Бесплатный фрагмент - Авессалом-2. Портал

Все, к чему прикасается Тьма, хранит ее отпечаток.

Пролог

Ри задыхался. Непривычный к бегу, он устал, едва выбежав из дворцового сада на закате. В тот момент, когда молодой человек свернул с мощеных брусчаткой улиц центра Шьялинура в переулки старого города, солнце еще лизало остывающими лучами крыши домов, лениво цепляясь за пик Зуба Ашори — величайшей из вершин Сизых гор. Теперь же сердце беглеца громыхало в груди, колотя по ребрам, словно пьяный матрос, ломящийся в кабак, из которого его только что вытолкали портовые шлюхи. Солнце скрылось. Город безвольно съежился, впустив в себя сумерки. Тронутые тьмой улицы вытянулись, сжав и без того узкие проходы между домами. Ткани, вывешенные для просушки на деревянных брусах, закрепленных у крыш, нервно дрожали от набегавшего ветра и качались, словно мумии висельников.

Ри скользнул в одну из темных подворотен квартала красильщиков и, захлопнув за собой калитку, на минуту прислонился к шершавой стене, чтобы восстановить дыхание. Попытался проглотить слюну, но сухой комок лишь оцарапал горло, вызвав приступ кашля. Мертвая пыль библиотечных хранилищ, годами накопленная в легких, выплеснулась из него серо-зеленой мокротой. С громким всхлипом он втянул в себя воздух, наполненный тошнотворным запахом — расположенный на левом берегу речки Чешуи, делившей Шьялинур надвое, квартал красильщиков смердел немилосердно, словно состязаясь в зловонии с дубильнями на противоположном берегу. Беглец прислушался. Вечерний город был наполнен обычными звуками густонаселенного места, ставшими более отчетливыми к вечеру. Хлопали двери, скрипели раскачивающиеся на ветру ставни окон, доносились голоса людей: смех, ругань, детский плач. Вдалеке кто-то хрипло горланил похабную песню. Ри воровато оглянулся и полез за пазуху. Внезапно лицо его снизу осветилось синим — сквозь раздвинутые складки одежды пробивался мерцающий свет. Крупная ночная птица шумно вспорхнула с соседней крыши. Ри вздрогнул и плотно запахнул полы плаща. Подворотня снова погрузилась во мрак.

В этот момент он снова услышал шаги. Те самые тяжелые шаги, до смерти напугавшие его в лаборатории, шаги, преследовавшие его, пока он, немея от страха, крался по каменным коридорам к выходу из Башни Магов. Они приближались со стороны переулка, по которому он сам бежал минуту назад. Ри вжался в стену, боясь вдохнуть. Шаги незнакомца сопровождал тонкий металлический звон, словно связка ключей позвякивала на поясе. Ближе. Еще ближе. Беглец отчетливо слышал, как хрустят мелкие камешки, крошась под тяжелыми башмаками. Горячая жидкость обожгла колени — он понял, что обмочился. И тут же ветхая калитка с треском слетела с петель, снесенная могучим ударом. Ри заорал и бросился вглубь двора, туда, где в просвете между стенами виднелся спасительный блеск восходящих лун, отраженный в подернутой рябью воде реки. Серая тень, вынырнувшая из ниоткуда, метнулась ему наперерез. Мощный удар в грудь откинул Ри в сторону. Он врезался в стену, раздробив затылком трухлявую штукатурку, и сполз вниз. Чьи-то руки схватили его, рванули вверх. Он попытался закричать, но что-то металлическое врезалось в лицо, выбив несколько зубов и превратив губы в фарш.

— Держу говнюка!

В волне смрадного дыхания, обдавшего Ри, смешались запахи протухшего мяса, сивухи и какой-то смолы. Источник вони, перебивающей даже тяжелый дух красилен, приблизился вплотную. Ри рассмотрел мятую, испещренную шрамами и морщинами физиономию нищего, того, что вечно отирался возле его дома.

— Привет, умник! — нищий ухмыльнулся, обнажив два ряда гнилых пеньков, заменяющих ему зубы, и провел тяжелым кастетом, надетым на пальцы левой руки, по лицу жертвы, размазывая кровь от рта до уха.

Ри дернулся и тут же согнулся пополам, получив под дых.

— Оставь его, Хорек, — произнес низкий голос.

Высокая фигура в плаще с накинутым на голову капюшоном, полностью скрывающим лицо незнакомца, приблизилась.

— К-кто вы? Что в-вам от меня нужно?! — язык Ри цеплялся за острые обломки зубов. Кровь из разбитых губ, смешанная со слюной, наполняла рот, но он не решался ни сплюнуть, ни проглотить эту горячую соленую массу.

Человек в плаще протянул руку в черной с металлическими вставками перчатке. Волна дикого, нечеловеческого ужаса коснулась Ри, превратив его живот в холодную бездонную пропасть, в которую провалились все внутренности. Сумерки рассеялись. Все четыре луны блеснули в небе ослепительными вспышками, резанув по зрачкам разноцветными лучами. Беглец выгнулся, раскрыв рот в беззвучном крике. Месиво из слез, соплей и кровавой слюны вперемешку с осколками зубов выплеснулось на грудь, заляпав плащ. Хорек, отпрянув в сторону, мерзко хихикал, облизывая кастет. Человек в плаще опустил руку, и ужас отступил. Ри, судорожно дергая ногами, отполз в сторону и остался сидеть, упираясь спиной в стену дома.

— Ты совершил глупость, алхимик, — голос незнакомца звучал спокойно и бесстрастно, обволакивая сознание дрожащей жертвы. — Хорек, забери у него то, что ему не принадлежит.

Нищий одним прыжком приблизился к Ри и распахнул тому одежду.

— Дерьмо бессмертное! — он вытащил наружу пульсирующую синим светом сферу, внутри которой находился комок какого-то вещества округлой формы. — Хренов мозгляк все-таки сделал это!

— Пожалуйста! — Ри потянулся за сферой, но нищий откинул его обратно, снова приложив затылком о стену. — Пожалуйста! Вы не понимаете! Я все объясню Наместнику, он все поймет! Это никак не связано с моей работой!

Сфера сорвалась с ладони Хорька и плавно подплыла к незнакомцу, осветив его. Он протянул руку и поднял голову. Синие всполохи пульсирующего света яркими огоньками заплясали на покрытой узорами металлической маске, выглянувшей из-под капюшона.

— Ошибаешься, — тихо произнес человек. Сфера исчезла в складках плаща, и подворотня погрузилась во мрак. — Хорек!

Страшный удар в висок опрокинул Ри на землю. Боли не было. Только где-то в глубине бездонного колодца, затягивающего его, сначала тускло блеснула, а потом все ярче и ярче стала разгораться звезда. Он устремился навстречу этому теплому свету, чувствуя безмерную легкость. Звезда превратилась в кольцо с неровными, фосфоресцирующими краями. Радость захлестнула его сознание, когда Ри вдруг ясно понял, что это такое. Поддавшись необъяснимому порыву, он оглянулся назад, на свое бездыханное тело, лежащее на земле, на мерзкого Хорька, в недоумении озирающегося по сторонам. Ри радостно засмеялся.

«Кейтель, я иду! Любимая, я иду к тебе! Кей…».

Ледяные щупальца обвили его липкой сетью. Ри снова оглянулся и замер в ужасе. Темной фигуры незнакомца в маске больше не было. Вместо него, шипя, извивался клубок черных, блестящих от слизи змей. Несколько гадов, отделившись от общей массы, обвили его тело, которое вдруг задергалось, словно сломанная кукла.

«Не-е-е-ет!!!»

Ри заметался, пытаясь сопротивляться щупальцам ужаса. Кольцо портала задрожало, сжалось обратно в яркую точку, потом потускнело и, наконец, погасло.

«Кейтель! Не-е-е-ет!!!»

Сознание Ри вернулось обратно.

— А ты не так прост, алхимик, — голос раскаленным колоколом стучал внутри объятого болью черепа. — Позаботься о нем, Хорек.

— Да, хозяин.

Цепкие пальцы сгребли его за одежду, рванули вверх.

— Кей…

— Чего? — нищий наклонился к нему.

— Кейтель…

— Не переживай, умник, — Хорек хохотнул ему в лицо. — О ней я тоже позабочусь!

Часть первая

Слишком много обмороков

«Череда таинственных и странных событий, произошедшая в Полоцке этим летом, уже успела породить неимоверное количество слухов. В городе шепчутся о тайных испытаниях новейшего оружия, о космических катастрофах, а кое-кто даже начал снова поминать Апокалипсис. По заданию редакции я провел журналистское расследование, призванное пролить свет на произошедшее и дать ответы на вопросы, тревожащие горожан. Должен признать, что открывшиеся в процессе расследования факты оказались настолько невероятными, что утаивать их далее от общественности невозможно. Однако, обо всем по порядку…

Все началось той самой ночью, когда над Полоцком пронеслась невероятно мощная гроза, порывами ветра повредившая несколько километров линий электропередач вокруг города и свалившая ударом молнии одно из самых старых деревьев в окрестностях Спасо-Ефросиниевского монастыря. У стен этого самого монастыря и разыгралась поразительная драма, свидетелем которой стал пятидесятидвухлетний Михаил Белко, наладчик станков с ЧПУ Ремонтно-механического завода.

Михаил возвращался из города в дачный поселок, в котором обыкновенно живет летом, когда внимание его привлекло необычное поведение собак — они собрались в огромную стаю и внезапно, словно подчинившись неслышному приказу, одновременно улеглись на землю. Михаил с удивлением отметил, что в этой стае бок о бок находились как грязные бродячие псы, так и представители домашних, и даже декоративных пород. Животные вели себя тихо, и Михаил решил подойти поближе. И тут произошло поразительное: все собаки как по команде вскочили на ноги и с рычанием двинулись на него. «А глаза их, — рассказывая об этом, мой собеседник бледнеет и начинает слегка заикаться, — глаза этих чертовых тварей горели зелеными огнями!» Михаил бросился наутек в сторону монастыря, однако псы догоняли его. К счастью, вблизи оказалось дерево, на которое он каким-то чудом смог взобраться, потеряв при этом телефон и сумку с продуктами. Невдалеке, у самых монастырских стен, он разглядел нескольких человек и уже намеревался позвать их на помощь, однако то, что произошло дальше, заставило Михаила забыть о собаках, сновавших под деревом. Судорожно обхватив ствол одной рукой, другой он зажал себе рот, в последний момент подавив крик ужаса.

— Я на «Громах» вырос и драк повидал будь здоров! — Михаил нервно трет узловатые пальцы, покрытые размытыми татуировками. — Только, слышь, малой, тут любой обоср… то есть того… в натуре страшно было. Они ведь реально укокошили того хмыря. Девка ему ножом по горлу махнула, а тот тощий дернул за бошку и оторвал ее нахрен. А потом такое месилово пошло…

— Ковалев, вы в своем уме?

Людмила Антоновна Мелехова, главный редактор «Вечернего Полоцка», откинулась в кресле, изумленно глядя на молодого человека напротив. Ее высокая прическа тут же запуталась в листьях свисающего из настенного кашпо вьющегося заморыша. Людмила Антоновна нервно дернула головой. Эта многолетняя война неизменной пышно взбитой челки главреда с цветком, служившая поводом для шуточек всего коллектива газеты после ежедневных планерок, сейчас Кирилла абсолютно не забавляла. Он нервно заерзал на стуле.

— Но ведь вы даже не дочитали до конца!

— Тома, глянь!

Людмила Антоновна швырнула скрепленные степлером листы бумаги на колени полной даме, сидящей у окна. Та неловко взмахнула руками, пытаясь схватить листы на лету, но промахнулась и, вздохнув, неуклюже опустилась на колени, поднимая их с пола. По кабинету тут же поплыл запах хвойного экстракта, которым Тома Кулеш, за глаза называемая в редакции Пихтой, щедро обрабатывала свою редеющую шевелюру, пополам с запахом коньяка. Источник последнего — початая бутылка «Метаксы» — виднелась из-за неплотно прикрытой дверцы сейфа хозяйки кабинета. Очевидно, давние подруги отмечали какое-то радостное событие, а может быть, просто сплетничали, перетирая кости врагам и завистникам Людмилы Антоновны, коих обладавшая взрывным характером и острым языком журналистка имела немало. Мелехова этого не заметила, продолжая сверлить взглядом молодого человека.

— Ваша наглость, Ковалев, переходит все мыслимые границы! По заданию редакции? Какой такой редакции? Что-то я, как руководитель этой самой редакции, не припомню, чтобы давала кому-либо подобное задание! Или вы имели в виду что-то еще? Возможно, вы вообразили, что подответственная вам рубрика разрослась до размеров полноценного СМИ?

— Но Люда, пожалуйста! — Тома всплеснула руками, едва снова не уронив бумагу на пол. — Я уверена, что Кирюшечка ничего такого не имел в виду! Правда, Кирюша?

Кирилл бросил раздраженный взгляд на женщину. Та глядела на него, невинно хлопая ресницами. От застывшего на покрытом мелкими морщинами глуповатом лице Пихты выражения беспредельной уверенности в том, что он, Кирилл Ковалев, редактор жалкой рубрики «У-дачные советы», ни в коем случае, разумеется, не имел ввиду «ничего такого», его замутило.

— Читай, Тома! — Мелехова раздраженно мотнула головой, отбросив росток в сторону. — Я ведь так понимаю, что это еще цветочки в начале были, да, Ковалев?

Кирилл проглотил слюну и откашлялся. В это время телефон на столе редактора разразился трескучей трелью. Людмила Антоновна хищно схватила трубку. Следующие несколько минут по этажу редакции разносился громогласный диалог Мелеховой с ее давним противником — главным бухгалтером горисполкома. Именно диалог, потому что неслышные остальным реплики оппонента Людмила Антоновна громко повторяла за ним, распаляясь при этом все больше и больше. Привычные к такому работники газеты давно перестали обращать на это внимание, и Тома, ободряюще улыбнувшись Кириллу, погрузилась в чтение. Тот опустил глаза и стал уныло изучать узоры на потертом ковре главреда, изредка поглядывая на женщин. Вдруг сетка морщин на лице Томы пришла в движение. Выщипанные до тонюсеньких полосок брови поднялись вверх, накрашенные морковного цвета помадой губы зашевелились, беззвучно проговаривая прочитываемые строчки. Кирилл вытер внезапно вспотевший лоб. Непослушными пальцами затеребил верхнюю пуговицу рубашки, пытаясь расстегнуть. Проклятая пуговица не поддавалась, и он опустил руку, мысленно проклиная себя за то, что послушался мать, потратив утром кучу времени, надевая эту чертову рубашку вместо привычной спортивной кофты на замке.

— Ну? Что там у него? — Мелехова с хрустом вдавила трубку в выемку аппарата и махнула головой, отбросив надоедливый росток, который на этот раз капитулировал, зацепившись за край настенного календаря. — Тома?

— Людочка, ты только не волнуйся, — Пихта испуганно переводила взгляд с подруги на парня и обратно. — Это ведь только слухи, да, Кирюшечка? Ведь в монастыре ничего такого не подтвердили?

— Какие слухи? — насторожилась главред.

— Ну, про похищение монахини. В городе шепчутся…

— Чего-о-о-о??? — Людмила Антоновна с неожиданной для ее габаритов скоростью вынырнула из-за стола и, в два прыжка подскочив к Томе, вырвала у нее из рук бумаги. — Где?!

— Тут, в конце, — Тома ткнула пухлым мизинцем в лист и на всякий случай отодвинулась подальше к окну, втянув голову в плечи.

В кабинете повисла тишина. Сжав губы в одну линию, Мелехова жадно впилась взглядом в текст. Зрачки ее лихорадочно метались по строчкам, ноздри хищно раздувались, с шумом вдыхая и выдыхая воздух. Дочитав до конца, она, не глядя на Кирилла, решительно двинулась к выходу из кабинета. Не ожидавший такой реакции, парень уже открыл было рот, собираясь окликнуть главреда, но та остановилась у двери и, плотно захлопнув ее, повернулась.

— Удивительно, — Людмила Антоновна смотрела на парня без злобы, с какой-то беззащитной горечью. — А ведь я недооценивала вас, Ковалев.

— Людмила Антоновна, но…

— Помолчите! — Мелехова медленно прошла к столу и тяжело опустилась в кресло. — Хотя нет, не молчите, ответьте мне всего на один вопрос: кто?

— Что «кто»? — Кирилл, нервно провел руками по джинсам, вытирая вспотевшие ладони.

— Кто вас подговорил это сделать?

— Но я сам… никто меня не подговаривал… Просто мы же не имеем права игнорировать факты…

— Факты? — Мелехова откинулась в кресле и прищурилась. — Так значит, у вас есть факты! И вы строите свое расследования на показаниях некоего гражданина Белко, так?

— Не только, на его показаниях, но…

— А известно ли вам, что семья Михаила Белко, или, как его называют его дружки, Белка, живет по соседству со мной? И что на даче он обретается не только летом, а почти круглый год? И что Белкой его зовут не из-за фамилии, а потому что пьет он практически беспробудно, и жена выставляет его из дому чуть ли не каждый месяц?

— Но он мне показывал то место, там действительно огорожено…

— А вам известно, что место это уже дважды тщательно исследовали криминалисты? — в голосе главреда зазвучал металл. — И что никаких, слышите, никаких следов убийства там обнаружено не было?

— А вам известно, — Мелехова подалась вперед, — что трудница Эвелина Томашевич, именно трудница — не монахиня и даже не послушница, обратите внимание на этот немаловажный факт — действительно исчезла. И вместе с ней исчез некий предмет, принадлежащий монастырю? Что именно пропало — не раскрывается, и меня, поверьте мне на слово, Ковалев, абсолютно не волнует, что там у них пропало. Потому что это — дело монастыря, и потому что в некоторые вопросы ни мне, ни вам, ни кому-то еще совать свой нос не полагается! А если тема похищений вызывает у вас столь нездоровый интерес, к тому же подогретый, насколько мне известно, личными мотивами, то должна напомнить, что пристрастность в журналистике недопустима! — Голос главреда становился все громче и громче, напитанный и усиленный многократным отражением от стен кабинета, внезапно пришедших в движение, — И, несмотря на то, что мне искренне жаль вашего бра-а-ата, его исчезнове-е-е-ение не да-а-ае-е-етвампра-а-а-ававыстраива-а-а-атьту-у-у-утсоверше-е-е-еннофа-а-а-анта-а-а-асти-и-и-иче-е-е-ески-и-и-ы-ы-ы-ете-е-е-ео-о-ори-и! По-о-о-ока-а-а-а-йа-а-агла-а-а-авныйре-е-еда-а-акто-о-о-орэтойга-а-а-азе-е-е-еты, Ко-о-ова-а-а-альо-о-ов, ни-и-и-и-икто-о-о-о-о… — Людмила Ивановна вдруг осеклась. — Кирилл, что с тобой? Опять?! Тома, у него опять началось!!!

Женщины бросились к парню, который стал заваливаться на стуле, закатив глаза.

— Тома, держи ему голову! Что? Нет, не надо врача — у него это бывает. Скоро пройдет. Сбегай за водой.

