Бесплатный фрагмент - Благословенно МВИЗРУ ПВО

Анатолий Рыжик

вып. МВИЗРУ ПВО 1971 г, 1 факультет, 5 гр.

Жизнь в зелёном мундире. Книга 5. Придворный полк

Выпускник МВИЗРУ ПВО 1971 года полковник Анатолий Игоревич Рыжик представляет пятую книгу серии «Жизнь в зелёном мундире. Придворный полк». Ранее автором написаны и изданы получившие заслуженное признание и интерес читателей: «Книга первая. Учёба в Минском ВИЗРУ ПВО страны», «Книга вторая. Офицерское становление», «Книга третья. Командир зенитно–ракетного дивизиона», «Книга четвёртая. Сумеречная зона».

В очередной, пятой книге серии «Жизнь в зелёном мундире. Придворный полк» полковник Анатолий Игоревич Рыжик рассказывает об очередном этапе своей офицерской службы в Войсках ПВО страны. Автор ведёт повествование интересно, реально, эмоционально, остро, с юмором, не скрывая фактов, чувств и мнений о командирах и сослуживцах. Читатель оказывается как бы внутри описываемых событий — боевых дежурств, полигонных стрельб, происшествий, трудностей, неприятностей, бед и успехов — всего того, чем живёт настоящий офицер, для которого слова Родина, честь, семья — не пустые звуки, и каждая звезда на его погонах — это результат тяжёлого ратного труда (ред)

Вступление

Смотрю на людей и… нет, уже ничему не удивляюсь (очевидно возраст берёт своё — всё меньше эмоций). Понимаю — все мы разные. Идём по жизни разными дорогами и возраст у каждого свой и обстоятельства. Однако я думаю есть и общее — все в жизни имеют основную цель. Она конечно у каждого тоже своя и несомненно они разные. Цель может перерождаться и преобразовываться от множества разных факторов: с возрастом, от достигнутого положения, от состояния здоровья, от тех, кто тебя окружает.

С уважением отношусь к выбору каждого.

К тем, кто хочет быть добрее, сильнее, умнее, грамотнее, здоровее…. Это путь совершенствования себя. Достижение желаемого зависит в основном только от самого человека и как говорят сейчас «флаг ему в руки».

С ограниченным пониманием смотрю на тех, кто желает стать важнее, богаче, главнее, вседозволеннее (Отличающийся полной, безграничной свободой действий) ….

Здесь путь к успеху иной. Вряд ли он обойдётся без терний, без борьбы с другими. При достижении цели появляется соблазн сделать кое-что «за счёт других», «вопреки закону и порядочности». Этот путь с вариантом потери совести и уважения окружающих.

Нет, я не оспариваю широко распространённое выражение:

— «Лучше быть здоровым и богатым чем больным и бедным». Так редко бывает. Очень редко… Обычно одно из двух.

Но я о другом — о жизненном кредо. о системе определенных убеждений, которую человек выбрал для себя. Я о том какие мы и о тех, кто нас окружает. А раз я как говорится «всю сознательную жизнь» находился в армейской среде, то говорю о ней. У людей, идущих этим путём из опасных для нарушения нравственности целей существует только одна — быть главнее, но для армии это достойное желание. Очень важно не забывать:

«Лучше потерять мундир в борьбе за честь,

чем честь в борьбе за мундир».

А вот сильнее, умнее, грамотнее, здоровее — пожалуйста. Быть важнее, вседозволеннее, тем более богаче не для армии. Изначально идущие служить в армию не имеют цели жить за счёт других, вопреки закону и порядочности. Уверен: в армии можно стать настоящим мужчиной, который будет иметь стойкий характер и нравственные принципы.

Чище, но сложнее жизнь в армии.

Не сомневайтесь, помню — сейчас не Советский Союз. Сейчас у основной массы молодёжи другие интересы и убеждения чем было в СССР. Нынешнее общество — общество потребителей.

То есть, крут тот, у кого круче вещи. Раньше были круты те, кто, например, знал несколько иностранных языков, имел значок ГТО СССР (Готов к труду и обороне СССР), имел спортивный разряд или, хотя бы, имел за что-то заработанные грамоты. Это был показатель развития личности человека.

А что сейчас? Можно быть незаметным и пустым человеком, и вдруг…. Стать героем событий и восторгов, но не потому что совершил великое дело, а только потому что ты набрал лайков в интернете, или вдруг купил какую-то вещь вызывающую восторг и зависть.

Пустота не прошла и не исчезла, но человек у определённой группы лиц (скорее такой же пустоты) становится кумиром. В кумирах у таких молодых людей те, кого ранее мы мягко говоря совсем не уважали.

Пустота восторгается пустотой.

А кто из молодёжи не любит армию и боится её?

Прежде всего те, кто не любит дисциплины, порядка и строгого выполнения приказов командиров. Кто привык жить за счет других, прятаться за спины родителей.

В армии дело обстоит совсем другим образом. Тебе приходится отвечать самому за себя и свои действия. Более того, от тебя зависит успех всего коллектива, а порой и жизнь товарищей.

Всё же какое должно быть кредо?

Просто быть человеком, а не пустым звуком….

Глава 1. Живут же люди!

Часть 1

Я ни в чём на свете не нуждаюсь,

Не хочу ни почестей, ни славы;

Я своим покоем наслаждаюсь,

Нежным, как в раю после облавы

Жизнь как жизнь…

Поздним вечером я открыл квартиру на втором этаже дома №16а и втащил в неё свой микрочемодан и радиоприёмник «Ленинград» — все, что у меня было из вещей в Ярославле. Раньше я эту квартиру не видел, не видел и аналогичных ей, поэтому мне показалось, что я попал во дворец.

Высоченные потолки, итальянские окна, большие коридоры, туалет таких размеров, что можно в футбол играть. Ванна с колонкой дровяного отопления (топи и мойся, когда захочешь). Светло, уютно и очень тепло — такая редкость в военных городках! Долго я бродил по почти своей квартире, находя в ней всё новые и новые прелести. Спать пришлось на полу, подстелив шинель — кровати и матраса пока не имелось. Меня это не волновало — всё было хорошо! К тому же из радиоприёмника лилась прекрасная музыка, отдавая эхом в пустой, ожидающей мою семью квартире.

Это был рай, в который мы попали после восьми лет трудной жизни в лесах Череповца….

С квартирой нам достался и сарай на краю посёлка, метров четыреста от дома. Он был в ряду общих сараев и предназначался не только для хлама, но и для дров, потому что ванна у нас отапливалась титаном.

Это было неплохо — автономно, а после дивизиона и не сложно. Газ был в домах баллонный, но вскоре поставили газовые колонки, а через некоторое время перевели на газовую топку и титан в ванной.

В конце января я убыл за семьёй в Череповец. Комбриг выделил машину и солдат для погрузки вещей. Загрузились и поехали: я на машине, а Анна с дочками не поезде.

По приезду на Сокол восторгу Анны и Машули не было предела. Они ходили по квартире не веря, что сбылось, о чём мечтали — мы будем жить в отличных условиях!

Малышка Анюта впервые, за долгие дни зимы, была раздета до трусов и смотрела на Машин восторг ничего не понимая, широко раскрытыми и удивлёнными глазами.

Шестого февраля 1980 года, день рождения Анюты — первый год её жизни, мы отмечали в новой квартире. В тепле, радости и спокойствии. Есть такая поговорка:

— «Сколько людей — столько и мнений». Считаю целесообразным дополнить её словами: «столько разных впечатлений, эмоций и воспоминаний».

Привожу пример: Мнение оптимиста — стакан наполовину полон, мнение пессимиста — стакан наполовину пуст, мнение инженера — стакан в два раза больше, чем надо.

Конечно, есть неоспоримый стержень значительных событий, когда воспоминания разных людей выстроены в одну цепь достоверности. Тогда могут отличаться только впечатления, оценка произошедшего и отношение к нему. В обычной череде жизни запоминается далеко не всё и не однозначно. Ещё тяжелее вспомнить, когда конкретно это было, спустя лет двадцать. Я убедился: один и тот же период жизни в нашей семье вызывает разные воспоминания. Вроде жили вместе, в одно и то же время, но один помнит одно, а другой другое. Иногда я дописываю то, что напрочь забыл — напомнила Анна. Порой она удивляется:

— «Что-то такое было, а так ли как ты говоришь — не помню». Единственное с чем все согласны: описаны только достоверные события, произошедшие с нами.

Для придания описанию большей объективности, но в основном для другого — детского взгляда на рассказанные события я попросил старшую дочь Марию сделать зарисовки её впечатлений почти двадцатипятилетней давности.

Ей тогда было семь лет.

Первые впечатления дочери Марии от переезда в Ярославль:

Я не помню, как мы собирали вещи и упаковывали мебель. Зато помню долгую поездку в Газике и мои бесконечные вопросы:

— «Мы уже приехали?».

В какой-то момент мама воскликнула:

— «Как красиво!».

Я, разлепив глаза ото сна, увидела кучу огней. Мне пояснили — это Ярославль. Запомнилась это необычное после леса: море огней и слякотная дорога.

Приехали поздно (или очень рано?), не знаю, но мама говорила, что надо лечь поспать.

Зашли в квартиру, эхо разносилось по пространству, так как она была абсолютно пуста, на полу стояла большая школьная доска, на которой можно было рисовать мелками, что я тут же и попыталась сделать. Еще поразила меня какая-то труба в туалете, большая и широкая. (Это отопительная колонка — прим. моё)

Квартира тогда показалась просторной. У нее были в одной комнате три больших окна!

В доме не было кроватей и мне пришлось спать на полу, под папиной шинелью. Было ужасно неудобно, но тепло, потому что кто-то меня обнимал.

На следующий день после приезда появились армейские кровати.

Это было потрясающе, так как на них было очень удобно спать: пружины мягко прогибались. Таких великолепных кроватей раньше у нас не было. А еще на них здорово было прыгать.

Следующее воспоминание двор. Зима, он белый. Я в своем синем пальто, у которого есть кармашек внутри — очень удобно.

Двор просто огромный. Рядом с домом стоит горка. Я начинаю на ней кататься, появляются дети и спрашивают, откуда я приехала, и как меня зовут.

Через некоторое время меня невзлюбила какая-то девочка. Её я не помню, осталось только ощущение большого и злобного ребенка.

Помню приезд дедушки Игоря и бабушки Тоси к нам в Ярославль. С их приездом нас сводили на набережную Волги, мне она абсолютно не понравилась. Ветрено и холодно. Чему восторгались взрослые я не понимала…

Помню, что все хвалили Анютино (младшая сестра) пончо, зеленое с красными петлями на капюшоне — очевидно, ей было в нём тепло….

Очень мне нравились магазины. Особенно промтоварный. Это был для меня музей.

Мы с подружками ходили в него и долго рассматривали всякие шпильки, булавки носовые платки и прочее, что было на витринах.

Если был привоз, туда надо было проталкиваться сквозь спины толпы.

Протолкнешься и смотришь, как ругаются тети из-за фарфорового чайника. Это был мир со своим особенным ароматом — магазинным.

Запомнился продуктовый магазин и его продавщица — седая тетя Валя, она была самая добрая. Другая тётя-продавец меня отчитала, когда я, покупая, сказала:

— «Мне сахарного песка».

Ответ был незамедлительным и грубым:

— «Мы другой песок не продаем!».

В магазине стояли бидоны с творогом и молоком. Хорошо, когда они были, значит, привоз товара — Мама нам обязательно купит.

Завораживающе смотрелись витрины, на которых красовались шоколадки «Сказки Пушкина» выложенные веером, и только что появившиеся в продаже жевательные резинки: клубничная, апельсиновая и мятная — предел всех возможных желаний….

Обострение

Служба РАВ (аббревиатура) — так сокращённо называется служба ракетно-артиллерийского вооружения в полку, была укомплектована сильными специалистами, но беда заключалась в том, что к ней мало прислушивались.

Основной задачей для всех служб считалось поддержание порядка и образцового внешнего вида полка и его личного состава. За плохо побеленные бордюры или стволы деревьев, за отвалившийся кусок штукатурки или проросшую траву на фундаменте зданий, за нарушение формы одежды командир наказывал нещадно. Это понятно — неожиданно в полку могли появиться и появлялись гости города. В перечне мест посещения, приезжающих VIP персон в Ярославль, фигурировал и полк. Часто бывали в нём писатели и композиторы.

Я за свою службу неоднократно видел космонавтов — особенно часто Валентину Терешкову. Среди приезжавших были Маршалы СССР Огарков, Ахромеев, маршал авиации Константинов. Приезжали известные писатели и композиторы. Среди них (кого я сейчас вспоминаю) Герой Советского Союза Бондарев (писатель), композиторы Лядова и Пахмутова.

Часть всегда готовилась к показу внешнего вида, так как за него был серьёзный спрос, а за плохое состояние техники и вооружения командир всего лишь журил. Полковник Карвацкий пришёл в полк с должности командира дивизиона С-200, и недостаточно знал вооружение С-75. Тактику ведения боя и стрельбу он кое-как освоил, а дальше идти в познаниях не стремился, считая, что хватит и этого.

Проверяющие комиссии его личный уровень боевой подготовки определяли по размаху приёма, качеству питания и по культурной программе. Но такой подход касался только командира полка. Что-то ему удавалось сглаживать и по положению дел в полку, но далеко не всё.

В дальнейшем, полковые стрельбы, в которых участвовал и я, показали несостоятельность его расчётов. Показуха может быть и хорошо, но знания нужны всем. К сожалению полк в котором я служил почти восемь лет стрелял плохо. Всех это тяготило, но дальше переживаний дело не шло.

Однажды Комкор с группой офицеров корпуса проверял боеготовность полка. Она оказалась далеко не на высоте. Генерал Акчурин на разборе положения дел и состояния боеготовности с офицерским составом части, (совещание проводилось в клубе), вызвал к трибуне Карвацкого и спросил в чем дело.

Комкор ожидал услышать причины вскрытых недостатков, сроки и пути их устранения, командир остался верен себе — выйдя на трибуну, он изрёк:

— «Командование нашего полка крайне обеспокоено положением дел…».

Генерал его прервал:

— «Карвацкий! Вы что? Вы подумали, прежде чем сказать?

Крайне обеспокоенным существующим положением дел во вверенном Вам полку может быть только Политбюро ЦК КПСС, а все остальные — виновны! Понимаете — виновны в плохом положении дел!».

В бешенстве Комкор поставил полку чёрную метку — оценку «не боеготов» и уехал.

Ввиду наличия в полку всего трёх зенитно-ракетных дивизионов и одного технического, отстающий и самый ругаемый на подведении итогов за месяц дивизион всё равно оказывался примыкающим к тройке лидеров.

Это устраивало всех, а самое главное командира полка. Он был жизнерадостный и не злопамятный человек, ругал командиров дивизионов как-то беззлобно и для порядка, не спрашивая строго за упущения по службе. Почти всегда, сокровенной фразой, обращённой к командиру отстающего дивизиона:

— «Вы зажрались, наели морду, пора Вас гнать из Ярославля…»

Карвацкий заканчивал подведение итогов в полку. Все расходились с улыбкой и хорошим настроением. На командира никто не обижался: все знали это он так — для порядка.

Ситуация обострялась при проверках части службами корпуса, но у Леонида Матвеевича было «всё схвачено», кроме того — всё тот же козырь — делегат съезда КПСС.

Карвацкий верил в свою фортуну до такой степени, что считал: её можно включать как лампочку на кухне– когда понадобиться.

Я со службой РАВ носился по дивизионам, вскрывал недостатки, помогая их устранять, проверял комплектацию и исправность вооружения. Давал указания на устранение, но приезжая через некоторое время снова попадал к разбитому корыту.

Командиры двух дивизионов были подготовлены посредственно, и только командир одного — подполковник Грушин имел классную квалификацию мастера и отличную подготовку.

Среди трёх дивизионов полка один, внешне самый лучший, был показным — он дислоцировался в районе Туношны.

Командир его подполковник Тюменев, имел недостаточно хорошую тактическую подготовку, но что считалось важнее — умел встречать комиссии и кормить их хорошим обедом. Схема встреч в части была отработана: если гости ограничивались посещением штаба полка — хорошо, а если хотели взглянуть и на огневой дивизион, то их везли к Тюменеву.

Всё в этом подразделении было сделано для показа — кирпичные классы, казарма, хорошая столовая, образцовый командный пункт, даже дома для проживания семей были кирпичными!

Всё выкрашено, побелено, помыто, подметено.

Когда при таких работах заниматься поддержанием техники в состоянии высокой боевой готовности?

Заместитель комполка по вооружению подполковник Власов редко выезжал из штаба, а мои доклады о положении дел в дивизионах с техникой и подготовкой специалистов выслушивал снисходительно, и советовал мне не кипятиться. Его никто не ругает — чего дёргаться? Я недоумевал — неужели так можно?

Оказалось, нет. Как говориться до поры до времени с таким положением дел проносило, но это не могло длиться вечно. Полк начали поругивать за состояние боеготовности к выполнению поставленной задачи всё больше и больше. Когда Комкор с внезапной проверкой накрыл полк, то плохое положение дел меня не удивило, но зато поразило и выбило из колеи командира полка. Он был наказан генералом и негодовал уже без снисходительной улыбки:

— «Все бездельники. Зажрались!».

Сразу же после получения сильной взбучки, он вызвал к себе заместителей и… меня.

С первых минут разговора было понятно — во всех тяжких грехах он винит меня:

— «С Вашим приездом к нам боевая готовность упала…, расчёты обучены плохо…, нормативы не выполняются…, зря я Вас сюда взял, но как взял — так и выгоню!».

Таких слов я не мог стерпеть и взорвался. Напомнил, что за боеготовность полка отвечает он сам, а за состояние техники заместитель по вооружению подполковник Власов.

