Бесплатный фрагмент - АДМИРАЛ ИВАН ФЁДОРОВИЧ КРУЗЕНШТЕРН

МАРАТ ГАЙНУЛЛИН

АДМИРАЛ ИВАН ФЁДОРОВИЧ КРУЗЕНШТЕРН

(Adam Johann von Krusenstern, 08.11.1770–12.08.1846)

© текст Марат Гайнуллин.

Корректор: Екатерина Сумина.

Верстка: Екатерина Сумина.

Подбор иллюстраций: Марат Гайнуллин.

© Обложка: Марат Гайнуллин.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельца авторских прав.

250 лет со дня рождения адмирала Ивана Фёдоровича Крузенштерна (в крещении Адама Иоганна)

От автора

Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие.

А. С. Пушкин

Книга посвящается 250-летию со дня рождения знаменитого мореплавателя, учёного и педагога Ивана Фёдоровича Крузенштерна (Adam Johann von Krusenstern, Haggud 08.11.1770 — Asz 12.08.1846) [75 лет]. Именно он был начальником экспедиции, совершившей первое русское кругосветное путешествие.

Иван Фёдорович Крузенштерн удивительный человек — человек невероятного мужества, доброжелательный, порядочный, отличный моряк, учёный, прекрасный педагог, воспитавший целое поколение морских офицеров, которые стали славой и гордостью России.

Автор стремился дать наиболее полный портрет адмирала Ивана Фёдоровича Крузенштерна, рассказать не только о его официальной, но и о личной жизни в кругу семьи, родственников и друзей.

Повествование начинается с описания детства, затем — учёбы в Морском кадетском корпусе и позже боевого крещения молодого моряка и его службы под британским флагом.

Большое внимание уделено первому российскому кругосветному плаванию, которое представляет целую эпоху в жизни Ивана Фёдоровича Крузенштерна.

Известно, что 26 июля (7 августа) 1803 года корабли экспедиции «Надежда» и «Нева» подняли паруса и вышли из Кронштадта в открытое море. Кругосветное плавание продолжалось 3 года 12 дней и закончилось 7 (19) августа 1806 года.

Императором Александром Павловичем начальником первой русской кругосветной экспедиции был назначен 32-летний капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн.

После возвращения экспедиции в Кронштадт, учитывая ценность научных материалов полученных в экспедиции, император Александр Павлович поручил Ивану Фёдоровичу Крузенштерну написать и подготовить к изданию отчёт о проделанной работе с описанием первого русского кругосветного путешествия в двухгодичный срок, то есть закончить работу к 1809 году.

В скромном господском доме имения Коддил, ныне Кодила (Эстония), принадлежавшем с 1807 по 1811 год знаменитому мореплавателю, и был создан его главный научный труд:

«Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах по повелению Его Императорского Величества Александра I на кораблях „Надежде“ и „Неве“ под начальством флота капитана-лейтенанта, ныне капитана второго ранга, Крузенштерна, Государственного Адмиралтейского департамента и Императорской Академии наук члена».

Исполненный в срок отчёт состоит из трёх частей.

Первая часть объёмом в 413 страниц издана в 1809 году и состоит из введения и тринадцати глав. В этой части изложены подготовка к первому русскому кругосветному путешествию и исполнение поставленной перед экспедицией задачи до завершения визита чрезвычайного и полномочного посланника России в Японию камергера Николая Петровича Резанова.

Вторая часть объёмом в 471 страницу издана в 1810 году и состоит из тринадцати глав. Повествование начинается от выхода шлюпа «Надежда» из японского порта Нагасаки и заканчивается благополучным прибытием корабля 7 (19) августа 1806 года в Кронштадт.

Третья часть объёмом в 455 страниц издана в 1812 году и состоит из введения и пятнадцати глав, в которых изложены, за малым исключением, все научные материалы, полученные экспедицией под руководством капитан-лейтенанта Ивана Фёдоровича Крузенштерна. Помимо этого, в эту часть включены три работы астронома доктора Иоганна Каспара Горнера: «О колебании барометра между тропиками» (стр. 228–259), «Степень теплоты морской воды в разных глубинах» (стр. 260–280) и «Удельная тяжесть морской воды» (стр. 339–347); три небольшие работы естествоиспытателя Вильгельма Готтлиба Тилезиуса фон Тиленау: «О музыке» с приложением нот (стр. 388), «Бахия», или «Камчадальская медвежья пляска» (стр. 389–390), «Песнь людоеда» с острова Нукагива» (стр. 391–397); и одна очень интересная, на мой взгляд, статья доктора шлюпа «Надежда» Карла Эспенберга — «Замечания по врачебной части, учинённые во время путешествия Крузенштерна» (стр. 281–332). Особый интерес в настоящее время, как мне кажется, представляет параграф десятый (стр. 398–405) третьей части отчёта — таблица, показывающая широты и долготы мест определения астрономических наблюдений на корабле «Надежда» во время его плавания вокруг света.

Почти одновременно первая и вторая части отчёта о кругосветном путешествии были изданы на русском и немецком языках.

Выпущенный в свет отчёт без иллюстраций не в состоянии был представить всего многообразия материалов, полученных во время кругосветного путешествия. По этой причине был разработан и выпущен в свет в 1813 году в Санкт-Петербурге прекрасной работы альбом гравюр, известный нам под названием «Атлас к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна».

Полный комплект «Атласа» составляет сто девять гравировальных листов. Из них тридцать девять листов — карты, планы и виды с изображением очертаний берегов. Две гравюры, листы II и IV «Атласа», исполнены по рисункам астронома, доктора Иоганна Каспара Горнера. Остальные шестьдесят восемь листов — это гравюры по рисункам натуралиста Вильгельма Готтлиба Тилезиуса фон Тиленау, исполненные во время кругосветного путешествия с натуры. Карты, планы и виды с изображениями очертаний береговых линий составлялись под наблюдением Ивана Фёдоровича Крузенштерна астрономом — доктором Иоганном Каспаром Горнером, лейтенантами Ермолаем Ермолаевичем Лёвенштерном и Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном, который собственноручно нарисовал все карты. Рисунки и карты, привезённые из путешествия, представляют исключительную ценность. Они уникальны и позволяют своими глазами увидеть земли и страны, где побывали кругосветные путешественники экспедиции Ивана Фёдоровича Крузенштерна.

В наше время не представляет никакого труда ознакомиться с интереснейшим трёхтомным трудом Ивана Фёдоровича (Адама Иоганна) Крузенштерна «Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах по повелению Его Императорского Величества Александра I» и «Атласом к путешествию вокруг света» не выходя из дома. Поверьте, мне на слово, это очень увлекательное занятие.

Научная деятельность Ивана Фёдоровича Крузенштерна, началом которой можно считать поданную в 1799 году записку министру коммерции Саймонову с изложением проекта организации русской кругосветной экспедиции для развития торговли с целью обогащения России, длилась более сорока лет, практически всю жизнь. Он разработал и написал по просьбе графа Николая Петровича Румянцева программу научных работ для кругосветной экспедиции в «Южный океан и Беринг пролив» под начальством лейтенанта Отто Коцебу на бриге «Рюрик».

В декабре 1818 года Иван Фёдорович Крузенштерн высказал мысль морскому министру Ивану Ивановичу маркизу де Траверсе о необходимости организации кругосветной экспедиции в район Южного полюса. От руководства экспедицией отказался. Известно, что экспедицию возглавил капитан второго ранга Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен, открывший Антарктиду.

В 1837 году за совокупность научных работ: трёхтомник «Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах» и «Атлас Южного моря» Ивану Фёдоровичу Крузенштерну была присуждена полная Демидовская премия.

Авторитет Ивана Фёдоровича в научных кругах был настолько высок, что академик Карл Максимилианович Бэр, адмиралы Фёдор Петрович Литке и Фердинанд Петрович Врангель включили начальника экспедиции, совершившей первое русское кругосветное путешествие, Ивана Фёдоровича Крузенштерна в число основателей Русского географического общества (РГО), несмотря на то, что великий мореплаватель отсутствовал на учредительном собрании общества.

Большое внимание в книге уделено деятельности Крузенштерна на посту директора Морского кадетского корпуса. Здесь в полной мере раскрылся истинный педагогический талант Ивана Фёдоровича, его искренняя доброта, исключительная порядочность, чувство долга, любовь к воспитанникам.

В книге описана среда, в которой жил и работал Иван Фёдорович Крузенштерн, круг его друзей и знакомых, подробно описаны последние дни жизни Ивана Фёдоровича (Адама Иоганна) Крузенштерна и почести, которые оказали ему его современники.

Книга заканчивается описанием почестей, которые воздают первому русскому кругосветному мореплавателю адмиралу Ивану Фёдоровичу Крузенштерну благодарные россияне и его земляки в наши дни. Во время работы над книгой большое внимание было уделено родственным связям Ивана Фёдоровича (Адама Иоганна) Крузенштерна и его жены Юлии Ивановны (Юлианы Шарлотты) Крузенштерн, урождённой баронессы фон Таубе.

В результате анализа родословных схем было установлено, что Юлиана Таубе, супруга адмирала Ивана Фёдоровича Крузенштерна, приходится кузиной (троюродной сестрой) баронессе Ефросинии Ульрике фон Поссе, урождённой Липхарт, «бедной бабушке» Натальи Николаевны Пушкиной, во втором браке Ланской.

Это исследование и многое другое, как считаю, будут мной опубликованы в книге «Благородные родственники» и вызовут интерес читателей. Родственные связи в те времена, и не только, были очень важны и играли большую роль в жизни человека. Они ценились и бережно поддерживались.

Впервые в книге опубликовано денежное содержание по чину Ивана Фёдоровича (Адама Иоганна) Крузенштерна, денежные наградные аренды, список полученных адмиралом орденов, знаков отличия.

Автор искренне благодарит за помощь и поддержку герольда Таллинна Юрия Куускемаа, докторов философии Инну Ярва, и Юрия Мальцева, директора художественного музея в Кадриорге (Таллинн, Эстония) Александру Мурре, руководителя музея «А. С. Пушкин. Век XX» (Таллинн, Эстония) магистра философии Аллу Беленкову, куратора Исторического архива, кандидата наук Татьяну Шор, куратора Русского музея и Дома-музея Петра I (Таллинн, Эстония) Зураба Яниса, бывшего директора Русского музея Хейго Сахка, членов поэтического клуба «Гармония» Вячеслава Пернавского и члена Объединения русских литераторов Эстонии (ОРЛЭ) магистра права, доцента Михаила Кикаса, председателя Таллиннского клуба ветеранов флота Александра Караулова и члена клуба Александра Злобина, художников Владу Жаркову-Свиридову и Сергея Киркова, гидов по Таллинну Елену Валабик-Хаав, Ольгу Соболеву, Любовь Драничкину, сына Дмитрия, внуков Петра и Фёдора Гайнуллиных, дочь Екатерину Сумину, внучку Марию и её мужа Артёма Медведевых. Особо благодарю Ирину Маркову за трогательную заботу, проявленную к автору.

Марат Гайнуллин

Таллинн, 2006–2020

Детство и учёба в Морском кадетском корпусе

Поля, холмы родные,

Родного неба милый свет,

Знакомые потоки,

Златые игры первых лет

И первых лет уроки.

В. А. Жуковский

Адам Иоганн Крузенштерн (на русской службе Иван Фёдорович) родился 8 (19) ноября 1770 года в имении Хаггуд (Haggud-Hagudi-H-Rapla) в Эстляндии. Он был младшим ребёнком в семье.

Отцом его был капитан в отставке Иоганн Крузенштерн (Johann Friedrich von Krusenstern, 14.02.1724 — Haggud 29.08.1791), матерью — Кристина, урождённая Толь (Christina Friederika von Toll, Meyris-Määri-Viru-Simuna 1730 — Haggud 19.03.1804).

Семья была большой и дружной. Все дети радовались рождению братика.

Всего в семье было семеро детей: пять девочек и два мальчика. Одна из девочек, Генриетта (Johanna Henriette, 17.03.1752 — декабрь 1755) умерла в раннем возрасте простудившись во время прогулки. Когда родился Адам Иоганн, его старшей сестре Еве (Eva Dorothea, 01.12.1750 — Revel 04.04.1811) было уже двадцать лет. Сестре Елене (Helena Friederika, 1758–24.11.1855) исполнилось двенадцать лет, Оттилии (Karolina Ottilia, 1763–24.10.1835) — семь, a Августе (Johanna Augusta, 1765 — Narva 02.03.1835), которая была самой младшей, — пять.

Близким по возрасту к Адаму Иоганну был его брат Карл (Karl Friedrich, 04.10.1769 — Haggud 01.01.1847), который был старше братика всего на тринадцать месяцев. Он был верным другом и товарищем в детских играх и в жизни в целом.

Часто в играх мальчиков принимали участие две младшие сестры — Оттилия и Августа.

Многочисленная семья жила в прекрасном не большом, но и не маленьком двухэтажном каменном доме, который построил Иоганн Крузенштерн. Очень помогло в строительстве дома приданое Кристины Толь.

К моменту рождения Адама Иоганна Крузенштерна родители его прожили в мире и согласии уже двадцать лет.

У отца дружного семейства Крузенштерн были две сестры. Старшая из них, Анна (Anna Margaretha, Reval 10.02.1732–19.09.1796), 18 февраля 1754 года вышла замуж за лейтенанта Германа Эссена (Hermann Reinhold von Essen,? — 04.02.1761). В браке у неё родились два сына — Карл Эссен (Karl Philipp von Essen, 20.11.1754–27.10.1813) и Отто (Otto Gustav von Essen, 11.12.1755 — ?), двоюродные братья Адама Иоганна Крузенштерна. Сыновья тётушки Анны были на пятнадцать лет старше Адама Иоганна. Конечно, они не участвовали в детских играх маленького двоюродного брата.

Младшая тётя мальчиков Крузенштерн — Хедвиг (Hedwig Elisabeth, Ahagfer-Ohakvere-Viru-Jõhvi 03.11.1735 — Pühs-Purts-Viru-Lüganuse 26.12.1782), ухаживая за родителями, так и не вышла замуж.

Старший из дядей Адама Иоганна — Карл (Karl Adolf, Reval 13.02.1727–20.10.1792), в службе Карл Филиппович Крузенштерн, родился в Ревеле. Поступив на службу в армию, он через двадцать пять лет вышел в отставку в чине полковника, с «полной пенсией и правом ношения мундира». Через год, в 1768 году, он женился на Анне Брюммер (Anna Magdalena von Brümmer, 11.11.1745 — Pühs-Purtse-Viru-Lüganuse 07.01.1781), которая принесла в дом в виде приданого имение Варранг (Warrang-Varangu-J-Koeru).

У них родились две дочери, которые были близки по возрасту к Адаму Иоганну. Это были двоюродные сёстры будущего знаменитого мореплавателя — Кристина (Christina Gertrude, 25.04.1769 — Berlin 08.08.1803), на полтора года старше, и Каролина (Karoline Elisabeth, Paggar-Pageri-Viru-Jõhvi 20.12.1771 — Reval 30.12.1839), на год моложе своего двоюродного брата. При встречах семейств на днях рождения, рождественских праздниках и других торжествах Карл и Адам Иоганн, братья Крузенштерн, с удовольствием играли со своими маленькими родственницами.

Дочери другого дяди — Отто (Otto Wilhelm, Ahagfer-Ohakvere-Viru-Jõhvi 06.02.1740 — Loal-Lohu-H-Hageri 12.12.1820) были значительно моложе своих двоюродных братьев Карла и Адама Иоганна.

У матери Адама Иоганна были две сестры. Это Гертруда Клуген (Gertruda Helena von Toll, Мeyris 12.04.1720 — Lodensee-Klooga-H-Keila 16.02.1782) и Доротея Гелфрейх (Dorothea Elisabeth von Toll, Мeyris 10.05.1728 — Meyris 09.04.1785). Их дети были старше Адама Иоганна на пять и более лет. Такая разница существенна в детском возрасте. Двоюродные сёстры и братья знали друг друга, но вряд ли играли вместе. Хаггуд находился довольно далеко от моря. Поэтому поездки в гости к тётушке Гертруде вызывали у мальчиков бурный восторг. Тётушка жила в имении Лодензее (в настоящее время Клоога) принадлежавшее её мужу Гансу Клугену (Hans Heinrich von Klugen, Lodensee 02.05.1713 — Lodensee 19.10.1785).

Имение Лодензее было расположено примерно в 45 километрах на северо-запад от Хаггуда, в двух километрах от моря. Усадебный дом находился на берегу красивейшего озера. В водной глади, как в зеркале, отражался двухэтажный дом Клугенов со специально оборудованным купальным павильоном.

У дядюшки Ганса была большая парусная лодка, на которой очень любили кататься братья Крузенштерн. Когда приезжал на каникулы к родителям их двоюродный брат Якоб (Jаkob Gottlieb, von Klugen, Lodensee 01.02.1761 — Wayküll-Vaeküla-Viru-Kadrina 13.06.1815), он охотно брал с собой на парусник своих кузенов, братьев Крузенштерн. В жаркие солнечные дни хозяева Лодензее вместе с гостями ездили на море, чтобы подышать свежим просоленным воздухом. Здесь Адам Иоганн впервые увидел бескрайнее море, нежно ласкающее песчаный пляж.

Будущий знаменитый адмирал со звонким смехом бегал вдоль пляжа, разбрызгивая в разные стороны тёплую морскую воду.

Это веселье прерывалось только тогда, когда из-за горизонта медленно выплывали корабли с белоснежными парусами и позднее исчезали вдали. Мальчики, заворожённые увиденным, долго смотрели им вслед. Детские игры, прогулки в лес по ягоды и грибы, поездки в Лодензее были чудесным, беззаботным детством.

Дружба братьев сохранилась на всю жизнь, несмотря на большую разницу в их положении. Адам Иоганн Крузенштерн, в службе Иван Фёдорович, стал всемирно известным учёным, адмиралом, к которому очень благосклонно относился император Николай I.

Он был начальником первой русской кругосветной экспедиции и шестнадцать лет директором Морского кадетского корпуса, воспитал поколение блестящих моряков, которые принесли славу России. Брат Карл Крузенштерн, в службе Карл Фёдорович, жил в своём небольшом имении Хаггуд (Хагуди) в Эстляндии. Майор в отставке, порядочный, честный, добрый деревенский житель, отец огромного семейства (у него было двадцать детей от двух жён), постоянно ищущий побочный заработок, чтобы хоть отчасти покрыть долги, он всегда радовался за своего младшего брата и гордился его успехами. Переписка между братьями продолжалась всю жизнь.

В традициях страны было бережливое ведение своего хозяйства. Такое отношение у Иоганна Крузенштерна было ко всему, кроме образования. Родители никогда не экономили, если речь шла об обучении детей. С этой целью Иоганн Крузенштерн, несмотря на денежные затруднения, пригласил нескольких учителей, чтобы дети получили хорошее начальное образование.

Особое внимание уделялось обучению детей французскому языку и литературе. Одним из приглашённых учителей был Георг Калм (Georg Heinrich Kalm,?).

Все сёстры Адама Иоганна Крузенштерна, за исключением самой старшей, Евы, вышли замуж. Первой Оттилия в конце сентября 1780 года, как только ей исполнилось семнадцать лет, была выдана за тридцатилетнего офицера Иоганна Руктошеля (Johann Friedrich von Ruckteschell, 1750–20.12.1798).

Через два года была выдана замуж молоденькая Августа, самая младшая из сестёр Адама Иоганна. Мужем семнадцатилетней девушки стал местный помещик Отто Бистрам (Otto Gotthard von Bistram, 1762–21.10.1836). Последней вышла замуж двадцатисемилетняя Елена за бывшего домашнего учителя семейства Крузенштерн — асессора Георга Калма.

В 1782 году братья Крузенштерн поступили в рыцарскую школу при cоборе Святой Марии в Ревеле (Таллинне), более известном как Домский собор на Вышгороде.

Впервые эта весьма уважаемая школа была упомянута письменно в 1319 году. В 1782 году директором школы был надворный советник Иоганн Христиан Тидебёл (Johann Christian Tidebohl), представитель выехавшего из Померании в Эстляндию рода. Адам Иоганн проучился в этой школе два года. Затем встал вопрос о дальнейшем образовании.

Обычно сыновья дворянских фамилий в Эстляндии, проучившись в школе при Домском соборе в Ревеле, становились студентами различных университетов в Германии или же кадетами военных училищ в Петербурге. Самым престижным был Пажеский корпус, а затем шли различного рода сухопутные корпуса. Список этих учебных заведений замыкал Морской кадетский корпус. Однако имелась и другая возможность.

В XVIII веке молодому дворянину, особенно из бедной семьи, совсем не обязательно было продолжать учёбу в Петербурге в престижном кадетском корпусе.

При чрезвычайно стеснённых материальных средствах можно было начать свою службу волонтёром или поступить в какой-нибудь полк солдатом. В этом случае многие из них также становились офицерами, а некоторые делали блестящую карьеру.

Карл Крузенштерн после учёбы в школе при Домском соборе был направлен родителями в Императорский пажеский корпус.

К сожалению, отец мальчиков, Иоганн Крузенштерн, был не в состоянии финансировать обучение обоих сыновей в этом дорогом привилегированном учебном заведении. Но он хотел, чтобы и второй сын продолжил своё образование в одном из военных корпусов в Петербурге. Во всех ранее изданных биографиях адмирала Ивана Фёдоровича Крузенштерна сказано, что выбор Морского кадетского корпуса был случайным и рекомендован кем-то из знакомых семьи. Считаю, наиболее вероятно, учиться в Морском кадетском корпусе посоветовал родной племянник матери Адама Иоганна — тридцативосьмилетний Иоганн Клуген (Johann Heinrich von Klugen, Lodensee 08.06.1747 — Kronstadt 1827), на русской службе Иван Иванович Клуген.

