Бесплатный фрагмент - Афера Гельфанда

Глава 1 Метафизика

В небе всегда много чёрных точек,

только кому они нужны — облака важнее.

Оглядываться назад нельзя — это совсем пропащее дело. Там ничего полезного быть не может. Ах да — опыт, и кто может сказать со всей уверенностью, что он появился? Ну кто? Ведь опять с воодушевлением наступаем на одни и те же грабли. Шишки — ерунда, что за нюни? Вперёд и только вперёд. Разве не так? Хорошо, можно обманывать себя сколько угодно, что тогда всё было по-другому и совсем не так. Ага, конечно, по-другому, ведь это случилось тогда, тысячу дней назад или минут, но кто сейчас вспомнит! Прошлые неудачи быстро забываются под градом новых и весьма болезненных тумаков.

Бомбардировщик кружил над городом, выискивая ровный участок для приземления. Азеф всячески старался быть полезным, прекрасно понимая, что от самочувствия Ленара зависит его жизнь. Он видел, как в спину маэстро угадила очередь из авиационного пулемёта «Гочкиса» и поражался невероятной живучести инородца. Доклад о расследовании, произведённым российским сыщиком Порфирием Кошко в Индонезии, сколь-нибудь значимой информации ему не дал. В особом приложении отмечалась роль некой тайной силы, управляющей жизнью Бирмы. Сейчас представитель этой организации с лёгкостью крутил метровый штурвал, презрев ранение, вырвавшее ему порядочный кусок плоти.

Несмотря на огромный опыт в качестве агента Третьего отдела, Азеф не совсем понимал цель своего внедрения. С господами террористами всё было понятно: склонять к бунту и затем этапом на каторгу. Но вот что делать со столь необычным персонажем? Секта брахманов, как с ними договариваться? Там свои пули в голове. Да и пули ли? Ерунда какая-нибудь эзотерическая. Хотя ловко их эмиссар в Кронштадте всем голову задурил. Остаётся только восхищаться — маэстро! Савенков рассказывал, что салют из всех орудий устроил. Ещё и озорник, судя по всему. Да-с, непростой выстрел, и белку сбить, и в глаз попасть. Сплошной дендрарий. Тьфу ты, серпентарий. Нет, это таксидермия. Опять ерунда. В общем, крюшон с водкой. Быр-р, редкая гадость!

Наконец, внизу, среди аккуратных домиков показался достаточный по размеру альпийский луг. Моторы раздражённо загудели, лишённые привычных порций керосина. Сделав изящный полукруг, самолёт соорудил три полосы в плотном ковре из белых эдельвейсов, дрожащих от надсадного гула серебристых винтов. Ленар, спустившись по выдвижному трапу, с удовольствием вдохнул чистый горный воздух. В принципе, можно было просто отправить в ЦК телеграмму о грандиозной диверсии, но вот вопрос, кто за этим стоит, оставался открытым? Люди сами не смогли бы додуматься, наверняка кто-то грамотно нашептал в уши, вот они и засуетились в предвкушении барышей. «Идиоты недоразвитые! Слетал в гости! Можно уже не звонить, всё равно этот проклятый Модест начнёт шантажировать партизанским вояжем на Землю. Вот точно, можно за газировкой не бегать!» — мысленно посетовал Ленар.

— Азеф, у вас родина есть?

— Почему такие слова? Конечно.

— Тогда не понимаю, вы что дурак или надеетесь на прочность самодержавия?

«Что он этим хочет сказать? Никогда не знаешь, что имеют ввиду эти чёртовы инородцы», — пробежало в голове у агента охранки.

— Я борюсь за лучшее будущее человечества.

— А сейчас за что? Вот здесь, среди альпийских цветов?

— Странный вопрос. Да и выбора особенного нет. Покушение на царя сорвано, теперь извольте, пожалуйста, я с вами до победного конца.

— До чего? До конца? Однако, и аппетиты у вас! Боюсь, вашей жизни может не хватить. Должен уверить со всей категоричностью, — опроверг надежды агента бессмертный маэстро.

— О как. И чё теперь делать? Вас не поймёшь. То сто семьдесят восемь, то полушка. Вы определитесь в пожеланиях. Я человек простой, без загибов. Если не нужен, то дайте направление, и не увидите никогда мои стоптанные ботинки, — заявил Азеф, уверенный, что его сюда притащили с идеей. «Ага, как же, куда этому факиру самого Парвуса обыграть. Не сможет без меня!»

Ленар только сейчас решил, что особенной нужды в агенте полиции у него нет. Заниматься далее этим делом он не собирался. Сейчас выспросит у Парвуса все детали аферы с чумой, и здравствуй милые болота. В то же время где-то в районе затылка скрипела мысль, что свой человек в заговоре против человечества всегда пригодиться. Перебрав извилины несколько раз, пришёл к выводу — пусть будет. Но вот для чего? Это следовало выяснить.

— То есть вы хотите заработать на родине? Не боитесь мести товарищей? Они могут не понять ваших идеалов.

В силу происхождения Азеф совсем не умел называть вещи своими именами. То, что он полагал за откровенность, вовсе не являлось таковой в общепринятом значении этого слова. Публично признаваться в корысти среди революционеров считалось дурным тоном. Головы у них работали таким образом, что все деньги добывались для победы революции, что будет потом, никого не беспокоило.

«Отказаться от этой манеры просто невозможно, да и какой в том прок? И привыкать нет нужды!» — заключил агент и живо ответил:

— Ничуть не бывало! Разве я давал такой повод. Скажите тоже!

— Не далее как вчера изъявили желание работать напротив Парвуса?

— И что с того? Это вы сами придумали. А я, например, всей душой желаю благополучия отчизне, вообще трудовому народу. Вот ведь как повернули «напротив Парвуса». Вам что, без нужды мои услуги? Тогда зачем привезли?

— Действительно, зачем? Сейчас Парвус исполнит арию злодея и прощайте навеки. Озвучьте свою версию, вдруг зажжёте искру разума.

— Очень даже запросто, тут и думать не о чем. Что за ерунда! Парвус он, конечно, всё распишет золотым пером. Тут даже сомневаться не приходится. Только как доверять человеку с его репутацией? Ведь постоянно обещает пустое. Взять того же Кайзера, и что? Где революция пятого года? Пшик, да и только. Замах-то сделал богатырский, тут ничего не скажешь. Кстати, и дворец в Берлине образовался именно в это время. А вы мне обоснуйте? Как вам такая петиция?

— Толково, готов поверить в бескорыстие.

— А как не бескорыстие? Меня вполне устроит небольшое кафе где-нибудь в центре Парижа, но никак не дворец. Его содержать надобно, а это огромные суммы. Нет, на такие траты и мечтать вредно. Не мой масштаб, знаете ли. Я свои горизонты чётко вижу. Да и зачем покупать маяк в степи?

— Здесь не поспоришь — железо. Особенно насчёт благополучия человечества трогательно звучит, аж слёзы навернулись.

— Ой, это что, хотите обвинить в корысти? Совсем напрасно придумали! Полная ерунда. Ну должен же быть у меня хоть небольшой интерес. А то и вовсе странно. Вы и сами доверять перестанете, если за просто так. Человек делает добро только по принуждению. Ещё подумаете, что в чужих интересах работаю.

— Макиавелли читали?

— Кто такой? Философ? Зачем мне эти глупости. У меня свои университеты.

— Дисциплину «идеализм» в них явно не преподавали. Никогда не замечали, что в русских сказках только бессребреники побеждают?

— Ну здесь не сказка, здесь деньги считают, Швейцария, знаете ли. Вы что предлагаете, я чё-то не понимаю?

«Совсем запутал, русские сказки вспомнил. Ещё Ивана-дурака приложил к билету. С ним тут, действительно, дураком станешь» — чертыхнулся про себя Азеф, не понимавший цели дискуссии. В его представлении, если сам о себе не побеспокоишься, то никто и не вспомнит о герое. Что за глупость — надеяться на чудо. Чудеса мы сами делаем. Разве не так?»

— И зачем мне весь этот спектакль? — спросил Ленар с хмурым лицом.

Здесь агент озадачился: очень вредный вопрос, он и сам хотел бы иметь на него ответ. Так подумать, то какое дело далёкой азиатской Бирме до европейских баталий? Не из идейных же соображений Ленар подвергает свою жизнь стольким опасностям? Интерес всегда есть, и невозможно без него договариваться. Однако, неспроста этот инородец помянул сказки — подкованный, готовился. Но что может маленькая полудикая страна напротив Российской Империи? Да ноль полный! Тогда, действительно, зачем напрягать мускулатуру, когда ног нет. Чудно.

— Понимаете, господин Ленар, сам в растерянности. Но теперь понял, у вас водится эта самая зараза, которой Парвус решил мир травить. Другого объяснения в голову не приходит.

— Травить? И как вы себе это представляете?

— Детали не знаю, но что-то навроде бубонной чумы. А для этой дамы преград нет. Сами понимаете.

Ситуация начала проясняться. Ленар чуть не ойкнул от впечатления: «Это надо же что придумали, с чумой гавоты дрыгать!»

— За себя не боитесь?

— А нам то что? Мы же лекарствам будем торговать. Всё очень даже благородно. Столько людей спасём от мучений. Вы только представьте себе масштаб проекта. Это ведь ещё и транспорт, и топливо. Очень даже приличный гешефт. Опять же благодарность человечества. Сплошные плюсы.

— Не корябает, что Парвус главным бабуином станет, или вы из разных кварталов?

— Ой, да зачем мне переживать, когда дело в самом зародыше. Когда начнётся, там и посмотрим…

— Кто кому горло перегрызёт, — продолжил Ленар.

— Скажите тоже. Зачем мне это? Полная ерунда, — искренне возмутился Азеф. — Это ведь какая ответственность — спасать человечество! Здесь не до распрей, здесь надобно…

— Деньги зарабатывать, — опять не дал договорить Ленар.

— Что вы постоянно в меня тыкаете. Ещё свой кинжал достаньте. Не любите вы людей. Сразу видно, инородец.

— Ну с вашей страстью мне явно не повезло. Совсем другие интересы, знаете ли.

— Да какие ещё могут быть интересы? Благодетеля изображать? А польза в чём? В морали? Мораль, на мой взгляд, сделали, чтобы обманывать простых людей, в то время как капиталисты присваивают себе плоды их труда.

— Вы сейчас о Марксе или опять дифирамбы Мамоне декламируете?

— А где разница? — переспросил Азеф, вытаращив глаза из пухлых щёк.

— Здесь не поспоришь — всё из одного источника. Туше, как говорится.

— А где мы встречаемся с Парвусом, — решил перевести спор из области метафизики к более понятным вещам агент. Азефу не понравились намёки на национальность, в то время как он хотел всей душой принять деятельное участие в спасении всяких там арабов, французов, немцев и русских, в общем, всех платёжеспособных граждан. Ведь нельзя же стоять в стороне, когда такое несчастие творится. В голове двойного агента не помещалась идея о том, что он сам и будет причиной смертельной болезни. Азеф уже думал вперёд, в будущее, где именно он будет протягивать руку с лекарством страждущим. У него даже желудок булькнул и появилась обильная слюна, отчего пришлось сделать неприличный глоток.

— Беренграбен какой-то. Странные здесь названия. Вы не находите?

— И всё же, как объявить моё участие? Надо договориться, — бесцеремонно перебил Азеф, занятый предстоящей встречей.

— Навязались, что проще. Сами же и предлагали откровенность.

— Оно конечно, иначе Парвус поймёт, что сговорились. Но как объяснить наше знакомство? Ему очень не понравится эта самодеятельность, может упереться из принципа. Нужно что-то существенное.

— Принцип, как я теперь понимаю, это совсем другая метафизика?

— Точно!

— Предложу самому отправиться в Индонезию за бациллами.

— Гениально, ни в жизнь не согласиться. Но может отправить другого.

— Временем прижмём. Придётся господину Парвусу рискнуть. Я так понял, товарищ азартен.

— Более чем. В крупных делах обязательно! — обрадовался Азеф простому решению. — И кто тогда доставит чуму в Европу?

— Вы, кто же ещё?

— Господин Ленар, я, конечно, наилучшая кандидатура, здесь ничего не скажешь. Но сами посудите, а вдруг я заражусь, и прощай человечество! Вам не кажется это решение слегка поспешным?

Физиономия агента приняла максимально доверительное выражение, на которое только была способна. Он не любил сибирскую тайгу, а уж джунгли-то и подавно. Однажды ходил в Берлинский зоопарк и долго потом отпаивался коньяком, пытаясь выбросить из головы образы хищников и прочих гадов. А в Бирме обязательно будут водиться эти твари, не говоря уже о заразе. Нет, к таким испытаниям он не готов, да и какой смысл, когда можно найти исполнителя за деньги или на интерес. Нужно только подобрать нужный ключик, а коль не получиться, то человечишко бесполезен, пусть умирает сам по себе где-нибудь в стороне от прогресса.

Прогрессом Азеф полагал новое устройство общества, где все отношения между людьми будут прозрачны и понятны, понятны прежде всего ему. Он всегда скучал, когда при нём начинался разговор о метаниях души. Что за бред! — думал агент. В его представлении можно и нужно переживать за здоровье близких, за семью. Это чрезвычайно важно, чтобы были наследники. А как без этого! Но, когда при нём начинали оперировать абстрактными понятиями, ничего, кроме раздражения, подобные вещи не вызывали. Ну сами посудите, что за ерунда, впадать в хандру от уже сделанной глупости. Абсурд, да и только! Например, он видел в этом попытку вызвать у него жалость и получить деньги или иную помощь, а прежде всего заставить действовать в чужой воле. То, что человек нуждается в обычном сострадании, ему и в голову не приходило. Да и не умел он этого делать, Азеф искренне полагал, что десять рублей намного важнее, чем слова утешения, что произносятся они всегда с определённой целью. А как иначе? Взять его, разве не поверит он в собственные силы, услышав детальную похвалу? Значит, и работать примется с удвоенной энергией, разве не так? И здесь смотреть надобно, кому это даёт выгоду, и не тратить драгоценное время на пустую субстанцию. Никакой пользы в безответном сострадании он не видел. Да и как в это поверить, если часто вместо благодарности происходили совсем обратные вещи — люди мстили за участие. Нельзя развращать слабого человека добром. В этом совсем нет выгоды! Более того, это смертельно опасно. Нельзя унижать благоденствием, показывая щедрость. Азеф не видел разницы между искренним состраданием и вынужденным, сделанным из правил приличий или любой другой идеи, пусть даже, что и доброй, но идеи.

