Бесплатный фрагмент - Аристократ

Посвящается Артёму Егорову

Ты скрылся в тайный уголок моей души.

Искать его я не пытаюсь — не найду.

«Не забывай меня», — только, шёпотом скажу,

И не забуду я внутри себя слова твои…

Часть первая Сюрприз жизни

1 глава
Новенький

— Виктория!

Слышу я своё имя в гуще лесных деревьев. Я проникаю в лес, и сверкающий свет бьёт мне прямо в глаза. Сквозь этот удивительно-мерцающий свет я стараюсь просмотреть фигуру, стоящую около кустов синих роз и протянувшую мне руку с цветком и с доброй замечательной улыбкой. Именно, благодаря его улыбке, я узнала этого загадочного незнакомца, который произнёс мне столь неожиданными для меня словами:

— Я люблю тебя, Виктория! Викто… то… ВИКА!!! Просыпайся, дурочка! Опять проспишь и проснёшься в сорок минут.

Действительно! Последние слова произнёс мой ботанический брат. Почему я назвала его ботаническим? Потому, что он ботаник. В школе, когда все ходят, как хотят и в чём хотят, то он всегда в пиджачке, в брючках, солидный такой, ну, на ботаника он точно похож.

Хотя, впрочем, меня волнует недавний сон. Интересно, что же он означает? Надо будет после школы в сонник заглянуть.

Но как же странно, что он приснился мне именно сегодня, ведь вчера мне поставили новую кровать, так как старую мне сломал мой брат, всего лишь прыгнув на неё со всего размаху (зачем он это сделал, я так и не поняла), а отец мне говорит перед сном:

— На новом месте приснится жених невесте.

Но это говорить было излишне, ибо о женихах я ещё не задумывалась. Для меня мальчики являются предметом друзей, и я никак их не вижу рядом с собой в качестве чего-то большего. Я никогда не желала быть матерью. И, если честно, я не очень-то люблю детей. Я всегда их считала мелюзгой.

А всё же, если припомнить, видела ли я того парня из сна в своей жизни или нет, то могу точно заверить, что не видела.

— Ку-ку! Уже сорок минут, а ты всё в кровати валяешься. Не ровен час, снова опоздаешь в школу, что как раз неудивительно, — произнёс всё тот же надоедливый брат со своей гадкой усмешкой. Слава тебе, Господи, что он доучится этот последний год, одиннадцатый класс, и уедет учиться куда-нибудь, а я буду тут одна с отцом жить.

Я мигом умылась, позавтракала, оделась в свою повседневную одежду: серая водолазка и черные штаны-дудочки; быстро убрала свои каштановые локоны в косичку, собрала ранец, завязала шнурки на кроссовках и вышла, как всегда, раньше Борьки. Борис — мой назойливый и непостижимо надоедливый брат. Он учится на физмате, а я пойду на биохим, хочу стать врачом, пока только не знаю каким. В общем, ничего не предвещало неожиданных событий.

Одна минута до звонка, а я уже готова к уроку биологии. И тут ко мне подходит Царёва Настя:

— Вик, а ты сделала таблицу по химии?

— Да, а ты?

— Нет, дашь списать?

— Сейчас.

Я открыла свой ранец, достала тетрадь по химии и протянула ей. Какое лицо у неё было: улыбка заиграла, глаза засверкали заманчивостью, а щёчки покраснели. Такое всегда с ней.

Звонок. Мы встаём и приветствуем учителя, потом садимся. Ксения Игнатьевна, учительница биологии, начала спрашивать домашнее задание. Я подняла руку и вызвалась отвечать 11 § про обеспечение клеток энергией:

— Клеточное дыхание — это совокупность окислительных процессов в клетке, сопровождающих расщепление молекул органических веществ и образование органических соединений, богатых энергией…

Мою лекцию прервала Ульяна Юрьевна, которая вошла в наш класс (она наша классная руководительница) и привела какого-то мальчика.

— Это новенький, Александр Золотов. Он приехал к нам из Санкт-Петербурга и пробудет у нас до конца учебного года. Прошу любить и жаловать.

Этот мальчик мне был будто знаком, хотя я полностью уверена, что нигде его не видела. Он высокого роста, пепельно-русого цвета волосы, зелёные, яркие-яркие, большие глаза, обычный, не совсем маленький и не совсем большой, нос; губы среднего размера и равные друг другу, брови светло-чёрные, лицо овально-прямоугольное и совершенно белое, будто он никогда не загорал на солнце; шея из-под рубашки выглядывала длинная, фигура в целом стройная, а одет он был не то чтобы в костюм, но прилично: брюки, рубашка и ботинки — чёрные лакированные.

Он прошёл мимо меня и взглянул одним глазком мне в глаза, я вздрогнула от этого взгляда. В нём я увидела нечто привлекающее и в то же время отталкивающее. Он сел за вторую парту второго ряда — единственное пустое место. Когда же он проходил, то все девочки его странным образом разглядывали. К примеру, как хищник смотрит на жертву, как лев на антилопу, возможно даже, как комар на лужу крови.

Я докончила свой рассказ о клеточном дыхании и села на своё место — рядом с новеньким. Да, это было моё место, и оно было занято до сегодняшнего дня, просто мой сосед Юра не соизволил прийти сегодня в школу. Этот новенький мог бы сесть и вообще на пустую парту, но, вероятно, он подумал, что ему станет скучно одному. Хотя, смотря на наших девочек сейчас, они бы с радостью выгнали своих соседов и пригласили на их место новенького. А я не люблю новеньких. Все новенькие, приходящие в наш класс, всегда двоечники. Поэтому мне не доставит никакого удовольствия с ним сидеть.

Нас попросила учительница зарисовать бактерии — эвглену зелёную и инфузорию туфельку — по новой теме «Разнообразие клеток живой природы». Я люблю делать рисунки по биологии, и когда я уже всё нарисовала, то мой напарник выводил кое-как только жгутик и реснички.

На перемене, когда мы перешли в класс «Алгебры и Геометрии», то все девочки столпились у моей парты и оттеснили меня. Мне пришлось уйти.

— Спасибо, Вик! — поблагодарила меня Настя, отдала тетрадь и побежала к новенькому.

Я положила кое-как тетрадь в ранец, проталкивая девочек, и, взяв тетрадь по геометрии, подошла к своим вдохновлённым подругам — Кате и Даше.

— Даш, ты поняла домашнюю задачу? Вот эту? — и тыкаю пальцем в открытую тетрадь.

— Какой он клёвый, — ангельским голоском пропела мне Даша.

— Ага, такой красивый, — присоединилась к Даше Катя.

— Алё, девочки, о чём вы? Вы сделали задачу по геометрии? — переспрашиваю я.

— Вик, признайся, тебе же он тоже нравится? Как тебе повезло, ты с ним сидишь, — ревниво заметила Даша.

— Что? Что за бред вы говорите? Мне никогда никакой мальчик не нравился, — возмущаюсь я. — Да и что в этом такого необычного? На вид такой же, как все… Вы сделали задачу по геометрии?

— Вик, мы не сделали, — призналась Катя, — но ты можешь спросить у новенького, ты же с ним сидишь.

— Думаешь, он знает? — вопросительно гляжу на Катю. — Мне так кажется, что он таблицу умножения по пальцам считает, а ты про такую задачу сложную говоришь.

— А ты спроси у него и узнаешь, — Катя говорит с такой уверенностью, будто он знает.

— А что бы вам не спросить, ведь он вам нравится?

— Так тебе же надо! — хором из двух человек ответили они обе.

Прозвенел звонок. Все встали, приветствуя учителя. Потом тихонько сели.

— А у нас новенький! — вскрикнула с началом урока известная Царёва.

— И как его зовут? — оживлённо спрашивает Надежда Геннадьевна.

— Саша! — крикнула Алина Бердышева.

— Саша Золотов! — крикнули ещё кто-то.

— А ты, наверное, не из этого города? — с интересом задаёт вопрос учительница, глядя на него и рассматривая его белое лицо, словно аристократичное.

— Простите, не из этого, — отвечает тот с улыбкой, такой выразительной и ясной, что я тут же поняла, где его видела.

Это был он. Он приснился мне сегодня утром.

2 глава
Соперник?

— Что ж, проверим, насколько хорошо ты знаешь геометрию, — говорит Надежда Геннадьевна. — Выходи к доске.

Саша уверенно зашагал вперёд. Дошедши до доски, он прочитал по указанию нашей учительницы задачу, заданную на дом:

— Дан параллелограмм ABCD. Докажите, что для всех точек M величина (AM2 + CM2) — (BM2 + DM2) имеет одно и то же значение.

Я думала, что со смеху лопну. Сначала он направлялся к доске так уверенно, будто всё знает, а теперь стоит у доски как вкопанный. То-то, если уж я, самая лучшая ученица в классе, не знаю, как решить эту задачу, то он уж и подавно.

Я бы не выдержала и засмеялась вслух, если б он не спросил невзначай у учительницы:

— Можно мел?

— Да, конечно, держи, — и подаёт мел.

И как начал он строчить этим мелом по доске, твёрдо и уверенно, как и шёл минуту назад вперёд. Мне показалось, что это всего лишь его догадки, настоящее решение он не знает, просто не вправе знать. Но будто назло Надежда Геннадьевна говорит:

— Всё правильно, молодец! Эта задача была сложной для новичка, но ты её решил.

«Молодец» положил мел на стол учителя и поспешил сесть на место. Как я его ненавидела в эту минуту. Он смог сделать за пару минут то, что я не смогла за два часа.

Однако ненавистью обделяла его только я одна. Все остальные, особенно девочки, были поражены его знаниям. Причём их удивили не его знания по геометрии, а то, что он в этом что-то соображает.

— А ты говорила, что он по пальцам считает, — донимает меня после урока Катя.

— А он оказался умнее тебя! — с какой- то гордостью или ухмылкой упрекнула меня Даша.

— Только в геометрии, — мрачно соглашаюсь я, — по другим предметам вряд ли он будет умнее меня. Он просто, наверное, готовился к этой задаче, вот так быстро и решил, — высказываю своё предположение.

— Но ведь решил, а ты нет, — окончательно решила добить меня Катя.

— Я просто неважно себя чувствовала вчера, — оправдываюсь я, — да, ещё этот дурацкий сон… — вспоминаю про него.

— Какой сон? — спрашивают с большим любопытством обе.

— Да, неважно, — робко пробубнила я. Зачем я о нём при них вспомнила?

— Нет, важно. Говори! — если же Даша чем-то заинтересовалась, она хочет об этом узнать всё до единой подробности.

— Кто ж меня за язык-то тянул. Ладно, скажу, — говорю и думаю: если я им расскажу об этом глупом сне и о новеньком, они точно не отвяжутся от меня и будут постоянно мне о нём напоминать. Но ведь я пообещала рассказать и расскажу, правда, в «немного» переделанном виде. — Мне приснилось, будто я в лесу, а там… там волки! которые погнались за мною. Я от них убегала с невероятной скоростью и вскоре устала. Тогда я залезла на дерево, что было поблизости, — сочиняла я на ходу, — а они перегрызли это дерево и добрались бы до меня, если б не сверкающий свет солнца, ослепивший их глаза. Тогда я рванула со всех ног и, не глядя под ноги, свалилась в не очень глубокую яму, а там меня встретили полным-полно синих роз-хищников, которые хотели меня съесть, но, к счастью, у меня были с собой в кармане ножницы, и я обрезала им все лепестки-зубы. Затем я вновь убежала, но по пути я попала в гости к незнакомым людоедам (они и не бывают знакомыми, но я придерживалась своего сна), они мне улыбались, наверно, думая в тот момент: « Завтрак пришёл!» Потом произнесли, что безмерно любят поесть, и прежде чем меня съесть, Борька меня разбудил. Всё.

Враки, это было всё враки. Но ведь некоторые элементы были из моего сна! И хоть девочки мне поверили, я подумала вскоре, что лучше бы рассказала им правду.

— Ужас, Вик! Знаешь, что всё это значит? Это значит, что теперь ты станешь несчастна и будешь стараться убегать от своих проблем. Но, не смотря на все свои усилия и старания, ты всё равно будешь неудачницей, — очень удачно успокоила меня моя любимая подруга — Катя. Даже то, что мой рассказ о сне был ложью, меня это встревожило.

— Но ты не переживай, мы тебе поможем. Мы ведь твои подруги и всегда будем рядом с тобой. Пусть с тобой много-много неудач случится, мы всё равно будем рядом, чтобы тебя поддержать. Пускай ты станешь крупной неудачницей. Пусть всё, что на свете есть плохое, случится с тобою, мы никогда тебя не забудем, — соболезнует мне Даша.

— Да, спасибо, — немного растеряно я начала после такого Дашиного заявления. — Я буду вам очень признательна, — и, обняв их двоих, я продолжила, — что ж, сейчас будет звонок, пойдёмте в класс, что ли?

Звонок. На сей раз урок русского языка. Ничего особенного на нём не произошло, кроме того, что новенький выходил к доске и все словосочетания, продиктованные учителем, написал на отлично.

Но следующий урок меня поразил. В прямом смысле. Был урок физкультуры и…

Когда все девочки вместе со мной вошли в раздевалку, то Оля Прижинцова, выскочка, лучшая подруга Насти Царёвой, начала первая разговор, где упоминался всеми любимый, естественно, кроме меня, Саша Золотов:

— Девчонки, как считаете, он согласится со мной встречаться?

— Не говори глупостей. Отчего же ему, такая как ты? Такому как он, нужна обаятельная и романтичная, естественно красивая, девушка! — говорит не без гордости самая популярная девочка в нашем классе, нет, даже в школе. Откуда у неё такая популярность, я толком не знаю, но мальчишки за нею табунами ходят. У неё и имя очень красивое — Эвелина. Она украинка, причём очень симпатичная. У неё длинные светло-русые кудри, изумительно-прекрасные ангельские голубые глазки, вздёрнутый маленький нос, тоненькие изящные губки, верхняя меньше нижней, фигурой стройна, ростом выше среднего. У неё всегда была милая улыбка и интригующий завораживающий взгляд. Одевалась она всегда по моде в дорогих магазинах. Вероятно, именно поэтому её все уважали и ценили, и зачастую пресмыкались перед ней, а за спиной говорили гадости.

— Обаятельная и красивая? Так это я и есть, — не унимается Оля.

— Я говорила о себе, — с той же гордостью ответила Эвелина.

Конечно, все девочки уступали ей во всём. Она могла завоевать сердце любого парня, если б захотела, но чаще всего они влюбляются в неё с «первого взгляда», как выражается обычно звезда школы. Мы же с нею в хороших отношениях: я ей даю списывать, когда она попросит. Я знаю, что это нельзя назвать дружбой, но я бы хотела с ней дружить. Ведь у неё нет настоящей подруги, с которой бы она гуляла по улице или ходила в кино, с которой она всегда делилась своими секретами и не выдавала чужие. Эвелина общается со всеми, но выскочек не терпит и даже презирает. Мне кажется, что она никого не ставит в равные счета вместе с ней.