Он служил в Кронштадте и смог бы присмотреть за своим двоюродным братом, четырнадцатилетним Адамом Иоганном, который разговаривал только на немецком языке.

В семье двоюродного брата мальчик не чувствовал бы одиночества вдали от родного дома. В дальнейшем Иван Иванович Клуген в чине генерал-майора был комендантом Кронштадта.

Таким образом, выбор пал на Морской кадетский корпус, учреждённый указом от 15 декабря 1752 года императрицей Елизаветой Петровной для «государственной пользы».

При поступлении в Морской кадетский корпус Адам Иоганн был записан на службу под именем Ивана Фёдоровича Крузенштерна, и с тех пор до конца жизни и в настоящее время он известен в России только так.

Директором Морского кадетского корпуса во время учебы в нём Ивана Фёдоровича Крузенштерна был вице-адмирал Иван Логинович Голенищев-Кутузов.

Морской кадетский корпус раньше находился в Петербурге. Во время случившегося на Васильевском острове 23 мая 1771 года сильного пожара здание Морского кадетского корпуса сгорело. Это учебное заведение перевели в Кронштадт и разместили в Итальянском дворце. Директор корпуса постоянно жил в Петербурге, загруженный работами на занимаемых им высоких постах, вплоть до вице-президента Адмиралтейств-коллегии. Поэтому он крайне редко посещал своих воспитанников в Кронштадте. Когда директор корпуса приезжал в Кронштадт, его всегда принимали с большими почестями. Корпусное начальство заблаговременно готовилось к встрече, и во всё время пребывания вице-адмирала Ивана Логиновича Голенищева-Кутузова в Морском кадетском корпусе стоял почётный караул.

Однако из-за редкого посещения вице-адмиралом вверенного ему учебного заведения дела в Морском кадетском корпусе постепенно приходили в упадок. Многие известные педагоги, подражая своему директору, не переехали в Кронштадт, а остались в Петербурге и только изредка наведывались в Морской кадетский корпус. Такое положение не могло остаться без последствий: возникло пренебрежение к обучению и воспитанию кадетов, содержание которых было более чем суровым. Помещение, в котором жили кадеты, плохо отапливалось, в разбитые и прикрытые тряпьём окна нещадно дуло, одежда была ветхой, заношенной, а питание скудным.

Иван Фёдорович рассказывал иногда о порядках, которые царили в Морском кадетском корпусе во время его учёбы.

Теодор Бернгарди, зять Крузенштерна, со слов тестя описал процесс смены нательного белья в Морском кадетском корпусе:

«Само бельё не часто менялось несмотря на то, что носилось днём и ночью. В день смены белья кадеты по звону колокольчика должны были выпрыгивать из кроватей и бежать в рубашке через коридор, чтобы прибежать в зал, где унтер-офицер обходил для проверки фронт, чтобы принять поношенное бельё, которое каждый уже снял. Раздетые кадеты должны были стоять в ряд, пока другой унтер-офицер не выдавал чистые рубашки».

Постоянного расписания занятий не было. Вместо этого в первую половину дня, с семи до одиннадцати часов, планировались трудные предметы, например, математика, а с четырнадцати до восемнадцати — послеобеденный блок с лёгкими предметами, например, иностранным языком. Между блоками по плану были обед и игры. После блоков — ужин и выполнение домашних заданий.

В субботу вечером не было послеобеденного обучения.

Воспитатели наказывали тех, кто в течение недели был занесён в чёрный список. За каждую провинность, даже незначительное упущение или проступок, кадета ожидало суровое наказание.

Через все коридоры корпуса слышались пронзительные крики тех, кого нещадно пороли в караульном помещении, отпуская от десяти до пятнадцати «горячих».

Офицеры считали, что, подвергая своих подопечных такому жестокому наказанию, они выполняют свои обязанности и приучают кадетов к суровой морской службе.

Страшнее была царившая в Морском кадетском корпусе дедовщина, господство гардемаринов над кадетами. Гардемарин имел право выбрать себе кадета в качестве адъютанта. И этот кадет должен был ему подчиняться во всём. В виде вознаграждения кадету гардемарин должен был помогать ему в учёбе.

Ивану Фёдоровичу было четырнадцать лет, когда он пришёл в Морской кадетский корпус. Он был на два года старше своих товарищей. Не владеющий русским языком, невысокого роста, он был серьёзным, собранным, замкнутым, молчаливым, угловатым подростком.

Крузенштерн не проявлял интереса к обыденной жизни и только в редкое свободное время общался с другими кадетами.

Будущий участник первой русской кругосветной экспедиции Юрий Фёдорович Лисянский, хотя и был моложе, пришёл в Морской кадетский корпус за два года до Ивана Фёдоровича Крузенштерна. Он отметил в своём дневнике, что основными качествами кадета Ивана Крузенштерна были основательность, надёжность и пунктуальность.

Юрий Лисянский познакомился с кадетом Иваном Крузенштерном во время тренировок по верховой езде.

Их кабины оказались рядом. Юрий случайно увидел в кабине Ивана раскрытую книгу о морском путешествии в Северное море.

Книга была раскрыта на странице, где писалось о смерти капитана-командора Витуса Беринга во время зимовки. Иван Крузенштерн, который в это время уже вернулся в кабину, задумчиво сказал: «Завиден такой конец. Я надеюсь, что когда-нибудь однажды смогу посетить его могилу».

Уже тогда романтика дальних странствий и восхищение героями исследователями владели душой будущего моряка.

Старший брат Карл, в русской службе Карл Фёдорович, учился в Пажеском корпусе, который находился в Петербурге. Он навестил своего младшего брата на Рождество наступающего, 1786 года.

Однажды и Ивану Крузенштерну посчастливилось навестить брата Карла, когда тот уже окончил обучение в корпусе и стал пажом императрицы Екатерины Великой.

Жили пажи в отведённых для них дворцовых покоях. Иван пришёл рано утром. Придворный лакей тихим голосом, почти шёпотом, сказал, что «молодой барин ещё изволят почивать, и он не смеет его будить». Когда гостя впустили, он вошёл в комнату, обитую штофными обоями. Пол был натёрт до блеска.

Брат лежал в кровати с балдахином, под шёлковой занавесью. Ему как раз подали в постель чашку шоколада.

Какой разительный контраст с жизнью Ивана Крузенштерна в Морском кадетском корпусе, с поркой по субботам и дедовщиной!

Учёба юношей в Морском кадетском корпусе была разделена на два этапа. Первые три года они проходили общий курс и назывались кадетами. Затем, после экзаменов, их переводили в гардемарины.

В течение последующих трёх лет они не только учились в стенах Морского корпуса, но и проходили практическое обучение на кораблях и фрегатах в учебных плаваниях по Финскому заливу и Балтийскому морю.

Несмотря на то, что условия существования кадетов в стенах Морского корпуса были суровыми, преподавание основных дисциплин велось на высоком уровне. Среди преподавателей, которые переехали из Петербурга в Кронштадт, были опытные и любившие своё дело офицеры, умевшие привить своим воспитанникам любовь к морю. Особой популярностью среди кадетов пользовался старейший профессор корпуса Николай Гаврилович Курганов, автор известных в то время трудов «Универсальная арифметика», «Российская универсальная грамматика» и «Письмовник». На своих лекциях по астрономии и навигации профессор прививал своим слушателям любовь к исследованиям, связанным со службой на море.

Успешно отучившись три года, Иван Крузенштерн из кадетов был переведён в гардемарины. Однако он не успел окончить полный курс обучения в Морском кадетском корпусе в связи с тем, что Швеция объявила войну России. 27 мая 1788 года последовало повеление «по недостатку в офицерах выпустить из Морского кадетского корпуса всех гардемарин офицерами, даже и тех, которые, не окончив полного курса, были хоть один раз в море». Таким образом, Иван Фёдорович Крузенштерн, семнадцати лет от роду, проучившись всего три с половиной года в Морском кадетском корпусе, был выпущен в чине «за мичмана» в эскадру знаменитого и опытного адмирала Самуила Карловича Грейга (Samuel Greig, 30.11.1735–15.10.1788).

Морские сражения

О ваших победах гремят в дифирамбе

Cедые валы, набегая на мыс!

Н. Гумилёв

Летом 1787 года началась война России с Турцией. Английское правительство, встревоженное успехами русских на Чёрном море, открыто помогало Турции. Для ослабления России Великобритания стремилась вовлечь её одновременно в войну со Швецией.

Удобным орудием для этого стал шведский король Густав III, мечтавший о возвращении прибалтийских провинций, завоёванных Петром I.

Английские политики рассчитывали, что военные действия на Балтийском море и прямая угроза Петербургу вынудят императрицу Екатерину II оттянуть свои силы с юга.

Не зная о тайных дипломатических переговорах, русское правительство решило усилить свои морские силы в Средиземном море. Для похода была сформирована эскадра, командующим которой осенью 1787 года был назначен адмирал Самуил Карлович Грейг, главный командир порта и генерал-губернатор Кронштадта, шотландец по национальности, состоящий на русской службе с 1766 года.

Самуил Карлович Грейг был знающим, деятельным и отважным адмиралом. Разработанные им планы военных кампаний отличались высоким профессионализмом и тщательной проработкой деталей. Он точно оценивал размеры сил противника и определял средства для выполнения поставленной задачи. Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский был обязан ему истреблением турецкого флота в Чесменской бухте 26 июня 1770 года.

Адмиралу Самуилу Карловичу Грейгу было в это время пятьдесят два года. Личное мужество и опыт адмирала вызывали уважение окружающих. Императрица полностью доверяла Грейгу, верила в его искусство флотоводца и любила его.

В своё время по её повелению он сумел арестовать и привезти в Россию известную авантюристку княжну Тараканову.

Старшим после адмирала Самуила Карловича Грейга был назначен вице-адмирал Виллим Петрович Фондезин (Willim von Desin, 1740–1826), человек опытный, но излишне осторожный.

По личному выбору Грейга в Средиземноморскую эскадру были назначены ещё два контр-адмирала: отважный Тимофей Гаврилович Козлянинов (1740–1798) и исполнительный Алексей Григорьевич Спиридов (1753–1828).

В это время шведский король Густав III всеми силами старался вызвать Россию на первое враждебное действие.

Однако сдержанность России заставила Густава III, не дожидаясь объявления войны, в июне 1788 года приступить к осаде принадлежавшей России крепости Нейштат (Оливинлина, Финляндия). Введя сильный флот в Финский залив, шведы пытались захватить два русских фрегата, бывшие в крейсерстве. 1 июля шведский король Густав III обратился к своей двоюродной сестре Екатерине II с нелепыми требованиями о разоружении Балтийского флота, возвращении Швеции принадлежащей России части Финляндии и прибалтийских провинций. Далее — возвращение Турции полуострова Крым и заключение при посредничестве Швеции с ней мира. Императрица Екатерина II срочно отменила поход эскадры адмирала Грейга в Средиземное море.

Линейные корабли и вспомогательные суда Балтийской эскадры в этот момент были ещё недостаточно укомплектованы.

Поэтому 27 мая 1788 года «по недостатку в офицерах» были выпущены из Морского кадетского корпуса все гардемарины «за мичмана», то есть с правами офицера. Среди них был семнадцатилетний Иван Фёдорович Крузенштерн.

Вчерашние гардемарины в новенькой форме с саблями, которые в отличие от мичманов были без темляков, явились на военные корабли. Молоденький «за мичмана» Иван Фёдорович Крузенштерн был назначен на 74-пушечный линейный корабль «Мстислав», командиром которого был капитан первого ранга Григорий Иванович Муловский (1757–1789). Этим назначением само провидение поставило Ивана Фёдоровича Крузенштерна на дорогу, которая определила весь его жизненный путь и привела к всемирной славе.

На корабль «Мстислав» в это же время был назначен Алексей Грейг, сын адмирала, командующего Балтийской эскадры.

Сын адмирала Самуила Карловича Грейга был крестником императрицы Екатерины Великой и графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского. При крещении малыш был произведён в мичманы, а в десять лет — в лейтенанты.

По настоянию отца в 1785 году Алексей был направлен для обучения в Англию. 19 мая 1788 года Алексей Грейг вернулся из Англии.

На «Мстиславе» он встретился с Иваном Крузенштерном. Дружба моряков, возникшая, когда один был семнадцатилетним юношей, а второй тринадцатилетним мальчиком, продолжалась всю жизнь.

Выше уже было упомянуто, что кораблём «Мстислав» командовал молодой капитан первого ранга, любимец российского флота Григорий Иванович Муловский. Тридцатилетний капитан считался одним из самых образованных офицеров русского флота. Он владел иностранными языками: французским, немецким, английским и итальянским. Увлекался музыкой и живописью, философией и математикой. Когда в 1786 году встал вопрос об организации первой русской кругосветной экспедиции, Григорий Муловский был единодушно назначен её начальником.

Отряд из пяти небольших кораблей: «Смелый», «Сокол», «Соловки», «Холмогоры» и «Турухтан» — под командованием Григория Муловского должен был совершить первое кругосветное плавание «для охранения права нашего на земли, российскими мореплавателями открытые».

Муловскому высочайшим указом повелевалось «объехать мыс Доброй Надежды, а оттуда, продолжая путь через Зондский пролив и оставив Японию в левой стороне, идти на Камчатку».

По ходу плавания было предписано «обойти и описать все малые и большие острова… причислить формально к владению Российского государства, поставив или укрепив гербы и зарыв медали в пристойном месте». Помимо этого, на Григория Ивановича Муловского были возложены задачи, согласно которым он должен был установить торговые отношения с Китаем и доставить необходимые материалы и готовые изделия из Кронштадта в Петропавловскую гавань на Камчатке. За выполнение кругосветного плавания начальнику экспедиции были обещаны два внеочередных чина и два ордена Святого Владимира — III и II степеней.

Однако этим захватывающим планам не суждено было сбыться. Подготовка к экспедиции уже близилась к завершению, когда пришло известие о начале новой войны с Турцией. Немедленно последовал указ об отмене кругосветного плавания группы кораблей под командованием капитана Муловского.

Кто бы мог подумать, что семнадцатилетний юноша, только что вступивший в жизнь, осуществит планы капитана Муловского и возглавит первое русское кругосветное плавание. А пока на кораблях эскадры адмирала Самуила Карловича Грейга спешно проводились работы по подготовке их к предстоящим боевым действиям. Эскадра состояла из 17 линейных кораблей: флагмана — 100-пушечного «Ростислава», восьми 74-пушечных и восьми 66-пушечных.

Адмирал разделил свою эскадру на три части. Командиром авангарда был назначен контр-адмирал Мартын Петрович Фондезин (1738–1821), арьергардом командовал контр-адмирал Тимофей Гаврилович Козлянинов (1740–1798), а сам адмирал Самуил Карлович Грейг возглавил самую сильную группу — кордебаталию.

Вскоре стало известно, что 20 июня 1788 года, ещё за несколько дней до официального объявления войны, шведский флот вошёл в воды Финского залива. Шведы рассчитывали внезапно напасть на русский флот и разгромить его, после чего высадить около Ораниенбаума и Красной Горки десант, который должен был захватить Петербург и тем самым заставить Россию капитулировать.

26 июня адмирал Грейг получил указ императрицы Екатерины II:

«Следовать с Божьей помощью вперёд, искать флот неприятельский и оный атаковать».

28 июня эскадра Самуила Карловича Грейга снялась с якоря, при самом тихом ветре вышла в море и взяла курс на остров Гогланд.

Больше недели русская эскадра крейсировала, готовясь к встрече с неприятелем. Адмирал каждый день проводил усиленные упражнения в стрельбе из орудий.

В кают-компании «Мстислава» офицеры часто говорили о кругосветном плавании, которое должен был совершить во главе своих кораблей Григорий Иванович Муловский после окончания военных действий на море. Молодой Крузенштерн уже давно мечтал о морских путешествиях. Затаив дыхание, он слушал разговоры офицеров. Как-то раз, набравшись смелости, он подошёл к капитану и попросил взять его в этот замечательный поход. Григорий Иванович Муловский уже к тому времени успел оценить молодого моряка, его скромность, основательность, смелость, трудолюбие и обещал взять его в экспедицию. Иван Крузенштерн был счастлив.

Казалось, кончится война, и он поплывёт в неведомые страны, увидит чудесный мир.

Но прошло долгих пятнадцать лет и много разных событий случилось в жизни Ивана Фёдоровича Крузенштерна, прежде чем он сам повёл корабли в первое русское кругосветное плавание.

Наконец днём 6 июля 1788 года на горизонте показался шведский флот, спешащий нанести удар по Санкт-Петербургу.

На военном совете, состоявшемся перед выходом в море, адмирал поставил капитанам задачу на предстоящий бой. Согласно диспозиции, «Мстислав» занимал место сразу за флагманским кораблём — «Ростиславом». На вопрос адмирала Грейга о том, как намерен Муловский держать своё место в строю, тот отвечал: «Пока мой корабль держится на воде, он не отстанет от своего флагмана!»

Невдалеке от острова Гогланд русский флот встретился со шведской эскадрой. Сражение было жестоким. «Мстислав» дрался отчаянно, нередко сражаясь сразу с несколькими вражескими кораблями, прикрывая в трудные минуты своего флагмана. Подавая пример подчинённым, капитан Муловский всё время находился там, где было наиболее опасно, и хладнокровно руководил боем.

Именно на «Мстислав» был доставлен флаг с пленённого шведского линейного корабля «София-Магдалина».

Во время сражения на корабле было убито 28 человек и 60 ранено. Моряки после боя сосчитали, что было получено 116 пробоин, перебиты якоря и шлюпки.

Знаменитое Гогландское сражение не дало заметного преимущества ни одной из сторон. Однако эскадра адмирала Грейга одержала в этом сражении победу, не отступив под напором шведского флота и не пропустив его к Петербургу.

Потеряв 74-пушечный корабль «Принц Густав», шведский флот покинул поле сражения и направился в Свеаборг для устранения повреждений.

Победа, одержанная адмиралом Грейгом, разрушила план короля Густава III овладеть Петербургом.

25 июля 1788 года последовал высочайший указ о награждении наиболее отличившихся морских офицеров, в котором императрица Екатерина II писала: «Флота капитанам Муловскому и Денисову в воздание храбрости их, всеми свидетельствуемой, пожалованные от меня знаки военного ордена Святого Георгия IV степени с грамотами при сём посланы».

В Гогландском сражении, кровавом и беспощадном, на палубе осыпаемого ядрами «Мстислава» состоялось боевое крещение Ивана Фёдоровича Крузенштерна.

Молодой моряк храбро сражался, не прятался от летящих ядер и не трусил. Он заслужил похвалу командира и уважение бывалых моряков. Но на вопрос Муловского юный моряк ответил, что это было ужасно.

Иван Фёдорович не знал, что в этой битве на стороне противника принимали участие четверо его родственников из той ветви рода Крузенштерн, которая осталась в Швеции.

В Северной войне (1700–1721) России со Швецией два родных брата Крузенштерн сражались на стороне шведов. Это дедушка Ивана Фёдоровича подполковник Эверт (Ewert Philipp von Krusenstern, 1676–1748) и полковник Адольф (Adolf Friedrich von Krusenstern, 1679 — Х Pelkenä 06.10.1713). Дедушка в начале войны попал в плен и провёл долгих 20 лет в русском плену в Иркутске, а его брат погиб в 1713 году в Финляндии.

И вот прошло 66 лет со дня окончания Северной войны, и столкнулись в морском сражении Крузенштерны — троюродные братья. Со стороны России — Иван Фёдорович Крузенштерн, со шведской — молодые офицеры Мориц Соломон, Себастьян, Мориц Петер и Фредрик Вильгельм Крузенштерны.

Адмирал Самуил Карлович Грейг понимал, что война только началась. Он срочно приводил в порядок корабли своей эскадры.

Следующий после сражения день эскадра адмирала Грейга провела на месте битвы, поднимая тела убитых и раненых. Приводился в порядок рангоут, заделывались пробоины в корпусе кораблей, зашивались и менялись паруса.

8 июля эскадра отошла за остров Гогланд. Четыре наиболее сильно пострадавшие в сражении корабля и взятый в плен 74-пушечный корабль «Принц Густав», на котором находился командующий шведским авангардом граф Густав Вахмейстер (Gustav Wahtmeister, 1757–1826), были отправлены в Кронштадт. Поспешно покинувший поле сражения шведский флот укрылся в Свеаборге.

Транспортные суда непрерывно подвозили провизию, ядра и пороховые заряды для корабельной артиллерии. Всё это надо было принять и разместить на кораблях.

Пока адмирал приводил свою эскадру в порядок, всё пространство западнее острова Гогланд было свободно от присутствия русских кораблей. Шведы посылали свои фрегаты в крейсерство до Ревеля и Гогланда.

Не обнаружив там русских военных кораблей, они решили, что русская эскадра понесла тяжёлые потери и ушла в Кронштадт, а сам командующий эскадрой Самуил Грейг тяжело ранен, и поэтому ни о каких действиях на море со стороны русских не могло быть и речи.

Однако 26 июля в туманное и пасмурное утро три шведских корабля и один фрегат, расположенные в двух морских милях от Свеаборга, были удивлены появлением русских кораблей.

Из тумана на расстоянии пушечного выстрела от них появился линейный корабль под флагом контр-адмирала Тимофея Гавриловича Козлянинова. За ним в кильватерной колонне шли другие, в том числе и «Мстислав».

