Бесплатный фрагмент - Армейский калейдоскоп или Новый Швейк

Введение

Неуставные отношениях в армии — тема эта вечная и общая для всех времен и народов. По данным международной организации Amnesty International, неуставные отношения в армии являются причиной гибели и травмирования тысяч военнослужащих ежегодно.

Вот для примера цитата из статьи «„Американская Спарта“ над Гудзоном» А. Шитова:

«Выглядит все это довольно комично — особенно когда невысо­кая девчушка муштрует громадно­го парня, что невольно наводит на мысль о „дедовщине“. Впрочем, ее существование не отрицается, но, по свидетельству бывавших в Вест-Пойнте американских журна­листов, худшие проявления „не­уставных отношений“ — когда но­вичков прогоняли сквозь строй и избивали, окатывали ледяной водой или заставляли без штанов съезжать с горки из неструганых досок — ушли в прошлое. Представи­тели администрации говорят, что возмож­ность злоупотребле­ний возникает везде, где молодые люди получают власть над сверстниками, но подчеркивают, что за этим в акаде­мии строго следят».

Я не собираюсь давать оценку этому социальному явлению, единственно, что скажу, по всей видимости, эти взаимоотношения заложены самой человеческой природой и вряд ли возможно полностью искоренить.

Моя цель просто рассказать о былых временах, о тех событиях, свидетелем и участником которых я был лично. Сейчас принято безбожно искажать и перевирать то, что тогда происходило в обществе. Особенно раздражает, когда мне, пережившему те времена, рассказывают о том, как я жил при социализме, дети, которые тогда еще и вовсе не родились.

Часть первая

Глава первая

Призыв

Моя служба началась с проводов на срочную службу в Советскую армию, это такая устаканенная годами народная традиция, которая, в отличие от свадьбы, бывает только раз в жизни. Собираются родственники и друзья, радостно бухают, ведь это не они идут в армию и не им предстоит погубить два года жизни, отдавая долг (которого ты ни у кого не брал).

Пили много и разнообразно, всем городом, не я один был в этот день такой счастливый, кого везли в неизведанные дали за новыми проблемами.

Автобус с призывниками отправлялся в Таллин, на республиканский сборный пункт, в четыре утра. Толпа провожающих со всего города окружила транспортное средство со всех сторон, подняла и начала раскачивать, затем пронесла метров десять на руках. Прапорщик, ответственный за мероприятие, очень кричал и сильно нервничал, при этом размахивал табельным оружием и разговаривал грубыми словами, но его быстро успокоили, «накапав» ему на грудь стакан водки.

В Таллине к нашему приезду «обезьянник», так называлось место сбора призывников со всей Эстонской республики, был уже забит под завязку такими же, как мы, будущими воинами. Кому-то не повезло провести в этом неуютном месте несколько дней, что они ели все это время — мало понятно, а вот точно пили различные вкусные и невкусные жидкости, содержащие часто неразумное количество этилового спирта. Мне повезло, в тот же вечер меня с земляками отправили дальше, ближе к месту предстоящей службы. Этим местом оказался славный город Рига.

В поезде новобранцы пили дальше, без удержу, всю ночь. Сержанты, сопровождающие эту человеческую массу, вымогали деньги, часы и водку. Так с шутками и прибаутками, периодически освобождая кошельки, желудки и прочую излишнюю атрибутику призывника, мы двигались к новому этапу жизни, предписанному конституцией, для отдачи не взятой ипотеки, цена которой два года жизни.

Пока шла посадка в поезд, я попросил женщину, провожающую сына, отправить домой конверт с надписью: «Везут в Ригу». Батя долго хранил это первое мое письмо со службы в армии.

В столице Латвийской Советской Социалистической Республики мне предстояло провести последующие два года моей молодой жизни.

Воинская часть №51532 была спецподразделением и занималась топографическим и геодезическим обеспечением.

