Бесплатный фрагмент - Башни Судеб. CD-1/ Лабиринт Снов?

Леонардо Ди-Скайфари.

Башни Судеб. CD-1/ Лабиринт Снов?

«Холостой механизм, лишенный движущего

огня, может, останавливаясь, причинять страшные разрушения».

«На бескрайних просторах вселенной

возвышается Башня теней.

Сквозь мерцающий холод созвездий

появляются сонмы теней,

стрелка тихо ползет замирая,

зарождая миньоны идей,

в тихом танце кружатся снежинки,

быстро тая на Доме смертей,

а мерцающий холод созвездий

зарождает коварство идей.

Света луч пролетает во мраке

ударяя по Башне теней,

смолкло все, не кружиться во мраке,

больше снежному танцу теней…

На бескрайних просторах вселенной

возвышается Башня теней,

снова ждет, замирая во мраке,

Снова ждет появленья людей»!

Пролог. Закат

Сумбурный закат окрасил небо планеты Ада. Когда-то она называлась Марсом. Но эти времена давно прошли. «Тех дней безумных больше не вернешь, сгорело все в огне порока. Времен устала течь река».

Черно-желтые пустыни еще таили в себе вчерашнюю зелень, но все… Маленький цветочек с зелеными лепестками упорно пробивался сквозь желтую пыль. Нежный бутон его, похожий на сердце, придавила к земле мрачная тень. Тяжелая ступня, в красной лаковой мужской туфле, наступила на последнее порождение чуда.

— Хаос, хаос, — процедил сквозь зубы молодой человек, с механического лица которого не сходила злая ухмылка от только что испытанного удовольствия — удовольствия уничтожить живое, посмевшее пробиться сквозь мертвые толщи песка вокруг. На нем был стального цвета защитный костюм, плотно облегающий

его искусственную оболочку. Волосы на голове неестественно взъерошены. Пустые стеклянные глаза равнодушно смотрели вдаль, где утопало в черных тонах пустыни оранжево-красное солнце. Он стоял и смотрел на мертвый горизонт радиоактивной бездны, и через секунду исчез. Только небольшой вихрь золотой пыли пространственного перехода еще кружился в теплом вечернем воздухе, который не нарушался ни единым звуком, ни единым шорохом, разве только легким скрипом песка, остывающего после дневной жары, но скоро и эти звуки исчезли, растворившись в пронзительных лучах солнца, медленно опускающегося за линию горизонта, слегка искаженную легкими кучками перистых облачков, лениво плывущих в разреженном воздухе стратосферы…

Трек1.Ночь

Огромные настенные часы, качая маятник, монотонно тикали в углу, отсчитывая оставшееся время. Планета гибла… — Тик-Так-Тик-Так. Достало! Время всегда играет против нас, — сказал раздраженно Властитель Дум, и, резко развернувшись в своем кресле, засунул в рот толстую сигару.

— Где огонь? Я хочу пламя! — злостно рявкнул он вдаль. И слова его, ударившись о стенку, эхом разлетелись по залу. Тут же к нему подъехал робот-слуга с зажигалкой. Прикурив, Властитель откинулся на спинку высокого кожаного кресла и нажал кнопку салатового цвета. Части ребристого потолка не торопясь разделились и бесшумно разъехались в разные стороны, исчезнув в черных, зеркально отполированных стенах. Обнажился космос, открыв взгляду созвездия и яркие белые гиганты звезд, которые в иллюзии передающего экрана казались так близко, что думалось — до них можно дотянуться рукой. Сделав последнюю затяжку, он с холодным злорадством затушил сигару о жестяного слугу. Со зловонным шипением она погасла, но было достаточно всего одной искры, чтобы робот начал дергаться как в бешеном танце. Властитель хохотал, наблюдая за его агонией. Через минуту робот взорвался, осыпав зал дымящимися осколками своей искусственной плоти.

Тут же, нудно жужжа, в стенах открылись маленькие отверстия, откуда

выскочили уборочные мини-механизмы. Они быстро, спеша и сталкиваясь, разбежались по залу, всасывая в себя грязные останки и запах горелой синтетической оболочки. — Совершенство! — восхищенно хмыкнул Властитель, наблюдая за их работой. Закончив, они так же быстро исчезли в своих норах. Панели вернулись в гнезда.

— Техника-техника! Всего лишь одна капля вечного огня и железу конец! — промолвил он мечтательно и со скрипом оторвал задницу от кресла, зависнув бесформенной грудой над черным мрамором необъятного стола.

Длинные каштановые волосы и порочные черты лица были красивы, но тело…!

Толстые складки жира, словно тесто, выпирали из одежды, несоответствие пропорций поражало воображение, и все это безобразие прикрывал драгоценный костюм со старинным орнаментом ручной работы. Правда, он мог быть спокоен, никто и никогда не укажет ему на это, роботы не осознают чувства красоты, да и сам он в принципе забыл, как выглядит. Годы, прожитые в новом теле, ставшем бессмертным от пронзившей его энергии планеты, взорвавшейся от адского эксперимента, почти уничтожили в нем возможность простейшей самокритики. Уродство мира вокруг создало ложное представление о критериях прекрасного и

ему стало казаться, что он сам и есть самое идеальное и совершенное существо, когда-либо существовавшее. Секунды две поразмышляв, он рухнул в кресло, испуганно скрипнувшее от соприкосновения с двумя кусками мяса пониже спины, больше напоминавшими шары для боулинга.

Толстый палец правой руки Властителя охватывала тяжелая золотая печатка, на поверхности которой, в окружении жира, проступали почти стершиеся буквы. «М..су, с любовью от мамы». — Скука, — зевнул он притворно, пытаясь отогнать воспоминания. «Разве этого ты хотел»? Шептал внутренний голос. Он сердито отмахнулся от него, пытаясь загнать куда-нибудь в дальний угол сознания. Взгляд его переместился на часы, продолжавшие свой однообразный отсчет в углу зала. В тишине залы их еле слышимый «тик-так» гремел как сто тысяч кузнечных молотов, вбивающих в наковальню мозга толстяка какую-то мысль, лишающую привычного покоя…

— Уже пять, скоро шесть, как всегда, — громко сказал Властитель Дум, развеяв тишину. Мысли рождались и умирали в его мозгу со странной логикой пустоты. Слабый ветерок пронесся по залу, унося с собою запах дорогих сигар и недопитого виски на столе, опять скрипнув креслом, Властитель встал. — Скрип? — хохотнул он и посмотрел на кресло, заметив неожиданно его ветхость. «Пора бы заменить, а впрочем, зачем»? Пронеслось в голове. Тишина ночи давила на него, вызывая приступ тоски и на секунду ему показалось, что выход только один. Окно, открытое системой кондиционирования, звало к себе бесстрастной молчаливостью, безумие вкрадчиво втекало в раскаленный мозг. Пошел дождь, капли с серебристым шелестом пролетали перед воспаленными глазами и исчезали в бездонной пропасти где-то внизу.

Тихо щелкнув реле, включился проигрыватель. Властитель вздрогнул и побрел обратно к столу. Стальная лапа с иголкой бесшумно опустилась на истертый временем винил и сквозь треск, в прохладный шелест дождя, вплел свою мелодию джаз. Cакса-фон играл что-то вечное и далекое, что-то щемящее сердце и пробуждающее в нем то, что он давно потерял — свою душу! Что-то, заставившее скатиться слезу с красного века безумца.

Бессмысленно уткнувшись глазами в точку, он застыл, впитывая каждый звук, каждую ноту. Он хотел понять, что надо вспомнить?! Но джаз смолк, стальная лапа тупо била по центру, винил истерся… навсегда…

«Тик-так-буммм», нудно и все так же скучно пробили часы в углу мрачного зала, полного теней прошлого. — Это невыносимо, — вырвался злобный рев и звонким эхом разнесся по многочисленным залам и переходам Башни, заставив груды железа, снующие туда-сюда, вжаться от страха в стены из шершавого черного мрамора.

Мощная туша вскочила, потные пальцы судорожно нажали на большую красную кнопку — вспыхнул яркий свет, рассеяв тени, мерещившиеся ей в темных углах… Нагнувшись к селектору из темно-зеленого гранита Властитель нетерпеливо процедил: — Киберов ко мне.

Лицо его, дергающееся от с трудом подавляемого страха, наконец разгладилось, но через миг исказилось в гримассе злости, он не любил ждать! (А киберы, как известно, славились своей медлительностью)!

Хаотичный рой пчел-мыслей, гудящий в глубинах подсознания, постепенно выстроился в одну линию и начал концентрироваться в нужном ему направлении, готовый ужалить мир очередной адской затеей. — Ха-ха-ха, — прозвучал смех в пустоте помещения. — Ха-ха-ха… хе-хе-хе, — проскрипел он уже смелее, все-таки с опасением оглянувшись по сторонам. «Вдруг чертовы тени еще здесь»? Лицо его окончательно разгладилось, на миг став «прекрасным», складки жира колебались в такт громовым раскатам, кресло в ужасе трещало под огромным весом, опасаясь неминуемой гибели от быстрых раскачиваний взад и вперед.

Эхо дурацкого смеха еще отражалось от каменных стен офиса, но Властитель уже не воспринимал его, предавшись восторженным мечтам. Какая идея пришла к нему в голову!!!

Сквозь свинцовые облака сигарного дыма робко просачивался начинающийся рассвет…

Из-за красного золота бескрайних песков выкатилось, лениво потягиваясь, заспанное солнце — и, зевнув, осветило тянущуюся до самого горизонта пустыню. Пустыню, до безумия раскаленную днем и смертельно холодную ночью, отчего в ее красно-черном аду почти не могло выжить хоть что-нибудь похожее на растительность…

И вот, наконец, первый лучик светила тронул гранитное зеркало стен, и, мгновенно размножившись, расчертил кабинет сотней таких же радостных игл-лучей, посланников света, пришедших из самой сердцевины горячего и живительного диска солнца, царственно плывущего в океане протуберанцев-пламен, отрицающих серую тьму, которой так часто окружают себя люди, или похожие на них существа! Как например то, что хохотало сейчас в кожаном кресле, радуясь омерзительным планам, до которых оно сейчас додумалось своим злобным мозгом, ненавидевшим свет…

Искусственный свет в зале медленно погас, день вступал в свои права…

Трек 2. Город. День

«Мой сын, — сказал учитель достохвальный, —

Вот город Дит, и в нем заключены

Безрадостные люди, сонм печальный».

(Данте Алигьери. Божественная Комедия)

Первые солнечные лучи падали на город Ада, лениво просыпающийся от долгого сна. С трудом пробивающиеся сквозь серую скуку его улиц, они были бессильны рассеять изогнутые тени зданий и изменить холодную мрачность городских башен и стен и пробиться к искусственным сердцам его обитателей, равнодушных к их теплому ласковому свету.

Только маленькая ярко-пестрая птичка, чудом уцелевшая в стенах этого странного города, и усевшаяся на верхушке одной из башен, бросила вызов равнодушию автоматических сердец, своим дивным ангельским пением оживив механическую пустоту просыпающегося города. Ее тоненький голосок поднимался все выше и выше, все дальше распространяясь в холодном утреннем воздухе и вот уже первые прохожие, бредущие по бетонным покрытиям улиц, начали останавливаться и громко обсуждать возмутительное происшествие…

— Куда смотрит полиция, — орал, сверкая круглыми лампами глаз, андроид в песочном костюме и черных ботинках на стальной подошве. Его руки, защищенные блестящими перчатками, нервически подергивались от плохо скрываемого бешенства. Толпа все прибывала, зло скрежеща шарнирами тел.

— Возмутительно! — хрипел другой андроид, тыча резиновым пальцем в средоточие своей злости, маленькую птичку, которая, не обращая на толпу никакого внимания, продолжала петь на башне.

— Уничтожить!!! — бесновалась теперь огромная толпа роботов, и, как по команде, все начали громко топать, чтобы заглушить пение, а кое-кто решил воспроизвести мотив популярной электронной песенки, и в лязг металлических подошв вплелся мерзкий визг, в котором изредка можно было разобрать что-то вроде, «common.. common».

(Вся песня состояла из примитивного сочетания этих слов, иногда только в них добавлялось что-нибудь типа, «o-ye.. baby»).

— Мы не потерпим такого в городе!!! — орали пьяные после ночной «психо-вечерины» андроиды, одетые в розовые костюмы из латекса с надписью «Progressive r-asha music», угловато сидящие на их кое-как собранных пластиковых телах. Ярость толпы, возмущенной диким инциндентом, смущавшим все ее обычно пустое утреннее настроение, достигла своего апогея. Один из роботов, сияя серебристо-ребристым покрытием и дико вращая красными глазками, выражавшими безграничную злость, пробирался сквозь толпу к телефонному автомату, поблескивающему синевато-белой сталью на углу. Наверное он хотел позвонить куда следует…

И наконец, оглушительно топая железом подковообразных бот, в толпу вломился отряд киберов-ликвидаторов и принялся раскидывать в стороны всех андроидов, имевших несчастье попасться под удары их безжалостных стальных кулаков. Они очищали площадь под машину-убийцу, уже громыхавшую своими острыми гусеницами где-то вдалеке. Послышались крики, толпа взвыла, взбешенная таким отношением к себе, и бросилась на ликвидаторов, тщетно пытаясь слабенькими жестяными кулачками проломить броню их равнодушных тел, но напрасно… Киберов это только разозлило!

Cамый высокий ликвидатор, на плечи которого был накинут черный шелковый плащ с эмблемой Третьего Интеграла, орлом, держащим в каждой лапе по треугольнику, растянулся в гнусной ухмылке и со всей дури обрушил железный кулак на голову ближайшего человекоподобного. Послышался треск, и андроид, даже не успевший понять что произошло, рассыпался на кусочки… Секунда, и от него не осталось ничего, кроме пучка горелых микросхем и кусочков пластмассы, медленно обугливающихся на земле, да пожалуй маленькой лужицы жидкости, тут же испарившейся в лучах утреннего солнца.

Все. Толпа смолкла, шокированная убийством, произошедшим на ее глазах и взгляды всех в ужасе устремились на кибера, с улыбкой торжества разглядывающего свой кулак, в который раз, хорошо послуживший ему. — Что, жалкие развалины?! — презрительно процедил он. — Жалко? Так будет со всеми, кто помешает воплощению Воли Рас-Порядка, нам — cупер-киберам! А вы, ничтожные железяки, не забывайте, что всех вас мы вправе хоть сейчас отправить на разборку!! Право на нахождение в рядах киберов имеют только те, кто доказал полное соответствие с принципами 3 Интеграла — высшего закона нашей механической совершенной цивилизации, а пока ваша первейшая задача трудиться на благо нашего бездумного мира и не сметь мешать работать нам — символам третьего интеграла, суперпустым киберам, как это жалкое подобие настоящего робота!

И кибер с улыбкой пнул острием сапога груду оплавленных микросхем под ногами, еще мгновение назад бывшую андроидом, пусть не человеком, но все же существом живущим, дышащим, и примитивно, в рамках Третьего Интеграла запрещающего мысли, все же радующимся серой реальности вокруг.

— Наверняка он имел мысли, — сказал кибер и сплюнув, добавил: — но мы этого теперь никогда не узнаем, — и он затрясся в приступе смеха, оглушительно грохоча отполированным корпусом и напоминая в этот момент деревянную марионетку в дешевом театре, неумело дергаемую за веревочки. Резко прервав гнусный скрежет своего смеха, он приосанился, и свирепо обведя толпу взглядом глаз-ламп, рявкнул:

— Ясно?!! А ну приветствие, болваны! — Да здравствует третий интеграл, — дрожа от страха, нестройно прокричали андроиды, и замолчав, покорно уставились на кибера, ожидая его слов.

Но все, новое событие совершенно переключило внимание их пустых голов, не способных воспринимать два события сразу, и они — вуаля, позабыли об унижении, которому подверглись минуту назад. Медленно, словно смерть, к башне подъехал робот-убийца. Узкое пространство площади заполнил грохот серых гусениц и в соседних небоскребах, не выдержав ультразвука движения машины-убийцы, начали лопаться стекла… «Бимм-базз». Покрылись они сеткой трещин. «Динн-донн». Жалобно простонали они в страдании погибающего совершенства и сверкающей лавиной рухнули вниз, с оглушительным звоном рассыпавшись вокруг… «КРАК», захрустели осколки под ногами толпы, но она не заметила этого, ведь зрелище разворачивающееся перед ней было куда интересней.

С тупоумной неотвратимостью отлаженного механизма из черных недр робота выдвинулась узкая лапа, и, сверкнув в свете солнца длинными пальцами-клешнями, слегка подергивающимися в предвкушении жертвы, с зубовным скрежетом стала вытягиваться вверх, к цели своего автоматического существования, уничтожению ненужных, не по приказу счастливых объектов, смущающих своей яркостью спокойную мертвую пустоту идеального Государства-Города. Толпа заревела, с вожделением ожидая развлечения столь редкого в городе, уничтожения живого, давно истребленного работой таких вот, как это зловещее орудие смерти, роботов-убийц.

