Амур де труа

Берегитесь своих желаний, они могут исполниться.

«Ну и что же тебе с этим делать? Ты ее хочешь до боли и никак не можешь убить в себе это желание. Ты продаешь желания другим, а со своим не можешь совладать. Ну куда же от этого деться! Помоги мне, Господи!» И Господь помог

Подвески королевы

Михаил в десятый раз проверил телефон — сообщений не было. На душе было смутно, какой-то червяк елозил внутри. Вчера они с Белкой были на дне рождения Тимки Лиходелова. И выпили немного, и вернулись не поздно. Че ж так паскудно, а. После застолья устроили, как водится, скачки — скакали долго и буйно, от души, потом подустали и завели старую рок-балладу — «Still Loving You» Scorpions. Его пригласила танцевать Дашка, Тимкина подружка, обняла за шею и прижалась к нему всем телом. Через ее плечо Михаил поймал взгляд Белки. Но я же не виноват, она сама. Да и не было ничего. Или было. В штанах-то у тебя точно было. Ну, в здоровом теле… что ж поделаешь. Возвращались они молча, и дома он сразу ушел на кухню, долго курил и сёрфил по инету в своем ноутбуке. Через час он улегся на диван, Белка лежала на правом боку, спиной к нему, и усиленно делала вид, что спит. Ночью он часто просыпался и искал ее рукой — она была рядом, это его успокаивало, и он опять проваливался в тревожный сон. Утром проснулся он поздно, Белка уже ушла на работу. Больше всего хотелось помыться, и он долго тер себя мочалкой под душем, менял горячую воду на холодную и обратно, но ощущение какой-то липкости не покинуло его. Кофе и сигарета не улучшили его состояние духа, и он отправил Белке смску. Придумать ничего не смог и написал просто «Как дела». Ответа не было до сих пор, вот уже час. Звонить не хотелось, она могла быть занята с больными, а неотвеченный вызов добавил бы ему дискомфорта в груди. Он пробовал смотреть телевизор: новости его только разозлили, юмор весь был дубово-дебильным, и даже музыкальные каналы совсем не радовали. Он выключил телевизор, пошел на кухню и опять закурил. В кармане джинсов завибрировала мобилка, он судорожно ее достал, чуть не выронил и с радостью увидел портрет улыбающейся Белки с анимацией вызова.

— Алло! Привет, Бельчонок! Как дела, — все еще с опаской спросил он трубку.

— Привет, Мишка! У нас тут такие дела!

Слава богу! У них — значит, не у нас. Может, пронесло.

— А что за дела? Умер кто?

— Да типун тебе на язык!

— А че тогда? Проверка Минздрава напала?

— Да нет! Не перебивай, дай сказать!

— Ну говори уже.

— У меня завотделением есть, Анна Сергевна, помнишь?

— Не помню. И что с ней. Хвост тебе накрутила?

— Да наоборот все! Представляешь, утром меня вызывает, и вижу, она вся какая-то… вздрюченная… нервная то есть, места себе не находит и все так на меня поглядывает, но не говорит ничего.

— А ты что.

— А я тогда ее и спрашиваю: Анна Сергевна, у Вас случилось что, на Вас лица нет.

— А она.

— А она так мнется, видно, что сомневается — говорить или нет.

— И долго она сомневалась?

— Ну не знаю, Мишка, я на часы не смотрела. Короче, потынялась она по кабинету из угла в угол и говорит: я думаю, Вы, Бэла, скромная, порядочная девушка…

— Это она про тебя?

— Ну конечно, про меня, Дуридом ты стоеросовый, там больше никого и не было!

— Ну а ты книксен сделала?

— Это еще что такое?

— Ну, реверанс.

— Мишка! Нет у меня времени совсем! А ты не даешь сказать!

— Да говори уже. Молчу.

— Ну вот она и рассказывает, что спешила сегодня на работу и забыла дома на столе телефон.

— Ну бывает — большое дело. И что с того?

— А то, что ей муж дозвонился на рабочий — он сегодня домой возвращается, из командировки, на день раньше.

— Ну и отлично — закинет ей телефон в больницу.

— Да ты не понимаешь ничего! У нее там — смски!

— У всех смски. Я тебе тоже сегодня писал.

— У всех — да не у всех! Ей вчера один… знакомый… такого понаписывал! А потом они вечером встречались. У нее. И он сегодня, наверно, опять понаписывал. А телефон на столе! А муж приходит…

— Понял. И случайно так глянул. Внутрь.

— Ну да!

— Так пусть съездит — заберет, и все дела. Муж же еще не приехал?

— Так в том-то и вся петрушка! Она ключи не может найти! А муж уже в обед дома будет!

— Не повезло твоей Манне Сигизмундовне.

— Да она Анна! Сергевна!

— Ну и ладно. Ты-то чего такая… взъерошенная.

— Да она ж моя начальница, Мишка! И женщина она хорошая. Надо ей помочь!

— Это как?

— Ну придумай что-нибудь! Срочно!

— Придумать? А где она живет?

— На площади Согласия, 17. Третий подъезд. Пятый этаж. 30-я квартира. Окна прямо на обелиск смотрят.

— Ого. Это на маршрутке почти час валандаться.

— Ну Мишутка! Ну сделай что-нибудь! Ну я прошу! Ты же все можешь! Когда захочешь.

— Дверь выломать?

— Не, ну это нельзя. Надо как-нибудь по-другому. Но времени совсем нет!

— Ладно, я попробую.

— Ну постарайся! Она ж моя начальница! Да и жалко ее.

— Ну хорошо, хорошо. Я позвоню.

— Я буду ждать! Но у тебя полчаса всего!

— А ты меня любишь?

— Ну конечно!

— Тогда все.

Тогда все хорошо. Но что же делать. Времени в обрез. Надо Тимке звонить. Он набрал номер Тимура.

— Привет, Тимка. Ты как? Встал уже?

— Привет, брат. Нормально. А ты?

— Да и я.

— А ты не хочешь пивчиком полирнуться?

— Погоди, Тимка. Мне нужно, чтоб ты мне помог. Срочно.

— А че там? Сам банку не можешь открыть?

— Да нет. Мне до площади Согласия надо минут за десять добраться.

— Нууу… это… сложновато будет.

— Да сам знаю! Надо очень!

— А зачем это?

— Да долго рассказывать! Заодно бы твоему коню копыта обновили. Поможешь?

— Да не вопрос. Надо, так надо. Выходи.

— Вот молоток! Бегу!

Михаил похлопал себя по карманам, почесал затылок, взял с собой швейцарский раскладной нож и побежал вниз. У подъезда он посмотрел на часы — было тридцать пять минут первого, он закурил и услышал мерный знакомый рокот — Тимур неделю назад купил «Harley-Davidson Low Rider». Он бросил сигарету, запрыгнул на заднее сиденье и ухватился за ремень на джинсах Тимки.

— Дуй!

Харлей рванул вперед так, будто кто-то нажал спусковой крючок, ветер засвистел в ушах Михаила, он ухватился за талию Тимура обеими руками. Слава богу, что еще не обед. Машин было мало, и Тимур умудрялся оставить красный свет у себя за спиной, проскакивая на желтый. Они минут за пять доехали до проспекта Мира — в конце его уже был виден обелиск Неизвестному солдату, установленный в центре площади Согласия. Еще и раньше доедем.

— Куда едем?

— Вот он, крайний дом. Заезжай во двор! Третий подъезд!

Тимур резко затормозил у третьего парадного, Михаила бросило вперед, он отстранился и спрыгнул с мотоцикла.

— Ну, ты, блин, ковбой, Тимка!

— Так зачем зверя брал! Зря, что ли.

Дом был пятиэтажный. Михаил заскочил в подъезд, ухватился за перила, придал себе ускорение и бросился наверх. На пятом этаже было две квартиры, 30-я была справа — металлическая дверь, отделанная под дерево, сверкнула блестящим дверным молотком. Позвонить надо на всяк случ. Никто не открыл, тогда он достал нож, раскрыл тонкое лезвие и вставил в замок — тот немного провернулся, но не поддался. Не поддался он напору и других лезвий. Черт, ну ясно же было, что не откроется, это ж тебе не хрущоба старая. Что ж его делать, блин. Надо с улицы посмотреть.

На улице он запрыгнул в седло.

— Давай вокруг дома.

— А че ты хочешь-то?

— Да в хату надо попасть, к телке одной. А дверь не открывается.

— Так пусть она тебе изнутри и откроет. А че за телка-то? Клёвая?

— Да это Белкина начальница. На работе она.

— А тебе какого хера там надо? Если ее там нет?

— Да мобилку она забыла. Муж щас вернется.

— И че? Звонить будет?

— Прочитает!

— А есть что?

— Да уж наверно есть, если мы с тобой сюда прискакали, как… два, блин, гребаных мушкетера на Росинанте! Стой уже!

Так, вот он, торец. Балкон. Ага, пожарная лестница. Далеко, сука. Да что ж делать. Надо лезть.

— Я полез.

— Мишка! Ты еба… лся, или только собираешься?!

— Только собираюсь. Поймаешь меня, если что.

— Да я тебе, в жопу, что — голкипер — ловить тебя!

— Надо, Тимка. Белка просила. Очень.

— Ну, так бы и сказал. Ты, это… береги там себя, брат. Ни пуха.

— Ладно. К черту.

Михаил подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину лестницы, подтянулся и полез наверх. У пятого балкона он посмотрел на площадь, на обелиск, — до края балкона был примерно метр. Не дотянуться. Надо прыгать. Могила, если что, рядом. Он выдохнул, оттолкнулся и прыгнул, вытянув вперед руки, ухватился ладонями за перила балкона, ноги по инерции ушли дальше, в живот врезался выступающий ящик с цветами. Ух, ёпт! Давай, Майкл! Ррраз! Уф, все. Лежим пять секунд. Все, встаем. Ну твою ж маму! Ну конечно, дверь закрыта! Стекло бить нельзя. И назад теперь как?! Он поднял голову — балконная форточка была слегка приоткрыта. Ага, щас мы вас хакнем! Плечи пролезут? Пролезут. Поехали.

Михаил с трудом протиснулся в узкую форточку головой вперед, опустился, отпустил руки и нырнул, сделав кульбит. Он оказался на полу, на спине, в голове пульсировала боль. Он открыл глаза: над ним нависал край круглого стола, на котором стояла бутылка из-под шампанского и два пузатых хрустальных фужера по бокам. На что-то это мне похоже. Хрусталь фиолетовый. Чешский. Нехило. Он повертел головой: елочка дубового паркета была покрыта пушистым ковром, у стены стоял дубовый же буфет с немецкими сервизами «мадонна». И столовый, и чайно-кофейный. У другой стены — тумба с часами и хрустальной вазой: ярко-красные розы были еще свежи. Он с трудом встал, согнулся вперед до пола, подвигал руками, все цело, и посмотрел на стол: бронзовый канделябр с тремя оплывшими свечами, большая коробка конфет «ассорти», ваза с апельсинами и рядом — Samsung G925F Galaxy S6 Edge в чехле под черепаху с золотыми арабесками и двумя висюльками со стразами внизу. Вот она, королевская цяцька. 128 гигов. Кино можно записывать. Профессиональная оценка гаджета появилась в голове сама собой. Не у нас купила, я бы запомнил. Он взял смартфон — пароля на скринсейвере не было. Ого — 12 сообщений, 8 пропущенных вызовов. Есть там что-то наверно, чтобы понервничать. Он сунул телефон в карман и посмотрел на часы — 12:50. Обед скоро. Боже, это ж щас муж припрется! Без всякой мысли он схватил пустую бутылку и фужеры, вынес их на кухню и спрятал в шкафчик, вернулся в холл и повертел замок входной двери — тот пружинисто открылся. Слева от двери висело зеркало в золоченой раме, под ним на тумбочке лежала связка ключей. Да, чем-то была занята голова у нашей докторши сегодня. Или не головой она думала совсем. Он схватил ключи, спрятал в карман джинсов, вышел, захлопнул дверь — английский замок исправно щелкнул. Ну, все. Еще и покурить время есть. Он неспешно закурил, глубоко затянулся, замер, выдал в потолок череду колец из дыма и двинулся вниз. Голова была абсолютно пуста, левая рука достала Galaxy в черепаховом чехле, большой палец заходил по экрану. Так, video03—08-15—01, video03—08-15—02, video03—08-15—03. Вчерашние. Кино, значит. Про брудершафт. Ну-ну. Правая рука достала его собственный Samsung. Клик-клак, найти блютуз-устройства, соединить, передать. Хорошие машинки. Столько всего туда напихать можно.

Михаил вышел из подъезда и подошел к харлею.

— Ну че там, брат?

— Все путем. Поехали.

— Ну ты циркач! Садись. Куда теперь?

— Подкинь меня к больнице — отдать надо.

— А че там пишут? Читал?

— Да на хрен оно мне. Пусть себе тешатся, Бэкингемы. Я свое дело сделал. Поехали.

— Ладно. Держись.

Харлей рыкнул как голодный лев и рванул вперед. На повороте от дома они разминулись с подъезжающим такси. Михаил достал свой телефон и набрал номер Белки.

— Ну что?! Где ты? Уже час!

— Уже еду к тебе.

— Достал?!

— Для тебя — хоть луну с неба, Бельчонок. Но шею чуть не свернул.

— Ну ты у меня прям герой, Мишка! Спасибо! С меня бонус!

— Какой?

— Какой хочешь! Массаж тебе сделаю! Шеи.

— Не, Белка, этого мало.

— А что ты хочешь?

— Не меньше, чем ночь африканской страсти. С танцем живота. На балконе.

— Ладно! Будет тебе ночь живота! Побежала к Анне Сергевне! Целую!

— Куда?

— Туда!

Михаил выставил голову из-за плеча Тимура, подставил лицо ветру, не хотелось ни о чем думать, утренняя мряка в душе рассеялась, было легко и радостно. Хорошая она у тебя, а, Майкл. Хорошая. Не то слово. Самая лучшая. А готовит как! Котлеты с вермишелью. Горчицей так намажешь… А есть же как охота!

Мотоцикл заехал на стоянку перед райбольницей, Тимур заглушил мотор.

— Я твой должник, Тимка.

— Да уж — упаковка с тебя.

— Carlsberg?

— Пойдет.

Они хлопнули в воздухе ладонью об ладонь, Тимур подмигнул и уехал. Михаил поднялся по ступеням, миновал холл с регистратурой и на втором этаже зашел в сестринскую — Белка была одна. Она бросилась к нему, обняла за шею, поцеловала в губы и отстранилась.

— Привез?!

— Ну я же сказал. Даже ключи привез.

— Правда?! Ну пошли скорей! Анна Сергевна извелась вся!

— Да отдай сама. Я-то тебе зачем.

— Ну ты что! Пойдем! Ты ж ее спас! Пошли.

— Ну пошли. А то лучше бы мы с тобой тут…

— Ну Мииишка! Ну потом! Идем.

— Ладно. Идем.

Они вышли в коридор, дошли до кабинета с надписью «Заведующая терапевтическим отделением», Белка постучала, взяла Михаила под руку, и они вошли.

— Вот, Анна Сергевна. Миша мой. Он привез! И ключи нашел! Ваши.

Михаил почему-то ожидал увидеть круглолицую растрепанную тетку. Из-за стола поднялась плотная женщина лет сорока: длинные волосы цвета воронова крыла чуть вились, окаймляя овал лица, и густыми волнами спадали на белый халат, солнце из окна слегка просвечивало его, и было видно, что под ним ничего нет, кроме кружевного белья; вырез на груди был не треугольный, а полукруглый и почти наполовину открывал внушительный бюст — в ложбинку его опускался золотой крестик с темными, почти черными гранатами. Анна Сергеевна двинулась им навстречу, лицо ее было совершенно спокойно, ни следа тревоги не осталось на нем, в ушах мерно покачивались длинные серьги; темно-синими глазами она смотрела прямо на Михаила.

— Здравствуйте, Мишель. Вы мой спаситель сегодня. Но как Вам это удалось? Так быстро. Рассказывайте.

— Здравствуйте, Анна Сергеевна. Тимка на харлее подбросил. За десять минут всего. Потом лестница. Форточка на балконе была открыта. Ничего сложного. А ключи Вы на тумбочке забыли, у двери. А телефон — на столе. Держите. Вот и все кино.

Михаил оторвался от Белки, двинулся вперед, вынул из карманов телефон и ключи и протянул их Анне Сергеевне; она подняла вверх руки и обняла снизу своими ладонями его ладони и слегка сжала их, глядя ему в глаза.

— Я Вам так благодарна! Не всякий бы на такое пошел.

— Не стоит благодарности, мадам, — последнее слово взялось неизвестно откуда и само слетело с языка; он слегка наклонился вперед в подобии поклона, как будто хотел поцеловать женщине руку. Пряный шанельный запах от ее груди ударил ему в нос, крестик призывно поблескивал и указывал на расщелину, он не мог оторвать взгляд от роскошной плоти — она бесстыдно звала его и обещала райское наслаждение, притягивала к себе как магнит, размер пятый, что ли, или даже больше, — меня же Белка попросила. Я бы для нее и не такое сделал.

Женщина отпустила, наконец, ладони Михаила, оставив в своих телефон и ключи, двинула быстро большим пальцем по экрану, глянула и спрятала Galaxy в карман халата.

— Так Вы Бэлу Белкой называете?

— Ну да.

— Как мило. А меня бы Вы как назвали?

— Пантерой. Царя Соломона. Извините. Вырвалось. Нечаянно.

— Да ничего. А у Соломона была пантера?

— У Соломона была царица Савская.

— Интересный у Вас ход мыслей, юноша. Повезло Вам, Бэла, — хороший у Вас… друг.

— Дааа, он у меня такой хороший! Только ему нельзя это часто говорить!

— Вы говорите, Бэла, говорите. А то другие скажут.

— Хорошо, Анна Сергеевна! Так мы пойдем уже?

— Конечно, конечно. Спасибо Вам огромное еще раз, Михаил! Заходите, если что. Я у Вас в долгу. Может хворь какая приключится, не дай бог. У Вас ничего не болит, надеюсь?

— Нет, я здоров как конь. Шею вот только о подоконник ударил. Когда в форточку нырял.

— Да что Вы говорите! У меня дома? Это моя вина!

— Да пустяки, пройдет.

— Нет, я не могу этого допустить. Дайте, я посмотрю. Руками. Говорят, они у меня волшебные, — Анна Сергеевна улыбнулась и опять приблизилась к Михаилу, подняла руки и завела их ему за уши, прошлась пальцами по затылку, позвонкам и основанию шеи; грудь ее уперлась в его футболку как таран в ворота осажденного города, бедра коснулись джинсов, пуговица халата ткнулась в ширинку, ноздри его наполнились ее запахом, уши Михаила покраснели. Ну, блин, сиськи у тебя точно волшебные, MILFушечка ты Савская.

— Ничего страшного нет. Все на месте. Можно ему на ночь компресс поставить. Сможете, Бэла?

— Да уж я ему поставлю! Компресс! Куда надо! Не сомневайтесь! Я это умею!

— Ну и отлично. Заходите к нам, Миша. Буду рада Вас видеть.

— Ладно. До свиданья тогда. Пошли, Белка.

Они вернулись в сестринскую, Белка закрыла дверь и всем телом прижала к ней Михаила, правая рука ее скользнула вниз, нащупала ширинку и сжала изо всех сил.

— Ну ты что, Белка! Раздавишь к черту! Пусти!

— Я тебе щас пущу! Ты на какое это свиданье ее уже пригласил, подлец?!

— Ты что, сдурела?! Просто до свиданья сказал.

— Просто, говоришь?!

— Ну да.

— Да я видела, как она тебя щупала!

— Так она ж врач! Это ее работа! Пусти, больно!

— Работа?! А чего он у тебя торчит до сих пор?!

— Ну ты ж его… приласкала. Вот он и…

— Не ври мне! И вчера на Дашку торчал! Нет?!

— Белка, ну это у него работа такая! Я тут при чем?

— Ах ты, сукин кот! Работа у него! А мозги включить?

— Ну какие у него мозги, Белка? Нету.

— Так а я о чем?! Кобелино ты мухосранский!

— Ну Бельчонок, ну ты что, я ж только тебя люблю! Правда!

— Правда?!

— Ну что б я сдох!

— Ладно уж. Поживите еще пока. До следующего раза, — девушка отодвинулась, развернулась, дошла до диванчика, упала на него, подняла ногу на ногу и сложила руки на груди.

— Ну вот, наградила, называется. За подвиг.

— Я уже вас наградю! Вот приду домой, доберусь до сковородки — и награждю! По полной программе! Обоих!

— Ну Белка! Ну перестань.

— А мадам ты ее зачем назвал?!

— Не знаю. Вырвалось случайно. И ты так хочешь? Так ты ж не мадам — ты ма-де-му-а-зель. Буду так тебя звать.

— Ма? Му? Не, не хочу!

— Ну Бельчонок, ну не злись.

— Как это мне не злиться, если злость из меня так и бьет!

— Да я заметил, что бьет! А разобьет их, что ты потом будешь делать? Яичницу-болтанку? Омлет?

— Ну ты болтун такой у меня, Мишка!

— Какой такой.

— Любимый. Иди сюда. Посидим. Да не трогай меня! Просто обними. Нууу… не подлизывайся!

— Ладно. Не буду.

— Нет уж! Давай подлизывайся дальше! Я еще не совсем добрая.

Михаил обнял девушку за плечи, погладил носом по шее, куснул за мочку уха и двинул руку по ее бедру вверх, под халат.

— Ну Мишка! Хватит уже! А то Анна Сергевна заглянет, а мы тут…

— Да она поймет.

— Да уж, поймет. Кто бы сомневался! Стыдно же!

— Давай дверь закроем.

— Не, Мишка, ну нельзя. Я ж на работе.

— Ладно. Пойду тогда. До свиданья.

— Ну я тебе дам щас свиданье! Палучишь!

— Ну не злись, маленькая.

— Да я и не злюсь уже.

— Ты же знаешь, что мы только тебя любим.

— И он?

— И он. Точно тебе говорю.

— Точно?

— Стопудово.

— Ну идите тогда сюда, к двери. Быстренько. Пока нет никого.

Михаил встал, подошел к двери и прислонился к ней спиной.

— А ключ?

— Да я не буду ничего делать, губу не раскатывай. Поцелую его просто. Разочек. Хочешь?

— Ну я так хочу, Белка, что лопну сейчас! Ну давай. Ох и классно ты это делаешь! Еще. Еще немножко…

— Неет уж! Хватит с вас!

— Ну Белка!

— Сказала — нет! Идите домой, вы наказаны. И еды купите. Я вечером буду голодная.

— Да я и сейчас уже… съел бы тебя всю!

— А ты помучайся! От голода. До вечера.

— Ну вот, так всегда. Придешь домой и найдешь наш хладный труп. Два.

— Ничего! Я вас быстренько реанимирую! У меня это в прошлом семестре было! Я на пятерку сдала!

— Ну ладно. Дай губы. Мы ушли.

— Мишка! Это попа, а не губы! Пусти! Идите уже!

— Пока, Бельчонок.

— Пока.

Михаил спустился по ступенькам больницы, на ходу закурил и со вздохом выдохнул дым. Ну все. Пронесло. Почти. Отделался легким испугом. С угрозой членовредительства.

В маршрутке он достал телефон, воткнул в уши наушники и нашел старый французский сборник «Paris, Mon Amour». Вышел он на одну остановку раньше, зашел в универсам, нагреб в тележку разных фруктов, какие попались под руку, водрузил сверху ананас, взял самую большую коробку «ассорти» Липецкой кондитерской фабрики и торт с толстым слоем белого крема сверху. Гадко во рту как. Сладкого чего-то хочется. Дольче вита. Дома на кухне он разложил все по полочкам в холодильнике, покурил и решил сходить в душ. Устали мы что-то с тобой, Майкл, от этих приключений. Надо отдохнуть.

К пяти часам Михаил нагрел чайник, разложил фрукты на блюде, достал конфеты и поставил торт в центр стола. Белка пришла в полшестого.

— Прости меня, Бельчонок.

— За что опять?!

— Такая я скотина.

— Да я сама знаю! Говори уже!

— Лень напала ужасная и усталость. Будто я три дня на лошади скакал без остановок. Провалялся на диване — ничего на ужин не приготовил. Может, чаю попьем?

— А батон есть?

— Был, кажется. И масло есть.

— Ну и ладно. Я-то думала. Попьем чаю. С вареньем. Потом кино посмотрим. Наливай пока — я руки вымою.

— Ну давай. Я на кухне.

Михаил разлил чай по кружкам.

— Мииишка!

— Что, Бельчонок?

— Ну какой ты у меня хороший! Подлец, правда. Но хороший.

— Хочешь сладкого?

— Конечно! Как ты догадался? Наедимся щас!

— Ну садись, маленькая. Я тебя буду кормить.

Они валялись на диване и смотрели телевизор. Белка матляла туда-сюда ногами, согнутыми в коленях, и сквозь этот маятник Михаил смотрел древний французский фильм, который видел уже сто раз. Жерар Баррэ прыгал в повозку с сеном с высоченной стены, дрался на шпагах с гвардейцами кардинала, а Милен Демонжо пыталась его то соблазнить, то убить. Анна Австрийская была высокомерно хороша, Ришелье — умен и коварен, а четверо друзей дружно пили в трактире анжуйское, бургундское, шампанское и ели мясо, разрезая его кинжалами, потом опять скакали на лошадях, отстреливались от погони — впереди у них был Париж, Лувр и их королева.

— Красиво они там жили, а, Мишка, скажи.

— Красиво.

— А она красивая?

— Милен Демонжо? Конечно. Роскошная женщина. Глаза какие.

— Не морочь голову, Мишка. Я не про нее говорю.

— А про кого?

— Про Анну Сергевну.

— Та ты что — тетка толстая. Я думал, ты про Миледи.

— Ну не ври мне, Мишка. Я же видела, как ты на нее смотрел. В вырез халата.

— Нууу… сочная женщина.

— А ты бы ее… ты бы с ней… хотел бы? Признайся.

— Да ты что! Никада!

— Вот брихун ты, Мишка! А ну говори правду, а то откручу сейчас! К чертовой матери!

— Ну Белка! Ну сильно очень! Больно!

— Говори! Правду! Я всегда чувствую, когда ты врешь!

— Да когда это я тебе врал?!

— Вот и говори! Быстро!

— Нууу…

— Ну давай!

— Не буду.

— Ну Мишка, ну давай. Не буду откручивать, говори. Мне интересно просто.

— Нууу… я бы ей руку под халат засунул. Ради интереса просто.

Белка вскочила, оседлала Михаила, вцепилась ему в горло и сжала пальцы — он выпучил глаза.

— Ах ты подлец дуридомский! Я так и знала!

— Пееелка! Атпусти! Сатушишь!

— И задушу тебя! Скотина кобелинская!

— Белка… умираю… Все… умер… прощай.

— Да тебя не добьешь еще!

— Ну чего ты, в самом деле! Сама же спросила. Правду.

— Дурак ты какой, Мишка!

— Ну я пошутил, Бельчонок! Пусти.

— Ей же лет сорок уже! Она же меня вдвое старше!

— Ну и что. И тебе будет когда-нибудь. Лет сорок.

— Точно. И ты думаешь, мы еще будем этим заниматься?

— А почему нет.

— Я как-то не подумала. А она этим занимается, как ты думаешь.

— Думаю, да.

— Как мы?

— В смысле?

— Нууу… со всякими такими штучками-дрючками. Или просто под одеялом.

— Не знаю. У каждого свое кино. Кино они, кстати, вчера записывали.

— Какое кино?! Откуда ты знаешь?! А ну говори!

Вот, блин, опять попал. Ну что за день.

— Ну понимаешь… я когда выходил… от нее… с телефоном…

— Так ты смотрел!!!

— Ну что ты, Бельчонок! Как можно! Это же неприлично!

— А откуда же ты знаешь — про кино?! Если не смотрел? Быстро говори! А то я из тебя всю душу вытрясу!

— Да я просто хотел попробовать, как ее шестерка с моей пятеркой законтачит. По блютузу.

— Ах, ее шестерка!!! И как — законтачила?! С пятеркой?

— На раз. Чик — и готово.

— И что?!

— Ну и ничего. Просто видел, что у нее три видеофайла со вчерашними датами.

— И не смотрел?! Не ври мне!

— Да клянусь! Щас удалю, и все.

— Как это — удалишь? Откуда?

— Из своей пятерки.

— Так ты скачал?! Ее видео?! И молчишь?!

— Да я и забыл совсем.

— Вот брихун! Ночью на кухне смотреть собрался!

— Да никуда я не собрался! Вот при тебе и удалю.

— Давай! Чтоб я видела.

— Да пожалуйста. Вот они. Помечаем. «Удалить».

— Стой!

— Ну что еще?

— Мишка.

— Что.

— Ты точно не смотрел?

— Ну сказал же. Клянусь. Здоровьем. Твоим. Если вру — можешь его… никогда больше не… Можешь даже открутить. Все.

— Ладно. Верю.

— Ну, слава богу!

— А признайся.

— Ну что еще?

— А хотел посмотреть?

— Бельчонок, да я и забыл про них. Думал, чего бы тебе сладкого купить.

— Ну ты и подлиза, Мишка!

— Ну тебе ж понравилось?

— Вкуснотища!

— Так что — стираем?

— Ну погоди.

— Чего годить-то? Если не смотреть?

— Мне… посмотреть хочется. Одним глазком только. Что там в сорок лет еще бывает. Надо ж силы рассчитать. На двадцать лет вперед. Вдруг не хватит.

— Ну так давай посмотрим.

— Ты что! Стыдно! Нельзя так. Как я потом на нее смотреть на работе буду!

— Да ерунда. Может, там и нет ничего такого.

— А если есть? Если они это самое делают.

— Ну, представишь, что это просто порноролик. Из инета.

— Ты думаешь?

— Ну да.

— Так что делать?

— Да давай глянем да и сотрем. По-быстрому.

— Глянем?! Это ты будешь смотреть, как мою начальницу… голую… тарабанят… а она своими сиськами трясет… которыми к тебе прижималась?! Да я тебя лучше сразу убью!

— Ну что ты, Бельчонок! Ты же сама меня попросила. Ей помочь. А потом сама меня к ней привела. Кто она мне. Так, Моника Беллуччи районного масштаба.

— Правда?!

— Ну конечно! Так что? Глянем да и забудем.

— А если совесть потом заест?

— Так мы ее накормим. Тортиком.

— Вот за что я тебя люблю — никогда за словом в карман не лезешь.

— Не, Белка. В карман — это ты лучше залезь. Двумя руками.

— Палучите вы у меня! Оба! Ладно. Давай по-быстрому. Включай.

Михаил взял свой телефон и хотел включить воспроизведение, но передумал — открыл проводник и по сети бросил файлы на жесткий диск медиаплеера, взял пульт и нажал «Play». На сорока двух дюймах возникла комната, в которой он сегодня был — верхний свет не горел, свечи на столе извивались пламенем язычков, будто хотели получше рассмотреть, что делается у стола. У стола стояла на коленях женщина, одетая только в ожерелье из стразов: пламя свечей преломлялось в них и превращалось в яркие блики на ее смуглой коже; она легонько улыбалась и поддерживала ладонями роскошные груди, слегка покачивая ими и подбрасывая вверх.

— Мишка! Да это же Анна Сергевна! Голая вся! Ужас какой!

— А ты кого хотела увидеть — Анну Австрийскую? В горностаевой мантии и короне?

— Ну как же она так может?! На весь экран! Свои сиськи!

— Да их можно и еще увеличить. Вот. Подвески у нее — что надо! В 3D бы снять — сюда бы достали.

— Вот дурак! Выключи!

— Ладно. Стираем уже?

— Погоди. А чего это она на коленях стоит?

— Молится, может, а? Свечи. Часовня. Щас кардинал придет. Давай посмотрим?

— Ну давай. Только ты не увеличивай!

Слева в кадре появилось мужское достоинство оператора, женщина придвинулась, взяла его правой рукой и похлопала им по своей щеке, потом высунула язык и подняла глаза вверх; язык змеиным жалом походил вокруг головки, ужалил ее и спрятался; за дело взялись губы, потом зубы и опять губы.

— Боже, Мишка! Что она делает!!!

— А что? Ты разве так не делала?

— Так она ж солидная женщина! Завотделением! Райбольницы!

— И что?

— Так ее ж в кино снимают! А она сосет как…

— Белка. Их же только двое. И они делают, что хотят. Что им приятно. Что нравится. Это нормально. Разве нет?

— Ну да, наверно. Я прям не знаю, Мишка, что и думать.

— А ты и не думай. Ты вон мокрая уже. От мыслей.

— Ну не трогай! А то не досмотрю! Как ты думаешь — они в лошадки тоже там играют, как мы?

— Во втором файле, может.

Камера смартфона дрожала в отставленной вбок руке: груди женщины колыхались, спина блестела и опускалась вниз, соски терлись о ворс ковра, пальцы левой руки раскрывали губы; камера перемещалась по спине вниз, открывая взору две круглые упругие подушки гарема, на которые хотелось прилечь и забыться сладким сном. Ну давай, Люмьер, влупи ей ладошкой хорошенько!

— Мишка! Да у нее же видно все! Вот бесстыдница! Ну никогда б не подумала!

— Ну Белка, она же доктор. Просто анатомия. Женская.

— Да это не анатомия, а голая задница! Я хоть медсестра, а ты и не доктор даже! Не смотри! Закрой глаза!

— Так я же сегодня в больнице был — я пациент, она доктор, ты — медсестра: амур де труа, да и только!

— Это еще что такое?!

Господи, Майкл, ну когда ты уже засунешь свой язык в…

— Это такой технический термин, Бельчонок.

— А что он означает?

— Он означается, что я соскучился по твоей попке.

— Ну не ври, брихун ты такой! И убери руку оттуда! Еще третий файл!

В третьем файле телефон держала женщина, камера была направлена сквозь расщелину в холмах грудей вниз: бедра ее были широко расставлены, между ними двигалась макушка партнера.

— Мишка! Да она не стриженная даже! И сама себя снимает!

— И зачем это красоту стричь? Ты вот тоже пушистая. Белка.

— Ну не говори так! Развратники вы оба!

На экране телевизора прямо в камеру поднялся мужской корпус, пристроил свою главную часть меж грудей, сжал их по бокам и задвигал ею; это плавное движение перешло в резкие толчки и закончилось в опаловой лужице на смуглой коже — экран потух.

— Боже… я думала… это только мы с тобой… такие…

— Ты разочарована?

— Я обалдела совсем, Мишка. От такого.

— Ты разве раньше такого не видела? В кино?

— Так то ж актеры! В Америке! А это Анна Сергевна! Тут!

— Так и ты тоже тут, Бельчонок. Расслабься. Все нормально.

— Да как я могу расслабиться, Дуридом ты совсем!

— Ну давай я.

— Так же?

— Если хочешь.

— Не, ну конечно хочу. Будто ты не знаешь. Теперь даже и не так стыдно будет.

— Ну вот, хоть какая польза.

— Ну конечно, хоть какая! А чего это он у тебя опять торчит, как водонапорная башня?

— Первого файла хочет, Бельчонок.

— С ней?!

— Вот ты дурында какая у меня! Давай уже поработай — с обеда ждем!

— Ну ничего, подождите еще. Я сильнее хочу. Давай с третьего начнем.

— Файла?

— Слушай, Мишка.

— Что.

— Да нет, это я так.

— Говори уже.

— Нууу.. может я… как она… пока ты там…

— Язычком поработаешь?

— Да нет! Третий файл!

— Как она? Ты хочешь… кино снять?

— Ну не спрашивай! Уйду щас совсем! Сам догадайся!

— Своим телефоном?

— Ну да.

— Анне Сергеевне показать?

— Вот дурак! Ну совсем Дуридом!

— А зачем?

— Нууу… не знаю. Захотелось просто. Сама не знаю, почему. Могу я захотеть что-нибудь?

— Ты можешь захотеть все, что угодно, Бельчонок.

— Правда? Так ты согласен?

— Ладно. А потом я?

— А вдруг ты телефон потеряешь?

— Да у меня три пароля и блокировка через сеть.

— Нууу…

— Не ну, а да.

— Ну, да, да! Ладно! Но только ты пееервый!

— Договорились.

— Правда? Ты согласен… быть… у меня в телефоне… там…

— Да мне только приятно будет. Может, вспомнишь когда-нибудь, посмотришь.

— И ты не боишься, что я кому-нибудь покажу?

— Белка.

— Что.

— Мы же верим друг другу. Нет?

— Ну да.

— Давай договоримся: это только для нас двоих. Навсегда. И можем делать все, что хотим. Идет?

— Ладно. Так я беру телефон?

— Погоди.

— Ты что — передумал уже?

— Нет. Помнишь, тебе сон снился?

— Какой?

— Про торт.

— Помню. Стыдный совсем.

— Давай твоего бельчонка тортиком накормим.

— И снимем?! Я?! И оставим?!

— Ну да. А потом ты. Крем со сливками будешь?

— Ну Мишка, ну это стыдно!

— Но вкусно.

— Нууу… вкусно.

— Так ты согласна?

— Нууу… ладно. Но только я первая!

— А попку намажем кремом?

— Ну убью тебя щас!!!

— Потом?

— Ну не приставай, Мишка! Много сладкого — вредно!

— Ладно. Растянем удовольствие.

— Нууу… посмотрим. Как ты себя будешь вести.

— Я буду героем! Хоть каждый день на балконы буду прыгать!

— Герой ты мой любимый. Не надо тебе по чужим балконам лазить. Иди уже за тортиком.

— Ладно. Раздвинь ножки пока. Я мигом.

***

Красный бархат, черный шелк

Михаил Дуридомов ощутил тепло сквозь закрытые веки, повернулся на правый бок и поелозил левой рукой рядом с собой, рука наткнулась на холодную простыню: место Бэлы пустовало; он резко развернулся, открыл глаза и посмотрел на дисплей спутникового ресивера. Елки-палки, уже почти десять, Белка ушла давно, а ты дрыхнешь. А что-то тебя ждет может быть сегодня. Хорошее. А ты все проспишь так. Проснешься когда-нибудь в склепе. Один. Открыл глаза — одно черное вокруг. Бррр. Пошли уже кофе пить, Майкл. Ну пошли. Он посмотрел на шторы: они горели красным теплым светом, луч солнца прорвался в просвет, разрезал темноту комнаты и проложил по пододеяльнику яркую полосу, окрашенную по краям в красноватые тона.

На кухне Михаил сыпанул жменю «Carte Noire» в жерло кофеварки, нажал кнопку и пошел чистить зубы. Вернувшись на кухню, он открыл крышку ноутбука, нажал Power, забрал у кофеварки бабушкину кружку и поднес ее к носу, сёрбнул, облизал пену, достал из пачки сигарету, провел ею под носом и закурил.

По выходным они с Бэлой завтракали вместе, она заливала кофе в кофейник недавно купленного сервиза, разливала по маленьким белым чашечкам с перламутровым отливом, брала свою и пила кофе, картинно отставляя мизинец. Ему нравился этот мизинец, нравилась Белка, командующая на кухне, и он подчинялся новому ритуалу, но, когда просыпался один, предпочитал пить кофе из старой бабушкиной кружки, вдыхая аромат французской арабики и выпуская через ноздри дым сигареты с вирджинским табаком.

Бэла жила с ним уже постоянно, не придумывая для домашних ночные дежурства в райбольнице, где она работала медсестрой. Она заставила сделать Михаила давно задуманный ремонт, поменяла шторы и взялась за мебель — первым был куплен диван, место, на котором они проводили большую часть времени, когда бывали дома вместе. В планах была покупка новой кухни с дубовыми фронт-панелями и разной кухонной техники и утвари. Михаил денег на все эти обновки не жалел, благо они появились, и ему доставляло удовольствие ходить с Белкой по магазинам, где она держала его под руку и громко обсуждала с ним разные товары. Ему нравилось ее стремление свить гнездо по своему вкусу, он не мешал ей, его радовало это ее «мы», «наш». Он мог иногда для виду покобениться и вытребовать себе бонус на ночь. Она тогда ругала его Дуридомом, но соглашалась и выписывала чек с незаполненной графой «желание», которое он потом придумывал и воплощал в жизнь. Белка никогда не отказывалась от данного слова, разрешала ему почти все, но иногда с боем, и почти никогда сразу не признавалась, что ей это нравится — каждое такое признание нужно было вытягивать из нее силой. Полтора года совместной жизни не сделали их секс «супружеским долгом», он часто бывал ассоциативно-спонтанным; Михаил не перестал ощущать себя ковбоем, накинувшим лассо на шею молодой дикой кобылки, ему нравился ее буйный нрав, ее брыканья; он медленно подтягивал веревку, постепенно приучая девушку к новому, без насилия заставляя ее делать все так, как хотел он. Им было хорошо вместе.

Михаил допил кофе, загасил сигарету и кликнул на рабочем столе ноутбука ярлык Firefox: загрузилась его домашняя страница, сайт их с Тимкой интернет-магазина электронных гаджетов — http://www.pirate_gadget.com. Он ввел пароль и подмигнул старому пирату, появившемуся на заставке, тот сидел с бутылкой рома под пальмой на берегу голубой лагуны. В динамиках раздался шум волн и звяканье золотых монет, падающих в сундук рядом с пиратом. Слева в окошках крутились цифры — текущее состояние их счета. В магазине продавались не только обычные гаджеты, но и дешевые крэкнутые прошивки и программы к ним. И кое-что еще, в другом разделе.

Последние три месяца Михаил с Тимуром сделали ставку на «умные» часы — почти семьдесят процентов смартфонов покупались с ними. У них же продавалась и их собственная разработка — китайский аналог диска «Chronos» с электронной начинкой и сенсорным датчиком, который крепился к тыльной стороне любых часов, синхронизировался со смартфоном и передавал вибро-сигналы от звонков и сообщений. Но изюминка была в другом: в крэкнутую прошивку фирменных часов и свои диски они вшивали EmoRecPlayer — программу, позволяющую воспроизводить и записывать файлы *.*.erec. В этих файлах в электронный импульс были закодированы самые разные эмоции: удовольствие от утреннего кофе и контрастного душа, экстремальные ощущения на американских горках, тарзанках и парашютах, разные рилаксы. Эти файлы можно было скачать с их сайта по три доллара за штуку — они пользовались бешеной популярностью в Мухосранске и быстро распространялись дальше по просторам интернета; заказы на часы сыпались как из рога изобилия, колесики с цифрами слева от пирата крутились все быстрее. В последний месяц Михаил с Тимуром запустили в продажу новую группу файлов — в каждом был закодирован оргазм — мужской или женский; они продавались по десять долларов и расходились как горячие пирожки. Первые такие файлы Михаил записал сам с Белкой и использовал только для себя, он не мог этим делиться ни с кем, потом он нашел в инете несколько сайтов с такими пирожками, купил их и выставил у себя. В файлы записывались эмоции во время секса — у всех они разные, все хотят и делают что-то свое, нет двух похожих оргазмов. Свой фирменный продукт — прошивку к часам с EmoRecPlayer — он назвал Wish Watch и выстроил маркетинговую лестницу: сначала покайфуй в джакузи, попей пива в жару, покрутись на чертовом колесе, потом почувствуй прелесть чужого секса в море, потом заплати денежку, включи функцию записи и… Ты же хочешь знать, Витек, что чувствует твоя девчонка в постели? Что ей нравится, что хочется, на что она согласна, а ты боишься ей предложить? Сто баксов, и золотой ключик у тебя в кармане, на руке то есть. Возникли даже сайты-клубы свингеров по обмену своими оргазмами по сети, всем им нужны были Wish Watch, — пиастры в сундуке у пирата звенели все громче.

Михаила оторвал от созерцания завораживающей картины пиратского счастья зуммер. Тимка.

— Привет, брат, как делишки.

— Включил статистику на нашем сайте. Смотрю сижу, кофе пью.

— И че там статистика говорит.

— Говорит, что пора тебе своего харлея позолотить уже.

— Да че я — фуцик мухосранский. Мне и так клево. На выходных с Дашкой катнулись вот в «Лесные озера». Классно оттянулись. Баня там настоящая, русская.

— С вениками?

— Ну ясно — не со швабрами. Ты не хочешь? С Белкой.

— Да потом может. Занят сейчас.

— Бабки все считаешь?

— Да к черту их считать — трачу уже.

— Ну, так и надо — че их копить. А что купил.

— Да не я — Белка. Шторы купила. А я их до полночи вчера вешал.

— Чтоб не видел никто? Как вы там кувыркаетесь?

— Да кто меня на четвертом этаже увидит. Так, интерьер.

— А это че за хрень.

— Да вот прикинь: у нас теперь красные шторы с черными полосками и золотыми лилиями. Шелк. Закроешь — как в борделе. А диван наоборот — черный с красными узорами. Бархат, чтоб меня черт забрал. Сечешь?

— Ну так и клево. Это ж Дашка узнает — и мне придется покупать.

— Да уж как пить дать.

— Слышь, брат, мне тут мысль в голову пришла.

— Записал?

— Да поди ты. Я Дашунчика в бане записал.

— Трах?

— Не, веник.

— И че?

— Ну, можно на рынок выпустить.

— Веник.erec? Ты че, кофе не пил?

— Да пил! Ты послушай!

— Да ты ж молчишь.

— Говорю. Я сам его послушал и подумал: вот она реально тащилась, когда я ее по заднице веником лупасил.

— Нууу… очень даже может быть. Что тут странного.

— Да ничего странного — я не про то.

— А про что.

— Ты разве не встречался с таким, чтоб телки от боли тащились. Хотели этого. Кайф ловили.

— Да сколько угодно. 50 оттенков помнишь?

— Так вот я и говорю. В нашем ассортименте этого совсем нет.

— Так ты будешь первым — доминант с веником?

— Вот ты Дуридом, блин! Ниша не заполнена — БДСМщики всякие. Да и обычные телки. Они ж все от этого тащатся. Я тебе Дашку по почте сбросил — послушай да помозгуй.

— Так у нас уже будет группенсекс?

— Да это не секс! Это баня! Ты услышь главное: на рынке этого нет — никто еще не допер. Ты финансовый директор, ответственный за маркетинг, или хрен собачий?

— Да ладно, не гони. Понял. Послушаю веник твой. Хочешь — на сайт повешу. На пробу.

— Можешь и повесить. Он же анонимный. Но веник — только идея. Развить надо.

— Понял я идею. Пусть покрутится в голове.

— Ладно. Крути.