Синий, желтый, зеленый…

Синий… желтый… зеленый…

Кирилл, не открывая глаз, застыл, откинувшись на жестком стуле, медленно, сантиметр за сантиметром, мысленно восстанавливая контроль над двигательными функциями тела. Синее небо, желтое солнце, зеленое море. Синее небо… желтое солнце… зеленое море… С детства заученная мантра позволяла отрешиться от внешнего мира в эти мучительные минуты. Впрочем, полного отрешения добиться не удавалось никогда.

— Нет, ну не увольнять же его, в самом деле! — голос Мелеховой, уже вполне нормальный, но слегка раздраженный.

— Что ты, Людочка, что ты! Неправильно, не по-человечески это! — суетливо кудахчет Пихта.

— А как быть? Ведь лезет же, даром что убогий.

— Тссс… Что ты, вдруг слышит?

— И что? Пусть слышит! Расследование, слыхала? Где слов нахватались? Ох, сердце что-то колотится…

Дверца сейфа скрипнула, отворяясь. Горлышко бутылки тихо звякнуло о край рюмки, забулькал наливаемый в рюмки коньяк.

— Будешь?

— Ой, Люда, неудобно как-то. При Кирюшечке.

— Ну, как знаешь!

Синий… Желтый… Зеленый… Запах коньяка разлился по кабинету. Зашуршала обертка конфеты. Мышцы ног откликнулись дрожью на мысленный приказ. Тепло расползлось вниз по икрам. Уже скоро. Синий, желтый, зеленый… Скоро… Чья-то сухая ладонь коснулась его лба. Пихта. Кирилл с трудом удержался от того, чтобы не оттолкнуть ее руку. Слишком рано. Одно неловкое движение — и он свалится на пол. От одной лишь мысли о том, что эти тетки, причитая и охая, будут поднимать его с пола, парня снова замутило. Скрипнули под ковром рассохшиеся половицы паркета — Тома вернулась на место.

— Людочка, ты там говорила про его брата, он же вроде как пропал без вести?

— Да, нехорошо получилось. Разозлилась чего-то, — Мелехова вздохнула. — Он, видишь, Кирилл-то, все не успокоится никак. Марк ведь ему практически отца заменил. Возился с ним все время, как нянька. Никто не верил, что Кирилл вообще ходить будет, а Марк не сдавался. Он такой упрямый был. А потом пропал…

— Какой ужас! А с отцом-то что случилось?

— Ты не знала? Зарезали его где-то в Сибири, в Кемеровской области. На заработки он ездил. Доездился…

— Ах! — Пихта всхлипнула, всплеснув руками. — Бедняжечки! А я и не знала! Люда, ты знаешь, я обязательно зайду к ним! Такое горе… Может, нужно помочь как-то? Ах!

Кирилл шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Кирюшечка! — Тома вскочила со стула.

— Все в порядке! — Кирилл жестом остановил явно намеревавшуюся кинуться к нему на помощь Пихту. — Людмила Антоновна, я прошу прощения.

— За что, Ковалев? — Мелехова нахмурилась.

— За глупую статью, — Кирилл, не глядя в глаза главреду, наклонился, массируя ноги. — Вы абсолютно правы, я не должен был заниматься этими нелепыми расследованиями, не посоветовавшись с вами. — Он вдохнул и резко встал. Острая боль пронзила ноги от голени до бедра. Обычно после приступа он около часа растирал сведенные судорогой мышцы, перед тем как подняться. Но сейчас…

— А также прошу прощения…

Кирилл сделал шаг. Скрюченная стопа скосолапилась, и его повело всем телом вперед. Как всегда в такие моменты, время словно замедлилось, давая возможность взведенному, как пружина, мозгу просчитать все возможные варианты. Шаг. Простейшая команда, передаваемая телу нейронами мозга, и беспрекословно, на уровне рефлекса выполняемая им, но выполняемая при одном условии — тело должно быть здоровым. И это условие сейчас не работало. Левая нога не слушалась. Кирилл замахал руками, отчаянно пытаясь удержать равновесие. Шаг! Пусть с опозданием, но мышцы ожили, выдвинув левую ногу вперед. Он облегченно выдохнул.

— Прошу прощения за отнятое время.

— Ковалев, стойте!

Он не отреагировал, помня, что самое главное для него в эти мгновения — найти точку, на которой можно сосредоточить все внимание.

— Кирилл, поймите, я вовсе не хотела вас обидеть!

— Я понимаю, — он впился взглядом в натертую до блеска дверную ручку и подался вперед, по направлению к выходу из кабинета.

— Но я просто обязана была вас уберечь!

— Да, конечно, благодарю вас.

Ручка металась вверх-вниз перед глазами. Шаг, еще шаг. Продвинуться на полметра вперед, нырнув всем телом вниз, словно споткнувшись, и тут же, в последнее мгновение перебросить вес тела на другую, такую же полубеспомощную ногу. Повторить это снова и снова. Кирилл остановился у самой двери. Конечно, сейчас хорошо было бы обернуться и посмотреть им в глаза, но тело его пока было не готово к таким драматическим жестам.

— Я увольняюсь.

Кирилл кое-как открыл дверь и вывалился в коридор.

***

Вероника Осипова этим утром пребывала в превосходнейшем настроении. В 9:58 она выпорхнула из лифта и легкой походкой направилась вдоль по коридору к офису «МедиаПро», в такт звонко цокающим каблучкам перелистывая на экране айфона утреннюю партию селфи, которые, включая самую свежую дюжину «лифтолуков», сделанных только что, по строгому и чрезвычайно самокритичному рейтингу Вероники, варьировались где-то между «предельно классными» и «классными запредельно». Девушка слегка замедлила шаг у самых дверей офиса и, сделав наконец нелегкий, но приятный выбор, решительно ткнула пальчиком в экран, отправляя свой необычайно романтичный, сделанный полчаса назад на фоне едва тронутой осенней желтизной аллеи снимок, в гламурную сеть личных интернет-аккаунтов, одновременно приложив сумочку к электронному замку на двери. Погребенная где-то в нижних слоях сумочки, карточка сработала не сразу, и девушка, слегка раздраженно поджав пухлые губки, придавила сумку к замку. Дверь, пискнув, отворилась. Вероника вошла внутрь и, бросив мимолетный взгляд на часы на стене (ровно10:00!), быстро зашагала по направлению к приемной.

Комната менеджеров, расположенная напротив, уже гудела привычным утренним шумом рекламного агентства. Трещали городские телефоны, заливались рингтонами мобильники, яростно стрекотали принтеры, выплевывая в лотки медиапланы рекламных кампаний. Утробно рычала кофеварка — подарок благодарных клиентов — перемалывая утреннюю порцию зерен.

— Мальчики и девочки, привет! — девушка помахала коллегам айфоном.

Девушки ответили достаточно сухими приветствиями и кивками. Реакция мужской половины была более эмоциональной:

— Привет, Вероничка!

— Как там «урожай лайков»?!

— Ух ты! Это что? Самый свежий айфон? Двадцатый что ли?!

— Как смешно! — Вероника деланно нахмурилась и показала язык. — Завидуйте молча, мальчишки! — Резко развернувшись, девушка спрятала телефон в карман коротенькой курточки и поспешила в приемную, покачивая бедрами чуть сильнее, чем это было необходимо.

Выведенный из спящего режима одним касанием клавиши, секретарский ноутбук высветил открытые вкладки интернет-браузера, которые тут же автоматически обновились. Вероника, не снимая куртки, плюхнулась в кресло, жадно вглядываясь в монитор. Восемнадцать! Она бросила взгляд на часы в нижнем углу монитора. Восемнадцать за три минуты! Неплохо! Девятнадцать, двадцать! Высоким, но очень приятным голоском девушка пропела туш и, ткнув кнопку, включила компьютерную акустическую систему, одновременно вскинув руки, словно дирижер невидимого оркестра. Колонки тут же выдали характерный звук, сообщающий об очередном восторженном комментарии к фотографии, оставленном кем-то из ее многочисленных подписчиков.

— Двадцать один! — пропела девушка. — Двадцать два!

Колонки выдали следующую очередь лайко-уведомлений.

— Двадцать шесть, двадцать семь!

Допев до тридцати, Вероника откинулась назад, потянулась и вдруг увидела незнакомца, сидящего в дальнем углу приемной.

— Ой! — она прыснула от смеха, прикрыв рот ладонями, и быстро выключила звук. — Простите!

— Ничего, ничего, — молодой парень в углу улыбнулся. — У вас очень красивый голос.

— Правда?

— Истинная!

— Ой, спасибо! — Вероника радостно улыбнулась. — И мой преподаватель по вокалу мне тоже самое говорит! Он, правда, еще говорит, что мне нужно несколько месяцев заниматься, чтобы поставить дыхание, и чтобы правильно итонировать, и все такое.

— Интонировать.

— Что? А, ну да, он так и сказал! Только я уже не уверена. Несколько месяцев — это как-то долго. И притом у меня столько работы тут, вы просто не поверите!

— Верю, — Кирилл сдержал улыбку.

— А вы по делу? Насчет рекламы или по поводу вакансии? Если по поводу вакансии, то у нас сейчас мест нет, к сожалению. И менеджеров достаточно, и руководителей. Я бы даже сказала, руководителей чуть больше, чем нужно, — девушка хмыкнула. — То кофе им подай, то конфеты!

— Нет, не по поводу вакансии. И реклама мне тоже пока не нужна.

— Да? А что тогда? — она украдкой бросила взгляд на монитор ноутбука. Количество лайков приближалось к пятидесяти.

— Я… — парень на секунду замешкался с ответом, любуясь прелестными ямочками, появившимися на щеках улыбающейся девушки, — я журналист. Из Полоцка. Собираю материал о моих земляках, которые переехали в столицу и занимаются успешным бизнесом или творческими проектами. У вас же есть такие в агентстве? Юрий Геннадьевич Купонин, например, Авессалом… — он заглянул в блокнот, сделав вид, что не помнит дословно, — Томашевич…

— Да, они оттуда оба! И Севка, и Юрий Геннадьевич. Только шефа пока нет, а Севка… Ну, он сейчас не в том настроении, чтобы давать интервью.

— Да, я все понимаю, — кивнул Кирилл, — в последнее время люди не очень охотно идут на контакт с журналистами.

— Да нет, Севка классный. Просто у него неприятности в жизни одна за одной. Сначала с девушкой расстался, потом сразу с мамой его эта беда…

— Беда? А что случилось? — Кириллу показалось, что голос его предательски дрогнул, но девушка этого, похоже, не заметила. Он потер лоб, стараясь скрыть волнение.

— Она… — Вероника понизила голос, — она вроде как исчезла!

— Вот как! — парень почувствовал, что вспотел. Он потянул за молнию, расстегивая воротник куртки. — Как это ужасно!

— Да, кошмар! Исчезла прямо из своей этой, как ее… — девушка сдвинула брови, пытаясь вспомнить слово, — ну, из этой ее комнаты в монастыре…

— Кельи?

— Да, точно! Она в монастыре столько лет прожила, а потом раз и нет ее, представляете! Бедный Севка…

— Да, вы правы. — Кирилл снова потер лоб. — Скажите, э…

— Вероника, — улыбнулась девушка.

— Вероника, а может быть, вы дадите мне телефон Авессалома? Ну, понятно, что сейчас ему не до разговоров, но вдруг он потом согласится пообщаться?

— Я-то могу вам его дать, да что толку! Он же посеял где-то свой телефон.

— Посеял?

— Ну да, пару недель без мобильного ходит. Купонин злится, но не говорит ничего. Он, вообще, неплохой, шеф-то, но уж больно нетерпеливый. А Сева какой-то рассеянный в последнее время стал. Здороваться перестал с парнями нашими…

В это время в коридоре послышался шум возбужденных голосов.

— О! Посмотрите-ка, легки на помине! — Вероника сердито поджала губки. — Начало одиннадцатого, а они уже на перекур! Такие вредные, ужас! На той неделе, представляете, кричат из менеджерской: «Вероника, у нас трубы гудят, Вероника, вызывай сантехников!» А я что, виновата, что мой преподаватель велел несколько раз в день петь гаммы? А им шуточки…

В какой-то момент Кирилл вдруг понял, что больше не слушает то, что говорит ему девушка, а просто любуется ее милым личиком, карими глазами, которые так озорно блестели, когда она смеялась, пухлыми губками, маленьким аккуратным подбородком. Взгляд его как-то сам собой скользнул вниз, в глубину выреза блузки. Он тут же опомнился и быстро поднял глаза. Вероника, вроде бы, ничего не заметила и продолжала рассказывать о планах коллектива на выходные. Про то, что шашлыки под Минском, это, конечно, весело, но она, конечно, предпочла бы Черногорию, хотя там и довольно скучно по вечерам, зато отличные пляжи и вкусно. Парень почувствовал, как кончики ушей его начали гореть. Он откашлялся.

— Скажите, Вероника, а Авессалом в котором часу должен сегодня прийти?

— Севка? Так я же вам говорю, что его сегодня не будет. Он укатил в командировку со своей новой начальницей. В понедельник будет только.

— Как жаль, — Кирилл вздохнул и потер лоб ладонью. Его тщательно спланированное расследование так банально застопорилось в самом начале. — Да, очень жаль.

— Ну вы так не расстраивайтесь! Хотите, я передам ему, что вы заходили? Я даже записку напишу, чтобы не забыть… Сейчас… — девушка выдвинула ящик стола и вдруг застыла, разглядывая что-то внутри. — Ах, ворона, забыла! Ну конечно! Он же потерял телефон! А я ему эсэмэску отправила, вот же ворона! — она достала из ящика какой-то рисунок и положила его на стол.

— Что-то случилось? — Кирилл слегка приподнялся, пытаясь разглядеть изображение.

— Как я могла забыть! — Вероника выглядела расстроенной. — Это же пришло на следующий день, после того как его мама исчезла.

— Что?! — встрепенулся парень. — Как интересно! А можно взглянуть?

Он вскочил со стула и быстро зашагал к столу девушки своей вихляющей походкой. Сделав несколько шагов, Кирилл вдруг с ужасом осознал, какое впечатление на Веронику могло произвести то, как он движется. Но останавливаться было уже поздно.

— Вы позволите?

Вероника молча протянула ему рисунок. Это была почтовая открытка, стилизованная под картину. Влюбленная пара, держась за руки, удалялась по направлению к изумрудно-зеленому морю. А над белой башней, далеко в небе виднелись четыре разноцветные луны.

— Как интересно, — Кирилл перевернул открытку. — Она не подписана?

Девушка покачала головой, напряженно вглядываясь ему в лицо. Молодой человек почувствовал, что начинает злиться. Он слишком хорошо знал этот взгляд.

— Ну что же, было приятно познакомиться, Вероника, — он выдавил из себя довольно фальшивую улыбку, — наверное, мне лучше будет зайти в понедельник. До свидания!

— Послушайте, э…

— Кирилл! Я забыл представиться, Кирилл Ковалев.

— Кирилл, у вас все в порядке?

— Да, конечно! Это я знаете, просто тренирую такую смешную походку!

— Я не об этом, — девушка встревоженно смотрела на него. — Ваше лицо… У вас такое часто бывает?

— Что бывает? — парень потер лоб, который вдруг отчаянно стал чесаться.

Вероника молча кивнула в сторону зеркала на стене. Кирилл посмотрел в него и замер. Щеки его горели лихорадочным румянцем, а на лбу виднелось несколько темных полос.

— Что за черт… — Кирилл закашлялся. — Я, наверное, пойду. — Он развернулся, умудрившись не потерять равновесие, и двинулся к выходу, едва не столкнувшись в проходе с седым коротышкой.

Юрий Геннадьевич Купонин, энергичный и безмерно любвеобильный директор «МедиаПро», по прозвищу Купидон, вбежал в приемную, на ходу вытирая платочком розовую лысину.

— Вероничка, доброе утро! Вероничка?

— Ой, здравствуйте, Юрий Геннадьевич! — встрепенулась девушка.

— А кто это был? — Купонин мотнул головой в сторону двери, за которой только что скрылся Кирилл.

— Какой-то парень. К Томашевичу приходил. Странный какой-то…

— Странный, говорите? Что поделать, осень на носу. Обостряется у многих. Ну да ладно. А что у нас сегодня?

— В смысле? — не поняла девушка.

— Вероника, вы меня пугаете! — Купонин расплылся в широкой улыбке ловеласа со стажем. — Четверть одиннадцатого! Сколько в этот раз?

— Ах! — Вероника всплеснула руками. — Как я могла забыть!

Она ткнула пальчиком в клавишу пробела на клавиатуре, выводя ноутбук из спящего режима, в который тот снова погрузился за время ее беседы со странным молодым человеком.

— Сто три!!!

— Сто три, подумать только, — Купонин всплеснул пухлыми ладошками. — А ведь это же рекорд, да?

Вероника пожала плечами, не в силах скрыть довольной улыбки.

— Сто три! — повторил шеф. — А не отметить ли это нам с вами сегодня вечером? Может быть, в «Ангелы»?

— Я подумаю, — девушка откинулась в кресле, сделав вид, что тщательно изучает изящно наманикюренные ногти.

Сто три… Сто четыре… Сто пять…

Кирилл считал шаги, изо всех сил пытаясь сфокусировать взгляд на свободной скамейке в глубине аллеи. Лицо горело. Это не было похоже на его приступы.

Сто шесть… Сто семь…

Еще несколько шагов, может быть, десять или пятнадцать, и он присядет отдохнуть.

Сто восемь… сто девять… Еще совсем немного, и все будет хорошо. Скамейка прыгала перед глазами. Капли воды, оставшиеся после недавнего дождя, блестели, словно драгоценные камни, на деревянных брусьях.

Брюки вымокнут… Да и черт с ними. Нет сил, чтобы ее вытирать. Сто десять… Совсем близко… Сто одиннадцать… Чуть-чуть… Сто…

Плитки тротуарной брусчатки поднялись и ударили его по голове.

***

Открыв глаза, он несколько минут рассматривал потолок, пытаясь сообразить где находится. Болел лоб. Кирилл ощупал голову и, не найдя там открытых ран, слегка успокоился, провёл рукой по телу — он был укрыт каким-то колючим одеялом. Кирилл приподнялся и оглянулся. Вдоль окрашенных желтой краской стен со слегка облупившейся штукатуркой стояло две кровати. Из укрепленной на металлической треноге стеклянной банки бесцветная жидкость по трубке стекала к игле, торчащей в его руке. Кирилл откинул одеяло, которым был укрыт и поморщился — одежды на нем не было абсолютно. За стеной зашумела смываемая в унитаз вода, заурчал бачок. Парень инстинктивно натянул повыше одеяло. Дверь туалета открылась, и в палату зашел, поправляя безразмерные больничные брюки, удивительно тощий тип.

— А! — незнакомец радостно осклабился, обнажив не совсем здоровый и не совсем полный набор зубов. — Очухался, гаврик?!

— Где… — Кирилл откашлялся, — где я?

— А ты как думаешь? — тощий ухмыльнулся и картинно осмотрелся по сторонам. — В больничке, ясен пень!

Шлепая подошвами потертых вьетнамок по больничному линолеуму, он вальяжно прошелся по палате. Подойдя к кровати Кирилла, вдруг слегка наклонился и протянул вперед непропорционально большой кулак.

— Кастет!

Несколько секунд Кирилл тупо смотрел на огромный, напоминающий нарыв, вазелиновый шар на кулаке незнакомца. Потом, сообразив, чего от него хотят, выпростал из-под одеяла руку и осторожно ткнул кулаком в вазелинового монстра.

