Без права на жизнь

Глава 1. Лишние люди

В полупустом кабинете сидели два человека. Несмотря на то, что было прохладно, оба собеседника изрядно потели. Один из них был пожилой мужчина в синем медицинском халате, который потел от избыточного веса и плотного обеда, периодически вытирая лысину влажной ладонью. Вторым человеком был молодой парень, который покрывался липким потом от волнения.

Удивительно, насколько такие мелкие детали, как стул и стол влияют на статус собеседников. Человек в медицинском халате сидел в роскошном кресле. Его болтающиеся ноги, с которых он предварительно снял натирающую обувь, не доставали до пола и были не видны из — за стола. Держался он уверено. Другой человек, находившийся по другую сторону стола, был весь на виду. Сидел на высоком неудобном стуле, который больше подходил для бара и чувствовал себя канарейкой, сидящей на жердочке.

— Ну что, приступим к собеседованию? Меня зовут профессор Снейк, я буду принимать решение по поводу вашей дальнейшей карьеры. Да не переживайте вы так, каков бы не был вердикт, вы все равно послужите нашей планете и принесете пользу человечеству. — Сказал мужчина в халате.

— Для этого я и был рожден. Я всегда спокоен, профессия обязывает. — Вежливо ответил молодой человек, не зная куда смотреть.

— Имя? — спросил профессор Снейк, по — стариковски набирая текст громкими постукиваниями по сенсорному экрану стола, так как привык к механической клавиатуре. Влажные пальцы оставляли неприятные, жирные разводы.

— Овальд.

— Фамилия?

— Чейз.

— Раса?

— Белый.

— Профессия?

— Пилот, класс «16J»

— Мда… Редкая категория. Молодой человек, у вас прекрасные шансы на попадание в «капсулу». Я вас поздравляю.

— Благодарю вас, но я хочу работать сейчас, в нашем времени. — сказал Овальд.

— Причина? — спросил Снейк, вытирая рукавом халата маленькие капли пота с дисплея.

— Сейчас я лучший пилот в училище. Я и дальше хочу быть лучшим. Лет через сто будут совсем другие корабли и я не уверен, что буду хорошим пилотом. — ответил Овальд, по прежнему не зная куда девать взгляд. Он никогда не смотрел в глаза собеседникам, так как читал там зависть, испуг, неловкость, злобу, любопытство… Не самые лучшие человеческие чувства. Поэтому он предпочитал рассматривать окружающие его предметы и вести беседу. Но взглядом в этом кабинете было не за что зацепиться.

— Видите ли, мистер Овальд, современными космическими кораблями могут управлять пилоты с более низкой категорией. Скорость кораблей не настолько велика и не вызывает сильных перегрузок у пилота. В будущем, несомненно, создадут более скоростные корабли, для которых будут нужны люди стойкие к сверхперегрузкам. И далеко не факт, что такие люди будут в том времени. Сейчас нерентабельно оплачивать фиксированную заработную плату пилота класса  «16 J», который будет летать на примитивных и медлительных «Скифах». С этим могут справиться рядовые, посредственные пилоты за меньшую плату. — монотонно объяснил Снейк равнодушным голосом, ослабляя ремень, который мешал дышать в полные легкие сухим, безбактериальным воздухом.

— Я согласен быть лучшим пилотом среди посредственных.

— Вы хотите загубить свой талант? У вас же уникальная стойкость к перегрузкам! Ну уж нет, если вы готовы загубить свои способности, то мы не дадим вам это сделать. Вы принесете максимальную пользу нашей планете в будущем! Чего вы боитесь? Вас поместят в специальную капсулу, заморозят при помощи жидкого азота, а ваши личные данные поместят в архив. Когда появятся космические корабли, управлять которыми смогут только «сверхпилоты», вроде вас, вы подвергнитесь разморозке. Пройдете курс реабилитации. Затем пройдете курс обучения, поскольку ваши знания в области пилотирования будут устаревшими и вы будете летать в галактики, о существовании которых мы сейчас и не догадываемся.

— Сейчас у меня есть родители, о которых, кроме меня, некому позаботиться. Да и личная жизнь, лежа в холодильнике, выглядит не очень перспективной. — сказал Овальд, сдерживая себя из последних сил. Ему нельзя срываться сейчас. Нервный срыв не позволителен для пилота. Если этот потный толстяк сообщит об этом куда следует, то Овальда будет ждать очередная череда медицинских комиссий, множество бессмысленных тестов, длительный прием седативных препаратов, пока его не признают опять пригодным для полетов.

— О, об этом не беспокойтесь! О ваших родителях позаботятся соответствующие органы. Им будет ежегодно выплачиваться вполне солидная сумма. А что касается вашей личной жизни… То вы можете хоть сейчас сдать определенные анализы, и выбрать себе женщину из нашей базы данных, из категории «безработных». Когда вы отправитесь в криокамеру, то она родит вам вполне здоровых детей. Ну, если вы будете слишком долго находиться в «капсуле», то и они подвергнуться заморозке, что бы вы очнулись вместе с любящей вас семьей. Ваши близкие не будут ни в чем нуждаться.

— Я так понимаю, что хорошие деньги платят не за то, чтобы я работал, а за то, чтобы ждал? Нас всегда убеждали что, чем тяжелее работа, тем легче на нее устроиться. Предложение, конечно, заманчивое, но я все равно не согласен на ваш «морозильник». — Решительно сказал пилот.