Впервые Иван Крузенштерн с близкого расстояния наблюдал за паникой, возникшей на шведских кораблях. Он видел, как матросы спешно обрубали канаты и быстро ставили паруса. Корабли пытались как можно скорее укрыться за прибрежные скалы.

Совсем новый 64-пушечный корабль «Густав Адольф» в своём движении с такой силой налетел на скрытый в воде камень, что у него свалилась грот-мачта. После нескольких удачных выстрелов, сделанных по нему с русских кораблей, капитан спустил флаг.

Два дня пытались снять шведский корабль с камня.

Поняв, что это невозможно сделать, контр-адмирал Козлянинов приказал этот новенький корабль сжечь.

Когда огонь добрался до крюйт-камеры, где хранился порох, «Густав Адольф» взлетел на воздух.

Шведский флот, находящийся в Свеаборге, был крепко заблокирован русской эскадрой. Адмирал Самуил Карлович Грейг контролировал Финский залив от Балтийского порта (Палдиски) до острова Гангуд и от острова Нарген (Найссаар) до Свеаборга.

Корабли были расположены в шахматном порядке, а от крайних фрегатов к берегу был положен толстый бон.

Между кораблями ходили вооружённые баркасы, так что даже в тёмную ночь ни одна шлюпка не могла пробраться между ними незамеченной.

Адмирал Грейг находился с флотом у Ревеля в постоянной готовности поднять паруса.

Сильные отряды крейсеров захватывали все суда, идущие из Швеции с провиантом и другими предметами, необходимыми для флота.

Бдительный надзор русских крейсеров создал в лагере неприятеля продовольственные затруднения.

В конце кампании 1788 глда Самуил Карлович Грейг заболел горячкой. Находясь на «Ростиславе» в море, 23 сеньября он почувствовал недомагание и через пять дней, 28 сентября потерял сознание. Узнав об этом, императрица приказала ввести корабль «Ростислав» в гавань и отправила в Ревель придворного доктора.

Со времени болезни адмирала Грейга руководство эскадрой принял на себя контр-адмирал Козлянинов. 8 октября он получил указ о размещении кораблей эскадры на зимовку.

Было решено десять лучших кораблей поставить на зимовку в Ревельскую гавань. Среди них и 74-пушечный линейный корабль «Мстислав». Шесть кораблей, требующих незначительного ремонта, были отправлены под командованием контр-адмирала Спиридова в Кронштадт.

5 ноября Ревельская гавань покрылась довольно крепким льдом, сковав находящиеся корабли. Узнав об этом, шведские корабли 9 ноября покинули Свеаборг и благополучно пришли в Карлсккрону.

Адмиралу Грейгу, который находился в своей каюте на «Ростиславе», несмотря на все усилия придворного врача, с каждым днём становилось хуже и хуже. В бреду он часто жаловался на капитанов кораблей, плохо помогавших ему в Гангутском сражении.

Придя в себя и узнав, что шведский флот безнаказанно ушёл из Свеаборга, Самуил Карлович Грейг очень расстроился, что не была использована возможность уничтожить весь шведский флот. Потерял сознание и, не приходя в себя, скончался.

15 октября перестало биться сердце выдающегося русского адмирала. Через два дня, 17 октября, президент Адмиралтейств-коллегии граф Иван Григорьевич Чернышев (1726–1797) получил уведомление от командира Ревельского порта о смерти адмирала Грейга. В нём говорилось: «Сего октября 15-го дня, пополудни в 8 часов, его высокопревосходительство господин адмирал и всех российских орденов кавалер Самуил Карлович Грейг, к великому нашему сожалению, волею Божией преставился на корабле „Ростислав“, стоящем в Ревельской гавани. Прошу ваше превосходительство, прикажите прислать скорее ваше повеление, что с ним делать; мы здесь все не можем решиться».

Это известие сильно огорчило императрицу Екатерину II. Она сказала:

«ЭТО БОЛЬШАЯ ПОТЕРЯ; ЭТО ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОТЕРЯ».

Императрица приказала похоронить адмирала Самуила Карловича Грейга в Ревеле в соборе Святой Марии (Домском соборе) «со всевозможной пышностью, не жалея расходов».

Также приказано было архитектору Джакомо Кваренги изготовить рисунок для надгробного памятника-мавзолея адмиралу Грейгу.

О кончине была оповещена семья адмирала, которая находилась в Кронштадте.

В Ревеле для церемонии прощания с покойным отвели большой зал Адмиралтейства. Позднее этот дом был перестроен. В настоящее время в этом здании по адресу: улица Пикк, дом №26, находится посольство Королевства Швеция.

Именно в этом доме были приготовлены комнаты для Сарры Александровны Грейг, урождённой Куук, жены покойного адмирала, и его малолетних детей. Десять дней тело усопшего находилось на линейном корабле «Ростислав». 25 октября, когда всё было подготовлено для церемонии прощания, гроб с телом Самуила Карловича Грейга перевезли в Адмиралтейство.

Пять дней происходило прощание со знаменитым адмиралом.

Со слов адмирала Василия Яковлевича Чичагова, приехавшего на похороны: «Зала, где лежал знаменитый адмирал, была вся обита чёрным сукном, серебряными галунами и белым флёром.

Гроб стоял на высоком катафалке, под чёрным балдахином, и в ногах помещалась серебряная большая чаша, вроде куба, покрытая чёрным, обвитая лавровым венком и с надписью серебряными буквами: «Родился 30 ноября 1735 года, преставился 15 октября 1788 года». В головах стоял герб. Одетый в парадный адмиральский мундир, Самуил Карлович Грейг имел на голове лавровый венок.

Гроб был чёрный бархатный, с серебряными галунами; к крышке прибили шпагу, шарф и шляпу.

По обеим сторонам балдахина стояли табуреты с белыми атласными подушками, обшитыми золотою бахромою и кистями. На них лежали: адмиральская булава и пять орденов, которыми был награждён адмирал Грейг. Это ордена Святого Апостола Андрея Первозванного (1788), Святого Равноапостольного Князя Владимира I степени (1788), Святого Благоверного Князя Александра Невского (1776), Святой Анны I степени (1774) и Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгтя II степени (1770). Георгиевский крест был значительно погнут, в него попала пуля в одной из битв в Архипелаге.

Три флага стояли у стены, прислонённые в головах.

В траурном зале дежурили штаб- и обер — офицеры и часовые, которые также от ворот до входа в дом располагались попарно».

Молодой мичман Иван Фёдорович Крузенштерн тоже участвовал в похоронах храбрейшего адмирала Самуила Карловича Грейга.

Боль и сожаление были в душе. Он видел адмирала в бою и восхищался им. Наблюдая и участвуя в блокаде шведского флота в Свеаборге, Иван Крузенштерн сумел понять и правильно оценить высокое тактическое мастерство знаменитого адмирала.

Самуил Карлович Грейг всегда был образцом для Крузенштерна.

В старости, перед «заходом солнца», адмирал Иван Фёдорович Крузенштерн в завещании просил у императора Николая Павловича милости похоронить себя рядом со своим кумиром, своим первым адмиралом Самуилом Карловичем Грейгом.

Торжественные похороны в Ревеле происходили 31 октября.

От имени тех, кто когда-то служил под флагом знаменитого адмирала, с речью выступил кавалер ордена Святого Георгия IV степени, коллежский советник, председатель Ревельской палаты уголовных дел барон Иван Алексеевич фон дер Пален (Hans von der Pahlen, Palms 28.10.1740–19.05.1817).

Затем траурная процессия под звуки выстрелов, раздававшихся ежеминутно из крепости и с кораблей эскадры, торжественно направилась в соборную церковь Святой Марии (Домский собор).

По обеим сторонам дороги, ведущей в церковь, стояли войска.

Как было принято, во главе похоронной процессии шли члены общества Черноголовых со своими знамёнами и музыкой. За ними следовала рота лейб-гренадерского полка. Затем ученики Ревельской соборной школы во главе со своими учителями, а за ними православное и лютеранское духовенство в траурных чёрных плащах. В нескольких шагах от них шествовал герольд с жезлом. Восемнадцать офицеров несли шесть подушек — с булавою и орденами. Эту часть процессии замыкали три офицера, над головами которых реяли полотнища военно-морских флагов.

За ними несли серебряную чашу, обвитую лавровым венком.

Следом медленно ехала печальная колесница, запряжённая шестью лошадьми, покрытыми траурными попонами.

Лошадей вели бомбардиры.

Вдоль колесницы с каждой стороны с обнажёнными головами медленно шли двенадцать капитанов.

За колесницей шли губернатор Ревеля, генерал-майор барон Карл Врангель и жена покойного адмирала Сарра Грейг с детьми.

На некотором расстоянии за ними следовали адмирал Василий Яковлевич Чичагов, весь генералитет, городские власти, дворянство, все офицеры с кораблей эскадры и многие жители города Ревеля.

При колокольном звоне и траурном салюте, после проповеди пастора Ревельской лютеранской соборной церкви, гроб с телом адмирала Самуила Карловича Грейга опустили в открытый склеп.

Все офицеры, участвовавшие в траурной процессии, получили на память золотые кольца, на которых было выгравировано имя покойного адмирала и год его смерти.

Знаменитый российский адмирал упокоился в маленьком Ревеле (ныне Таллинн), далеко от своего родного городка Инверкейтинга (Шотландия).

Отдавая должное заслугам адмирала Самуила Карловича Грейга перед Российской империей, Екатерина II приказала выбить большую золотую медаль с профильным изображением адмирала на аверсе (лицевой стороне медали) с надписью по окружности:

«САМУИЛЪ КАРЛОВИЧЪ ГРЕЙГЪ РОССИЙСКОЙ АДМИРАЛЪ»,

На реверсе (оборотной стороне медали) корабли Балтийской эскадры с приспущенными в знак траура вымпелами.

В 1791 году над могилой адмирала Грейга по поручению императрицы Екатерины II был возведён величественный надгробный памятник из белого каррарского мрамора, выполненный по проекту известного русского архитектора Джакомо Кваренги (1744–1817), итальянца по происхождению. В Эрмитаже в Санкт-Петербурге хранится рисунок Кваренги «Гробница адмирала С. К. Грейга в церкви Святой Марии». Гробница адмирала Самуила Карловича Грейга хорошо сохранилась. Она является замечательным памятником прекрасной работы каменотёсов Ревеля.

Надгробный памятник представляет собой миниатюрный греческий храм, в центре которого с лицевой стороны расположена в венке из дубовых листьев круглая мраморная доска, на которой золотом написаны текстом на латинском языке слова, посвящённые подвигам адмирала Самуила Карловича Грейга:

SAMUEELI GREIGO SCOTO SUMMO RUSS: CLASS: PRAEFECTO. NAT: MDCCXXXXV. DENAT: MDCCLXXXVIIII. HUNC ARCHIPELAGUS ET MARE BALTICUM ORAYUE SOSPES AB HOSTIUM IGNIBUS. HUNC VIRTUTUM LAUDES ET MAGNANIMAE CATARINAE II SUPERSTES DOLOR PERPETUO CARMINE CELEBRANT.

Надпись на памятнике в переводе на русский язык гласит:

«Самуилу Грейгу, шотладцу, русскому адмиралу, род. 1735, ум. 1788. Его благославляют в нетленных стихах Архипелаг, Балтийское море и побережье, не знающее вражеского огня, хвала отваге и достигающая небес печаль великодушной Екатерины II».

По обеим сторонам мраморной доски, между колоннами стоят, понурив головы, ангелы смерти с опущенными лавровыми венками и факелами. На фронтоне храма два купидона держат фамильный герб адмирала Грейга. На боковых сторонах храма изображены фигуры скорбящих женщин.

27 ноября адмиралу Василию Яковлевичу Чичагову было приказано принять под своё командование Ревельскую эскадру и приготовить её к кампании 1789 года.

Как только десять кораблей были размещены на зимовку в Ревельскую гавань, команды с них были сняты на берег. Командиры кораблей разъехались по домам. В частности, командир корабля «Мстислав» Григорий Иванович Муловский уехал в Петербург, где его ждала невеста — графиня Анна Чернышева.

Иван Фёдорович Крузенштерн, как местный житель, поселился в доме своего дяди Карла на Вышгороде, где после долгой разлуки встретился с родителями и своими многочисленными родственниками. Находясь в Ревеле, Иван Фёдорович в кругу семьи на какое-то время вновь стал Адамом Иоганном.

Его мать Кристина Крузенштерн и старшая сестра Ева были заняты праздничными хлопотами. Ещё бы! Ведь 8 ноября младшему сыну Адаму Иоганну, так величали его в кругу родственников на родине, исполнится восемнадцать лет.

Какое счастье, что сын-моряк будет вместе с ними на этом празднике!

15 декабря 1788 года адмирал Василий Яковлевич Чичагов прибыл в Ревель, чтобы в следующем году подготовить эскадру к выходу в море, привести в порядок портовые стены, которые пришли в полную негодность, и другие сооружения, необходимые для обороны города.

Здесь, в Ревеле, адмирал обнаружил, что многие капитаны кораблей и морские офицеры разъехались по домам, которые находились достаточно далеко от места службы.

Для того чтобы подготовить флот к кампании 1789 года, Василий Яковлевич Чичагов привлёк к работе всех офицеров, оставшихся на зиму в Ревеле.

Были привлечены и вчерашние гардемарины, среди них и Иван Крузенштерн. Чтобы представить, до какой степени нуждается флот в самых необходимых вещах, приведем отрывок из письма адмирала Чичагова в Адмиралтейств-коллегию:

«Теперь у нас крупы на сухопутную дачу нет… На помещенных во флоте армейских солдатах мундиров нет… Масло здесь дорого, и трудно отыскать большое количество… Клюквы для наливки очень мало, не знаю, однако, её пользы. В капусте кислой также недостаток… Желающих быть толмачами шведского и чухонского языка отыскивать было приказано, но приходили ко мне три человека негодные и пьяницы. По дороговизне хлеба нельзя надеяться, чтобы сварили хорошее пиво, а худое и скоро окисляемое вредно».

В письме от 7 февраля 1789 года адмирал Чичагов писал:

«Мы нуждаемся в квартирах для рекрутов и особливо больных».

Насколько было возможно, все просьбы адмирала выполнялись, а под госпиталь по личному распоряжению императрицы был отдан только что отремонтированный и роскошно отделанный дворец, расположенный в прекрасном парке близ Ревеля.

В ответ на запрос о помещении для госпиталя было сказано: «Гошпиталь для пользования больных от флота нашего позволяем поместить в Екатерининском нашем дворце, при Ревеле… по обращению нам флоту служить может».

С 1 марта по 30 апреля адмирал Василий Яковлевич Чичагов занимался распределением по кораблям офицеров.

К радости Ивана Фёдоровича Крузенштерна, он был распределён на «Мстислав», капитаном которого вновь был назначен Григорий Иванович Муловский.

В кампании 1789 года адмирал Василий Яковлевич Чичагов во главе эскадры 2 июля вышел в море. 15 июля в пятидесяти милях от южной оконечности острова Эланд он встретил шведский флот под начальством герцога Карла Зюдерманландского.

Шведская эскадра состояла из 21 линейного корабля и 8 фрегатов. Хотя у адмирала Чичагова было только 20 линейных кораблей, они по силе своей артиллерии, а также по количеству и качествам экипажей имели значительное преимущество перед неприятелем. Крепкий ветер разогнал столь крутую волну, что на кораблях с обеих сторон задраили порты нижних доков.

Весь день противники держались на виду друг у друга, борясь со штормом.

На следующее утро, едва волнение спало, флоты пошли на взаимное сближение. Непрерывно стреляли пушки. Клубы порохового дыма окутали корабли. Было два часа пополудни. Передовым в русской боевой линии шёл линейный корабль «Мстислав». Ведя ожесточённый артиллерийский огонь, он стал сближаться со шведскими кораблями. На неприятеля обрушился шквал пушечных ядер.

Не выдержав огня, в панике покинули линию баталии сразу два линейных корабля шведов.

В сражении при острове Эланд 15 июля 1789 года отважный командир корабля «Мстислав» Григорий Иванович Муловский был убит. О его мужественной кончине капитан-лейтенант Александр Эссен написал в письме графине Анне Александровне Чернышевой:

«Как скоро сбили у него переднюю мачту, то вышел он осмотреть оную и стоял посредине корабля, на противном боку, с коего стреляли. Тогда пролетели вдруг три ядра, и одно, пробив стоящие наверху шлюпки и матросские койки, ударило его в бок. Он упал, сказав: „Ах! Понесите меня!“ И первое несущим его матросам слово было: „Братцы! Не сдавайте корабля!“ Потом жаловался, что отбили ему ногу, и просил, чтоб ему её показали. Но как лекарь сказал ему, что он ранен не в ногу, то с удивительною бодростью сказал: „Делайте, что надо!“ В сие время сбили у неприятеля флаг, и матросы, думая, что шведы сдаются, закричали: „Ура!“ А он, услышавший сей крик, спросил: „Что такое?“ Ему сказали, что неприятель спустил флаг, и он умирающими уже устами сказал: „Пошлите мой катер за флагом!“ Потом приказал лекарю сказать графу Ивану Григорьевичу (Чернышеву. — Прим. авт.) и просить, чтоб он исполнил по письму его. Приказав сказать своей невесте, что он любил её до самого конца и чтоб графиня Екатерина Павловна не оставила домашних его в Кронштадте. Всё сие произошло не более как в четверть часа, и, исполняя весь обряд веры, скончался; его анатомировали и положили в его каюте до возвращения в порт».

В донесении об Эландском сражении адмирал Чичагов писал:

«Вред, неприятелю причинённый, хотя и неизвестен мне, но, судя по тому, что двое из кораблей, его атаковавших против авангардии нашей, были весьма храбро отражены крайним кораблём нашим, под командою капитана Муловского, принуждены были выйти из линии, можно почитать немалым… Вред не так бы был велик (с нашей стороны), ежли бы, к общему всех служащих во флоте сожалению, не лишились мы в сем случае уважаемого начальниками и любимого подчинёнными своими храброго и лучшего капитана Григория Ивановича Муловского. Смерть его служит честью российскому воинству. Быв поражён в бок неприятельским ядром, последние слова его не были иные, как служащие к одобрению подчинённых своих храбро и неустрашимо отражать неприятеля…»

Так на глазах молодого мичмана погиб любимый командир, обещавший взять его в кругосветное плавание.

По распоряжению адмирала Чичагова тело доблестного капитана было перевезено на госпитальное судно «Холмогоры» и уже на нём отправлено в Ревель в сопровождении мичмана Ивана Фёдоровича Крузенштерна.

Отпевали Григория Ивановича в морской церкви Святого Симеона Богоприимца. Эта церковь сохранилась до наших дней и находится по адресу: улица Ахтри, дом №5.

Похоронили отважного капитана на Ревельском морском кладбище. К сожалению, место захоронения до нашего времени не сохранилось. В журнале текущих событий Адмиралтейств-коллегии за июль 1789 года отмечено: «Прибыло на ревельский рейд судно „Холмогоры“, на коем привезено тело покойного бригадира флота капитана Муловского для учинения погребения».

После довольно успешного завершения морской кампании 1789 года в Ревельской гавани на зимовку были размещены десять линейных кораблей: 100-пушечные «Ростислав» и «Саратов»; 74-пушечные «Кир Иоанн», «Мстислав», «Святая Елена» и «Ярослав»; 66-пушечные «Победоносец», «Прохор», «Болеслав» и «Изяслав». Ещё в Ревеле были оставлены пять фрегатов, госпитальное судно «Холмогоры» и десять более мелких судов.

И вновь Иван Фёдорович Крузенштерн, превратившись в Адама Иоганна, провёл зиму среди своей любимой семьи.

Как только корабли вошли в гавань на зимовку, адмирал Василий Яковлевич Чичагов, оставив вместо себя начальником над Ревельской эскадрой вице-адмирала Алексея Васильевича Мусина-Пушкина, уехал в Петербург.

Весной 1790 года шведский король Густав III решил возобновить военные действия. Он хотел стремительным наступлением на море разбить русские эскадры, зимовавшие в разных портах, высадить десант под Петербургом и заключить выгодный для себя мир с Россией.

Ранней весной, 6 марта, два шведских фрегата внезапно напали на небольшой городок Балтийский Порт (Палдиски, Эстония).

В расположенный на входе в Финский залив городок шведы высадили десант, который уничтожил все имевшиеся там запасы пороха, заклепал пушки в недостроенной крепости и ушёл до появления значительных сил русских войск.

Шведский король не предполагал, что эта вылазка послужит серьёзным предупреждением о готовящемся нападении на Ревельскую эскадру.

Адмирал Василий Яковлевич Чичагов был в это время в Петербурге. Не теряя времени, он немедленно прислал в Ревель на имя вице-адмирала Алексея Васильевича Мусина-Пушкина предписание о подготовке кораблей эскадры к выходу в море и выводу пяти фрегатов под командованием контр-адмирала Петра Ивановича Ханыкова на внешний рейд.

Один из них должен был находиться у острова Нарген (Найссаар) «для опроса проходящих с моря судов и для предварительного уведомления, не окажется ли неприятель».

Все распоряжения адмирала были выполнены ко дню его прибытия 9-го апреля в Ревель.

На Суропский (Суурупи) и Пакерортский (Пакри) маяки были посланы наблюдатели, которые должны были немедленно оповещать командующего эскадры о любых изменениях, происходящих в Финском заливе.

Как только море очистилось ото льда, 17 апреля линейные корабли Ревельской эскадры были выведены на внешний рейд.

В течение последующих девяти дней на них были завезены пороховые заряды, проведены учения по стрельбе и упражнения по работе с парусами.

27 апреля с Суропского маяка было получено известие о том, что с вчерашнего дня была к северо-западу слышна пушечная пальба и видны были три корабля без флагов, скрывшиеся за горизонтом.