Люба Синичкина, которая посвятила свою жизнь ухаживанию за Эвелиной (все называли её «шестёркой» Эвелины, но я ведь знаю, она это от чистого сердца) спросила у своей любимицы ласковым, милым, приятным голосом:

— А когда ты предложишь ему встречаться?

— Что? О, Любаша милая, — говорит сначала таким же ласковым, как Люба голосом, но заканчивает своим любимым — гордым, — ни за что я не позволю себе признаться ему первой. Он должен сам мне предложить стать его девушкой. Я не докатилась до того ещё, чтобы бегать за парнями.

— А если он так и не предложит? Что тогда? Тебе придётся первой… — хотела ухмыльнуться перед Эвелиной Настя Царёва, но та её прервала, поняв её замысел.

— С чего ты это взяла! Когда мальчикам нравится какая-то девочка, они сразу проявляют свои симпатии, — вновь гордо бросила ей Эвелина.

— А вдруг ты ему не нравишься? — с ухмылкой продолжала Настя.

— Верни свои слова обратно! — оскалилась на свою противницу звезда школы. — Если ты не красавица, тем более не номер один, тогда заткнись и не лезь туда, куда тебе дорога навсегда закрыта!

— Да, молодец, Эвелина! Так её, — все поддерживали свою любимицу, — ей до тебя как до космоса, даже ещё дальше!

Все её поддерживали, и только я поняла теперь какая она. Эвелина никогда себя так не вела и была моей покровительницей. Но сейчас я была на стороне Насти и подошла к ней, чтобы поддержать, когда она сидела в углу, в противоположной стороне от других девочек, одна и грустила.

Она с мрачным видом скосила своё лицо, отчего оно казалось ещё более грустным и одиноким. Её два иссиня-чёрных хвостика опустились с макушки так, будто стекали от пережитого волнения или обиды.

— Не грусти, Насть, ведь ты правду сказала, — подбадриваю её успокаивающим голосом.

— Какую правду? — немного взбодрилась от моих слов она.

— Не каждый человек вправе всем понравиться, — цитирую я.

— Но ведь Эвелина всем нравится, — с завистью замечает Настя.

— Знаешь, как чаще бывает? — начала я. — Человек всем-всем нравится, а тому, кто самому ему нравится, не нравится.

— Как всё запутано-то, ничего не пойму, что ты сейчас сказала, — и непонимающе на меня взглянула. Настя — тугодум, до неё долго доходит.

— Ну, то есть, есть предположение, что Золотову, — из-за ненависти к нему я не могу назвать его Сашей, — она может не нравится, а нравится кто-нибудь…

— Я, например, да? — улыбнулась Настя.

— Да, — подтвердила я.

— Спасибо, Вик, ты всегда поддержишь в трудную минуту, — умиротворённо выдохнула она, и тут же её счастливое лицо сменилось в недовольно-грубую гримасу, как только к нам подошла Эвелина.

Эвелина лишь исподлобья невзрачно взглянула на неё и обратилась ко мне:

— Ты что же, за неё теперь?

— Да, — вполне уверенно произнесла я.

— Да? Тогда теперь мы с тобой — враги! — чётко выговорила она последнее слово и, подняв свой нос к верху, удалилась от нас с тем же гордым видом.

Теперь мы с Эвелиной враги, но мне от этого ничуть не хуже. Зато теперь у меня появилась новая подруга — Настя!

3 глава
Неприятный сюрприз

Не знаю, радоваться или нет, но мне от этой дружбы как-то не по себе. Мало того, что Настя подружила меня с Олей, её лучшей подругой, так ведь она ещё и во весь класс, да что класс, каждому встречному заявляла:

— Я и Вика — лучшие подруги.… Эй, привет, а ты знаешь Вику? Мы с ней теперь лучшие подруги.

Я с ней подружилась, но не так, чтоб уж очень. Просто я её поддержала в тяжёлый для неё момент, и она меня считает теперь каким-то героем, что я вступилась за неё. Настя очень странная личность. Хотя порой я тоже бываю странной. Храню один секрет, и никто о нём не подозревает, даже папа и Борька (тем более Борька).

Отсидев последний шестой урок — химию (этот всезнайка, оказалось, и химию знает на отлично), я, вспоминая сегодняшний день, хмуро направлялась домой.

Шёл дождь. Пасмурно. Везде кругом лужи. А что ещё? Это ведь осень. Хотя вскоре наступит зима и вместо луж появится снег. О, как это красиво — наблюдать за падением снега. Холод, конечно, я не слишком уважаю. Но с другой стороны — он мне не грозит. Я закалялась с шести лет, после смерти матери… Мама любила зиму, она с радостью звала меня к ней при первом падении снега со словами:

— Вичка, смотри! Снег идёт! Первый снег! Ты не должна это пропустить.

Наверное, именно поэтому мой любимый праздник — Новый Год. Для мамы он тоже был любимым. Можно выделить, что папа с рождения любил больше Борьку, а мама уделяла больше времени мне, вероятно, не хотела, чтобы я чувствовала себя одинокой. Но теперь, когда мамы не стало, папа продолжает относиться к Борьке как-то по-особому, считая его любимчиком, а меня будто и не замечает. Порою я чувствую себя одной, не одной близкой души нет рядом со мной. И хоть вроде я живу с папой и братом и в то же время будто бы без них…

— О, нет! Что за чертовщина! Как же меня так угораздило.

Я задумалась о своей прошлой жизни, полностью в неё углубилась, что не заметила лужу, в которую не только наступила, но ещё поскользнулась и упала, да так смачно, что вся была в грязи с ног до самого лица — оно было грязно-коричневое.

Только открыв дверь, Борька смеялся как ненормальный:

— Ха-ха, что, опять учудила? Во что вляпалась на сей раз?

— И тебе, бесчувственное чудовище, тоже привет.

— Иди, вымойся, грязнуля! — всё ещё смеясь, воскликнул он.

— Нет, я так теперь всю жизнь буду ходить, — иронично пробормотала я это и закрыла за собой дверь ванной комнаты.

Пара минут, и я снова миссис Чистюля! Пускай моя одежда и сумка высохнут до завтра, но мне сегодня ещё нужно кое-куда сходить, причём с той школьной сумкой. Ох, нет! Неужели придётся сегодня пропустить? А впрочем, насколько я помню, мама мне оставила в наследство очень красивую объёмную сумочку. С нею я когда-то в детстве ходила в ДТЮ, на декоративное отделение. Поделки делали… Хорошее было время.

— Борь, ты не знаешь случайно, где та чёрно-белая сумка в горошек?

— Мм… ты помылась? Удивительно, очень удивительно, — издевательски хмыкнул, взглянув на меня, и вновь впялился в свой компьютер.

— Чего удивительного? Ты не знаешь, где сумка? — возмущённо вздохнула я.

— Там, в шкафу, наверно, — проворчал он, показываю в сторону небольшого серо-бар-малинового шкафа.

И даже не смотря на все Борины издевательства, в шкафу действительно лежала сумка.

— А зачем тебе сумка? — спрашивает от любопытства мой навязчивый брат.

— Да так, незачем. Просто другая сушится, а мне нужно сейчас уходить, — пробормотала я и про себя шёпотом выговорила, — надеюсь, туда вместится моё ки… неважно.

— Снова куда-то уходишь? Куда ты каждый день мотаешь? — с подозрением взглянул на меня Борька.

— Я же говорила уже — в библиотеку, — равнодушно соврала я.

— Чуть ли не каждый день в библиотеку? Поглядишь, ты вскоре станешь умнее учителя литературы. Или ты хочешь в будущем библиотекарем быть? — шутливо предположил Борька. Хотя, если подумать, то библиотекарем быть неплохо.

Я собрала сумку, оделась в новую чистую, но уже другую повседневную одежду, заделала волосы, как обычно, в косичку и пошла.

— Пока, Борь, — прощаюсь с ним.

— Иди-иди и не возвращайся! — крикнул мне в след именно так мой любимый брат… тьфу, да я его ненавижу!

Мой сокровенный секрет — то, что я хожу в карате. В сумке сейчас у меня лежит кимоно. Я его купила в тайне ото всех. Почему в тайне? Потому, что папа был бы против того, чтобы его дочь ходила на мальчишеский вид спорта. Однажды, когда папа смотрел по телевизору, как дерутся двое мужчин, я повторяла их движения и осмелилась спросить у него, можно ли в будущем обучаться такому виду спорта. Он мне на такой вопрос очень грубым голосом ответил:

— Девушка не должна себя вести подобающе, не должна быть похожа на парней, на то она и девушка, чтобы быть женственной и деликатной.

После этого разговора мы никогда больше об этом не говорили. Я не видела смысла его спрашивать и сейчас, когда мне пятнадцать лет. Но все эти годы, с семи лет, я мечтала также бороться, быть независимой и непобедимой. Когда оказывалось, что дома никого не было, я самостоятельно разучивала несколько боевых движений и, к счастью, этого никто не видел. И пусть я немного знала технику карате, всё же мне стоило её опробовать на живых людях, а не просто размахиваться в воздухе. Тогда я и решила записаться в карате.

Самые простые приёмы у меня уже были выучены, и я обучалась более сложным. И хоть я занималась тут карате всего два месяца (с сентября), но я уже успела стать самой лучшей каратисткой. Да, и как не странно, но папа был прав на счёт там женственности и мальчишеского спорта, ведь у нас в карате была всего одна девочка — я.

Я поражена лишь тем, что мальчишки, которые занимаются карате два года, а некоторые даже уже пятый год, не испытывают ко мне ненависти, за то, что я их лучше. Напротив, они даже хотят со мной дружить.

Вот и двери той самой спортивной школы. Мне стоило их только открыть как тут…

— Привет, Вик! Ты немного опоздала сегодня. Обычно ты приходишь раньше. Что-то случилось? — встревожился один из каратистов — Миша, мой друг.

— Да, ты как-то поздновато пришла. Мы аж начали беспокоиться, не случилось ли чего, — приветствует меня другой друг — Сергей.

— Всё в порядке! — весело говорю я, скрывая за улыбкой весь ужас, произошедший сегодня со мной. — Просто семейные обстоятельства, — я не хотела говорить про лужу, кто знает, может, они так же обсмеяли бы меня, как Борька.

— Надеюсь, ничего серьёзного? — спрашивает утвердительно Миша.

— О, нет! Конечно, нет! — воскликнула я с улыбкой. — Всё это — пустяковые пустяки. Нет ничего пустяковее этого. Это, наверное, самое пустяковое, что может произойти в этом пустяковом мирке, — немного затерянным смыслом произнесла я эти несколько предложений, связанных с пустяковиной.

— А, ну если так, то ладно! — будто не найдя заложенного в моих словах скрытого смысла, проговорил Миша.

Я пошла в раздевалку. И вот какая вырисовывается штука: мальчикам дано девять раздевалок, а девочкам только одна. Причём с самого начала мальчикам принадлежали все десять комнат, а с приходом меня освободили одну.

С самого моего первого прибытия в карате-клуб и мальчишки, и тренер были поражены моим появлением. Но тренер была женщиной, поэтому она была излишне счастлива, что появилась я. Говорила: « Наконец-то теперь я не одна девушка, которая присутствует в этом зале». Вообще, она любила всегда вставлять: « …в этом зале…»

Тренера зовут Татьяной Игоревной. Это была очень сильная мускулистая женщина лет тридцати двух, высокая, во всём всегда заинтересованная, черноволосая, кареглазая, немного неопрятная и не слишком приятная на внешность. Но она очень весёлая и интеллигентная, что так несвойственно другим тренерам. По сравнению с ней, если сравнивать нас по телосложению, я казалась хилой тоненькой палочкой. Или можно сравнить в биологии: тренер — человеческий волос, а я капилляр, в 50 раз меньше человеческого волоса.

Что же касается мальчишек, то они не верили в меня, думали, что я слабая, а некоторые даже не хотели со мной вступать в борьбу, видно, боялись, что я ударюсь головой и потеряю сознание. Но не тут-то было! Я воспользовалась их страхом и победила, победила каждого из них… со временем, ведь там были и такие громилы, которым слово «больно» не знакомо.

Только мне стоило переодеться в кимоно и выйти из раздевалки, как случилось произойти кое-чему…

Почему? Я считала, что лужа — это последнее, что может случиться со мной за сегодня плохого. Но нет! Случилось! И можно догадаться, с кем это связано…

В зале тренировок я, не успев полностью войти, заметила Сашу Золотова. Что он тут делает? А, впрочем, не трудно догадаться: пришёл испортить мне жизнь. Если узнают в школе, что я хожу в карате, то это ещё полпричины беспокойства. Но если узнают в школе, то узнает и Борька, который, несомненно, как обычно, расскажет отцу эту новость. И мне конец, тягучий и бесповоротный.

Вероятно, я могу Золотову пригрозить, чтобы он молчал, но есть одна загвоздка — я никогда никому не угрожала. В основном, карате я занимаюсь просто так, без смысла, по желанию.

Нет-нет. Думаю, рисковать не стоит. Лучшим выбором будет — быстро и незаметно свалить отсюда, пока меня не засекли.

Стоило мне только подумать об этой маленькой хитрости, как передо мной выросла Татьяна Игоревна, тренер, и спрашивает:

— Вика, у тебя нет желания побороться с тем мальчиком? — показывает она кивком на Золотова. — В прошлом году он, когда останавливался в этом городе на месяц, был лучшим из лучших, а затем снова куда-то уехал.

«Лучшим»! Вот это да! Ещё одна проблемка. Но не для меня! Не меня он лучше!.. хотя я не могу с ним… или я должна доказать, что хоть в этом-то его лучше? Что же делать…

— Есть желание или нет? — давит на меня тренер.

— А… я не знаю, может быть, а может и не быть, — растеряно пробубнила я, думая в этот момент над выбором и над его последствием.

Я скрылась быстро в раздевалке, чтобы всё обдумать. Думаю-думаю, и звенит телефон. О, нет! Снова этот не в то время звенящий будильник! Открываю сумку, роюсь в ней руками в поисках телефона и… нащупываю что-то твёрдое с двумя небольшими дырочками. Непременно, вытаскиваю и… невозможно! Это маска! Я её как-то делала на последнем занятие в ДТЮ, на декоративном отделении.

Отключив будильник, я подробно рассматриваю эту маску: довольно симпатичная, нежных цветов, аккуратно сделанная (я, вообще, отличалась в детстве кропотливостью). Делала я её из бумаги. Такой вид работы называется папье-маше.

Подумав немного, я смело надела ей на своё лицо и вышла в зал. Всё внимание устремилось сразу на меня, море эмоций, море восклицаний: «Кто это?» Даже Сергей и Миша меня не сразу узнали.

Ко мне стремительно подошла тренер и шёпотом спрашивает:

— Вика, это ты что ли? А ну-ка, сними эту маску немедленно. У тебя очень красивое личико, не стесняйся.

— Нет-нет, у меня там распухло… распухло… — не знаю, что сказать, — кое-что, — сама не знаю что. — Я не могу вам сказать, но завтра это пройдёт, — потому что завтра не будет этого супер-каратиста, хотела я добавить.

— Может, тебе следует отправиться домой? — беспокоится тренер.