— Видите ли, вы не совсем осознаете всю ситуацию… Криоконсервация — эта процедура, которая не является добровольной. Правительство нашей планеты вынуждено принудительно подвергать этой процедуре людей. Нам приходится бороться с перенаселением, оставляя наиболее полезных на сегодняшний день людей. Вас вернут когда будут востребованы ваши способности. — проговорил профессор Снейк, открывая дефолтную игру офисных работников на дисплее.

— Когда я чувствую себя счастливым больше одного дня, у меня возникает подозрение, что от меня что — то скрывают. Профессор Снейк, можно задать вам пару вопросов личного характера? — спросил Овальд, впервые взглянув в выцветшие от времени глаза своего визави.

— Конечно, друг мой. Всегда интересно общаться с людьми, которых возможно, больше не увидишь в этом времени. Это ведь люди будущего, приятно сознавать, что люди, возможно, вспомнят меня через сто, пятьсот, а может и тысячу лет… — проворковал мистер Снейк не отрываясь от игры.

— Вы считаете себя полезным, мистер Снейк? Вот вы имеете право на существование в нашем времени? В чем ваши уникальные способности? Вы что, единственный, кто умеет с умным видом играть в компьютерные игры, решая при этом судьбы людей? — холодно спросил Овальд не отрывая от Снейка свои темные глаза.

— Что? Ах, вот вы о чем… Вы далеко не так глупы, как мне показалось. С разумным человеком приятно беседовать, но трудно работать. Видите ли, мистер Овальд, в этом кабинете работали разные люди, но лишь я идеально вписался в схему этой работы. Дело в том, что мне глубоко плевать на людей подлежащих заморозке, мне так же безразлично, дождутся ли они своего часа востребованности или нет. Я просто делаю свою работу, и делаю ее хорошо, ничего личного. Будь вы на моем месте, вы бы испытывали угрызения совести, пытались бы как — нибудь помочь людям уйти от этой необходимой процедуры. — Сказал Снейк и посмотрел своими светлыми, старческими глазами в темные, острые зрачки пилота.

— Да, палачи были нужны в любые времена. Вы мне нравитесь, мистер Снейк. Говорят, у меня отвратительный вкус, но в вас есть что-то интересное.

— Вы забываетесь, молодой человек, где находитесь и с кем разговариваете. Думаю, что на этом мы закончим нашу милую беседу, — сказал профессор, оторвавшись от игры и забыв нажать на паузу. — В общем, так, Овальд Чейз, завтра утром вы обязаны явиться сюда в десяти часам утра на криокансервацию. Советую прийти, поскольку в случае отказа, вы подвергнитесь процедуре принудительно. Лицензии пилота вы на неопределенное время лишаетесь по моей личной инициативе для вашей же безопасности. Что бы дров не наломали. Получите ее, когда выйдете из «капсулы». Далее я вас не смею задерживать, всего доброго.

Овальду захотелось что — нибудь сломать, разбить… Но кабинет был пуст и ломать было нечего. Даже дверью не хлопнуть — они сами раздвигаются.

Пробираясь к выходу, Овальд ощутил, что ему не хватает воздуха. Нет, не того стерильного кабинетного воздуха, а настоящего земного: кислого, с привкусом земли.

***

Выйдя на улицу и глубоко вдохнув кислый воздух, он начал размышлять о том, что делать дальше.

«Куда идти? Поехать и проститься с родителями? Пойти и напиться с друзьями из летного училища, что бы жизнь лучше казалась? Что? Что? Что?»

Овальд, ничего не замечая, прошел пару кварталов и сел на идеальный искусственный газон в каком -то дворе. Его белые штаны моментально стали окрашиваться в зеленый цвет от сочной, вкусно пахнущей озоном искусственной травы. Достал из кармана булку припасенную из столовой училища и стал кормить голубей.

Прохожие смотрели на него с удивлением. Сложно увидеть человека сидящего в разгар дня и кормящего птиц. Люди бегут, спешат по делам, создавая иллюзию полезности и занятости. Человек считается нормальным, если он постоянно занят делами, если он общается по телефону одновременно по двум линиям. Не просто обедает, а при этом проводит важные переговоры с клиентами. Поэтому, глядя на молодого парня, который не работает в поте лица, в глазах прохожих читается мысль, что он либо сумасшедший, либо бездельник, которого они содержат платя налоги.

«Нет, добровольно я не пойду в „капсулу“. Черт с ней, с этой лицензией. Раз уж дают иллюзию выбора, то нужно ей пользоваться.» — думал Овальд наблюдая за голубями дерущимися за крошки. Он был один. Один среди людей.

— Разрешите присесть? — раздался тонкий голос за спиной. Овальд вздрогнул и машинально сдвинулся на траве в сторону, уступая место, как — будто он сидел на лавочке. Обернувшись, он увидел девушку азиатской внешности.

— Да, конечно. Если одежду испачкать не жалко. Только крошками угощать не буду, даже не просите. — С улыбкой сказал пилот, продолжая следить за птицами.

— Для людей крошек жалко, а для голубей нет? — спросила девушка, садясь на яркую траву, которая моментально окрасила ее легкую, белую юбку.

— Голуби лучше людей, они свободны и могут лететь куда угодно. Не зря их считают символом свободы. А мне запрещают летать, и я ничего не могу с этим поделать.

— Вы летчик?

