16+
Без тебя
Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее

Объем: 216 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Памяти дорогого Рогволда Васильевича Суховерко, с бесконечной благодарностью


* * *

прекрасней роз, душистей лилий,

пушистей сладостных мимоз,

букетик мяты, дикой, милой,

что ранним утром ты принес…


* * *

«Когда б вы знали, из какого сора.

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда».

(с) Анна Ахматова


сегодня — отточить перо,

и обмакнуть его в чернила,

о! я поэзию любила!

давным-давно, давным-давно…

и руки помнят первый том

в простом, бумажном переплете

Ахматова! в каком полёте

в пятнадцать лет проглочен он!

поэзии сладчайший яд

в меня проник, и помнят ушки —

твое великолепье, Пушкин!

над всеми ты паришь — крылат!

неловко средь великих сих

мне подвизаться, право слово —

за их поэзию готова —

отдать любой свой робкий стих…

но время новых ждет побед

все также желтый одуванчик

простой и мусорный обманщик —

ждёт дней, когда он станет — сед.


* * *

вдоль дороги российской кресты на забытых погостах,

борщевик выше неба, на вырубках серые пни,

объясните вы мне, отчего так печально и просто

умирают в России деревни — родные мои,


расскажите, кому помешали добротные избы,

женский плач, детский смех и гармошки веселый разлив,

осужденной деревне не светит случайность амнистий,

полк бессмертный девятого мая пройдет мимо них.


для кого ты, Россия, рожала солдат и кормила,

для кого ты пахала поля и доила коров,

умерла моя мать, и иссякла народная сила,

вдоль дороги кресты — ждут старухи с войны стариков…


* * *

я не был узнан в Городе моем —

рос тихий плющ, стены скрывая камень,

я бросил улицу, я проходил — дворами,

и тень росла под старым фонарём,

я выбирал, рассудку вопреки —

иные жизни, города, иные страны —

со дня морей росла Фата-моргана,

и были призраки понятны и легки,

здесь город спал, украденный ворьем,

шел стылый дождь, как душ из легких капель,

булыжник мостовой блестел как кафель,

со дна реки несло чужим гнильем,

я шел к окраинам, желая убежать,

упасть нечаянно, как тот вечерний сумрак,

что давит грудь, как будто кто-то умер,

и не дает себя в себе узнать.

* * *

мне б заблудиться в этом городке,

уснуть легко в тиши провинциальной,

его неспешность будто грипп повальна —

зачем бежать, раз все невдалеке…

пройти три улицы купеческих домов,

где древний камень вывеской опошлен,

таможни нет, купцы не платят пошлин

и сгнил причал, не помнящий судов,

зайти в музей, хранящий запах книг,

круг описать по площади базарной,

и быть судьбе безумно благодарной

за то, что город для меня возник.

брести задворками, где сложены дрова,

и пропускают свет дневной сортиры,

и стукнуть тихо в дверь чужой квартиры

чтоб гостем стать на день или на два…

(«Торопец»)

* * *

позвони из деревни, дружок,

расскажи-ка, цела ли избушка,

и сидят ли на лавках старушки,

подбородком — на посошок…

и спроси их, куда всё глядят,

в эту странно печальную осень,

по дворам окликая внучат,

слыша голос, что ветер доносит…

* * *

отъезд готовя как побег,

сверяя действия со списком,

вытряхивая старый плед,

на полку возвращая диски,

и кверху дном переверну

я дождевую нашу бочку,

соседке стопку книг верну,

и в повести поставлю точку

коровам яблоки отдам,

остатки хлеба и печенье,

и спирт задешево продам,

кому-нибудь на день рожденья.

и в сумку нужное собрав,

лекарства, тряпки, телефоны,

от сборов каторжных устав,

и позвонив своим знакомым,

вздохнув, устало опущусь

на мокрую от слез скамейку,

надолго с домом я прощусь,

через плечо швырнув копейку…

* * *

приди ко мне, приди, прошу тебя —

льняными полотенцами дороги

я выложу, чтоб не промокли ноги —

и тучи выжму, не было б дождя…

я буду биться птицею в силках-

в капкане погибать увечным зверем-

подранком падать в воду — не поверю,

что больше нет любви в твоих глазах…

* * *

я люблю твои сплетни, провинция —

беспощадный и праведный суд,

здесь с дотошностью медицинскою

без анализа все узнают,

кто с кем был, кто развелся, кто судится,

кто сгорел в алкогольном чаду —

знает все моя тихая улица,

видя, с кем я под ручку иду,

чем живешь ты, моя ненасытная —

между тихих и старых дворов,

с чьей же жизни, моя любопытная

ты сдираешь заветный покров?