— Привет.

— А тебя как? — явно удовлетворенный реакцией парня, тип скрестил руки на груди, демонстрируя не менее внушительный шар на втором кулаке.

— Что как? — Кирилл подтянул одеяло к подбородку и поморщился, — игла капельницы больно впилась в руку.

— Ты чего такой тугой, а, старичок? — тощий снова ухмыльнулся. — Говорю же, я — Костян, для друзей Кастет. А тебя как звать, бедолага?

— А-а-а, — протянул Кирилл. — Я просто не понял сразу. Я Кирилл.

— Кирюха, значит? — обрадовался тип. — Ну и славно! Ща Илонку кликну, она уже раз пять заходила, пока ты в отрубоне валялся.

Он бодро зашаркал шлепанцами по направлению к выходу, открыл дверь и, высунув голову в коридор, заорал:

— Илоночка! Илона Викторрна!!!

— Идет! — Кастет метнулся к умывальнику в углу палаты, крутанул кран, быстро смочив брызнувшей водой ладони, пригладил редкие рыжеватые волосы, зализав челку набок. — Тока, слышь, малой! Чтоб к Илонке яйца не подкатывал! Это моя грядка, понял?

Кирилл тихонько хмыкнул, пожав плечами. Тощий насупился.

— Да понял я.

— Смотри… — Кастет подскочил к двери и картинно широко распахнул ее.

— Илоночка Викторрна! Прошу вас!

В коридоре зацокали, приближаясь, быстрые шаги. Кирилл откинулся на подушку. Воображение его мигом нарисовало длинноногую красотку в медицинском халате, накинутом прямо на голое тело. А рядом нескладную фигуру тощего Кастета с непропорционально большими кулаками. Картинка получилась настолько нелепой, что Кирилл на секунду зажмурился, подавляя смех.

— Юрша, я тысячу раз просила вас не орать на всю неврологию! — в палату колобком вкатилась толстенькая медсестричка очень маленького роста. — И не смейте меня называть Илоночкой!

Ошеломленный столь разительным несоответствием ожидания и реальности, Кирилл слегка опешил, но эта парочка — девушка рядом с возвышавшимся над ней на две, а то и на три головы Кастетом смотрелась так комично, что он громко хрюкнул.

— Ага! — медсестричка проворно приблизилась. — Ковалев! Очнулись? Очень хорошо. Как самочувствие? Говорить можете? — она сердито сверкнула глазами из-под очков в темной пластиковой оправе. — Или только хрюкать?

— Могу, — Кирилл виновато потупился. — Извините, я случайно.

— Головокружение чувствуете? Тошноту? Головные боли? — тонкая прядка волос, выбившаяся из идеально зализанной в хвост прически, упала на пухлую щеку девушки, когда та стала деловито ощупывать голову Кирилла, вглядываясь то в один, то в другой глаз, оттягивая нижнее веко.

— Нет.

— Частые обмороки только в последнее время или постоянно происходят?

— В последнее. Раньше только иногда случались. Эй, осторожнее, пожалуйста! — Кирилл вздрогнул, когда Илона откинула край одеяла, слишком, по его мнению, оголив его живот и часть бедра, и быстро прикрыл ладонью, свободной от капельницы руки, область паха.

— Не дергайтесь, Ковалев! — пухлые теплые пальцы Илоны пробежались по его неспособной распрямиться ноге. — Это с рождения?

— С рождения, — буркнул он.

— Хорошо.

— Полагаете? — бесцеремонность медсестрички начинала его злить.

Словно не замечая его раздражения, Илона ощупала вторую ногу, затем прикоснулась ко лбу Кирилла и задумчиво прищурилась.

— Итак, Ковалев. Судя по всему, вам придется задержаться здесь на несколько дней. Желаете сообщить кому-то о своем местонахождении? Родственникам? Коллегам по работе? Может быть, девушке?

— Нет, — Кирилл нахмурился.

— Что «нет»? Нет девушки? — бровь Илоны чуточку приподнялась, как показалось Кириллу, насмешливо.

— Да, знаете ли, мы с ней расстались, — парень почувствовал, что его понесло. — Просто эта бедняжка пролетела на конкурсе «Мисс Полоцк» — стала лишь второй вице-мисс. Поэтому нам пришлось расстаться. «Без обид, милая, но мне нужна только королева!» Понимаю, это жестоко, но есть и плюсы — теперь я свободен и наслаждаюсь своей свободой тут, у вас.

Кастет, все это время ужом увивавшийся за спиной девушки, заглядывая ей через плечо, застыл с открытым ртом. На лице Илоны не дрогнул ни один мускул.

— Прекрасно, — идеально точным движением она вправила мятежную прядь обратно в прическу. Следующим, не менее точным, выдернула иглу из Кирилловой вены и прижала к ранке невесть откуда взявшуюся резко пахнущую ватку. — Отдыхайте. Вставать с кровати вам пока запрещено. Утка и судно под кроватью.

Ухватив стойку с капельницей, девушка устремилась к выходу.

— Я помогу! — тощий подскочил к ней.

— Ладно, — медсестра слегка подтолкнула стойку и та, прокатившись на колесиках, оказалась в руках Кастета. — Пойдем.

— Погодите! Девушка! — Кирилл уже раскаивался за нелепицу, которую наболтал. — Илона э… Викторовна!

— Что такое? — она обернулась у самой двери. Рядом топтался Кастет, уже умудрившийся запутаться в трубках капельницы.

— Где я, собственно говоря, нахожусь? Почему я голый? И еще, — Кирилл нахмурился, — откуда вы знаете про мои обмороки?

— Обмороки? Вы были без сознания, когда поступили к нам в отделение.

— Вы сказали частые обмороки. Откуда вам известно об этом?

Илона засунула руки в карманы халата и слегка наклонила вперед голову, вдруг став похожей на готовую броситься в атаку тумбочку.

— Вы ставите под сомнение мою профессиональную квалификацию, Ковалев?

Кастет засопел, беспокойно поглядывая то на Кирилла, то на девушку. Губы его слегка раздвинулись, желтоватый кончик языка нервно метался во рту, ощупывая дырки на месте недостающих зубов.

— Добрый де-е-ень!

Кирилл едва не застонал, схватившись ладонью за лоб, который снова начал чесаться. В дверь осторожно, бочком протискивалась Тома Кулеш.

— Ой, здравствуйте, — закудахтала Пихта, семеня мелкими шажками по палате. — А вы — Илона Викторовна, да? Спасибо вам огромное за Кирюшу! Людмила Антоновна сразу после вашего звонка меня вызвала. Лети, говорит, Тамара, проведай Кирюшечку. Как он там? С ним же все хорошо, да, Илона Викторовна? Ведь правда, с ним все будет хорошо?

— Погодите, вы что, звонили Мелеховой? — Кирилл изумленно уставился на медсестру. Та пожала плечами. — А почему именно ей?

— Не Илоночка Викторовна звонила, а Люда сама. И не ей, а тебе. А ответила Илоночка, — медсестра сердито зыркнула на Тому, но та не обратив на это внимания, продолжала, — и рассказала, что ты без сознания, тут, в неврологии. А я как раз в Минске была у подружки в гостях, вот Люда и велела… Да я и сама бы пришла! Лишь бы с тобой все хорошо было. С ним же все хорошо будет, да?

— Безусловно, — Илона, поджав губы, бросила на Кирилла далеко не дружелюбный взгляд и быстро вышла из палаты. За ней, гремя колесами капельницы, удалился и Кастет.

Следующие полчаса Кирилл обреченно слушал причитания Пихты о том, какой он все-таки неосторожный. Что «какая же это неумная и неответственная выходка, вот так вот сорваться и, никого не предупредив, взять и поехать», и что она, Тома, с Людмилой Антоновной «места-себе-не-находили-все-эти-дни-переживали», и что «о матери он должен бы в первую очередь подумать, ведь каково ей одной». В конце концов, он задремал под мерный звук Томиного голоса, а когда проснулся, обнаружил, что за окном уже стемнело, а в палате он один. Рядом с ним на кровати были аккуратно разложены больничное белье и пижама, а на тумбочке, рядом с кучей «гостинцев» — печеньем, коробкой шоколадных конфет и пакетом с яблоками, принесенных Пихтой, лежал его телефон. Кирилл схватил его и, нажав на кнопку пуска, скривился — аккумулятор полностью сел. Кое-как натянув на себя вещи, уселся на кровати. Мочевой пузырь требовал немедленного облегчения. Кирилл осторожно встал и, стараясь не шуметь, заковылял к туалету. Дернул ручку двери и снова скривился — туалет был заперт. Мысленно проклиная чертову медсестру, вернулся на место и заглянул под кровать — больничные «удобства» действительно были там.

— Да не пошли бы вы все…

Быстро, насколько позволяли затекшие ноги, он подошел к умывальнику, открыл кран и приспустил край штанов. Тугая струя ударила в центр чаши и смешалась с бьющей из крана водой. Кирилл блаженно вздохнул, облегченно потягиваясь, и тут же дернулся, забрызгав мочой стену — в окно палаты что-то громко ударило. Трясущимися руками он быстро закрутил кран и, кое-как оправив брюки, заковылял к окну. Что-то снова со щелчком ударилось в стекло и отскочило, зашуршав по траве за окном. Кто-то швыряет в окно камни, догадался Кирилл. Он огляделся — кнопка вызова медсестры находилась прямо у кровати. От мысли о новой встрече с Илоной его передернуло, да и звать ее сейчас, пока не высохли следы его преступления на стене возле умывальника, было абсолютно неприемлемо. Парень вздохнул и осторожно приблизился к окну.

— Кто там? — громко прошептал он в открытую форточку.

— Эй, старичок! Это я! — ответил громкий шепот.

Кирилл узнал голос Кастета и облегченно выдохнул.

— Чего тебе?

Кирилл осторожно выглянул в форточку. Его тощий сосед по палате топтался внизу под окном, то и дело воровато оглядываясь по сторонам.

— Слышь, Кирюха, помоги залезть, а? Начало одиннадцатого — Илонка мне весь мозг выест нахрен.

Воображение тут же услужливо предложило картинку пухлой медсестрички, ложкой выковыривающей куски мозга из трепанированной головы Кастета. Почему-то картинка не показалась Кириллу слишком нереальной. Он, вздохнув, открыл нижнюю часть форточки.

— Пролезешь?

— Не боись! — обрадовался Кастет, — не в такие щели пролазили!

Подпрыгнув, он уцепился пальцами за раму. Зашаркал ногами по стене, пытаясь подтянуться.

— Кирюха, братан, подмогни!

Выглянув наружу, Кирилл увидел, что тощий тщетно пытается подтянуться — широкий карниз мешал ему ухватиться поудобнее.

— Ничего не выйдет, — громко зашептал он.

— Дай руку!

Кирилл сдержал ругательство — его руки, с трудом справлявшиеся с такими простейшими функциями, как завязывание шнурков и застегивание пуговиц, меньше всего подходили для затаскивания в окошко даже самых тощих доходяг.

— Давай позову кого-нибудь?

— Не-не-не! Щас… я… бляха… — засопел Кастет, — как нефиг… делать…

— Твою же ж… — Кирилл высунулся из окна и схватил соседа за ворот пижамы. — Давай!!!

Спустя несколько секунд объединенных усилий, громкого пыхтения и приглушенных ругательств с обеих сторон, тощее тело Кастета, наконец, протиснулось в форточку и ввалилось в палату, с шумом, достаточным, по мнению Кирилла, чтобы переполошить если не всю больницу, то одно отделение точно. Однако упавший на спину и едва не разбивший голову о тумбочку Кастет казался абсолютно счастливым. Заговорщицки подмигнув Кириллу, он бросился к своей кровати и нырнул под одеяло.

— Ты че стоишь? — зашептал он, — Прыгай в кровать — Илонка идет!

За дверью действительно послышались шаги. Кирилл оглянулся — форточка была распахнута. Не успеть! Он торопливо забрался в кровать. Что-то шлепнулось на пол — это Кастет выбросил свои грязные вьетнамки из-под одеяла. В этот момент дверь отворилась. Щелкнул выключатель и яркий свет залил палату. Кирилл зажмурился, прикрыв глаза ладонью.

— Ковалев, Юрша — процедуры!

— Ну зачем же так резко, Илоночка Викторрна! — заголосил Кастет, — Ой, глазам больно!

— Глаза заболели, Юрша? — медсестра, едва удостоив его беглым взглядом, быстро семеня короткими пухлыми ножками, пробежалась по палате. — Могу предложить чудесное койко-место в офтальмологическом отделении городской больницы города Мяделя.

— Ну что вы, Илоночка, — тощий осклабился и откинулся на подушку, заложив руки за голову, — вдали от вас не пойти мне на поправку. Да и чем может помочь какой-то там мядельский офтальмолог, когда глаза болят лишь исключительно от вашей ослепительной красоты! Что глаза… Сердце! — он порывисто приподнялся, прижав изувеченные ладони к тощей груди. — Вот где мука таится. А причина тому лишь одна — ваше безразличие!

Кирилл осторожно покосился на соседа, пораженный внезапной витиеватостью его речи. Впрочем, на Илону шекспировские мотивы не произвели ни малейшего впечатления. Подкатившись к кровати Кастета, она выставила в ряд на его тумбочке два пластиковых стаканчика с таблетками.

— Это сейчас, а это сразу перед сном. Ну а если ваши сердечно-глазные коллизии и в дальнейшем будут прогрессировать, Юрша, я, продолжив обозначенную вами же прогрессию, от глаз к сердцу, порекомендую главврачу отправить вас на обследование в гастроэнтерологию. Уверена, что промывание желудка вас если не исцелит, то охладит уж точно. Так, а это что? — Илона нахмурилась. А почему окно открыто? Юрша, что, опять?

— Илоночка… — брови Кастета мгновенно собрались беззащитным «домиком», — как вы можете! Я же весь вечер тут, соблюдая режим. Ну, то есть, в смысле, распорядок… Что, не верите? Ну, Кирюха, скажи ей! Эй!

Илона медленно обернулась к Кириллу.

— Ковалев?

— А? — Кирилл вздрогнул, с трудом оторвав взгляд от недостаточно быстро высыхающих потеков возле умывальника. — Что?

— Почему открыто окно? — металлически отчеканила каждое слово Илона.

— Ах, окно… — он поежился. — А это я открыл. Костя говорил, что ему не хватает воздуха… — Кирилл скривился. Мерзкое ощущение, каждый раз сопровождающее ложь, всколыхнуло внутренности от низа живота вверх. — Мы весь вечер были тут. Вместе.

— Как мило… — взгляд медсестры не стал ни на градус теплее. — Ну что ж, здоровье пациентов почти всегда в руках самих пациентов.

— Ну вот как? — Кастет театрально раскинул ладони в стороны. — Как, ответьте мне, уживаются в вас и мудрость, и красота, несравненная Илоночка?

— Я сказала не всегда, а почти всегда, — обойдя кровать Кирилла, она отодвинула пластиковую шторку на стене, открыв несколько устрашающего вида медицинских приборов, напоминающих пульты управления советских ракетных комплексов из американских ретро-боевиков со Сталлоне, и полку с электродами. — И если я не ошибаюсь, — точным движением размотала связку проводов и обернулась, — а я не ошибаюсь, — Кириллу на мгновение показалось, что глаза медсестры злобно сверкнули. — Вам, Ковалев, вставать было запрещено.

— И что теперь? — Кирилл хмуро покосился на стену с приборами. — Электрический стул?

Тощий фыркнул, но тут же подавил смех, закрыв рот ладонью.

— Возможно. — Илона ловко натянула на голову Кирилла нечто, напоминающее авоську, и стала закреплять на его черепе электроды, предварительно окуная их присоски в баночку с прозрачным гелем. — Но не сегодня. Пока что — полное обследование и электроэнцефалограмма в пассивном режиме, то есть с этого момента и до утра.

Медсестра щелкнула тумблером, и экраны приборов осветились желтым. Стрелки дрогнули и, пометавшись несколько секунд в своих окошках, замерли, мерно покачиваясь, напротив единицы на нарисованной шкале от нуля до десяти.

— С кровати не вставать, резких движений не делать. Юрша! — она обернулась к кровати тощего. — Ну, чего ждем?

— Чего? Ах да! — тот схватил с тумбочки стакан с таблетками и опрокинул его себе в рот. — Ваше здоровье, Илона Викторовна!

— Запейте потом, — медсестра едва заметно скривилась и, развернувшись, вышла из палаты.

Едва за ней закрылась дверь, Кастет, сдернув с себя одеяло, вскочил с кровати и сделал несколько неприличных движений бедрами в сторону выхода. Потом развернулся и с шумом выплюнул таблетки в открытую форточку.

— Уфф… Пронесло!

— Да уж… — Кирилл осторожно ощупал голову. Потянул за один из электродов на лбу. Присоска, чавкнув, отстала от кожи.

— Эй, ты чего творишь? — Кастет подскочил к нему и быстро прижал пальцем присоску обратно. — Ты че, хочешь, чтобы она полночи тут сидела? Потерпи пару минут.

— Ладно. — Кирилл откинулся на подушку. В компании Илоны он точно нуждался меньше всего.

Несколько минут тощий молча слонялся по палате. Выглядывал в окно, невнятно бормоча что-то под нос, щелкал по экранам приборов, наблюдая за подрагивавшими стрелками. Потом на цыпочках подбежал к двери и застыл на пару секунд, прислушиваясь.

— Все! Умотала домой!

Он потянулся, раскинув руки в стороны. Пижама с майкой на мгновение задралась, и Кирилл увидел на тощем животе Кастета край рваного, плохо зашитого шрама. Тот ухмыльнулся, перехватив взгляд, прошелся небрежной походочкой и плюхнулся на кровать, задрав ноги и скрестив их по-турецки.

— Ну, вот теперь можно и поговорить. Ты сам откуда будешь?

— Из Полоцка.

— Да? Не бывал. А я с Орши.

— А-а.

— Че акаешь, бывал там?

Кирилл покачал головой. Тощий замолчал, зашарил рукой где-то под матрацем. Кирилл, закрыв глаза, задумался, пытаясь прогнать в уме предстоящий неприятный разговор с матерью. В тишине что-то чиркнуло. Послышался характерный треск раскуриваемой сигареты. В палате потянуло табачным дымом. Он, открыв глаза, удивленно уставился на соседа, который смачно затянулся и, резко дергая челюстью, пустил несколько великолепных, идеальной формы колец к потолку.

— Будешь? — Кастет протянул ему пачку.

— Нет, — Кирилл отвернулся.

— Не пойдет!

— Что?

— Я говорю, что так не пойдет, старичок, — сосед снова глубоко затянулся и стряхнул пепел в пустой стаканчик. — Не по-пацански это. И не делай вид, что спишь — ты дрых полдня, я видел. Тебе западло поговорить?

Он спустил ноги на пол и, слегка наклонившись вперед, пристально посмотрел в глаза Кириллу каким-то неприятно колючим взглядом. Гаденький холодок ящерицей прополз по спине парня — этот взгляд явно означал неприятности.

— Не западло, — Кирилл осторожно облизнул внезапно пересохшие губы. — О чем?

— Да обо всем! — тощий снова широко ухмыльнулся, радостно обнажив свой неполный набор зубов. Лицо его собралось сеткой мелких морщинок на лбу и в уголках глаз. Он снова протянул сигареты, — Кури, не бойся! До утра выветрится.