Конечно я под руководством Власова работаю, но работаю, не получая замечаний. Более того, о том, что дела с боеготовностью полка обстоят плохо, я не раз докладывал обоим, но мер по непонятным мне причинам со стороны руководства не принималось. Раз нет спроса, то нет и ответа. В отношении того, что «он меня сюда взял», так я к нему не просился, и, если надо уйду сам, так как основные задачи службы вижу не в подметании дорожек, а в целенаправленной работе по повышению выучки расчётов и боеготовности полка.

Выпалив всё это, я, на глазах изумлённых замов и оторопевшего Карвацкого, не спросив разрешения, вышел, «слегка» хлопнув дверью.

В расстроенных чувствах пришел и сел в службе вооружения, ожидая неотвратимых последствий «диалога» с командиром полка.

Наступил конец рабочего дня — никаких движений со стороны командования. Даже не заглянул заместитель по вооружению — наверно тоже обиделся на мои слова.

Полное затишье — очевидно перед грозой.

Придя домой, я ничего не сказал о возникшем инциденте, о том, что при дальнейшем обострении обстановки возможен уход из полка.

Это вполне вероятно в такой ситуации — против ветра нельзя….

Язык не повернулся предупредить Анну о возможных последствиях, ведь только начали жить в хороших условиях!

Утром следующего дня, когда я проводил планерку в службе РАВ, заглянул командир полка и вызвал меня в коридор. Я вышел, и он мне сказал:

— «Ну, зачем Вы так вспылили? Надо уметь реагировать на критику. Посмотрите, как правильно это делаю я. Меня Комкор вздрючил намного сильнее, а я терпел, хотя вообще не причём (он в самом деле, так думал!). Если перегнул палку — извини, но ругать-то я должен кого-то! Я потом и остальным ввалил, не переживай, не одного тебя чихвостил».

Вот таким был командир полка Карвацкий. Непредсказуемым, и казалось толстокожим. Последующие события показали — это не так.

На протяжении восьми лет дальнейшей совместной службы в полку с Леонидом Матвеевичем, таких обострений у нас больше никогда не происходило. Мы служили как говориться душа в душу.

Великолепный он был человек….

…

Возвратившись вечером со службы, я продолжил оборудование своей жилплощади — угроза нового переезда миновала.

Вскоре я получил ордер на квартиру и обрёл уверенность, что теперь никто не сможет нас из неё выселить. Мы стали полноправными хозяевами городской жилплощади.

Все вместе выезжали в центр города и гуляли, восторгаясь: церквями, площадями, театром, магазинами — тем, чего у нас раньше не было.

Заместитель командира полка по вооружению

Подполковники и майоры обычно служат до сорока пяти лет, но это не касалось Ярославского полка. Здесь старшие офицеры служили — пока «носят ноги», а прапорщики — пока «носят руки».

Однако, когда заместителю командира по вооружению подполковнику Власову исполнилось сорок четыре года, он всё же засобирался (а может его «засобирали», несмотря на связи), на пенсию.

Уйти он думал в сорок пять, а начальству сказал заранее, чтобы не приставали на службе с большим объемом работ — с пенсионера спрос невелик. Всё свободное и большую часть служебного времени он посвящал охоте, так думая закончить последний год пребывания в армии.

Неожиданно обстановка изменилась: в корпусе убыл советником в Сирию начальник службы ракетного вооружения.

После ротации кадров в Череповецкой бригаде освободилась должность заместителя по вооружению. Её предложили Власову. Должность сложная и тяжёлая — как никак в бригаде было семь дивизионов разного назначения.

Власов понимал, что придётся распроститься с относительно лёгкой жизнью. Тем не менее он не терял главного: возможности ходить на охоту. В Череповце она ещё лучше, а контроля значительно меньше — штаб корпуса далеко.

Да и к тому же звание. Полковник он и в Африке полковник — почётно и заманчиво. После мучительных, но недолгих колебаний Власов согласился.

В полку его должность освобождалась. Командир полка на совещании довёл офицерам информацию что на смену Власову от полка выдвинута кандидатура майора Невельского. Вместе с тем в кадрах корпуса могут быть другие кандидатуры, и кого поставит Комкор — одному Богу известно.

На дворе был май и Невельский расцвёл.

Я считал, что он заслужил эту должность своими делами и знаниями, но где-то внутри сомневался — могут не поставить, ведь Вячеслав Аркадьевич был евреем. Как-то мы разговорились на эту тему, и я его спросил, не помешает ли эта графа при выдвижении?

— «Надеюсь, что нет!» — ответил он:

— «Друг моей родной сестры — заместитель Командующего Московским Округом ПВО генерал-полковник Черкашин. Иначе как бы я стал майором и попал в Ярославль? Думаю, в этот раз он тоже подстрахует».

Прецедент в полку был — командир технического дивизиона подполковник Климовицкий тоже был по национальности евреем. Однако он звание получил пятнадцать лет назад, когда ещё не было закрытой директивы о запрете для учёбы евреев в военном училище и прохождении ими службы в качестве кадровых офицеров.

Климовицкий окончил МВИРТУ в одном из первых его выпусков и больше нигде не учился. Кроме того, у него должность была на категорию ниже, чем должность замкомполка и были серьёзные заслуги. Он был награждён одним из первых в войсках ПВО орденом «За службу в Вооружённых силах СССР».

Всё запланированное перемещение шло своим чередом почти в течение месяца: Власов практически сдал дела Невельскому.

Командир полка отправил представление на него к должности заместителя. Оставалось сделать последний шаг: дождаться приказа Командующего Округом и в полку появится новый заместитель командира по вооружению.

Все ждали, но приказ не состоялся. Дело оказалось даже не в вопросе национальности…

Всё резко изменилось, когда в полк прибыл Командующий ЗРВ Московским Округом ПВО генерал Анохин и заместитель Командующего Московским Округом ПВО по вооружению, доктор технических наук генерал Фирсов. Собирая на совещание командование полка, они вызвали меня, чем несказанно всех удивили (и меня тоже).

Ситуация прояснилась, когда приехавшие генералы довели цель своего визита, порядок и режим работы.

В частности, генерал Анохин сказал:

— «Один из вопросов который мы должны решить по приказу Командующего Московским Округом ПВО — определить судьбу майора Рыжика. Так сказать, подумать о его реабилитации. Вот для чего мы его сюда вызвали. Выдержит экзамен и покажет хорошую выучку заместителю Командующего Московским Округом ПВО по вооружению — станет заместителем командира полка по вооружению. Думаю, все знают ситуацию, в которой он оказался и понимают — кляузникам и псевдо-правдоискателям будет неповадно, если он поднимется в должности!».

Карвацкий неожиданно попытался возразить:

— «Но товарищ генерал-майор у нас тоже имеется свой…»

Он собирался сказать — кандидат, но Анохин его перебил:

— «Вот видишь! Они есть везде! Вот и надо давить их пока они не подняли головы эти кляузники! Нещадно, да так, чтобы не мешали службе! Случай с Рыжиком послужит им уроком. Но повторяю: сначала он должен пройти собеседование — так приказал Командующий Округом. Стреляет Рыжик отлично — не раз видел сам, и присвоил ему в окружном приказе квалификацию мастера боевого управления. Главный инженер ЗРВ докладывает, что и технически он подготовлен отлично: тоже сдал на мастера боевой квалификации. Вот пусть „дважды мастер“ знания и покажет. Быть заместителем по вооружению в придворном полку — большая ответственность».

И обращаясь ко мне:

— «После совещания пойдёшь с генералом Фирсовым. Он лично проверит уровень твоей технической подготовки, знаний, наставлений, руководств и приказов. Короче — всего того, о чём он сочтёт необходимым тебя спросить.

Вечером при подведении итогов будешь присутствовать. Посмотрим результат собеседования».

Казалось ясным: всё предрешено, раз вопрос поднят Командующим округом, но я думаю, что это была инициатива самого Анохина.

Решение Командующего — прикрытие, вдруг опять напишут жалобу. Генерал отлично знал ситуацию, сложившуюся на полигоне (не раз я, находясь в боевых порядках отчитывался перед ним и комкором о ходе проводимого следствия).

Знал и решил мне помочь. Собеседование так, «для галочки» — думал я. Это оказалось не так.

Три с четвертью часа длилось собеседование с генералом — доктором технических наук. Очевидно, он не понимал интриги происходящего и опрашивал, гоняя меня как на сдаче кандидатской диссертации.

Надо отдать должное — с ним сложно было общаться: более классного специалиста по зенитно-ракетным комплексам я не встречал. Корифей — заниженная оценка его знаний.

Иногда задавая вопросы, и видя моё удивление, он сам себя останавливал:

— «Нет, на этот вопрос не отвечай, этого ты знать не можешь. Это новая разработка второго научно-исследовательского института — её ещё в войсках нет». Иногда он меня поддерживал:

— «Правильно говоришь. Это так называемый Читинский эффект. Мы при исследованиях над его устранением работали два года, но в конце концов всё-таки добились что…». Генерал был учёным, а не командиром. Он забыл, что приехал в полк не только по мою душу, но и по другим вопросам. Стал закругляться только тогда, когда я ему скромно заметил, что до подведения итогов осталось менее получаса.