— Да, был им десять минут тому назад. Теперь я затрудняюсь ответить кто я. — с тоской сказал Овальд и впервые посмотрел девушке в глаза.

Раньше, когда он смотрел людям в глаза, то они смущались и опускали взгляд. Ему часто говорили, что под его мрачным взглядом люди чувствуют себя неловко. В такие моменты он чувствовал, как люди начинают смущаться, после чего он сам отводил глаза и начинал смотреть куда — нибудь в сторону.

Когда он посмотрел на девушку, она не отвела взгляд и продолжала улыбаться ему, смотря на него своими блестящими, миндалевидными глазами. Почему — то впервые в жизни он почувствовал себя глупо и нелепо глядя на человека. Обычно бывало наоборот.

— Завтра меня должны поместить в «капсулу». У меня высокая стойкость к перегрузкам и эти остолопы решили меня приберечь до лучших времен. Как кусок отбивной, который не смогли доесть и поместили в морозилку. И так же как эта отбивная, я не стану лучше и вкуснее после разморозки.

— Опасно называть «остолопами» работников фризкамер при незнакомых людях. Их боятся, так как долгие годы будете находится в их владениях. Мало ли что им взбредет в голову с вами сделать, поэтому лучше помалкивать и держать язык за зубами. А вдруг, я окажусь работницей фризкамеры? Не боитесь? — сказала девушка, закрывая глаза и подставляя лицо яркому солнцу.

— Плевать. Я все равно не собираюсь лежать полуфабрикатом в их морозилке. Буду бегать пока не поймают, а там уже будет все равно, что дальше. Да и не можете вы быть их работницей.

— Почему?

— У вас глаза ЖИВЫЕ.

— Очень редкий комплимент. Даже не знаю, хорошо ли это. Как вы это определяете? — сказала девушка, открыв раскосые глаза, и взглянула на Овальда.

Овальд снова почувствовал себя полным дураком. Нельзя сказать, что это было приятное ощущение, но оно было необычным и странным.

— Глаза у людей «живыми» становятся от неравнодушия. По вашим глазам видно, что вы много смеялись, плакали, жалели, грустили, гордились, сочувствовали. У большинства они пустые и мертвые. Такие видят только людей с такими же мертвыми глазами, бездушные предметы окружающие их. — сказал Овальд, смотря на девушку.

— У вас они тоже выглядят живыми. Видимо, из вас не смогли сделать настоящего робота — пилота, прилежно выполняющего команды, как этого требует программа обучения. Видимо, вы плохой пилот. — сказала девушка улыбаясь.

— В училище всегда говорили, что я отличный пилот, но скверный человек. В скверном характере и кроются все мои проблемы. Вот даже сейчас, мне плохо, а я должен бы радоваться тому, что в отличие от своих однокурсников, я буду летать на космический кораблях будущего! Это же мечта любого курсанта… надо всего — лишь залезть в «капсулу» и смирно лежать. А я сижу тут с вами и думаю, как загубить свою карьеру и испортить жизнь себе и родителям, поскольку я не смогу обеспечить их старость без лицензии пилота.

— Вы счастливый человек мистер… Извините, как ваше имя? — спросила азиатка, смешно жмурясь от солнечных лучей.

— Овальд. Овальд Чейз. И в чем же я счастлив?

— Вы нужны человечеству, а это значит, что у вас есть будущее, как только настанет ваше время. А я вот сижу, разговариваю с вами и смотрю в последний раз на солнце. Меня завтра тоже поместят в «капсулу», но уже навечно.

— Что??? Они обязаны размораживать любого человека! — Удивился Овальд.

— Да, так и есть. Видите ли, мистер Овальд, дело в том, что я всю жизнь была неудачницей. Началось это с момента рождения, когда после сканирования врачи не смогли определить мне будущую профессию. У меня от природы нет никаких способностей. Из меня никогда не получится выдающийся ученый, спортсмен или великая актриса. Я средняя во всем, соответственно, я не смогла получить образование и нахожусь с момента рождения в статусе «безработной». Эта первая причина помещения меня в «капсулу». Так же мне не повезло с расой. Представителей «желтой» расы слишком много, так же как и «черной». На Земле сохраняют численный баланс между всеми «цветными» людьми. На одного «белого» рождается шесть «желтых», поэтому пять «желтых» уходят в фризкамеры. Так сказать, в резерв. До своего возраста я дожила лишь благодаря отцу, который укрывал меня дома, с тех пор как узнал, что меня ждет криоконсервация. Возможно, про меня бы и совсем позабыли, но бдительные соседи напомнили о моем существовании властям.

— В этом есть смысл, иначе «белой» расы давно бы уже не было. Жестоко, но необходимо. — Сказал пилот, бросая последние крошки птицам.

— Да, мы все понимаем, что это необходимо. Но почему-то именно мне суждено было родиться «желтой». Мало того, что я бесполезна обществу, так я еще и создаю перенаселение на этой планете, вследствие чего, я отнимаю ресурсы у других. Ем чужую еду, надеваю чужие вещи, помогаю допивать последние запасы пресной воды. Ресурсы, которые могли бы служить полезным людям, расходуются на меня. Меня нет смысла размораживать. Я всегда была лишней на этой планете.

Бесконечный поток серых людей с мертвыми глазами продолжал свое бессмысленную суету по тротуару, мимо сидящих на траве. По дороге ехали машины, которые сдували пыль на обочину. Светлая одежда двух людей уже приобретала серый оттенок. Только крашеная трава оставалась яркой и чистой.