мы и так за прозрачными ставнями

как на сцене театра живем —

и от двери с засовами ржавыми

уходя, ключ под коврик кладём…

* * *

где ты есть, счастливая деревня?

где пастух на дойку гонит стадо,

и мычат усталые коровы,

и выходят за калитки бабы,

в разноцветном ситце, как полянка,

вытирают о передник руки —

и зовут по именам своих кормилиц…

в духоте вечерней дремлет овод,

мышь скучает, подгрызая просо,

баба доит пёструю корову,

пальцы тянут вымя по привычке,

и струя, белейшая из сладких,

пахнет так, как пахнет только клевер,

мятлик, тимофеевка и донник,

пахнет детством, речкою и небом —

летней безмятежностью, любовью,

светлою луной и сенокосом,

мягкой пылью большака ночного

и губами, теплыми от счастья.

* * *

запряги мне, старый, лошадей

дай подводу, сено да тулуп,

да овса лошадкам не жалей —

к вечеру морозец будет крут…

отвернулся дед, молчит седой..

рукавицы снял, пыхнул дымком-

запрягать, конешно, не впервой…

лошаденок нет, пропал наш дом…

Дымку продали по осени твою,

как жалел я, а уж как просил…

по сараям тащат сбрую всю…

я ж сенца ей летом накосил…

розвальни под снегом пропадут

помереть спокойно не дадут…

прахом все идет, кого винить?

да и жизнь-то не дадут дожить,

осенил себя старик крестом,

и над лесом, в зареве огня,

как комета с пламенным хвостом,

тройка вдруг промчалась, горяча.

сел старик на козлы, вынул кнут,

пристяжные жмутся к коренной,

ну, бывай, родная, — подмигнул,

будет случай — свидимся с тобой.

* * *

в моей деревне давно покосились хаты,

дома бросают, бегут, кто способен — в город,

один лишь ястреб в небе парит, крылатый,

да пёс цепной сидит за чужим забором,

давно нет у нас коров, и не косят сена,

упали хлева, поросли по стене крапивой,

петух с утра поперхнулся, последний тенор,

фальцетом не мог, а пером был певец красивый,

ведро в колодец слетело запрошлым летом,

теперь на родник хожу, если сил достанет,

вода кругом и так, все дожди да ветры,

хоть нефть бы нашли, искупался б разок — в фонтане,

зима придет, все накроет снегом, как ватой,

я печь затоплю, с чердака натаскаю книжек,

деревня всегда уходила — когда в солдаты,

когда на небо шла, а сейчас, как Китеж — пониже…

* * *

изба, как зверь со сломанным хребтом…

конек, как позвоночник, держит крышу —

но лопнул шифер, доски еле дышат,

и стал открыт для непогоды дом.

сначала дождь наотмашь отхлестал

стекло дрожащее подслеповатых окон-

в щелях дрожала пакля, словно локон-

в печи огонь невидимый плясал.

как долго дом противился судьбе,

скреплял венцы смолой и паутиной-

и дыры залеплял размятой глиной —

но дождь всё шел, дом привыкал к беде.

глаз путника не отличит тебя

от сотен изб, что умирают, стоя —

лишь ветры по ночам надсадно воют,

как будто чью-то душу погубя..

* * *

я солдат никому не известной войны,

я иду безоружен, пешком, по огромной России,

за кого я воюю, не знаю, меня попросили —

выходи, и иди, чтобы не было в мире беды

я иду много лет и пустой вещмешок за спиной,

командиры сбежали, штабные легли на измену,

сапоги развалились, бельишка осталось — на смену,

ну, а я все иду. Ведь не я — значит, кто-то другой.

мне бы поле пахать, нюхать теплую землю в горсти,

мне б за плугом идти, пить с ладони медвяные росы,

мне б тебя целовать, в твои светло-пшеничные косы —

а я должен идти, пока жив, я иду, дорогая — прости.

* * *

я ухожу, бросая за собой

всех деревень заброшенные избы,

весенних луж светящиеся брызги,

и летний луг, лежащий под косой,

я ухожу, и в нервной темноте

я вижу дождь, что пробивает крышу,

а слёзы капель падают все тише,

встает луна в привычной наготе,

я ухожу с закушенной губой —

мне плакать бы, а я терплю устало —

мой мир исчез, и деревень не стало —

лежит в асфальте город твой чужой.