Адмирал Василий Яковлевич Чичагов тут же направил в море корабль «Кир Иоанн», приказав осмотреть всё пространство Финского залива от Ревеля до Балтийского Порта (Палдиски).

Утром 30 апреля капитан первого ранга Егор Георгиевич Тэт сообщил, что видит на горизонте шведский флот, направляющийся к Ревелю.

Адмирал Чичагов понял, что шведы решили уничтожить Ревельскую эскадру до того, как она успеет объединиться с Кронштадтской.

Шведский флот намного превосходил Ревельскую эскадру.

Сражение под парусами в открытом море привело бы к гибели русских кораблей.

Поэтому командующий Ревельской эскадрой адмирал Василий Яковлевич Чичагов решил расположить в линию все десять кораблей и фрегат «Венус», превратив их в бастионы на море.

Он поставил их на таком расстоянии от гавани, чтобы береговая артиллерия никак не могла бы нанести вред, если в случае прорыва в тыл Ревельской эскадры шведских кораблей пришлось бы открыть огонь по ним из пушек береговой артиллерии.

Таким образом, корабли образовали линию, правый фланг которой опирался на отмели, а левый был надёжно прикрыт береговой артиллерией. Такая расстановка сил, осуществленная адмиралом Василем Яковлевичем Чичаговым, оказалась очень удачной.

В связи с малочисленностью эскадры и в силу морского устава было приказано поднять на флагманском корабле вице-адмиральский флаг, на корабле младшего флагмана Алексея Васильевича Мусина-Пушкина контр-адмиральский флаг, а на корабле Петра Ивановича Ханыкова — брейд-вымпел.

2 мая в пять часов утра на горизонте появился шведский флот под одним адмиральским, одним вице-адмиральским, двумя контр-адмиральскими и двумя бригадирскими флагами.

Был дан приказ быть готовым к бою. Шведский генерал-адмирал герцог Карл Зюдерманландский решил с ходу уничтожить русскую эскадру. В восьмом часу авангард шведского флота начал атаку, направляясь по фарватеру между островами Нарген (Найссаар) и Вульф (Айгна). Шведские корабли шли один за другим вдоль линии, выстроенной адмиралом Чичаговым, интенсивно обстреливая центр русской эскадры. Перевес был явно на стороне шведского флота, который своей численностью более чем в два раза превосходил русскую эскадру. Вероятно, шведы собирались повторить этот маневр столько раз, сколько будет необходимо, чтобы вывести все корабли Ревельской эскадры из строя и захватить Ревель.

Началась ожесточённая перестрелка.

Между тем неожиданно стала портиться погода. Ветер крепчал, раскачивая шведские корабли во время прохождения вдоль линии русских и мешая вести прицельный огонь. Ветер усилился и наклонял шведские корабли так сильно, что ядра, не долетая до русских кораблей, ударялись о воду, высоко от неё отскакивали и большей частью пролетали выше корабельных палуб, не причиняя никакого вреда. Русские корабли, крепко стоящие на якорях, позволяли канонирам расстреливать корабли неприятеля, как на учебных стрельбах. Русские орудия били без промаха как по корпусам шведских кораблей, так и по их снастям и парусам.

Сражение продолжалось более двух часов. Потеряв два корабля, один из которых сел на мель, а другой, 64-пушечный корабль «Принц Карл», сдался в плен, генерал-адмирал герцог Карл Зюдерманландский прекратил бесплодную атаку.

Вот как описал Ревельское сражение в своих «Записках» генерал-майор в отставке Владимир Иванович Лёвенштерн (Woldemar Hermann vonn Lõwenstern, Rasik 08.12.1776 — St. Petersburg 21.01.1858): «Когда мне было 12 лет, благодаря счастливой случайности я был свидетелем морского сражения, в котором адмирал Чичагов разбил близ Ревеля шведский флот, коим командовал герцог Зюдерманландский, потерявший при этом два линейных корабля, из коих один взлетел на воздух, а другой был взят в плен. Граф Бобринский, живший в то время в ссылке в Ревеле за проказы, учинённые им в Лондоне и Париже, часто посещал дом моего отца. Он встретил меня 2 мая на улице, усадил в свои дрожки и повёз в гавань, где мы сели с ним на маленькую лодку и отправились на батарею, защищавшую вход в гавань.

Шведские ядра долетали до нас; свист, который они производили, пролетая над нашей головою, приводил меня в восторг; некоторые ядра попадали в стену этой старой деревянной батареи, и я заметил, что окружающие нимало не разделяли моё радостное настроение; некоторые старые воины даже побледнели. Их ужас и ещё более величественная картина сражения произвели на меня глубокое впечатление. … Появление шведского флота навело ужас на жителей Ревеля, из коих одни выехали из города, другие попрятались в погреба; остальные направились в гавань, чтобы лицезреть единственное в своём роде замечательное зрелище, какое представляет собою морское сражение. Когда горевшее более двух часов шведское судно взлетело на воздух с оглушительным шумом и треском, наступила мёртвая тишина, и когда все опомнились от ошеломившего их впечатления, то на судах, в гавани и на морском берегу раздалось громогласное «Ура!». Картина была великолепная!»

За проявленную в сражении доблесть капитан корабля «Мстислав» Николай Иванович Барш был награждён золотой шпагой с надписью: «За храбрость», мичману Ивану Фёдоровичу Крузенштерну было объявлено «монаршее благоволение».

Шведский флот ещё некоторое время стоял на виду у Ревеля. Адмирал Василий Яковлевич Чичагов своей позиции не менял. Транспортные суда в эти дни ходили взад-вперёд от берега к кораблям эскадры, подвозя необходимые пороховые заряды и ядра для корабельной артиллерии.

Приведя в порядок свои корабли, герцог Зюдерманландский снял блокаду с Ревеля.

Затем шведская эскадра ушла к Кронштадту.

Только 14 (26) мая адмирал Чичагов получил донесение, что неприятельский флот «скрылся из виду».

Через два дня Ревельская эскадра снялась с якоря и, выйдя в море, расположилась вблизи острова Нарген (Найссаар).

Вечером 22 мая (3 июня) командира эскадры, находившейся в 85 верстах от Петербурга, вице-адмирала Александра Ивановича Круза оповестили о стремительном приближении шведского флота, который был вдвое сильнее русского.

Появление грозной шведской эскадры посеяло панику в столице. Однако герой сражения в Хиосском проливе 70-летний вице-адмирал Круз был настроен решительно и 23 мая (4 июня) в четыре часа утра отдал приказ атаковать неприятельский флот.

На флагманском корабле «Чесма», шедшем первым в строю, музыканты, стоя на юте, по традиции исполняли победные марши. Упорное сражение продолжалось чуть более двух часов до тех пор, пока шведские корабли при стихшем ветре стали уклоняться от боя.

В течение двух дней шведы несколько раз атаковали русский флот и каждый раз встречали упорное сопротивление. В ходе сражения у Красной Горки русская эскадра вице-адмирала Александра Ивановича Круза не допустила прорыва шведского флота к Санкт-Петербургу. 23 мая (4 июня) эскадра Василия Яковлевича Чичагова, выстроившись в кильватерную линию, поспешила на помощь сражающимся кораблям Кронштадтской эскадры.

На следующий день утром шведы увидели свой дозорный фрегат, который извещал герцога Карла Зюдерманландского о том, что за ним гонится Ревельская эскадра. Не желая оказаться зажатыми между двумя русскими эскадрами, шведские корабли поспешно покинули поле боя и укрылись в Выборгской бухте.

На выходе в море у Выборга сосредоточился русский флот в составе 27 кораблей, 5 парусных и 8 гребных фрегатов. Шведский флот оказался заблокированным. Шведы ожидали попутного ветра, чтобы совершить прорыв блокады, сохранить свои корабли и, не вступая в бой с русской эскадрой, уйти и укрыться в Свеаборге.

С вечера 21 июня установился восточный ветер, которого шведы ждали целый месяц. Неприятельский флот приготовился к выходу в море. В четыре часа утра 22 июня шведские корабли начали сниматься с якоря. Адмирал Василий Яковлевич Чичагов, всё ещё уверенный, что шведы для выхода в море выберут северный фарватер, опасался передвигать свои корабли и только сигналом приказал подготовиться к бою. Между тем шведы, пользуясь свежим ветром, проходили между кораблями отрядов Иллариона Афанасьевича Повалишина и Петра Ивановича Ханыкова, беспрестанно осыпая их ядрами. Окружённые непроницаемым дымом, корабли отрядов Повалишина и Ханыкова отбивались от постоянно сменяющихся противников. Не получая помощи от флота, продолжавшего оставаться на якоре, эти два отряда вынесли на себе всю тяжесть жесточайшего боя. Все корабли имели значительные повреждения и большую потерю в людях. На бомбардирском корабле «Победитель» был сбит весь рангоут, а на «Не тронь меня» был смертельно ранен его командир — отважный капитан 1-го ранга Яков Иванович Тревенин.

Во время бегства среди густого дыма несколько шведских кораблей наскочили на мель. Были взяты в плен три линейных корабля, два фрегата, катер, две галеры и три транспортных судна.

Замыкающий неприятельскую линию корабль должен был пустить три брандера на отряды контр-адмиралов Повалишина и Ханыкова. Однако по недосмотру при вступлении под паруса, поданный с корабля на брандер канат не был обрублен. Горящий брандер, сцепившись с кораблём, зажёг его и вместе с ним свой ближайший фрегат. При взрыве этих судов два русских корабля были осыпаны горящими обломками, но спаслись от пожара. К девяти часам утра, когда передовые суда неприятеля уже прошли русские отряды, адмирал Василий Яковлевич Чичагов приказал двум кораблям из отряда вице-адмирала Мусина-Пушкина идти на помощь контр-адмиралу Повалишину. Потом Чичагов направил в погоню за неприятельскими кораблями отряд кораблей под командой вице-адмирала Александра Ивановича Круза. Затем адмирал Василий Яковлевич Чичагов двинулся сам со своими главными силами.

Торопясь вступить под паруса, русские корабли рубили канаты, однако быстроте выхода мешала близость мелей, между которыми стояли некоторые из судов. К 11 часам утра весь шведский флот вышел в залив, оставив далеко за собой главные силы русского флота. Спешно снявшись с якоря, корабли русской эскадры пустились вдогонку. К вечеру «Мстислав» сумел догнать и атаковать 74-пушечный корабль «София Магдалена». После жестокого и короткого боя шведы спустили флаг и сдались в плен.

За отличие в этом сражении мичману Ивану Фёдоровичу Крузенштерну было поручено принять корабельный и адмиральский флаги со шведского корабля. Молодой мичман также перевёз на свой корабль «Мстислав» захваченного в плен шведского контр-адмирала. Вскоре за храбрость, проявленную в сражениях со шведами, молодой мичман Иван Фёдорович Крузенштерн был досрочно произведён в лейтенанты.

Так завершилась для него война со шведами на море.

Под британским флагом

На полярных морях и на южных,

По изгибам зелёных зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.

Н. Гумилёв

Русское правительство в 1793 году послало в Англию шестнадцать лучших морских офицеров, которые должны были прослужить несколько лет в английском флоте для изучения морского дела.

«Владычица морей» Англия манила к себе Ивана Крузенштерна и его друга Якова Беринга, внука прославленного путешественника.

Два друга, один из которых носил прославленное имя, а другому предстояло сделать своё имя знаменитым, мечтали о том, чтобы отправиться в страну, где можно было бы ознакомиться с могущественнейшим в мире английским флотом.

1 ноября 1793 года пришедший из Лондона английский корабль «Фанни» (Fanny) принял на борт молодых российских офицеров, отправлявшихся служить в Англию. Среди них были Михаил Баскаков, Яков Беринг, Иван Крузенштерн, Юрий Лисянский и другие.

При тихом попутном ветре корабль отплывал из Кронштадта. Казалось, он не спешил покидать Россию.

А молодые моряки стремились вперёд, им хотелось быстрее увидеть весь мир, дальние неведомые страны, испытать много интересного и необычного. Как они были счастливы! Муза дальних странствий, муза святого непостоянства владела их душами.

Перед заходом солнца подул попутный ветер.

Тёмная ночь не помешала благополучно пройти многие островки, мели и подводные камни, раскиданные по Финскому заливу.

Море было спокойно, и, кроме лёгкого шума, производимого ходом корабля, тишина ничем не нарушалась.

Ночью попутный ветер усилился, и вечером следующего дня корабль проходил уже мимо Ревеля.

Через неделю на рассвете корабль покинул владения Российской империи и вышел в открытое море. Перед взорами моряков были только тёмные мрачные облака, гонимые северным ветром.

Постоянно дул попутный ветер, счастье не изменяло морякам.

Через десять дней прошли Готланд. Ночью миновали Эланд, а на следующий день были уже около Борнгольма. Скоро увидели остров Мён. Уже недалеко и до Копенгагена.

С моря датская столица с её башнями со шпилями, гаванью со множеством кораблей, огромными зданиями и прибрежными крепостями имеет прекрасный вид.

Оставив позади Копенгаген, корабль на всех парусах плыл через Зунд. Сады, рощи, луга, деревни и загородные дома украшали берег Зеландии. На другой стороне Зунда виднелся шведский берег, который не был так живописен. Однако золотистые нивы говорили о плодородии земли.

Корабль проплыл мимо небольшого королевского домика с плоской крышей. Говорят, что он был построен на том месте, где жил отец Гамлета, принца датского. Ни один англичанин не проплывёт мимо, не осмотрев этого места.

В проливе Зунд, как на большой дороге, встречаются большие караваны различных кораблей.

После Зунда при попутном ветре корабль за дней прошёл весь Каттегат.

При заходе солнца проплыли мимо угрюмых диких скал Дернеуса, последнего мыса Норвегии, а к ночи вступили в Немецкое море.

Бурная, мрачная ночь представляла собой великолепное зрелище. Рассекая валы, корабль производил своим бегом струю, подобную золотой реке, и плыл как бы в растопленном металле. Раздробленные грудью корабля валы высоко вздымались и огненным дождём падали на палубу.

Картина ужасная и вместе с тем прекрасная!

На другой день, когда корабль был посреди моря, путешественники уже сожалели о скучных кремнистых берегах Норвегии. Обнажённые скалы рождали вопрос, чем же питаются жители, их населяющие? Бог даёт норвежцу сельдь, приводит её к дому ежегодно в таком множестве, что бесплодная земля заменяется плодородным океаном.

Приходилось слышать о потрясающем зрелище, когда сельдь входит в залив. Море, до того гладкое как зеркало, покрывается серебристой рябью от великого множества зашедшей рыбы. Головы атлантических акул и китов, которые питаются сельдью, беспрестанно показываются на поверхности воды. Они подгоняют сельдь к берегу и бьют хвостами по воде, разрушая строй косяка. Потерявшая ориентир, оглушённая рыба становится лёгкой добычей. С рыбачьих лодок черпают рыбу садками, вёдрами и даже ловят прямо руками. Ночью лов всегда бывает успешнее, так как рыба плывёт на огонь, зажигаемый на лодках и на берегу, и в великом множестве попадает в сети, которые растянуты от лодки к лодке. Иногда идёт такой поток, что за одну ночь рыбаки умудряются наловить столько рыбы, что её хватает для небольшой семьи на целый год. Считается, что лучшая сельдь — голландская. Голландцы тотчас же, как только вынут сельдь из воды, потрошат её, обмывают в морской воде, солят и укладывают в бочки, и, вероятно, от такого способа соления их сельдь самая вкусная.

На другой день, как только корабли прошли Доггер-банк, крики носящихся в воздухе чаек оповестили, что вскоре должны показаться английские берега.

Действительно, вперёдсмотрящий матрос, сидящий в корзине наверху передней мачты, закричал, что видит берег.

Надо побывать в море, где вокруг только одна вода, чтобы почувствовать радость при появлении земли на горизонте.

В городе Гулле Иван Фёдорович Крузенштерн с товарищами впервые вступили на английскую землю.

Англия произвела на Ивана Фёдоровича Крузенштерна потрясающее впечатление. Это было время расцвета Британской империи, деятельность и интересы которой распространялись на весь земной шар. Во времена Крузенштерна иностранцев, приехавших в первый раз в Англию, удивляла деятельность, трудолюбие и чистота, царившие в этой стране. Жители трудились с утра до вечера.

Ивана Фёдоровича поразило отсутствие грязи на проезжей части улиц в городе. Оказалось, как принято в Англии, их беспрестанно метут и даже моют. Как он заметил, стёкла в окнах домов были настолько чистыми и прозрачными, что казалось, будто их совсем нет. О домах и говорить было нечего, по большей части они не были оштукатурены, но отлично выделанные кирпичи придавали им прекрасный вид. Большинство домов были двухэтажные. Нижние этажи были заняты бесконечными рядами богатейших лавок. Товары были разложены по большей части так искусно, что невольно подойдёшь, посмотришь и купишь.

В Англии Иван Фёдорович Крузенштерн завёл большие знакомства. Он привлекал людей доброжелательной открытостью, скромностью, обязательностью и основательностью.

Крузенштерн был человеком, на которого можно было положиться. Его обширные познания делали его интересным собеседником.

За его любовь к морю английские моряки считали его своим.

«С той ранней поры, — писал один из его современников, — приобрёл молодой Крузенштерн дружбу знаменитых моряков, значительных исторических деятелей, уважаемых учёных, так же как многих других истинных и дельных людей, и все они оставались его друзьями до конца его жизни».

Про молодого Крузенштерна в среде моряков рассказывали такую историю. Когда Иван Фёдорович был волонтёром в английском флоте, какой-то юный англичанин публично сильно задел его самолюбие. Крузенштерн вызвал его на дуэль. «Джон Буль» ответил ему, что дуэль не в привычках джентльмена. «Ну а как мне смыть нанесённую обиду, если вы не хотите извиниться? Вы трус!» — «Требуйте что-либо другое, и я готов доказать, что нет». Иван Фёдорович Крузенштерн придумал следующее.

Предложено было достать две гранаты, начинённые порохом, приложить к ним станины и дать каждому дуэлянту по фитилю, чтобы они их зажгли и не бежали от них, а шли медленно, считая шаги по секундомеру. Такая дуэль состоялась.

Иван Фёдорович Крузенштерн бодро подошёл к своей гранате, выбранной полюбовно, зажёг её, и на пятнадцатом шагу последовал взрыв, не задевший его. Англичанин, не дойдя до своей гранаты пять или шесть шагов, побежал обратно и был за это сильно избит секундантами. Ивана Фёдоровича понесли с триумфом в таверну, где все его английские друзья ожидали конца поединка.

Знакомство с большим миром продолжалось около шести лет.

За это время Иван Фёдорович Крузенштерн не раз поднимался в Портсмуте на борт английского корабля. Портсмут в это время был большим международным портом. Рейд Портсмута заключён между островом Уайт и городом. На нём могли свободно размещаться до пятисот кораблей. Не было на свете гавани, где бы сразу стояло такое множество судов, приходящих сюда со всех концов земного шара. Портсмут был главным местом сбора военных и купеческих флотов. Здесь всегда стояла эскадра или две, готовые для крейсерства в Английском канале. Сюда же приходили ост- и вест-индские транспорты для получения конвоя или стоянки на карантине. Приливы и отливы давали возможность кораблям даже при неблагоприятном ветре приходить и уходить, что являлось большим преимуществом военного порта.

4 мая 1794 года Иван Фёдорович Крузенштерн на фрегате «Тетис» (Taitis) отправился в Северную Америку.

Задачей английских моряков, которые в морских просторах считали себя хозяевами, была охота за французскими торговыми судами и военными кораблями сопровождения.

Англия в это время находилась в мире с Соединёнными Штатами, поэтому морякам британского флота часто предоставлялась возможность съезжать на берег и осматривать большие города.

Не теряя времени даром, Иван Фёдорович побывал в Нью-Йорке, Филадельфии и Бостоне.

Крузенштерн не только совершил путешествие по городам Соединённых Штатов, но и присутствовал на приёме у первого президента США Джорджа Вашингтона.

До глубокой старости Иван Фёдорович Крузенштерн с удовольствием вспоминал о генерале Вашингтоне, с которым познакомился лично.

Фрегат «Тетис», на котором служил Иван Фёдорович Крузенштерн, сел на мель и вынужден был отправиться для починки в Норфольк — морской порт на восточном побережье Северной Америки.

Плавание было прервано на продолжительный срок. В этот промежуток времени Крузенштерн отправился на небольшом судне в Вест-Индию, осмотрел Бермудские острова, побывал на Суринаме и на острове Барбадос.

В Англию он возвратился в 1796 году на фрегате «Клеопатра» (Kleopatra). Корабль едва не попал в плен к французам. В густом тумане фрегат «Клеопатра» шёл вдоль берегов Ирландии. Вдруг туман рассеялся и перед глазами экипажа предстал 84-пушечный французский корабль «Кастор». Корабли разделяло расстояние лишь в несколько метров. Видны были лица французских моряков и слышны их голоса. На «Клеопатре» стали спешно готовиться к бою, на благоприятный исход которого было мало надежды, и к бегству, на которое тоже было мало надежды, так как французский корабль был на ходу быстрее, чем английский фрегат. Однако французы не стремились воспользоваться благоприятными обстоятельствами, притом они также считали исход сражения в этих водах сомнительным. Поэтому «Клеопатра» вскоре переменила свой курс и направилась к берегам Франции. Это событие принадлежало к тем, о которых Иван Фёдорович Крузенштерн часто вспоминал в глубокой старости. Уже в это время у него зародилась мысль по открытию русскому торговому флоту пути в Индию. Он очень хотел побывать в индийских морях. Однако английское правительство не слишком поощряло это стремление. Крузенштерн, а также два его товарища, Баскаков и Лисянский, отплыли на английском линейном корабле Королевского флота «Резонабль» из Портсмута к мысу Доброй Надежды. Иван Фёдорович надеялся отправиться оттуда дальше, в сторону Юго-Восточной Азии. Обратим своё внимание и скажем несколько слов о линейном корабле «Резонабль» — единственной британской постройке под таким названием. Работа над созданием корабля была начата 11 января 1763 года. Он был спущен на воду 10 декабря 1768 года и вступил в строй 17 ноября 1770 года под командой капитана Мориса Саклинга (Maurice Suckling), под руководством которого «Резонабль» был оснащён для несения службы к 15 марта 1771 года.