— Да уж. Получается некая эвтаназия, с микроскопическим шансом на оживление. Я всегда чувствовал, что родился не в свое время. Фризкамеры, похоже, помогают воплощать наши мысли. Вас убирают, меня перемещают во времени. Но ведь у вас все равно есть шанс, могут же быть какие — нибудь форс — мажоры, что бы вас разморозили? — спросил с надеждой Овальд. Странно, но эта хрупкая азиатка вдруг стала ему самым близким человеком на этой планете.

— Нет. Шансов нет. Мне даже с полом не повезло от рождения. Мужчины, входящие в категорию «безработных» и «желтых», имеют шансы на разморозку в случае войны. Хотя бы для роли «пушечного мяса» годятся. От женщины с подобной категорией нет смысла. Я не смогу держать оружие в руках. Я для этого не создана. — Сказала девушка, и ее глаза заблестели еще сильнее.

— Знаете, — горячо заговорил Овальд — давным — давно я видел фильм. В нем главный персонаж, миллионер, уставший от жизни, решил пробежаться. Сначала он решил побежать к морю и просто подышать свежим воздухом. Когда он прибежал к берегу, он решил бежать дальше, пока не надоест. Он бежал через все штаты Америки. Бежал, бежал, бежал… Без всякого смысла, просто потому, что ему этого хотелось. Когда хотел — отдыхал, когда хотел — ел. Его стали показывать по новостям. В его беге стали находить какой — то смысл, причем каждый свой смысл видел. Кто — то думал что он бежит в знак протеста против правительства, кто-то, что он бежит в знак перемирия между народами и так далее. К нему стали присоединятся другие, каждый со своими целями.

Он бежал три года во главе этой разношерстной колонны. И вдруг остановился. Обернулся к своей колонне и сказал: «Я пошел домой». Люди стали спрашивать его: «А что делать нам? Протест закончен?». Он не ответил и пошел обратно, просто потому что ему так захотелось! А люди еще долго стояли так и не сумев понять, в чем был смысл его забега? И в чем польза?

Люди всегда пытались искать во всем пользу. Когда смотрели на звезды — пытались понять, для чего они светят, в чем их польза и долго ли они еще светить будут? Для чего существуют планеты? Есть ли на них жизнь? Новая жизнь на других планетах, может нам принести много пользы. Нам все нужно подогнать под свой понятный нам мир, загнать все в рамки. Во всем должен быть смысл. Мы даже когда поняли, для чего нужна пища, стали делать ее максимально полезной. Воздух должен быть полезным — убрать всех микробов. Солнце светит, а в чем польза? Ветер дует для чего? Вода в реке течет — зачем? Сделаем, что бы все это было полезным, давало электричество. Летит птица в небе, в чем ее смысл? А, она же сохраняет нам урожай, уничтожая грызунов. Ладно, пусть тогда летает. Идет слоник в Африке. Зачем он просто так идет? Нельзя просто так ходить, пусть лучше перевозит нас и перетаскивает груз. Лежит, пардон, какашка на земле… Зачем она тут лежит? В чем ее польза? Надо ее водой разбавить и поля удобрить, пусть пользу приносит. Так и с людьми произошло. Человек идет по улице и улыбается — нужно выяснить, он полезный? Куда и для чего он идет? С какой целью улыбается? А я не хочу, что бы во всем был смысл. — сказал Овальд глядя в раскрасневшееся от солнца лицо девушки. — Вы сгорите скоро, может в тень отойдем?

— Мне незачем сохранять свою кожу, — улыбнулась девушка. — «облазить» в «капсуле» все равно не доведется. Знаете, а ведь изначально криоконсервация была платной. Неизлечимо больные люди платили деньги и добровольно ложились в «капсулу». Они надеялись, что со временем найдутся лекарства от их болезней и их разморозят для лечения.

— Ну да, как — будто больные люди нужны в любые времена и их давно забытые болячки будут интересны будущему поколению. Послушайте, у меня возникла идея! Этот старый крендель… ну дед Мороз, с которым мы в больнице разговаривали! Не знаю как его должность называется… — Пилот вновь почувствовал себя полным дураком, и посмотрел девушке в глаза, для того что бы убедиться, что ему не кажется, что он действительно полный идиот. Нет, не кажется. — В общем, он мне сказал, что перед заморозкой я имею право выбрать из категории «безработных» себе супругу. Вас поместят в фризкамеру и разморозят, когда будут оживлять меня! Это же ваш шанс!

— Очень оригинальное предложение руки и сердца. Так романтично, наверное, еще никто предложение не делал на Земле… Вы добрый человек, Овальд. Но это, к сожалению, невозможно. Вы забыли, что браки «белых» и «желтых» рас запрещены законом, так как у таких пар рождаются «желтые» дети, которых и так много на планете. — с виноватой улыбкой сказала азиатка.

