Ангел в ночи

Всем кого любила и люблю

посвящается.

Глава 1

История, которую я хочу вам поведать, завязалась осенью тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, время начала перестройки — смутное и сумбурное время.

Надо сразу предупредить читателя, что ежели вы хотите прочитать захватывающий рассказ с погонями и перестрелками о спасение мира, можете выбросить эту книжку в ближайший мусорный бак. Нет, мир мы спасать не будем, разве что от самих себя, да и количество суперменов на душу населения растет с каждым часом, если судить по кинофильмам и книжкам. Одним словом: супергероями сейчас можно, по меньшей мере, раза четыре опоясать земной шар. Нет, мир спасать не будем, боюсь, затеряемся. Спасателей — много, Спаситель — один.

Так вот: эта история случилась одним сентябрьским утром, когда ласковые лучи солнца так хороши, что все живое и неживое никак не может впитать в себя этот прощальный ультрафиолет. Все буквально оцепенело от счастья. Редкий желтоватый листок с красными прожилками качнется на мгновение и лениво остановится, совсем не думая падать. А лучи солнца все играют и играют в редких прорехах золотистых кущ и, пролезая сквозь тесные щели, безмятежно шлепаются на асфальт, покрывая его сверкающей паутиной. Тишина стоит такая, что каждая проезжающая машина гремит как самолет, на взлетно-посадочной полосе напоминая о нашем месте расположения.

Нет, это не поле и не лес. Представьте себе аллею метров триста в длину, усаженную громадными тополями, верхушки которых потихоньку начинали лысеть. Рядом с аллеей пролегает шоссе, точнее просто полу разбитая дорога. К другому боку этой аллеи прилепилось большое, серое здание с единственной стеклянной дверью, расположенной прямо по центру. Кирпичные стены потихоньку начинали осыпаться, поэтому, то тут, то там виднелись щербатые выбоины, как после обстрела. По нашей аллее неторопливо двигаются три фигуры, твердо намереваясь зайти в это самое здание. Даже издали можно заметить, что это особы женского пола еще совершенно зеленые, как та же петрушка в огороде. Они тихо беседуют на ходу, сгребая ногами, редкий шуршащий серпантин опавших листьев. Девушки открывают стеклянную дверь, и это здание, именуемое завод «Красный пролетарий», проглатывает их совершенно бесследно.

— Вот это развалина! А я думала, у нас разруху ликвидировали. И здесь нам жить целых три года! — заметила Света, высокая, рыжеволосая девушка с ямочкой на подбородке. Круглое лицо и виноватый взгляд серых глаз. Некоторая угловатость в ее движениях выдавала природную робость, которая с лихвой компенсировалась приобретенной прытью.

— Да! Три года жизни просто взять и вычеркнуть! — язвительно добавила ее сестренка и, уверенно положив руки на талию, медленно оглядела неприметное фойе, выкрашенное белой эмульсионной краской, с серыми панелями, с крапчатым полом, выстеленным плиткой и двумя прозрачными кабинами с вертушками. Звали ее Оленькой. Она была пониже ростом и несколько стройнее своей не по годам располневшей сестры. Зеленые глазки и хорошенький носик давали ей шанс претендовать на успех у мужчин, если бы не чрезмерная манерность и заносчивость, которая царила во всем ее облике. Горделивая осанка не портила фигуру, но высокомерие уродовало взгляд.

— Нет, милочка, и разруха осталась и неграмотность. Теперь вот нас на прорыв пустили, будем поднимать экономику. Чувствуется, что прогресс обошел стороной именно наш район, — Света опустила вниз уголки губ.

— Да, жизнь не ровна! — вступила в разговор третья спутница, которую звали Аленкой, — Светка, не надорвись!

— И чему здесь можно научиться? Явно не стройка века! — Олечка погрустнела, — Попользуются и выбросят через три года, как старый матрац.

— Боже! А на ВАЗе как было здорово! — заметила Аленка, — А здесь — начало двадцатого века. Такое ощущение, что нам кирпичи на голову полетят, — Она задумчиво покачала головой. На фоне своих рослых подружек девушка казалась переросшей куклой. Светлые золотистые волосы, большие синие глаза, и миловидное детское личико. Наивность на границе с глупостью — жуткое сочетание, но такое милое сердцу.

— И не хватает-то всего одной гранаты, чтобы он разлетелся, — Светка взмахнула руками, не замечая собственной сумки и, с силой ударила по бедрам, — Да бомбу сюда уже можно не бросать, сам развалится.

— Сбежать нельзя, нужно отработать. На ВАЗ-е было отлично! Восемь проходных — целый завод-город. Как вспомню цехи-автоматы, плохо становится. А общага, какая была: пол — паркет, кухня — шестнадцать метров! С этим не сравнишь. И куда нас занесло! — окончательно расстроилась Ольга.

— И почему именно сейчас вспомнилось любимое «Введение в специальность» наших профессоров, — Аленка состроила кислую гримассу, — «Каждую секунду на ЭВМ поступают мегабайты информации и всю эту информацию нужно обрабатывать», — Аленка выпалила скороговоркой, — Мне почему-то кажется, что не поступают…

— Да… После родной Самары, здесь конечно — не фонтан! И пойти некуда, а дома какие — развалюхи, кажется им лет по девятьсот. Как в них люди живут? Надо было брать ВАЗ! — громко вздохнула Олечка — А ты все: «К Москве поближе, к Москве поближе. Вот тебе и поближе. Слышь, Светик нам кажется туда, — она указала пальчиком на кабинку с вертушкой.

