Бесплатный фрагмент - Антимир. Иллюзия света

Если Бога нет, а я в него верю, то я ничего не теряю.

Но если Бог есть, а я в него не верю, то я теряю всё.

Блез Паскаль

Истина — это не то, что нам показывают, а то, что от нас скрывают.

Глава 1

Это невероятное событие в истории нашей планеты началось тогда, когда земные правители — политические и финансовые — без всякого стеснения начали сбрасывать духовные маски и открыто демонстрировать свою омерзительную суть.

А демократия, пусть и лукавая, издавая последние стоны и хрипы, билась в предсмертных конвульсиях, немощно хватая тающие свободы граждан.

Когда под видом борьбы с внешним и внутренним врагом, терроризмом, незаконной миграцией и пандемией ковид С-19, интенсивно меняющим свои штаммовые личины, мировыми властями были переписаны все законы и конституции.

Когда политическая нестабильность грозила мировой экономике, постепенно доводя её до состояния хаоса, а идеологическая война всех уровней и направлений дошла до критической точки накала и окрасилась в чёрно-бордовый цвет шизофрении.

Когда планета содрогалась от землетрясений, ураганов, наводнений и техногенных катастроф, а в атмосфере, вместе с гарью и пылью, всё явственней чувствовался приторный запах войны.

Когда тотальный контроль государств над населением достиг апогея наглости и жёсткости, когда трудовой люд обложили непосильными и изощрёнными налогами, а расслоение общества приняло крайне уродливые формы, произошла мировая социальная революция.

Причём, революция носила аномальный характер. При абсолютной своей социальности, она произошла не только без насилия, но и вообще без участия социума.

Хотя, должен заметить, никто суть и глубину данного события не понял до конца ещё и сегодня, спустя неделю с его начала. Не говоря уже об его истоках и причинах, исходя из известных законов нашей могущественной науки.

Что, собственно, и не удивительно. Такое не то что понять, но даже вообразить в наших буйных фантазиях трудно. Самых смелых и необузданных. Это вам не талдычить про назойливых и всем уже надоевших инопланетян, про временной континуум с его многочисленными порталами, про любовь человека-паука к женщине-кошке, победивших на пути к счастливому браку всех гоблинов, зомби, вампиров, оборотней и наподдавших заодно неудержимым старпёрам.

Хотя, конечно, гипотез хватало у всех, начиная с учёных с мировыми именами и заканчивая бродягами, почти позабывшими свои имена. Первые красиво излагали свои версии научным языком с теле- и радиопередач, с полос газет и журналов и, естественно, с академических и собственных сайтов. Кто, конечно, имел такую возможность. Все остальные довольствовались исключительно интернетом, который, хотя и находился под неусыпным и жёстким контролем властей, являлся по-прежнему народным средством общения. Хотя и тут были свои ограничения. Только кто их ввёл и как контролировал, неизвестно.

И, надо сказать, общение это зачастую было уж слишком народным. Иногда создавалось впечатление, что попал в какой-то притон или на судно, терпящее бедствие. Или присутствуешь при каких-то авральных работах. Общение было в лучших традициях, так сказать, погрузочно-разгрузочных работ. Не поняли? Это из старого анекдота. Его я услышал в детстве от гражданина интеллигентного вида, который, встретившись на улице с моим отцом, рассказывая о перегибах на производстве, заодно рассказал и этот анекдот. Производственные перегибы у меня выветрились мгновенно, а вот анекдот, почему-то, запомнился на всю жизнь.

Рассказать? Даже не знаю. Видите ли, он коротенький, но абсолютно матерный. И если в других анекдотах ругательные слова легко заменяются многочисленными синонимами высоко литературного содержания, то в этом замена исключена по сути. В мате вся суть.

Увы, дорогие читатели, но это реалии нашей жизни. И это касается не только низшего слоя населения, как обычно нас приучили думать. Эта бескультурная культура пронизывает все пласты человеческого общества. Знаем — плавали.

Интересный парадокс. Официально матерных слов будто бы и нет. Их не произносят по телевизору, не употребляют в газетных статьях. Этимологию этих слов не объясняют в школах и университетах. Но все их знают, понимают и нередко ими пользуются. Даже дети. Ведь запретное притягивает, а нелегальное обучение проходит быстро и вдохновенно.

Ну что, не передумали? Ладно, как говорится, бумага стерпит, а слов из песни не выкинешь. А как отнесётся каждый из вас, я могу предположить. Один оскорбится, другой восхитится, а третий, восхитившись, сделает оскорбительный вид и глубокомысленно промолчит.

Рассказываю. Это даже не совсем анекдот, а ответ, допустим, прораба в интервью чересчур любопытному, но не искушённому журналисту. Итак, вопрос: «Как, употребляя одно матерное слово в разных частях речи, сделать замечание о перегрузке и отдать приказ о немедленной разгрузке? Да так, чтобы рабочих проняло до самого нутра и не возникло ненужных споров и возражений?» Осторожно, ответ: «Нах. я дох. я нах. ярили?! А ну сх. яривайте нах. й!» Извините, но я вас предупреждал. Но в человеке всегда побеждает любопытство. Даже если потом выходит боком. Однако, ответьте — на каком ещё языке можно так сказать?

Оправдывая отцовского товарища, скажу, что сегодня народные идиомы матерного содержания, бывшие всегда обыденностью повседневной жизни, стали почти обыденностью в общении в социальных сетях. Думаю, что это следствие превратно истолкованных понятий «свободы» и «демократии»?! Хотя, может быть, это регресс культурно-массового прогресса? Но согласитесь, что одно дело иногда ругнуться, в запале, допустим, или в гневе, это ещё понять можно. Но сделать мат нормой общения, это…

Но переплюнули всех в своих домыслах, как всегда, везде и во всём, своим талантом, размахом фантазии и смелостью мышления, конечно, писатели и поэты. Многие из этой братии по горячему материалу, стоически преодолевая житейские невзгоды, за неделю создали не только актуальные и злободневные рассказы и стихотворения, но и полноценные — в первую очередь, конечно, по объёму — повести и поэмы.

К вашему сведению, я тоже в некоторой степени принадлежу к армии литераторов, хотя не плодовит и ещё менее популярен. Причину этому, полагаю, каждый из вас отыщет сам. Только, пожалуйста, не делайте это сейчас. Мне приятнее писать, осознавая, что вы читаете. А выводы прошу делать о моей персоне и о книге по завершению чтения. Это более субъективная объективность.

Так вот, я берусь писать только тогда, когда мне всё становится ясным и понятным. Ну, или почти ясным и понятным. Потому что и сейчас я не скажу, что всё мне абсолютно ясно и понятно.

А поначалу мутного и непонятного вообще было хоть отбавляй. И я не был исключением, блуждая в гуще социального тумана.

Я не зря в самом начале написал, что это событие началось, а не случилось и не произошло. Это потому, что оно неделю назад началось, но ещё не закончилось. И неизвестно, когда и чем этот эксперимент закончится. Экспериментом, кстати, случившуюся социальную революцию считаю только я. Остальные придерживаются других формулировок.

Но каких бы формулировок ни придерживаться, я уверен в том, что данное состояние общества непременно когда-нибудь закончится. Хотя бы по той простой причине, что всё когда-нибудь обязательно заканчивается. Одно событие не может длиться вечно. Вечна только сама вечность. И, может быть, обитатели этой вечности?!

И не стоит иронично ухмыляться. Каждый из нас, хотя бы на один космический миг, непременно и безусловно столкнётся с вечностью. Ведь наша земная жизнь тоже имеет неприятное свойство заканчиваться. Иногда совершенно неожиданно и в самый неподходящий момент. Хотя, с нашей точки зрения, такой момент всегда самый неподходящий.

Не обижайтесь на мою болтовню. Накопилось. Пусть я и тороплюсь, но времени теперь у меня много. Но главное, я чувствую себя в безопасности. По крайней мере, я надеюсь на это. А моя безопасность гарантирует свободу времени. Как первое, так и второе находятся в прямой зависимости от случившегося. Чем дольше будет длиться социальный коллапс, тем дольше я буду в безопасности. А мне кто-то подсказывает, что коллапс этот продлится ровно столько, сколько нужно. Правда, этот кто-то не уточнил, кому нужно. Но допускаю, что именно этот кто-то помог мне разобраться во всей этой кутерьме. Ненавязчиво и осторожно. В виде озарения, интуиции и логических умозаключений. Наверное, чтобы я не заподозрил чужеродного вмешательства?! И совершенно напрасно. Я не ксенофоб.

Однако, как бы там ни было, интуитивная уверенность в собственной безопасности позволяет мне чувствовать себя увереннее, а уверенность в долгосрочности данного социального проекта даёт свободу времени и свободу творчества. Но всё равно я спешу. Меня несёт!

Глава 2

И потому, в свете всего выше перечисленного и по не отменённому закону вежливости, прежде чем приступить к дальнейшему изложению в основном личных событий, я просто обязан представиться. Рассказать о себе, чтобы вы имели представление, с кем имеете дело.

По паспорту я — Потоцкий Генрих Адамович. В разговоре после этого я обычно делаю паузу. Ну как? Заценили? А потом улыбаюсь. И если вы сейчас усмехнулись или ухмыльнулись, то правильно сделали. В моём ФИО нет ничего особенного. У нас, вон, есть и Сапеги, и Радзивилы, и Ягеллы. А тут всего лишь какой-то Потоцкий, о которых, кроме историков, толком никто ничего не знает. Даже у нас, в Беларуси.

