стоны сменялись довольным легким хрипом. В какой-то момент я сильно надавил двумя руками на затылок и придержал некоторое время в таком положении, не давая отвести ей голову назад. Женщина сначала притихла, потом стала вырываться, схватилась руками за мои руки и подскочила с кушетки. Этим я и воспользовался.

Я быстро встал со стола, отодвинулся в сторону и, пока она была в столь неустойчивом положении, подтолкнул ее к столу. Она уперлась в стол руками и продолжала восстанавливать дыхание. Дорога в нужную мне область была открыта. Я зашел со стороны так столь долго сегодня рекламируемого таза и без подготовки, ощупывания и разведки всадил свой очень влажный от ее слюны член в самую её глубину и на всю возможную его длину. Она аж словно присела от неожиданности, тем самым еще больше насадилась на него. Застонала довольно и замерла.

Я пристроил ее руки в качестве упора, наклонил ее почти до самой поверхности столешницы и начал интенсивные движения. Ноги раздвинуты в стороны, спина прогнута вниз, руки тоже разъехались в разные стороны, живот лег на стол, а голова задрана вверх и слегка повернута ко мне. Я локтем слегка надавил её в поясницу, а другой рукой потянул за лоб вверх, еще больше выгибая ее. Сильно растягивать процесс не хотелось, — меня могли вызвать к больному в любой момент, да и поспать перед завтрашней работой тоже было надо. Потому я очень быстро развил просто бешеный темп и под ее довольные постанывания стал приближаться к финишу. Финиш настал достаточно быстро и очень эмоционально для нас обоих. Тяжелое дыхание, с трудом заглушенные хрипы и стоны, взрывы внизу живота неимоверной силы…

Мы застыли на короткое время, потом я откинулся на кушетку, не вынимая свое хозяйство из ее тела, чем заставил ее, потерявшую точку опоры, на него сесть и вновь ввести поглубже. Ощущения обхвата внутри ее мне понравились, и я стал немного приподнимать руками ее попку над членом и насаживать снова и снова. Член, не успев еще принять позу поверженного бойца, снова начал наливаться кровью и твердеть. Она приняла не только мой член снова внутрь, но и предложенную мои членом новую попытку игры, — она ведь тоже еще не остыла от предыдущей гонки. Для удобства она сильно развела полусогнутые ноги и встала на пол надо мной не выпуская добычу ни на секунду, ни на сантиметр. И начала быстро вращать и покачивать тазом. Словом, она знала, что делать. И эти совместные усилия очень быстро принесли ожидаемый эффект, — мы снова взорвались и тяжелым дыханием, и обильными излияниями.

Мы посидели некоторое время: я на кушетки с «грузом» на коленях и не только на коленях, она верхом на моих коленях этим самым местом на моем остывающем стержне спиной ко мне, и оба почувствовали, как по ногам что-то потекло. За два приема оказалось много жидкости выделили вдвоем.

Медленно-медленно она встала с моих коленей на широко расставленных не гнущихся ногах, так же медленно одела халатик.

— Через две двери женская комната, — подсказал я.

— Я помню, знаю, — ответила она и на заплетающихся ногах вышла из дежурки. Замок за ней щелкнул уже громче, чем в первый раз. И это хорошо, — не сможет вернуться, если надумает, после женской комнаты.

Я привел себя в порядок около умывальника и лег спать. Словно в пропасть провалился, — глубоко и основательно…

Я маме позвоню

О! Были времена, про которые не верят наши внуки, когда не было совсем мобильных телефонов, да и проводные были относительной редкостью. Потому необходимость или желание позвонить домой или к кому-то еще часто сталкивались с банальным отсутствием данной возможности у одной или обоих сторон.

— Можно я маме позвоню, — спросила меня сидящая передо мной в ординаторской юная пациентка. — Я так давно ей не звонила, — и, взглянув мне прямо в глаза, добавила: — Мама будет очень рада. Ну, только минуточку, ну, пожалуйста.

Ну, что ты тут поделаешь? Разрешил. Надо только добавить, что телефон стоял на специальной тумбочке рядом с диванов со стороны подлокотника. Сидя на диване или нагнувшись над тумбочкой звонить было крайне неудобно, потому основная масса людей на время звонка переставляла телефон рядом с собой на диван. Так сделала и пациентка. Ну, что плохого, если она позвонит маме?

Но минутный разговор стал затягиваться. Она рассказывала маме, как жила последние недели, как питалась, одевалась, спрашивала подробно, что делала мама… Словом, пообещав ранее не дать маме знать, что она в больнице, я не мог и не хотел ее прерывать. Просто сидел напротив в кресле и поневоле слушал этот женский трёп.

Странная пациентка. Перед этим она подробно рассказала мне, как проснулась у любовника дома, позанималась с ним сексом, приготовила завтрак, покормила и… И ушла к другому любовнику. Там ситуация повторилась: секс, приготовление обеда, еда, снова секс, — и перемещение к третьему мужчине. Снова приготовление ужина, еда, секс-секс-секс, сон… Утро начинается, как и вчера. Если ей на самом деле верить, то она на самом деле к маме не может зайти потому, что ей физически не должно хватать времени.

Пока я это вспоминал, дамочка уже улеглась на диван на живот, поставила телефонный аппарат перед собой и продолжала увлеченно разговаривать. Она стала вертеться с боку на бок, с живота на спину и обратно, и при этом стало видно, что она без трусиков. Она несколько раз умоляюще смотрела на меня, показывала пальцем на телефон, улыбалась… и продолжала болтать и показывать мне свои «прелести», то раздвинув ножки, то сдвинув их.

Вспомнился мне попутно давний рассказ одного моего военного друга из далеких от меня краев:

«Сидел я у подруги, предупредив по приходу, что времени у меня не много, а нам надо много чего успеть, в том числе и собственно в постели. А она расселась с телефоном и стала болтать с кем-то из подружек. Так бездарно я еще не проводил время: я сижу, изнываю, злюсь и поглядываю на часы в течении трёх часов, а она вдохновенно обсуждает каких-то там общих подруг и разные события из прошлого, — давнего и не давнего. В конечном итоге я встал и стал собираться в казарму, — время истекло. Уже в прихожей меня догнала подруга и предъявила претензию, что она давала возможность ему вступить с ней в половой контакт именно во время разговора. И ей именно этого в тот день хотелось. А он, болван военно-головый ничего не понял и потерял столько времени, а она надеялась, ждала и т. д., пр., и т.п.»

Рассказ друга я привел читателям вкратце, потому что полный рассказ был значительно длиннее и сопровождался цензурными и чаще не цензурными выражениями.

Я подошел к дивану и потянулся к телефону и опять встретился с умоляющими глазами. Ну, что же, будем считать это платой за длительный телефонный разговор. Я присел с ней рядом на диван и начал гладить ей сначала спину, потом очень скоро ягодицы, потом, — не встречая отпора и неудовольствия, залез ей рукой между ног. Дама была просто обильно «там» орошена и смазана достаточным количеством смазки для «продолжения разговора». Ну, готова, — значит готова. Если она не хотела этого, то всегда может положить трубку и дать мне отпор.

Я встал с дивана, снял халат и всё, что на мне было ниже пояса, одел моего друга в защитные доспехи и сел верхом на ее бедра. Разговор с мамой продолжался в том же темпе и с не меняющимися интонациями. Я провел пальцами ей между половых губ, немного помассировал клитор, — чисто так, по привычке, т. к. она явно в этом не нуждалась, — и начал в нее входить своим защищенным членом.

— Ах, мама, я так была довольна, ах, как было хорошо, ах это непередаваемо интересно, ах… — и что-то подобное стало звучать у нее в разговоре с каждым пройденным мной сантиметром вглубь нее, с каждым толчком внутрь, с каждым более глубоким проникновением.

Я специально не стал сразу всаживать ей на всю глубину, а стал делать это в виде неглубоких фрикций со все возрастающим проникновением. И каждое мое более глубокое проникновение сопровождалось ее «АХ» в разговоре. И это так красиво вплеталось в разговор, что совершенно не вызывало дополнительных вопросов. Разговор разговором, но ее тело участвовало в разговоре не меньше, чем рот. После моего достижения полной глубины, она начала выдвигать мне навстречу свои ягодицы и с каждой моей фрикцией тоже делать возвратно-поступательные движения.

Потом вдруг перевернулась на спину, согнула ноги, прижала их к животу и широко развела, приглашая меня продолжить. Я и продолжил, — а мне-то что? Меня приглашают, я продолжу. Она лежала головой на диване (подушек не просила, я и не стал их доставать из шкафа). Лично мне так она даже нравилась больше. Голова несколько откинулась назад, она стала выгибаться мне навстречу и… словом понеслись вскачь оба.

Но мне так не понравилось, потому спустя некоторое время я опять перевернул её на живот и возобновил «подачу» в первоначальной позе. Только взял в руку ее «хвостик» волос на голове и стал потягивать его в разные сторону, не давая постоянно держать телефонную трубку в одном и том же положении. Теперь она постоянно вертела головой, ловила ухом телефонную трубку.

В какой-то момент очень скоро мне показалось, что она стала ускорять свои движения тазом. Ускорился и я. Ситуация с телефоном была столь оригинальна, что во мне тоже быстро нарастало возбуждение между ног и я великолепно кончил. Забилась и она, зажатая между моих ног. Трубку не отпустила, только продолжала говорить что-то типа: «да», «слушаю», «здорово» и т. п. После этого не на долго замерли: «да», «слушаю», «здорово» и т. п. — после чего она закончила разговор, перевернулась на спину и, хитро поглядывая на меня, спросила:

— Когда я еще смогу прийти позвонить к маме?

После операции

Была у меня такая пациентка-сотрудница, пришедшая не в кабинет бесконтактного массажа, а в прямо в кабинет дежурного врача.

— Коллега, вы могли бы мне помочь? — со старта начала она. — Меня звать Лида, и мне это очень надо, как я думаю. О Вас столько легенд ходит по больнице, и я решила к Вам обратиться.

— Приходите в кабинет, тогда я Вас и посмотрю, и сделаю всё, если что-то смогу.

— Не могу я в кабинет. Мне муж денег не даст. Он пропивает всё. Что успеваю, трачу на детей, а остальное — как в порву.

— Объясните ему, что…

— Поверьте, он не услышит. Хотя бы посмотрите меня с позиций своих сил и возможностей. Я Вас отблагодарю.

Посмотрел, — отблагодарила. Она встала в коленно-локтевую позицию — и отблагодарила. Без особых затей, быстренько и старательно. Правда, сама пару раз за это время кончила, так что непонятно, благодарила или в долг влезала.

— А можно я теперь к Вам буду на лечение приходить?

Я подумал, что не частые физкультурно-развлекательные упражнения сексуально-образовательного характера мне не повредят, — и согласился. Всё лучше, чем порой вот так скучно сидеть на работе.

Раз, другой раз, третий раз… Было интересно изучать новый организм, хотя она была строгая последовательница только традиционного секса. Ну, не так уж тоже и плохо…

— — - — - — - —

И угораздило же мне попасть на операцию самому. Час под наркозом, трое суток в реанимации, несколько суток в палате интенсивной терапии уже в хирургическом отделении. Заштопали меня хорошо, вот только выходить на путь выздоровления мне никак не удавалось.

Еще в реанимации Лида увидела, что я перенес операцию. Подошла.

— Господи! Могу я Вам чем-то помочь?

— Не, я сам себе должен помочь.

Она приходила навещать меня и в «интенсивке», и уже в моей двухместной палате на одного.

— И долго Вы тут планируете лежать?

— Понимаешь, Лида, я даже не знаю. Эта неимоверная жара просто распластала меня на кровати, и я не имею сил бороться с болезнью.

— А что жена?

— А что жена? Посидела около меня несколько часов, да ушла к ребенку.

— Придет сегодня навещать?

— Так я же говорю, что уже отметилась. А что?

— Да ничего. Просто спросила.

Поздно вечером она пришла. Заперла входную дверь, заблокировала ручку стулом дополнительно.

— Давайте я сделаю перевязку, — сказала она и откинула простынь, которой я был укрыт.

— Да делали уже, делали…

— Я вижу, повязка чистая. Щас сделаем тогда небольшую манипуляцию, и поправка обеспечена.

Поскольку в таком состоянии мне было не до условностей, я лежал без нижнего белья в одной повязке на животе. И над унитазом присесть проще, и на утку не надо раздеваться.

Лида влажной тряпочкой обработала мне всё тело, и особенно промежность. Тряпка была прохладной, и потому эта процедура была ну очень приятной. А когда влажная прохладная тряпка стала касаться паха, то я почувствовал, что мой любимый орган стал вроде как шевелиться. Ну, этого не хватало на ее глазах! Однако дама это заметила и стала обтирать пах и орган еще активнее. Потом просто взяла его в ладонь и стала активно массировать.

— Ты чего?… — простонал я. Мне казалось, что мне просто не до того, а тут такое!…

— Нормально. Не надо напрягать живот, чтобы швы не разошлись, и всё будет хорошо.

И продолжила, и продолжила, и… Она медленно оттягивала кожу на всем протяжении члена, сдвигала крайнюю плоть с головки и массажировала головку. Потом снова одевала крайнюю плоть на головку — и всё начиналось сначала. Внизу живота стали разливаться известные мне ощущения.

Неожиданно Лидия сняла с себя трусы и аккуратно встала надо мной на края кровати. Потом присела строго на мой таз, приняв в себя мой стержень. Сначала я испугался, т. к. очень боялся за свой живот. Сказать, что от этих манипуляций стало больно, нельзя, но, что нажмет на живот или рану, было очень страшно. Но не нажала. Она приседала и поднималась, снова приседала и снова поднималась, насаживаясь на член. Потом перестала выпускать его из себя и движения стали значительно меньшей амплитуды. И значительно больше стали ощущаться.

Неожиданно я кончил в нее. Я только теперь спохватился, что не пользовался презервативом, но решил уже не думать об этом.

— Вот и хорошо, — приговаривала Лида, снова обмывая мне пах и поработавший орган. — Вот увидите, теперь всё пойдет на поправку. Я приду в следующее свое дежурство и проведу снова нужную манипуляцию для выздоровления. Вы же помогли мне пойти на поправку, теперь моя очередь.

И ушла. Просто укрыла меня простыней, открыла замок на двери и ушла.

Я долго прислушивался к своей ране, животу и работе сердца. Последнее работало как-то живее и мне показалось значительно лучше. В ране совсем не было болей, — ничего странного, когда в кровь выброшено столько эндерфинов и адреналина. А в паху и внизу живота разливалось тепло и нега. Буду ждать ее дежурства.

На следующее утро при перевязке картина в ране оказалось значительно лучше, чем ожидал мой лечащий врач. С его слов, рану словно за ночь кто-то почистил. И порадовал меня тем, что я вроде бы пошел на поправку, хотя сам этого могу еще не чувствовать. Да какой там не чувствовать? У меня внутри с утра всё просило повторения этой процедуры. Но не мог же я сказать этого врачу. Где он мне такую процедуру найдет? А Лиду ждать и ждать несколько дней. После перевязки я даже решился дойти до столовой, но выдать мне пищу там категорически отказались и отнесли в палату на столик.

Я сделал несколько медленных кругов по отделению, пока сестры не настояли на соблюдении предписанного мне строгого постельного режима. Лег и лежу. И что? А, вот, можно еще полулежать, опустив ноги с кровати, что я и сделал. И разнообразие, и удобно, и меньше спина протирается о простыни, — пролежней не будет.

В дверь палаты постучались. И вслед за этим вошла пациентка, с которой мы познакомились в другом отделении до операции. Ну, познакомились хорошо и глубоко, — в одной пустующей там палате. Я потом лег на хирургический стол, а она продолжала принимать капельницы в своем отделении.