Примитивная хитрость вызвала у Ленара невольную улыбку. Он не знал, что подобная мимика имеет совсем своё значение для типов навроде Азефа. Тому стало обидно, он посчитал, что его хотят поставить на место. Реакция инородца вовсе не способствовала желанию отправится в опасные джунгли, даже, напротив, он стал подозревать в подвохе, в хитрости своего спутника.

— Вы поправьте, если я что не так говорю.

— Отчего же, столь ценного помощника нельзя подвергать опасности, я так и скажу Парвусу. Но разве мы сейчас куда-нибудь направляемся? Да и с чего вы взяли, что болезнь прячется в Бирме. Я, например, ни о чём подобном не знаю, а, казалось бы, должен.

— Вот именно нельзя спешить, сейчас услышите весь прожект, а потом и решите, что делать. Что касается меня, то можете не беспокоиться. Это я так, на всякий случай. Это ведь очевидно, что вирус смертелен. А Парвусу нет нужды рассказывать. Даже и не думайте. Зачем? Я сам всё устрою и найду себе замену, но потом, когда вы уже сговоритесь.

У кромки деревьев показался трамвай, из которого на ходу выскочили солдаты в ярко-зелёной форме и веером окружили бомбардировщик. Ленар недовольно повёл раненым плечом. На другой приём он и не рассчитывал, но всё же не ожидал такой решительности от нейтральной Швейцарии. Хорошо, что в полёте успел ознакомиться с изобретением австрийского конструктора. Ленар быстро поднялся в кабину и включил дымовую завесу. Из крыльев в разные стороны ударили струи густого дыма, в мгновение ока закрывшие белые эдельвейсы от солнечного света. Швейцарцы в растерянности начали перекрикиваться, не зная, куда идти в наступившем тумане.

— Азеф, вы где? Держитесь за мой ремень. — Включив акустическую астролябию, маэстро двинулся в сторону Беренграбена. Он вовсе не хотел столь пышного приёма, но что делать? Куда не пойдёшь, везде свинцовый салют.

Особый химический состав вызывал обильное выделение влаги в атмосферу из почвы и растений. Не имей в руках астролябию, Ленар сам мог заблудиться в белой мгле, вызывающей у человека неподготовленного панику. Облако заполнило вытянутую поляну до верхушек сосен и остановилось, не желая двигаться дальше. Солдаты начали палить в воздух, отчего внесли ещё большую суматоху. Звуки в тумане многократно повторялись, лишая возможности испуганных людей выбрать верное направление.

Следуя пикающему сигналу от прибора, Ленар наткнулся на железнодорожные пути и трамвай. Полный водитель судорожно сжимал рычаг управления, не зная на что решиться. Он как человек гражданский боялся выстрелов. Ему хотелось включить реостат, чтобы оказаться подальше от начавшейся войны.

— Что происходит? — спросил на немецком языке Азеф.

— Не знаю. Говорят, десант из Германии. А мне что, я не против. Я сам баварец. Они своей мобилизацией всю страну разорили. Кайзер здесь быстро наведёт порядок.

В этот момент шальная пуля разбила окно, другая проделала сквозное отверстие в лакированной стене. Отчего баварец втянул голову в плечи. Было очевидно, что держится он из последних сил, чтобы не сбежать, но его удерживает на месте распоряжение командира стрелков.

— Господин машинист, когда отправление. Мы, знаете ли, туристы, у нас экскурсия к медведям. А здесь умереть можно ни за что, — помог решиться водителю Азеф раздражённым тоном. На что тот с облегчением нажал рычаг, и трамвай рванул с места под торопливый бой колокольчика. Ленар молчал, чтобы не вызвать подозрений русской речью у испуганного баварца. Он вдруг по-новому взглянул на своего невольного спутника. Первоначальная робость исчезла, уступив место изворотливости и нахрапистости. Ещё недавний осторожный человек сменился на циничного руководителя боевой организации русских эсеров.

Зоопарк оказался большой каменной ямой с одинокой сосной, под которой уныло совокуплялись медведи. Под мощными лапами громко трещали шишки, падающие от неравномерной тряски. Отчего казалось, что работает чудовищная кофемолка со сломанными зубцами. Облокотившись на гранитный барьер, застыл в позе мыслителя Парвус, облачённый в плащ и мягкую итальянскую шляпу. Постороннему наблюдателю могло представиться, будто этот солидный господин является профессором зоологии, наблюдающим за животными с практическим интересом. Например, изучающий способы размножения лесных бродяг. И здесь обыватель ошибётся, оттого что великий аферист в этот момент ни о чём таком не думал. Собственно, зачем? Он готовил проникновенную речь, надеясь убедить представителя могущественной цивилизации в необходимости провести глобальное сокращение населения планеты. Вульгарное сопение раскормленных до неприличия медведей лишний раз доказывало своевременность этой акции для расплодившегося человечества. В этот момент он почувствовал на себе холодный взгляд, от которого веяло скрытой силой безумца. На него никогда так не смотрели, даже когда он впервые столкнулся с контрабандистами оружием. Ему всегда хватало любви еврейской мамы, чтобы чувствовать себя умнее любого бандита. По другую сторону вольера стояла весьма колоритная парочка туристов, в одном из которых он узнал эмиссара высших сил.

— Приветствую, маэстро Ленар, однако натворили вы дел! Мне уже донесли бенефис с аэропланом. А что здесь делает Азеф? Слегка неожиданно.

— Навязался, как осенний насморк. И нужда избавиться, а погода мешает. — Они пошли от вольера, в спину, из каменного мешка, неслось недовольное ворчание хищников, требующих у зрителей плату за интимный театр.

— Насморк может помешать беседе. Мы не могли бы переговорить тет-а-тет, без любопытных ушей, так сказать?

— Соратнику по борьбе не доверяете?

— Очень даже доверяю, но по другую сторону от калитки. Вы должны понимать, дело весьма деликатного свойства!

Глава 2 Дым грядущего

Презрение может задеть кого угодно,

но только язычник ответит настоящей злостью.

Жизнь каждого разумного существа бесценна уже тем, что достигла той степени развития, что способна не только наслаждаться благами природы, но и познавать её, мало того, пытаться улучшить! Правда, эти грубые опыты, как правило, заканчиваются большим фиаско. Однако, «…просящему дастся, ищущий обрящет». Иначе, зачем господь сотворил это недоразумение? Наверняка имел свою идею, ведь нельзя трудиться, не думая о конечной цели? Ленар с интересом рассматривал один из образчиков этих самых усилий. Недавний суетливый человечек с важностью излагал форменное злодейство и ничуть при этом не краснел, более того, создавалось впечатление, что именно этот план и приводил биение его сердца в гармонию с окружающем миром.

— Затраты минимальные, а какой эффект! Вы только представьте себе! Привозим всего одного распространителя — и вот вам результат! Никаких экспериментов! Я изучал вопрос, стопроцентное попадание. Всего один больной! Это просто невероятная по своей эффективности идея.

— Сами додумались, — осторожно спросил Ленар.

— А как же, конечно! При развитой медицине мы быстро возьмём ситуацию под контроль, и нет нужды делать всякие там революции. Правительства сами падут.

— Однако аппетиты у вас! Хотите подмять человечество?

— Помилуйте, зачем такие предположения? Вовсе нет, ну ежели только чуть-чуть, ну самую малость. Исключительно в интересах империи.

— Главное, с размахом. Чистой воды авантюра! Не ожидал от вас таких девизов. И с чего взяли, что нам это интересно?

— Что вы, что вы. Вовсе не так меня поняли. Правительства везде одинаковы. Бандиты, разве нет! Я, как только вас увидел, помните, ещё там, на полянке, так сразу и подумал, что вы именно тот человек, с кем можно вести дела. Так сразу искра и пробежала, электрическая, всё благодаря вам.

— В соавторы зовёте? Ещё немного и должен пищать от восторга?

— У вас есть кураж, размах широкой натуры, так сказать. Я сразу это понял, как только прочитал в газете о восстании Кронштадта. Восхищён…

Да, правители везде одинаковы, на то они и правители, пекутся о благе народа, а как иначе? Ленару предложили совсем особенную вещь, и он слегка растерялся. Конечно, маэстро понимал, какие возможности сулит лично ему этот проект, но Парвус, обладающий микроскопической жизнью, не учёл одного непреложного факта, а именно, что Ленар бессмертен. Главное, что беспокоило маэстро — эпическая борьба за интерес к жизни. Его давно перестала развлекать власть как таковая, ценная только в глазах нравственных калек, неспособных к настоящим чувствам. Главный вопрос — для чего? И здесь Ленар давно научился отвечать: К звёздам! Во как! Это в молодости хочется всего и сразу, и без налога на бездетность, а с годами совсем другой компот, вот совсем другой. Индивид начинает понимать, что состояться можно, покрывая резьбой скорлупу грецких орехов, главное, приобрести необходимые навыки, а ежели их нет, то нечего и пыхтеть, нужно садиться за парту. Однако весь предыдущий опыт вопит: брось немедленно, всё равно ничего не получится, ты в другом мастер, в лени! Отчего же тогда маэстро растерялся, шоссе известно, нужно только запустить мотор, и опля, ты в дороге. Так в том-то и дело, что совсем не опля, вот совсем. А как же тогда тапиры, исторгающие из животов метановый газ в мангровых болотах, и привередливые стерхи с маниакальным чувством свободы? А? То-то и оно, что ни при чём, а живность неразумную, однако, жаль. Брось он сейчас на самотёк этот проклятый вирус и всё, кирдык, как говорят монголы. Так начнётся, что забудешь, где родина.

— Как я понял, предлагаете шантажировать императора, а вы со своей стороны предлагаете массовый психоз?

— В точку! Взяли чистую соль. Я вам такой психоз сделаю, сами позавидуете. Слава богу, опыт есть.

— Это о революции пятого года? Так вы её провалили!

— Зато создал организацию. И знаете поговорку: «За одного битого двух небитых дают». А я как раз таки что и битый. А другим-то и похвастаться нечем. Так, пшик один.

— Не боитесь несчастных случаев?

— Ой, только не пугайте детскими игрушками. Пандемию уже не отменить, и кто возьмётся руководить процессом, у кого есть опыт? Ни у кого, то-то и оно. Я защищён более чем. Какой там, к чёрту, несчастный случай. Меня беречь нужно, как первородный грех.

— Незаменимых нет.

— Верно, убьёте, начнётся конкуренция, и ситуация выйдет из-под контроля. А нам это без нужды. Согласны?

— Уже и нам? — для соблюдения дистанции заметил Ленар.

— Хе, хе, опять шутите? — Парвус дружески подмигнул.

— Давайте отправим в джунгли Азефа? Я так думаю, что лучшего паникёра и не сыскать. Заразит человечество, и к звёздам, — неожиданно предложил Ленар.

— Вы в нём уверены? Ходят слухи, что сотрудничает с охранкой и ещё бог знает с кем?

— И что с того? Вот вам и сплетня, конфета!

— Уговорили, только какой предлог?

— А зачем предлог? Я ему сразу прививку от всех болезней пообещаю. Ещё и благодарен будет. Дело выполнит, и в покойники. Чем не всадник на белом коне — Маэстро помахал рукой, приглашая к разговору Азефа, застывшего у медвежьей ямы с мороженым.

В уголке полных губ остался съеденный десерт, который агент охранки не чувствовал. Ленар невольно раз за разом возвращался к неприличной детали, словно к родинке на щеке, обращать внимание на которую вроде бы нехорошо, но никак невозможно вовсе не замечать.

— Азеф, мы тут посовещались и пришли к выводу, что без ваших уникальных способностей дело может погибнуть. Здесь требуется мощь революционного интеллекта, чтобы организовать массы на битву с чёрной чумой.

— С чем, чем? — сделал непонимающее лицо закалённый на подпольной работе агент охранного отдела.

— Из достоверных источников стало известно, что Кайзеровский генштаб готовит биологическую атаку на страны Антанты. Мы просто обязаны этому помешать. Люди Парвуса берутся в кратчайшие сроки изготовить вакцину. Но для её производства требуется добыть экзотическое животное в джунглях Бирмы.

— И какая нужда в людях, когда хватит пары охотников?

— Азеф, если откажитесь, то пеняйте на себя. Второго случая может и не представиться. Вам ещё за бомбомёт необходимо отговориться перед товарищами.

— Я что, я всегда за. Разве я сказал нет? Просто уточняю позицию. Что здесь непонятного? Сразу и бомбомёт вспомнили.

— Вот именно, организация на вас рассчитывает. Маэстро Ленар любезно поможет с формулой вакцины, а мы, в свою очередь, обязуемся предоставить материал для опытов, ну и, конечно, доставку в поражённые страны. Надеюсь, вы понимаете взятую на себя ответственность?

— Более чем. Восхищён размахом, — не моргнув глазом согласился Азеф, мигом сообразивший, что из него хотят сделать подопытного кролика.

«Ловко этот Парвус повернул, превратив опасную бациллу в полезные материалы. Чисто иезуитский подход. И пойди сыщи правду, когда её белой краской облили? Всё-таки высокого полёта птица! Что тут скажешь». Ложь в исполнении международного афериста достигла просто идеальных очертаний. Азеф, конечно, привык к обману, ну чтобы с таким шиком, здесь требуются совсем другие университеты. Продвинутые, так сказать. Цель его внедрения в организацию брахманов стала ясна для тайного агента. Какой там, к чёрту, Кайзеровский генштаб, ерунда полная, любители! Вот где, воистину, центр мировых заговоров, в Бирме!

Очень мило закурлыкали голуби, летающие шумными стаями рядом с Медвежьей ямой. Правда, совершенно неожиданно один из них весьма метко пульнул зелёной кляксой в темечко Азефа, выведя из задумчивости. «Противные пернатые, и кто захотел назвать их божьей тварью, чистые хулиганы! — мысленно чертыхнулся эсер. — Впрочем, к деньгам. Хорошая примета. Точно к деньгам, а как не к ним родимым? Тут и думать нечего. Теперь только надобно найти исполнителя, и дело, можно сказать, что и сделано. Эх, как бы сейчас пригодился Савенков. Редкой непотопляемости человек. Вот кто как нельзя лучше подойдёт на роль курьера смерти. Привезёт как миленький, ещё и побегать успеет напоследок».

