Аномальный район

От автора

Это полностью авторский вариант книги с особым смыслом. Ведь книга всегда является самовыражением автора. Авторская книга делает это со всей полнотой и передаёт особую магию автора и то, что он хотел сказать. Здесь авторская орфография и пунктуация, немного отличающаяся от общепринятых правил.

Страшная сказка
для взрослых

Хочу предложить вашему вниманию, уважаемые читатели, рассказ, который я начал писать около 12-ти лет назад и который мне почему-то захотелось назвать «Страшная Сказка для взрослых». Возможно, в самóм рассказе и в его названии есть что-то символичное, не знаю точно, что именно, догадываюсь, что есть связь с нынешним временем. Эта сказка не выдумана, приснилась, пришла сама. До сих пор мне не удавалось её завершить. Теперь думаю, что завершу в процессе изложения, ведь надо же когда-то завершать начатое. Итак, читайте, слушайте.

Февраль, 2002г.

А. Новый

* * *

Ванюше исполнилось 13 лет. Возраст критический, когда бурно начинают протекать процессы созревания в организме мальчика.

Родители решили, что в этом возрасте будет полезно Ванюшу отправить на летние каникулы к дедушке в лес, где дедушка жил лесничим всю свою жизнь, поэтому сам он тоже был заросший бородой и космами, угрюмый на вид и неразговорчивый, словом, дремучий, как лес. В лесу деда с кривой палкой, служившей посохом, можно было запросто принять за лешего.

Домик лесничего находился глубоко-глубоко в лесу на полянке. Дорогу туда никто не знал, кроме деда и, может быть, самого дьявола. Поэтому родители Ванюши изредка по надобности вызывали деда, пользуясь лесной почтой. Стоило только в условленном месте на опушке леса бросить письмо в дупло старого коряжистого дуба, напоминавшего самого деда, и почта дальше срабатывала сама собой безотказно. В указанное в письме время возле того дуба неизменно, откуда-то появлялся дед, да так внезапно, словно вырастал из-под земли.

Последний раз родители Вани как-то воспользовались услугами деда года два назад, чтобы набрать грибов.

Лесничий молча махнул рукой, показывая, чтобы следовали за ним, и довольно скоро привёл на полянку, полную грибов. Пока корзинка наполнялась, он молча курил трубку, набитую какими-то листьями, от которых шёл кислый дым.

Потом он отвёл грибников назад, так как без него выбраться из леса было невозможно, не помогло бы ни солнце, ни компас с картой. Ходи хоть по азимуту, хоть по кругу, всё равно не выберешься. Но ещё не было случая, чтобы дед покинул своих спутников.

По родственной линии он был неродным дедом Ванюшиной мамы, то есть отчимом её покойной мамы. Звали деда Лёшей, а сколько ему было лет, — неизвестно. На работу лесником никто его не определял, денег он не получал, ни в какой конторе не числился, а просто жил себе в лесной избушке, которой только не хватало курьих ножек.

Несмотря на все странности деда, Марья Николаевна и Пётр Петрович всё же решили своего Ваньку отдать на лето деду для воспитания, так как характер Ванькин стал сильно ломаться, и не было с сыном никакого сладу, может, у деда угомонится.

На это решение Марью Николаевну подтолкнуло ещё одно важное обстоятельство: в округе стали пропадать дети…

* * *

В назначенный час родители стояли с Ванюшей у старого дуба, греясь на солнышке и слушая пение птиц. Пётр Петрович взглянул на часы, вскинув руку, потом достал из кармана папиросу, помял её, дунул в гильзу, чиркнул спичку и закурил. Марья Николаевна о чём-то мечтала. Ваня разглядывал в траве насекомых.

— Кхе-кхе, — неожиданно раздалось за спиной Петра Петровича.

Он вздрогнул от неожиданности:

— Чёрт старый, опять как из-под земли…, — повернулся к деду и протянул руку. — Ну, здорово, Лёша.

Однако дед не заметил этого жеста, а лишь молча кивнул на приветствие, отчего рука Петра Петровича осталась неловко висеть в воздухе. Спрятав руку в карман, Пётр Петрович перешёл к делу:

— Слышь, Лёша, у Ваньки летние каникулы начались, вот мы и решили с Марьей, може он у тебя побудет, ну, там здоровьем окрепнет, тебе подсобит, да ума наберётся, чо ему во дворе-то болтаться, а?

Тут дед поднял голову, в его щурых глазах блеснул огонёк, он хитро улыбнулся, кивнул головой, подошёл к Ваньке, всё ещё склонившемуся над травой, схватил его за руку и поволок за собой. Всё произошло так быстро и неожиданно, что Марья Николаевна и Пётр Петрович только рты пораскрывали.

— А-а-а, да что же это такое-то? Куда же они, Петя, а? Что же теперь будет-то? — закудахтала Марья Николаевна и бросилась было в догонку, но Пётр Петрович поймал её за подол цветастого платья.

— Да стой! Куда тя, дуру, понесло, догнать вздумала, как же! Ищи теперь ветра в поле! И добавил спокойнее:

— Да не бойсь. Дед надёжный. Пусть поучит Ваньку уму месяцок-другой, а там по почте вызовем. Пошли домой. И Марья Николаевна, утирая слёзы, покорно пошла за мужем.

* * *

Дед легко семенил в лаптях по лесной тропинке меж деревьев и кустарников, цепко держа Ваню за руку. Шли долго, очень долго, через ручьи, через овраги. И удивительное дело, как только они оставались позади путников, так сразу же исчезали, будто бы их и не было вовсе.

— Ну и дела! — то и дело почёсывал Ваня затылок свободной рукой.

Точно так же исчезала позади сама тропинка, зарастая высокой травой или кустарником.

Лес становился всё гуще, стало быстро темнеть. Ваня с трудом различал силуэты деревьев, что были поблизости, а в десяти шагах уже ничего не было видно, словно наступила ночь. Ваня устал, хотелось присесть отдохнуть, а ещё лучше лечь и уснуть даже прямо на траве в дремучем лесу, но он не привык хныкать и терпеливо поспевал за неугомонным стариком.

Ночной лес стал наполняться звуками: свистом, стуком, хрустом, писком, воем, — вместо того, чтобы быть тихим, он наоборот зашевелился, просыпался и наполнялся жизнью… Ухнул и пролетел над головами путников филин, сверкнув огромными жёлтыми глазами, как фарами автомобиля. Далёкий вой приближался, вот уже показалось с десяток маленьких зелёных огоньков, от которых исходил этот холодный вой. Огоньки приблизились совсем близко, раздалось рычанье и лязг зубов — это были волки.

Сердце Ванюши замерло, он затаил дыхание, тараща по сторонам глаза, им овладел страх.

— Фью-и-и-ть, фью-и-и-ть, — присвистнул дед и тихонько засмеялся смехом, похожим на хриплый кашель. В ответ послышалось многократное лязганье зубов, после чего зелёные огоньки стали удаляться. Волки убежали, словно испугались деда. Хоть его действительно можно принять за лешего скорее, чем за лесничего, но всё-таки он человек, и обычно ночью в лесу человек боится голодных волков, а не волки человека. А тут, на тебе, волки испугались деда и убежали прочь. Да, видимо, очень непростой этот старик Лёша, очень подозрительный старик.

Наконец Лёша замедлил шаги и, пройдя ещё немного, остановился. Скрипнула дверь, они вошли в избушку. Леша подвёл Ванюшу к деревянной кровати, и, уставший до изнеможения, мальчик упал на матрац, набитый вкусно пахнущей соломой, и в миг уснул.

* * *

Ваня проснулся от того, что лучи утреннего солнца упали ему на лицо. Он несколько раз махнул рукой, пытаясь отогнать солнечные лучи, но они упорно лезли прямо в глаза, и Ване ничего не оставалось сделать, как проснуться. Он зевнул, потянулся, протёр глаза и осмотрелся. Изба была маленькая и старая, бревенчатая. Одна комната с двумя окнами, в которых только и присутствовали признаки цивилизации: стекло и резные с узором рамы. На стене были часы с боем, которые давали о себе знать через каждые шесть часов. В противоположной стороне в левом углу тяжёлая деревянная скрипучая дверь, которая закрывалась изнутри на ржавый крюк. В трёх шагах от двери небольшая печь, на которой чернели три чугунных котелка. Справа — скособоченный и тёмный от копоти деревянный стол. Вместо стульев два пенька. Печь как бы служила перегородкой между спальней и кухней. На потолке по углам пауки раскинули свои сети.

