16+
Attention! Рефаги

Объем: 82 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Введение

ATTENTION! Рефаги

Наблюдая за рыночными процессами, я все время думал. Куда денется энергетика тотальной несправедливости и рыночной подлости? Уверен, каждый из вас встречался с несправедливостью воочию, получал кучу человеческого дерьма и сам во что-то превращался за 25 лет так называемых реформ. Какой был мотив и какой был смысл всего этого? Весь смысл — бери больше, наспекулируй или накоррупционируй? В смысле, пока можешь — кидай всех и вся, ведь за украденные миллионы не посадят, посадят за мешок картошки (гарантированно). Весь смысл существования был на самом деле воровать (и другого варианта не просматривается до сих пор). Ну или накопить через спекуляцию с накруткой по максимуму. Никто не хотел отставать ни в спекуляции, ни в коррупции. Это ведь соревнование. Для традиции важно одно, для рынка другое. Вместе — это отражение урода, синтеза традиции и рынка. Для традиции важно быть выше всех, для рынка богаче всех. Это и есть лицо рефага. А тело этого лица — массы. И имя этой массы — рефаги.

РЕФАГИ — reflection high, рефлексия высокая эгоистичная — рыночная, жизнь по принципу человек человеку волк (homo homini lupus est).

Рефаги, конечно, бывают разные. Есть рефаги ряженые, рефаги подражательные или молодые рефаги-зефа. Есть рефаги профессиональные, передающие смыслы прибыли от отца к сыну — это торговые династийные (старые) рефаги. Есть рефаги ситуационные, по виду вроде не рефаги, а чиновники, вроде государственные люди (значит, ремиды), но если приглядеться внимательнее, то не государственные люди совсем, а воры, коррупционеры (все коррупционеры — это рефаги). Ведь для рефагов на первом месте деньги. Не честь, не государство, не судьба народа (во всяком случае, для молодых зефа).

Есть рефаги-националисты, надевшие обрядные костюмы. На самом деле националисты такое же порождение рынка. Именем народа или нации они хотят сами стать новыми рефагами-чиновниками. Такой способ самый легкий. Желающих взлететь на популизме тьма. Оттого среди рефагов-националистов нет явных лидеров.

Явных лидеров нет и среди рефагов чистого буржуазного промысла. Барыги и спекулянты, директора бутиков и индивидуальных предприятий никогда не смогут договориться или договариваются с трудом. Потому что они молодые рефаги (зефа, зереф + рефаг = зефа) и имеют много жадности. Они сразу выдвигают в лидеры проштрафившихся олигархов. Олигархи-оппозиционеры тоже ведь были чиновниками. Других оппозиционеров просто нет. Они были бы чиновниками-зефагами еще дольше. Но их амбиции стали больше их реального значения в рыночной системе.

Барыги и спекулянты — самая большая армия рефагов. Они не видят никакого смысла в жизни, кроме как накопить денег и показать, что они не хуже кого-либо, хоть коллеги по базарному ряду, хоть соседа по лестничной площадке. Как показать? Купить дорогую вещь. Купить и показать. Самый высший слой этих рефагов хочет показать уже не своим соседям, а всем на свете, что они уважаемые, первые люди общества. Они доказывают это в том числе и обывателям запада. Накоррупционируют, в смысле, наворуют у государства, потом покупают на Западе недвижимость, самую при этом дорогую, вот, мол, я тоже европеец со стажем. Вот у меня дворец тут есть.

Чем?

Если торговцы (нижайшие из касты зефа) хотят показать соседям, средние тянутся до уровня чиновников-рефагов, чтобы показать, например, новый автомобиль, то чиновники-зефа едут прямо на Запад и открывают там счет. Как ни в чем не бывало. Как будто они граждане свободного мира со стажем. Хуже всего — это зефа со дна, которым приходится прилагать самые большие усилия. К сожалению, дети зефа воспитаны в рефажной злобе и зависти, имеют в потенциале энергию разрушения. Не какую-то там демократию и толерантность они носят в себе. Рано или поздно они потребуют равенства.