я ухожу, последний часовой.

* * *

базарный день, уездный город,

провинциальный, тихий, спящий

и ощутимо настоящий —

как пиво, в чьем составе солод,

на площади кульками бабки —

торгуют яйцами и маслом,

газетой чистой ящик застлан,

и стираной цветастой тряпкой,

собачка жмется к магазину,

железный лязг телег колёсных

такой, что зубы сводит в дёснах,

да вонь дешевого бензина,

так пусто, что нельзя заплакать,

и только красный дом кирпичный

стоит, как будто франт столичный —

что вышел без галош, да в слякоть,

люблю тебя, мой город тихий,

спи дальше — так, как и не снилось —

пусть вся Россия изменилась,

провинция чужда шумихи…

* * *

борщевик вдоль дорог, да кресты…

да избенки чернеют провалами глаз,

разорили тебя, разнесли, да в кусты,

деревенька моя, недопетый мой сказ…

расплели твои косы, твой северный лен

веретенца и прялки в щепу топорами —

не осталось жильцов, вот и бросили дом —

только ворон летит, как зловещее знамя…

* * *

я вернусь за тобой на белой волчице

на телеге чужой, что сама домчится

брошу вон замок, закрывая двери —

ты пойдешь за мной, ты во мне уверен.

что тебе Москва, где земля в асфальте,

я дорожки льдом уложу как смальтой,

на Крещенье звезда упадет в колодец —

зачерпни ведром белый свет холодный

ночью спит деревня, да гуляют мыши,

лапой елка скребет, да шуршит по крыше,

после жаркой бани ты упадешь в перины

с губ моих вдохнешь спелый дух малины…

* * *

встретишь меня горьким запахом глины,

русской печи, отсыревшей в ту зиму,

похвастаешь кружевом паутины,

что жива в углу за буфетом старинным,

ты расскажешь мне, как кидало снегом,

как дрожала крыша, стремясь к побегу,

как сбивались стулья к столу поближе —

и страницы мерзли у старых книжек…

ты дождался меня, распахни мне двери-

не уйду от тебя, вот, возьми, поверь мне

буду печь топить, да греметь горшками —

а кому где жить — пусть решают сами…

* * *

я так скучаю по тебе —

скриплю уныло половицей…

не слышу смеха я в избе,

мне по ночам совсем не спится,

ты знаешь, холодно у нас —

и из чулана лезут мыши,

муку и сахар — еле спас,

и дверью хлопал — стало тише…

никто не зажигает свеч,

и печь уже давно остыла,

и на зиму скорей залечь

решила домовая сила…

ты не горюй — я сторожу

и дом, и баню, и сараи —

но приезжай, тебя прошу —

нечеловечески скучаю…

* * *

в моем краю, печальном от болот,

где плачет выпь, страдая одиноко,

где столб — обозначение ворот,

тех деревень, что ныне так далеко

затеряны среди старинных карт

и живы только в памяти случайно

их имена — на крышках школьных парт

в попытке сохранить хотя бы тайну…

но в черных избах Родины моей

зияют окна тусклые, как бельма,

и на погостах меж родных полей

гуляют огоньки Святого Эльма

* * *

город, ядром ореха оставшийся в центре,

позволяя дорогой насквозь проломить скорлупку,

город Торопец без конкурса выиграл тендер —

здесь совьет гнездо не одна голубка…

рассыпая вокруг окружной новостройки, заборы,

яркий сайдинг домов, голубые под небом крыши —

наполняя тишь переулков гомоном разговора —

когда так кричат, что в Москве, наверное, слышно

по окошкам вечные бабки в платках и халатах,

в палисадниках гнут к земле шары золотые —

этажей тут нет, да царей не видать в палатах —

здесь Россия моя, избяная моя Россия.

* * *

в деревне день скучнее карусели,

что, вдруг запнувшись, бег свой остановит,

ты по избе слоняешься без цели,

в окно глядишь, как мимо жизнь проходит.

прогнулись полки под журнальной ношей,

нет интереса к читанным страницам,

тулуп накинув, выйдешь кликать кошку,

и пальцы греешь, дуя в рукавицы.