— Нет, спасибо, я не курю, — слегка ошеломленный мгновенной метаморфозой, Кирилл постарался, чтобы его голос звучал максимально вежливо.

— Че, спортсмен?

Шутка оставляла желать лучшего, но парень все же улыбнулся:

— Ага, — он откинул полог одеяла, открывая тощие, не распрямляющиеся в коленях ноги, — бегун!

— Да, неприятность, — Кастет сочувственно оттопырил нижнюю губу. — А это видал?

Он задрал майку, открывая кривой шрам, пересекающий его живот от паха до левой груди.

— Хороша сколопендра, а? — уродливые следы от швов по краям шрама действительно напоминали конечности гигантской многоножки. — Память о бурной юности! — он подмигнул Кириллу и, поправляя одежду, добавил чуть тише, — и об одной незабываемой рыбалке в Сибири.

— В Сибири? — переспросил Кирилл.

— Точняк! В ней, родимой. — Кастет потер шрам. — Только ты первый.

— В смысле?

— Первый рассказывай, как сюда попал.

Кирилл на мгновение задумался. В принципе, ничего страшного не произойдет, если он расскажет этому странноватому типу о своем расследовании. В конце концов, он ведь надеялся это опубликовать.

— Ладно, слушай. Все началось с той грозы…

Часть вторая

Похищение

Отсюда, с верхней полки поезда «Гомель — Минск», эта парочка кажется счастливой и безмятежной. Красивая стройная брюнетка в сером деловом костюме дремлет, склонив голову на плечо своего спутника. Молодой человек сидит с закрытыми глазами. Он не спит. Откровенно говоря, он практически не спит уже несколько недель. А в последние полтора часа, стараясь не шевелиться, чтобы не потревожить девушку, мучительно подбирает нужные слова, чтобы сгладить неловкую ситуацию, которая обязательно возникнет очень скоро.

За окном замелькали новостройки минских окраин. За дверью купе послышался шум. Просочившись сквозь перегородку, я осмотрелся — самые нетерпеливые пассажиры пробирались к тамбуру, волоча за собой чемоданы на колесиках. Вздохнув (мысленно, конечно), я вернулся в купе, приблизился к девушке и несколько секунд любовался ее прекрасным лицом. Анастасия. Моя начальница. А парень рядом с ней — я. Меня зовут Авессалом Томашевич. И я — сумасшедший.

Анастасия пошевелилась, что-то сонно пробормотала, но не проснулась. Похоже, у меня есть еще несколько минут…

Впервые это случилось примерно месяц назад. Не знаю, что испугало меня больше — собственное тело, лежащее неподвижно на диване или невозможность заорать во все горло при виде этого. Думаю, в тот раз мне крупно повезло — в панике я метнулся к телу и… как бы это правильнее выразиться… вернулся в него. В кино этот момент обязательно бы показали в виде яркой вспышки и моментально распахнувшихся глаз героя. На самом деле, все было хуже. Вновь оказавшись в собственном теле, я словно потерял ориентацию. Словно вернулся в детский кошмар, когда тело перестает слушаться, а горло не в силах выдавить даже стон… В детстве мне часто снилась ведьма. Она подстерегала меня в темных углах комнаты, неслась за мной по ночным улицам или по лесу. Мерзкая, жирная, неопрятная женщина с трясущимися руками. И сбежать от нее не удавалось никогда. Проклятые ноги становились ватными, руки немели, голос пропадал за мгновение до того, как ее пальцы с обломанными грязными ногтями хватали меня за горло. Всегда за горло. Раз за разом. Я просыпался с криком, почти физически ощущая отпечатки пальцев на шее. Позже я научился просыпаться за мгновение до этого…

Так вот, в тот момент я застрял на грани, отделяющей сон от яви. Уже проснувшийся, но потерявший контроль над собственным телом, чувствами, нервами. Мысленные импульсы, посылающие мышцам сигналы к движению, тонули в темной яме где-то в районе солнечного сплетения.

Паника прошла почти так же быстро, как и возникла. Тело дышало самостоятельно, похоже, смерть в ту же минуту мне не грозила. Я успокоился и сосредоточился. Если мое сознание по каким-то причинам потеряло связь с телом, то все что мне нужно — эту связь восстановить. Темно. Значит, глаза закрыты. Я попытался приподнять веки. Те даже не дрогнули. Пошевелить губами — тот же результат. Бесполезно… Черная дыра внутри меня, будто омут, высосала всю силу. Я почти физически ощутил, как края темного водоворота коснулись сознания, легко потянули, закручивая спираль, сильнее, еще сильнее. Я мысленно метнулся прочь, освобождаясь, и тут же по телу пробежала легкая дрожь! Я снова попытался пошевелиться — ничего. Темный омут во мне настороженно затаился, словно прикидывая, рискну ли я вновь приблизиться. Я рискнул. Выждал, позволив воронке «всосать» чуть больше, и резко отпрянул назад. Тело выгнулось дугой на диване, рот судорожно отрылся, с громким всхлипом впустив в легкие большую дозу спертого ночного воздуха. На мгновение мне показалось, что я обрел возможность двигаться, но нет, тело опять обмякло. Легкие продолжали мерно вдыхать и выдыхать. Я попытался мысленно «выйти» из тела — безрезультатно. Таинственный водоворот в животе снова пришел в движение, легко и в то же время настойчиво «цепляя» сознание, воронкой затягивая его в свой омут. Внезапно я поймал себя на мысли, что абсолютно спокойно анализирую весь этот дикий процесс, происходящий внутри меня. Получается, чтобы вновь обрести контроль над телом, я должен позволить этой дыре втянуть сознание? Ну что ж, как известно, единственный способ выбраться из водоворота — это нырнуть поглубже. Зажмурившись (мысленно конечно), я нырнул…

— …Анима серпентес ин манипулос грантис оменум…

Неведомые голоса сплетались в сладкозвучный хор. Звуки обволакивали, ласкали, кружили голову.

— …Анима серпентес ин ахерос морт оменум!

Тусклые огоньки разгорались все ярче и вдруг превратились в горящие факелы. Звук голосов становился все громче и громче.

— …Анима серпентес ин манипулос виверу оменум!!!

В дрожащем свете факелов мелькнул гранитный крест посреди каменной залы. Пламя полыхнуло зеленым, и крест задрожал, его острые грани пошли рябью, вытянулись, трансформируясь в огромный кинжал с красным сапфиром на рукояти. Драгоценный камень пульсировал светом, то разгораясь до ярко-алого, то темнел, становясь бордовым.

— Шат'ур матар!

Шат'ур катеш!

Сикх ар матар!

Мрит йор гатар!!!

Крещендо голосов достигло апогея, и камень вдруг лопнул, разлетевшись кровавыми сгустками. Сладкая судорога волной прокатилась по телу, наливая мышцы силой. Я вскочил с дивана, задыхаясь и ощупывая себя дрожащими руками. Красные круги мелькали перед глазами в безумном хороводе. В глубине солнечного сплетения «потянуло». Я неосторожно вновь мысленно коснулся воронки и тут же выскользнул из тела, которое стало медленно заваливаться назад. Бесплотный, я вихрем описал круг по комнате и, скользнув обратно в себя, тут же нырнул в темный омут. Голоса, огни, камень, кровь. В этот раз все прошло очень быстро, и упавшее на диван тело было вновь подконтрольным. Правда, в тот раз я этого не понял, потому что потерял сознание. А может быть, просто уснул. Следующей ночью все повторилось. А еще через день я сделал это сам. Двенадцать раз подряд.

Поезд уже вовсю мчался по Минску, приближаясь к вокзалу. Моя спутница пошевелилась и открыла глаза.

— Я что, заснула? — Анастасия огляделась по сторонам. — Ой, Сева, я что, спала у тебя на плече? Какой ужас! Прости, пожалуйста.

— А? Что? — Я отчаянно хлопал глазами, старательно изображая только что проснувшегося человека. — Я и не заметил! Ох, спал как продавец пшеницы.

В конце концов, несмотря на наше необычное знакомство и свои внешние данные, Анастасия — мой шеф, коллега и ничего более.

— Не заметил, да? — она пристально посмотрела мне в глаза. Потом ослепительно улыбнулась. — Ну вот и славно!

Девушка вскочила на ноги и сладко потянулась. От вида ее упругой попки на расстоянии нескольких сантиметров от моего носа у меня захватило дух. Она обернулась и плюхнулась на противоположное сиденье.

— Очень впечатляюще… — пробормотал я.

— А? Ты что-то сказал? — Анастасия, согнувшись, шарила под сиденьем в поисках туфель, которые она сбросила, как только поезд тронулся.

— Только то, что вы прекрасны, Анастасия Игоревна!

— О, как любезно с вашей стороны, дорогой Авессалом!

Она умудрилась изобразить книксен, застегивая туфли. Это вышло так забавно, что я фыркнул от смеха.

— О, в этом все вы — современные мужчины! — Анастасия сделала движение, словно оправляла пышное платье с кринолином (на самом деле деловая юбка-карандаш едва прикрывала ее колени). — Вам бы лишь посмеяться над репутацией бедной девушки!

— Поверьте, мадемуазель, — я поддержал игру, — ваша репутация в самых надежных руках! И именно поэтому обязуюсь держать их от вас подальше!

— Вот и хорошо, — вдруг ставшая вновь серьезной, Анастасия поджала губы. — Не хватало, чтобы шептаться стали в агентстве.

— Любопытно, с какой это стати… — пробормотал я. — А вообще, для этого у них есть Вероника. Ну что, идем?

— Идем.

Она подхватила объемную сумочку и, отодвинув дверь, вышла из купе. Я, забросив на плечо рюкзак, последовал за ней.

В тамбуре толпились пассажиры. Молоденькие девушки, с виду студентки первого курса, слушали музыку с помощью одной гарнитуры наушников, смешно качая головами в такт только им слышной песне. Парень в камуфляжной куртке держал на поводке лохматого пса, вжав его в угол тамбура. Пожилая дама в черном платке нервно прижимала к груди сумочку, подозрительно поглядывая на пса, елозившего по полу. Небритый мужичок неопределенного возраста, слегка покачиваясь, наблюдал за студентками. При виде Анастасии он расплылся в пьяной улыбке, причмокнул губами и даже открыл рот, явно намереваясь высказать свое мнение по поводу сногсшибательной красоты вновь прибывшей леди. Однако леди одарила его таким ледяным взглядом, что бедняга тут же закрыл свой рот «обратно» и, съежившись, продвинулся ближе к выходу. Я отвернулся, пряча усмешку. Моя прекрасная начальница имела стальной стержень, о который мог обломиться и не такой Казанова.

В этот момент поезд резко затормозил. Стоявшие в тамбуре дернулись, пес залился оглушительным лаем, а мужичок, потеряв равновесие, едва устоял на ногах. Отчаянно балансируя, он схватился за первое, что попалось, а именно за мою ладонь. На мгновение в тамбуре словно пахнуло зимним морозным воздухом. Пес жалобно заскулил, мужчина испуганно захлопал глазами. Поморщившись, я отбросил его руку.

— За поручни держись, — процедил я и вслед за Анастасией вышел из остановившегося вагона.

Начинающийся цирроз печени, хронический гастрит от однообразной пищи, работа на буровой вышке где-то в Северном море, умирающая мать, умственно отсталая сестра-инвалид, давние проблемы с простатой, алименты двум женщинам в двух разных городах — за секунду контакта я «считал» все осознанные и неосознанные проблемы этого бедолаги, который теперь стоял у открытых дверей, не решаясь выйти на перрон. Я поморщился и, вытащив из карманов кожаные перчатки, натянул их на руки, несмотря на теплую погоду. К сожалению, мое сумасшествие не ограничивается способностью покидать собственное тело. Боже, как же я это ненавижу…

Едва поспевая за Анастасией, которая ловко лавировала в толпе, я, столкнувшись пару раз с пассажирами, навьюченными сумками и баулами, и выслушав (а может быть, и почувствовав) в свой адрес не самые приятные вещи, наконец, добрался до подземного перехода. Прибавил шагу и догнал девушку. Та на ходу вводила пин-код, запуская заблаговременно отключенный на время поездки мобильный телефон.

— Тебя подбросить домой? — спросила она.

— Если не трудно.

— Без проблем, — Анастасия улыбнулась, но тут же закатила глаза, глубоко вздохнув. — Началось!

Возвращенный к жизни смартфон яростно рычал, извергая из себя неисчислимое количество эсэмэсок о пропущенных звонках.

— Ого! Двадцать два пропущенных от Купидона! — девушка нахмурилась. — Уж и не знаю, то ли позвонить ему, то ли просто уволиться заочно.

Она нажала на вызов и, кивнув мне, быстрым шагом направилась в сторону автостоянки.

— Алло? Юрий Геннадьевич? Анастасия. Я… Что???

Я едва не налетел на спину своей начальницы, которая резко остановилась прямо посреди холла ЖД вокзала.

— Выезжаем! — за мгновение до столкновения она сорвалась с места, едва не сшибив с ног зазевавшегося студента. — Сева, скорее!

— Что случилось-то? — задыхаясь от стремительной пробежки по подземному переходу от вокзала к «Воротам Минска» — двум одиннадцатиэтажным башням, у подножия которых была расположена стоянка, я ввалился в «мерседес» Анастасии и едва успел захлопнуть дверцу, как тот рванул с места. — Блин, ну что за спешка? Купидону опять вожжа под хвост попала? Они же на экскурсии! Ну отдадим мы этот отчет в понедельник с утра Веронике… Настя?

Анастасия резко бросила на меня взгляд, от которого внутри похолодело.

— Вероника пропала.

«Мерседес», натужно ревя, выскочил с Бобруйской на Свердлова и, промчавшись мимо мигающего желтым светофора на Аранской, выскочил на Партизанский проспект.

***

Кастет был идеальным слушателем. Практически не перебивая и не останавливая Кирилла, он, казалось, переживал сам всю историю, начиная от рассказа Мишки Белко и до приезда Кирилла в Минск. Он хихикал, зажимая ладонью рот, в том месте, где бедолага наладчик, растеряв вещи, карабкался на дерево. Слушая про собак с горящими глазами, азартно таращил собственные. В том месте рассказа, где девушка в черном расправилась с группой напавших на нее людей в плащах, он возбудился больше всего. Подавшись вперед, тощий жадно ловил каждое слово Кирилла, кривя губы и громко сопя носом. История с главредом «Вечерки» его отчего-то позабавила — Кирилл, вдохновленный вниманием благодарного зрителя, в красках описывал войну Мелеховой с цветком и початую «Метаксу» в сейфе. А слушая про пикировки Людмилы Антоновны с главбухом, Кастет и вовсе ржал в голос. Опустив подробности своего обморока в кабинете главреда, Кирилл вкратце рассказал о приезде в Минск, коротком поиске «МедиаПро» и ожидании в приемной. Мысль о Веронике взволновала его и, поколебавшись секунду, парень решил, что и так рассказал достаточно.

— Ну, а потом мне стало плохо на улице. Очнулся тут, — закончил он. — Остальное сам знаешь.

— Стало быть, не было там этого хмыря? — Кастет закурил очередную сигарету, пустив серию колец.

— Томашевича? Нет.

— А кто был?

— В смысле? — не понял Кирилл.

Тощий ухмыльнулся и провел языком по губам.

— Ну, там был кто-то, из-за кого ты так разволновался, что остановил свой увлекательный рассказ.

— Никого там не было. Ну, в смысле была девушка — секретарша. Но она… — ухмылка Кастета начала бесить парня. — Ничего я не разволновался.

— Да? — тощий хохотнул, хлюпнув мокротой в глубине горла. — А ты туда глянь!

Корявый палец с обгрызенным ногтем указывал на противоположную стену. Кирилл обернулся и ахнул — стрелки приборов подрагивали, едва не доходя до десятки на шкале.

— И давно это?

— Как только ты дошел до «никоготамнебыло».

— Блин, что это значит?

— А я что, доктор тебе? — Кастет спрыгнул с кровати и, подойдя к приборам, постучал по стеклу. — Слушай! А подумай про что-нибудь другое!

— Про что? — Кирилл, обеспокоенно смотрел на мерцающие в сумерках экраны.

— Ну хрен знает… О! Про Илонку подумай!

Кирилла слегка передернуло от мысли о злобной медсестре. Стрелки тут же устремились к нулю.

— О, нормич! — сосед одобрительно хмыкнул. — Эт правильно — Илонку не трожь… А теперь снова про секретаршу думай. Как ее звать?

— Вероника… — пробормотал Кирилл, изумленно глядя, как стрелки поползли вперед.

— Нихера себе! — встрепенулся Кастет. — Ну ты даешь! А еще чего-нибудь подумай!

— Чего еще?

— Ну, она красивая?

— Ну, наверное…

— Блин, ну ты тюфяк! Сиськи у нее классные?

— Чего?

Кирилл почувствовал, как уши его запылали. Память услужливо подсунула воспоминание о глубоком вырезе в блузке Вероники.

— Охренеть! Да ты чертов маньяк! — тощий, вцепившись пальцами в спинку кровати, восхищенно смотрел на экраны с залипшей в максимально возможном положении стрелкой. — А какая у нее…

— Ну все, хватит! — Кирилл рванул с головы сетку. Электроды рассыпались и повисли вдоль стены, шевелясь словно змеи.

— Эй, Илона велела…

— Да имел я твою Илону!

— Что-о-о???

— Что слышал!

Волна дикой злобы захлестнула парня. Скрюченные пальцы сжались в кулаки, которые невообразимым образом стали наливаться силой. Он вдруг отчетливо осознал, что если Кастет сделает хотя бы шаг навстречу, хотя бы полшага… Удар в пах и тут же в кадык. Схватить за шею и приложить мордой об спинку кровати, вышибая зубы. Запрыгнуть за спину и бить локтем в затылок, обрушиваясь всей массой тела, вгоняя металлическую трубу все глубже в пасть. Пока не треснет отрываемая челюсть. Пока…

Тощий застыл на месте, ошеломленно хлопая глазами.

— Ты чего, Кирюха? Чего ты?

Кирилл выдохнул. Сердце колотилось о ребра, глухо отдавая пульсом в виски. Дрожащей ладонью провел по лбу, размазывая склизкие остатки геля.

— Извини.

— Да ладно, старичок, проехали. Ты просто это, не кипятись так, мало ли что, ладно?

— Ладно.

— Все! — Кастет щелчком отправил в окно недокуренную сигарету и протянул Кириллу сжатый кулак. — Замяли?

— Замяли, — Кирилл ткнул костяшками в ответ и тут же вздрогнул. В окно громко ударил камень. — Что это?

К его удивлению, лицо соседа вдруг расплылось в счастливой улыбке.

— А это, братишка, доставка подоспела! ­

В два прыжка Кастет оказался у открытого окна и, высунувшись так, что его тощая задница едва не перевалилась наружу, о чем-то зашептался с невидимым гостем.

— Опп-ля! — выпрямился он, уже сжимая в руке пузатую бутылку. — Живем, Кирюха!

— Это что, водка? — пробормотал Кирилл. После выходок Кастета с таблетками и курения прямо в палате, в принципе, удивляться было нечему, однако это был уже явный перебор. — Ты сдурел? Мы же в больнице!