Не лучше и зефа на вершине. Они делают все, чтобы остаться во власти навсегда. По традиции это возможно, по закону рынка — никогда. Все зефа хотят растащить, прикарманить, наспекулировать, вывезти, потому что они молодые зефа, неопытные в новом деле, поэтому очень старательные. А кто оступился, тот хочет все вокруг разрушить. Старая иерархическая схема никого не устраивает. Если зефа обезумеет, он готов взорвать все и всех вокруг. Это, конечно, утрировано, но еще не вечер.

В отуманенном подсознании зерефа прошлого всегда есть место для бешенства. Чем ниже начальная культура рефага и выше маргинальность, тем злобнее и ненавистнее рефаг к окружающей среде. Художники-шизофреники, артисты-шайтаны, журналисты через одного алкоголики и проститутки, НПОшники как будто пускают зеленую пену вокруг.

Фактом неготовности массы традиционного населения к так называемым реформам объясняется и радикальное отторжение их результатов. На словах все зефа хотят демократии, на деле же они хотят быть первыми от вторых и вторыми от третьих. Никто не хочет уступать нигде. Даже в оппозиции они борются, кто сядет в первом ряду наверху, а кто будет хлопать снизу. Это для зефа так важно, что голова у них кругом идет, как подняться, пролезть повыше на головы.

Отсюда тотальное хамство, переходящее в тотальную жестокость, имя которому в самом пике — майдан.

Нет договора

Националисты-рефаги не смогут договориться от жадности и амбиций, как будто они недавно спрыгнули с арбы. Это все поголовные провинциалы или циники, готовые пользоваться невежеством толпы. Зефа-торгаши не могут договориться, потому что они вышли из такой же традиционной семьи (патернальной системы, и вообще здесь культура была и будет патернальная). Националисты и барыги — самая большая фракция зефа, но и они не смогут договориться, потому что они ставят свою выгоду выше общей. Жалкий публицист, которому уже нечего писать, кроме как о божестве Саакашвили, агент влияния, существующий на гранты и желающий всех националистов видеть в гробу… является их кумиром. Олигарх, который раньше был чиновником и без этого никогда не смог бы быть олигархом, неуязвим перед органами. Рефаги прощают не всем и не все, но своим наконечникам или маякам они прощают все. Потому что агент влияния может договориться сам с собой, даже если затащит всех зефа на мясокомбинат, а зефа никогда друг с другом не договорятся без него. Они все однажды могут пустить зеленую пену. Пусть вся вода вокруг почернеет, а воздух вокруг отравится их ядом. Но это снова и снова пена из подсознании зефа. Когда-нибудь импульс злобы может материализоваться в одном месте и в одну минуту. Но эта минута будет больше напоминать взрыв атомного ядра. От результатов этого совпадения ядерного взрыва нет никакого будущего. Но рефаги все равно будут стремиться всеми фибрами зефа-души к такому концу. Как если бы безумный человек на старости лет решил собрать в кулаке пепел…

Глава I.
Рефаги

Простые люди создают простое общество. Сложные люди создают сложное общество. Зерефы создают иерархическое общество. Зеремиды — переходное, к тому же зеремиды везде, где бы они ни присутствовали, образуют маленькие общины по интересам — семейным, клановым, родовым. То есть зеремиды, или горожане в первом поколении, — это врожденные коррупционеры.

Но сложны ли рефаги? Люди рыночной цивилизации. На первый взгляд ничего сложного в них нет. Но это на первый взгляд. Ведь они составляют основу открытого демократического общества. Главная черта рефагов не только хитрость, лицемерие, обман, но также терпимость. Да, кстати, откуда эта терпимость? Дело в том, что рефаги экономят. Они привыкли экономить. Их прадеды экономили, их деды экономили, их отцы экономили и завещали экономить своим детям. Так вот, рефаги экономят на всем, даже на эмоциях. Они экономят жизненную, душевную энергию. Они не лезут в драку по пустякам, они культурно спорят, а если спорят серьезно, то в суде, где сидят и судят их такие же потомки экономистов. У рефагов все рационально. Они даже воруют рационально. Кроме того, они уверены, что ворует только дикарь и чернь. Так вот эти самые рефаги создают сложное демократическое общество экономистов.