— Черт, даже тут кислород перекрыли. Знаете, глядя на вас, хотелось бы заплакать от бессилия… Но нам сделали закупорку слезных желез в летном училище, сказали, что слезы — это лишние эмоции и будут мешать зрению во время полетов. Оставили небольшие канальцы только для увлажнения глаз. Лучше бы сейчас были слезы, чем это ужасное состояние непонятной тоски. Она повсюду — и в верхушках фальшивых деревьев, и в проносящихся с огромным шумом машинах, и в спешащих мимо безликих людях… Тревожная, не дающая свободно дышать, тоска… Хочется взять и нащупать где — то высоко, может быть в верхушках тех самых крашеных деревьев, краешек бумажного листа и перевернуть страницу. Перевернуть одну, другую и так, читая и листая мир, найти ту страницу, на которой больше не будет этой тоски. Только сомневаюсь: куда надо листать — вперед или назад? Куда угодно, только не оставаться на этой странице… Странице настоящего. Хотя, даже это не поможет. Страшно не то, что в нашем мире бывает плохое, а то, что оно обязательно повторится еще раз, через пару — тройку поколений. Так было всегда.

Девушка взяла Овальда за руку и потянула его в сторону реки. Уже темнело. Прохожих становилось все меньше, наступала пора, когда не нужно создавать иллюзию полезности. Люди перед сном могли спокойно пить спиртные напитки у себя дома в одиночестве, и хоть в пьяном сне ощущать себя свободными.

Двое в серой одежде, местами пропитанной зеленой краской, стояли на берегу. Девушка смотрела в воду, на отраженные звезды, и улыбалась.

— Почему — то сейчас вспомнились стихи, которые отец читал мне однажды. Я безграмотна, поскольку мне не разрешено было учиться, поэтому приходилось просить его читать вслух:

Мне страшно смотреть на звёзды

Они заставляют меняться.

Как птицами свитые гнёзда

В разброс в поднебесье томятся.

В небе ночном и спокойном

Звёзды безумно красивы!

Увы, их менять уже поздно,

Они от природы капризы.

Мы те же погасшие звёзды,

Да только лишь смотрим снизу.

Овальд тоже смотрел на звезды, но не на небе, а на отраженные в воде и в ее глазах. Смотрел, по-прежнему чувствуя себя полным идиотом и был счастлив. Счастлив даже в полной тишине, без слов.

— Все уже давно перешли на электронные или аудиокниги, — рассказывала девушка — но отец, всегда хранил только бумажные. Когда никого не было дома, я любила брать эти книги и рассматривать обложку, находить одинаковые буквы, мне нравился запах бумаги. Пыталась по ощущениям представить себе содержание книг и все время придумывала свои сказочные миры. Потом вечером приходил отец с работы и перед сном читал мне книгу, которая меня днем так заинтересовала.

Они стояли долго-долго. Иногда перекидываясь короткими, тихими фразами. Собирали мелкие камешки и кидали их в воду. Просто так, без всякого смысла.

— Знаете Овальд, очень хочется, что бы эта ночь длилась вечно. — сказала она держа его за руку. С самого детства я рисовала картины. Я брала кисть и начинала весьма посредственно рисовать. Есть художники, которые рисуют воду, другие рисуют огонь. Это красиво, но очень сложно для меня. Я всегда рисовала только звездное небо. Это очень просто, ведь его может рисовать даже ребенок. В нашем мире столько спутников и кораблей летает, что просто невозможно отличить, где находится звезда, а где какой-нибудь спутник. Наверное, тепло звезд можно почувствовать только сердцем. Я рисовала тысячи звезд похожих друг на друга. Уверена, что среди них не было спутников, это были именно звезды.

— А я не романтик. Я вот стою и думаю о том, что у меня не нужная профессия. Был бы я, например, каким-нибудь ученым, тогда бы я смог создать какой-нибудь страшный вирус, который уничтожил всех этих людей с мертвыми глазами. Тогда бы вас оживили спустя несколько лет, для того что бы заселить эту планету заново. Начать все с чистого листа.

— Вы не любите людей? — спросила она, как всегда улыбаясь.

— Нет, не люблю. И это взаимно. Потому я так и любил свою профессию. Есть возможность путешествовать одному в космическом корабле. Улетать в другие миры, за тысячи парсеков от Земли. И наблюдать за своим домом и своими соседями издалека, так они кажутся более привлекательны.

— Да, это замечательная работа. Жаль, что до сих пор человечество так и не нашло никакой жизни на других планетах. Очень хочется побывать в каком-нибудь другом мире. Хоть на секунду. — сказала девушка.

— У вас улыбка прекрасная. — Сказал Овальд и опять почувствовал себя кретином.

— Я часто улыбаюсь. Не знаю почему. Возможно, это потому, что я чужая в этом мире и всегда была тут гостем. Трудно объяснить, но почему-то туристы тоже часто улыбаются, попадая в другую страну, а дома ходят хмурые.

— Жаль, что я не могу угнать корабль и увести в подходящий для вас мир. Я не знаю, где он находится, да и не смогу угнать корабль. Я даже на космодром теперь без лицензии не смогу пройти.

Начинало светать. Прохожие, с помятыми лицами, опять побежали по своим делам, бросая взгляды на странную пару в испачканной одежде, стоящую на берегу реки. Звезды уже было слабо видно, но они продолжали смотреть на них.

— Ну вот и все, скоро десять часов, нам пора. — Сказала она.

— Нет. Пусть нас они сами ловят, зато лишний час можно побыть свободными. — Сказал Овальд, не отпуская ее руки.

— От этого никому не будет хорошо, Овальд. Твоих родителей лишат денег, если ты не пойдешь добровольно. Нам уже ничего не поможет, так сделай хоть что-то хорошее для них. Они будут гордиться тобой, зная, что когда ты проснешься через сотни лет, будешь приносить пользу.