Служба сразу туго закрутилась, как пружина в командирских часах. На утро следующего дня: подъем, зарядка, завтрак, утренний развод, строевые занятия, и так далее и тому подобное, с утра до вечера, с вечера до утра. Назывались эти веселые старты «Курс молодого бойца».

Обучение начиналось с важной дисциплины для каждого солдата: умении наматывать портянки. Наутро, после первой физзарядки, оказалось, что она не всем по зубам, стертые в кровь ноги это наглядно продемонстрировали. Мне повезло, батя еще дома меня научил этой важной воинской премудрости.

За месяц в нас впихнули базовые знания и умения, необходимые солдату. Например, ходить строем, орать песни. Вместо того чтобы ночью спать, драить очки в туалете зубной щеткой или осколком стекла, кому что достанется. Кульминацией этой эпопеи была присяга, после принятия которой ты становился полноправным солдатом Советской армии. Теперь, стоя на колене, ты мог поцеловать знамя, а за эту оказанную тебе честь у государства появлялось право тебя расстрелять, а у тебя умереть за него, и неважно, насколько это нужно тебе и твоей семье.

На присягу ко мне приехали родители, папа и мама. Когда я их увидел, был удивлен тем, что они совсем не изменились. На куртке у отца так же не хватало пуговицы, а у мамы на голове был повязан все тот же ее любимый газовый платочек. У меня было столько нового и необычного, что я потерялся во времени, как суслик в степи. Помните, в фильме «ДМБ»: «Ты суслика видишь в степи?» — «Нет!» — «А ОН ЕСТЬ!»

Оказалось, что армейский диалект русского языка уже впитался в мозг основательно, каждую секунду я ловил себя на том, что универсальные слова-«заменители» пытаются выскочить наружу. Чтобы не огорчать папу с мамой, приходилось все время подвергать свою речь цензуре. У меня было ощущение, что прошел по крайней мере год, а не месяц.

Был у меня товарищ, эстонец Алан Тэйсалу, он рассказывал, что до армии не знал русского языка и не пытался его учить, зная, что в армии быстро его выучит. Единственно, что он мог про себя сказать внятно: «Я Алан, каменьсик ис Пярну». Через три месяца он удивлялся: «Мине ховорили, что руский трутный ясык, совсем нет. Теперь снаю, надо только пять слов и маху все казать, и много стала понимайка».

Как-то в часть к нам занесло старичка-генерала. Как водится, нас построили на плацу, чтобы дедушка мог на нас посмотреть (нам он на хер был нужен, таких дурилок мы навидались до хрена и больше) — себя нам показать. Шаркая хромовыми сапогами по асфальту, обходил строй, остановился напротив рядового Тэйсалу.

— Ну, как служится, солдатик?

— Та, нэ хуево, товарисчь хэенераль.

К ним подскочил ротный: «Товарищ генерал, он не русский, поэтому так выражается».

Старик вытер слезящиеся глаза: «Не понял, а что он сказал не так? У вас есть проблемы, капитан?»

Прошло полгода, Алан улучшил свои знания языка и часто вспоминал маму: «Эма (по-эстонски мама) мне говорила: „Иди в армию, сынок, хоть пару лет водку не пить“. Какой не пить, здесь больше пить, чем на стройке. Мама сильно много не так тумала».

Караул

Из Устава караульной службы:

— Часовому запрещается: спать, сидеть, прислоняться к чему-либо, писать, читать, петь, разговаривать, дышать, есть, пить, курить, отправлять естественные и неестественные потребности. Отвлекаться от выполнения своих обязанностей.

— Досылать патрон в патронник.

К оружию новобранцев допускали только после прохождения месячного курса молодого бойца и принятия присяги.

Сразу после прохождения этих процедур наша рота заступила в свой первый караул.

Из устава: «Пост номер один — это почетный пост, который несет часовой у знамени воинского подразделения».

Мне досталась эта почетная обязанность — постоять у знамени.

Жесть началась сразу, с того момента, как мы переступили порог караульного помещения. В караул заступили только молодые бойцы, поэтому «обучать» нас начали с первых секунд. Все было вычищено, вымыто до нас, но этот факт не был решающим, главное здесь было — молодых закошмарить.

Кто не стоял на посту, мыл, отжимался, в лучшем случае зубрил устав. Когда под утро пришел с проверкой начальник штаба майор Седов и спросил: «Как дела? Как проходит первый караул?» Я с энтузиазмом комсомольца ленинского призыва, докладывающего о достижениях первой пятилетки, сдал начальника караула и его заместителя: «Товарищ майор, все идет отлично, мы всю ночь чистили помещение, учили устав так старательно, что спали только по сорок минут». От крика майора заложило уши, по уставу караульный должен был отдыхать перед каждым заступлением на пост два часа. Два часа на посту, два часа отдыха в караулке, два часа сна.

Этот мой поступок может показаться некрасивым, типа заложил, а какой оценки заслуживает то, что устроили наши «воспитатели»? Если принять во внимание, что у нас в руках было настоящее боевое оружие и многие и так уже находились в стрессе от первого месяца, проведенного в новых экстремальных условиях. Для кого-то этот караул мог стать первым и последним.

После пережитых перегрузок в караулке казалось, что стоять два часа в тишине штаба — это будет отдых, но не тут-то было.

Часовой у знамени стоял на резиновом коврике, под которым были спрятаны шесть пружин сигнализации, это была настолько чувствительная система, что стоять надо было не шевелясь, по стойке смирно. Для того чтобы сработала тревога, достаточно было ослабить колено, орать начинало в трех местах: в дежурке штаба, на КПП и в караульном помещении.

Как стоять навытяжку, с автоматом на плече, одетым в шинель и зимнюю шапку, в жарко натопленном помещении, когда не спал сутки? Эта почетная радость была похожа на тихую пытку.

Промучившись первые два часа, в следующую смену придумал, как хоть сколько-то облегчить процесс. Потихоньку снял с плеча автомат, упер приклад в пол, грудью лег на штык, чтобы сжать пружины, так можно было шевелиться время от времени.

Днем была другая закавыка, с утра штаб заполнился офицерами, которые сновали вверх-вниз по лестнице с этажа на этаж, стоять опять надо было не двигаясь. Бессонная ночь давала о себе знать, глаза непроизвольно слипались, голова падала на грудь. Тут началось самое интересное — я стал видеть мультики, на двери напротив, как на экране, поплыли корабли под белыми парусами, затем появились тоже белые, но уже медведи с фуражками на головах, которые порхали, взмахивая крылышками, между розовыми облаками.

Слава богу, все в жизни проходит, и эта экзальтация тоже закончилась.

Другой цирк, но уже с тарелочками, был в наряде по столовой.

Пищеблок

Солдатский паек в Советской армии был идеально сбалансирован, все было просчитано лучшими диетологами того времени. Но было бы неинтересно, если бы все происходило по инструкциям и правилам. Как обычно, действительность резко расходилась с тем, что записано на скрижалях, воровство и пофигизм брали верх над добрыми намерениями.

Да и то, что попадало в солдатский котел, часто готовилось с нарушением технологии приготовления пищи.

Моя семья в тяжелое время дефицита выживала, выращивая свиней, мой батя Михаил Иванович готовил корм для животных таким же способом, как делали это в армии для солдат. Продукты просто закладываются в котел и пару часов кипятятся.

Представьте кусок вареного трясущегося жира, не то что есть, смотреть на это противно.

За каждым столом сидело десять человек, у каждого была алюминиевая миска, такая же кружка и ложка, вилок не было, второй тарелки тоже, суп и кашу ели из одной посудины. На краю стола ставилось три бачка: один с супом, второй с кашей, на десерт был кисель с бромом. Ко второму блюду полагался соус с мясом. Это были куски жира, вымазанные в томатной пасте и комбижире. Комбижир представлял собой зеленоватую массу, отмыть которую с посуды было совсем не просто, а сколько молодых желудков им было испорчено, сосчитать невозможно.

Кто-то из бойцов брал в руки половник и разливал похлебку по мискам, самым интересным было выловить из бачка кость с остатками мяса на ней. Была такая присказка: «Пусть отсохнет та рука, что себе мосол не выловит».

В нашей столовой одновременно принимали пищу больше двухсот военнослужащих.

Все делалось по команде.

— Головные уборы снять. Сесть. Приступить к приему пищи.

Мы приступали, ели и пили, пока не звучала команда: «Встать. Головные уборы надеть. Выходи строиться по одному».

Для наряда по столовой начиналась «дискотека», посуда вываливалась в эмалированную ванну, наполненную горячей водой с моющим средством, затем перекидывалась в соседнюю такую же емкость, где споласкивалась в чистой воде, то же делалось и с ложками, но их приходилось еще и протирать полотенцем насухо. Отдельный квест — начистить килограмм сто картофеля. Для этого весь наряд собирался и делал эту нудную работу, чтобы было интересней, ножей для чистки корнеплодов не давали, каждый выкручивался, как мог. Я в канцелярии одолжил ножницы без отдачи. Раскрутил их, и у меня получилось два ножа, оставалось только их вовремя точить.

Пока были молодыми бойцами, после уборки и чистки начинали все мыть: полы, столы, стены, двери, и так продолжалось все сутки, перерывы делались только на мытье посуды после ужина, завтрака и обеда. По ночам не спали совсем. Только мыли и чистили.

Прошло несколько месяцев, стало легче, поваром и хлеборезом назначили парней нашего призыва. У повара брали ключ от помещения, где стояла картофелечистка, и то, что раньше занимало три-четыре часа, делали за тридцать минут. Хлеборез за помощь в разгрузке хлеба давал по пайке масла. А нажарить для наряда по столовой картошки — дело святое, да еще можно было сгонять в самоволку за огненной водой.

Строевая песТня

Одной из важных дисциплин в служении Родине является умение ходить строем и при этом орать воинственную песню, этой науке посвящаются многие часы обучения. Думаю, это делается для того, чтобы порадовать заезжих генералов красивым исполнением, другой осмысленной причины не вижу.

Музыка: В. Баснер

Слова: М. Матусовский

Прожектор шарит осторожно по пригорку,

И ночь от этого нам кажется темней…

Который месяц не снимал я гимнастерку,

Который месяц не расстегивал ремней!

Есть у меня в запасе гильза от снаряда,

В кисете вышитом — душистый самосад.

Солдату лишнего имущества не надо,

Махнем не глядя, как на фронте говорят…

Солдат хранит в кармане выцветшей шинели

Письмо от матери да горсть родной земли…

Под эту песню наша рота маршировала по плацу, по ходу в столовую. Часть находилась в городе Риге, территория была небольшой, исполнить этот шлягер полностью не получалось, да и никто не знал слов этого бравурного марша до конца.

Идя строем, мы исполняли песню, не думая о смысле того, о чем поем.

Но однажды, стоя на посту, а это два часа, когда просто стоишь и таращишься в пространство, тебе в голову приходят не пойми какие мысли, вот и додумался до того, как это:

«Который месяц не снимал я гимнастерку,

Который месяц не расстегивал ремней!»

Это же в каком состоянии должен быть человек и его гимнастерка, если он не раздевался несколько месяцев? Может, он ходил в баню, не снимая одежду, мылся и стирал военную форму, не раздеваясь, прямо на себе? Как он отправлял естественные надобности в туалете все это время, если не расстегивал ремней?

Эта загадка мучает меня уже сорок лет. Дорогой читатель, если знаешь ответ — напиши, ведь теперь эта песня тоже будет с тобой, до тех пор пока не разгадаешь сокровенный смысл этих магических слов.

Идем дальше, про самосад понятно, это для курева, большое богатство на фронте. Письмо от мамы, это святое.

А зачем таскать с собой гильзу от снаряда и землю в карманах, есть тайна, покрытая мраком. Где носил с собой солдат вышеуказанный предмет в виде детали боеприпаса: в кармане или в сидоре? Возможно, в этой песне зашифрован какой-то военный секрет, и если его разгадать, то будешь иметь суперсилу: всегда будешь чистым, при оружии и тебе не надо больше будет отправлять естественные потребности.

Кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Псевдонародная мудрость.

Глава вторая

Не спеши, тогда успеешь

Если верить кинофильмам и книгам про военных солдат, приказ в армии — это что-то заоблачно святое, с каким пафосом герои произведений произносят: «Это приказ! Кругом! Шагом марш! Выполнять!» Так и хочется встать по стойке смирно, руки по швам и, вытаращив глаза, гаркнуть в ответ: «Да, мой господин! Есть мой генерал!» — но это в кино, в жизни чуть-чуть по-другому.

Через полгода службы в армии пришло понимание того, что не надо сразу кидаться выполнять приказ, его могут отменить или о нем просто забыть. Пару-тройку раз было так, что командир, отдавший повеление, впоследствии с облегчением выдыхал, узнав, что то, что он сдуру велел, не сделано. Подобные заморочки — дело обычное для армии.

При этом нельзя забывать два правила.

Во-первых, никогда не спорь, когда получаешь пусть самый дебильный и невыполнимый приказ, иначе тебя заставят его исполнить да еще в большем объеме, чем было сказано сначала, вдобавок ты прослывешь плохим солдатом с последующими оргвыводами.

Во-вторых, все-таки надо чувствовать разницу между бредом и тем, когда приказ действительно надо выполнить быстро и точно.

В начале лета 1981-го старшина нашей роты (на гражданском языке это завхоз) прапорщик Врищ подсуетился и где-то добыл несколько грузовиков дров, которые просто свалили в боксе гаража.

Выгрузив, успешно забыли о них, и все бы ничего, но пришла совсем радостная новость — скоро грядет очередная проверка.

Иногда казалось, что армия специально придумана, чтобы взрослым мужикам было во что играть: проверки, учения, стрельбы и всякое другое разное, несуразное.

В ожидании высокой комиссии командование части само провело проверку и обнаружило бардак: полный гараж сваленных как попало дров. Командир части ревел, как белый медведь в теплую погоду, когда увидел столь необычный способ хранения древесины. Выдал строгий приказ: «Мать через мать, немедленно устранить недостаток, срок три дня».

К тому времени мы с моим другом Вальдасом Каминскасом уже отслужили больше года, поэтому начали с главного — отправились в самоход за «бомбами», так называли бутылки с вином «Агдам», форма которых напоминала снаряды для миномета.

Выпили, закусили, поспали, все эти непростые процедуры заняли у нас не больше трех дней, которые нам было отпущено на выполнение боевой задачи. Гражданский чувак растерялся бы в такой ситуации, но мы, воспитанные в лучших армейских традициях, знали, что делать, позвали своих товарищей по взводу, как водится, проставились и, пользуясь, как в армии положено, взаимовыручкой, сложили поленницу у входа, аккуратно закрыв неаккуратно сваленный пиломатериал. За ударную работу получили поощрение в виде увольнения в город Ригу.

А когда поленницу через полгода разобрали и обнаружилось, что дрова никто не складывал, всем уже на это было наплевать.

Ведь по итогам проверки нашей части поставили оценку «четыре» и кого-то чем-то наградили.

Глава третья

Писарь, стукач и Вертолет

Думаю, что было бы неплохо в паспорте, кроме имени и фамилии, указывать и прозвище человека, ведь это бывает настолько точная характеристика, что других данных и не надо.

Командир нашей части имел прозвище Вертолет, получил он его в самом начале службы, еще лейтенантом, когда прибыл в нашу часть для дальнейшего прохождения службы. Довольно быстро выяснилась его бестолковость, единственно, что хорошо у него получалось, это быстро слетать за выпивкой в магазин. Это на ближайшие три года стало его главной обязанностью. Богиня судьбы Фортуна любит пассажи, и на этот раз ее выбор пал на молодого офицера, а случилось это в Доме офицеров, в городе Риге, где проходило празднование годовщины Великой Октябрьской революции. Все было как у взрослых: провели торжественное собрание, посвященное этому неоднозначному событию, было сказано много пустых слов, затем последовала раздача всевозможных праздничных слонов: от вручения почетных грамот и переходящих знамен до ценных подарков, все это ритуальное действо сопровождалось бурными продолжительными аплодисментами, но без этого было никак нельзя, закон жанра, чтобы солнце снова встало и верховный жрец был бы доволен подданными, надо было постучать в бубен и произнести положенные заклинания. Выполнив обязательную программу и произнеся положенные заклинания, посмотрели праздничный концерт. Перекусив в буфете тем, что послала родная Коммунистическая партия и лично первый секретарь ЦК КПСС тов. Брежнев, перешли к цивильным танцам. Вот в этот момент богиня крутанула колесо судьбы, и стал наш будущий командир зятем большого-пребольшого генерала. Дочка которого пригласила пригожего лейтенанта на белый танец, ну и дальше, как положено, сыграли свадебку. Уже через год отбыли молодожены к новому месту службы в Германию, а через четыре года вернулся в родную часть — майором, на должность начальника штаба. Прошла пара лет, и вот он уже подполковник и командир части. Первым делом выжил тех, кто посылал его за водкой. Следующим деянием его беспокойной натуры было обустройство свинарника. И это не шутка и не гипербола, это реально так было.

В Советской армии при каждой воинской части были подсобные хозяйства, занимающиеся выращиванием овощей и разведением скотины.

В нашей части свиноферма была любимым детищем бравого офицера. Бывало, стоит воинское подразделение, выстроенное на плацу на развод: в дождь, снег или в мороз, ждет полковника для начала процедуры. Въезжает на территорию уазик, из него выскакивает офицер, в руках у него пакетик с желудями, которые он привез с дачи, и первым делом он летит на свиноферму, узнать новое о здоровье свиноматки и передать гостинец питомцам.

Совсем другим человеком был начальник штаба подполковник Седов, умный, деловой, настоящий офицер, который попусту слов на ветер не бросал.

Новость, что сам Седов вызывает меня к себе в штаб, простого солдата из РТГО (рота топографического и геодезического обеспечения), мгновенно облетела казарму, народ замер в ожидании.

Офицер сидел за столом, пил чай из стакана в подстаканнике, как я после узнал, столовый прибор был серебряный, дядька он был крупный и похож на откормленного домашнего кота.

— Ты знаешь, зачем я тебя вызвал?

— Думаю, вам нужен новый писарь.

— Умный мальчик, — промурлыкал, щурясь, котообразный, — как догадался?

— Все просто, Давидович скоро идет на дембель, значит, нужен новый писарь…

— Все правильно, дурак мне на этой должности не нужен, осталась одна деталь. Как у тебя с почерком? Напиши что-нибудь.

Написал.

Начальник посмотрел:

— Закорючки, конечно, необычные, только совсем непонятные. Слушай приказ: даю тебе неделю исправить почерк, — с этими словами протянул мне школьные прописи.

Неделю я выводил крючочки, буковки, к концу срока пальцы сводило судорогой, зато тов. Седов остался доволен результатом.

Через пару недель после начала моей писарской деятельности компетентные органы устроили мне проверку, а он, начштаба, сделал это месяца через три.

Неожиданно меня поставили в наряд дневальным по роте. Напарник у меня был из литовцев, по фамилии Шиманинас. Я тогда не въехал, почему он просидел со мной все ночные часы моего дежурства за разговорами, хотя по натуре был не болтлив и мало общителен и с трудом терпел лиц не литовской народности.

Наутро начштаба вызвал меня и практически дословно пересказал ночной диалог, что произошел у нас Шиманинасом. Я был тогда совсем наивен и не понял, что маленький деревенский парень на самом деле стукач. Дошло это до меня намного позже.

По субботам до обеда был рабочий день, но это для рядового состава, офицеры в этот день отдыхали. А вот начальник штаба приходил на службу, что-то тихонько шуршал у себя в кабинете.

Субботний день начинался с того, что офицер вызывал меня к себе, давал деньги, затем я отправлялся в город покупать ему лимонад «Буратино» и сигареты «Элита», такая у него была причуда. Получалось, что каждую неделю я ходил в город.

Однажды подполковник, прежде чем выдать мне сумму на лакомство, спросил: «Рядовой, ответь, как это получается, табачная фабрика на ремонте, сигарет марки „Элита“ нет в продаже уже месяц, а ты каждую субботу приносишь мне две пачки?» Пришлось признаться, что я купил несколько блоков сразу, чтобы потом не морочиться. Каждый раз после возвращения из города просто брал из ящика стола и отдавал командиру.

Допуск к секретной информации у меня был изначально, родители мои работали на военном заводе, где обогащали уран, так что семья прошла все мыслимые и немыслимые проверки еще до моего рождения. Правда, ничего особо секретного в писарской работе не было, единственно, что у меня за спиной стоял металлический ящик с картами, который полагалось вскрыть в час Х, иными словами в случае войны.

К весне у меня появился ученик родом с Украины, на собеседовании он наврал, что умеет печатать на пишущей машинке, а сам писал с трудом, русский не был его родным языком. Ему повезло: машинка всегда была сломана, так что его вранье прокатило.

Ходить на почту за письмами и посылками было обязанностью киномеханика, но его отправили в дисбат (дисбат — сокращение от дисциплинарный батальон; это специальное формирование в вооруженных силах СССР, предназначенное для содержания военнослужащих, осужденных за совершение преступлений).

А произошло это так.

1 января 1982 года нашего командира части ждал неприятный сюрприз, его водитель рассказал, что в эту праздничную ночь старослужащие из автомобильной роты вызывали по очереди в туалет бойцов нового призыва и воспитывали их тумаками.

Вертолет был человеком совсем недалеким, командиром части стал благодаря правильной женитьбе на дочке генерала. Звезд с неба не хватал, а вот звездопад на погоны был отменным. При всем этом был добротным служакой, распоряжения от командования выполнял прямолинейно, без фантазии.

Как раз в то время проходила очередная кампания по борьбе с дедовщиной. Полковник вынес сор из казармы, и эта история, обыденная в те времена, получила огласку. В штабе округа было решено устроить показательный процесс над преступниками. Ребятам влепили по полной, все получили по два года службы в дисциплинарном батальоне. Надежда стукача на то, что ему зачтется донос, не сработала, срок он получил такой же, как и все. В числе осужденных также был и киномеханик.

Штаб нашей части находился на другой улице, путь туда проходил мимо почты, так что посылки и письма стали носить писари, то есть мы с напарником.

Пришла посылка моему товарищу, главной нашей с ним радостью был огромной кусок украинского сала. Мы забрали этот ценный продукт к себе в штаб и убрали его в ящик письменного стола. Наутро ящик оказался наполовину открыт, оттуда на нас смотрели две блестящие бусинки сытых крысиных глазок.

Двое военных не придумали ничего лучше, как перепрятать сало в секретный ящик. Ума нет, значит, будет проблема, карты пропитались свиным жиром. Сало стало нам в не радость.

Прошло время, в штабе поднялся кипеж, срочно потребовались какие-то секретные бумаги, и по закону подлости их на месте не оказалось. Секретную часть, где они должны были храниться, перевернули три раза, пошли по кабинетам, добрались и до нашего пристанища. Наступил момент открывать волшебную шкатулку с куском украинского сала и жирными картами.