Глава II.
Снова рефаги

Почему рефаги столь демократичны? Почему им неважен ваш статус, или так кажется людям, только-только переехавшим из поселков и сразу попавшим в интернет и социальные сети?

Рефаги живут моментами, чтобы было уже совсем понятно. Они живут по секундомерам. Им просто некогда забивать себе голову чужими дурачествами и заходами, в том числе и понтами вчерашних деревенских. Понты важны для зерефов, они важный сигнал и показатель их качества жизни. Для рефагов все упирается в деньги, их поиск и добычу. Банально это выражается: время — деньги. Таким образом, если зерефы ищут внимания и момент славы, рефагам слава не нужна, если она не приносит прибыль. Оттого подражающие рефагам зерефы (зефа) попадают в критические, форс-мажорные обстоятельства. В погоне не столько за славой, сколько за деньгами и понтами. Рефаги любят жизнь, потому что они любят себя. Зерефы «любят» людей, чтобы они увидели их взлет. Часто погоня за деньгами и понтами одновременно заканчивается так: крахом любого коммерсанта, крахом или банкротством коммерческого банка.

Глава III.
Ты — личность!

Ты — личность! Эта фраза всего лишь переделанное «Ты — гражданин, а также ты — не плебей, оттого получи хлеба и зрелищ».

Чтобы перевести на свою сторону толпу в период позднего Рима, аристократы заигрывали с толпой и практиковали бесплатную раздачу хлеба городским маргиналам: обывателям из трущоб, бродягам и полубродягам, жителям окружающих холмов, а также проводили гладиаторские бои, где рабы резали друг друга на усладу толпы. Пока маргиналы жевали свой дармовой хлеб, на арене текла кровь.

То есть расцвет популизма на сегодняшний день зашкаливает от тотального маргинализма, когда каждому покупателю говорят: «Ты — личность», — вместо: «Ты — простой покупатель или даже лох». Если толпе зерефов повторять эти ласковые слова, раздавать халву направо и налево и еще зрелища не хочешь ли, то, в конце концов, расцветет популизм самого разного калибра и масштаба, он уже есть. И феномен Владимира Жириновского пришелся как раз, когда перед совками замаячили перспективы пузырящей пеной Кока-колы, разнузданного секса и сорока сортов колбасы. Кто больше всех наобещает толпе материальных благ и скажет, что он ее любит и уважает, тот и будет политиком. Потом современные плебеи удивляются каждый раз, откуда воры друг на друге, идут один за другим, и все революции, перевороты против воров заканчиваются новым, самым разнузданным воровством.

Глава IV.
Традиционный мир и деньги

Все страны, на территории которых сегодня происходят конфликты, являются традиционными, полутрадиционными или скрыто (латентно) традиционными. Это страны, где не знают, кто на сегодня является элитой. Оттого что нет четкого критерия элиты, понятий и определений, идет борьба исключительно за деньги, за источники денег или так называемое корыто, присосавшись к которому, первые лица, или у лжеэлита, получают большие возможности. Деньги и только деньги, оттого данные режимы неустойчивы или держатся за счет силы, инерции и на других остатках традиционной культуры и порядка. Пока есть отцы семейств, есть уважение хотя бы своих, пусть не чужих, стариков и частных интересов семей, режим держится на бесконфликтном плаву. Но нет никакой гарантии, что даже от такого порядка не устанут. Новая буржуазия, которая хочет выглядеть или предстать элитой, морально разлагает своей жадностью, надменностью и спесью. Новой элите совершенно не ясно, отчего она элита, кроме как схемы: корыто — элита (должность — статус — возможности). И простые люди, граждане постепенно отказываются от элементарного приличия с целью только оттолкнуть любого другого и с помощью силы, наглости, бессовестности и неприличия показать, что они также готовы помочь новой элите, но если будет возможность, не будут мешать, когда какие-то силы скинут эту элиту. Какая разница, кто будет платить и брать налоги?

