Книга «Белые камни и круги на воде» — результат творческого сотрудничества более двадцати авторов. Кто-то принял очень активное участие в работе над её созданием, кто-то был наблюдателем и влиял на её содержание тем или иным образом.

Результат — у вас перед глазами, а я хочу поблагодарить всех участников этого проекта поимённо.

Благодарю 14 авторов, представленных на обложке, создавших 127 зарисовок, из которых состоит книга. Вот эти авторы:

Сергей Анатольевич Доброеутро, г. Москва

Надежда Рыбкина, г. Калуга

Юлия По, г. Магнитогорск

Оксана Царькова, г. Екатеринбург

Ann Shtad, д. Feiring (Праздник), Норвегия

Gus_Eva, г. Шверин, Германия

Марина Чежегова, г. Омск

Ирина Ширяева, г. Электросталь

Елена Осипова, г. Ульяновск

Тамара Демченкова, г. Ростов-на-Дону

Юлия Чувикова, Красноярский край, г. Назарово

Татьяна Мотовилова, г. Ярославль

Наталья Ясницкая, г. Ростов-на-Дону

Юлия Климова, г. Ростов-на-Дону

Нейросеть

Да. Нейросеть тоже принимала участие в написании книги, но, к сожалению, из всех её творений в книгу вошли только три. Все остальные пробы искусственного пера были отметены голосованием участников проекта.

Благодарю за «брошенные камни»:

Елену Пуру

Екатерину Дворникову

Елену Морозову

Анну Грехову

Благодарю за участие:

Ирину Абашеву

Мадину Имамову

Наталью Чижикову

Спасибо всем!

С уважением, инициатор и организатор проекта Сергей Анатольевич Доброеутро.

Второе, главное предисловие

Доброе утро, дорогой читатель!

Доброе утро, даже если сейчас совсем не утро и ты начинаешь читать эту книгу после обеда или перед сном.

Меня зовут Сергей Анатольевич. Это правда.

Меня зовут Сергей Анатольевич Доброеутро. Это правда лишь наполовину. Вторая половина тоже правда, но другая. Это псевдоним.

Наверное, это всё, что я хочу сказать о себе, начиная этот разговор.

Постойте, книгу или разговор? А какая, собственно говоря, разница?

Каждый писатель через своё творчество, через свои истории пытается поговорить со своим читателем, не правда ли? Я не исключение. Так что пусть то, что ты читаешь, будет не просто книгой, а книгой-разговором. Тем более что говорить с тобой буду не только я, но и другие авторы этой книги. Просто я безответственно взял на себя ответственность начать этот разговор с тобой первым и, так сказать, напрямую, без всяких там плохо и ложно скрываемых стеснений.

Ну что, давай к теме книги?

Конечно, давай! Ведь эта книга уже у тебя в руках. Мне остаётся только пригласить в мир этой книги, в этот калейдоскоп историй, в этот поток не связанных между собой, но переплетённых единой идеей событий, сюжетов, зарисовок, в мир, который почти год совместно создавали авторы, указанные в первом предисловии.

Итак…

Торжественное приглашение

Дорогой читатель, я приглашаю тебя в воображаемый мир — мир, который настолько похож на реальный, что и представить себе невозможно, но предлагаю тебе всё-таки попытаться это сделать.

Представь огромное горное озеро с чистейшей водой. Вода прозрачна настолько, что видно дно, усыпанное плоскими белыми камнями. Такие же камни и на берегу. Граница между водой, берегом, камнями сильно размыта. Туман. Дальнего берега совсем не видно. Ты подходишь к самой воде. Она неподвижна. Нет ни ветра, ни волн. У тебя возникает непреодолимое желание взять плоский белый камень в руку и бросить его в воду. И ты это делаешь. Ты смотришь, как по воде идут круги. Первый — самый сильный, он достигает берегов, второй — слабее, догоняет первый, третий — ещё слабее. Камень опускается на дно. Волны затухают. Поверхность озера снова спокойна, обездвижена.

Тебе ничего не напоминает этот воображаемый мир?

Наш реальный мир так похож на это озеро. Возможно, он менее прозрачен, менее спокоен, но кто мешает тебе его упростить, сделать чище и увидеть таким, как ты хочешь?

То, что мы привносим в этот мир: наши случайно брошенные слова, наши действия, наши поступки, — так похожи на эти белые камни. Они могут быть тяжёлыми, лёгкими. Камень — это не всегда тяжело.

Реакции людей на твои слова, твои действия, твои решения так похожи на волны. Сначала они сильны, потом затухают. Хочешь что-то менять — приходится снова что-то придумывать, что-то делать, что-то говорить.

Твоя реакция на мысли, слова и действия других людей — что это? Похоже, ты тоже становишься частью волны, не правда ли?

* * *

Давай снова вернёмся в воображаемый мир.

У тебя в кармане, как у каждого, кто подходит к озеру, случайно обнаруживается фломастер, можно даже сказать, что это волшебный фломастер. Как он оказался в твоём кармане, не важно. Возможно, что он тоже только в воображении. Ты можешь написать им на плоском белом камне слово «радость», бросить его в воду, и по ней пойдут круги радости. Ты можешь написать слово «печаль», бросить в озеро, и по воде снова пойдут круги, но это будут круги печали.

Наши мысли, наши убеждения, наши утверждения больше, чем эти простые слова. Наши мысли, утверждения, убеждения, безусловно, всё равно облачены в словесную форму. В них порой столько чувств, столько эмоций, столько смысла… столько всего.

Скажи, а что бы ты хотел написать на плоском белом камне волшебным фломастером?

Можешь ли ты представить, какие круги пойдут по воде от твоего брошенного в воду камня?

Жаль, что мы не слышим твоего ответа…

Но у тебя есть великолепный шанс увидеть наши камни, услышать наши круги. Не теряй его. Не упускай возможность понять, как одна мысль одного автора может вызвать другие мысли, чувства, сюжеты других авторов.

Третье, вроде как предисловие, а на самом деле — приглашение в ЗАКРЫТЫЙ КЛУБ ПИСАТЕЛЕЙ
«СТО ИСТОРИЙ» и плавный переход к книге

Если вы сочиняете истории,

если хотите их публиковать,

если готовы к коллективному творчеству…

приглашаем вас стать резидентом закрытого клуба писателей «Сто историй»

«Сто историй» — первый закрытый клуб писателей, где создаются и печатаются книги на основе коллективного творчества.
Здесь каждый читатель — писатель, а каждый писатель — читатель. Ведь каждый доктор тоже чей-то пациент, верно?

Ссылка на сайт клуба в конце книги.

А мы плавно переходим к содержанию, к белым камням — фразам, брошенным в этот мир, к кругам на воде — историям, которые родились под влиянием брошенных фраз.

Глава 1. Добро и зло

Знать об этом было невыносимо.

Или выносимо?

Прижавшись щекой к холодному бетону дурацкого столба, Таня в который раз взирала на отца, а тот её не замечал.

Пьяненький, расхристанный, жалкий.

Отец кривлялся и унижался, пытаясь выманить «пол-литру» у золотозубой продавщицы гастронома.

А Таня, пришедшая в этот самый магазин за бутылкой молока, только и смогла, что спрятаться у окна и смотреть-смотреть-смотреть…

Крахмальный чепец продавщицы замотался в отрицании, и отец скукожился, сник. Трясущейся рукой полез внутрь замызганного, когда-то щегольского пиджака и достал…

* * *

— Таня, дочка, папа какую мне кофточку подарил! Мечта! — мама кружится по комнате в невероятной чёрной блузе, расшитой алыми розами.

— Я вырасту, я обязательно вырасту, и ты, мамочка, дашь мне эту блузку надеть! — кружится Таня, раскинув руки, как птица.

Они обе долго крутятся у зеркала, примеряя алые розы счастья к своей жизни.

Блуза упаковывается в хрустящий пакет и убирается на полку, где лежат особые вещи — «на выход».

Каждый день Таня тайком от мамы достаёт запретный пакет и гладит руками розы. Они живые, текучие, текущие, ласковые и шелковистые.

Самые красивые на земле.

* * *

Толстые сосискообразные пальцы продавщицы, унизанные золотыми перстнями с тусклыми каменюками, нетерпеливо рвут хрусткую нежность пакета.

Тонкий шёлк, расшитый алым розами, струится меж ладоней, выскальзывает.

Ах! Диковинная птица вспорхнула над затоптанным серым полом гастронома и унесла с собой сердце Тани.

* * *

Так они и стоят.

За стеклом — Таня, роняющая слёзы.

На улице — отец. Карманы пиджака оттопырены ядовитым стеклом, увенчанным алюминиевыми пробками по «три шестьдесят две».

Папа что-то говорит, говорит Тане.

Он не плохой, не злой, не хороший и не добрый.

Он родной. Папка. Какой есть. Пока. Скоро не будет. Совсем…

Оксана Царькова

ЧЕТВЁРТАЯ ОБЕЗЬЯНКА

…она вернулась поздно… квартира встретила её сандаловой тишиной уединения… обычный будний день…

…утром пешком на работу… университет… лекции… студенты… коллеги… при входе её пропустил обритый «под ноль» студент… она узнала его, несмотря на отсутствие роскошной тёмно-русой шевелюры… удивлённо взглянув, поздоровалась и поспешила на кафедру…

…ми-дзару…

…на кафедре коллеги пили кофе… и суета дня отвлекла от вопроса, что случилось у студента, не склонного к эпатажу…

…кика-дзару…

…последняя пара была в группе странного студента… итоговый тест по изученной теме… он сидел в последнем ряду и отрешённо смотрел в окно… на сделанное замечание «Или пишите тест, или покиньте пару!» молча вышел из аудитории… на свой вопрос к студентам группы, что случилось, она так и не получила вразумительного ответа…

…ива-дзару…

…заседание кафедры… проверка результатов теста… не поставив ни одного «неуда», удовлетворённо пошла домой… сандаловая тишина оборвалась звуком свалившейся с комода обезьянки… четвёртой… из знаменитых трёх: «Ничего не вижу» (ми-дзару), «Ничего не слышу» (кика-дзару), «Ничего не говорю» (ива-дзару) … но первоначально этих мудрых восточных обезьянок — четыре… четвёртая — сэ-дзару — символизирует принцип «недеяния зла»…

…её пронзила необъяснимая тревога — ожидание непоправимого… и, переобув кроссовки, она кинулась в общежитие… узнав у дежурного, в какой комнате жил студент, неуверенно постучала… за дверью была тишина… после более настойчивого стука послышался звук, похожий на звук свалившейся фигурки обезьянки… и дверь распахнул тот самый обритый «под ноль» студент…

…они долго бродили по вечерним улицам города, а он всё говорил… говорил… будто пробудившийся вулкан эмоций… чувств… смыслов…

…сэ-дзару…

…как жизненно важно вовремя внимательно выслушать человека…

Gus_Eva

БЛАГИМИ НАМЕРЕНИЯМИ…

Светлана Петровна опять поцапалась с зятем. Что ж такое, дочь дома крутится как заводная, а он… Хоть бы с детьми погулял. Телефонный разговор был неприятным, но коротким. Костя ответил коротко: «Мама, когда мне понадобится ваш совет, я скажу» — и отключился.

Тёща полдня дулась. Вечером, когда привела из спортивной секции старшего внука, ещё и дочь добавила:

— Мамочка, не надо Костю учить. Он не маленький.

— Дочь, но я же хочу как лучше! Тебя жалко. Да и я с ног сбилась. С детьми вожусь, даже на выходные забираю. А он придёт — и на диван. Устал. А ты не устала?

— Устала. Но… не надо. Мы сами разберёмся.

— Что ж, разбирайтесь. А я пока в Казань к подруге съезжу. Поживите без меня недельку.

В поезде Светлана Петровна радовалась свободе. Но и тревожилась: как там Никитка в садике останется на весь день, как Славик сходит один на самбо? И злилась: помогаешь-помогаешь детям — и никакой благодарности.

Задумчивость развеяла соседка по купе. С виду примерно ровесница, она была какой-то нестандартной. Не было у неё ни вдовьего горбика, как у Светланы Петровны, ни горсти таблеток от гипертонии. Смотрела она открыто, губы то и дело складывались в улыбку. И ехала-то она на семинар по какой-то гимнастике.

Светлане Петровне хотелось пожаловаться, и она завела разговор про привычное. Спросила, есть ли у попутчицы дети-внуки, помогает ли она им. Та ответила, что есть — две дочери и четверо внуков. Но почти не помогает: некогда.

— Чем же вы заняты на пенсии? — удивилась Светлана Петровна.

— Делаю то, что радует. Практикую йогу, читаю, хожу в театры. Да просто гуляю.

— А как же дочки-то без вас?

— Справляются. Делают свои ошибки. Да я выручаю, когда им приспичит, — улыбнулась соседка. — А ещё, знаете, мне нравится чья-то фраза: «Не одна мать заела жизнь своей дочери…»

Эта фраза колом засела в голове Светланы Петровны. Ночью ей не спалось. Вспомнила свою мать.

Маму Светлана очень любила и слушалась. Да и как было не слушать умную и властную женщину? Она же добра желала, растила хорошей девочкой. Женихи Светланы ей не нравились: у всех находила неоспоримые изъяны. Только к 26 годам Светлана настояла на своём и вышла замуж за «недотёпу» Вадима.

Брака хватило на восемь лет. Мама всегда была рядом: помогла купить квартиру, наводила в ней уют. Покупала на свой вкус шторы, готовила обеды, прибиралась, возилась с внучкой. Зятя мама старалась «улучшить» советами. Но он только усмехался.

Наконец Вадиму надоело постоянное присутствие тёщи, он стал часто пропадать на работе. Вскоре выяснилось, что эту работу зовут Аня, что она неряха и хамка. Обнаружила этот факт мама, сходившая на разборки. После этого муж ушёл к «неряхе» насовсем. Мама с готовностью заменила внучке отца.

Спустя три года Светлана встретила Илью. Невысокий, лысоватый брюнет пленил остроумием и оптимизмом. Любую неприятность обыгрывал так, что они вместе хохотали. И в Светлане он видел только хорошее, и с дочкой подружился.

Мама приходила, морщилась. Называла Илью клоуном и сетовала, что зарабатывает мало. Но молодые люди сошлись и были счастливы.

Но тут мама заболела. Ходила по врачам. Жаловалась, что не лечат. Затворилась дома, мало двигалась. Ослабела, слегла. Светлана бегала к ней каждый день, иногда оставалась на ночь. Требовался уход, но сиделку мама категорически отвергла.

Через два года жизни на два дома Светлана опять осталась одна. Илья не выдержал и ушёл, а Светлана рухнула в депрессию.

Прошло ещё девять лет. Мама умерла. В жизни образовалась жуткая пустота, которая заполнилась лишь замужеством дочери и рождением внуков. Наконец-то можно было посвятить себя семье…

Стучали колёса ночного поезда. Светлана Петровна тихо плакала. Всю жизнь жалела маму, а теперь стало жалко себя. Явилась новая, пугающая мысль: как бы сложилась жизнь, не будь рядом желающей добра мамы? «А ведь на самом деле она просто боялась одиночества и хотела привязать меня к себе».

К утру Светлана Петровна ещё не знала, как будет жить дальше. Но твёрдо решила, что по-другому.

Елена Осипова

Оказавшись в командировке в небольшом городке, Василий каждый день заходил в церковь. Подолгу стоя перед иконой «Суд Божий», размышлял, почему человек, совершивший при жизни много добрых дел, судим Богом.

Представлял себя на его месте: совершая добрые поступки, помогая близким и знакомым, творя благо, не думал, что причиняет им зло.

Василий вспоминал бабку Веру. Он и его брат называли её «злая карга Верка». Ох, и гоняла же их в детстве бабка, за малейшую провинность нещадно лупила, ставила в угол, заставляла трудиться, помогать по дому, просить прощения у девчонок и мальчишек, с которыми братья дрались.

Злая карга поступала справедливо: хвалила за помощь, объясняла, как правильно поступить. По прошествии многих лет, вырастив дочерей, мужчина понял правоту и мудрость бабки.

Уж она-то знала, где проходит граница добра и зла, пусть невидимая, но чётко ощущаемая сердцем и душой.

Бабка часто приговаривала: «Не бросайся на помощь, когда не просят. Когда просят, думай: семь раз отмерь — один отрежь». Ему бы с детства это усвоить, а понял только сейчас.

Никто не заставлял Василия помогать другу детства Витьке, осуждённому за хулиганство: спас его от тюрьмы, хотя он всё равно пошёл по кривой дорожке. Осудили Витьку за вооружённый разбой с отягчающими обстоятельствами. И дружок осудил Василия, сказал: «Если бы Васька не помогал, ничего не случилось бы».

Да и дочки, избалованные, капризные, желали получить всё сразу, работать не стремились. Вовремя опомнился, прекратил спонсировать их. Недовольны остались, ворчали: не помогает им. Может, потом поймут и скажут спасибо. Поздно бабку Веру вспомнил.

Тонкая и хрупкая вещь — добро, считаемое благом. Копни глубже — поразишься, сколько зла подчас приносит оно.

А явное зло, творимое людьми, не зря существует. И бабка говорила: «Не всегда зло — грех, иногда бывает во благо. Людям стоит самим понять ошибки. Обошлись с тобой зло — подумай почему. Напрасно ничего не случается. Ты был тоже где-то неправ».

Василий смотрел на икону, в глазах защипало от слёз. Вспоминал бабку и думал: «Нет границы между добром и злом. Есть сердце и душа, которые всегда выведут на правильный путь. Только надо научиться их слушать и понимать».

А душа бабки Веры смотрела на внука и думала: «Прозревает, внучок, начинает понимать связь между добром и злом».

Ирина Ширяева

Морской бриз нежно ласкал кожу. Туман, пеленавший вершину утёса, двигался лёгкой дымкой. Я стоял у самого края обрыва, наслаждаясь видом, который с каждым днём становился привычнее, но не переставал пленять красотой. Внизу раскинулась бескрайняя, наполненная пронзительной синевой вода. Стало быть, она и есть предельная грань — граница между землёй и горизонтом. Эта ассоциация проникла в моё сознание, когда я задался вопросом: где заканчивается добро и начинается зло? Что ищет каждый из нас в этом мире? Зачем мы встаём утром, смотрим в зеркало, углублённо вздыхаем и бросаемся в бесконечный поток событий?

Я повернулся и пошёл по тропе обратно к домику, чтобы начать писать новый рассказ. Моё перо было готово окунуться в океан белого листа бумаги и создать историю, в которой люди вновь пытались бы определить границу между добром и злом. Придуманные люди… Смогут ли они помочь моим читателям в этом поиске?

В моей новой книге я решил рассказать историю о двух героях, которые оказались на разных сторонах баррикад. Первым был Александр, юный оратор и защитник справедливости, работающий в организации, которая боролась за права малоимущих. Вторым — Николай, жестокий бизнесмен и манипулятор, который лишь следовал принципам «назойливости зла».

Александр в душе всегда был активистом и верил в те ценности, которые отстаивал. Он проводил акции, выступал с публичными речами и отдавал всё своё время и энергию борьбе за справедливость. Николай же управлял бизнесом семьи и разбрасывался взаимоотношениями, чувствуя себя затерянным во вселенной вечного соперничества.

Однажды судьба им приготовила встречу на митинге, где Александр выступал в качестве оратора. Выждав подходящий момент, Николай подошёл к нему и спокойно предложил сделку. «Что, если мы поменяемся местами? Я стану защитником слабых, а ты возьмёшься за дела в моём бизнесе. Покажем миру, что веры в добро и зло нет!»

Александр нахмурился. В его мире были ясные границы, и он не был готов их размывать.

«Ты хочешь просто перенести свою злобу на другую площадку, вместо того чтобы признать себя сам знаешь кем», — сказал он, отвергая предложение Николая.

Николай на удивление не рассердился в ответ на открытую критику. Он лишь улыбнулся и сказал: «Ты молодец, Александр. Ты верен своим принципам, и это очень важно. Но, пока ты будешь стоять здесь и убеждать людей в ценностях, они не услышат важного послания. Посмотри вокруг — всё это амбивалентный шум. В этом мире есть место и тому, и другому».

Александр задумался. Разве может быть место одновременно и добру, и злу? Неужели этой грани, о которой мы так много говорим, не существует? Может быть, ответ на вопрос о границе между добром и злом кроется в самом нашем восприятии? Возможно, эта граница — всего лишь отражение наших собственных представлений о мире.

Александр всё ещё был сомневающимся героем, но открыл для себя новую идею — возможность сосуществования разных мнений и взглядов.

Да. Именно так я решил написать книгу, которая покажет, что границы между добром и злом смутны и зависят от контекста, они изменчивы и могут быть пересечены неоднократно. Граница между добром и злом размыта, как между землёй и горизонтом.

Нейросеть

Дурак нашёл подосиновик. Ну или просто гриб, который рос под осиной. Ну или под деревом, очень похожим на осину. Засунул его в нагрудный карман и отправился домой варить подосиновый суп.

Умный перевёл крипту на холодный кошелёк, купил абонемент в спортзал и пробежался цепким взглядом по корешкам книг. Мозг должен быть отдохнувшим и чистым, как слеза ребёнка. Пусть это будет «Волшебный мир грибов».

Злой не выносил бесконечные ток-шоу. Но мир был устроен так, что ток-шоу включались одновременно с его телевизором. Сначала от него под раздачу попадал ведущий, потом он пускал желчь в адрес актёрского состава, и тут, когда крышка его окончательно была готова сорваться, включалась реклама. Громко, весело, бодро. О прокладках. Он грохнул по столу железным кулаком — подпрыгнула тарелка с супом, грибные ошмётки расползлись зелёными соплями по его белоснежной пижаме.

Сильный отложил книгу и поднялся навстречу девушке. Они работали в одном здании, и иногда он выходил на её пятом этаже, чтоб потом подняться пешком на свой седьмой. Ну, вы понимаете. А сейчас она шла к нему, и он улыбался. Он просто будет идти рядом с ней, держать зонтик над её головой и слушать её истории.

Или рассказывать свои: о подосиновиках, любимых передачах, биткоинах и ещё о куче всякой всячины.

Некрасивый разглядывал себя в зеркале. Как можно было совместить в одном человеке столько некрасивостей? Прыщи, мшистая растительность на подбородке, глаза цвета навоза. Короткая шея, утиный профиль. И эти девчонки из отдела кадров явно над ним хихикали на обеде. Он скорчил гримасу своему отражению, отражение схватилось за живот, и они умчались в кабинку. Экспериментальный суп рвался наружу.

Добрый поглаживал живот и поцеживал коньячок. Его белопижамный бок грел холёный упитанный котяра цвета вафли. Котяра жмурился, хозяин светился. И вселенская такая благодать разливалась по его чреслам, что хотелось ему этой благодатью поделиться. Пожалуй, он напишет книгу. О грибах. Или сценарий. Для ток-шоу.

Слабый никак не мог выбрать: мультиварка или робот-пылесос? Хотелось сделать сюрприз, но так, чтобы приятный. А это ему обычно не удавалось. Он сложил в конверт помятые купюры, нацепил виноватое лицо, смахнул вафли с выходного костюма и вышел в дождь. К началу праздника он опоздал, шарики скуксились, ноги в мокрых носках половыми тряпками елозили по паркету. И как-то так некошерно было.

Красивый выжал пятьдесят килограммов, потом ещё и ещё. Потом отжался. Потом душ. Потом он поступью героя прошёлся по парку. Ловил восхищённые взгляды. На подъёме купил бутылку дорогого вина и пачку презервативов. Пришлось доставать паспорт, ну, вы понимаете. Дома кот шершаво отблагодарил за кормёжку, и триумфатор отправился спать. Без пижамы.

Олег проснулся за пять минут до будильника. День начинался замечательно. Чувствовал себя он прекрасно. Квартира убрана, пижама постирана, сценарий написан, подбородок гладко выбрит, девушка приглашена: сегодня они поедут вместе в лес, на пикник, за грибами. И подарок был как нельзя кстати. Он чувствовал себя богом: он силён, красив, умён и сказочно добр! Остальные стороны его личности пусть пасутся себе где-нибудь в сторонке. Ведь всё зависит только от ракурса!

Юлия По

Я встретила её в аэропорту, в зоне вылета, за двадцать минут до объявления посадки. Стройная, в элегантном костюме. Причёска, макияж, всё по первому классу. Узнала только потому, что она первая окликнула меня. Я была потрясена тем, как она выглядит. И это та Иришка-замухрышка, которую иначе никто из девчонок и не называл. Та, что была неприглядной, невзрачной, всё время в какой-то старенькой, поношенной одежде, сторонившаяся всех. Та, которую мы травили, дразнили, не подпуская к своему кругу «первых красавиц» класса.

Я невольно сравнила её с собой и поняла, что сейчас, по прошествии почти двадцати лет после окончания школы, выгляжу хуже, чем она. Прибавила лишние килограммы, заработала частыми загарами излишнюю пигментацию на лице, да и вообще, обленилась и перестала следить за собой. А она, смотри-ка, расцвела, похорошела.

Чему я была удивлена больше всего, так это тому, что она, казалось, не помня о прошлых обидах, очень обрадовалась встрече. Ярко улыбалась, искренне расспрашивала, как я и что. Я совсем немного сказала о себе. Да как немного? Почти ничего не сказала, прервала её вопросы и спросила сама:

— Да что я? Как ты? Потрясающе выглядишь! Я бы тебя не узнала.

Она светло и беззлобно рассмеялась:

— Я бы и сама себя не узнала, если бы двадцать лет назад себя встретила. Но не обращай на это внимание. За деньги можно всё, как я поняла. В общем, закончила институт, начала работать, познакомилась с Павликом (это мой муж). Он всем рассказывал какую-то бешеную, как тогда казалось, идею бизнеса. Все ему крутили у виска, а я не крутила, хотя и сама сомневалась в успешности его идеи. Влюбилась, вот и не крутила. И больше того. Всё бросила и пошла в проект вместе с ним. Пять лет такой нищеты, что, думала, сдохну, а потом как-то само пошло. Оказалось, он просто немного опередил время.

— Но ты теперь такая… — снова осмотрела я её с головы до ног.

— Да перестань! — ответила она. — Всё это деньги и необходимость. Мы вышли на уровень, когда нельзя выглядеть плохо. Вот и пошла по косметологам, по модельерам, по имиджмейкерам, даже по психологам. Кстати, с последними тяжелее всего пришлось. Сломать свои установки — это не причёску поменять. Так что… это просто деньги. За них можно всё. Можно стать красивой, стать сильной, уверенной в себе, стать умнее, кстати сказать. А самое важное знаешь что? Простить весь мир за то, что он так жесток был с тобой в юности и в молодости.

— Но ты, действительно, прости нас…

— Так давно простила. Очень рада, что тебя встретила. Стой, мою посадку объявляют. Где же Павлик-то? Вот он.

К нам подошёл мужчина с обложки глянцевого журнала, иначе не могу описать. Я была потрясена ещё раз. А она, почти уже на бегу, достала из сумочки визитку и протянула мне:

— Мы через две недели назад, давай встретимся, поболтаем. Так давно со школьными подругами не общалась. Пока.

Подругами? Какими подругами?

Прошло три недели с момента нашей встречи. Целую неделю я каждый день достаю её визитку, смотрю на неё. Завидую Иришке, злюсь на неё, злюсь на себя, думаю, как я в таком состоянии возьму и позвоню этой счастливой, красивой «подруге»?

Всё-таки миром управляет красота. Как я и думала со школы, красивые могут достигнуть в жизни большего.

Сергей Анатольевич Доброеутро

Иван был обычным мальчиком своего возраста. Внешность его, мягко говоря, оставляла желать лучшего: кривые зубы, борода в 14 лет и огромные очки, увеличивавшие глаза до невероятных размеров. Но при этом Иван был истинно добрым и отзывчивым человеком.

Штормы судьбы накатили на него в самый неподходящий момент, когда Анжелика, известная красотой и хладнокровием, решила сделать его своей жертвой. Всё началось с какой-то мелочи — с робкого замечания о неправильной причёске, странной одежде и нелепой растительности на лице. Дальше — хуже. Анжелика умела унижать, разделывать и затмевать жертву, используя слова, которые жгли мальчика в самое сердце: слишком чувствительно Иван относился к её обидным словам.

Иван в глубине души понимал, что источник всех проблем не в его внешности, а в том, что Анжелика была неспособна посмотреть за оболочку и увидеть, что он представляет собой внутри. Каждый день он преодолевал стеснительность, чтобы помочь другим в любых мелочах, но эти усилия измотали его, сделав ещё более уязвимым.

Однажды, когда Иван уже был на грани нервного срыва, произошло нечто невероятное: Анжелика узнала о самом главном секрете Ивана — о его таланте в стихосложении. Талант, который он никогда не показывал широкой публике, но в котором нашёл спокойствие и смысл жизни.

Узнав об этом, Анжелика решила издеваться над Иваном ещё больше, унижая его произведения перед всей школой. Но, когда она дошла до запредельной точки, что-то в ней щёлкнуло, изменилось.

Она ещё никогда не видела столько боли и страдания в глазах Ивана. Их взгляды встретились на секунду, и в это мгновение она увидела всю историю его одиночества и замкнутости. И вдруг поняла, что была самым настоящим монстром. Её вибрации души, завершавшиеся травлей, были способом скрыть собственную слабость.

Анжелика решила измениться. Но она знала, что слова не покроют того зла, которое она совершила. Девушка от души хотела компенсировать злобу и начала поступать так, чтобы помочь Ивану. Улыбка, глаза, извинения и милые приветствия стали повседневной нормой для них двоих. Вскоре Иван почувствовал перемену, которая сказалась и на его эмоциональном состоянии.

Со временем Анжелика и Иван сблизились. Она смогла извиниться за всё плохое, что сделала ему. Они стали друзьями и проводили много времени вместе, поддерживая друг друга во всех начинаниях.

Итак, история оказалась настоящей сказкой о том, как доброта и понимание могут изменить даже самые холодные сердца. Иван и Анжелика поняли, что внешность не имеет значения, а истинная красота кроется внутри человека. Они обрели смысл жизни, обогатив её знакомством друг с другом и научившись прощать и любить, несмотря ни на что.

Нейросеть

Добро — тепло. Зло — боль… Идёшь по квартире полить цветы и вдруг обрушиваешься на одно колено, прямо посреди комнаты, потому что не можешь дальше шагнуть, вообще больше ничего не можешь… Это боль. Её породило зло, причинённое тебе.

Вот ты с ровным выражением лица занималась домашним делами, как вдруг: «А-а-а-а-а-а-а-а!» — твой собственный крик стоит в голове, переходя в горловое рычание. Дома тихо-тихо. Ты корчишься от боли, вдавливая её сжатыми в кулак и побелевшими напряжёнными пальцами в район живота. Кричишь молча. Да, так бывает. Чтобы соседи и прохожие не услышали, что здесь, за этими вымытыми окнами и модным тюлем, ты сходишь с ума и не в силах вынести и простить зло, причинённое тебе.

А ещё бывает, стоишь, чистишь картофель для супа, притоптывая ногой в такт весёлой мелодии, играющей по радио, как вдруг… Бросаешь нож в раковину, а через долю секунды рыдаешь, содрогаясь всем телом, опираясь на раковину слабыми руками, дрожащими в локтях. Горячие слёзы капают на руки, будто оставляя солнечные ожоги, и на очищенную картошку, почему-то не прожигая её, словно углем. Спустя три вечные минуты опускаешься на стул с одышкой, как от стометровки, уставшая и пустая. Или опустошённая. Поверь, есть разница.

Как проживают зло добрые люди? Никому не мешая проживать свои жизни. Носитель зла — человек, и носитель добра — человек. Бывает, один и тот же, но зачастую это разные люди.

Как правило, вслед за такими тихими слезами приходит болезнь. Ведь ты не выплеснула этот опасный вирус, которым заразил тебя «злой» человек, нанеся удар. Рыдая, ты старательно утрамбовывала боль и обиду в себя, поглубже, помнишь? Болезнь — зло? Не думаю. Скорее сигнал — перестать принимать и проживать, не сортируя, всё происходящее с тобой. Считала маяком мысли, что никому ничего никто не должен, что люди все разные, и прочие изречения, так необходимые для принятия событий любого «окраса».

Но в какой-то момент тебе, как человеку добра, надоедает оплакивать злую несправедливость. Наскучивает упиваться заработанной на почве стресса болезнью, и ты начинаешь светить, как раньше. Приносить коллегам к чаю конфеты, покупать про запас приятности близким. Снова станешь одеваться светлее и ярче или просто замечать то, что надеваешь. Улыбаться. Делать фотографии неба, деревьев, котов и себя. Покупать билеты в театр, в путешествие или и то и другое вместе. Ты вспоминаешь, что для того, чтобы оставаться источником добра, нужно где-то заряжаться самой.

И вот уже ты, как и прежде, поддерживаешь друзей советами, ставшими мудрее. Однажды, глядя на свежее фото, замечаешь, что твои глаза стали ещё глубже и красивее. Расправляешь плечи и не идёшь, а паришь, излучая тепло, словно солнце, и одной своей обезоруживающей широкой улыбкой ты способна обезвредить полсотни проявлений зла несчастных или глупых людей. Да-да, это совершенно разные, но не менее радиоактивные, токсичные проявления. Встречаясь в жизни и с тем, и с другим, с уверенностью можно сказать, что понятие добра и света гораздо шире, а сила их более впечатляющая.

Ты научишься определять зло заранее — ещё на стадии знакомства с носителем зла для тебя. Где-то там, куда, помнишь, ты так усердно его вдавливала онемевшими от напряжения пальцами. И в области живота вдруг начнёт ныть и сводить, намекая тебе яснее, чем придорожная табличка-указатель, что ты вот-вот свернёшь не туда.

Прислушайся. Доверься. И продолжай светить.

Юлия Чувикова

— Ну что же, скоро рассвет, — сказал тот, кому день нравится больше, чем ночь.

— Да, к сожалению, уже светает, — сказала та, которая любила ночь больше, чем день.

Иногда мне казалось, что мы с ней встречаемся только два раза в сутки: когда темнеет и когда светает. Мы с ней такие разные. Вряд ли мы проживём с ней всю жизнь вместе, но сейчас, именно в это мгновение, она смотрела в мои глаза, и я видел в них грустное счастье. Она смотрела в мои глаза и видела в них счастье и радость. Не правда ли, у нас с ней разное представление о счастье?

И всё равно дважды в сутки, пусть абсолютно по-разному, но мы с ней счастливы. Не каждый поодиночке, а вдвоём, вместе.

Интересно, что бы нам сказал психолог, если бы мы с ней решили обратиться к нему за советом? Наверное, сказал бы примерно так:

— Вам обоим нужно менять своё восприятие, своё отношение к времени суток.

Какая чушь! Мы с ней прекрасно знаем и отлично понимаем, что это невозможно.

Тот, кто любит день, любит активность, движение, стремление… Не знаю, какие ещё есть слова, описывающие мою жизнь.

Та, что любит ночь, любит покой, умиротворение, что-то ещё, чего я не понимаю.

Господи, как нас угораздило полюбить друг друга?

Что бы ещё сказал этот придуманный нами психолог?

— Жизнь не может состоять только из дня или только из ночи.

В этом я с ним бы согласился, да и она бы не стала спорить.

Светает, рассвет — для меня это добрый знак, для неё — злой. Да, именно так. Для меня утро — добро, для неё — зло, но!

Я знаю, что самое большое зло и для неё, и для меня случится тогда… Неправильное слово. Случится, если я уйду от неё навсегда.

Вряд ли мы проживём с ней всю жизнь вместе…

Сергей Анатольевич Доброеутро

— Ты читала «Мастера и Маргариту»?

— Нет, родители запрещают читать этот роман, потому что в нём много бесовщины.

— Да, там есть тёмные герои. Но, знаешь, в книге встречаются эпизоды, где эти персонажи способны на свет и милосердие. Может быть, Булгаков хотел показать, что грань между добром и злом слишком тонка? Как думаешь?

— Сложно сказать. Возможно, он хотел доказать, что даже крупица добра сильнее большого зла.

— Хм, интересное мнение.

Могу сказать точно: герои романа неоднозначны. Воланд — повелитель тёмных сил, умён, привлекателен, кажется объективным и способным на благородство.

— Выходит, тёмные силы в книге выглядят привлекательно?

— Думаю, это зависит от читательского восприятия. Возможно, кому-то эти силы покажутся вовсе не привлекательными. Нам ведь никто не предлагает сделать выбор в чью-то пользу. Но ты же не станешь отрицать, что без тьмы мы вряд ли смогли бы увидеть свет? Не столкнувшись со злом, не поняли бы добра?

— Абсолютно согласна. Но зачем мне читать книгу, в которой явное зло может предстать неоднозначным или даже привлекательным? Не хочу добровольно и целенаправленно сталкиваться со злом. Для меня оно однозначно. Его всегда можно отличить от добра, не выделяя полутонов. Верю, что можно концентрироваться на свете, а тьму воспринимаю как некий побочный эффект. А раз уж тёмные персонажи романа тянутся к свету и способны на милосердие, это лишний раз доказывает, что добро сильнее зла.

Может быть, когда-нибудь я прочту роман и захочу понять, какую игру затеял Булгаков на страницах книги. Даже сейчас, не прочитав «Мастера и Маргариту», я воспринимаю его как игру и эксперимент.

Тамара Демченкова

ШИВА

Окно в пол с раздвигающейся половинкой а-ля «выход» за французским балконом яркой полоской освещает темноту улицы, приглашая войти…

— Лезь по мне, проверь, вдруг открыто.

— Ты с ума сошла, я тебя сломаю!

— Лезь, сказала! Или у тебя другие варианты есть?

— Нет. Лезу.

Снимите это немедленно!

Женская фигура стоит на полусогнутых, руки упёрты в двери гаража, по ней ползёт вторая, пытается попасть в квартиру, в которой висит на паузе фильм «Самая обаятельная и привлекательная» — идеальная мотивация советской эпохи, когда отделалась от парня, но ещё чуток больно, а на столе два бокала с кусочками умирающих льдинок в розовом, таких манящих и таких недоступных, как телефоны и ключи, безмолвно лежащие взаперти.

Мальтийская полночь тепла, безлюдна, и только цикады распевают насмешки, призывая безголосых самок на человекопредставление.

— Ты не поверишь, открыта!

— Можешь подтянуться?

— Не-е-е-т, а-а-а-а! — обхватив ногами и руками импровизированную лестницу, юркой обезьянкой скатывается вниз.

— Ты живая? — отряхивает пыль соседней стройки со спины в чёрной футболке, по которой только что карабкалась наверх.

— Не дождётесь! Там вино киснет и фильм не досмотрен.

— Может, бар какой открыт? Помощи попросим.

— Грызут меня сомнения, что найдётся смельчак в современной Европе, который полезет в чужое окно. Сегодня это не помощь, сегодня это закон нарушить. Может, на море, а там и до рассвета дотянем?

— Домой хочу, в кроватку…

Стрекот неунывающих насекомых заглушает размеренный шаг. Он, словно Шива, держащий под мышкой одну из божественных ролей — поддержку, является пред ними.

«Спасение», — думает одна.

Вторая бежит навстречу, взывая о помощи на английском. Он внимательно слушает, спрашивает имена, представляется сам:

— Могу попробовать. Служил в армии и к девушке на балкон забирался.

Скидывает с себя мокасины, джинсы и бросает на них бумажник и связку ключей. Забирается по доске с соседней стройки, ведь попыток попасть внутрь за два часа девами сделано неустанное количество.

— Подтолкните меня, — громко шепчет Шива.

Одна хватает за голую пятку, другая толкает во вторую. Прыткий мальчик: раз — он уже висит на фальшбалконе, два — распахивает не запертую за ним дверь, три — все трое в коридоре.

Спаситель не отказывается выпить стакан воды, отстраняется от обнимашек. Оказывается, Шива — бангладешец, Шива — мусульманин и просто хороший человек.

Ann Shtad

Глава 2. Любовь и страсть

Любовь, о тебе так много написано, что кажется, будто нечего больше добавить.

В детстве совсем о тебе не думала. Ты была везде. Это я сейчас понимаю. Как и фразу «Бог есть любовь». Она не про попытку привлечь к православию. А про то, что вы с богом похожи. Никто точно не знает, как вы выглядите. Вас называют по-разному. Кто-то полностью отдаётся вам, кто-то требует доказательств существования, ищет следы присутствия. Знаю, Любовь, ты появилась раньше меня. Когда мама без УЗИ почувствовала, что родится девочка. Я не искала тебя, ты была данностью, бытием. Все любили меня: мама, папа, братья. Все они были моим миром, миром любви.

Тогда ты была подобно Луне, которая есть, была и точно ещё долго будет.

Мне не нужны были доказательства твоего существования: ты была во всём, что окружало.

О том, что ты разная, я узнала позже.

Мне было девять. Отец давал наставления маме. Объяснял, какая жизнь ожидает нас без него, предостерегал от ошибок, переоформил на маму дом со словами: «Я не хочу, чтобы ты потом занималась бумажной волокитой».

Ему было всего сорок четыре года, ничто не предвещало его ухода. Но он знал, что уйдёт, и хотел о нас позаботиться.

Тогда я поняла, что ты, Любовь, бываешь странно пророческой.

Когда мне было одиннадцать, я жила с бабушкой. Как-то я потянулась за котлеткой, сиротливо лежащей на блюдце в холодильнике. Бабушка не дала её слопать, потому что Света, моя двоюродная сестра, очень любила котлеты, а бабушка очень любила Свету. Света была старше меня и с раннего детства жила с бабушкой.

В тот день я поняла, что ты, Любовь, бываешь неделима, как та котлета.

Когда мне было тринадцать лет, мама продала дом в городе, в котором родилась и выросла. Бросила всё, что нажила, и переехала в другую страну. Поближе к нам, к своим детям. Она хотела, чтобы у нас был дом и мама рядом.

Тогда я поняла, что ты, Любовь, бываешь жертвенной.

Когда в семье случились большие неприятности, многие отвернулись от нас. Но никто не держал зла на тех, кто решил пройти мимо.

И я убедилась, что ты, Любовь, бываешь великодушной и всепрощающей.

В восемнадцать лет я встретила Его. Кажется, Он всё для себя решил. Ты ему помогла. А я ничего не решила. Мне нужно было время, чтобы убедиться, что ты не промахнулась.

Оказалось, что ты, Любовь, бываешь сомневающейся.

Мы вместе уже семнадцать лет. Он редко говорит о тебе. Но мне не нужны слова.

Достаточно того, как он незаметно подходит и неожиданно обнимает меня. Или крепко сжимает мою руку в машине. Как заваривает мой любимый чай и покупает пироженки к кофе. Несмотря на усталость, после работы отгоняет мою машину на мойку. Подслушивает желания и, подобно волшебнику, исполняет их. Читает мальчишкам на ночь. Приглашает меня на свидания.

Разве всё это не говорит о том, что ты, Любовь, настоящая?

И, как дорогой коньяк, со временем становишься лучше.

В двадцать восемь лет, когда я носила под сердцем младшего сына, старший сказал: «Ладно, мама, пусть братик будет. Но пусть он не называет тебя мамой».

Он показал мне, Любовь, что иногда люди хотят заполучить на тебя эксклюзивные права.

Рождение детей изменило меня. Я почувствовала себя целой Вселенной. Когда они были младенцами, не могла насмотреться на них, надышаться ими. Взгляд детей проникал в самую душу, в нём целый океан нежности, какой-то неземной.

Неужели можно так, растворяясь, любить кого-то?

Сыновьям не пришлось доказывать, что ты, Любовь, бываешь безусловной и умеешь преумножаться.

Совсем не обязательно говорить о тебе. Кажется, ты даже не любишь этого. О тебе можно писать письма, петь песни. Ты, как в тайных крестражах, хранишься в улыбках, взглядах, прикосновениях, подарках, звонках. Тебя не надо искать и доказывать.

Ты как бог в высказывании Вольтера: если бы тебя не было, тебя следовало бы выдумать.

Тамара Демченкова

— Человек рождается один раз? Вы действительно так думаете? Чушь!

Точнее, это правда лишь для тех, кто рождался один раз.

Я родился дважды. Дважды меня рожали женщины, и оба раза — в муках. Про первое физическое рождение ничего рассказывать не буду, а вот про второе…

К двадцати пяти годам я попробовал уже всё. Так мне казалось. Все удовольствия, которые могли прийти в голову неокрепшему мозгу прожигателя жизни, испытаны. Деньги мне тогда давались легко, так же легко и тратились. Так что к тридцати годам я уже почти умер. Пил безбожно, чтобы не думать о бренности и бесполезности жизни. И тут она…

Она спустилась с неба. Чем я был удостоен её любви, не понимаю до сих пор. Два года мук со мной. Я её и гнал от себя, и оскорблял, и обижал, и унижал, а она всё терпела, видимо, потому что любила, видимо, потому что спустилась с неба, чтобы спасти меня. И спасла.

В тридцать два я бросил пить. В тридцать пять моя жизнь приобрела смысл. Я родился. Второй раз. Хочется думать, что навсегда.

Знаете, что плохо со звёздами? Они спускаются на землю не навсегда.

* * *

Не знаю, чем я зацепил этого стареющего мужчину, почему он решил поведать мне эту короткую историю своего второго рождения. Может быть, он рассказывает её всем случайным попутчикам?

Мы вышли из автобуса: он — первый, я — через пару человек. Мы больше не разговаривали. Молча пошли по одной дороге в сторону кладбища. Могилка, к которой он шёл, оказалась невдалеке от могилы моих родителей. Я увидел, как он подошёл к могиле. Я увидел потрясающе красивое лицо женщины, выгравированное на памятнике. Я увидел, как его губы что-то шептали. Что-то типа:

— Ну здравствуй, любимая. Здравствуй, звёздочка. Как у тебя здесь всё позарастало-то…

Сергей Анатольевич Доброеутро

С раннего детства, с момента, когда карапузы начинают делать первые шаги, самым главным человеком в жизни маленького Мишутки была его мама. Вот только в её жизни для него места не было.

Нина, или Нинэль, как она сама себя называла, всю жизнь мечтала быть актрисой и буквально грезила о главной роли роковой красотки. В то же время образ девы с младенцем на руках в неполные 20 лет в планы Нинэль не входил, а Мишутка для неё был исключительно результатом неудачной попытки успешно выйти замуж. Замуж так и не позвали, зато появился он, такой ненавистно похожий на несостоявшуюся партию. Материнство тяготило, ведь она, по её собственному разумению, должна была блистать на голубых экранах, желательно — в главной роли, кокетливо улыбаясь в камеру маститого режиссёра.

Даже проходя мимо стеклянных витрин магазинов, Нинэль всегда заглядывалась на себя. Ещё бы, точёная фигура, иссиня-чёрные, как вороново крыло, тугие локоны, ниспадающие на хрупкие белые плечи, притягательные зелёные глаза с малахитовым оттенком, обрамлённые пушистыми ресницами. Её каждый, даже повседневный образ, всегда был продуман до мелочей, от макушки с идеальной укладкой до кончиков пальцев с безупречным педикюром. Несмотря на то, что Нинэль доставались роли отнюдь не главных героинь, даже участие в массовке в каком-нибудь заурядном фильме воспринималось как победа мирового масштаба.

Походы в кино на смотрины себя любимой Нинэль, как правило, совмещала с поисками крепкого мужского плеча, чтобы очередной кавалер сразу увидел, что его спутница — звезда, а значит, вот-вот получит главную роль. И не важно, что в титрах Нинэль никогда не указывали, поскольку ей приходилось довольствоваться исключительно ролью девушки в трамвае или просто «девушки в толпе в жёлтом платье». Главное, что цель была поставлена и все силы брошены на её достижение.

С детства Мишутка привык к отсутствию мамы в своей жизни. Для него обыденным стало засыпать в обнимку с маминой подушкой, вдыхая аромат терпких духов. Не сказать, что он был предоставлен самому себе, ведь с его рождения они жили в коммуналке, в которой ни одна мелочь не останется незамеченной.

Пренебрежительное отношение Нинэль к бытовым обязанностям по уборке общих помещений не сказывалось на отношении соседей к её сынишке. При виде голубоглазого, белокурого малыша, походившего на маленького херувимчика, ни одна соседка Нинэль по коммунальной квартире не оставалась равнодушной и норовила потрепать карапуза за пухлые щёчки. Даже самые склочные дамы, встречая Нинэль с сынишкой в редкие моменты, когда она вспоминала о материнстве, вместо обоснованных претензий на бытовой почве, могли выдавить из себя лишь сюсюканья: «А кто это у нас тут такой хорошенький? Конфетку хочешь?» В такие моменты Нинэль резко одёргивала сына: «Сладкое вредно!», а он и не возражал главной женщине в своей жизни.

Несмотря на мимолётное присутствие мамы в своей жизни, Мишутка очень боялся её потерять, ведь она, по сути, была центром его маленькой вселенной. А однажды даже говорила, что откажется от него. В тот вечер Нинэль забрала его из детского сада, как всегда — самого последнего, и, выслушав от воспитателя упрёки в том, что при живой матери ребёнок растёт сиротой, была взвинченной и готовой взорваться из-за пустяка. Они проходили мимо универмага, в витрине которого стояли детские манекены, безмолвные, белозубые и такие идеальные. День близился к завершению, солнце почти скрылось за горизонтом, Мишутка устал и немного капризничал, на что Нинэль, приподняв бровь и глядя на своё отражение, процедила: «Сейчас сдам тебя обратно в магазин, а себе куплю нового, послушного мальчика!» Эту фразу малыш запомнил на всю жизнь. Не сказать, что она сильно повлияла на его послушание, но в присутствии Нинэль он всегда был кротким и покладистым.

Своё обещание она всё же сдержала: удачно выйдя замуж второй раз, Нинэль обзавелась новым, любимым ребёнком — девочкой, так похожей на неё, оставив Мишутку на попечение матери в 8 лет.

Сколько стоят детские слёзы и есть ли у них цена? Воспоминания об их последней встрече на вокзале врезались в его память на всю оставшуюся жизнь, оставив глубокие, хоть и незримые шрамы на светлой детской душе, погрузив её в темноту. Буднично чмокнув его в щёку, она зашла в вагон, прошла в купе и села у окна. Поезд тронулся, ком подкатывал к горлу Миши, по щекам струились горячие, горькие слёзы. Вырвав из бабушкиной руки детскую ручку, он было бросился вдогонку за поездом, но, пробежав до конца перрона и выбившись из сил, упал, заходясь в рыдании.

Актёрская карьера Нинэль не сложилась, но все свои чаяния и грёзы о голубых экранах и глянцевых журналах она вложила в дочь, свою маленькую копию, плод счастливой семейной жизни.

Мишутка, маленький херувимчик, выросший в белокурого Михаила Владимировича с холодными, равнодушными голубыми глазами, ещё в раннем детстве безответно отдавший всю любовь главной женщине в его жизни — маме, казалось, исчерпал лимит на любовь и больше не умел любить. В каждой новой пассии он искал черты Нинэль, а не находя — разочаровывался, оставаясь верным единственной женщине до последнего вздоха.

Юлия Климова

— Мне некогда! — ты кричала, и я развернулся и поплёлся в комнату.

Надел наушники, и мир ожил. Яркие вспышки на экране, движение, скачки, меняющийся калейдоскоп картинок. Мобы спаунятся, их нет в лаве, но я добираюсь в Нижний мир страйдеров, сажусь в вагонетку, передвигаюсь по лестнице. Есть!

Чувствую натяжение штанины, всё сильней и сильней. Нехотя поворачиваюсь. Брат открывает беззвучно рот, что-то лепечет, но скорее уже орёт. Сырость на щеках перемешана с соплями и чем-то коричневым, а широко раскрытые зенки с мокрыми ресницами требуют внимания. Ещё успевает махать руками и дёргать за ткань. А дырка-то всё больше. Когда уже он от меня отстанет? Нехотя сдвигаю уши.

— Чего тебе, мелкий?

Это не мелкий, это медвежонок какой-то. Поднял его на руки, прижал покрепче, поглаживаю, пытаясь успокоить. Пока ревёт, бесполезно пытаться понять, что ему нужно.

Я не помню себя в его возрасте. Три года. Разве мог я быть таким лохматым, сопливым, вредным, капризным? Правильно говорила София Александровна почти на каждом уроке: «Не нужно заменять горькие прилагательные сладкими». Но мне почему-то захотелось, и я мысленно продолжил. Сладко пахнущим пролитым молоком и размазанным шоколадом. Интересно, где он его достал? Неужели залез в верхний шкаф? И когда увидел? Как не свалился?

Нет, я таким точно не был. А каким был? Не в три, позднее. Но мне вдруг вспомнился свет. Смотрю на него и вижу пылинки. Они близко висят в воздухе, но не даются. Я пытаюсь их поймать, а они дразнятся, нарочно рядом, но далеко.

А свет, который должен быть тёплым, мне казался холодным. Я всегда мёрз, до дрожи и пупырышек на руках. Лето, а я в кофте. Соседский мальчишка дразнит заморышем, а я кутаюсь и не могу согреться, даже ответить как следует не могу. Только бессильная ярость комком сидела в груди. Уже потом, дома, представлял себя Каем с осколком в сердце и ждал. Чего? Может, сестрёнку? Или отца? Маму не ждал, она была Снежной королевой. Красивой и такой же далёкой…

Наталья Ясницкая

ПРО РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

Однажды ты родился, а я была звезда. Местного масштаба, на сцене Дома культуры. Накладная коса, наклеенные ресницы, нарумяненные щёки и багрянец губ. Пышная юбка в блёстках и сапожки на каблучке. «Казачок», кадриль, хоровод. И поклонники.

Ты школьник, а у меня любовь-морковь, замужество и дети. Ты поступил в институт, а я начала толстеть. У тебя жена, дети и работа, а я рванула на фитнес.

И здесь судьба нам бросила кость: мы ходили в один спортивный клуб, не зная об этом. Ты тренировал группу по ушу, а я в соседнем зале стройнела. Но не встретились.

Мы сошлись лишь тогда, когда у меня появились внуки. Я попала к тебе на гимнастику. Случайно. Место неудобное, район не мой, рекламы никакой — только сарафанное радио. Но понесло туда неудержимо. И это было первым чудом.

А вторым чудом было моё спасение. Как-то раз я пришла на занятия с больной спиной, но скрыла это. И заклинило. Было так больно, что мечтала лишь об одном: уползти домой и затаиться.

Но ты велел группе продолжать занятие, а мне приказал: «Ложитесь!» Я, кряхтя, развалилась на коврике. Что ты со мной делал, толком не поняла: как-то скручивал и растягивал. Каждую минуту спрашивал: «Больно? Где?» Было больно везде: в спине, в ногах, в ягодицах. Минут через пятнадцать ты скомандовал: «Вставайте!» И я с опаской поднялась на ноги. Боли не было совсем. Я доделала гимнастику, самую сложную её часть.

Оказалось, ты не только тренер, но и реабилитолог — ставишь на ноги тяжёлых пациентов после инсультов и травм. Я решила стать твоей пациенткой заранее, пока не стала «тяжёлой».

Раз в неделю ты делал мне массаж и коррекцию, а потом мы пили чай и не могли наговориться. Я узнала от тебя про восточные премудрости. Про всякие доши, мантры-тантры. Про то, как мысли влияют на состояние тела.

Про то, что смерти нет, а есть переход в другую реальность. Про сексуальную энергию, которую можно использовать не только по прямому назначению, но и для творчества, оздоровления и тантрического влияния на всё живое.

Ты научил доставать радость изнутри и сказал: «Сияй!» И я старалась. Я будто вспомнила, какая я на самом деле, без наносного ила стереотипов. Стало легче общаться бесконфликтно — и с родственниками, и с чужими людьми. Ты вернул мне меня, и это третье чудо.

Поэтому не важно, когда кто родился. Родственные души встречаются. И чудес хватит на всех.

Елена Осипова

Эстер стояла на горбу моста. Под этим самым мостом они впервые поцеловались. Колокольчик в её волосах звенел… Баста, карапузики, кончилися… колокольцы. Она посмотрела вниз, под ноги, на протухшую тёмную Смородину, потом медленно подняла голову — вот она, Луна. Смотрит. Щурится. Дура.

Отвернулась. Пусть в спину смотрит. Эстер перешла на противоположную сторону. Перелезла через ограждение. На этот раз не стала смотреть вниз. Достала из-за пазухи фляжку, в которой булькали пять коньячных звёзд, сглотнула три и прыгнула.

Христиан родился недоношенным. Матери его было слегка за восемнадцать, девочка ещё, ей бы учиться. Отца никто не знал, да и не хотел узнавать. Зачем? А настоящим отцом стал гораздо позже его учитель математики. Стал для него примером Человека, Мужчины, Взрослого. Был тем, кого хотелось слушать. С ним он открыл для себя этот волшебный мир чисел, линий, фигур и знаков. Оглядываясь назад, на свою жизнь, Христиан с трудом понимал, как ему удавалось выживать. Не иначе, есть что-то такое в этой бескрайней вселенной, что помогало ему и оберегало.

Эстер светилась, верещала, она пела! Почти три века она ждала его. Можно, можно, можно ей теперь на Землю? Она согласится на любые условия. Бедность? Запросто. Родиться на другом конце света? Легко. Слабое здоровье? И с этим она справится, лишь бы с ним. Хотя бы несколько лет, зим, мгновений… Хотя бы…

— Рано, — постановил совет.

— Она не готова, — звенели аргументы.

— Ты можешь наблюдать, — говорили они.

Эстер наблюдала. Она научилась менять длину волны, научилась гореть пунктиром и светить инфракрасным. Она могла принимать сигналы. Она рисовала спирали и эллипсоиды, она делала всё, что могла, она Светила ему! Она была с ним!!! Через сотни лет, миллионы километров и обстоятельств они были вместе. Две души, расставшиеся на мгновение.

Юлия По

Любовь…

О любви столько понаписано и рассказано!

Скорее всего, мне и добавить к этому нечего…

Любила вас,

каждого,

в сетях своего сознания.

Стойкости не встретила

ни в одном.

Звала учителями вас, себя — наивным цветком.

Танго кружило бутон, дикие ждали свидания.

Дротиков страсти хвостики опалены огнём.

Пеплом усеяны залы транзитного ожидания.

Любила вас,

каждого,

в сетях своего сознания…

Запрет ввела титуловать грехом.

Память хранит естествознания,

костей грохотание — под замком.

К чёрту! Буду писать признания…

Любила вас,

каждого,

в сетях своего сознания…

Распутницы накинут штамп безличный.

«Гулящая!» — другие прокричат.

На третьих лицах — вид демократичный,

четвёртые тактично промолчат.

Поверьте, список будет безграничный,

Где вы для них — ценнейший экспонат.

* * *

Вас уверять ни в чём не стану, но знаю точно: влюблённость испытывала к каждому объекту, который горизонты освещал когда-нибудь, о них я напишу…

Сегодня же хочу о безусловной, о той, что в организме только женском поселиться может, но, к сожалению, не всех она тревожит. Мне жаль, что делит странно природа свой ресурс, кого-то обегая стороной.

В кого бы, и когда бы, и как сильно ни была я влюблена, и даже чувство редкое, которое доступно стал вдруг, зовут его Любовь, не может каменным пером на чаше трепыхаться весовой. Не мерять сил ей точно с этой — матерински-безусловно-бесконечно дорогой.

Когда пришла не вдруг в мир плоть от плоти, когда сынок наполнил первым криком жизнь, тогда моя все краски света поглотила, и в тот момент я поняла: встретилась с «мужчиной навсегда».

Ann Shtad

— Пупо-о-о-чек.

Из ладоней выманила хитрый глаз.

— Ку-ку. Меня нет.

— Попочка.

Реснички кругло-загнутые тёпаются промеж перемазанных конфетой пальцев. Пальчики пухлые, перевязочки с голубенькими отсветами.

— Нетю.

Где бы сейчас была я без тебя?

Наверное, в компании заученных ролей и телодвижений.

А я там, где должна быть по праву твоего рождения.

Ползаю на коленках возле большого красного пластикового горшка.

Ты любишь на нём восседать, как герань на выставке.

Пока ты прячешься в своих ладошках, мне дозволяется целовать и пупочек, и полукружья попочки, утрамбованные в горшок.

— Всё.

— По запаху слышу, что всё.

Хохочем обе, вынимая твой зад из плена. Попочка похожа на разгневанного бордового бабуина.

Долгонько мы сегодня высиживали, моя принцесса.

Долгие. Бесконечные минуты подаренного нам счастья.

Оксана Царькова

— Это никогда не пройдёт, да? — спросила младшая сестра, наблюдая, как Мари, открыв окно в зиму, провожает взглядом сына до школы.

— Нет, но с этим можно жить.

Сгусток, концентрат из боли, любви и страха. Необузданный, противоречивый, терпкий, лупящий по вискам крик новорождённого.

Мир из принципов, слаженности ежедневных ритуалов, приводимых разумом в рациональный порядок, канул. Взял за руку инстинкт. Древний настолько, что приходилось его вспоминать. Не сидя за утренним кофе или в бессоннице, а по ходу стремительного действия, «апосля», наощупь.

Листва за окном прежняя, кот тот же, а она — нет. В ней родилось огромное по размерам чувство, наполняющее весь привычный мир, разрывающее на атомы и схлопывающее в звезду, в концентрат, состоящий из одного крика новорождённого. Мир безусловной любви.

И этому нет конца, к этому нет инструкций, это никогда не пройдёт. Теперь она каждый день учится жить в неопределённости и страхах. Концентрат ничем не разбавить, не снизить терпкость тесно переплетённых противоречивых молекул. Шагает с завязанными глазами по всегда новой территории, движимая инстинктами предков.

А чувства, как воздушный шарик, надуваются, разрастаются, наполняясь всё новым и новым воздухом с каждым днём рождения сына. И ей не выпустить этот воздушный шарик из рук. Вдыхая в него кислород, она продолжает наполнять его, растить и наблюдать за полётом к звёздам. Держа в руках нить, связующую их.

Однажды ты родился, и я была звезда.

Марина Чежегова

Однажды ты родился, и я была звезда!

Отец тобой гордился, и плакала родня.

От счастия, конечно, не жалко слёзы лить,

Хотели мы напрасно счастливый миг продлить.

Беда пришла, как крыса, вползая через лаз,

Отодвигая счастье, закрылся свет для нас.

Звезда моя померкла. Чуть светит в тишине.

И сердце, дух и разум в жестокой западне.

И всё вокруг застыло, замкнулся боли круг.

И в сердце острым клином — больной, несчастный внук.

Летели копья в спину и в грудь мою ножи.

Повсюду вопрошали: как ты могла, скажи?

Родить такого сына?

А ну, ответ держи.

Мучительные мысли, душевные пожары.

Я словно здравомыслие теряю под ударом.

Молю я, не спешите, часы, остановитесь,

Диагноз и прогнозы, ошибкой обернитесь.

Больница, речи, ночи, и снова круговерть.

И слёзы душу точат… Готова я на смерть.

Чтоб жизнь отдать другому. Тому, кто всех милей.

И время, словно пуля, торопится быстрей.

Потом остановилось, и в вязкой тишине

В ту ночь мне ясно снилось, что ты пришёл ко мне.

И шепчешь: «Мама, мама… Я так тебя люблю.

Ты только будь сильнее, не трогай жизнь свою».

Секунды, месяцы, часы. Смешалось всё.

С меня содрали кожу наживо.

Откуда только силы брались, не пойму.

Я словно в преисподней заживо.

Ушла в себя, замкнулась вся, нахохлилась.

И вдруг заметила сквозь будни пелену:

Агония души моей закончилась.

На мне вторая кожа. Дивлюсь я полотну.

Дышу. Живу. Люблю.

Потрёпана, но сильная.

— Ты сможешь, детка, справишься.

Душа твоя красивая.

Звезда моя сияла, сияла горячо.

И суждено ей было гореть сильней ещё.

Чтоб вынести всё это, нашла в себе любовь.

И вера, и надежда с ней рядом вновь и вновь.

Надежда Рыбкина

ТЕОРИЯ ЛЮБВИ

Правильно говорит моя подруга: «Человека надо искать по недостаткам, чтобы они были созвучны с твоими, тогда будет минимум поводов для бытовых ворчаний».

Я рассмеялась, а потом посмотрела на нас с мужем со стороны… А ведь она права!

Я всегда нахожусь в своих мыслях и зачастую после работы не снимаю одежду, а буквально «выхожу» из неё, оставляя на том же месте, и лишь спустя пару часов замечаю это. Как бы я, наверное, ворчала на своих домочадцев, будь я более педантична! А так… Чего ворчать, если сама… А взять нашу кошку! Муж разрешает ей пробовать его еду в тарелке. Кому-то бы стало плохо от этого зрелища, ну а мне — нисколечко.

Люди говорят: «Не отказывайте себе в маленьких удовольствиях, чтобы не потерять вкус к жизни». Пожалуй, это тоже про нас. Возомнить себя королевишной, откинуть в сторону дела и заботы, заварить чай, взять новую книгу, устроиться поудобнее на уютнейшем обнимане. Ой, диване. Погрузиться в новую неизведанную вселенную,

и пусть весь мир подождёт… Муж не потеряет меня, не вырвет из книжных путешествий, он тоже увлекающаяся натура, а значит, если следовать совету подруги, это тоже плюс. Никто из нас не страдает от недостатка внимания: каждый любит занимать себя сам.

Семейное счастье, покой, гармонию не надо охранять, их надо проживать, смакуя

и наслаждаясь. Да, теория моей подруги, безусловно, имеет место быть, но всё же мы находим друг друга по отклику в сердцах, а не по списку недостатков и достоинств.

Но как насчёт знаменитого мнения о том, что противоположности притягиваются? Моя степень наивысшего риска: а успею ли я налить чай, пока кипят вареники? Думаю, да! (наливаю…) А-а-а-а, не успеваю, сейчас разварятся (тахикардия, психоз, мысли: «Боже мой, девочка моя, зачем так рисковать, они же вот-вот разварятся!») Всё.

«Отче наш» и «Богородице» я выучила наизусть не во время продолжительной болезни, а когда девяносто-сто километров в час на пассажирском сидении с мужем на мотоцикле каталась.

Я не из тех людей, которых с гордостью показывают по телевизору, потому что они борцы за всё. Сорвала спину на огороде? Частный дом — это не моё, да и огороды в любом размере — тоже. Упала с мотоцикла — с тех пор в зоне его нахождения я оказалась лишь через 3 года, и то потому, что мимо проходила. Адреналинище. Нет, это же не моё. Попала ногой в ямку Чулыма, напугалась, нахлебалась воды — спасибо, нет. Я туда ни ногой, намёки понимаю с первого раза.

Люди разные — я такая. Трудности я расцениваю не как испытание, а как знаки, что мне в другую сторону.

Мой муж совсем другой — не на пятьдесят, а на сто. Рисковый, идёт напролом, упал — встал и пошёл… Туда же. Мы разные. По-разному смотрим на воспитание, крещение, обучение, еду, выборы всего — от президента до кроссовок.

Я словно медвежонок на детской кроватке, а он камень с крутой горы. В одной квартире.

Но есть у нас линии пересечения — одинаковые ценности, схожие мечты, любовь полениться, неисправимый оптимизм и ещё с пяток человеческих качеств, а также дети и ипотека.

Поисковик легко выдаст сотню рецептов счастливых отношений, но главное — в естественном стремлении жить так и с тем, чтобы тебя любили, и встретить взаимно откликающегося тебе человека. Всем сердцем хотеть, чтобы он был счастлив, и получать такое же бережно-внимательное отношение в ответ.

Юлия Чувикова

Глеб разлепил один глаз. Пахло какой-то забытой и вкусной едой из детства. Над ним стояли люди в жёлтых комбинезонах, а это не сулило ничего хорошего. Но откуда запах? Силясь понять, где он, Глеб попробовал повернуть голову и заглянуть куда-то туда, за эти комбинезоны. Не получилось. Двое подошли к нему и попытались поднять, он отрицательно замотал головой: тело болело и не желало никуда двигаться. Люди что-то говорили, но их слова едким шумом падали на дно его черепушки и разбивались там о что-то острое и холодное. Потом его волокли куда-то, организм не сопротивлялся: просто не мог. Не сегодня. За пазухой спал его ангел-хранитель.

Он спал. Сладко и безмятежно. Даже блохи затихли. И вот в эту его безмятежность стали проникать какие-то запахи, звуки, голоса. Пахло неприятно, звуки были незнакомые, чужие. Хозяин неуклюже двинулся им навстречу. Блохастый покрепче вцепился когтями за свитер, съёжился под толщей одежд: так просто он своего человека не отпустит.

Тамара по второму кругу намылила котейку, он почти не сопротивлялся, все его силы ушли на безуспешную борьбу в первом раунде. «Пусть Васькой будет», — решила Тома. Она попробовала имя на вкус, а блохастый — на слух, и оба остались довольны. Василий, фыркая и потрясая лапами, заковылял в сторону Глеба. Вот же ж, животина вроде бы неразумная, а всё своё понимает. Гигиенические процедуры были закончены, теперь ей предстояло самое тяжкое: звонить родственникам.

Звонили с незнакомого номера, после минутного раздумья Костя ответил…

— Да, это мой отец.

— Давно, не помню точно.

— Нет, мы вместе не живём.

— Я не знаю, где он проживал.

— Раньше да, тут. Это его квартира. Но он сказал, что она ему не нужна.

— И что мне с этим делать?

Вот что за день такой? Вика дала понять, что он ей больше не интересен, тут ещё эта тётка со своими неудобными вопросами об отце. Ну, ушёл он из дома в один прекрасный день, что, как оказалось, даже к лучшему. С таким соседством ни с девчонкой зажечь, ни вечеринку забабахать, к чему это сосуществование?

Вика позвонила матери. Заставила себя позвонить.

— Мам, я у подруги останусь.

— Нет, это не Света. И не Костя.

— Мне не 15 лет, не начинай.

Как обычно, одни и те же вопросы, которые Вика знала назубок.

— Зачем тебе ходить в институт?

— У меня всё хорошо. И учёба. И остальное тоже.

— Ну всё, мне пора, меня ждут уже.

Вика сидела на лавочке во дворе и размазывала сапогом мокрый снег. Вот бы в неё Артёмка втюрился, у которого батя шишка какая-то.

Артём помогал матери с приготовлением ужина. Ему нравилось заботиться о ней, видеть свет в её глазах. А отец… Он давно уже перешёл в разряд номинальных родственников. А как у него карьера в гору пошла, так вообще. Другое дело Глеб. Мировой мужик, они с ним как-то сразу поладили. Глеба восстановили на работе, и сегодня профессор математики выступал с докладом. И они собирались отпраздновать это в узком семейном кругу. Тамара вбежала домой запыхавшаяся, раскрасневшаяся и счастливая. Васька тут же принялся рыжей бесконечностью крендельки свои наматывать хозяйке на ноги, намекая на безотлагательную потребность в любви, ласке и кильке. Как минимум.

Юлия По

Туманно… Влад приоткрыл окно спальни. Двор в млечном одеянии был похож на небесную страну.

Вдохнув невидимой свежести, мужчина резко захлопнул окно, задвинул шторы и с головой укутался в бирюзовый плед.

Запах сандала с нотками мандарина унёс в глубь воспоминаний.

Прошлой осенью всё было иначе.

И это иначе тюкало в голове рухнувшими надеждами.

«Зачем только меня встретил этот мир 32 года назад? Зачем так сладко и нежно укачивали самые любимые на свете руки, прижимая к сердцу, и тёплыми слезами орошали мои щёки глубокие глаза? Зачем слова лились, как родниковая вода, чистейшим вкусом ложась в самые отдалённые уголки души? Чтобы сейчас я остался вдали от тебя, где-то на другом краю света, будто в неизвестности…

Испытание, посланное судьбой, для чего так рано?»

Влад сердцем уже сотый раз отстукивал знакомый монолог.

«А ведь я только этим сейчас живу и держусь из последних сил…»

Дремота накрыла его, уставшего и одинокого. Шёл 10-й день без неё…

«Маленький мой малыш, мой сыночек, моя радость, мой котёнок, мой самый-самый лучший и родной, как же сильно я тебя люблю», — мать гладила белокурые кудряшки и готова была зацеловывать без конца своего непоседу.

Хотелось объять этот новый мир, укрыть от всего-всего плохого и всегда оберегать.

Время, как быстро ты уносишь самое ценное и важное. Оставь хотя бы шлейф воспоминаний и ощущение наполненности от самых светлых чувств, которые нам так всем необходимы.

Татьяна Мотовилова

За полдня, что они порознь занимались делами, у неё скопилось столько всего. Столько накопилось ему рассказать.

Он приехал чуть за полночь, торопился, позвонил, спросил, что ей привезти по пути вкусненького. А она вкусненькое для него ещё днем купила. И представляла, как они будут пить листовой с лимоном и хворостом, делиться впечатлениями остатка уже почти вчерашнего дня.

Так и уснула, минут за семь до ключа в двери, перечисляя в дрёме, чем будет перебивать его за чаем.

Прохладная рука тихонечко вложила её ладонь в свою. «Люблю тебя, — шепнул и выключил фоновый. — Ешь. Молись. Люби».

Утром добавилось поводов — столько нерассказанного: и как уснула под фильм, и про сон предебильный. А он — как ехал со встречи с друзьями, и что все магазины в округе закрыты были, и что чай без неё не стал.

И не чай был вовсе, а кофе уже, по случаю утра.

Так и жили.

Марина Чежегова

Шаг. Ещё шаг. Поворот. Ритмичный пробег и резкий выгиб назад. Стремительные движения сменялись плавными и текучими. Гибкость танцора завораживала. Я отстукивала ритм и не могла отвести глаз. Мерцающие огни и движение светового луча увеличивали напряжение. Темп нарастал и ускорялся. Наконец последние скрипичные аккорды разнеслись по залу, и звук оборвался. Обессиленное тело моего кумира упало на сцену и замерло. Погасли огни.

Казалось, и меня покинули силы. Насколько было высоко напряжение последних минут, настолько оглушительной оказалась тишина, пока зал не взорвался аплодисментами.

Выступления Генри всегда проходили при аншлаге. Его почитали, фанаты организовывали клубы, треки с танцевальными номерами крутили в первых строчках хит-парадов. Я обожала этого танцора и, когда он приезжал в наш город, ходила на все его выступления.

Каждый раз после концерта у выхода из филармонии Генри поджидали толпы поклонников. Я не присоединялась к толпе: всегда считала это бесполезным. Толкаться, чтобы мельком увидеть обычного человека, выходящего из здания и садящегося в машину, надеясь на мимолётный взгляд? Нет, это не по мне.

Так я думала. Но не в этот раз. Выступление настолько на меня подействовало, что я и не заметила, как оказалась у служебного входа. Они с плакатами и телефонами были готовы кинуться к своему кумиру. Громко переговаривались, делились впечатлениями. От толпы до меня долетали восторженные возгласы: «Ты видела, видела, как он?..»

Дверь открылась, и из неё вышли охранники, оттесняя людей и освобождая проход. А затем показался он, Генри. Не блестящий солист, но всё тот же высокий, гибкий, с откинутой вправо чёлкой, молодой мужчина. Мешковатые штаны свободного кроя, рубаха навыпуск. Он покорял не только на сцене. Задорная улыбка, взмах рукой, и он стремительно идёт к автомобилю.

Фанаты, не теряя времени, бросились вперёд, пытались перекричать друг друга, просили автограф, трясли плакатами. Но грозная охрана выполняла свою работу и близко никого не подпускала.

Я стояла в стороне, смотрела на Генри и ждала. Чего? Не знаю. Может, того, что он посмотрит в мою сторону и будет сражён низким ростом и невзрачной внешностью? Увидит мой тоскливый, полный обожания взгляд, и подойдёт? А может, коснётся подбородка, поднимет мою низко опущенную голову и подушечкой большого пальца проведёт по губам?

Я удивлялась своим наивным мыслям, но ничего не могла поделать. Они кружились в голове, и я словно бы продолжала видеть танец Генри.

Можно ли любить кого-то больше, чем себя, или это лишь потребность быть нужной? Вопросы возникали, застревали, проносились, не останавливаясь, как музыка и её танец.

Наталья Ясницкая

СОНЕТ О ЛЮБВИ

Земные господа колени преклонили.

Любовь, их пожалев, сказала: «Вот нектар,

Который боги лишь для вас всегда хранили.

Цените же его, как жизни светлый дар.

Благословенны будьте, люди, этим даром!

В нём тайна счастья и достойного венца.

Не делайте его оружием, товаром —

Дарите, радуйте друг друга без конца!»

С веками люди тяготиться грузом стали.

Божественную с плеч низвергли ношу,

И жизни лёгкие пути себе избрали.

В ушах колокола Любви у них звучали,

Услышали набат одни святоши,

Дар не несли они — колен не преклоняли…

Ann Shtad

Жила-была девочка. И почему-то родилась она с убеждением, что её не любят.

— Ах так, — подумала девочка. — Обойдусь и без вашей любви, но вам покажу, как надо любить. Уж я-то знаю.

Только себя девочка любить не разрешала. Раз её не любят, значит, она плохая. Недостойна. Пусть других любят, а ей и так хорошо.

Шли годы. Девочка часто смотрела на любовь киношных героев и для себя решила: если уж любить, то непременно надо выйти замуж и нарожать кучу детей. Вот тогда они никуда не денутся и станут её любить. И для её любви найдётся место. Вот как она всех залюбит, заобнимает, зацелует.

Свадьба, муж, первенец. Всё сбылось. И начала девочка любить мужа, как только она умела. Одежду стирала, ботиночки мыла, пирожки пекла, уют создавала, на заре вставала, на работу провожала, хлебом-солью с работы встречала.

И чем сильнее любила, тем чаще муж из дома бежал. А девочка ещё пуще старалась, чтобы мужу угодить. Только он от неё уворачивался, от разговоров уши закрывал и за дверь выскальзывал. Догоняла его девочка угрозами и мольбами: «Я тебя люблю, а ты… Бежишь от меня…» Ничего муж не отвечал. Слушал молча и бежал ещё быстрее. Душно ему было от такой любви.

И дети от неё бежали. А девочка всё равно их догоняла, бежала за ними, бежала, ничего вокруг не видя.

А потом взяла и упала. Неожиданно так упала. И бежать больше не смогла. Заболела. Да так сильно, что испугалась за жизнь свою. Обернулась она назад. Глядит и не понимает, кто это там, в её обличии. Как будто и не она.

И поняла девочка, что не любила она вовсе, а пыталась заслужить любовь. Только любовь и ценность не заслуживают, а выдают с правом рождения. Просто так. Без заслуг и подвигов.

И заплакала девочка горько. Потому что была равнодушна и жестока к тому, кто любил её безмерно. Предавала самого близкого человека — себя.

Обняла она себя руками за плечи. Прижала крепко-крепко, как только могла: «Прости милая, я так долго искала любовь в других. Отдавала её, но не видела, как сильно в ней нуждаешься ты. Мне очень, очень жаль. Я люблю тебя с первых секунд, как только ты зародилась в животе у мамы. Я благодарю тебя за то, что ты — это ты, и мне другой не надо. И я всегда, слышишь? Всегда и до последних дней буду тебя любить».

И стала девочка счастливее. И перестала она бежать за мужем, а он вдруг остановился и не хочет больше уходить. Увидела она, что такое настоящая любовь, и стала наполнять ею себя. И разбилось её кривое идеальное зеркало жизни. И обрадовалась девочка, потому что реальный мир намного интереснее придуманного. Мир, где самый главный герой и любимый человек — это ты. По праву своего рождения.

Надежда Рыбкина

Алиса иногда тайком заглядывала на её страничку. Чтобы почувствовать, каково это. Каково ей жить её. Жизнь, которую она не живёт.

Та не выставляла там фоток сына. Наверное, чтобы не сглазили. Не выставляла их совместные: счастье ведь тишину любит (последнее Алиса слышала его голосом). Так, редкие посты без описания. Да и что описывать? Та гордо несла имя домашнего халата и такого знакомого кухонного стола.

Снимки с прошлых поездок загорелых, фотошопом удлинённых ног, ярких коктейлей с подругами на берегу моря и непосредственной счастливой улыбки та удалила. Наснимала однотипных у окна, в его квартире. Как бы напоминая задним планом: а мы вместе. Самой себе. Или Алисе. А может, теперь и следующей. Та удалила все «до», будто до встречи с ним и не жила. Почерком его.

Нет, Алиса вовсе не следила за их жизнью. Общие знакомые, да и только, непрошено спешили озвучить, как он всё так же, отправляя её с ребёнком за город, контролирует каждый шаг по телефону. Не разрешает выкладывать общее фото в соцсети. Так и не сделал предложения, хоть их сыну уже два. Вечно всем недоволен.

И Алиса знала почему. И та тоже знала. Хоть и не признавалась в этом. Ведь все же думают: «Вот со мной всё будет иначе. Всё будет по-другому. Я не они, меня-то он любит…»

Алиса не судила, она и сама когда-то, три года назад…

— Где ты была? Я звонил сто раз! Включай видео, чтобы я видел, где ты!

— Ты вечно гнала меня, уделяла мне мало времени. Вечно у тебя работа, работа! У тебя кто-то есть, скажи честно? Теперь понимаешь, откуда взялась другая?

— Почему ты не отпускал меня? — уставшим полутоном спрашивала тогда Алиса.

— Потому что люблю, люблю, потому что ты единственная такая! Всю жизнь мне испортила! — ором орёт, расплёскивая любовные слюни на воротничок менеджерского наряда.

— Тогда почему не женился? Не переехал почему? Шесть лет! — мозг судорожно пытался понять непростое.

— Потому что у тебя вечно всё не так, как у людей! Только работа, работа! Да ещё сын твой! У тебя кто-то был, скажи честно?

У Алисы тогда кто-то был — сын. И работа, работа.

И вот виноватая во всём Алиса поняла, откуда другая взялась. Увидела перед собой его охмелевшее бурными эмоциями лицо и довольство собственным замысловатым раскладом.

И кольцо.

— Давай начнём всё заново, как в фильмах. Выходи за меня! — падает театрально на колени.

Но тут Алиса без аплодисментов, без оваций, дорого заплатив за скверное представление, услышала эхо своего эгоистичного крика: «Нет!» — и удалилась со спектакля.

И как бы ни раздирала тогда её боль предательства, как бы ни толкал её дух презрительного соперничества, как бы ни представляла жизни она, подсев на его тридцать четыре пропущенных ещё до будильника, — «Нет!».

Шагая в будущее без доверия, на сцену, где фальшивят в каждом акте, в быт, который разбавляют впопыхах сколоченные склоки. «В чувствах из терпкой ревности, неистовой злости и презрения нет места любви», — думала Алиса. Шагая в будущее, чтобы сохранить перед окружением картину сложившегося мира их «пары», в будущее, где из страха причинить боль близким собственной болью непрерывно надо носить маску жертвы «любви ради», она отступила.

Алиса выбрала себя.

Опустошённую, неуверенную, сломленную предательством, одуренную осознанием произошедшего. Ходила дворами тенью, боясь встречи со знакомыми. Ей казалось, что все вокруг тычут пальцем: «Вон, это Алиса! И как за столько лет не смогла догадаться! Он ведь и не особо-то скрывал, на другом конце вытворяя всё то же. Гений. Коллекционер».

Психопат.

А можно было тихонечко… Замять. И ничего не случилось вроде. Тычущие тоже в пушкУ. У всех бывает. Сама виновата.

На третьи сутки сын в постель принёс жаркое. Через три месяца распустилась сирень. А через три года они купили квартиру.

— Женщина моя, ты создана для прекрасного, режь сырок, — нежно целует в мятую щёку у завтрака.

— Милая, не буду отвлекать звонками, напиши, когда заехать за тобой. Сгоняем в лес, попьём чаю. Я купил твой любимый, с чабрецом.

— Для меня самое прекрасное — это видеть, как ты улыбаешься. Я счастлив тогда.

Всё та же работа, работа. И взрослый уже сын. И новый дом, наполненный здоровой любовью, теплом и запахом нового человека. Новые, они дирижируют, монтируют, творят собственную реальность изо дня в день.

Режиссёры.

И вот, чтобы понять, от чего отказалась, иногда Алиса тайком заглядывала на её страничку. Смотрела, какую жизнь она сейчас не живёт. И громко говорила себе: «Спасибо!» За то, что три года назад, отступив, выбрала себя.

Марина Чежегова

Испытывая чувство разочарования, внутренней обиды и горечи, Сергей часто замыкался в себе, ощущая одиночество, не находя отклика в людях в ответ на доброту и помощь.

Молодой, высокий, спортивный, немного сутулый, он всегда заботился о близких, друзьях, помогал по поводу и просто так, надеясь на любовь, внимание и благодарность в ответ. Увы, не случалось.

Одиночество, захватившее Сергея, заставляло задавать вопрос: «Почему люди меня не любят, даже от близких не чувствуется тепла?» Получалось, одинокий человек одинок во всём.

Как-то в сентябре Сергей поехал с друзьями за грибами в соседнюю область.

Раньше его дед часто водил внука в лес, научил разбираться в грибах — отличать настоящие от поганок. Набрав корзину белых, подосиновиков, лисичек, парень не заметил, как оказался в глухой чаще леса.

На ауканье, увы, никто, кроме эха, не отзывался, телефонная связь отсутствовала. Сергей сел около дерева, прислонился к нему, вспоминая слова деда: «Деревья помогают при усталости».

И скоро, действительно, Сергей почувствовал, что ему становится легче, приятнее, стал рассказывать дереву о переживаниях.

Внезапно он увидел перед собой симпатичного старичка, похожего на большой белый гриб. Старик посмотрел на мужчину с доброй, отеческой улыбкой и спросил:

— А себя ты любишь? Есть у тебя чувство любви к себе?

— Я же люблю всех и всё вокруг, — ответил Сергей. — Разве этого мало?

— Полюби себя — любовь изнутри притянет к тебе людей. Изменись полностью, — посоветовал старичок.

— В каком смысле? — заинтересовался мужчина.

— Догадайся сам, — улыбнулся дед и пропал.

— Серёжа, Серёжа, — раздались голоса совсем неподалёку. Из чащи появились друзья.

— Заблудился немного, присел отдохнуть и задремал, — сказал Сергей.

Друзья удивились количеству собранных грибов. Сев в машину, Сергей посмотрелся в зеркало и увидел унылого, серого типа в очочках с нелепой причёской.

«Я люблю себя, — мысленно прошептал парень отражению. — Полюблю себя ещё больше, сделаю всё, чтобы мне стало хорошо».

Придя на работу в понедельник, он с удовольствием наблюдал, как сотрудники его отдела спрашивали друг друга:

— Серёга не звонил? Он никогда не опаздывает.

— Привет всем, — улыбаясь, сказал Сергей.

Коллеги удивлённо смотрели на стоящего перед ними человека: красивая, модная стрижка на слегка осветлённых волосах, стильные очки, классный серо-голубой свитер, прекрасно сочетавшийся с тёмно-синими брюками и серыми ботинками.

— Супер! — окружили его девушки. — Серёга, ты влюбился?

— Да, в себя, — с лёгкой улыбкой ответил мужчина.

Каждое утро Сергей повторял, что любит себя. Теперь он постоянно испытывал интерес к своей персоне со стороны окружающих, чувствовал, что к нему относятся с симпатией и с благодарностью принимают от него помощь и поддержку.

Друзья и коллеги говорили, что любят и ценят парня за искренность, отзывчивость, красоту души.

А Сергей мысленно благодарил старичка-боровичка, то ли привидевшегося ему, то ли приснившегося, но давшего важный совет: «Чтобы люди любили тебя, полюби сначала себя».

Ирина Ширяева

— Ну как ты?

— Да хреново.

— Не вернулся ОН?

— Нет. Вчера к психологу сходила. Целый час вдалбливал мне: «Полюбите себя, полюбите себя…» Странно это. Я понимаю любовь к мужчине, родителям, детям. Но любовь к себе, по-моему, — это что-то вроде психологического онанизма.

— Вот ты загнула! Онанизм — это что? Это действие, чтоб себя утешить. Разовое. А любовь — это что? Чувство. Любовь к себе — это как неиссякаемый свет, которым ты наполнена и которым делишься. Чем больше отдаёшь, тем больше возвращается. Ну вот как солнышко: оно же светит всем одинаково, и меньше света не становится. Себя не любишь, — где возьмёшь любовь для других?

— Но я же люблю ЕГО! Сильно люблю. Умираю просто.

— А это точно любовь? Если боишься его потерять, то это привязанность. А если ревнуешь, то это чувство собственности. Эгоизм.

— Фу, какая ты. А эгоизм, кстати, — это же как раз любовь к себе?

— Ну, не совсем. Эгоизм — это когда ты заботишься только о своей пользе. Себя ценишь, а на других оттаптываешься.

— Загрузила ты меня, подруга. Что ж мне делать-то?

— Перестать от НЕГО зависеть. Чтоб и с НИМ хорошо, и без НЕГО неплохо.

— Разве так бывает, когда любишь?

— А это зависит от того, кого больше любишь: себя или другого.

— Тебя люблю, утешительница моя. Давай выпьем за нас, красивых и умных.

— …а также любящих и любимых!

Елена Осипова

Глава 3. Любви желание и крылья

ГОСТЬ

Он любит бывать у неё в гостях. Обычно поздним вечером после работы. Горят свечи, тихо звучит блюз, они пьют её особенный чай с базиликом и облепихой, беседуют ни о чём… Ему нравится наблюдать за хозяйкой, которая пытается за интеллектуальностью скрыть истинные желания. Он знает, что нравится ей. Иногда «кокетничает» с ней, с интересом наблюдая, как она «воюет» с чувственностью. Приятно быть зрителем театра чьих-то неосуществимых желаний…

Она искренне радуется, когда ему надо зайти к ней за посылкой. За чаепитием она пытается «чувствовать» его желания: вот сейчас ему комфортно и спокойно… а сейчас — хочется страсти… издалека… случайное прикосновение рук — проскакивает искра взаимопроникновения — страшно потерять себя в другом… Надёжней вернуться на круги своя… к беседе ни о чём… Стрелка подбирается к полуночи.

Он нехотя встаёт и прощается. Она грустно провожает его до порога.

Он позвонил поздно. Попросил разрешения зайти, как всегда, по делу.

Звонок застал её врасплох. Хотя посылка пришла сегодня, зайти за ней он должен был через пару дней. Чтобы «причесать» взбудораженные мысли, она вышла на балкон. Город нежился в ласковых объятьях уходящего бабьего лета. Осень стояла роскошно солнечная и сухая. Ночь ласковой шалью укутала её плечи. Глядя на огни ночного города, она успокоилась. Всё будет как всегда: они попьют чай, он заберёт посылку и откланяется.

Он принёс бутылку мадеры, апельсин и мороженое. С порога извинился за «болезненное» состояние. Лишь потом ей пришло в голову, что это было чем-то вроде жетона в метро: пропустила через турникет — сетуй на себя! Его глаза были ласковыми и весёлыми… И она утонула в них. Приятно было смотреть, как он аппетитно ест предложенный ужин. Они пили мадеру, любимое вино его лучшего друга, и говорили ни о чём… а потом были свечи, блюз и омут серых глаз…

— Осенька! Можно я буду тебя так называть? Я это имя придумал сегодня… Осень — моя любимая пора года… О-сень-ка-а…

Её захлестнула удушливая волна нежности…

— Я люблю тебя… люблю…

Утро было по-осеннему хмурым. Она чувствовала себя горькой таблеткой, которую принимают с необратимой необходимостью, чтобы избавиться от боли, а потом не могут видеть этот горький упрёк своему физическому несовершенству.

Они молча пили кофе. Глаза его были насмешливыми и холодными. Она ещё надеялась, что, уходя, он назовёт её Осенькой… не дождалась…

Gus_Eva

Соседи, заходя в подъезд, разулыбались. «Чего это они?» На капоте белого коня С-класса красовалась длинная алая роза. Выглаженный воротничок его рубашки отталкивал солнечные лучи. Они впивались ей в золотые кудри заколкой.

«И как я могу сомневаться в его чувствах?» — подумала Лея и прыгнула в упряжку.

Всё не было постепенно. Это рушилось на неё так, что она не поспевала осмыслить. Темп не сбавлялся, добавлялись детали. Как в стакан до краев с водой, капля за каплей — пытаешься отпить, а он уж снова полон. И мутен.

Не терпящее отлагательств знакомство с родителями, постоянное восхищение твоими проектами, свежим маникюром, летним загаром. Звонки, сообщения, скандалы из ревности, бурные примирения и алые-алые розы. «Твои любимые», — эта фраза вызывала икоту у Леи, потому что он никогда не спрашивал, какие любимые у неё цветы. Но в то же время никто раньше ей не дарил их столько. «Оставайся у меня», — он мастерски выложил композицию из свечей от входной двери до спальной комнаты. Было похоже, что делал это уже не в первый раз, но разве это минус?

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.