с ведром пройдешься к роднику на горке,

с соседкой перекинешься словечком,

задумавшись, начнешь письмо Егорке,

о прошлом, и далеком бесконечно…

и будешь думать, как прекрасен город,

где сцена залита сегодня светом,

аплодисменты зал взорвут, как порох,

но ты, в деревне, не при деле этом…

проверишь тягу, в печь дрова уложишь,

дымком потянет, от березы горьким,

ты не грусти, зато сама ты можешь,

себя читать — от корки и до корки…

* * *

я становлюсь провинциалкой,

стесняюсь выходить без шляпки,

меняю туфельки на тапки —

мне каблучки ужасно жалко,

мне важно мнение соседки,

я по утрам хожу на рынок,

сметану пробую из крынок,

соседским псам несу объедки,

я у колонки мою кости

своим знакомым и подружкам,

я ставлю тесто для ватрушек

и жду своих московских в гости,

событье здесь — концерт артиста,

что двести лет забыт в столице,

и в старом клубе те же лица,

и так неспешно время мчится…

зимой дымки и город сонный

зимою исчезает дачник,

и геометрии задачник

в себя вмещает мир просторный.

* * *

Почта России в покосившейся хате,

где полы давно изменили угол,

с той поры как доллар нагнул наш рубль,

приближаясь, впрочем, к знакомой дате —

до сих пор жива, принимая письма,

удивляясь, впрочем, что есть деревня,

где перо скрипит, хоть и пишет верно,

и выводит индекс, что в клетки втиснут.

в Почте России давно нет крыши —

гнездами ласточки затыкают дыры —

сургучом не пахнет, от печей здесь сыро,

и ночами штемпель меняют мыши,

напиши письмо, и комкая буквы,

не в силах вспомнить, ни села, ни дома —

раскати пару слов по листу пустому

или просто так — нарисуй мне кукиш.

* * *

Пашка Спиров продал свою корову,

половину пропил, так корову жалко,

с сеном худо нынче, репей да палки,

да и сам ослаб — время рвать подковы.

нынче худо всё, волк задрал телёнка,

да в колодце муть, разве вырыть новый?

и колхоза нет, лишь лесок ольховый

там, где лён звенел, шелестит сторонкой.

сохло летом всё, да леса горели,

двинуть бы куда? только нас да ждали,

нет крестьян нигде, пропит край, подарен —

борщевик пророс — в нашей колыбели.

* * *

дорога моя тверская,

я злее тебя — не знаю,

мотаюсь от края до края —

кишки накрутив на кулак —

за что нам судьба такая —

от Пскова летишь до Валдая,

ты мне огнями мигаешь,

как будто давая знак,

я в глине до самой крыши,

а ты вздыхаешь — потише,

земли ты совсем не слышишь,

уснешь, пропадешь, за так —

а мы в колеях, в канавах,

и в ржавых дорожных травах,

орём, как будто мы правы —

включи поворотник, дурак…

* * *

сойти с ума одной средь этих деревень,

там где безлюдье — жизнь, и ночь молчит без света,

где вместо тени снег ложиться на плетень

где не задаст вопрос не ищущий ответа.


сойти с ума сейчас, забыв лицо твое,

размыв черты его слезой по акварели,

покроет скоро снег твое — моё житьё

мы врали, как могли, и в этом преуспели.


сойти с ума навек, покуда мир так груб,

плести венок из мха, лишайника и ели,

Снегуркою уйти, страшась дымка из труб,

растаять в пустоте, покинув мир без цели.

* * *

мой старый дом, прощаясь навсегда,

терял обои, лестницы скрипели,

пол, растеряв паркет, расширил щели

и капала, везде сочась, вода…

оконных переплетов естество

вдруг искажалось в закопченных стеклах,

я, прислонясь к камину, вдруг промокла —

огонь не грел, кончалось волшебство,

дом забывал стихи, моих не видя мук,

крыльцо еще несло шаги послушно,

но бревна распадались равнодушно

забыв усилья их державших рук…

* * *

я вижу берег, белый бакен,

и россыпью огни — на створе

мальчишка в сетку ловит раков,

и сторож спит в ночном дозоре,

я вижу лес, упавший в небо,

я слышу чаек злые крики,

здесь проходил Борис. Без Глеба,

и где-то Пётр был Великий,

земля лежит, подобно блюду,

и сердце сжато страшной силой —

здесь я была, и здесь я буду —

в стране, по имени Россия.