— «Спасибо, а то я слишком увлёкся беседой с Вами» — сказал он: — «заканчиваем».

Мнение его о результате опроса я не спросил — у меня сложилось впечатление что отвечал неплохо. Тем более результат собеседования ждать оставалось совсем не долго. При подведении итогов работы в полку Командующий ЗРВ сказал:

— «Рыжик собеседование выдержал. Мы доложим Командующему Округом, что он достоин назначения на должность».

Командир полка задёргался и пытался что-то сказать, но генерал его «успокоил»:

— «Не волнуйтесь Карвацкий, ждать придётся не долго. Считайте вопрос решённым.

Мы всё подготовим — приказ состоится быстро».

Через неделю после отъезда генералов мне сообщили: пришёл приказ. Я стал заместителем по вооружению командира 48-го зенитно-ракетного полка.

В дальнейшей службе с майором Невельским у меня проблем не было: служили, проводили мероприятия, но всегда командовал я. На горло ему не наступал, скорее наоборот — давал послабления. И всё же я всегда чувствовал, что Невельского в моём присутствии что-то давит, он как-то скован и напряжён.

Нет той простоты, которая бывает среди товарищей. Вячеслав Аркадьевич уволился майором при достижении предельного возраста.

Сначала мы изредка контактировали. Невельский пока был более-менее здоров (у него в армии случился инфаркт) занимал серьёзную должность на гражданке.

Мы встречались, но я видел, что ощущение какого-то барьера в наших отношениях у него не прошло. Я же отношусь к этому спокойно — совесть моя чиста.

Никаких интриг, никакой борьбы и даже элементарных потуг для получения должности я не делал. Ни в этот раз, да и никогда.

Если и получалось перейти дорогу кому-то, то это происходило не по моей воле, а свыше.

В те времена я не знал выражения:

«Лучше потерять мундир в борьбе за честь, чем честь в борьбе за мундир».

Не знал, но всегда пытался ему следовать.

Часть 2

Не суйся запевалой и горнистом,

Но с бодростью и следуй и веди;

Мужчина быть обязан оптимистом

Всё лучшее имея впереди!

Обустройство

Тем временем дочка Маша тоже выдержала свой первый экзамен в общении с городской детворой, которая резко отличалась от детей, проживающих в лесном гарнизоне. На Соколе, когда она выходила гулять во двор, все прогулки заканчивались её избиением, и она прибегала домой вся в слезах.

Анна разобралась: во дворе есть лидер, девчонка из четвёртого класса. Физически крепкая — ходит в гимнастическую секцию. Маша, имеющая своё мнение при решении детских игр, мешала ей «вести стаю», за что и получала тумаки.

Анна посоветовала Маше: дай сдачи, когда та будет приставать. Дочка у нас послушная: выйдя на прогулку, она сразу подошла к этой девочке и, не дожидаясь от неё приставаний ударила её.

Та опешила так, что, Маша успела добежать до дома и радостно доложить Анне:

— «Я первая дала сдачи!».

Дело могло принять нехороший оборот, и в «бой пошла тяжёлая артиллерия» — Анна сама пошла на улицу: разбираться. Сделала она это очень мудро. Подошла к девочке, спросила, как её зовут, и сказала:

— «Послушай, ты знаешь Машу? Мы недавно приехали сюда, а к ней во дворе всегда кто-нибудь пристаёт и обижает её. Ты здесь самая взрослая: пожалуйста, посмотри, чтобы её никто не обижал. Обещаешь?».

После такого разговора проблемы с избиениями нашего ребёнка закончились, более того девчонка строго смотрела за «безопасностью» Маши.

В выходные дни мы не сидели дома. Прогулки прогулками, но не одни же они! С первых дней проживания в городе стали расширять зону отдыха. Начали с кинотеатров. Конечно, Анютка ещё не могла выдержать просмотр фильма целиком, даже если он был детским. Мы избрали следующую тактику: в субботу Анна выходит в кинотеатр с Машей, в воскресение — я. Ходили смотреть в основном детские и приключенческие фильмы, поэтому будем считать, что Маше повезло вдвойне.

Если с квартирой повезло, то с питанием возникли сложности: полки магазинов в то время были пустыми.

Идя по городу, мы с улицы видели витрины, на которых сверху донизу были выставлены банки консервов морской капусты. Всё.

Больше ничего.

Обеспечение было плохим и шло через магазины предприятий.

Был такой и в полку. Работал он «по рангам». Первым шёл командир и замы. Затем начальники служб, затем штабные офицеры и т. д. Причём каждой категории нарезалась доля в зависимости от количества привезённого.

На Соколе тоже был свой магазин военторга для жителей, в котором всегда была толкучка: то в ожидании привоза, то уже шла борьба за привезённый товар. Утром к нему выстраивалась очередь за молоком, которого хватало максимум на сорок минут реализации. Поэтому ранёхонько утром Анна с двухлитровым бидончиком шла за его добычей.

Пока я занимал должность начальника службы, обеспечение семьи было неплохое. Неплохое, но не сравнимо с возможностями командира дивизиона, то есть с тем как мы питались в лесу, когда стояли на довольствии со склада части.

После того как я стал заместителем комполка, проблема питания была снята полностью — хватало покупаемого с избытком, даже иногда отдавали знакомым.

При моём статусе замкомполка стало легче и Анне: заведующая магазином посёлка Сокол начала оставлять ей молоко и кое-какой товар.

Если упомянуть о привилегиях полковой жизни, то их было не мало. Кроме обеспечения в магазинах это:

— Питание в командирском зале офицерской столовой, причём без стояния в очереди.

— Командирская баня на территории полка (ей могли пользоваться все офицеры полка, но был «командирский» день).

— Служебный УАЗ-469, который я мог иногда использовать для семейных дел. Так в полку было принято испокон веков. Даже самые ядовитые недоброжелатели не обращали на это внимания. Я этим не злоупотреблял, но дочку с её подругами (детьми офицеров и прапорщиков) отвозил довольно часто в школу, которая находилась в двух километрах от штаба.

— Обеспечение всеми видами довольствия было качественным и своевременным.

— Медицина, а особенно зубной врач (кстати помощь оказывалась и для членов семей).

Однако самым важным положительным фактором являлись путевки в санаторий. Они были доступны всем офицерам, но очевидно на придворный полк их выделяли больше, чем на другие части.

Были некоторые привилегии для командования полка, которые воспринимались как должное и не обсуждались подчинёнными. В то время не только я пользовался изречением К. Маркса, (сам не читал, а мне его пересказал замполит, когда я служил в дивизионе) — мол на знамени коммунизма начертаны слова:

«С кого больше спрос — у того больше прав!»».

(Может и нет таких слов, но это всех устраивало).

При каждом переезде к новому месту службы военнослужащему выдаётся денежное пособие на него и членов семьи. Так называемые «подъёмные». Получив их, мы решили купить мебель — наша квартира была пуста, только на полу лежали ковры, стояли четыре кровати (две из них солдатские) и шкаф с потрескавшейся от перевоза по морозу полировкой. Чтобы купить мебель, надо было рыскать по магазинам — попасть на привоз, иначе она сразу раскупалась.

Однако всё необходимое дома было. А так как деньги были получены в канун восьмого марта, то я принял решение: купить Анне золотой перстень с большим полудрагоценным камнем — он стоил как раз как мебельная стенка. Обошли все ювелирные магазины Ярославля (тогда их было не много), а купили в «Яхонте». Большой перстень с полудрагоценным камнем — гранатом (он выращен искусственно), а купили его потому, что на драгоценный камень не хватило средств. Анна его не носит, и он в целости и сохранности лежит уже сорок лет.

После покупки перстня мы всё же поменяли солдатские кровати, на которых спали Маша и Анюта на другие — самодельные. Это получилось потому что в Речном порту (через дорогу напротив штаба полка) был мебельный цех, называемый «Стройдеталь», который делал продукцию из дерева.

В основном мебель для гражданских судов. Командир ремонтной роты, которая подчинялась мне — капитан Зубарев, одними только ему известными способами проникал туда с солдатами и приносил доски, фанеру и даже частично готовые изделия. В этих вопросах Зубарев был незаменим, а в придворном полку такая необходимость возникала часто.

Однажды Зубарев, зная, что у меня нет кроватей для девочек, принёс два подвесных корабельных рундука: пенопластовых, с пластиковым покрытием и естественно без ножек. В ремонтной роте на станках выточили к этим рундукам ножки — получились почти кровати. Из материала, добытого там же на «Стройдетали» сделали к ним спинки. Получилось «супер». Девочки долго спали на этих кроватках.

В настоящее время кровати стоят на даче. Правда, спинки я переделал, сделав их из натурального дерева уже самостоятельно.

После покупки перстня для «полного счастья» нам не хватало сберкнижки.