— Наташа? Ты как меня нашла?

— Я узнала, что тебя забрали в хирургию, и спросила в приемном покое, в какое отделение перевели их доктора. Они сказали. Правда, как-то так посмотрели… — ну вот, она еще и на месте моей основной работы засветилась. Хорошо еще, что жена давно ушла домой, а то… — И пришла навестить. Я не знала, что можно принести после операции, потому принесла только печенье-галеты.

— Спасибо, положи на стол.

— А у тебя тут хорошо, свободно. Не то, что в наших палатах. А тебе манипуляции и уколы сегодня когда будут делать?

— Уже сделали всё, теперь только завтра.

Она подошла к шторе, задернула ее: «Жарко!» — и пошла к дверям. Без специального ключа тут не запрешься, потому она просто подставила спинку стула под ручку защелки и вернулась ко мне. Поставила второй стул передо мной, села на него, откинула простынь и осмотрела меня с этой стороны. Так по хозяйски и со знанием дела. Потом взяла пальчиками уже начавший реагировать на ее взгляд орган и помяла его тоже просто кончиками пальцев. Она знала его не так давно в лучшем положении, и потому попробовала вернуть ему рабочую позицию. Раз качнула пальцами, потом еще качнула пальцами, и когда он поднял нерешительно головку, нагнулась и обхватила его губами.

Я оставался в полулежащем положении со спущенными на пол ногами. Передо мной сидела миловидная жена неизвестного мне военного летчика и делала мне минет. Пришла сама и делала его вдохновленно. Я удивлялся сам. Когда член стал абсолютно твердым и готовым к работе, она встала, повернулась спиной и попыталась на него сесть. Но каким бы миниатюрным не был зад, она всё равно зацепила им мой живот, — и я взвыл.

— Стой, не уходи, сейчас боль утихнет, — сказал я и был прав. Поднялся и толкнул ее к кровати напротив. Она поняла, встала около кровати буквой «Г» с упором на руки и прогнулась глубоко-глубоко талией. Ее зона для массажа членом просто развернулась в мою сторону, как цветок, и я не отказал себе в удовольствии туда войти. Теперь я мог регулировать процесс, держать двумя руками свой живот и беречь его от посягательств на его целостность. Ну, надо же! Две разные женщины словно сговорились и пришли меня лечить!

Долго гарцевать не пришлось. От содроганий и колыханий живот стал давать о себе знать в виде ноющей боли где-то глубоко внутри, и потому я вынужден был не дожидаясь партнерши кончить без нее. На ее удивленный взгляд молча показал на живот.

— Я пойду, — сказала она и начала собираться.

— Ты придешь еще?

— Нет. Я рассчитывала на всю ночь, как это было у нас с тобой раньше, а такой короткий контакт мне не нравится. Выздоровеешь, — дай знать.

— Так оставь телефонный номер.

— У меня нет своего домашнего номера. Сам найдешь меня.

И что? Где ее искать? В каких военных городках миллионного города?

— Спасибо тебе, — только и успел сказать я ей в след.

Вы не поверите. Выздоровление пошло семимильными шагами. На утро в ране было немного кровянистых выделений, но это со слов моего врача было уже не существенно.

Наталью я не искал, а Лидия приходила ко мне праздновать выздоровление, когда я снова вышел на дежурства. И мы вполне конкретно это праздновали!…

Практиковать подобную реабилитацию после операций никому не рекомендую, — опасно. О ней можно только читать и мечтать в палате.

Кабинет контактного массажа

Ничем не примечательное дежурство в выходной день. Я сделал обходы по всем отделениям, сделал записи в истории болезни и вернулся к себе в отделение базирования. Осталось сделать только обход в этом отделении.

В одной из палат в числе прочих находились мама с дочкой. Из них на осмотр была оставлена только дочка, но мама попросила измерить ей артериальное давление, что я и сделал. Попытки раскрутить меня на разговор не резко оборвал, сказал, что мне еще много смотреть больных и писать историй болезней.

Когда я еще в «дежурке» писал истории, то в кабинет постучалась и вошла та же мамаша.

— Могу я обратиться к Вам с просьбой?

— Попробуйте. Ничего, что я буду продолжать писать истории болезней?

— Ничего, ничего. Нам тут знающие люди подсказали, что Вы можете творить чудеса. Ну, кабинет у Вас где-то есть особенный. И что незрячих делаете зрячими, косых — прямыми, глухих — слышащими. Так ли это?

— А Вы меня не со святым каким-то чудотворцем спутали, — расхохотался я, бросив писать истории. — Или напрямую в Иисуса Христа перекрасили?

— А Вы не смейтесь, доктор. Тут о Вас такие ходят легенды!… А могли бы вы с моей дочкой поработать этими силами?

В принципе пожелание и такие мысли в те времена были не новыми и имели свои корни в вакханалии Кашпировского, Чумака и других чудотворцев местного и общего значения, телевизионных и рукотворных. Чаще просто проходимцев. В то время я имел кабинет для бесконтактного массажа (по методике Джуны) и для приема нанятой врача-аллерголога снимал отдельный больничный кабинет контактного массажа. Ни для кого из клиентов в те времена не было удивительно, что аллерголог принимает в выходные дни утром и в рабочие дни по вечерам в массажном кабинете. Они вообще такие вопросы не задавали. Главное, что это было им удобно. А ключи от обоих кабинетов были у меня с собой всегда. Какое из этих направлений деятельности имела в виду эта мамаша мне еще предстояло выяснить.

— Я помню, что у Вашей дочери обычная пневмония. Ей назначено адекватное лечение, и теперь надо время, чтобы она выздоровела.

— Но мне сказали, что вы какими-то иголочками и массажами можете улучшить ей состояние и ускорить выздоровление.

Так вот в чем дело!… Я улыбнулся. В своем кабинете бесконтактного массажа я практиковал всё, что знал и за что мне платили деньги: бесконтактный и точечный массаж, гипноз и аутотренинги, консультации по избавлении от порчи и психотерапию в разных вариантах… Продолжайте список сами. Даже от алкоголизма и наркомании иногда лечил, хотя и очень неохотно.

— Хорошо, приведите дочку, я поговорю с ней и решу, могу ли я с ней поработать.

А дочка, как оказалось, ждала отмашки за дверью. Мать выглянула в дверь, поманила рукой и та сразу вошла. Ну, мамы в таком случае самые нежеланные свидетели, потому я попросил ее подождать в палате.

— Ты сама-то веришь в то, что хочет мама? — спросил я, когда она села уже без матери на стул.

— Не знаю. Мне бы только мать не верещала и меня не дергала. Она меня уже достала всем, что мне не хочется. Лечением, моралью, учебой, гулять запрещает, встречаться с кем-либо.

— А ты сама-то что хочешь?

— А я не хочу учиться, хочу гулять, хочу спокойно жить половой жизнь, хочу выздороветь и уйти домой. Мне здесь тоскливо.

— Могу я тебе чем-то помочь?

— Могли бы, но мамка просто не оставит нас, не даст поговорить или провести какие-то процедуры, — шепотом сказала девушки, словно намекая на что-то, и, подойдя к двери, резко ее открыла. За дверью стояла мать и старалась уловить, о чем мы говорим.

— Мамаша, вы обещали быть в палате.

— Хорошо, хорошо, ухожу, — и, оглядываясь, пошла в сторону палаты.

— Она опять придет через несколько минут. Вот увидите.

— А куда ты пойдешь, если я дам тебе пару часов свободы от матери?

— Да хоть в больничный парк. Там так тепло сегодня, и так много свежего воздуха.

— Хорошо, пока мать в палате я тебе разрешаю спуститься на солнышко, а дверь запрем, и я тоже уйду. Придешь потом через главный вход к себе в палату.

— Здорово! Тогда я побежала.

— — - — - — - — - — —

Около кабинета взбешенная мамаша. Она, увидев меня, размахивает руками и наступает на меня, что называется, грудью.

— Где Вера? Почему Вы не открываете дверь? Пустите меня к Вере.

— Не знаю, — я открыл дверь дежурки, и оттолкнув меня женщина рванулась в кабинет. Но там никого не было. — Она хотела погулять и теперь я просто не знаю где она. Кстати, Вы не представились. Как к Вам можно обращаться?

— Евгения Васильевна. Как погулять? Где она? Что Вы с ней сделали?

— Ну Вы же видите, что ее здесь нет? Что Вы от меня хотите? Надо отпускать ее гулять на свежий воздух, и тогда она и выздоравливать будет быстрее, и болеть меньше.

— Стойте! Вы ее, наверно, заперли в своем кабинете. Так? Ну-ка пошли туда, — и мы пошли в кабинет контактного массажа. «Неконтактный» не работал по выходным, потому что та часть корпуса была заперта и под охранной сигнализацией. А «контактный» находился в этом же здании на первом этаже. Я открыл кабинет, она снова ворвалась в него и… разрыдалась, хлопнувшись своим не маленьким задом на стул.

— Вот ведь зараза! Она от меня сбежала. Как Вы думаете, она вернется?

— Конечно, вернется. Куда она могла бы сбежать от Вас? Домой? К папе?

— Нет у нее папы, и она никогда его не знала. Я ее привезла в чреве с курорта, и сама толком не помню того, от которого забеременела. А она-то и подавно не может его знать. Да и не спрашивала никогда. Я на ее вопрос года два назад ответила правдиво, что родила ее от совершенно незнакомого человека, — только для себя родила. Для себя и для нее.

— А она? Как она это восприняла, что у нее никогда не будет одного из родителей?

— Спокойно восприняла. Просто сказала, что возможно это лучше, чем простой алкоголик в семье. Тунеядец, типа. Ой! А Вы можете запереть дверь, я Вам покажу что-то? А то я стесняюсь своему врачу в палате показать, и в их ординаторской всегда много народа ходит, — и пошла за ширму явно раздеваться.

Я защелкнул на замок входную дверь. Хотя зачем я это сделал, если в выходные на этом этаже никогда никто не работает и не ходит? Просто, наверно, на автомате, думая о чем-то другом. Когда я зашел за ширму, Евгения Васильевна уже сняла свой халатик и всё, что было под ним. Крепкая не молодая (ну не девочка же, конечно) женщина с хорошо сохранившейся или сохраненной фигурой. Высоко стоящие шаровидные груди среднего размера (вот не научился я определять их размер, — ну и ладно) с сосками, смотрящими прямо вперед и небольшими ореолами. Гладкая грудная клетка, небольшой чисто женский животик без лишнего жира, широкий таз, — но не за счет разросшихся ягодиц, а скорее всего просто так у нее развернуты тазовые кости. Ягодицы приятно крепкие, не висящие, а, если можно так сказать, подтянутые и почти не колышущиеся при движениях. Бедра стройные с хорошо развитыми мышцами, ни одной растяжки по всему телу. Выбритый лобок был хорошо виден и не закрывался кожными и жировыми складками. Под ним, кажется, начиналась темная полоса, но точно сказать я уже не мог, — возможно просто тень.

Я увидел и впитал все эти определения буквально с одного взгляда на нее. Она просто стояла посреди отгороженного ширмой пространства и смотрела мне в глаза.

— Как я Вам? Что можете сказать? — совершенно без стеснения спросила она.

— А что я должен Вам сказать? Вы еще не задали вопроса. Что Вы хотите знать? — я сел напротив нее на стул в проходе между ширмой и массажным столом и старался не смотреть в ее сторону, что мне мало получалось.

— Могу ли я в своем возрасте с такой фигурой и почти двадцатилетней дочерью еще рассчитывать на внимание мужчин? Нет, я не имею в виду даже замужество и совместную жизнь. Я имею в виду краткосрочные или хотя бы разовые половые связи. Могут ли мужчины со мной захотеть спать?

— Вы привлекательная женщина и хороша собой. Думаю, что всё это у Вас впереди, Евгения Васильевна.

— Зовите меня просто Женя. А то как-то так при произнесении моего полного имени у меня психологически не остается никаких надежд. Вот скажите, — она подошла вплотную и, нагнувшись ко мне, буквально повесила передо мной свои шикарные груди. — Эти груди не слишком малы или велики. И посмотрите своими руками, нет ли внутри уплотнений или каких-то не нужных узлов? Я очень прошу, проверьте.

И я, словно под каким-то гипнозом протянул руки и стал обследовать (ощупывать) ее висящие перед моим лицом груди. Сначала некоторое время гладил их, потом стал прощупывать посегментно, потом ощупал пальцами ее соски и ореолы. Соски напряглись под моими пальцами, а женщина задышала глубоко и немного хрипло.

— Еще, еще… — Она прижала мои руки к своим грудям и стала помогать мне массировать их, сводить и разводить, толкать и… стала расстегивать мне брюки.

Словно сквозь гипнотический транс я приподнялся и позволил снять с меня брюки, сам стянул халат. Евгения Васильевна подошла к массажному столику и сначала оперлась о него локтями, а потом передумала и буквально прилегла на него грудной клеткой. Ее таз, выпяченный в моем направлении не просто притягивал, а не оставлял другого пути следования, как только в ту темную полоску, которая была так укрыта между ног. Я подошел к ней, одел презерватив и потрогал ее между ног. Влажности было достаточно, а заводить ее еще больше на мой взгляд было уже и не надо. Раздвинул немного ягодицы для удобства и вошел в ее лоно. Не торопясь вошел, но и не затягивая дополнительной игрой. Словно размеренно заходил домой в хорошо знакомую дверь, в повседневно используемую обитель.

Евгения Васильевна вздрогнула, глубоко до изнеможения вздохнула, и начала двигаться мне на встречу в ритме с моими движениями. Иногда словно всхлипывала, но сразу же спохватывалась и продолжала глубоко и часто дышать.

Сколько же таких женщин средних лет и старше не нашли себе постоянных партнеров, а разменивать себя и свою жизнь на алкоголиков и тунеядцев просто не захотели? Я как-то ранее над этим не задумывался, и просто смотрел на молоденьких девах, которые еще не понимали, что молодость не вечна, а одиночество часто не преодолимо. Такое, пока рядом любящая мама, просто невозможно прочувствовать и понять в полной мере. Они ищут, порой, уже не что-то огромное, а просто вот такие мгновения наслаждения, если успевают его испытать и бывают довольны такими мгновениями, и долго хранят их в памяти и слепой надежде снова такое испытать.

Я не торопился и не торопил партнершу. Наконец-то она задышала неритмично и шумно, буквально то ли присела на мой орган, то ли выпятилась ему навстречу, и несколько раз ударила кулаком по поверхности массажного стола. Пока она не обмякла окончательно, во время этих ее действий, я ускорил свои движения внутри ее и быстренько кончил. Постоял несколько минут, подождал восстановления дыхания, вышел из нее и, сняв презерватив, присел на стул. Подскочил, т. к. сидел голыми ягодицами на чужом стуле, — гигиена, а не чистоплюйство! — и начал одеваться.

Евгения Васильевна постояла несколько минут в положении, в котором провела несколько последних минут, отдышалась, потом как-то глубоко вздохнула (мне показалось с сожалением) и тоже стала одеваться.

— Если увидите мою дочь, скажите ей, пожалуйста, что я жду ее в палате, — сказала она спокойно и пошла в дверям.

— — - — - — - — - — —

Ночью, когда я спал в кабинете дежурного врача, я не услышал щелчка замка незапертой двери. Я не услышал приближения другого человека. Когда меня обхватили чьи-то оседлавшие меня ноги, я начал приходить в себя и первым делом подумал за Евгению Васильевну. Но горячий смеющийся шепот произнес:

— Соседки по палате сказали, что моя мама долго у Вас консультировалась. Она после ужина как заснула, так и спит целый вечер и всю ночь. Даже не услышала, как я встала и ушла. Ни слова не сказала мне о моей отлучке. Что Вы с ней сделали? Что она Вам вообще наговорила? О чем говорили?