* * *

бросят в почтовый ящик письмо небрежно,

я не увижу — оно отсыреет за ночь,

только след от полозьев почтовых санок

подтвердит, что в марте — опять же снежно.

строк цепочка пойдет из угла, и слева

упадет в правый угол, как будто страшно

выводить рукою вопрос. Карандашный

росчерк — подтверди, изба моя — уцелела?

дальше, больше — сарай, поди, завалился,

слышал, снега у нас — каждый день по шею,

да жива ли соседка-бабка? козел всё блеет?

дед, слыхал, я слег, как упился спиртом.

не спрошу, как живешь, все равно соврешь мне,

света нет? небось, все дрова спалила,

я б с тобою здесь жил, только разлюбила

ты меня давно, да и город не брошу…

* * *

останусь — здесь. Нет колкого жнивья,

и поле не грустит, рождая пашню,

и горький дым случайного жилья

не будит в памяти ушедший день вчерашний,

и птицы не летят, рисуя клин,

меж облачной травы, едва сминая,

дождем набрякший пух седых перин,

и мерзнет солнце, в озеро ныряя,

ткет паутину незаметный ткач,

и муха, дрогнув, попадает в кокон,

шумит береза, заглушая плач,

и режет воздух белая осока.

* * *

все исчезало — дом казался пуст,

скрипела на ветру косая ставня,

и бился в стекла ошалевший куст,

и лился свет нездешний, стылый, давний,

и проступали на стене слова,

моей вины, моей судьбы и дата —

Бог взвесил на весах дела твои —

всему — конец, ты признан виноватым,

и быть тебе — навечно одному,

глядеть, как гложет дом печаль чужая,

и, съежившись, невидимым, в углу —

молчать, покой ушедших охраняя.

* * *

сегодня воздух странно пуст

и нежно влажен,

горит боярышника куст

суров и важен,

я выхожу всегда одна,

пиная листья,

я одиночеством горда —

судьба солиста!

фонарный столб — своей ногой

уходит в небо,

с повязкой желтой как слепой —

что просит хлеба,

мне нечего тебе подать —

я не богата,

позволь же мне тебя обнять —

как брата…

* * *

почему-то все чудится снег,

вычитаньем из белого облака,

надо мной продолжается бег

белых хлопьев — все побоку, побоку…

и желтеет фонарь на углу

неземною волшебной ретортою,

я губами снежинки ловлю

и пьянею — от пиано до форте я,

поздним плачем ушедшей зимы,

горем горьким и поздним раскаянием —

я назад ухожу, в твои сны,

и люблю — как тогда — до отчаянья.

* * *

вышивала осень по канве,

впопыхах натянутой на ветки,

добавляла золота листве,

заплетала паутинки сетки.


каждый день хожу я на большак,

где грибные шляпки вдоль обочин,

слышу, как уходит не спеша,

бабье лето, или бабья осень…

* * *

от иголок сосновых тень

штриховала щеки твои,

задыхался от счастья день,

меж деревьев едва уловим.

твои пальцы пахнут смолой,

и глаза светлы, как янтарь,

скоро вечер придет золотой,

и луна свой зажжет фонарь.

словно в патине, старый сад

будет ждать, замирая, час

когда Ангел слетит, крылат,

светел ликом и сероглаз.

* * *

сегодня рыба не вмерзает в лёд,

желая спать на дне, где больше ила,

и я напрасно лунок насверлила —

в них только солнце плавилось как мёд.

рыбацкий ящик беспредельно скуп —

горсть мотыля, шумовка да перчатки,

блесна и леска в буйном беспорядке,

но остр крючок для нежных рыбьих губ.

уходит день, трещит ледовый круг,

шуршит камыш — он защищен от ветра,

вдоль берега есть кромка в миллиметр —

там шел февраль, влача свой жалкий плуг.

* * *

закат, и небо фиолетово

сухой камыш шуршит соломою,

весна ушла, и снова лето нам

сгоревшей спичкою обломано,

как плеск воды оно обещано,

речным песком по платью снятому,

изменчивое, словно женщина,

любви погода — время пятое,

и будет с неба дождь — за шиворот,

твои глаза, от счастья тёмные,

и листья чешуей под ивами,

и счастье, как беда, — огромное.