— Нам в отдел кадров, — Светка с презрение бросила женщине, сидевшей за стеклом.

— Направо и туды, — ответила вахтерша, рукой указывая на темный коридор, от которого повеяло прохладой, сыростью и тишиной.

— Туды, так туды! — Девчонки быстро устремилась вперед.

Жизнь подмосковного города с редким названием Уреченск не сулила им ничего хорошего. Старинный, небольшой городок в центре страны с обветшалой архитектурой, редкими, обгаженными голубями, памятниками, единственным собором в центре города и такими же редкими сколь и чистыми увеселительными общепитовскими столовыми, навевал на них тоску. Мысль провести здесь три года, вдали от родных и старых друзей, вдали от ярких дискотек, баров и клубов, театров и цирков, стадионов и дворцов спорта… в этом богом забытом месте, не давала им покоя. Их место распределения казалось им настоящей ссылкой.

Когда тебе двадцать два, вся жизнь только начинается. Один ВУЗ закончен, теперь надо было поступить в другой. Аббревиатура ВУЗ расшифровывалась, как выйти удачно замуж. На что только не идет женщина ради своего счастья! К тому же это счастье еще нужно найти. Чего стоит отличная учеба в школе, я уже не говорю про полутехнический ВУЗ. И все ради того, чтобы найти спутника жизни, свить гнездышко, вывести цыплят…

Так вот: все должно быть впереди, а спокойный Уреченск — райское место для начинающих пенсионеров, то есть для тех: у кого ВСЕ уже позади. И это для наших «столичных» дам!…

Продолжая обсуждать представшее их глазам мрачное сооружение, девушки прошли через проходную и направились к двери с табличкой «Отдел кадров».

— Вы, молодые специалисты? — бегло взглянув на них поверх очков, спросила женщина, сидевшая в кресле, — А что так поздно? Ведь уже сентябрь? Вы должны были приехать в августе. Мы с таким трудом набрали людей в колхоз, — Злобно проворчала она.

Девчонки виновато помялись, и что-то было попытались пропищать в свое оправдание, ссылаясь на летний сезон, период отпусков, дефицит билетов и загруженность железных дорог, и даже на опоздание поездов на двадцать четыре часа. Вся красочная тирада наших подружек долетела до стены и опрометью бросилась в раскрытую форточку, пока инспектор наморщив нос что-то пыталась прочитать в их дипломах. Она лениво подняла глаза и добавила:

— У нас только две ставки в отделе Метрологии и одна в ОГК. Сами решайте, кто куда пойдет, — пробурчала она и небрежно бросила дипломы на стол.

Пройдя темный коридор и фойе, девчонки вышли в небольшой заводской скверик. Темная зелень тополей и каштанов поднималась ввысь над мрачными безликими корпусами и была такой сочной, не смотря на толстый слой заводской пыли, словно смена времен года ее не коснулась. Клумбы, засаженные смешливыми незабудками и восторженными флоксами, разделялись деревянными скамейками, тонкие рейки которых были выкрашены яркой палитрой красок. Здание заводоуправления заслоняло светила в любое время суток, отчего в нем всегда было немного сумрачно и прохладно. Надо сказать, что климат на заводе был в среднем на четыре градуса ниже, чем климат за заводской проходной, что каждодневно фиксировали термометры, висевшие над дверями. Трудно сказать почему… Над сквером висел транспарант кумачового цвета с лозунгом: «Родине — ударный труд!»

От скверика рукавами расползались две аллеи с разбитым асфальтом с посаженными вдоль них деревьями, доходившими почти до крыш заводских корпусов. Листва на деревьях стала серо-желтой от постоянной колесной пыли, которой пропитался и воздух, и стены и транспаранты, и только тополиные макушки по-прежнему радовали глаз чистой изумрудной зеленью. Шум постоянно работавших станков и двигателей создавал тот неповторимый гул, который так удручающе действовал на наших спутниц. Девчонки шли, молча навстречу своей судьбе, совершенно не желая обсуждать приоритеты выпавших им мест.

Начальником отдела метрологии в те времена был Сергей Петрович Козлов. Вверенное ему подразделение занимало второй этаж восьмого корпуса. Недавний ремонт коридоров, выложенных белой кафельной плиткой, новое оборудование и офисная мебель, переносили вас, если не в долгожданную Европу, то точно в цивилизацию. Отдел занимался поверкой приборов, так что особенно не перегружался, сидя на балласте завода, не обремененный ни планом, ни комиссиями, ни чрезмерной отчетностью. Он казался нашим героиням тем крохотным лучиком света, что пробивается сквозь дебри заводского забора. Итак, напомню: девушек было три, а «теплых мест» только два.

Сергей Петрович рассеянно смотрел в окно, прокручивая циферблат телефона, когда тишину кабинета нарушил стук в дверь и три молодые девушки со словами: «Здравствуйте. Можно», — впорхнули в кабинет.

— Мы, молодые специалисты. Нас к вам направили из Отдела кадров, — дружно выпалили девчонки, расплываясь в такой ослепительной улыбке, дополняя ее частым похлопыванием ресниц так, что Сергей Петрович как-то сразу заерзал в своем рабочем кресле и откинулся на спинку, расслабляя душный узел галстука.

— Мы приехали из Самары после окончания Политехнического института, — добавила расторопная Светка, — Так и не дождавшись приветствия.

— А что так поздно? Вы должны были приехать в августе, а сейчас уже сентябрь, — Сергей Петрович сдвинул брови, перестал крутить циферблат и взял в руки лежавшую на столе папку, — В колхоз надо кому-то ехать, — он тяжело вздохнул, словно отправлял людей на фронт, — Никто не хочет ехать, никакой сознательности у людей нет, урожай гибнет.

— Хотелось еще немного погулять, — виновато добавила Света и застенчиво потупилась в пол, явно не желая проникаться заводскими трудностями, — Не скажешь же ему, что специально не приехали в срок, чтобы не «загреметь» в колхоз, — промелькнуло в голове у Светки.

Он, снова бросив беглый взгляд на трех полу столичных специалистов, затем, немного помолчав, произнес:

— Ладно… У нас только две вакансии. Так, что решайте, кто останется, — он снова перевел взгляд на окно.

— Мы две сестры — близнецы. Всю жизнь вместе, в школе вместе, в детском саду вместе, в институте вместе… Вы же знаете, что близнецов нельзя разлучать, — Светка быстро села на стоявший стул, немного прилегая на стол Сергея Петровича, — Давайте мы и останемся! — она почти выкрикнула.

— Ваши фамилии, — Козлов испуганно отодвинулся от стола.

— Ветровская Светлана Анатольевна и Ветровская Ольга….

Какая скорость!!! Кто успел, того и не съели. Не став ждать, когда ее попросят вон, обиженная Аленка быстро направилась к выходу. «Вместе, вместе, попа в тесте. Так тебе и надо. Не будешь щелкать клювом в кругу друзей. Вечно они со своей семейственностью. Надо было ехать одной, в августе. Какая я дура, что их послушала. Если на то пошло, то решать нужно было честно. Я училась лучше и по „распределению“ шла впереди них, значит, остаться должна была я. Интересно знать: замуж они тоже будут вместе выходить?», — так рассуждала Аленка, и обида, как вода в чайнике закипала в ее груди, ноздри раздувались, как транспаранты. Она сжимала кулачки, совершенно не замечала обгонявших ее машин и мотороллеров. Аленка прошла «Аллею трудовой славы», по обе стороны которой размещались огромные портреты передовиков производства, помещенные в тяжелые железные рамы, выкрашенные любимый серой краской. Большие фонари, с разбитыми плафонами перемежались с огромными черными мусорными баками и длинными деревянными ящиками, сколоченными из грубых неотесанных досок. Металлическая стружка хрустела под ногами и прорезала подошву австрийских туфелек цвета свежего антрацита.

Внезапно ее взору открылось большое светлое здание инженерного корпуса и на Аленку снова повеяло весной… Выстроенное согласно современным представлениям об организации производства, и задуманное, как проект передовой мысли, оно должно было символизировать «новые идеи» в современной архитектуре. То ли, на проекте сэкономили, то ли эксперимент был неудачным, то ли строили двоечники — он постоянно преподносил сюрпризы. Воздвигнутый из стекла и бетона летом он накалялся, как сталелитейный цех. Его огромные окна, призванные сеять свет в просторных помещениях, никогда не открывались из-за прогнивших рам и не чистились, заросли паутиной и угрожали вывалиться, отчего корпус стал душным и темным, как русская парная. Зимой же напротив: все те же сплошные окна, с такими же огромными прорехами становились мишенью «семи ветров», и «содержимое» этого корпуса постоянно ощущало на себе их частое дуновение. Фронтальные стены тоже вели себя своевольно, поэтому все лестничные пролеты были помечены «флажками» и сцепками. Было бы не честно не упомянуть о сезоне дождей, который уподоблял последний этаж корпуса общественной душевой. В народе это здание прозвали «аквариумом».

Хочется пожелать нашему градостроительству прекрасных проектов, красивых домов и дворцов, которые умопомрачительно вписываются в архитектурный ансамбль города и оставят свой след в истории, как памятники, но никогда не забывайте, что в этих проектах будут жить люди.

Войдя в фойе, наша путешественница поднялась на третий этаж по широкой лестнице с просторными пролетами и робко остановилась у двери песчаного цвета, над которой была надпись из трех букв… ОГК. «Уж послали, так послали. Отдел главного конструктора. Господи! Что я буду здесь делать! Я ведь метролог! И все мои знания в этой области — это полугодовой „факультативный“ курс», — Она открыла дверь, робко переступая порог и шаткой походкой пошла по пустому коридору к большой двери, с электронными часами, интуитивно надеясь, что именно здесь находится приемная ее нового начальника. Вдоль стены было большое количество дверей, а сама стена была стеклянной, выкрашенной краской именуемой «слоновая кость». Надо сказать, что все помещения данного корпуса были выкрашены этой краской: то ли другой больше не было, то ли много закупили? Краски хватило только на две трети стены, поэтому сверху она была почти прозрачной, и отдельный лучики света проходили с улицы и в этот коридор, создавая режим экономии электроэнергии.

Войдя в приемную, Аленка увидела маленькую женщину с темными мелкими кудрями, стоявшую за столом. Она перекладывала толстые пачки папок с места на место. Тимофеевна быстро остановилась, привлеченная стуком незнакомых каблучков и резко, поверх очков, бросила взгляд на робкую девушку.