***

Стоит только один раз что-нибудь сделать, как в обязательном порядке придётся повторять снова и снова, пока не станешь мастером. И рецепт этот относится совершенно ко всем начинаниям. Пусть это первая затяжка папиросой или первая рюмка, не говоря уже более серьёзных вещах, любовей там всяких: ­человек раб своих привычек, и тут ничего не поделаешь. У Савенкова наблюдался явный прогресс, по крайней мере, в размерах. Ну если сравнивать венерианских лягушек (флябских) с тевтонскими шварцинг зуген. Этих монстров не менее тонны весом никакой палкой не прошибёшь, они только хрюкать будут от удовольствия. Но были и плюсы: теперь не было нужды отмахиваться от прыгающих со всех сторон оранжевых зубастиков, теперь совсем другое дело, свиньи радостно визжали, когда им сыпали в длинное корыто варёные бобы в молоке. Они, можно сказать, любили своего кормильца, и по-своему по-свински выражали тёплые чувства, толпясь у вольера, чтобы посопеть слюнявыми пяточками в натруженные руки революционера. Идеи, как исправить человечество, как сделать его окончательно счастливым, роились в воспалённом мозгу Савенкова, словно розовые поросята, жаждущие вырваться на простор европейских городов с радостным визгом. Да-а, поспешил он тогда с этим чёртовым пулемётом, надо было выждать, как предлагал Ленар, потянуть время, и улететь в небо, чтобы вершить историю. Да-а, а теперь эти свиноматки. «Господи, какие они смешные» — подумал боевик, шкрябая грязными ногтями загривок своей любимице Гертруде, которая нервно вздрагивала мускулистыми ушами от удовольствия. Ей представлялся огромный хряк Георг фон Бисмарк, который ещё вчера с воодушевлением мял бока своими копытами и тёрся грубой щетиной прямо в том месте, где сейчас находилась рука кормильца. «Эх, вот оно счастье жить», — подумала германская свинья, достигавшая невероятной семиметровой длины.

Не в пример своим подопечным вчерашний бомбист-революционер, а теперь создатель новой теории мироустройства, страдал. Чугунное ядро, прикованное к ноге, приходилось волочить за собой по бетонному полу, не говоря уже о лохматых ризеншнауцерах, зорко следящих выпуклыми глазами за своим подопечным. Савенков с тоской вспомнил растерзанную лягушками Жулю. У неё, по крайней мере, мозги имелись, а здесь немецкая дисциплина выпрямила навсегда собачьи извилины. Прежнее узилище вспоминалось раем по сравнению с теперешним положением. Какое там радио и механические уборщики, всё сам, сам, сам. Абсолютно всё приходилось делать самому. Ну разве только не готовить опостылевшую напрочь похлёбку из эрзац-бобов неизвестного происхождения.

Поселившаяся ещё на лягушачьей ферме мысль о мировой революции, в ту пору смутная и не имевшая должного содержания здесь, на немецкой земле, получила окончательную формулу. Образ отца Фёдора приобрёл мистическую силу вселенского демона. В горячечных мыслях Савенков проработал в мельчайших деталях будущее планеты-солнца, что требуется для воцарения всеобщего благоденствия, и как оно будет устроено. И здесь не надо путать его систему с мечтами монаха Кампанеллы, господи, конечно, нет. Какие там, к чёрту, общественные женщины и просветлённые мудрецы, что за чушь! С тех пор, слава богу, прошло довольно времени, чтобы избавиться от прекраснодушия. В голове Савенкова поселился прожект, построенный на конкуренции всех со всеми, на управляемом хаосе, где не будет узаконенного насилия со стороны государства, так как предполагался полный отказ от полиции, судов и армии. Что за ерунда! Выживет сильнейший — это и будет государством в планетарном масштабе. Полная, стопроцентная свобода, которая подарит бесконечное счастье. Разве не об рае на земле мечтает просвещённое человечество? Именно его со всей страстью жаждал теоретик, убирая за свиньями нечистоты.

***

Альпийский луг покрывал неестественно белый туман, из которого торчали мундиры пограничников. Не было никакой возможности проникнуть на борт воздушного судна, взятое под охрану правительством Берна. Ленар пришёл к выводу, что придётся использовать последнее средство, чтобы забрать у бдительных швейцарцев своё движимое имущество. Карманный излучатель сверхнизкой частоты здесь не годился, поэтому маэстро направился прямо к командиру оцепления.

— Господин офицер, я пилот этого судна. Вы не могли бы уделить мне несколько секунд, прежде чем арестуете. Вот держите в оплату.

Ленар снял с пальца перстень с чёрным алмазом и вручил ничего не понимающему швейцарцу, который тут же начал рассматривать изящную вещицу. Маэстро быстро выхватив презент, сделал несколько успокаивающих пассов рукой. Командир гвардейцев впал в сомнамбулическое состояние, тогда гипнотизёр чётким голосом произнёс, вбивая в подсознание установку:

— Теперь вы подчиняетесь мне и только мне. Прикажите людям построиться у кромки поля и исполнить гимн Швейцарии.

Спиральные вихри от серебряных винтов с трудом­ пробуравили четыре полосы в искусственном покрывале, спрятавшим от дневного света нежные альпийские эдельвейсы. Разорванные лоскуты, словно хлопья морской пены, полетели на невозмутимых швейцарцев, исполнявших акапельно национальный гимн. Вслед Ленару звучал псалом, воспевающий появление бога из дымки тумана над вершинами Альпийских гор.

Громко проглотив слюну от волнения, Азеф попросил вернуться в Мюнхен. На что Ленар, вращая большой штурвал, ответил:

— Не думаю, что это хорошая идея. Наверняка хотите освободить Савенкова. Он же полнейший псих. Я, конечно, уважаю фанатиков, но всё же, вам не кажется беспощадной его категоричность? В конце концов, у меня плечо ещё не восстановилось, а вы предлагаете новые травмы.

— Сами сказали: «человек дела», разве нет? А его горячность — это полная ерунда, можно и потерпеть. В конце концов, на верную смерть отправляем товарища. Чем не месть за увечья? Согласитесь, лучшей кандидатуры и не сыскать.

— И это отношение к товарищу по оружию! Вы, случайно, не русофоб?

— Ничуть, с чего вы взяли? В нашем случае необходим человек решительный, а я вовсе для этого не подхожу. Какой из меня герой? Это Савенкову нужда построить царство небесное. Вот, пожалуйста, исполнение мечты. Пусть себе порадуется: заслужил.

— Всё-таки не любите вы Савенкова!

— А за что? Вот сами посудите, за что? Вечно всё портит своей категоричностью. Здесь у него белое, а здесь чёрное. Так нельзя. Это, в конце концов, решительная глупость. Обстоятельства изменились, что здесь такого? А он: «Нет, надо исполнить, раз уговорились!» Ну как с таким бараном работать, скажите на милость?

— Так он порядочный человек.

— Ой, и что с этим делать? Скажите тоже: «порядочный»! Ну так что, летим?

Времени искать подходящую кандидатуру для опасного путешествия в Бирму катастрофически не хватало. Идей, как сагитировать целеустремлённого революционера на смерть, не было никаких. Ведь Савенков, движимый чувством долга, обязательно захочет отбомбиться в Санкт-Петербурге. И что можно предложить столь амбициозному человеку взамен?

***

Несовершенные динамики в карбоновых наушниках издали предупредительный треск. Аэродром запрашивал номер борта. Диспетчер явно испугался, услышав знакомые цифры, настолько предупредительным стал его торопливый голос.

«Ага, сейчас кинется звонить в полицию и газеты», — подумал маэстро.

Впрочем, правительство Баварии, он полагал, не станет обвинять в перестрелке, учинённой здесь Савенковым всего неделю назад. Решительная глупость, а, следовательно, он чист перед законом. С усилием повернув крайне неудобный штурвал, отчего тяжёлый самолёт начал медленно заходить на взлётно-посадочную полосу. Полосатый колдун висел дохлой тряпкой вдоль флагштока, красноречиво указывая на безветренную погоду.

Колёса шасси с первого раза прилипли к бетону и мерно зашумели, гася скорость новейшего образца бомбардировщика. Ленар, несмотря на хорошую память, ничего не знал о немецкой фирме Цеппелин и знать не желал, сейчас его беспокоили совсем другие материи — печальные эльты. Если только допустить мысль, что на планете начнётся чума, то арнам не поздоровиться. Они потеряют источник ярких эмоций. Жить вечно неимоверно скучно, с годами теряется вкус, самые горячие страсти превращаются в чердачную пыль.

«Господа артисты, помните о зрителях, они платили за спектакль, а не за смертельную скуку!» — сделал мысленное послание человечеству маэстро.

Конечно, ему хватало своей дури, но не всем же повезло с родителями. Некоторые, точнее, большинство, родились в совсем нормальных семьях, даже очень. И если империя погибнет от недостатка трепетных чувств, то эльты передохнут. Как можно наслаждаться одиночеством, когда не от кого прятаться? Полная ерунда! Процесс теряет весь свой цимус, вкус, что называется. Нет, так не пойдёт, так, просто нельзя!

— Азеф, ваши идеи насчёт побега Савенкова?

— Подкупить охрану. Люди везде одинаковы, за приличную сумму мать родную продадут.

— Теперь понятно, чем таким замечательным вас очаровал террор.

— Не понимаю?

— Вы, батенька, материалист! Всё бы вам купить да взорвать, и всюду деньги, деньги. Тема понятна, но здесь-то цель другая — спасти товарища, а вы мне подкупить, да и на что?

— Это уже не моя забота. Просили идею, пожалуйста.

— Небогато. И что дальше?

— Надо узнать, где его держат. Отправить передачу, а там и он сам что-нибудь придумает.

— Это долго.

— Ничуть, — Азеф показал на приближающийся мерседес директора полиции Людвиг фон Грундхерра. Следом летели машины вездесущих журналистов с торчащими из окон штативами фотовспышек.

Можно подумать, что знаменитость мирового масштаба почтила Мюнхен своим вниманием, настолько шумной оказалась встреча. Не успел герр Грундхерр поставить на плиты аэродрома свои лакированные штиблеты, как был немедленно атакован шумной толпой энергичных немцев с блокнотами, микрофонами и ещё кучей всяческой репортёрской дребедени. Отовсюду летели назойливо-глупые вопросы навроде: «Как вы себя чувствуете?» «Зачем вернулся опасный иноземец?» «Связанно ли это с русским террористом?» — и всё в этом роде.

— Идёмте в машину, — распорядился полицмейстер, сухо поздоровавшись с неприятными гостями.

— Это зачем? — сделал круглые глаза Ленар.

Он неслыханной наглости герр Грундхерр сначала даже задохнулся, потом огласил аэродром фельдфебельским рёвом:

— Данной мне властью вы задерживаетесь до выяснения обстоятельств! — что тут же было задокументировано на многочисленные микрофоны, фото и кинокамеры при дружном фейерверке магниевых вспышек.

— Секундочку, а в чём нас подозревают? Господа журналисты, будьте свидетелями! Это форменный произвол! — завопил Азеф, которому явно нравилось внимание прессы к его персоне.

— Герр Азеф, ходили слухи, что вы русский шпион — это правда? Маэстро Ленар, как вы объясните покушение на вашу жизнь? Маэстро Ленар, почему вы до сих пор живы? Скажите честно, вы индийский факир? Какими способностями вы ещё обладаете? Может ли Мюнхен надеяться на представление с вашим участием и когда? — сыпали вопросами репортёры, оттесняя коллег локтями.

— Прошу соблюдать порядок, господа! — Азеф, раскинул в стороны руки, защищая своего патрона от назойливой толпы. — Предлагаю организовать пресс-конференцию, на которой маэстро Ленар со всем почтением удовлетворит ваше любопытство. Герр Грундхерр, мы целиком подчиняемся директору полиции, готовы служить королю Баварии как головой, так и сердцем. Можете так и передать, всем сердцем! Господа журналисты, указывайте, куда нам ехать, — забираясь в шестиколёсный лимузин, попросил опытный манипулятор общественным мнением, располагая пишущую братию в свою пользу.

Что касается полицмейстера, то он не мог арестовывать иностранцев, готовых отдать своё сердце Людвигу III. Это грозило серьёзными последствиями. Он уже представил утренние заголовки в газетах: «Директор фон Грундхерр арестовывает патриотов Баварии!» «Репрессии против друзей короля!» «Пленение индийского факира!» «Пресс-конференция под сапогом полиции!» и т. д. Какие бы ни возлагали надежды в правительстве на него, они просто вынуждены будут реагировать. Никто не любит, когда подчинённый создаёт ненужные демонстрации. Наоборот, он должен всячески оберегать покой монаршей семьи от критики подданных.

Глава 3 Ферма рабов-работников

Когда человек достигает последней черты, за ней всегда прячутся кривые линии.

Вздохнув, отец Фёдор с мягкой улыбкой посмотрел на парочку, лежащую в «зиндане» и прошептал: «Разводить буду. Как раньше не догадалси, торговля работниками. Молодые, красивые, рослые. Отлично! А ведь есть от энтих террористов польза! Без Савенкова ни в жисть бы не додумался. Ща продам последнюю партию шкур и куплю аппарат по клонированию. Во жисть настанет. Их у меня не только на Земле, но и вообще в системе будут покупать. С лягушками надо завязывать, здеся не в пример больше перспектив, опять же новый фасон. Санаторий им сделаю, лужайку зелёную, яблони пассажу, антоновку. Лепота…»

Первым очнулся Зигмунд и начал с недоумением рассматривать стерильной чистоты комнату. Ровный матовый пол с гладкими стенами, прямоугольное окно, сквозь которое топырились в белый свет лапы корабельных сосен. Ни тебе подоконников, ни плинтусов, дверь тоже невозможно разглядеть. Самурайскую эстетику помещения нарушали два толстых матраса, паривших в воздухе неизъяснимым образом, на одном из которых лежала Серафима. Провёл рукой вдоль стены и не обнаружил никаких зазоров или дефектов, идеальная поверхность поражала своим совершенством. Неожиданно засветился большой квадрат, в котором стоял весьма необычного вида пожилой субъект в халате и шлёпанцах с вышитой золотыми нитками надписью «Бог».

— Вставайте, зачухондрики! Знакомится будем. Можете запросто: отец Фёдор.

Проснувшись от резкого скоморошного голоса, Серафима вскочила и тут же начала себя ощупывать, боясь поверить в действительность.

— Ого, вот и барышня изволила разодрать глазёнки. Здрасьте. Как почивали на новом месте?

— Вы что себе позволяете? Где я? — мгновенно реагировала закалённая революцией женщина.

— Любопытствуешь? Правильно. Тобе ещё многому придётся научиться. — Отец Фёдор начал перечислять: — Готовить опарышей для лягушек, воду менять в корытах, чистить вольеры. О, и самое главное, постараться не сдохнуть от нежных чувств!

— Освободите нас немедленно! Где здесь выход? И почему меня заперли вместе с мужчиной в одной комнате?

— Шустрая какая. А тебе что, красавец, и сказать нечего? — обратился отец Фёдор к Зигмунду.

— Вопрос — мы в раю?

— С чего бы это?

— Действительно, непохоже. Тогда вы кто?

— Вот бестолочь! Ну ничё, мы быстро вас воспитаем, правда, Жульен? Иди сюда, познакомься с рабами божьими. — В квадрате появился огромный самец гиены с кривым шрамом через волосатую морду. Внимательно изучив своих подопечных, зверь лизнул экран розовым в чёрных пятнах языком. Потом издал совсем неожиданный звук:

— Хы-ы, — и плотоядно улыбнулся, если, конечно, можно назвать улыбкой оскаленную пасть с гребнем влажных от слюны клыков. Людям стало крайне неуютно, можно даже больше сказать, что они потеряли дар речи, представив рядом с собой это чудовище.

— Вижу нравиться. Вы с ним осторожней, смотрите не влюбитеся, он у меня вещь ценная. Столько графенов за него отвалил — тьма. Зато, вумный, страсть, почти профессор. Цельных пять штук слопал, породистых. Так, о чём энто я? Ага, с Жульенам познакомил, дальше он вам сам всё объяснит. Пусть отрабатывает средства.

Экран погас, оставив узникам фантастические вопросы, ответы на которые они не хотели знать ни разу. Любые предположения мгновенно становились бредом сумасшедшего. Зигмунд уставился на Серафиму в бессильной попытке найти разумное объяснение этому явлению, но увидел растерянную женщину, мнущую в руках крошечный батистовый платочек.

— Отвернитесь, — потребовала Серафима, — я не прибрана!

— Так теперь уже неважно.

— Неправда! А вот и важно! Разбейте это чёртово окно, мне дышать нечем.

Неожиданное решение всегда приходит от слабых людей. Как он раньше до этого не додумался. Всегда надо сражаться, нельзя покорно склонять голову перед обстоятельствами. Иначе они, эти самые обстоятельства, заставят тебя исполнять совсем возмутительные вещи. Один раз он уже доверился капризной судьбе и подписал опасный договор с полицией. Вещи, о которой до этого и помыслить-то мог. А теперь, пожалуйста, обычное дело!

Зигмунд ударил американским ботинком в прямоугольник, за которым безмятежно раскачивали ветвями огромные сосны. Толстая подошва отскочила, не причинив ровным счётом никакого вреда прозрачной преграде. Раздался неприятный вибрирующий звук, лицо Серафимы начало двоиться, троиться, четвериться, дальше мышцы потеряли свою эластичность, и вандал упал на пол. В стене открылось длинное прямоугольное отверстие, из которого торчала оскаленная морда Жульена. Загребая кривыми лапами, гиена обошла бьющихся в судорогах пленников и громко выдохнула редкой концентрации смрад, отчего те вскочили и побежали к выходу. Вслед раздалось:

— Хы-ы, — и топот тяжёлых лап с чёрными когтями по каменному полу: — Блюмс-кляц, блюмс-кляц, — неслось в спину новых рабов фермы.

На улице моросил противный холодный дождь, тропинка, выложенная кислотно-изумрудной плиткой, по дуге огибала железную ферму, над которой развевался чёрный штандарт с арнийской эмблемой, символизирующий борца с драконами. Белый кулак гордо торчал из кольца змеи, кусающей свой хвост. Дальше находилось несуразное серое здание на вбитых под наклоном ржавых сваях. Внимание привлекли факелы из ярко-фиолетового огня, вибрирующие протяжной мелодией японского кото. На высоком помосте можно было разглядеть фигуры музыкантов. Тонкие пунктиры водяных струй на мгновение замирали над их головами и устремлялись в стороны, словно наткнувшись на незримую преграду. Седовласый дед в шёлковом кимоно самозабвенно дёргал струны, за ним поблёскивал окулярами робот, с механической точностью производивший акустические вибрации из возмутительно чужого и лично ему неприятного дерева.

Узникам пришлось ступить на мокрую плитку, чтобы Жульен не врезался им в спину своей грозной волосатой сущностью. Дремлющий где-то в мозжечке первобытный ужас, внезапно проснувшись, погнал вперёд к бетонному корпусу с наскальными посланиями навроде: «Здесь жил Коля» или ещё тривиальнее «Аттила».

«Однако, в славную компанию мы попали», — подумал Зигмунд, смахивая с бровей назойливые холодные капли.

— Зигмунд, дайте мне вашу куртку, — потребовала Серафима.

— А я в чём останусь?

— Ну я не знаю, найдёте что-нибудь. Вы что не видите — дождь! Мне холодно.

Она шла быстрым шагом, обхватив посиневшими пальцами промокшее домашнее платье, в котором её похитили из гостиничного номера в Мюнхене. Быстрая смена обстановки ещё не успела освоиться в переплетениях женского мозга. Например, этот чёртов Порфирий, то ли бывший муж, то ли коварный полицейский, что, впрочем, одно и то же, клятвенно обещал, что в номере она будет в полной безопасности — вот, пожалуйста! Верь после этого мужчинам! Негодяй! И это ещё не всё.

«Ну и что теперь делать?» — задала себе мысленный вопрос. Ответ не пожелал обнаружиться: мешал секущий дождь и занудная дудка:

— Эй, вы. Как вас там? — закричала Серафима, обращаясь к музыкантам на помосте. Ответом послужил особенной пронзительности стон кото. Из свинцовых туч раздался удар грома и над частоколом гигантских сосен распустился электрический куст нервных трещин. Спутанные каштановые волосы мгновенно растопырились и заискрили. Топот ног с клацаньем замер, революционерка услышала знакомую вонь и противное:

— Хы-ы, — отчего ей тут же захотелось писать. Впрочем, это совсем не волновало огромную гиену. Самец ловко оттолкнул мускулистым крупом замешкавшегося Зигмунда и лбом ударил в пятую точку испуганной женщине. Отчего Серафима подпрыгнула и на дрожащих ногах припустила к серому бараку с наскальными рисунками арестантов. Потирая ушибленный бок, Зигмунд пошёл в том же направлении, справедливо полагая, что не следует портить отношение со столь радикальным тюремщиком. И если до сих пор он совсем не понимал, коим образом этот самый Жульен сможет провести экскурсию по концлагерю, то теперь, после виртуозной работы головой, его сомнения разрешились.

«Правильно, нечего в недотрог играть!» — с мстительным чувством подумал бывший полярный лётчик, на ходу снимая кожаную куртку, чтобы накрыть жертву феминизма.

Убегая от бессердечного зверя, Серафима заскочила во внезапно образовавшийся перед ней проём в стене. Секциями начали вспыхивать квадратные лампы, осветив бесчисленные вольеры с оранжевыми лягушками. Отовсюду неслось оглушительное кваканье, перебиваемое шлёпаньем влажных тел в перегородки из нержавейки.

— Вот это крюшон! — охнул Зигмунд, после того как накинул на плечи Серафиме свою куртку.

— Именно, жуткая смесь из гадов и сырости, — ответила женщина, морща носик на резкий запах, исходивший от земноводных.

— Я так понял, нам придётся здесь работать.

— Что-о!

— Это очевидно, можете не сомневаться. Нас для этого и похитили.

— Кто? Неужели этот мерзкий старик?

— Как вы прозорливы.

— А что он там говорил про каких-то опарышей?

— Личинки. Так-то. Сочувствую.

— Сарказм? Это вы напрасно. И не подумаю подчиняться. Зачем мне это надо, Мне это совсем без разницы. Вот ещё!

На плечо возмущённой женщине легла огромная голова Жульена, испачкав тягучей слюной лётную куртку Зигмунда.

— Хы-ы, — раздалось над ухом. Африканский хищник умудрился подкрасться совершенно бесшумно, чтобы застать врасплох своих подопечных. От неожиданности Серафима прыгнула в сторону и оказалась рядом с шеренгой лопат. Схватив одну из них, выставила перед собой в тщетной попытке защититься от коварного тюремщика. С участием глядя на будущую жертву, Жульен сел на короткие задние лапы и громко чавкнул широко раскрытой пастью, демонстрирую великолепный набор огромных зубов.

— Вы уверены, что справитесь? — поинтересовался Зигмунд, прекрасно понимая, что мутанту переростку нельзя перечить ни в коем случае.

— Ну что вы стоите! Он меня сожрать хочет, — закричала в панике Серафима, пальпируя воздух шанцевым инструментом, на который Жульен не обращал ровным счётом никакого внимания, сверля женщину бездонно-чёрными глазами хищника. Поняв смехотворность свой борьбы, она опустила лопату и от бессилия разревелась. Зверь ещё раз зевнул и надавил лапой на покрытую зелёной патиной бронзовую кнопку, торчащую из стены. Покачиваясь от шевелящегося груза, выехала тележка с опарышами. Догадавшись, что от них ждёт надсмотрщик, Зигмунд взял поудобнее лопату и начал по-шахтёрски бросать корм в лотки из полированной стали. Смирившись перед волей безжалостного животного Серафима, дрожа от непривычной для неё физической работы, пошла следом за другой тележкой, под неусыпным надзором Жульена, заботливо сдувающим своим фырканьем с несчастной женщины фиолетовых мух, назойливо жужжащих в воздухе. Неприятный запах, исходивший от гиены, через несколько часов работы стал казаться фимиамом, избавляющим от болезненных укусов. Серафима с благодарностью взглянула на заботливого сторожа, весьма вовремя спасшего её от особенно настойчивой осенней жигалки, норовившей забраться непременно в ухо. На что Жульен дружески подмигнул, или это просто показалось бывшей женщине-вамп, а теперь обыкновенной рабыни-работнице.

Через несколько дней узники под неусыпным контролем бдительного тюремщика освоили все приёмы, необходимые для ухода за венерианскими лягушками (флябскими). Однажды на одной из бетонных стен Серафима умудрилась разглядеть процарапанную гвоздём надпись: «Борис Савенков Париж 1914». Чему обрадовалась и немедленно поделилась удивительным открытием с Зигмундом, который никак не мог взять в разум, откуда могла появиться здесь фамилия опасного террориста.

— Я узнаю этот запах. От Савенкова точно таким же амбре дуло, когда он вылез из чемодана, — принялась объяснять свою находку актриса.

— Какого чемодана, — удивился Зигмунд, не присутствовавший при появлении боевика в гостиничном номере.

— Все платья мне испортил. Оставил вот в этом. Негодяй! О-о, теперь я всё понимаю, даже очень!

— Да что же, наконец? Вы говорите загадками.

— И этот жуткий ошейник. Хорошо, что нам не одели. Значит, было за что.

— Теперь ошейник. О котором я не имею ровным счётом никакого представления, впрочем, как и об испорченном чемодане.

— Не чемодан, а вещи. Что тут непонятного? Вы, оказывается, бестолковы, как все поляки.

— Так, а какое это имеет отношение к Савенкову?

— Он тоже из Варшавы.

— Тоже? Я родился в Санкт-Петербурге.

— С вами невозможно разговаривать. Глупость непроходимая. Кто да что? Попробуйте внятно изъясняться.

— Хорошо, рискну предположить, что Савенков здесь был, и подтверждением этого является чемодан.

— А при чём здесь чемодан? Вы всё неправильно поняли. Послушайте, это уже неважно. Вы мне надоели.

— Чёрт! Сказали А, говорите уже и Б. Так нельзя!

— А смысл?

— Если Савенков отсюда выбрался, значит, и мы сможем.

— Да, я об этом как-то не подумала. Правильно. Вот можете, если постараетесь. Вас нужно только подтолкнуть и сразу всё понимаете! И что вы об этом думаете?

— Я пока нечего. Мне неизвестны детали. А узнать не от кого.

— Как так. Я же вам рассказала, что узнала запах.

— И что мне это даёт?

— Вы опять за старое?

— Ничуть, пытаюсь соответствовать вашему уровню.

— Неудачная попытка, но за старание хвалю. Продолжайте.

Чтобы пробиться через калёную сталь женской логики, Зигмунд решил предпринять обходной манёвр:

— Как вы себя чувствуете?

— Ужасно устала. Это просто кошмар какой-то! — на что Жульен, внимательно наблюдавший за диалогом, сочувственно вздохнул и потряс круглыми ушами, с которых в разные стороны полетели кусочки спёкшейся крови. Утром ему удалось знатно позавтракать диким кабаном, по глупости бродившим рядом с фермой. Благодаря раздувшемуся от свежего мяса пузу, хищник не желал совершать лишние телодвижения и благодушно отнёсся к щебетанию двуногих рабов.

— Савенков не дал вам переодеться?

— Вот именно! Только во что? Пришлось ехать прямо в этом, — она показала на грязное платье, с которого успели исчезнуть оборки, мешавшие работать лопатой.

— Надо как-то выбираться отсюда, — осторожно предложил Зигмунд, боясь резкого скачка женского интеллекта.

— А как? Вы только посмотрите на это чудовище! — она кивнула на гиену. Отчего зверь сразу насторожился, даже напряг мускулатуру задних ног, но не смог побороть приятное чувство, исходящее от полного желудка. Сейчас он занимался своей внешностью. Огромный язык методично избавлял шерсть от крови кабана. Самец напоминал громадную кошку, занятой гигиеной после сытного обеда. Впрочем, это занятие не мешало ему зорко следить за подопечными, следить и слушать.

— Савенков же как-то справился. Значит, и мы сможем, — убеждённо прошептал Зигмунд, стараясь встать так, чтобы зверь не видел его губы. Ему почему-то казалось, что Жульен всё понимает, и специально скрывает свои навыки. Вдруг он обладает мистическими способностями, умением читать мысли, например. Ведь смог же он объяснить сложное устройство фермы, не прибегая к человеческому языку. Зигмунд уже забыл, что фактически он сам во всё разобрался, движимый первобытным чувством страха перед клыками древнего хищника.