Может быть и не стоило бы уделять внимания этому линейному кораблю 3-го класса Королевского флота. Однако так уж распорядилась судьба, что первое в своей жизни путешествие к мысу Доброй Надежды Иван Фёдорович Крузенштерн совершил на этом корабле — на первом корабле в службе выдающегося английского вице-адмирала Горацио Нельсона.

Как это случилось? Выше было сказано, что первым капитаном линейного корабля «Резонабль» был Морис Саклинг (1726–1778) — родной дядя знаменитого Горацио Нельсона (1758–1805). По просьбе мужа своей сестры Катрин Саклинг (1725–1767) и приходского священника Эдмунда Нельсона (1722–1802) он внёс двенадцатилетнего Горацио в судовой журнал в качестве мичмана.

Когда «Резонабль» приплыл к мысу Доброй Надежды, там находился английский фрегат «Уазо» (Uaso), который должен был плыть в Индию. Ивану Фёдоровичу Крузенштерну удалось получить разрешение от своего командира продолжить путешествие на этом фрегате.

Однако только удивительное стечение обстоятельств позволило ему совершить это плавание. Фрегат «Уазо» (Uaso) под командой капитана Чарльза Линдса был в самом плачевном состоянии.

Незадолго перед этим он встал на подводный риф и получил такую сильную течь, что даже помпы в гавани, работая день и ночь, едва удерживали его на плаву.

Общее мнение было такое, что фрегат не дойдёт до Калькутты.

Английские моряки настойчиво отговаривали русских офицеров от рискованного плавания.

Товарищи Крузенштерна по путешествию решили взять с фрегата уже перевезённые на него свои вещи и отложить на время выполнение своих планов. Когда Михаил Иванович Баскаков и Юрий Фёдорович Лисянский забирали вещи, Иван Фёдорович Крузенштерн был занят делами на берегу. На следующий день Крузенштерн прибыл на фрегат за вещами. Капитан встретил его словами: «Мне очень приятно, что хоть вы не боитесь отправиться со мной в Ост-Индию», — и крепко пожал ему руку.

Иван Фёдорович Крузенштерн остался на фрегате «Уазо».

Плавание в Мадрас, а оттуда в Калькутту было совершено удачно. Когда фрегат поставили в док, то оказалось, что у самого киля засел большой каменный обломок, который удивительным образом удерживался в этом шатком положении. Удара ветра или волны было бы достаточно, чтобы отделить камень и потопить фрегат. Течь через огромную пробоину была бы так сильна, что фрегат мгновенно пошёл бы ко дну. Провидение хранило моряков. Казалось невероятным, что фрегат мог в таком состоянии переплыть Индийский океан. Всё население Калькутты устремилось к докам, чтобы посмотреть на это чудо.

В Калькутте Иван Фёдорович Крузенштерн осознал, какие выгоды могла бы извлечь Россия из непосредственного сбыта продукции из своих колоний в Кантоне (Гуанчжоу). Нужно было ехать в Китай и на месте познакомиться с его торговлей. Осуществить это намерение стоило больших трудов. В Малакке Иван Фёдорович перенёс тяжёлую болезнь и лишь в 1798 году смог отправиться на небольшом судне в Кантон, единственный город в Китае, где жизнь китайцев соприкасалась с жизнью остального мира. Крузенштерн с 1798 по 1799 годы подробно изучил там торговлю мехами, приносившую европейским купцам изрядную прибыль. Не раз при нём с северо-западного побережья Америки приходили суда с пушниной.

Весь путь туда и обратно корабль обычно совершал за пять недель. Доставка мехов в Китай из русских поселений в Америке занимала около двух лет. Внимание Ивана Фёдоровича привлекло небольшое судно водоизмещением не более ста тонн, которое, будучи снаряжено в Макао, успело в течение пяти месяцев совершить плавание к северо-западным берегам Америки и возвратиться с пушным товаром в Кантон, где товар был продан в течение нескольких дней с огромной выгодой.

Как об этом писал Крузенштерн: «В бытность мою в Кантоне в 1798 и 1799 годах пришло туда небольшое, в 90 или 100 тонн, английское судно от северо-западного берега Америки. …Груз, привезённый оным, состоял в пушных товарах, которые проданы за 60 000 пиастров». Далее капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн пишет: «По сим причинам, что россияне с большой выгодой могли бы привозить пушной товар из своих колоний в Кантон прямо. Мысль сию, хотя и не новую, признавал я столь обстоятельно, что, невзирая на то, что торгующие мягкой рухлядью никогда о том не помышляли, вознамерился по возвращении морем в Россию сообщить её правительству».

Иван Фёдорович Крузенштерн возвратился в Европу на одном из больших кораблей, снаряжавшихся для торговли с Индией.

Командир его, капитан Гамильтон, который по дружбе пригласил Ивана Фёдоровича с собой, превратил это плавание в интересную и почти увеселительную прогулку.

Таким образом, он ещё раз побывал на мысе Доброй Надежды и на скалистом острове Святой Елены, на котором впоследствии был заточён великий полководец и император Франции Наполеон Бонапарт.

Он увидел состояние флотов многих стран, ознакомился с экономическими условиями в различных частях света, а также понаблюдал, как успешно ведут торговлю англичане.

После прибытия в Англию Крузенштерн в том же 1799 году поспешил на родину. В этих плаваниях он получил неоценимый опыт.

У молодого моряка возник грандиозный план кругосветного плавания, который он тщательно оформил в виде проекта.

Проект и подготовка кругосветного плавания

Муза тайный долг свой угадала,

Подошла и властно адмирала,

Как ребёнка, к славе увела…

Н. Гумилёв

По возвращении в Россию Иван Фёдорович Крузенштерн представил в морское министерство в 1799 году обширный проект кругосветного плавания, в котором главными были два положения.

ПЕРВОЕ — ПОВЫШЕНИЕ УРОВНЯ РУССКОГО ФЛОТА ПОСРЕДСТВОМ ДАЛЬНИХ ПЛАВАНИЙ ДО УРОВНЯ ЛУЧШИХ ИНОСТРАННЫХ ФЛОТОВ.

Русский флот нужно вывести из прежнего замкнутого круга, из Балтийского моря в океан, где русские моряки должны чувствовать себя как дома. Необходимость в дальних плаваниях достаточно назрела.

Всё более разгоралась борьба между Францией и Англией за колонии. Англичане, французы и американцы старались обогнать друг друга в захвате богатых областей на Тихом океане, в Восточной и Юго-Восточной Азии. Создавалась реальная угроза русским дальневосточным землям.

Нужно было развивать флот и строить новые корабли. Выходить на океаны, в дальние плавания, которые значительно способствуют созданию мощного флота.

ВТОРОЕ ВАЖНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ПЛАНА КРУГОСВЕТНОГО ПЛАВАНИЯ — ШИРОКОЕ РАЗВИТИЕ ТОРГОВЛИ И НАИБОЛЕЕ ВЫГОДНЫХ СПОСОБОВ СНАБЖЕНИЯ ВОСТОЧНЫХ ОКРАИН РОССИИ ВСЕМ НЕОБХОДИМЫМ.

Иван Фёдорович Крузенштерн писал: «Я был свидетелем удивительной коммерции, в которой участвуют более или менее все нации Европы, за исключением России».

В июне 1798 года в России была основана Российско-американская компания. Торговля дорогими пушными товарами северо-западных берегов Америки, Алеутских и Курильских островов, сосредоточенная в руках компании, сделалась очень значительной и важной для России.

Живя в Кантоне, Иван Фёдорович Крузенштерн имел возможность изучить торговлю с северо-западными берегами Америки и оценить выгоды, получаемые от этой торговли европейцами.

Россия тоже продавала свои меха Китаю. Однако на доставку их из русских поселений в Америке сначала морем до Охотска, а затем по суше уходило иногда более двух лет.

Этот порт, лежащий на пустынном берегу, был единственной гаванью, через которую происходили сношения с Америкой и островами. В Охотске строились необходимые суда, но здесь не было ничего для их оснастки и вооружения.

Всё, что было необходимо для этого, всё, в чём нуждались колонии, даже хлеб, платье, пули и оружие для охоты, с чрезвычайным трудом и громадными издержками доставлялось из Иркутска и большей частью даже из Европы.

Нередко товары доставлялись на место их назначения в испорченном виде.

Исходя из этого, Иван Фёдорович Крузенштерн предложил доставлять всё необходимое морским путём, вокруг мыса Горн.

Пушные товары, особенно ценимые в Китае меха камчатского бобра, было решено посылать морем в Кантон, откуда суда Российско-американской компании могли бы их доставлять вокруг мыса Доброй Надежды в Европу вместе с грузом китайских товаров.

Дважды вернувшись из Англии, капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн представлял императору Павлу Петровичу докладные записки, в которых настойчиво добивался разрешения на организацию кругосветного плавания. Обе докладные записки были оставлены без внимания. Пологаю, что императору Павлу Петровичу занятому торжественными похоронами своих родителей, Петра III и Екатерины II, изучением состояния дел в государстве и внедрения реформ было не до кругосветного плавания.

В 1801 году на престол вступил его сын Александр I.

Морской министр адмирал Николай Семёнович Мордвинов и министр коммерции граф Николай Петрович Румянцев с большим интересом отнеслись к проекту капитан-лейтенанта Ивана Фёдоровича Крузенштерна.

Они сумели заинтересовать этим проектом императора.

В записках, поданных императору Александру Павловичу, граф Румянцев писал о выгоде торговых сношений с Южным Китаем и Японией.

Говоря о торговле с Китаем, министр поддержал ходатайство Российско-американской компании о необходимости иметь прямые торговые отношения с богатым Кантонским портом, в котором уже успешно действовали англичане и американцы. Что же касается Японии, то приём в 1791 году русской экспедиции Адама Лаксмана предполагал, по словам графа Румянцева, «наклонность японского двора к торговому с нами обращению». Иван Фёдорович Крузенштерн в 1802 году писал на имя императора Александра I: «Экспедиция, которую я имею честь предложить, первая в таком роде, предпринимаемая русскими. Ввиду её значимости она не может не привлечь внимания всей Европы. Большая часть её обрадуется, видя нас, использующих все усилия, применяющих все средства, чтобы повысить ещё более тот уровень процветания, которое под покровительством мудрого и благодетельного правительства, во главе которого стоит наиболее просвещённый и наиболее достойный принц, когда-либо украшавший трон, должно быть нашей долей; те, однако, кто не желает добра нашей стране, несомненно, их много в пределах и за пределами нашей Империи, будут относиться к ней с завистью и ревностью».

Так случилось, что император Александр I утвердил проект, представленный ему капитан-лейтенантом Иваном Фёдоровичем Крузенштерном. В июле 1802 года капитан-лейтенанта Ивана Фёдоровича Крузенштерна вызвал к себе морской министр Николай Семёнович Мордвинов и объявил ему, что проект посылки экспедиции одобрен и он назначен начальником русской кругосветной экспедиции. В январе 1803 года Крузенштерн закончил свою деятельность в Ревеле и выехал в Петербург, чтобы заняться подготовкой экспедиции.

Ему было предоставлено право подбора помощников и определения маршрута, которым экспедиция пойдёт вокруг света.

Официальной целью экспедиции была доставка чрезвычайного посольства в Японию, которому было поручено установить торговлю со Страной восходящего солнца, расположенной по соседству с российскими дальневосточными владениями.

Япония была почти неизвестна россиянам. Она не пускала к себе европейцев. Лишь голландские купцы успешно и с большой прибылью торговали с этой страной.

Во время царствования Екатерины II в 1792 году в Японию было послано посольство во главе с Адамом Лаксманом. При этом было сделано несколько ошибок, из-за которых посольство не было особенно удачным.

Во-первых, грамота к японскому императору была написана не от самой императрицы, а от её сибирского наместника.

Во-вторых, российское судно с посольством пришло не прямо в Нагасаки — единственное место, куда разрешалось приходить иностранным судам, — а остановилось в гавани острова Иессо (Хоккайдо). Всё это не понравилось японскому императору.

Кроме того, Лаксман не был способен к тонкой дипломатии, к уловкам и хитростям, необходимым в переговорах со Страной восходящего солнца, с традициями и психологией которой мало соприкасались европейцы.

Невзирая на это, японцы приняли Лаксмана хорошо, и он привёз с собой письменное разрешение, которое состояло в том, что один российский корабль может ежегодно приходить для торговли в Нагасаки, но только в один этот порт, притом в безоружном состоянии. В противном случае корабль и люди будут удержаны как пленники.

Прошло десять лет, но Россия не воспользовалась этим разрешением.

В двух записках, поданных императору Александру Павловичу, министр коммерции, граф Николай Петрович Румянцев, писал о выгодности торговых сношений с Южным Китаем и Японией. Он предложил отправить в Японию посольство.

Начальник первой русской кругосветной экспедиции Иван Фёдорович Крузенштерн писал:

«Справедливость требует сказать здесь, что граф Николай Петрович Румянцев был главный виновник сего путешествия; ревностное его попечение об оном было неослабно с самого начала до конца».

Во главе посольства в ранге чрезвычайного посланника состоял акционер и распорядитель делами Российско-американской компании камергер Николай Петрович Резанов. Он был знаком с вопросом и владел многими иностранными языками.

На посланника было возложено установление отношений с Японией, открытие торговли с Южным Китаем, обзор российских владений в Северной Америке.

Также ему была вручена высочайшая грамота на имя японского императора.

Грамота была написана золотом на большой веленевой бумаге с титулами обоих императоров, написанными крупными буквами.

Поля грамоты со всех сторон были разрисованы золотыми узорами с изображением цветов и плодов; в верхней части посредине была изображена императорская корона над вензелевым именем императора в кругу с сияющими лучами. Круг поддерживался с двух сторон рогами изобилия, из которых сыпались плоды и монеты.

С правой стороны вензеля, между цветами и листьями, было изображено русское и японское оружие; внизу рисунка знамёна, литавры и ядра. Грамота собственноручно подписана императором, к ней приложена большая государственная печать на кустодии.

Две другие грамоты, представляющие точные переводы с подлинника на маньчжурский и японский языки, были написаны на такой же бумаге золотом и с такими же украшениями, только без печатей. Все три грамоты вложены несогнутыми в чехол из золотой парчи с золотым позументом по краям и четырьмя золотыми кистями на концах. Чехол помещён в ящик из красного дерева изящной работы, который вложен, в свою очередь, в дубовый ящик, выложенный изнутри зелёным сукном.

В грамоте российского императора Александра I было написано:

«За принятие Моих предложений, которые состоят в том, чтобы Ваше Тензинкубоское Величество дозволило купечествующему народу Моему, а паче жителям Кадьякских, Алеутских и Курильских островов, яко Вам соседственным, приставать не только в Нагасакскую гавань и не только одному кораблю, но и многим и в другие гавани с теми избытками, какие Вам благоприятны будут. Я же с Моей стороны отверзаю все пределы царства Моего к дружелюбному принятию верноподданных Ваших».

Русское посольство везло также многочисленные подарки японскому императору. Главной задачей экспедиции, как видно из «Инструкции, данной действительному камергеру Резанову», являлась торговля Российско-американской компании, на чьи средства были куплены и снабжены суда экспедиции — «Надежда» и «Нева». В связи с отправкой дипломатической миссии, находившейся на борту «Надежды», этот корабль был принят императором на государственный счёт, включая двухгодичное содержание экипажа. Капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн начал готовиться к дальнему плаванию.

В одном из своих писем, адресованных Крузенштерну, министр коммерции граф Николай Петрович Румянцев писал:

«…терпеливому духу предприимчивости осталось ещё много делать в истории открытий на Тихом море. Я призываю вас к этому подвигу во имя славы России и вашей собственной… Может статься, что гений открытий предоставил эту славу российскому флагу под управлением вашим. Дай Бог, чтобы успехи ваши были столь же благословенны, сколь искренни мои пожелания. Мысль, что для отечественной торговли откроется новое поле, делается тем совершеннее, что вместе с тем Россия под вашим руководством принесла бы и свою дань во всеобщее богатство человеческих познаний. Я заранее утешаюсь за вас тем, что после такого славного дела имя ваше пойдёт наряду с именами отличных мореплавателей».

Готовясь к научной деятельности, Иван Фёдорович Крузенштерн обратился в Академию наук с просьбой помочь усовершенствовать астрономические познания участников экспедиции.

По его просьбе академик Пётр Борисович Иноходцев провёл занятия по астрономии.

В число задач экспедиции входила также реализация обширной научной программы.

В Академии наук обсудили и разработали инструкции по минералогии, ботанике, зоологии.

Значительное место в программе экспедиции отводилось сбору сведений о народах, встретившихся на пути, а также о населении отдалённой окраины России.

Натуралисту необходимо было выяснить, «каким вероятным порядком оные земли постепенно населены были»; а также «какие перемены претерпели племена людей…».

Также путешественникам предписывалось собирать домашнюю утварь, одежду, украшения, орудия производства и оружие.

Тщательность и размах задач, поставленных перед экспедицией Ивана Фёдоровича Крузенштерна, были во многом обусловлены горячей поддержкой графа Николая Петровича Румянцева.

Его личное знакомство с меценатом и коллекционером, в широком смысле слова, графом Румянцевым состоялось именно во время подготовки первой кругосветной экспедиции.

С той поры Иван Фёдорович стал главным консультантом и помощником графа Румянцева.

Обращаясь к Ивану Фёдоровичу Крузенштерну, граф Николай Петрович Румянцев писал:

«Станем служить всеобщему просвещению. Вы своими пространными познаниями, а я горячим усердием среди такой эпохи, в которой бесстыдно проповедуют, что просвещение к благу народному не служит».

Крузенштерн был избран в члены-корреспонденты Российской академии наук и в течение всего трёхлетнего плавания присылал туда свои научные заметки и многочисленные коллекции, а также вёл переписку со многими учёными.

Целый год ушёл на подготовку кругосветной экспедиции. С большим вниманием и тщательностью отнёсся Иван Фёдорович Крузенштерн к подбору команды. В 1802 году он пригласил своего однокашника по Морскому кадетскому корпусу Юрия Фёдоровича Лисянского принять участие в кругосветном плавании в качестве своего помощника и командира одного из двух кораблей, которые должны были совершить первое плавание вокруг земного шара под Андреевским флагом. В ответ на приглашение капитан-лейтенант Юрий Фёдорович Лисянский писал: «Ничто сравниться не может с удовольствием, чтоб служить под командою моего друга».

Иван Фёдорович Крузенштерн видел в друге по Морскому корпусу «человека беспристрастного, послушного, усердного к общей пользе, имеющего как о морях, по коим нам плыть надлежало, так и о морской астрономии в нынешнем усовершенствованном её состоянии достаточно познаний». В ответ капитан- лейтенант Юрий Фёдорович Лисянский писал: «Долговременное моё с сим отличных дарований человеком знакомство, прежнее наше путешествие в Америку и Восточную Индию, а наипаче желание быть полезным Отечеству при столь важном случае были причиной того, что я, невзирая на старшинство своей службы, с великой охотой согласился совершить сие столько отдалённое путешествие под его началом, с тем, однако ж, чтобы мне самому позволено было избирать для корабля, управлению моему вверенного, чиновников и морских служителей по собственному моему усмотрению».

В сентябре 1802 года капитан-лейтенант Лисянский с корабельным мастером Ильёй Степановичем Разумовым сумели подобрать и купить в Англии два корабля для колониальной полугосударственной Россйско-американской компании, основанной в 1799 году купцом Григорием Шелиховым и его зятем Николаем Резановым.

5 июня 1803 года в Кронштадт пришли эти два корабля, предназначенные для первой русской кругосветной экспедиции и доставки в Японию русского торгового посольства во главе с камергером Николаем Резановым, зятем купца Григория Шелихова.

Один из них, 16-пушечный шлюп водоизмещением в 450 тонн, назвали «Надеждой», второй, меньший по величине, 14-пушечный шлюп водоизмещением в 370 тонн — «Невой».

Начальник экспедиции капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн принял на себя командование шлюпом «Надежда», а капитан-лейтенанта Юрия Фёдоровича Лисянского назначил командиром шлюпа «Нева».

Выбор офицеров и матросов на корабли был полностью предоставлен Ивану Фёдоровичу Крузенштерну.

На шлюпе «Надежда» отправились в плавание следующие офицеры.

Первым лейтенантом был однокашник Крузенштерна по Морскому кадетскому корпусу Макар Иванович Ратманов, произведённый во время путешествия в капитан-лейтенанты. Ратманов был участником многочисленных сражений на Балтийском, Чёрном и Адриатическом морях. В последнюю войну с французами Макар Иванович за храбрость был награждён орденом Святой Анны второй степени, украшенным алмазами. Вторым лейтенантом был Фёдор Ромберг — прибалтиец, служивший в 1801 году под начальством Крузенштерна на фрегате «Нарва». Там Иван Фёдорович и познакомился с прекрасными личными качествами Фёдора Ромберга.

Третьим лейтенантом был назначен Пётр Головачёв. Крузенштерн взял его по отличным рекомендациям и никогда не пожалел об этом.

Четвёртым лейтенантом — Ермолай Ермолаевич Лёвенштерн, прибалтиец, который, будучи российским морским офицером, пробыл шесть лет на службе в Англии.

Мичмана Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена, как и лейтенанта Петра Головачёва, Иван Фёдорович Крузенштерн не знал лично.

Он был, как и лейтенант Голавачёв, рекомендован Крузенштерну командиром Ревельской эскадры — контр-адмиралом Петром Ивановичем Ханыковым. Путешествие вокруг света под началом мудрого капитана дало Беллинсгаузену огромный практический опыт.

С особым желанием и умением Фаддей Фаддеевич занимался составлением карт. Позднее Иван Фёдорович Крузенштерн отметил его хорошие знания и искусство «в разных до мореплавания относящихся предметах». Впоследствии мичман Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен стал адмиралом, одним из выдающихся учеников Ивана Фёдоровича Крузенштерна.

Спустя полтора десятилетия Беллинсгаузен стал начальником кругосветной экспедиции на шлюпах «Восток» и «Мирный», которой удалось установить существование в районе Южного полюса земли большого континента — Антарктиды.

Открытие Антарктиды обессмертило его имя.

Наконец, на корабле было двое четырнадцатилетних кадетов, воспитанников 1-го сухопутного корпуса, племянников, по мужу, родной тёти Ивана Фёдоровича Крузенштерна, Анны Эссен. Отец этих подростков — выдающийся немецкий драматург и поэт Август Коцебу — был несказанно рад, что оба его сына, Отто и Мориц, стали участниками первого русского кругосветного плавания на шлюпе «Надежда». В течение последующих двадцати лет старший из них, Отто Коцебу, ещё дважды участвовал в кругосветных экспедициях, но уже в качестве её руководителя. В 1815–1818 гг. на бриге «Рюрик» и в 1823–1826 гг. годах на шлюпе «Предприятие». Иван Фёдорович Крузенштерн взял в кругосветное плавание с собой любимого племянника, кадета Морского кадетского корпуса Егора Бистрома, сына любимой сестры Августы, по её просьбе.

Экспедиция Ивана Фёдоровича Крузенштерна стала школой, воспитавшей целую плеяду замечательных мореплавателей.

В команде корабля было тридцать матросов — молодых, здоровых, которые сами пришли к Крузенштерну, едва услышав о предполагаемой кругосветной экспедиции. Команды кораблей комплектовались только из добровольцев, и Крузенштерн был убеждён, что «спокойный и весёлый дух в таком путешествии столь же нужен, как и здоровье, поэтому не следовало делать принуждение». Иван Фёдорович так написал об этом: «Если бы принять всех охотников, явившихся ко мне с просьбой о зачислении их в сие путешествие, то я мог бы укомплектовать многие и большие корабли отобранными матросами Российского флота. …Мне советовали принять несколько иностранных матросов, но я, зная преимущественные свойства российских, коих даже и английским предпочитаю, совету сему последовать не согласился. … Помимо двух естествоиспытателей, астронома и врача, на обоих кораблях в путешествии нашем ни одного иностранца не было».

Он выхлопотал матросам жалованье 120 рублей в год. В те времена, когда на корабли набирали матросов из крепостных, не интересуясь их желанием, это был первый и уникальный случай. Каждый из матросов был достаточно снабжён бельём и платьем, выписанным большей частью из Англии. Для каждого Иван Фёдорович приказал заготовить тюфяки, подушки, простыни и одеяла, дополнительное бельё и платье. Корабельная провизия была самая лучшая, в неё обязательно включались противоцинготные средства. Из Ревеля лейтенантом Ермолаем Ермолаевичем Лёвенштерном на корабле «Катарина Магдалена» были доставлены для экспедиции превосходное сливочное масло, можжевёловая водка и спирт. На этом же корабле приплыла и часть команды экспедиции, которая была завербована в Ревеле.

Иван Фёдорович Крузенштерн всегда очень заботился о здоровье своих подчинённых. Его старания не прошли даром. Когда после трёх лет плавания «Надежда» бросила якорь на рейде в Кронштадте, на ней находились все оставившие родной берег моряки за исключением третьего лейтенанта Петра Головачева, который застрелился на острове Святой Елены. В те времена это было большой редкостью. Как правило, за время плавания корабли теряли более половины команды.

Врачом на «Надежде» был доктор медицины Карл Эспенбенг, человек опытный, искусный, давний друг Крузенштерна.

Для научных целей в экспедицию были приглашены двое довольно известных учёных: доктор астрономии Иоганн Каспар Горнер из Цюриха, швейцарец по происхождению, а также известный своими публикациями естествоиспытатель доктор Вильгельм Готтлиб Тилезиус фон Тиленау из Мюльхаузена в Тюрингии. Им обоим уже доводилось принимать участие в морской естественно-научной экспедиции в Португалию в 1795–1796 годах. Ради участия в кругосветном плавании он отказался от должности профессора в Москве. По мнению Ивана Фёдоровича, Иоганн Каспар Горнер оказался одним из самых симпатичных и лёгких людей в экспедиции.

На судне «Надежда» находились посол в Японию Николай Петрович Резанов со своей свитой, приказчик Российско-американской компании Фёдор Иванович Шемелин — широко образованный человек, издавший описание этого кругосветного путешествия, пять японских путешественников, потерпевших в августе 1783 года кораблекрушение вблизи Алеутских островов.

Следует отметить, что очень развязным в своём поведении, прямо сказать, враждебным и безобразным в свите камергера Резанова оказался во время плавания поручик граф Фёдор Толстой, прозванный Американцем.

На шлюпе «Нева» под командованием капитан-лейтенанта Юрия Фёдоровича Лисянского отправились в плавание: лейтенанты Пётр Повалишин и Павел Арбузов, мичманы Фёдор Коведяев и Василий Берх. Всего в первом русском кругосветном плавании участвовало 129 человек. На обоих кораблях имелся полный набор отличных астрономических и физических инструментов. Это позволило провести необходимые измерения, проверить и уточнить географические карты. Был определён маршрут экспедиции. «Надежде» предстояло плыть в Японию, а потом на Камчатку.

Целью плавания был визит к императору Японии. Камергеру Николаю Петровичу Резанову как главе российского посольства в Японию поручалось наладить со страной Восходящего солнца торговые отношения.

На Камчатку «Надежда» везла товары. «Неве» надо было плыть с товарами Российско-американской компании к северо-западным берегам Америки, а оттуда на зимовку к Кадьяку.

На обратном пути в Россию нужно было доставить пушной товар Российско-американской компании в Кантон, там выгодно продать меха, закупить китайские товары и, обогнув мыс Доброй Надежды, возвратиться домой в Кронштадт.

Большинство личного состава первой русской кругосветной экспедиции составляли военные моряки, и суда её носили военный Андреевский флаг. Однако задачи экспедиции были чисто мирными.

Кронштадт — мыс Горн — Камчатка

На полярных морях и на южных,

По изгибам зелёных зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,

Открыватели новых земель,

Для кого не страшны ураганы,

Кто изведал мальстрёмы и мель.

Н. Гумилёв. Капитаны

26 июля 1803 года в десять часов утра на шлюпах «Надежда» и «Нева» уже подняли паруса. Дул свежий попутный ветер. День был прекрасный и тёплый, термометр показывал 17 градусов тепла.

СВЕРШИЛОСЬ ВЕЛИКОЕ СОБЫТИЕ: НАЧИНАЛОСЬ

ПЕРВОЕ РУССКОЕ КРУГОСВЕТНОЕ ПЛАВАНИЕ.

На рейде красиво покачивались два белоснежных парусника, разукрашенные флагами. Они в первый раз несли российский флаг вокруг света.

На берегу собралась громадная праздничная толпа, чтобы присутствовать при этом историческом событии.

Главный командир Кронштадского порта, генерал-губернатор Кронштадта, вице-адмирал Пётр Иванович Ханыков поднялся с символическим хлебом-солью на борт «Надежды», чтобы пожелать удачи экспедиции. Наступили последние минуты прощания.

Родственники и друзья на берегу в последний раз перед долгой разлукой смотрели на своих родных, любимых и близких.

Корабли плыли в неведомый и необозримый мир.

Их путь лежал мимо таинственных загадочных морских берегов, навстречу приключениям в тропической жаре и арктическом холоде, между незнакомыми коварными рифами и песчаными отмелями.

Их могли ожидать встречи с непредсказуемыми первобытными племенами, каннибалами и пиратами.

Хронология событий перед отплытием экспедиции из Кронштадта:

8 июня — прибытие Ивана Фёдоровича Крузенштерна из Петербурга в Кронштадт для осмотра кораблей.

14 июня — посещение шлюпов «Надежда» и «Нева» министром коммерции графом Николаем Петровичем Румянцевым и директором Российско-американской компании камергером Николаем Петровичем Резановым.

16 июня — после разгрузки шлюп «Надежда» потерял равновесие. Только удар мачты о причальную стенку спас шлюп от переворота килем вверх.

27 июня — посещение императора, который в течение всего времени следил за работами на шлюпе «Надежда». Честь совершения первого русского кругосветного плавания выпала на царствование Александра I.

7 июля — шлюпы «Надежда» и «Нева» выведены на рейд, где продолжалась погрузка всё прибывавших и прибывавших грузов.

10 июля — Юлиана Крузенштерн, находясь в это время в Кронштадте, посетила корабль, который скоро должен был увезти в неведомую даль её любимого мужа. Также на корабль пожаловали многочисленные высокие гости и граф Павел Александрович Строганов, тайный советник, сенатор, товарищ министра внутренних дел, но важнее всех чинов было то, что он входил в узкий круг избранных советников и самых близких людей императора.

19 июля — закончилась погрузка кораблей.

21 июля — на корабль прибыли граф Николай Петрович Румянцев, товарищ морского министра адмирал Павел Васильевич Чичагов и камергер Николай Петрович Резанов.

23 июля — шлюп «Надежда» освящён. Иван Фёдорович Крузенштерн попрощался со своей безутешной женой.

26 июля (7 августа) — после дня нетерпеливого ожидания между девятью и десятью часами утра наконец установился благоприятный ветер. В десять часов утра оба корабля начали сниматься с якорей, и через полчаса при тихом юго-восточном ветре разукрашенные флагами шлюпы «Надежда» и «Нева», сопровождаемые напутственными пожеланиями собравшейся публики, родственников и друзей, под гром пушечной пальбы вышли в открытое море.

Генерал-губернатор Кронштадта вице-адмирал Пётр Иванович Ханыков проводил корабли до брандвахты, стоявшей на якорях в 4 морских милях (7,4 километра) от гавани. Пользуясь попутным ветром, около тридцати купеческих судов вместе со шлюпами «Надежда» и «Нева» проходили мимо и прощались, желая благополучного пути.

Попутный ветер дул только двенадцать часов. Затем он сменил направление на противоположное, так что ещё на следующий день корабли «Надежда» и «Нева» не смогли обогнуть остров Гогланд.

Началось первое русское кругосветное плавание.

Офицеры и матросы пребывали в полной уверенности, что их начальником является Иван Фёдорович Крузенштерн. Лишь один человек думал иначе — в кармане его камзола лежал документ, дающий ему, как он считал, неограниченные права на руководство экспедицией.

А пока Иван Фёдорович Крузенштерн стоял на мостике «Надежды». Ему тридцать два года. Сбывается его мечта. Он ведёт корабли в первое русское кругосветное плавание.

В душе ликование и в то же время тревога за оставленную в Ревеле молодую жену с маленьким сыном.

«Невозможно было для меня помыслить без сердечного сокрушения о любимой жене своей, нежная любовь коей была источником её тогдашней скорби. Одна только лестная надежда, что важное предприятие будет совершено счастливо, что я некоторым образом участвовать буду в распространении славы моего Отечества и мысль о вожделенном будущем свидании с милой моему сердцу и драгоценным залогом любви нашей ободряли сокрушённый дух мой, подавали крепость и восстановляли душевное моё спокойствие».

Трудно предугадать будущее, и уж тем более Иван Фёдорович Крузенштерн не мог предположить, что ему будет отказано в руководстве экспедицией. Что он, капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн, будет назван бунтовщиком, разбойником и ему будут угрожать казнью на эшафоте.

Шлюпы «Надежда» и «Нева» держали курс на остров Гогланд. Светило солнце. Была тихая и тёплая погода. Однако давление стремительно падало. Подул свежий юго-восточный ветер, который заставил «Надежду» и «Неву» лавировать всю ночь.

На другой день ветер усилился, небо покрылось мрачными тёмно-серыми облаками, погода окончательно испортилась, усилившийся восточный ветер не давал кораблям обойти остров Гогланд.

10 августа ветер утих и снова наступила прекрасная погода. Пополудни в два часа дня корабли обошли остров. К радости команды, подул юго-восточный ветер. В полночь, не заходя в гавань, корабли прошли мимо Ревеля. И вот уже в десять часов утра команда увидела старинный маяк Дагерорт (Кыпу) на острове Даго (Хийумаа). Это был последний маяк, стоящий на родной земле. Последним он прощался с моряками, уходящими в дальнее плавание. 17 августа, после десятидневного спокойного плавания, «Надежда» и «Нева» прибыли в Копенгаген. Нужно было перегрузить корабли, чтобы принять груз, заготовленный для Российско-американской компании. Во время стоянки моряки знакомились с городом и его окрестностями, осматривали военный порт и судостроительные верфи.

Гавань Копенгагена всегда наполнена кораблями. Биржа завалена тюками товаров, которые везут сюда со всех концов земли.

Насыпь разделяет гавань на две части: в одной стоят до пятидесяти военных кораблей, в другой помещается триста купеческих судов.

Военная гавань, Адмиралтейство и верфь в образцовом порядке. Магазины наполнены всем нужным для вооружения кораблей. Запас сделан на несколько лет вперёд.

Прекрасное здание Арсенала располагается в Адмиралтействе. Оружием, которое хранится там, можно вооружить стотысячное войско. В особой палате показывают древние шлемы, панцири и щиты. Иные латы весят от шестидесяти до восьмидесяти килограммов. На клинке одного тяжёлого меча написано золотом: «Пётр Великий посещал сей Арсенал в 1718 году».

Огромная Биржа обращает на себя внимание величиной и готической архитектурой. Главная улица и две площади украшены конными статуями Христиана V и Фридриха V.

Здания Копенгагена менее красивы, чем петербургские, но множество магазинов, лавок и погребков говорят о том, что в Копенгагене ведётся более оживлённая торговля, чем в Петербурге.

Королевский музей считается лучшим в Европе. Животные, птицы, рыбы, растения, минералы, собранные со всего мира, образуют богатейший кабинет естественных редкостей.

В Копенгагене к экспедиции присоединились ещё три участника: астроном Иоганн Каспар Горнер (Johann Caspar Horner, 1774–1834) и натуралист Вильгельм Готтлиб Тилезиус фон Тиленау (Wilhelm Gottlieb von Tilenau, 1769–1897), а также врач и естествоиспытатель из Вельштейна доктор Георгий Иванович Лангсдорф (Georg Heinrich von Langsdorff, 1774–1852), который с большим трудом сумел уговорить камергера Николая Петровича Резанова включить его в состав российского посольства в Японии.

8 сентября, после трёхнедельной стоянки, корабли экспедиции покинули гостеприимную столицу Дании.

Сильный северо-восточный ветер вынудил «Надежду» и «Неву» простоять шесть дней на якорях. Только на седьмой день корабли вошли в пролив Каттегат. Ветер был довольно свежий и многие на «Надежде» страдали от качки. В два часа ночи корабли по расчёту должны были уже покинуть воды пролива Каттегат и выйти в пролив Скагеррак. Погода продолжала портиться, непрерывно шёл дождь. Барометр падал. 18 сентября в час дня разразился шторм.

«Корабль наклонило столько, что я никогда того на других кораблях не видел», — писал Крузенштерн. Качка была ужасной. Шквал налетал за шквалом, и стало так темно, что в нескольких шагах нельзя было видеть друг друга. В жесточайший ветер матросы поползли по вантам, облепили реи, и вскоре были убраны все паруса и поставлены штормовые стаксели. Шторм продолжал свирепствовать. Огромные волны непрерывно обрушивались на палубу. Корабли бортами черпали воду. Матросы непрерывно откачивали помпами воду, попадавшую в трюм. За штурвалом одновременно стояло несколько человек.

В ту бурную ночь многие корабли остались без мачт. Экипажи «Надежды» и «Невы» достойно выдержали сражение с разъярённой стихией.

Это было серьёзное испытание для кораблей, идущих в далёкий рейс. «При столь жестоком ветре искусство в мореплавании командующего и офицеров, равно проворство и неутомимость наших матросов в исправлении своей должности, мне по новости казалось удивительным», — писал приказчик Российско-американской компании Фёдор Шимелин. И действительно, во время шторма корабли разлучились.

На рассвете 19 сентября с «Надежды» уже не увидели «Неву».

Ветер несколько утих. Днём показался южный мыс Норвегии.

К вечеру стало совсем тихо. Иван Фёдорович Крузенштерн взял курс на английский порт Фальмут, где была назначена встреча кораблей. Вечером 19 сентября весь экипаж с интересом наблюдал появившуюся над горизонтом светлую дугу с висящими отвесно под нею облачными тёмными столбами, из которых большая часть была светлее других. В десять часов вечера столбы поднялись до самого зенита и стали такими тонкими, что через них можно было видеть сверкающие звёзды.

Всю ночь продолжалось красивое северное сияние. 20 сентября к вечеру всё небо заволокло тёмно-серыми тучами.

Пошёл сильный дождь. Попутный восточный ветер быстро гнал «Надежду» к английским берегам.

В то время, когда корабль находился на Доггер-банке, наступило безветрие. Закинули невод для ловли свежей рыбы, но лов был неудачный. Тогда же произвели первые опыты: измерили разность температур воды на поверхности и в глубине. Разность в показаниях оказалась едва заметной. Замеры производились всего на глубине 44 метров. Барометр снова упал.

В десять часов вечера свирепствовал сильнейший ветер. Но этот ветер был попутный. На следующий день вечером ветер утих, и начиная с 23 сентября наступила хорошая погода.

В пять часов вечера заметили английский фрегат «Виржиния», который, вероятно приняв шлюп «Надежда» за неприятельский корабль, стал преследовать её под всеми парусами.

Через четыре часа он догнал «Надежду» и недоразумение выяснилось. Оказалось, что капитан английского фрегата девять лет тому назад служил на английском флоте в Америке вместе с Иваном Фёдоровичем Крузенштерном. Оба капитана были рады нечаянному свиданию. Фрегат «Виржиния» шёл на срочный ремонт в ближайший английский порт. Иван Фёдорович Крузенштерн попросил англичанина взять с собой камергера Николая Петровича Резанова, желающего осмотреть Лондон, астронома Иоганна Каспара Горнера для покупки недостающих астрономических инструментов и своего любимого племянника, кадета Морского кадетского корпуса Егора Бистрома, которого он взял с собой в кругосветное плавание, чтобы поближе познакомить его с морской службой.

К его сожалению, оказалось, что юноша настолько страдает от морской болезни, что продолжение путешествия для него стало невозможным, и дядя вынужден был отправить его обратно на родину, в Россию.

Вечером 27 сентября был замечен огонь Эддистонского маяка.

На следующий день «Надежда» вошла в гавань города Фальмут, где её уже два дня ожидала «Нева». В Фальмуте корабли простояли шесть дней. Необходимо было перед продолжительным плаванием проконопатить корпус шлюпа «Надежда».

Здесь во время стоянки Крузенштерн запасся ирландской солониной на шесть месяцев нахождения кораблей в море.

5 октября «Надежда» и «Нева» при свежем попутном ветре вышли из Фальмута в Атлантический океан.

Была светлая безоблачная ночь. Все офицеры оставались на шканцах до полуночи. Казалось, что прекрасная ночь является предзнаменованием благополучного путешествия.

«Экспедиция наша, казалось мне, — писал Крузенштерн, — возбудила внимание Европы. Счастливое или несчастливое окончание её долженствовало или утвердить мою честь, или помрачить имя моё, в чём участвовало бы, некоторым образом, и моё Отечество. Удача в первом сего рода опыте была необходима, ибо в противном случае соотечественники мои были бы, может быть, ещё на долгое время от такого предприятия воспрещены, завистники же России, по всему вероятию, порадовались бы такой неудаче. Я чувствовал в полной мере важность сего поручения и доверия и, не обинуясь, признаться должен, что неохотно соглашался на сей трудный подвиг; но когда мне ответственно было, что если откажусь я от начальства экспедиции, то предприятие оставлено будет без исполнения, тогда ничего уже для меня не оставалось, кроме необходимой обязанности повиноваться».

Покинув европейский берег, экспедиция Ивана Фёдоровича Крузенштерна взяла курс на Канарские острова.

Начиная с 8 октября почти каждый вечер моряки наблюдали свечение морской воды.

10 октября в восемь часов вечера их воображение было поражено необыкновенным воздушным явлением. Над поверхностью воды появился огненный шар, осветивший весь корабль. Он плыл по воздуху в горизонтальном направлении, а затем исчез, оставив за собой широкую светящуюся полосу над горизонтом.

Европа осталась далеко позади. Жизнь на «Надежде» протекала в установившихся правилах. За капитанским столом в кают-компании обедали двадцать человек, среди них пять лейтенантов, штурман, доктора Горнер, Эспенберг, Лангсдорф, Тилезиус Готтлиб фон Тиленау, двое юных кадетов Коцебу и камергер Николай Петрович Резанов с шестью членами своей свиты. Было решено, что каждый из сидящих за столом путешественников по очереди будет неделю отвечать за качество обеда и его смету.