— Ах, нет! Ничего серьёзного. Просто красное пятно, — придумываю я, зная, что клеветать нельзя на себя, но другого выхода не было. — Я хочу побороться с Золот… с тем парнем, — показываю взглядом на Золотова, вспоминая, что я «не знаю» этого мальчика. — Только можете, пожалуйста, сегодня не называть меня Викой?

— Почему? Тебя своё имя не нравится? — с недоумением задаётся вопросом тренер.

— Нравится, и ещё как, — честно отвечаю я, — но только при нём, — показываю снова на Золотова, — меня так не называйте.

— А как же к тебе обращаться тогда?

— Да никак, или « эй, ты!», хорошо?

— Хорошо, — покорно соглашается со мной тренер, — но почему именно при Саше?

— Потому, что… что… Виктория — это победа, ведь так? — нахожусь быстро, что ответить. — А если он об этом узнает, то испугается и убежит, сверкая пятками, — не знаю, что бормочу, и заканчиваю, — а я так хотела его победить.

— Ладно, так и быть, — говорит мне нечто приятное за сегодня тренер.

Я иду прямыми шагами к моему противнику. Смотреть на него, как на соперника, будто я уже не в силах. Присутствует боязнь разоблачения. Вдруг маска не спасёт? Или ещё хуже: я ему проиграю. Если так, то я буду ненавидеть его всю свою оставшуюся жизнь. Это я к тому, чтобы судьба пожалела мои нервы, и я смогла выиграть.

Когда я к нему приблизилась, и он увидел мою маску, его лицо стало таким же ошеломлённым, как и у других.

— Я что же, буду бороться с девчонкой? — задаёт вопрос он с удивлением и усмешкой, точно такой же, как у Борьки.

— Ха-ха, очень смешно! — с неприязнью покосилась на него. — Ещё посмотрим, кто кого!

Стоит заметить, он очень удивился моим словам. Если так подумать, то он думает, что я его вижу первый раз в жизни, а так обращаюсь к нему. Я бы тоже удивилась.

Мы встали друг против друга на маты, поклонились, и я использовала один приём, после которого обычно все с ног валились, но он отклонился и привёл приём, которому я ещё не успела обучиться. Но мне повезло: я вовремя уклонилась и ударила его в грудь. Точнее, я ударила бы, если бы он не захватил мою ногу и не перевернул так, что я упала. Но не совсем! Я задержалась руками, чтобы не упасть, оттолкнулась, отняла свою ногу и всё-таки ударила его в грудь. Он отшатнулся и даже улыбнулся. Я подумала: « Ну не дурак ли? Чему радуется?» И тут же, не успев опомниться, он использовал приём ногой, который я никогда не видела в своей жизни, и поэтому не смогла от него спастись. Я упала на маты всем телом и опустила низко голову в знак поражения.

Золотов, однако, подал мне руку и серьёзно произнёс:

— А ты очень хорошо умеешь использовать приёмы карате… для девчонки. Первый раз в своей жизни встречаю такую, после тренера, — делал вид, что ему все равно на победу. А в глубине души, верно, радовался.

— Спасибо, ты тоже, так, ничего, — с ненавистью признаю его хорошие навыки.

И с той же опущенной головой вышла из зала в раздевалку. Но через тридцать минут, пока я размышляла о том, о сём, редко заглядывая в зал, Золотов ушёл. Я облегчённо вздохнула. Вышла в зал и подошла к Сергею, который по непонятной мне причине так славно и любезно беседовал с ним. Я решила уточнить — о чём.

— О чём говорили?

— Да так, о приёмах и… о тебе, — выдаёт Сергей.

— Что? Обо мне?! — забеспокоилась я критически. — О, нет-нет, не стоило меня вмешивать… Что он знает обо мне? Говори! Что знает он?

— Да так, ничего особенного. Что ты новенькая в карате, два месяца всего назад пришла, но стала из всех каратистов самой успевающей, — вспоминает он разговор, подняв свои голубые глаза к верху, — Маску зачем надела, сказал, что не в курсе. А зачем?

— Потом. Ответь лучше, знает он, как меня зовут?

— Мм… нет, о личных данных он не спрашивал, — задумчиво отвечает.

— Уф, ну и хорошо, прямо-таки гора с плеч, — успокаиваюсь я, — а зачем он вообще приходил?

— Просто так, хотел потренироваться, вспомнить приёмы, говорит, что ему всё равно делать нечего в этом городе…

— То есть, он ещё объявится? — перебиваю его.

— Как я понял, в общем, да.

Этого не может быть. Не со мной. Столько событий за один день, и одно хуже другого. Кто же мог подумать, что глупый сон предвещает всё это?

Но плохие события на этом не прекратились. Когда я шла домой, то уже смеркалось. Так что я не заметила и упала в лужу. В ту же! Фантазии уже нет никакой придумать что-то поинтереснее. Хотя нет, меня не слишком порадовали усмешки обоих членов моей так называемой семьи.

4 глава
Корыстная дружба

В соннике я прочитала, к чему приснился мне тот сон: « …если приснился молодой девушке парень, даривший ей синие розы, то ближайшие проблемы будут связаны именно с этим человеком…»

Как же всё четко получилось. Действительно, вещий сон. Но почему со мной? Я столько трудов приложила, чтобы получить звание «лучшей» не только в карате, но и в школе (по учёбе). А этот «красавчик» пришёл и всё испортил! Но я не собираюсь опустить руки и сдаться, я добьюсь победы во всех титулах, присущих на данный момент Золотову!

Я проснулась на другой день с мыслью, что «новый день — новые проблемы». Но, я надеюсь, более приятные, чем вчера.

На первый урок я пришла лохматой. Я совершенно забыла заплести косичку дома и заплела её по дороге «тяп наляпал». Первый урок был русского языка. Нам Ульяна Юрьевна задала три упражнения и ушла в другой класс, у неё параллельный урок поставили. Я быстро сделала все задания, и до звонка осталось пять минут. Я отложила тетрадь и невольно взглянула на своего нового соседа. Он тоже уже сделал все упражнения и что-то рисовал на отдельном листочке, при этом лучезарно улыбаясь. Мне стало странно, почему он всё время улыбается? Не мне, конечно, улыбался, а вообще. И моё любопытство взяло вверх, и я задала ему этот вопрос, не забывая, конечно, о вчерашнем дне:

— Что лыбишься? — недружелюбно пробормотала ему в лицо.

И в этот момент улыбка с его лица испарилась. Он с удивлением и презрением на меня покосился:

— Не твоё дело!

— Мог бы и нормально ответить, — фыркнула я, отвернувшись. Мне было обидно от его слов почему-то.

— А ты могла бы нормально спросить.

— Я нормально спросила.

— По-твоему это нормально?

— А что в этом ненормального?

— Во-первых, отношение твоё к тому, к кому обращаешься, — учить меня вздумал. Меня!

— Да я ко всем так обращаюсь, — соврала я, чтобы не подумал, что он особенный.

— Тогда неудивительно, что у тебя нет друзей, — ухмыляется.

— У меня есть друзья! Побольше, чем у некоторых, — недовольно посмотрела на него.

— Я слышал, что нету, во всяком случае, нормальных. И тебя они не должны волновать, ведь ты, как я знаю, один из представителей «ботаников».

— Что? — горячо вспыхнула я. — Кто сказал тебе эту чушь? — я, конечно, люблю растения, но ведь под словом «ботаник» он имел в виду что-то другое.

— Эвелина.

— А-ха, тогда понятно, — успокоилась я. Эвелина не знала, что говорит. А сказала это она потому, что… — Мы с ней просто в ссоре, вот она и шутит. И друзей у меня и вправду много, — честно отвечаю я. Если посчитать всех каратистов…

— Не знаю, я бы никогда с тобой не стал дружить, — бросил он оскорблением в меня.

— Взаимно. Мне, знаешь ли, тем более не доставило бы удовольствие дружить с таким себялюбивым идиотом, которые строят из себя не пойми кого и считают себя лучше других, — высказала ему всю свою ненависть, и мне намного полегчало.

Звонок. Мы всем классом переместились на урок геометрии, на котором Надежда Геннадьевна устроила самостоятельную работу. Там было четыре задачи, она из которых была прототипом вчерашней домашней задачи. Я ломала голову над ней не более десяти минут. Оставалось семь минут до конца урока. Я не знала решения. Как там вчера её на доске решил этот упырь? Бог мой, я даже не посмотрела на решение, как-то не задумалась над этим. Я невольно повернула голову в сторону Золотова. Он сидел смирно, ничего не писал, тетрадь была отложена на край стола.

— Ты что же, всё решил? — ошеломлённо спрашиваю, как ни в чём не бывало.

— Минут десять назад ещё, — ответил он так же спокойно. Ой-ой-ой, посмотрите на него, « минут десять назад ещё»! Хвастается! Нельзя было просто сказать: « Решил»?

— Здорово, — отстранённо киваю головой, думая только о задаче.

— А ты? — в свою очередь спросил он.

— Тоже, всё решила… почти.

— Тебе помочь?

От помощи я бы не отказалась, это точно! Мне как никому сейчас очень она нужна. Но гордость не позволила принять помощь от этого самовлюблённого хвастуна.

— Вот ещё! Без тебя обойдусь.

— Как знаешь, — пожал плечами.

Да, я не смогу решить, это однозначно. Но если принять помощь, то этим я признаю очередное поражение. В его же глазах я сдамся и покажусь слабой. Я не допущу этого. Лучше получить четвёрку, чем признать поражение!

Остальные уроки прошли как-то обыденно, ничего необычного на них не произошло. Я отправилась домой, осторожно обходя вчерашнюю лужу.

Дома Борьки не было. Но так думала я. Дверь-то входная была закрыта на ключ, вещей Борькиных у порога не было, что мне ещё думать? На миг облегчённо вздохнула, понимая, что какое-то время побуду дома без него. Но как в самую секунду выскачет из-за угла, что у меня вся душа в пятки улетела.

— Испугалась, испугалась? — задорно смеётся.

— Прямо до… достижение со… совершил, напугав ме… меня, — заикаюсь я.

— А знаешь, что мне папа купил? — весело говорит он.

— Мне всё равно, — равнодушно отвечаю.

— А вот и не всё равно! Тебе завидно, что мне папа покупает то, что я хочу, а тебе нет.

— Я просто сама ничего не прошу, — как можно ещё равнодушнее стараюсь ответить.

— Даже если бы попросила, он тебе всё равно ничего не купил бы, — задирается он, — ведь меня папа больше любит, чем тебя.

— Хорошо, очень хорошо, гордись до пенсии, — ненависть, обида и зависть присутствуют в моих словах, и я скрываюсь в своей комнате.

Мне не грустно после этого милого разговора, нет. Было достаточно времени, чтобы привыкнуть. Борька всегда что-то подобное выкидывает, чтобы позлить меня. По нему и не скажешь, что он одиннадцатиклассник.

Я стала собираться на тренировку по карате. Собрала сумку и не забыла положить маску.

— Пока, Борь, — по привычке с ним прощаюсь.

— Снова в библиотеку? — спрашивает он, зная ответ наперёд.

— Да, снова туда, — обычное враньё.

— А что это у тебя сумка такая толстая? — с подозрение он спрашивает.

— Где? Совсем не толстая. Это книги! — отпираюсь я.

— Книги? Не думал, что книги без уголков, — сумка была вся полненькая и закруглённая от кимоно, так что на книги это меньше всего было похоже.

— Ой, смотри, что это такое у тебя за спиной? — показываю куда-то, он поворачивается, и я скрываюсь за входной дверью.

Борьку, конечно, не пришибёшь, но иногда над ним весело прикалываться.

Когда я уже была на месте, но, надев кимоно, надела и маску: в зале этот упырь отшивался.

— Привет, — здоровается на слух и вид приятно и дружелюбно со мной.

— Ты теперь каждый день будешь здесь появляться? — а вот я не очень дружелюбно.

— Нет, только, когда смогу, — с улыбкой отвечает он.

— Мг… Мгл… — стараюсь менять тембр голоса, чтобы был не схож с голосом Вики.

— Что? — не понимает он.

— Нет, ничего, просто… мгла под землёй слишком горячая, вот и ноги потеют… — что я несу?

— Но… ты не в обуви и… на улице почти зима… — с недоумением и непониманием смотрит на меня и удивляется. За дуру меня принимает, вероятно.

— Я и без тебя в курсе, что сейчас почти зима, но вот мгла так не считает, снега же нет, — продолжаю нести чушь. Я удивляюсь, что он меня дурой не называет.

— У тебя с головой всё в порядке? — насмешливо произнёс он.

— О, нет. Всё очень плохо! — саркастически я делаю трагичное выражение лица. — Я являюсь представителем тех дурочек, которые не сильны не только в географии, а вообще в жизни. Я не знаю, почему испаряется вода и почему происходит конденсация. Не знаю, что луна воздействует на приливы и отливы. Не знаю, кто создал вакцину от оспы. Не знаю, что у двудольных растений стержневая корневая система, а у однодольных мочковатая. Не знаю, чем безусловные рефлексы отличаются от условных… — уехала я куда-то в биологию. — А ещё не знаю, как пишется слово фенолфталеин, и какого он цвета в слабощелочных растворах.

— Малиново-красного… — нерешительно отвечает.

— Вот! А я этого не знала! Вообще позор не знать, согласись? — ожидаю ответ, что я ненормальная. Ведь, если он так подумает, то, может, перестанет ходить сюда, посчитает, что, если у меня нет мозгов, и я глупее его, пускай хоть в карате буду лучше.

— Ну, у тебя и шуточки, — смеётся он робко, — я чуть было не подумал, что ты того, слегка не в себе… — совсем не то, что я ожидала услышать.

— Нет-нет, ты прав, я чокнутая! Посмотри, какие у меня искры в глазах, так и горят! — показываю ему искры.

— Зачем ты так? Кем ты хочешь себя выставить? — говорит он уже не с тем радостным лицом, что было при встрече. — Зачем тебе это: показывать себя тем, кем ты не являешься?

В его лице была заметна грусть. Он опустил голову. Видно, ему не нравятся такие люди, которые притворяются и на которых я была похожа сейчас своим поведением. Но ведь я просто хотела, чтобы он здесь больше не появлялся. Придётся искать другой план победы…

— Прости, — извиняюсь я и не верю этому, — я признаю, что вела себя слегка по-дурацки, настроение, наверное, дурное.

Он вновь на меня посмотрел, но уже не прежним взглядом. Казалось, он был благодарен за мою откровенность.

И тут к нам подходит Татьяна Игоревна и говорит:

— Здравствуйте, — приветствует нас и, взглянув на меня, кое-что замечает, — ты снова в этой маске, Ви… — и тут я бесцеремонно заткнула рукой ей рот и отвела в сторону:

— Не надо меня называть больше по имени, — тихо шепчу, — в пределах вашего зала я больше не являюсь Викторией, хорошо? И простите меня за столь бесцеремонное поведение.

— Прощаю. Но, если ты больше не Вика, то кто тогда? — соглашается тренер.

— Я… я ещё не придумала, но очень, очень скоро придумаю, а пока обращайтесь ко мне на «ты» и другим тоже скажите, пожалуйста.

Я сидела одна в раздевалке и обдумывала план победы. Что же предпринять, чтобы победить? Ведь его нелегко одолеть, и он никогда не сдастся. Возможно, только если он будит меня обучать приёмам, которые знает сам, то я достигну его уровня. А победа? Он сможет мне проиграть на чемпионате, что состоится в конце года? Вряд ли. Конечно, если я не стану его другом.

— Другом?! — воскликнула я вслух. — Ну, уж нет! Такого друга я не желаю. Я его ненавижу. Он мой соперник! — но в любом случае это единственный хороший план. Тем более я в маске, и он меня не узнает. Тут лишь важны мои актёрские данные. А они у меня есть, не сомневаюсь. Так что сыграть роль друга — запросто! Пусть и у меня корыстные планы насчёт этой дружбы. А что? Жизнь такова: побеждает тот, кто имеет конкурентоспособность.

— Подожди, Саш. Я извиняюсь ещё раз за своё поведение в зале, — догоняю его у выхода. — Я бы очень хотела, чтобы ты стал моим другом. Мне не нужны враги.

— Другом? Я не могу стать твоим другом, — и я остановилась столбом.

— Почему? — по спине пробежал холодок. Неужели догадался?

— Я не знаю твоего имени.

— И это всё? — успокоилась я.

— Достаточно, — усмехнулся он. — Скажешь?

— Имя? Да… Меня зовут, — и то, что скажу дальше, прошу меня ни в чём не упрекать, так как это мне первое, что пришло в голову, — Сакура, — на днях я как-то от нечего делать срисовывала с одной брошюры от японского ресторана дерево с розовыми цветами на веточках. Как я позже узнала, название этого дерева — сакура. Так что мне запомнилось это удивительное название, и я его произнесла.

У него было такое поражённое выражение лица.

— Серьёзно? Ты что, японка, значит?

— Почти. Моя бабушка японка, а дедушка русский, — с загадочным видом придумываю я на ходу, — сын у них на половину и тот, и другой, а мама полностью русская. Родители решили назвать меня русским именем, но бабушка — коренная японка — настояла на том, чтобы меня назвали Сакурой. Такая вот история.

— С ума сойти, это же прекрасно! — нашёл что-то прекрасного в моём вранье Золотов. — Получается, ты в Японии бывала. И как там?

— Нет, не была, — хило отвечаю правду. — Родители пока не возили меня туда.

— Жаль, — разочаровался он.

— Да, — протянула я наигранно разочарованно.

— Побываешь, я уверен, — подбадривает он меня.

— Надеюсь. Мне бы, если честно, хотелось, — честно признаюсь я.

— Прости за откровенность, — робко и нерешительно он взглянул на меня, — а у тебя в твоих чертах лица есть что-то японское? — я сначала забылась: он не видит что ли, что нет; а потом вспомнила про маску.

— Что-то есть, — соврала я.

— Поэтому ты и носишь маску, не правда?

— Ааа… ну, почти, — слабо улыбнулась. Ё-моё, мне же нужно будет придумать историю маски ещё. — Ладно, мне пора домой, — тут я заворачиваю за угол.

— Может, я тебя провожу? — джентельменски спрашивает.

— Я тут рядом живу, — снова вру я.

— Что ж, тогда увидимся и, — он улыбнулся и застенчиво произнёс, — я буду рад, если у меня будет такая подруга как ты — каратистка и вдобавок японка.

— И я тоже, — выдавила я из себя улыбку в ответ.

Мы разошлись. Всё идёт по плану. Хотя он только начинается.

Дома Борька сверкал своим новым телефоном, хвастался, хотел, чтобы я ему позавидовала. А мне всё равно. Мне главное — победа на чемпионате!

5 глава
Первый снег

Как же так? Просто невыносимо! Где снег? Где тот прекрасный запах холода и мороза, говорящий, что в скором времени наступит Новый Год? Когда бури и метели будут располагаться в каждой окраине этого города. Когда каждая снежинка, созданная Богом, величайшим творцом в искусстве, будет жалобно изнывать от таяния на наших руках. Когда все люди, окутавшись в тёплые вещи, гуляют и, не взирая на мороз, с весёлыми и радостными лицами окликают знакомых им людей, поздравляя с наступающим праздником. Когда наступает 31 декабря и начинается суматоха во всех магазинах, где каждый желает избрать наилучший подарок для своих любимых. Где?..

Неужели седьмое декабря не говорит об этом времени? Седьмое декабря — день, когда на свет появилась… я, вообще-то. Моя мама говорила, что мои первые слова были « мама-снег». Неудивительно! Будто я с самого рождения чувствовала, что эти два слова будут самыми дорогими, что есть в моей жизни. Но мамы нет, хоть я и знаю, что она с небес смотрит на меня с любовью, оберегая и желая успокоить своё родное дитя от частых волнений и несчастий. Мне кажется, это снег. Вот почему я успокаиваюсь мгновенно, стоит только мне его увидеть.

С другой стороны я не очень люблю свои дни рождения. Отец и Борька никогда меня не поздравляют, считая, что это обычный день, такой же, как и все другие. Но этот день рождение для меня важнее прежних. Мне исполняется шестнадцать…

Я просыпаюсь в это утро с надеждой, что увижу из окна падающий снег, поздравляющий меня с праздником. Но, увы, на улице погода та же, что и вчера: тусклое серое небо с просветом жёлто-голубого оттенка, кроны некоторых высоких деревьев выделяются на нём своими чёрными оголёнными ветками; лужи, по обыкновению, грязно-коричневого цвета с отражением в них серого неба; земля такая же сырая и грязная; а что касается воздуха, то желанным запахом холода и мороза ещё и не пахнет. К сожалению, этот день ничем не необыкновенен, будто и вправду самый обыкновенный день.

— И что ты там стоишь? — недовольно спрашивает Борька у стоящей у окна девочки с печальным и потерянным выражением лица, у меня. — Снова ведь опоздаешь. Тебе нравится всё время опаздывать, что ли?

— Я опоздала в этом учебном году всего один раз, — отвечаю равнодушно. — А вот ты и впрямь опаздываешь чуть ли не каждый день.

— Да ты что! Откуда ты взяла эту ложь? — набрасывается он на меня.

— Твоя классная руководительница жаловалась.

— И что говорит?

— Говорит, чтобы я присмотрела за тобой, — равнодушно продолжаю.

— Ну, уж нет! Без тебя как-нибудь! Мне няньки не нужны!

— Я и не нанималась, — сказала я, отошла от окна и скрылась в ванной комнате.

И завтрак прошёл обычным образом. Никто, даже отец не вспомнил о моём дне рождении. Борька-то ладно, только о себе думает.

Зато, не смотря на жалкое начало дня, я тешила себя надеждой на лучшее продолжение.

Зайдя в класс с ужасно-плохим настроением, омрачая по дороге каждого встречного своим взглядом, даже цветы, казалось, вяли от моего присутствия, на меня обрушился шквал поздравлений всего класса:

— С днём рождения! Будь счастлива! Победы всегда и во всём!

И другие похожие поздравления занимали мою голову. Большего я и не ждала счастья, как услышать от моих одноклассников тёплые слова в такой день. Но, как это часто бывает, это всё мечты и мечтам моим не сбыться.

Зайдя в класс, передо мной пронеслась вся моя жизнь: какое-то полоумное дурачьё кидалось синим ранцем, и ранец этот пролетел мимо меня в двух сантиметрах от головы с невероятной скоростью. Я стояла на месте прибитая от страха. Даже звонок на урок не сдвинул меня с места.

— Сокольская, и долго ты тут собираешься стоять? Звонок между прочим уже прозвенел. Живо на место! — прикрикнула на меня учительница географии.

Наконец я оправилась и повертела головой туда-сюда, туда-сюда.

— Что ж ты головой мотаешь, хочешь сорвать мне урок? На место, я сказала! — ещё пуще крикнула на меня учительница.

Мои ноги сами повели меня к месту, а в моей голове оставались остатки шока. С таким выражением просидела я несколько минут и совершенно не слушала то, о чём говорит учительница, объясняя новую тему. Она оказалась непростой (ей дали прозвище за спиной « Гроза географии», почему именно так, это уже не ко мне) и заметила, что я была невнимательна к её объяснениям.

— Сокольская, назови мне три структуры современной географии. Я вижу, ты очень внимательно меня слушаешь.

— Эм… — залепетала я пугливо. Я заглядываю в учебник, быстро передвигаю глаза с одной строчки на другую, разыскиваю что-то, связанное со структурами, не нахожу; но зато ко мне ещё ближе подходит Азиада Бротемьевна, учительница, и закрывает учебник.

— Там такого нет, не ищи. Я только что об этом рассказывала, а ты, как я смотрю, не соизволила даже послушать меня, — упрекает, позоря меня перед всем классом, и заканчивает самой ужасной для меня фразой, — двойка тебе за урок. Неси дневник.

— Нет, Азиада Бротельевна, то есть, извините, Бротемьевна, — от волнения я перепутала её отчество, — не ставьте мне двойку. Я исправлюсь.

— Я так не думаю. Это ты думаешь, что пятёрки можно получить так просто, но не у меня. Их нужно заслужить. И кроме тупого бессмысленного заучивания нужно проявлять кое-какой интерес к данному предмету. Не просто отсиживать уроки, а дома всё зубрить, к учителям надо уважительнее относиться и слушать их, ясно? — ещё более опозорила меня перед всем классом. И ещё неправду сказала: я не просто всё зубрю, я всегда слушаю учителей и понимаю то, что они говорят. А сегодня виновато то дурачьё с ранцем.

— Неси дневник, я сказала!

Я встаю с дневником и иду к учительскому столу, ноги ватные и шаркают по полу.

— Ноги поднимать тебя не учили? Какая невоспитанность! — презирает меня вновь. За что она меня так ненавидит? Ведь это не первый раз, когда она ко мне так неравнодушно относится, постоянно ищет предлога, чтобы задеть меня.

Она ставит мне жирную двойку, еле помещавшуюся в маленький прямоугольник для оценок в дневнике. После этого открывает журнал, находит отдел урока географии, проводит пальцем сверху вниз по фамилиям, отыскивает мою и…

— НЕТ!!! — кричу во весь голос, схватив её от переизбытка волнения за руку. Она испуганно кидает на меня свой пронзительный взгляд и с упрёком кричит:

— Что ты себе позволяешь, нахалка?! И не стыдно тебе кричать на учителя?

— Извините, Азиада Брогельевна, то есть…

— Она ещё издевается над моим отчеством! Как стыдно и неблагоразумно, должно быть, так оскорблять учителя! — глаза её просто горят от злости.

— Простите, — чуть слышно вымолвила я, опуская голову.

— Не прощу! Не прощу такую дерзость! Я сейчас докладную на тебя напишу директору, и тебя вышвырнут отсюда за столь ужасное отношение к учителю, — и она и вправду взяла листок и ручку, собираясь писать докладную. Я так испугалась, переволновалась, что от такого страха и сильного биения сердца чуть не упала в обморок.

— Хватит! Прекратите, пожалуйста, Азиада Бротемьевна, она же извинилась, — слышу я в свою защиту голос… Золотова? Хотя ему, верно, надоели эти споры, и он желал слушать урок, так как следующие слова его были: — забудьте этот нелепый инцидент и продолжайте вести урок, ведь всем интересно слушать про структуры географии.

— Вот! Это ответ настоящего благодарного ученика! Учись, Сокольская, бери Золотова в пример! Вот тебе какой следует быть, а не грубиянкой, понятно? А теперь иди к месту и на этот раз соизволь меня слушать. Так и быть, не поставлю сегодня тебе двойку, но только сегодня! — смилостивилась она.

— Спасибо, — благодарю её и извиняюсь, — простите, — затем сажусь за парту.

Ах, этот Золотов! Снова он! Везде лезет! Вот что ему на месте не сиделось? Я, конечно, я не отвергаю, что он спас меня от самого ужасного, что может быть в этой никчёмной жизни, но именно поэтому он противен мне ещё больше. И почему Азиада Бротемьевна на него никак не отреагировала, ведь он тоже выступил против неё, а она его в пример мне ставит. Всё тут ясно. Блатной он, блатной. Любимчик учителей! Фу…

После уроков, естественно, меня останавливают Катя с Дашей и возвращаются мыслями в начало учебного дня:

— Он тебя защитил! Вот герой! — вдохновлённо подытожила Даша.

— Ага, я на следующий урок географии тоже не стану её слушать, чтобы она накричала на меня, — твердит Катя, — Может, он и за меня вступится? — и со смехом напоминает мне. — От Азиады Броталевны.

Я лишь взглянула на неё исподлобья и неожиданно для самой себя спрашиваю:

— Ты уже обедала в столовой?

— Ага, а что, не похоже? Ты к тому, что я похудела? — улыбка озарила её лицо.

— Нет, я к тому, чтобы спросить у тебя, что давали сегодня на обед, — произнесла я и заметила, как после слова «нет» улыбка с Катиного лица сразу исчезла.

— Не знаю! Поди, посмотри сама! — так неожиданно для меня, ответила она весьма грубо и сердито. На что рассердилась-то?

— Но ты же была в столовой. Ты должна знать.

— Не знаю, — хмыкнула она и отвернулась, скрестив руки.

— В чём проблема? — обращаюсь я к Даше.

— Из-за фигуры, — шёпотом ответила та, но Катя услышала.

— Ага! Я вешу шестьдесят восемь кило! — выплеснула Катя.

— И? Что здесь такого плохого? — не понимаю я. Осмотрела Катю: черноволосая, яркие серые глаза, фигура… нормальная! Что ей не нравится?

— Что плохого? А то, что я жирная! — разозлилась Катя. — Вот ты разве не комплексуешь по своей фигуре? — смотрит на меня.

— Нет.

— Ага, ты же не толстая, чего тебе комплексовать, — осматривает меня Катя и с интересом продолжает. — Вот сколько ты весишь?

— В последний раз, когда я взвешивалась в начале осени, я весила пятьдесят килограмм, — припоминаю я. — А причём здесь это?

— Пятьдесят? Это на восемнадцать кило меньше меня, — с завистью задумалась она.

После Катя стала говорить, что хотела бы поменяться со мною телами или весить как я. Может, я не права, но я считаю, что нормальная девушка, не как я, должна весить не меньше пятидесяти. И зачем Кате худеть? Она хорошая и смешная.

Я пошла в столовую, бегом, и узнала, что вся еда закончилась. Не повезло. А ведь давали сегодня такую вкуснятину: говяжий гуляш с картофельным пюре. Но повариха увидела моё расстроенное лицо и в утешение угостила печеньем, на котором было выведено « Топлёное молоко». Я поблагодарила её и пошла домой.

Я хотела сразу скушать печенье, но заметила, что лужи почти все высохли, а на траве и на веточках деревьев и кустарниках расположился бело-синего оттенка иней. Я так всем этим была отвлечена, что не приметила выросшего из неоткуда перед собой дуб и ударилась об него. Больно. Ударилась, отошла назад, поскользнулась о целлофановый пакет, валяющийся на земле, и, естественно, совершенно неудивительно, упала в лужу. В ту самую! Как и пятнадцатого ноября, я была покрыта с ног до головы грязной коричневой жижей. Я несколько раз проговорила вслух слова « чёрт! чёрт побери!» и при этом добавила: « Почему я? Почему именно в этот день? За что на меня ополчились духи живой природы? И почему, что более всего интересней, снова эта лужа? Она на меня глаз положила?»

Одна старушка, проходившая мимо меня, по всей голове которой располагалась седина, прикрытая фиолетовым платком, а на тело надет тёмно-зелёный плащ; обратилась ко мне весьма обидными для меня словами. Ибо для неё были обидны мои слова:

— Такая молодая девушка, а уже грубиянка. Стыдно и позорно должно быть! — мне кажется, или я где-то это уже слышала сегодня? — И позор на моей седине, что мы, старое поколение, не в силах перевоспитать вас, нынешнюю молодёжь. Грубиянка, эх!

Я смотрю тупым взглядом на землю и чувствую свою вину перед этой милой, добродушной и даже забавной старушкой. Я сразу нахожу в себе силы извиниться:

— Простите, бабусь, я не хотела ругаться и портить вам настроение. Как видите, я в лужу эту вляпалась, причём не один раз, — показываю на лужу, около которой я стояла. Затем, как бы в извинение перед этой милой старушкой, я хотела предложить ей своё печенье (не знаю зачем), — Вот, держите, — протягиваю печенье, — и не держите на меня зла, — но вижу, что печенье в капельках грязи от лужи и отдёргиваю руку, — хотя стойте, не берите, она грязная! — и собираюсь её выкинуть.

— Нет, не стоит, — останавливает меня, — я голубей им покормлю. Позволь, — берёт печенье. — И всё-таки душа у тебя добрая, деточка. Господь с тобою, — крестит меня. — Об лужи не переживай, деточка. Как тебя по имени и по батюшки?

— Виктория Павловна, — растеряно отвечаю.

— Виктория — красивое имя, деточка. Чья-то идея была тебя так именовать: отца или матушки? — спрашивает, как мне кажется, без малейшего любопытства, верно, хотела поблагодарить меня за печенье. Но причём здесь печенье? Минуту назад она называла меня « грубиянкой», а теперь « деточка». Неужели во всём причастно печенье?

— Матушкина идея, миссис… как вас? — спрашиваю, но не слушаю. Я вспомнила про свою дорогую мамочку. Тёмно-каштановые кудри вьются на её плечах, концы которых секутся « немыслимо и невыносимо» — как говорила она тёплым с сияющей улыбкой на устах голосом. Она любила улыбаться даже тогда, когда неприятность за неприятностью следовали за нею. Она считала, что любая неприятность, любое плохое неожиданное известие или случай — это новое время жизни, которое нужно преодолеть, пускаясь в путь к приключениям, к чему-то новому и отдалённому от прежней жизни. Мама не думала о смерти и не хотела умирать, она хотела жить и узнавать новое поколение людей. Она не представляла, что такое смерть, что будет за гранью, она просто жила и радовалась миру. Но, к величайшему огорчению, с таковой превратностью судьбы необходимо смириться. Болезнь взяла своё. Мама пыталась бороться с нею, зная, что это было ни к чему. Ведь болезнь у неё была довольно ужасного вида — злокачественная опухоль мозга. К сожалению, изобретенные пока лекарства от такой болезни безуспешны. Поэтому я и иду во врачи, надеюсь испытать удачу и создать вакцину или что-то подобное, операции, например. Может, это нереально и глупо, но, если получится, то хоть моя мама и не смогла спастись, но у меня будет шанс облегчить страдания тем детям, чьи мамы будут заболевать этой ужасной болезнью.

— О чём задумалась, Виктория Павловна? — разбудила меня из моих воспоминаний всё та же старушка.

— Да нет, я просто…

— Ой, деточка, мне пора, я опаздываю, — посмотрела на ручные часы, поцеловала меня в щёчку и, попрощавшись, пошла своей дорогой.

Я тоже пошла своей дорогой, к дому. Я представляю, что сейчас будет: хохот и издевательства. Однако Борьки, по всей вероятности, дома не было. И на этот раз он не притаился где-нибудь за углом, спрятав все свои вещи. Его действительно не было. Но где он? А, неважно! Я одна дома, разве не это в моей ситуации главное?

Я помылась, переоделась, застирала грязные вещи, заплела высохшие волосы в косичку (пока они сохли, я успела сделать домашние задания по русскому, алгебре и литературе — сочинение по произведению Пушкина «Евгений Онегин») и в полпятого вышла из дома со своей спортивной сумкой, хоть с виду она вовсе не спортивная.

Я иду по асфальтированной дорожке и смотрю в разные стороны, рассматривая пейзажи нашего маленького города. Насколько же они будут хороши зимой, просто чудо!

Некоторые изменения произошли в погоде, пока я была дома: все лужи до единой высохли (так что больше не грохнусь в ту лужу), воздух стал холоднее, трава вся синяя, деревья чёрные-пречёрные — в общем, стало так холодно, что даже моё лицо стало красно-синее до самого кончика носа. Может, это оповещение о скорейшем выпаде снега?

Снова перед моими глазами эти зелёные входные двери клуба-карате. Зелёные цвет весьма выделялся посреди тусклой и мрачной окружности.

Хочу пояснить, что за то недалёкое время с началом дружбы с Золотовым, я научилась многим приёмам. Уж и не скажешь, что я хуже его теперь, но пока ещё и не лучше.

Два часа занятий прошли как-то скучно. Лишь под конец, в последние полчаса, стало весело: Золотов пришёл. Не в том понятии, что мне с ним весело, а в том, что появился достойный соперник. Но Сергей и Миша до его прихода спрашивали меня вот о чём:

— Вик, почему ты маску теперь надеваешь? Первые два дня ещё ладно, но потом… — начал свой допрос Сергей.

— И почему это началось с приходом Саши? — с подозрением продолжает Миша.

Эти двое иногда мне напоминают Катю с Дашей. Такие же закадычные друзья и всегда интересуются моим положением дел.

— Но я же не всегда в маске. Сейчас, например, — показываю на своё открытое лицо.

— Потому что Саши нет. А придёт, и ты снова оденешь! — произнес Сергей.

— Не оденешь, а наденешь! — поправляю его.

— Тему не меняй! — застал меня врасплох Миша. — Говори: почему?

— Я не обязана перед вами отчитываться, это секрет, — отпираюсь я.

— Что? Какие такие секреты могут быть от друзей? — обижается Сергей и после некоторого молчания, он выходит из задумчивости. — А, я понял, тебе он нравится, да? Только причём здесь маска? — не понимает он.

— Вот-вот! — поддакивает Миша.

— Нет, нет же! Вы всё неправильно думаете! Как вы вообще пришли к такому выводу? — разозлилась я люто. Чтобы этот упырь и мне нравился? Господи, они ведь могут думать так и дальше. — Хорошо, расскажу. Но только цыц, хорошо? — и они кивнули.

Я уведомила их в том, что этот Золотов мой одноклассник, и в школе никто не знает, что я каратистка. Это мой самый важный секрет, о котором знают только все представители клуба-карате, кроме Золотова. Именно по этой причине я и надеваю маску при его приходе, и вот почему меня отныне зовут Сакура.

— Теперь всё ясно, — облегчённо проговорил Миша, — так бы сразу и сказала. Хочешь, мы тебе даже подыграем?

— Ещё бы! — не отказываюсь я.

— О, вон он идёт! — замечает Сергей Золотова в дверях. — Скорее, одевай маску.

— Не одевай, а надевай! — вновь придирчиво поправляю его.

— Всё равно! — торопливо проговаривает Сергей и заставляет надеть маску.

Я надела маску и спокойно подхожу к Золотову с приветливой «дружеской» улыбкой:

— Привет! Потренируешься со мной?

— Хорошо, только переоденусь, — улыбается он с удивлением.

— Хорошо-хорошо, — тараторю я поспешно и решаюсь спросить. — А как говорить нужно: я надену, допустим, куртку или одену?

— Как правильнее? Надену, наверное, — угадывает он. А я надеялась, «одену» скажет.

Итак, мы потренировались. Не считаю нужным вдаваться в подробности, но скажу одно: сегодня не мой день. Мы боролись с ним два раза, и первую победу одержал он, а вторую — снова он. Я очень бесилась и нервничала. У выхода я сказала ему:

— Что ж ты никак не проигрываешь мне?

— Ты хочешь, чтобы я тебе поддавался? — с вечной улыбкой спрашивает.

— Нет, ещё чего! Это глупо и бессмысленно. Я бы хотела тебя победить честно.

— Ха-ха-ха, — смеётся он, — победить? Ты?

— Я, и что здесь такого смешного? — злюсь я.

— Да нет, просто… забудь, — бросил он.

— Да уж давай, договаривай, — недовольно прошу я.

— Сама подумай: ты! меня! победить! Это же смешно! — смеётся он.

— Ах вот как! Смешно, значит, тебе? — придирчиво улыбаюсь я. — Смешно? Как смешно-то! Просто цирк какой-то! Слишком высокого мнения ты о себе, однако.

— Нет, дело не в этом…

— Разве? Я думала как раз именно в этом! Ты эгоист! — горячо воскликнула я.

— Прости, но… ведь ты сама знаешь, что ты не лучше меня в карате и…

— Не может быть! — перебила его. — Этого не может быть! — вновь весело крикнула я, увидав падающий снег. — Первый снег! Невероятно! Впервые в мой день рождения выпал первый снег! — кружусь я, взмахнув руки в стороны, и улыбаюсь с закрытыми глазами. — Спасибо, мамочка, — прошептала я это так тихо, что никто не мог услышать.

А снег действительно кружил вместе с Викторией и поздравлял её с днём рождения, расстилая белую пелену вокруг её ног и далее. Эта радость покорила её печаль, что образовалась за весь этот день. Может, и правда: это её дорогая мама сыпала с небес снежинки, вырезанные ею огромным трудом? Нет ничего лучше такого тёплого подарка.

И тем временем поодаль стоял Саша Золотов, смотревший ей вслед за её кругами. На его лице пробуждалась снова улыбка, какую часто видела на нём Виктория и не подозревала, что он улыбается вовсе не всегда, а только тогда, когда видит её. Но непонятно, радовался ли он на этот раз в душе, так же как и Виктория, снегу, или причина его улыбки состояла в другом. Мы не сможем на это ответить. Ответ знает только сам Саша.

Но «Сакуру» не волновало в тот момент ничего земное, она кружилась будто во сне, в своих заветных мечтах, не замечая ни Сашу, ни его улыбки, ни прохожих мимо неё людей, глядевшие на неё как на сумасшедшую. Но, на мой взгляд, Саша видел в «Сакуре» в тот момент нечто другое, неземное, отдалённое от реальности, не просто девочку, которая радуется снегу…

6 глава
Криминал в нашем городе

Снег падал прямо и равномерно. Приблизившиеся ко мне пушистого происхождения снежинки таяли на руках в виде капель простой, на первый взгляд, воды из крана. Но ведь так оно и есть. Вода из крана — вода из пресноводной реки. Снег образуется из той же воды, только лишь кристаллизованной, но совершенно в другом, более замечательном виде. Но, я думаю, не стоит приводить в пример это, ибо тема моей повести заключается в другом. Говорить не по теме — значит, говорить лишнее, чего избыток приводит к непонятно изложенному последствию. В грубом смысле, читателя не заинтересуют мои бредни, ведь он не поймёт, что здесь главное. А главное это… стоит, я считаю, дочитать до конца, дабы определить замысел моего повествования, в котором есть доля некоторой правды.

Когда я почувствовала тошноту от моих оборотов, я остановилась, и головокружение взяло своё: я упала лицом в снег. И так как маска закрывала только нос, лоб и половину щёк, то остальная часть лица была открыта и горела от мучительных поколов снега. Он колол лицо словно иголками, а ведь казался таким пушистым.

А Золотов оказался и тут герой: подошёл, помог мне встать.

— У тебя сегодня день рождение? — восхищённо твердит он.

— Откуда ты знаешь? — я была в недоумении.

— Ты сама только что сказала об этом.

— Я так сказала? — не поверила я тому, что этот упырь открыл мой секрет.

— Да, когда кружилась со снежинками, — и засмеялся.

— Ах да! И вправду, — подтвердила я. Осторожнее надо быть, Вика, осторожнее.

— Праздновать собираешься?

— Не вижу в этом смысла.

— Почему? — удивился он искренно.

— Просто, не вижу… — отмахнулась я.

И тут к нам подошли наши закоренелые друзья — Сергей и Миша.

— Ну что, до завтра, ребят? — прощается с нами Миша.

— А вы знали, что у нашей Сакуры сегодня день рождения? — выдаёт меня предатель.

— У какой Сакуры? — не сразу догоняет Сергей.

— Да ладно!? С днюхой! — поздравляет меня Миша. — А у меня, к сожалению, нет подарка… Я тебе завтра принесу, не обидишься?

— А, у тебя, что ли? — догадался Сергей, глядя на меня.

— Я предлагаю отпраздновать такое событие, — решается Золотов.

— Поддерживаю! — присоединяется Миша.

— Давайте, пойдём туда, где можно покушать, — влезает Сергей.

— Хватит! — вскрикиваю я. Мне уже надоело это. — Праздновать я не собираюсь! Так что всем до свидания и спокойной ночи, — поворачиваюсь я спиной и машу рукой, но они втроём останавливают меня.

— Пойдём-пойдём, я знаю хорошее местечко, — предложил Миша, и они поволокли меня к «хорошему местечку».

Мы все трое шли за Мишей. Я порывалась сбежать, но меня крепко держали за руки. Сергей всю дорогу спрашивал: «Пришли уже? А вот это что за место? Ну, скоро там?» И, чтобы поторопить события, добавлял: «Я в туалет хочу!» И, наконец, мы пришли.

— Зачем мы пришли в прачечную? — спросил непонимающий Сергей.

— Это не прачечная, это бар, — объясняет Миша.

— Почему на нём тогда висит табличка: «Стираем быстро, легко и весело!»?

— «Стираем» — это в другом смысле, — вверяет нам Миша.

— В каком? — не унимается Сергей.

— Откуда я-то знаю? Ты чего докопался до меня? — сердится Миша. — Пошли уже.

— Миш, может, не стоит идти туда? Это же бар, — меня воротило от этого места. Пахнет чем-то жутким.

— Всё в порядке, — успокаивает Миша. — Там мои давние знакомые, я с ними в карты играю редком.

И мы зашли туда. В этом баре не было людей, я думаю, менее двадцати лет. Все были взрослые и, в общем, мужчины. Мы подошли к дальнему столику, за которым сидели Мишины друзья. Они довольно молодые, по крайней мере, моложе всех остальных. Их было шестеро, четверо из них раскладывали карты вокруг стола.

Когда мы подошли к ним, и Миша их поприветствовал, то они все как-то странно пялились на меня (или на мою маску?), улыбнулись слегка косо, показывая жёлтые зубы.

— А кто эта красавица в маске? Михань, твоя девушка? — осмелился спросить один.

— Нет, это моя подруга из клуба-карате, — засмущался Миша.

— Ооо, — оценил он, — каратистка, значит? А почему в маске, если не секрет?

— У неё там шрам, — соврал Миша. И вот всё решение, почему я ношу маску.

— А, ну понятно, — «понятно» ему что-то. — Будете с нами играть?

Я и Сергей отказались, а Миша с Золотовым согласились. Золотов, правда, сначала тоже отказался, но я его уговорила, хотела проверить, победит ли он тут или ж нет. Играли на деньги, на пятьсот рублей.

— А почему цена такая высокая? — заметил Миша.

— Вот такая, — объясняет всё тот же, его, оказывается, Андреем зовут.

Наши играли всего три кона и все три кона проиграли им. И все три кона одержал победу Андрей. И в итоге наши проиграли вместе целых три тысячи. Откуда у них вообще такие деньги с собой?

— Что-то у меня не идёт, — сдаётся Миша, — мы пойдём, что ли.

— Куда? — спрашиваю.

— Куда-нибудь, — расстроенно произнёс Миша, глядя на Андрея, пересчитывающего бумажные деньги ещё с прежних конов.

Мы собирались уходить, но Миша был таким грустным. Мне стало его жалко.

— Я что-то тоже хочу поиграть в эту игру. Как там она называется, «дурак»?

— Ах-ха-ха, а ты умеешь? — язвит Андрей. — Не жалко свои денежки? Ты же видела, как я играю.

— Видела и чувствовала, что вся игра станет позором, если я в неё не войду. Ха!

— Да я уделаю тебя в два счёта! — насмешливо процедил он.

— Попробуй! — хмыкнула я.

Трое противников было — это они, друзья Миши. Мои друзья стояли около меня. Раздали по шесть карт, и игра началась. Козырем были червы. И первые шесть карт у меня были такими: дама и десятка пики, семёрка бубны, король крести и девятка и шестёрка червы.

— У кого шестёрка? — спрашивает Андрей.

— У меня, у меня! — вскрикиваю я.

— Покажи, — не верит мне.

— Вот, шесть сердечек! — показываю я.

И что можно сказать об игре. Деньги, которые я положила на первый кон, я спросила у Золотова (у него были ещё с собой!), я взяла у него в долг. И именно поэтому я жаждала победы, чтобы, во-первых, не оставаться в долгу, а во-вторых, показать, что лучше Золотова.

Тактика моей игры была такая: все карты, уходящие в «бито» или к другим игрокам, когда они из брали, я хорошо запоминала, и, когда я ходила под Андрея, то сходя под него одной картой, я будто знала все его карты (я помнила, какие карты остались ещё в кону). И он покрывал мою карту той, которая была и у меня. Так я его и других игроков закидывала весь кон. По такой тактике я вышла первой и победила, а Андрей выходил вторым. Я подумала и сыграла ещё два раза подобным образом, и два раза выходила первой, а Андрей всегда вторым.

— Как же так? — не понимает Андрей, цепляясь руками за голову. — Я же лучший игрок.

— Был, — язвительно приговорила я, собираясь уходить и забыв взять со стола деньги.

— Ты выигрыш забыла, — напоминает Андрей.

За три кона я выиграла пять тысяч рублей. Из них я отсчитала три с половиной тысячи и забрала себе, направляясь к выходу.

— А остальные? — спрашивает Андрей, не понимая, почему я так туплю.

То, что я произнесла далее, это я всегда хотела произнести, но не представлялось удобного случая. И, наконец, он представился:

— Если бы было действительно в России так легко зарабатывать деньги, то число олигархов выросло до семидесяти процентов, это точно. Я не олигарх, но эти деньги будут для меня грязными, если я их возьму.

Лицо моё не выражало ни гордости в словах, ни вульгарности, слегка уверенность и грусть играли в моей речи. Уверенность — в знак утверждения, а грусть — потому, что мне было грустно говорить о деньгах, ибо именно из-за них в какой-то степени умерла мама…

Когда мне было шесть лет, у нашей семьи не хватало средств на житьё, одежду, еду и бытовые нужды. Отец работал сторожем на автостоянке. Мама — воспитателем в детском саду. Эти работы не слишком оплачиваемые, считая то, что Борька болел раком крови, на лечение чего уходила почти вся мамина зарплата. Мы жили впроголодь, но жили дружно.

Отец хотел хоть немного облегчить нашу жизнь и пошёл с маминого позволения вместе с другом играть в покер на деньги. Отец надеялся, что ему повезёт, но не нам разгадать все превратности судьбы. И, к сожалению, отец проиграл, причём несколько раз, и потерял все оставшиеся средства. После этого жизнь наша стала ещё хуже: до зарплаты отца и мамочки две недели, а кушать нечего. Мама заболела непонятной тогда для меня болезнью: её стало знобить, и поднималась температура. Отец отправил её в больницу, но врачи ничем не смогли ей помочь. Её отправили на томографию, где выяснилось, что у мамы злокачественная опухоль мозга. Это известие перевернуло всю нашу тихую семейную жизнь.

«Нет! — говорила я себе. — Этого не может быть!» И прежде, чем мама ушла с этого света, мне разрешили с нею повидаться. О чём мы говорили, этот разговор мне никогда не забыть.

Я вхожу в мамину палату №47. Дверная ручка мне не поддаётся. Наверное, потому, что я дверь толкала от себя, а не на себя. Медсестра подошла, устремила на меня свои умные голубые глаза и вежливо отворила мне дверь. «Спасибо» — сказала я в знак благодарности и зашла в палату. Вижу: мама при виде меня улыбнулась. Её улыбка была великолепна — столько искренности и добродушия. Эта улыбка будто скрывала её синяки под глазами, а синие-пресиние завораживающие глаза украшали её исхудалое тело. Кожа её была красная, она вся горела. Но я подумала тогда, может, ещё не всё потеряно, и она вылечится. Однако мама словно услышала мои мысли и чуть слышно проговорила:

— Вичка, в скором времени я покину тебя, но… подойди ко мне, — попросила она, и я подошла к ней поближе, — но я останусь у тебя вот здесь, — и она прислонилась своей горячей рукой к моей грудной клетке, слева. — Я всегда буду рядом с тобой, я не оставлю тебя в беде. Если станет тебе вдруг плохо — посмотри на небо и попроси меня о помощи. Я всегда буду помогать тебе, Вичка. И, — она призадумалась, — помни: Виктория — это победа. Так что побеждай, и пусть удача сопутствует тебе всегда. Это всё, что я хочу пожелать тебе. Я очень люблю тебя, Вичка.

— И я люблю тебя, мамочка… — я заплакала и упала ей прямо в руки.

И наяву я тоже вдруг начала плакать, вспомнив тот роковой момент. Мы были уже на улице, покрывались белыми хлопьями всё ещё падающего снега.

— Сакура, ты чего? Ты обиделась, что я тебя в твой день рождения в карты повёл играть? — беспокойно волнуется за меня Миша. — Извини, я ж не знал, что цена будет такая высокая.

— Что? Ты о чём? — стою в недоумении. — О деньгах? Причём тут деньги? Ах да, — вспоминаю я, — деньги, держи вот, — отсчитываю из общей суммы полторы тысячи и протягиваю ему.

— Зачем? В долг? Нет, я не люблю быть в долгах, — отвергает он, жадно смотря на бумажки в моих руках.

— Нет, не в долг. Это твои, то, что ты проиграл, — и я снова протягиваю ему руку.

— Так ты играла из-за меня? — понял Миша. — Поэтому не взяла оставшиеся деньги? Ты хотела показать им и вернуть мне деньги? — весело воскликнул он. — Спасибо, ты настоящий друг, Сакура.

— Наверное, — подтвердила я. А про себя невольно подумала о Золотове: «Только не для него я друг, только не для него. Ха-ха-ха-ха» — и в моих мыслях я зловеще смеюсь, вновь вспомнив о моём корыстном плане. И тут я решила показать Золотову, как я его сделала в картах. Я подхожу к нему и протягиваю оставшуюся сумму из взятого мною выигрыша. — А это твои, держи.

— Не стоит. Я их проиграл… — неловко отвечает мне.

— А я выиграла! — подготовленная мною фраза. — Специально для Миши и… тебя играла, — не думала, что мне будет это так противно говорить.

— Спасибо… — неуверенно вновь отвечает и берёт проигранные им деньги и мой долг. Ему не нужны что ли деньги, я не пойму? А, или он признаёт поражение? Ха, я знала, что сегодняшний день — мой!

По дороге у Золотова проснулась бодрость, и он предложил сходить в кафе.

— Давай, тем более что бабки теперь у меня есть, — развязно говорит Миша.

— С удовольствием, а то я проголодался, — влезает Сергей.

— Согласна, Сакура? — вежливо обращается ко мне Золотов.

— Нет, не могу, мне домой пора идти, мне уроки делать надо. А вы идите в кафе, — проговорила я, заметив про давно мною сделанные уроки. Просто у меня не было с собой средств. Да и никогда я не ношу с собой деньги. Вдруг украдут.

— Но Сакура, мы без тебя не пойдём, что же нам делать в кафе без именинницы? — вступается Золотов. — Так ведь, Сергей?

У Сергея глаза закатились, а лицо сделалось натурально-кислым.

— А я кушать хочу, — жалобно простонал он.

— Ладно, я могу пойти, — сдаюсь я, — но я только чай попью, — мелочь должна быть.

Золотов нас повёл в ресторан, что должен быть был неподалёку.

— Тебе много уроков делать? — участливо поинтересовался он.

— Нормально. Парочку, — соврала я.

— Они трудные?

— Не очень. А ты уже сделал уроки? — любопытствую я.

— Да.

— Ты как учишься? — и ожидаю услышать ответ «на отлично».

— Нормально, — скромно отвечает он.

— Это насколько?

— На положительные оценки, — скромничает. Что ему стоит сказать, что на одни пятёрки? Он не хвастун, однако.

— Ясненько. Я тоже хорошо учусь, на… — и тут я осеклась. Если я скажу на четыре-пять, то он может вскоре догадаться, кто я, но никогда не догадается, если я скажу, — на тройки.

— Тройки — это хорошо? — смеётся он, а потом смеются и Сергей с Мишей, но они-то за компанию, ибо не находят в этом что-либо смешным.

— Да, меня устраивают мои оценки, вполне, — утверждаю я, — а у вас есть отличники в классе? — жду, отметит ли он меня.

— Не знаю, — признался он. — Я ещё плохо знаю своих одноклассников. Но одна у нас умная девочка есть.

— Какая? Как зовут?

— Виктория, — задумчиво отвечает он.

Сергей и Миша обомлели. «Не о нашей ли Вики он говорит» — подумали они.

— А, ясно. Пошли, — поспешно проговорила я. Не нужно лишних воспоминаний обо мне при мне, а то он разгадает всё моё так тщательно скрываемое враньё.

И вот мы проходили мимо ресторана «Островский». Большой, солидный, самый популярный в нашем городе, понятно, что и несказанно дорогой. Там, говорят, отменно готовят. Здесь обедают только богатейшие люди нашего города. А мы проходим мимо него… или нет.

— Саш, ты вправду хочешь зайти именно в этот ресторан? — удивляется Миша.

— А что такое?

— Может, ты не в курсе, но это очень дорогой ресторан, — поддерживает Сергей.

— Не слишком, по праздникам можно и побаловать себя, — неуверенно заметил Золотов.

Мы зашли, и я подумала, что сейчас меня отсюда выпрут с моей маской. Но я ошибалась. К нам торопливо подбежал менеджер ресторана, поздоровался с нами и посадил за самый лучший столик, как показалось мне, на втором этаже. Сам менеджер!

— Ого, а они тут так со всеми посетителями? — тихо заметил Сергей.

— Наверное, — предположил Золотов.

К нам подошла официантка и раздала каждому по одному экземпляру «меню». А затем, посмотрев на Золотова, подмигнула ему и отошла.

— Ты её знаешь? — удивился Миша.

— Откуда? Первый раз вижу, — неловко промямлил тот.

Я поглядела в «меню». Чай, один чай стоит двести рублей. Двести! Да за двести можно позавтракать, пообедать и поужинать в простой столовке. Вот блин, на чай мне явно не хватает. Может, просто воду? Минеральная стоит… пятьдесят рублей стаканчик? Стаканчик! А у меня в кармане не более пятнадцати рублей. Лучше я пойду в туалет и застряну там на минут десять, а потом быстро смоюсь из этого ужасного места.

— Ну, что, выбрали что-нибудь? — интересуется Золотов.

Сергей и Миша почесали разом затылки и промолчали. Золотов сказал, что тогда закажет по своему усмотрению нам всем и ушёл.

— Куда он? — не понял Сергей.

— Заказывать пошёл, — ответил Миша.

Мы ждали его долго. А пока ждали, я рассматривала ресторан. Посетителей нет здесь, только на дальнем столике. Так красиво обделано всё тут, это надо видеть. Всё в таком венецианском стиле.

И вот к нам вскоре подходит Золотов, весь такой бледный и беспокойный.

— Что? Что? — торопиться Миша. — Денег не хватает? Они заметили, что я замарал пол при входе? Скажи им, что я не специально…

— Мне нужно идти, простите, — проговорил тот, не слушая Мишу.

— Что? Почему? А как же… а как же..? — замечает Миша.

Золотов понял, что тот говорит о деньгах и уверил нас, чтобы мы не беспокоились, всё оплачено, и заказы скоро будут готовы.

— Уф, а когда ты успел? Где ты был вообще? — облегчённо вздохнул Миша.

Золотов не услышал его вопросов и, простившись с нами, извиняясь за резкий уход, поспешил удалиться.

— Странно всё как-то… — подозрительно и, впоследствии, правдиво замечает Сергей. Но он замолчал сразу же, как принесли заказы на три персоны (четвёртая была отменена в исходе событий). Мы все вытаращили глаза, когда нам принесли индейку в соусе с жареным картофелем по-деревенски и салат «Цезарь».

— Вот это да! Сейчас я объемся, — предвидел Сергей. И никого из нас в этот миг не заинтересовал тот факт, что Золотов куда-то делся, но заказал нам всё это. Мы были слишком голодны, чтобы думать о чём-то постороннем.

После такого ужина и десерта (особенно десерта!) я не могла идти. Мой живот округлился непредельно. И я до дома в прямом смысле тащилась.

Вот он, мой дом. У нас не квартира, у нас свой дом. Конечно, не коттедж, простенький, трёхкомнатный, но живём как-то. Он достался нашей семье от отцовского деда. От этого дома до клуба-карате два километра топать, а до школы — полтора. У нас учёба начинается с половины девятого. В других школах с восьми, а у нас особенная.

Открыв калитку к нашему дому, я зашла в сени и боялась взглянуть на время. Зимой быстро темнеет, поэтому не поймёшь, который час. А было без пятнадцати девять.

Отец, заметив меня так поздно, сердито спросил:

— Где ты так долго шастала? Я начал было беспокоиться.

— В библиотеке, — ответил за меня Борька. — Она туда каждый день шастает.

— Правда? И чем же ты там таким зачитываешься, что изволишь появляться дома так поздно? — строго смотрел на меня отец.

— Ну, этими… детективами, — защищаю я свою личность. — Конан Дойла читаю, про Шерлока Холмса. «Этюд в багровых тонах», « Знак четырёх» и другие, — хотя я кроме этих двух больше не читала ничего о Шерлоке Холмсе.

— Интересно-интересно, детективы, значит? Про криминал читаешь? Тогда тебе вот настоящий криминал: сегодня по новостям объявили, что появились городские маньяки. Маленьких девочек похищают, — цитирует он таким тоном, будто мне это грозит.

— Ладно, но мне это не грозит, — со спокойным выражением лица отвечаю, зная, что я каратистка.

— Это ещё почему? — насмешливо удивляется отец.

— Ну, ты же сам сказал, что они похищают маленьких девочек, — выделяю я.

— А ты не маленькая? — строго глядит на меня.

— А мне уже шестнадцать! — перехожу я на крик.

— Это когда тебе шестнадцать-то наступить успело?

— Не поверишь — сегодня! Удивлён? — истерично крикнула ему.

И тут лицо его сменилось, стало печальным и недоумевающим. Но мне не было его жалко, мне стало от этого только противно. А Борька с насмешкой прибавил не в тему:

— Точно! Я же в этот день восемь лет назад её кровать сломал. Прыгнул на неё, и она разделилась на две части, — и мерзко засмеялся.

Я взглянула на него таким томным взглядом, поправила сумку на плече и ушла в свою комнату. Обычно я не кричу на отца, но это потому, что и он со мной редко разговаривает и тем более в таком тоне. Он всегда только с Борькой, о Борьке и при Борьке. Хвалит, лелеет, не ругает. А меня для него не существует. Он никогда не сказал мне ни единого ласкового слова. Именно поэтому я не люблю его. Никогда не любила. Только маму.

И тут у меня пролилась слезинка по памяти о моей дорогой маме. Ко мне робко постучался отец.

— Ты не занята?

— Вообще-то занята, уроки собираюсь делать, — срывающимся голосом говорю.

— Я только на минутку, — зашёл он в комнату. — Я хотел извиниться. Совсем забыл, что у тебя сегодня день рождение.

— Зато Борьке за неделю напоминаешь… — мне стало противно за себя, что я начинаю его ревновать. — Мне уроки делать надо, — с упрёком проговорила я, достала с книжного стеллажа груду школьных предметных книг и притворилась, что собираюсь во всём этом разбираться.

Отец, заметив, что я не желаю с ним разговаривать и слушать его оправдания, предпочёл тихо уйти. И после этого я сильно, но тихо заплакала, вспомнив о маме, о том, как отец относится ко мне, и о том, сколько несчастий навалилось на меня, не только сегодня, а за всю пока прожитую мною жизнь.

7 глава
Случай в ресторане

«Новый год» — там много смысла в двух словах. И печаль и радость приходят ни с того ни с сего, возможно, откуда-то из глубины души. Невероятно, но стоит лишь подумать об этом празднике, как на душе сразу что-то происходит. Разные эмоции играют на сердце: оно начинает болеть или же ликовать. У каждого свои позиции на счёт Нового года. Для кого-то он самый неприятный, может, самый грустный праздник в году. Для кого-то он такой же праздник, как и все остальные, ничем не примечательный и не особенный. А для кого-то этот праздник единственный и неповторимый, соединяющий толпы разных людей в единое целое, в одну большую семью…

Моя мечта о Новом году выглядит всегда примерно так: чтобы этот Новый год не был похож на предыдущий. Но как раз всегда в Новый год происходит одно и тоже: отец разбирает стол, я разношу и раскладываю блюда на него, ставлю искусственную ёлку, наряжаю её, убираюсь по дому, создаю праздничные украшения для нашего интерьера, а Борька… У него всегда одна очень важная стратегия — никому не мешать (особенно мне) и сидеть за своим любимым компьютером. Такие же задачи расписаны каждому из нас и в этом году. Печально. Но самое печальное — это когда президент поздравит нас с Новым годом, мы загадаем желание и ложимся спать. Ничего не происходит особенного…

Но такое со мной всегда: ещё не наступил праздник этот, а я уже предсказываю его будущее. Мне приятно о нём думать. Он уже через неделю. Всего неделя, и, надеюсь, произойдёт что-то необыкновенное, что-то другое, что изменит мою жизнь…

А со дня моего рождения не произошло, ясная морковка, ничего интересного. Золотов, с того момента, как ушёл из ресторана с бледным лицом, не появлялся больше ни в школе, ни в карате-клубе.

В школе у Даши было озадаченное лицо всё это время. Мне стало интересно почему.

— Ты чего, Даш? — подхожу к ней.

— Саши уже почти три недели нет в школе. Я волнуюсь, — взволнованно отвечает она.

— Волнуешься? С чего бы это? — презрительно фыркаю я.

— Вдруг он больше не появится в этой школе, вдруг он перешёл в другую школу, или ещё хуже — в другой город… — предполагает Даша.

Разве это было бы плохо? Разве в этом нет ничего привлекательного?

— Тебя это не пугает? — спросила она мягким голоском.

«Меня это радует», — хотела я ответить, но ответила другое. — Ещё как пугает. Ведь я останусь единственной отличницей в классе. Это ведь так ужасно. Тц-тц-тц, — цокаю я.

И моей радости и спокойствию пришёл конец. Потому что Даша засияла. А засияла она потому, что, обернувшись, я увидела входящего в класс Золотова. Чего припёрся, чего ему здесь вдруг понадобилось? Эх, придётся потерпеть его ещё немного, вдруг снова найдёт дела и скроется на три недели (и вот бы так постоянно).

Он ответил всем на приветствия, кто его приветствовал (все, кроме меня), и сел за парту. Прозвенел звонок.

Все, кроме меня, шептались по поводу отсутствия Золотова. Всех, в том числе и меня, занимал тот вопрос, где пропадал он. А так, как с ним сидела всё ещё я, то я решилась взглянуть на него. Печальное, расстроенное лицо. Слегка утомлённое. Я не осмелилась спросить, где он отсутствовал, за весь школьный день. Но от Сакуры ему не отвертеться.

Он пришёл. Сидел на скамейке в зале и копался в своём телефоне. Я, незаметно пробежав в раздевалку, переоделась в кимоно и маску и подошла решительно к нему.

— Привет, куда пропадал? — любезно интересуюсь я.

— О, привет, — с тем же расстроенным лицом и вялым голосом отвечает. — Да так, ничего любопытного.

— Мм… ясно, а мне расскажешь?

— Тебе вправду это любопытно?

— Как бы… да! — начала неуверенно, но закончила твёрдым «да».

— Странная ты, Сакура. Всё всегда тебе любопытно, всё хочешь обо мне знать.

— Разве в этом есть что-то плохое? — обижаюсь я. — Друзья должны знать всё друг о друге, — «особенно враги» — в своих мыслях прочитала я.

— Раз уж ты это подметила, то я соглашусь с тобой. Но ты знаешь обо мне достаточно, а я о тебе, кроме того, как тебя зовут и когда твой день рождения, ничего о тебе не знаю. Не хочешь ли и ты о себе что-нибудь рассказать? — спрашивает он укоризненно.

— Я рассказывала тебе о своей семье! — вспомнила я свою историю о семье.

— Хорошо, — соглашается он. — А помимо этого?

— Я учусь на тройки!

— А ещё?

— Я больше ничего не знаю! — сдаюсь я.

— У тебя больше нет никаких склонностей помимо карате?

— А если и есть, почему я должна тебе об этом рассказывать?

— Мы же друзья, — повторяет мои слова.

— Друзья, но не до такой же степени, — поражаюсь я.

— Как это? У дружбы есть степени? И на какой степени наша дружба? — и на его лице просияла улыбка. Довольный! Аж противно.

— На… первой, — робко отвечаю я.

— А сколько их всего?

— Эм… три? — я запуталась, где в нашем разговоре логика.

— И на третьей стадии я буду знать твои склонности к чему бы то ни было, да?

— Ха-ха-ха, — надеваю смешливую гримасу. — Возможно.

— Так-так-так, — задумчиво потирает подбородок, — и что мне нужно сделать, чтобы дойти до третьей стадии?

— Для начала… — призадумалась я, — рассказать, где ты пропадал!

— Снова ты про это…

И тут к нам подходят наши закадычные дружки — Сергей и Миша.

— О чём спорите? — вмешивается Миша.

— Наверное, всё о своём, о женском, — предполагает Сергей, шут гороховый.

— Скорее о мужском, — поправляет Миша.

— Почему? — не понимает Сергей.

— Забей.

— Ну почему? — протягивает Сергей.

— Потому что Сакура более пацанка, ежели девушка, — ну, спасибо, Миша!

— У неё же волосы длинные!

— И что? У парней тоже могут быть волосы длинные.

— Сакура, — обращается ко мне Сергей, — ты же девушка?

— Нет, парень, — смеюсь.

— Как так? — удивляется Сергей. — Отличная маскировка, в таком случае, братан!

— Спасибо, чувак! — подмигиваю ему в благодарность. Что это за цирк?

Сергей и Миша отходят. Слышится голос Сергея:

— Она обманывала нас всё это время, получается?

Сергей просто прикалывается, или он и впрямь не понимает? А Золотову вдруг смешно стало.

— Ха-ха, смешно-то как, да? — иронично замечаю.

— Хм… Иногда не знаешь, что здесь найдёшь, что потеряешь, — философствует.

— Не знаю, что ты тут найдёшь, но потеряешь, однозначно, мозги, — невольно киваю ему.

Мы ещё немного посмеялись над тем, что только что было. А потом я спросила о том, что меня вдруг заинтересовало больше всего:

— Помнишь, ты говорил, что у вас в классе есть одна умная девочка?

— Виктория?

— Да, — я судорожно вздрогнула. — Я хотела только спросить, что ты о ней думаешь?

— Не понимаю. Зачем тебе она? Ты её знаешь?

— Я? Не-е-ет, — протягиваю я поспешно. — Просто, какие они, умные девочки?

— Не знаю, как другие, но эта немного странная, — отвечает он.

— Почему? — удивляюсь я тому, что этот упырь обо мне такого мнения.

— Ну, как тебе сказать, она очень странная. А ещё, кажется, она… да нет, ничего, — осёкся он.

— Что? Что?! Скажи! — выпытываю я.

— Кажется, но это только мне сказали, что она влюблена в меня, — наивно заканчивает.

— О чём ты говоришь!? — вспыхиваю я лютой злостью. — Кто тебе об этом сказал!?

— Почему ты так бурно реагируешь на это? — с подозрением оглядывает меня.

Спалилась. Спалилась! Всё, выхожу их игры, он обо всём догадался. Я отворачиваюсь, чтобы не показать своего красного лица (хотя под маской его и не видно). Что ему сказать, чтобы его увести от подозрений?

— Татьяна Игоревна! — вскрикнула я, подзывая к себе тренера, что я увидела в дверном проёме. Она подходит к нам с улыбкой. — Золотов вам хочет кое о чём рассказать.

— О чём? — с любопытством взглянула она на него.

— Я? — отозвался он и в свою очередь взглянул на меня.

— Ты. Рассказывай, почему тебя не было так долго? — вернулась я к давно забытому вопросу. Теперь он ничего не заподозрит.

— Кстати, да! Почему тебя не было? — испытующе посмотрела тренер на Золотова. Я знаю, она любопытная, очень.

— Это по личным причинам, — признаётся он и испепеляюще бросил на меня взгляд.

Интересно, а какие-такие личные причины? Но тренер, к моему великому огорчению, не стала расспрашивать его об этом. Жаль. Она очень любопытная, но не любопытнее меня.

Как только тренер отошла, то Золотов набросился на меня:

— Ты ведь не отстанешь от меня?

— На счёт чего?

— На счёт моего отсутствия.

Тут к нам снова подходят Миша с Сергеем. И я становлюсь смелее:

— Нам просто интересно, почему ты нас бросил, — обидчиво смотрю на него.

— Бросил? — не понимает он.

— Тогда, когда ты рванул из ресторана и оставил нас одних, — напоминаю я.

— А, ты о том, — вспоминает он. — У меня были срочные дела… Если ты затронула тему о ресторане, то у меня вопрос ко всем вам, — и он поочерёдно смотрит на каждого из нас, а затем сердито произносит. — Что вы натворили там?

— А что мы там натворили? — вмешивается Сергей.

— Уже не помните? — просверливает нас своими зелёными глазами.

— О, я помню, — влезает всё тот же шут гороховый. — Мы не доели десерт. Но, Саш, — оправдывается он, — ты нам столько всего заказал, что уже больше в нас не влезало. А у меня животик маленький.

— Животик, говоришь, маленький? Не влезало? — старается придерживать строгий, серьёзный вид, но улыбка всё равно пробивается на его уста. — Поэтому вы решили десертом разбрасываться по всему ресторану?

— Не по всему же, — возражает Сергей. — Тем более, во всё виноват Миша. Он начал.

— Что? Это ведь ты начал! — подставляют друг руга. Хорошие друзья!

Но тут они объединились и выступили против меня:

— Это всё Сакура! Она начала всё!

— Стоп! — останавливает их Золотов. — Мне всё равно, кто начал, но заканчивали вы все!

Тут он был прав. Это было правдой. В тот день, когда Золотов ушёл и оставил нас одних в ресторане, то после салата и жаркого, нам принесли десерт. Он был похож на кусок торта в виде прямоугольника. На его поверхности, в самой середине располагалась алая вишня с торчащим к верху хвостиком. Под ней виднелся желейный слой салатового цвета, покрывавший ванильный бисквит. Под ним следовал банановый крем, а основу всему составлял шоколадный бисквит. На вид это был просто деликатес, но если бы жаркое не было таким довольно сытным, то, пожалуй, он поступил бы к нам по пищеводу в желудки не позже, чем через секунды три. Однако мы были сыты и не знали, куда девать десерт. Каждый предлагал свои варианты:

— Эти нетронутые тарелки нельзя здесь так оставлять, — начал Миша, — их должен кто-то взять на себя и съесть все десерты. Но кто?

— Тот, кого не жалко, — предлагает Сергей, — и я выбираю Сакуру, то есть Вику. Она и так из нас самая худая и, тем более, у неё сегодня днюха!

— А, может, завернём с собой? — предложила я. Конечно, это не слишком правильно, но вряд ли у меня когда-нибудь будет ещё такая возможность это попробовать.

— Ты что? Это же некультурно — вытаскивать еду с собой из ресторана, тем более такого, — Миша вытаращивает глаза к верху.

— Что тогда делать прикажете? — рассеяно смотрю на них.

А они, видно, решили эту задачу. На противоположной от меня стороне стола, где сидели Сергей и Миша, последний отломил от своего куска ломтик десерта и всунул в открытый от удивления рот Сергея.

— Эй, в меня и так не влезает! — проговорил тот, прожёвывая десерт с некоторым наслаждением. — А я уже говорил, что у меня животик…

— Желудок, — поправляю его.

— … маленький! — закончил Сергей, отломил часть от своего куска десерта и смачно размазал им всю нижнюю часть лица своего противника.