— Да больше о тебе, — я еще не пришел толком в сознание, а мой друг уже так напрягся, что сидевшая на мне наездница по имени Вера сразу же почувствовала.

— О! Это то, что мне нравится. Мамка не понимает, что молодой женщине на ночь нужны не нотации, а быстрый и горячий секс. Вот только найти его обычно представляется большой редкостью. Вы мне не поможете найти это, доктор?

Как выяснилось, она уже пришла ко мне без трусов. Только отодвинув в сторону край моих трусов быстро хотела ввести в себя мой стержень, но я запротестовал и потянулся к брюкам, где в кармане лежали презервативы. Вера поняла, выхватила у меня пакетик, разорвала и сама занялась этой процедурой. Потом словно с облегчением села на стержень всем своим весом. (Ну и ладно, мне тогда меньше работы на сегодня.) У них, наверно, это семейное, — самим заводиться.

Двигалась она на самом деле очень быстро, дождалась пока я начну кончать, быстро кончила сама, слезла и убежала, захлопнув дверь на замок. А я так и заснул от усталости с неснятым презервативом.

Бесхребетная

Стук в дверь дежурки. В ответ на разрешение заходит молоденькая дамочка.

— А можно, я у Вас тут посижу, — и глазки такие чистые-чистые, невинные-невинные. Представилась.

— Нет, нельзя. Это комната дежурного врача, для работы и отдыха, а не для посиделок посторонних.

— Ну, пожалуйста! Мне так трудно находиться среди этих пожилых женщин. У них и разговоры какие-то тупые, и запахи доисторические, и…

— Стоп! Остановитесь. Я не намерен начинать разговор, т. к. за день много говорю. Скажите мне три причины, почему я должен Вас принять сейчас в гости.

— Ну, не знаю. Наверно потому, что я хороший собеседник, красивая и умная.

— Это одну или все три причины Вы сейчас назвали?

— Не знаю, решите сами.

— Ладно, даю тогда Вам 15 минут, чтобы Вы доказали все те определения о себе. Время пошло.

Дамочка прошла в комнату, закрыла за собой дверь и, проигнорировав стул напротив стола села на кровать. Потрогала ее вокруг себя и удивленно сказала:

— Хм… Такая же, как и у нас в палате. А в ординаторской есть диваны. Почему Вы там не ночуете?

— Потому что я здесь не ночую, а работаю.

Странный взгляд. Она медленно осматривает комнату, заглядывает взглядом за вешалку для одежды, пристально смотрит на печатную машинку на столе, но ничего не говорит. Потом с видом, что она устала думать, просто откидывается на подушку головой и разбрасывает руки в разные стороны.

— У Вас здесь лучше, чем в палате.

Вообще-то я не понимал, что происходит. Если меня так соблазняют, то с какой стороны к ней подходить? Если просто пытаются попользоваться — тем более не понятно. Не вписывается ни в провокацию, ни в простую скуку. Разве что в полную глупость? Я молчу и жду, что будет дальше.

А дальше дамочка встает и запирает входную дверь.

— Мне так комфортнее, — объяснила она. — Они все там остались, за закрытой дверью, а я тут. Понимаете меня? — я молчу в ответ и просто смотрю на нее.

Тогда она обошла опять вокруг моего стола, за которым я сидел и перечитывал книгу перед ее приходом. Посмотрела обложку.

— «Оливер Твист» — прочла вслух. — А это кто? Автор?

Я продолжал молча наблюдать за ней. Мне до сих пор было непонятно, что ей надо.

Я встал и сходил на пост. Нашел ее историю болезни. Ничего особенного: венерических заболеваний нет и не было, замужем, работает бухгалтером. Есть муж и ребенок… Лечится уже семнадцать дней от… Словом, ничего заразного и опасного. Возможно просто прячется от работы.

Дамочка снова забралась на мою кровать, — теперь уже с ногами, оставив тапочки на полу. Потрогала подушку, словно проверила ее на мягкость. Потом опять встала и повесила на вешалку свой халатик. Под халатиком ничего не было, кроме трусов. Снова села на кровать, потом легла и укрылась одеялом.

Я приподнялся и погасил свет.

— Ой, так на самом деле лучше, — раздалось восклицание с кровати. — Ведь он мне так в глаза светит сильно, что даже немного слепит.

Ну, раз так лучше, я снял с себя халат и пересел на кровать рядом с лежащей дамочкой. Сколько же она думает так находиться здесь? Если на всю ночь, то она уже придумала, куда деваться мне? Раз такое дело, я протянул руку и залез под одеяло. Нащупал ее живот и погладил слегка.

— Ой! Щекотно! — раздалось в ответ, и в свете, пробивающемся из окна я увидел, что она подняла руки вверх. И мне показалось, что она бросила на подоконник рядом с кроватью свои трусы. А что я теряю? Я рукой провел от живота вниз и удостоверился, что никакого белья на ней уже не осталось. И влажная. Или чем-то смазана? Она готова к использованию?

Я откинул с нее одеяло, приспустил свою одежду и лег ей между ног. Она молчала, словно что-то ждала. Одел презерватив и приблизился вплотную к ее киске своим стволом. — Молчание. Тогда я пальцами одной руки стал раскрывать ее половые губы, а другой рукой направлять между ними свой член.

— Ой, что Вы делаете? — и начала отталкивать мои руки. Она их отталкивала так слабо, что скорее можно это было описать, как поглаживание. Нет, она скорее всего имитировала отталкивание. Для себя или для меня.

Ну да, продолжай так и дальше. Я вошел в нее и начал интенсивно двигаться. Дамочка уперлась в мою грудную клетку руками и не давала лечь на нее. Ну и пусть. Я с силой стал ее долбать и долбать. Она закрыла лицо руками и прошептала:

— Я такая бесхребетная. Как я буду смотреть в глаза мужу?

От неожиданности я просто кончил, — практически без удовольствия. Просто «спустил». И всё.

— Можно я пойду? — и она начала собираться. Одела трусы, халатик. Вышла и захлопнула дверь на защелку.

А я растянулся, наконец-то, на кровати и пытался угадать: что это было?

Пивная медсестра

— О! Привет, доктор! К Вам можно, — в дверь кабинета дежурного врача заглядывала сестричка из нашего отделения… Да без разницы, из какого отделения, — главное, что я с ней много лет уже работаю. Какая-то грустная… В легком сарафане и без халата.

— Заходи, Слава. Что случилось?

— Всё в порядке. Не хотите угостить коллегу пивом?

— У тебя точно всё в порядке?

— Да точно, точно. Просто праздника для души хочется, а повода нет.

Слава и ранее привлекала мое внимание. Высокая, худощавая, но не худая. Казалось, что у нее широкая кость и хорошо развита мускулатура. Не красавица, не дурнушка. Просто обычная молодая женщина. Я вспомнил, что у нее, по словам коллег, как-то не складывалась семейная жизнь, любовь прошла стороной, только слегка мазнув по ней своим крылом и… Словом, обычная, как все.

— Ладно, сама сходишь или…

— Ой, а можно, я здесь посижу? Очень Вас прошу, сходите сами.

— А как же отделение? Ты же, я видел, сегодня дежуришь?

— Я отпросилась у напарницы на несколько часов. Сказала, что в общаге трубу прорвало, и надо там побыть, пока сантехники закончат работу.

— Ладно, сиди. Тогда я тебя запру здесь на ключ, чтобы у местного персонала вопросов не возникало. Тебе какое пиво?

— Всё равно. Если не жалко, возьмите две бутылки.

Я прошел по территории больницы на выход через ворота. Там на улице был киоск, где можно было купить всё, что помещается в пакет, сумку или карман. Купил четыре бутылки пива, попросил уложить их с сумку, чтобы не было видно, с чем я иду в больницу, и вернулся в кабинет.

В мое отсутствие Слава сняла сарафан и повесила его на вешалку на плечики.

— Ну, зачем же мять? Я ведь в общагу на самом деле не пойду, — ответила она на мой вопрос во взгляде. Тот факт, что она была теперь только в лифчике и трусах, — ее не смущал вообще. А мне из-за этого придется запирать дверь в кабинете.

— Ладно, держи свое пиво, а я пока подремлю на диване, — и я, сидя на диване, на самом деле задремал. Сказывалось то, что я с одного суточного дежурства на «скорой» вышел на другое суточное дежурство в стационаре, — без перерыва, без отдыха.

Глубоко не заснул, и понимал или чувствовал, что прошло не много времени. Пару раз звякнули открываемые бутылки, потом Слава пересела со стула около стола тоже на диван, прислонилась ко мне и положила голову мне на плечо. Некоторое время она так сидела, потом вздохнула и словно сама себе сказала:

— Как же хорошо у тебя на плече.

Я открыл глаза. На столе стоял пакет с бутылками, одна пустая стояла рядом, вторая была у нее в руке. Судя по положению этой бутылки, содержимого в ней тоже не было.

Голова Славы лежала у меня на плече, глаза закрыты… Не знаю, что меня подтолкнуло: ее расслабленное выражение лица, запертая дверь или отсутствие верхней одежды, но я притянул ее лицо к себе и поцеловал долгим поцелуем. Только после окончания этого поцелуя, она открыла глаза, поставила пустую бутылку на стол и обняла меня за шею. Наши губы на долго соединились. Потом мои руки стали освобождать ее от последней одежды. Когда я уложил ее на спину на диване, то она так часто и глубоко дышала, что уже этим просто заводила меня.

Понимая, что времени у нас может просто не быть, я быстро скинул одежду, одел защиту на друга и лег прямо на Славу. Она обхватила меня ногами и руками и задышала еще чаще и сильнее. И стала искать руками мой член. Нашла, ввела в себя, и закатила глаза. Так и лежала, пока я кончил, пока я оделся, пока привел себя в порядок и спрятал со стола пустые бутылки. Только потом встала с дивана, оделась и стояла передо мной.

— Можно я отнесу оставшиеся бутылки своей напарнице? — она не чувствовала неловкости, вела себя по-детски естественно, что меня особенно поразило.

— Бери, конечно, только не говори, что это от меня.

— Конечно, не скажу, — и ушла. Пустые бутылки забрала тоже, чтобы скрыть следы в ближайшем мусорном баке.

Не плохо началось дежурство, — подумал я и снова лег на диван и заснул.

Вечером мне пришлось идти смотреть больного в том отделении, где работает Слава. Мед сестра Виктория, которая ее напарница, бегала по всему отделению вся в мыле. Я посмотрел больную, потом пришел к Вике на пост.

— Ты одна сегодня дежуришь?

— Я сегодня по графику со Славой.

— А где она?

— Не сдадите? Хотя, что я спрашиваю… Все знают, что Вы никого не сдаете, — вот удивительно, сестра новая, всего несколько недель или месяцев работает, в знает, что я своих не сдаю. — Слава спит.

— А работа? Она собирается вставать и работать?

— Она пришла из общежития (там у них какая-то труба прорвала) какая-то приподнятая, что ли, счастливая. Немного поддатая, правда. Принесла с собой две бутылки пива, предложила мне. Но я пиво не пью. Когда я после нескольких капельниц вернулась в сестринскую комнату, то пустые бутылки лежали на столе, а Слава спала мертвецким сном. Вот скажите, можно ли так напиться двумя бутылками пива? И санитарки у меня сегодня нет ни одной, — поболели все.

— Нельзя. ТАК нельзя даже четырьмя бутылками. Проверь-ка, Вика, запас спирта.

Когда Вика вернулась чернее тучи, я и без слов понял ее ответ. Запас спирта на выходные отсутствовал. Сестричка села рядом со мной, уткнулась мне в плечо и расплакалась.

— Сука такая. Меня предупреждали, что у нее и ранее были такие залеты. Поговаривали даже, что у нее запои бывают. Он нее с самого начала работы, как мне показалось, пахло перегаром…

Так вот оно что такое! Теперь части пазла складывались. Она в запое. Пришла ко мне за пивом для того, чтобы опохмелиться. Потом смешала спирт и пиво и теперь ее не добудишься.

— Доктор, тут еще проблема. Знаете, того инвалида детства? Ну, из второй палаты.

— Помню, видел его у вас уже несколько дежурств, — маленький карлик с горбами на спине и передней части грудной клетки, с покрученными руками и ногами, с практически идиотским выражением лица… Помню, помню. — И что с инвалидом?

— Да с инвалидом ничего. Он как ее увидел через дверь, так рванулся к Славе и попытался изнасиловать ее. Та в полном отрубе ничего не слышит и не чувствует. Я с таким трудом оттащила его от нее, но он умудриться украсть ключ от сестринской, снова попытался туда прорваться. С буквально мокрой тряпкой опять отбила напарницу. Но его возбуждение не спадает. Он попытался напасть на меня, когда я была одна в манипуляционной. Я просто не знаю, что мне делать. Я боюсь и не хочу сдавать Славу. И боюсь, что этот урод подловит меня, когда я усну, и изнасилует меня.

Вика рыдала, скорее всего, и от страха, и от напряжения, от безысходности, и от усталости. Больные уже давно разошлись по палатам спать, а она и на посту боялась сидеть, и в сестринской ей негде было лечь, — не хотелось рядом с подругой нюхать ее «выхлоп».

— Запри Славу в сестринской, а сама ляг в ординаторской. У тебя есть ключ от ординаторской?

— Ключ есть. Но меня потом будут долго ругать. Мне нельзя там находиться во время дежурства. Заведующая меня просто убьют вместе со старшей сестрой. А объяснить причину я не смогу, потому что тогда уволят Славу.

— Ладно, давай сделаем так. Я ведь пришел посмотреть тяжелую больную? Вот и давай я останусь в ординаторской, чтобы наблюдать за ней до утра. Ты тоже там устроишься, а меня никто убивать за это не станет.

Пока я сидел на посту и писал истории болезни, Вика радостно помчалась за ключом, разложила диван в ординаторской, постелила там чистую постель, потом позвала меня. Я проверил, что Слава хорошо заперта в сестринской и пошел в темную ординаторскую. Я был уверен, что Вика разложила для себя второй диван и был очень удивлен, когда лег в темноте и нащупал крепкое девичье тело около стенки.

— Не гоните меня. Я всё равно боюсь этого уродца. Он на меня через Вас не полезет, мне так будет спокойно.

— Так ведь дверь в ординаторскую заперта. Ты можешь ничего не бояться.

Но Вика обняла меня и прижалась крепко-крепко.

— Мне наши девчонки говорили, что дежурить с Вами — всё равно, что за каменной стеной. Теперь я им верю и так Вам благодарна!… Про Вас много легенд ходит по больнице, я много слышала.

— Почему же я никогда про себя легенд не слышал?

— А кто же Вам про Вас будет их рассказывать? — рассмеялась девушка, подтянулась ко мне выше и начала целовать в губы. Мы быстро избавились от остатков одежды и занялись очень интересным делом: то я сверху, то она. То я массажист, то она минетчица. Словом, половина ночи прошла весьма продуктивно, — благо, что приемный покой никого нам не прислал дополнительно.


Того горбатого карлика утром выписали после моего устного доклада заведующей этого отделения. Мы с ней решили не доводить это дело до ушей главного врача, а со Славой она пообещала сама разобраться.

Слава ходила угрюмая несколько недель (как мне рассказала Вика), потом пришла ко мне извиниться с бутылкой хорошего коньяка, — ну, что ее не уволили по статье. Честно говоря, продолжать связь с ней у меня не было желания. Спустя пару лет она все-таки сорвалась и накосячила во время дежурства, уволилась и уехала куда-то…


Когда я дежурил в этой больнице, Вика всегда радостно встречала меня, искренне радовалась встрече. Если были тяжелые больные в этом отделении, я даже иногда ночевал в ординаторской, чтобы за ними наблюдать до утра. Конечно, ко мне присоединялась и Вика, — мы бдили вместе до утра… Потом она вышла замуж, но мы всё равно бдили больных вместе…

Связывание, шпагат

— К Вам можно? — невысокого роста плотно сбитая девушка в медицинском халате стояла на пороге. Мне она показалась знакомой, но я никак не мог вспомнить, кто это или кого она напоминает. — Вас просили подойти к нам в реанимацию для участия в кофили… консулии. Не помню, как это называется.

— Консилиуме? — расхохотался я.

— Точно. Когда Вас ждать?

— Да прямо сейчас иду.

— А можно я пока у Вас тут в кабинете посижу?

— Только не курить. Ненавижу накуренные кабинеты, как у вас в реанимации.

— Я не курящая. Так можно?

— Можно. Тебя запирать?

— Хорошо бы.

— Ладно сиди. Приду поговорим.

Консилиум долго не продлился. Больная была мне знакома по приемному покою, динамика ее состояния с тех пор была подробно отражена в истории болезни, результат лечения налицо. Я высказал свое мнение и подписался под ним.

— Прости, напомни, как тебя звать? — спросил я сразу же, заходя в кабинет, где у окна сидела оставленная там сотрудница.

— Ульяна, — точно. Это же дочка нашей сотрудницы. Как же ее фамилия? Ну, это не важно.

— У тебя что-то случилось?

— Нет, всё нормально. Просто я скучаю.

— Но ты же дочка…? — я назвал ее маму.

— Да, дочка. Мама сегодня дежурит тоже. Она меня немного достала своей опекой. Прибегает к нам в отделение каждые полчаса с каким-нибудь вопросом или пожеланием мне.

— Но это же нормально для мамы.

— А я хочу домой. Там мой Витек. Я соскучилась.

— Ну, поскучай, поскучай. Это правильно. А чего не скучаешь у себя в отделении?

— Да там… Словом, я призналась девкам, что мой Витек из того же колхоза!.. И я ничего в постели не умею. Они и подшучивают весь день. Надоели! Уже вечер, а они никак не уймутся.

— Да завязала бы им рты, и всех-то проблем, — пошутил я.

— Так они меня и спрашивали, умею ли я играть в связывания. Я и призналась, что даже не представляю, о чем идет речь. А они ржут, словно конопли наелись…

— Так тебя научить, как играть в связывание? Или только рассказать?

— Лучше научите. Я понимаю, что это что-то из постельных игр?

Я достал из шкафа несколько простых кусков ленты, которые давно валялись тут. Я не знаю, зачем, возможно кто-то после Нового года много лет назад положил и забыл. Я много раз перекладывал их из одного угла в шкафу в другой и не мог найти им применения.

Ульяна сняла халат, осталась в нижней рубашке. Устроилась на кровати на животе и с интересом наблюдала, как я сортировал ленты.

— Значит так. Я завязываю ленты так, чтоб их можно быстро развязать, достаточно только потянуть за любой конец, — я связал ей руки за спиной и дал попробовать развязать всю конструкцию. — Можно, конечно, связать тебя и покрепче, в том числе и наручниками, но не в этих условиях. Получилось развязаться? Вот и хорошо. Если тебе что-то не нравится, сама развяжешься или скажешь мне, и я тебя сразу развяжу. В идеале связываются или привязываются и ноги…

— Я поняла, поняла. А что потом?

— А потом… — я задумался. Дочка сотрудницы, просто молодая неопытная женщина из деревни, вечереет… Была не была. — Потом?…

Я снова подошел к кровати и сел на ее край. Залез рукой под нижнюю рубашку и начал гладить ей ягодицы. Ульяна вздрогнула, но ни слова не сказала. Было похоже, что происходящее ей нравилось. Постепенно ее лицо раскраснелось, а ладони связанных за спиной рук словно что-то искали. Я вынул из штанов уже эрегированный орган и просто дал ей в руку. Дамочка громко удовлетворенно вздохнула и стала его теребить, поглаживать. Значит, я делаю всё правильно.

Я снял с себя одежду, снял с нее трусы и сел верхом на бедра. Между достаточно раздвинутыми бедрами было хорошо видно ее внутреннее основание ног. На губах стали выступать капельки жидкости. Ну, раз такое, то пусть… Я потрогал эту жидкость своим членом, погладил им по губам, размазывая эту влагу, и начал раздвигать губы, постепенно надавливая головкой посередине. Никаких препятствий не было, — ни со стороны влагалища, ни со стороны самой Ульяны. Она громко дышала, иногда словно постанывала, стараясь уткнуться в подушку лицом, чтобы стонов не было слышно.

Мой член уже глубоко вошел в нее, потом толчками стал то выходить наружу почти полностью, то снова входить в глубину. Я взял ее связанные за спиной руки и стал их подтягивать вверх, словно она была на дыбе. Ульяна стала подергиваться и буквально зарыдала в подушку. Вытянулась, как струна, стала подмахивать мне тазом. Это было на столько восхитительно, что я очень быстро кончил.

Отдышавшись, оделся и сел рядом на стул. К тому времени девушка освободилась от ленты и сидела на кровати, откинувшись к стене.

— Здорово! Мне понравилось! — прошептала она. — Вот только я согласна, что место тут для этого обучения не подходящее. А Вы далеко живете? Мы могли бы поучиться у Вас дома?

Жил я не далеко и не близко. Но на завтра утром у меня запланированы свои дела.

— Вот и хорошо. Сегодня мама дежурит в той же смене, и утром надо будет ехать вместе с ней домой одним автобусом. А в другой раз мы можем после моего дежурства встретиться у Вас дома и продолжить обучение. Вы как? Согласны?

Мы договорились о дате продолжения занятий, и она, счастливая, ушла на свое рабочее место.


Прошло несколько дней до назначенного срока. Я встретил ее на автобусной остановке и привел к себе. Я снимал комнату в частном доме, хозяева на работе, и потому как бы не кричать в нем, соседи ничего не услышат. Об этом я ей и сказал.

— Это хорошо. Ну, кричать я не обещаю, а вот стонать было бы здорово. Я всегда стону во время любви. Даже когда смотрю ее по телевизору.

На мой взгляд ленты были хороши тем, что в отличии от веревок не оставляли выраженных специфических следов. Потому я заранее принес их из кабинета домой. Когда мы слегка перекусили, я отвел ее на кровать, положил на спину и уже крепко привязал руки к изголовью. Потом раздвинул широко ноги и привязал к ножкам кровати длинными лентами.

— Не жмет, не трет, не беспокоит?

— Беспокоит только между ног, — рассмеялась Ульяна. — А так всё классно.

— Тогда начнем.

Я наложил свои руки ей на груди, — небольшие конические девичьи груди, — и на промежность, — мягкая сочная промежность. Стал массажировать сосок и губы. Просто вот так сидел перед ней, сложив ноги «по-турецки» и занимался массажем. От одного соска я перешел просто к другому соску, а от общей локализации в промежности перешел предметно к ее отдельным частям: губам, клитору, влагалищу, точке «G». Ульяна быстро распалялась, стала биться на кровати, дергать руками и ногами, но завязанные ленты свою роль выполняли очень хорошо. Вырваться ей не удавалось. Стоны варьировали от слабо слышимого до просто рёва. Да, такие звуки из кабинета реально заинтересовали бы половину больницы и большую часть прилегающей к ней улицы.

На высоте ее очередного крика, когда она выгнулась всем телом вперед, я вошел в нее без предупреждения. Реакция была просто неописуемая. Она заорала во весь голос, стала биться и рвать ленты. Мысленно я подумал, что хорошо бы она не вырвала ножки кровати и не сломала изголовье. Но при этом не переставал двигаться внутри нее. Ее бешеные толчки вперед всем телом не дали держать предназначенные ей капли внутри меня, — они рванулись наружу. Ульяна почувствовала это движение внутри моего члена и так рванулась тазом, что чуть не сбросила меня с себя. И затихла.