— Фам ты фофка, — сосед, вцепившись зубами в пробку, со скрипом выкручивал ее из горлышка. — Тьфу! — пробка шлепнулась на пол, и по палате разлился густой сладкий аромат. — Это, старичок, — Кастет принюхался, жмурясь от удовольствия, — самый настоящий бальзам! Один знакомый готовит. На меду, кедровых орешках, сибирских травках и еще хрен пойми на чем — крепкий, как стояк у матроса! — Кирилла передернуло от фривольной аллегории, а Кастет, уже наливал темную жидкость в стаканчик, предварительно выбросив из него свою следующую порцию таблеток в окно.

— Держи!

Кирилл было открыл рот, собираясь решительно отказаться, но тощий опередил:

— Я ж не говорю «пей», просто держи.

Он сунул стакан Кириллу в руку, схватив с тумбочки второй, критически осмотрел содержимое — окурок и горку пепла.

— Ай, буду так, — поставив грязный стакан обратно, забрался с ногами на кровать, сжимая открытую бутылку в руке.

Кирилл осторожно, стараясь не расплескать содержимое, повернулся, собираясь поставить выпивку рядом с Пихтиными гостинцами.

— Не-не-не! Подержи, подержи пока! — Кастет шмыгнул носом и заерзал по кровати, устраиваясь поудобнее. — Один мой знакомый говорил, что хороший рассказ всегда должен заканчиваться тостом. Ты не хочешь — не пей, фиг с тобой, но уважь кореша — сделай вид, что пьешь. Договор?

Кирилл кивнул. Запах бальзама ему понравился.

— Я, старичок, многое повидал. Много хорошего, а еще больше такого, что никому бы не пожелал повидать. Но уж коли у нас сегодня именно этот чудный напиток, так и быть, расскажу тебе про Сибирь. Тогда, в 2006-м, я только откинулся. Мать померла годом раньше, а бати я и не знал никогда. Сунулся домой в Оршу, а там сеструха, крыса, с хахалем своим расселилась по комнатам — тут, видишь, спальня у них, там гостиная. И нихера братцу не рада. Да ладно, сеструха, какая бы ни была, а родная кровь, еще и с пузом — на пятом месяце, что ж я, не понимаю? Перекантовался бы месяц и свалил куда-нибудь. Так это ж мурло краснорылое понтоваться стало — ухажер ее. Здоровый, что твой шкаф… — Кастет, задумчиво потер свободной ладонью бугор на кулаке. — Вазик я еще до тюрьмы в руки запузырил, пока сидел — «набил», что твои булыжники. Короче говоря, шкаф тот заболел внезапно, ага. Переломом челюсти. А как падал, еще и башкой о сервант приложился.

— Что, насмерть? — Кирилл тревожно покосился на соседа.

— Да не, куда там насмерть, говорю же, «заболел», — тощий хмыкнул и взболтнул содержимое бутылки. — Пока тот кабан в отключке валялся, сестрица моя любезная живо смекнула свою выгоду и предложила мне исчезнуть навсегда из их дальнейшей счастливой жизни. Она всегда хитрой была, сеструха-то. Короче говоря, подхватил я вещички и дунул прямиком на вокзал, взял билет до Кемерово.

— Кемерово?

— Ну да, у меня кореш там. А что?

— Да нет, ничего. У меня просто отец там… работал. Далеко просто…

— А ближе никак не получалось, — Кастет криво ухмыльнулся. — Не с моим цыганским счастьем, старичок. Тот шкаф-то в ОМОНе служил. А они ни хрена не любят по «саням» получать. Тем более, когда «сани» им ломают. Ну да ладно! В общем, встретил меня дружок мой и устроил в бригаду, что монтировала заправки по всей Сибири. Подальше от греха и от ментов. А посему, первый тост поднимаю за дружбу!

Кастет запрокинул бутылку, жадно глотнул, дергая кадыком, сморщился на секунду, с усилием проталкивая алкоголь внутрь.

— Хууух, первая всегда колом, — он с облегчением выдохнул и расплылся в довольной ухмылке. — Дальше легче будет! Ну, а ты что нюхаешь его? Глотни малек. Не хочешь? Ну нюхай-нюхай, — тощий поставил бутылку на тумбочку и закурил. — Это ж сибирские травы. Знаешь, как летом в Сибири пахнет? Дух занимает! Под вечер сидишь у костра после смены, вроде и напахался как лось, а выпил чуток, покурил — и такую силу в себе чуешь — хоть дворцы строить, хоть города с землей ровнять! Ну, и что тут греха таить, к романтическим приключениям также тяга невероятная просыпается. Вот только за романтикой, в смысле на танцульки в ближайшую деревню, верст сорок с гаком по проселкам. Хорошо, у старшого был «Днепр» с коляской — за литруху дядька завсегда в положение входил… — тощий мечтательно сощурился, откинулся назад, прислонившись спиной к стене. — Вшестером мы на нем гоняли. Как не поубивались нахрен — до сих пор ума не приложу, но только, веришь или нет, умудрялись за ночь обернуться туда-обратно! Да и не просто обернуться… — лицо Кастета расплылось, превратив глаза в узенькие щелочки, — какие там бабы, старичок… Кровь с молоком, вино с медом, огонь… — он на миг запнулся, подыскивая нужное слово, — просто огонь! В первый же раз я «тройной тулуп» и оформил…

— Чего? — не понял Кирилл.

— Сейчас поймешь, — Кастет встряхнул бутылкой, — дело к тосту идет! Короче, три удовольствия я за ночь получил. Во-первых, напился, во-вторых, подрался, ну, а в-третьих, — он потянулся, раскинув руки в стороны, — в-третьих, бабу оттрахал, вот! Эх, какая была фемина! Повариха!

Кириллу потребовалась вся его сила воли, чтобы сдержать хохот. Он дернулся на кровати, сделав вид, что пытается устроиться поудобнее, подтянув колени к груди. Тощий понял телодвижения соседа по-своему и снисходительно хмыкнул.

— Гляди не расплескай! Так вот, старичок, тост за любовь!

На этот раз Кастет приложился к бутылке основательно, сделав не менее трех больших глотков. Крякнул, занюхал ладонью, одновременно вытирая мокрые губы, глубоко затянулся, обронив пепел на майку. Долго отряхивался, чертыхаясь, потом забычковал окурок в стакане и, спрыгнув с кровати, направился к туалету. Порывшись в карманах брюк, выудил ключ и отпер дверь.

— Я щас!

— Не спеши, — пробормотал Кирилл.

Аккуратно протянув руку, он поставил стакан с выпивкой на тумбочку и вытянулся на кровати, сцепив пальцы за головой. «Интересно, что она сейчас делает? Скорее всего, сидит в интернете, считая лайки. А может быть, репетирует с преподавателем по вокалу? Хотя… Такая девушка явно не станет скучать по вечерам…»

Парень печально вздохнул. Дурацкое расследование…

Заурчал бачок, и в палату, почесывая пузо, снова зашел его странный сосед.

— Зудит, зараза, — тощий поморщился, скребя ногтями под майкой, — сколько лет прошло, а все не заживет до конца…

— Откуда у тебя это? — не то чтобы Кирилла очень волновали следы бурной Кастетовой юности, но подробности любовных игр с кемеровской феминой он уж точно предпочел бы пропустить.

— Ха! — тощего такой поворот разговор обрадовал. — А ведь это, не поверишь, последствия того самого «тройного тулупа»! Прикинь, у той поварихи…

Кирилл обреченно вздохнул.

— …ухажер был, кемеровский. Типа из серьезных, — Кастет запрыгнул на кровать и уселся, по-турецки скрестив ноги. — И через два дня подваливает с кодлой, типа, кто там борзый такой? Их шестеро, я один — наши на рыбалке все были тогда. Почти все. Слово за слово — понеслась. Развалил я пару рож нехило, только один на шестерых — расклад херовый, сам понимаешь. Прижали к стенке, этот сыч достает бутылку и хрясь мне по башке. Видишь? — он наклонился к Кириллу и повернул голову, указывая пальцем на не заросшую волосами полоску кожи, светившуюся на черепе, — я весь в кровище, а он, пидор, «розочку» мне в рожу сует и скалится. А изо рта мятной жвачкой несет… Я, сука, с тех пор эту мятную жвачку терпеть не перевариваю…

Кастет скривил губы, уставившись в сумерки тяжелым взглядом. Прошло около минуты, прежде чем он продолжил. Только теперь в его голосе не было и намека на игривость.

— Он всегда особняком держался. Не бухал с нами, по девкам не шлялся, хоть мужик видный был и не старый. А еще силищи был неимоверной дядь Петя. Откуда он появился, я и не приметил тогда. Двоих просто взял за шеи, поднял и сдвинул так, что хрустнуло. Трое кинулись на него, как волчары на медведя, и разлетелись в стороны как щенки. Я поварихиного фраера за горло, а он, сучонок, сунул мне в брюхо «розочку» да и провел снизу вверх. Вскрыл, блядь, как карпа… На мое счастье, осколок недлинный оказался… — Кастет машинально провел рукой под майкой, обозначая движение бутылочного осколка. Кирилла, живо представившего себе это, передернуло. — А на его мудачье счастье — дядь Петя не злой был… Не стал убивать… Руки сломал ему, да башкой приложил о стену, чтоб не вопил. Потом меня зашил и перевязал.

Кастет снова замолчал. За окном мерно скрипели ветви деревьев, раскачиваемые усилившимся под вечер ветром. Кирилл, не решаясь прерывать тишину, наблюдал за светящимися экранами приборов на стене. Он то трогал свисающие провода, отчего стрелки приборов вздрагивали, то отпускал — стрелки медленно возвращались к нолям. Щелкнула зажигалка.

— Когда наши вернулись, кемеровских уже не было, очухались и свалили. Дядь Петя их не тронул. Он так и сидел рядом со мной, — тощий затянулся, тонкой струйкой направил дым на кончик сигареты, сдувая крошки пепла. — Уже холодный. Заточку в бок кто-то из этих воткнул в драке.

— Ну что, — вздохнул Кастет, в очередной раз подняв бутылку, — третий я всегда за него теперь пью. Земля пухом тебе, дядь Петя! — он опрокинул бутылку, глотнул, зажмурился. — Блин, не идет что-то сегодня. Кстати! — тощий шмыгнул носом, — он же однофамилец твой был. Тоже Ковалев, прикинь! Я даж подумал, не батя ли твой — ты, вроде, говорил, что твой там тоже был. А потом вспомнил, он мне как-то рассказывал, что сын у него дома остался. Только не Кирилл, точно помню. Имя еще такое… не наше… О, вспомнил! Марк! Марком его звать.

Густая, сладкая жидкость обожгла горло. Провалилась в желудок, приятно согрев пищевод, растеклась жаром по внутренностям. Он выдохнул, несколько секунд прислушиваясь к пульсу, который немного успокоился и уже не долбил в виски безумным дятлом. Протянул стакан — рука почти не дрожала.

— Еще.

Тощий тут же налил, суетясь и не прекращая бормотать оправдания.

— Кирюха, братишка, я ж не знал! Бляха-муха… Старик твой, он же просто молчун, не рассказывал никогда про тебя. Может не хотел говорить или стеснялся… То есть, блин, извини, что я несу, блин, зараза…

— Расскажи про него, — голос Кирилла звучал на удивление ровно.

— Про батю твоего? — Кастет присел на краешке койки, взъерошил свой и без того беспорядочный ежик волос, подергал за кончик уха. — Что тут расскажешь, говорю же — молчун. Сам себе на уме. Только все знали, Петро — правильный мужик. Ровный. Сам не ссучится никогда и другому не даст. Он же видел тогда — кемеровские убивать пришли — и все равно влез. Мне жизнь спас, а сам… — он глубоко вздохнул. — Давай, брат, до донышка, коли так. Помянем родителя твоего Петра Ковалева. До дна.

Тощий в несколько глотков прикончил остатки выпивки. Кирилл последовал его примеру. Вернул соседу пустой стакан и снова молча откинулся на подушку. В голове зашумело. Мутные обрывки мыслей и образов в его сознании постепенно собирались в более-менее осмысленные сгустки. «Отец… Погиб, спасая жизнь несуразному Кастету… Стеснялся…» Переносицу сжало, предвещая вот-вот готовые покатиться слезы. «Стеснялся…»

— Ты знаешь, Кирюха, а я кое-что вспомнил.

— Что?

— Мы с ним как-то ночью у костра засиделись. Он по обыкновению молчал-молчал, а потом спросил у меня кое-что. А как, говорит, ты бы провел свой последний день в жизни? Ну, вот, если бы ты знал, что завтра — все, конец, как бы провел последний день?

— И что?

— Я тогда поржал только, — Кастет растянулся на кровати, забросив ноги на спинку. — А теперь вот вспомнил. И знаешь, что? А вот теперь готов сказать, как! Ему не смогу уже, так расскажу тебе, хочешь?

— Давай, — Кирилл даже обрадовался возможности отвлечься.

— Так вот. Первым делом, я сходил бы в баню. Можно с друзьями, можно без — не важно. Только так, чтобы париться до предела, чтоб закипело внутри все. А потом выскочить из нее и прямо голышом в воду! Только не в бочку или бассейн какой, а в реку. Или озеро, так, чтобы в лесу где-то. После бани выпил бы водки. А еще лучше спирта! А потом… — Кастет хищно оскалился, — потом отхендожил бы Илонку по-всякому. А потом еще бы раз отхендожил!

Кирилл хрюкнул. Он чувствовал, что стремительно пьянеет.

— А потом…

— Все, хватит, — Кирилл махнул рукой, и от этого чуть не свалился с кровати.

— Нет, ты послушай! А потом, конечно, если бы я мог выбирать… Короче, я хотел бы, чтобы это был бой. Настоящий. И не с пистолетами-автоматами, а на мечах. Да! — голос Кастета преобразился, стал ровным и громким, куда-то исчезла «приблатненная» гнусавость. Одним резким движением он спрыгнул с кровати. — Стать в первой линии вместе с гастатами, сомкнуть щиты единой стеной, сжать рукоять римского гладиуса так, чтобы пальцы хрустели! Не дрогнуть ни одним мускулом, когда толпа грязных варваров в вонючих шкурах вывалит из леса, хохотать во все горло прямо в их раскрашенные рожи, выдержать первый натиск, не отступив ни на шаг — ни от их ударов, ни от их вони. А потом — шаг вперед и удар мечом! Шаг вперед и еще удар! Еще! И еще!!!

Кирилл затаил дыхание. Кастет преобразился. Губы его кривились от самой настоящей ненависти, в глазах полыхало пламя.

— Резать, колоть эту мразь! Разорвать строй, вырваться вперед и рубить направо и налево! Сеять смерть, хохоча и рыдая, умыться их кровью, поливая своей кровью землю и их вонючие трупы. Сойтись один на один с их главарем и вырвать зубами его мерзкое горло, пока его грязные дружки будут резать мне спину! — Кастет выпрямился, гордо вздернув подбородок. — Увидеть лица братьев по оружию, несущих меня на щитах навстречу закату, — две слезы скатились по его рябым щекам, — Уснуть с улыбкой и ждать следующей жизни, надеясь, что буду помнить предыдущую!

Ровный свет луны заливал палату. Сверчки за окном оглушительно стрекотали, с завидным упрямством пытаясь переорать друг друга. Где-то вдалеке завыла собака. Кастет угрюмо молчал, глядя в окно. Кирилл, пораженный эмоциональным монологом соседа, не спешил прерывать затянувшуюся паузу. Он то сосредоточенно вглядывался в потолок, то резко переводил взгляд на стены, которые, он мог бы поклясться, внезапно стали кружиться. Стоило ему поднять глаза вверх, и стены начинали ползти слева направо, закручиваясь спиралью. Но едва Кирилл опускал взгляд вниз, пытаясь проследить движение, все тут же становилось на свои места. И так бессчетное количество раз. Его замутило. Кастет встал с кровати и пошел к умывальнику. Открыв кран, быстро умылся, громко фыркая и отплевываясь, утерся рукавом.

— Ну, — он закрыл воду и вернулся в кровать, — а ты что скажешь?

— Я? — Кирилл в очередной раз «остановил» вращение стен. — Что сказать?

— Как бы ты хотел прожить свой последний день?

— Ну, я как-то не думал об этом…

— Так подумай. Я же рассказал тебе о себе.

— Ну не знаю… Может быть просто в кровати. Через много-много лет, в окружении детей и внуков…

— Да ладно! — хмыкнул Кастет.

— А что такого?

— Ты что, не понимаешь? Это же край! Черта, за которой нет больше ничего! И возможность сделать все, что угодно в последний раз. Все то, чего боялся или стеснялся. Никто не попрекнет тебя после. И жалеть ни о чем не придется, разве только о том, что не сделаешь чего-то. Ну? Как?

— Да не знаю я. Все равно.

— Херня! — рявкнул тощий так неожиданно, что Кирилл вздрогнул. — Не будь тряпкой!

— Знаешь, что? — разозлился Кирилл. — Может быть, ты не заметил, но я немного ограничен в возможностях и вряд ли смогу погибнуть с героическими спецэффектами!

— Херня!!! — Кастет оскалился, стиснув кулаки. — Я говорю про мечту, а ты тут скулишь про какие-то возможности-невозможности! Забудь нахрен об этом, скажи, что бы ты хотел! Хоте-е-е-л!!!

— Что бы хотел? — Кирилл резко сел и повернулся лицом к соседу. — Хочешь знать? Пожалуйста! Я бы хотел выйти из леса, сжимая копье. Окинуть взглядом бесчисленные легионы, ощетинившиеся мечами. Отыскать среди тысяч лиц, трусливо скрывающихся за щитами, одно единственное и уже не сводить с него глаз. А потом броситься вперед, крича во все горло. Прыгнуть на строй легионеров, ударив обеими ногами в щиты, пробить брешь в их строе, ворваться внутрь их фаланги и устроить там кровавую баню! — Кирилл уже почти орал, глядя Кастету прямо в глаза. — А потом сойтись в схватке с тем самым уродом и насадить его на копье, словно на вертел, да еще и повернуть несколько раз так, чтобы этот мудак никогда больше не увидел никакого заката! Ну как тебе мой последний день? Нравится?!

Кастет несколько мгновений молча смотрел на Кирилла, играя желваками. Потом губы его дрогнули и вдруг скривились в улыбку. Он ощерил зубы и захохотал абсолютно беззлобно.

— Ай да Кирюха! А ты норм, старик!

Кирилл потер лоб ладонью. Стены уже не просто двигались, теперь они уже кружились в неистовом хороводе. Он покачнулся. Кастет, подавшись вперед, подхватил его и уложил обратно в кровать.

— Ладно, ладно. На сегодня хватит, герой. Ложись.

Кирилл облегченно закрыл глаза.

— Только знаешь, что, — голос Кастета звучал словно из глубины колодца, — в твоей истории не хватает самого главного.

— Чего? — прошептал Кирилл.

— Женщины.