Миша, конечно, рассердился, вновь взял добрую половину от десерта, вместе с вишней, и нацелился на лицо Сергея. Но, не успев превратить Серёжу в чумазого Серёжу, на них обоих с моей стороны полетели две одинаковые половинки от моего десерта. Да уж, лица у них были не слишком весёлые и не слишком чистые. Они разом взяли свои куски и кинули в меня с размаху. Однако я рефлекторно опустилась вниз, а куски пролетели мимо меня, прямо на головы новых посетителей ближайшего стола.

— Что за безобразие? — возмущается девушка моего возраста, на белоснежных волосах которой красовался Мишин кусок с вишней. Её рядом сидящая подруга с рыжими волосами тоже надела возмущённую гримасу на лицо и своими руками постаралась аккуратно убрать кусок Сергея со своей головы, но боялась дотронуться. — Как вы себя ведёте в таком культурном общественном месте? — продолжает блондинка, оборачивается в нашу сторону и разглядывает нас презрительно своими пронзительными узкими глазами. — Кто вас вообще сюда пустил? Это место только для элитных лиц. Да, и, если хотите знать, сын владельца этого ресторана — мой парень, — возгордилась девушка, давая понять, что то, о чём она сейчас сказала, имеет огромное отношение к делу.

— И что? Нам это ни о чём не говорит, — вмешивается Миша.

— Ещё бы! Не вам знать его в лицо. А знать, сколько стоила моя прическа, и какие муки пришлось мне перетерпеть, пока мне её делали. И как, скажите, мне с этим (она показывает руками на свои испорченные волосы) выйти теперь на улицу?

— Это разве причёска? На мой взгляд, это тупо распущенные волосы, — косо глядит на неё Сергей.

— Зачем удостаиваешь их своим вниманием, Кристина? Они не заслуживают этого. По ним же и так видно, что они лузеры и ничего не понимают в лексиконе нормальных образованных людей, — говорит унизительно в нашу сторону рыжая девушка.

— Да, но что мне теперь делать с их объедками на волосах? — капризно произносит Кристина и попробовала убрать своими руками Мишин десерт, но, дотронувшись, с омерзением отдернула руки. — Фи, противно!

— Вы ещё здесь? — обращается рыжая девочка к нам, которые так внимательно следили за их движениями.

— Мы хотели уже уходить… — вмешалась я так любезно, ибо не хочу своё день рождение портить разборками с такими курицами.

— Давно пора! — поддержала меня рыжая девушка и обратила своё внимание на мою маску. — Что это такое? Самодельная маска? Уродство! — фыркнула она с презрением.

— Ты на себя-то посмотри, — крикнул на неё с ненавистью Миша, — одеваешься как с помойки и макияж как у клоуна! А до неё, — показывает на меня, — тебе не то что далеко, ты и права не имеешь осуждать её и говорить гадости! Поняла?

— Как страшно! Ой, боюсь-боюсь, — усмехнулась та.

— А стоило бы, он каратист! Мы все каратисты! — влезает Сергей.

— И девчонка тоже? — поражается Кристина. — Какое убожество.

— Это гораздо лучше, чем такие девчонки, которые только о шмотках разговаривают, о моде и о прочей дребедени! — вступается снова Миша.

— Именно такие должны быть настоящие леди, а не такие как она, — фыркает рыжая девушка, показывая на меня. Я-то тут причём вообще?

— Слушайте, вы вроде уходить собирались, — вмешивается в спор третья, до сих пор молчавшая, девушка — тоже блондинка, но кудрявая, — я бы на вашем месте просто молча ушла и…

— И уходи! — крикнул на неё Миша.

— Полина, не нужно с ними вообще разговаривать. Они же неадекватные, — и рыжая девушка вновь обращает своё внимание на нас. — Мы с низшим обществом не общаемся. И сейчас же позовём охрану, и они выдворят вас, если срочно не поднимите свои задницы и не свалите отсюда по-хорошему!

— И так манерно общается «высшее» общество? — изумляется её тону Миша.

— А с рабами так и следует говорить! — не унимается нас оскорблять рыжая.

— Что!? — вспыхнул от её слов Сергей. — Что ты сказала!? Да ты сама-то, рыжик-пыжик, курица полудохлая!

— Охрана! — громко зовёт обиженная девушка.

Услышав её крик, мы быстро тронулись с места и рванули к выходу. По дороге Сергей размазал свой кусок десерта на голове рыжей девушки и, смеясь, выбежал из ресторана.

Тут воспоминания о ресторане кончились, и я решила задать Золотову иной вопрос:

— А откуда ты узнал об этом происшествии?

— Я? — задумался тот. — Я… я просто забыл там свой телефон. Вернулся, когда вас уже не было, и официант возвратил мне его, а заодно рассказал занимательную историю этого беспорядка, — рассеянно оправдывался Золотов.

— И официант вернул его тебе? Какие честные люди же бывают, — подыграла я ему. Мне почему-то на миг показалось, что он лжёт.

— Бывают, — подтвердил тот.

После этого долгого разговора мы всё-таки приступили к тренировкам. И мне снова не удалось повалить моего вечного противника.

Выходя из зелёных дверей карате-клуба, мне удалось-таки вытащить из Золотова правду про то, почему он ушёл. Оказалось, ему позвонил отец и рассказал о смерти бабушки, которая живёт в Санкт-Петербурге. И вот поэтому-то он и ушёл с бледным лицом — вероятно, сильно любил эту бабушку. И поэтому его так долго не было — задержался на похоронах. Я не стала его подробно об этом расспрашивать. Видела, с каким выражением он рассказывал о своей потере. Смерть его бабушки напомнила мне смерть моей мамы. Всё-таки бабушка — это вторая мама, поэтому-то Золотову тяжело с ней было проститься. Вообще, терять кого-то их близких это не просто, этот шрам остаётся надолго, возможно, и навсегда, и далеко не тот придуманный у меня на лице под маской.

8 глава
А Дед Мороз существует!

Я влюблена в Сашу Золотова! Вот неожиданность-то, даже для самой меня! Нет уж! Я не потерплю, чтобы этот негодяй так и дальше обо мне думал. Да ещё я и странная! На себя бы посмотрел! Я что угодно готова сделать, но выбью из него эту мерзкую ложь. И я почему-то полностью уверена, что тот, кого мне надо в этом благодарить, это Эвелина.

На следующий же день в школе после первого урока я подошла к звезде школы и приступила к выполнению своего плана.

— Эвелина, а можно тебя кое о чём спросить?

— Я с тобой не разговариваю, — капризно на меня посмотрела, скрестив руки.

— Но это очень важно, и это касается Золотова, — я знала, что это упоминание её не оставит равнодушной.

— Он хочет со мной встречаться? — сбросила с себя гордость и надела беспокойство.

— Ээ… возможно, всё может быть, но для того, чтобы это было, ты должна мне кое-что рассказать, — запутываю её.

— Что тебе рассказать? — сдаётся она. — Снова со своими правилами по русскому лезешь? — недовольно причмокнула она.

— Нет, но тебе не помешало бы их выучить к экзамену. Поверь, понадобятся, — вспоминаю об экзаменах. — Но я не об этом. Я хотела тебя спросить: что ты обо мне рассказала этому… Золотову? — мне было неловко говорить про него.

— Я? Когда?

— После того, как мы с тобой поссорились? — напоминаю.

— А, ты о том ещё, — разочарованно пропела она. — Я была на тебя очень обижена, что ты за ту выскочку вступилась (она не удосужилась назвать её имя), и когда разговаривала с Сашей, то рассказывала ему обо всех девчонках в нашем и параллельных классах (и он слушал?), но он, к сожалению, практически меня не слушал; его, видно, никто из них не интересовал, кроме меня, — подняла свой нос к верху и улыбнулась. — Так вот, а о тебе я рассказала, что ты ботаник, что у тебя нет нормальных друзей, что ты дружишь только с неформалами, — начала перечислять мои «недостатки», — что по уши влюблена в него; очень грубая и бестактная; а ещё делаешь куклы Вуду на каждого, и тех кукол, в чьи образы ты влюблена, заклинаешь влюбиться в себя.

— Что? — я не могла в это поверить. Я была ошарашена ещё больше, чем тогда, когда узнала, что я влюблена в Золотова.

— Извини, но я правда на тебя тогда обиделась, — делает невинное лицо.

И тут-то и открываются все козыри. Вот почему он так сначала со мной грубо общался, вот почему он сказал, что у меня нет нормальных друзей, вот почему он не хотел сам со мной дружить: считал, что я сумасшедшая и мастерю кукол Вуду. И уж понятно, почему вступился за меня: совсем не из-за симпатии и не из-за надобности героя, нет, а просто хотел, чтобы я подумала, что моя кукла Вуду сработала, и тот в меня влюбился. Как же просто и легко Золотов поддаётся слухам. Какой наивный! Но и эти слухи возможно уничтожить.

— Эвелина, ты обязана ему сказать, что всё, что ты ему обо мне рассказала, неправда, а мы с тобой были в ссоре, и поэтому ты такое обо мне порассказала, — уговариваю её.

— Ничего я не обязана! — с гордостью заявляет она. — Я слов на ветер не бросаю. Я не какая-нибудь пустословка! — но именно такой она и является.

— То есть, я такая, какую ты меня изобразила? Хорошо, — соглашаюсь я. — Тогда я пойду, пожалуй, и кукле с твоим образом руку сломаю и ноги выверну, — угрожаю ей.

— Не надо! — вскрикивает она, беспокойно оглядывая свои руки и ноги.

— Что? Ты сама веришь в то, что придумала? — поражаюсь я ей.

— Ладно. Но что мне ему сказать, подробно опиши, — сдаётся снова.

— Скажи, что ты пошутила насчёт меня, мы были в ссоре, никаких кукол Вуду у меня нет и быть не могло (Боже упаси), и что Золотов мне нисколечко не нравится, потому что… — я хотела сказать, что ненавижу его, но Эвелина меня опередила:

— … у тебя есть парень! — закончила она.

— Нет, нету.

— Да я знаю, просто так он больше мне поверит, что может кому-то не нравиться, — уверяет меня в этом. — А, между нами, тебе он нравится в самом деле?

— Нет, конечно! — поспешно отвечаю.

— Нисколько? — не верит она.

— Ни капельки!

— Ну и хорошо! На одну соперницу меньше, — радуется она.

— А я ею была?

Она согласилась рассказать всю правду ему сегодня, но при одном условии: если я пересяду на её место, освободив ей своё.

— Отлично! — я с радостью согласилась на это предложение. И почему мне сразу не пришло это в голову — пересесть? Если он не запомнит мой голос, значит, не сравнит с голосом Сакуры, и план мой ничего не остановит!

Эвелина, конечно, удивилась моему поспешному согласию.

Прозвенел звонок. По договорённости я села с Данилом Корочкиным, а Эвелина с моим бывшим соседом по парте. Иногда я, конечно, поражаюсь Золотову: такой умник, вместе со мной отправлялся на городские олимпиады, все контрольные, ребусы, шарады и самые запутанные головоломки решает лучше всех и всегда, а раскусить замысел Сакуры и просто найти сходство между ней и мной он не в силах. Ему можно дурить голову сколько хочешь, и он никогда не распознает лжи. Вот если бы ему можно было бы так же легко вдолбить в голову, чтобы он перестал учиться на пятёрки и ходить в карате, тогда никаких планов не нужно.

Данил Корочкин очень удивился, почему я села с ним. Ему, несомненно, нравилось сидеть с Эвелиной, а я теперь лишила его такой возможности. Но грусти, однако, не было в его лице, вероятно, он был рад тому, что теперь есть тот, у кого можно списывать. Но я сразу привела его к порядку:

— Списывать не дам!

Он лишь недовольно фыркнул в мою сторону и отвернулся.

После шестого, последнего, урока мы задержались в классе по требованию нишей классной руководительницы, Ульяны Юрьевны.

— В понедельник последний день учёбы в этом году, — начала она свою торжественную речь. — Уроки будут по тридцать минут. У кого-то ещё все двойки не исправлены. Смотрите: двоечниками ведь выйдите, а я не собираюсь за учителями потом бегать, — пригрозила она пальцем. — Но теперь к приятному. В понедельник в четыре часа дня у девятых и десятых классов состоится новогодний бал в спорт-зале, не в актовом, нет, там стулья девать некуда, да и тот зал гораздо больше. Так что не забудьте, — напутствует она, — чтобы все пришли красивыми и нарядными, с новогодним настроением. Украшения придумайте сами. Маски, мишуры, блёстки и прочую дребедень, вы ведь в этом гораздо лучше разбираетесь, а некоторые и лучше, чем в учёбе, — с упрёком смотрит на двоечников. — А теперь приступаем наряжать наш кабинет. С того года остались у нас какие-нибудь украшения?

— Да, Ульяна Юрьевна, полным-полно! — воскликнула Алина Бердышева.

— Очень хорошо! Приступаем!

И все приступили. Подошли к ящику с новогодними украшениями, получили по мишуре и начали то там, то тут наряжать класс.

А вот и Эвелина подходит к Золотову. Говорит, наверное, сейчас обо мне. Я не ошиблась. До меня долетел голос этого упыря:

— В самом деле? Никогда бы и не подумал, — взглянул на меня, а я отвернулась. — А, если честно, мне всё равно. Какое мне дело? — и он ушёл от Эвелины подальше.

Видно, удивился, что мне такой «красавчик» не нравится. Ещё бы! Я бы тоже удивилась, если бы у меня по биологии за четверть была бы четыре.

— Булкин! Ну, как ты мишуру-то вешаешь? Где ты видел, чтоб так вешали? Она ж у тебя, бедняжка, сорвётся, — упрекает Ульяна Юрьевна полного мальчика.

— Вик, а почему ты от Саши отсела? (всё ведь замечают) Вы поссорились? — подходят ко мне Катя и Даша.

— Нет, просто в последнее время мне вдруг понравился Данил, и я, кажется, влюблена, — с вдохновением произношу миленьким голоском.

— Правда? — невыразимо удивляются они. — Ну, вообще-то он ничего, нормальный, но мы не думали, что тебе и вправду кто-нибудь понравится. А он знает? Давай, мы скажем? — и они смотрят друг на друга и зовут Данила. — Корочкин!

— Чего вам? — отзывается тот.

В эту секунду я перепугалась. Я недавно избавилась от одного моего «кумира», не хочу снова вляпаться, но уже по собственной вине.

— Да я же шучу, девочки, — отвожу их в сторону. — Просто у вас с ноября постоянно какие-то глупые вопросы ко мне. То спрашивали, почему мы с Золотовым практически не разговариваем. То, почему мы не смотрим друг на друга. То, почему не здороваемся при встрече, — хмуро глянула на них. — Почему-почему! Да всё потому, что мы с ним СОПЕРНИКИ! — я немного прикрикнула, но так, чтобы мой соперник не слышал этого. — И такой ответ на все ваши вопросы.

— Соперники? — девочки многозначительно оглянулись друг на друга. — Разве он тебе не нравится?

— Какое там! Я его ненавижу, — злобным шёпотом говорю.

— Но он же самый популярный в нашей школе стал, правда, после Егора Истоцкого, — с гордостью заметила Даша.

Меня удивляло то, как становились люди популярными. Точнее, удивляло потому, что я не знаю, как они ими становились.