***

Они шли к кабинету профессора Снейка медленно, пытаясь запомнить каждый шаг, пытаясь запомнить каждый глоток противного безбактериального воздуха.

— Моя профессия все-таки не так уж и бесполезна. — Сказал Овальд, по прежнему держа ее за руку — Я отыщу планету, на которой может жить человек! Клянусь, я найду ее. Эту планету заселят людьми из «капсул». Когда тебя вынут из криокамеры, меня, скорее всего, не будет в живых. Но это не важно, главное успеть найти в какой-нибудь далекой галактике эту планету.

— Людей в «капсулах» слишком много, они все будут ждать твоего открытия. А до меня очередь все равно не дойдет, я ведь не везучая — сказала девушка улыбаясь.

— Тогда я найду огромную планету, в миллионы раз больше Земли, где всем хватит места. Если не будет такой планеты, залью хренову тучу азота на какую-нибудь звезду, что бы она остыла. Привезу этот кислый, искусственный воздух туда. Обещаю, ты будешь жить на своей планете.

— Ты точно не романтик, Овальд. Обычно девушкам обещают достать с неба звезду, ну в крайнем случае, метеорит с неба спустить, а не «залить хренову тучу азота на звезду». — Засмеялась она.

К ним подошли санитары и стали разводить в стороны, к разным кабинетам. Овальд понял, что он действительно идиот. За все время он так и не спросил ее имени.

— Как тебя зовут? — крикнул он срывающимся голосом.

— Мое имя Скай. Прощай, Овальд Чейз! Ты добрый человек, хоть и немного чудаковат. — Сказала она по-прежнему улыбаясь.

— Клянусь тебе, я найду ее, эту чертову планету и когда ты в следующий раз откроешь глаза, ты будешь находится на планете с твоим именем, Скай. Обещаю тебе! — кричал Овальд, глядя в удаляющуюся спину маленькой, бесполезной девушке с черными азиатскими волосами.

***

Овальд лежал в открытой капсуле.

— При разморозке часть воспоминаний будет утеряна безвозвратно, поскольку ваш мозг будет сохранять только самые полезные воспоминания и навыки приобретенные за эти годы. Приятных снов, мистер Овальд.

— Пошел к черту, уважаемый мистер Снейк. Уверен, что в эти «не нужные» воспоминания, попадет ваша вечно потеющая физиономия. — Донеслось из закрывающейся криокамеры.

Овальд Чейз лежал и смотрел в маленькую камеру видеонаблюдения, висящую напротив его лица. Через нее будут следить за процессом его криоконсервации. Он знал, что на него сейчас смотрят и поэтому не отводил взгляд от нее. Его кулаки были сжаты. Резкая, шоковая подача азота моментально отключила его тело. Густые пары колкого, холодного азота, словно клубящимися кистями жадных рук, стали пробираться в его горло. Сделав вдох, рот остался приоткрытым и он прошептал: «Обещаю, найду планету Ска…». Его черные, мрачные глаза остались вызывающе открытыми на долгие годы. Он больше не отводил взгляд.

В это время, в другом помещении лежала девушка, с красным от загара лицом, закрытыми глазами и с милой улыбкой на неподвижном лице, а в уголках раскосых глаз застыли маленькие, соленые кристаллики.

Глава 2. Пробуждение

— А теперь закройте глаза, вытяните руки вперед и по очереди, то левой, то правой рукой дотрагивайтесь до кончика носа.

Овальд стоял в помятой, постоянно слегка влажной больничной пижаме и послушно выполнял все указания врача.

— Неплохо, неплохо… — бормотал себе под нос пожилой доктор, быстро заполняя данные в компьютере, даже не взглянув на пациента. — Моторная функция в порядке… Координация тоже. Активность мозжечка в норме.

— Меня скоро выпишут? — спросил Овальд, и замер в ожидании ответа.

Врач не спешил с ответом. Он неторопливо снял очки в элегантной оправе, покрутил их своими тонкими, сухими пальцами, затем, закрыл глаза и долго, мучительно тер вдавленные следы на переносице.

— Да. Ваш курс реабилитации после криоконсервации закончился. Вы вполне здоровы. Вот счет на оплату, — сказал врач и протянул квитанцию. — Вы можете оплатить наличными прямо сейчас или желаете оформить кредит?

— Конечно же, наличными. Сейчас, достану бумажник… — ответил Овальд, и демонстративно начал шарить рукой в воображаемом кармане пижамы. — Вот, черт! Забыл, наверное, в другом своем парадном смокинге…

— Ничего, ничего. Я подожду.

— Вы издеваетесь? Доктор, похоже, это не мне, а вам нужно активность мозжечка проверить.

Доктор надел очки и удивленно взглянул на пациента.

— Послушайте, меня законсервировали на сорок семь лет. Меньше суток, как разморозили. Откуда у меня могут быть деньги? Я даже не знаю, какая валюта сейчас используется!

— Таковы правила. Это обычный, формальный вопрос. Что бы оформить кредит — пройдите до конца коридора и поверните налево. Всего доброго.

— А как же насчет бесплатной медицины?

— Она когда-то была бесплатной? — удивленно спросил врач.

— Ну, раньше хотя-бы делали вид, что она бесплатная… Послушайте, — возмутился Овальд, глядя на предъявленный счет — меня принудительно подвергли криоконсервации и теперь вы мне предъявляете счет за хранение моего тела, разморозку и реабилитацию? Откуда я мог знать, что меня спустя долгие годы загонят за это в долги?