— Он что-то говорил про Густава. Ему обязательно надо было с ним встретиться. И ещё разговаривал с отцом Фёдором. Заговаривался в общем. Точно, с ним! — она показала на вышку посреди двора, видневшуюся из окна барака.

— Вы меня удивляете. И до сих пор молчали?

— А что в этом интересного. Бредил человек. Я думала от канализации.

— Какой?

— Ну где он валялся. Вы, товарищ Зигмунд, даже не представляете, как от него пёрло, просто фантастически.

— Отчего же, очень даже. И воображать нет нужды.

— Вы это серьёзно? — Серафима гневно сверкнула глазами. — Дурак! Вот вы кто. Совсем не умеете себя вести в приличном обществе. А ещё коммунист!

— Так для того и записался. Сразу дышать стало легче, пока вас не встретил.

— Ах так, сейчас всё расскажу отцу Фёдору. Тогда посмотрим, от кого воздух чище.

— Чувствуется, вам здесь понравилось.

— Это почему?

— Ну как же. Доносчица. Поздравляю! Это ведь какой карьерный рост. Просто песня.

— Ах так. Товарищ Жульен, позовите, пожалуйста, отца Фёдора. У меня крайне важная информация имеется.

Перестав полировать лапой мокрую от слюны морду, зверь с явным неудовольствием уставился на возмущённую женщину. «Сейчас брошу всё и кинусь исполнять прихоти двуногой лягушки в тряпках. Всё перерыв закончился. Надо чистить вольер». — Он потянулся, где-то в районе левой, задней лапы что-то хрустнуло. — «Ого, залежался на бетоне. Надо будет показаться Густову. Пусть просканирует. Вдруг застудил или ещё что», ­– с досадой подумал Жульен.

Зверь вразвалку подошёл к бронзовой кнопке с римской цифрой V. Зигмунд сразу догадался, что пора приступать к работе и усталым шагом поплёлся к пятому вольеру. Мимо проскрипела тележка на моноколесе, удерживаемая жужжащим маховиком от падения набок.

— Хы-ы, — с особенным значением произнёс Жульен.

На что Серафима без раздумий захромала следом, держа наперевес лопату, словно ветеран фламандской пехоты.

— Всё, всё, всё. И не надо хыкать. Сейчас всё почистим. Можете не сомневаться, товарищ Жульен, — поспешила уверить, со страхом вспомнив, как вчера зверь прихватил её за бедро зубами и начал медленно сжимать, с участием наблюдая, как от боли теряет сознание строптивая рабыня.

Ночью после двенадцатичасового рабочего дня, когда Серафима упала без сил на стерильную постель, качнувшуюся на антигравитационных катушках, перед ней возник отец Фёдор в небесно-голубых шортах с жёлтыми какаду и распахнутой гавайке, под которой виднелась толстенная золотая цепь на покрытой седыми волосами груди.

— Ню? — весёлый пенсионер поднял на лоб зеркальные очки «Пилот» и уставился бирюзовыми зрачками на измождённую тяжёлой работой женщину.

— Я вас не понимаю. Давайте завтра, — поморщилась Серафима, не воспринимавшая фантом всерьёз.

— Как нога? — ловко обошёл заслон отец Фёдор.

— Ходить больно, очень!

— Нечё брыкатьси. Жульен знает своё дело. Утром тя посмотрит Густав. А ща говори, чё хотела?

Она совсем забыла о своём требовании. Ещё недавнее мстительное чувство сменилось крайней усталостью. В голове скакали бесчисленные оранжевые лягушки и щёлкали затворы вольеров. Смертельно хотелось спать. Фривольный вид главного мучителя раздражал ещё больше чем ненавистный Зигмунд, посмелевший упрекнуть неприличным запахом. Как будто от него пахло фиалками.

«Ещё эти дурацкие сны? Может, и взаправду надобно переспать со стариком, чтобы избавил от этой непосильной работы? А вдруг? Оттого и сны» — подумала она и перевернулась на другой бок, но видение никуда не исчезло. Хозяин фермы висел над храпящим Зигмундом с требовательным выражением лица, можно даже сказать, что стоял непосредственно на его голове резиновыми вьетнамками.

Даже во сне (так думала Серафима) она посчитала неправильным предавать своего товарища по несчастию. А то что днём пригрозила разоблачением побега, так он сам в этом виноват, разве не так? Но сейчас другое дело, сейчас она хотела спать, а ей мешал этот противный старик.

— Вот что, если вам нужда в деньгах, то у меня есть очень хорошие друзья. Они соберут любую сумму, только отпустите.

— Ещё есть предложения? — За спиной отца Фёдора проскакала на горилообразном мужчине абсолютно голая девица с возмутительно аппетитными формами. Импровизированный жеребец довольно блеял и тряс головой, когда девица тянула за концы кожаной уздечки с блестящим шариком, вставленной в рот сластолюбца. — Тише вы. У мене исповедь, нечестивцы, — приструнил резвящихся дикарей отец Фёдор. — Продолжай, дочь моя, — подбодрил кающуюся актрису.

— Ну теперь я даже не знаю. Ну, хорошо, если дело в этом… — она замолчала, испытующе глядя на похитителя.

— В чём этом. Не томи, прелестница.

— То готова отдаться, — с пафосом кинодивы исторгла последний аргумент Серафима.

— Кому? — пожилой товарищ в шортах с недоумением почесал начавший лысеть затылок и строго посмотрел на кого-то за кадром.

— Вам! — окончательно войдя в образ Веры Холодной, бросила актриса с вызовом.

— Зачем?

— Как же? — растерялась жертва маньяка (так она подумала, увидев паству отшельника). Она не могла допустить, что кому-то придёт возмутительная мысль отвергнуть любовь первейшей красавицы Санкт-Петербурга. Что за бред такой! Немедленно захотелось проснуться. Сон оказался обычным кошмаром, который она не хотела смотреть ни разу.

— Ты теперяча должна за собой смотреть в оба. Во как! Маткой будешь. Ща продадим лягушек и займёмся приплодом. Поняла, прелестница?

— Что, что, что, — задохнулась от внезапной догадки Серафима.

За окном зелёные лапы мягко шуршали, шаловливо закрывая время от времени огромную луну с бредущей по её поверхности сиреневой женщиной. Неожиданно сосновая ветка процарапала долгий звук по стеклу. Серафима не проснулась от кошмара, она продолжала смотреть в клубящуюся темноту, словно хотела разогнать её силой мысли. Ей хотелось верить, что скоро всё закончиться, и она опять окажется в Париже.

Глава 4 Творец новой жизни

Язычник полагал себя сыном богов и не врал.

Христианин боялся Господа, лгал и каялся.

Современник изобрёл единоличную правду.

Чем удивят потомки…

Судьбы мира терзали мятежную душу маэстро. Один незначительный, можно сказать, микроскопический человечек мог разрушить то немногое, что удерживало его от полёта в Магеллановы облака. Сейчас требовались максимальная собранность и дисциплина, чтобы довести начатое расследование до логического завершения, но, как обычно, природная подвижность ума мешала трезво оценить факты. Ленару мерещились совсем особенные формы будущей трагедии. Ну это, конечно, если прилетят ненавистные эльты. А разве они не прилетят? Вот разве не прилетят, когда такое злодейство намечается? Смерть миллионов безвинных созданий, которые живут себе, совсем ни о чём не думая, строят всяческие там планы и верят в грядущее счастье, а тут на тебе — чума со всеми гадскими финтифлюшками. И вот что было совсем непонятно, так это стремление обогатиться любой ценой, невзирая на гибель таких же, как ты, соплеменников. Что это? Взять Парвуса, и чего ему не хватает, однако вот она жадность и глупость в одном флаконе. Неужели опьянение властью делает из человека бездушного зверя, или большие потрясения заставляют не видеть частные отдельные случаи? Нужно только отойти подальше, а ещё лучше взлететь в мечтах над толпой, и вот уже слёзы ребёнка становятся ничем, более того, про них и подумать-то невозможно, потому как раздражают. А спроси его, этого самого злодея, зачем? Он ответит, что для блага родины вершит редкие по своему лицемерию жестокости. Врун несусветный! Так посмотришь, разве парчовые штаны с лампасами стоят того, нет, конечно. Но привычка к удобствам заставляет эгоистов толкать массы людей в ненасытную пасть смерти. Они действуют без сомнений, оттого и верят им законопослушные граждане, и идут слепо на заклание, подчиняясь воле одного-единственного человека. Ведь их избавили от тяжёлой ноши, от страха за свои жизни. А значит, ноль ответственности, и никаких соплей по поводу общественных моралей. Всё во имя идеи. А тот, кто придумал эту самую идею, не безумец ли?

Вглядевшись в зрачки надутого индюка фон Грундхерра, Ленар с грустью вздохнул: «М-да-с, ну и фрукт!»

— Радуйте!

— Что, извините? — удивлённо переспросил директор полиции.

— Где мой убийца? Куда спрятали?

— Я вас что-то не понимаю.

— А что непонятного. За ним и прилетел. Нужен до чрезвычайности.

Требование оказалось настолько возмутительным, что директор некоторое время таращил глаза, судорожно хватая воздух, наконец, издал совсем неприличный звук, что-то навроде «П-фуй» сквозь тонкие губы, изогнувшиеся в саркастической улыбке. В голове немедленно всплыл формуляр короля о бережном обращении с иностранцами, но здесь случай был совсем особенный, и полицейский заподозрил тонкую интригу, да что там интригу, силок, форменный капкан на его личность. Ну не может же, в самом деле, чужестранец вести себя столь наглым образом! Наверняка за ним стоят некие силы, раз человек, которого он видит всего второй раз в жизни, позволяет себе произносить подобные вещи. Точно, здесь что-то не так. Явная интрига, ­ промелькнуло в голове фон Грундхерра:

— Это кто же? — осторожно спросил.

— Бросьте, Савенков, кто же ещё. Везите сюда этого скунса. А лучше, вот что, давайте сразу к самолёту. Заберу, и прощай Бавария. Поверьте, так всем будет только лучше. Могу уверить, что я о нём позабочусь со всем тщанием. Можете ни разу не сомневаться. Уж он-то у меня забегает бельгийской белкой.

— Разрешите поинтересоваться, по чьему распоряжению. Документ покажите. Без него никак.

— Экий вы непонятливый. Азеф, у нас есть какой-нибудь документ на вашего товарища?

Не ожидавший столь реактивных манёвров опытный подпольщик, тут же изобразил таинственное лицо и со значением кивнул.

— Так предъявите, — растопырил усы директор баварской полиции.

— Послушайте, здесь дело государственной важности. Сам Вильгельм заинтересован в успешной экспедиции. Без этого русского нам не обойтись. Речь идёт не только о Баварии, берите выше, о судьбе Великого Рейха, о будущем империи! В связи с эти поручение тайное, о нём никто не может знать ни в каком виде. Надеюсь, вы меня понимаете? Депешу вы обязательно получите в самое ближайшее время, курьер уже в пути. Однако, радея об интересах императора, мы взяли на себя смелость несколько опередить события. Я уже телеграфировал, что всё в руках патриота Германии Людвига фон Грундхерра, так-то, цените. О вас услышал сам император, он на вас рассчитывает. Верность долгу, вот что отличает настоящего баварца от остальных немцев. Не так ли?

В голове фон Грундхерра образовался решительный крюшон. С одной стороны, льстило оказанное доверие, но всё же, чёрт побери, никак невозможно отпустить преступника без должного порядка. Так совсем невозможно! Необходимо доложить королю. А как иначе! Всенепременно.

Тёплый воздух отопления мягко шипел, проходя сквозь латунные решётки. Диалог проходил в специальном кабинете, оборудованного для подобного рода встреч. Обитые хлопковыми матами стены поглощали самый незначительный звук человеческой речи. Но даже здесь директор полиции не чувствовал себя защищённым. Тайная связь с императором в обход короля могла дорого ему стоить. Однако, перспектива вырваться из провинциального Мюнхена открывала совсем другие кабинеты, да что там кабинеты, дворцы! И всё же он решил упереться, лучше пост директора полиции, чем обвинение в государственной измене и расстрел по решению трибунала. Здесь можно было не сомневаться.

— В данную минуту могу согласиться только на встречу в моём присутствии. Как только получу официальную бумагу, забирайте, ради бога, беспрепятственно. Только совсем не понимаю, если у вас столь секретное задание, то зачем эта шумиха с прессой?

— Так вы же и виноваты. Не смогли обеспечить скрытность. Пришлось импровизировать, — раздражённо ответил Ленар.

От подобного обвинения у директора побелели щёки, сразу представился доклад о его некомпетентности в Берлине. Королю это тоже может очень не понравиться, а уж ему-то подобные вещи немедленно дойдут, в этом можно было не сомневаться ни разу.

Где-то в трубах вентиляции щёлкнула заслонка, заставившая вздрогнуть опытного фон Грундхерра. «Кругом уши, — подумал он, недовольно поморщившись. — Надо было разговаривать на свежем воздухе. Там уж точно никто не подслушает. Впрочем, достаточно хитрецов, что и по губам смогут прочитать. Да-с, неприятные господа».

— И всё же, будем ждать подтверждение ваших полномочий, — решил стоять на своём директор.

***

На улице громко лаяли ризеншнауцеры, конвоировавших очередную партию заключённых. В крохотное окошко с ржавой решёткой залетел порыв свежего воздуха, нечаянно принёсший с собой мечту о свободе, о воле. Весьма странной субстанции для европейцев, да и вовсе не понятной. Что за воля такая? Жажда неясной, неоформленной справедливости. Для русского человека рай — вот непонятная субстанция! На что он нужен? Спроси любого самого дремучего псковича или воронежца, да что там, спроси камчадала, а и он не сможет объяснить, что такое рай, вещь крайне абстрактная и бесполезная. А нужна ли русскому воля, он ответит: в обязательном порядке! Вот где жизнь и простор, золотистое счастье в лучах утреннего солнца. Масленица, короче говоря. Языческий праздник, то есть происходящий от языка, оттого что говорит человек. А человек тем и отличается от зверей, что умеет говорить, разве не так, разве нет? А как жить, коль рот на замке? Вот то-то, что без воли никак.

Выписывая розовым крендельком немыслимые пируэты, Гертруда долбилась в деревянную загородку ворсистым боком, призывая своего кормильца. План побега давно сложился в голове революционера. Прежняя схема с лягушками (флябскими) подверглась значительной модернизации. Был учтён, так сказать, местный колорит. На свиноферме не было механических устройств, способных одновременно открыть все загоны, но опытный каторжанин, таковым понимал себя Савенков, придумал способ, с помощью которого сможет обойти техническую отсталость немцев. Сегодня вместо того, чтобы заниматься кормёжкой, он с утра подпиливал ограждения. Главное место в своём гениальном плане отвёл раскормленной сверх всякой меры любимице, сейчас нервно хрюкающей от голода в своём загоне. В дальнем углу, прямо по линии ворот, стояли аккуратной стопкой деревянные поддоны. Перекрестившись, террорист поджёг заранее припасённую тряпку в масле. Огонёк вначале весьма чахлый и неубедительный начал лизать сосновые доски, вскоре распробовав подношение, благодарно затрещал, пыхая жадными языками.

Забравшись на ограду, чтобы охватить взглядом своих подопечных, Савенков поперхнулся от нахлынувших чувств. Глаза заполнили чертовски солённые слёзы. Откашлявшись, он посчитал необходимым произнести зажигательную речь:

­– Мои верные соратники, — начал он. Голодные свиньи нервно зашевелились, услышав знакомый голос. — Настал, да, да, настал решительный момент. Ваша короткая и, не побоюсь этого слова, плодотворная жизнь, уважаемые хряки и свиноматки, сегодня приобретёт особенное значение. Вы войдёте в историю Баварии, как герои. И это не пустые слова, доложу я вам! Так-то. В ваших мокрых пятаках вижу освобождённое человечество. Символ новой эры. Кто, как не вы, распахнёт окно навстречу свободе. Сама судьба выбрала вас, дорогие мои хрюндели, для этой миссии. Вижу в глазах отвагу, слышу биение горячих сердец, знаю, что никакие преграды вас не остановят!

Огонь наконец пробил себе отверстие в деревянных решётках и гордо выбросил вверх факел свободы. Савенков достал из кармана заранее припасённую грудинку, мгновенно распространившую в воздухе пряный дух съестного. Свиньи завизжали, услышав запах еды, особенно воодушевилась Гертруда, посчитавшая, что именно ей отдадут этот дивный кусок копчёного мяса. Вскочив на спину своей любимице, революционер метнул лакомство в соседний вольер. Свинья, возмущённо хрюкнув, бросилась следом. Под мощью громадного тела упала подпиленная с концов секция, вызвав панику среди напуганных пожаром узниц фермы.

— Вперёд, мои верные солдаты. Пусть торжествуют свобода, равенство и братство, — кричал Савенков, держась за толстую верёвку на шее Гертруды. Выскочившие из загонов животные, обезумев от страха, неслись прочь от клубов дыма и огня, жадно начавшего лизать деревянные балки потолка. В мгновение ока большие амбарные ворота были повержены наземь, выбросив в стороны облака пыли, из которых на площадь вырвалось стадо визжащих свиней, ведомое отважной Гертрудой.

***

В конференц-зале гранд-отеля «Королевский» происходило броуновское движение фотографов, стремящихся занять выгодные места для съёмки бирманского факира Ленара. Репортёры, вооружившись блокнотами, в нетерпении набрасывали черновики будущих статей. В воздухе повисло напряжение, казалось, все ждали чего-то невероятного. Хотя по сравнению с начавшейся Мировой войной, что такого особенного мог рассказать этот иностранец? Но военные сводки с их патриотическим дымом порядком надоели. Личность факира выбивалась из общего тона, напоминала о ещё недавней мирной жизни, принесла, так сказать, свежую струю. Не успели стихнуть разговоры о стрельбе на аэродроме, как вот он сам, собственной персоной пожаловал обратно на негостеприимную землю. Здесь крылась некая тайна, и репортёры желали её разгадать, получить ответы на многие до сих пор невыясненные обстоятельства. Например, исчезновение некой русской дамы прямо из номера. Конечно, Мюнхен — это столица маленького Баварского королевства, находящегося в стороне от главных мировых событий. И поэтому истории, покрытые мистическим туманом, чрезвычайно волновали экзальтированных дамочек и солидных бюргеров. Эти господа, полагали необходимым изображать прогрессивных людей, заигрывая с потусторонними силами при помощи всяческих там новомодных изобретений: особых камер для съёмки привидений и только-только появившихся радиоприёмников, из которых раздавались сквозь хрипы эфира некие голоса.

Во главе делегации шёл директор Мюнхенской полиции, как непосредственный участник недавних событий, за ним с надутым лицом Азеф, чувствовавший себя на вершине славы, и Ленар, отличии от своего помощника с опущенными плечами, оттого что вовсе не радовался подобного сорта популярности. А что? Теперь офицеры из службы контроля непременно донесут в ЦК о несанкционированном проникновении на Землю. Утешало только то, что не для себя старался, хотя, конечно же, для себя. Так часто бывает, думаешь о вселенской справедливости, копнёшь поглубже, а там непременным образом эгоизм, прячущийся за личиной вселенского гуманизма.

— Хм, — многозначительно издал Людвиг фон Грундхерр, севший между иностранцами, чтобы иметь возможность остановить ненужную откровенность своих подопечных, — начнём. Ваши вопросы, господа.

— Что означает имя Ленар XIII — это ваше настоящее имя, или сценический псевдоним? А что с вами делает русский террорист? У вас тайное задание от Николая II? Какое значение для мировой политики имеет Бавария? — посыпались непрерывным потоком вопросы от пыхающих магнием репортёров. Затрещали киноаппараты, снимающие историческую пресс-конференцию.

— Стоп, стоп, стоп, господа! Попрошу соблюдать порядок! Вот вы, не имею чести знать, представьтесь, пожалуйста, — директор указал на пожилого журналиста в американском костюме и ботинках с высокой шнуровкой. Подкрутив ус, тот произнёс с сильным акцентом:

— «Нью-Йорк Таймс», Джозеф Паттерсон. У меня вопрос к маэстро: Кто победит в войне?

Вопрос носил явно провокационный характер. Хотя, что ещё можно ожидать от хамоватых янки, не имевших и приблизительных понятий о воспитании. Ленар откашлялся, конечно, он мог рассказать, что Германия потеряет 70 тысяч кв. километров своих территорий, как проигравшая сторона, но зачем?

— Однозначно, Германия, могу утверждать со всей ответственность. Скажу более, флаг Великого рейха накроет своей тенью не только Европу, но и часть России вплоть до Уральского хребта.

***

В это время шварцинг зуген построившись знаменитым тевтонским клином, на острие которого находилась пятитонная Гертруда, плотными рядами неслись по улицам Мюнхена в поисках жратвы. Мирные бюргеры с испугом смотрели на визжащий и хрюкающий поток, сметавший всё на своём пути. Следом ехали пожарные машины, оповещавшие горожан колокольным боем о стихийном бедствии. Если бы вырвались на свободу несколько десятков возмущённых хрюнделей, то непременно полиция справилась, но здесь на свободе оказались сотни весьма упитанных особей, весом более тонны каждая. Остановить эту лавину не представлялось возможным.

***

— А что будет с Америкой?

— Подождите, свой вопрос вы уже задали. Дайте другим! Господин, Ленар, нас интересует, ваше чудесное выздоровление. Получив тяжелейшее ранение, вы как ни в чём ни бывало взялись за штурвал бомбомёта, это ли не чудо? У вас необычные способности к регенерации? — возмущённо закричал репортёр местной газеты, недовольный напористостью американского журналиста.

— Как вы знаете, долгое время я изучал мистические практики брахманов. Благодаря им удалось взять контроль над болью.

— Но зачем вы вернулись? — спросил репортёр «Ундцвайтинг», ведущий прямую трансляцию.

— Не буду скрывать, прилетел за террористом Савенковым. Господин директор любезно пообещал его предоставить в самое ближайшее время, — от этих слов фон Грундхерр даже привстал. В его голове не помещалось, каким образом император мог доверить столь ответственное задание этому безответственному болтуну. Говорит, что дело тайное, и тут же оповещает о нём весь мир. Ему тут же захотелось прикрыть этот балаган, но выгнать репортёров «Ундцвайтинга» не представлялось возможным. Как не крути, имперское радио. Пресс-конференцию одобрили на самом верху, и не в его власти было её отменять. Оставалось только терпеть выходки опасного иностранца.

— Вы работаете на русского царя? — выкрикнул американец.

— Что за глупость! Только служение рейху наполняет моё сердце восторгом. Да здравствует Великая Германия! — на что патриотически настроенные журналисты, роняя микрофоны, разразились бурными овациями.

— Господин Азеф, скоро ли в России произойдёт революция? — не унимался представитель «Нью-Йорк Таймс».

От этого вопроса необычным образом начали позванивать хрустальные люстры, освещавшие конференц-зал. Одна из них даже уронила гранёную стекляшку на покрытый зелёным ковром паркет.

Многозначительно откашлявшись, Азеф, выставив в сторону мизинец, сделал глоток воды из стакана и произнёс:

— Немцы, Россия беременна революцией. Сейчас настал тот момент, когда нужно поднести спичку, и пламя народного гнева уничтожит ненавистное самодержавие. Германия, как колыбель философской мысли, несёт особую ответственность перед человечеством за возможные последствия русского бунта. Только немецкая нация способна взять на себя тяжёлое бремя белого господина, чтобы направить энергию дикарей на служение человечеству.

Внезапно графин подпрыгнул и выдал замечательный плевок водой из широкого горлышка. Азеф вытерся ладонью и как ни в чём ни бывало продолжил:

— Немцы, призываю вас поддержать революцию. Пусть каждый неравнодушный к судьбе Великого рейха пожертвует в фонд Ленара XIII. Поддержим немцев на территории России. Они, эти герои, заброшенные судьбой на территорию варварской страны, способны повернуть ход истории, пропагандируя наш язык и образ жизни среди варваров. Сейчас, во время войны, наши соотечественники как никто другой нуждаются в поддержке и ободрении. Боевая организация эсеров готова подставить могучее плечо каждому немцу, пострадавшему от властей России.

Предприимчивый американец, сразу сообразивший коммерческую выгоду от предприятия, горячо поддержал оратора:

— Вот именно, могучее плечо! Уважаемые немцы, Америка с вами! Готов участвовать в компании. Держите первые пять долларов. Вот — он поднял купюру над головой и отнёс в президиум. Тут же на листке написал крупными буквами: «Фонд спасения русских немцев. Сбор средств», и расположился за соседнем столиком, прикрепив объявление на подставку для винной бутылки.

Графин ещё раз лихо подпрыгнул, но выбрав неверную траекторию приземлился мимо стола, разлетевшись на мокрые осколки. Люстры грозно зазвенели хрустальными подвесками, наполнив помещение невероятным шумом. В котором потонули испуганные крики людей. Многие побежали к тяжёлым портьерам, закрывающих от журналистов причину землетрясения. Всех удивил торопливый звон пожарных машин. Стало очевидным, что приближается нечто особенное, невиданное и невероятное по своей оригинальности. Осмотрев большой зал, ставший внезапно неуютным при распахнутых шторах, все обратили внимание на невозмутимого маэстро, с насмешкой изучавшего представителей прессы.

— Вы что-то знаете, — закричал американец, разозлившийся на несвоевременный шум. Он только начал считать барыши от нового фонда, а тут такая пика.

— А если и так, то что с того?

— Нам грозит опасность! Рассказывайте немедленно, — янки выхватил из объёмных карманов военных галифе «Смит-Вессон», желая взбодрить добрую волю маэстро.

— Опасность! — закричал Азеф, толкая под стол своего патрона.

Грохот нарастал. Журналисты в недоумении переглядывались, не зная на что решиться. Толстые стены старинного здания внушали ложное чувство безопасности. Выходить на улицу казалось форменным самоубийством. С другой стороны, бездействие разжигало воображение, усиливая чувство страха перед неизвестностью. Директор полиции подозвал своего адъютанта:

— В чём дело? Выясните немедленно! — на что тот протянул телефонную трубку.

Неожиданно землетрясение прекратилось. Люстры перестали раскачиваться

— Слушаю, — рявкнул в латунный кружок фон Грундхерр.

— С вами будет говорить начальник Генерального штаба граф Хельмут фон Мольтке, — затем после весьма неприятного щелчка раздался скрипучий голос: — Вы что там устроили? Кто вас уполномочил призывать к революции?

— Я? Не может быть! Всё санкционировано королевским отделом цензуры.

— Чёрт знает, что такое! У вас там что, все с ума посходили? Вам известно, что бежал Савенков?

— Не может быть!

— Чтобы немедленно изловили и доставили в Берлин, олух баварский! — На что фон Грундхерр с тоской подумал: «Очередной донос. Когда успевают? Найду эту задницу, лично застрелю».

***

Латунный клёкот пожарных машин раздражал Савенкова. Его пахучее войско, натолкнувшись на продовольственный рынок, решило подкрепиться овощами перед броском из города. Величественная Гертруда, превосходившая размерами самого большого хряка в несколько раз, тоскливо завизжала на одной ноте, недовольная вегетарианской диетой. Пришлось скормить ей последний кусок грудинки, но этого ничтожного кусочка натурально не хватило, и свинья с вожделением посмотрела на своего кормильца, не видя особенной разницы между копчёной свининой и хрупким человеческим телом.

***

Вибрация прекратилась столь же внезапно, как и началась. Люстры, устыдившись хрустальной паники, звякнули в последний раз, извиняясь за недостойное поведение. Конференц-зал напоминал поле битвы: столы оказались сдвинуты с назначенных мест, венские стулья и вовсе разбрелись по паркету, словно чёрные саксаулы. По залу бродили журналисты, иногда сбиваясь в небольшие группки, чтобы обменяться с коллегами фантастическими версиями. Одни увязывали грохот с личность бирманского факира, другие собирались предпринять экспедицию в город, чтобы разузнать подробности происшествия. Фигура невозмутимого иностранца удерживала от поспешных действий. Вдруг и взаправду виновник сидит здесь, а они кинуться на улицу за обрывками сплетен, в то время как всё самое важное находится в гостинице, и им посчастливилось оказаться в самом эпицентре событий.

— Господин директор, у вас есть информация, что это такое? Кто или что производил грохот, и повториться ли он? Вы не можете держать нас в неведении, вас слушает вся Германия. Мы всё равно всё узнаем. Скрывать нет никакого смысла.

— Внимание, господа! — фон Грундхерр сделал многозначительную паузу… — Бежал Савенков, опасный русский террорист, при помощи стада баварских свиней.

— Так вы хотите сказать, что землетрясение учинили свиньи?!

— Точно так. Экспериментальная порода. Сейчас эти монстры крушат рынок в центре Мюнхена.

— Невероятно! Что вы собираетесь предпринять?

Трещали кинокамеры, слепили вспышки магния, всё это сбивало фон Грундхерра, не давало сосредоточиться. Необходимо срочно прекращать весь этот балаган, но что-то его останавливало. Получалось, он должен прервать важную пресс-конференцию для поимки свиней? Ему такая реклама вовсе без нужды. Савенков — это другое дело! Только полный олух не увидит связи между появлением Ленара и бегством террориста. А вдруг они задумали нечто совсем грандиозное, нечто особенное? И взбунтовавшиеся свиньи только отвлекающий манёвр. Нельзя спешить ни в коем случае.

Выбравшись из-под грузного тела Азефа, отважно бросившегося спасать своего патрона, Ленар снова расположился за столом, готовый отвечать на вопросы журналистов. «Быстро учиться, — мысленно похвалил Савенкова. — Правда, в своей манере, но нельзя не отметить явный прогресс. Из обыкновенного хулигана с бомбой эмигрировать в разрушителя тюрем. Это дорогого стоит. Интересно, как он умудрился при такой тщедушной внешности возбудить свиноматок?»

Глава 5 Шаг вперёд, два назад

Женская интуиция намного честнее мужской логики, но всегда к своей выгоде.

Утром Серафиме не удалось переброситься с Зигмундом и ползвуком, оттого что Жульен в обычной манере совершенно беззвучно появился у изголовья с громким чавканьем лизнул розовым языком прямо в ухо. Испуганная женщина попыталась оттолкнуть мокрую пасть, но её бесцеремонно стащили с кровати за ногу. Ощутив спиной холодный каменный пол, она поняла, что взошло солнце и кошмар продолжается. Подгоняемая бесцеремонной гиеной вошла в апартаменты отца Фёдора.

Ей показалось, что она попала в кунсткамеру. Вдоль стены стояли древние копья с обсидиановыми наконечниками, пузатились глиняные кувшины с диковинными орнаментами, топырилось стеклянными глазами чучела динозавров. Но, пожалуй, самый замечательный предмет интерьера находился посередине, это необычная машина с огромным бронзовым глобусом. По сторонам устроились круглая площадка и железная клетка с острыми шипами, которые торчали наружу, наверняка для защиты узника от внимания толпы. Ну так, по крайней мере, показалось Серафиме.

Бесстрастный Густав показал пальцем на Жульена, и тот безропотно полез в клетку. Мощные шарниры защёлкнули дверь механизма, вспыхнули и погасли электрические лампы Эдисона. Пол окутал белый туман, который, впрочем, тут же исчез.

— Хы-и, — вопросительно посмотрел хищник из клетки.

В руках робота оказалась мокрая целлофановая плёнка с изображением ноги животного.

— Воспаление. Подожди, сейчас электрофорез включу.

— Нормально, я тебе что, биоробот? — неожиданно заартачился Жульен на вполне себе понятном интеркоме. Он не любил уколы электрическим током.

— Неподчинение — штраф. Не нравится, звони в Мезозой. Так, после электрофореза, осмотрим рабыню.

Перспектива оказаться в страшной клетке очень не понравилась Серафиме, более того, она совсем не хотела туда идти. Что за ерунда! Достаточно того, что она ухаживает за этими противными лягушками, а здесь ещё и это! Всё, надоело! Хватит!

— Не пролезу я в эту дрянь! И нечего не меня так смотреть, товарищ Густав. То, что вы бездушный робот, вовсе не даёт вам права так на меня пялиться! Вот! Я давно подозревала, что вы только притворяетесь безмозглой железякой. А сами тем временем вовсе не дурак, и даже очень. Не стыдно? Незамужнюю женщину рассматривать без одежды. Что за варварство. Ага, я поняла, это вы в своём Мезозое научились. Однако, и нравы у вас там. И не отпирайтесь, я всё видела. Всё, всё, всё. У вас там голые мужчины вместо жеребцов скачут. — Тут воспоминание об отвергнутой любви поддали газу, и актриса привычным движением схватила копьё первобытного человека. Однако не в пример первоначальному опыту, у неё успел образовался отличный навык обращения с шанцевым инструментом и даже очень как отличный. Наработанным движением террористка вонзила обсидиановый наконечник прямо в блестящий окуляр Густова, отчего тот, мгновенно покрылся искрящейся сеткой разрядов и задымил. Потянувшись рукой в сторону рычагов управления, робот замер бесполезной железной куклой, на что Жульен обеспокоенно бросил своё знаменитое «Хы-и?»

— Вот тебе и «хы-и», тварь волосатая! — ответила Серафима, с довольным видом осматривая захваченную территорию.

— Может договоримся, — спросил запертый в машине хищник, понимая, что оказался в чрезвычайно невыгодном положении.

— Это как?

— Ну я не знаю. Могу для начала извиниться за укус. Это я от чувств.

— Хам! И прекратите обращаться ко мне на «ты».

— Это как? — Жульен на всякий случай подёргал зубами дверцу клетки, но с нулевым результатом. Сталь даже не пискнула, намертво прижатая мощными гидравлическими цилиндрами.

— Даже не пытайтесь. Убью, ­– для наглядности Серафима тыкнула своим оружием в направлении тюремщика.

— Ты полагаешь это разумным?

— Не вижу противоречий. Здесь и так сплошной дурдом.

— Должен заметить, что я только выполнял свою работу.

— И весьма усердно, — подметила рассерженная женщина.

— Неправда, иногда халтурил.

— Вот ещё, кто бы говорил.

— Благодарю, ну так что?

— И не подумаю.

— Хы-и, а как выбираться отсюда будешь?

Это вопрос, заданный с издевательским оскалом, обескуражил Серафиму. Об этом она даже как-то и не подумала, движимая чувством мести за отвергнутую любовь. Впрочем, перспектива стать чем-то навроде матки для клонов, её тоже не радовала. Надо было действовать без раздумий, как учил Ленар, вот она и пронзила голову ненавистного робота. Недавний разговор о бегстве приобрёл настоящую форму. В чём дело? Всё очень даже неплохо складывалось. Сейчас растолкает Зигмунда, а он уж пусть постарается, придумает, как им выбраться из этой ловушки. В конце концов, это он грозился не дать в обиду. И что-то не видно подвигов? В концлагерь попали! Тоже мне защитник! Вон машина древняя стоит, пусть разбирается. Он мужчина, или как? Старик в очередной раз куда-то исчез. Наверное, опять улетел в свой противный Мезозой. Отлично, будет время разобраться с его хозяйством, отметила про себя Серафима, направляясь к лягушачьей ферме.

В этот день по-особенному торжественно молчала тайга. Так всегда бывает перед сильной грозой. Ветер замирает, будто набирается сил перед невероятной по своему объёму работой. Конечно, тяжёлые кучевые облака весьма непросто гонять по небу, а потом ещё и пугать при помощи грома и электрических молний, чтобы отдали воду. Сосны в ожидании небесных баталий сдвинули плотней иглы, птички и всяческие зверушки попрятались, не желая оказаться застигнутыми на открытом месте хлёсткими струями дождя с градом.

У вольеров размахивал лопатой Зигмунд, виртуозно выхватывая корм из жужжащий маховиком тележки. Перекрикивая квакание голодных лягушек, Серафима позвала своего товарища по несчастию:

— Зигмунд, вы мне нужны.

— С какой стати? — не оборачиваясь ответил Зигмунд.

— Мы свободны!

— Шутить изволите? — он посмотрел на юмористку с укором. Однако, увидев Серафиму без надзирателя, переменил тон: — Что случилось, где Жульен?

— Я ему отомстила, — она отбросила со лба прядь спутанных волос.

Вспомнив, как гиена укусила нерасторопную женщину за деликатное место, Зигмунд уточнил:

— Этим? — и показал на копьё.

— Вот именно, проткнула насквозь ненавистное чудовище, — она взмахнула своим оружием.

— А как же робот?

— Хоть сейчас вы можете быть серьёзным?

— Я? Более чем. Если вы убили Жульена, нам точно не поздоровиться. Могут и в карцер запереть. Спасибо, не хочу. Расхлёбывайте сами свои истерики.

— Вы редкий баран!

— Зато не в карцере, — парировал Зигмунд и снова взялся за работу.

— Ах так! — Серафима в бешенстве выскочила на улицу и помчалась по направлению к резиденции отца Фёдора.

— Жульен, — она ткнула копьём задремавшего самца. Он резкой боли тот подскочил и ударился о решётку.

— С ума сошли?

— Вы были правы — он баран.

— Кто?

— Вы что сговорились? Зигмунд, конечно!

— Ну рядом с вами любой двинется.

— Хам! — она вновь подняла своё оружие. Шипы, торчащие из клетки, не позволяли подойти близко. На этот раз Жульен успел отодвинуться, и копьё проткнуло воздух. — Рассказывайте, как отсюда выбраться? — не успокоилась Серафима.

— С чего бы это?

— Точно, сговорились. Ну ничего, сейчас проголодаетесь и тогда посмотрим, кто умнее.

— Аргумент, но не поможет. Вы сломали робота. Остаётся ждать хозяина. Вот будет потеха.

Эта новость очень не понравилась Серафиме, даже до чрезвычайности как очень. Ей совсем не хотелось встречаться с коварным похитителем. Совсем неизвестно, какие сюрпризы у него припасены для подобных случаев. Она внимательно осмотрела прямоугольную залу со сводчатым потолком, на глаза попалась кабина, напоминающая душевую. Мыслительный процесс буксовал в копне грязных волос. Недолго думая женщина стащила с себя платье и повернула вентиль, торчащий из стены. Вместо воды тело облепили хлопья оранжевой пены, точь-в-точь как спины лягушек. С криком ужаса Серафима выскочила в зал.

— Ого, так вы ещё аппетитнее, — реагировал Жульен на топающую босыми ногами женщину с большой гематомой на экваторе.

Не найдя среди первобытных сувениров ничего подходящего, Серафима кинулась во двор, чтобы листьями лопухов, в изобилии растущих вдоль тропинки, удалить неизвестную субстанцию. К её удивлению кожа очистилась сама, сделавшись нежной и розовой, как шёлковые чулки от мадам Дюпон. Более того, спутанные волосы распрямились и прибавили в объёме чуть ли вдвое от привычного. Закрыв грудь особенно крупным лопухом, она вернулась в душевую кабину за платьем и была приятно удивлена пятнами чистоты, оставленными на ткани случайными хлопьями. Без долгих раздумий обработала одежду.

Осмотрев со всем тщанием свою преображённую внешность у старинного венецианского зеркала, Серафима в приподнятом настроении спросила у Жульена:

— А что это за пена такая необычная?

— Для роботов. Очень ядовитая, но только не для террористок.

— И пусть, зато платье просто загляденье. Так, я повторяю вопрос. Если не ответите, приведу Зигмунда, а уж от-то придумает как из вас сделать шашлык.

— Зачем шашлык? — скривился Жульен.

— Нет, с мужчинами просто невозможно разговаривать. Постоянно несёте всякую чушь.

— Профессионалам виднее, — не удержался Жульен, которому порядком надоело общество большой лягушки, так он называл про себя рабыню.

— Угу, язвите. А ещё гиена, как не стыдно! У вас ведь в стае матриархат. Вы должны подчиняться женщине.

— Мы не в Африке, и я дипломированный специалист, а не животное.

— Это кто специалист? — внезапно произнёс отец Фёдор, шагнувший из глобуса в прямо зал.

— Ой, — отскочила в сторону Серафима.

— Хы-и, и не говори. Теперь тебе кирдык.

— А вот и нет! — Серафима проворно вонзила копьё в фигуру деда, но без видимого эффекта.

— Ну что так не везёт-то сегодня, — возмутилась отважная женщина, ткнув для верности ещё раз в голограмму отца Фёдора.

— Так кто специалист, ты что ли, басурманин? Я тебе волчий билет мигом организую. Будешь теперя овец пасти где-нибудь на Марсе. Жуля в отличие от тебя, честной сукой была, погибла при исполнении. А ты, я гляжу, в клетку спряталси. Бабы испугался, дезертир недоделанный! Вот предупреждали меня, что нельзя самца брать. Не послушался. А люди не врали. Сука честнее будет. Пожалуйте, результат!

— Ваша неправда. Густав во всём виноват, это он меня запер.

— Всё тепереча можно на покойника валить, — старик обошёл неподвижного камердинера, сокрушённо качая головой. — Скоро и ты к нему отправишься. Факт.

— Это почему это?

— А кто тебя выпустит? Без Густава машину не запустить и мне не вернуться, раззява волосатая!

— Не помешаю? — В дверном проёме образовался Зигмунд. Изучив голову робота с выгоревшим глазом, он с любопытством провёл рукой сквозь фантом отца Фёдора, затем уставился на глобус, утыканный множеством кнопок без надписей. — Уп-с. — И спросил деловито: — Инструкция есть?

— Ага, была, в голове Густава, — проинформировал отец Фёдор. — Машина старше меня, а тоды обходились без инструкций.

Мужчины дружно повернулись к виновнице. Даже Жульен переменил своё обычно нейтральное выражение на оскал убийцы.

— Я что-то не понимаю. Вы чего? — Серафима перехватила поудобней копьё, справедливо посчитав, что её хотят разорвать на тысячу маленьких кусочков.

Погода за большим панорамным окном неожиданно переменила своё настроение, отказавшись от первоначального плана на качественную грозу. Тёмно-фиолетовые тучи, уронив несколько горстей небесной влаги на крыльцо, спешно ретировались, уступив место перистым облакам неестественно дохлого цвета. В открытую дверь потянуло влажным ветерком, наполнивший дом густой таёжным духом, пропитанным гнилым запахом прелых листьев.

— Зигмунд, на тебя вся надежда, — одновременно произнесли отец Фёдор с Жульеном.

— Вы слишком много от меня хотите. Я полярный лётчик, а здесь профессор нужен, — он показал на древнюю машину, которую человечество никогда не изобретёт, это на точно знал отец Фёдор.