Советский человек видевший на каждом углу плакат «Храните деньги в сберегательной кассе» считал себя счастливым (а окружающие полноценным) только тогда, когда она имелась.

Денег у нас не было, но мы её завели. Что-то положили — для начала. В год шло три процента от суммы вклада, но и это ощущение (как нам казалось халявы) было приятно.

Впоследствии мы ею пользовались, но самое удивительное, что она с гербом СССР на обложке, есть у нас и сейчас. Жаль, что лежали на сберкнижке в 1991 году всего около двух десятков рублей. Вообще-то, по тем временам тоже деньги… и не малые.

Пару лет назад, гуляя по Ярославлю мы забрели в район Сокола. Для хохмы зашли в сберкассу и спросили про свой вклад. Он был жив! Мы его не закрыли, оставив на память. Тем более что его не хватило бы даже на одну поездку в автобусе.

БССР

1980 год — год Олимпийских игр в Москве. Каким образом и зачем я ездил в этот период в Москву в командировку, уже не помню.

Когда был там, по городу разнеслась молва, что два дня назад умер Владимир Высоцкий. Я и сопровождающие меня офицеры полка съездили на Ваганьковское кладбище. Шёл третий день после его смерти. Множество людей. Горы цветов. Кто-то читает стихи Высоцкого, кто-то плачет. Обстановка горестно-торжественная.

На соревнованиях олимпиады я не был, поэтому сгусток впечатлений, связанных с 1980 годом остался от посещения Ваганьковского кладбища.

За время этой-же командировки я купил Анне подарок в новую квартиру — тюль. Как и многое по тем временам — дефицит. Красивая, сделана под Вологодские кружева, а вышито по полотнищу «Москва — 80» (В честь Олимпиады). Прочная, красивая, отдающая блеском золотых медалей Олимпиады.

А вот надпись: «Москва — 80» меня подвела. Если бы не эти слова, то может и висеть ей сейчас, но в 1991 году Анна сказала, что её пора выбрасывать — стыдно перед людьми, ей скоро сто лет. Я противился:

— «Какие сто? Всего одиннадцать и выглядит как новая. Тем более память…».

Анна была неумолима. Да и я понимал, что эта надпись как запись в паспорте! Скрепя сердце отнёс на помойку и аккуратно положил сбоку — кому-то ещё послужит.

Полоса везения тоже бывает широкой. Редко, но всё же бывает: мне выпало идти в отпуск в июле месяце. Причина проста — полковник Карвацкий стремился проводить свой отпуск на осенней охоте. Его не удерживало даже то, что полку планировались стрельбы на полигоне Сары-Шаган в составе корпуса в начале ноября.

Времени на подготовку оставалось мало, но комполка был верен себе:

— «Всё будет хорошо. Успеем подготовиться. Чего тут особенного? Полигон?

И из-за него мне и заместителям в декабре в отпуска идти? Кто так думает?» — спрашивал командир.

Почему-то так никто не думал. В том числе и я.

Надо сказать, что как не странно, но в придворном полку, независимо от возникающих сложностей и нерешённых задач (такие есть всегда) все заместители ходили в отпуск летом! Полковник Карвацкий установил жёсткий порядок отпусков: до командира полка должны отгулять все замы. Делалось это для того, чтобы, когда пойдёт в отпуск он сам все были на месте. Легче руководить первому заму.

Надо сказать, что Леонид Матвеевич отпускал офицеров и прапорщиков по семейным обстоятельствам без всяких препонов, а если они возникали, то помогал их преодолевать.

Командир помогал независимо от того как характеризуется по службе офицер. Разгильдяю он помогал точно так же как положительно характеризующемуся. Я не всегда воспринимал такие решения командира полка как разумные, но в дальнейшей службе сам постепенно начинал так делать.

Время всё ставит на свои места: только спустя годы начал понимать, насколько полковник Карвацкий был Мудрым Человеком. Он не всегда поступал как пелось в песне:

«Жила бы Страна родная

И нету других забот!»

У него были и другие заботы: он думал и о людях, живущих в родной стране.

Я продолжал относиться к службе ревностно, но уже не до такой степени, чтобы отказаться от летнего отпуска, кроме того, был уверен: свои задачи успею выполнить.

Уход в отпуск летом внезапностью не пугает, да и проблем «для начальства» с путёвками в санаторий не бывало. Я сразу же воспользовался положением и взял путёвку в Сухумский санаторий Московского Округа ПВО.

Путёвка была только на меня — с детьми в санаторий не пускали. Решили так: едем все вместе в Сухуми: я, Анна и дети. Снимем комнату возле санатория, найдём место, где девчата будут питаться.

До начала южного отдыха было дней десять, и мы решили съездить в Белоруссию (не пропадать же отпускным дням!). Поехать туда решили тоже всей семьёй, а оттуда выехать на море.

Выехали и великолепно отдыхали на родине Анны — в простой Белорусской деревне. Особо весело было ходить за грибами, мы очень любили эти походы, благо лес недалеко. Грибов набирали множество, поэтому последующие полдня проводили в их чистке, жарке, солении.

Мои родители тоже приехали из Кронштадта отдыхать в Белоруссию, причём на своей машине.

Грех было не воспользоваться этим обстоятельством и не проехать по вновь выстроенной трассе к 22-м Олимпийским играм Брест — Москва.

Тем более была причина — съездить к Аниной сестре в Новогрудок, который находится недалеко от новой дороги.

По некоторым данным, Новогрудок основан в 1116 году. В середине 13 века он принадлежал литовцам, затем был центром Чёрной Руси. В 14-м веке неоднократно подвергался нападениям крестоносцев и татар. Чёрная Русь — название территории в бассейне верхнего течения реки Неман с городами Гродно, Новогрудком, Слонимом, Несвижем, Здитовом.

До 13 века Чёрная Русь частично входила в состав Полоцкого княжества. В 40—60-х годах 13 века неоднократно находилась под властью литовского князя Миндовга и галицко-волынских князей. В 14 веке Чёрная Русь наряду с литовскими землями составляла основное ядро Великого княжества Литовского.

Олимпийская дорога была хороша. Вдоль неё заправочные станции, рестораны, мотели, кафешки с дефицитными напитками.

Множество иностранцев сновали по трассе на шикарных машинах — в Белоруссии проходила часть соревнований Олимпиады. Здорово!

У одной кофейни — сделанной из стекла, мы остановились попить водички. С улицы было видно, что в ней происходит, и за этим лениво наблюдал постовой милиционер — гаишник. Пока мы разминались, рядом остановилась машина с поляками — муж был за рулём, а жена и маленькая дочка были пассажирами. Поляки успели заскочить в кафе перед нами и сделать заказ — полный обед и… бутылку польской водки «Wyborowa».

Гаишник, видя происходящее через стеклянную стену — насторожился и подошёл к их машине.

Поляк налил полстакана водки и увидел милиционера, жезлом показывающего на авто: мол, ты за рулём!

Не смутился, только пожал плечами и выпил водку.

Тогда возмущенный гаишник демонстративно выкрутил ниппель из колеса польской машины, и она с шипением села на обод. Очевидно, это было сделано для того, чтобы пьяный поляк не уехал внезапно, если гаишника отвлекут водители других машин.

Вся наша семья с интересом (бросив свои дела) наблюдала чем закончится этот «международный» скандал. Мы конечно были на стороне Гаишника — мало-ли что пьяный поляк устроит на дороге!

Пообедав, иностранцы спокойно вышли из кафе. Мужчина, открыв заднюю дверь машины, завалился отдыхать, а полячка подошла к гаишнику, достала свои водительские права и произнесла:

— «A teraz, panie policjancie, pompować»

Милиционер очевидно «завис» с пониманием сказанного полькой, поэтому она повторила на неплохом русском:

— «А теперь господин полицейский накачивайте!».

Такой случай стал в те времена возможным потому, что в СССР женщина за рулём — нонсенс. Их были единицы! Гаишнику не повезло — он помповал (pompować)…

Дорога в Новогрудок проходит через красивейший, утопающий в зелени древний городок Мир. Основная достопримечательность которого — замок польского князя Радзивилла.

Сколько бы мы не проезжали Мир, всегда останавливаемся у замка. В нём в те времена только начались реставрационные работы, оплачиваемые Беларусью (говорили, что и Польским государством).

Работы идут и в наше время (в 2007 году), а замок приобрел красоту и величественность.

Сейчас на территории замка музей.

Сейчас готовя книгу к третьему выпуску, я не могу не сделать экскурс в 2019 год. Это будет не справедливо. Я думаю будет интересно посмотреть (в сравнении времён) как развивается и строится Беларусь. Точнее одно из его древних мест — посёлок Мир и замок князей Радзивиллов.

Об этом всего пару строк и фотографий.

Сколько бы раз мы не бывали в Мире, мы каждый раз часами ходим по территории замка наслаждаясь сказочным видом и представляя его прошлую жизнь.

Территория со старым парком, озером (посредине которого не большой островок любви) и небольшим водопадом.

Сооружение замка огромно, с крутыми ступенями и просторными залами. Подземная часть открыта далеко не вся, но и то что мы видели страшит своей мрачностью.

Замок настолько огромен что когда наш внук (ему было семь лет) оторвался от нас и куда-то забрел то в большой панике вся семья его искала около часа.

Выглядело это происшествие так. Когда мы вошли во внутрь младшее поколение понеслось по замку так, что среднее за ним не поспевало.

Это вскоре сказалось — потерялся внук Гордей. Через полчаса его искали уже не только мы, а все экскурсии, находившиеся в это время в замке.

Вообще-то потеряться в замке раз плюнуть — там множество всяких лазов, в которые ребёнок без труда пролезет. Ещё опаснее то, что можно неудачно высунуться в окно или бойницу, а высота замка огромна, да и внизу всё выложено камнем. Эти обстоятельства с каждой минутой усиливали наше беспокойство. Прошло более получаса поисков, как откуда-то с верхних окон замка раздался крик:

— «Нашёл!».

Оказывается, Гордей залез на самую верхотуру замка, туда, куда не было доступа туристам.

Когда внук оказался на замковой площади я его спросил, как он там оказался и что он там делал. Гордей пояснил:

— «Залез за мальчишками, а потом сидел на камне и делал им экскурсию».

— «Что за экскурсию ты делал?» — не понял его я.

— «Просто, когда мы залезли, мальчишки начали ковырять стены и раскачиваться, а я говорил, что это делать нельзя».

Не знаю насколько это правда, но в Беларуси поговаривают что Польша не жалеет денег для восстановления своих исторических ценностей.

А так как Новогрудок был столицей польского и литовского княжеств, то он получает субсидии на реконструкцию исторических мест и от государства Беларуси и от Польши. Великолепно отреставрированный в Новогрудке «Дом-музей Адама Мицкевича» — «польского Пушкина» оплачен так же Польским государством.

Пробыв пару деньков в Новогрудке, мы рванули на море. Выезжали в Сухуми из Минска, побыв там три дня у Аниного брата Славы. Валя — его жена, гостеприимный человек и мы всегда, будучи в Минске живём у них в квартире. Если одновременно собирались все родственники Белорусы, то квартира напоминала улей.

Ещё в те времена, когда они проживали в однокомнатной квартире, был зафиксирован рекорд плотности гостей: одновременно располагалось на ночёвку 19 человек! Никого это не смущало, было весело и шумно, ибо половина из девятнадцати проживающих были дети.

С наступлением утра, позавтракав, мы, уходили в «поход» по городу, проводя там время до вечера и истаптывая Минск вдоль и поперёк, как мы это делали раньше. Нам нравятся такие прогулки. Этой традиции мы следуем и сейчас при каждом прибытии в Беларусь.

С чувством «присутствия при большом событии» могу сказать, что мне довелось быть зрителем 22-х Олимпийских игр. Проезжая по трассе Москва — Брест, мы пересекали реку Птичь и посмотрели соревнования байдарочников, которые проводились на ней.

Второй раз мне повезло случайно — в Минске я попал на футбол. Я не особо люблю этот вид спорта, но чемпионат мира, а тем более Олимпийские игры — исключение, особенно когда играет команда твоей страны — СССР.

Игры по футболу проводились на стадионе Динамо, мимо которого, гуляя в очередной раз по Минску, мы случайно проходили.

Билет купили удачно, с рук, за полцены (у кого-то чего-то не срасталось) — поэтому я пошёл.

Анна с девочками поехала домой, так как они не смогли бы высидеть матч из-за бешеного гула болельщиков.

ААССР

Абхазская Автономная Советская Социалистическая Республика….

В предыдущих книгах я рассказывал о Абхазии, повторяться не буду, но немного дополню, описав случаи, запомнившиеся в эту поездку.

Ехали, конечно, в отдельном купе (военнослужащим проездные выдавались на всю семью), с едой и хорошим настроением — так в нашей семье было положено.

Приехали в Сухуми. Я разместился в санатории. Оставив вещи, мы вчетвером пошли искать пристанище для Анны и девочек.

Проблем это не составило и вскоре, через дорогу от санатория, у них была комната. Нормально обустроенная, не дорого и со всем необходимым.

С организацией питания вопрос был тоже решён быстро и просто: на территории санатория была столовая для своих работников. Многие из приезжих «беспутёвочных» членов семей договаривались о «постановке на довольствие» в ней. Договорились и мы.

Отдых был как всегда отличным (от рабочих и обыденных будней) но, памятуя о том, что наш ребёнок идёт в школу, мы использовали каждую минуту, чтобы дочку чему-нибудь научить: стихам, таблице умножения, много читали.

Не помню, кому первому пришла в голову идея собрать гербарий для школы. Может быть, эта мысль была навеяна морским воздухом, а может великолепным парком санатория.

Множество самых разнообразных деревьев и кустарников всего мира наполняли парк. У каждого табличка с названием вида растения, указана его родина и где оно произрастает.

Таким образом, схема сбора гербария была проста: срываешь листок с дерева или куста, кладёшь в книгу между страниц и записываешь карандашом в углу страницы название растения.

Всё, теперь пусть сохнет.

Мы этим так увлеклись, что через неделю у нас были все экземпляры растений, произрастающие в санатории.

Нам показалось этого недостаточно:

— «Идем в Сухумский дендропарк!» — решили мы.

Пять остановок пешком (мы всегда при возможности ходим, а не пользуемся транспортом) и мы вчетвером в дендропарке мирового уровня.

Какой-то известный всем, но забытый мной ботаник со всего мира собирал для него растения.

Дендропарк был огромен. В глубине его и на возвышенности располагалась (как нам сказали) охраняемая дача Сталина. Здание красивое, величественное и ухоженное. Кто там находился после смерти «вождя народов» — не знаю, но то, что никакого музея в то время не было это точно.

Приступили к осмотру дендропарка и увеличению нашей коллекции, экземпляры которой занимали несколько разбухших книг.

Всё бы неплохо, но при сборе гербария был ряд мешающих нам обстоятельств:

— некоторые деревья были старые, выросшие до огромных размеров так, что мне было не достать их листьев;

— многие растения не имели информационных табличек, их мог назвать только экскурсовод, но как сами понимаете: с экскурсоводом гербарий не соберёшь;

— у нас уже было собрано многое, и мы уже путались с тем, что собрали — не помнили, есть этот экземпляр или нет;

— с младшей дочерью Анюткой на руках много не находишь, эти кусты и деревья были ей не интересны, к тому же пора было идти на обед.

Тем не менее, неплохо пополнив коллекцию, мы с чувством выполненного долга покинули дендрарий.

В санатории перебрали собранные экземпляры. Из каких только стран не было в гербарии растений! Япония, Китай, Чили, Индонезия, Бразилия, Аргентина, Испания, Малайзия, Сингапур, страны средиземноморья….

Можно было на этом остановиться и успокоиться, но путёвка в санаторий была на два десятка суток — хватало времени на любые начинания.

Поразмыслив, мы решили продолжить сбор — ведь в Сухуми ещё был Ботанический сад Академии наук Грузинской ССР!

В купленном проспекте мы прочитали, что в нём было собрано около 2000 видов растений как местных кавказских, так и завезённых из многих районов земного шара. Подготовились и организовали вылазку в Ботанический сад.

Сад располагался в центре города, но туда водили экскурсии, а индивидуальное посещение не допускалось. Очевидно, гербарий собирали не только мы — кругом было множество табличек:

— «Руками не трогать! Штраф 5 рублей».

Это была приличная сумма. Для сравнения: билет на поезд Сухуми — Тбилиси стоил девять рублей. Пугали посетителей не только таблички, но и милиционеры, снующие повсюду. Мы со старшей дочерью Машей не струсили, но, осуществляя задуманное шли на разные ухищрения: собирали листочки с земли, рвали, отставая от экскурсовода или просто пытались сделать это незаметно.

Срыв операции законспирированного сбора произошёл неожиданно. По ходу экскурсии экскурсовод подвёл нас к розовому кусту мимозы спигозини. Оказывается, на рынках к восьмому марта нам продают вовсе не мимозу, а акацию серебристую! Дурят нашего брата! Мимоза редкое и очень прихотливое растение. Даже в Ботаническом саду на обозрение посетителей был выставлен только один куст.

На вопрос одного из туристов:

— «Мимоза спигозини — понятно. А почему „стыдливая“?». Экскурсовод пояснил:

— «Если притронуться к цветку, то он сразу закроется». Протянул руку и, коснувшись цветка мимозы, показал, что наших глазах цветок быстро захлопнулся. Только экскурсия отошла от куста, как я для маскировки своих действий по хищению нового экземпляра для гербария, сказал ещё торчавшим у растения зевакам:

— «Теперь я попробую!» — и, коснувшись цветка, незаметно сорвал его. Вернее, я думал, что незаметно…

Сзади раздался голос настолько неожиданный и свирепый, что он заставил меня содрогнуться:

— «Папробывал? А тэпэр платы денгы! Штрав!». На плечо мне легла рука грозного милиционера, который не скрывал своей радости от пойманной жертвы:

— «Ты чытат по рускы умээш? Он напысано!» и он указал мне на табличку.

— «Руками не трогать! Штраф 5 рублей». Видя испуг дочери и понимая бесполезность уговорить стража абхазского закона отпустить нас с миром, я не вступил в пререкания для защиты своих «кровных» денег, в которых нуждался сам. Отдал пять рублей милиционеру и получил от него квитанцию почему-то только на пятьдесят копеек.

Может у них были старые бланки или в Ботаническом саду прошла своя деноминация квитанций?

Вступать в разбирательства по этому поводу тоже не стал, чтобы не травмировать Машу, смотревшую на происходящее широко раскрытыми глазами. Заплатив милиционеру и взяв Машу, быстро с ней ретировался, зажимая в одной руке мимозу спигозини, а в другой злополучную квитанцию об уплате штрафа.

Доложили Анне (которая по этическим соображениям не принимала участие в операции сбора), о непредвиденной трате в размере целых пяти рублей.

Думаю, что подпортили ей настроение, хотя по её виду этого нельзя было сказать. Провели короткое совещание и решили, что коллекция уже достаточно полная. На этом сбор гербария был закончен, так как повторного штрафа мы могли не осилить.

Интересно то, что гербарий сохранился у меня в первозданном виде — лежит у меня в шкафу уже сорок лет! Никто (теперь уже из внуков) не проявляет к нему интерес. Может правнуки…

Во времена СССР Абхазия была как заграница. В ней были индивидуальные постройки, которые можно было видеть только в иностранных фильмах и невозможно было представить в наших городах.

В Сухуми развивался мелкий (думаю был и крупный — мы с этим не сталкивались) бизнес. Процветала частная торговля не общепитом и не общепошивом, а шилось и изготавливалась продукция мелкими партиями или на заказ.

А торговали во множестве магазинчиков и лавочек товаром, изготовленным на мелких предприятиях или изготовленными собственноручно. Все эти товары были хорошего качества и стоили не очень дорого. Купив какую-то вещь можно было быть уверенным что, приехав в Ярославль ты будешь ходить в такой один, а не так одинаково, как одеты пол города.

Я сшил себе на заказ лакированные туфли, с медной вставкой в носок и щеголял с них по Ярославлю вызывая завистливые взгляды прохожих.

Продажа вин на розлив и в бутылках велась как говориться «на каждом углу». Продавались не только фирменные вина Абхазии: «Псоу», «Лыхны», «Апсны», «Букет Абхазии», но и множество грузинских вин.

Вина были хорошего качества, но желающие могли пить и «спецнапитки домашнего приготовления» — в основном это было вино из винограда сорта «Изабелла» настоянное на табаке. Продавцы такого напитка обычно предупреждали что вино «своё» и только вновь приехавший в Сухуми мог (по-своему не знанию) его купить не преднамеренно.

Пива в Сухуми тоже было предостаточно — в лавочках его обычно продавали на розлив и с сушёной рыбой. Сортов её было множество, я их не различал (только если по цене) поэтому покупал только «барабульку» или мелкую рыбу «игла».

В оставшиеся дни отдыха мы совершали прогулки по городу и набережной. Нам нравилось смотреть на морской вокзал и пристань заполненную огромными белоснежными кораблями. Неоднократно взбирались на Сухумскую гору, и затаскивали на неё младшую дочь — Анютку.

В эту поездку подъём запомнился по одной простой причине — меркантильной. В городе было много недорогих столовых, где можно покушать. Ввиду того, что на гору мы собирались забраться перед обедом, то Анна с девочками могла не успеть в санаторную столовую. Можно было покушать после подъема вверх — на горе были ресторанчики, но дорогие, не для нашего кармана. Внизу у подножья все стоило намного дешевле, и мы зашли в одну из таких харчевен.

Посмотрели ценники — устраивало. Прикинув, что перекусим рубля на два, и я начал делать заказ:

— «Три шашлыка…» (дочерям один пополам.)

Хозяин считает:

— «Рубель…» (я прикинул — мало берёт, должно быть добряк. Попадаются же такие!).

Заказываю дальше:

— «Два стакана вина Алазанская долина. Красного». Хозяин:

— «Рубель…» (должно быть копеек девяносто. Чёрт с ним — за шашлык взял меньше).

— «Три кусочка хлеба…».

Хозяин:

— «Рубель…» (ёлки — палки! Какого чёрта заказал хлеб! Теперь перебор, но платить надо. Не сказал же раньше что неправильно, когда хозяин считал меньше).

Вот и поели….

В эту поездку мы впервые сводили девочек в сухумский питомник обезьян. До войны в Абхазии он представлял собой целый городок Института экспериментальной патологии и терапии Академии Наук СССР. По склонам холмов расположены были клетки, в которых жили своей жизнью нормальные обезьяны.

Множество различных особей заполняли вольеры: павианы, гамадрилы, орангутанги, шимпанзе, красные обезьяны.

С другой стороны решёток на них глазели похожие (человеческие) особи, которые тоже подразделяются на группы, классы и сословия. Кстати манерой поведения некоторые человеческие индивидуумы не отличались от обезьян: вели себя так (было очень жарко и срабатывало выпитое вино), что даже гамадрилы застывали в недоумении, наблюдая за их выходками.

Причём наблюдали без билетов и бесплатно!

Девочкам в питомнике понравилось. Особенно красная обезьянка, фотографию которой они попросили купить. Уезжали мы из Сухуми хорошо отдохнувшими и довольными. Бросили в море монеты: хотелось приехать сюда ещё…

Первый класс

Самым знаменательным, главным и радостным событием 1980 года для нас было то что, Маша пошла в первый класс. В такую школу, в которой следовало учиться, чтобы не испортить будущее ребёнка. Последние годы проживания в городке дивизиона нас мучила школьная проблема — где будет учиться Маша? В деревне Воронино была школа, но какая!?

Дети с первого по четвёртый класс обучались одним учителем в одном помещении! Ничто нас не пугало как такая перспектива для нашей дочери. И вот свершилось — чуть более чем за полгода до первого класса мы сменили место жительства и получили возможность устроить ребёнка в нормальную, городскую школу.

Попав в Ярославль, мы всей семьёй ездили по городским магазинам — выбирали школьную форму, портфель и необходимые для обучения принадлежности. Получили бесплатно в школе новые учебники (они выдавались всем и во всех классах). Вместе с другими родителями делали мелкий ремонт и готовили классы к занятиям.

Проблема была только с письменным столом для занятий Маши дома, вернее, с мебелью вообще была проблема, так как её в продаже не было.

Выручил знакомый. Через знакомого «знакомого» директора мебельного магазина (магазины были, а мебели в них — шаром покати) мы «урвали» письменный стол.

Большой, полированный, с ящиками для тетрадей. Мы не могли нарадоваться на дочку, аккуратно раскладывающую школьные принадлежности в новое приобретение. Стол верой и правдой служил нам на протяжении многих лет….

Когда мы вернулись из Сухуми (где-то недели за две до начала занятий) родителей собрали в школе и познакомили с учительницей. Тут же выбрали Машу представителем от первоклашек для чтения стихов на линейке первого сентября.

Дочка волновалась выступать перед большим количеством народа, но ни разу не пыталась отказаться — только упорно повторяла стихи.

Первого сентября мы поехали на праздничную линейку всей семьёй. Школа №16 находилась в двух остановках от полка. Большое здание десятилетки бурлило учениками. Прекрасный день, хорошая школа, неплохо организованный утренник, море цветов, шум, гам…

Наша дочурка — ученица с настороженно-радостными глазами звонко декламирующая стихи… и вторая, на руках, ещё непонимающая что происходит. Всё как должно быть у нормальных людей. Так и происходило.

Маша ходила в школу самостоятельно и с удовольствием (а то что здание школы находилось совсем не далеко от тюрьмы в Коровниках, мы почему-то не волновались).

Уроки дочка тоже делала сама, и не требовалось проверять качество их выполнения. Сначала её посадили за парту в центре класса. Она вела себя хорошо, не баловалась и её начали перемещать всё дальше и дальше от доски, выдвигая вперёд плохо себя ведущих балбесов, чтобы усилить за ними контроль.

Вскоре она оказалась на задней парте в плохо освещённом месте.

Так воспринимал те события я.

Так вспоминает Маша:

Школа. Первый класс. Самое первое воспоминание, как я вхожу в дверь школы в паре с Олегом. Удивительно, смутно помню всех, а мальчика точно звали Олег. Через год он был переведен в 45 школу, может быть поэтому, я его и запомнила.

Учительницу звали Татьяна Павловна, она мне очень нравилась. Однажды она раздраженно похлопала одного надоедливого хулигана в нашем классе по голове, после этого мы её больше не видели. Оказалось, что она выдрала клок волос из его головы. После этого вела уроки у нас учительница из класса «б». Мы ее звали «барашек», из-за бело-седых и густых кудрей.

Она была редкой занудой и нам не понравилась — ей мы устраивали всевозможные пакости.