Ваня отворил скрипучую дверь и вышел на крыльцо. Солнце ярко осветило полянку. Птицы пели на все голоса, в траве стрекотали кузнечики. Летали цветастые большие и маленькие стрекозы и бабочки. Природа радовала глаза. Мальчику сразу стало весело. Он почуял запах костра и пошёл на этот запах. Завернув за угол избушки, он увидел возле костра деда, который в чугунке варил какое-то зелье на завтрак.

Смирно сидевшая на крыше ворона, увидев Ваню, взлетела, беспокойно захлопала крыльями и громко закаркала, оповещая всю округу о появлении незнакомца.

— Фью-ить! — присвистнул на неё дед, как она тут же умолкла, описала в воздухе круг и снова спокойно уселась на крышу, виновато поглядывая на деда. А тот уже накладывал варево в какое-то подобие мисок, они были грубо вырезаны из дерева. «Ну и посудка!» — подумал Ваня.

«Может её дятел выдолбил?!» Эта мысль ему очень понравилась, а вместе с ней и эти миски показались интересными, романтичными, не то что фабричный безжизненный штамп, — а ещё совсем «живая» миска.

Варево оказалось очень вкусным, напоминающим суп из щавеля. Ваня быстро осушил свою миску и, облизываясь, вопросительно посмотрел на деда, но тот, не отвлекаясь, сосредоточенно хлебал варево, тогда Ванюша решительно схватил черпак и наложил себе ещё чудесного варева, тут можно было заметить, что в дедовых щурых глазах засверкал хитрый, весёлый огонёк, даже он был не чужд гордости кулинара и радовался тому, как уплетал его похлёбку шустрый мальчуган. А тот облизывался уже после второй порции, как кот после сметаны:

— Спасибо, дедушка, здóрово ты варишь, меня мамка таким вкусным супом никогда не кормила. Дедушка довольно крякнул и сказал своим ржавым голосом:

— На здоровье. Миски в ручье ополосни — там, за кусточками.

Действительно, внизу за кустами бежал ручеёк. Чистая, прозрачная вода скользила по каменистому, песчаному дну.

Ванюша не любил заниматься этим грязным делом — мытьём посуды, и мать редко когда могла заставить его это делать дома, но при данных обстоятельствах после такого сногсшибательного супа, да эти причудливые кривые миски, да ещё в ручье, а не под краном… Словом, на сей раз его не пришлось уговаривать.

От ручья пахло свежестью и прохладой. Ваня наклонился к его зеркальной воде и не удержался, чтобы вдоволь напиться этой свежести. После этого мальчик пил только из этого ручья, дедушка Лёша заваривал ему и себе какие-то душистые травы, но пить их настой было не очень-то приятно; да и мать, бывало, когда Ваня болел, заваривала ему лечебные травы, но он их терпеть не мог. Ни в какое сравнение они не шли с ароматным бодрящим чаем, а чай у деда отсутствовал, поэтому Ванюша и подружился с ручьём, таким же шустрым и озорным, как он сам.

* * *

Дед с кривой палкой, ничего не говоря Ване, каждый день уходил до вечера в лес. Исчезал внезапно, как и появлялся. Как-то Ваня решил проследить, куда дед ходит и чем занимается, и пошёл за ним крадучись, да не долго. Зашёл старик за куст, скрылся из виду, Ваня быстренько за ним, шасть за куст, а кругом пусто, словно спрятался дед, в прятки играть вздумал. Почесал Ваня затылок, решил поискать, кусты обследовать; каждую ветку просмотрел, но дед как в воздухе растворился. Вспомнил Ванюша, что старый хрыч-то непростой, не зря Лёшей зовётся, и в прятки с ним играть — дело гиблое. И появляется он как будто из воздуха, хоть во все глаза смотри, жди его появление, но не увидишь, чтобы он шёл откуда-то; сначала кряхтение его раздаётся, повернёшься на звук, а дед уже с другой стороны стоит.

Вот и на этот раз он появился именно так. Мальчик не сдержался от любопытства и спросил:

— Дед, а дед, ты откуда появляешься? Из воздуха?

— Кхе-кхе! — крякнул тот и проворчал, словно не слышал вопроса, — ты бы весточку родителям дал.

Ваня вспомнил, что родители что-то ему говорили про письмо, да про лесную почту, но он ужасно не любил писать, и обрадованно заявил, что у него нет ни бумаги, ни ручки, чтобы письмо написать.

— Иди в избу, там всё есть, — твёрдо ответил старикан косматый.

«Интересно, откуда же это у Лешего ручка с бумагой возьмутся?» — размышлял мальчик, входя в избу. На кривом столе действительно лежал лист старой, жёлтой от времени бумаги и настоящее перо в деревянной чернильнице, да вместо чернил был ягодный сок.

— Вот это да! — невольно воскликнул Ваня.

Перо дивной птицы блестело серыми и коричневыми узорами, оно было тоненьким и изящным, таким пером не грех было и письмо родителям написать:

«Здравствуйте, папа и мама! Живу я хорошо. Мне нравится у деда, хоть он и чудной какой-то. А какой он повар, ты ему, мама, в подмётки не годишься. Я такого супа, как у него, ещё ни разу в жизни не ел. Гуляю, сколько хочу; что хочу, то и делаю. В общем, жизнь-малина. Пока, родители, будьте здоровы. Иван.»

— — —

Родители были очень рады весточке от сына, что он здоров и с ним всё в порядке. Вот только о супе Марье Николаевне не очень-то понравилось, она чувствовала себя уязвлённой. А Пётр Петрович стал спокоен как танк и внутренне горд, что не зря ему дед понравился чем-то, и он не раз с удовольствием говорил жене:

— Ну вот, я же говорил, что дед надёжный.

* * *

Ваня никак не мог привыкнуть к таинственности деда, никак не хотел смириться с этим преимуществом старика.

«Подумаешь, — думал он, — исчезает, я вот тоже могу исчезнуть не хуже его, пусть поищет».

Когда Лёша с утра ушёл в лес по своим лесничим делам, Ванюша направился в сторону самого густого кустарника. Он упорно пробирался сквозь густые заросли; ветки царапали и больно хлестали по лицу. Увидев высокую крапиву, он, обжигаясь, забрался в неё, решив, что туда сам чёрт не заберётся. Долго там сидел Ванюша, пока не надоело, наконец он решил покинуть своё убежище, удовлетворённо размышляя о том, что слабó деду найти его здесь.

Ваня вышел на полянку и сел на кочку, радуясь окружающей природе. Над травой порхали маленькие и большие бабочки чудесной окраски, как вертолёты зависали на месте стрекозы, веял чуть-чуть прохладный ветерок, приятно обдававший исцарапанные лицо и руки.

Вдруг Ванюша почувствовал на себе чей-то жуткий прожигающий взгляд. Было совершенно ясно, что на него сзади смотрит какое-то страшное существо. Он резко обернулся, но никого не увидел, только на дереве закачалась ветка, будто там за деревом кто-то прятался, а может быть, просто взлетела птица. Ванюша, наполненный непонятным жутким страхом бросился бежать домой. Бежал, не чувствуя дороги, куда глядели глаза, лишь бы подальше от того страшного места. Усталости не чувствовалось, был слышен сильный стук своего сердца, кровь бросалась в голову. Перепрыгнув с разбегу через ручей, мальчик узнал его. Он тут же умылся, загребая побольше холодной успокаивающей воды, которая остужала голову.

У избушки Ваню встретил нахмурившийся дед, всё время молчавший, а тут вдруг набросившийся на мальчика с упрёками:

— Зачем ты так далеко уходил, заблудиться хотел?! Лес дрёмный, тёмный, забредёшь — пропадёшь.

Лёша будто угадал тревожное состояние мальчика и нагнал на него ещё больше страху:

— Теперь я буду уходить в лес ночью. Ты должен уснуть, пока часы не пробьют полночь. Никуда не уходи, никому не открывай.

Ванюша непонимающе слушал его, но расспрашивать не решился, к тому же вряд ли из него можно было что-то вытащить, он и так сказал слишком много, теперь, наверно неделю молчать будет.

Вечером после ужина Лёша ушёл по лесничим делам на всю ночь, ещё раз предупредив Ваню, чтобы он уснул до полуночи. Но мальчугана, наоборот, это предупреждение очень заинтересовало: что же будет в полночь? Хоть и страшно, но любопытство пересиливало, поэтому никак не спалось.

* * *

К полуночи налетел ветер, нагнал туч, и хлынул дождь, как из ведра, барабаня по окнам крупными каплями. Наступила кромешная мгла. Тут часы громко пробили двенадцать раз. Дождь перестал, стихло. Мальчик напряжённо прислушивался и вглядывался в темноту за окном, кажется, там что-то есть, да вот залетали светлячки; жёлтые, красные, зелёные огоньки, они весело забегали по стёклам.

Ваня для начала спрятался под одеялом; осторожно высунув нос и тараща глаза, он завороженно наблюдал танец огоньков на стекле. Нет, это были не светлячки. Огоньки разнообразными искрами падали на окно, образуя замысловатый танец, и исчезали, а им на смену прилетали откуда-то другие. Мальчик, пересиливая испуг, решил выяснить природу этих огоньков. Он высунулся из-под одеяла и на цыпочках подошёл к окну. В тот же миг огоньки пропали, а за окном в лунном свете промелькнула какая-то тень, она метнулась в сторону и куда-то спряталась. Ваня в испуге отпрянул от окна и, дрожа всем телом, забрался под одеяло. Тень могла быть чья угодно — от ночной птицы до зверька какого, но она произвела на мальчика то же жуткое впечатление, которое он почувствовал на полянке, когда прятался, когда ощутил на себе чей-то прожигающий взгляд. Что-то общее было между тем взглядом и этой тенью, от них исходила одна и та же пугающая тревога, вселяющая в мальчика ужас. Он не знал, как долго дрожал под одеялом, он также не знал, что делать и не мог ничего делать. Страх подействовал парализующе. Бежать было некуда. Спрятаться больше негде.

Вдруг на стекле окошка отразилась та самая тень. Какое-то страшное существо, наводящее ужас, было рядом, за окном. Оно никуда не исчезало, наоборот, чувствовалось, что оно приближалось к окну. Ванюша замер, перестал дышать, ему хотелось кричать, но не мог и рта раскрыть, скованный жутким страхом. Лишь мысли его обратились к единственно возможному спасителю: «Дед! Где же дед?! Лёша, где ты?!» И тут откуда-то издалека послышался протяжённый знакомый свист: «Фью-и-и-ить, фью-и-и-ить». Тень остановилась, замерла и стала потихоньку удаляться, пока не пропала совсем. Спасительный свист уже был гораздо ближе. Ясно раздалось хлопанье крыльев, а затем и громкое карканье. Ворона приветствовала приближающегося деда, а может быть тоже, как и Ваня, ожила, сбросив с себя оцепенение от навалившегося страха. У мальчика отлегло от сердца: «Наконец-то. Дед.» Только теперь он ощутил всесильную усталость от пережитого напряжения и с глубоким успокоительным вздохом провалился в безмятежный сон. Он уже не слышал, как вошёл Лёша.

Утром Ванюша проснулся внезапно с вздрагиванием, словно очнулся от забытья. По вставшему солнцу было видно, что Ваня проспал намного дольше обычного. Так ведь и уснул-то гораздо позже. Он сразу вспомнил о том, что произошло ночью. Завтрак у деда как всегда уже был готов. Ворона встрепенулась и издала хриплое карканье, здороваясь с Ванюшей. Ванюша в знак приветствия ответил ей поднятой рукой. Между ними уже успели установиться дружеские отношения, и Ванюше не пришлось сооружать рогатку для вороны, как он любил это делать обычно. Видимо, эта ворона оказалась хитрее и сразу поняла по характеру мальчика, чем для неё может обернуться непочтительное отношение, поэтому она упредительно выражала своё расположение к маленькому, но по всему видно, удаленькому гостю. В свою очередь Ванюша с уважением оценил необычные достоинства хитрой вороны. Она ему явно понравилась.

За завтраком Ваня понуро молчал. Не решился он рассказывать деду про ночное происшествие. Да и что он мог рассказать? Что до смерти испугался какой-то тени? Мало ли теней ночью может упасть на окошко. Может ветер деревья качал, ведь он ничего не видел. Дед тоже хмуро молчал, как и весь день. Лишь вечером уходя, предупредил, что на этот раз уйдёт ещё дальше и поэтому вернётся позже, как и в прошлый раз велел уснуть до полуночи. Но Ванюша и не думал засыпать. С самого утра он стал готовиться к предстоящей ночи. Он был уверен, что тень появится опять, обязательно появится. И Ванюша весь день собирал свою смелость, он решил пересилить страх. Действительно. Он был далеко не робкого десятка, наоборот, все в классе уважали его за храбрость, он был самым отважным хулиганом. Он первым в классе отважился закурить папиросу; вступал в пререкания с учителями, когда те кричали почём зря из назидательно-воспитательных целей; не боялся получать двойки за невыученные уроки, хотя то и дело получал от отца подзатыльники. На отца не обижался, относился к подзатыльникам с пониманием. Что поделаешь, такова обязанность отца — воспитывать. Он даже сочувствовал отцу, что тому выпала такая нудная обязанность выдавать подзатыльники. Мама всё причитала, охала, стыдила. Но всё это он совершенно пропускал мимо ушей. Поэтому ему было с родителями легко, это им было с ним трудно. Ну, стало быть, нелегка родительская доля. Особым уважением в школе Ваня пользовался за справедливость. Он всегда брал слабых под защиту, бесстрашно вступая в стычки даже со старшеклассниками, когда те отбирали у малышей монеты или развлекались издевательствами над ними. Конечно, Ваня при этом бывал часто и крепко бит, но никогда не сдавался и брал настырностью и измором. Старшеклассники даже стали загодя обходить его стороной на всякий случай; уже знали, что с ним лучше не связываться, этот всю душу измотает, не отцепится, пока своего не добьётся.

Как только дед ушёл, Ванюша свистнул вороне и махнул рукой: «Давай сюда, разговор есть». Ворона не заставила себя звать дважды. Она описала в полёте традиционный круг почёта над домиком и взгромоздилась пред Ваней не пенёк, переваливаясь с лапки на лапку.

— Ну вот что, ночью, когда придёт эта, ну тебе виднее с крыши-то, кто там, так ты не сиди как цуцик, а кричи во всё своё воронье горло. Не давай этой покоя, шуму, шуму побольше, внимание отвлекай, а там и я нагряну. Поняла?

Ворона склонила недоверчиво голову набок, вращая глазом, словно говоря:

— А сам-то чего не каркал, небось, язык проглотил?

Мальчик уловил в её взгляде нерешительность и договорил:

— Да не бойся. Тебе больше ничего делать не надо. Только шуму побольше, а всё остальное я сам сделаю.

Ворона повернулась другим боком и завращала вторым глазом. Это означает, что Ванина решительность вселила в неё смелость, и она дала согласие:

— Раз ты такой смелый, так уж и быть, согласна пошуметь.

И она с шумом взлетела, громко хлопая крыльями, и пронзительно закаркала, показывая, как она будет шуметь: «Кр-р-р-а-а, крр-р-ра-а-а!»

Кричала она столь пронзительно и назойливо до противного, поэтому Ванюша поспешил взмахом руки успокоить её:

— Ладно. Так потянет.

* * *

На этот раз Ваня лёг не раздеваясь, готовый к боевым действиям, хотя никакого конкретного плана у него не было, он ничего не мог придумать и решил, что будет действовать по обстановке.

Он даже не заметил, как наступила полночь. Часы пробили двенадцать неожиданно и на удивление громко в ночной тишине. Казалось, никогда так громко они ещё не звучали, их бой прозвучал в ушах, в висках, во всём теле, вызывая особое незнакомое внутреннее беспокойство. Ваня напрягся, его дыхание участилось, он стал ждать. Да, вот оно. Начинается. Вот один огонёк, вот другой, ещё и ещё — синий, зелёный, оранжевый, ярко-красный. А вот целая россыпь огоньков градом забарабанила по окну. Теперь Ванюшу огоньки интересовали мало, он был нацелен на встречу с тенью. Чья эта тень, кто там за окном? Каким бы он не был страшным, страшно только вначале, главное ввязаться в бой. Он поднялся и попытался незаметно подойти к окну, надеясь ясно разглядеть напрошенного гостя. Но, как и в прошлый раз, при его приближении огоньки исчезли, и он опять успел заметить быстро метнувшуюся в сторону тень, туда, где она была вне поля зрения. Он вспомнил про ворону: «Чего же она молчит? Ведь ей с крыши должно быть всё видно». Ворона тут же отреагировала на его мысль. Она не то что бы закаркала, она попыталась справиться с оцепенением и издала хриплое глухое кряхтенье, пытаясь закаркать: «Кхх-р-р-р, кхх-р-р-ря». Наконец голос у неё прорезался, и она пронзительно и на удивление даже визгливо закаркала: «Кр-р-ри-и-ай, кри-и-а-а, к-к-рх…» Её необычное карканье оборвалось, как будто она поперхнулась и глухо захрипела, затем по крыше покатился какой-то комок и мягко упал на землю. Воцарилась тишина. Сердце Ванюши забилось сильнее, громче. Что с вороной? Что произошло? Кто там в ночной темноте? Кровь сильно била в голову, мальчик с трудом пересиливал страх. Он стоял у окна, оглядывался и ждал, что же будет дальше. Вдруг он услышал, как скрипят тихонько половицы крыльца за дверью. Там кто-то есть. Дверь Ваня предусмотрительно запер изнутри на крюк. Вот дверь тихонько подёргали, но она не поддавалась, запор не пускал. Страх усиливался новой накатывающейся волной. Мальчик замер в ожидании. Вот дверь опять подёргалась, потом всё затихло. И тут раздался осторожный скрип старого металла. Это зашевелился крюк. Как он мог зашевелиться? Ваня вдохнул воздуха всей грудью, резко метнулся к двери, схватив приготовленную возле печи кочергу, чтобы тут же пустить её в ход. За дверью всё стихло. Этот «кто-то» отлично видел или чувствовал все передвижения Вани. На окне опять забегали разноцветные огоньки. Мальчик быстро метнулся к окошку. Опять он заметил исчезнувшую тень за углом. А через некоторое время скрип крыльца и тихое позвякивание крюка повторились. Ваня снова занял оборонительную позицию возле двери. Снова тишина, затем постукивание огоньков по окошку. Ваня подождал подольше, а затем в прыжке бросился к окну, попытавшись застать зловещую тень врасплох. Но на этот раз получилось наоборот, он не застиг даже никакого мелькания тени. Тишина, никаких шевелений, даже ни ветерка. Ваня внимательно вглядывался в ночной подлунный полумрак. Как вдруг он вздрогнул от звука выскочившего с лязгом из кольца крюка. Дверь приоткрылась. Зрачки глаз мальчика в ожидании стали расширяться. И тут усилили свой бой часы, мерно пробив шесть часов утра. Дверь закрылась. Ваня очнулся от оцепенения и на волне откуда-то взявшейся храбрости, вооружённый кочергой бросился в атаку. Он выскочил на крыльцо, резко открыв дверь плечом, оставалось ещё закричать «ура». На крыльце он осмотрелся. Кругом стояла утренняя свежесть, лучи раннего солнца стали просачиваться сквозь верхушки деревьев. Тишина, покой, птичий щебет. Ваня понял, что никакой опасности больше нет. Он быстро успокоился, вдыхая свежесть утренней красоты и безмятежности. Тут он вспомнил о вороне, о том, как она странно каркала, а потом с крыши что-то свалилось. Он побежал за дом, под окошком посмотреть. И чуть не наступил на ворону, она лежала с закрытыми глазами, поджав лапки. Сердце мальчика сжалось от жалости: «Эх, воронушка, что она с тобой сделала эта тень. Ну тень, теперь я с тобой разберусь.» Он осторожно поднял бесчувственную ворону. Надо было её похоронить. Закапывать не хотелось. Мальчик нашёл приметный куст, соорудил гнёздышко, положил в неё свою подругу и прикрыл ветками. Лишь после этого он сам ощутил тяжёлую усталость и уснул не раздеваясь.