Мутные, бесформенные пятна медленно шевелились, то принимая какие-то совершенно фантастические очертания, то снова трансформируясь в бессмысленные кляксы. Кирилл, не открывая глаз, следил за их движением. Сон не шел. Бредовая идея несуразного соседа почему-то тревожила его, одновременно вызывая отторжение и дикое, мучительно-сладкое влечение. Какое-то время он пытался бороться с этим, потом сдался и стал мысленно перебирать варианты… Поразительно, но высказанная в момент злости история боя с легионерами привлекала его все сильнее и сильнее. Если бы он только мог твердо стоять на ногах! Если бы его пальцы способны были сжать копье или меч, а руки — выдержать бой… Да, ради этого стоило бы и жить, и умереть. Пятна перед его глазами стали контрастнее, раскрываясь более яркими узорами. Кирилл наблюдал за их фантастическим танцем уже с интересом, не прекращая размышлять. «Женщины… Он сказал, что в моей истории не хватает женщины. Что ж, а почему бы и нет?» Кирилл тихо усмехнулся. Раз уж положено тут появиться девушке, то отчего бы не помечтать? Тем более что из всей вереницы его тайных влечений и влюбленностей на эту роль подходила только одна. Самая последняя.

Вероника. Он сосредоточился, пытаясь воссоздать в памяти ее лицо, волосы, милую ямочку на щеке, ложбинку между округлых грудей, видную в разрезе блузки. Как ни странно, он помнил все до мелочей. «С вами все в порядке?» Нет, Вероника, с ним не все в порядке. И дело вовсе не в том, что едва покинув ее, Кирилл угодил в этот нелепый переплет. Дело в том, что он, похоже, влюбился. «Прекрасно. Дорогая Вероника, вы не поверите, но я полюбил вас с первого взгляда. Да-да, не смейтесь, именно так, банально и беспощадно, то есть бесповоротно… или нет — безнадежно, вот! Именно так. Возможно, вы не откажете мне в маленькой любезности — провести со мной мой последний день? А лучше ночь…» Мысленно он с размаху залепил себе пощечину. «Идиот…» Несуществующая оплеуха тут же прояснила мысли. Кирилл открыл глаза и огляделся. Кастет сопел, отвернувшись к стенке. Стрелки приборов мерно покачивались примерно на середине шкалы.

— Дебильный манометр, — проворчал Кирилл.

Тощий, промычал что-то неразборчивое — похоже, он уже спал.

Кирилл снова закрыл глаза. «Интересно, а что она делает сейчас?» Пятна, словно по команде вновь появившиеся перед его глазами, пришли в движение, скручиваясь в спираль. В ушах зашумело. Кирилл мог бы поклясться, что где-то вдалеке он услышал звуки рояля…

Молодой официант, в очередной раз материализовавшись напротив, вежливо приподнял брови, всем своим видом показывая готовность принять заказ. Вероника покачала головой, едва заметно кивнув в сторону спутника. Парень тут же невероятно плавно переместился вокруг столика, зайдя с другой стороны.

— Желаете еще чего-нибудь, Юрий Геннадьевич?

Раскрасневшийся от коньяка Купонин радостно потер руки.

— Почему бы и нет, мой дорогой! Но для начала спросим у девушки. Вероника, вы что хотите? Может быть, еще вина?

Вероника снова покачала головой — вина абсолютно не хотелось. За вечер она едва пригубила бокал.

— Ну как же так, дорогая! Ну, может быть, десерт? У вас есть десерт, молодой человек? Мороженое? Фрукты? Несите все! Вы же будете десерт, Вероника? Несите, несите! И еще сто пятьдесят грамм коньяка, мой дорогой, да, именно сто пятьдесят. У вас прекрасный коньяк.

— Ну же, Вероника Михайловна, ей богу, я вас не узнаю, — Купидон откинулся на спинку стула, сложив руки на животе. — У нас же праздник!

В это время вернувшийся после перерыва Габриэль объявил второе отделение. Пианист тронул клавиши, по залу маслом растеклись первые аккорды «Come Together». Девушка сделала вид, что заинтересовалась музыкой, впрочем, не забыв обольстительно улыбнуться спутнику — ссориться с шефом она точно не хотела. Пожалуй, Купидон ей даже нравился. Он всегда был щедр, внимателен и исключительно порядочен с ней, и самое главное, никогда не пытался переступить черту, отделяющую простые ухаживания от чего-то большего. Шеф желал лишь одного — вящего укрепления своей репутации обольстителя, ну а изображать молоденькую «племянницу» Веронике было совсем нетрудно. Просто сегодня… Почему-то именно сегодня ей это не казалось таким уж забавным. Пианист закончил вступление, и Габриэль приблизился к микрофону. Хриплым, но невероятно приятным голосом он спел первые строчки легендарного битловского хита в интерпретации Джо Кокера из фильма «Через вселенную». Бэк-вокалистки, мерно покачивая бедрами, вплели идеально выверенные терции в припев и отступили, щелкая пальцами в такт фортепианным риффам. Вероника улыбнулась. Когда-нибудь она обязательно будет петь так же красиво и точно, для этого нужно лишь немного терпения и постоянной практики. А она считала себя вполне целеустремленной девушкой. И обращать внимание на глупые шуточки коллег не собирается уж точно, тем более что тот парень, заходивший утром, сказал, что голос у нее очень красивый. Девушка задумалась, вспоминая утренний разговор. Молодой человек ей понравился. Он был таким милым, несмотря на свою странную походку, и вовсе не показался ей ненормальным, как предположил Купидон. Вон, Севка Томашевич и то ведет себя гораздо более непонятно в последнее время. Кстати, надо обязательно не забыть рассказать ему об открытке…

Не особенно доверяя памяти, Вероника потянулась к сумочке за телефоном, чтобы поставить «напоминалку», как вдруг вздрогнула. На мгновение ей показалось, что стол начал вращаться. Она испуганно подняла глаза на Купонина, но тот совершенно спокойно потягивал коньяк, рассматривая, судя по его масленой улыбке, бедра вокалисток. Девушка оглянулась по сторонам. Посетители «Ангелов» мирно беседовали. Она выдохнула. Но тут стены явственно поплыли слева направо. Голос певца медленно смодулировался вниз, словно пластинка с записью стала вращаться чуточку медленнее. Вероника тряхнула головой — стены остановились. Габриэль, как ни в чем не бывало, продолжал петь. Она вскочила на ноги, пошатнулась.

— Вероника? — Купидон удивленно вскинул брови.

— Я сейчас вернусь, — девушка выскользнула из-за стола и быстро направилась в сторону уборной.

— Вероника, с вами все в порядке?

Купидон, расплескивая коньяк, неловко пытался подняться на ноги. Она жестом остановила его и скрылась за дверью дамской комнаты.

Яркий свет резанул по глазам. Кирилл рывком сел, пытаясь рассмотреть того, кто ворвался в палату.

— Подъем!

Кирилл протер глаза и изумленно уставился на толстую медсестру, которая вцепилась в спинку его кровати. Илона тяжело дышала, волосы ее беспорядочно разметались по плечам.

— Илона Викторовна, — язык Кирилла ворочался с трудом, — поверьте, это вовсе не то, что вы…

— Заткнись! — взвизгнула медсестра. — Кэст, это он!

— Это точно? — внезапно оказавшийся возле кровати Кирилла Кастет абсолютно не казался ни сонным, ни тем более пьяным.

— Дама подтвердила! Контакт стабильный и невероятно сильный. Это он, понимаешь?! А мы все время искали рядом, но не могли…

— А ну, тихо! — оборвал ее тощий. Он навис над Кириллом, хищно кривя губы.

— Эй, вы чего? — Кирилл отодвинулся назад. Хмель стремительно улетучивался из головы. — Что происходит?

— Скоро узнаешь, — распухший от вазелина кулак метнулся к лицу парня.

Удар опрокинул Кирилла назад, добавив к вспышке боли спереди удар о спинку кровати затылком. Время замерло. Голова его, став ужасно тяжелой, невыносимо медленно падала на подушку. Кирилл отчетливо различал волокна наволочки, мельчайшие пылинки, набившиеся в складки ткани. В глазах его потемнело, цветные пятна слились в одну мутную массу и вдруг на мгновение вспыхнули, отпечатав в сознании знакомое лицо. Он рухнул с кровати, разбив нос о больничный пол. Впрочем, этого Кирилл уже не почувствовал.

В следующий раз он очнулся от острой боли в руке. Открыв глаза, парень увидел склонившегося над ним Кастета. Тот, сопя и чертыхаясь, пытался ввести ему в руку иглу капельницы. Кирилл попытался убрать руку и тут же получил увесистую оплеуху.

— А ну, не дергайся!

— Что тут пдоисходит? — пересохшие губы с трудом шевелились, и он облизал их таким же сухим языком.

— Что происходит, говоришь? — Кастет поднялся и прошелся по палате.

Он изменился. От прежнего нескладного тощего уголовника не осталось и следа. Черная водолазка обтягивала стройный мускулистый торс, а безразмерные больничные штаны сменили серые, камуфляжной расцветки брюки, заправленные в высокие «берцы».

— А происходит то, дружок, что ты оказался птицей, ну просто неимоверно важной, — щелкнув зажигалкой, Кастет закурил и, глубоко затянувшись, выпустил струю дыма в сторону Кирилла. — Хотя по мне, так ты просто унылое дерьмо. Без обид, старичок — голый факт. Как говорится, ничего личного.

— Я де… подимаю… — разбитый нос Кирилла отказывался дышать. Он попытался потрогать его, но понял, что руки привязаны к кровати. — Что за бред? Костя, что ты творишь?

— Меня зовут Кэст. — Кастет протянул навстречу парню кулак, кстати, совершенно не изменившийся и такой же уродливо раздутый. — Не желаешь подать мне руки?

Он метнулся вперед и резко ударил Кирилла в челюсть.

— Ну, вот так-то лучше! Очень приятно. Не желаешь выпить за новое знакомство?

Ошарашенный ударом, Кирилл молча смотрел на злобную физиономию бывшего соседа. Из тысячи мыслей, мелькавших в его сознании, ни одна даже близко не могла объяснить то, что сейчас происходило. Оставалось одно — просто спросить.

— Выпить? — Кирилл попытался изобразить улыбку. — Ну, давай. Может быть, ты меня развяжешь? А заодно объяснишь, какого х… — он запнулся, — что здесь происходит, и что тебе от меня нужно?

— Хм… — Кастет хмыкнул и на мгновение стал похож на себя прежнего, — слушай, старичок, а ведь ты мне и вправду нравишься. Честно. При других обстоятельствах мы бы с тобой офигеть как затусили.

Он подошел к кровати и присел на край.

— Вот только обстоятельства для тебя оказались дерьмовыми. И мне лично от тебя ничего, ну просто ничегошеньки не нужно. Просто понимаешь… — он провел рукой по волосам Кирилла, — одна Дама… она… — лицо Кастета вдруг исказила гримаса ярости, — Одна Дама, блядь, очень желала найти хренова ублюдка, устроившего шоу за гаражами пятнадцать лет назад!!! И кто бы мог подумать, что это был ты, а? Пятнадцать! Пятнадцать долбаных лет мы искали какого-то долбаного супермена, а ты, херов мозляк, нагло ржал над нами!!!

— Ты сдурел??? — Кирилл приподнялся на кровати, крича прямо Кастету в лицо. — Что ты плетешь? Я не знаю ни тебя, ни твоей долбаной дамы. Если ты сейчас же не развяжешь меня, я…

Тяжелый удар опрокинул Кирилла на подушку.

— То есть выпить за знакомство ты отказываешься, — в руке Кастета блеснула невесть как оказавшаяся игла капельницы. — Как печально…

Он дернулся вперед, и Кирилл замер, с ужасом глядя на иглу, застывшую в нескольких миллиметрах от его глаза. Жидкость, стекавшая по трубке, теперь была коричневой.

— Не ссы, убогий… — на скулах Кастета выросли и пришли в движение массивные желваки. — Дама не велела тебя убивать. По крайней мере, пока, — он схватил Кирилла за запястье и резко вставил иглу. — Ха! Попал.

Кирилла мгновенно охватила слабость.

— Похоже, работает, — пробормотал Кастет. — Отдыхай, придурок, скоро придется потрудиться…

***

Жаркий июньский воздух наполнен запахом цветущей сирени. Пальцы, липкие от растаявшего пломбира, цепко держатся за поручни карусели. Сначала Кирилл хотел взять отца за руку, но передумал. Отец почему-то сегодня был непривычно холоден с ним, все свое внимание посвящая Марку. Кириллу это казалось несправедливым — все-таки он же младший. Младших положено любить больше! Однако капризничать не стал, ведь отец привел их в парк. Ну, как привел… Проклятые ноги затекли почти сразу, но Кирилл стойко терпел боль, практически не реагируя на выходки Марка, который носился вокруг отца, неторопливо шедшего с Кириллом на плечах, и швырял в спину младшего брата шишки и мелкие палочки. Кирилл, стиснув зубы, грозил обидчику кулачком, изо всех сил стараясь не расплакаться. Только не это! Ведь в таком случае Ковалев-старший обязательно рассердится и вернет обоих домой, так и не дойдя до заветной цели, металлические конструкции которой уже виделись в кронах растущих в парке лип.

Карусели. «Ромашка», «Цепочная», «Сюрприз». Впрочем, о «Сюрпризе» ему оставалось только мечтать — туда не пускали детей, даже Марка. Ну, да и ладно, когда он вырастет, он обязательно прокатится на всех городских каруселях, а может быть, даже съездит в Минск и купит билет на знаменитую «Супер 8»! Один одноклассник Марка хвастался, что в прошлом году он катался на этих сумасшедших горках, где сперва поднимаешься на умопомрачительную высоту — выше всех деревьев, а потом съезжаешь вниз с такой скоростью, что даже кричать не хватает сил. Мальчишка клялся, что едва не выпал из тележки аттракциона на резком повороте, и единственное, что его спасло — это то, что он вцепился в поручни изо всех сил. Марк тогда сказал ему, что это полная чушь и все карусели устроены так, что выпасть из них практически невозможно. Кирилл, конечно, верил брату больше. Но сейчас, сидя справа от отца в люльке «Ромашки» на скользком пластиковом диване, он и сам инстинктивно сжал поручни. Марк, сидящий слева от отца, заметил это, презрительно хмыкнул и демонстративно откинулся назад на сидении, скрестив руки на груди. Служащий парка быстро обошел все люльки, проверяя, надежно ли закрыты замки на конструкциях, и скрылся в будке. Карусель вздрогнула. Земля под ногами поплыла назад. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, а потом и вовсе резко ринулась куда-то вниз. «Ромашка» раскрутилась и, утробно загудев моторами, поднялась на распрямившейся «ноге». Кирилл задержал дыхание. Сбоку восхищенно хохотал Марк. Люльки взмывали в небо, проносились над кронами деревьев и вновь неслись навстречу земле. Моторы взревели еще сильнее. Карусель стала разгоняться. Вверх! Ноги в старых босоножках из коричневой кожи с добела ободранными носами едва не касаются листьев деревьев, взмывают в небо, описывая полукруг. Вниз! Люлька несется навстречу земле, угрожая врезаться со всего размаха в потрескавшийся, лопнувший от старости серый пористый асфальт, но, не долетая до земли каких-то несколько сантиметров (по крайней мере, Кириллу кажется именно так), снова взмывает вверх. Быстрее. Еще быстрее! Кирилл начинает съезжать к краю дивана. Слабые пальцы скользят по поручням защитной конструкции, которая уже не кажется такой надежной.

— Папа! — он пытается перекричать ревущие моторы. — Папа, я боюсь!

Отец медленно оборачивается. В его стеклянных глазах нет ни малейших эмоций. Замок креплений с хрустом расстегивается.

— Папа!!!

Петр Ковалев медленно заваливается вперед. Что-то липкое течет от него по пластиковой обшивке кабины, по металлической трубе, которая с грохотом болтается в петлях креплений. Темная, почти черная кровь касается горячей струйкой пальцев Кирилла. Он пытается кричать, но лишь бессильно хрипит, уставившись на ржавую, обмотанную обувной дратвой рукоятку заточки, торчащую из живота отца. В толпе зевак, столпившихся вокруг карусели, мелькают Людмила Антоновна Мелехова, зацепившаяся высокой прической за ветки, хихикающая Тома Пихта, злобно сверкающая глазами из-под очков в черной оправе Илона, скалящий редкие зубы Кастет. Крепления защиты слетают, и Кирилл вываливается из люльки, крича во все горло. Земля несется навстречу, он вскидывает руки, пытаясь спасти голову от удара об асфальт, но тут асфальт превращается в стены больничной палаты. Стены кружатся, искривляются, образуя фантастическую воронку. Что-то тянет его к себе. Мучительно сдавливая виски, заставляя ныть низ живота. Стрелки энцефалографа бьются о край шкалы. Желудок горит, жар поднимается вверх по пищеводу, обжигая горло.

— Скорее! Давай его сюда! — чей-то знакомый голос. Чей?

Грубые руки с уродливыми, раздутыми кулаками тащат его в туалет больничной палаты. Толкают внутрь. Только это не туалет. Каменные стены покрыты фосфоресцирующими потеками какой-то липкой субстанции. В нос ударяет тяжелый запах мокрого железа.

— Илона?! — тот же голос, но уже с сумасшедшими нотками, никак не присущими ему раньше. — Не открывается!!! Кэст!!!

Кастет запрокидывает ему голову и вливает в рот сладкую жидкость. Кирилл кашляет, и липкие брызги летят прямо на стену.

— А ну-ка вспомни эту сучку из агентства, урод! Думай о ней!!!

— Нет! — Кирилл зажмуривается, тщетно пытаясь прогнать из мыслей образ Вероники.

— Ты же хочешь ее, чертов мозгляк! — Кастет орет ему прямо в лицо. — Так будь же мужиком, иди и возьми ее!

Кастет толкает Кирилла к стене. Ладони парня вязнут в липкой массе, покрывающей стену, на которой вспыхивает ярким зеленым огнем овал высотой в человеческий рост. Оттуда тянет холодом и кислым запахом старой мочи. Запыхавшаяся взъерошенная Илона вваливается внутрь, таща за собой безжизненное тело кого-то до боли знакомого. Это девушка с длинными светлыми волосами. Она падает на пол, и Кирилл, потрясенный догадкой, бросается к ней, но Кастет удерживает его, схватив за горло и заломив руку назад.

— Не спеши, любовничек. Теперь вы долго не расстанетесь.

Часть третья

Портал

— Боже мой, это же какой-то нонсенс! Это какой-то невообразимый нонсенс!

На Купонина было больно смотреть. Всклокоченные волосы слиплись в сосульки, безумный взгляд ни на секунду не фокусировался на собеседнике, непрерывно обшаривая округу — кусты, заросли тростника, дальнюю опушку леса, видневшуюся над местом слияния двух рек — Свислочи и Березины.

— Это же просто безумие какое-то! Ну как можно в двадцать первом веке вести себя столь вызывающе беспечно! Анастасия, вы должны что-то срочно предпринять! Томашевич, ну что же вы стоите? Ну сделайте же что-нибудь! — Купидон метался между мной и Анастасией, заламывая руки и совершенно игнорируя требования девушки рассказать ей внятно о том, что произошло.

Наконец, не выдержав, Анастасия схватила его за грудки и отвесила звонкую пощечину. Я невольно оглянулся по сторонам — не заметили ли это остальные сотрудники «МедиаПро», но менеджеры разбрелись по округе, безрезультатно выкрикивая имя Вероники. Пощечина помогла. Купидон разом сник, часто заморгал. Взгляд его стал осмысленным.

— Хорошо, — Анастасия похлопала шефа по лацканам вельветового походного пиджака, разглаживая их. — А теперь, пожалуйста, спокойно и по порядку расскажите о том, что случилось.