— Ты, х нам? — Не здороваясь, спросила Александра Тимофеевна, — Новенькая што ли? — Она тяжело вздохнула, как будто размещала всех новеньких на своей загородной даче, — Куды вас стольхо?

— Я, молодой специалист. Меня направили к вам из отдела кадров, — почти машинально произнесла Аленка, — Я приехала из Самары… — Она хотела еще что-то сказать.

— Ках фамилия? — пронзительным голоском спросила она, крутя телефонный циферблат. И, не дожидаясь ответа, продолжила уже в трубку, — Х нам тут мылодой специалист. Куды ее?

— Петухова, — сдавленным голосом ответила она, — Не завод, а Москва — сортировочная, — мелькнуло в голове у девчонки.

— Поднимешься на щетвертый этаж, и в щетыреста одиннадцатой сидит Хгольденбергх со своей хомандой. Тябе х нему.

Пока Аленка поднимается на следующий этаж, попробую ввести вас, дорогие читатели, в курс дела. Итак: в те времена конструкторское подразделение состояло из восьми отделов, последний из которых располагался на четвертом этаже. Подразделение весьма разрослось и как всякий переросток перестало умещаться в старых «штанах». А на новые «штаны» обычно нет денег, поэтому наш восьмой отдел был вынужден облюбовать себе последний поднебесный этаж. Чердачное помещение проектом не предусматривалось, поэтому он совмещал в себе и рабочее помещение и чердачное, со всеми вытекавшими отсюда последствиями, о которых говорилось немного раньше.

Наш восьмой отдел, о котором впоследствии пойдет речь, занимал две смежные комнаты, соединенные небольшим коридорчиком, который в народе прозвали предбанником. В одной комнате размещалась группа разработчиков схем, прозванных «схемщиками», а в другой — группа конструкторов, за глаза и в глаза все называли их «железячниками». Хочу немного объяснить, чем отличаются разработчики от конструкторов по железу. Физику в школе проходили все, поэтому примерно знаете, что такое резисторы, транзисторы, микросхемы и т. д. и т. п. Так вот: разработчики все это и т. д. и т. п. соединяют в схемы, надеясь, что они оживут. Железячники «прилаживают» их к платам, платы собирают в отдельные ящички, называемые корпусами, соединяют это все проводами и разъемами, надеясь, что это «сырье» будет работать. Сырье, потому что сырое. И требуется от трех до десяти лет, чтобы прибор отладить, настроить, исправить все «фонари» в схемах и конструкциях, и только тогда из «сырья» вырастает Аленький цветочек и начинает себя окупать и приносить прибыль.

Начальником восьмого отдела в то время был Гольденберг Феликс Абрамович. Это был человек лет сорока пяти. При росте в сто восемьдесят два сантиметра, и весе в сто пять кг, с копной белоснежных волос. Черный, немигающий взор, всегда пристально смотрел на собеседника, невольно залезая и под одежду и под кожу, пытаясь добраться до душонки… Это были не глаза, а рентгеновские лампы, поэтому некоторые подчиненные старались избегать не нужного облучения и не попадаться ему на глаза. От него всегда шло отрицательное поле, которое отбрасывало вас метра на полтора к стенке.

Ему было трудно возражать и страшно — не повиноваться. Женщины липли к нему, как блохи к четвероногому другу и поэтому долгие годы Феликс Абрамович оставался лучшим женихом отдела, пока, наконец, не женился… Это произошло совсем недавно, вследствие чего наш молодожен никак не мог привыкнуть к своему новому положению. Отчего стал излишне раздражителен и совершено невыносим. Сослуживцы констатировали, что женитьба не пошла Феликсу на пользу.

Солнце ласково заглянуло за край стеллажей и уверенно бросило тонкий скользящий лучик. Он пробежал по коробкам, толстым подшивкам документов, засаленным штуцерам, трубкам, радиаторам, пыльным алюминиевым крышкам, коснулся края стола и заиграл на светлых кудрях Феликса. Он сощурился, отвернулся, хмуро глядя на стеллаж, бросил на стол ручку и она быстро покатилась по рябой крышке отбивая мелкую дробь. Феликс откинулся на спинку кресла и снова бросил беглый взгляд на план работ, когда перед его глазами неожиданно возникла незнакомая блондинка со словами: «Здравствуйте. Я молодой специалист. Меня направили к вам», — почти умирающим голоском произнесла она и плюхнулась на стул, придвинутый к столу.

— А почему так поздно? Сейчас уже сентябрь, — традиционно начал разговор Феликс Абрамович, нахмурив и без того сдвинутые брови.

— Так ведь все равно же общежитие не дают. Живем в Красном уголке… (как морские свинки), — последнюю фразу Аленка не произнесла, но она об этом подумала.

— Ладно уж, пиши заявление и выходи на работу. Но сначала придется съездить в колхоз, — Феликс твердо посмотрел на девушку и постучал пальцем по столу.

«Да, — подумала Аленка: — «Прямо так и побегу за автобусом в своих новых австрийских туфельках, размахивая чемоданом и крича — Возьмите меня, возьмите!»

Глава 2

Перенесемся теперь из пыльного и душного аквариума в здание цвета манго, расположенного на улице Овраг подпольщиков тридцать четыре. Красный уголок разместился на первом этаже общежития. Три окна, расположенные вряд, были завешены темно-бардовыми шторами. Пропитанные пылью и масляными пятнами, шторы приобрели иссиня — малиновые разводы, создавая в комнате таинственный полумрак. «Внутреннее убранство» состояло из двух раскладушек и одной железной кровати, выкрашенной масляной краской цвета индиго, стоявших строго в центре «уголка». Стены комнаты были расписаны под красные знамена всех пятнадцати республик, на знаменах проглядывали портреты Ильичей. Но самая главная стена была «озарена» желтым полукругом, из которого исходили шесть магистралей канареечного цвета, символизируя путь в прекрасное грядущее, намекая на то, что он у каждого свой. Над дорожками красный лозунг: «Все силы на борьбу за светлое будущее!» Мудрый девиз указывал на то, что за это самое будущее нужно еще побороться и очень сильно побороться, иначе оно не у всех будет светлым.

Девчонки сидели на кровати и три пары нежных ножек очень аппетитно поблескивали круглыми коленками. Ольга держала в руке помидор. Откусывала и почти не жуя, проглатывала. Красный сок проделал дорожку от уголка рта до подбородка и большими кляксами растекался на груди разноцветного халатика. Она торопилась, пока ее трапеза окончательно не превратилась в томатный сок. Светка встала с кровати, подошла к окну и взяла тугой сверток грязно — белого цвета.

— Кыш с моей кровати! Надо бы ее застелить, — девчонки быстро отскочили в сторону.

— А я на чем спать буду? — Произнесла Аленка грустно глядя на спутниц, — Вы хоть вдвоем ляжете, а я где?

— Где, где, в Катманде, — Сестры расхохотались.

— Нас пригрозили в колхоз отправить, как только выйдем. Надо потянуть время, — Олечка снова откусила, на этот раз испачкав нос, — Жрать хочу, сил нет.

— Да, пожалуй, не стоит сразу устраиваться на работу. Нужно немного пожить, ознакомиться с городом. Мне уже здесь начинает нравиться, — Сестренка уверенно накинула простынь на старый полосатый матрац.

— Да и Москва рядом, — как ни в чем небывало произнесла Аленка, усаживаясь на кровать Светы, — Мне сегодня Феликс Абрамович тоже угрожал, — Говорит, не жить тебе, Алена Владимировна, без «колхозу» ни днем ни ночью. У нас, говорит все молодые специалисты так ввод в специальность проходят, посвящение в конструктора.

— Прямо так и помчимся! Все вещи бросим на произвол судьбы! Пусть сначала комнату дадут, а то больно «шустрые». У нас в договоре сказано, что жилье предоставляется, — возмутилась Оля.

— У всех сказано в договоре, — Спокойно произнесла девушка, сидевшая на соседней раскладушке. Она сидела так низко, что девчонки невольно бросали на нее косые взгляды сверху вниз, — Привет. Меня зовут Аней, — Она виновато улыбнулась, — Я в Уреченске давно. Приехала после школы, — сделав паузу, продолжила, — Я сама из Казахстана. Окончила Электронный институт, решила здесь остаться.

— А тебя куда распределили? — поинтересовалась Леночка.

— В отдел главного конструктора, у меня ведь факультет конструирования.

— Значит мы теперь с тобой сослуживцы, — Аленка протянула руку, — Меня зовут Аленка, как шоколадку.

— Очень приятно, — грустно улыбнулась Анечка и пожала Ленкину ручку, — Завод несколько лет не выполняет план, поэтому «текучка» страшная. Живут, главным образом за счет иногородних и молодых специалистов, которым предоставляют общежитие. Местные сюда редко идут. А общежитие у них отличное, на других заводах такого нет.

— Ты, хочешь сказать, что открепления нам не дадут, — не уверенно произнесла Аленка.

— Хорошо жить хотите, — Аня встала с раскладушки, чтобы уровнять взгляды, — Сначала помучайтесь, в колхоз съездите, на заводе поработайте, а потом, через три года, может и отпустят.

— Да, и уехать отсюда нельзя, и жилья нет. Вот дилемма, — загрустила Леночка.

Дверь с малиновым стеклом без стука отворилась, и грузная кастелянша протиснула свой правый бок в дверную расщелину, перекатываясь с одной ноги на другую, недовольно поморщилась и пропихнула в дверь толстую стопку свернутого постельного белья уже знакомого нам грязно — белого цвета.

— В тридцать пятой комнате освободилась двухместная кровать, хозяйка уехала в колхоз. Так, что можете вдвоем пока переселиться туда, временно там поживете, — она снова перевалилась с одной ноги на другую, качаясь, как неваляшка до самых дверей маленькой подсобки.

Девушки медленно тащили чемоданы вверх по лестнице, спотыкаясь и ругаясь на каждом пролете, высокие каблуки задевали за края ступенек, создавая дополнительные трудности. Они шли по длинному, темному коридору вглядываясь в номера комнат, прищуриваясь и подпрыгивая.

Современные риелторы описали бы это жилье, как отдельную квартиру в тридцать шесть квадратных метров, с жилой комнатой в восемнадцать метров, кухней в пять метров, совмещенным санузлом с сидячей ванной. Вершиной сервиса был стоячий балкон, шириною в дверной проем, а глубиною в тридцать см. Для наших измотанных девчонок это были райские кущи. У окна стояла разобранная кровать, на которую они сели и вытянули ноги.

— Ты как, жива? — Аленка протянула руку Ольге, — С новосельем тебя, Оля, — и она развалилась на кровати, глядя на потолок.

Стены комнаты были оклеены обоями с крупным выцветшим лилиями грязно-зеленого цвета. Кое-где обои растрескались, края отогнулись, обнажая красно-желтые гроздья. На стенах висели портреты индийских танцовщиц, календари с шампанским и японскими гейшами. Вдоль стен стояли четыре кровати со старыми деревянными потрескавшимися спинками шоколадного цвета. Большой деревянный шкаф с тремя отполированными створками стоял почти у самой двери, наполовину заслоняя проход. Дверки его немного провисли и отворились, он так и стоял с приоткрытым «ртом», из которого торчали разноцветные лоскутки и белоснежные стопки белья, высовывались голенища сапог и торчали всевозможные пояса и косынки…

— Если это хорошее общежитие, то как должно выглядеть плохое? — Леночка поникла совсем.

— Ладно, дареному коню в зубы не глядят, — ободрила ее спутница, — Все лучше, чем в Катманде, — и снова засмеялась.

Утро коснулось штор и потревожило маленький пузатый будильник, отчего он качнулся и сразу же нервно подскочил, звонко затрещал, нарушая мертвую тишину. Оля протянула руку и, не открывая глаз, нажала на кнопку. Все стихло.

— Ленка, вставать будешь? — Ольга широко открыла рот и потянулась, — Я уже третий раз сегодня будильник завожу.

Аленка медленно открыла глаза и вопросительно посмотрела на соседку, лежавшую рядом, с наигранным укором произнесла:

— Как всякий честный человек ты просто обязана теперь на мне жениться.

— Да уж, — Оленька покачала головой, — Мы — не «хиппи». Мы — не «панки». Мы — «девчонки — лесбиянки».

— Да… На работу мы сегодня не пойдем, я так полагаю. Делать там нечего, — промолвила Ленка.

— Думаю, что уже не пойдем, — Оленька покачала головой, — Одиннадцатый час, — она села на кровати и машинально засунула ноги в тапочки, — Я полагаю, мы и завтра на работу не пойдем, — она потянулась, ворот сорочки раздвинулся, обнажая небольшую упругую грудь, — Надо бы позавтракать. У нас там еще домашние запасы остались. Сходим в магазин, еды какой-нибудь купить, так жрать хочется.

— Надо хлеба купить, а то наш хлеб плесенью покрылся. И погуляем по городу, делать-то все равно нечего, — Аленка потянулась рукой к стене и схватила кусок отвалившихся обоев. Он легко поддался, обнажая старую штукатурку. За обоями показались странные на вид крупинки. Они были ярко шафранового цвета и все время двигались. Аленка отбросила кусок обоев и брезгливо сморщилась, — Фу! Лелек, смотри, — она указала пальцем на дырку в стене, — Кажется это — клопы, — она снова поморщилась и провела рукою по телу, — Ты чешешься? Я вроде нет.

— Я, вроде тоже. Ха — ха. Мы им не по зубам. Карту города бы купить, а то потеряемся, — Олечка безразлично смотрела на тапочки, то сдвигая, то раздвигая ножки, — Я пока устраиваться на работу не собираюсь, может домой сбежим, — Она сощурилась и посмотрела на Аленку.

— Ты, вотще? Карта-то зачем? В Самаре не заблудились, а тут захочешь — не заблудишься! Все дороги ведут в Кремль! — Ленка энергично протянула ручку вперед, — Потеряемся — Разве что поставить целью, чтобы Феликс не нашел! Ха-ха.

Плотно позавтракав, дабы не тратить деньги на вредные здоровью пирожки, наши подруги решили пойти осмотреть местные достопримечательности. Купив за один рубль двадцать копеек наборы открыток с видами Уреченска, наши героини составили планы приобщения к местной цивилизации. Первой намеченной целью был центральный кремль, расположенный на главной улице города. Затем последовали: цирк, парк культуры, кукольный и драматический театры, ЦУМ и базар, где согласно протоколу они сделали фото три на четыре. В довершение ко всему они посетили юридическую консультацию, дабы узнать, как им отсюда «слинять». Получив совет специалиста за пять рублей, и изрядно промотав родительские деньги, наши горе специалисты появились на заводе ровно через две недели, когда колхозная мобилизация уже закончилась.

Войдя в приемную Главного конструктора уже твердой походкой, Аленка увидела знакомую ей Александру Тимофеевну все в тех же темных завитках, которая все так же вопросительно глядела на нее, — Да, — подумалось Аленке, — ничего не меняется. Такое ощущение, что она так и стояла с открытым ртом две недели.

— Ты, мылодой специалист? — она прищурилась, — И худы жи тиби направили, в кахой отдел? — бойко спросила секретарь.

— Не помню, — безразлично произнесла Аленка, плюхаясь на стул, — Помню, что фамилия начальника отдела заканчивалась на букву «г», — с убийственной наглостью промолвила она.

— Да нет у нас тахких… — медленно размышляя, произнесла Тимофеевна, — Пулих, Дехман, Занхгерштейн, Вайнштейн, Гхольденбергх?

— О! — Аленка вытянула пальчик, — Точно к нему! — она задумалась совсем ненадолго, — А как к нему добраться, не подскажите? Не будите ли, так любезны.

— Это тибе на щетвертый надо, — Тимофеевна указала на потолок, — Прямо над нами сидит, в щетыреста одиннадцатой.

— Точно вспомнила, спасибо, — Аленка направилась к выходу.

Феликс Абрамович сидел за столом, и все также смотрел на стеллаж, отмахиваясь от солнечных зайчиков, просачивающихся, сквозь дырявые шторы, когда перед его взором возникла уже знакомая ему молодая девушка, с вздернутым носиком и витками золотистых волос. Бледная, как луна, в таком же бледном платье и только синие глаза резали пыльный воздух, как лезвие. На этот раз взгляд его немного смягчился, и в уголках рта появилась приятная улыбка.

Может ведь, если захочет. Видимо он испугался, что рискует совсем не увидеть своего молодого специалиста, если не проявит положенного гостеприимства. Было несколько странным видеть этого сурового человека с белозубой улыбкой на лице, которая скорее напоминала тиски акулы, нежели обаятельного отца нации. Феликс решил пойти в обход.

— Отправки в колхоз, Вы, избежали, — мягко, с наигранной любезностью, начал Феликс, — Присаживайтесь, — указал он на стул.

Аленка положила документы ему на стол и смело села, пытаясь всеми силами спрятать робость в самые пятки. От этого огромного, с пронзительным взглядом человека теперь зависело ее будущее. Он внимательно рассмотрел ее диплом и стал неторопливо рассказывать о заводе, об отделе, о различных направлениях разработок. Ленке было очень интересно слушать, тем более что она понимала его только наполовину. На всю вторую половину она делала умное лицо и качала головой в такт его словам, так что получалось очень убедительно. Надо сказать, что умное лицо — не последний козырь в нашей биографии, я бы ввела этот предмет в школе. А так как наша специалистка была законченной отличницей, то у нее с умным лицом был полный порядок.

Итак: Феликс закончил тем, что предложил работу в конструкторском бюро, мотивируя свое предложение быстрым карьерным ростом женщин — конструкторов по сравнению с женщинами — разработчиками. Аленка согласилась с ним, понимая, что бабы — дуры. Посудите сами: если бы она сидела и дурацки улыбалась, водя глазами по часовой стрелке, разве бы дал он ей оклад в сто двадцать пять рублей — нет! Разве что в сто пятнадцать! А так на целых десять рублей больше, чем остальным молодым специалистам.

Появившись в отделе на следующее утро в платье цвета слоновой кости, застегнутом на молнию до самых белых волос, она была представлена своему непосредственному начальнику, Лизунову Тарасу Петровичу. Человек он был замечательный. Всегда бодренький, в хорошем расположении духа, казалось, что он светился изнутри, как стоваттная лампочка. Он был небольшого роста, щупленький, с редеющей головкой и добродушным лицом, к тому же Тарасик, как его за глаза прозвали женщины отдела, был очень энергичным. Он летал по отделу, как Карлсон по крышам, и это в его сорок с моторчиком! Тарас Петрович ласково улыбнулся, но Аленка, заметив хитрые морщинки в уголках его глаз, насторожилась. «Он не так прост, как хотел бы казаться. Нужно быть с ним настороже», — подумала про себя девушка.

Лизунов вывел Аленку в центр комнаты и лилейно произнес:

— Товарищи сотрудники, минутку внимания. Хочу представить вам нашего нового молодого специалиста, — обратился он к подчиненным. На голос начальника со всех сторон комнаты потекли люди. Вокруг Аленки образовался кружок из полутора десятка сорокалетних женщин, красивых и ухоженных. Она стояла и бессмысленно улыбалась, пытаясь хоть как-то очаровать будущих сотрудниц. Медленно, вдоль проходов между кульманами потянулись остальные члены коллектива. Несколько молодых девушек и трое мужчин.

— Это Петухова Алена Владимировна. Приехала к нам из Самары, — переключив свое внимание на женщину, сидевшую за ближайшим столом, он добавил, — Серафима Васильевна, а, Вы, будете у нее наставником. Так, что прошу любить и жаловать, — он снова растянул губы.

Аленке выделили желтый письменный стол, совершенно особенный. Ей никогда еще не приходилось сидеть, а главное работать на такой рухляди. Тарас Петрович собрал стол по ящикам, ручкам и ножкам. Набитой рукой прикрутил линейки к разобранному кульману. Он полдня трудился: подгоняя, подкручивая, подпиливая. Выбегал и вбегал в комнату постоянно что-то принося: то ящик, то линейку, то ручки, то ножки, то закручивал, то откручивал, то стучал молотком, то вымерял что-то уровнем. Потом он принес старый стул с разорванной по краям обивкой, поставил рядом со столом, провернулся к Аленке и торжественно произнес, указывая на стул:

— Прошу!

— Спасибо, Тарас Петрович, — Аленка села и немного оглядевшись, заметила рядом с собой ту самую женщину, которую ей определили в наставницы.

Серафима Васильевна поставила на стол стакан с чаем и приятно улыбнулась, глаза чуть-чуть заискрились и Аленка вдруг вспомнила маму, которая вот также улыбалась одними глазами, и всегда было непонятно, что скрывается в густой ночи этих карих глаз. Она придвинула стул и мотнула головой, приглашая Аленку сесть рядом.

— Приноси завтра чашку и тарелку — чай пить, — она снова глотнула и улыбнулась, — А то здесь за целый день от жажды умрешь, — Серафима засмеялась.

— А начальство не ругается? — Аленка подозрительно посмотрела на Тараса Петровича.

— Тарасик-то? — собеседница засмеялась как-то механически, затем резко перестала и посмотрела на Лену необыкновенно серьезно, — Скажешь тоже… Феликс иногда ругается, — она снова улыбнулась, — Так кто ж его слушает, — и она махнула рукой.

В молодости она была удивительно хороша собой и имела с ее слов много поклонников, но теперь: располневшая мало напоминала ту озорную кокетку, которой была когда-то. Ее добродушная улыбка невольно расположила Ленку к себе, и они быстро подружились. Теперь их часто можно было видеть вместе.

Серафима Васильевна рассказывала Аленке о заводе, о разработках, секретничала с ней про личную жизнь, учила ее своему мастерству. В первый же день Алена получила свое первое рабочее задание: разработать печатную плату для нового прибора. Она с рвением взялась за дело. Ей хотелось проявить себя, почувствовать задействованным винтиком в огромной производственной машине.

Умственный труд особенный, почти не примечательный на первый взгляд он требует много внимания, терпения и усидчивости… Приходится сидеть неподвижно целыми днями шевеля только ручкой и мозгами. Она переставляла нарисованные микросхемы и т. д. и т.п., пытаясь соединить их ножки проводниками. Аленка крутила эту плату, так усердно, что даже не заметила, как у нее засвербело то место, на которое падала основная нагрузка организма.

Конечно, проще было бы пойти в соседний отдел, где сидела Аня, познакомиться с новыми девчонками, проболтать с ними до конца рабочего дня, обсуждая ребят из цеха или из соседнего строительного техникума. Можно было бы вообще устроить экскурсию по заводу и сбегать к девчонкам в метрологию, имитируя кипучую деятельность. Короче, замыслов было много.

Но не такая была наша Аленка и зарплата в сто двадцать пять рублей не давала ей покоя. Ей хотелось доказать сослуживцам, что железный Феликс не зря выделил ее из общего числа молодых специалистов и разница в десять рублей возвышала ее в собственных глазах, и давала сотрудницам повод бросить завистливый взгляд в ее сторону, поставить под сомнение ее умственные способности и неоднозначно намекнуть на смазливые золотые кудряшки. Аленка натружено сидела, выгребая последние передовые мысли из своей мозговой коробочки так упорно, что плата сдалась и первый корявый эскиз уже красовался на столе к концу рабочей недели. Ее охватила такая бурная радость, что она была готова петь и танцевать, скакать на одной ножке, целоваться со всеми подряд и даже простить своим старым знакомым преднамеренное подсиживание теплого места, ибо никогда не знаешь, где ждет тебя счастье и что это такое вообще!

О, благословен тот день, когда Господь создал Землю. Благословен тот день, когда Творец создал человека и другую живую тварь под небесами и населил ими Землю. И трижды благословен тот день, когда Господь подарил человечеству Пятницу, ибо не что так не лечит нашу изнуренную трудовой неделей душу, как пятница. Ибо пятница есть — праздник души! Даже у Робинзона Крузо на необитаемом острове была Пятница…

Отработав свою первую неделю, Ленка уже строила планы культурного отдыха в честно заработанные выходные дни, когда вечером, в пятницу (нет, не тринадцатого), в конце рабочего дня в помещение вошел упитанный мужчина, невысоко роста с трубкой во рту.

Как сейчас помню: вся гадость в отделе случалась именно в пятницу и именно в конце рабочего дня — это неписанный закон «Кырр-пыррки» (так наши сотрудники прозвали завод «Красный пролетарий»).

Маленькие, глубоко посаженные глаза Вадима Дмитриевича почти не двигались, и казалось, что он пробуривает ими насквозь. Огромный, лысый лоб, говорил о том, что ума у него гораздо больше, чем роста. Надо сказать, что некоторым мужчинам этот дефицит волос явно идет, он придает им некоторую задумчивость, я бы даже сказала загадочность… Это был заместитель начальника восьмого отдела товарищ Горбатько. Он неторопливо прошел в центр комнаты, развернулся и, не вынимая трубку изо рта, пронзительным, гнусавым, не терпевшим возражения тенором объявил:

— В субботу и воскресенье всем в «Свекловод». Явка строго обязательна. Сбор в восемь тридцать на конечной остановке пятнадцатого автобуса.

— Это что, в принудительном порядке? — недоуменно прошептала Аленка рядом стоявшей женщине.

— Ты, чего бунтовать вздумала? — полушутливо ответила Константинова, статная женщина с пепельным каре, — Ты нам тут смуту не сей! — сказано тебе обя-заа-тель-но-о, — последнее слово она особенно выделила.

— За просто так? — Аленка отвернулась в сторону и шмыгнула носом, — За просто так сейчас можно заработать только грыжу.

— Почему просто так, — Константинова сильно задумалась, — За отгулы! Ничего с тобой не случится, не развалишься, подышишь свежим воздухом, займешься физкультурой, полюбуешься нашими Уреченскими просторами, заодно соберешь морковь. Бог велел помогать ближнему… колхозу.

— Да, — кисловато улыбнулась Аленка, — Только не всем. Полтора отгула и на всю жизнь радикулит.

— Какая ты пессимистка, Петухова, — Константинова ткнула ее в бок локтем.