Вскоре на смену «барашку» пришла новенькая учительница — Ирина Леонидовна. Это была железная леди. Мы ее жутко боялись.

В школе распространилась игра: крышками от одних тюбиков (пасты или крема) выбивали другие. Выбьешь, забираешь себе.

Мне был симпатичен один мальчик Толя Пасацков, он не плохо играл, но таких крышечек, как у нас дома: больших и высоких ни у кого не было. Я, скрутив все крышки от зубных паст, кремов для чистки обуви, гордо отнесла ему. Он был счастлив. Я тоже, так как два дня я была его лучшим другом…

Раз мы попали в Ярославль, то решили использовать блага цивилизации в полной мере.

Когда дочку на самых первых уроках физкультуры в школе отобрали в секцию спортивной гимнастики — сразу согласились. В первых числах сентября Маша стала заниматься и в спортивной школе. У неё — высокой, гибкой, худенькой получалось не плохо, и через некоторое время она стала получать спортивные призы и разряды.

Второй юношеский разряд был получен Машей в марте 1981 года, а в апреле 1982 года ей был присвоен первый юношеский разряд по спортивной гимнастике за первое место на соревнованиях города.

Здание спортивной школы находилось в центре города, в пятидесяти метрах от филармонии.

Это было далеко от дома. Приходилось ездить до неё на двух видах транспорта, но туда с семилетнего возраста Маша добиралась самостоятельно. (Более двух лет).

Мы с Анной, и естественно Анюткой, ходили на все соревнования и волновались не за места, грамоты и титулы, а за то, чтобы она не расшибла себе голову. В конце концов, нервы не выдержали, и мы приняли решение «завязать» со спортом, так как у дочери стали появляться травмы.

«Занятие музыкой лучше» — размышляли мы:

— «Если не падать со стула при игре на пианино, то самое страшное что может произойти — это вывихнуть пальцы. Но ведь это можно сделать даже при ковырянии в носу… значит почти безопасно!».

Везуха

Стрельбы на полигоне 48-го зенитно-ракетного полка в составе 3-го корпуса ПВО состоялись в начале ноября.

Подготовка по моим меркам прошла недостаточная, но полковнику Карвацкому фортуна сопутствовала — полк отстрелялся на «хорошо».

Помогло то, что стреляли на полигоне Сары-Шагана. Обычно полк выполнял боевую задачу в Ашулуке, а там спрос с приезжающих серьёзнее.

Помогло и то обстоятельство, что стреляли в составе корпуса и выполняли достаточно лёгкую задачу по уничтожению противника.

Задача была поставлена на уничтожение цели сосредоточением огня. Это когда несколько дивизионов стреляют по одному самолёту. Задача имеет особенность в том, что если первый дивизион попадёт в цель и произойдёт подрыв, то ракета второго влетает в область осколков. Эта область увеличивается с каждой секундой и если ракета второго дивизиона пущена позже, то она наверняка в неё попадает.

Таким образом, главной задачей, стоящей перед полком, была задача попадания первым стреляющим дивизионом — он обязан сбить цель. Эту задачу Карвацкий поручил подполковнику Грушину — хорошо подготовленному командиру дивизиона.

Второй командир оказывается в выигрышном положении, если противника уничтожит первый стрелявший. Но есть и обратная сторона — если первый промажет, то вся ответственность за выполнение задачи ляжет на него. Ведь это означает провал задачи всем полком!

Грушин выполнил стрельбу хорошо — уничтожил цель. Вторым (с задержкой после начала стрельбы первого на 1–3 секунды) должен был стрелять подполковник Тюменев (командир Тунашёнского дивизиона).

Контрольно-записывающая аппаратура полигона показала плохое наведение ракеты пущенной дивизионом Тюменева, но, тем не менее, она вошла в разлёт осколков!

Теперь оценка полка зависела от сдачи экзаменов по теоретической выучке расчётов.

Моей задачей на полигоне была подготовка техники ЗРК и ракет к стрельбе. Она для меня в основном знакома и только частично нова. Зенитно-ракетные комплексы я уже готовил много раз сам, а сейчас должен был только контролировать это со своей службой вооружения.

В чистом виде контроль никогда не получался — приходилось постоянно вмешиваться: помогать настраивать, подвозить запчасти и контрольно-измерительные приборы.

Это было проще, чем те задачи, которые мне приходилось выполнять ранее.

Новизной для меня являлась подготовка ракет для зенитно-ракетных дивизионов.

Готовил их технический дивизион командиром, которого был подполковник Климовицкий — зубр своего дела. Более десяти лет он командовал дивизионом и отлично вымуштровал расчёты. Даже на полигоне он пользовался авторитетом среди инструкторов. На технической площадке была доска почета, на которую заносились лучшие командиры технических дивизионов СССР по результатам стрельб года.

Фамилия Климовицкого фигурировала трижды в разные годы! Даже дважды на неё больше никто не попал.

Я уже многое освоил по подготовке ракет, но этого было недостаточно, и я помогал, не мешая — подключался к этой задаче, если меня просили. Однако контроль положения дел осуществлял, не выпуская подготовку и доставку ракет из виду. Кстати о доставке.

Колонну ракет, которую подготовит для огневых дивизионов технический, ведёт по пустыне (степи) заместитель командира полка по вооружению. За сотню километров, причём движение только ночью.

При выполнении этой задачи волнений хватало.

Главное, чтобы не заснули водители.

В частях были случаи, когда прицепы переворачивались, ракеты бились, иногда вытекало топливо. Слава Богу, взрыв был только один раз и не при нашем присутствии на полигоне.

Все, что на меня возложено, было выполнено.

Конечно, этот полигон не в коей мере не сравним с моими предыдущими выездами: не такая ответственность, проще нагрузка, легче задачи. Несравним и комфорт.

На полигон ехали в купе: командир, начальник штаба, начальник политотдела и я. Даже в дороге готовил персональный повар. В пустыне жил не в палатке, а в специально оборудованной походной кабине. Была походная командирская баня. Усиленный дополнительный паек. Такие условия позволяли работать не на разрыв, смягчая сложность и ответственность ситуации.

Командиром быть несравненно сложнее.

За стрельбы дивизионы подполковников Грушина и Климовицкого получили отличные оценки. Подполковник Тюменев получил «удовлетворительно».

Как общий результат: 48 зенитно-ракетный полк выполнил боевую задачу: цель уничтожил. Совсем неплохо сдали нормативы и зачёты.

Итоговая оценка полку В составе 3-го Корпуса ПВО была выставлена — «хорошо».

На заключительный ужин перед выездом с полигона комполка собрал замов и командиров дивизионов. Торжествовали победу, хотя и не забывали пинать Тюменева.

Тот шутя оправдывался:

— «Во-первых, задача выполнена. Во-вторых, у нас коллективное оружие и я, как Вы могли видеть, им почти в совершенстве овладел. В-третьих, и это самое важное — у меня в показном дивизионе лучше всех порядок. Всё время приезжают комиссии и им у меня нравится.

А если один раз на полигоне что-то не совсем так — так это бывает очень редко. Скорее исключение, чем закономерность.

Сейчас вернёмся в Ярославль и опять кто будет на острие атаки? Подполковник Тюменев!».

Говорили за столом в основном торжественные оды самим себе и командиру полка.

Вспоминали удачные моменты стрельбы и свою важную роль в них.

Я тоже включился в поток положительных воспоминаний, но в какой-то момент выступил диссонансом — сказал:

— «А если честно, то нам просто повезло: будь любая другая задача, и попадание полка не в цель, а в задницу было бы неизбежно! К следующему полигону надо лучше готовиться».

Конечно необходимости делать такой спич за столом не было. Не надо было изображать из себя самого дальновидного и ответственного, портя всем настроение победы.

В этот момент радость выполненной задачи совершенно не гармонировала с необходимостью омрачать всех перспективой будущего. Почему это я допустил?

У меня ещё не прошла черта ответственности существующая в прошлом, когда я был командиром и отвечал за всё что происходило. Сейчас у меня самого был командир и он обладал правом делать такого рода высказывания.

Не моё право было говорить за весь полк и давать ему оценку.

Возникшую немую паузу после моих слов нарушил начальник штаба полка майор Бушуев:

— «Ты Толя начальник паники. Всё хорошо, что хорошо кончается! Всё в этот раз закончилось супер. Подумаешь Тюменев чуть мазанул, зато хоть так сработал. Радуйся! Чего тут дёргаться? У нас следующий полигон аж через два года! Отдыхаем от хреновых командировок. А сейчас задача выполнена, домой возвращаемся „со щитом“ … Почти герои».

Неожиданно меня поддержал командир полка:

— «Вас, наверное, от жары перекосило герои… а ведь если серьёзно посмотреть Рыжик прав! Дуракам везёт! Я имею в виду не только краснощёкого Тюменева (командир как всегда был в своём амплуа). Было много ошибок и у других командиров.

Подумать только, что могло быть, если бы Грушин промахнулся! Ужас!» — Карвацкий представил себе сказанное — его передёрнуло.