Трель птахи, не подозревающей ничего, становилась все громче, скрежет все сильней, пение птички заполнило окружающее пространство, и, слившись с мелодией солнечных лучей, образовало на миг чудную сказку лета, радость беспечного существования в прохладно-мощных порывах ветра, она пела гимн свободы, гимн солнцу, так приятно обнимающему своим теплом ее маленькое пушистое тельце, пела о счастье скользить среди воздушных потоков, все выше и выше, туда, где мир внизу превращается в смутный неясный образ и где парят такие же как она, любящие пить полураскрытым клювом упоительный нектар полета, сконденсированными каплями влаги застывший в разреженном воздухе…

Но, она только вызывала злость у роботов, желавших поскорее уничтожить это пение бесконечной свободы. Их ватные уши, привыкшие к лязгу механизмов и вою психо-раш-музыки, не могли долго воспринимать такое чудо, и некоторые из железяк, сотрясаясь от перегрузки, уже стали валиться на площадь, напрасно пытаясь дергающимися в конвульсиях руками зажать уши, чтобы не слышать чудовищной мелодии, от которой перегорали провода в пустоте жестяных голов…

Лапа дотянулась — и пение смолкло. Послышался хруст переламываемых костей и то, что еще секунду назад дышало, пело о свободе полета, нежными коготками скребло по тканям сердца, вызывая восторг БЫТЬ, мгновенно исчезло в недрах машины-убийцы, cделавшей свое черное дело.

Толпа взревела от злорадного восторга, наслаждаясь тишиной, вновь воцарившейся тут, и стала разбредаться в разные стороны, вяло поскрипывая шарнирами тел.

Гулко пробили часы на Башне, заполнив своим звуком весь город, и, отсчитав десять ударов, смолкли, продолжив так же равнодушно отмеривать бесконечное пространство времени, однообразного времени, однообразного Великого Города, где каждый час, миг, секунда, день — был такой же как вчера, сегодня, завтра. Ничего не менялось в нем никогда, всегда оставаясь таким же одинаковым, одинаковым совершенно-отлаженным механизмом, размеренного и распланированного бездумного существования. Это был мир доведенный до совершенства, мир где все было по программе, мир где все было предопределено и никогда не совершалось ошибок и… Потому это был мир абсурда!

Мир часового механизма, где каждый винтик знает свое место и счастлив просто потому, что не может сделать неверный шаг, без которого невозможен опыт, необходимый для развития! Впрочем иногда программы, управляющие этим миром, даже позволяли роботам немного побуянить. И даже напиться!! А иначе, какая бы это была пародия на реальность?

Толпа почти разошлась и среди групп андроидов, идущих по улицам, шагал один, самый низенький и крохотный, выделяющийся среди одинаковых костюмов роботов ярким синим плащом с громадным капюшоном, тщательно закрывавшим все тело. — Это все хаотично, — мрачно думал он, шагая по пустынной улице, ведущей к пятому кварталу. — Как странно все в этом противоречивом хаосе, — продолжал он думать, и с отвращением отшатнулся от группы пьяных болванок, нализавшихся огненным маслом в соседнем пабе, которые с громким гиканьем пролетели мимо него. Вдали послышался резкий звон разбиваемого стекла и веселое гоготание андроидов, грабивших какой-то магазин.

— Однообразие пустых железных тел, непонятность вокруг, и зачем все это, — угрюмо размышлял Синий плащ. — Главное, чтобы меня не узнали. Хаос его мыслей достиг наивысшей точки, уродливая архитектура города давила на психику, вызывая приступ тоски. Он пошел быстрее, и в голову пришла заманчивая мысль:

«Может тоже напиться, к черту все, зайти в любимый бар и заказать любимый коктейль»? — Хаос, хаос, — шептал Синий плащ. — Может домой? Нет!!! Черт возьми, лучше напьюсь, хотя поможет или нет?

И с этими мыслями он сам не заметил, как ноги привели его к знакомой вывеске, заманчиво мерцающей синим неоном на одиноком пространстве улицы. Вдали опять послышался хохот и визгливый стон разбиваемого стекла. Вздрогнув, словно испугавшись чего-то и плотнее запахнув плащ, он поспешно зашел внутрь…

Пробившись сквозь толпу обычных завсегдатаев, уже успевших заполнить собою бар и вовсю напивавшихся в компании роботов-девиц, он подошел к стойке, и, взглянув на бармена, составленного из тысяч алюминиевых кусков-ромбов, процедил:

— Огненную Мэрри, двойную. Получив коктейль и сделав быстрый глоток, он подозрительно огляделся по сторонам, и, встретившись глазами с барменом, шепнул: — Все в порядке? — Осторожно, — прошептал бармен, деланно улыбаясь и продолжая смешивать коктейли резиновыми руками-шлангами. Крохотные овальчики в глубине квадратных глаз бармена сжались в точки, и он добавил еще тише: — За третьим столиком ищейка. И поставив перед Синим плащом стакан с новым коктейлем, громко заговорил с другим посетителем, пьяно требующим еще одну порцию огненного масла, хотя хаотичные движения шарнирного тела без слов говорили, что ему хватит.

Синий плащ стал пить из длинного стеклянного стакана, мысленно заметив себе, что напиток сегодня лучше чем вчера, как внезапно входная дверь распахнулась и в бар, ломая столики на пути, ворвалась пятерка здоровенных киберов с эмблемами ликвидаторов. Схватив грустного маленького андроида, мирно пьющего бензиновый сок в углу, они потащили его к выходу.

— Он нарушил третий интеграл, — громко взревел на весь бар главный кибер, уже знакомый нам по происшествию на площади, и достал из-за пояса парализующую дубинку. — Нет!!! — истерично взвыл андроид, с ужасом наблюдая как кибер любовно поглаживает кнопки активации. — Не надо… Только не электричество… Я не переношу разряда свыше тысячи вольт…

— Ну вот и славно, тем скорее ты послужишь нашему государству своим никчемным телом. Да заодно и избавишь нас от ненужного расхода энергии, потребной для того чтобы разбить кулаком твою жестяную голову, — весело процедил киборг, играясь с несчастным как кот с мышью. (Ему даже не пришло в голову, что разряд дубинки пожрет гораздо больше той же самой Энергии!!)

Убивать сразу ему было скучно, и он решил растянуть удовольствие. Он забавлялся, поминутно то поднося кончик «орудия воспитания» к носу андроида, то убирая его далеко назад. Андроид завороженно глядел на электрические искры, бегающие по стальным иголкам дубинки. Но вскоре эта игра киберу надоела. — Раз-два-три-елочка гори, — неожиданно вскричал кибер, и нажал на кнопку активации. Молниеносный взмах руки. Неистовый визг голубого света, залившего бар.. И.. Зал потряс вопль дикой боли, исторгнутый из глотки несчастного андроида, дергающегося в разрываюших тело разрядах. Вопль тотчас смолк. Он потерял сознание.

Стакан в пальцах Синего плаща предательски задрожал. — Нет!! А если меня узнают? Это конец!! — с быстротой молнии пронеслось в голове. — Что делать? Проклятая дрожь в пальцах, если они заметят. Киберы потащили пленника к выходу, провожаемые рукоплесканиями пьяных железяк. — На переплавку его, его место в печи завода-изготовителя, — орал молодой робот у стены, едва державшийся на ногах. — Мы сделаем из него стул, — цедил сквозь зубы главный кибер, удаляясь. — Стол. — донеслось до ушей Синего плаща издалека и двери закрылись. Толпа тут-же позабыла обо всем, и, заведенная ритмом новейшего хита электронной музыки, песней, «бум-бум-бум, я робот тугодум», принялась лихо отплясывать, размахивая с трудом гнувшимися частями механических тел (производства завода «ПУТЬ»), и в общем издалека почти напоминая людей, впервые решивших позаниматься танцами. Оглянувшись, Синий плащ одним глотком прикончил остатки коктейля и, поставив стакан на пластик стойки, обменялся с барменом многозначительным взглядом. Подмигнув ему, он направился к выходу, с трудом пробираясь сквозь толпу, разошедшуюся в диком броунистическом танце.

Закрыв за собою дверь, он облегченно вздохнул, нервно огляделся по сторонам, и, не заметив ничего подозрительного, поспешно зашагал по улице.

— Хорошо, что среди этих пустых болванов хоть кто-то еще может думать, — размышлялось ему, и, еще прибавив скорости, он продолжил свои думы. — Странно, ведь вроде бы компьютерные схемы, заложенные в головы роботов, не позволяют возникать связным мыслям, но этот бармен, с которым мы уже не раз обсуждали мир в котором мы живем, т.е его неправильность, полностью отрицает принципы ограничения мышления, он может думать много! Как хаотично все вокруг и внутри меня?!

Это открытие, не так давно сделанное Синим плащом, было поистине поражающим, мало того, среди друзей бармена организовалось что-то вроде кружка таких вот, недовольных реальностью, а все потому, что они открыли в себе возможность логически рассуждать. — Нет, что я делаю? Я потворствую заговорщикам, хотящим разрушить существующий Порядок нашей Цивилизации, великой и могучей, где… Серое одинаковое повсюду, каждый миг одно и тоже — изо дня в день, изо дня в день. Н-е-е-т!! Что я думаю? — почти с ужасом одернул он себя, боясь признаться в правильности этой, не раз возникающей крамольной мысли. — Что делать? — тоскливо прошептал он и остановился посреди улицы, совсем запутавшись в противоречивых мыслях, копошившихся в голове тысячью потревоженных тараканов.

— Нет, это не мое дело, что я могу сделать? — попытался он успокоится, но чувство тайной уверенности в правдивости их рассуждений, о необходимости взорвать существующий порядок вещей, не давала ему покоя. Он совсем растерялся, постоянно сравнивая свою собственную картинку мира, годами составляемую им из слов своего босса, при игнорировании явных вопиющих факторов, показывающих на неидеальность всего, со смелыми, обличающими словами бармена — не постеснявшегося прямо в лицо высказать все, что он думает по поводу убогости мира и его… Cтрашно вспомнить, что он сказал!! Создателе…

— Нет, нет, нет, не буду думать об этом, я сойду с ума, я уже ничего не понимаю, — кричал он, опять шагая по унылому проспекту, уходящему далеко вдаль, и сам не заметил как слабый ветерок, гуляющий тут, распахнул на нем тщательно запахнутый плащ. Миру открылся черный кожаный костюм, плотно облегающий стройное тело маленького человечка, и сверху донизу усеянный серебряными и золотыми нашивками в виде звезд и галактик, на поясе висел мощный бластер, мигающий красной лампочкой о полной зарядке.

Спохватившись, Синий плащ в испуге снова закутался и нервно осмотрел каждый темный угол улицы в поиске возможной опасности. Но одинокое бесконечное полотно проспекта, тянущееся сквозь весь пятый квартал, успокоило его, и Плащ возобновил движение, опасливо косясь на нависающий над ним исполин-небоскреб, угрюмо ухмыляющийся беззубой гнилой тьмой потрескавшихся зеркал-окон. Теперь он был заброшен как и половина зданий пятого квартала, и напоминал крест, от соприкосновения с толстой сигарой летательного аппарата, вдавленной глубоко внутрь неведомой силой, той-же, что разрушила все вокруг. Как-будто какой-то Бог второпях затушил ее в экстазе вселенской битвы и теперь ее никотиновые лохмотья свисали вниз скрученной абстракцией стальных балок.

«Черт его знает, вдруг он рухнет прямо на голову? Странно, как он вообще держится»?! Подумал он, и тут же потерял ход своей мысли, потому что в кармане за поясом надрывно запищал пейджер. Быстро взглянув на зеленый экран, он смачно сплюнул, недовольный присланным сообщением. «Черт, что ему еще от меня нужно? Я так надеялся отдохнуть»!! С досадой подумал Плащ, и, зло толкнув камень мостовой, побежал в самую заброшенную часть пятого квартала.

Мрачные башни-иглы, хищно впивающиеся своими остриями в беззащитную синеву неба, одинаковые серые пятна домов, причудливой изломанной архитектуры, и темные выбитые витрины пролетали мимо, но проспект все не кончался, устремляясь вдаль унылой массой полуразрушенных строений. «О Великий Интеграл», размышлял Синий Плащ, совершающий свой утомительный бег. «Ладно, не важно, не мое это дело! Хотя я и совсем запутался, но я ничего не скажу ему пока, надо разобраться! Хотя? Проклятье — измена! Нет, голова пухнет! Хорошо, пусть заговорщики делают, что хотят, мое дело маленькое, все равно они проиграют, но самому предать их — нет! Присоединяться к ним не буду, но и пальцем не пошевелю, чтобы их остановить. У них же ничего не выйдет»! Попытался он успокоить свою совесть, вопящую о долге.

Свернув на ниточку-улочку, он, тяжело дыша, подбежал к испещренному трещинами уродливому кубу-дому, грустно разглядывающему мир круглыми провалами высаженных окон. Вышибив ногою дверь, едва державшуюся на петлях, он вбежал внутрь, и через минуту застывшую потустороннюю тишину заброшенной улицы оживил грохот двигателей флаера, торчащего на крыше. Оплавив бетон неистовым красно-голубым пламенем, с гулом вырывающимся из огромных дырок дюз, он секунду другую задумчиво покачался в воздухе, чиркнул крылом крышу, и, вспыхнув разноцветной радугой сигнальных огней, взмыл в небо, мгновенно превратившись в точку. Прочертив девственную голубизну огненной кометой, он быстро исчез где-то на севере города…

Наступило утро, и толстяк, всю ночь не сомкнувший глаз, в странном трансе наблюдал за игрой света на зеркальных стенах зала. Прекрасное лицо Властителя подергивалось от злости. От света у него портилось пищеварение! Наконец, очнувшись от гипнотического полусна, он слабо заворочался в своем кресле, медленно поводя пухлыми членами и вздрагивая шароподобным животом…

Дотянувшись жирной рукой до коробки с сигарами, он схватил первую попавшуюся, и опять окутался сизым дымом отборного табака. Закашлявшись, Властитель в раздражении раздавил толстую сигару в черной пепельнице и, встав, попытался размять свои колыхающиеся члены, затекшие от постоянного сидения на одном месте. Честно говоря, это зрелище со стороны было настолько смешным, что описать его почти не представляется возможным, но все же…

Бочка с вином, поставленная на коротенькие пухлые ножки, и размахивающая из стороны в сторону такими же толстенькими, едва не лопающимися от обилия жира руками. С головой, красующейся широко открытым в одышке ртом, головой, единственно красивой… Головой Ангела… Да и то..Как сказать? Гримаса постоянной яростной ненависти ко всему кругом портила чудные черты бессмертного правителя…

Так вот, эта пародия на легкоатлета вознамерилась позаниматься гимнастикой. Трудно представить себе что-то смешнее! Куда там! Властитель ведь вполне серьезен!

— Раз-два-три, — отсчитывал он, прыгая с ноги на ногу и дико выпучив налившиеся кровью глаза. — Раз-два-три, — продолжал он скакать, и выдохнувшись, с грохотом рухнул на пол, испортив воздух запахом пота и прочими испарениями давно не мытого тела.

Прошла минута, другая, и Властитель попытался встать, чтобы добраться до стола. Напрасно! За время, прошедшее с его последнего занятия гимнастикой, он раздался настолько, что едва влезал в свой костюм! Встать с пола! Это был бы подвиг!!

Встав на четвереньки, он медленно пополз к столу, едва передвигая по скользкому полу постоянно разъезжающиеся в разные стороны члены. — Ммм, — ожесточенно говорил он, неудовлетворенный скоростью продвижения к массивной каменной ножке стола и, остановившись, открыл рот, чтобы отдышаться.

В этот момент, на четвереньках, с открытым ртом, из которого вывалился толстый длинный язык, он представлял собою еще более комичное зрелище. — Мммм, — опять замычал правитель и на плиты закапала слюна. Вот пальцы уже почти дотянулись до ножки, осталось еще немного. Толстяк радостно заверещал, предвкушая окончание утомительного путешествия, как тут…

Двери, негромко прошипев сжатым воздухом, разъехались в стороны, и в офис вошел Синий Плащ!

Их взгляды встретились — Властителя, выражающий бесконечную ярость, от того, что его застали в такой унизительной позе, и Синего Плаща, полный мрачной глубокой тоски. Громадное, под два метра, тело киборга дрожало. Повисла пауза, растянувшаяся в восприятии толстяка и его подчиненного на целые часы, хотя секундная стрелка на часах в углу бесстрастно свела ее всего к одной минуте.

— Может ТЫ поможешь мне наконец встать, идиот, — взорвал тишину вопль Властителя, отчего лучи солнца, беспечно заливающие зал, вздрогнули, и, метнувшись сотней ярких бликов и зайчиков по стенам, снова застыли, хотя наверное просто ветер где-то в далекой гордой синеве неба качнул легкое облачко, неторопливо плывущее по своим делам.