И в этом нет ничего зазорного. Нет, историю, конечно, надо знать, даже выдуманную и фальсифицированную, а вот о человеке следует судить не по фамилии и древности рода, а исключительно по его духовным и душевным качествам. И только потом по его уму и талантам.

«Я не знаю иных признаков превосходства, кроме доброты». Каково, а? Так сказал когда-то Людвиг Бетховен. И лучше, пожалуй, не скажешь. А раз так, то снобистская приставка «ван» между именем и фамилией совершенно неуместна.

Да и, честно сказать, гордиться принадлежностью к вельможным, аристократическим фамилиям, в подавляющем большинстве, должно быть стыдно. Ведь и власть, и богатство они добыли не за сохой и выпечкой хлеба. А силой, хитростью, обманом, лицемерием и коварством.

А кем все они были по сути своей? Тираны, деспоты и самодуры. Властолюбивы, честолюбивы и корыстолюбивы. Даже церкви, костёлы, университеты, библиотеки и другие исторические достопримечательности общественного пользования они строили, в первую очередь, во славу себе. Я уже не говорю о собственных замках и дворцах.

И мои предки не исключение. После многовекового мыкания по тёмным закоулкам истории, первые Потоцкие вышли в свет под руку с Клио благодаря своим военным способностям и покровительству крупного магната и коронного канцлера Яна Замойского.

И надо отдать им должное. Они отблагодарили своего благодетеля не исключительно в духе только того времени, а как и подобает всем отпетым карьеристам всех времён и народов.

Когда на них благосклонно посмотрел сам король Сигизмунд Третий, то блеск первого покровителя для них сразу померк. И они, без зазрения совести, тут же против него стали плести паутину из интриг. Искусный воин должен уметь владеть не только мечом и копьём, но и политическим рукоделием. Король был доволен. Это были два брата-акробата Яков и Ян.

Но, как говорится, Бог им судья. И приговор им давно уже вынесен. Дела-то давно минувших лет. О приговоре там мы, конечно, ничего не знаем, но измена и предательство не приветствуется и в наше время. Хотя по-прежнему ценится и вознаграждается. Да и историками, с подачи власти, трактуется по-разному. Если наш работает на них, то он предатель. А если тот работает на нас, то он разведчик и молодец. Но ведь с той стороны всё наоборот! Вот такую белиберду нам втюхивают.

В оправдание же собственной фамилии приведу ещё один исторический пример, который, конечно, не дотягивает до духовного восхищения, но душевные аплодисменты заслуживает. Хотя, вероятно, и не переходящие в овацию.

Некоторые из вас, надеюсь, догадались, что я имею в виду человека-космополита с мировой репутацией — Яна Потоцкого. Нет, не одного из тех братьев. Это второй известный Ян, который родился спустя полтора столетия после смерти первого.

Дипломат и учёный. Запись в трудовую книжку получал и польском сейме, и в министерстве иностранных дел Александра Первого. И тоже, естественно, заслуживает неоднозначную оценку. И если судить только по политической работе, то, вероятнее всего, заслуживает только порицание потомков. Вот, мол, перебежчик.

И с таким клеймом второй Ян был бы благополучно забыт, если бы прожил жизнь в политико-административных авантюрах и в многочисленных путешествиях, с явно не только научно-археологическим уклоном.

Однако Ян Потоцкий был ещё и писателем. Вот именно это занятие сделало его имя бессмертным. Насколько, конечно, это возможно в исторической памяти человечества. А если быть предельно точным, то живительным источником, орошающим людскую память, стал его литературный, осмелюсь сказать, шедевр «Рукопись, найденная в Сарагосе». Это, конечно, не «Камо грядеши» Генрика Сенкевича, но и не посредственный бульварный роман, заполонивший вскорости всю Европу.

Меня, как непосредственного родственника седьмой воды на киселе, огорчает только то, что Ян, не выдержав физических мук, покончил жизнь самоубийством. Известно, что его не один год мучили очень сильные головные боли. Видимо, наступил такой пик боли, когда он в порыве отчаяния не выдержал и застрелился. Печальная участь.

Да, ни один человек не знает, что его ждёт впереди. И не верьте «ясновидящим» и гадалкам, если они утверждают обратное. Если бы они это знали, то немедленно прекратили бы свои занятия. Никто из нас плохого не ожидает и думать о плохом не желает. Мы всегда мечтаем о благополучии. В семье, на работе, в здоровье. Но мечты и желания далеки от реальности. Как телесериалы от правды жизни. А правда жизни, это проверки и испытания.

По этому поводу мне вспомнился один исторический случай, выпукло раскрывающий простую житейскую мудрость. Странный, однако, парадокс. Мудрость по сути своей всегда проста, но постичь её, почему-то, трудно.

Так вот, более двадцати пяти веков назад царствовал в Лидии небезызвестный Крез, имя которого, когда говорят о богатстве, стало нарицательным.

Как-то, преисполненный гордыни и тщеславия, он хвастливо спросил Солона, что тот думает о его счастье и удачливости. Философ незаметно усмехнулся и сдержанно ответил, что рано считать свою жизнь счастливой или, наоборот, несчастной, пока она не прожита до конца. Ведь ни одному человеку не известно, что того ожидает даже завтра.

Через некоторое время царь персов Кир Второй штурмом взял блистательную столицу Лидии — Сарды, а Крез, не успев вовремя смыться, оказался в плену. Нравы того времени были не те, что сейчас — точно в деталях неясно, когда было хуже, — и справедливый Кир, по праву победителя, повелел своего пленника сжечь.

Аж жутко стало. Нравы нравами, но Кир, всё-таки, сволочь, гад и изверг редкостный. Зачем же сжигать? Отрубил бы голову, да и дело с концом.

Ну вот, значит, возвели бывшего царя и триллионщика на костёр, палачи с нетерпением ожидают знака своего царя, чтобы поднести факелы. И в этот роковой и судьбоносный момент Крез вдруг вспомнил слова философа и горестно, с надрывом и треском в голосе, воскликнул:

— О Солон, Солон, Солон!

Услышав имя Солона, Кир приказал подвести Креза к себе и спросил, почему тот, прощаясь с жизнью, вдруг вспомнил какого-то грека. Когда же царь-пленник поведал царю-завоевателю о разговоре с Солоном, Кир надолго задумался. Наконец он очнулся от горестных мыслей, сказал несколько слов слугам, а потом сошёл с помоста.

Кир освободил Креза, подарил ему обширные земли и назначил своим советником. И бывший царь оценил благородный поступок. Всю оставшуюся жизнь он верой и правдой служил сначала Киру, а потом и его сыну.

Но что толкнуло Кира так резко изменить свой приговор? А то, что мудрый ответ философа напомнил ему о том, как ненадёжно, как призрачно его собственное положение.

Глава 3

Простительное отступление, неправда ли? Экскурсы в историю поучительны, а потому полезны. Ну, по крайней мере, для мыслящих людей и пытливых умов, имеющих аналитический склад. Склад, дорогие мои, вообще штука полезная. Особенно, конечно, когда этот склад в голове.

Ладно, продолжим. Хотя мой антропоним польский, с рождения живу в Беларуси, а вот речь лучше всего знаю русскую. Вот такая триада в моём одном лице. Наверное, это потому, что, где бы я ни учился, преподавание велось на русском языке. Так уж сложилось.

Нет, я, естественно, хорошо знаю и белорусскую речь. Да и по-польски могу такое-этакое завернуть, иногда даже не зная точного перевода. Но родным считается не тот язык, но котором, если верить Юлиану Семёнову и радистке Кэт, кричат во время родов. Рожать, слава Богу, не всем дано. По-настоящему родным считается тот язык, на котором человек думает. А я думаю на русском. Не по-русски, что говорит о неких общих ментальных чертах нации, а именно на русском. И это факт, который можно скрыть от окружающих, но не от себя.

Но ведь важно не то, на каком языке человек думает, а важно то, что он думает. Человек частенько за внешними кажущимися благими делами скрывает дурные мысли и эгоистичные цели. И обществу в целом совершенно безразлично, на каком языке эти цели мыслятся. Потому что их цветовой окрас всегда серый или чёрный, и несут они в себе угрозу для всех. Как сказал когда-то Маккиавели: «Речь дана человеку для того, чтобы скрывать свои мысли». Цинично, но верно. Этот мир пропитан ложью, обманом и лицемерием. «Ярмарку тщеславия» я бы дополнил ещё и ярмаркой лицемерия.

А люди для этой цели придумали целую науку — словоблудие. Она имеет в верхах филиал, называемый демагогией. А словоблудие пользуется большим спросом во многих сферах человеческой деятельности. В особенном фаворе словоблудие там, где присутствует политическая идеология и экономическая выгода.

В некоторых отраслях широко применяются слова-перевёртыши, заимствованные из других языков. По разным причинам и для разных целей. Вот, хотя бы, взять медицину. Нет, психиатрию и психологию лучше не трогать. Там не один чёрт ноги себе переломал, пытаясь разобраться в том, что они начали, а люди подхватили и усовершенствовали.

Вот, возьмём, например, слово «метеоризм». Можно подумать — какое красивое космическое слово! А на деле? Так и наша жизнь — сплошной метеоризм.

Человечество постоянно пучит. Видимо, от того, что регулярно срываемся и объедаемся разной гадостью. Иногда локально, а иногда массово. Так, объевшись фашистской идеологией, Германию сначала вздуло от собственной арийской гордыни, а потом на весь мир взорвало. И последствия этого взрыва были чудовищны. И несмотря на ужас и жертвы, вонь нацистского метеоризма до сих пор чувствуется в атмосфере, а есть и те, которые вдыхают эту вонь с нескрываемым наслаждением.

Германию, почему-то, вообще часто пучит. Ладно, не пучит, но пучило. Сначала кайзера взорвало, потом Гитлера. Дело, видимо, в том, что оба страдали национальной и личной хронической гиперрексией амбиций. Подобная болезнь губительна для любого больного и несёт в себе не только потенциальную, но и реальную угрозу для окружающих. А психологическая гиперрексия для правителя оборачивается катастрофой для всего мира.

А бывает, что пища кажется вполне здоровой и полезной, но всё равно пучит и взрывает. Кто виноват? Повар? Возможно. Наша неразборчивость в еде? Скорее всего. Так случилось в 17 году прошлого столетия. Внешне красивый рецепт немецкого (!) кулинара привёл к массовому отравлению и трагедии не только русского народа.

Это из крупных примеров социального метеоризма. А по мелочи мировой социум подвержен этой хвори постоянно. У человечества перманентное состояние метеоризма. Идеологические газы бродят по всему земному телу, потом в каком-то месте скапливаются и взрываются. Правда, в некоторых местах получается их стравить по-тихому. Точнее, удавалось. Сегодня весь мир так вспучило, что вот-вот где-то рванёт. Где точно, никто не знает. Но существует вероятность, что за взрывом последует цепная реакция. И это не может не волновать всех мыслящих, честных, не равнодушных людей, для которых их дом — Земля.

А я тоже, как и мой далёкий родственник, в некотором роде космополит. Хотя и считаю себя патриотом. Патриотом в том смысле, что люблю родные края. Где родился, вырос, живу и где, надеюсь, умру. Где родились мои родители, дедушки и бабушки. Поэтому, если быть точным, я патриот-абориген. Я не представляю себе жизнь в другой стране. Я просто таким уродился.

Но ни в коем случае не осуждаю тех, кто куда-либо выехал на ПМЖ. Любой землянин имеет право жить в любом уголке земного шара. Не любой, правда, имеет такую возможность. Но на возможность ещё требуется желание. «Так выпьем же за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями!» У меня эмигрантских желаний не было никогда. В отличие, кстати, от моих далёких предков.

И если уж совсем начистоту, то сперматозоиды Потоцких находили подходящие яйцеклетки по всему миру. Это если грубо генетически. Ведь именно этим гордятся потомки-снобы древних и знатных родов.

А патриотизм, как национальная черта, вещь лукавая, глупая и опасная. Как сказал Генри Лоусон: «Патриотизм — причина всех бед на земле; именно патриотизм ведёт к войнам; это ложное чувство, порождённое невежеством, заставляет людей гнуть спину, умирать с голоду и проливать кровь ради покоя и удобства их никчемных господ».

Мои дедушки и бабушки родились в Польше, а умерли кто в Советском Союзе, а кто уже и в Беларуси. А прадедушки и прабабушки родились и умерли в Польше. И, естественно и вполне закономерно, считали себя поляками. Вот такая оказия. Живя на одной территории, мои предки являлись подданными Польши, Советского Союза и Беларуси. Это из последних колен. Я, кстати, тоже ещё родился в Советском Союзе. Перед самым его крушением.

Мне 35 лет. Об этом возрасте можно сказать так же, как о стакане, который то ли наполовину полон, то ли наполовину пуст. Для кого-то уже 35, для кого-то ещё 35, а для меня просто 35.

Роста я чуть выше среднего, телосложения спортивного, но не борца сумо, брюнет, но не жгучий. Из особых примет могу сообщить, что я разносторонне развит. Буквально. Как умственно, так и физически. Правда, с переменным успехом.

Если поверить, что одно полушарие мозга отвечает за логику, а второе — за творчество, то я с детства был склонен как к первому, так и ко второму. Последнему, правда, отдавая предпочтение. Однако, как первого, так и второго было у меня умеренно, но не в избытке, поэтому ни по частям, ни в целом мозг мой в гении не годился. Если, конечно, гениальность следует искать исключительно там. Как бы там ни было, я на свой мозг не в обиде, а очень даже в благодарности, что он именно такой, какой есть.

Только меня, вот, мучает один вопрос. Если, предположим, с логикой и творчеством мы разобрались, то как быть с юмором? Кто отвечает за чувство юмора, если оно, всё-таки, чувство? И как быть с остроумием? Чувство юмора есть почти у всех, но оно разное, а вот остроумие встречается гораздо реже. Потому, видимо, и не пользуется массовым спросом?!

Говоря же о своём физическом разностороннем развитии, вынужден констатировать, что там вообще всё запутано. Пишу я правой рукой, а, например, бросаю камень или толкаю ядро левой. Гвоздь могу вколотить легко и проворно с любой руки, но сподручнее с правой. А если взять бокс, то ударная левая. С ногами та же фигня. По мячу мог ударить — будь то штрафной или угловой — любой ногой, но сильнее, всё-таки, получался удар с правой. В каратэ, когда в детстве немножко занимался, в прыжковом ударе ногой толчковой служила левая, а ударной правая. В ударе «ножницами» всё было наоборот. Одним словом — кавардак!

Но это всё увлечения детства и юности. Неизменным осталось одно — стремление к знаниям, к постижение тайного и сокровенного. Если сказать примитивно, то меня, как в том «Ералаше», интересует не столько аксиома, что две параллельные прямые не пересекаются, сколько вопрос — почему? Или, если чуть сложнее, то что является квинтэссенцией знаний? Где заключена главная мудрость жизни? В чём она?

И вот только теперь я начинаю к этому приближаться. Такое ощущение, будто раньше кто-то от этих знаний отталкивал и оттеснял, а потом, по неизвестным причинам, позволил атомам пятой стихии проникать вовнутрь. Мол, на, получай, если тебе не нравится уравновешенная жизнь законопослушного обывателя. Хлеб есть, зрелищ навалом, в семье полный ажур. Нафиг тебе это? Чего тебе неймётся?

А действительно — зачем? Если не ошибаюсь, Экклезиаст сказал, что знания усугубляют печаль?! Только знания того времени и нашего, это абсолютно разные категории. Те знания — это мудрость, поиск мудрости. Наши знания — это научно-технический прогресс плюс идеология. А вот вместе, почему-то, эти категории не совместимы. Причём, категорически! Парадокс или закономерность? Да, вы правы, это закономерный парадокс.

Глава 4

Я с женой и дочерью стационарно проживаю в Минске, в Заводском районе по улице Одесской. Ага, есть такая улица в столице. Там живут минские одесситы. Или одесские минчане?

Мы все — я, жена Женя и дочь Ника — коренные жители Минска, в отличие от наших родителей. Аборигенная минчанка только моя тёща и мать Жени Юлия Олеговна. Отец же жены, мой тесть Игорь Иванович, из Смоленска. Мой отец, Потоцкий Адам Казимирович, родом из Волковыска, а мама Аня — я её так называл, когда был совсем маленьким — из Лиды.

Вот в этом красивом городе с ещё более красивым названием я вместе со своей семьёй нахожусь в данный момент. После скоропалительного бегства из столицы. В квартире, услужливо предоставленной нам моим старшим товарищем «по перу» и, смею сказать, моим другом. Только он знает, где мы находимся. Хотя, нет. Ещё об этом знают его жена и сын. Но меня это не тревожит. Эти люди не из болтливых, умеющие хранить не только свои, но и чужие тайны.

Хотя, конечно, при желании и современных технологиях вычислить нас не так уж сложно. Вопрос, как говорится, времени и техники. Был бы. Ещё неделю назад. Но сегодня мне не страшны все спецслужбы мира. В новой трансформации мира я для них недосягаем. Под ложечкой не сосёт, руки не подрагивают и шорохи извне меня не дёргают.

Заинтриговал? Не обольщайтесь, сейчас разочарую. Я не агент иностранной разведки. Я вообще не агент. Я даже не преступник. В общечеловеческом понимании этого слова. Я не убийца, не грабитель, не насильник, не вор и не мошенник.

Однако, когда весь мир политически наэлектризован и экономически нестабилен, главным преступлением любого государства является малейшая нелояльность к пропагандируемой идеологии действующей власти. Старый, но подзабытый принцип: «Если ты не с нами, то против нас». А значит, ты террорист, экстремист, фашист и вообще ублюдок. А тут, как вы понимаете, штрафом не отделаться.

Но чтобы понимать происходящее в мире, надо понять принцип устройства этого мира. А формула его устройства чётко показана на примере индийской кастовой системы. Весь мир построен на этой системе, только в разных вариантах. Касты существовали всегда и везде, меняя лишь формы и формулировки. Будь это монархия, диктатура, республика или развитой социализм, из-за собственной лжи и лицемерия так и не доживший до коммунизма.

И подавление инакомыслия, если оно носило или носит остро политический характер, существовало и существует в разных формах тоже всегда и везде. И главное обоснование этому — государственная безопасность. А сегодня реальность такова, что государственная безопасность стран мира напрямую угрожает безопасности самого мира. Но признать этого никто не желает.