На спине бронзовой черепахи покоился зелёный от патины шар Земли, опоясанный широкими кольцами с множеством отверстий. В зубах гигант держал прямоугольный ящик, усыпанный пятнами отшлифованных временем кнопок, сбоку крепились изящные рычаги, непонятного назначения.

— А вот Савенков разобрался.

— Савенков упёртый фанатик, а коммунисты верят в марксизм.

— Так это тоже вера!

— Подождите, вы философствовать что ли собрались? — перебила Серафима, — Давайте отправьте меня поскорее в Мюнхен, и можете спорить хоть до Северной звезды. Зигмунд, раз вам говорят сделать, значит надо сделать! Долго я ещё буду стоять с этим дурацким копьём?

Морда Жульена приобрела недоуменный вид, он даже почесал задней лапой за ухом, настолько был обескуражен требованием Серафимы, не понимавшей масштабов катастрофы. То, что отец Фёдор не сможет вернутся из своего Мезозоя, это полбеды, в конце концов не помрёт, но кто выпустит его из клетки? Вот вопрос вопросов. Кормить уж точно никто не будет, да и чем? Квантовый преобразователь, доставляющий продукты из подпространства, без Густава и крошки хлеба не родит, а на тайгу слабая надежда. Кто охотиться будет? Зигмунд? Но самое страшное, это голодные лягушки (флябские), их ничто не остановит. И первых, кого они сожрут, так это своих кормильцев, но психованная рабыня пока пребывает в космическом неведении.

— Хы-и, хозяин, неужели без Густава справился?

— Да нет, конечно, куды ему без Густава. Это я так, для воодушевления. Уж больно оне любят ныть по каждому поводу. Слушать тошно. Есть идеи? — отвернувшись от бесполезных рабов, начал советоваться с дипломированным надзирателем: — У вас в академии «Нежный зуб» наверняка проходили внештатные ситуации.

— Таких нет. Густав — модель неубиваемая. Кто знал, что придумают первобытным копьём тыкать в окуляры. Это ведь нонсенс.

— «Нонсенс», — передразнил отец Фёдор, — сам ты нонсенс. Слова заковыристые знаешь, а мозгов нуль. — Вытянув руку, постучал крепким сухим пальцем по лбу Жульена. Звука не случилось, но дипломированному специалисту стало обидно:

— Попрошу без оскорблений, я в профсоюз буду жаловаться.

— Она как запел, ты лучше придумай, тварь волосатая, как мне вернуться сюды, чтобы хвост тебе накрутить. Я тебе такую славу сделаю, Африку вспомнишь.

— Зигмунд, есть успехи? — поморщился Жульен от перспектив.

— Чистый ноль. Допустим вас я выпущу, тут надо гидравлику продырявить, и цилиндры откроются, но не вижу в этом практической пользы.

— Хотите остаться с этим демоном один на один?

— Меня здесь нет что ли? — возмутилась Серафима.

— Вы, конечно, есть, но лучше бы, чтобы не было, — деликатно заметил Зигмунд.

— Это почему?

— Думать мешаешь. От тебя хаосом пахнет, — осадил Жульен.

— Ещё один нюхач сыскался. Одному запах не нравиться, другому мысли, на вас не угодишь.

— Серафима, вы меня не так поняли, — попытался оправдаться Зигмунд.

— Очень даже что и поняла. Всё бы вам нюхать! А как отсюда выбраться никто не знает!

— Есть подозрение, что автор затора стоит перед нами.

— Так, нечего раскисать, товарищ Жульен, вся надежда на вас, как самого разумного среди этих павианов.

— Тогда уговорите Зигмунда открыть клетку, и я вам помогу.

— Опять кусаться будете?

— Ну что вы, после освобождения и кусаться, если только чуть-чуть, из благодарности, так сказать, — Жульен сморщил шрам, перечёркивающий правый глаз.

— Странные у вас представления о благодарности. Однако я не понимаю, как вы меня отправите в Мюнхен, — с прищуром поинтересовалась Серафима.

— Через профсоюз, можете не сомневаться ни разу. Приедут товарищи и всё устроят в лучшем виде.

— Серафима, вы хоть понимаете, что он предлагает? Нас отсюда никто не выпустит. Мы собственность вот этого хлыща, — Зигмунд указал на отца Фёдора.

— Но ведь надо же что-то делать? Нельзя сидеть просто так! Это хоть какое-то решение. Вы и сами только что предлагали его выпустить. Разве не так?

— Между возможно и сделано есть огромная разница.

— А я, например, не вижу. Всё, я приняла решение. Где тут эта чёртова гидравлика? Показывайте, что надо ковырять, — она принялась тыкать своим копьём в цилиндры, удерживающие дверь клетки.

— Давно бы так, сейчас выйду и отправлю вас за милую душу, куда захотите, можете быть уверены на все сто процентов. Только чтобы не видеть ни разу.

— Стоп, что это значит? — остановилась женщина, исчерпав все возможные варианты с пальпацией бронзовых шарниров примитивным оружием.

— Гниль в костях, — выругался Жульен.

— Если вы его выпустите, то ферму захватит профсоюз, и не видать вам свободы, как мне родины. А хозяин вот здеся, в Мезозое! — от волнения отец Фёдор даже подпрыгнул на месте. — И ведь ничем не докажешь, заберут хозяйство, как пить дать заберут!

Гроза не случилась, позорно бежав от исполнения феерической драмы, вместо неё начал моросить пошлый, ничего не значащий дождь, покрывший частой рябью таёжное озеро. Теперь в открытом дверном проёме висела серая кисея. Кроме вполне обычных звуков сквозь водяную канитель послышались настойчивые шлепки множества живых тел. Жульен повернул круглые уши навстречу этим звукам и сделался невероятно серьёзным.

— Дождались. Теперь всем кирдык, за исключением хозяина. Он в Мезозое.

— Это почему, — насторожился Зигмунд.

— Ты весь корм засыпал?

— Нет, вот она примчалась, я и пошёл разбираться.

— Молодец, ничего не скажешь.

— Да в чём дело!

— Лягушки (флябские), вот в чём.

— Так они заперты.

— Им без разницы. У них от голода слюна вырабатывается такой невероятной силы, что нержавейка вмиг дырявой становится. Теперь у нас несколько часов, и съедят за милую душу вместе с костями.

— Так побегу кормить.

— Поздно. Ты теперь сам для них корм. Даже и не думай.

— Какой у вас хрупкий мир. Всего один тычок первобытным копьём, и нет цивилизации.

— Подождите, так нас сейчас слопают эти противные лягушки? Фу, какая гадость. Делайте что-нибудь, — потребовала Серафима от мужчин.

— Не выпускайте этого волосатого шантажиста. Он всё врёт. Ничего вам не будет. Лягушки не едят человечину.

— Ага верьте этому прохвосту. Ему хорошо говорить из Мезозоя.

К старику подошла обладательница пышных форм и, поцеловав блестящую на солнце лысину, спросила:

— В чём дело, Лопушок? Ты обещал принести мороженной клюквы. Девочки ждут.

— Отстань, не до тебя. Здесь имущества лишают. Вона смотри на эти морды. Хулиганы. Иди уже, — раздался звонкий шлепок.

— Вы лучше спросите зверюгу, чем это таким он собирается усмирять стадо? — Дед подозвал чаровницу обратно: — Поди сюды. Чё-то волнуюсь до неприличия.

Серафима невольно посмотрела в зеркало, сравнивая подарки матери-природы. Выяснив, что значительно уступает в оснастке первобытной сопернице, нахмурилась. Ей непременно захотелось выпустить Жульена. Тем более, что она верила в свои женские чары, и полагала что сможет договориться с дипломированным специалистом. Ведь не окончательное животное — образование имеет!

— Зигмунд, вы не оставляете мне выбора, — она подняла копьё. — Ломайте эти чёртовы цилиндры!

— Слушай, Жульен, ты чё, действительно, знаешь комбинацию? — засомневался отец Фёдор.

— А то.

— Так скажи.

— И не подумаю.

— Подождите, какую такую комбинацию? — вмешался Зигмунд.

— Неважно, — одновременно гаркнули представители хрупкого мира.

— Жульен, твой профсоюз тебя с носом оставит. Это как в Африку не ходи, а я премию сделаю, — начал торговаться отец Фёдор.

— После всего? Не верю.

— А у тебя выбора нет. Посуди сам, зачем им делиться с тобой? Посадют своего, и вся недолга. Ты ведь знаешь, профсоюзу нельзя иметь ферму. Значит, найдут вшивого арна. А ты лишняя пасть в их конторе.

— Так они всё равно меня не выпустят. Подыхать что ли? — надзиратель кивнул на взбунтовавшихся рабов.

— Мн-да, вопрос… — старик задумался. Его подружка или наложница, отсюда из глухой тайги было не понятно, что-то прошептала на ухо. Отец Фёдор многозначительно кивнул и продолжил:

— Тута соведуют обдать яго кипятком, шобы разговорчивей стал. Чайник вон там на полке.

— Где? — переспросил Зигмунд. Он решил не откладывать в долгий ящик водные процедуры. Образ зубастой лягушки с окровавленной пастью сделал его сердце холодным и злым. Ему захотелось жить, жить назло говорящим гиенам.

— Эй, это бесчеловечно. Вы нарушаете конвенцию о правах животных. Профсоюз этого так не оставит! Можете не сомневаться!

— Плевать, коммунистов не запугаешь. Мы вам быстро объясним политику партии. Говори код, тварь имперская.

— Выбирайте выражения. Я дипломированный надзиратель.

— Не вижу разницы. Код? — Зигмунд поднял булькающий кипятком чайник.

— А не получиться, нужен отпечаток лапы.

— Чё это он там бормочет? Какой такой лапы. Опять врёт! — возмутился дед. — И де там лапа есть?

Внимательно осмотрев пульт управления Зигмунд не нашёл ничего похожего на лапу гиены.

— Ваши правда. Нет.

— Так выпустите, и я покажу. Вы ничего не теряете. Скоро всех съедят, так какая разница?

Хлопки из дождя начали доноситься всё отчётливей. Иногда от сотрясения воздуха ровные струи прогибались вовнутрь, делая мокрую полосу на дубовом паркете. Немедленно включался механический полотёр, удаляя нецензурную лужу.

— А он прав. Ломайте эти проклятые цилиндры, кому говорю! — Серафима показала копьём на клетку.

— Серафима, мы с ним не справимся. Вспомните как он ловко выбил у вас лопату. Посмотрите на его звериную морду. Да он первый нас сожрёт. Начнёт, кстати, с вас. Вот поверьте. Он уже примерялся. Неужели забыли?

— Вы не справитесь. А я легко и запросто. Правда, Жульен?

— Хы-и, — кивнул специалист, сделав предельно честными умные глаза.

— Знаете чё, вот тама рация стоит. Ага, рядом с чучелом церапторса. Так вот, нажмите всего одну клавишу с буковками SOS, и делов-то, — продолжал гнуть свою линию отец Фёдор.

— Потеряете уникальную возможность вернуться домой. Вечное рабство. А ты, женщина, будешь клонов рожать, как заведённая, — предостерёг Жульен.

— Господа, надо как-то договариваться, — развёл руками Зигмунд. — Это ведь форменный тупик: один не досмотрел, другой мстить непременно хочет. Верните нас на родину, и мы без претензий.

— Мне выгоды от спасателей ноль. Лицензию точно отнимут. Можно не сомневаться, и профсоюз не поможет.

— А смерть устроит, — ехидно вставил отец Фёдор.

— Резонно. Но я потерплю. И них тоже нет выбора.

— Чёрт, — Зигмун со злостью пнул камердинера. Отчего тот дёрнулся и нажал на пульте одну из кнопок. Из картонного раструба послышались звуки военного марша, потом торопливый репортаж на немецком языке. Рядом поплыли слова на интеркоме в виде обрывков телеграммы. Серафима принялась читать:

«Внимание, внимание, говорит радиостанция „Ундцвайтинг“. Я веду репортаж из Мюнхена. Столицы королевства Бавария. Сегодня здесь происходят невероятные события. Во время пресс-конференции со всемирно известным факиром из Бирмы, господином Ленаром 13-м, произошло чрезвычайное событие. Бежал кровавый террорист Борис Савенков, взломав ворота главной тюрьмы Мюнхена при помощи взбесившихся свиней. Да, да, граждане Германии, вы не ослышались, именно свиней. Огромных, монструозных хряков и свиноматок. Многотонное стадо пронеслось по ухоженным проспектам столицы, круша всё на своём пути. Грохот сотен копыт сотрясал гостиницу, где проходила встреча. Люди метались, ожидая самого невероятного: от извержения вулкана, до взрыва завода по изготовлению динамита. Один Ленар сохранял спокойствие. Заподозрив в нём виновника трагедии американский журналист, все знают их хамские манеры, стал угрожать оружием, но и тогда факир не потерял самообладания. Я нахожусь в самой гущи событий. Не отходите от приёмников. Через несколько минут продолжу прямую трансляцию с места событий. С вами был Рюге Шнапс. Короткая реклама и я продолжу».

— Вот, видите, Зигмунд, как себя ведут настоящие мужчины! А вы с несчастной гиеной не можете справиться. Эх, сюда бы Савенкова. Он бы придумал, как нам вернуться домой.

— Это точно, редкой зловредности товарищ. Я от него еле избавился. Только в обмен на тебя, красавица, удалось отправить в Париж. Жулю погубил. А ведь какая сука была, загляденье!

Будто не слыша характеристику, Серафима продолжила восхищаться своим патроном:

— И с гиеной справился, и в Париж вернулся, а вы, Зигмунд: «обдумать надо». Всё-таки поляк вы, точно, поляк. Была когда-то русская кровь, да вся вышла.

Обычно спесивое выражение лица подёрнулось рябью, глаза налились кровью, прибредя вполне свирепое выражение, чего, собственно, Серафима и добивалась. Коротким взмахом он отправил хорошую порцию кипятка в морду Жульена.

— Говори код!

— 007, — выдал Жульен, посчитав за лучшее немного уступить.

— Где тут цифры? Всё стёрто, — лётчик начал лихорадочно нажимать отполированные временем кнопки. Из коробки выехала дополнительная панель с дырками для когтей.

— Видишь, без меня никак. Я предупреждал. Можешь сварить вкрутую, а мою лапу ничто не заменит, — заявил с довольным видом Жульен.