— Да, да, — как-то очень громко сказал киборг, и, быстро подскочив к Властителю, взял его под руки. Усадив правителя в кресло, он стремительно вытянулся около стола в ожидании приказаний. — Осел, — обретая свою обычную уверенность и натягивая на лицо высокомерное выражение, процедил Властитель, нажимая грязным пальцем на кнопку доставки кофе. Презрительно сжав чувственные губы в тонкую черточку, он продолжил:

— Какого черта ты являешься так поздно? Я вызывал тебя еще полчаса назад киборг?!! Ну ладно, у тебя есть новости Лекс?

И он снова закурил, причмокивая языком в наслаждении сладким расслабляющим вкусом сигары. При этом Властитель испытующе смотрел на Лекса, молча стоящего перед ним.

— Нет сэр, — натянуто улыбаясь, протянул киборг, с тоской думающий, что еще может минут двадцать придется торчать здесь. «Черт, как хорошо дома, в кресле с приятной музыкой, единственно способной отвлечь меня от этого вокруг! И зачем он сделал меня начальником киберов? Я же не хотел! Нет, надо было втравить меня в этот хаос! Пусть делают, что хотят! Мне все опротивело, ничего не хочу понимать, знать, лучше отгородиться ото всех, уйти в себя, в свой собственный мир — рай расслабляющих грез… Без меня, да, без меня, надоело! Черт все возьми»!!!

— Никаких новостей, сэр! Я был в пятом квартале и не нашел следов заговора, якобы существующего там, — уже вслух сказал киборг, глядя в слезящиеся от бессонных ночей глаза Властителя. — Что? — прошипел толстяк, и в бешенстве раздавил сигару в пепельнице, испачкав пальцы пеплом, тело же затряслось от неконтролируемой злости. — Что ты несешь! Капитан киберов из когорты пятого квартала еще вчера сообщил мне о неких существах, за которыми замечена возмутительная склонность к лишним мыслям!!!!! Самостоятельным мыслям!! Без разрешения и контроля нашего Государства! Э-т-о же п-о-д-р-ы-в-а-е-т устои нашей Идеальной Цивилизации, ты что не понимаешь? — увеличивал толстяк накал своей речи. Слегка отдышавшись, он уже спокойнее сказал: — Так что?!!Ты пытаешься уверить меня, ты — начальник киберов, что не знаешь об докладе своего собственного подчиненного? Что с тобою Лекс, а?

И Властитель подозрительно уставился на Лекса, смутившегося от таких обвинений и явно не знающего, что сказать… Тут тишину разрушил мелодичный звон, и панель в столе раскололась на две половинки, доставив чашку с дымящимся черным кофе.

Отхлебнув обжигающего напитка, толстяк с наслаждением втянул в себя резкий и возбуждающий аромат, растекшийся среди прохладного кондиционированного воздуха зала. Властитель на секунду оторвался от реальности, пребывая в царстве восхитительного запаха. Сделал еще один глоток из изящной фарфоровой чашки, опять замер, с упоением ощущая языком горьковато-сладкую влагу во рту, и гадко улыбаясь собственным мыслям.

Настроение его поменялось полностью, лицо, сморщенное в отвратительной гримасе злости, разгладилось, глаза сверкнули почти добродушным блеском, и, хихикнув, он добавил: — Ну, Лекс, что ты мне скажешь?

— Сэр, э-э-э, — пробубнил Лекс, с одной стороны успокоенный переменой настроения Властителя, избавившей его от тягучей паузы в которой он находился, но с другой стороны — встревоженный. Сердце получеловека-полуробота встрепенулось от нехороших предчуствий. «Чего он так улыбается, странно»? — Я просто не получил вовремя нужной информации сэр, — после короткого раздумья ответил он, стараясь отогнать мрачные мысли, и пытаясь радоваться собственному решению не выдавать заговорщиков. «Хорошо, что капитан ничего конкретного про них не знает». — Ладушки, Лекс, — еще ласковее улыбнулся Властитель. — Ты конечно не виноват, я прощаю тебя. Есть ли заговорщики в пятом квартале или нет — это уже не важно!! — и толстяк чуть не подавился от смеха, подступающего к горлу. — Э, — одернул он себя и подмигнул Лексу, который сосредоточенно слушал его.

— Э-э-э,э, видишь ли, сейчас я тебе обьясню, почему все ЭТО УЖЕ НЕ ВАЖНО!! Ступай сюда мой дорогой Лекс и взгляни, посмотри на это киборг! Ты будешь поражен и поймешь, почему я так сказал. До этого гениального плана я додумался нынешней ночью. Ну!! — и он сделал властное движение рукой, означающее приказ подойти. Лекс молча кивнул.

Встав позади Властителя Дум, он взглянул на экран, который с таким вожделением пожирал сейчас глазами толстяк.

— Нет!!! — чуть не закричал киборг, мгновенно своим полумеханическим мозгом оценив информацию на экране. — Да!!! — воскликнул Властитель, дрожа от возбуждения. Его лихорадочно блестящие глаза остановились на Лексе, и он сказал:

— Ты видишь это!!? Это наше с тобой будущее!! Какая разница, что там в пятом квартале!!? Что он значит по сравнению с этим великолепным планом? — и он нетерпеливо щелкнул пальцами, ожидая взрыва восхищения со стороны подчиненного.

— Но, но, — задыхался киборг, смотря на экран, где сверху были нарисованы схемы огромных, километровых цехов печей крематория, а внизу мерцало напечатанное мелким шрифтом разъяснение.

Маленькие колонки черных букв яростно пульсировали, складываясь в сумбурной вселенной мозга во фразы и слова, и, перетекая по миллиону нервов в центр осознавания, окончательно разрушали его веру в этот мир!! Да и была ли она когда-нибудь? Несколько хилых предложений, простодушные буквы, слагающиеся в слова..И все! Крах. Конец. Крик внутри сознания. Тишина. Взрыв, термоядерная реакция, огненным смерчем пронесшаяся по венам, и в голове Лекса, что-то, по сей день существовавшее лишь в категории догадок и предположений, мгновенно прояснившись, встало на свое место — открыв ему правду!!

Каким он был дураком! — Печи крематория, переплавка до пятисот тонн металла в час. Схема полного цикла переработки лома в сплав, необходимый для производства боевых космолетов. Чертежи космолетов в разрезе расположены ниже, нажмите «SHIFT». Доклад группы инженеров Главного Планетарного Завода:

— Нужное количество металла для постройки космолетов вторжения водится в пятом квартале, не представляющем в данный момент никакой практической ценности. Есть информация о наличии в нем вредных и ненужных нашей Цивилизации элементов. Рекомендуем — уничтожить пятый квартал, чтобы пресечь распространение мыслящей заразы в город, одновременно мы получим нужное количество металла. Звездолеты, согласно плану, будут укомплектованы машинами-хирургами, способными превращать человеческое тело в придаток к сознанию робота…

— План вторжения типа Z-245, способы сращивания роботов с людьми… Вскрытие мозга согласно методу……

— Нет, нет, — лопотал киборг вслух, совсем забывшись. «Зачем? И это-то он хочет назвать идеальным? Их же всех..Превратят в киборгов, но только вот сознания человека там не будет, как у меня. И я должен сыграть роль в этом чудовищном акте создания мира новых мертвецов? Как тогда, раньше! Нет, нет», — задыхался Лекс. «Там, на Земле, разве не было похожей ситуации? Как слепы мы иногда бываем, выдавая то, что мы хотим видеть, за реальность. Мы так хотим это видеть и потому не замечаем, что ЭТО не так. А мы очень хотим. Отмахиваемся от того, что не согласуется с нашей картиной мира. Все видят только то, что хотят видеть. А что есть на самом деле? Если убрать концепции по поводу того, каковы должны быть вещи, события? Реальность, настоящая?

Тогда наверное она должна Увидеться такой, какой является на самом деле..Страшным кошмаром ада. Где нет места сказке и радости. Ну, а конкретно здесь? Здесь мы пока видим зло, что творится под благовидным предлогом идей совершенствования мира. Ведь в принципе только его неразумный эгоизм привел к катастрофе, зачем я дал одурачить себя тем, что это случайно? Он же врал мне, почему я не видел этого? Он запутал меня в идеях совершенного мира, и этот его «гениальный план», совершенный мир? Нет, как я мог быть таким слепым, так наивно и без всякой проверки верить каждому его слову, как? Хотя может причина этой веры отчасти кроется в той помощи, которую он мне оказал, вытащив с помойки, где я подыхал с голоду! А потом, потом я закрыл глаза на все, обрадовавшись возможности поучаствовать в деле спасения людей силой Машины. Как тонко он сыграл на моей природной преданности, моей наивности, на моих идеалах… А я? Сейчас еще и ушел в отшельничество, затворившись среди образов прошлого, не замечая его деяний!!! Хотя? Черт!! Все может быть, я уже ничего не знаю. С другой стороны, ведь в чем-то он тоже прав! Мир надо переделывать! СВЕРХУ, а не снизу! Но не так? Как? Где правда»?

Кричал про себя несчастный, не в силах выдержать гнета тяжелых обличающих мыслей, заставляющих стонать в боли понимания себя самого. Весь он трясся в некоем трансе, танце понимания противоречивой реальности вокруг, совсем не замечая давящего взгляда властелина, подозрительно следящего за игрой мыслей на искаженном лике киборга.

«Люди, там, на другой планете, их всех..Но, что я теперь то могу изменить? Он безумен!!! Уйти, спрятаться, или попытаться что-то сделать? Вот в чем вопрос»!

— В чем дело Лек-с? — сказал Властитель Дум, злобно выдохнув дым новой сигары в лицо киборга. — Ты что, недоволен? Тебе не нравится то, что я придумал МОИМ Гениальным Всесовершенным Мозгом? Тебе жалко убогих железяк и несовершенных людишек, которых мы уничтожим ради создания нового мира? Или ты не веришь в правильность моего метода переустройства мира? Отвечай!!

— Э-Э-Э, сэр, — вздрогнул Лекс, не знающий, что сказать на все ЭТО! — Нет сэр, просто я не совсем понимаю вашего плана, может мы смогли бы, — осторожно подбирал он слова, искренне мечтая оказаться где-нибудь подальше от этого места, дабы спокойно обдумать ситуацию в которой оказался. — Заткнись!! Еще одно слово и я буду думать, что ты заодно с заговорщиками в пятом квартале, каковые я думаю совсем не рады моим великим планам создания Нового Механического Рая. Хотя это и такая нелепость! Как смеют эти железяки возражать своему Создателю. Я потрясен!! (Властитель хохотнул). Молчи и верь мне. Киборг, мой родной Лекс, — неожиданно сменил он тон, и, с трудом оторвав задницу от кресла, доверительно положил руку на плечо киборга. Лекс дернулся и как-то странно посмотрел на Властителя.

— Лекс, — пропел владыка, растягиваясь в улыбке. — Перестань сомневаться, помнишь, как хорошо нам было работать вместе? Неужели ты забыл, как я подобрал тебя на улице и дал тебе — все? — неожиданно зло процедил толстяк, продолжая гадко улыбаться, и сразу убрал резкий тон. — Я и Ты, помнишь? — промурлыкало чудовище, с силой сжав плечо киборга. — Ведь все прекрасно, правда? Не заставляй меня думать о тебе иначе друг, это нехорошо! Ведь мы сделали вместе так много хороших и великих дел, ну и пусть, что не все они привели к должному результату, великие, заботящиеся о благе мира, имеют право на ошибку. Дело изменения человеческих душ стоило того, пусть мы их тащили к счастью силой, но разве мир спасет не сила?

— ЭЭЭ, да сэр, я согласен с вами сэр, — неестественно бодро выпалил киборг, нарочито подобострастно вытянувшись по стойке смирно. Он уже почти расстался с жизнью!! — Ну так перестань сомневаться, смотри, — ткнул Властитель в экран, в возбуждении не заметив легкой неестественности в тоне подчиненного. — Смотри еще раз очень внимательно, — и монитор, погасший во время его разборки с киборгом, вспыхнул, выдав новую информацию.

— Вот ради чего мы уничтожим этих несчастных андроидов, они же хлам, подопытный материал, Лекс, зачем их жалеть, но зато потом, построив из их бесполезных тупых тел боевые космолеты, на которые мы посадим лучших свежесобранных воинов, мы сможем завоевать планету, которую я наметил завоевать первой в моем великом плане, новом плане преобразования мира, и… Вселенной!! Пусть раньше у меня ничего не вышло, теперь должно получиться. С телами человечишек мы создадим новую расу людей-роботов, с чувствами и желаниями людей, но с компьютерными схемами, которые вырежут все ненужные мысли, могущие помешать счастью, коим они смогут наслаждаться. Люди часто как раз и страдают, не в силах бессмысленно радоваться жизни. А теперь, без некоторой части мозга, они смогут! Мы срастим интеллект-сознание лучших преданнейших андроидов с сознанием людей. Идеальное сочетание для счастья! А добавленные в кожу синтетические и металлические материалы сделают их вечными! Видишь это! — указал он в участок схемы, рисующий проект роботов-людей и принципы их функционирования.

Повернувшись к Лексу, который мрачно смотрел на схемы, Властитель напряженно замер, ожидая ответа.

Лекс, отлично сообразивший какого ответа ждал повелитель, решил не спорить с судьбой и отложить свою истинную реакцию на увиденное и услышанное в сторону. Поэтому он придал лицу как можно более преданное и восторженное выражение, хотя последняя картинка на экране компьютера окончательно подтвердила мысли по поводу состояния мозгов Властителя. «Он сошел с ума, нет, он совсем спятил и самое страшное, что сам не знает об этом! Почему все-таки в прошлом я не заметил начала этого процесса, почему? Где я упустил тот момент, когда мой лучший друг, вытащивший меня из нищеты и давший мне место в великом плане преобразования мира силою машины, способной изменить своей работой самое главное в человеке — его душу, сам потерял ее, растворившись в ненависти к миру, такому несовершенному? А потом он неправильно использовал силу машины, он превратил ее из орудия, действительно способного изменить что-то в человеке и в мире вокруг, в страшный молот зла, разбивший все на миллион сверкающих атомов. А что теперь? А что сейчас? Куда он меня тащит со своим планом? Может до настоящего момента я еще многое не понимал, закрывая глаза на уродливость того мира, что он создал. Я как-то еще верил ему и его делам, но теперь! Он так забылся, что без прикрас открыл мне все тайные стороны своего ума, увы, показав мне его бездонную черноту и нелепую убогость! Да его даже жалко как-то, страшно только, что этот сумасшедший успеет еще многим навредить. Надо бы его остановить, только как? Черт! Как надо сойти с ума, дабы поверить, что ЭТО на экране — правильно? Что с ним в прошлом тогда произошло, что свело его с правильного пути, что? Сказать ему, но что это изменит? Он просто уничтожит меня, и я не смогу сделать ничего чтобы предотвратить воплощение его нелепейших планов. Надо подумать, я несу часть ответственности за все это, не так просто отстраниться, я слишком давно с ним в одной лодке. Хотя? Проклятье! Оказаться дома, подальше от всей этой грязи, спрятаться, убежать, закрыться».

Все это с быстротой молнии пронеслось в голове Лекса, и, собрав волю в железный кулак, он посмотрел прямо в глаза правителя. С трудом улыбнувшись, киборг проговорил, медленно растягивая слова: — Да сэр, это великолепно, я восхищаюсь вашим гением и жду ваших приказаний. Глаза Властителя сверкнули от дикой радости, и он благосклонно улыбнулся Лексу, тут же позабыв о своих сомнениях касательно его верности секунду назад.

Лекс подавил вздох облегчения. Властитель потянулся к чашке с недопитым кофе и, немного отпив из нее, поставил на стол. Киборг слегка напрягся. («Что скажет жирная свинья»? Подумал он и сам испугался ненависти, заключенной в этой мысли, еще недавно такой чудовищной для него)!! Он надеялся на скорое освобождение от его теперь окончательно неприятного и отвратительного общества, и в уме даже мелькнула надежда, что толстяк отпустит его и поручит ужасную миссию кому-нибудь другому. «Может я все-таки имею право отстраниться от этого». Он даже заготовил пару фраз насчет того, что болен, устал и нуждается в отдыхе, но, разверзшиеся уста правителя мигом лишили малейшей надежды уйти от ответствености.

— Вот ты этим и займешься Лекс, — сказали ухмыляющиеся губы. — Полетишь в Совет Киберов, обьявишь им мою волю и обрисуешь каждому его роль в моем Великом Плане преобразования вселенной. Направишь машины-убийцы в пятый квартал и отдашь необходимые распоряжения, касающиеся постройки боевых космолетов. Все, ты можешь быть свободен, доложишь о результатах позже, — и он отвернулся, принявшись рассматривать одну из картин на стене, ясно дав понять, что хочет поскорее остаться один.

Лекса словно оглушило — и, слегка пошатнувшись, он дико улыбнулся. Резко повернувшись, он выбежал из зала, даже не отсалютовав как положено. Громко звякнули двери лифта, поглотив киборга, совершенно не понимающего где он. Получеловеку был противен сейчас ОН САМ. Он ненавидел себя! «Опять я играю роль помощника в свершении адских дел, почему»? — промелькнула мысль, и он вышел на улицу, где моментально сощурился от солнца, словно в насмешку накрывшего город золотой сеткой своих лучей.

Но он не замечал их живой горячей силы, идя к флаеру, чьи полированные бока тускло блестели посреди истертых безжалостным временем бетонных плит стокилометровой площади. Он залез в него и машинально набрал комбинацию цифр на панели, глаза его полные боли были устремлены в никуда, огромные сведенные в точку глаза страдальца, чуть подернутые соленовато-едкой влагой слез, набухающих в твердыне век. В глубине флаера что-то всхлипнуло..застонало..нарастающий шум, дрожание корпуса, и, наконец, радостный оргазм-рев двигателей…

Изгадив еще не вполне согретый утренний воздух остатками топлива, флаер взмыл в небо, кое-где уже измазанное полупрозрачным голубиным пометом облачков.

— Нет, платить..за все надо платить, — бормотал киборг в тяжести осознавания самого себя, неожиданно навалившегося на него. — Что мне теперь делать? Уже нельзя отстраниться, но что сделать, чтобы недопустить зло, что? Что значит мое понимание себя и мира вокруг, когда я сам должен запустить этот чертов механизм смерти? И тем больнее будет сделать это, когда понимаешь всю чудовищность… Нет..нет… Потом… Потом мне представится возможность предотвратить все! Да!! — почти радостно вскричал несчастный, и на миг в его глазах мелькнула надежда, впрочем сейчас же исчезнувшая. Он тихо прошептал: —

Но как страшно! Сначала я сам отдам приказ к началу кошмара, а затем с бешеной энергией буду пытаться уничтожить последствия собственного приказа, я — палач и жертва, два в одном, ооо-ооо, — застонал киборг, и стал следить за мыслями, ползущими в раскаленном вулкане мозга.

«Я остановлю его потом… Конечно..Это вроде выход. Но отдать этот приказ! Выдержу ли я, наблюдая за отлаженной работой частей этого механизма смерти? Смогу ли, даже сумев уничтожить потом их силу, произнести роковые слова, означающие ЕГО запуск»? И Лекс схватился за голову, раскалывающуюся от боли неразрешимых вопросов.

«Уйти, убежать, потом», — думалось ему, сквозь поток слез не замечающему ничего вокруг. «Но сначала ВЫДЕРЖАТЬ, это плата за мои заблуждения, хотя настоящая расплата скорее всего придет потом, я чувствую это. Выбрать момент, миг, когда можно будет уйти из этого хаоса, бросить все», — шептал киборг, рассеянно пронзая светом своих замутненных слезящихся глаз башни и небоскребы, проплывающие вокруг флаера, стремительно прокалывающего воздух над городом ревом ракетных двигателей.

— Выход на заданную точку, начинаю снижение, добро пожаловать домой господин Лекс, — вырвал из царства раздумий радостный голос бортового компьютера, и аппарат приземлился на крыше одного из небоскребов в центре Великого Пустотного Города Машинного Рая, занимающего половину мертвой планеты. Лекс вышел и подошел к лифту.

Медленно зайдя внутрь, и закрыв дверь, он рассеянно ткнул в одну из кнопок, мерцающую в полумраке слабым фосфорицирующим светом, мягко обволакивающим уставшие от солнца глаза. (Лек-с, как и Властитель, вел в основном скрытный образ жизни, наблюдая за реальностью больше с экрана компьютера, чем воочию).

Кабина испуганно вздрогнула и поползла в бездны тьмы внизу, в глубь гигантского безлюдного небоскреба, где внутри никогда ничего не согревалось солнечным светом и царила вечная тихая ночь, изредко только разбиваемая холодным искусственным светом ламп.

Киборг, уже слегка успокоенный, равнодушно смотрел на мелькание белых цифр электронного табло перед собой, означающих погружение лифта все глубже и глубже…50…49…25 этаж, -1..-3..-20..Еще ниже, в самую преисподнюю тьмы, в царство тысяч пластов земли, среди которых, глубоко под небоскребом, располагалась квартира Лекса.

«Спокойно, все хорошо», — успокаивал он себя, пытаясь думать о неге домашней берлоги, единственной изредка возвращающей ему первозданную радость жизни. Тут был мир его души, его прошлого. Мир восхищения картинами старинных мастеров, редкими индийскими статуэтками из кедрового дерева и иными изящными произведениями искусства с теперь уже не существующей Земли. Он бы давно омертвел, растворился в серости огромного города железных уродов, исчез бы в лязге механизмов и забылся в пустоте фальшивых улыбок роботов вокруг себя. Только искусство еще поддерживало в нем слабый, еле мерцающий огонек света, на дне потрескавшегося сосуда-сердца, огонек его души, но он не осознавал этого, и просто радовался, ежедневно на несколько часов погружаясь в вольницу эстетики и красоты формы.

— Все отлично, я должен быть твердым, все будет хорошо… Надо забыть на время обо всем, или я сойду с ума, — шептал Лекс, тщетно пытаясь изгнать из себя остатки душевной боли. Он мучился, картины Города быстро прокручивались перед его внутренним взором. Как он одинок здесь! Впрочем там, на Земле, он тоже одинок — люди никогда не смогут понять его, считая не от мира сего. Нет им дела ни до его души, ни до его творчества, (когда-то он писал), ни до его тонкого глубокого видения Мира, (ныне почти утраченного). «Забыть, забыть время, я должен забыть и все будет хорошо, остальное потом», — лихорадочно нашептывал киборг своему уму, но тот не желал успокаиваться.

Плотина отстраненности от жизни была прорвана, и теперь ум бичевал человека осознанием миллионов ошибок, совершенных им.

Лифт дернулся и остановился, створки дверей разъехались и в глаза, уже привыкшие к рассеянному полусвету, ударил более яркий свет множества ламп и светильников, ассимметрично разбросанных по квартире. Лекс вышел и огляделся по сторонам, ища в одинокой вселенной яркого света того, кто ему больше всех дорог среди этих ласкающих сердце образов. Вся квартира, представляющая из себя длинный неразрывный прямоугольник, если не считать рассекающей его по центру стойки бара, сделанной из стали и разноцветных стекол, была без единой перегородки, и площадью равнялась примерно тремстам квадратными метрам. Вся она была в художественном беспорядке заставлена мягкими кожаными диванчиками абстрактной формы, и устлана маленькими пестрыми ацтекскими ковриками ручной работы, уставлена низенькими восьмиконечными столиками красного дерева с инкрустациями из золота в виде нагих арабских танцовщиц, летящих в экстазе чувственного, страстного, порочного танца любви-удовольствия… Украшена каменными статуэтками божеств, ухмыляющихся множеством уродливых ртов и изгибающихся движениями сотен рук.

Все это дарило таинственное очарование, звало к неге ничегонеделания, и, раскиданное по пространству, радостно сияло в теплоте ламп и мини-светильников, утопленных в стены, потолки, даже в пол, и выделяющих самые любопытные части интерьера дрожащим дымчатым цветом.

Колечки благовонных запахов плавали в воздухе и вились между застывших в полете танцовщиц, игриво касаясь их очаровательных прелестей. Гармонируя с ленивым беспорядком интерьера стены радовали новые картины Пикассо, Малевича, Сальвадора Дали, Капринского, и даже Рубенса и Леонардо да Винчи. И…

«Ну вот, мне и лучше». Устало вздохнув, киборг пересек холл и плюхнулся на мягкий диван, тут же ласково утопивший тело в плюше своей оболочки. Минутку понежившись, он огляделся по сторонам.

«Максик, максик», негромко позвал Лекс, но кот, которого он искал взглядом еще при входе, не отозвался, наверное он спал где-то в квартире и видел очередной сон, где было много вкусной рыбы. — Черт, этот непоседливый пушистик опять дрыхнет, ну ладно, — улыбнувшись, пробормотал киборг. Наткнувшись рукою на пульт валявшийся на диване, взял, и повертев в руках, нажал на одну из бесчисленных разноцветных кнопок.

В стене позади его кресла, куда был встроен мощный СD-центр, что-то тихо как колокольчик звякнуло, и из многочисленных серебристых динамиков, раскиданных по холлу, полилась нежная чарующая мелодия, полная тихой грусти и шепота легких волн…

Тело киборга расслабилось и по нему пробежала слабая дрожь от осознания последних уходящих кошмаров этого дня, глаза закрылись, и он полностью слился с еле слышным воркованием мелодии, заполнившей его самого и все вокруг. Сознание его стало слабым шумом моря, легким бризом, дующим из-за сияющей черточки горизонта вдали, резко разделяющим две стихии, море и небо, на две половинки, одинаково прекрасные в своей естественной природной красоте, которая была гораздо выше и чище всего, что мог создать человек красивого и прекрасного…

В большинстве же случаев он ничего не создавал, а только разрушал такой-же пейзаж как этот, громоздя километры бетона и стальных труб на месте лесов, разливал зловонные испарения химикатов на месте морей, птиц, гордо поющих о свободе, он помещал в клетки, как впрочем и самого себя, и все это человек гордо называл красотою прогресса, прогресса способствующего правильному преобразованию мира и якобы несущего облегчение людям. Но их уродливые механизмы воздвигаемые на месте лесов, серые башни небоскребов на месте саванн и равнин, не заменяли им красоты природы, и не дарили им столь же чистых и наивных радостей, которые могла дать природа и их собственная душа, свободно дышащая на лоне матери-земли.

Лекс шел по берегу, окруженный призрачным сиянием солнечного света и криками чаек, летающих над искрящимся азуритным морем, белеющим барашками маленьких гребней, лениво перекатывающихся с места на место, сверху вниз и снизу вверх, в вечном танце совершенного природного механизма, не знающего ни износа ни старения. Ему было легко и радостно, его босые ноги по щиколотки уходили в прохладный мокрый песок берега, он дышал свободно, полной грудью, до последней капли впитывая в себя реальность Вечного Света вокруг, соленоватые запахи прибоя, мир и небо, землю и песок, он сам становился этой реальностью, гармонически объединив душу с природой, и он знал, что только потому, что он сейчас является самим собой, он и может слиться с миром.

Просто когда ты открываешь душу абсолютно, на сто процентов, ты понимаешь, что ты и мир это одно и тоже. Единство это просто — надо лишь убрать все, что заслоняет нас от нас же самих!

Душа его пела от счастья, не скованного рамками и предрассудками города, откуда он сегодня сбежал в эту нирвану, ускользнул от дисгармонической реальности миллионов испорченных сознаний, задыхаясь среди лжи, ненависти и зависти его стен и улиц, умирая душою в холоде мертвенных взглядов людей, снующих вокруг в бесконечном беге потребления и потребления самих себя, в вечном беге за новой рекламной вещью, обещающей райское блаженство, хотя счастье, которое они хотели купить, обманувшись настойчивыми лозунгами, в магазине не продают!

Что ему теперь до них? Что они могут сейчас сделать? Пускай на час, миг, секунду — он удрал от их всевидящего ока, от их незримого и назойливого внимания, от их мелких сплетен и интриг, от их мелочных продажных душонок, хотя может быть неправильно отстраняться и бежать от несовершенства, может попытаться как то изменить его? — Не знаете вы ничего, — шептал он, медленно шагая по берегу и щуря глаза от лучей, бивших в его загорелое тронутое печатью тревоги лицо.

— Ничего, кроме того зловонного дерьма в котором находитесь ежесекундно и ежечасно, и мало того считаете, что ваше существование совершенно и правильно. Бедные несчастные люди, вы даже не подозреваете, что произойдет с вами, если вы удосужитесь заглянуть в себя, вы просто не знаете как пробудить в себе ту силу и красоту, радость от прекрасного вида вокруг, не знаете как дать себе эту тонкую чувствительность, дающую наслаждение каждым моментом жизни, и достигаемую на самом деле так просто, надо только заглянуть в себя, отбросить внешнее, мешающее и опутывающее, и все получится. Глупцы! Вы теряете жизнь, теряете сказочную возможность стереть рамки, в которых вы умираете! Вы продолжаете течь по проторенной дорожке цивилизации, ведущей в никуда…

Он вспомнил слова своей любимой песни… песни Мумий Тролля (1*), одного из немногих певцов, кто еще пел о том, ЧТО ВСЕ УЖЕ НЕ ВАЖНО. Они как раз подходили к тому, о чем он сейчас думал..

«Прошлый день как листва,

упавшая, увядшая в ночь,

она умерла навсегда,

никто не может ей помочь…

Прошлых дней не вернуть,

Не придумали такого науки..

но мы не ищем неведомый путь

..а сидим, сложа дома руки..».

Но разве много людей последовали этому совету? В этом мире у Мумий Тролля было не так много поклонников. Разве только немного таких же как он, безумных юношей и девушек с горящими глазами, что-то чувствующих где-то глубоко внутри. Но эта сверх-сентиментальность? Она то и отравляла его болью контраста между Состоянием и Миром!

Просто в один прекрасный день он разбудил ее в себе, свою душу, и обрадованный, попытался направить ее свет на других, он делал много, переводил

старушек через улицы, пытался рассказывать другим как видеть в себе свет, но… Его посчитали сумасшедшим! И только злобный хохот раздавался ему в ответ, осмеянный и оплеванный он сбежал от них, убежал в себя, закрылся, пытаясь отгородиться от хаоса непонимания и злобы везде, куда ни кинь взгляд…

«Наверное вот та дорожка, что привела его к Властителю, всунувшему в его мозги такую простую идею об изменении человеческой души с помощью Его Идеальной Машины, именно его неприязнь к людям из-за непонимания и привела к слепоте, допустившей кошмар произошедший позже. Он изолировал ум от них, перестал хотеть их понять ГЛУБЖЕ, в реальности — просто несчастных, запутавшихся в сетях мира, и в тоже время хотел их изменить. Он улизнул от них, как в той же песне Мумий Тролля, «он так мечталл о месте, где нету человеко-телл», и..

Он потерял связь с ними, перестав понимать настоящий способ донести до них свет, не с помощью Мертвой Машины, а просто молчаливым, ненавязчивым, бескорыстным служением».

«Надо было не боятся плевков. Надо было не искать Машины. Надо было уйти тогда с этого пляжа обратно в мир, а не в отшельники, откуда он попал в адскую механическую лабораторию Властителя», — сквозь сонные грезы-воспоминания, промелькнула, на секунду вернув в реальность, лихорадочная мысль-понимание, и, померцав, исчезла, тут же вернув в яркую солнечную сказку моря и неба планеты, давно уже не существующей, только в глубинах мозга она еще жила яркими цветными красками исчезнувшего чуда…

Он рассеянно смотрел по сторонам, отлично понимая, что всего этого давно нет, но горячие лучи, снопом искр-зайчиков отражающиеся от гладкого зеркала воды, живительный прохладный бриз, казалось пришедший из далекой страны воздушных замков, и рисующий в дрожащих потоках воздуха прозрачные арабески арок или тонкие черты восточной красавицы, мокрое золото под ногами, этот шершавый черный камешек в виде сердечка, валяющийся у линии прибоя, все ЭТО БЫЛО, пело, звало, играло всеми красками и утверждало обратное — МЫ ЖИВЕМ! И разве не зыбка грань между тем, что мерещится нам в спутанных снах, и между тем, что мы привыкли называть реальностью? И не вечно ли то, что ушло безвозвратно — если мы так ясно улыбаемся этому во сне, нервно сжимая руки, обнимающие сказку уснувшего мира? Что есть на самом деле? Мы?

Взгляд его переместился наверх, где в небе парил, изредка взмахивая огромными пушистыми крыльями, гордый орел, недоступный там в потоках ветра той зловонной ползучей гнили, что живет и гадит внизу. Глаза его, сейчас цвета небесной бирюзы, повернулись вслед стремительному полету орла над морем, хрусталики льда в них слегка потеплели, наполнившись дымкой мечты, вечной мечты каждого свободомыслящего существа — взмыть далеко вверх, туда, где только ветер свистит в ушах, скрыться от черноты угрюмых скал внизу, улететь, яростно махать крыльями, все выше и выше, выше и выше. Он закрыл глаза и сознание его, словно отделившись от тела, окончательно растворилось в гармонии природы вокруг, он ощущал себя этим орлом, он чувствовал как нарастает напряжение в мышцах тела, покрытого блестящими перьями, как оно вырастает, вырывается на волю и он взмахивает длинными парусами крыльев, взмах, еще взмах, свист рассекаемого воздуха, упруго обтекающего стройное вытянутое тело, еще взмах, и глаза, зорко смотрящие вдаль немигающей чернотой зрачков, резко выхватывают в качающейся реальности неба и моря — добычу. Взмах, из его клюва вырывается резкий клокочущий крик, крик смешавшийся с писком несчастной жертвы, опять свист разреженного и ледяного на такой высоте воздуха и стремительный удар острого как кинжал клюва.

Он летит, он наслаждается своей силой и мощью, и не обращает внимание на стон жертвы, жалобно плачущей в стальной хватке клюва…

Ее кровь, вылетающая из зияющей раны, в том месте где он схватил ее, летит вниз маленькими красными капельками, разбивается об испещренное волнами сверкающее зеркало вод, и, смешиваясь с их монотонным вечным бегом, растворяется в спокойной глубине. А сам он в своем яростном свободном полете становится небом и морем, горячим солнцем и соленым ветром, он вместе и с самим собой и с природой вокруг, пламенеющей резкими живыми красками дня…

Открыв глаза, Лекс моментально протрезвел, вспомнил где он, чуть с сожалением вздохнул а затем перевел свой меланхоличный взор на стену, где встретился с вечной и совершенной улыбкой Монны Лизы, улыбкой космического покоя и любви ко всему миру, улыбкой идущей прямо из средоточия хрустального пламени-света, ее души.

Ее глубокий, задумчивый, и такой добрый взор, дарующий всепрощение, окончательно успокоил его мятежное сердце и он опять улыбнулся, вернувшись в такое нежное ощущение покоя.

Неслышно ступая мягкими подушечками лап, к нему подбежал кот, и вспрыгнув на колени, тихо замурлыкал. Обрадовавшись любимцу, Лекс принялся чесать его за ухом, пропуская шелковые ворсинки шерсти между пальцев, но увы… Счастье оказалось таким недолгим! Пронзительный писк будильника пейджера в кармане вывел киборга из состояния глубокой релаксации, в которой он пребывал последние минут десять, и мозг опять закипел болью возвращения в ужасную реальность. Все это мгновенно притушило робкие переливы света, властно напомнив, пора!

«Пора, пора платить!! Что с того, что я знаю где совершил ошибку? Платить придеться независимо от того, знаю я, что совершил ее или нет, но когда знаешь, даже вдвойне больней, сознавать свою былую ослепительную глупость», — прошептал киборг, и глаза его, только что полные хрустально-голубого света, окончательно потускнели, возвращаясь к настоящему, которое зло напоминало о себе равнодушным треньканьем в кармане. Проведя шершавой ладонью по шерсти кота, Лекс встал и с тяжелым вздохом направился к лифту.

Остановившись у двери, он в последний раз кинул свой печальный взор на уютное пространство вокруг, картины, статуи, словно звали его к себе, обещая тихое блаженство эстетического наслаждения и покой сердца. Кот, лениво развалившийся на диване, тихо мурлыкал что-то свое и весело поглядывал на Лекса своим зеленым глазом, перевернувшись на спину он замурлыкал еще громче, надеясь на ласку хозяина, стройное тело его изгибалось в ленивой истоме сытого блаженства. Лекс сделал было шаг, но увы, его ждали. А точнее ждали его приказа. Ждали начала конца!!

И Лекс вошел в кабину, едва успев сквозь закрывающиеся створки бросить последний взгляд в холл. Вздохнул невидимый механизм, и киборг, словно грешник из Рая, вознесся наверх, к серости огромного мертвого города, ждущего его в своем вечном танце хаотического визгливого существования, не нужного никому, и больше всего ему самому, города, требующего от него приказа, долженствующего обречь на уничтожение миллионы невинных жизней…

«Я заплачу не только за прошлое, за эти роковые слова тоже, такова плата за знание самого себя!! Слишком поздно, надо было раньше понять и познать, а теперь уже поздно, поздно», яростно ломал пальцы Лекс. Двери открылись и киборг сморщился от металлических, едких запахов города, принесенных слабым ветром. Где-то на востоке собирались пока еще невинные по своей форме облачка, еще не опасные, но уже занимающие часть горизонта. Сильно парило. Ветерок стих… В воздухе словно повисло невидимое напряжение… Все будто ожидало чего-то……

— Быть грозе..быть грозе, — задумчиво прошептал Лекс, и шагнул навстречу флаеру, устало стирая пот со лба.

Трек3. В круге света

Солнечные блики играли в салочки на стенах зала, светотени беспечно отрицали его холодную суровость. Промаявшись до обеда за схемами роботов-людей и отдав должное сну, Властитель в который раз оказался во власти скуки. Она ласково и цепко засосала его, резко раздавив любые попытки вырваться на волю. Барахтаясь в ее волнах, толстяк в испуге придумывал одно дело за другим, то вызвал начальника охраны, то сместил пару киберов с должности, уменьшил подачу энергии в пятом квартале почти до нуля, и самое главное, выкурил пару сигар, но увы, очередной бой часов шепнул Властителю — все!

Давясь кофе, он лихорадочно соображал. — Так. Лекс будет потом, все на сегодня выполнено, а что сейчас? — и с необычайной для своей комплекции легкостью вскочив с кресла, забегал по залу, рыча как загнанный зверь. Тихое треньканье селектора на столе остановило его бег. На цыпочках подкравшись к столу, и, очень странно выглядя в этот момент, весь разрезанный потоками солнечных лучей на ряд несочетаемых отрезков, с лицом, где застыла глуповатая улыбка, он медленно нагнулся к источнику шума и надавил на кнопку.

— Что? — спокойно, несмотря на недавнее бешенство, спросил он. — Все готово к просмотру, сэр, — кашлянул селектор и смолк. Тупо усмехнувшись грязным мыслям, промелькнувшим в глубине мозга, правитель выпрямился, и, придав лицу торжественное выражение, направился к боковому выходу в один из многочисленных залов Центральной Мировой Башни, в целом по строению напоминающей лабиринт.

Двери распахнулись, открыв холл, забитый скелетами давно устаревших механизмов и полный мутного света от огромных пыльных окон. Помещение уже давно не использовалось и не открывалось, и поэтому правитель громко чихнул от пыли. Картины залов, маленьких и больших, дергались на поверхности его мозга как мошки в паутине, а сам он скользил как в странном танце, бесшумно семеня по стертым гранитным плитам. Зал, еще один зал, Властитель все быстрее шагал по бесконечным коридорам и узким темным переходам, извилистыми змеями расползающимся в разные стороны.

Остановившись посреди колодца света, в центре выложенного голубым мрамором круглого зала, он посмотрел наверх, где — играя пылинками лились нежные отсветы из маленького окошка цвета лазури. Губы Властителя сложились в добродушную улыбку, но глаза продолжали пронзать пространство холодным равнодушием, опустив взор, он оглянулся по сторонам и ослеп. Ослепленный, он долго не мог понять, что происходит, но, наконец открыв глаза, сообразил, что таинственный золотой скелет всего лишь отражение его самого в старинном зеркале, висевшем между книжных полок. — Мертвый хлам, что пользы от книг, — выругался толстяк, ностальгически вздохнув. — Что? Они мне когда-нибудь помогли? — внезапно вглядевшись в зеркало, он на долю секунды почувствовал, как убог и смешон.

Зеркало обличительно сияло перед ним, без прикрас рисуя в круге света. Заставив себя отвести взгляд, Властитель быстро заковылял к креслу, угрюмой горой кожи торчащему в сыром углу. — Книги, книги, — прошепелявил старик, листая ветхий журнал, валявшийся в куче пыли на низеньком столике. Перед глазами его мелькали слова, строчки, фразы, убогие вытянутые лица. Властитель отбросил журнал в раздражении, он рождал воспоминания. — Что надо вспомнить, и к чему мне это прошлое?

Внимание старика привлекло обьявление в середине страницы, жирно обведенное черной траурной каймой. Сердце его забилось сильнее, от неясных чувств, шевельнувшихся в глубине. Осторожно, словно боясь, что он рассыплется, Властитель взял журнал в руки, трясущиеся от непонятного волнения. Приблизив страницу к глазам, он прочитал: — Глобальный Институт Театрального Искусства. Выпуск 2206 года. Выпускной бал. Спектакль по произведению А.Н.Островского «Бесприданница». Приглашаются все жаждущие. Началов 19 часов. Журнал выпал из рук, ошеломленных тем, что держали.

— Воспоминания, прошлое, да, там есть ответ почему я смешон, смешон, смешон, — закричал он, и тут же больное сознание выключило эту трезвую мысль, беспокойную и дерзкую.

Он дико захохотал и щелкнул пальцами, отчего камин в углу радостно полыхнул, предвкушая пищу. Душа сумасшедшего снова была мертва и спокойна, брезгливо взяв журнал за уголок он покатился к огненному монстру, трещавшему в углу, и… Огонь зловещим отблеском пал на красивое лицо безумца, разрисовывая его адским рисунком, мгновенно меняющим сущность… Лицо сморщилось, стремительно обращаясь в чудовищную слепую маску, покрытую светящейся сеткой морщин-трещин, а глаза превратились в два раскаленных уголька, пронзивших пространство энергией ненависти.

По залу пронесся яростный горячий вихрь, и демон, занявший место души, радостно захохотал, алча своего вечного удовольствия — смерти… — Все, ты будешь доволен, — шепнул он огню и швырнул журнал в пламя. — Хи-хи-хи, -вырвалось из недр монстра, наблюдавшего за танцем язычков огня. Вот первый из них пробежал по середине страницы, вот второй, все быстрее адский танец, все громче музыка смерти. «Какая прекрасная мелодия», шепнул он себе, улыбаясь. «Все в огонь, и вас в огонь, как это просто». Щелчок пальцев и огонь исчез, оставив облачко дыма, лениво расплывающееся в воздухе. Круг света на полу переместился в угол, напомнив о времени. Монстр уснул, он знал, что еще не время…

По лицу Властителя пробегали волны мыслей, ежесекундно меняя его выражения, и вскоре на нем появилась улыбка тщеславного самодовольства, не только граничащая с глупостью, но и вполне с ней тождественная. Часы в библиотеке начали хрипло бить и истерично отсчитав пять ударов, замолчали. — Время, время, все такая чепуха, — задумавшись, прошепелявил правитель, водя пальцами по стеклу, за которым качался маятник. Он провел пальцем по тому месту, где стрелки совершали свой бесконечный бег, стремясь к концу времен, и вдруг почувствовал себя ребенком, прикоснувшимся к тайнам мироздания и ощутившим свою ничтожность. Песчинкой в этих часах. Сам он, вся его фигура, вся сущность, сжались в маленький комок, смешной и величественный одновременно, спина согнулась, тело и колени образовали немой вопрос, не имеющий ответа.

Придя в себя, он засмеялся, но не своим «обычным смехом», а уже немного другим, в котором еще больше проглядывали истеричные нотки. Замолчав, Властитель почувствовал бешенство, холодной лавой вскипавшее в нем. — Почему, к чему это все? — тихо прошептал несчастный в пустоту, он не мог найти обьяснения событиям, в последнее время творившимся в нем. Мозг со скоростью компьютера искал ответа на все это в глубинах подсознания, но ассоциации, возникающие на его поверхности, не имели никакого смысла, только запутывая страдальца — больше и больше…

Он вспомнил недавний сон, начало которого не было необычным, но дальше события развернулись совершенно фантастическим образом…

Резкий всплеск, боль, свет, ощущение стремительного втекания в чужое пространство, сразу показавшееся знакомым. Тело полное энергии и сил молодости. Грохот мыслей и образов, меняющихся со скоростью звука в мозгу нового существа, даже не заметившего постороннего присутствия. Он кричал, он кричал, пытаясь достучаться до молодого существа, ставшего его хозяином, но оно не услышало его. Мясорубка калейдоскопических мозаик приближалась все ближе, и, щелкнув цветными челюстями, поглотила немой вопль, не услышанный никем.

Утреннее солнце мутными масляными красками разрисовало темный холст улиц, хрипло и недовольно пробуждавшихся от ночного покоя. Птицы истерично пели, надрывая свои голоса, оплаченные щедрыми подачками дня. Прохожие неслись, неестественно размахивая руками и воплощая в жизнь принципы Броуна, оторопело натягивая на лица свои обычные маски. Их было много этих масок, и некоторые даже были похожи на людей. В трамвай, где ехало существо, втекло нечто с улыбчиво-карнегиевской маской делового джентльмена, одним хищным огоньком в мертвых серых глазах, рушившим ее обманчивую целостность.

Существо заворочалось на жестком железном кресле с облупившейся краской и отвернулось к грязному окну, где фотографически сменялись одна за другой картинки утреннего холста. Ворчание старой контроле-р-рши в вонючем замызганном тулупе отвлекло существо от созерцания карнавала мертвых улиц и стен. — Пожалуйста-х, пожалуйста-х, билетих-х, — сверкая единственным золотым зубом, пахнула на него вонь ее рта.

Зловеще клацнул компостер и крик бабки утонул в шуме вагона, противно дребезжащего на кривых поворотах. Существо страдало, боль была настолько сильна, что в эту минуту оно ненавидело весь мир. Лица сливались в общую панораму игр света, теней, звука, образуя дикую какофонию. Существо боролось с адской какофонией, пытавшейся подчинить его ее гнилой сути, хватало ртом воздух, пытаясь разорвать невидимый кокон сероватой гнили, плотными шелковыми нитями преграждавший доступ воздуха, но его усилия утонули в бодрой мелодии колес поезда. У поручня девушка со строгой маской холодной стервы, улыбалась ему страстными теплыми глазами, зовущими в омут дешевого продажного сладострастия. Мрачный грязный бомж, плаксиво вереща, пробивался мимо нее к выходу, всех распихивая острыми как угол локтями. Глаза «стервы» вмиг потеряли свою лживую теплоту, облучив нищего мертвенным светом, отчего тот сразу поник, растеряв адский задор «дна».

Весь трамвай, словно некий театр в миниатюре, галдел безумным жизненным спектаклем, создавая вокруг дикий кошмарный шум, разрушающий покой. Огонь и лед, сталкиваясь, порождали в естестве существа борьбу несочетаемых стихий. Лед шипел, тая в ярких языках пламени его сердца, но улыбчивая пошлая жизнь, помогая торжеству льда, вывернула наизнанку огромный вселенский холодильник и огонь отчаянно заметался, погибая в ледяном царстве. После короткой борьбы стихия сдалась и на поле битвы наступила мертвая тишина, черный уголь глаз существа потускнел и его печальное лицо еще больше вытянулось, надев трагически-равнодушную личину. Полумертвая уже душа воспарила над жизненным холстом, равнодушная к нагромождениям его обманчивых полумертвых образов и ядовитых красок и отстраненная от антигармоничных игр «людей» вокруг. Ветер зло сипел, выдувая боль и вливая Абсолют спокойствия. Здесь наверху летали другие птахи, гордые и величественно-спокойные, недоступные репертуару, диктуемому рисованными подмостками.

Существо с вожделением вдыхало воздух свободы и медленно поднималось к солнцу, отдаляясь от серой панорамы внизу, маски съёжились и слились в серое подобие пыли, смешные и трагические персонажи, злобные и грустные, прекрасные и безобразные, стали единым целым. Но оно, даже паря в недоступной выси неба, не могло спокойно взирать на серость мира внизу, и, вскоре почувствовало, как едкая липкая пена ненависти рвется из него, и в нем, как в художнике, растет желание взять раствор, чтобы смыть абстрактную людскую мазню с вселенского холста. Но мысль о Ней удержало существо, полное горечи страданий, и пена исчезла. Она была одной из самых мучительно-злобных масок, в странных переплетениях и узорах холста, одна из тех, кто так мучил и коверкал его душу, одной из тех кто использовал его, одной из тех, кто в действительности был просто опытом на жизненном пути, опытом, который надо было — к сожалению, как думало существо, просто прожить, а не уничтожать. И, наверное, именно эта мысль мешала ему стереть ее и все вокруг..

Ее маски-лица менялись чаще других, игра была тонка и даже неподражаема своей холодной хитростью и пустотой. Может, именно потому оно и любило ее образ, коварный и подлый? Кто его знает? Ведь иногда мы любим именно за то, что нас не любят и давят, хотя разве такую фатальную привязанность к душевному мучителю можно назвать любовью? Увы, существо привязалось к ее обманчивому образу ненастоящего счастья, и теперь холст смеялся его страданиям, радуясь своей пустой жизни. Чудовищный образ, смущающий душевный покой молодого существа, звали просто и обыкновенно — Виктория Ди-Элиа, имя придуманное ею в желании производить впечатление властной независимой дамы, истинное же имя — Простодаша, явно не подходило для этого ее образа, но существо пока еще не видело ее настоящей природы… древнего демона-вампира, притворявшегося обычной земной девушкой, холодной змеей заползающего в души, чтобы красть энергию жизни, под предлогом иллюзорной страсти. ВЕДЬ своей энергии у бледной как тень девушки — не было….

Мгновение, и оно вернулось из мира грез в свое бренное тело, затекшее на ржавом кресле. Постылые барокко-башни и барокко-стены нудно змеились мимо окна, кривые лабиринты грязных улиц тараканами разбегались в стороны, и уже нельзя было различить где сон, а где реальность..А Трамвай все мчался и мчался, в ослепительно быстром ритме в никуда… выбивая колесами готический ритм зла…

Существо сжалось в комок, страдая, оно бесстрастно, уже без гнева и сопротивления, наблюдало, как тонкие нити чувств и фантазий в его теле рвутся, превращая душу в холодный хаос равнодушия ко всему вокруг. «Маски Людей» шевелились вокруг него, о чем-то остервенело кричали и шептали, но никто не заметил рождения Пустоты…

— Бред, к чему мне все эти воспоминания, к чему? Ненавижу неясности, — прошептал Властитель, очнувшийся от странного кошмара. Холодный пот тек по искаженному лицу, в момент пробуждения на секунду озарившемуся пониманием чего-то важного, словно поняв таинственную природу сна, может статься, удалось бы узнать нечто очень недостающее…

Но неясное озарение только на миг посетило сердце правителя, и, тут-же отбросив эти мысли, призывающие задуматься над самим собой, он в ужасе замахал руками, отстраняясь от невидимых теней этого ненавидимого им прошлого и торопливо отступил к дверному проему. — Бред, вас нет, чур вас, чур, — шептал он в пустоту перед собой, в которой ему мерещились смутные тени, лица, ухмыляющиеся образы. Он отступал все ближе к двери, мелко дрожа и нервно оглядываясь по сторонам, и бюсты беломраморных философов на полках насмешливо глядели на него из вечности своими каменными глазами, смеясь над его трусливым бегством.

Гулко хлопнула дверь, подняв горы пыли в зале воспоминаний, и через мгновение в нем снова повисла мертвая тишина, только последняя пылинка еще кружилась в ярком луче солнца, падающем сквозь световое окошко наверху, зал тоже ждал своего часа…

Громкий вздох пугливого облегчения вырвался из уст тирана, вспомнившего о делах — и, нацепив на лицо маску бесстрастного равнодушия, он быстро зашагал по длинному коридору, слабо освещенному редкими чадящими лампами и устланному ветхим красным ковролином. Через километра два он устал и сменил быстрый шаг на более медленный, полный величавого спокойствия философа, холодно и непредвзято анализирующего окружающую действительность и себя в ней. Страх ушел, оставив место жестокому расчету, не знающему сомнений и колебаний, расчету помогающему считать верными решения, неприемлемые для каждого нормального человека и подгоняющему все под гребенку стандартности и одинаковости. Таков был Он — Властитель Мертвого Мира, поспешно шагающий по красному коридору и угрюмо улыбающийся своим грязным мыслям, таков был он! Но..Однако, где-то внутри, в самом дальнем уголке сознания, затаилась боль сердца, родившаяся после долгих лет бесчувственности в пыльном зале. Глупец, он так неразумно отмахнулся от нее!

«Я спокоен», — говорил себялюбец. «Я спокоен и у меня есть дело, которое поможет стереть тени прошлого и даст радость настоящего». И с этими мыслями он сам не заметил, как бесконечный коридор уперся в массивную дверь, обитую красной кожей, разрисованной кричащими рисунками странных масок. Выругавшись своей глупой рассеянности, толстяк зашуршал бумагами в кармане пиджака, ища ключ. Чуть покопавшись и найдя нужное, он рассмеялся, мечтательно грезя о том прекрасном цветке за дверью, который подарит ему общество после долгих лет одиночества и при этом станет помошником в деле залития мира потоками крови. Но неожиданно на ум пришли другие соображения и гордый лоб пересекла тонкая тревожная морщинка. «В чем дело»? — в удивлении спросил он себя, поразившись неожиданно возникшему ощущению, что он что-то делает неправильно. А особенно острой боли в том месте, где у него когда-то было сердце.

С секунду он боролся с собой, в нерешительности вертя в руках ключ, но сожаления были отброшены, свет сердца погас и красный туман снова затянул мозг, властно толкнув пухлую руку к вратам ада. Ключ повернулся в замке, скрипнули петли и дверь открылась, поддавшись непоколебимой решимости зла.

Трек 4. (Совет.)

Город опять проплывал перед усталыми глазами Лекса, отправившегося в Совет. Хорошее настроение, обретенное им среди дорогих образов и эстетизма домашней берлоги, улетучивалось с каждым километром, приближавшим его к зданию Совета.

Искусственный кибер-глаз старого воина лениво фотографировал странную действительность, проплывающую внизу, в поиске ответов на вопросы несомненно его волнующие.

Словно еще раз пелена спала с получеловеческого мозга, открыв новые участки памяти, до того недоступные ему, и все новые и новые воспоминания возникали в пустоте ума, несомненно окончательно выводя из состояния холодного равнодушия, в котором он пребывал последние столетия. — Подумаем об этом в Совете, — пробормотал киборг, заводя машину на посадку. По привычке, не дождавшись полной остановки двигателей, он выпрыгнул из аппарата и — зацепившись полой плаща за поручень, растянулся на земле, больно ударившись коленкой.

Вдали послышался скрипучий искусственный смех, но Лекс двинул головой и смех смолк. Моментально тройка киберов подскочила к своему начальнику и помогла встать, до этого заботливо отряхнув. — Вы не ушиблись? — льстиво пропел самый рослый из них, молящее сложив руки. Лекс ничего не ответил, но взгляд, мимолетно брошенный им на тройку подхалимов, заставил их инстинктивно вытянуться, как на параде.

Закутавшись в Плащ, он медленно заковылял ко входу в здание. Старший зло поглядел ему вслед и сказал, обращаясь к товарищам: — Старый хрыч, и почему Великий Властитель выбрал его в председатели? Я думаю есть более достойные претенденты! Второй только развел руками: — Ну ты же знаешь, он наполовину человек, именно поэтому его и выбрал наш Повелитель. Третий тихо прошипел: — Как он может понять наши проблемы, не являясь рожденным в чреве завода-родителя, его нахождение на посту нарушает Третий Интеграл…

— Замолчи!! — с ужасом зашептал старший, пугливо оглядываясь в поисках ищеек. — Он сам придумал Третий Интеграл вместе с Великим. — А я не хочу молчать, — заревел третий, бешено вращая глазами-блюдцами. — Что он сделал для нас, чем помог? Почему одни имеют вдоволь огненного масла и летают на новых «планах», а я должен тащиться на ржавом жуке доисторической модели? Мне не нужен такой председатель, а если на то пошло, мне не нужен и кое-кто повыше, например…

Удар железного кулака старшего прервал его слова, и он рухнул на площадь, издав при падении оглушительный звон рассыпающихся электронных плат. Вокруг головы «человекоподобного» быстро растекалась желтая зловонная лужа из лопнувших кондиционных труб и систем охлаждения. — Дурак, еще не пришло время, — презрительно скривился старший — и, отвернувшись, подмигнул второму. Тот ни слова ни говоря вытащил бластер, и в одно мгновение тело бунтаря исчезло в огненной вспышке. Удовлетворенно хмыкнув, убийцы внимательно осмотрели место преступления, и, не найдя следов, зашагали в сторону бесформенной громады Совета, о чем-то оживленно споря по дороге.

Время словно остановилось, издевательски растянувшись из секунд в часы, и дало возможность Лексу, ковылявшему с ноющей от падения ногой, сполна насладиться физическими и душевными муками, открытыми сегодня. Реальность воспринималась им как допотопное кино без звука, чудовищно замедленное и разложенное по кадрам, и он с удивлением смотрел на киберов, в медленном «стоккато» двигающихся по лестнице. Он мог рассмотреть малейшее изменение в их телах и лицах, блестевших в вечернем солнце Марса. Казалось прошел час, прежде чем главный киборг добрался до дверей и бросил обеспокоенный взгляд на часы, но… они бесстрастно сжали ужасный «фильм» до десяти секунд и тотчас, вселенский режиссер, усмехнувшись, щелкнул пальцами «cнято».

Жизнь, мстя за неестественную остановку, ринулась в бой и в удвоенном ритме завертела Лекса и киберов, в секунду очистив площадь от их глупой суеты, только полуприкрытая дверь продолжала жалобно скрипеть на ядовитом ветру несмазанным железом петель…

— Да здравствует третий интеграл, — торжественно загремел Совет, приветствуя своего начальника, вошедшего в зал. Он угрюмо обвел глазами соратников, преданно смотревших на своего кумира, в уме автоматически подмечая кого нет, и, внутренне собравшись, зашагал к трибуне в центре. От взгляда его не укрылись странные ухмылки, застывшие на синтетических лицах киберов, сидевших у самого возвышения, но он решил не придавать этому значения, приписав это своей усталости. «Реальность, нереальность, что это вообще такое? Все, я должен быть твердым», — сказал себе старый киборг, и, откашлявшись, начал.

— Киберы, мы стоим на пороге великих свершений! Сегодня Великий Властитель принял эпохальное решение — мы завоюем Ялмез, планету людей, где все вы получите по новому человеческому телу!! Подробности об этом позже, в речи Великого!

Зал взорвался громом аплодисментов, стены трещали от исступленного рева, киберы обезумели от такого неожиданного известия! Скука последних пяти советов была причиной столь бурного веселья, все они обрадовались возможности развлечься, пограбить, ну и конечно воплотить свою заветную мечту, стать человеком! Лекс поднял руку в металлической перчатке и в Совете воцарилась тишина.

— Киберы, — продолжал он, с ужасом слушая сам себя. — Все приготовления к походу должны быть закончены через пару дней и потому Великий Властитель повелел переплавить все ненадежные андроид-элементы в пятом квартале на металл для звездолетов. С этой минуты в городе вводится комендантский час, всякий, кто выйдет на улицу после восьми без специального разрешения, будет переплавлен.

Слова мертвой жестокостью ложились на мозги «хозяевам жизни», жадно внимающим своему обожаемому председателю, все больше приходившему в ужас от сказанного самим собой. «Нет», металось у него в голове. «Нет, я не могу это больше говорить, что я д-е-л-а-ю», — кричал он себе, пытаясь остановиться, но в следующий момент услышал, как нечто с его телом, руками и бессмысленной четкостью рта произнесло:

— Все начальники киберов получают неограниченные полномочия, все жилые кварталы отключаются от энергоснабжения, и их мощности переводятся на завод-изготовитель, любимый всеми священный отец-родитель наш, весь частный транспорт конфискуется на переплавку. Пятый квартал сносится полностью и весь металл со зданий тоже подлежит переплавке.

С каждой буквой и фразой Лекс погружался во мрак безумия, тщетно пытаясь выбраться наверх, к самому себе, и заставить замолчать страшный голос, диктующий смерть! — Нет, неет, — закричал он, заставив содрогнуться киберов, c наслаждением внимающих ему. — Нет, — повторил он уже тише, тяжело дыша после битвы с кровавым туманом залившим душу давным давно, никто не помнит….

«К черту Э-Т-О, я не хочу даже временных сделок с совестью», — стремительно пронеслось в его голове — и, открыв рот, он с удовольствием процедил в зал: — Нет, я отменяю все!

— Что это значит? — мгновенно закричали возмущенные киберы с разных концов зала. — Черт тебя возьми, здесь не древний цирк, — ядовито проскрипел гвардейский кибер в красном плаще с нашивками капитана, сидящий в другом конце аудитории.

— Молчать!!! — взбешенно заорал Лекс, тщетно пытаясь перекричать и утихомирить «хозяев жизни», обломившихся в своих надеждах, но гул недовольства нарастал, постепенно переходя в общий безрассудный крик. Киборг смертельно побледнел, с трепетом ожидая последствий своего необдуманного порыва…

— Тише, — произнес предводитель группы, так странно ухмыльнувшейся при появлении Лекса. Киберы замолчали. Киборг зло посмотрел на него, но ничего не сказал. Предводитель «ухмыльнувшихся», в котором не трудно было узнать недавнего подхалима, со смаком уничтожившего перед Советом чересчур болтливого кибера, цинично усмехнулся, и, обернувшись к залу, чуть пожал плечами в наигранном удивлении от слов Лекса. Киберы захохотали. Сделав серьезное лицо, «предводитель» обернулся и пристально посмотрел на председателя, под его мертвенным цепким взглядом даже поежившегося.

— Киберы, — медленно выцеживая слова, прохрипел он. — А вам не кажется, что наш председатель стал что-то слишком переменчив в своих решениях? Лекс нервно потянулся к кнопке охраны, но «предводитель» грубо рявкнул: — Кнопка не работает начальничек, ее перерезали в самом начале.

И оставив Лекса в некотором замешательстве от этого сообщения, продолжал, обращаясь к залу: — Вообще!! Разве может, такой вот наполовину человек, править нами от имени Великого Властителя, а? Зал смолчал. — Я думаю, — плевался он еще ядовитее. — Великому будет небезынтересно узнать, что он, — с этими словами смутьян вытянул палец в сторону начальника киберов. — Что он, как доложили мне мои верные ищейки, держит дома клонированное животное!! И это он!! Который вместе с Великим, создавшим всех нас, да славится его имя в веках, придумал Третий Интеграл! Да он первый же его нарушил!

С каждым словом «предводителя» зал все больше накалялся, и к концу его речи рев перешел в один громкий вопль, — уничтожить! Лица, недавно светившиеся слепым обожанием, исказились от ненависти, металлические пальцы тянулись к начальнику киберов и яростно рвали на нем плащ, пытаясь дотянуться до горла. Казалось еще секунда и киборга разорвут на куски прямо тут, но «предводитель» опять поднял руку, и все замолчали.

— Я думаю мы отправим его туда, где ему самое место. Туда, куда должен будет отправиться пятый квартал! И железный урод затрясся от смеха, предвкушая власть, которая сама шла к нему в руки.

Эта была его роковая ошибка. Опомнившийся Лекс вспомнил, что в трибуну был вмонтирован дубликат охранной кнопки, активирующий небольшую импульсную пушку на потолке. «Черт, как я мог о ней забыть»!? Быстрое касание пальцев. Хлопок…

И реальность залил поток белого света, заставивший исчезнуть половину зала. Все было кончено!

— Одно нажатие кнопки… и все. Потрясенный тем, что совершил, прошептал Лекс. «Одно касание пальцев..и все мертвы. Неужели, все-же есть ситуации когда убийство оправдано? Или нет? Кто знает»? И…

Искры вспыхивали и умирали на искореженных поверхностях интерьера, рассеивая в воздухе мерзкий запах горелой синтетической оболочки и расплавленного металла, вызывая у оставшихся в живых шок. Глаза их с минуту гасли и зажигались сканируя ужасную картину, и в следующий момент их головы словно по команде повернулись к киборгу, они ждали…

— Я думаю вы все сделали надлежащие выводы из ЭТОГО, — холодно и как-то странно печально, словно сожалея об происшедшем, сказал Лекс, твердо чеканя каждую букву. — Возвращайтесь к прежним обязанностям. Мои первоначальные распоряжения остаются в силе. Все! И он вскинул руку в прощальном приветствии. — Да здравствует третий интеграл, — далеко не так радостно как в начале, проревели киберы, до сих пор не пришедшие в себя. — Болваны, — презрительно процедил главный киборг, совершенно выдохшийся от жестокой борьбы с самим собой, борьбы души, требующей отменить все, и разума, шепчущего — «так надо». Запахнувшись в изодранный плащ, он зашагал к выходу, душа его сейчас была пуста.

Холодной определенностью конца хлопнула дверь, поставив некую болезненную точку в мучительном кошмаре и Лекс, остановившийся у входа, опять посмотрел на часы. Сквозь туман противоречивых образов, белой пеленой закрывающих реальность, ему показалось, что стрелки на миг исказились в насмешливой гримасе — и, снова приняв прежнюю форму, продолжили свой отсчет. «Последний отсчет, последний отсчет», грохотали стрелки часов в обманчивой тиши каменной пустыни, исчерченной закатными лучами.

— Вы слышите меня, вы слышите меня, — захлебнулся киборг в крике, тыча пальцем куда-то вверх, и, упав на колени, моляще сложил руки, словно надеясь, что его кто-то услышит и поймет, может задумается над чем-нибудь в своей жизни, но вопль его души утонул в молчании высотных зданий, гордо несущих изломанность шпилей и кривость зеркал-окон среди кровавых облаков, затянувших горизонт. Город ждал…

Слабый смех ветра пронесся над площадью, стремительно унеся в поднебесье и напрасный вопль Лекса и душное марево дня. Ветру не было дела до глупых проблем людей и роботов, он даже не обратил внимания на одинокую фигурку киборга на площади, он торопился в стратосферу, где собирался принять участие во вселенской забаве перемешивания потоков воздуха. Вот это было весело!

Нагроможденность красных пятен на далекой линии горизонта незаметно подобралась к городу и начала яростно вгрызаться в девственность белых облаков, безжалостно раздирая их в клочья. Кровавое войско облаков-монстров приближалось все ближе и быстро меняющиеся картинки неба в безумной игре стихий ждали только победителя, готовые покорно отдать ему корону-чистоту. Ветер зло свистел, подгоняя адский задор битвы. Желтый глаз солнца постепенно тускнел, испуганный калейдоскопической яростью высших сил, борющихся за место под ним. Кровавые ручейки коварно обтекали наивные облака, внезапно резко вцеплялись в них и мгновенно глотали, выдавая взамен верных слуг победителя, чья поступь уже слышалась вдали громовым блеском молний.

Уродливые шпили-башни одна за другой окрашивались в «его» цвета, равнодушные ко всему, борьба подходила к своему логическому концу. Все меньше пятен света оставалось в мешанине изодранных облаков, свет проигрывал тьме, нависшей над городом. Пошел дождь…

Трек 5. (Четкий).Мечты

Щелкнув замком, Властитель закрыл дверь и повернулся к залу, ничуть не изменившемуся после его последнего прихода. Все те же серые тона стен и окон, выдержанных в нео-готическом стиле, все те же пыльные витражи с изображениями святых. Их печальные, слегка вытянутые лица, резко контрастировали со злобными ухмылками химер на капителях колонн, поддерживающих изогнутые своды. И внезапно в голову правителя закралась мысль, что сам он как серая химера, нависшая над белым ангелом, в жажде разорвать его в клочья. Впрочем, он тотчас уничтожил эту мысль.

Там, посредине залы, стояло нечто кубической формы, сиявшее огнями сотен ламп и еле слышно тикающее реле многочисленных индикаторов. Правитель улыбнулся какой-то необычно нежной, кроткой улыбкой, осветившей его злое лицо несвойственным ему выражением чуткой доброты или даже какой-то в некотором роде любовью, и засеменил к кубу, средоточию своих мечтаний и тайных надежд. — Да, — промолвил он, остановившись перед пыльною громадой. — Да! Только ты спасешь меня от призраков прошлых ошибок! Быстрее, — в нетерпении топнул он ногой. — Я не люблю ждать!

И повинуясь его властному окрику, в недрах сооружения что-то заскрежетало, створки железного кокона медленно разъехались, и в его глаза ударил поток золотого пульсирующего света, яростно рванувшийся в мир из металлической клетки. Властитель дико вскрикнул, пытаясь непослушными руками укрыться от всепроникающей власти лучей, но включился голубой светофильтр и он облегченно вздохнул, осторожно открыв глаза.

Уродливый железный куб скрывал в себе сферу, сделанную из тысяч, тонких как волос, хрустальных пластин, и сквозь их сверкающую многогранную поверхность на толстяка смотрели самые прекрасные и нежные глаза на свете, которые только можно себе представить. Глаза цвета небесной чистоты, снега, или горного источника, чуть увлажненные и полузакрытые в оцепенении анабиозного сна, громадные и слегка вытянутые глаза прекрасной девушки-цветка, мирно спавшей в тесноте хрусталя и наверное видевшей сны, потому что на лепестках ее розовых упругих губ мелькала скромная загадочная полуулыбка…

Может быть ей снилось, что она мотылек, и летит, летит — летит куда-то в синюю ультрамариновую даль, наполненную вибрирующим пением воздуха и морем горячих лучей солнца.

Скользит над бесконечным пространством покоя эфемерным газообразным существом, радостно ловя ощущение блаженства от тепла, свободно проходившего сквозь тело, созданное из утренней росы и легкого тумана, повисшего над пенистой негой волн. Или она сливается с молочной пеной прибоя, наслаждаясь растворением своего Я в ВЕЧном ритме МЫ океана… Сквозь ее сознание проносится вечная песнь-движение ИСПОЛИНА, Родившегося давным-давно, никто не помнит…

И… ВОТ ей надоедает эта игра с растворением, и она собирает себя со всей вселенной морской воды, по которой она себя распространила… Она встает, поднимается, вырастает среди шума прибоя, кремовая влага пены твердеет, принимает форму тела..Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть, и новая пенорожденная богиня стоит на песке — и, улыбаясь, слушает вечность своим огненным сердцем, трепещущим среди полупрозрачно-стеклянного тела. Игра. Она вечно играет с этими превращениями и вот ей опять надоедает ее человеческая форма. Улыбка. Игривый смех. И она, разбивается, рассеивается. В воздухе плавают сверкающие водяные кристаллы, подпевающие ветру в его обычной утренней симфонии. Вот уже и их нет… Все исчезло..

Сознание умчалось за тысячи километров, в космос, играть с потоками солнечной энергии, изливающейся на Землю в радости отдаваться всему Живому. Только ее улыбка еще очень долго висит в воздухе… красивые розовые губы приоткрываются и золотые ноты смеха медленно тают в прохладе бриза, постепенно преобразуясь в крохотные алмазы..

Которые аккуратно ложатся на мокрую щеку берега, лаская его своим застывшим на века совершенством…

Но на губах Властителя блуждала иная улыбка, улыбка дикой противоестественной похоти, он с вожделением скользил взглядом по ее богоподобному телу, по ее волосам цвета восходящего солнца, длинным волнистым покрывалом ниспадавшим вниз. По белоснежным кораллам подводного царства в ее зубах, и, опять по телу, длинному стройному телу цвета теплого розоватого мрамора, еще ниже, по точеным, словно вырезанным рукою великого ваятеля ступням, опять вверх, к тонким изящным рукам.

Глаза старика вспыхивали особенно жадным блеском и руки тряслись от возбуждения, когда он рассматривал безупречно очерченные чаши грудей с кокетливо торчащими темными сосками, еще не знающими вкуса поцелуев. И это дивное неземное создание пока еще не хотело ПРО-БУДДИТЬСЯ… Оно сладко спало, а с вспотевших губ старика капала слюна, потому что создание уже принадлежало ему! Никогда она не улыбнется никому кроме него, никогда она не скажет «люблю», другому!

— Она создана для меня, она создана для меня, для меня, — шептал старик. Рука его со скрюченными пальцами вытянулась по направлению к хрусталю и длинные ногти с противным скрежетом заскользили по его граням, с радостью собственника-самца, любующегося своей будущей жертвой. Стирающего с нее пыль, лелеющего ее, и ждущего часа, когда можно будет насладиться ею в полной мере.

— Моя, ты будешь моя, — захохотал он. — Ты не сможешь ничего сделать со мной, ты будешь любить меня и не скажешь нет моей любви, я заставлю тебя, — кричал он и эхо повторяло его слова. Щелчок… И..

И он вздрогнул от тоски, внезапно возникшей в нем, и заплакал перед этим хрусталем, где заключил все свои надежды. И самое страшное в этом чудовищном ощущении одиночества было то, что он не знал его причины, он не знал! «Прошлое, настоящее, будущее, где в этом лабиринте жизни сокрыта причина-истина, могущая подарить мне счастье»? Рухнув на колени, старик взмолился невидимой судьбе о снисхождении к его горю, и пламя неведомо откуда взявшихся свечей осветило это безумное лицо с широко открытыми глазами. Минуты медленно текли, ему уже казалось, что он слышит его, этот неуловимый бег времени, слышит и чувствует легкий ход секунд-стрелок, время пожалело его, дав блаженную возможность разобраться в самом себе, но чуда не произошло, и счастье, такое неуловимое и далекое, не снизошло на него.

В голове Властителя возникали причудливые видения, хор давно умерших голосов звал его за собой в край понимания и покоя, которого он так жаждал. Где-то там был ответ нужный ему, ответ на мучивший его вопрос: «Кто я»?

«Наслаждение», — думал он. «Наслаждение, в чем природа его? Неужели страдания этого молодого тела принесут мне удовольствие? Неужели это и есть наслаждение? Может там, в прошлом, я знал другое наслаждение? Может есть что-то более высокое, что я потерял»? Он застонал, раздавленный болью этих соображений, и на память пришел другой вечер, в иной жизни, нечто случившееся давно и уже совсем исчезнувшее в пепле сгоревших времен. Он вспоминал……

Молодой человек лет двадцати за столом, что-то пишущий со слезами на карих глазах, о чем то думающий, о чем то страдающий. Луна-обманщица заглядывает в окно своими призрачными лучами и ветер стучит об старую раму почерневшей гнилой веткой. Облака загадочно сияют в свете луны. Чудесными прозрачными странниками несутся они по небу в безумии ночной бури, тождественные душе молодого страдальца. Строчки быстро бегут из под нервных пальцев…

Мысли как взбесившиеся дикие кони рвутся из под упряжи рассудка..

«Все кончено, все, теперь я окончательно мертв! Восемнадцатое февраля ….тысячи…………ого года. Утро еще дышало туманным отблеском надежды, но сгустились сумерки, и вместе с ними душа захлебнулась от горя и боли несчастной и неразделенной дурацкой страсти-любви, потому, что только так можно назвать это безумное схождение с ума не нужное никому, черт возьми, и я сам это понимаю! И кто я, после этих ползаний на коленях перед Ней, давно разлюбившей меня? Кто? И правильно она меня считает слабаком, есть за что. Забыть бы ее, выкинуть из головы, но никак не могу. Это выше моих сил! Сегодня. В этом рельсовом монстре. Я попытался покончить с этим кошмаром, с самим собой — но даже это оказалось мне не под силу!! А теперь? И тут? Кофе, сигарета, вся эта философская беседа с самим собой — разве это спасет от дурмана дурацкой страсти? Нет, я бессилен! Писать ей весь вечер, пытаться доказать, что мы должны быть вместе, напрасно, такие как она слышат только то, что хотят слышать! Она меня вычеркнула и точка. Объяснила, что она не первая и не последняя. Может надо все же попытаться прожить это как некий жизненный опыт? Но что он дает, этот опыт, я не понимаю. Она осталась глуха к голосу чувств, они ей просто не нужны? Да, она и не верит теперь в них, и поэтому она предала меня, предварительно измазав в грязи, чтобы было не так неприятно себя чувствовать, выкидывая такой подарок как я, ползающий на коленях, любящий, и выполняющий любую прихоть! Кто виноват во всем этом? Наверное надо винить только себя, я сам допустил, чтобы на всем протяжении наших отношений об меня вытирали ноги! И, разумеется, это отвратило ее от меня. Может она так и делала из желания, чтобы я так не делал, подталкивала меня таким образом, надеясь, что я взбунтуюсь и стану сильнее. Но нет, я только глубже залез под каблук, любовь сыграла злую шутку, заставив выполнять все, что она требовала. Хотя она предупреждала меня, что с ней надо пожестче, но я не смог и вот она ушла. Предпочла звон монет за выступление в ближайшем стрип-баре! Ведь она у нас супер-секси танцорша, вечно выступающая с репертуаром из никогда не меняющихся трех танцев, где одни и те же раз и навсегда заученные движения! А где она теперь? Чего добилась? Крутит попкой в забегаловке перед клиентурой второго сорта!! Она, когда еще исполняла танц-номера со мной, так любила восхищение своим телом! Глупышка! Ну ладно, это я так, не будем!..Продолжим Дальше Наше Повествование………

Я пытался стать лучше, думал это надо, чтобы все было нормально, но она

просто никогда не любила меня. Моя любовь наскучила ей и теперь все. Я пытался измениться, жить по иным духовным принципам, как я не мог понять, что дело не только во мне, но и в ней. Всегда один любит, а другой позволяет себя любить? Что за закон?? Когда-то я питал иллюзию, что мы понимаем друг друга, увы, истина оказалась чудовищной! Сегодня я понял — Мы никогда и не понимали друг друга, ей всегда было плевать на принципы сердца, она просто притворялась, что они ей нравятся. Ей попался такой чуткий и нежный мальчик, ну куда же бросить такого, хотя он и зануда по ее мнению!? В настоящий момент времени я имею удовольствие наблюдать завершение процесса внутри нее, начавшегося очевидно задолго до меня. Она становиться абсолютной стервой. Расчетливой. Использующей всех. Циничной. Именно тот тип, что так тянет всех мужчин, и они летят как мотыльки на мертвый огонь «знака девы», не страшась сжечь крылья… И мои крылья сейчас пылают, причиняя страшную боль. Горят и трещат, температура усиливается, жар любви уничтожает меня, и я боюсь сойти с ума!

Когда-то мы якобы были счастливы, но это тоже оказалось иллюзией, а все те блаженства, что вкушали мы, в реальности вкушал я, а не она…

О БОЖе, ну почему это я любил ее, а не она меня! В голову упорно лезет одна простая и ужасная мысль, да, да, она терпела меня, ее раздражал постоянный поток любви с моей стороны, и, самое неприятное, я начал подозревать, что вокруг все такие, и это не я неправилен, а они ограниченные. Ненавижу!! И соответственно же всякая ограниченность не выносит рядом ничего выше себя, и старается убедить вас, что это вы неправильны, ни в каких обстоятельствах нельзя верить в эту чушь! И она? А она!? Да что она! Я переборщил с заверениями в своей пламенной любви. Это я уже понял! Да ей можно памятник поставить! Когда ты не любишь человек, а он тебе о своей любви твердит каждый день — это скажем не просто!! Но почему я все еще не могу выбросить ее из головы? Это просто, просто… Пробуй. Давай! Ты же можешь, ты же сильный! Нет, опять мысли просятся на бумагу, никак не остановить руку. А так больно описывать все! Хотя, наверное, так я и очищусь, еще раз мысленно прожив все, что было между нами… Так что дальше?

А я видел, что создал с ней бесконечный праздник, где огонь наших душ переплетался, рождая абсолютное объединение, какая чушь, страсть тем и опасна, что ты можешь не замечать до поры до времени отсутствия чувств с противоположной стороны. Тем ужаснее потом это открытие!

Да и какой огонь горел у меня? Ведь сейчас, трезво взглянув на вещи, можно ли назвать это истинной Любовью? Нет! «МЫ всегда боимся потерять того, кто нам поистине не нужен». Все это — бредовая слепая страсть к человеку который меня совсем не понимает, а сейчас кажется, еще не пришло время, и нужного человека надо немного подождать. Терпение — вот мое золотое правило!

(Ты вечно откладывал наслаждение жизнью на потом. Жалкий идиот! Будь прокляты все чертовы идеи и люди, что научили меня этому.. Мы все живем потом..НЕТ НИКАКОГО ПОТОМ..ДЯЯЯВОЛЛ… потом — я уже просто безумный старик в зале одиночества… в огонь..в огонь).

Любовь, любовь, а если взять честно, то вся эта любовь проистекала из моего удовольствия от нее, истинной духовности там не было, ее тело заслонило все..Тело, которое я обожествил, превознес до небес! Тело — даже не красивое по сути! Все радости свел к одному человеку, не удивительно, что когда она ушла, я рухнул в пропасть тьмы, разучившись радоваться чему-нибудь другому кроме нее! Удовольствие… Ночи с ней, секс, секс, секс…

Так любил ли я ее саму по себе, без удовольствия, которое ощущал прикасаясь к ней? Не знаю! И никто не знает, любовь людей сложная штука и покажите мне тех, кто в ней толком разобрался! Духовная, не духовная, страстная, или… Какая? А ТЫ сможешь разобраться?

Но как я ненавижу все и себя в том числе, я чувствую как эта ненависть шипит в моем сердце, захлестываемом мутными водами жизни, как одиноко и мрачно в этой пустой комнате, в которую опустила свои волосы вечно недоступная девушка-луна — как надоело жить! Наверно это досталась мне в наказание за ошибки жизни, за слезы предыдущей девушки, любившей меня, я так цинично бросил ее ради этой пироксидной куклы Барби. Так мне и надо! Все придет потом, я чувствую, но что мне делать сейчас, что? Только тихий шелест капель дождя за окном и свист ветра, я один, и так страшно и жутко находиться здесь в этих призраках воспоминаний, в зловещих лучах ночного светила, криво усмехающегося на темном небе, и в этом душевном и физическом одиночестве, от которого сейчас не спасет ничего! Воспоминания, они приходят — и ничто не в силах изгнать их из памяти!

Тот самый чудесный день, когда она пришла в мою жизнь. Теплый летний полдень давно мертвого дня. Тень лип. Кафе. Тающее мороженое в жестяном стаканчике и предчувствие, наитие… Нового… Она пришла легкой Колеблющейся тенью, вся в красном, какой контрастирующий цвет по сравнению с зелено-белым пейзажем вокруг. Белые плиты террасы и белый пластик столов, ну и зелень, хранящяя от зноя… Она пришла, точнее въехала на террасу, на роликах.

Простая девочка с косичками на русых волосах и с нежной всепоглощающей пластмассовой улыбкой — пустоты. Образ холодной матери, как нельзя точно пронзил душу?

Зной вошел в мое сердце в этот миг навсегда и даже мороженое окончательно растаяло. Проклятые бабочки родились внутри..Большой ее рот сказал что-то банальное, странный рот на вытянутом худощавом лице, и меня украли у всех. Фиолетовые стразы на ее Кровавых джинсах сверкали и переливались, Пока она переминалась с ноги на ногу, ожидая моего первого ответа. Запах клубничной жвачки. Запах свежего тела дразнит. Деловито она жует жвачку. Быстро. Из ее ушей-наушников до меня доносится популярная мелодия избитого жанра, что-то вроде «двигай попой побыстрей, жуй, и пей, живи скорей». Все это показалось мне таким восхитительным, что я свалился со стула, испачкав в пыли плит свою рубашку, акууратно заправленную в вылинявшие джинсы. Ненавижу себя за это… Все тает и перемещаюсь////970-709-=08deep/

Но это проще выкинуть из памяти, гораздо труднее убрать совсем свежие воспоминания…

Как я ненавижу эту комнату, хранящую тепло нашей страсти. Как будто она здесь и вот-вот вернется. Вот картина на которую она смотрела, я срисовал ее с иранской миниатюры. Большое дерево в пустыне, накрытое густой шапкой изумрудной листвы. Она сказала, что листья — это как сотня печальных лиц. Глаза с этих лиц обращены вниз, там сидит девушка с белыми крыльями. Мягкие перья испачканы серой и черной пылью, девушка тоже грустна и смотрит на красный коврик у босых ног.

Я рассеиваю взгляд, теряю сосредоточенность на картине, и вот она становится просто разноцветным пятном в глазу. При этом разбросанном изображении вся комната видна сразу, но нечетко, смутно, глаза только один предмет способны воспринимать резко, а не расплывчато. И я концентрирую взгляд наугад. Куда упрется линия моего взора? Что выхватит из реальности? На окне возникает черная пепельница, сейчас пустая, в которую мы стряхивали пепел сигарет, выкуриваемых перед очередным сексуальным марафоном.

Движение, остановка, опять движение… Никак не насладиться ЭТИМ до конца, каждый раз хочется еще! Сексуальную энергию не удовлетворить, это монстр в нас, требующий повторения и повторения. И мы повторяем! 2-3-4-5 часов…7…8…

В старинном «магнито-фоне» проигрывается кассета «ЭНИГМЫ». Сквозь мелодию можно различить стук-шуршание механизма, вращающего пленку, он давно износился. Коричневые как земля индийские палочки наполняют комнату чувственным благоуханием. На длинной оранжевой пачке, в которой другие ожидают своей очереди, название — «Камасутра».

Стены… впитывают стоны… наслаждение… и колеблющийся свет желто-белых ароматических свечей, плавающих в озерцах расплавленного воска. Огоньки плавают и в ее глазах, темных и злых как ночь, мне хочется погружаться в них все глубже и глубже, и там, на самом дне пропасти, обрести блаженство! Но все имеет конец в этом мире — и вот свечи погасли, стоны смолкли, и кровать холодна — долгие ночи в одинокой постели, не согреваемой «огнем любви»…

Только что было все и вот нет ничего!! Ее голос, вроде это он… Нет! Это просто шепот ветра за окном, ласкающего ветки деревьев. Ничего не поможет мне… Ничего… Ничего… Отвлечемся…

С-с-с-игарета, прикуриваем, она тлеет у меня в пальцах. Рассыпается. Белые кольца дыма медленно поднимаются под потолок, рассеиваются там. Я слежу за тонкими струйками, которые извиваются, двигаются в лучах луны и мне становится легче. Все пусто. Она пуста. Спокойно! Я не люблю пустоту и потому ненавидел ее, желая наполнить бездну равнодушия бессвязным лепетом «любви».

Вот ветер распахнул форточку, дым ускорил движение, заметался, но сквозняк, пробившийся сквозь щель между дверью и полом, захлопнул окно и дым замер. По моим губам пробегает легкая мечтательная улыбка, уносящая меня далеко ввысь, в черноту неба, где бы моя душа могла скользить в сиянии серебристых облаков в легком танце ночи, или птицей ветра мчаться навстречу недалекому рассвету на горизонте, пару минут назад окрасившемуся первыми голубовато-розовыми красками.

Лететь, замирать, петь, и смеясь, шагать по холодным и тугим потокам, просто быть немного свободным. Пусть это бегство от себя так мечтать, ну и что, разве каждый человек не имеет право на свободу? А боль настоящего одиночества пройдет! Но все-таки меня волнует вопрос, в чем глобальная причина моих страхов, проблем, неудач, депрессий и неудовлетворенностей? Почему моя влюбленность усиливается после того как об меня вытирают ноги, это же противоестественно? Где истинная причина? Запутано, все запутано».

Взгляд молодого человека случайно упал на валявшийся на столе дневник, и, повинуясь неясному чувству, он поспешно включил свет и наугад открыл на середине, прочитав:

«2.09…7 г… День сегодня не очень, впрочем в последнее время я все больше замыкаюсь в себе, да и кто может знать какие чувства раздирают душу восемнадцатилетнего подростка. К тому же мне все давно опротивело, особенно видеть каждый день мерзкие рожи учеников своего 101 планетарного корпуса и классной „менторши“ по кличке — „Едкая клизма“. Они все время прикалываются надо мной, страшно вспомнить как „они“ смеялись, когда я однажды на уроке прочитал стихотворение собственного сочинения, где написал о всеобщей любви, что может спасти мир, потом полгода об этом вспоминали. Неужели оно такое плохое? Смеются и над моими попытками рассуждать на философские темы на уроках. Неужели это так идиотски выглядит? Меня все презирают и со мной никто не хочет сидеть»…

4.09…7.г.. «Не знаю, не знаю, ничего из меня не получится, я останусь прежним ничтожеством, ненавидимым всеми. Хорошо же учиться, как обещал маме, я не смогу, неужели я такая сволочь? Ничего не хочу делать. Качусь в пропасть и мне все равно, но почему, почему? Ужас, сегодня на уроке я вдруг потерял хорошее отношение к классу и почувствовал к ним равнодушие. Почему? Надо заставить себя снова их любить. Сложно..Все опротивело, весь мир… Хотя черт с ним. Я сам хорош. Наверное — я сам во всем виноват. МЕНЯ ВРОДЕ ЧТО-ТО тянет в пропасть, ненавижу весь класс, всех бы поставил к стенке, злоба во мне нарастает..Пропасть. Черная бездна, а наверху свет, я понимаю, что надо туда, но лечу вниз. Недаром говорят, что зло легче делать чем добро. Не вижу перед собой цели, впереди мрак.

Черви-гниль, уродство. Все понимаю, но ничего не делаю и тут я ничего не умею! Что делать? Кто виноват? «Во всех своих бедах вини прежде всего самого себя». Вспоминаю свою самую первую 14-летнюю любовь, как она глумилась над глупыми признаниями в любви маленького романтичного мальчика, ей было плевать на это, ее интересовали крепкие сильные парни на мотоциклах. К чему ей был я? Ну да, самок заводит только грубовато-веселое наглое поведение, а не мой романтичный слащавый лепет о «любви». Ха-ха. Все они самки..Да-да. Все… такие…

Как она смеялась с друзьями надо мной, случайно я услышал все, ЧТО ОНА ОБО МНЕ ДУМАЕТ, и это было ужасно, невероятно больно услышать такое из уст «люби-мой». Тогда чуть не перерезал себе вены!! Как ужасно быть отвергнутым! Боюсь повторения! И Была ли это лю-бо-вь? Хм. Идиот!

Полет в страну воздушных замков и хрустальных мостов, лужаек с феями. Восторженный лепет влюбленного сумасшедшего. Разве это не прекрасно? Как же смеялись над этим ее деревенские друзья! Может это была не любовь, а воспаленный бред маленького идиота? Образ, который я выдумал себе? Все таки, как они смеялись!!!! Нет, никогда никого не надо любить, надо ненавидеть, к черту воздушные замки!! У меня есть моя ненависть»!!

9.09…7.г.. «Я хочу умереть, мысли о самоубийстве все чаще посещают меня».

17.09..7.г. «Скучно, все ужасно скучно, ха-ха, забавная мысль. Мне плевать

на всех, дорогая книга или хороший виртуальный симулятор мне сейчас дороже жизни человека. Какая любовь, ее нет».

18.09..7..г.. «Хочу власти, крови, всех к стенке. Тираны великолепны в своей жестокости».

29.09..7..г. «Я трус, жалкий трус. Сегодня я струсил перед десятилетним мальчишкой. Монтень: — «трусость — мать жестокости».

Как я мечтаю за это оскорбление подвергнуть обидчика четвертованию!!! Пропасть..Тьма..Я запутался и ничего не понимаю. Где любовь? Где та жертвенная самоотверженная взаимная НАСТОЯЩАЯ любовь, которая может спасти меня? Где богиня-идеал? Неужели все это выдумано людьми? Неужели мне не дано будет такой любви? Ах, лучше бежать в мир моих фантазий, ведь там все возможно»…

30.09..7.г. «Я ПОГРУЖАЮСЬ В ТРЯСИНУ, становлюсь все чудовищнее. Все чувства постепенно замирают и гибнут, все чаще я поддаюсь апатии. Моя душа мечется по темной комнате, ища выхода. А внизу зловонная жижа. Где выход? Где цели жизни к каковым можно стремиться, идеалы? Они погребены на дне души и поросли беленой и поганками! Равнодушие и лень, вот камни тянущие меня на дно. Я стал презирать людей! Они стали мне глубоко безразличны. ВЗАИМНАЯ ЛЮБОВЬ, вот моя соломинка, вот мое спасение. Но где она? Есть ли она? Не выдумали ли ее, это божественное чувство, воспетое поколениями поэтов. Где ты, восторг формы и духа, запечатленный в полотнах и мраморах статуй? Я знаю — она сделает меня лучше, но для этого она должна быть истинной!

Без нее я погибну… Но достоин ли я кого-нибудь полюбить? Может сначала стать достойным кого-нибудь полюбить? Болото с ядовитыми испарениями, болото тьмы и порока, зависти, вялости, и апатии, жестокости и эгоизма, тянет меня на дно. Душа моя сейчас чудовищная страна — напоминающая ад! А ведь когда-то она была подобна Эдему! На первый взгляд здесь вполне сносно, но это впечатление недолго. Среди зловонных болот с вампирами, среди кривых чащ и буреломов, населенных ужасами зла, возвышаются замки безжалостных тиранов, моих пороков, истребляющих друг друга и мою душу, чтобы занять в ней первое место и править ею. Тут малейший солнечный луч, упав в ил, вызывает к жизни гадов и плодит москитов. Хищники-цветы прикрывают падаль. Добрые пожелания, кидаемые в эту страну, исчезают среди всеобщего уныния. Оставьте там какое-то воспоминание и вернитесь к нему чуть погодя, вы обнаружите слой плесени, а под ним рой кишащих мокриц и омерзительных насекомых. Не пытайтесь пробраться сквозь сумрачные леса моей души, они непроходимы.

Там ползают и жалят мучительным ядом смерти змеи кровавых и похотливых страстей. Они жаждут крови!!! Все несет смерть! И в этой стране брожу я, тщетно пытаясь убежать от постоянного желания небытия. Я заблудился в своей душе и никак не могу выйти к прекрасным замкам добра и милосердия, пока еще сдерживающим напор орд кипящих страстей. Но они скоро падут. Еще немного и будет поздно. Где же царица ЛЮБВИ? Я вне мира, я одинок. Нити связывающие душу с ним рвутся. Да и мир не желает меня знать, он отторгает меня и мои принципы. Где мои радости, радости Сердца, иные чем у других? Я потерял их!! «Я любил», а меня не люби-ли. Я вкушал ненависть, хотя хотел вкушать любовь.

Я от жизнерадостной веселой деятельности, от творчества ЖИТЬ, пришел к угрюмой спячке человека не интересующегося ничем. Моя комната похожа на келью, которую я все реже покидаю. Но все-таки в душе еще есть области мне более или менее подвластные, где я могу предаться прекрасным и возвышенным грезам. Мир же смеется над моими фантазиями, говоря, что я летаю в облаках и создавая мучительный кошмар вины от моего несоответствия всеобщему эрзацу серого человечка — ТАКОГО КАК ВСЕ… Может они правы и надо приземлиться»?

— Нет, они все таки правы, правы… Или нет? А моя любовь к НЕЙ, она же не спасла меня, я сижу в той же яме, потому, что от нее нет чувства! Где истинная любовь? Ответа нет! — вскричал юноша со слезами на глазах, и отбросил дневник от себя, снова погрузившись в тягостные раздумия.

— Хватит, все!! И это то лучшее наслаждение, которое я испытал в прошлом?! — завопил старик, не заметив слабых мыслей, что надо вспомнить что-то еще. — Нет. — успокаиваясь, хрипло выдавил он из себя, зло вытирая пот. -Нет!!

Он пнул себя в грудь, отмахнувшись от мысли поискать здесь ключ к пониманию. — Нет, этого просто не было, и не надо искать большего наслаждения в прошлом, оно здесь и сейчас ждет меня в хрустальной сфере, а все остальное чушь собачья. Меня больше никто не обманет! Видите ли, была причина вынудившая меня искать в «Этой в Кубе» замену Чему-то в прошлом!! Бред! Заткнись, — заорал он внутреннему голосу, опять настоятельно попросившему задуматься над этим. Трясясь от злости, Властитель отползал от сверкающего хрусталя-куба, парадоксально вызвавшего в нем все это, ведь раньше он как раз служил средством избавиться от минувшего. Он отползал, безумно хихикая, и душа, бившаяся под камнем бесчеловечного мозга, знала — осталось совсем немного. — Тик-Так, — засмеялся он громче. — Тик-так, пару дней. Ржанье стало смелее. — Пару дней и вы умрете. «Крак». Клетка захлопнулась.

Все эти душевные переживания разбудили в нем зверский аппетит, и, поднявшись с колен, толстяк привычно щелкнул пальцами. Каменная плита в стене отъехала в сторону, открыв широкую нишу, откуда робот-слуга выкатил столик украшенный вазой с фруктами. Властитель отряхнул костюм и протянул руку к сочному апельсину, лежавшему в самой середине вазы. — Апельсином пахнет гораздо приятнее, чем пивом, — с улыбкой протянул он в пустоту темной залы, освещенной высокими готическими свечами, медленно перебирая румяный плод в пальцах. «Тьфу, к чему это, я же никогда не пил пива»? Неожиданно одернул он себя. «Или нет»? Воспоминания о пиве почему-то заставили его поежиться, как будто в зале стало резко холодно, и это опять навело на размышления о молодом человеке, недавно пригрезившимся ему, а в пустоте головы пролетел неясный, размазанный бездной времени, образ.

Этот апельсин тоже намекал ему на что-то в прошлом! «К черту, прошлого нет, как нет и души»! Резко приказал он замолчать внутреннему голосу, но тот подобрался к нему с другой стороны.

Еще раз, подкинув плод в руке, старик остановил движение и внимательно посмотрел на него, всматриваясь в каждый изгиб, в каждую складку спелого кусочка солнца..

Оторвавшись от созерцания, он еще немного помедлил и острым как коготь ногтем стал очищать кожуру. Кусочки падали на пол, устилая пространство вокруг старика ковром из мира солнца и лета. Зал, миг за мигом, терял свою готическую мрачность. Тени прошлого и настоящего с гремучим шипением уползали в темные углы, недоступные для маленьких кусочков солнца. Последняя кожурка, медленно кружась в теплом воздухе, опустилась на Пол. Странное и лукавое выражение блеснуло в глазах Властителя, уже окончательно успокоившегося, и он надкусил.

Пальцы мгновенно стали липкими от сока, брызнувшего из сочной мякоти. Вкус апельсина, сладкий, тягучий и чуть кислящий, напомнил ему что-то весело далекое. Что-то из детства, когда все еще было так хорошо и жизнь казалась дивной сказкой. Новый год, шоколад, подарки под елкой и смех мамы. И уже с другим чувством, просветленный осколками света души, взглянул он на хрустальную сферу, он не боялся сейчас теней прошлого и уже твердо верил, что именно в ней скрывается его счастье! Дурак, он отнес радость от света души к будущему наслаждению девушкой из куба, и не заметил намека обратиться к себе, чтобы выяснить, почему он теперь пытается спастись с ее помощью. Действительно, почему? Но он не додумался до всего этого, и счастливый, резко повернулся и вышел из зала. Вперед, к своему будущему, или прошлому?

Трек 6. Кровавый сон

Гроза ушла и небо очистилось для косых лучей заходящего солнца, казалось вот-вот готового скрыться в барханах черной пустыни. Последние лучи, тонкими шпажками света, еще касались верхушек безлюдных небоскребов на окраине огромного города, но ниже, на одинокие серые полотна улиц, уже вползал другой, желтовато-призрачный свет радиоактивной пустыни. Зловещее наследие очистки Марса от микроорганизмов, могущих, если бы им дали возможность, со временем стать угрозой для цивилизации Машин, превратившись в разумную жизнь.

Это радиоактивное сияние, мерцающее по ночам над городом, тщетно пытались уничтожить ликвидаторы, сотнями тысяч тонн деактивированной воды, но так и не смогли полностью убрать до сих пор. Правда это никого особенно не волновало, что роботам радиация?