— Незнание закона, не освобождает от ответственности. Это ваши проблемы. Наша частная клиника не причастна к вашим личным проблемам. Обращайтесь к тому, кто непосредственно проводил процедуру криоконсервации.

Овальд тяжело выдохнул и положил квитанцию обратно на стол.

— Доктор, а у вас лопаты не найдется?

— Что, простите?

— Лопаты. Можно даже в аренду. Ну, мне же нужно чем-то откапывать того толстяка, который меня замораживал сорок семь лет назад. Не думаю, что он дожил до этих дней, он и раньше-то плохо выглядел. Вопросов много у меня к нему накопилось, хоть он и не разговорчивый теперь.

— Перестаньте паясничать, молодой человек.

— Доктор, прошу вас, заморозьте меня обратно. Если я тут не нужен, значит, буду ждать другое время, где я буду нужен.

— Это платная процедура. Оформите кредит и оплатите услугу, затем, когда вы погасите задолженность — милости просим к нам.

Овальд замолчал, ожидая сам не зная чего. Ему нужна была помощь. Нет, не материальная помощь, а хотя бы обычная, ничего не значащая словесная поддержка.

— Всего доброго, больше помочь вам ничем не могу. У меня работы много, — холодным тоном сказал доктор, и нажал на кнопку вызова следующего пациента.

Пилот вышел из кабинета и, осмотревшись, не заметил ни одного пациента. Ухмыльнувшись, он отправился в кредитный отдел, который, как сказал доктор, находился в конце коридора. Ему некуда было спешить, поэтому шел неторопливо, шлепая безразмерными махровыми, засаленными больничными тапочками.

Подойдя к двери, на которой висела фанерная табличка в виде купюры с надписью: «Кредиты тут», Овальд деликатно постучался и приоткрыл дверь.

— Здравствуйте, можно? — спросил он, так никого и не увидев в образовавшуюся щель.

— Ждите! Я сама позову, когда освобожусь, — ответил ему визгливый женский голос.

Выждав примерно двадцать минут, он снова приоткрыл дверь и просунул голову.

Возле окна в роскошном, кожаном кресле сидела типичная бизнес-леди стервозной внешности, которая для более умного вида нацепила на самый кончик носа очки. Закинув одну ногу на стол, и отвратительно растопырив корявые, с распухшими суставами пальцы, она сосредоточено орудовала пилкой для ногтей.

Он без разрешения вошел в просторный кабинет. Подойдя к ее столу, Овальд присел на низкую деревянную табуретку и сложил руки на коленях.

Женщина скинула ногу со стола и заерзала в кресле, пытаясь под столом надеть снятую туфлю.

— Что вы себе позволяете? Я вас не приглашала! — противно растягивая гласные буквы, возмутилась она.

— Я вас тоже, — спокойным тоном заметил Овальд.

— Слушаю. — Прогнусавила женщина, глядя со своего трона сверху вниз, на неловко скрючившегося клиента.

— Это я вас слушаю. — ответил Овальд, глядя на кружащихся ворон в окне, за спиной у дамы.

Она явно не привыкла к подобному обращению и даже слегка растерялась.

— Вы за кредитом пришли?

— Нет, просто решил на табуретке посидеть в вашем обворожительном обществе, как мне и прописал доктор.

— Что? Вы хоть понимаете, где вы находитесь? — повысила обороты в голосе женщина.

— Я знаю только то, что я в больнице. Ну и еще знаю, какой сейчас год. Все остальное я хочу услышать от вас.

— Понятно, очередного нищеброда из заморозки достали. Давай свой счет на оплату, сейчас оформлю кредит, — сказала женщина и недовольно протянула руку.

Овальд заметил, что как только она узнала, откуда он — быстро перешла на неуважительное «ты».

Овальд продолжал смотреть в окно, притопывая ободранным тапком по кафелю.

— У меня его нет.

— Тебе его не дали?

— Я его не взял.

Картинно закатив глаза к невидимым Богам на небесах, женщина покачала головой. Затем, двумя указательными пальцами с длинными ногтями, стала медленно набирать текст на сенсорном столе.

Пилот терпеливо ждал. Смотреть на кружащихся за окном черной тучей ворон надоело, поэтому он начал рассматривать грязные, мутные разводы на стекле, которые напоминали древнюю географическую карту, со своими возвышенностями и пересохшими руслами переплетных рек. Даже размазанная по стеклу засохшая муха удачно вписывалась в окружающий ландшафт. Казалось, что она схематически указывает на место обитания живых существ в этом высохшем, грязном мире.

Внезапно он почувствовал странную вибрацию под кожей в левой кисти руки.

Закончив оформлять документы, женщина сунула ему пластиковую карту.

— Держи. Кредит на двести пятьдесят тысяч долларов — сумма солидная, поэтому настоятельно рекомендую погасить как можно скорее.

Овальд взял дисконт и спросил:

— А на кого вы оформили кредит? Я даже имени своего не назвал.

— Ты, видимо, не знаешь, что тебе вшили под кожей идентификационный чип, благодаря которому можно отследить твое местоположение и баланс электронного лицевого счета, — объяснила женщина. — Так что имя твое не важно, все равно достанем и везде найдем! А этот дисконт — просто напоминание о кредите.

— И что мне теперь делать? У меня нет ни работы, ни денег и даже одежды…

— Для этого существуют магазины и центр занятости населения. Все, ты свободен — закончила беседу сотрудница кредитного отдела и взяла в руки пилку для ногтей.

***

Шел мелкий, осенний дождь. Человек в перепачканной грязью больничной, полосатой пижаме шел по улице, шлепая махровыми тапочками по лужам. Овальду казалось, что это не лужи мочат его разбухшие, тяжелые махровые тапочки, а он сам добавляет в лужи воду. Прохожие пугливо шарахались от него в сторону.

Местности он не знал. Несколько раз он пробовал узнать у людей о ближайшем магазине одежды, но ответа не получал. Было все равно куда идти. Пару раз он натыкался на супермаркеты, но бдительная охрана не пускала его.

Овальд шел и внимательно читал вывески, на которых крупными буквами указывалось, для какой категории людей предназначены товары. Все магазины делились на «Для малоимущих» и» Для состоятельных.»

Наконец, он нашел какой-то обшарпанный магазин одежды расположенный в маленьком сквере. Сгорая от стыда, он долго вытирал ноги о коврик на пороге.

— Добрый день! — Приветливо улыбаясь, подскочил к нему молодой продавец.

— Здравствуйте! — Простучал зубами Овальд, только сейчас почувствовав, как же он замерз.

— Чем могу помочь? Одежду подобрать? Обувь или что-то еще желаете? — затараторил продавец, глядя на грязные следы, которые оставлял за собой посетитель.

— Захотел обновить гардероб. Мне кажется, в следующем сезоне мой костюм уже не будет в тренде. Вы в кредит продаете? — смущенно спросил Овальд, мысленно желая провалиться сквозь землю.

Утвердительно кивнув головой, продавец юркнул на склад и принес кучу тряпья.

Зайдя в примерочную, Овальд быстро отобрал черные джинсы, красную футболку с непонятным гербом на груди, черную непромокаемую куртку и кроссовки. Нижнего белья продавец ему не принес, поэтому желая поскорее уйти отсюда, он не стал звать его. Ограничился больничными кальсонами.

— Вам очень идет! — Сказал улыбающийся продавец, когда Овальд вышел из примерочной.

— Спасибо. Можете все это оформить?

— Конечно. Желаете приобрести что-то еще?

— Нет, спасибо.

— Дисконтная карта нашего магазина есть?

— Нет.

— Желаете приобрести?

— Нет.

— Зря, на джинсы была бы скидка три процента…

— Переживу как-нибудь.

— А карта-копилка есть?

— Нет.

— Желаете приоб…

— Нет!

— Возьмите буклет с нашими новыми коллекциями…

— Нет.

— Кстати, покупая в нашем магазине одну пару обуви — на вторую пару вы получаете десятипроцентную скидку — не сдавался продавец.

— Послушайте, вы можете просто продать мне вещи? Только те вещи, которые я выбрал. Мне ничего больше не надо! Просто продать! — Теряя терпение, попросил Овальд.

— Да, да конечно. Я уже почти закончил… — сказал продавец, оформляя кредит на маленьком, компактном планшете.

Овальд почувствовал, как под кожей на руке опять завибрировал чип.

— Готово. Кредит на сумму тридцать пять тысяч долларов выписан. Настоятельно рекомендую погасить его в ближайшее время.

— Спасибо.

— Может, хоть в нашей беспроигрышной лотерее поучаствуете? — как-то растеряно заговорил продавец, протягивая сверток с пижамой Овальду. — Еженедельные розыгрыши призов. Стоимость одного билета…

Овальд обреченно махнул рукой и пошел к выходу.

— А ваша пижама? Вы забыли ее!

— Оставьте себе, уверен, что в качестве приза для лотереи пригодится — не оборачиваясь, сказал Овальд, и вышел за дверь.

На улице продолжал идти противный, мелкий дождь. Выйдя из магазина, Овальд вышел на широкую улицу и медленным шагом пошел по ней, разглядывая свой родной и в то же время чужой город.

Овальду всегда казалось, что если попадешь в будущее, то жизнь там будет радужней и прекрасней. Так легче было жить, внутренне настраивая себя на то, что хоть твои потомки поживут нормальной, человеческой жизнью. Он шел и не узнавал город. Повсюду были грязь, мусор и слякоть. Небо было темным не от тяжелых туч, а от тысячи кружащих живым смерчем ворон. Часто попадались вполне прилично одетые люди, которые рылись в мусорных контейнерах. Буквально на каждом шагу были ломбарды. Они были и в бизнес центрах, и в магазинах, подвалах, на цокольных этажах. Повсюду. Овальд всегда считал, что благополучие города можно определить по количеству ломбардов. В России их всегда было много, но сейчас их было просто запредельное количество.

Решив немного передохнуть, он присел на ближайшую скамью возле супермаркета. На соседних скамьях сидело множество людей, которые, несмотря на скверную погоду, зачем-то сидели под моросящим дождем, уткнувшись в мобильные телефоны.

Овальд заметил двух девочек, лет шестнадцати, одетых в желтую, летнюю униформу, которая была явно не по сезону. Короткие бриджи, легкие курточки и накладные кошачьи ушки на голове. Наверное, по задумке модельера, эти ушки должны были придавать девочкам непосредственный и шутливый вид… Но ушки размокли от дождя и повисли на головах разбухшими, грязными варениками.