Однако, дорогие мои, давайте по порядку. А иначе я не только вас запутаю, но и запутаюсь сам. И моё повествование уподобится прыжкам по кочкам в болотистой местности. А это легко может случиться, потому что мой творческий темп подобен галопу.

По призванию, по зову души, так сказать, я литератор. Очень хотелось написать философ и мыслитель, но постеснялся. До глубокого мыслителя я ещё не дорос, а литераторов сегодня пруд пруди. Сегодня сказать «литератор», что вчера — «таксист».

Когда-то я был журналистом и работал в газете. До сих пор при воспоминании о том времени ноют душевные раны и прошибает стыд за профессию. Я без сожаления вычеркнул её из памяти.

Зато теперь, работая слесарем-наладчиком пятого разряда, я пишу не то, что мне навязывают и приказывают, а то, что мне интересно, что меня волнует и чего просит душа.

А она с детства крайне болезненно воспринимала всякого рода несправедливость и очень возмущённо на эту несправедливость реагировала. За что нередко получала плевки и уколы, а я — пинки и зуботычины.

Но мы выстояли и с пути не свернули. На сегодняшний день я опубликовал две книги. В одной поместил две повести, с социально-философским креном, и десяток рассказов, а другая книга — это сборник рассказов, иронично-сатирических и сказочно-утопических.

Вот как раз на презентации моей первой книги произошла интересная встреча, которая впоследствии заставила изменить направление моих мыслей и духовных поисков.

Случилось это в мае прошлого года. Презентация, это, конечно, слишком громко сказано. Так, торговая точка на улице, наподобие тех, что торгуют редиской, петрушкой, огурцами и т. д.

Я обустроился у главного входа в БГЭУ — Белорусский государственный экономический университет. Естественно, с разрешения администрации и муниципальных властей. Первому поспособствовала тёща Юлия Олеговна, преподаватель в этом учебном заведении. Чего ей это стоило, я не знаю, но догадываюсь. Она рядовая штатная единица, очень грамотный специалист, но без регалий. И уговорить ректора, в разгар пандемии страха, дать разрешение неизвестному автору на публичное представление книги неизвестного содержания на подотчётной тому территории, это, доложу я вам, что одному разгрузить вагон угля.

Через свой сайт я пригласил всех желающих прийти в назначенное место к 9 часам утра. Местные подписчики, друзья, товарищи и знакомые, кто пожелал и не был обременён трудовой повинностью, начали подтягиваться заранее.

Я подъехал в половине девятого, к открытию университета. Вытащили с ребятами из конференц-зала стол, один стул, потом мне помогли перенести из автомобиля книги и разложить их на столе.

Мне, кстати, ректор предлагал презентацию провести именно в конференц-зале, подальше от «глаз» круживших дронов и бдительных граждан, видящих даже в рогатке опасное оружие, несущее потенциальную угрозу государству в целом.

Я был против и убедил профессора, что ни в моей книге, ни в моём выступлении и ответах на вопросы не будет и намёка на дискредитацию существующей власти и её представителей. К тому же, как уже упоминал вам, вопрос о мероприятии был утверждён в горисполкоме нашего района. С трудом, но был. А это уже была заслуга тестя, который там возглавляет отдел культуры.

Хотя, честно признаюсь, во всём этом самая большая заслуга моей жены Жени, которая уговорила на этот шаг своих родителей. Особенно трудно было с Игорем Ивановичем, который долго упирался и мялся, опасаясь нежелательных последствий.

К их облегчению и к моей радости, всё прошло культурно, благопристойно и даже относительно массово. Человек сто собралось на мой клич, подходили, сновавшие туда-сюда, любопытные студенты. А ещё с проспекта, завидев толпу, с опаской подходили не менее любопытные прохожие.

Лишь один молодой человек, если и студент, то бывший, задал не то чтобы провокационный, но не совсем корректный вопрос:

— Как вы лично относитесь к тотальной слежке? — Он широко махнул рукой вверх, указывая на летающих в автономном режиме дронов. — На улицах, в общественном транспорте, в домах, на предприятиях, в подъездах, на этажах, в интернете, в телефонах?

Я, не смутившись и ничуть не обидевшись, как можно мягче ответил:

— А как вы относитесь к асфальтированным и ухоженным улицам? К общественному транспорту? К предприятиям? К интернету? К мобильной связи? К домам, многоэтажным и многоквартирным?

Ждать, когда оппонент подыщет ответ, я не стал:

— Мы получаем побочный эффект того, к чему стремимся. Это всё следствие научно-технического прогресса и устойчивого человеческого стремления управлять себе подобными при полном отсутствии нравственных тормозов. Нами движет не любовь и доброта, а честолюбие и алчность. Человек желает подчинить человека. Директор — рабочих, президент — народ, страна — страну. Мы сначала изобрели и применили атомную бомбу, а уже потом — атомную электростанцию.

На этом дискуссия закончилась. После развёрнутой аннотации своей книги и дружеской беседы, я присел на стул и приступил к автограф-сессии и инскрипту.

Я не вхожу в когорту известных и популярных авторов, поэтому любопытных было намного больше, чем покупателей книги, даже с инскриптом. Если бы я был богатым, я бы свою книгу дарил. Но мне хотелось покрыть хотя бы часть расходов, потраченных на её издание. Рынок. Без рекламы и протекции и раньше было не пробиться, а теперь и подавно. А это всё деньги. А ещё у каждого писателя своя высота. Но я верил, что мой путь к вершине только в начале. Я ещё у подножия горы. Я надеялся, что планка моего творческого прыжка будет подниматься вверх.

Но для меня и в тот день уже был успех. 50 экземпляров, взятые с собой, были проданы. Рассчитывая на лучшее, но готовый к худшему, я был почти счастлив. Творчески счастлив.

И вот, когда почти все разошлись, а я, подписав последнюю книгу, собрался встать и приступить к зачистке торгового места, внезапно услышал тираду, заставившую меня вновь опуститься на стул и поднять голову:

— Чтобы мир стал лучше, каждый человек должен осознать две константы — страх Божий и чувство греха. Это необходимо для раздираемых противоречиями человеческих душ.

Глава 5

Передо мной стоял невысокий плотного телосложения мужчина лет шестидесяти-шестидесяти пяти. С лысиной, окаймлённой полукругом тёмно-русых, с проседью, волос, с чуть вздёрнутым не большим, но широким носом, синими глазами с проницательным взглядом, со слегка выдвинутым вперёд подбородком с ямочкой. Стандартных размеров рот, если есть такой стандарт, улыбался. Но как-то скромно. Можно было подумать, что он стесняется и стыдится своей стеснительности. Одет мужчина был в тёмно-серый костюм, белую рубашку и чёрные туфли.

— Это к концепции вашей книги, — сказал он, глядя мне в глаза. Стеснения и стыда я в них не увидел. — Без этих условий все попытки человечества создать не то что духовное и гармоничное, но даже справедливое общество обречены на провал. Это аксиома, которую вычеркнули из всех книг и учебников. — Ни заносчивости, ни фанатизма в глазах и в голосе не было. Скорее, сожаление и разочарование. — А ваш ответ молодому человеку мне понравился. Он хорош. За небольшой, правда, ремаркой. Атомная бомба есть абсолютное и несомненное зло. Атомная электростанция таит в себе потенциальное зло. Данное зло есть нежелательное следствие благих намерений.

— Тех намерений, которыми устлана дорога в ад? — спросил я, тоже улыбнувшись. — Типа, хотели, как лучше, а получилось, как всегда?

Мужчина улыбнулся шире:

— Ну, типа того. Всякая научно-техническая идея, даже самая светлая, имеет в своей цветовой гамме чёрный, траурный спектр.

Я перестал улыбаться.

— Прогресс не остановить и вспять не повернуть, — грубовато сказал я. — А научно-технический прогресс обратно пропорционален духовному прогрессу. Чем выше один, тем ниже другой. Закон сообщающихся сосудов. Научная мысль — прогресс, духовная — регресс. И, к сожалению, это соотношение не изменить. Когда прогресс достигнет верхней точки, а регресс — нижней, произойдёт взрыв. И это так же неизбежно, как восход и заход солнца. А раз так, то ваши константы, это чистейшая утопия. Человечество обречено.

Незнакомец, покачивая головой в знак согласия, тихо, но твёрдо возразил:

— Даже если человечество обречено в целом, каждый человек в отдельности имеет шанс на спасение. Зачем ему волноваться о судьбе всего человечества, когда он сам может не дожить до завтра? А если завтра, всё-таки, наступит, но в другом месте?

Такой поворот разговора поторопил немногих оставшихся и слушавших друзей и коллег по работе. Все дружно засуетились.

— Встань, — приказал мне Валера. — Я отнесу стул.

— И вообще, — добавил Слава, — выйди из-за стола и отойди в сторонку. Не мешай. Витёк, бери за тот край стола. Валентин, ты куда? Открой нам входные двери.

— Вы здесь преподаёте? — спросил я у незнакомца, когда мы отошли в сторону. Я был уверен, что это не так, но мне не хотелось затевать на улице дискуссию на глобальную тему.

— Ну что вы, — смущённо улыбнувшись, ответил тот, чья лысина, доходившая мне до носа, отражала солнце и слепила мне глаза. — Мне не по силам постичь всех тонкостей сей науки. В годы моего ученичества экономика и законодательство были намного проще и понятнее. Сегодня сии дисциплины настолько сложны и запутанны, что мне проще обойти пешком Землю, чем разобраться в их лукавых и противоречивых хитросплетениях.

— А вы, собственно, кто? — задал я вопрос напрямую.

Незнакомец не обиделся, но, казалось, смутился ещё больше.

— Я, собственно, странник, — ответил он тихо и без улыбки. — Странствую по свету, наблюдаю людей, изучаю их идеологии, аккумулирую и анализирую человеческие знания, доступные моему пониманию. А ещё ищу близких по духу людей. Людей, пытающихся разобраться в установленном порядке мироздания, ищущих сокровенный смысл жизни, истоки и эволюцию человеческой души и человеческого разума, их приоритетное значение в повседневной…

— А как же эволюционная теория Дарвина? — бестактно перебил я. — Она в своё время произвела мировой переворот в мышлении людей. И до сих пор для многих она, в несколько, правда, изменённом виде, является новой библией.

Я его провоцировал. Почему, не знаю. В доктрине Дарвина, особенно касательно происхождения человека, я сомневался ещё в школе. Потом перестал вообще в неё верить. Следующим шагом стала ненависть как к учению, так и к учителю. С годами успокоился, но признавать, что я произошёл от каких-то приматов-гоминидов категорически отказывался. И мне было интересно, как этот бродячий философ, не понимающий и отвергающий современную экономику и юриспруденцию, ответит на этот вопрос.

Странник серьёзно посмотрел на меня, вздохнул, окинул взглядом суетящихся на проспекте людей, вернулся глазами ко мне и ответил:

— Если бы обезьяны знали нашу историю, они сами отреклись бы от родства с нами.

— А всё-таки? — настаивал я, не удовлетворённый остроумным, но уклончивым, метафоричным ответом. — Я понимаю, что это сложнее экономики и законодательства.

— Дело не в этом, — сказал мужчина, вновь улыбнувшись. — Вы ведь тоже не экономист, не юрист и не учёный-биолог? — Я отрицательно покачал головой. — Ну вот. Наше личное мнение, если у нас нет стопроцентных собственных чему-либо доказательств или опровержений, зависит от нашего общего мировоззрения и внутренних, духовных, устремлений и убеждений. А наука сама многое не может ни доказать, ни опровергнуть, даже когда уверенно это делает. Сколько было таких доказанных гипотез, которые впоследствии оказывались ложными?! А сколько было таких наук?! И какой прок в том, что мы, учёные-дилетанты, начнём беседу о ДНК, РНК, генных мутациях и ещё о более сложных и заковыристых вещах, о которых и сам Дарвин не имел ни малейшего представления? Мы можем лишь быть сторонниками того или иного убеждения.

В это время вышли мои друзья.

— Генрих Адамович, вы выходите за рамки регламента, — смеясь, сказал Валера. — Дело сделано, пришёл потехе час. Водка же прокисает!

Я не скажу, что меня поначалу сильно заинтересовал этот лысый мужичонка, но уходить, не закончив разговор, почему-то, не хотелось.

— Парни, начинайте без меня, — ответил я, махнув рукой. — Я минут через десять подъеду.

— Смотри, не опоздай, — предупредил Слава.

Я вновь повернулся к незнакомому собеседнику.

— Извините, что вас задерживаю, — виновато сказал он. — И большое спасибо за внимание и такт.

— Всё нормально, — небрежно ответил я. — Я виновник торжества, но не полноценный участник. Мне сегодня на вторую смену, поэтому алкоголь категорически не рекомендуется. У остальных тоже свои дела. Так что, просто посидим часок, поболтаем. Так каковы лично ваши выводы по этому, я считаю, очень важному вопросу?

Странник вилять хвостом, как маркитанская лодка, не стал:

— Вопрос действительно важный. Но не в деталях, а в принципе. В нашем выборе жизненной позиции. Либо мы разумные млекопитающие, занимающие высшую ступень в иерархии всего живого на Земле, либо мы одушевлённые и одухотворённые создания Божьи. Да и разумность наша под большим вопросом. Как правильно заметил профессор Кунафин: «Дарвиновский идеал — жизнь наиболее примитивного, сильного и злобного существа, умеющего только жрать и размножаться. Всё остальное время, с перерывами на убийства себе подобных и отбирание у них пищи, существо спит или получает удовольствия. Это и называется естественным отбором».

Я ничуть не удивился приведённой цитате. Более того, у меня было такое ощущение, что этот странный (странник!) человек знает гораздо больше, чем говорит. Но это был ещё не конец.

— Но вот в чём штука, — сказал он, прищурив глаза. — Разрушать всегда легче, чем созидать. Это факт. Поэтому, разрушив или основательно поколебав одно учёное здание, осторожный и прагматичный разрушитель не спешит на его место возводить своё научное здание, с крепким научным доказательным фундаментом. Почему? А потому, что такого фундамента нет и в данном случае быть не может. Какой-нибудь другой умник, у которого больше, чем семь пядей во лбу, вдруг, осенённый внезапной вспышкой гениальности, возьмёт и разрушит возведённое здание, казавшееся неприступной крепостью. И какой из этого следует вывод? А вывод прост. Учёные в подобных человеко-обезьяньих и расовых вопросах сами придерживаются больше веры, чем строго научных знаний. Только свою веру они именуют научной гипотезой. И в своём арсенале имеют большое количество сложных и непонятных слов, математических величин, физических и химических формул, которые в совокупности может понять максимум тысячная часть процента населения Земли. Это та же цыганка, гадающая по руке, или ворожея, гадающая по воску в кипятке, только с целой кучей дипломов и научных регалий.

Не спорю, беседовать и слушать его было приятно. Да и сам он мне начинал нравиться. Ну, это можно было объяснить схожестью наших взглядов. Но…

— Ну и какой общий вывод? — спросил я, глянув на часы.

Странник понимающе и виновато улыбнулся:

— Ни один человек не может научно доказать ни существование Бога, ни его отсутствие. Я же могу рассуждать, исходя из своей интуиции, огромного опыта, логики и здравомыслия. Всё определяет наша вера. И неудивительно, что истинно верующие в Бога люди незримо чувствуют его постоянное присутствие.

И, вздохнув, закончил:

— Ещё мгновение и я от вас отстану. Я потому сюда пришёл, что увидел в вашей книге зерно истины. Оно ещё не проросшее и даже не набухшее, но оно есть. А это главное. Особенно в наше ужасное время. Ваша книга полезна и нужна людям.

Я грустно усмехнулся:

— Судя по спросу читателей, не очень.

— Не отчаивайтесь, — успокоил странник. — Полезное зерно требует ухода и времени. Это сорняк буйствует, орошаемый лишь низменными чувствами людей. Но это пустоцвет. — И вдруг спохватился. — Я не только это хотел вам сказать. У меня вот, — и он откуда-то из-под полы извлёк толстую тетрадь, — записаны кое-какие мысли, наброски, короткие сюжеты, которые, надеюсь, вас заинтересуют. Но мне особенно будет приятно, если мои записи послужат вам стимулом для написания новой книги. Просто когда-нибудь на досуге полистайте.

— А почему вы сами не хотите написать книгу? — недоверчиво спросил я.

— Увы, но у меня нет литературного таланта, — просто ответил загадочный мужик.

Я принял протянутую тетрадь.

— Спасибо, конечно, но как-то неудобно. Будет похоже на плагиат?! Некрасиво.

— Некрасиво воровать и отнимать силой. А когда дарят от всей души, да ещё благодарны, что возьмут, то не взять, это уже свинство.

Странник широко улыбался, показывая щели между желтоватыми зубами.

— Как, хотя бы, вас зовут? — спохватился я.

— Ох, за мою долгую жизнь меня по-разному называли. Но разве дело в имени?

— Дайте хоть номер телефона?! Мне приятно было бы с вами ещё встретиться и поговорить.

— У меня нет телефона. Ни мобильного, ни домашнего. Мне некому звонить.

Я был в полном недоумении. Шутит?

— Но адрес-то у вас есть? — спросил я, повысив голос. — Где-то же вы живёте?!

Странник грустно, почти мучительно усмехнулся:

— У меня давно нет ни точного адреса, ни постоянного дома. Я странник и дом мой — Земля. А с вами, Генрих, мы ещё, возможно, свидимся. Не смею задерживать. Спасибо за беседу.

Глава 6

Дверь в комнату, в которой я энергично стучу пальцами по клавиатуре ноутбука, приоткрылась, и жена, просунув голову, певуче сообщила:

— Гена, немедленно приходи завтракать. Остынет — выброшу в мусорное ведро.

Что, подумали, что она сказала это со злым умыслом? Ничуть. С искренней любовью и заботой о моём телесном здоровье. Пишу-то я с ночи, а кроме трёх чашек кофе в желудке ничего нет. Творчество, это не Минотавр и не идол женской красоты — ему жертвы не нужны. И Женя не желала, чтобы я на этом поприще заработал гастрит или, того хуже, язву. Болезнь лучше предотвращать, чем потом лечить. Профилактика безболезненна и дешевле.

Мой совет. Мужчинам, конечно. Не доверяйте слишком, а то и вовсе, девушкам и женщинам, а то и жёнам, со сладко приторной, фальцетной заботой в голосе и с обворожительно лживой улыбкой на красивых, подрагивающих губах. В любой момент голос может огрубеть и осипнуть, под маской улыбка окажется гримасой, а из-за шикарных губ покажется ядовитое жало.

Это, кстати, первое и последнее бытовое отступление, если в повествовании не будет на то сюжетной необходимости. Без срочного дела больше никаких отклонений ни в кухню, ни в туалет, ни спальню. А на всё остальное я не отвлекаюсь. Даже не принимаю ванну. Временно.

Позволю себе ещё одно пояснение. Не отступление, их я предвижу много, а именно личное пояснение. Речь пойдёт обо мне и моей семье.

Хотя по паспорту я Генрих, почти все с детства называют меня Геной. Без официоза. Этак уменьшительно-ласкательно. Жена не исключение. Только девятилетняя дочь Вероника называет меня одновременно и уменьшительно-ласкательно, и абсолютно правильно — папочка. Приятно.

Жена, между прочим, тоже не совсем Женя. В том смысле, что не Евгения. Заинтриговал? А с учётом моей фамилии, взятой ею после нашей свадьбы, жена в своём звучании переплюнула даже меня. Женевьева Потоцкая! А?!

Однако, повторюсь: не имя красит человека, а человек имя. И чтобы это имя не было запятнано ни чужой кровью, ни чужим горем, ни чужими слезами.

Я когда-то поинтересовался у ещё будущей жены, почему родители выбрали для неё такое редкое и непонятное имя. Женевьева засмеялась и витиевато всплеснула руками, сказав: «Зато красиво. Жаль, что я родилась не в Женеве». А смех и жесты я прочитал так: «Давно это было. Родители были молоды и сумасбродны, со своими причудами и закидонами». Мол, что с них взять?! Но имя своё любила. Причём, как полное, так и сокращённое. А если ещё к этому прибавить доброту и чуткость, миловидность лица и стройность фигуры, ум и здоровую принципиальность, то перед Женевьевой не смог бы устоять и слепой.

Надеюсь, я этим сравнением не выказал неуважения к людям, лишённым зрения. Любой физический изъян или недостаток, это человеческая драма. Таким людям надо помогать, не заостряя на этом внимания. Помогать, как равный равному. Но, как сказал мой товарищ и хозяин этой квартиры, самые страшные изъяны человека, это духовная слепота и душевная глухота. Как таким помочь? Ведь первая половина о своей инвалидности не догадывается, а вторая этой инвалидностью гордится. Вот и сравните.

А сейчас совершим ещё один экскурс в недалёкое моё прошлое. Это очень важно. По крайней мере, для меня.

Получив тогда от странного субъекта потрёпанную тетрадь, я её, конечно, не выбросил. Подарки, вообще-то, выбрасывать некрасиво, даже если они вам не нужны. Но чтение решил отложить до лучших времён. Не до того было. Я был в творческом ударе. Только удар этот не был одним мощным романом или, на худой конец, повестью, а носил характер дриблингов-рассказов. Собрав воедино которые, намеревался забить гол, издав вторую книгу.

А рукопись благополучно легла в ящик письменного стола и скромно там затаилась. И я о ней забыл. Так бывает. Когда поглощён чем-то своим, то чужое не видишь и не помнишь.

Сегодня, когда я пишу эти строки, на календаре 30 июня, понедельник. А событие, о котором хочу рассказать, произошло поздним вечером субботы 3 мая. Извините, буду описывать подробно не только само событие, но и что ему предшествовало. Ну, просто потому, что мне так хочется. Кто здесь писатель — я или вы?

Я сидел в комнате, оборудованной под личный кабинет, и усиленно пытался создать шедевр. Таково моё писательское кредо — если не можешь написать шедевр, не пиши вовсе. Брось и жди! Максимализм? Да. Есть юношеский максимализм; есть зрелый, называемый кризисом среднего возраста; есть старческий, называемый маразмом.

Должен сказать, что рукописи я создаю вручную. То бишь, авторучкой в тетради. Ручная работа. Тяжелейший труд. Это сейчас пишу напрямую в ноутбук. Во-первых, чтобы сберечь время, а во-вторых, здесь всё просто. Я ничего не выдумываю, а лишь вспоминаю и рассказываю. Это почти репортаж. Только чуточку добавлено художественности и много личного. Для красоты восприятия и лучшего ознакомления с моей творческой натурой.

Значит, сижу за письменным столом. Жена с дочерью в такие моменты, когда я в творческом ударе или в творческом ступоре, а дни выходные, покидают меня. Не столько, чтобы не мешать, сколько потому, что я вроде как есть, а вроде меня и нету. Проку от меня никакого. Ни поговорить со мной, ни поиграть. Женевьева обычно уезжает к родителям, а Вероника к дедушке с бабушкой. Благо, они живут совсем недалеко.

Ну, если уж опять зашла речь о родителях, скажу несколько слов и о своих.

В отличие от родителей жены, которые ещё трудятся, мои уже на пенсии. Это, кстати, их трёхкомнатная квартира на Одесской улице. Мать осталась в Минске после учёбы, а отец приехал на заработки. Встретились уже на заводе, на котором проработали до пенсии, влюбились, поженились, получили квартиру, родили и воспитали интеллигентного и талантливого сына. Ничего, что я о себе не очень скромно? Зато правда. А я очень правдивый человек. Если где-то что-то и приукрашу, то только самую малость и только для приятности чтения. Это в литературе. А в жизни живу без прикрас. Либо говорю правду, либо говорю правду иносказательно, либо молчу.

После издания второй книги, у меня уже несколько месяцев был творческий ступор. И надо бы, наверное, было этот период переждать, отвлечься на что-нибудь другое, но… зрелый максимализм не желал терпеть простоя. Когда долгое время ничего не пишешь, начинаешь сомневаться в своём таланте и вообще — в правильности выбранного пути. И, по уже зрелой глупости, пытаешься всеми силами доказать обратное. И совершенно зря.

Следовало бы в такой ситуации просто почитать хорошую мудрую книгу. Это лучшее лекарство. Для меня. Я это знал и раньше, но не всегда знания одолевали глупую дерзость. Хотя и раньше только книга спасала от депрессии и давала успокоение. Потому что от просмотра телевизора болезнь обостряется и прогрессирует. Многочисленные шоу вызывают тошноту, от лживых политических новостей начинает болеть голова, от идиотских и конвейерных фильмов и сериалов расшатываются нервы, что приводит к проблеме с сердечно-сосудистой системой и системой пищеварения. И в итоге — все системы дают сбой. А оно мне надо?

Но такая ситуация не у всех. Даже далеко не у всех. Многим эти маскарады на мировой ярмарке лжи и лицемерия нравятся. Они думают и надеются, что таким образом можно скрыться или укрыться от реальности. Некоторым доставляет нездоровое удовольствие наблюдать ссоры и скандалы, не вдумываясь особо в театральную постановку этих программ. Политические шоу вселяют детскую веру в причастность к происходящему и в собственную значимость. Иллюзии, вредные для ума и души. Находиться во власти иллюзий так же опасно, как жить в хроническом розовом оптимизме или в перманентном состоянии необдуманного позитивизма. Но особенно опасны программы о магии, о гадалках, о ведьмах, об экстрасенсах и прочей тёмной стороне человеческой души. Но тёмное всегда притягивает сильнее. Точно так же, как восхищает грубая физическая сила. Почему?

Примерно на эти темы я тогда и размышлял, проецируя свои мысли на бумагу. Как-то вот так.

Глава 7

Вот как же удобно и комфортно быть циничным и бездушным человеком! Хотя, всё-таки, не человеком. Субъектом! Но это только с моей точки зрения — чисто субъективной. Как же им хорошо живётся! Это они стоят на самом верху пищевой цепочки, пожирая не только окружающую среду, но и себе подобных. И неудивительно, что слабейшие представители человечества таких субъектов побаиваются, уважают, а то и почитают, вознося их с трусливым благоговением на высшую ступень человеческой иерархии.

А если эти субъекты достаточно умны и хитры, что не является редкостью в их среде, то они как минимум на порядок выше людей одушевлённых. С не засушенной совестью.

А какие они лицемеры! То бишь — лицедеи. Многим актёрам никогда не достичь их уровня игры. Именно они настоящие актёры жизни. Именно о них сказана сакраментальная фраза, ставшая для всех циников действительно священной, что жизнь — театр, а люди в ней актёры. А я бы добавил, что сила их таланта прямо пропорциональна их бездушию. Их безразличию к судьбам всех остальных, живущих в этом мире. Как, впрочем, и судьба самого мира.

И как же хорошо быть ребёнком, когда много не понимаешь и не видишь сокрытого. Когда слепо веришь во всё хорошее, не замечая, что за ним частенько прячут самое плохое. За высоким благородством — подлость, за добротой — выгоду, за любовью — коварство, за дружбой — предательство.

Да и где плохое увидеть ребёнку, когда многие взрослые страдают жизненным — социальным и политическим — дальтонизмом, а то и вовсе — слепотой. Форма скрывает суть, но, чтобы все восхищались формой и не лезли в суть, эту форму постоянно чистят, моют и меняют.

Даже умнейшие представители рода человеческого, вооружённые микроскопами и телескопами, видят нутро хромосом и далёких планет, но суть души человека узреть не могут. Хотя, конечно, оно и понятно. Трудно увидеть черноту мыслей и души за ослепительным сиянием красивых слов, общественного положения, славы и внешним антуражем красоты и благополучия.

Известный своей способностью к маскировке, непревзойдённый мастер мимикрии хамелеон, даже в зрелом возрасте, достигнув высшего пилотажа артистичности, будет выглядеть всего лишь школяром на фоне политических, государственных и общественных деятелей. Настоящих профессионалов, асов многослойной человеческой мимикрии.

И, в отличие от глупого животного, наделённого лишь цветовым обманом, человеческие хамелеоны обладают богатой нездоровой фантазией, амбициями и целеустремлённостью, которые с одержимостью воплощают в жизнь. И игроки зачастую уже сами не могут отличить — где жизнь, а где игра. Вечная игра и вечный обман. Но так ли уж это вечно? А может, как и в спорте, игроки лишь пешки, и ими руководит главный тренер? Или хозяин команды?!

И всё бы ничего, если бы мир состоял из сплошных хамелеонов. Но встречаются, на свою беду, люди совершенно другого душевного уклада, не просто не желающие надевать маски фальшивой добродетели и лукавой справедливости, но не имеющие физической возможности это делать. При всём своём желании. Потому что добродетель и справедливость их внутренняя суть. Они не только видят, что истинно, а что ложно, но и крайне болезненно на последнее реагируют. Просто потому, что они не могут иначе.

Как же им, бедолагам, тяжело в этой жизни?! Как же им скорбно и мучительно жить?! Ещё тем, у кого философский взгляд на бытие и отменное чувство юмора, как-то полегче. Те ещё выживают, выплёскивая грусть правды через иронию и сатиру. А вот другим, у которых с философией туго, а с юмором беда, приходится настолько тяжело, что жизнь становится кошмаром, нередко приводящим к трагическому финалу. Упаси, Боже, от этого всех хороших, честных и душевных людей!

Есть, правда, и третий вид безмасочников, не примерявших за свою жизнь ни одной чужой маски. Это люди наивные, простоватые и, как правило, добродушные. Готовые помочь по первому зову и без оного, не просящие вознаграждений и похвалы. О таких в старину говорили — «Божий человек».

Поговаривают, и в это очень хочется верить, что они и сегодня кое-где встречаются. Хотя уже и очень большая редкость. Вымирающий вид. Лично встречать никому уже не доводится, но если верить слухам, весьма, впрочем, противоречивым, то знакомые знакомых встречали этих хомо то там, то сям. Но почти всегда где-то в глубинке, вдали от топких благ цивилизации. Ну, почти что, как снежного человека. Инопланетян и тех встречают чаще.

Ещё их когда-то называли чудаками и дурачками. Как, например, всемирно известный Иван-дурак. Он хоть и был далеко не глупым парнем, остался в памяти людской исключительно простаком с распахнутой душой, у которого напрочь были атрофированы стяжательские побуждения и карьерные амбиции. Ну, а если иногда и хотел жениться на принцессе, то только по большой любви. А обжёгшись, всегда возвращался к красавице-простушке.

Таких людей жалели, им сочувствовали, их использовали, на них ездили, а потом, устыдившись, рассказывали о них своим потомкам, вознося и расхваливая. А с течением лет эти рассказы обросли выдуманными подробностями, превратившись в мифы, легенды, сказки, былины.

Я положил красивую подарочную авторучку на тетрадь и выпрямил пальцы правой руки.

— Ну и кому нужны твои жидкие философские сопли? — спросил я у себя, с тоской посмотрев сквозь окно в вечернее небо. — Кому всё это надо? Кто это станет читать? Такое не хотят даже слушать. Людям нужны власть, слава, деньги, секс и зрелища. Люди, добившиеся первых трёх жизненных благ, всем остальным предоставляют последние два. Требуя взамен лишь послушания и подчинения. И все довольны. А сопли у тебя или крик души, это только твоё личное дело.

Я хладнокровно вырвал исписанные листы, скомкал их в плотный шар и зажал в левой руке, приготовившись к броску.

— А, вот, интересно, — безразлично сказал, прицеливаясь. — Кем приходится муза плодовитым писателям? Женой? Любовницей? Сожительницей? А писательницам? И кто вообще за этим ветреным и легкомысленным образом скрывается?

И рукописный шар полетел в ведро для творческих отходов, специально поставленное у стенки возле входной двери, метрах в четырёх от меня и моего стола. Бросок на три очка получился удачным. Сжатые мысли, не соприкоснувшись с обручем, упали на дно ведра, где им самое место. Жалости в тот момент я не испытывал.

— Бросаешь ты, товарищ, гораздо лучше, чем пишешь, — ухмыльнувшись, констатировал я печальный, но очевидный факт.

И прошёлся взглядом по столу, чтобы убедиться в закономерности факта, а не в его случайности. Опытный образец быстро был найден. Я плотоядно посмотрел на подарочную авторучку, и она тут же отправилась прежним маршрутом. Второй бросок получился менее точным, но более эффектным. Эксклюзив со всей своей чернильной дури шмякнулся о стенку и отдельными частями упал на собственную работу.

— Плевать, — вместо эпитафии сказал я, ничуть не расстроившись. — Оно, может, и к лучшему. Ручка-то, по всей нечистой видимости, была с наговором?! Что я ею создал? Хоть один шедевр написал? Ага! Кукиш с маслом! Значит, точно — заколдована! А какая сволочь мне её подарила? Друзья такой ерунды никогда не дарят. У них свои представления о красоте и полезности. И не жена. Она либо сама знает, что мне необходимо в бытовом плане, либо спрашивает, что мне хотелось бы иметь в подарок. Этого я не просил, а Женевьева без просьбы такое не купит. Тогда кто? Может вы знаете, Владимиры Семёновичи? Или помните?

Я строго посмотрел на стоявшие по углам стола фотографии Высоцкого и Короткевича. Не дождавшись ответа, перевёл взор, ставший сразу нежным, не третью фотографию, стоявшую посередине, на которой была изображена семейная пара с маленькой девочкой в центре. Это было лет семь назад. В то время я считал себя ещё журналистом, способным изменить мир. Самоуверенная, наивная, глупая молодость.

Я встал, подошёл к окну и открыл верхнюю створку. Прохладный воздух ударил в лицо, остудив негодующий творческий темперамент. Передо мной открылась чудная картина. Майский вечер был безоблачен, звёздное небо казалось огромным шоколадным тортом, напичканным многочисленными свечками, среди которых красовалась насыщенная белым кремом Луна.

Глава 8

Красота неземная! И неудивительно, что ещё древние люди, если на мгновение поверить историкам и антропологам, знающим даже то, чего никогда не было, поднимали к небу лохматые головы с узкими лбами и с массивными отвисшими челюстями, тыкали вверх волосатыми передними конечностями и с ужасом и восхищением наблюдали необъяснимое чудо, теперь обыденно именуемое космосом.

И они были правы. Зрелище действительно завораживающее и, может быть, мистически пугающее. Даже для современного человека, если он хоть немного в душе романтик и фантазёр, поэт и эстет. Даже если он не сильно сведущ в космогонии и космологии.

Но как раз в этом, может быть, и заключена вся суть, вся прелесть. Восторг дилетанта всегда более эмоционален, более непосредственен, более глубок. Он насыщен всей палитрой душевных красок, в отличие от холодного и проницательного взгляда профессионала. Который, в своей беспристрастности и наглой самоуверенности, разглядывает ночной небесный свод, будто егерь обходит территорию с подвластным ему ареалом обитания флоры и фауны.

И, наверное, именно звёздный дилетант, благодаря своей малограмотности, но огромному воодушевлению, именуемому вдохновением, создаёт гениальные и бессмертные стихи о величии космоса, о тайне и мудрости мироздания и о смысле человеческого бытия в нём.

Я не скажу, что я астрономический дилетант, но теория и практика, это две большие разницы. В теории о космосе знаю много, а вот практическая сторона этого вопроса под большим… огромным вопросом.

Я приблизился поближе к открытой форточке, глубоко вдохнул звёздно-лунного света, щедро струившегося с небес, и, в доказательство самому себе о не полной своей практической беспомощности, без труда нашёл пояс Ориона и обе Медведицы. А ещё с погрешностью в 50 процентов выделил у Медведиц их сиятельных лидеров — Полярную звезду и Мицар.

И тут я услышал голоса. Нет, не из космоса. Пусть личность я и творческая, тонко чувствующая вибрации добра и зла, но, к счастью, слишком психически уравновешенная, чтобы инопланетный разум пожелал вступить со мной в тесный контакт. Я субстанция возвышенная, но земная. Однако, не приземлённая. А вот голоса были не только земные, но и приземлённые.

Беседу вели двое мужчин. И она, беседа, судя по интонациям и отдельным фразам, принимала острый конфликтный характер. И вот в этих речевых обрывках, к немалому моему удивлению, явно слышалась звёздная мелодия.

Значит, не перевелись романтики на земле нашей горемычной! И ведь что удивительно! Бедный человек гораздо чаще поднимает глаза к небу, нежели богатый. Тот всё больше смотрит вперёд, иногда оглядываясь вокруг. Каждому своё. Молодёжь если и наблюдает звёзды, то через смартфон или компьютер.

По мере приближения спорящих, речь становилась громче и отчётливей.

— Толян, ты лучше посмотри, сколько на небе звездей! — в восторге сказал высокий звонкий голос, а потом тише таинственно добавил. — И полнолуние.

Толян, обладающий низким и сиплым голосом, видимо, не был настроен столь романтично, потому что вежливо возразил:

— Витёк, во-первых, не звездей, а звездов. Во-вторых, Витюша, от главного базара не уходи. А то ведь я могу так звездануть в лоб, что луна в шнифтах вмиг погаснет. Наступит тьма египетская.

Товарищ осознал опасность психологического ухода от реальности, но от романтического взгляда на жизнь не отказался:

— А я чо?! Я ни чо! Счас зайдём в У дома» и возьмём ещё пузырь. Тоже мне проблема?! Ты лучше глянь туда — красота-то какая!

После обнадёживающего предложения, Толян сразу стал гуманистом и взглянул на небесный мир другими глазами. Правда, без отрыва от этого мира.

— Точно, — сказал он, мимоходом глянув вверх. — Звёзды, полнолуние… как в кино: ночь вампиров. Счас повыползают, паразиты, из своих гробов и начнут кровушку народную пить.

Романтик здраво возразил:

— Не, Толя, кровушку народную пьют другие вампиры. Они спят не в гробах, а в роскошных постелях, которые стоят в шикарных особняках. И кровь пьют не по ночам, а из отдельных кабинетов или из залов заседаний в течение рабочего дня.

Толя согласился, только зло добавил:

— Точно! Мироеды! Их бы за яйца, да на Луну. Там бы лунатики им быстро мозг вправили!

Романтик был ещё и пацифист.

— Работа у них такая, — миролюбиво сказал он, а потом развил научно-мистическую мысль о кровососущих. — А натуральные вампиры, питающиеся натуральной кровушкой, если и выползут из своих гробов, то нас они не тронут.

— Испугаются? — неуверенно предположил Толя. — Нас?

Не, — гоготнув, возразил друг. — Чо им нас пугаться? Чо мы, ван Хельсинги?

— А почему они нас не тронут? Мы чо, блин, хуже других?

— Да ты чо, Толик?! Мы лучше! Только мы им не по зубам. У нас кровный иммунитет. Они же, упыри, пьют чистую кровь, а в нашем алкоголе крови-то врачи не обнаружили! Подохнут, вампирские гурманы!

— Точно! — опять с воодушевлением согласился подобревший Толик. — У нас броня! Надо же, алкоголь, как средство спасения от вампиров…

— Как средство борьбы с вампирами, — поправил друг.

— А если ещё закусывать чесноком?! — дополнил Толян с воодушевлением, но в следующую секунду задумчиво и рассудительно проговорил. — То-то меня жена пьяного не трогает. Зато утром, на больную башку, так мозг вынесет. Точно, — вампир!

Ну чистые одесситы! А с другой стороны: как не много человеку надо для поднятия настроения?! Или для счастья? Кому-то выпить, кому-то что-то купить, кому-то, наоборот, что-то продать. Но это только здесь и сейчас. Хотя и среди литераторов есть такие субъекты, которые как раз к этому и призывают в своих пошлых фолиантах. А это, господа-товарищи, верхняя точка эгоизма. Будь счастливым здесь и сейчас. Любой ценой. Не обращай внимания на других Плюй на них. Они не умеют жить. Это счастье?

Завтра у этих ребят настроение будет совсем другим. И заветное желание у них будет одно — опохмелиться. А для кого-то ещё и от жены укрыться. И на всё остальное им наплевать. Им плевать на дроны, летающие круглосуточно; им плевать на мировые катастрофы; им плевать на сам мир, который уже трещит по швам. И я это сейчас говорю не о этих двух бедолагах. Да и вообще не только о пьяницах и бездомных.

Я бы, наверное, ещё дурил себе голову подобными рассуждениями, но заиграл мобильный.

Я закрыл форточку и вернулся к столу. Кому это я понадобился в ночь глухую. Это типа шутки. Был ещё упоительный вечер. И оказалось, что я срочно понадобился жене Жене.

— Здравствуй, любимый мой гений, — сказала она ласково и таинственно. — Бодрствуешь?

— Бодрость скомкалась и упала на дно, но утешает то, что я любимый твой. Надеюсь, что и останусь им, несмотря на дискредитирующий факт.

— Какой? — по-прежнему ласково, но уже настороженно спросила Женя. — Что учудил?

Как же легко заставить женщину волноваться.

— Успокойся, милая, — ответил я, не радостно усмехнувшись. — Факт сугубо локальный и не несёт в себе угрозу благополучию нашей семьи. Не знаю точно, кто учудил, но я не гений.

— Почему? — просто и резонно спросила Женевьева.

А действительно — почему? Кто или что мне мешает быть гением? Хочешь быть гением — будь им. Всего-то и дел.

— Я имела в виду, почему ты так решил? — поправилась жена. — Работа не идёт и шедевр не готов?

— Именно по этой причине, — подтвердил я. — Работа стоит, а шедевр валяется на пару с бодростью в мусорном ведре. — Я сразу же вспомнил недавний разговор моих звёздных одесситов. — И автор страстно мечтает напиться и забыться.

Наступила небольшая пауза.

— Не спеши совершать опрометчивый шаг, — с нежной интригой предостерегла Женя. — У меня вдруг тоже появилось одно страстное желание. А твою страстную мечту мы подкорректируем и перепрофилируем. Поставим ей другую цель и дадим другой ориентир. — И, кокетливо захихикав, выдала экспромт. Приличный внешне, но вульгарный внутри. Точно так же, как и мы, люди, в целом. — А раз работа у тебя уже стоит, то я немедленно выезжаю.

— Что делает Ника? — успел я спросить, растерявшись от неожиданной угрозы.

— Ты время видел? Вероника спит и видит сны, а я уже в пути.

Глава 9

Женевьева, конечно, девушка воспитанная и, я бы сказал, благонравная, с чувством такта и с исходящим теплом души. Но в приватной беседе со мной иногда позволяет себе шуточки неоднозначного содержания. Откуда это у неё, я не знаю. Может от меня? С кем поведёшься, от того и наберёшься. Но скорее всего, что два сапога пара.

Впрочем, как бы там и здесь ни было, мы оба имеем, ко всему прочему, чувство меры. Во всём. И это, между прочим, очень важно для человека. А пошлость, если её уж никак нельзя искоренить полностью, должна быть сведена к минимуму. И желательно, чтобы этот минимум был облечён в форму аллегории и намёка, а не врывался нагло к человеку в своей уродливой наготе. Я понимаю, что хрен редьки не слаще, но всё же…

Женевьева, получив два высших гуманитарных образования, работала в школе преподавателем начальных классов. Это был её осознанный и взвешенный выбор. Не всеми, правда, понятый и одобренный.

Её отец, например, хоть и смирился с неизбежным, но до сих пор ни понять, ни одобрить этого шага дочери не может. И, время от времени, намекает ей об освободившихся вакансиях, престижных и прибыльных, считая эти аргументы самыми убедительными. Но всегда получал решительный отказ и, недовольно покачивая головой и бубня что-то себе под нос, замолкал.

Зато мы с тёщей были полностью на стороне Жени. Я — по любви и идейным соображениям, тёща — исключительно по любви к дочери. А сама Женя просто любит детей, а ещё прекрасно понимает, что они, это и есть наше ближайшее будущее.

Женевьева педагог на самом ответственном рубеже учебно-воспитательного фронта. Родители, воспитатели детских садов и учителя начальных классов являются первыми и, пожалуй, главными полеводами, бросающими первые семена в целинные души детей. Последовательность посева должна быть строгой: сначала семена любви и доброты в души, потом семена знаний в мозг. Перемена нежелательна, а искоренение первого действия приводит к катастрофе.

К сожалению, иногда семена бывают непригодные, а сеятели безответственные, а то и откровенно зловредные. На это может быть много причин, но все они индивидуального характера. Всё сокрыто в нас, в наших желаниях и стремлениях.

А Женя не просто по сути своей очень добрый человек, но, как я уже упоминал, очень сильно любит детей. А не только своё родное чадо, как многие другие. Хотя, может потому и любит всех, что к врождённой доброте добавлено сильно развитое чувство материнства, а в душе она сама ещё большой ребёнок?! Интересно, такое может быть — материнское чувство у ребёнка? А почему бы, собственно, и нет?

У меня, вот, тоже сильное отцовское чувство, а в душе тоже если не ребёнок, то отрок, не дотягивающий даже до подростка. Последнее я тщательно прячу, особенно от друзей и коллег по работе. Знает об этой тайне только жена Женя. Вот так и живём: отрок с ребёнком.

— Не надо себя насиловать, — сказал ребёнок отроку, когда мы лежали нежно прижавшись, а страсть утихла и улеглась где-то в сторонке. — Если не пишется, надо переждать. И потом, откуда ты знаешь, что у гениев получается всё быстро и сразу? Может, чтобы создать шедевр, они месяцами выносили мусорные вёдра с творческим браком?! И вообще, милый, кто такой гений? И что такое шедевр? Я говорю исключительно о литературе. Особенно в наше время, когда духовные ценности обесценены, ошельмованы, опорочены?! Ты можешь назвать хоть одного литературного современника-гения? А хоть один литературный шедевр?

— Женя, это уже перебор, — мягко возразил я.

— Возможно, — не стала спорить жена. — Но настоящих гениев и истинных шедевров раз-два и обчёлся. Любой бестселлер, с многомиллионным тиражом, это ещё не значит, что он шедевр, а автор гений. Сегодня, скорее всего, всё как раз-таки наоборот. И они отделены: бестселлеры — для толпы, шедевры — для избранных.

Я внимательно выслушал, но, из всего многообразия тем для обсуждения, выбрал одно слово, вылившееся в целую лекцию: