Рассказ — приквел к книгам «Стиратель» и «Камертон», где действуют взрослые герои.
Гелиан пристроился на скамейке спортзала, наблюдая, как одноклассники играют в баскетбол. Пахло пылью и потом. Топот десятков ног, грохот мяча; стены и пол ходят ходуном.
— Аут! — закричали сразу несколько голосов.
Рядом со скамейкой оказался Лин: наклонившись и уперев руки в колени, он старался восстановить дыхание.
— Как? — негромко осведомился он.
Гелиан молча поморщился.
— Может, это аппендицит.
Гелиан покачал головой.
— Ой! — воскликнула незаметно подобравшаяся Зефира. — Такие тупые эти ничейные дети! — Она поскакала вперед, невероятно довольная собой. — Подвернулась нога — и сразу аппендицит! Чем они только думают!
— Ничейные — они и есть ничейные, — отозвался кто-то.
Прозвучал свисток учителя. Не отвечая на подколки, Гелиан поднялся со скамейки и в сопровождении брата захромал в раздевалку.
— Десять лет — ума нет, — пропела Агафоника, пробегая мимо.
В раздевалке мальчиков дым стоял столбом: ребята, не наигравшиеся во время урока, перебрасывались кроссовками и мешками с обувью. Пригнув голову, Гелиан пробрался к своему шкафчику, Лин его прикрывал.
— Я считаю, надо рассказать врачу, — настойчиво продолжал он.
— И чего?
— Может, дадут таблетку. Или вообще. Лечить надо.
— Ничего не надо. Просто живот болит.
— Это может быть опасно.
— Ничего не опасно. У всех болит иногда.
— А у тебя уже не первый день.
— Хочешь, чтобы меня в больницу засунули?
Они переглянулись. За все десять лет их жизни, с того самого момента, как расщепилась на две части оплодотворенная яйцеклетка, Лин с Гелианом никогда еще не разлучались надолго.
— Если это опасно, то да, — помолчав, сказал Лин.
— Это не опасно. Это просто желудок. От нервов болит, понятно?
— Понятно.
Гелиан знал: Лину страшно. Потеряв маму и папу, он — так же, как и сам Гелиан, — видел дом и семью только в близнеце.
Да, еще у них был, конечно, Джуд, старший брат. Он появился в их жизни… точнее, вновь появился в их жизни около четырех лет назад. Сказал, что наконец добился того, чтобы его привозили к ним повидаться.
Тогда Джуд был как раз того же возраста, как они сейчас, он, конечно, казался им взрослым: им-то было по шесть, они только пошли в школу. Вот было бы здорово, если бы в этих боевых условиях их прикрывал старший брат, — но Джуд сказал, что не может посещать их школу, что он теперь в пансионе, откуда его не отпускают, и что можно только приезжать иногда на пару часов, раза три в год.
Каждый раз они успевали вырасти и измениться, и каждый раз смотрели друг на друга, будто не узнавая, и толком не знали, о чем говорить.
Джуд начинал с того, что рассказывал им о маме и папе, которых они помнили плохо. В свои рассказы он вплетал выдумки — что мама не умерла, что она на самом деле волшебница, чудесная саламандра. Поначалу близнецы только переглядывались и качали головами: принимает их за малышей, кормит сказками, а ведь им уже шесть!
От своих сказок Джуд не отказывался и тогда, когда они подросли. По секрету сообщил им, что у детей фейри тоже проявляется что-нибудь волшебное, обычно после десяти лет, и что именно из-за того, что у него пробудился дар, ему и разрешили навещать братьев. Правда, когда они попросили показать, что за дар такой, сотворить хоть какой-нибудь простой фокус, он наотрез отказался: надо, мол, долго учиться им управлять. Понятно, врал. Ему наверняка хотелось, чтобы малявки смотрели ему в рот, вот и хвастал.
Раздевалка опустела, Гелиан собрал свои вещи и с досадой стукнул дверцей ящика.
— Как у тебя с «особым талантом»? — саркастически спросил он у Лина.
Лин пожал плечами.