* * *

я б любила тебя — среди синей травы,

что в себя забирает полночное небо,

ты бы рядом лежал, не касаясь моей головы,

я в ладонях тебе принесла бы ярчайшую Вегу,

я б любила тебя — ни за что, просто так,

среди сосен шершавых, что пахнут смолою и морем,

ты сидел бы один, ты бы гладил собак —

и глаза твои, полные старой любовью и горем,

вдруг нашли бы меня — среди многих иных,

одинаковых лиц, достоверных пристрастий,

ты б меня полюбил — среди синей травы,

что полночное небо отражает — как счастье.

* * *

в небе прочертит светлую линию — полосу дождь,

будто промоет слезинками синими — ты не придешь,

буду я ждать тебя, буду надеяться — что наша жизнь?

вот ведь — замерзнешь, нескоро согреешься, только

дрожишь —

как не хватает тепла человечьего, в холоде дня —

любишь меня, отзовешься ли в вечности, как я, одна?

куртку свою распахни, и прижми меня — сильно, к себе,

слышишь, как сердце мячиком прыгает — в руки, к тебе…

* * *

прости мне день, что прожит — без тебя

был август — юн, звенела неба просинь,

но мстительно мне рисовала осень

картинку дня, где нет с тобой — меня

был небосвод в шелках от паутин,

ржавели кисти бурые рябины,

и озеро туманный палантин

готовило для будущей Ундины…

* * *

носили дрова, и печи топили жарко,

и первый огонь от спички лизал бересту, волнуясь,

и пламя свечное впотьмах особенно ярко

твое лицо освещало, как будто его — рисуя,

в ту зиму ты как-то особенно сильно — мёрзла,

и грела ладони о кафель, печной и гладкий,

и в старую шаль ты кутала плечи — и горло,

и чай пила с малиной и мёдом — сладкий,

мне тот февраль почему-то и помнится — вьюгой,

и кажется, не было дня, а был только — стылый вечер,

ты зимней была, любимой моей подругой,

и печи топили, и жарко горели — свечи…


найду ли тебя? да буду ль искать — не знаю,

дрова мы сожгли, одна лишь зола осталась —

как мы не умеем хранить того, что уже — теряем,

когда за любовь принимаем желание, скуку и жалость.

* * *

осы над малиновым вареньем,

и над блюдцем с золотой каемкой,

лету вдруг позволили вернуться,

обернуться золотой соломкой.


таз латунный с ручкой деревянной,

как рубины — капельки повсюду,

на зиму малина северянам

лучше аспирина от простуды.


ряд стеклянных банок — как фужеры,

тоненько звенит, весь в дымке пара,

крышки, как фуражки офицеров,

ждёт варенья строевая тара…

* * *

кружевною скатертью стол в саду застелен,

старенькая яблонька сыпет лепестки,

чашкам чая выпитым счет давно потерян,

но конфет от Эйнема не открыла ты…

на коробке с лентами купидон со стрелами

целится уверенно прямо в грудь твою,

как же он волнуется, предложенье делая,

в пальцах вертит чашечку чайную свою,

шаль с каймой на спинке креслица плетеного,

башмачок прюнелевый от росы промок —

как все это дорого для души влюбленного…

и кружится, падая, с яблонь лепесток…

* * *

у незамужней тетушки в Твери

еще цела квартирка на Трехсвятской,

где дань бросая юности арбатской,

льют желтый свет ночные фонари.

паркет скрипит, качая книжный шкаф,

там дремлет Пушкин в синем ледерине,

Онегин мчится в темной пелерине,

и по ночам выходит Нулин — граф,

по выходным, с подругой ли, одна —

спешит в Градницы, помня Гумилёва,

и в Бежецк, и в имение Слепнёво —

там тень Ахматовой царит, ему верна.

по крайне скудной пенсии своей

у тетушки лишь бледный чай с вареньем,

но сладок том чужих стихотворений,

как бы нарочно писаных — о ней…

* * *

будет дрёма по дому ходить,

наступая с носочка на пятку,

в колокольчик неслышно звонить,

призывая игрушки к порядку.

И уснет со слезами Пьеро,

разовьет дивный локон Мальвина,

нос в чернила уткнет на бюро

Папы Карло сынок Буратино…

бережет голубой абажур

теплый свет керосиновой лампы

в тишине прилетает амур

Добиньи любоваться эстампом

* * *

плывет фонарь пунцовым шаром,

колышет ветер тюль небрежно,

и пахнет от костра — пожаром

твоя вечерняя одежда,

давно столы накрыты к чаю,

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее