Бесплатный фрагмент - Аметистовый глаз

Аметист

В томительном чередованье дней

То я богаче всех, то всех бедней

Мы едем в арендованном автобусе, и я наблюдаю за тем, как суета города сменяется спокойствием загородных пейзажей. Меня зовут Сергей, я работаю трейдером в хедж-фонде. На этом можно было бы и закончить, но мой психотерапевт посоветовал завести дневник на время отпуска. Совершенно не думал принимать столь наивное предложение, если бы не эта поездка: такая скучная и монотонная, что наставления врача приобрели вполне реальные очертания.

Пару дней назад звонила Юля и предложила устроить вечеринку с бывшими однокурсниками. Всегда не любил подобное: откровенно скучно да и времени нет. Однако на сей раз приглашение пришлось на момент моего отпуска и я, находясь в полном моральном опустошении, согласился. Неделю назад со мной рассталась девушка, плюс меня в очередной раз объявили лучшим трейдером по итогам года. Эмоций не вызвало ни то, ни другое. Моя работа предполагает всего один двухнедельный отпуск в год, и это при том, что сплю я в основном по четыре часа в сутки: в результате такого режима моя левая нога постоянно дергается, тем же занят и левый глаз. И пока психотерапевт твердит о профессиональном выгорании, коллеги убеждены, будто я плотно сижу на кокаине. Должен сказать, с ним у меня сразу не заладилось: первая проба обернулась жутким бэд трипом, который запомнился настолько хорошо, что стал последним. Теперь максимум на что я способен — иногда пропустить стакан-другой. Интересно, для чего вообще нужен дневник? Лично мне с собой все понятно, не вижу смысла заниматься психологическим онанизмом. Или стоило написать анализом? Предпочту наблюдать за теми, кто составляет мне компанию.

В первом ряду сидит Морозова Юля, некогда моя одногруппница: ей под сорок, следит за собой, удачно вышла замуж за влиятельного инвестора. Насколько помню, она кое-как окончила университет, ни разу не отработав по специальности, учеба ее тяготила, а настоящим фетишем всегда были вечеринки и кутеж. Спустя десятилетия она упорно организовывает бессмысленные встречи престарелых студентов. Сегодня, например, мы отправляемся в ее загородный дом, тогда как прошлые посиделки, по рассказам присутствовавших, проходили в унылых ресторанных попойках.

Рядом с Юлей расположилась её племянница: девушка лет пятнадцати, только рассталась с парнем, зла на весь мир, переживает гормональную бурю… Смешно, но Юля потащила ее с собой в надежде отвлечь. Девочка с грустью слушает плеер, объявляя всему автобусу траур по ушедшей любви. Увы, я забыл ее имя сразу, как только его назвали.

Прямо передо мной Валера Хлебников, самопровозглашенный альфа-самец, который из финансиста превратился в фитнес-гуру. Не понимаю, как можно променять одно на другое? Впрочем, он всегда не дотягивал до любой более-менее престижной работы; помнится Валера лажал даже в качестве рядового маркет-мейкера в инвестиционном банке. Простейшая должность — следить за исполнением сделок на компьютере — оказалась для него непосильной ношей. Он рано начал лысеть, чего очень стыдился. Но теперь его отполированная бритая голова гордо поблескивает, а загар отлично сочетается с ярко-розовым поло — Валерон уверен в себе и теоретически силен.

Позади устроились две сестры. Ирина — та, что старшая, — в университете была прилежной тихой ученицей, теперь же стала женой профессора, который сейчас читает семинары для трейдеров в другой стране, и младшая Алина. Они обсуждают что-то всю дорогу. Меня искренне удивляет способность некоторых женщин бесконечно поддерживать взаимный словесный понос.

В последнем ряду автобуса уединился Феликс: «близкий друг и высококлассный психолог», — как представила его Юлия.

Хозяйка предстоящего вечера выглядит грустной. В душе я смеюсь над этим, наша куцая компания оскорбляет достоинство светской львицы. Она-то рассчитывала на многочисленную свиту, фонтанирующую радостью. Юля пытается удержать ускользающее время выпивкой и весельем, но из раза в раз терпит крах. И сегодняшняя встреча — самая неудачная из всех ее неудач: всего семь человек. Сизифов труд, Морозова, смирись и наслаждайся — против времени не попрешь.

Мы остановились напротив дома, больше похожего на небольшое поместье. Я обрадовался лесу и свежему воздуху, на этом, однако, эндорфины и закончились. Покинув автобус, мы покурили, перекинулись ничего не значащими фразами и направились к жилищу. В гостиной всех ждал сюрприз: неприятнейшего вида тряпичная кукла, из которой местами торчала солома. Нечисть по-хозяйски развалилась на диване. Лица толком не было: лишь намек на нос, рот и два ярких глаза. Один черный, другой фиолетовый — как будто сделан из аметиста.

— А что это за хрень, Юлька? — улыбаясь, спросил Валера. Он громко жевал жвачку, демонстрируя белоснежные зубы на загорелом лице. Юля замерла на мгновение, будто не ожидала увидеть незваного гостя, но потом ответила:

— Наверное, кто-то из родственников приезжал сюда и достал с чердака Чарли.

— Надо же, у этой штуки еще и имя есть. Прикольно, прикольно, — Хлебников тут же утратил интерес к кукле и направил его на внутреннее убранство дома. Юлина племянница спешно отправилась на второй этаж.

— У Марины сложный период, — вздохнула Юля, — с подростками так сложно найти общий язык.

— Просто вспомни себя в её возрасте, — отозвался Феликс.

Странно, но я только сейчас заметил, во что он вырядился: серый твидовый костюм-тройка, галстук, очки.

— Феликс, я сама себя уже не помню. Какой я была? Кажется, всегда тридцатисемилетней…

Юля прошла к столику, который стоял рядом с фиолетовым диваном, где расселся Чарли. Ее каблуки отстукивали красивую ровную мелодию, массивные золотые браслеты приятно звенели; магия звуков и плавность движений нагнали на меня сон, я зевнул. Хозяйка дома плюхнулась рядом с куклой, с трудом скрывая досаду от скудного количества гостей. «Вечеринка, должно быть, провалится. Если вообще состоится», — подумал я.

— Чувствуйте себя как дома, занимайте комнаты. Предлагаю отдохнуть от поездки, а вечером собраться у камина с вином и закусками, — обреченно произнесла Морозова.

— Это и вся программа на сегодня? А мне казалось, ты умеешь веселиться поинтереснее, — съязвил Валера.

Юля вспыхнула, бросив на него обиженный взгляд, но тот сделал вид, будто ничего не заметил.

— Ладно, пойду выберу себе самую крутую комнату, — Хлебников помчался вверх по лестнице, демонстрируя отличную физическую форму. Тонкая бледная Ира и невысокая румяная Алина растеряно стояли в окружении своих здоровенных сумок.

— Сереж, я надеюсь, ты-то поможешь нам с багажом? — спросила Ира.

Мы с Феликсом подхватили сумки и поднялись на второй этаж. Сестры решили осмотреть комнаты, дабы выбрать то, что им по душе. Думаю, Феликсу, так же как и мне, было плевать, в каких апартаментах каждый из нас проведет эти выходные. Чистая постель — все, что мне было нужно. В проходе послышались повышенные тона: возник конфликт интересов между Алиной и Валерой: младшая сестра Иры открыла дверь комнаты, в которой, по-видимому, уже расположился фитнес-тренер. Полагаю, она просила его уступить, но «мистер Мускул» был непреклонен: «Не-не! Я ее первый занял. Детка, играй по правилам, выбери себе другую комнату».

Когда шум в коридоре стих, Феликс обратился ко мне:

— Какую выберешь?

— Без разницы. Возьму ту, что останется.

— Предлагаю камень, ножницы, бумага, — заявил психолог, — победитель занимает ту, что с видом на лес.

Глядя на его упитанную плотную фигуру, вежливую манеру держаться, я сразу понял, стабильность — его каббала. Он наверняка выбросит камень, следовательно, я — бумагу.

Так оно и вышло.

— Ты знал! — воскликнул он. — Юлия Егоровна много рассказывала о способностях трейдеров к играм.

— Признаюсь, менее всего ожидал услышать грубую лесть от психолога! — ответил я.

До чего хорош наш доктор, читается как открытая газета. Неужели Морозова вверяет ему свои секреты?

* * *

Пробуждение вышло непривычно бодрым, за окном темнело, а часы показывали семь вечера. Внизу слышались разговоры и лязганье посуды. Наспех одевшись, я спустился в гостиную.

— Ну наконец-то, Сергей, — хозяйка вечера направилась ко мне, чтобы приобнять и вручить бокал, — прекрасно помню, что ты пьешь только виски, — она улыбнулась, отпив шампанского из фужера на тонкой ножке. Искры «Кристалла» неплохо смели следы утренней досады с ее лица.

— В самом деле, сколько можно спать? Мы стучали, но ты не отвечал.

— Пытался выспаться.

Я заметил, что это уже вторая бутылка шампанского, теперь понятно, почему все дамы, кроме Юлиной племянницы, пребывали в замечательном расположении духа. Ира сделала прическу, Алина надела отчаянно вечернее платье, бедняжка Марина отрешенно смотрела на играющее в камине пламя. Валерон сменил розовое поло на ярко-голубое, а улыбку — на серьезную мину. Мое появление прервало его занимательный рассказ о толстухах, с которыми у него шла личная война. Обрывки этой скверной истории я слышал, когда спускался в гостиную: «…Представьте, она садится рядом и давит своей огромной задницей на мою сумку, а у меня там телефон, очки все дела… очки сломались, а ведь они стоили…». С моим появлением его акции заметно упали — все внимание теперь принадлежало мне, думаю, к концу выходных Валера не будет стоить ничего.

— Жаль, что кое-кто здесь грустит, — Феликс неожиданно обратился к Марине.

Девушка подняла на него тоскливые глаза, в которых читалась насмешка. Я протянул ей бокал шампанского.

— Ей всего семнадцать, — неохотно возмутилась Юля.

— Помнится, ты в эти годы умела веселиться, — подмигнул Хлебников.

— Пусть немного расслабится, на ней лица нет, — ответил я, думая, куда бы присесть.

Фиолетовый диван заняли женщины, у Феликса и Валеры были кресла, мне же достался стул, на котором сидел жуткий Чарли. Я поднял куклу и усадил ее на камин, поймав странное ощущение, будто Чарли смотрит на меня своим аметистовым глазом.

— Так, что с этой куклой, Юль? Расскажи нам ее историю, — поинтересовался я.

— Сереженька, а рассказывать особенно нечего. Это просто кукла, — Морозова странно посмотрела на меня и снова сделала глоток шампанского.

Женщины внимательно наблюдали за мужской частью компании. В свете пламени камина и свечей они выглядели тремя ведьмами. Их длинные волосы разнились только по цвету: угольно-черные у Юли, каштановые у Иры и светлые у Алины, Марина очень выбивалась из общей картины как будто наспех остриженными розовыми прядями. Валера украдкой посматривал на нее. Феликс сделался задумчивым, полагаю, он страдает от неспособности пробиться к племяннице своей главной клиентки! Как бы такими темпами лучшая подруга не поставила под сомнение силу психологии. Забавы ради я решил ему помочь.

— Меня бросила девушка, что в таких случаях рекомендуют психологи?

Он встрепенулся, оживился, расцвел — вот оно! Его звездный час на унылом празднике жизни.

— Хотите об этом поговорить? — артистично произнес он.

Это провал, тот самый случай, когда ирония над клише вышла хуже самого клише.

— Ну допустим, — ответил я.

— Догадываюсь, почему она тебя бросила. Мне сложно разглядеть твой бицепс, а кубиков, уверен, тоже нет. Ты обращайся в мой зал за помощью! — сказал Хлебников, глядя мне в глаза. Он вызывающе улыбался и определенно был доволен собой. Прости, мой маскулинный друг, этот выстрел — в молоко. Вот если бы ты сказал, будто все от того, что я пока еще только трейдер, а не владелец хедж-фонда…

— Нет-нет, дело никогда не бывает в этом, — запротестовал Феликс.

Но уже захмелевший спортсмен никак не унимался: он в одно мгновение стянул с себя поло, обнажив стальные бицепсы и рельефный пресс. Валера принялся медленно вращаться вокруг собственной оси, то и дело выкрикивая нелепости: «Как вам это нравится? Назови хоть одну, кто бы осмелился ЭТО бросить?». Марина закатила глаза, Юля с Ирой остались равнодушны, но во взгляде Алины я увидел определенный отклик и подумал, что она, должно быть, отчаянно одинока или глупа. Насладившись собственным перформансом, неудавшийся финансист вернулся на место.

— Браво, — сказал я, а затем обратился к Феликсу: — Может быть, во мне много комплексов или женщины считают меня скучным? — пришлось нести околесицу: скучным я себя не считал, даже если таковым и являлся, а о комплексах мало думаешь, когда все время занимает работа.

— Может быть, вы ее просто не любили, — неожиданно произнесла Марина.

— Может быть, — ответил я.

— Мой парень… точнее, бывший парень. Он чем-то похож на вас! Такой же отстраненный, равнодушный, сам себе на уме. Он бросил меня не ради другой девушки! Он оставил меня ради того, чтобы быть одному. Ему плевать на всех, кроме себя, сначала такие, как вы, кажетесь влюбленными, ваше равнодушие мы принимаем за силу, а редкие моменты внимания за любовь. На деле же вы уничтожаете все настоящее радостное и живое, что оказывается в зоне вашего «Я».

— Не-ет, наш Сережа не такой, он довольно добр и отзывчив, когда не занят, — Юля попыталась оправдать меня, но спустя несколько мгновений добавила: — А занят он почти всегда.

— Марин, а зачем ты продолжала встречаться с парнем, который, как ты говоришь, был равнодушен? — Алина подала голос впервые за вечер. По ее энтузиазму я понял, что она давно ждала момента заявить о себе.

— Зачем? — возмутилась Марина, — Я его любила!

— Настолько, что терпела равнодушие и высокомерие?

— Да. Вы так говорите, будто у вас всегда получалось сохранить твердый ум и плюнуть на зов сердца.

— Со мной такого никогда не было, я не теряю голову, никогда не связываюсь с мудаками, никогда ни за кем не бегаю. Думаю, у меня завышенная самооценка, — Алина сопроводила свой ответ долгим глотком шампанского.

— Слишком много «никогда» в одном предложении, — прошипела Юля, которой явно не понравилась фамильярность в адрес племянницы.

Никто не удивился тому, что Марина, оскорбившись, молча отправилась в свою комнату.

— Не знаю, если кому-то нравится себя унижать, то я не из таких. У меня есть голова на плечах. А у девочки, похоже, комплексы и низкая самооценка. Вот над чем ей стоит поработать. Я серьезно — это ради ее же блага, — не умолкала Алина.

— Я и сам полон комплексов, — сказал Феликс с непринужденной улыбкой. — Может, вы расскажете нам о своих Алина?

— У меня их нет!

Морозова покинула нас, чтобы успокоить племянницу. Глядя на взбалмошную Алину и тихую Иру, я ни за что не подумал бы, что они сестры: такие чужие друг другу. Одна совсем не чувствует другую. Впрочем, я всегда считал, что сакральность родственных уз преувеличена.

Уже захмелевший Валера оценивающе разглядывал сестренок. Я же пил вторую порцию виски и как на зло не пьянел. Вечер, который с самого начала обещал быть провальным, верно держал свой курс: не прошло и часа нашей «вечеринки», как все обзавелись кислыми минами, а физически ощутимая неловкость смущала даже меня. И если бы на этом все заканчивалось! Ощущение того, будто Чарли сверлит меня аметистовым оком, вызывает совершенно иррациональный дискомфорт. В конце концов, это всего лишь кукла. Под действием нелепой паранойи бросаю взгляд в сторону Чарли, но тот вполне невинно и безучастно сидит на камине. Забавно, что из всей нашей компании больше всего меня заинтересовал кусок пластмассы.

Тем временем вернулась Юля, по ее лицу я понял, что шампанского уже мало и она точно разделит со мной виски. Хозяйка окинула нас взглядом, задержавшись на Феликсе. Меня совсем не трогает ее тоска, сегодня я не в состоянии сопереживать — признаюсь, что являюсь типичным эмоциональным импотентом, мне не хочется развлекать или спасать женщин и подростков. Однако Феликс еще как может! Его рубашка в турецких огурцах, веселые оранжевые носки, неумелые попытки пробиться к Марине, ответственность, которую он зачем-то ощущает от провальной вечеринки — все это свидетельства его борьбы с очерствением души.

— Так-так, что-то вы какие-то вялые. Давайте веселее! — казалось, что этим возгласом Феликс больше хотел взбодрить себя, чем нас.

Гости лениво зашевелились от энергичного тона новоиспеченного оратора.

— Итак, я предлагаю сыграть в пару игр для разогрева. По их итогам я смогу сказать кое-что о каждом из вас.

Попытка растормошить нас выглядела настолько отчаянно, что на минуту мне стало его жаль.

— Ох, Феликс, неужели ты будешь ставить над нами психологические эксперименты? — Юля немного приободрилась.

— По-моему, отличная идея, — поддержал я.

Ира с Алиной воспряли духом, словом, гости стали выходить из тоскливого анабиоза; наживка, предложенная Феликсом, всегда работает — человеку интересно слушать лишь про самого себя. Ради такого можно и сыграть, во что он там предлагает.

— Итак, поднимитесь все! Игра называется «Впусти меня», — торжественно объявил борец с унынием.

Валера глупо хихикнул, подмигнув Алине.

— Ира, иди ко мне. А все остальные встаньте в линию. Представь, что перед тобой незнакомые люди, твоя задача — сделать так, чтобы как можно больше участников впустили тебя в свой воображаемый дом. Ну понимаешь, привести такие аргументы или сказать что-то такое, что дотронется до их сердца, или рассмешит, или заинтересует — в общем, все средства хороши. Поняла?

— Поняла, — улыбнулась Ира.

— А ваша задача выслушать и решить — впускать или нет.

— Начнем же! — торжественно объявила Морозова.

Первым стоял Валера, рядом с ним Алина, затем Юля, я и Феликс. Ира начала по порядку. Она подошла к Валере с улыбкой — наша скромница наконец имела все законные шансы проявить искусство флирта или, возможно, спящее в ней актерское мастерство. Этому она заметно радовалась.

— Меня зовут Кристина, на улице очень холодно и зябко, — для убедительности она потерла ладонями свои плечи, — впусти меня, пожалуйста, ты такой сильный! Думаю, в твоем доме я буду чувствовать себя в безопасности.

— Не-а, — со смехом ответил Хлебников.

Ира стушевалась: она явно не ожидала такого поворота. Однако смогла быстро взять себя в руки.

— Неужели Вы не видите, я беременна, девятый месяц. На улице так холодно. Прошу вас…

— Нет, — от чего-то Валера посчитал, что быть несгибаемым кретином — значит явить окружающим силу духа, а заодно и выиграть игру.

На этот раз энтузиазм Иры заметно поубавился, но следующей была ее сестра, и это дало ей проблеск надежды.

— Меня зовут Кристина… вы же женщина, вы видите, что я беременна. Мне некуда идти, муж бросил меня, родственников нет, на улице холодно, пожалуйста, впустите меня, я завтра же уйду.

— Не пущу! — отрезала Алина.

— Неужели вам меня не жаль? Я стою перед вами беззащитная, и мой сегодняшний день зависит от вас!

— Я же сказала, нет, — Алина твердо держала позицию.

— Я стою перед вами, ранимая, растоптанная, я не люблю себя, в тайне хочу всем угодить пусть даже за мимолетное слово похвалы. Неужели вы… вы можете быть такими равнодушными?

— Попробуй попытать удачу у Сереги, — сказал Валера.

Но Ира не слышала его, она смотрела Алине в глаза: «Ты же моя сестра, черт побери!».

— И что, теперь я должна тебе обеспечивать победу?

Провалившаяся актриса взглянула на Хлебникова глазами загнанного животного. Еще чуть-чуть — и она заплачет. Ира выбежала из гостиной во двор, я вместе с Морозовой отправился за ней. До меня доносились осколки возмущений Феликса, который упрекал непутевых гостей, что они не так поняли правила. Суть была вовсе не в том, чтобы сопротивляться и не впускать человека… А победы-то и вовсе не подразумевалось!

Ира тихо плакала на крыльце, прикрыв руками лицо. Я приобнял ее, не испытывая особого сострадания, но почему-то чувствуя себя в долгу.

— Ты была великолепна, не обращай внимания на Хлебникова…

— Дело не в нем, Сереж, дело в Алине… как она могла, — всхлипывала Ира.

— Думаю, она хочет угодить Валере. Кажется, они друг другом заинтересовались.

Юля подошла к нам, и я с облегчением вверил пострадавшую в ее заботливые руки. Мне сложно обнимать людей, может быть, я чувствую себя недостаточно искренним для этого, иначе говоря, просто неподходящим.

— Так, девочка моя! Собралась и прекратила. Мы им сейчас покажем! Будет другая игра, в которой мы всех уделаем. Давай успокоимся, выпьем, поедим и расслабимся. Вряд ли этот вечер может стать хуже. Я ведь меньше всего хотела такой посиделки… кто бы мог подумать. Первый раз такое, — оправдывалась Морозова.

Уже в дверях появился Феликс, он угостил нас какими-то особыми импортными сигаретами. Женщины вернулись в гостиную, а мы продолжили курить.

— Мне думалось, психологи выше вредных привычек, — не удержался я.

— Психологи такие же люди, как и все. Немного сдвинутые, слегка неуверенные… Вечеринка тухлая. Я ведь говорил ей, что это не лучшая идея, но она такая боевая, знаешь, не сдается вроде как…. Я знал, что так будет. Этот год был финансово сложным для многих из-за кризиса, кому вообще сейчас до вечеринок? Но Юлька хотела выиграть, смести все трудности и все сделать по-своему.

— Порой, чтобы выиграть, нужно просто не играть, — ответил я, затушив окурок о крыльцо. И сам не верил в то, что говорю: когда это я отказывался от того, чтобы не играть? От соперничества?

Мы вернулись в гостиную, которая теперь превратилась в колыбель женского отчаяния. Ира с прискорбием доложила, что Алина с Валерой отправились наверх.

— По правде сказать, я уже пьян и хочу на боковую. Мне нужно отоспаться. Завтра буду в лучшей форме, — признался я и отправился в свою комнату.

* * *

Рано утром я проснулся в холодном поту от телефонного звонка. Пожалуй, следовало отключить эту дрянь перед сном. Звонили из хедж-фонда.

— Серега, ты спишь? У нас новый фаворит — Ильинский Илья! Сейчас такое проворачивает, советую тебе вытаскивать свою задницу из отпуска пораньше!

«Ну и что», — первым делом думаю я, плевать на Илюху и вообще на все — я хочу выспаться. Пытаюсь снова уснуть, но ничего не выходит — все потеряно: за две с лишним минуты я весь извелся от мысли, что Илья блестяще воспользовался туманным намеком рынка. Раньше эти знаки видел лишь я! Пока мои приятели с досадой разводили руками от очередного непредвиденного скачка, я на нем уже зарабатывал. То, что для всех настоящее, для меня давно уже прошлое. Ну уж нет, нужно отсюда сматываться. Прямо сейчас. Я спустился вниз, где в компании Чарли ожидал такси. Он снова оказался на фиолетовом диване, который выглядел по праву его местом возможно, из-за того, что аметистовый глаз так безупречно гармонировал с цветом мебели.

Влетев в машину, я попросил водителя мчать отсюда на всех парах, чему он и сам был рад. На скорости мы вырвались из замечательного, но скучного болота. Я ожил и пришел в себя в считанные секунды.

Скука и дремота, охватившие меня у Морозовой, отступали с каждым километром, водитель, будто чувствуя мой настрой, разгонялся сильнее. Пустое шоссе и свежесть раннего утра вернули вкус к жизни: новые надежды, вкус борьбы… Я непременно обойду Ильинского. А почему, собственно, Илья? Ведь он довольно посредственный игрок… Как ему только удалось?..

Внезапный глухой удар, от которого я чуть было не впечатался лицом в лобовое стекло. Чей-то тихий стон вперемешку с кряхтением, ошарашенный водитель — на дороге никого не было. С минуту мы переглядывались, слушая странные звуки.

— Поехали, — скомандовал я. Никто из нас не хотел выходить из машины и что-то там проверять, до того противные и отвратительные стоны издавало то, что мы сбили. По мере того как мы отдалялись от места происшествия, звук не то что не стихал, а напротив, усиливался! Как это возможно? Впрочем, мне некогда об этом думать, ведь Ильинский уже знает что-то, чего не знаю я. Я непременно должен… мне нужно… Сердце колотится от ужаса. Вижу знакомый блеск: Чарли по-свойски развалился на заднем сидении и сверлил меня аметистовым оком.

* * *

Я проснулся от тех самых противных стонов, ими оказались ахи-вздохи Алины с Валерой — очевидно, они пошли на прямое сближение. Пускай — это был сон, но во сне-то был я! Неужели я тот, кто, сбив кого-то, уезжает в страхе? Тот, кто не несет ответственности за то, что делает, тот, кто одержим лишь своим превосходством? Выдерживать неприятный диалог с самим собой мне сегодня не под силу, поэтому было решено спуститься за виски. На часах — три ночи, Чарли встретил меня на диване, прямо как во сне. Сижу напротив наглой куклы со стаканом и слушаю цикад. В загородной жизни, определенно, есть своя прелесть: время замедляет свой ход, ты от всего отдаляешься, впадая в психологическую невесомость — ровно до тех пор, пока бытовые нужды не заземлят тебя снова.

На лестнице послышались робкие шаги. Морозова, увидев меня вздрогнула.

— Все в порядке, мне просто не спится, — я поспешил успокоить ее.

Юля выглядела откровенно уставшей и немного растрепанной.

— Мне приснился кошмар, Сережа, — она медленно села на край дивана, — мне снилось, будто я устраиваю новый ужин. Только там присутствуют все-все-все: и муж, и мои друзья, и его друзья. Все замечательно, атмосфера настоящего веселья. Мы с радостью вспоминаем прошлые приключения и тут же создаем поводы для новых. Я никогда так не смеялась, как в этом сне. У меня флирт и влюбленность с разными мужчинами, и муж радуется вместе со мной, он ревнует, но ему приятна эта ревность. Мы все танцуем, пьем и веселимся, в какой-то момент я обнаруживаю себя в ужасной поношенной одежде и дурацких домашних тапочках посреди зала. Гости потешаются надо мной, мужчины еще недавно очарованные, теперь тычут пальцем и отпускают колкости, мой авторитет падает в глазах гостей, а муж отворачивается.

Она запнулась и сделала паузу.

— Что тебя в этом так напугало?

— Напугало то, что последовало потом. Я поняла, что ненавижу каждого из них, пошла на кухню, взяла отраву и разлила ее в емкости для пунша, в бокалы, бутылки, тарелки. Они ничего не заметили, ели и пили как ни в чем не бывало! Затем им становится плохо, кого-то рвет, кто-то теряет сознание или вовсе падает замертво… видя предсмертные судороги и стоны, я получаю странное наслаждение, кажется, теперь в моей жизни все так, как нужно. Они не мешают, мне не нужно стараться ради них или кого бы то ни было еще, я сажусь посреди десятков мертвых тел и вижу рядом с собой Чарли.. Мне страшно, Сереж, как такое могло присниться? — она хотела было подвинуться ко мне, чтобы получить объятия, но я уклонился, делая вид, будто хочу налить ей виски.

— Нет, нет. На сегодня с меня хватит, — Юля помрачнела.

— Ты не поверишь, но и мне приснился кошмар, в котором присутствовал Чарли.

— Неужели я такая плохая, Сереж? — не слыша меня, продолжала она.

— Уверен, что нет.

За разговором мы не сразу заметили, как в гостиной появился Феликс, одетый в пижаму с детским рисунком.

— Я проголодался. Рад, что буду есть не один в полчетвертого ночи! — смущенно оправдался он.

— Феличка! Ты в самом деле проголодался? Я проснулась от жуткого кошмара и Сергей тоже!

— Фух, — облегченно вздохнул психолог, — значит, я не один. Господи, мне давно не снилось такой чертовщины, — заговорчески сказал Феликс, присаживаясь к нам. Причудилось, будто на меня обрушились все пороки мира разом и моим искусителем был Чарли! Знаю, это звучит нелепо, но сначала он повел меня в публичный дом, где выбирал самых злых и ужасных женщин, каждая из них впоследствии подвергала меня пытками и унижениям. Затем мы пошли в бар, где он вливал в меня водку… галлонами! Я не смел, а попросту говоря, не хотел ему отказать. Чем больше я пьянел, тем сильнее сближался с Чарли, но отношения эти были сродни господину и рабу, нежели двум друзьям.

Помню, как я устал и взмолился, что больше не могу. Чарли взбесновался и прыгнул мне на грудь, стал душить… клянусь вам, я физически ощутил это! Мне до сих пор не по себе, — Феликс с опаской взглянул на куклу. Морозова ахнула, прикрыв рот руками.

Сразу после рассказа Феликса к нам присоединилась Ира, которая в слезах поведала, как во сне убила Хлебникова, а после него собиралась расправиться и с сестрой — никто не удивился, когда узнал, что зачинщиком выступал Чарли.

— Феличка, ты единственный, кто может все это хоть как-то объяснить, — сказала Юля.

— Ну, — начал было Феликс и тут же прервался, — О! Глядите, в нашем клубе полуночников прибыло.

Испуганная Марина появилась в гостиной и сразу же подсела к тете.

— Дай угадаю, ты проснулась от кошмара, в котором наверняка принимал участие Чарли? — обратился я к ней.

— Д-да, — она удивленно заморгала.

— Моя дорогая, — Юля приобняла ее, — нам всем приснились жуткие сны.

Марина впервые за все время откликнулась на объятия тети, и я увидел, что она — всего лишь ребенок, нуждающийся в любви, а вовсе не обозлившийся на весь мир подросток.

— Только не просите меня рассказывать о своем сне! — шептала она на плече Юли.

— Дело обстоит так, — Феликс решил продолжить свою мысль, — признайтесь, что всем эта кукла не понравилась. Ее образ якорем засел в нашем подсознании, потому как ничего более яркого мы сегодня не увидели. Полагаю, Юль, ты не обидишься, если я выражу мнение большинства: вечеринка провалилась, все проходит довольно вяло. Таким образом, самый яркий акцент сегодняшнего дня явился нам в кошмарах, а кошмары снятся по разным причинам — от нервного перенапряжения до переедания. Подсознание не выбирает, каким способом кричать нам о проблеме, его задача достучаться и обратить внимание, и тут уж все средства хороши!..

— Вот и неправда! Чарли обнажает темную сторону человеческой личности. Во всяком случае, в моем сне… она ужасна. Но раз это часть меня — значит, дана мне не просто так, — рассуждала Марина.

Я не знал, что ей приснилось, но поразился, насколько гибок и пока еще смел образ ее мыслей. Каждый из нас стыдился своего сна, а она вот так запросто признала видение частью себя.

— А вы знаете, — задумчиво протянула Морозова, — все не то, чем кажется, посмотрите сюда.

Она взяла Чарли и отколола его фиолетовый глаз. Оказалось, это брошь.

— Мне было зазорно признаться, но Чарли, как бы это сказать, охраняет этот дом. Моя мать очень суеверна, помешана на сглазе. Она всегда старалась нас от этого защитить, Чарли был куплен за баснословную сумму у какой-то гадалки вместе с брошью. Сначала он жил у нас дома, но потом она увезла его сюда. Когда я была маленькой, помню ссору матери с отцом: он просил ее избавиться от куклы.

* * *

Следующим утром мы собрались за поздним завтраком. Юля с Ирой кудесничали на кухне, накрыв превосходный стол. Валера был непривычно вежлив и обходителен, я даже подумал, может, Чарли и ему приснился. Но он загадочно молчал. В какой-то мере я с нетерпением ждал появления Алины — любопытно будет понаблюдать за новоиспеченной парой. Где-то в половину первого она спустилась в столовую при полном параде. Однако предмет ее страсти не проявил знаков внимания. Алина пыталась скрыть досаду, которую настойчиво выдавал ее взгляд.

— Валер, передай, пожалуйста, масло, — она уселась на стул и разрезала французскую булку на две части.

Он протянул ей масло, избегая зрительного контакта, но при этом непринужденно посмеялся над шуткой Феликса, когда тот бросил крылатую фразу из Microsoft Word «Съешь еще этих вкусных французских булок», которую Алина, конечно, не поняла.

— Валер? Может, тебе что-нибудь сделать, тост, например?

— Нет, спасибо, — сухо ответил он.

В голове у меня постоянно всплывали обрывки ее вчерашних фраз о том, как все прекрасно с самооценкой, будто она никогда не связывается с мудаками и так далее. Сегодня три её вчерашних «никогда» вылились во вполне определенное «когда»: конкретно сейчас она делала все то, от чего еще вчера зарекалась. Алину ранило поведение Хлебникова, она успела в него влюбиться, и теперь, не теряя надежды, продолжала ластиться, несмотря на равнодушие в ответ.

После слишком плотного завтрака, я решил выйти и немного прогуляться вокруг: место было великолепное, кругом лес, я не стал уходить далеко и сделал пару кругов возле дома, но, когда собрался вернуться, услышал, как открылась дверь и на крыльцо вышли тренер с психологом. Феликс затянулся ароматной сигаретой, а Валера полушепотом обратился к нему:

— Слушай, я могу я с тобой поговорить? Получить внеурочную консультацию, так сказать.

Я отчего-то замер. Не то, чтобы хотел подслушать, но и противиться воле случая не стал.

— Да, конечно. Прямо здесь? — ответил Феликс.

— Да. Вчера мы с Алиной, — Хлебников сделал паузу и с трудом продолжил: — В общем, между нами кое-что было.

— Вы переспали?

— Да, — фитнес-гуру сделал паузу, — после мы разошлись по комнатам, и я лег спать. И… как бы это сказать…

— Скажи как есть.

— Не подумай, что я какой-то ненормальный, но мне потом приснился кошмар: будто между мной и Чарли было нечто вроде того, что произошло между мной и Алиной. Такой противный сон — я прямо сам не свой. Как такое присниться-то могло?

Феликс выпустил дым и спустя время ответил:

— Нам всем приснились кошмары, не бери в голову, подсознание порой работает самым причудливым образом.

— Ну… а как ты думаешь, это может быть из-за Алины? Мне с ней как-то не понравилось, я так и не понял, хорошо ей было или нет.

— Вполне возможно, твой разум зацепился за этот момент… и выходит, что Алина, не желая того, пошатнула твою уверенность. Да, конечно, так может быть.

— То есть беспокоиться не о чем?

— Определенно. Забудь.

Дверь скрипнула и собеседники вернулись в дом. Что я услышал? Кажется, с Валерой Чарли поступил наиболее коварно, — я не мог сдержать невольной улыбки.

К моему возвращению от Хлебникова в гостиной остался лишь аромат спортивного парфюма. Женщины вели светские беседы, а Алина уже не пыталась маскировать свою тоску. В ответ на все вопросы, она в виде оправдания предъявляла головную боль от шампанского. Под легкие женские разговоры и звяканье столовых приборов, я погрузился в подобие медитации. На душе стало спокойно: узнай я сейчас, что Ильинский меня обошел, — не двинулся бы с места. Меня снова клонило в сон. Никаких забот, планов — только неизбежное течение времени. Впрочем, из приятной неги пришлось быстро прийти в себя, благодаря внезапному появлению Валеры, который уже стоял при полном параде с сумкой наперевес. Нужно было видеть лицо Алины в этот момент.

Женщины бросились к нему:

— Как! Ты нас покидаешь?

— Я прошу меня простить, — он натянуто улыбнулся. — Мне в самом деле не хочется, но придется уехать. Только что позвонили из фитнес-центра, возникшая там ситуация не обойдется без моего присутствия.

Хлебников попрощался со всеми, был обходителен с Ирой и Юлей, но холоден с Алиной, хотя и ее для приличия он приобнял. Увы, она не могла обмануться — объятия были чистой формальностью.

* * *

Я заканчиваю свои выходные записи уже дома, рядом сидит Чарли — Юля отдала его от греха подальше. Сказала, что я не суеверный, а ей от него теперь жутко. Чарли — странная компания, но, кажется, я привык. После отдыха у Морозовой каждый из нас увез в два раза больше ментального багажа, чем привез — и все это благодаря бесовской кукле. Что до меня, то мне необходим тайм-аут. Притормозить, отстраниться, забыть о своих неудачах и, что не менее важно, об успехе. Я готов к тому, о чем не мог подумать раньше, — к серьезному перерыву во всем. Мне важно отдышаться, замереть — здесь и сейчас, без цели, без желаний — просто остановиться, отпустить все, чтобы затем двигаться дальше. Раньше возможность отбросить суету дней, работу по двадцать часов в сутки вызывала во мне панический страх: придется посмотреть, что останется? Оглянуться назад и, что еще хуже, посмотреть вперед. А что, если без всего этого ничего и нет? Кто я без своих провалов и достижений, без фондового рынка и его колебаний? Ужас вероятности осознать, что за мной стоит пустота, стал меня убивать.

Пришло время посмотреть в самого себя.

Горный хрусталь

Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне,

И, кажется, довольны мы вполне!

Я сижу за старинным дубовым столом. Сквозь витраж сочатся первые весенние лучи. Отличный день, чтобы выпить; наливаю себе бренди, делаю глоток и расхаживаю по кабинету. Даже спустя несколько лет не могу поверить, что этот дом теперь мой. Еще сложнее поверить в то, что он совсем не радует, ведь когда-то я теснился в небольшой квартирке с бывшей женой.

«Коробка для карликов! Мы живем в коробке для карликов», — начинала она утром. «Продай наконец свои картины», — продолжала днем. «Брось все и смени профессию!» — заканчивала ночью.

Казалось, моя голова круглые сутки полощется в стиральной машине с грязным бельем.

Но что я мог сделать? Как возразить? «Дорогая Тая, я настолько жалкий и незаметный, что мои картины не продаются»? Или: «Дорогая Таис, сегодня я хотел убить себя — потому, что один из моих студентов уже открыл свою выставку! И, о милая Тая, он обрел успех!». Тая методично смешивала меня с грязью, и день за днем я превращался в ничто, до тех пор пока не понял — ничто не нуждается в чем-то: ни в Тае, ни в наших нахальных детях. Эти твердолобые и жестокие сопляки никогда нас и в грош не ставили! Мы вырастили засранцев, но мир правды, дорогая Таис, был тебе чужд. «У нас замечательные мальчики, и если бы не твоя нищенская зарплата, они бы уже давно учились в лучшем вузе!», — твердила ты.

Знаешь, Тая, если бы только у них были мозги и капля человечности, они ни за что не предали бы нас анафеме, заклеймив грехом родительского безденежья! Они сами поступили бы в вуз! Пускай даже средней паршивости, как это делают миллионы детей во всем мире. Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, насколько же нужно было быть идиотом, чтобы связать свою жизнь с женщиной вроде Таи — до отвращения хозяйственной и до слез прозаичной. Откровенно говоря, теперь, когда мои глаза открыты, а мысли ясны, — я с досадой понимаю, что иными наши «мальчики» получиться и не могли.

Забитый в угол отец-неудачник, преподаватель в академии искусств, и его жадная глупая жена — результат закономерен: два эгоистичных засранца, воспитанных в бесконечном и беспочвенном тщеславии своей матери.

Жаль, что правила игры этого мира я усвоил так поздно: получить признание лишь к шестидесяти годам — то еще испытание. Слава недаром часто дается молодым — ведь пережить ее последствия проще гибкому пруту, чем трухлявому пню.

Сегодня у меня очередной благотворительный ужин-аукцион. Все полотна будут распроданы, и я без сожаления отдам добрую часть нуждающимся. С момента успеха я сорю деньгами будто они ничто.

А чем еще они могут быть, если ценно лишь то, что можно продать?

Мне всегда хотелось жить по правде, честно и скромно, брать талантом и трудом. И к чему это привело? Я оказался персоной нон грата в собственной семье, а для людей сторонних — вообще чем-то не существующим. Помню, когда впервые задумался над ЭТИМ, помню, как сомневался, боролся, не верил в себя, но благодаря презрению своей Таси, я сыграл по-крупному, и сорвал джекпот. Терять толком было нечего. Брюзжащая жена, и равнодушие детей — таким был мой багаж. И если с Таис я расстался с легкой душой, то черную дыру, оставленную отстраненными детьми, ни что не в силах залатать: ни триумф, ни деньги, ни даже новая любовь. Эта боль со мной навсегда.

Я открываю ящик стола и достаю старый конверт. Пожелтевшая стопка рассказов моего деда. Перебираю пальцами иссушенные страницы и быстро узнаю нужную. На ее полях нарисованы три яблока. Сегодня мой день рождения, и я воспринимаю его буквально — несколько лет назад я прочитал этот рассказ и словно переродился: сделал то, о чем ранее не мог бы и подумать.

* * *

«Передо мной лежат три яблока. Первое — Симиренко — зеленое среднего размера с едва уловимым бледным налетом, одного взгляда достаточно, чтобы ощутить его твердость. На вкус оно непременно кисло-сладкое, кислая нота всегда доминирует. Восковая поверхность совершенного плода сулит вероятные сложности для зубов: тяжеловато будет кусать, и возможна оскомина. Таким меня не запугать — люблю кислое, ничего не поделать. Бабушка обычно использовала такие для выпечки.

Распространенное мнение: зеленые яблоки хороши преимущественно в кулинарии. Возмутительно! Я предпочитаю их исключительно в свежем виде. Мои сорта — фавориты, часто подвергаются нападкам коллег — садоводов, мол, слишком простоваты они для свежей подачи. Глупости! В их вкусе заключена моя личная вселенная, если угодно!