Мы лежали друг на друге и отдыхали. Я уже не удерживал ее, а просто лежал на ней и обессилено гладил руками. Так мы лежали некоторое время.

— Отвяжи, мне надо в туалет, — отвязал и сам тоже после нее сходил туда. Когда я вернулся, она расслабленно лежала на животе, широко раскидав руки и ноги. Эта поза показалась мне перспективной, и я привязал ее именно так, как она лежала.

— Не жмет, не трет, не беспокоит? — снова поинтересовался я.

— Беспокоит только между ног, — видимо сознательно повторила она.

Значит, беспокойство надо лечить. Я вставил ей в рот приготовленный ранее кляп, что ее без моего предупреждения ранее очень удивило. Проверил, готова ли она, и сразу же ввел свой стержень ей внутрь. Я решил пойти по другому сценарию и сразу же развил достаточно хороший темп движений. Ульяна не была против и вторила моим движениям с той же резвостью и вдохновением. Скоро она стала постанывать и стараться вырвать руки и ноги. Но я ей этого не позволил. Вернее, не позволили привязанные ленты. Тогда она попробовала меня сбросить с себя вверх или в сторону. Наша дальнейшая «схватка» превратилась чуть ли не в корриду в постели, — сценарий «удержись на спине дикого быка». Если бы не привязанные ленты, она бы со своим физическим развитием точно вырвалась бы. Недаром говорят, что в одиночку изнасиловать сопротивляющуюся женщину практически невозможно. А хорошо развитую физически и вдвоем невозможно, если не хотите получить или нанести увечья. Надо или поить, или связывать.

Скачка закончилась победным стоном сквозь кляп. И моим тоже стоном. Хорошо получилось, ничего не скажешь. Я отвязал ее, и мы оба просто заснули в обнимку.

Когда я проснулся спустя пару часов, Ульяна сидела у меня между ног и слегка гладила пальцем мой половой орган. Увидев, что я проснулся, она погнала меня в туалет и в душ. А потом снова заняла ту же позицию.

— Чему еще может научить меня мой учитель? — она словно светилась изнутри. И это вместо вечно грустной дамочки!… Хорошая учеба, ничего не скажешь.

К тому времени от ее ласк мой орган уже отвердел. Я посадил ее на мой орган лицом ко мне. Ноги и руки привел в «положение эмбриона» и предложил не убирать конечности из того положения, в котором они находились. Получилось так, что на моем члене был насажен типа шарик из девушки, которая крепко держала сама себя. Прикольно. Я такое только читал где-то, а так пробую впервые. Тогда я несколько развел свои ноги и начал ее покачивать. Сначала из стороны в сторону, потом вперед назад, потом опять из стороны в сторону, и снова вперед назад. Ощущение, которые возникали на моем органе были интересны и ни с чем не сравнимы. Он словно вылезал с трудом из захватившей его щели, потом с силой веса женщины снова внедрялся туда.

Я стал не только покачивать партнершу, но и при этом несколько медленно ее проворачивать, что ли, на этом удобном стержне. Пока она не стала уже ко мне спиной.

— Опускай руки и ноги, садись верхом и начинай действовать на свое усмотрение, — сказал я, откинул руки вверх и расслабился. Она так и сделала. Стоя в коленно-локтевой позе спиной (точнее, ягодицами) ко мне, она начала тот вечный в природе млекопитающих цикл движений, который, если им не мешать, приводит к пику наслаждения и обмену жидкостями. Так случилось и с нами. Конечно, острота наслаждения была меньше, но от новизны поз довольно интересная.

Мы поели, проспали еще пару часов. Ульяна опять играла с моим органом.

— Ты умеешь добиваться наслаждения ртом?

И я наклонил ее лицом к моему органу.

— Сначала лизни его. Пойми и почувствуй, что если он чистый, то не вызывает омерзения и неприязни. Это как класть в рот собственный палец или палец руки своего партнера. Да, вот так, правильно. Сделай так несколько раз. Хорошо. Теперь сделай губы колечком и неплотно обхвати головку члена. Я же сказал неплотно. Да, вот так. Сделай несколько движений вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад… Чувствуешь, как он напрягается и растет внутри твоего ротика? Тебе нравится?

Она кивнула мне глазами, которыми смотрела перед собой на меня лежащего, т. к. видеть что-то на уровне своих губ и нее не получалось. Даже не головой кивнула, а просто глазами и веками показала, что ей нравится. Между ее губ и членом просочилось немного пенистой слюны, и она одним вдохом всосала ее, словно всхлипнула ртом.

— Правильно делаешь. И впредь делай так же. Ни одна капля этого нектара не должна пропасть или пролиться на землю.

Я мысленно для себя отметил в воспоминаниях: «Онан… изливал семя на землю… Бытие 38:9 — Быт 38:9:»

Я не стал глубоко и сильно проталкивать ей в рот свой орган, т. к. это могло испугать или вызвать тревогу в первый раз. Просто придерживал ее за затылок и направлял. Становилось приятно, хотя иногда зубы, касаясь головки, вызывали неприятные и даже болезненные ощущения, которые я не любил. То ли от усталости, то ли от неумения партнерши возбуждение в органе и во всем теле не нарастало, а как-бы остановилось на одной не самом высоком уровне. Я ущипнул ее за сосок, она ойкнула и словно сильнее и крепче охватила головку. В тот же момент я, продолжая придерживать ее затылок, сильно подал свой таз навстречу. Получилось! Кратковременный контакт с ее глоткой не успел перекрыть воздух и не вызвал рвотного рефлекса, а произошло только рефлекторное глотание. Это как бы пройтись стенками глотки по головке члена. Мне понравилось. Я дождался ее расслабления и опять повторил это движение. Потом еще и еще, уже несколько сокращая промежутки времени между столь странными фрикциями.

— Хватит, — вдруг вырвалась она и, продвинувшись тазом вперед, резко насадила себя влагалищем на мой член. — Мне так больше нравится, — ну, и понеслось.

Когда мы лежали рядом и уже отдышались, она протянула руку и погладила меня по щеке.

— Спасибо. Я кое-чему смогла научиться, да и наслаждение испытала сильное. Ты выполнил некоторые мои мечтания. Я буду собираться, а то скоро уйдет последний автобус, и мне будет не на чем добраться до дома, — и начала собираться.

— Эх, кто бы мою мечту выполнил? — потягиваясь на кровати с закинутыми за голову руками, произнес я просто перед собой.

— А какая это мечта? — поинтересовалась Ульяна.

— Знаешь, мне почему-то очень хочется переспать с балериной или типа гимнасткой, которая может сделать шпагат. И вот в таком положении «на шпагате» хочу принять ее на мой орган.

— Вот, блин, мечта!, — расхохоталась Ульяна. — Чего же раньше не попросил? Я могу сесть на шпагат, так как всё детство занималась гимнастикой… Но только уже не сегодня. Давай я запомню это пожелание и в следующую нашу такую встречу исполним и твою мечту.

— А давай! Это будет здорово! Я буду очень ждать.

Она села на автобус, я вернулся и лег в постель. И стал ждать следующей встречи… Которая уже никогда не состоялась.

Практика

Преподавание медицинских дисциплин в частных медицинских училищах на заре их нарождения сталкивалось с тем, что руководство этих училищ даже не пыталось организовать их практику. Совершенно не учитывая советы классиков и настойчивые просьбы учащихся.

Суха, мой друг, теория везде,

А древо жизни пышно зеленеет!

Фауст (Иоганн Вольфганг Гете)

И ко мне, одному из преподавателей частного медицинского училища, стали обращаться мои студенты. Они понимали, что в отличии от других преподавателей, — физик, химик, анатом и пр., — не имели столь богатой практики и столько возможностей хотя бы просто взять их с собой на дежурство. У своей администрации больницы я получил разрешение приводить с собой учащихся, но с условием, чтобы я не давал им ничего делать, — колоть, ставить капельницы, писать документы и т. п., — а только смотреть. Для многих и это было в радость, т. к. медицинская среда была от них столь далека по жизни, что они и шприца-то не видели никогда.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.