Вначале капитан тоже входил в число «дежурных». Однако после плова, предложенного капитаном, его освободили от дежурства.

Каюты на шлюпе «Надежда» были маленькие. Кают-компания была не только столовой, но и подобием клуба, где читали, писали, рисовали, беседовали, играли в шахматы и карты.

Здесь учили и учились. Камергер Резанов изучал японский язык, надворный советник Фосс — английский, майор генерального штаба Фридеричи — французский, доктор Горнер — русский.

Иногда музицировали, и на достаточно хорошем уровне. В число музыкантов корабельного оркестра входили: Ромберг — первая скрипка, Резанов — вторая скрипка, Тилезиус — контрабас, Лангсдорф — альт, Фридеричи — первая флейта, Горнер — вторая флейта. По-видимому, в этом составе оркестр выступал недолго, поскольку вторая скрипка очень скоро стала вносить диссонанс.

О капитане корабля и руководителе экспедиции 4-й лейтенант Ермолай Лёвенштерн писал в своём дневнике:

«Капитану Крузенштерну можно поставить в вину только его слишком большую доброту и любезность. Наш капитан настолько снисходителен к нашим матросам, что в этой доброте его слабость».

Отсутствие физических наказаний на «Надежде» было большой редкостью для того времени.

Ранним утром 19 октября 1803 года моряки увидели остров Тенериф.

«Пик покрыт был облаками; но спустя полчаса от оных очистился и представился нашему зрению во всём своём величии. Снегом покрытая вершина, освещённая яркими солнечными лучами, придавала много красоты сему исполину. Снегом покрытая вершина, освещаема будучи яркими солнечными лучами, придавала много красоты сему исполину. По восточную и западную сторону его находятся многие горы, отчасу понижающиеся вершинами своими, так что оные с высокою вершиною Пика составляют чувствительную покатость. Кажется, что природа предопределила им быть подпорами сей ужасной горе. Каждая из прилежащих гор, сама собою, в отдельности, могда бы быть достойной уважения; но посредственное в соединении с великим кажется малым; и сии побочные горы едва возбуждают внимание наблюдателя, — писал Крузенштерн, — Город Санта-Крус выстроен некрасиво, однако очень изряден. Дома велики и внутри весьма просторны. Улицы узки, но хорошо вымощены. Близ города на берегу моря находится общественный сад для прогулок…».

20 октября в одиннадцать часов корабли стали на рейд, чтобы здесь запастись вином, пресной водой и свежей провизией.

Пока шла заготовка и доставка свежих продуктов, моряки и учёные знакомились с островом.

27 октября в двенадцать часов дня при тихом ветре «Надежда» и «Нева» снялись с якоря и направились к берегам Бразилии.

Доктор Горнер в письме от 28 октября к своему учителю профессору Цаху делится впечатлением о путешествии:

«У нас на корабле, в нашем обществе, царит беспрестанная радость и душевный подъём, и мы благодарим небо, пославшее нам капитана, который качествами ума и широтой сердца завоевал безусловную любовь всех. С полным правом поставлен он над нами, потому что его преимущества возвышают его над нами. Его познания в астрономии, любовь и интерес к ней удваивают мою любовь к нему, и я надеюсь, мой дорогой учитель, что при его поддержке я сумею сообщить Вам нечто новое и интересное».

Корабли, подгоняемые северо-восточным ветром, быстро шли вперёд. Проходили дни, но по-прежнему дул тот же ветер, надувая паруса и навевая прохладу.

Необыкновенно прозрачный воздух, обилие солнечного света и синий-синий цвет воды радовали глаза. Небо, прозрачно-голубое, было большей частью чистое, с отдельными волнистыми облаками.

У бортов кораблей играли дельфины. Они любят плавать по гребням волн.

Целые стада летающих рыб, спасаясь от дельфинов, выскакивали из воды и, блестя серебряными плавниками, пролетали по воздуху расстояние до двухсот метров.

Некоторые из них перелетали через корабль и падали на палубу. Особенно были восхитительны тропические ночи: небо усыпано яркими звёздами, море искрится светом до того сильным, что путь, пройденный кораблём, переливается, как огненная река.

В первой половине ноября «Надежда» и «Нева» достигли тропических широт. Корабли «находились в полосе, в которой господствуют переменные, большей частью совсем противные ветры, часто слабые и штили, жестокие и частые шквалы, сопровождаемые проливными дождями; сверх того, жаркий и влажный воздух, трудный к перенесению и вредный для здоровья», — писал Крузенштерн.

Часто были дни, когда совсем не было солнца. Платье и постели нельзя было просушить. Воздух был жаркий и чрезвычайно тяжёлый. Возникла большая вероятность заболеть, но, к счастью, не было ни одного больного. Чтобы высушить помещение и очистить воздух, Иван Фёдорович приказал несколько раз в день разводить огонь. Каждому матросу выдавалось по полбутылки лучшего вина, взятого на острове Тенериф, а утром и в полдень все получали пунш с лимонным соком. Частые дожди позволили пополнить запасы пресной воды.

На палубе из брезента соорудили бассейн, в котором команда стирала бельё и платье, а также купалось сразу около двадцати человек. Моряки переносили зной легче, чем ожидали.

«Хотя термометр редко показывал ниже 23 градусов, — писал Иван Фёдорович, — однако многие из них спрашивали часто: когда же настанет великий жар? Так-то твердили нам о чрезвычайности оного. Из сего заключить надобно, что для россиян нет чрезмерной крайности. Они столько же удобно переносят холод 23 градуса, сколько и жар равностепенный».

22 ноября суда встретили американский корабль. Иван Фёдорович Крузенштерн был очень рад этой встрече. Воспользовавшись этим обстоятельством, моряки «Надежды» и «Невы» отправили письма на родину, в далёкую Россию.

26 ноября в десять часов тридцать минут утра русские корабли впервые перешли экватор. Шлюпы «Надежда» и «Нева» сблизились.

Стоящие на мостике в парадных мундирах и при шпагах капитаны поздравили друг друга с благополучным прибытием в Южное полушарие. На кораблях были подняты флаг, гюйс и вымпел.

Матросы кораблей «Надежда» и «Нева», расставленные по вантам, дружно прокричали несколько раз «Ура!». На другой день устроили весёлый праздник. Матрос с «Надежды» Павел Курганов, имеющий большие артистические способности и дар слова, изображал Нептуна с трезубцем в руках. «Морской владыка», появившись на палубе, где уже собрался весь экипаж, подошёл к капитану и строго спросил: «Никогда не видел прежде флага российского в этих местах. Для чего же прибыли вы сюда со своими кораблями?» — «Для славы науки и Отечества нашего», — ответил ему Иван Фёдорович Крузенштерн и почтительно поднёс стакан вина.

Затем Нептун весело приветствовал всех путешественников с благополучным прибытием в южные владения морского царя и приступил к своеобразному шуточному обряду крещения новичков, впервые попавших в Южное полушарие.

Их обливали из шлангов или прямо в одежде купали в бочке.

На следующий день утром была совершена Божественная литургия. Затем офицеры и матросы троекратно провозгласили:

«Да здравствует император Александр!»

Для команд в этот день устроили торжественный обед с употреблением свежего картофеля, тыквы и зелени, которые были закуплены на Тенерифе. Из расчёта на троих выдали по бутылке портера. На кораблях подняли военный флаг и произвели торжественный салют из всех пушек.

Вечером 21 декабря 1803 года оба шлюпа стали на якорь у острова Санта-Катарина вблизи бразильского берега.

Губернатор острова встретил путешественников весьма радушно. Разнообразие тропической природы, великолепие бразильских ландшафтов, необычность облика местных жителей, богатство флоры и фауны произвели на участников экспедиции огромное впечатление. Учёные экспедиции совершали экскурсии вглубь острова и на материк, пополняли гербарии, коллекции насекомых, рыб и животных. Иван Фёдорович Крузенштерн так же, как и во время всего плавания, руководил многими научными работами.

Доктор Иоганн Каспар Горнер занимался астрономическими наблюдениями и измерением глубины воды в заливе.

Офицеры со шлюпа «Надежда», лейтенант Ермолай Лёвенштерн и мичман Фаддей Беллинсгаузен занимались съёмкой местности и на основе всех этих данных составляли карту рейда острова Санта-Катарина.

Здесь, на острове, Крузенштерн предполагал пробыть не более десяти дней — дать отдых командам, запастись водой и свежими продуктами и подготовиться к трудному плаванию вокруг мыса Горн. Однако при осмотре рангоута шлюпа «Нева» обнаружилось, что грот и фок-мачты ненадёжны. Необходимо было срочно изготовить новые мачты. Для этого в двух милях от брега были срублены сорокаметровые стволы красного дерева. Вырубка деревьев и изготовление из них мачт, а также доставка и установка их на шлюпе «Нева» задержало экспедицию в порту города Ностра-Сенеро-дель-Дестеро более чем на пять недель, нарушив все расчёты Ивана Фёдоровича Крузенштерна на прохождение кораблей около мыса Горн в январе, в наиболее благоприятное для этого время.

Теперь шлюпам «Надежда» и «Нева» предстояло совершить переход из Атлантического океана в Тихий около мыса Горн в марте, в период сильных бурь.

Юрию Фёдоровичу Лисянскому было назначено несколько пунктов встречи шлюпов в Тихом океане: у острова Пасхи и Нукагива из группы Вашингтоновых островов, ожидать там «Надежду» десять дней, а затем направиться к Сандвичевым (Гавайским) островам.

На современных картах группы Маркизских и Вашингтоновых островов объединены под одним названием Маркизских островов.

31 января 1804 года капитан-лейтенант Юрий Фёдорович Лисянский доложил начальнику экспедиции Ивану Фёдоровичу Крузенштерну, что он 2 февраля завершит работы по установке на «Неве» грот- и фок-мачт и шлюп будет готов к отплытию.

4 февраля губернатор острова Святой Екатерины с большим почётом проводил экспедицию в путь. В Бразилии явно проявились враждебные отношения между начальником кругосветной экспедиции капитан-лейтенантом Иваном Фёдоровичем Крузенштерном и чрезвычайным посланником России в Японию Николаем Петровичем Резановым. Вначале личные отношения между ними были хорошими. Они могли, вероятнее всего, испортиться из-за вопроса о первенстве в идее экспедиции.

В 1802 году Николай Петрович Резанов подал императору записку, в которой указывал на трудность доставки в новые владения, то есть в Русскую Америку, провизии и строительных материалов сухим путём. Он предлагал доставлять их морем из Европы. Между тем Иван Фёдорович Крузенштерн после своих многочисленных плаваний в дальних морях на судах английского флота пришёл к мысли, что торговля России мехами с Китаем, шедшая из Охотска сухим путём на Канаду, будет гораздо выгоднее, если пойдёт прямо морем, что морем следует установить прямые сношения метрополии с русско-американскими владениями. Вместе с тем капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн серьёзно обдумывал проект кругосветного плавания для совершенствования русского флота в дальних плаваниях. По возвращении в Петербург в 1799 году (то есть за три года до Резанова) Крузенштерн подал об этом государю записку.

В 1802 году император Александр I утвердил проект и предоставил Ивану Фёдоровичу Крузенштерну самому осуществить его.

Ссоры между Крузенштерном и Резановым о первенстве в идее снаряжения экспедиции могли начаться с этих пререканий.

При этом камергер Николай Петрович Резанов исходил главным образом из мысли об увеличении доходов Российско-американской компании, будучи не только акционером, но и управляющим её делами. Между тем заветной мечтой капитан-лейтенанта Ивана Фёдоровича Крузенштерна было осуществить кругосветное плавание по разработанному в Петербурге и утверждённому Александром I маршруту с посещением известных островов.

Напротив, управляющий делами Российско-американской компании камергер Николай Петрович Резанов об этом совсем не заботился, он даже насмехался над желанием Крузенштерна отыскать какие-то острова, найденные в XVII веке в Тихом океане испанскими мореплавателями, а затем утерянные. Но разве можно в одно и то же время делать открытия и производить торговлю так, чтобы одно другому ни в чём не противодействовало? Вероятно, это невозможно. Николай Петрович Резанов хотел оставить шлюп «Надежда» на Дальнем Востоке и тем самым устранить от участия в кругосветном плавании Ивана Фёдоровича Крузенштерна. На этой горючей почве вспыхнула ссора. Видимо, главным виновником в последующих печальных событиях были не посланник в Японию камергер Резанов и начальник кругосветной морской экспедиции капитан-лейтенант Крузенштерн, а те, кто поставил их во главе важного государственного дела, не очертив чётко круг их полномочий.

К сожалению, этого сделано не было.

Камергеру Николаю Петровичу Резанову была дана инструкция от 22 июля 1803 года, подписанная императором Александром Павловичем. В этой инструкции чётко говорилось: «Государь император, всемилостивейше назначив посланником ко двору японскому, на каковой предмет Ваше превосходительство снабжены уже особою инструкциею, распространяет ещё более монаршую к вам доверенность, возлагая на вас исполнение и прочих частей, кои в нижеследующих статьях объявлены будут… Корабли „Надежда“ и „Нева“, в Америку отправляемые, имеют главным предметом торговлю Русско-американской компании, от которой они на собственный счёт её куплены, вооружены и снабжены приличным грузом; Его Императорское Величество, покровительствуя торговле, велел снабдить компанию офицерами и матросами и, наконец, отправив при сём случае японскую миссию, соблаговолит один из кораблей, на коем помещена будет миссия, принять на счёт короны, сии оба судна с офицерами и служителями, в службе компании находящимися, поручаются начальству Вашему. Предоставляя флота господам капитан-лейтенантам Крузенштерну и Лисянскому во всё время вояжа Вашего командование судами и морскими служителями яко частью, от собственного их искусства и сведения зависящею, и поручая начальствование из них первому, имеете Вы с Вашей стороны обще с г-ном Крузенштерном наблюдать, чтоб вход в порты был не иначе как по совершенной необходимости, и стараться, чтоб всё способствовало сколько к должному сохранению экипажа, столько и к скорейшему достижению цели, Вам предназначенной».

Ивану Фёдоровичу Крузенштерну, как начальнику кругосветной экспедиции, в начале мая 1803 года правлением Российско-американской компании была дана инструкция о маршруте плавания. Затем, после назначения Резанова посланником в Японию, была дополнена текстом: «Предоставляя полному распоряжению вашему управление во время вояжа судами и экипажами сбережением оного, как части, единственному искусству, знанию и опытности вашей принадлежащей, главное правление и дополняет сие только, что как все торговые обороты и интересы компании ему (Резанову. — Прим. авт.), яко хозяйствующему лицу в полной мере вверены, то ожидает от вас и всех господ офицеров, по усердию вашему на пользу Русско-американской компании, столь тесно с пользою отечества сопряжённою, что вы не оставите руководствоваться его советами во всём том, что к выгоде и интересам её за благо признано будет, о чём от сего правления донесено и Его Императорскому Величеству мая 29 дня 1803 года».

В дополнении к инструкции, данной капитан-лейтенанту Ивану Фёдоровичу Крузенштерну компанией, вопрос о подчинённости изложен очень витиевато, и он, естественно, думал, что право инициативы и окончательного решения в назначении маршрута кораблей остаётся за ним. При этом ему предлагалось только руководствоваться советами посланника в Японию камергера Николая Петровича Резанова.

В начале, после отплытия из Кронштадта первой русской кругосветной экспедиции под начальством капитан-лейтенанта Крузенштерна личные отношения между ним и пассажиром шлюпа «Надежда», посланником в Японию камергером были довольно хорошие. Вопроса о подчинённости не возникало. Когда корабли покинули Европу и уже не могли вернуться в Россию, чтобы выяснить спорные вопросы, посланник в Японию камергер Николай Петрович Резанов заявил о своих правах на руководство экспедицией, повергнув руководителя морской кругосветной экспедиции Ивана Фёдоровича Крузенштерна в изумление и негодование. Отношения между ними так внезапно и резко изменились. Из письма Крузенштерна в Правление Русско-американской компании видно, что претензии камергера Резанова явились для него полной неожиданностью.

Он никогда бы не согласился состоять в подчинении кого-либо при исполнении своей мечты о кругосветном плавании.

Назначенный начальником кругосветной экспедиции, Иван Фёдорович Крузенштерн не понимал, на чём основаны притязания посланника в Японию камергера Резанова на руководство над кораблями «Надежда» и «Нева». Он писал, что по прибытии на Камчатку готов «сдать команду мою, кому угодно вам будет приказать». Он не понимал, почему посланник в Японию камергер Резанов вовремя не огласил царский рескрипт.

Требуя объяснений от правления Русско-американской компании, Крузенштерн писал: «Быв подчинён Резанову, полезным быть не могу, бесполезным быть не хочу». В Бразилии конфликт между ними принял открытую форму, и на обоих кораблях сложилась крайне тяжёлая и нервозная обстановка.

Во время стоянки 4-й лейтенант с «Надежды» Ермолай Лёвенштерн отметил в своём дневнике: «Неприятности, которые мы терпим от Резанова, делают нас невосприимчивыми ко всему тому, что могло бы обрадовать… Император будет удивлён, получая из Бразилии так много прошений. Резанов пишет, а капитан просит защиты и справедливости».

Астроном Иоганн Каспар Горнер в письме, посланном своему учителю профессору Францу Ксаверу Цаху из Бразилии 28 января 1804 года, подробно пишет о сложившейся на корабле «Надежда» ситуации: «Вашим мужественным рукам я хочу предать следующее сообщение, чтобы дать прибежище истине и защиту гласности, если противоборствующие обстоятельства или интриги попытаются погубить честь справедливого дела. Путешествуя по Англии, я имел возможность узнать мелочный характер этого человека (Резанова. — Прим. авт.), который поднялся от писца до камергера. Теперь выяснилось, что он не по слабости характера дурен, а по сущности своей. Ещё прежде, чем мы достигли Тенерифа, он попытался выступать в качестве единственного руководителя экспедиции и прикладывал все усилия, чтобы восстановить наше общество против капитана. Крузенштерн, терпение которого не беспредельно, постарался с ним мягко объясниться. Тогда он (Резанов. — Прим. авт.) достал обманным путём полученное от императора распоряжение, которое он, по справедливости, должен был бы предъявить в Кронштадте. Крузенштерн объявил, что император был введён в заблуждение и что он ему напишет в Петербург и пожалуется на то, что его чести нанесён ущерб. Тогда посланник стал просить у капитана прощения и уговаривать его не писать об этом в Петербург, что миролюбивый Крузенштерн пообещал, и слово своё сдержал. Сам же Резанов тем временем не упускал возможности пересылать в Петербург свои кляузы».

Камергер Николай Петрович Резанов, опираясь на силу имеющегося у него царского рескрипта, стал отдавать приказы офицерам, минуя Ивана Фёдоровича Крузенштерна, у которого тоже имелся такой же документ, о назначении его начальником русской кругосветной экспедиции. Все распоряжения камергера Резанова игнорировались. Иного и невозможно было ждать от морских офицеров. Ознакомленные задолго до выхода в море, все офицеры твёрдо знали, что начальником экспедиции царским указом был назначен капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн.

Столкнулись два человека: с одной стороны камергер Николай Петрович Резанов — посланник императора в Японию, главный акционер Русско-американской кампании, а с другой стороны — уверенный в своей правоте начальник русской кругосветной экспедиции Иван Фёдорович Крузенштерн.

Минуя начальника кругосветной экспедиции, капитана шлюпа «Надежда» Ивана Фёдоровича Крузенштерна, находясь в море, камергер Николай Петрович Резанов в частной беседе показал первому лейтенанту шлюпа «Надежда» Макару Ивановичу Ратманову царский рескрипт, поставив его в двусмысленное положение. Указ не был оглашён официально и не вступил в силу, хотя, узнав о его существовании, первый лейтенант шлюпа «Надежда» Макар Иванович Ратманов не мог с ним не считаться.

Поэтому он направил из Бразилии письмо товарищу министра военно-морских сил Павлу Васильевичу Чичагову: «Ваше превосходительство, — пишет Ратманов, — Милостивый Государь Павел Васильевич, распри, происходящие чрез господина действительного камергера Резанова, которому желательно получить начальство над экспедициею, порученной капитан-лейтенанту Крузенштерну, понудили меня утрудить Вас письмом сим: ежели сверх моего чаяния предписано будет приказать первому командование, — уверен будучи, что последний под начальством господина Резанова остаться не согласится, и из того места отправится в Россию. А как я предпринял вояж сей по дружбе с капитан-лейтенантом Крузенштерном, которую я издавна к нему имею, то сим покорнейше прошу Вас и меня, как старшего морского офицера, от начальства господина Резанова избавить и вместе с капитан-лейтенантом Крузенштерном возвратить в Россию, ибо поступки его с капитаном для всех благородных душ весьма не нравятся. А посему, к несчастию, оставшись командиром, уже непременно и со мною то же воспоследует, причём моя непорочная пятнадцатилетняя в лейтенантском чине служба от такого человека может пострадать. А притом характер его от времени до времени открывается и обнаруживает его душу. Не стыдится уже он заранее делать угрозы, что выучит и покажет свою власть в Японии и в Камчатке!» Камергер Николай Петрович Резанов никогда не был на море. Его попытка взять руководство морской кругосветной экспедицией в свои руки, естественно, встретила яростный отпор со стороны капитан-лейтенанта Ивана Фёдоровича Крузенштерна.

Предложение посланника в Японию Резанова, стремившегося как можно быстрее оказаться у берегов Японии и наладить торговые отношения со Страной восходящего солнца, было вполне естественным, но противоречило осуществлению кругосветной экспедиции.