Получается, что простому народу во время рефажной петли, или узла, совершенно безразлично, кто у него элита. Даже если эта чужеземная элита. Заметит ли кто, что, например, только к примеру, на улице другие флаги? Наверное, заметят, но только те, кто в это время сильно оттерт от корыта, или так называемые потенциальные элитарии, которые снова будут выстраивать традиционную иерархию, но снова на критериях денег… Других идей чисто традиционный народ придумать не может.

Таким образом, традиционная элита в царстве денег всегда слепая. Она снова и снова выдвигает своих новых героев — потенциальных драконов, или будущих диктаторов. Статус — деньги — статус. За статусом, значит, в сокровищницу дракона.

Традиционный народ всегда строит свое бытие на основе добровольного соподчинения: младшие подчиняются страшим, женщина — мужчине, солдат — офицеру, чиновник — сановнику и так далее. Все это очевидно. Один должен быть выше, другой ниже. Но в рынке, когда в соподчинение вмешиваются деньги, младший может толкнуть старшего, женщина выгнать мужчину, солдат обозвать офицера, чиновник подставить сановника и так далее. Ибо деньги — это быстрый рост снизу наверх. Второе, тот, кто выше в этот момент, должен показать всем, что он выше, а остальные все ниже рангом. Обязательно показать всем, кто есть кто. Есть много способов. И тотальная показуха на самом деле есть традиционная отрыжка, и надменность, грубость, хамство — из этой же серии. Как же так? Ведь мораль, уважение, почтение и забота — это также идет из традиции?

Глава V.
Хочу иметь все! Хочу иметь всех!

Задавая себе вопрос, сколько надо времени, чтобы перейти от родового менталитета к личному, ориентировался на фанатичную тягу новой буржуазии к собственности. «Это мое, это твое!»

Откуда взялась феноменальная страсть отделиться от своего рода-народа в жалкую скорлупу своей личности в квадратах частного участка или особняка с алабаями на привязи?

Не знаю, но мне кажется, казахи с радостью расстались с социализмом, который новые поколения презрительно называют совок и вата. Конечно, в этом презрении есть и элемент сильный пропаганды. Четверть века эта пропаганда работала против социализма. Работала, конечно, корыстно, во имя приватизации, то есть во имя той самой частной собственности. Но ведь у казахов ее не было. Так с чем же связан очередной кризис родового мира? Ведь социализм есть вариации родовой, значит, коллективной собственности. То есть генетически или волей крови каждый казах — это член коллектива, то есть родовой социалист. Да, этого мало, чтобы быть социалистом в масштабе народа, в масштабе государства, значит. Но достаточно, чтобы этого хотеть, не осознавая. Весь мир вокруг — родня! Разве плохо?

Однако внезапный позыв притянуть все вокруг к себе, может быть, и повторение за показанным примером. Что делает власть, то делаем и мы. То есть власть культивировала радикально частный мир против родового? Нет же. Чтобы создавать независимость, власть оперлась как раз на поселковый элемент. На провинциалов, отлично говорящих на родном языке. То есть на людей, для которых криптосоциализм или родовой социализм, отношения с родственниками ближе своих интересов. Как же это все прижилось в голове людей — родовых коллективистов? Как только они попадали в города, то есть центры местного рынка, они тут же превращались в своих антиподов — самых радикальных частников: это мое, это твое?!

Еще раз, есть в этой страсти и элемент подражания взлету и сильному обогащению власти. Наш народ — это большой ребенок. Повторяет все, что делает авторитет. Однако среди подобных детей попадаются те, кто с радостью молится на свою собственность сегодня, более того, гордится ею. Бедняжка, он, наверное, сильно страдал при совке.

Совок сделал и воспитал индивидуалистов? Да, конечно, не из Америки приехали все реформаторы. Среди лидеров партийной номенклатуры созрели люди, или элита, которые могли думать: «А почему это не мое? Почему то, чем я не распоряжаюсь, не есть мое. не принадлежит мне?» Правда крутая мечта?

Точно так же любой человек из Средневековья сожалел иногда: «Вот я поднялся, вот Аллах дал мне все, много сыновей, тучные стада, белую юрту, а земля, где пасется мой несметный скот, — не моя…» Печалька. Землю ни один хан, ни один старейшина и родовой вождь не мог приватизировать. Земля, кочевья даны небом. Весь народ может сказать это. И любой султан, бан, бий перед народом мошка в этот момент. Родовой стереотип социализма — самый сильный стереотип. Ему 5000 лет!

Глава VI.
Дом в Париже хочу

Неофиты. Выучившись в городе на специалистов, они ненавидят советское прошлое в Париже.

Почему же его нет, в смысле наднационального СМИ? Вопрос совершенно не провисает. Ибо очевидно, что его нет на месте грубого, почти первобытного, даже животного порой материализма. Никого ничего не интересует, кроме себя. И это притом что в архетипе разных проживающих народов культура коллектива. Рыночный вирус сделал родню, земляков, знакомых просто подельниками в мелких играх. Они помогают каждому лишь урвать, приклеиться, обогатиться за счет других. Приклеиться-пристроиться к бюджету, попасть во власть, в обойму главных семей и жить за счет других. Надо ли спрашивать что-либо с «мы-журналистов», которые в этих семейных и клановых разборках не художники совсем, а контакты. Овеществленные и бездушные, оскопленные и придавленные. Если рассматривать, что в метрополии начали сами деградировать до грубого материализма, то есть до воровства вагонами, до создавались всего лишь разные составы поездов. И какая разница, на каких языках разговаривают его пассажиры, от вагоновожатых до проводников? Но разница все же есть. И эта материальная гонка разделяет именно вагоны одного состава. Людей одной коллективной культуры. Но вирус рынка сделал всех просто зверями, волками-одиночками. Все бегают и рыщут, как бы кого-то задавить, разорвать, проглотить. Остались только буквально зверские разборки коллективные. И где-то они уже начались. И языки возрождения местных этносов по всему СНГ стали языками кровавой войны. Языки-то были лишь способом и поводом приватизации. Теперь эти языки постприватизации стали языками племенной черной страсти. Массы также хотели приватизации. Они хотят до сих пор того же самого — прихватить, урвать, затаиться. И ничего, заметьте, наднационального. Ни газеты, ни элиты. Только бизнес.

В этих условиях надвигающегося шабаша всех против всех надо как бы поискать пути выхода. А есть ли он, существует ли вообще. Или ремидам (будущим государственникам) надо побывать в шкуре Николя Шовена, всем буквально и поголовно? Были воины мировые в центре, теперь же происходит и массовая урбанизация культурной периферии. Ревкон уверяет, что те, кто увидел золотые унитазы последними, съездил за границу уже в первом поколении и увидел все блага цивилизованного мира, являются самыми радикалами — сторонниками этой цивилизации. Все неофиты зефа такие радикалы. Они уверены, что из первобытного родоплеменного мира можно сразу попасть в постиндустриальный. Неофиты попали же сразу в Париж и Лондон. Значит, и у себя можно построить Париж и Лондон! И Сингапур. Сразу.

Если вирус рынка делает всех просто тенями на местах, то вирус рынка в месте его инкубации делает зефа просто вампирами, жаждущими крови. «Мы жили не так!» — кричат они остервенело. Кричат из-за бугра. Кричат в поездке в Париж и после поездки в Париж. Ведь все как в первый раз. Им вторят жующие бананы на местах и сплевывающие в фарфоровые унитазы земляки: «Да, мы жили не так! Долой диктатуру! Долой воров! Долой коррупцию!» А ведь сами поведут себя, и это уже доказано практикой, точно так же. Вирус-то один на всех. Неофиты хотят всего и сразу. Неважно как. Если при диктаторах урывали и припрятывали как-то культурно, то в связи со всеобщим образованием и информированностью этого же хотят теперь очень многие — урвать и догнать. Но много свободы не бывает для всех! Там, где начинается твоя свобода, кончается свобода рядом стоящего, соседа, значит. Орущие неофиты зефа не понимают, что добра на всех не хватит, как ни ори про справедливость со свободой в одном флаконе. Отсутствие культуры и морали коллектива де-факто этому причина.

Глава VII.
Самоликвидация

Деньги и феодальное мышление

Конечно, рыночная идея появилась и освоилась в умах не в один день. Вы понимаете, наверное, что для понимания торговли необходимо условие. В чисто консервативной (в той же феодальной) среде торговлей занимались изгои с точки зрения феодалов, какие-то ничтожества, недостойные целовать им руку. Здесь мы увидим жесткую иерархическую пирамиду дворянских званий и чинов. Когда эта пирамида есть, изгои и ничтожества могут передавать наследство в руки только молодых изгоев и ничтожеств, из поколения в поколение. Однако, несмотря на закостеневание любой феодальной пирамиды, которая не пускает в свои ряды грязное простонародье, простонародье в свою очередь, несмотря на всякие лишения, нужды, болезни и войны, продолжало себя воспроизводить. И если элита росла на одну единицу, то чернь (условная) размножалась на десять (все зависело от притока денежных средств, которые приносила примитивная натуральная экономика и конкретно труд подневольных, крепостных и прочих сбежавших от крестьянской нужды мещан). Эти самые неродовитые, но лично свободные творили просто чудеса прогресса. Благодаря мещанству значение денег выросло. Деньги стали играть главную роль. Но отношение к торгашам и спекулянтам осталось на том же уровне презрения.

Вот возьмем Испанию. Испания имела самый большой флот в Европе, значит, была первым государством мира. Гранды Испании были самыми заносчивыми и высокомерными. Когда турки отрезали самую конечную европейскую державу (еще Португалию) от китайского шелка — перекрыли Великий шелковый путь, некие пройдохи, что искали свою удачу,,предлагали найти Индию с другой стороны. Одним из таких безродных пройдох оказался Христофор Колумб. Как известно, он открыл Америку, другим пройдохам и авантюристам показал путь. На новый континент двинулась толпа странных людей. Эти люди были лишними для Европы. Кроме черного люда, на удачу понадеялись всякие-разные доны и кабальеро (низший дворянский разряд Испании). Но в Америке они могли поднять свой статус, вырасти до уровня гранда и богача. Так вот, американское золото и серебро попало в феодальную Испанию вместе с амбициями этой пестрой толпы. И значение денег выросло?

Наверное, выросло, но как? Не забываем, что на охране консервативной морали и порядка стояла церковь. А кроме того, сами крестьяне Испании — это хоть и свободолюбивые люди, но самые покладистые, как все люди традиционного мира. Деньги из Нового Света не могли изменить феодальные нравы.

Американское золото увеличило число мещан. Но эти мещане не ставили задачу стать равными грандам, как это обычно бывает, когда множество провинциального населения сбегает из сельской местности и через время под влиянием безродных активистов начинает требовать равенства (или отмены сословий). В Испании, хотя в ее экономику и влилась куча золота, не произошла буржуазная революция. Наоборот, Испания из первой европейской державы превратилась в заурядную сельскую провинцию Европы, которую через 300 лет Наполеон Бонапарт даже лишил независимости. Некоторый экономический подъем был первые 25 лет, когда прибывали каравеллы с товарами и золотом. Но затем испанские товары (текстильные, например) стали стоить в два раза дороже голландских или французских. А ведь до этого кастильская королевская чета даже превратила Испанию в одно пастбище для испанских баранов. (Совсем не английский король начал огораживание. А именно испанская монархия.) И вот, имея кучу овечьей шерсти, о которой Эдуард V Тюдор мог только мечтать, горы индейского золота, испанские гранды стали… шить себе новые нарядные платья. Цена всех товаров в Испании просто подскочила. И не только товаров на рынке, но и рабочей силы. Это, представьте себе, консервативная элита во плоти. И традиционный народ. И для консервативного человека, будь он король, гранд, дон или просто помещик, важно, какое его платье. Дороже ли, чем у конкурента, тоньше ли отделано и у какого мастера (фирма веников не вяжет) — в общем, выше он стал или ниже, чем конкурент, такой же зерот или ремид. Представьте себе, эти консервативные настроения «выше-ниже» характерны не только для благородной знати. Они живут в консервативном народе и проявляются даже после пролетарских революций (а не только буржуазных) где-то там на отшибе. Совершенно не важно, голубой ли крови очередной разукрашенный петух или только вчера приехал из деревни. Конечно, буржуазия или мещане довели подражание консервативным идеалам до уровня кича. (И вы не смотрите на современную буржуазию капитализма, то есть на 5—8 поколений от первых отцов-петухов.) Самыми смешными и оголтелыми в подражании были французские нувориши, которые ограбили Францию Бурбонов. Но их привел в чувство Наполеон. Война Наполеона несколько отвлекла французов от политики «выше-ниже», всех уже объявили равными до Наполеона. Но консерватизм французов касательно «выше-ниже» был изничтожен, выведен не одними казнями дворянской элиты, а десятилетиями, веками бесполезной показухи. Смысл «выше-ниже» потерялся в толпе. Чего не скажешь о будущих традиционных народах, которые по иронии судьбы из формации намного ниже капитализма попали в капитализм и демократию.

В таких обществах современное божество рефагов — деньги — никак не может иметь значение местного бога. Существовали свои порядки, своя религия, свои нравы, обычаи. Они даже ушли немного под спуд во время так называемого социализма.

P.S. Но даже при социализме традиционная культура определила и выделила партийную аристократию и непартийные низы. Иерархия возродилась как ни в чем не бывало. Как будто так было нужно. И реально так было нужно. Без иерархии традиционные народы, в крови которых есть «выше и ниже» по закону мироздания, падают в пропасть, происходит их ликвидация самими законами природы. Подумаем над этим.

Глава VIII.
Молодые и старые бинго

Бинго выпадает не всем. Все игроки в лотерею знают, что выигрыш зависит от удачи. Джекпот выпадает не всем. Если смотреть на богатство глазами игрока в бинго, то найдется много схожего. Главное — богатство получить. А как там катались шары или замыкали контакты в игровом автомате, нельзя проследить. Так олигархи и коррупционеры сели как бы с молодыми игроками в бинго за один стол. Неважно, как случился выигрыш. Важен джекпот. Кто сорвал, тот и пан. Человек с возможностями, неважно, коррупционер ты, мошенник, аферист, ты — пан. Кто беден, тот лох. Все люди в бинго вне морали и сложных категорий вне бинго. Все, что вне выигрыша, то неинтересно. В этом даже родители молодых игроков за игровым столом не могут разобраться. Родителям самим трудно оставаться авторитетами в своих семьях. Нет денег, твои дети могу думать о чем-то другом. Их прельщают чужие дяди. Пусть они коррупционеры, но они получили выигрыш.

Тут была своя лотерея.

Время так называемых реформ — это время миграции части сельского населения в город. Всю эту жизнь во время реформ можно назвать одним словом — приспособление, но никак не размышление. Обычные люди «мыслят» в старости. В общем, мыслят, когда есть время. Мыслят или делают вид? Если мышление отвлекает от хлеба насущного и выживания, разве это мышление? Те, кто мыслит до старости, тратит время на пустяки. Мыслители, они как груз семьи. С мыслями, кроме как обеспечить достаток, а так ведут себя все традиционные сельские семьи, все обречены были попасть на дно. Кто не думает, а делает, тот джигит. Это, конечно, еще не джекпот. Но уже игра рядом, за соседним столом. Здесь, в отличие от стола бинго, можно рассмотреть, как они жили. Значит, родители поколения бинго не могли думать, не имели возможности, им было просто некогда думать.

Когда тут воспитывать? Они и раньше мало думали. Обычным людям ставят поступки более старшие по возрасту. А что они могли теперь поставить и кому? Кто не думает, а торгует (а торговля на базаре — это только счет), тот и побеждает. Кто кого.

Итак, крайне убогая рефлексия у новой молодежи от отсутствия воспитателей. А воспитателей не было потому, что исчезла старая мораль. Все старые воспитатели оказались на помойке, вне общего внимания. Мир — труд — май? Мир — игра — волк! Игроки в бинго ждут, какие цифры назовет ведущий.

Мир — игра — волк.

И крайне быстрая страсть. Все или ничего. Потому молодежь бинго очень нервная, вспыльчивая и возбудимая. А также бесчувственная, злая и апатичная, быстро остывает, если ей неинтересно даже злиться. Кроме того, из-за примитивности смысла она, скорее всего, жизнь не ценит. Свою еще, может быть. Но чужую — это вопрос. Вокруг всегда звучит: «Не парься, не загружайся». Не хватало еще париться по пустякам. Нет выигрыша, значит, жизнь бессмысленна.

Отчего поколение бинго воспитано на избранности, мы уже знаем. Выигрывают не все. Единицы. Кто богат, тот супермен. Оттого среди молодежи полно сторонников собственности. Молодежь бинго — это вообще рыночная молодежь, вся. Самые «старые» из этих бинго — это люди 90-х годов рождения. Они выросли в мире-игре, мире-волке. Есть еще «старее» бинго. Бинго из 80-х годов, рожденные в середине 80-х. Что можно понять в 5—9 лет? Ничего. Потому самые «старые» бинго росли также вне морали подзаборных лохов. Они встретили 91 год в 5—7 лет. Что они могли понять? Ничего.

Есть еще просто «первобытные» бинго. Просто неандертальцы ледникового периода. Совершенно на молодых людей бинго не похожие.

Тут нужно сразу исключить людей от фонда Сороса и так называемых оппозиционеров, которые оказались оппозиционерами.

Выжить на рынке «мир — игра — волки» нелегко. К тому же речь идет о людях, которые получили уроки морали и фундаментальных категорий в силу возраста. Усвоившие в советской школе понятия добра и зла, справедливости и правды. Они искали бы на рынке игры и волка, чему их учили, днем с огнем. Но поверхностные пласты рефлексии нашли в призывах демократической оппозиции положительные стороны. Власть воров и коррупционеров обирает народ! Можно убрать через честные выборы плохих людей и поставить… справедливого… олигарха — нашего предводителя! Наивность подобной схемы бьет, что называется, в лицо.

Наркоманию можно победить чистыми иглами!

Однако дело в том, что речь идет о двух категориях рефлективности: о зеремидах и ремидах. У одних средняя рефлективность, у других полусредняя. Но есть еще рефаги! Рефажная рефлективноть в ревконе высокая! Она не могла не поглотить ремидов, зеремидов, а зерефов и подавно. Все с 90-х годов были рыночниками! Другой оппозиции, кроме отторгнутой самой властью, быть не могло. Оттого усвоенные навыки прошлой морали у ремидов и зеремидов быстро попали под обаяние демократии. Они все сразу превратились в зефа (зереф + рефаг = зефаг). И чем ниже рефлективность каждого человека, тем ему легче с тех пор делать свой выбор — за демократию или против. Оттого в оппозиции много людей среднего возраста, которые были комсомольцами, пионерами — почти всю жизнь под красным знаменем прошагали на парадах. Но память не кормит. Она борется с желудком. Люди Сороса сделали своей сознательный выбор. Так ремиды-совки стали рефагами-совками. Какая разница, от кого положить себе на совок? Что касается зеремидов, людей с меньшими знаниями и большими комплексами, они выбирают следовать за первыми. Здесь приблизительно такая картина.

Первая демократическая оппозиция была набрана из отбросов самого аппарата. Аппарат избавлялся от самых амбициозных людей. В аппарате власти почти как и на улице. Будешь много думать — заметят и заподозрят. Бинго есть внизу, бинго есть наверху. Думать нельзя. Думать — значит гордиться собой. Наверху делили собственность, операция называлась (официально) «Реформы». Джекпот снимался очень быстро. Оказавшись выброшенными на обочину, оппозиционные олигархи, бывшие чиновники и их клиентела устроили свое бинго на обочине. Работать фундаментально над структурами они не умели, и главное, не хотели.

Куш уплывает, скорее за покерный стол. Быстрее.

Держи вора!

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.