Купонин грузно уселся на один из раскладных туристических стульев, расставленных вокруг погасшего очага. Мы с Анастасией расположились напротив.

— Это просто невероятно, — голос директора «МедиаПро» звучал надтреснуто, — все же так прекрасно начиналось. И эта агроусадьба, и коллектив был в восторге от идеи отдыха на природе…

Я невольно поморщился. Далеко не все идеи шефа менеджеры поддерживали с энтузиазмом.

— Вы приехали все вместе? — перебила Анастасия.

— Ну, конечно же, все вместе! На прекрасном туристическом автобусе.

— То есть на личном авто не было никого?

— Нет, никого. Кроме того, Вероника никогда бы не уехала, не предупредив меня! — встрепенулся Купидон.

— Конечно, конечно! Кстати, вы уже вызвали милицию?

— Они не хотели сюда ехать! Представляете? — глаза Купонина вновь блеснули сумасшедшими искорками. — Но в конце концов согласились прислать группу. Наверное, вы их обогнали.

— Да, наверное.

Я мельком взглянул на Анастасию, спокойно кивнувшую шефу. По моим подсчетам, средняя скорость во время нашего путешествия сюда, включая выезд из Минска и пятиминутный отрезок проселочной дороги, составляла около ста шестидесяти километров в час. Да и на проселочной дороге девушка сбросила скорость до семидесяти лишь раз, объезжая бесхозный «Рено Дастер» болотного цвета, перегородивший путь примерно в километре отсюда.

— Итак, вы приехали на агроусадьбу. Что было дальше?

— Ну как что, первым делом, естественно, перекусили. Вероника, кстати, почти не ела — ей нездоровилось накануне.

— Нездоровилось?

— Ну да, накануне вечером у нее закружилась голова. Ничего страшного, она сама мне об этом сказала. Тем более что потом, во время экскурсии, у нее и настроение поднялось, и аппетит появился. Ну вы же знаете Веронику, она такая…

— Минуточку, какой экскурсии? — Анастасия вопросительно глянула на меня. Я пожал плечами. Никакой экскурсии в программе поездки, вывешенной на доске объявлений «МедиаПро», не было.

— Ах, ну да, — Купидон потер ладошкой лоб, — вы же не в курсе. Вчера утром мне позвонила новая клиентка. Очень представительная дама планирует невероятно крупную рекламную компанию. Она и порекомендовала мне эту девушку — потрясающе талантливого экскурсовода. И вы не представляете, как она оказалась права. Девушка просто фантастически занимательно рассказывала об этих местах! Казалось бы, что тут может быть интересного — просто слияние двух рек. А нет, тут и замок свой имеется, развалины, правда, одни остались, но тем не менее. Вероника за ней просто по пятам ходила, слушала не отрываясь. Так еще забавно они рядом смотрелись — Илона, такая маленькая, кругленькая, а Вероника — ну вы же помните — девушка видная…

Я сделал вид, что закашлялся, скрывая совершенно неуместную улыбку, вспомнив, как забавно смотрелась видная девушка Вероника рядом с маленьким и круглым Купониным. Невольно бросил взгляд на Анастасию и удивленно выпрямился на стуле. Моя начальница выглядела явно встревоженной.

— Небольшого роста, толстая девушка лет двадцати?

— Я употребил слово «кругленькая», если помните, — нахмурился Купидон.

— Она носила очки?

— В темной оправе. А откуда вы знаете?

— Где она сейчас? — Анастасия резко встала, оглядываясь по сторонам, я могу с ней поговорить?

— Илона уехала еще вчера вечером. Вероника еще так расстроилась…

— Уехала? Вы же сказали, что прибыли сюда все вместе на автобусе.

— Ну да, мы приехали на автобусе, а она уже дожидалась нас тут. А вечером уехала на своей машине. На зеленом таком «паркетнике», как же его…

— «Дастер», — выдохнул я.

— Ну да, — брови Купонина изумленно подскочили вверх, — откуда вы знаете?

— Да мы…

— Самая популярная марка автомобиля по результатам продаж прошлого года в своем ценовом сегменте, — быстро перебила меня Анастасия. — Продолжайте.

— Ну, дальше был банкет на открытом воздухе, потом мы потратили некоторое время, пытаясь отговорить Ясинского и Петрушевича сначала от купания в реке, потом от поисков ближайшей сельской дискотеки. И наконец, в районе полуночи, все отправились по комнатам. А утром, — голос шефа дрогнул, — мы обнаружили, что ее нет.

— Девушка ночевала одна?

— Ну конечно, — вздрогнул Купидон, — естественно, одна!

— Хорошо, покажите ее комнату, — не дожидаясь согласия, Анастасия направилась к массивному зданию агроусадьбы.

— Настя, может быть, дождемся милицию? — я догнал ее уже возле ступенек.

— Я ничего не собираюсь трогать, — она остановилась, пропуская вперед подоспевшего к нам шефа. — Пойдем.

Комната Вероники, небольшая, аккуратно обставленная необходимыми для непродолжительного проживания вещами и предметами мебели, ничем не отличалась от обычных гостиничных номеров, разве что из окна открывался прекрасный вид на реки Свислочь и Березину в месте их слияния. Анастасия, решительно отстранив Купонина и меня в сторону и велев оставаться у порога, прошла в центр комнаты и осмотрелась. Заправленная кровать была смята, словно кто-то лежал на ней, прямо не сняв покрывала, и смотрел телевизор, висящий на стене напротив. Пульт от телевизора виднелся под подушкой. На прикроватной тумбочке стояла бутылка с минеральной водой и стакан. Анастасия аккуратно приподняла его и поднесла к носу. Нахмурившись, поставила обратно. Быстро осмотрела шкафы и совмещенный с душевой кабиной туалет, для чего-то даже открыв воду в раковине. В этот момент оглушительным рингтоном залился телефон Купонина. Тот, подскочив от неожиданности, хищно метнулся рукой во внутренний карман и, выудив громадный смартфон, с надеждой уставился на его экран.

— Ясинский… Может быть, нашли? Алло, алло! Что? — надежду на лице шефа сменила унылая гримаса раздражения. — Потрудитесь дождаться приезда следователей, Ясинский. Понимаю, что все устали, но раньше никто не уедет и даже не уйдет пешком. Никакого такси! Что? Прошу прощения, — он махнул рукой Насте, — вы продолжайте, я должен ненадолго вас оставить.

Он выскочил из комнаты и загремел по дощатому полу коридора. Я прикрыл за ним дверь и прошел внутрь.

— Ты ищешь что-то определенное?

Девушка пожала плечами, осматривая содержимое туалетного шкафчика на стене над раковиной.

— Ладно, — я присел на край кровати и осмотрелся.

Из-под подушки выглядывал уголок бумаги, покрытый пестрыми узорами. Я стащил перчатки и осторожно потянул его — это оказался бумажный фантик от шоколадной конфеты. Я задумчиво покрутил бумажку пальцами, сворачивая в трубочку, потом аккуратно приподнял подушку.

«А она сладкоежка…» — подумал я, увидев, по крайней мере, с десяток таких же фантиков.

Что-то защекотало ладонь. Длинный светлый волос, несомненно, составлявший ранее часть Вероникиной прически. Интересно, смогу ли я «считать» хоть что-то с него…

Вообще-то, раньше это происходило только при непосредственном контакте с другим человеком, как тогда, в вагоне поезда с незнакомым пьянчужкой или еще раньше с Ясинским, Петрушевичем, другими сотрудниками «МедиаПро» и даже с самим Купониным. Яркий поток эмоций, редко положительных, гораздо чаще гадких и мерзких. Скользкие желания, тайные страхи и неосознанные фобии, обуревавшие тех, кого я касался, мгновенно открывались мне, заставляя переживать их, как свои собственные. В общем, перчатки я стал носить сразу после этого, предпочитая прослыть чудаком. Уж лучше так. Это лучше, чем волна похоти и с трудом подавляемое влечение к тринадцатилетней дочке соседей по лестничной клетке. Натужно выдумываемые поводы для визитов и посиделок. Господи, этот недоделанный Гумберт Гумберт ухитрился даже стащить из корзины с грязным бельем детские трусики и неделю мастурбировать, сжимая их в кулаке. Потом страх, боль, раскаяние, короткий запой, смена квартиры, переезд в другой район города. И все это было «считано» мной за короткие мгновения, необходимые для дежурного рукопожатия. С кем? Не важно. Могу ли я судить человека за его мысли? Хотел бы я, чтобы кто-то так же судил меня за мои? Точно нет…

Я аккуратно сложил волос на ладони, помогая себе трубочкой фантика, и сильно сжал кулак. Ничего. Зажмурился, мысленно приказывая себе увидеть. Ничего. Я сгорбился на кровати, прижал к лицу кулаки. Что-то кольнуло в нос — фантик, который я все так же продолжал сжимать пальцами. Ничего-ничего-ничего… Я вздохнул и открыл глаза. Вернее… я собирался открыть глаза… Но не сделал этого, потому… потому, что за мгновение до этого мой нос уловил запах. Странный, приторно-сладкий запах, исходящий от кусочка бумаги в моей руке. Это не был запах шоколада, нет. Где-то в глубине памяти всплыли и тут же рассеялись воспоминания о каком-то напитке. Покрытые изображениями змей женские руки держат пузатую бутыль, разливая по бокалам коричневую жидкость с таким же запахом. Нет, не с таким, но очень, очень похожим. Картинка дрогнула, закружилась, сворачиваясь в водоворот, потекла, увлекая сознание за собой. Я вздрогнул. На кровати сидела Вероника. Луна за окном освещала ее лицо, волосы, бессмысленно распахнутые глаза с практически черными зрачками. Губы, вымазанные шоколадом, беззвучно шевелятся, повторяя слова, слышные только ей. Я напрягся.

…Идти… к нему… зовет…

— Эй, что с тобой?

Нырок в омут, миг тошноты, резкий свет, прищур глаз. Все еще неприятно, но постепенно привыкаю.

— Все нормально, просто задумался.

Анастасия, щелкнув выключателем, погасила свет в ванной.

— Пойдем? Похоже, тут никаких следов. Дождемся следователей.

— Погоди.

Я поднялся с кровати и отряхнул ладони, сбрасывая на пол волос. Больше он не понадобится. Сейчас понадобится лишь немного фантазии, чтобы разыграть представление перед моей прекрасной начальницей.

— Я тут вот что подумал… Вероника была в комнате одна и явно покинула ее не через дверь.

— Почему ты так уверен?

Я хмыкнул.

— Потому что я знаю своих коллег. Эта неугомонная парочка приятелей явно пьянствовала чуть ли не до утра у выхода из коттеджа. А некоторые представители женской части полночи не спали, прислушиваясь, не скрипнет ли дверь в Вероникину комнату. Опять же Купидон, как собака на сене…

— В смысле? — не поняла Анастасия. — Они же…

— На самом деле нет, — Купидона я тоже «считал». Кстати, несмотря на продвигаемый им самим образ, шеф был практически не омерзительным. — Но это не важно, — я пересек комнату. — Она вышла через окно. Смотри, вот следы!

Анастасия подошла к окну и, наклонившись, посмотрела туда, куда уверенно указывал мой палец. На подоконнике, едва заметные под определенным углом, виднелись следы от кроссовок.

— Она открыла обе форточки, верхнюю и нижнюю, залезла на подоконник, села, свесив ноги наружу, повернулась…

Я склонился к самому подоконнику и прищурился:

— Смотри — видишь? Это ворсинки от джинсовых шорт, она всегда такие носит, короткие донельзя, разумеется. Так вот, она повернулась попой… то есть спиной вперед, повисла, удерживаясь локтями на подоконнике, — я указал на два жирных пятна, — и, наконец, выскользнула наружу.

— Впечатляюще. — Анастасия подозрительно посмотрела на меня. — Как ты догадался?

— Смотрел все сезоны «Шерлока».

— Прекрасно. Ну, допустим… И что было дальше?

— Надо бы глянуть на следы. Почему-то мне кажется, что там будут следы не только Вероники.

— Я в этом почти уверена, — девушка кивнула в сторону выхода. — Пойдем, обойдем вокруг, не стоит оставлять на подоконнике еще и наши следы.

Я вышел первым, Анастасия, замешкавшись на несколько секунд, догнала меня в коридоре. Во дворе курили, собравшись в небольшие группки, сотрудники агентства. Купидона не было видно. Парни помахали руками, приветствуя Анастасию. Меня они словно не замечали и рук для рукопожатия не протягивали. Ничего, переживу. Лучше так, чем снова история с трусиками, сейчас это нужно мне меньше всего. Мы обогнули здание и оказались напротив окна комнаты Вероники. Анастасия, присев на корточки, внимательно оглядела землю. Бесполезно. На полосе асфальта, окружающей фундамент усадьбы, никаких следов не сохранилось. Она поднялась и, осмотревшись по сторонам, двинулась прямо по направлению к реке. Я вздохнул. Объяснить дальнейшее интуицией будет сложнее…

— Настя, погоди!

Она обернулась. Интересно, быть сумасшедшим идиотом хуже, чем просто идиотом? Но, в конце концов, до приезда следователей явно оставалось не так много времени и наше вмешательство вряд ли что-то изменит.

— Нам в другую сторону, — я кивнул вправо, указывая на развалины какого-то старого строения, возвышающегося на холме.

— Думаешь?

«Настя, Настя, я думаю о том, как долго я смогу скрывать это от окружающих. Раздвоение личности, способность чувствовать все наполняющее людей мерзкое дерьмо через рукопожатие. Ах да, еще чрезвычайно реалистичные галлюцинации, вызываемые сжатым в руке волоском».

— Уверен.

— Авессалом, с тобой все в порядке? — нахмурилась девушка.

«Черта с два!»

— Да, конечно, — я заставил себя улыбнуться как можно более убедительно. — Интуиция.

Мы зашагали к развалинам. Я впереди, она вслед за мной. Я закрыл глаза…

Вероника, оступаясь и спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, идет, держа за руку маленькую, запыхавшуюся толстуху в очках в темной оправе. Та бормочет что-то про конфеты, которые умничка-послушная-девочка-Вероничка скушала перед сном, про то, что теперь все будет хорошо и она, красавица-Вероничка, встретится со своим суженым. Голос толстухи звучит сладко, но глаза горят злобой. Мы у стен. В маленькой пухлой ладони появляется пластиковый цилиндр, заполненный коричневой жидкостью. Она зубами стаскивает колпачок с иглы и тащит Веронику внутрь. Та не сопротивляется, лишь мотает головой, пытаясь отогнать ужасный запах мокрого железа. Мерзкий, тошнотворный запах сырой ржавчины.

— Авессалом!

Окрик Анастасии вернул меня к реальности. Тусклое солнце, на мгновение вынырнув из дымки речных испарений, резануло по глазам. Я обернулся. Моя спутница отстала на несколько метров.

— Ты чего так летишь?

— Что, слишком быстро? — я взъерошил волосы. Еще одна привычка, взявшаяся невесть откуда. — Задумался, извини. Я посмотрю внутри. Может быть, ты обойдешь развалины вокруг?

— Как скажете, мистер Холмс, — девушка зачем-то посмотрела себе под ноги и одарила меня сердитым взглядом. — Почему бы и нет?

Она поднялась вслед за мной на заросший дерном холм, на котором были расположены развалины старого дома без крыши. Чертыхаясь, двинулась вдоль стены, идущей параллельно лениво блестевшей под солнцем Березине, стараясь крайне осторожно ступать ногами в туфлях на каблуке. Я мысленно поставил себе памятку потом непременно извиниться за то, что заставил Анастасию лазить по холмам в совершенно неприспособленной для этого обуви. Потом добавил еще одну — о том, как же она прекрасна, даже когда злится, и запрыгнул внутрь строения через окно.

Внутренний двор разрушенного каменного дома был усеян щебенкой. Стены, исписанные необычайно убогими граффити, сохранились на удивление хорошо, даже цемент, скрепляющий достаточно грубо обработанные камни, не выветрился. Запахи, витавшие тут, были не из приятных. В основном воняло высохшей мочой и калом, человеческим и не только. В углах, а также вдоль трех стен, буйно разрослись лопухи и крапива, однако возле правой от меня стены растительности практически не было. Видения с Вероникой обрывались у входа в развалины. Я зажмурился. Ничего. Девушка и ее спутница вошли сюда, это точно. А еще я был почему-то абсолютно уверен, что они отсюда не выходили.

«Идиот! — Внезапно я разозлился на самого себя. — В чем ты можешь быть уверен или не уверен? На основании чего вдруг взялся делать какие-то выводы и изображать перед начальницей гениального сыщика? Видишь галлюцинации — иди к врачу!»

Открыв глаза, я резко развернулся, двинулся к выходу, злобно пнув ногой большой лист лопуха, и тут же замер. Под листом, среди полусгнивших окурков и осколков разбитых бутылок из-под дешевого алкоголя, лежал шприц с остатками коричневой жидкости. Медленно, еще не до конца веря, что это тот самый шприц из видения, я натянул на правую руку перчатку, наклонился и осторожно поднял пластиковую трубочку. Боже, это правда… Похоже, я вовсе не сумасшедший. Впору радоваться. Только вот радости от осознания этого факта я почему-то не почувствовал. Я вдохнул поглубже, собираясь позвать Анастасию, но не успел.

— Что, дружок, решил добавить серой рутине цветов-оттенков?

Вздрогнув, я обернулся. У выхода из развалин стоял незнакомец. И его вид мне сразу не понравился. Очень не понравился. Высокий, худой, он был одет как наемник. Камуфляжные брюки, заправленные в высокие «берцы», черная майка и выцветшая куртка цвета хаки. Вообще-то, так обычно одеваются охотники или рыбаки. Только этот парень рыбаком явно не был. Его прищуренные глазки за несколько мгновений обшарили меня с ног до головы. Взгляд на секунду задержался на шприце, который я тут же поспешно спрятал за спину.

— Простите? — я сделал шаг в сторону, выйдя на более-менее ровную и лишенную растительности землю.

— Прощения, малой, не у меня просить будешь, — незнакомец поиграл желваками. — Дай-ка сюда эту дрянь!

— Вы о чем?

— Ты мне дурака не ломай, мажор херов. В Минске своем гонять ширку по венам можешь сколько угодно. А здесь не смей. И шкетов местных к этому приучать не вздумай — урою!

От нелепости ситуации я на мгновение растерялся. Этот сумасшедший, похоже, принял меня за торчка, уединившегося в укромном месте, чтобы уколоться.

— Вы об этом? — я показал ему шприц. — Вы не так поняли, это не мое.

— Конечно, не твое! — незнакомец двинулся вперед, протянув руку ко мне. — Мое. Давай сюда!

— Подождите, тут какое-то недоразумение! — я отступил назад, снова спрятав руку за спину. — Этот шприц — серьезная улика и я не собираюсь его никому отдавать. Мы ищем пропавшую…

Договорить я не успел. Долговязый бросился на меня, размахнулся, ударил, целясь в челюсть. Я инстинктивно заслонился руками, купившись на финт. Удара не последовало — он вцепился мне в руку, разжимая пальцы в перчатке. Я дернулся, пытаясь освободить руку. Не вышло. Несколько секунд мы топтались на месте, громко сопя. Честно говоря, это было странно. Я ожидал чего угодно, удара головой в нос, коленом в пах, локтем в шею, но этот сумасшедший просто пытался вырвать шприц. Я изо всех сил отталкивал его свободной рукой, мысленно проклиная себя за то, что не надел перчатки на обе руки.

— Отвали, ты, придурок! А-а-а-а!!!

Долговязый стал выламывать мне пальцы. Я дернулся и ухватил противника свободной рукой за запястье.

Вспышка зеленой боли ожгла пальцы, взвилась вверх по венам, лопнула одновременно в животе и в голове. Долговязого отшвырнуло в сторону. Он откатился в заросли крапивы, но тут же вскочил на ноги, уставившись на меня широко раскрытыми, изумленными глазами. Я выдохнул. Боли уже не было. Только пальцы левой руки неприятно покалывало. Я поднял руку ­ — вокруг дрожащих пальцев плясали, извиваясь, словно маленькие змейки, зеленые молнии. Ахнув от неожиданности, я встряхнул рукой. Молнии соскользнули с кисти и с шипением ушли в слегка задымившийся песок.

— Какого хрена…

— Господин…

Губы моего противника дрожали. Он весь сник, сгорбился, разом став каким-то тощим и нескладным.

— Господин, простите, я не узнал Вас. Дама не предупредила, что Зоргхар будут участвовать в деле.

— Какого хрена здесь вообще происходит? — пробормотал я.

Похоже, мой риторический вопрос тощий воспринял буквально. Он мелко засеменил ко мне, ежесекундно кланяясь и бормоча:

— Она велела зачистить тут все. Эта идиотка Илонка наследила — конфеты, шприц. Я должен был все убрать. Забрать машину. Я не знал, что Вы будете лично контролировать. Дама не сказала. Можно, я заберу.. это… — он растянул дрожащие губы в самую жалкую и заискивающую улыбку, какую я только видел — она велела…

Я машинально поднял руку со шприцем.

— Нет!!!

Я вздрогнул и обернулся. В проходе стояла Анастасия.

— Не отдавай ему это!

Челюсть тощего отвисла.

— Дхолайш! — Он прыгнул вперед и загородил меня своим телом от приближающейся девушки. — Вали отсюда, сука!

— А то что? — губы Анастасии сжались в одну линию. Она пригнулась и слегка тряхнула ладонями, в которых из ниоткуда возникли широкие лезвия метательных ножей.

Тощий, взвыв, бросился на нее. Я инстинктивно прыгнул следом и подсек его ногу. Споткнувшись, он рухнул на землю носом в песок. Анастасия прыгнула ему на спину и, мгновенно заломив руки назад, скрутила их опять же непонятно откуда взявшейся проволокой, забросив ее дополнительно и как удавку на шею. Тощий хрипел и извивался, пытаясь лягнуть девушку ногой.

— Настя?

Не обращая на меня внимания, она рванула долговязого за куртку и усадила спиной к стене.

— Настя, какого хрена здесь происходит?! — я схватил ее за рукав пиджака, но девушка резко вырвалась и обернулась.

Я невольно попятился — глаза моей начальницы горели холодной яростью.

— Не встревай, — прошипела она. — Молчи, обещаю, я все объясню позже.

Она снова обернулась и пнула ногой долговязого, который предпринял отчаянную попытку подняться на ноги. Тот вновь шлепнулся на задницу, больно ударившись затылком о камни.

— Сссс… — он скривился, но сдержал готовое вырваться слово, не мигая уставившись на острие ножа, застывшее в миллиметре от его глаза.

— Умный мальчик, — Анастасия опустила лезвие ниже и кончиком кинжала оттопырила ему губу, открыв нездорового цвета зубы. — Ого! Похоже, у нас тут ищейка! Кого потерял, а?

— Точно не тебя, — ощерился тощий. — Ты не имеешь права лезть в это, Дхолайш. Зоргхар не потерпят вмешательства в их дела. Он все видел!

— Он? — Анастасия подошла ко мне, поигрывая ножом.

— Я… — начал было я.

— Бегите, господин!!!

Крик пленника заглушил шепот Анастасии. А смысл ее слов взорвался у меня в голове вспышкой, через мгновение после того, как она впилась в мои губы жарким поцелуем: «Молчи!!!» Я молчал. Я даже не ответил на поцелуй, оставшись стоять как истукан с изумленными глазами. Реакция тощего была более эмоциональной. Вытаращив глаза так, что они едва не выпали из орбит, он скрипел зубами.

— Дхолайш… Зоргхар… — слюна пузырилась сквозь щели в зубах. — Дхолайш…

С грациозностью кошки Анастасия скользнула к нему и звонко шлепнула по физиономии.

— Имя?!

— Кэст.

— Что ты здесь делал, Кэст?

— Я… я…

Внезапно лицо тощего скривилось, губы изогнулись и задрожали.

— Пожалуйста, госпожа… — залепетал он тонким голосом. — Я ни в чем не виноват… это все Илонка, сучка тупая. Она наследила… Я просто должен был убрать следы…

— Где девушка, Кэст? — голос Анастасии звучал вкрадчиво.

— Девушка?

— Да, девушка. Вероника. Где она?

— Я не могу… — Тощий извивался, скребя по земле каблуками берцев. — Она убьет меня! Ахх!!!

Резко откинув голову назад, он ударился о кирпичную стену.

— Ахх!!!

От следующего удара на кирпичах появилось мокрое пятно.

— Ахх!!! Ахх!!! Ахх!!!

Каждый удар сопровождался мерзким хлюпаньем. Я почувствовал, как желудок подкатил к горлу.

— Настя, останови его!

Я подскочил к пленнику, пытаясь схватить его за плечи, но тощий, выгнувшись пружиной, подскочил и резко боднул меня в лицо. Я растянулся на земле, заливаясь кровью, хлынувшей из разбитого носа. Анастасия с криком бросилась ко мне. Запах мокрого железа внезапно стал невыносимым. Я с трудом приподнялся.

— Сева, ты в порядке? — упав на колени, она ощупывала мое лицо. — Сева, куда ты смотришь?!

Я молчал, не в силах произнести ни звука. Стены больше не было. Кирпичи превратились в фосфоресцирующую зеленым бесформенную жижу, поглотившую голову и туловище Кэста. Ноги его дергались, заталкивая тело все глубже и глубже. Уловив мой взгляд, Анастасия оглянулась и, громко выругавшись, бросилась к стене, ухватила тощего за ботинок. Где-то там, в глубине месива, в которое превратилась кирпичная кладка, взвыли диким голосом. Что-то металлически взвизгнуло, и Анастасия опрокинулась назад, выпустив беглеца. Тонкая проволока, похоже, та самая, которой она спутала Кэста, теперь впилась в ее горло. Я подбежал к ней, но девушка, грубо оттолкнув меня, одним резким движением вскочила на ноги. Воздух разом затвердел, будто температура в одно мгновение опустилась до минус тридцати. В ту же секунду все закончилось. Я перевел взгляд с глубоко и часто дышащей Анастасии на покрытые инеем обрывки проволоки у ее ног, потом на стену, вновь ставшую кирпичной. Похоже, кое-кому придется многое мне объяснить…

***

Вопросы, вопросы… Пестрые мотыльки, мыльные пузыри… Не признающая медленной езды, Анастасия хмуро смотрела на пожираемое мерно гудящим «мерседесом» шоссе. За окнами проносились кусты и деревья, поля, усеянные запакованными в пластик цилиндрами, наполненными сеном — следы очередной жатвы, проплывали сонные деревни. Она молчала. Я тоже не спешил прерывать тишину, которая затянулась, учитывая произошедшее, критически долго, хотя понимал, что имею право на вопросы. Как минимум, узнать о том, каким образом в этой дикой истории оказалась замешана, а это было совершенно очевидно, сама Анастасия. И связано ли это с моим сумасшествием. Как еще объяснить исчезновение в стене этого типа?

Вопросы, вопросы… Навозные мухи, трупные черви… Я украдкой посмотрел на девушку. Она нервно покусывала нижнюю губу, методично обгоняя изредка попадающиеся на пути автомобили. Она поцеловала меня. Конечно, в тех обстоятельствах это означало сигнал замолчать, но все-таки…

Я закрыл глаза. Любопытно, а что произойдет, если я «выйду» и попробую пролететь над дорогой? Омут в животе услужливо шевельнулся. Почему бы и нет? Я коснулся его и выскользнул из машины через крышу. Ощущения ветра, бьющего в лицо, не было. Зато чувство полета… Да, это было восхитительно. Я поднялся выше… В детстве я летал во сне довольно часто. Для этого было достаточно посмотреть вверх и, раскинув руки в стороны особым способом, напрячь мышцы плеч. Земля тут же уходила вниз, трава, асфальт, деревья удалялись, становясь миниатюрными узорами на карте. Я несся над двором, магазином, пивной бочкой, облепленной страждущими резко пахнувшего, разбавленного пива работягами, над подростками, дымящими за гаражами ворованными у отцов сигаретами. Позднее, наяву, я тайком пытался повторить то самое усилие плеч. Естественно, безрезультатно. И вот сейчас я летел. Несся в воздухе на высоте нескольких сотен метров за машиной, которая казалась не больше спичечного коробка. Безумие. Но какое приятное… Почти такое же, как ее поцелуй.

Внезапно вокруг потемнело. Я огляделся. Что-то было не так. В безоблачном небе все так же светило солнце. В чем дело? Воздух словно сгустился. Я глянул вниз и обмер — машины на дороге не было. Проклятье! Оглянулся назад — «мерседес», моргая аварийкой, стоял у обочины в полукилометре от меня. Я никогда не удалялся так далеко от своего физического тела! Я развернулся и попытался лететь назад. Ничего не вышло. Словно муха, попавшая в кисель, я дергался в воздухе, беззвучно разевая рот. Напрягся изо всех сил, пытаясь представить спасительный омут, ждущий меня в моем же теле, бездвижно застывшем на пассажирском сидении. Не помогло. Небо стремительно темнело, наливаясь фиолетовой краской, деревенские домики вдалеке расплывались, превращаясь в комки серого тумана, солнце из бледно-розового превратилось в кроваво-красное, пошло бурыми пятнами, скукожилось. Появившиеся из ниоткуда тучи вытянулись в небе толстыми, неповоротливыми змеями, свились в спираль, закружились, образовывая воронку. Я почувствовал, как сдвинулся с места, развернулся. Воздух вокруг меня пришел в движение вслед за тучами, которые кружились все быстрее и быстрее. Солнце погасло, оставив лишь мутное пятно, чуть более светлое, чем фиолетовое небо вокруг. Я в последний раз дернулся, вложив в это остатки сил, и провалился во тьму.

Три яркие вспышки, одна за другой, осветили все вокруг. Леса, поля, дороги с застывшим на ней «мерседесом» не было. В синем небе над городом, сверкающим всеми оттенками четырех разноцветных лун, возвышалась белая каменная башня. Ветер вздернул занавеси окна, темная фигура приблизилась к колыбели.

Папочка?

Да, малышка, это я…

Еще вспышка, и еще. Город исчез. Черные стены дрожали. Башня сотрясалась. Каменный алтарь ходил ходуном, расплескивая красную горячую жидкость. Под потолком извивалась в коконе молний темная уродливая фигура.

Где моя дочь???

Лицо женщины, залитое кровью, прекрасное и страшное одновременно, приближается. Ее тело наваливается сверху, укрывая, спасая от раскаленной жижи, льющейся из лопнувшего кокона. Кровавая комета вспыхивает в небе, обжигая глаза.

Вспышка, еще вспышка. Потные тела свились в клубок. Нет, это не страсть, это схватка не на жизнь, а на смерть. Пальцы скользят по плечам соперника, находя болевые точки. Крик. Хватка противника слабеет, он отлетает прочь, опрокинувшись навзничь от удара в челюсть. Вскакивает на ноги. Лопнувшие губы кривятся в гримасе ненависти.

Сучка Дхолайш!

Ярость. Еще удар, и еще! Пальцы нащупывают сталь сюрикена. Короткий взмах. Металлический диск со звоном отлетает в сторону, отбитый палкой. Затравленный, полный злобы взгляд соперника. Спокойный, мудрый взгляд Учителя. Его узловатые длинные пальцы, сжимающие посох, на котором красуется свежая зарубка — след от сюрикена.

Вспышка… Синий дрожащий овал портала, страх, скрутившийся в жгут внизу живота, и решимость, сжавшая челюсти, словно тиски. Шаг вперед.

Вспышка. Я сам, Авессалом Томашевич, стою у обожженного, черного от копоти дивана.

Я смогу защитить тебя! Я всегда…

Это ее шепот. Руки Анастасии обхватывают мое лицо.

…Всегда буду рядом!

Вспышка. Слезы льются из ее глаз.

— Сева, Сева, пожалуйста, очнись!

Она целует меня снова и снова, и с каждым поцелуем я чувствую отблеск тех самых вспышек, обнаживших моменты чьих-то воспоминаний, но вернувших меня в реальность.

— Пожалуйста!

Я трясу головой, и она обхватывает меня, обнимая и размазывая потеки туши по моей щеке. Похоже, я знаю, чьи это были воспоминания.

— Настя?

— Что?

— А Дхолайш — это что-то обидное?

***

— Как твой нос? — Анастасия смотрела на меня поверх меню «Дуда Кинг».

— Уже забыл.

Я осмотрелся. Это был типичный минский рок-бар, с деревянной стойкой, стенами, покрытыми рисунками в стиле Санта Муэрте и закрепленными на них телеэкранами. На некоторых мелькали кадры «Enter Sandman», другие отображали временно пустующую сцену клуба. Анастасия наотрез отказалась отвечать на любые вопросы до визита в «Дуду».

— Вообще-то я не очень рок-клубы люблю, — проворчал я.

— Мы ненадолго.

— Что будете заказывать? — барменша, стройная брюнетка с густо накрашенными глазами, сердито зыркнула на Анастасию из-под рваной челки, но та, словно не замечая требовательного взгляда, снова углубилась в изучение меню.

— Одну минуту, сейчас мы что-то выберем.

Я изобразил извиняющуюся улыбку, но барменша еще сильнее нахмурилась и принялась тереть салфеткой и без того чистый стакан. Ее смуглые руки были покрыты цветными татуировками в виде извивающихся драконов.

— Красивые татуировки, — я снова попытался улыбнуться, но девица лишь сердито фыркнула в ответ и, резко развернувшись, отправилась в дальний конец стойки, вызывающе широко качая обтянутыми латексом стройными бедрами.

— Ну, прекрасно! — я обернулся. В глазах Анастасии играла усмешка, к моему облегчению, не злая. — Похоже, теперь выпивки нам придется ждать долго.

— Очень сердитая девушка, — пробормотал я.

— Да, Лола такая. И, видимо, именно эта черта характера и мешает ей подолгу работать в одном месте. А может быть, и не только эта.

— Вы знакомы?

— Достаточно долго. Раньше она работала в другом клубе. В «Граффити», — мгновение она пристально смотрела мне в глаза, словно ожидая какой-то реакции. — Ты бывал там?

— Бывал, — я помрачнел. После того самого визита в «Граф» я расстался с Леной.

— Часто?

— Один раз.

— Как интересно, — она почему-то оживилась. — Давно?

— Ну, летом еще, да какая разница… — я почувствовал, что начинаю злиться. — Ты обещала объяснить, что произошло сегодня, а может быть, и не только то, что сегодня. Какая разница, бывал ли я в этом чертовом «Граффити» или нет?

— А при том, — она снова стала серьезной, — что количество и качество моих объяснений напрямую зависит от того, что именно ты помнишь про тот самый вечер.

— Два «Дайкири». Клубничных, — она отдала меню подошедшей к нам брюнетке.

Барменша удовлетворенно кивнула, и, схватив шейкер, загрохотала, наполняя его колотым льдом.

— Пожалуйста, вспомни, — Анастасия снова повернулась ко мне. — Это действительно важно.

— Настя, я в тот день расстался с девушкой, извини, но это не то воспоминание, к которому хочется возвращаться, а учитывая сегодняшние события…

Я вздрогнул от резкого шума сотрясаемого шейкера. Барменша, я мог бы поспорить, ехидно ухмыляясь, вытрясала душу из стального цилиндра.

— Сева, поверь, это действительно важно, — мягко произнесла Анастасия. — Расскажи, что ты помнишь про тот день. С самого начала.

— Ладно, слушай — я обреченно вздохнул. — В тот день…

…В тот день я проснулся, радуясь предстоящему разговору с Леной, к которому готовился почти полгода. Но свидание с ней, назначенное в «Граффити», едва не сорвалось — мой тогдашний шеф, Валера Ройзман, впоследствии, кстати, куда-то бесследно исчезнувший, поручил мне разработать заказ одного «жирного» рекламного клиента. К счастью, встреча с клиентом была назначена у того дома на достаточно позднее время, так что, по моим расчетам, я запросто успевал и объясниться с Леной, и заключить сделку, которая сулила щедрый менеджерский процент, смену непрезентабельной съемной комнаты на окраине Минска на уютную съемную квартиру в его центре, а также массу приятных планов, напрямую связанных с предстоящим свиданием. Сначала все шло прекрасно, но потом… Разговор не клеился, гремящая музыка отвлекала Лену. А потом…

— А потом ей позвонил какой-то Вадик. В смысле… ее парень Вадим. Ну, я и ушел. А потом, — в первый раз за все время рассказа, я поднял взгляд на Анастасию, — потом ты чуть не сбила меня своим мотоциклом.

— Смешно вышло, — она усмехнулась краешком губ. — Это все?

— Ну да. Теперь ты можешь…

— Заказ, — барменша с грохотом выставила перед нами два бокала с темно-красным коктейлем. — Ваш заказ!

— Спасибо! — я с трудом подавил волну раздражения и вновь повернулся к Анастасии. — Теперь ты можешь…

Я осекся. Заказ… Заказ того «жирного» клиента! Сигизмунд… Сигизмунд Павлович! Я ведь должен был отправиться к нему после разговора с Леной. Я не мог не пойти… Не мог… Но позвонил этот чертов Вадик и я ушел. Встретил Анастасию. И она подвезла меня до дома. Или нет? Меня замутило. Воспоминания, четко выстроенные в памяти, вдруг поплыли, разъехались в стороны, словно подтаявшие на солнце ледяные глыбы. Что-то, я чувствовал это, невероятно важное, действительно произошло до этого проклятого звонка. Но что именно? Омут внутри меня ожил, но я усилием воли увел сознание подальше от него. Не сейчас…

— С тобой все в порядке, дружок?

Я поднял глаза. Барменша пристально смотрела на меня. Как ни странно, скорее озабоченно, чем сердито.

— У нас был тяжелый день, Лола, — отозвалась Анастасия. — День, полный странных и необъяснимых событий.

Подняв бокал, она сделала глоток «Дайкири».

— Как всегда, прекрасно. Но, боюсь, нам сегодня нужно что-то более… проясняющее. Как насчет твоего фирменного?

— Фирменного? — насупилась Лола. — Ты прекрасно знаешь, что это для исключительных случаев. И как минимум, для давних знакомых, а этого красавчика я вижу в первый…

— Лола, пожалуйста! — Анастасия повысила голос. — Ты прекрасно понимаешь, что однажды это придется сделать, так, по крайней мере, не лги ему!

— Эй, вы что, обо мне? — я почувствовал, как кровь прилила к щекам. — Что здесь происходит? Я вообще не помню эту… — я запнулся, — эту барышню!