Принять предложение посланника в Японию Резанова для капитан-лейтенанта Крузенштерна означало похоронить кругосветное плавание и, можно сказать, мечту всей жизни.

Думаю, это обстоятельство и явилось причиной, по сути дела, возникшей ссоры между Резановым и начальником первого русского кругосветного путешествия капитан-лейтенантом Иваном Фёдоровичем Крузенштерном.

Да, камергер Николай Петрович Резанов и начальник экспедиции Иван Фёдорович Крузенштерн были наделены правом, только первый на территории Японии, а второй в море.

Но, на мой взгляд, посланник в Японию камергер Резанов в своих интересах повёл себя странно, покусившись на интерес начальника кругосветной экспедиции Крузенштерна. Именно это столкновение интересов оказалось последней каплей для Ивана Фёдоровича и подчинённых ему офицеров. Камергеру Резанову прямо заявили, что не признают главой кругосветной экспедиции и его приказы выполняться не будут. Отношения настолько испортились, что уже в Бразилии люди, жившие на одном корабле, в каютах, отделённых лишь тонкой перегородкой, не разговаривали, а переписывались.

Иван Фёдорович Крузенштерн тремя письмами потребовал от Николая Петровича Резанова объяснения, на каком основании он лишает его прав начальства над кругосветной экспедицией и подрывает своими действиями дисциплину на шлюпах «Надежда» и «Нева». Например, посланник дал капитану шлюпа «Нева» капитан-лейтенанту Юрию Фёдоровичу Лисянскому указания, касающиеся деятельности по прибытии на остров Кадьяк, и уведомил Ивана Фёдоровича Крузенштерна о необходимости указаний относительно плавания. Юрий Фёдорович Лисянский вернул письмо посланника обратно, указав, что оно доставлено «не по команде», то есть не через начальника экспедиции Ивана Фёдоровича Крузенштерна.

Посланник в Японию камергер Николай Петрович Резанов написал директорам Российско-американской компании: «С сердечным прискорбием должен я сказать вам, государи мои, что г. Крузенштерн переступил уже все границы повиновения: он ставит против меня морских офицеров и не только не уважает сделанной вами мне доверенности, но и самые высочайшие поручения, за собственноручным Его Императорского Величества подписанием мне данные, не считает для исполнения своего достаточными».

Начальник кругосветной экспедиции Иван Фёдорович Крузенштерн решительно утверждал, что высочайшая инструкция, данная камергеру Николаю Петровичу Резанову, ему не была показана.

В ответ начальник кругосветной экспедиции Крузенштерн написал: «Письмо Ваше, которое я получил сегодня утром, привело меня в большое изумление. Я считаю долгом уведомить вас письменно о том, что вы словесно уже много раз от меня слышали: что я признаю в лице Вашем особу, уполномоченную от Его Императорского Величества как для посольства, так и для разных распоряжений в восточных краях России; касательно же до морской части, которая состоит в командовании судами с их офицерами и экипажем, также пути, ведущего к благополучному выполнению проектированного мною вояжа, как по словам самого Императора, так и по инструкциям, мне данным по высочайшему соизволению от Главного правления Американской компании, я должен счесть себя командиром… Я не требую ничего, как с чем отправился из России, то есть быть командиром экспедиции по морской части. Вашему превосходительству угодно было мне сказать сего дня, что токмо относится до управления парусами: прошу мне дать сие мнение на бумаге, дабы, зная свою должность, я уже не отвечал ни за что более…»

Двум шлюпам, «Надежде» и «Неве», предстояло совершить кругосветное плавание, проведя в открытом море не один месяц, пройти три океана, побывать на четырёх континентах, обогнуть страшный для моряков мыс Горн, доставить в Японию российское посольство во главе с камергером Николаем Петровичем Резановым.

Удача плавания, да и сама жизнь его участников, почти полностью зависит от искусства и опыта капитана Крузенштерна.

Он на корабле отвечает за всё: за выполнение поставленной задачи, за сохранность корабля и грузов, за порядок на нем и за действия команды. Наконец, за саму жизнь экипажа и пассажиров.

Ему не на кого переложить ответственность.

Ни при каких обстоятельствах. Отсюда — все его права неукоснительны на корабле.

НА КОРАБЛЕ В МОРЕ КАПИТАН — ЦАРЬ И БОГ.

Он представляет государство, чей флаг несёт судно. Ему решать, каким курсом лучше идти, какие паруса ставить, встретить шторм в море или укрыться в порту. Он вправе судить и карать любого, чьи действия угрожают безопасности вверенных ему судна и людей.

Слово капитана корабля — закон. В море нет времени для дебатов, потому что часто цена мгновения — жизнь.

Начальник кругосветной экспедиции капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн оказался в ужасной ситуации.

Он нёс ответственность за успешное плавание, доставку в Японию русского посольства во главе с камергером НиколаемПетровичем Резановым и возвращение домой двух шлюпов — «Надежда» и «Нева». В случае неудачи отвечать ему — начальнику экспедиции, ему — Ивану Фёдоровичу Крузенштерну.

Однако он оказался не хозяином даже на собственном корабле. Здесь находился другой человек, причём в генеральском чине (чин действительного статского советника, согласно «Табели о рангах», соответствует чину контр-адмирала на флоте), который претендовал на руководство экспедицией, с которым нужно было согласовывать во время плавания все более или менее важные вопросы.

Это был человек, у которого хранились деньги на расходы экспедиции. Это был директор Российско-американской компании камергер Николай Петрович Резанов.

Причём этот человек был не профессиональным моряком и вообще был в первый раз в море.

Капитан-лейтенанты Иван Фёдорович Крузенштерн и Юрий Фёдорович Лисянский были опытными моряками. Оба, кроме всего прочего, по шесть лет прослужили в английском флоте, где капитан чуть ли не выше Бога. Они побывали на трёх океанах и на разных континентах, участвовали в морских сражениях.

И вот над ними в море решил стать начальником сухопутный штатский человек, придворный вельможа, никогда не видевший моря.

Таково было положение дел, когда 4 февраля 1804 года, закончив все приготовления, корабли снялись с якорей и направились к мысу Горн — самому южному мысу Америки, находящемуся на крайнем южном островке архипелага Огненная Земля.

Голой, чёрной остроконечной скалой поднимается он над водой на высоту в сто пятьдесят метров.

Подгоняемые попутным северо-восточным ветром, шлюпы «Надежда» и «Нева» с такой скоростью переходили из одной широты в другую, что все ощущали быструю смену температуры.

При вступлении кораблей в штормовые 40-е широты установилась туманная, ветреная и пасмурная погода. На вахте люди поёживались от холодного юго-западного ветра. 22 февраля корабли вошли в пролив между Фолклендскими островами и берегом Патагонии.

На следующий день наступила прекрасная погода, море было так спокойно, что учёные экспедиции могли приступить к измерению температуры морской воды и исследованию свечения моря.

26 февраля в восемь часов утра корабли были южнее мыса Горн.

В море встречались косатки, в воздухе кружились альбатросы, морские ласточки и масса небольших белых птиц.

Матросам была выдана тёплая одежда. Опасаясь цинги, капитаны приказали выдавать пивные дрожжи, лук, чай и клюквенный сок.

К вечеру ветер переменился: стал дуть сильный юго-западный, позднее склонившийся к западу. Ветер был настолько сильным, что моряки вынуждены были убрать все паруса и оставаться под зарифленными марселями. В два часа дня налетел такой жестокий шквал, что моряки с трудом смогли спасти свои паруса. После этого задул сильный ветер. В пять часов вечера небо покрылось белыми снежными облаками. Вид их был величественным и страшным.

На кораблях убрали все паруса, оставив только штормовые стаксели, и ждали приближающуюся облачную громаду.

И вот на корабли обрушился шквал, свирепствовавший несколько минут, продолжившийся сильнейшим ветром, который всю ночь носил корабли по морю. 28 февраля температура понизилась до десяти градусов холода. К вечеру на корабли обрушилось несколько жесточайших шквалов. Океан был страшен. Волны были как горы.

Под вечер буря стала слабеть.

На другой день ветер дул довольно умеренно.

И вот 2 марта настал прекрасный день. Иван Фёдорович Крузенштерн писал об этом: «Чувственное нами в этот день ободрительное удовольствие может представить себе только тот, кто терпел на море подобное возмущение, на которое морской человек не должен был никак жаловаться, если бы оно не сопровождалось холодом, угнетавшим нас всех до крайности.

Термометр показывал на шканцах только четверть градуса выше нуля; в каюте моей в продолжение двух недель стояла ртуть в термометре всегда почти на 3 градусах… По сему судить можно, что каждый из нас радовался лучам солнечным и поспешил наверх, чтобы сколько-нибудь согреться».

Паруса, платье и постели развесили на палубе для сушки. Иван Фёдорович Крузенштерн в холодную погоду приказывал, когда позволяла качка, разводить огонь на нижней палубе.

Дул свежий северо-восточный ветер. Корабли быстро летели на запад, делая по 9 и 10 узлов в час (примерно 17–19 километров).

3 марта 1804 года в восемь часов вечера русские корабли впервые обогнули мыс Горн и вышли на просторы Тихого океана. Путь от острова Святорй Екатерины они прошли в рекордно короткий срок — всего за четыре недели. 24 марта дул сильный ветер, на море было большое волнение и туман. «Надежда» потеряла «Неву» из вида. На «Надежде» стреляли из пушек, однако ответов не было слышно.

Первоначально Иван Фёдорович Крузенштерн планировал летом 1804 года провести географические исследования в Тихом океане. Однако из-за задержки на острове Святой Екатерины на это не было времени. Нужно было срочно доставить груз Российско-американской компании на Камчатку. Ещё, к сожалению, после прохождения мыса Горн на шлюпе «Надежда» обнаружилась течь. Крузенштерн предложил сократить путь и от Сандвичевых (Гавайских) островов, не заходя в Японию, идти кратчайшим путём к Камчатке, где произвести необходимую починку и выгрузить часть компанейских товаров. Посланник в Японию камергер Николай Петрович Резанов охотно согласился последовать благоразумному совету опытного морского офицера. От мыса Горн Иван Фёдорович Крузенштерн направил шлюп прямо к Маркизским островам.

С 24 по 31 марта продолжалась бурная погода, свирепые волны раскачивали корабль. Каждый день нужно было откачивать из трюма воду, а раньше приходилось это делать только два раза в неделю.

Во время всего путешествия Иван Фёдорович очень заботился о здоровье команды. 8 апреля он вновь приказал осмотреть всех матросов, нет ли у кого признаков цинги. Уже около десяти недель находились они непрерывно под парусами, терпели плохую и влажную погоду. Доктор Карл Эспенберг не нашёл ни у одного признаков цинги и уверял, что дёсны у всех стали твёрже и здоровее, чем при осмотре в Кронштадте.

10-го апреля наступил первый тёплый день. Матросы на палубе чинили паруса. Кузнец ковал топоры и ножи для меновой торговли с населением.

17-го апреля шлюп «Надежда» перешёл Южный тропик. После сильнейших шквалов наступил юго-восточный пассат.

Шлюп, подгоняемый попутным ветром, быстро приближался к Маркизским островам.

24-го апреля, перед приходом к Маркизским островам, капитан «Надежды» Крузенштерн издал свой замечательный приказ:

«Главная цель пристанища нашего на островах Маркизских есть налиться воды и снабжения свежими припасами. Хоть без согласия и воли жителей всё сие получить можем, но взаимные опасности запрещают нам прибегнуть к средству сему… Я уверен, что мы оставим берег тихого народа сего, не оставляя по себе дурного имени. Предшественники наши, описывая нрав островитян сих, представляют нам его миролюбивым. Они расстались с ними со всеми знаками дружбы. То и мы человеколюбивыми поступками нашими постараемся возбудить в них живейшую к нам признательность и подготовить для всех последовательных соотечественников наших народ, дружбой к нам пылающий».

7-го мая в пять часов дня «Надежда» подошла к острову Нукагива и держалась на расстоянии одной мили от берега. Едва шлюп встал на якорь, как с высоких береговых утёсов в море бросились мужчины, женщины, дети и с большой скоростью, подобно рыбам, поплыли к кораблю — почти без заметного движения рук и ног. Они плавали вокруг корабля, предлагая кокосы, бананы и плоды хлебного дерева.

Через три часа в небольшой пироге, выдолбленной из ствола дерева, прибыл король со своей свитой.

Это был сильный и стройный мужчина лет тридцати пяти. Его звали Тапега Кеттанова.

Прибывшему на корабль королю Крузенштерн подарил нож и 14 метров красной материи, которая очень поравилась Тапеге. Свита, состоящая из родственников короля, также получила подарки. Крузенштерн показал королю свой корабль и обратил особое внимание правителя острова на пушки, объяснив их действие. Однако Тапегу это мало интересовало. Увидев на шканцах бразильских попугаев, он долго любовался ими. Настолько был поглощён действиями птиц, что не обращал ни на кого внимания. Заметив это, Иван Фёдорович подарил королю одного попугая.

На следующий день снова появился король со свитой и привёз Крузенштерну в подарок свинью — большую редкость на острове.

На этот раз Иван Фёдорович пригласил гостей в свою каюту. Островитяне с любопытством всё рассматривали. Особое их внимание привлёк написанный маслом портрет Юлианы, жены капитана.

Они долго рассматривали его, громко говорили, размахивая руками, прищёлкивая языками и широко улыбаясь. Увидев зеркало, дикари пытались отыскать за ним человека. Поняв, что никого за зеркалом нет, все, покачивая головой, о чём-то говорили, а король любовался на себя. Настолько Тапеге понравилось любоваться собой, что он при каждом посещении корабля проходил в каюту и простаивал перед зеркалом несколько часов подряд, улыбаясь своему отражению.

Вскоре увидели лодку, стремительно летевшую к кораблю. Восемь гребцов-островитян дружно работали вёслами. На корме трепетал белый флаг, привлёкший внимание мореплавателей. Моряки предположили, что на лодке должен быть европеец. И действительно, в лодке находился англичанин, которого вначале Иван Фёдорович Крузенштерн принял из-за цвета его кожи за природного островитянина.

Англичанин представился капитану Крузенштерну Робертсом.

Он предложил мореплавателям свои услуги, которые были приняты с большой охотой. Приятно было иметь такого хорошего переводчика — ведь без знания языка островитян почти всё общение основывалось на догадках. Англичанин рассказал, что живёт на острове уже около семи лет и что он был высажен с английского купеческого корабля матросами, захватившими его. Оказавшись на острове, англичанин женился на родственнице короля Тапеги и поэтому является весьма уважаемым мужчиной среди островитян.

Иван Фёдорович Крузенштерн был несказанно удивлён тем, что обнаружил на острове двух европейцев: англичанина Робертса и одичавшего француза Жана, с головы до ног покрытого татуировками.

Они, европейцы, мирно общались с дикарями, постоянно враждуя между собой. Их трудно было отличить в толпе от местных жителей, так как под влиянием солнца и воздуха их кожа заметно потемнела. Одеты Робертс и Жан были как и все окружающие их дикари.

Оба европейца оказались весьма полезными не только в качестве переводчиков. Прожив долгое время на острове, они рассказали морякам о существующих на нём обычаях.

Основную помощь в сборе этнографических материалов оказал англичанин. Ведь доступ посторонних к «мораям» — местам захоронения знатных нукагивцев — был крайне затруднён. Лишь благодаря действию Робертса путешественникам, первым из европейцев, удалось посетить и даже зарисовать место захоронения одного из знатных нукагивцев.

Решив съехать на берег с целью отблагодарить короля Тапегу и познакомиться с островом, Иван Фёдорович Крузенштерн приказал произвести пушечный выстрел, поднять красный флаг и объявить корабль «табу». Это по принятому на острове обычаю означало, что никто не может без капитана посетить корабль. Прихватив с собой двух находившихся на шлюпе одичавших европейцев, Иван Фёдорович Крузенштерн, а также камергер Николай Петрович Резанов и офицеры на двух лодках поехали на берег.

Несмотря на дружелюбное поведение островитян, Иван Фёдорович Крузенштерн приказал офицерам на всякий случай основательно вооружиться. На берегу моряков встретила огромная толпа любопытных, которая сопровождала их почти до самого дома короля. Шагов за пятьсот до дома короля Крузенштерна и его спутников встретил дядя короля Тапеги с жезлом в руке.

Он отсёк от моряков толпу любопытных нукагивцев и, взяв Ивана Фёдоровича за руку, ввёл его в длинное узкое строение, где сидела королевская мать, окружённая всеми родственниками.

Вслед за ним вошли в королевский дом камергер Резанов и офицеры шлюпа «Надежда».

Никто больше не посмел зайти в дом, так как королевское жилище было тоже «табу». Встретивший гостей король рассадил их среди женщин королевской фамилии. Все они с большим любопытством рассматривали, ощупывали и любовались шитьём мундиров, темляками и другими частями мундиров. Иван Фёдорович Крузенштерн от имени гостей одарил всех женщин блестящими пуговицами, ножами и ножницами.

Затем король дал обед в честь посещения его семейства моряками шлюпа «Надежда». Обед проходил в специально предназначенном для этого строении и состоял из кокосов, бананов и воды. Установив дружественные отношения с королём Тапегой и его свитой, Иван Фёдорович Крузенштерн получил возможность хорошо изучить быт населяющих остров аборигенов.

Жилище островитян представляла собой длинная узкая постройка из морского тростника, переплетённого кокосовыми листьями и травой, закреплённая к деревянному каркасу.

Крыша была покрыта листьями хлебного дерева, наложенными один на другой. Внутренность дома условно разделялась бревном.

Передняя часть дома была вымощена камнем, а задняя устлана рогожей и предназначалась для сна.

Все жители острова без исключения рослые, стройные и красивые. Цвет кожи тёмный, но не чёрный. Взрослые мужчины натирают всё своё тело тёмной краской, а женщины — жёлтым кокосовым маслом. Мужчины с ног до головы испещрены узорами, которые наносят на кожу особые мастера — их, по мнению Ивана Фёдоровича Крузенштерна, смело можно назвать художниками.

Русские матросы, поражённые артистизмом и красотой работы, организовали очередь у мастеров этого дела, и каждый просил изобразить у себя на теле на память понравившийся ему рисунок. Иван Фёдорович заметил, что все аборигены, принадлежащие к сообществу короля, имеют на груди насечённый четырёхугольник. Как он заметил во время своего визита к королю Тапеге, женщины были закутаны в жёлтую лёгкую ткань и не татуированы. Только их руки были наколоты мелким жёлтым и чёрным узором, так, что казалось, будто они в перчатках.

На голове мужчины носят круглую шапку наподобие шлема из петушиных перьев, а женщины — тюрбан из белой ткани такой величины, что он прикрывает только темя, оставляя на виду спереди и сзади их волнистые волосы.

Из одежды все аборигены носили только набедренные повязки.

Иван Фёдорович Крузенштерн, глядя на стройных и красивых людей, с трудом верил рассказам англичанина и француза, что аборигены острова Нукагива — людоеды. Действительно, он видел на кладбище человеческую голову, надетую на истукана и поставленную на могиле местного жреца, но объяснению англичанина о том, что при погребении остальные части тела разрезают на части и съедают, поверил с трудом. Однако косвенные факты подтвердили рассказы англичанина и француза о людоедстве. Моряки сами видели домашнюю посуду, украшенную человеческими костями, и местные жители ежедневно знаками показывали, что человеческое мясо вкусно. В основном аборигены всё же употребляли растительную пищу: кокосы, бананы и плоды хлебного дерева.

Зажиточные нукагивцы имели свои усадьбы и хорошо возделанные огороды.

Бедняки занимались рыбной ловлей, используя для этого корень дурмана. Абориген нырял и разбрасывал по дну растолчённый корень. Рыба пьянела и всплывала наверх, где её ловили сетью.

Женщины на острове Нукагива работали больше, чем мужчины. Они делали украшения для мужей и себя, вили верёвки и плели циновки. Один обычай сильно удивил Крузенштерна. Матери практически не кормили своих детей грудным молоком. Как только рождался малыш, ближайшие родственницы уносили его от матери и выкармливали не молоком, а плодами и сырой рыбой. При таком питании дети вырастали крепкими и здоровыми. Они почти ничем не болели.

Воспитанием мальчиков занимались самые храбрые нукагивцы, обучая владению оружием, которое состояло из увесистой дубины, острого копья и пращи с сумкой наполненной острыми камнями. Через два дня на Нукагиву прибыл шлюп «Нева», заходивший на остров Пасха.

Во время стоянки у острова ссора между Иваном Фёдоровичем Крузенштерном и камергером Резановым приобрела вид крупного скандала на глазах всей команды. Появилась даже угроза полного развала порученного им крупного государственного дела.

Начальник кругосветной экспедиции Иван Фёдорович Крузенштерн стремился сделать здесь большой запас кокосовых орехов, плодов хлебного дерева, бананов и свежего мяса.

Капитан шлюпа «Надежда» запретил самовольную торговлю с островитянами и издал письменный приказ, запрещающий выменивать какие-либо предметы у местных жителей, пока экспедиция не будет снабжена свежим продовольствием.

Лейтенанту Ромбергу и доктору Эспенбергу было поручено выменивать у островитян продукты на разные вещи.

После обмена железных изделий на кокосы и хлебные плоды лейтенант и доктор стали приобретать у островитян различные редкости.

Чрезвычайный и полномочный посланник в Японию камергер Николай Петрович Резанов находился, как мы знаем, на шлюпе «Надежда» в качестве пассажира и не придал никакого значения приказу, провозглашённому начальником кругосветной экспедиции Иваном Фёдоровичем Крузенштерном при заходе шлюпа на остров Нукагива.